Нехно Виктор Михайлович : другие произведения.

Брачные одежды, кн.2 ч. 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Брачные одежды
  трилогия
  мужской роман
  
  книга вторая
  Стратеги успеха
  
  часть пятая
   Зимние манёвры
  продолжение дачного детектива
  
  Да, уж чего-чего, а пейзажу здесь до хрена!
  В. Крупин, "Как только, так сразу".
  
  Глава 1. Дачная аннигиляция.
  1
  Между тем события в дачном посёлке происходили воистину драматичным образом.
  Наверное, начинать описание нужно с того, что сделанное Юрием сообщение в милицию почему-то оказалось не зафиксированным в соответствующем журнале. Мотивы дежурного милиционера можно понять. Одно дело - сражаться в непроходимых горах с отрядом боевиков, и совсем другое - гоняться по дачному посёлку за парой гастролирующих бандитов. Можно ли счесть эту операцию достойной своей чести? И стоит ли ради её проведения оголять защиту родного отделения милиции? Не лучше ли, для смеху и в назидание всем назойливым звонителям, предложить лодырям-гаишникам побегать на своих двоих?
  В свою очередь и пожарные, получив от охранника автостоянки информацию о том, что на территории дачного комплекса пылает будочка туалета, тоже не слишком торопились с выездом. В конце концов они отправились в путь, но - только после того третьего напоминания охранника, что пожар бушует именно в том районе, где у одного из ближайших родственников начальника ГАИ имеется личная дача.
  Остановившись на трассе напротив места возгорания, пожарные решили, что длины имевшегося у них пожарного шланга может не хватить для того, чтобы протянуть его от автотрассы до горевшего дома. Да и тащить его по косогору среди кустарников и деревьев, а затем перекидывать через сеточный забор было хлопотно и неудобно. И они поехали далее по трассе ко въездным воротам в дачный кооператив. Ворота, несмотря ночную темень, он обнаружили; но те были закрыты на амбарный замок, а сторож на крики пожарных не откликался. К счастью, в составе пожарной команды были специалисты, умевшие открывать висячие замки с помощью лома и пожарного топора. И уже минут через пять настойчивых усилий пожарная машина торжественно, с ужасающим воем сирены и устрашающим сверканием мигалки подкатила к месту своей горячей работы.
  Как ни странно, к тому времени дом ещё не сгорел; и все погорельцы, включая Пашку, были живы. Случилось это чудо благодаря личным достоинствам каждого из трёх потерпевших.
  Первым, доказав свои качества природного лидера, начал действовать Семён. Как только стало ясно, что преступник покинул дом, Семён вскочил с кровати и всей своей массой навалился на дверь, дабы открыть единственно возможный выход из зарешёченного дома; но умело подпёртая дверь почти не поддавалась усилиям раненного гиганта.
  От звуков создаваемого Семёном грохота пришла в сознание Клава; и, как и положено верной послушной жене, сразу же бросилась на помощь мужу. Она старалась, как могла, но, по сути, являлась лишь полуживым амортизатором между дверью и мужем.
  Треск огня в соседней комнате быстро усиливался. Вскоре в дальнем углу веранды прогорел потолок, а вслед за ним и деревянный фасад чердака. Часть горящих досок рухнула на пол веранды, в небо, в пространстве между стеной дома и треугольником ската крыши, взвились бушующие языки пламени. (Именно этот выброс пламени и увидели от автостоянки милиционер-охранник и Ахмед, а из вагона электрички - Юрий). В спальню, сквозь щели между дверью и косяком, повалили клубы удушливого дыма. Они вернули утраченную было жажду жизни Пашке, стонавшему на полу от боли и отчаяния. Пашка вдруг понял, что потеря пусть и очень нужной, но всё же сравнительно малой части своего тела всё же не так страшна в сравнении с перспективой гораздо более мучительного расставания со всем телом; и рефлекторно протянул руку к лежавшей неподалёку монтировке. Профессиональный киллер Ахмед уникальные качества монтировки недооценил, из-за чего, в возникшей тогда спешке, и забыл во время ухода из спальни прихватить её с собою; а вот домушник Пашка знал её как привычное, надёжное и безотказное орудие труда, способное выручить во многих жизненных ситуациях. Для начала Пашка с помощью монтировки встал на ноги; а тем самым в какой-то мере восстановил чувство самоуважения. Затем он кое-как доковылял до двери. Последовало несколько не очень сильных, но весьма квалифицированных рывков - петли дверных навесов, вместе с шурупами и кусками досок, были вырваны из косяка, а сама дверь левым краем слегка подалась наружу. Без задержки стенобитным тараном грохнул по двери Семён - и чуть не упал, вместе нею, в пламя пожара, доедавшего подпиравшую дверь лавку.
  К тому моменту большая часть веранды уже была охвачена огнём; но вдоль правой стены ещё имелся узенький проход к внешней, в спешке не подпёртой Ахмедом двери, по которому всем троим - Семёну, Пашке и, наконец, едва не заблудившейся в дыму Клаве удалось выбежать во двор.
  Именно то счастливое обстоятельство, что Клаве удалось спастись, и спасло дом от полного уничтожения. Ведь Семён и Пашка были серьёзно ранены и не имели сил для эффективной борьбы с огнём; зато Клава, ухватив в руки поливочный шланг, смело, словно с хворостиной на расшалившихся коз, ринулась с метлой водяной струи на бушевавший в доме огонь. Но, едва ей удалось пригасить пламя, уже подобравшееся к спальне, рухнула ещё одна часть потолка веранды. Один из обломков ударил Клаву по ушибленной ранее голове, и она вновь упала без сознания.
  В это время прибежал к соседям на помощь председатель местного садоводческого кооператива. До того момента он лишь настороженно поглядывал через занавеску на то, что творилась на соседнем участке; но, увидев, что преступник ушёл, а пожар настолько разбушевался, что вот-вот перекинется на соседние строения, решительно сменил одни опасения на другие. Схватив свой водяной шланг, он потащил его ко входной двери пылавшей дома соседа; а там уж увидел лежавшую на полу Клаву и, рискуя жизнью, вытащил её во двор.
  Вскоре подбежали и другие соседи. Они расхватали имевшиеся в двух хозяйствах водопроводные шланги, открыли водяные краны на полный напор, и пожару ничего не оставалось, как, шипя, чадя и посыпая себя пеплом, постепенно погаснуть. Так что, когда пожарная машина, с ходу проломав забор, ввалилась на участок, тушить было нечего.
  Но бравые пожарники не растерялись, с навязываемой им безработицей не смирились, но быстро раскатали свои шланги, достали штатные огнетушители и, выбив окна в почти не повреждённой огнём спальне, щедро залили пеной и водой имевшиеся там ковры, постели и мебель. В промежутках между этим интересным занятием они дружно, всей командой, с полным удовольствием и множеством самых нелестных эпитетов хулили и посылали на рабочее место растяпу-сторожа за то, что тот, не отперев входные ворота, с ключами в кармане пришёл глазеть на пожар. Из-за чего пожарники чуть было не опоздали спасти людей от смерти. Истратив весь запас оскорбительных слов, они дружно запрыгнули в свою грозную красную машину и, с чувством морального удовлетворения от посильно совершённого подвига, отправились восвояси. С ними, на порожке водительской кабины, уехал и растяпа-сторож, чтобы вызвать по телефону "скорую помощь" и милицию.
