Оттолкнув Сергея, "оппозиционеры" ворвались в комнату для заседаний. Мы сидели втроем, я, Летун и Медведь, разбирались с бумажками, а тут они влетают.
Возглавлял их Даниэль, глава одной из Семей. С ним был еще один главный, имя которого все время вылетало у меня из головы, Стас, и рыжий Гриша. Эти четверо стояли впереди, за ними толпился еще народ, но больше глав Семей не было.
- Летун, твои бандиты в нас стреляли! - возмущенно закричал Гриша, остальные согласно загалдели, мол, как это так, что за беспредел. У меня, от хронического недосыпания, голова и так раскалывалась, а от этого ора аж у висках заломило.
- Так, ну-ка все вышли, кроме Стаса, Даниэля, Гриши, и Ури! - сказал Летун. Все его услышали, похожий на двухкамерный холодильник в упаковке, Медведь встал, и вытолкал крикунов за дверь. Сергей тоже вышел, снаружи послышался его увещевающий голос. Остались только мы, и главы Семей. Ури, вот как зовут третьего, надо запомнить.
- Мы пошли в туннель, а твои сразу стали стрелять. Чудом никого не зацепили! И даже когда они нас узнали, все равно не пустили! - загудел Гриша. Ну да, правильно, мы чего-то в этом роде ожидали, поэтому охрана туннеля была усилена, а еще ко входу в туннель мы отогнали откопанный из-под обломков дома танк.
- И правильно сделали, в туннеле идет инвентаризация. А вам там что понадобилось, товарищи? - спросил Летун.
- Ты нам зубы "товарищами" не заговаривай, Летун. Прошел почти месяц, а трофеи не поделены. Когда делить будем? Народ интересуется! - запальчиво произнес Стас. На худой шее дергался острый кадык.
- Делить ничего не будем. Все трофеи объявлены собственностью Республики, - так же спокойно, как и раньше, ответил Летун. Повисла наряженная тишина.
- Людям это не понравится, Летун, - наклонился над столом Стас, - мы эту Республику объявили, мы ее и отменим, в три счета. Ты хорошо подумал? - остальные опять загалдели.
- Гриша, можно тебя на секундочку? - я обошел стол, и, подталкивая, увел Гришу в соседнюю комнату. Там припер его к стене, и шепотом, чтобы не услышали остальные, сказал:
- Гриша, ты реши, с нами ты или нет, я тебя очень прошу!
- Я с вами, но... - Гриша только начал отвечать, но я его перебил:
- Ты что, не видишь, что они тобой прикрываются? Вот их трое, три Семьи. Сколько у ни человек? А сколько они послали нам помогать, когда мы на смертный бой шли? Знаешь? Могу список показать. А твои пришли все, и ты сам пришел. Эти в сторонке отсиделись, а теперь хотят свою долю. За твой, Гриша, счет! - по мере того, как я говорил, глаза у Гриши разгорались, - в общем, так. Ты реши для себя, но это в последний раз, с кем ты. С ними, так с ними, с нами, так с нами, но если ты с нами, чтобы этой хрени больше не было!
Я отпустил Гришу, и ушел назад. Там шел разговор на повышенных тонах. Я прошел к своему месту, и сел. Секунду спустя зашел Гриша, без колебаний обошел стол, и стал возле меня. Стас с шумом втянул воздух, хотел что-то сказать, но я опередил. Опять встал, и пошел к двери. Троица попятилась. Я стукнул в дверь, и громко сказал:
- Серега, запускай народ.
Ввалился красный как рак Серега, все это время оборонявший дверь, за ним повалил народ. Комната заполнилась. Оценив диспозицию, гришины ребята стали возле нас, остальные напротив. Троицу недовольных тут же окружили сторонники. Я вышел на середину, оперся о стол, и стал ждать, пока все заткнутся. Через минуту им надоело галдеть, все выжидательно уставились на меня.
- По справедливости, - закричали в один голос недовольные.
- По справедливости, это как?
- На равные доли, по количеству Семей! - ответил Стас. Подпевалы тут же принялись повторять это на все лады. Мне захотелось оказаться где-то далеко отсюда, ужасно болела голова.
