Божественное присутствие парадоксальным образом заключается не в гладкости временного потока, а в его разрывах - этих квантовых скачках бытия, где Дух становится действенным, говоря словами Тиллиха. Ведь поток времени не содержит в себе ничего вечного. Он сам по себе преходящ; его сущность - в текучести. Напротив, мгновение, особенно когда оно понимается как разрыв, скачок, не-переход - это точка, где время как бы останавливается, превращаясь из протяженности в чистый момент.
Это напоминает даосское "Дао, которое не именуется" - ту самую пустоту, всегда уже присутствующую во всем сущем и в то же время остающуюся трансцендентной. Вечное может вскрыться только в раковине преходящего, как жемчужина в устрице. Мгновение и есть такая раковина - хрупкая, эфемерная, но способная удержать бесконечное.
В буддийской перспективе шуньята (абсолютная пустота) - это Ничто, вспыхивающее в созерцании (дхьяне). В этой вспышке происходит странная инверсия: "настоящее" оказывается не более чем иллюзией майи, но именно через эту призму иллюзии возможно просветление. Феноменологически, мгновение-пустота становится дверью в вечность, дверью, которая открывается только потому, что не имеет границ.
Ницшеанский вечный возврат приносит новый сдвиг: мужество быть не в пассивном покое, а в активной агонии циклического бытия. Если Бог "мертв", то его воскрешение происходит не в потоке времени, а в каждом отдельном мгновении, когда сверхчеловеческое "да" произносится вопреки всему. Это акт, превращающий мгновение в точку апокалипсиса - не конца мира, а конца иллюзий.
В исламской мистике таухид (божественное единство) может проявляться в зикре - ритмичном повторении, где моменты сливаются в сплошное Присутствие. Но в суфийском экстазе Руми время не столько сжимается, сколько разрывается - в парадоксальном соединении неизмеримого присутствия с мимолетностью его явления.
В адвайта-веданте Атман=Брахман - в формуле "тат твам аси" ("ты еси то"). Здесь мгновение - это не переход, а уже свершившаяся вечность, не требующая эсхатологического завершения. Однако этот парадокс ведет к новому напряжению: если Присутствие сжато в мгновении, то мужество быть превращается не в принятие, а в протест, в бунт. Этот абсурдный бунт Камю - не против божественного, а против его сжатия, его неполной манифестации.
Мысли Тиллиха в итоге - не завершение, а откровение провокации. Вечное "сейчас" дарует покой лишь потому, что крадет у нас все остальное - историю, продолжительность, будущее. Но мы - номады времени, странники между оазисами настоящего, между вспышками в Ничто.
Возможно, тайна заключается в том, что божественное не может быть присутствием в потоке времени, потому что оно - само время, но в новой онтологии. Или наоборот - оно лежит по ту сторону времени, но отбрасывает свои тени на каждый миг. И мы, в нашем метафизическом беспокойстве, цепляемся за эти тени, осознавая и их истинность, и их обман.
Глубинный парадокс: возможно, единственный способ прикоснуться к вечности - это научиться терять её. Не удерживать, а отпускать. Не застывать, а двигаться в ритме её исчезновения и возвращения. Это и есть игра сознания - игра, где каждое мгновение - отдельная нота в осознании, но все ноты вместе создают мелодию, которая сама по себе есть вечность.
В конце концов, Бог не в потоке и не в каждом мгновении. Он - само различие между потоком и разрывом, между временем и вечностью. Он - это молчание между нотами, которое делает музыку возможной. И наша задача - не столько его найти, сколько научиться слушать это молчание в грохоте мироздания.