  Через полчаса после отъезда пожарных прибыли работники "скорой помощи". Огромного Семёна и недвижно скрюченного Пашку они каким-то образом затолкали в свою тесную машину и увезли в больницу. Клава от госпитализации отказалась наотрез, сказав, что лучше сдохнет, чем оставит дом без присмотра, а коз - без корма и дойки.
   Милиция, несмотря на неоднократные телефонограммы запуганного пожарниками сторожа, смогла прибыть в посёлок только к девяти утра. После прибытия на работу новой смены. Но проводить долгие следственные действия на участке милиционеры не стали, предпочли сконцентрировать свои усилия на тщательных допросах (совмещённых с гуманными посещениями в больничной палате) Семёна и Пашки.
  2
  Надо сказать, что отношения с Семёном у следствия сразу же не заладились. Разумеется, по вине Семёна. Слишком уж он неадекватно себя вёл: хамил, грубил, огрызался. В основном - высказывал необоснованные претензии как к самим следователям, так и, в целом, ко всей милицейской службе. Видите ли, милиционеры прибыли к нему на помощь не настолько оперативно, насколько ему бы хотелось. Эти злобные, предвзятые и необъективные высказывания раскрытию дела нисколько не способствовали, но лишь характеризовали вздорный и склочный нрав самого пострадавшего. Причём, судя по его поведению, пострадавшего не безвинно. Естественно, показания Семёна следователем воспринимались с адекватным к нему и к ним недоверием и предубеждением.
  Зато с Пашкой у следователя сложились хорошие, вполне доверительные отношения. Пашка, в отличие от Семёна, не лез на рожон и прятался в пузырь, а сразу же, честно, откровенно сообщил:
  Вечером второго сентября он направлялся на ловлю креветок. Идя по главной аллее посёлка, он увидел, что какой-то незнакомый ему человек застрелил собаку, охранявшую участок дачного электрика. Затем он увидел, как тот же человек ранил в плечо Семёна, вышедшего во двор своего участка. Как только преступник, вслед за хозяином, вошёл в дом, Пашка... побежал по дороге... к зданию ГАИ... чтобы сообщить о случившемся в милицию.
  Во время произнесения последней фразы Пашка, и без того говоривший косноязычно, медленно, путано, стал запинаться и прятать глаза. Но следователь вмиг догадался, в чём причина Пашкиного смущения; и именно с этого момента проникся к нему и к его словам особым доверием. Опытный сыщик понял: допрашиваемый - патологически искренен, неисправимо глуп и ужасно боится правоохранительных органов. Если бы он не был искренен и глуп, то промолчал бы о том, что занимается незаконной ловлей креветок. Если бы он не был глуп и не боялся правоохранительных органов, то, оказавшись единственным свидетелем преступления, пошёл бы на рыбалку, где мог бы раздобыть себе креветок и алиби, и не искал бы приключений на свою недоразвитую голову. Он же настолько искренен и глуп, что не смог толком скрыть даже тот факт, что именно он убегал той ночью от облавы, устроенной на него гаишниками.
  Вывод был очевиден: у данного свидетеля не хватит ни изворотливости, ни ума на то, чтобы обмануть чуткого к фальши профессионала. А значит, его показаниям можно полностью доверять.
  Но, при всём том, имелся у излагаемых Пашкой показаний и один недостаток; один-единственный, но весьма заметный и трудно устранимый. Дело в том, что излагал он их такими словами, которые никаким боком не укладывались на бумагу протокола, но каждое требовало для себя если не перевода с матерного на русский, то хотя бы общепонятного синонима. К тому же все эти жаргонизмы извлекались из Пашкиного сознания медленно, с трудом и буквально по одному. А ведь следователь был человеком, перегруженным трудами и заботами. Потому он решил перейти к другому, ускоренному методу дознания.
  С того момента ход допроса свёлся к тому, что следователь рассказывал Пашке, как и что тот в какой-то из конкретных моментов делал, а Пашка скромно, неразборчивым мычанием соглашался с утверждаемой начальством версией. Особое удовольствие вызывало у следователя то изумление, с каким изумлением Пашка воспринимал очередную следственную догадку талантливого сыщика. И вскоре, благодаря этому взаимно приятному методу, они досконально всё выяснили; а сведения, сообщённые другими лицами, лишь подтвердили истинность Пашкиных показаний.
  Итак, выяснилось: от здания ГАИ Пашка (позже опознанный по фигуре охранником автостоянки) отправился к телефону, висевшему на здании столовой. А затем, по уверениям погнавшихся за ним гаишников, он бесследно исчез. Но следователь, к умиляющему изумлению Пашки и последующему смущению гаишников, сумел догадаться, как Пашка провернул фокус со своим исчезновением.
  Оказалось, Пашка и не думал прятаться либо, того хуже, убегать от гаишников, а просто старался как можно быстрее вернуться к дачному посёлку. Для чего? Для того, чтобы продолжить наблюдение за местом преступления, а при малейшей возможности - оказать помощь пострадавшим. И в этом ему, на счастье пострадавших, помог случай. Дело было так: Пашка, увидев проезжавший мимо грузовик, махнул водителю рукой с просьбой подвезти его к месту событий. Водитель его скромного взмаха не заметил; но, поскольку он подъезжал к зданию ГАИ, да ещё и увидел бегущих к нему навстречу гаишников, то сбавил скорость до минимума. Пашка, решив, что водитель останавливает машину, на ходу, не дожидаясь её полной остановки, уцепился за задний борт кузова. Но водитель, убедившись, что гаишникам он неинтересен, вновь добавил газу; а висевший на кузове Пашка, оставшись не замеченным гаишниками, проехал мимо них. Когда грузовик подъехал к дачному посёлку, водитель, заинтересовавшись зрелищем ярко освещённого двора, опять притормозил. Пашка отцепился от кузова и спрыгнул на дорогу; чего водитель также не заметил.
  Справедливость этого факта подтверждал временной расчёт, согласно которому Пашка только таким образом смог бы оказаться на даче Семёна в то время, в какое он, согласно показаниям членов пострадавшей семьи, там появился.
  После выявления доказательств отчаянной смелости свидетеля следователю уже не составило труда рассказать самоотверженному герою, как развивались события далее.
  Оказавшись вблизи усадьбы, Пашка решился заглянуть внутрь дома. (Пашка, судорожно сглотнув слюну, совершенно искренне кивнул). Но опытный и чуткий преступник смог его заметить; и под угрозой применения оружия заставил войти в дом. Но Пашка, невзирая на грозившую ему смертельную опасность, вёл себя мужественно и достойно. Вначале он, по свидетельству наконец-то заговорившего Семёна, попытался тихо, без скандала, шёпотом убедить бандита в том, что никакими материальными сбережениями скромный электрик не владеет. И настойчиво советовал бандиту срочно мчаться на электричку, дабы использовать последний шанс уйти от справедливой кары со стороны самого электрика и органов правопорядка.