- Я вам скажу, как будет по справедливости, - я оперся о стол левой рукой, а правую упер в бок, - по справедливости будет так... Во-первых, все что в туннеле, военный трофей, так? Так. Значит, будет более чем справедливо, если мы разделим все добро на равные доли не по количеству семей, а по количеству участвовавших в бою. Это, если считать не только бойцов, а всех, кто внес свой вклад, сто восемьдесят четыре человека, столько же долей. Тогда тебе, Стас, тебе Даниэль, и тебе, Ури, достанется... - я вынул из кармана список добровольцев, - четыре доли. Ровно столько ваших участвовало в бою. - Стас хватал ртом воздух, лицо Ури налилось кровью, они хотели что-то возразить, я продолжил: - Во-вторых, если мы смотрим на все это как на операцию, целью которой был захват трофеев, то я бы хотел, чтобы перед разделом были возмещены наши затраты. А именно, горючее, боеприпасы, патроны, тысяча снарядов, которые мы перли в Город черт знает откуда. И все такое, включая наше время, которое мы потратили
- Вас никто не просил это делать, это ваши проблемы! - вклинился Стас.
- Наши или не наши, а свое мы не упустим, если до дележа дойдет, - спокойно ответил я. Стало намного тише, народ, а тут были люди почти из всех Семей, слушал, что я скажу. - В общем, так, народ! Если кто хочет свою долю по справедливости, пусть приходит, рассмотрим этот вопрос. Но! Это будет равнозначно выходу из Республики. Тех, кто не хочет быть с нами, мы не держим, у нас полная свобода.
- Отлично! Нафиг нам не нужна ваша Республика! - закричал Стас, - мы ее как объявили, так и отменим!
Я подошел к Стасу вплотную, и посмотрел ему в глаза. Он побледнел и попятился. За спиной раздался шорох, и крепкая рука Летуна сжала запястье моей правой руки. Я, по привычке, положил правую на пистолет. А они, небось, решили, что я его кокнуть собрался. Я повернулся ко всем.
- Еще раз говорю, мы никого не держим. Но те, кто покинет наше сообщество, потеряют все права на то, что оно дает, - я обвел взглядом присутствующих, и стал загибать пальцы. - Никакой защиты, если вас придут убивать, никто не придет на помощь, никакого бесплатного лечения, никаких общих проектов. Подумайте, выживете ли вы в одиночку! Я повернул голову к Стасу: - у тебя кончится гречка с тушняком, что будешь делать? И вот еще что, Стас, да и вы все тоже слушайте. Вы меня знаете. Я сейчас с вами разговариваю, потому что мы все на одной стороне. Мы все часть Республики. Если вы не хотите Республики, так тому и быть, я уже устал сушить себе голову вашими проблемами. Не будет Республики, разговор у меня с вами будет другой... а может, вообще разговора не будет. Решайте.
- Вы все слышали, - подвел черту Летун, - думайте. Но я вам вот что скажу. Наш Комитет не получает от своей работы никаких выгод. Решите, что мы вам не нужны, нам же легче. Мы не пропадем, точно вам говорю.
Народ разошелся, у некоторых я заметил печать думы на челе. Еще до вечера об этом узнают во всех Семьях. Я призадумался, а не пошлют ли нас, уж очень круто мы взяли.
- Большинство на нашей стороне, - успокоил меня Летун, - всем понятно, что в одиночку не выжить.
- Хорошо, если так.
Через несколько дней мы закончили проект Конституции, точнее, целых два проекта, один по моему плану, другой по плану, составленному Летуном и Вайнштейном. Состоялось всеобщее голосование. Понятное дело, что их план, по сути , повторяющий общественный уклад Союза середины прошлого века, с четким приоритетом государственного перед личным, не приняли. Приняли мой.
Вайнштейн придумал, как нам решить вопрос с деньгами, а заодно, и как использовать на благо Республики почти две тысячи "туннельных", которые уже месяц сидели в помещениях бывшего супермаркета. Надо сказать, что за этот месяц некоторые из туннельных отделились. Они нашли себе жилье, и стали жить отдельно, Семьями человек по двадцать-тридцать. Что интересно, были среди отделившихся и кацетники, и из второго туннеля, "чистые". Как я понял, многие из них были знакомы до Песца. Мы такое отделение только приветствовали, даже помогли без лишней помпы. Мужики там были очень похожи на наших, такие же дельные, привыкшие жить своим умом и ни на кого не надеяться. Эти точно будут в Республике, к гадалке не ходи. Ну а большинство так и осталось сидеть у нас на шее. Я ходил в супермаркет, смотрел, пытался понять, с кем мы имеем дело. Торговый зал очистили от стоек и стеллажей, поставили кровати. Между кроватей с опухшими от сна лицами, еле переставляя ноги, ходили вялые от безделья люди. Оживлялись они, только когда раздавали еду, выстраивались, позевывая в очередь к раздаче, а сожрав полученное, опять заваливались на койки. У многих, очевидно, была депрессия. Ну, мне до их депрессий дела никакого не было, но что я четко понял, и донес до остальных членов Комитета, это то, что этот дармоедский заповедник надо разгонять, и чем раньше, тем лучше. Но прост так этого делать было нельзя, нужен был план. Даже с идей Вайнштейна нам пришлось поломать голову над практическим исполнением.
Когда Летун, взгромоздившись на кассу, объявил в матюгальник, что со следующего месяца, то есть через две недели, прекращается выдача еды, с обитателей супермаркета мигом слетела сонная одурь. Они сбежались со всех концов супермаркета, и стали напирать на предусмотрительно выставленный нами заслон из касс. Раздались выкрики, кричали, что так нельзя, что это не по-людски, что у них ничего нет. Летуну пришлось несколько раз выстрелить в потолок, чтобы воцарилась хоть какая-то тишина.
- Значит, так! Решение о прекращении выдачи еды окончательное, и ничего вы с этим не поделаете! Мы не будем кормить дармоедов, - голос Летуна, усиленный мегафоном, летел над супермаркетом, - у нас есть работа, для тех, кто хочет работать, кто не хочет, может валить на все четыре стороны, плакать не будем. Начиная с завтрашнего дня, в соседнем здании открывается контора по трудоустройству, желающие могут приходить. Работы хватит всем. На этом все.
Летун спрыгнул с кассы, и мы быстренько ретировались. На следующий день к нам заявилась депутация. Все произошло, как планировал Летун, они весь вечер совещались , из толпы выделился десяток "активистов", и эти активисты пришли к нам на "переговоры".
Одного взгляда хватило, чтобы понять, к какой группе принадлежал каждый из пришедших. Всего их пришло десять шестеро были кацетники, и четверо из "чистой публики", обитатели второго туннеля. Даже если бы кацетники не были одеты в одинаковую одежду, пустынный имперский камуфляж, который мы им выдали вместо тех лохмотьев, что на них были, их отличала от остальных худоба, даже за месяц они не отъелись как следует, и какой-то голодный блеск в глазах. Кацетники были как кацетники, а вот четверо "чистых" все как один были той породы, которую я до Песца терпеть не мог. Интеллигенция, точнее, псевдоинтеллигенция. Жлобы, которые, прочтя пару книг, и научившись есть вилкой и ножом, по этому поводу сразу зачислили себя в столпы мира.
- С чем пожаловали? - вежливо спросил я, никак к ним не обратившись. Называть их "господами" много чести, а товарищами... какие они мне товарищи?
- Мы протестуем против вашего решения прекратить раздачу пищи, - выступил вперед благообразный старичок в жилетке. Кацетники помалкивали, опасливо на меня поглядывая, а вот старичок явно ничего не боялся, - вы не имеете права так поступать!
Он закатил речугу, видимо, заранее приготовленную. Голос у него был хорошо поставленный, он привычно оперировал такими понятиями как "общечеловеческие ценности", "права человека", "демократия", "закон и порядок". Я слушал, не перебивая. Потом заскучал, и перестал слушать, включив фильтр, который еще до Песца меня здорово выручал. Несет себе клиент чушь, ну и пусть несет, слушать не надо, надо реагировать на ключевые слова. Старичок выдохся, и закончил, выжидательно уставившись на нас. Я скосил глаза. Летун сидел с отсутствующим видом, он тоже старичка не слушал, Медведь с Райво сидели обалдевшие, точно загипнотизированные, мне показалось, что еще чуть-чуть, и у Райво закатятся глаза. Я посмотрел на старичка, и лениво бросил:
- Тяжела она, шапка мозготраха.
- Прошу прощения? - не понял старичок.
- И откуда вы только такие беретесь? Я уж думал, что всю вашу породу генерал Мороз убил, но вас, похоже, вывести труднее, чем тараканов, - неприязненно ответил я. Старичок выкатил зенки, в его представлении совсем не так мне следовало разговаривать с представителем демократической общественности.
- Вам есть, что ответить по существу сказанного? - вылез еще один, представительный мужчина с брюшком, гладко выбритый, и аккуратно, со вкусом одетый. - что вы ругаетесь?
- По существу есть чего ответить, - сказал я и сплюнул. До сверкающих начищенных ботинок представительного плевок не долетел совсем чуть-чуть. - По существу, у вас два варианта. Либо вы устраиваетесь на работу, либо идете на все четыре стороны. Вам же уже все сказали, что тут непонятного. Никого за красивые глазки мы кормить не будем. У нас дармоедов нет.
- Вы понимаете, что это произвол? Вы выгнали нас из наших домов, у нас ничего нет, вы обрекаете нас на голодную смерть! Кто вам дал такое право право? - не унимался представительный.
- Ты кто? - спросил я.
- Меня зовут Авраам Бухбут, - ответил тот.
- Не то, мне плевать, как тебя зовут. Профессия у тебя есть?