  К сожалению, преступник не только безрассудно отказался следовать смелым советам и благоразумным увещеваниям Пашки, но и попытался заставить его совершить акт полового насилия над хозяйкой усадьбы.
  По уверенному мнению спасённой Пашкой женщины, нужно было это порнозрелище негодяю-извращенцу для того, чтобы самому суметь ощутить прилив мужских сил. Причём, как при первом же взгляде на преступника она поняла, сил весьма слабых; хотя преступник хвастался, что после Пашки насилие будет продолжено другим, более могучим мужчиной (под которым он, вне сомнений, имел в виду самого себя).
  Но Пашка решительно отказался идти на преступление. После чего вооружённый негодяй, зная, что без запланированного им возбуждающего зрелища его планам овладеть этой привлекательной женщиной не суждено сбыться, в охватившей его злобе нанёс Пашке ужасное увечье.
  Сделать дальнейшие выводы следователю не составило труда. Преступник, не получив ни денег, ни сексуального удовлетворения, окончательно обозлился и, заперев пострадавших в одной из комнат домика, устроил бесчеловечный поджог, намереваясь таким образом скрыть следы совершённых им преступлений.
  Оставалось лишь гадать, почему преступник, с целью окончательного сокрытия всех улик, не бросил в огонь пожара и застреленную им собаку. Но и тут следователь нашёл достойное объяснение. У невысокого и, по свидетельству Клавы, физически слабого преступника, именно из-за своей никчемности и субтильности ухватившегося за придававший ему уверенности пистолет, просто не хватило сил на то, чтобы в одиночку затащить труп огромной собаки в дом.
  К сожалению, судя по заявлениям всех трёх пострадавших, никто из них с преступником ранее не был знаком и никогда с ним не встречался; что очень затрудняло поиски бандита. Но следователь, внимательнейшим образом проанализировав показания потерпевших, обратил внимание на, казалось бы, странное и ошибочное наблюдение хозяина дачи: преступник, при первом же взгляде на Пашку, самостоятельно назвал его по имени. Что, по неоднократно высказанному мнению дачного электрика, могло означать только одно: преступник и Пашка, на самом деле, давно знакомы друг с другом, и в момент совершения преступления находились в сговоре. Но затем преступник решил избавиться от Пашки как от ненужного свидетеля.
  Таковое предположение вступало в полное противоречие со всеми фактами предыдущего поведения Пашки. Потому следователь в первый момент счёл данное воспоминание, не подтверждённое двумя другими пострадавшими, ошибочным. А возможно, что первым назвал Пашку по имени именно хозяин дома; а затем, в царившей там нервозной обстановке, забыл об этом. Но и нельзя было исключать вероятность того, что ревнивый электрик хотел опорочить доблестного героя в глазах своей жены; либо пытался таким образом отвести от себя подозрения в связях с преступником.
  Но затем, вдумавшись, следователь сделал гениальное предположение, благодаря которому и удалось прийти к решению всей головоломки. Следователь догадался: преступник мог знать по имени Пашку, если сам он скрывался в течение какого-то времени в одном из дачных домиков той же аллеи, на которой проживает Пашка. В таком случае он, скажем, через окно, мог видеть, а со слов окликавших Пашку людей (либо по информации прятавших преступника сообщников) мог запомнить его имя.
  После высказывания следователем этого рассуждения пострадавший электрик, впервые за всё время следствия, охотно и даже с радостью воскликнул, что наверняка так оно и есть, и что теперь лично ему всё ясно. Напавший на его семью кавказец - один из тех кавказцев, что арендуют дачу по соседству с дачей Тайки и Пашки. Либо нанятый этими кавказцами единокровец. И сообщил, что именно эти арендаторы-кавказцы угрожали местью лично ему за то, что он, исполняя свои должностные обязанности, отключил их дачу от потребления расхищаемой ими электроэнергии.
  3
  Незамедлительно по указанному адресу была отправлена группа захвата. Но дом был заперт снаружи, а арендаторы-армяне, как обычно, в светлое время суток в доме отсутствовали. Было решено: чтобы не спугнуть возможных преступников, дом не вскрывать, установить за ним постоянное наблюдение. И перекрыть все возможные пути подхода и отхода скрытыми засадами.
  С этой целью группа захвата была разделена на две части. Большую часть группы было намечено укрыть в доме, стоявшем напротив подозрительной дачи; оттуда было удобно контролировать входные двери в дом, а также наблюдать за окнами спальни. Меньшая часть группы направилась на дачный участок, расположенный ниже участка, арендованного кавказцами, ближе к лиману. С этого участка были хорошо видны окна веранды кавказцев; кроме того, в задачи этой части группы входило - перекрыть пути отхода преступников к лиману и на соседнюю аллею.
  Попутно двумя следователями был проведён опрос дачников и арендаторов из числа постоянно проживавших на данной аллее. Одновременно производился относительно вежливый осмотр их жилищ. Список таких лиц и, соответственно, перечень номеров занимаемых ими дач был составлен дачным электриком. Первым номером в этом списке, как личность особо подозрительная, значился Юрий. Но Пашка, невзирая на попытки электрика заставить его замолчать, настойчиво сообщил следователю, что, по имевшимся у него точным сведениям, Юрий за сутки до расследуемых событий выехал за пределы Евпатории. После чего было решено отложить встречу с данным подозреваемым до момента его появления в посёлке.
  А вот Олегу, записанному в списке Семёна под вторым номером, уйти от встречи с дотошными собеседниками не удалось.
  Поначалу следователи вели себя очень корректно. Разговаривали культурно, делали вид, что пытаются всего лишь выяснить, не знает ли, случайно, уважаемый свидетель имён, фамилий, мест прописки и адресов явочных квартир подозрительных кавказцев; и не запомнил ли он, ненароком, номера их автомашин? Но Олег вёл себя чуть ли ни отвратительнее Семёна. Сотрудничать со следствием он не желал, отвечал на вопросы матерными выражениями, да и в тех в основном посылал обоих следователей подальше от себя. Самым культурным адресом его посылов являлась контора дачной администрации. Мол, там должно быть записано, кто что арендует и на чём на территорию посёлка въезжает; а я вам, что, отдел дачных кадров? Или инспектор ГАИ?
  Но следователи лишь всё более нервничали и всё активнее наседали; ибо уже знали, что странные арендаторы никаких сведений о себе, из очевидных целей конспирации, в контору не предоставили. Не исключено, что подозрительные лица смуглой носатой национальности - не благонамеренные украинцы, а шпионы либо диверсанты, прибывшие на землю полусуверенного Крыма с целью внесения в его мирный народ злонамеренного раскола либо какого-то иного масштабного вредительства. А не передавали ли они уважаемому хозяину данной дачи какие-нибудь вещи на хранение? Что-нибудь похожее на пистолеты, автоматы, гранаты? А на наркотические препараты? А на отравляющие вещества, листовки, печатные станки и портативные атомные бомбы? Нет? А вот у следствия на этот счёт есть другие сведения. Может быть, хозяин разрешит взглянуть на то, что находится в его подвале?