- Я инженер-строитель.
- А, это ты построил те доты? - спросил я. Представительный подтвердил, тогда я, прищурившись, бросил: - хорошие доты, от пары снарядов разлетелись.
Один из кацетников, немолодой уже мужик, хмыкнул. Представительный заметно стушевался, но все же нашел в себе силы продолжить:
- Мы считаем, что у нас есть право на часть припасов из туннеля. Выдайте нам немного, и мы уйдем.
- Понятно, вот теперь - понятно, - я откинулся в кресле, - а можно узнать, почему у вас есть право? Право не бывает просто так, его заслужить надо. Чем вы заслужили?
- Мы жили в туннеле, это был наш дом, мы вместе работали, вывозили эти припасы! - ответил он, остальные согласно закивали. Не все, тот самый, хмыкнувший мужик от кивка удержался, и двое кацетников рядом с ним тоже.
- Это надо понимать как признание? - привстал Летун, он четко уловил, куда я клоню.
- Признание в чем? - не понял представительный.
- Признание в соучастии в преступлениях Фраймана и Гельмана, - грохнул я кулаком по столу.
- Ннет, но...
- Два варианта, - я еще раз обрушил кулак на столешницу, стол жалобно застонал, - ты или жертва, или соучастник. Если соучастник, пойдешь под замок, у нас уже сидит два десятка таких. Мы их скоро повесим просушиться. Если жертва, претензий к тебе у нас нет.
Представительный побледнел, трое его приятелей сразу от него отодвинулись. Я внутренне усмехнулся, и эти туда же, права на наследство Фраймана предъявлять. Наших еще можно понять, а вот на что надеялись эти, выставляя какие-то условия, можно только гадать.
- Значит, так, - Летун встал. - Никаких прав на имущество в туннеле у вас нет. Это военные трофеи, захваченные нами в бою. Выдача еды будет прекращена через две недели, как объявлено.
- Но, как же мы будем жить? - выдавил из себя старичок.
- Вокруг тысячи брошенных домов. Заселяйтесь, живите, никто вам не мешает. Устраивайтесь на работу, мы всех обеспечим работой. Мы не звери. Через год, если будете вести себя примерно, получите гражданство Республики, - ответил ему Летун.
Немолодой кацетник кивнул, во взгляде его уже не было страха. Чувствовалось, что ему хочется уйти, что ему стыдно, что он пришел к нам с такими требованиями.
- Подумайте о детях, ведь много семей с детьми! - сделал последнюю попытку старичок.
- Пусть о детях думают их родители. Мы-то тут причем?
- Вы власть, и обязаны обеспечивать! - взвизгнул старичок. Я уже хотел послать его открытым текстом, но тут заговорил тот немолодой кацетник:
- Все ясно, мужики, пошли, нечего нам тут делать. Он прав, - сказав это, он развернулся, и вышел, за ним еще четверо кацетников, секунду поколебавшись, к ним присоединился последний оставшийся кацетник, и один из "чистых". Оставшиеся втроем делегаты еще постояли, потом, ни на кого не глядя, смотались.
Я вышел из комнаты, прошел вверх по эскалатору. Там, у ворот, курили трое кацетников в одинаковых куртках, среди них тот, немолодой. Я подошел, протянул руку:
- Коцюба, - хотя они, конечно, знали, кто я такой.
- Дорон, Дорон Амсалем, - секунду замешкавшись, представился немолодой и пожал мне руку. Представились и остальные.
- Чем занимался до Песца, Дорон? - спросил я.
- Сварщиком работал, - ответил тот.
- Сварщики нам нужны. Нам вообще нужны люди рабочих профессий, нужны толковые люди,- сказал я и повторил приглашение Летуна приходить завтра. У остальных тоже оказались рабочие специальности.
- Я смотрю, Коцюба, что вы не бандиты, - удивленно сказал Дорон, - а эти наговорили... - он махнул рукой в сторону удаляющихся спин незадачливых делегатов.
- Подумай сам, были б мы бандиты, разве стали бы мы кого-то кормить? - ответил я, - да и эти, думаешь, пошли бы к бандитам с такими требованиями? А?
- Да, - задумчиво протянул Дорон, похоже, мои слова его удивили, - об этом мы не подумали...
- Вот! - я поднял палец, - это полезно, думать. Иди к своим, и скажи, что у нас все по справедливости, никаких паразитов, никаких чмуликов.
- Чмуликов? - не понял Дорон.
- Это ты у Вайнштена при случае спроси, он расскажет! - я хлопнул Дорона по плечу, попрощался и ушел назад. Работы было выше крыши.