  - Нет, - утешили они запротестовавшего Олега, - какой обыск! Обыск начнётся в том случае, если у нас появится подозрение, что Вам есть что скрывать. Вот тогда придётся разворошить всё как следует. Ну и, конечно же, кое-какие подозрительные вещи придётся забрать - для исследования в лабораторных условиях. Если не будет обнаружено криминала, это имущество будет возвращено. Хотя и не скоро. После суда. И даже если оно будет утеряно (к сожалению, случается и такое), то Вам будет возвращена стоимость утерянный вещей. Если у Вас есть документы, удостоверяющие, что данные вещи приобретены законным путём. А вот если Вы добровольно покажете всё, нас интересует, это будет расценено как оказание содействия следствию.
  Олег, конечно же, догадался, по чьему наущению и с какой практической целью пытается пара милицейских молодчиков проникнуть в подвал его дома; но и понял, что отказом он лишь усугубит последствия проявляемого ими любопытства. Делать нечего; пришлось строительному Крез вести профессионально-внимательных гостей на осмотр своей подпольной сокровищницы. Держался он стойко, отбивался как мог, но расстаться с двумя сварочными аппаратами производства одного из военных заводов, тщетно пытавшегося выжить за счёт выпуска данной мирной продукции, ему всё же пришлось. Всего с двумя из пяти; зато с какими! Компактными, лёгкими, надёжными, регулируемыми по напряжению... Надо ли говорить, насколько Олег был этим удручён. Понимая, по чьему наущению произошло несчастье, он твёрдо решил: "не буду помогать подлецу Семёну в поисках обидевших его преступников; пусть он, зная, что те - на свободе, подольше понервничает да посильнее подёргается." И, во время дальнейшей застольной беседы со следователями (организованной, разумеется, за счёт хозяина стола), ни словом не обмолвился о том, что видел он из своего кухонного окна той памятной тревожной ночью.
  Благодаря этой коллизии дополнительный интерес следствия к скромной фигуре Юрия также не возник. А поскольку вконец расстроенный Олег им искренне сообщил, что ниже по аллее ни у кого ничего интересного в подвалах нет, следователи сконцентрировали своё внимания на результатах действий оперативников. Тем более что теми было выявлено немало сюрпризов.
  4
  Первый сюрприз ждал оперативников в доме, стоявшем напротив арендуемой армянами дачи; то есть - там, где планировалось разместить основные силы группы захвата. Дверь дома была заперта, но на стук никто не отвечал. Из дома доносились какие-то неясные звуки, скрипы, негромкие стоны. Незамедлительно дверь была взломана, и перед глазами оперативников предстал классический наркопритон, с неосмысленно бродившими и бессмысленно бредившими телами хозяина дачи и двух его интеллигентных друзей. Сразу же всех троих, чтобы не путались под ногами и не варнякали над ушами, схватили за руки - за ноги и зашвырнули в милицейский уазик, отъезжавший с территории посёлка в целях соблюдения строжайшей конспирации.
  На следующий день выяснилось, что мать проживавшего в этом домике парня занимала ответственную должность заведующей одной из крупных городских аптек; она-то и поставляла любимому сыночку его любимые таблеточки. А друзья молодого человека, наркоманы с солидным стажем, занимались перепродажей поставляемых аптекаршей снадобий.
  Второй сюрприз ожидал милиционеров во дворе дачи, назначенной под дислокацию вспомогательной группы. Вошедшие туда оперативники сразу же обратили внимание на особо мерзостный запах, царивший в этом дворе. Источником запаха, как они очень скоро выяснили, являлся дворовый туалет. А причиной, порождавшей этот запах, как объяснила брезгливым молодым людям смутившаяся хозяйка дачи, являлось её обычное старческое несварение желудка, вследствие чего недоваренная в организме пища вынужденно догнивала в яме туалета.
  После её квалифицированного разъяснения оперативники пришли к единому мнению, что решение об устройстве места засады в этом дворе было ошибочным. И что с точки зрения оперативной целесообразности необходимо срочно перебазироваться на такой объект, что будет максимально удалён от данного источника летучих отравляющих веществ общепоражающего спектра действия. Незамедлительно было принято тактически грамотное решение: устроить засаду на даче, расположенной в самом низу аллеи. У лимана - воздух самый свежий, а у хозяйственных деда и бабки - козье молочко, молодая курятинка, свежие яйца... А главное - особенно прятаться не придётся; можно будет издавать кое-какие звуки, и даже выходить во двор; а вот если преступники, заметив грозившую им опасность, вздумают бежать по аллее вниз, то встретят их объятия не спасительного камыша лимана, а жёсткого милицейского капкана.
  Перебазировка уже была начата; как вдруг одного из молодых оперативников, из-за того же невыносимого запаха, стошнило. Он, зная дружелюбно-издевательский характер насмешек своих товарищей по профессии, застеснялся "травануть" прямо во дворе и, по молодости-глупости-неопытности, рванул в будочку туалета. Где, склонившись лицом над известным отверстием, увидел конкретный источник местного экологического бедствия: раздутый, облепленный мухами человеческий труп.
  Как вскоре выяснилось, труп этот ранее, ещё в бытность его живым, активно пьющим и, в пьяном состоянии, весьма агрессивным стариком, являлся гражданским мужем хозяйки данной дачи. Два года назад, после очередной попойки, он вначале устроил очередное избиение своей благодетельницы, а затем уснул на полу в обнимку с огромным холодильником "ЗИЛ". В котором, благодаря его целенаправленным усилиям, никогда не остужалось ничего, кроме запасов водки, покупаемой на пенсию его забитой и несчастной сожительницы.
  Старушка, по привычке, хотела было перетащить своего "примака" с пола на диван; а затем вдруг на неё нашло непонятное ей самой озлобление. Она усадила ставшего ей ненавистным пьяницу в холодильник, к любимой им водке, и захлопнула дверцу. Когда утром она открыла холодильник, её мучитель был уже мёртв.
  Так, с тех пор, он и находился в никогда не открываемом и не выключаемом холодильнике; а старушка оказалась в добровольном самозаточении, в никогда и никому не открываемом домике.
  Постепенно из холодильника стало всё сильнее попахивать; но, до времени, терпимо. А вот когда подача электроэнергии была прекращена, то жить в доме стало просто невозможно.
  Похоронить бывшего мужа, хотя бы во дворе дачи, старушка не могла - не было сил вырыть яму; а ведь к тому же, надо учесть, рыть её надо было не в земле. Ни на одном из участков комплекса дачных кооперативов, расположенных на западном берегу Сасыкского лимана, природной земли нет. Практически вся земля здесь - насыпная. Её привозили с горных районов Крыма, а затем уж рассыпали, слоем от тридцати до пятидесяти сантиметров толщиной (у кого на сколько денег хватало) по обрабатываемой площади участка. На такую глубину, понятно, не хоронят. А сразу под слоем насыпной земли располагался (и располагается до сих пор) мощнейший пласт природного камня - ракушечника.