Идея, которую Вайншейн отрыл в своей библиотеке, меня поразила. Он не просто нашел идею, он придумал, как привязать ее к реальности, к тем ресурсам, что у нас есть. Все гениальное просто. Когда он впервые изложил мне ее, я поначалу подумал, что он бредит. Идея, что деньги могут иметь отрицательную стоимость, не укладывалась в голове, она настолько отличалась от всего, к чему я привык, что казалась дикой. Но когда Вайнштейн объяснил мне суть, механику денежного обращения, я понял, что это то, что надо.
- Понимаешь, Коцюба, - объяснял он мне, - от выбора экономики, от денег, зависит и структура общества. Идеология вторична, деньги на первом месте. Да ты и сам это знаешь, ведь это ты натолкнул меня на мысль искать в этом направлении. Получается, что, какую бы идейную базу мы ни подвели под Республику, если мы построим экономику, где властвует ссудный процент, то рано или поздно, придем к тому, с чего начали. К власти чмуликов, и принесения всего в жертву химере "экономического роста". Поэтому потерпели поражения все без исключения революции в истории. Смена элиты без смены денежной системы приводит к тому, что новая система старательно воспроизводит старую.
- Вывод? - спросил я заинтересованно. Про пагубность ссудного процента я знал, непонятно было, как без него обойтись.
- Вывод простой, надо ввести деньги, которые не будет смысла копить. И которые нельзя будет превратить в товар.
- Это как? - не понял я.
- Очень просто. Нужно ввести отрицательный процент, - Вайнштейн достал свои записи и принялся объяснять детали. Я заинтересовано слушал. Чуть позже, уже вместе, мы подготовили детальный проект и представили Комитету. Он был принят единогласно.
Уже в начале лета, сразу после штурма туннеля, мы поняли, что лето будет для наших краев необычным. Дождливым, не очень солнечным, холодным. За таким летом обязательно должна была придти зима, и никто не мог гарантировать, что она не будет такой же, как прошедшая. Надо был готовиться, времени еще было много. Все без исключения Семьи одобрили нашу программу переселения. Хоть и жаль было покидать нагретые места, но, разбросанная на большой территории Республика, была слишком уязвимой. Безопаснее было поселиться поближе друг к другу, так и выжить проще, и отбиться от врага, если что. Мы планировали переселиться в опустевший поселок, километрах в десяти от промзоны. Обитавшая там Семья была не против. Поселок находился на небольшой возвышенности, его окружали поля, место со всех сторон подходящее. Нефтезавод, до которого было не больше пятнадцати километров, меня не пугал. Если там до сих пор ничего не рвануло, значит, вряд ли рванет, да и расстояние вполне безопасное. Кроме того, у меня на нефтезавод были свои планы, но, пока мы не определились с жильем, думать об этом было преждевременно.
План состоял в том, чтобы, вместо того, чтобы кормить бывших кацетников и прочих, обменять еду на их труд. Первоначально, объявляя о прекращении выдачи еды, мы планировали набрать рабочие бригады, и задействовать их на укреплении домов в поселке. Но Вайнштейн предложил сделать по-другому, и план был слегка подкорректирован.
В заброшенной типографии нашли оборудование, позволяющее печатать техмерные логотипы, и запас бумаги с водяными знаками. Напечатали деньги, почему-то Вайнштейн упорно называл их "шиллинги", и название прижилось. Были выпущены банкноты номиналом 1, 5, 10 и 50 шиллингов. На лицевой стороне каждой банкноты были картинки из жизни Республики, в обрамлении узоров. Картинки нам нарисовал сам Вишневецкий, и очень хорошо получилось. На купюре в один шиллинг красовалась печка, окруженная мешками, к печке была прислонена винтовка. На пятерке - стреляющие гаубицы, на десятке - стоящие у флагштока люди. Меня и Летуна было очень легко узнать. На пятидесяти шиллингах Вишневецкий нарисовал гуляющих детей, они держались за руки, и смеялись.
На обороте каждой купюры было двенадцать квадратиков. Каждый месяц купюра "усыхала" на один процент, чтобы она сохранила свой номинал, нужно было купить марку стоимостью в один процент от номинала, и наклеить на купюру. Марки назвали "гроши". Идея была в том, чтобы заплатить рабочим этими новыми деньгами, которые они могли бы отоварить в магазине, который мы открыли прямо возле туннеля, у въезда на эстакаду.
- В самом худшем случае, если идея не сработает, - пояснил Вайнштейн, - деньги просто вернутся к нам, а мы отдадим товары, которые и так бы отдали за труд. Но если все сработает как надо, появятся люди которые предпочтут оказывать услуги тем, кто работает, вместо того, чтобы работать самим. И деньги начнут ходить. А, поскольку, их стоимость будет постоянно падать, люди будут стараться от них поскорее избавиться, что стимулирует круговорот денег.