  Единственное, что смогла сделать в этих условиях старушка - вытащила на половой ряднушке труп во двор, а затем, через люк за будочкой туалета, сбросила его в фекальную яму. Где он вскоре и всплыл.
  6
  Объявив впавшей в отчаяние старушке, что отныне, до начала следствия, она обязана не покидать пределов собственного дачного участка, оперативники второго засадного отряда отправились к даче, принадлежавшей чете пожилых животноводов. Перебазировка проходила в спешке, потому что к тому времени уже начало темнеть, и преступники с минуты на минуту могли приехать к арендуемой ими даче. Но, как назло, возле ворот участка, намеченного ими под засаду, их самих ждала засада.
  Вначале, минут около десяти, на их крики и свисты никто не откликался. При этом, через окна дома, было видно и слышно, что внутри дома бурлит активная жизнь: включается и выключается электролампочка, в её прерывистом и нервном свете бегают по комнате две пожилые округлые фигуры, слышатся невнятные крики и громкая ругань. Самое неприятное для оперативников заключалось в том, что войти хотя бы во двор и, тем самым, укрыться от взглядов с верха аллеи они не могли: по двору бегали, злобно лаяли и бросались на ворота две большие собаки, а пристрелить их, из соображений боевой конспирации, оперативники себе не позволяли.
  Наконец из дома выскочила пожилая растрёпанная женщина, но пошла не к воротам, а опрометью бросилась в пристроенный к дому козий хлев. Выскочила она оттуда тоже не слишком скоро, минут через пять напряжённого и гневного ожидания оперативников; но, опять же, обратилась не к ним, а негодующе прокричала в приоткрытую дверь дома:
  - Что ты там сделал, дурак старый? Дёргала, дёргала, не получается!
  - А я тебе, дуре, говорил: выключим здесь, а там уже не трогай! Накрой, да и всё, - донёсся тихий, но не менее сердитый ответ.
  - А то без тебя б накрыть не догадалась, - раздражённо прошипела женщина, после чего повернулась в сторону ворот и, расплывшись в восторженной улыбке всем своим широким и круглым лицом, всплеснула ладошами и громко пропела:
  - Ой, вы к нам? А я-то думаю: чего это собаки разлаялись! Думаю: может, крыс почуяли? Или воры к нам лезут? Думаю: гляну, что там в сарае делается. А вы, оказывается, вон где! С чем пожаловали, гости дорогие?
  - Сначала собак заприте. Пока мы их не постреляли, - далеко не с тем же дружелюбием возразил ей старший оперативник.
  - А ну, марш обе в сарай! - с властной хрипотцой закричала на собак хозяйка; и вдруг взвизгнула испуганным тонким голоском: - Ой! Горим! Пожар!
  Из хлева, сквозь щели сбитых из обапола стен, валил дым, слышался характерный треск быстро разгоравшегося пламени. Услышав крик, из дома выскочил пожилой обрюзглый мужчина.
  - Дура! Я ж тебе говорил: не трогай, только контакты поломаешь! Они и без того искрят! - на ходу прошипел и, торопливо подкатившись на коротких кривых ногах к двери хлева, открыл её настежь. Из хлева, едва не сбив мужчину с ног, выскочило несколько коз; а мужчина, заглянув внутрь хлева, прошипел ещё свирепее:
  - Ты что, дура, ещё и сеном контакты накрыла? Я ж тебе говорил, как надо!
  - А то будто у меня было время тебя слушать! Ты - то сидел в доме, как хомяк, а я тут одна моталась! - сварливо выкрикнула женщина. Мужчина опять что-то возразил... и семейная пара, уже не обращая на пожар особого внимания, привычно вступила в жаркую перепалку.
  Между тем реальный огонь быстро набирал силу. Языки пламени стали прорываться сквозь щели сарая наружу, над сараем с каждым мгновением густел и темнел дрожащий столб дыма. Козы, испуганно блея, пытались проломиться через ограду к лиману. Куры в закрытом курятнике отчаянно кудахтали. Перевозбуждённые собаки, приняв за причину и источник всего этого переполоха стоявших у забора людей, с бешеным лаем бросались на ворота.
  -Закройте пасти, а то щас перестреляю! - сердито прикрикнул на собак старший из оперативников. Хозяева, мгновенно смолкнув, с испугливой покорностью перед мнением представителя власти закивали головами, а затем, опомнившись, бросились к поливочным шлангам.
   -Пойдём в дом бабы этого... раненого. Бывшего её сожителя. Здесь уже даже собакам негде укрыться, - буркнул своим подчинённым старший оперативник.
  7
  У Тайки невезучих оперативников также ожидал сюрприз. В доме, оборудованном намертво закрытыми ставнями, царила кромешная темнота. Как-то так уж получилось, что Семён забыл предупредить следователей, а те, соответственно, не сообщили оперативникам об отключении данной стороны аллеи от питания электроэнергией.
  Но этот сюрприз был лишь первым. Второй сюрприз продолжался всю ночь, в течение которой выяснилось, что долгожданные кавказцы на арендуемую ими дачу так и не явились.
  Третий сюрприз произошёл утром, когда оперативники, всю ночь провалявшиеся на куче каких-то, как Тайка им объяснила, забракованных Пашкой носильных вещей, наконец-то смогли рассмотреть, на чём же они лежали.
  Оказалось, что вещи эти, хотя и не слишком новы, но чересчур хороши для того, чтобы хронически безработный и системно пьющий Пашка мог позволить себе их забраковать. Кроме того, этих вещей было слишком много, и все они были чересчур уж разных размеров и фасонов (в том числе - и женского покроя) для того, чтобы их мог носить один человек.
  Многие из этих вещей были местами распороты, а отдельные их части аккуратно рассортированы: меховые воротники - в одной стопке, добротная верхняя ткань пальто - в другой, костюмное трико - в третьей, шёлковый подкладочный материал - в четвёртой, хорошие, не поцарапанные пуговицы - в небольшом матерчатом мешочке.
  Тайка мгновенно привела новое объяснение: мол, все эти вещи им отдали её многочисленные богатые родственники. А так как столько ей и Пашке не нужно, то они и решили, что нужно выпороть то, что может когда-нибудь пригодиться; а остальное - сжечь. И, схватив в охапку кучу валявшихся вещей, сказала, что сейчас она именно так и сделает.
  Но оперативники уже успели к тому времени приметить в разных местах дома массу вещей и предметов, от множества разнообразных ваз и вазочек до более чем двадцати будильников, которые иначе, как крадеными, являться не могли. И, благодаря своему специфическому опыту, догадались, что носильные вещи расчленялись только для того, чтобы вполне законно возникнуть в новом, неузнаваемом виде в каком-то из пошивочных ателье.
  В результате этого оперативного озарения операция по сожжению части вещдоков не состоялась, а Тайка была отправлена в здание милиции на беспристрастный допрос (с предоставлением ей права временного проживания в казённом помещении). В том же милицейском "уазике", что отвёз Тайку, намеревались доставить в отделение милиции и старушку, необратимо охладившую своего не в меру горячего сожителя; но та, как оказалось, успела повеситься. Её так и оставили висеть - до приезда машины из морга.
  В итоге в единоличном обладании оперативников оказались все три дачных участка, окружавших, на данной аллее, интересовавший их дом.
  8
  Тайная осада арендуемого кавказцами дома продолжалась двое суток, но хоть каких-то результатов не дала. Утром третьего дня к дому был доставлен его юридический владелец, дряхлый старичок под восемьдесят, с ключами от дома и с заданием: самостоятельно, не привлекая к себе внимания возможных свидетелей и наблюдателей, отпереть дверь дома и, в сопровождении переодетого в штатское оперативника, войти внутрь.
  Но старичок выполнить задание не смог; оказалось, что арендаторы самочинно сменили дверной замок. Пришлось оперативникам, нарушив правила конспирации, среди бела дня взламывать дверь. Там их тоже ожидало несколько сюрпризов; среди которых, в отличие от предыдущих случаев, были, в основном, приятные.
   Почти вся внутренность дома была переоборудована под промышленное производство самопальной водки. Имелось три отличных самогонных аппарата из нержавеющей стали, явно изготовленных на каком-то из солидных заводов. В затенённом углу веранды стояло десять ящиков с наполненными жидкостью бутылками. Если верить стандартным типографским наклейкам, в бутылках содержалась водка, причём - в каждом из ящиков своего, отличного от других сорта. Здесь же, в доме, стояло пять фляг со слегка перекисшей брагой. Но это, на общем фоне, уже нельзя было назвать не только неприятностью, но даже и сюрпризом. А вот то, что самогонные аппараты, несмотря на отключение подачи электричества в этот дом, были приспособлены под обогрев исключительно электрическими спиралями, как и то, что электричество в этот дом по-прежнему поступало, в какой-то мере сюрпризом являлось.
  Но только - в какой-то мере. Потому что к тому времени уже были известны причины пожара, произошедшего на ближайшей к лиману даче.
  Причины эти состояли в том, что хитрые животноводы тайно, через огороды, провели на свой дачный участок провода от дачи, располагавшейся на соседней аллее. Уже потом, на пепелище, они многократно и многословно втолковывали всем представителям всех заинтересованных структур, что им, пожилым людям, никак нельзя жить без электричества. У них уже нет сил крутить молочный сепаратор вручную; и уж куда как трудно и хлопотно запаривать корм для телят, козлят, гусят, утят и цыплят на костре; и крайне неудобно, а летом, к тому же, невыносимо жарко готовить себе пищу на обычной обогревательной печке.
  А в случившемся пожаре, объясняли они, виноваты вовсе не они, а смертельно напугавшие их спецназовцы. Потому что сами они - люди пожилые, глаза у них больные, вот и не разглядели, что к ним во двор ломятся простые хорошие милиционеры, наши родные специалисты по поимке и уничтожению особо опасных злодеев, но со страху решили, что это - страшные и совершенно беспощадные инспектора городского Энергонадзора. Из-за непроизвольно возникшего при этом дрожания рук разъединение потайных контактов было произведено хозяйкой неудачно; в чём её вины нет. А потому сгоревшую часть дома и выгоревшие дотла хозяйственные постройки надо восстановить за счёт государства. И уж ни в коем случае не применять к пострадавшим владельцам бесчеловечные санкции Энергонадзора.
   Зная уже эту энергетическую историю, и даже будучи её участниками, оперативники провели частную аналогию и энергично пошли по указываемому ею направлению; и, в процессе этой операции, обнаружили на огороде присыпанные землёй провода. Выдёргивая их из сокровенной тьмы на свет истины, они, как по Ариадниной нити, вышли на преступного сообщника разыскиваемых кавказцев, снабжавшего последних бесплатной электроэнергией. Сообщник был взят с поличным, а именно - с полуящиком самопальной водки того же кавказского производства. Оказался он небольшим мужичком средних лет, бодрым, словоохотливым, к тому же, несмотря на раннее утро, успевшим хорошо опохмелиться, и незамедлительно сообщил следователям всё, что знал; и даже немного больше.
  О бывших соседях он отозвался очень хорошо: люди обходительные, внимательные, вежливые; как зайдут, обязательно принесут с собой бутылочку, закусочку. Никаких хлопот с ними он не имел: приходили, когда уже стемнело, цепляли потихоньку свою переноску к наружным проводам, а утром, ещё до свету, сами же и снимали.
  На этом, к сожалению, запас его сведений о соседях-кавказцах практически иссяк. Назвать адресов, паролей и явок он не смог, и даже имён кавказцев не знал. Кавказцы, ссылаясь на трудности освоения этих высокогорных слов, никому их не называли, и даже один к другому обращались не по именам, а исключительно по фамилиям. Зато - удача! - фамилии обоих главарей банды их внештатный сотрудник запомнил очень хорошо. Дядя всегда называл племянника - Пацян, а племянник дядю - Пахян.
  После усиления методов допроса мужичок всё-таки припомнил, что три дня назад, ближе к ночи, дядя и племянник тихо, культурно, без шума, с выключенным для экономии бензина мотором подкатили с верхней аллеи к его двору. Сказали, что приехали сюда, а не перелезли через забор исключительно потому, что захотели как можно скорее поприветствовать его. И вручить ему подарок. После чего они достали из машины бутылку водки, налили ему полный стакан, вручили кусочек колбасы, а заодно спросили: что там за некультур-немультур шухер-мухер возле нашей дачи? Мол, ехали по главной аллее, на пересечении увидели: какие-то люди строем маршируют. Может, бандиты? Или диверсанты?
  Он тогда их успокоил: нет, не волнуйтесь. Какие бандиты? Бандиты строем не ходят. А диверсантам тут делать нечего. Так, обычные менты.
  Они ему не поверили: что ментам на даче нужно? Шашлык-машлык жарить?
  Сообщник уверенно возразил: до шашлыков дело не дошло. Вроде бы не было и машлыков. Хотя, конечно, лучше дорогим гостям войти в его двор, поглядеть на свою дачу через забор и самим в этом убедиться; а то он машлыков давно не делал, подзабыл, как они выглядят, мог и ошибиться, с чем-нибудь похожим перепутать.
  Кавказцы послушались его совета; а пока они осторожно, из-за кустов, поглядывали через забор, сообщник им пояснял: менты от вас вначале пошли вон туда, к той сумасшедшей старухе. Там они кого-то поймали, начали орать и матюкаться, и кончилось всё тем, что они то ли сразу же утопили его в сортире, то ли сначала забили насмерть, а уже потом утопили. Наверно, решили скрыть дерьмом следы своего насилия. Оттуда они пошли вниз по аллее, дошли до последней дачи и подожгли её. Как там было дело, сразу поубивали они деда и бабку, а потом кинули их в огонь, или убили только деда, а бабку кинули в огонь живьём, видно не было; но визжала страшным воем только бабка. А после самого громкого крика - всё, ни звука. А деда, так с самого начала вообще слышно не было.