Мы договорились с более-менее адекватными Семьями об использовании этих новых денег как платежного средства. В итоге, первыми, кто получил эти деньги, были не записавшиеся на работу, а "кулацкое племя" запасливых хомячков. Чтобы нанять рабочих, им ведь тоже нужны были деньги.
За первые пять дней мы набрали больше пятисот рабочих, и, не мешкая, приступили. В Поселке было около тысячи домов, а то и все полторы, поэтому, даже когда Семьи разобрали себе понравившиеся, все равно осталось множество пустых домов. Самая большая группа рабочих занималась строительством, под руководством Медведя, оказавшегося прирожденным инженером, они утолщали стены. Вокруг каждого дома, отступив на полметра от стены, возводили новую стену, а межстеновое пространство забутовывали смесью опилок, глины, и мелких камней. Первоначально хотели забутовывать стекловатой, и в некоторых местах так и сделали, но Медведь развел пропаганду здорового образа жизни в экологических домах, и в итоге мы остановились на глине. Стена получилась почти метровой толщины. Вставляли окна, по две рамы, в каждой по два стекла, снаружи окна закрывали стальными ставнями. Надстроили новые крыши, с крутыми скатами. В наших краях, не видавших снега, были только такие. Все изменилось, даже архитектурные стандарты, например, трубы провели внутри дома, а не снаружи, как раньше. Расчистили и отладили канализацию, вывели стоки в речку-вонючку, на то она и вонючка. Пробили колодцы для воды, установили погружные электрические насосы, и обычные колонки с ручкой. Одним из приятных сюрпризов было то, что водоносные горизонты вновь наполнились водой, и воду можно было брать из-под земли. Неподалеку от поселка были пруды-водохранилища, так что воды хватало, и должно было хватить и на "сельскохозяйственный проект", так высокопарно у нас назывались обычные огороды. Пока что ни о каких огородах речь не шла, даже трава и то еле росла, все вымерзло, а вот следующей весной... В центре поселка построили Форт, окружив два дома стеной из контейнеров. Большой контейнер двенадцати метров длиной вкапывался землю стоймя, так что на поверхности оставалось восемь метров, потом внутрь контейнера кидали металлический лом, гравий, и заливали бетоном. Поверх получившейся стены пустили колючую проволоку, по углам поставили башни. Перед главным зданием Форта в торжественной обстановке подняли флаг.
Почти сразу после начала строительства все рабочие тоже выразили желание жить в Поселке, на что мы и рассчитывали. Свободного времени у них было много. Оплата была нормальной, один человек, работая на самой низкооплачиваемой работе, мог купить достаточно продуктов, чтобы прокормить себя и еще одного человека. Мы не нанимали никого больше, чем на четыре дня в неделю, по восемь часов в день, и у людей оставалось время позаботиться о себе.
Одна за другой, семьи рабочих переселялись в Поселок, через два месяца после начала строительства переселились и мы, покинув наш гостеприимный склад. Заняли целых четыре двухэтажных дома, превратив пространство между ними во внутренний двор. Семья наша разрослась, мы объединились с Летуном и его ребятами, нас стало много. Никакого дележа власти с Летуном у нас не произошло, я спокойно доверил ему бразды правления. Это слияние вызвало кривотолки среди недоброжелателей, мол, одна Семья рулит всей Республикой, но разговоры эти быстро прекратились. Большинство было за нас. Когда ручеек желающих жить в поселке иссяк, и все Семьи, отстроившись, переехали на новые места, мы провели перепись. Население поселка приблизилось к полутора тысячам. Надо сказать, что не все бывшие обитатели туннеля переехали к нам. Многие так и оставались в супермаркете, не предпринимая никаких шагов, чтобы облегчить свое положение. Мы перестали выдавать еду, и бросили всех оставшихся там на произвол судьбы. У нас хватало своих забот, чтобы еще забивать голову судьбой людей, не желающих позаботиться о себе.
Другая группа рабочих, поменьше, продолжала начатые Фрайманом раскопки в порту. Теперь, когда не было снега, работать там стало проще, и темп раскопок возрос неимоверно. Мы, решив, что хуже все равно не будет, объявили все находящееся в порту собственностью Республики, и народ на удивление спокойно это воспринял, хотя мы и были готовы, в случае возмущения дать задний ход. Оплачивалась работа на раскопках сдельно, точнее, не оплачивалась вовсе, просто часть найденного нужно было сдать на склад Республики, а остальное - твое. Работать на раскопках было тяжело, порт представлял собой огромную свалку, и найти там что-то ценное было непросто, тем более, что-то съедобное. Раз на раз не приходился, часто после целого дня раскопок, когда, из-под гор мусора и обломков зданий извлекали контейнер, обнаруживалось, что весь он забит резиновыми членами или еще какой-то бесполезной хренотенью, вроде дивиди-плееров или плазменных телеков.