  Как только там хорошенько разгорелось, менты оттуда пошли на Пашкину дачу. Тайка пыталась от них удрать, но они её схватили, затащили в дом, и больше оттуда никто не выходил. Видать, насилуют там Тайку всей оравой. И что они в ней нашли?
  На той стороне аллеи менты тоже хорошо пошустрили. Вроде не так зверствовали, как те, что на этой, и совсем не шумели, но трупов, ещё тёпленьких, только во-он с того дома три штуки вытащили. Покидали их в машину, на какой приехали, и та их сразу же увезла. Где-то потихоньку закопают, и все дела. Не в морг же их сдавать?
  Но если уж по порядку рассказывать, то к самым первым эти менты к вам ломились. Все - с оружием, морды - такие злые, что некоторые даже маски на себя понатягивали. По всему видать, не за шашлыками и не за машлыками приехали. В масках жрать неудобно. Видать, приехали переловить всех тех, кого им поубивать надобно. Может, и вас тоже?
  Кавказцы ему дуэтом ответили, что - не может такого быть, за ними грехов-брехов, долгов-молгов нету. После чего племянник вдруг вспомнил, что - есть у него один долг! Маленький, но отдать надо срочно. Утром, чтобы на бензин не тратиться, купил небольшую автозаправку. Надо было до вечера отдать за неё деньги, а он забыл. Ещё полчаса задержки - и придётся сегодня заправляться за свои. Надо срочно ехать!
  А дядя, совсем не радуясь, что теперь они будут ездить бесплатно, но с большим огорчением, словно бы эта автозаправка раньше принадлежала если не ему, то его лучшему другу, безостановочно шептал: Вах, вах, как так получился? Кто продал? Как так можно? Вах-вах-вах...
  Затем они спешно вскочили в "Волгу" и уехали на свою автозаправку.
  После этого разговора и следователям, и оперативникам стало ясно: засаду можно снимать, поймать ушлых кавказцев уже не удастся. Сообщённые сообщником фамилии наверняка поддельные, преступники, за истекшие двое суток, или удрали в родные ущелья, или организовали своё производство в каком-нибудь из соседних дачных посёлков. Так что теперь их днём с огнём не сыщешь.
  Это был провал. У следствия оставался единственный вариант продолжения расследования: попытаться пойти по следу некоего Юрия, который с недавних пор арендовал самую верхнюю на аллее дачу. Вдруг он, с целью обеспечить себе алиби, обманул доверчивого Пашку, инсценировав свой отъезд, а на самом деле принимал участие в совершении преступления? А если даже он и отсутствовал в Евпатории, то вполне мог являться заказчиком преступления, заблаговременно и расчётливо уехавшим с места организованного им преступления. Не помешало бы, по приезду подозреваемого в Евпаторию, покопаться в его подноготной. Выяснить, нет ли в числе его знакомых человека, похожего на разыскиваемого бандита. Потребовать предъявить использованные проездные билеты. Связаться с органами милиции по месту его прописки. Пусть охарактеризуют данного гражданина, а заодно подтвердят, что он, в интересовавший следствие период времени, действительно находился по месту жительства его матери. Смотришь, что-нибудьда накопается.
  Копать начали здесь и сразу, на территории дачного посёлка. Вмиг появилось кое-что интересное. По сведениям, предоставленным дачной администрацией в лице её председателя, Юрий также являлся выходцем с Северного Кавказа. По характеру он был человеком неприятным, вредным и неуживчивым. К тому же, имелись подозрения, что он склонен к воровству электроэнергии. А обладание таким характером и таковою склонностью, как известно, является прямой предпосылкой к совершению более тяжких преступлений.
   Спасти следователей от очередного "висяка", а очередного подозреваемого от попадания в сети следствия могло только чудо. И оно произошло.
  9
  В тот же день в Евпаторийский ГУВД пришло сообщение, что автомобиль ВАЗ-2106, похищенный на территории г. Евпатории и объявленный в розыск, обнаружен. Автомобиль этот попал в автокатастрофу в зоне ответственности Сакского отделения ГАИ. Пассажир погиб, водитель получил несколько переломов правой ноги в районе ступни.
  Следователь по делу убийства ветерана милиции и нападения на семью дачного электрика незамедлительно выехал в Саки. Именно ему пришла в голову мысль, что погибший пассажир и обнаруженный недалеко от него пистолет совсем не случайно оказались на одной и той же железнодорожной остановке. Проведённая по его требованию дактилоскопическая экспертиза показала, что на пистолете имелись два типа отпечатков пальцев: детские и погибшего мужчины. Другая экспертиза показала, что в ветерана МВД, а также в Семёна и в Пашку стреляли из этого пистолета. Из чего стало ясно, что погибший и был разыскиваемым преступником.
  Тем временем конкретный виновник автокатастрофы, он же - возможный участник преступлений, находился на лечении в Сакской городской больнице. Туда его привезли сразу после аварии. Осмотр его правой ступни показал, что полученные им переломы и травмы в значительной мере обусловлены тем, что он, ещё до транспортного происшествия, получил значительный ушиб ступни, результатом которого явились надломы нескольких костей стопы, вокруг которых к тому же образовалась гематома. Ко времени поступления пострадавшего водителя в больницу началось опасное воспаление стопы, и её пришлось удалить. Именно поэтому парня оставили лежать в обычной общей палате; далеко не убежит.
  Во время беседы со следователем парень чувствовал себя очень плохо, по-русски говорил не многим лучше и, в силу этих причин, показания давал односложные, косноязычные, скомканные и путаные. Но следователь, проявив профессиональную выдержку, выслушал допрашиваемого внимательно и до конца; и его терпение было вознаграждено. Полученных сведений ему вполне хватило для того, чтобы восстановить всю картину произошедших в ту ночь событий.
  Выяснилось, что этот мрачный, но сообразительный и покладистый парень - житель затерянного в горах Приэльбрусья карачаевского аула. (Сведения эти подтверждались данными из его паспорта). Около недели назад, поездом Кисловодск - Симферополь, он прибыл в Евпаторию с целью доставки очередной партии шерстяных изделий родственникам, из-за нужды и безработицы покинувшим родные края. Изделия эти, в основном - свитера и шапки, вязали из козьей и бараньей шерсти его родственницы - аульчанки: бабушки, тётушки. Раньше, до развала Союза, эти изделия обычно отправлялись в Крым по почте; но с недавних пор почта стала работать крайне ненадёжно, и Муса (таким было имя парня) вынужден был переквалифицироваться из горного чабана в международного курьера.
  В течение дня, предшествовавшего нападению на семью дачного электрика, Муса находился на квартире, арендуемой в Евпатории его родственниками. Около десяти часов ночи молодой горец, взяв собою сумку с пятьюдесятью тысячами рублей (часть выручки, которуюто надлежало передать трудолюбивым аульчанам) отправился по тёмным городским улицам на электричку. (Сведения эти позже подтвердил один из его родственников. Остальные, ссылаясь на плохое знание русского и украинского языков, отказались давать показания; но и без их показаний имеющихся фактов было вполне достаточно). Отправился он, разумеется, пешком. Как парень с вызывающим доверие смущением объяснил следователю, так уж он привык; хоть у него и есть дома старый "Жигуль", но гоняться по горам за баранами на машине не получается, на ногах выходит быстрее. К тому же железнодорожная станция Евпатория Товарная, где он намеревался осуществить посадку, от дома его родственников располагалась всего в пятнадцати минутах ходу; не расстояние для потомственного чабана.