Кроме раскопок, была еще одна немаловажная задача. Мы организовали группу консервации, которая занималась спасением остатков технологической цивилизации. Мы были не в состоянии ничего сделать самостоятельно, кроме самых примитивных вещей. Надо было собрать и сохранить как можно больше из того, что осталось от старого мира, пока время и погода не уничтожили это. Команда консервации моталась по всему Городу, собирая аккумуляторы, выкручивая лампочки, собирая все, что могло бы нам пригодиться. Они свозили все в промзону, там поверяли то, что нельзя было проверить на месте, складывали и каталогизировали.
Довольно серьезной проблемой для нас стала усталость, не физическая, понятное дело, а психологическая. После долгой зимы, после напряжения всех сил в подготовке к бою, после всего пережитого, люди устали. Эли наш захандрил, в работе не участвовал, целыми днями лежал на кровати, отвернувшись к стене, иногда, когда мы его буквально заставляли присоединиться к нам, выпивал пару стаканов водки, сидел, кислый как лимон, и быстро уходил. Когда я поделился этим с Медведем, оказалось, что у него та же картина - половина Семьи в депрессии, и непонятно, что с этим делать. Решили оставить все как есть - само рассосется, в конце концов, все люди взрослые.
- Привет, Коцюба! - Габи, по обыкновению, будто из-под земли вынырнул, и дернул меня за рукав, - идем, тебя Джек зачем-то зовет!
- А что ему надо? - спросил я, бросив лопату. Мы как раз расчищали двор нашего нового дома в Поселке.
- К нему дядька какой-то пришел, с ружьем. Джек говорит, разговор есть, важный!
- Какой дядька? Он сам пришел, или Джек его привел?
Я взял автомат, и направился к квадроциклу. Увидев, что Габи не идет за мной, остановился:
- Что не так, Габи?
- Идем так, я знаю короткую дорогу, - выпалил Габи и побежал куда-то по улице. Его умение всегда оказываться вовремя в правильном месте меня давно интересовало, поэтому я не стал спорить, а последовал за ним. Он побежал по улице, свернул за угол дома, я за ним, стараясь не отставать. Мы пролезли в дырку в заборе, оказавшись на пустыре. Я все окрестности излазил вдоль и поперек, но такого пустыря не помнил. Габи пошел вдоль забора, потом опять нырнул в какую-то дырку, сквозь которую я едва протиснулся, залез через окно в заброшенный дом, прогремел вниз по лестнице. Я, не отставая ни на шаг, бежал за ним. Отстать было страшно, места вокруг были какие-то... неправильные. Когда мы вышли из подъезда, я остолбенел. Прямо напротив нас был дом, где жили индиго. Они так и не переехали в Поселок.
- Габи, как мы тут оказались?
- Пришли ногами, - засмеялся Габи в ответ. В дверях подъезда показался Джек.
- Здравствуй, Коцюба, - поздоровался он, и махнул рукой, - идем в дом.
- Джек, как получилось, что мы с Габи прошли восемь километров за три минуты? И что это за места, по которым он меня вел? - мне не терпелось получить ответ на вопрос.
- Смотри, - остановился Джек прямо на лестнице. Он достал из кармана блокнот, и вырвал страницу, и поставил на листке две точки: - вот ваш поселок, вот наш дом, вот так ты едешь от одной точки к другой, - он соединил точки линией. - А можно вот так, - он сложил листок таким образом, что точки соприкоснулись. От такого объяснения я оторопел.
- Но, Джек! Пространство это же не лист бумаги, чтоб его сворачивать?
Габи, услышав это, залился смехом, вот, дескать, какие глупые бывают взрослые, и ускакал вверх по лестнице. Да уж, индиго умеют удивлять. И ведь дети еще, обычные необычные дети.
- Идем, Коцюба, я познакомлю тебя с гостем, - Джек пошел вверх по лестнице.
У него, и правда, сидел какой-то мужик. Увидев на нем синюю полицейскую куртку, я вздрогнул. Подумалось, что это кто-то из бандитов. На лиц у него было много мелких шрамиков, по всему лицу, как будто он упал лицом в костер.
- Познакомьтесь, - представил нас друг другу Джек, - Виктор Коцюба, второй человек в Республике, и Лираз Данино, капитан полиции, предводитель людей на нефтезаводе.
Человек протянул мне руку, и я пожал ему руку, подумав, что с плохим человеком Джек меня знакомить бы не стал. Правда, учитывая негативный опыт с бывшими ментами, я внутренне был готов ко всему.
- Ну, рассказывайте, зачем я вам понадобился, - сел я за стол и захрустел яблоком. У индиго были свежие фрукты и овощи, к ним всегда было приятно зайти в гости.
- Мы много о вас слышали, о вашей Республике, - начал Лираз, - и хотели бы вступить в клуб.
- Мммм, - я от удивления аж поперхнулся, - а зачем?
- По двум причинам. Причина первая, мы видим, что у вас есть шанс выжить, а у нас нет. Сколько мы еще можем так сидеть? Год? Два? А потом что? Ты это знаешь, поэтому вы и объединились, так проще выжить, больше шансов.
- Это одна причина, - я справился с удивлением, и начал обдумывать слова капитана, - а вторая?
- Вторая причина... мы хотим придти к вам, не дожидаясь, пока вы придете к нам. Вы покончили с Фрайманом, мы - следующие на очереди. Это же очевидно. Мы сидим на нефтеперегонном заводе, это огромное количество нефти. Нефть всем нужна, значит, вы за ней придете.
- Ага. Придем, это точно, - подтвердил я. Я, и правда, думал собрать народ, и следующей весной взять нефтезавод.
- Приятно иметь дело с умным человеком, - капитан улыбнулся уголками рта, - так мы договорились?
- Приходи к нам на заседание, сам я такие вопросы не решаю, - ответил я, - но я не сомневаюсь, что ответ будет положительным. Ты прав, нефть нужна всем. И с таким приданы мы вас примем с распростертыми объятиями. Приходи, обсудим условия.
Капитан рассказал мне свою историю. Они и правда сначала были с Фрайманом, потом, увидев, какой беспредел тот творит, они от него отделились. Тогда ими еще командовал генерал. Потом, только они обосновались на нефтезаводе, у них случилась эпидемия. Эпидемия, а не утечка токсичных отходов, как сказал Сергей. Девять из десяти умерли в первые недели, в том числе, все до единого дети. Умер и генерал, оставив Лираза за старшего. Оставшиеся в живых вели жизнь полуинвалидов. Все их тело покрывали страшные нарывы и язвы, кружилась голова, болели внутренние органы. Их осталось едва ли полторы сотни человек, из которых как-то перемещаться и работать могла половина. Нефтезавод и в мирное-то время был похож на крепость, из-за боязни терактов его окружал глухой бетонный забор, стояли вышки. Наружу они не выходили, но и внутрь никого не пускали, у них было много оружия и патронов, все подходы к нефтезаводу были перекрыты пулеметчиками. Впрочем, как только стало холодно, никто к ним больше не лез. Потом, случайно перехватив радиопередачу, они узнали при каких-то индиго, которые, якобы, всех лечат. Вместо того, чтобы просто выйти на тот канал, и поговорить с людьми, попросить помощи, они решили найти индиго сами. Паранойя у них разыгралась, как я понимаю, побоялись за свою банку с нефтью. Индиго они не нашли, наоборот, потеряли несколько поисковых групп. И тогда индиго пришли к ним сами. Ни забор, ни пулеметы их не остановили, посреди завода из воздуха соткался Габи, и ни говоря ни слова, просто подошел к проходившему человеку, тот просто не поверил своим глазам, увидев посреди завода ребенка, решил, что ему мерещиться, и не стал стрелять. Габи одним прикосновением снял ему боль, дальнейшее было делом техники. Индиго вылечили всех обитателей нефтезавода, в обмен попросив тех не вмешиваться в дела промзоны. Слово свое они сдержали. А теперь, прослышав о том, что творится у нас, решили к нам присоединиться. И даже выразили желание усыновить некоторое количество детей. Расстались мы в полной уверенности, что скоро встретимся снова.
Так и вышло, неделю спустя нефтезаводские в полном составе присоединились к Республике. Я ожидал, что они сформируют одну Семью, но в итоге, они разделились на семь групп, из которых пять переехало жить в Поселок, а на нефтезавод лишь наведывались, все-таки завод был не самым лучшим местом для жизни. Они усыновили много детей, спустя некоторое время, к ним ушла некоторые из освобожденных женщин, так что скоро мы уже не отличали их от наших, все перемешались. Половину готового топлива, что было на нефтезаводе, они передали в дар Республике. Понятно, что жест был символическим, топливо так и осталось в резервуарах, и контролировали его по-прежнему они, но мы и не собирались с ними ссориться. Осень того года прошла под знаком сотрудничества и дружбы. У нас все получалось, поэтому зиму, которая в тот год пришла рано, мы встретили во всеоружии.