  На электричке горец намеревался доехать до Симферопольского вокзала, а оттуда планировал отправиться в родные края поездом, отходившим той ночью из Симферополя на Кисловодск. (Позже следователь сверил эти показания с данными железнодорожного расписания; и, как он и сам к тому моменту не сомневался, сведения оказались верными).
  Следуя по улице имени Дмитрия Ульянова и уже миновав проспект имени Второй гвардейской армии, за полквартала до железнодорожной станции, парень увидел белую "Ладу" шестой модели, съехавшую с полотна дороги и стоявшую вплотную к пешеходной дорожке. Капот двигателя машины был открыт, над двигателем склонился какой-то мужчина.
  - Земляк! - обратился к Мусе мужчина. - Ты в двигателях не разбираешься? Заглох, понимаешь. Глянь, пожалуйста. Может, подскажешь что-нибудь?
  Следователь сразу же отметил, что данные кавказцы были представителями разных национальностей и, строго говоря, земляками не являлись. Но доверчивый аульский парень подумал, что его узнал один из не запомнившихся ему земляков-карачаевцев, и, в соответствии с горскими традициями, решил помочь тому в его просьбе.
  Муса склонился над двигателем, освещённым стоявшим неподалёку дорожным фонарём. Рядом с ним, объясняя, что он уже успел осмотреть, склонился низкорослый хозяин автомобиля. И вдруг Муса, сквозь широкий отворот рубашки этого мужчины, увидел, что у того под рубашкой - заткнутый за пояс пистолет. Он ужасно испугался; и в тот же миг бросился убегать. Но - при первом же шаге подвернул правую ногу в каком-то ухабе и со всего размаху упал. Во время падения он, к тому же, сильно ударился ребром ладони правой руки о какой-то камень. (Лечащий врач подтвердил, что у пациента, в момент поступления в больницу, имелись данные травмы нижней и верхней правых конечностей).
  Мужчина, подойдя вплотную к парню, оказавшемуся в беспомощном состоянии, потянулся рукой к тому месту на поясе, где у него был заткнут пистолет. Парень, поняв, что "земляк" намеревается убить его, взмолился о пощаде; и, в качестве выкупа за свою жизнь, предложил преступнику имевшиеся у него при себе деньги, все пятьдесят тысяч рублей. Преступник деньги у парня взял, а при этом сказал, что вернёт ему эти деньги, но - только в том случае, если он закроет рот на замок и починит ему машину.
  Муса понял: теперь у него есть только один шанс выжить и только один способ вернуть деньги аульчанам - починить эту проклятую машину. Вскоре он нашёл причину неисправности: оказалось, высоковольтный провод выдернулся, из-за тряски двигателя, из коробки зажигания.
  - Молодец, - довольным голосом сказал преступник. - Я добавлю тебе, к твоим деньгам, ещё тысячу. Но - после того, как догоним электричку. Мне там надо кое-кому долги отдать. Садись за руль.
  Муса сразу понял: и с деньгами, и с жизнью придётся расстаться. Преступник намерен отобранные у него деньги передать кому-то из своих сообщников, а его самого - убить. Убьёт он Мусу не здесь, в людном освещённом месте, а чуть позже. Прикажет остановиться где-нибудь в тёмном углу, и...
  Но иного выхода, кроме как сделать вид, что ни о чём не догадался, и подчиниться, у Мусы не было. Оставалось лишь надеяться, что где-нибудь по дороге машину остановят гаишники, и Мусе удастся, ссылаясь перед преступником на разболевшуюся ногу, покинуть машину; мол, передумал путешествовать, поеду обратно. Или можно притвориться пьяным; может быть, гаишники сами высадят такого водителя из машины. Но ему не повезло; ни одного гаишника до того самого момента, как они догнали электричку, на трассе не оказалось.
  Подвёрнутая нога и ушибленная рука у Мусы к тому времени страшно разболелись и сильно распухли. Особенно разболелась и распухла нога; настолько распухла, что не вмещалась в туфель. Муса вынужден был сбросить его. Преступник, увидев это, страшно разозлился и, выкрикнув:
  - Ты что, хочешь меня задушить своими вонючими носками? - пнул своей левой пяткой по правой стопе Мусы, стоявшей на педали газа. Машина резко рванула вперёд, правая, больная рука Мусы соскользнула с руля, и машина врезалась в столб. Но Муса этого не хотел; всё получилось по вине самого преступника.
  Следователь, взглянув на угрюмое лицо прятавшего глаза Мусы, шестым (профессиональным) чувством понял, что тот - врёт; и подумал, что врезался он в столб, скорее всего, нарочно. "Повернуть руль, чтобы избежать столкновения, он не смог; а вот выдернуть перед столкновением ключ зажигания смог", - подумал следователь; и даже чуть было ни задал такой вопрос; но - удержался, промолчал. Парень и без того пострадал; лишился честно заработанных денег, навсегда сделался калекой; за что его ещё больше наказывать?
  Муса был признан невиновным в произошедшей автокатастрофе. Также с него были сняты подозрения в соучастии в преступлениях. После окончания курса лечения он, с помощью своих родственников, уехал на родину.
  Дела об убийстве ветерана МВД и о нападении на семью дачного электрика были закрыты ввиду смерти основного и единственного подозреваемого. Кому из тогдашних пассажиров электрички намеревался преступник передать деньги, кто был его тайным сообщником, выяснить не удалось. Также не удалось получить хоть какие-то сведения о ребёнке, оставившим отпечатки своей ладошки на стволе пистолета; хотя и проверялись версии, что ребёнок этот - либо дитя сожительницы преступника, либо его несчастная жертва. Версия о причастности Юрия к совершению расследуемых преступлений не рассматривалась.
  
  Глава 2. Встреча с собственными останками.
  1
  Появление Юрия в Майкопе оказалось для него как нельзя более удачным; прежде всего - из-за того исторического обстоятельства, что его приезд в Адыгею совпал по времени с успешно маршировавшим там "парадом суверенитетов". Правда, самой Адыгее (в отличие от, скажем, Чечни) этот "парад" каких-то глобальных перемен не принёс. Может быть, так случилось потому, что ничего стратегически вкусненького - ни нефти на розлив, ни удобной калитки за границу, ни, хотя бы, значимых транспортных магистралей - на её автономном столе не было; и хитромудрые творцы суверенных революций особого внимания на неё не обращали. Оттого ли, нет ли, но "парад" для неё закончился тем, что она отделилась не от всей России, а всего лишь от обнявшего её со всех сторон, переплетённого с нею жилами и артериями, сжившегося с нею Краснодарского края.
  Одним из последствий административного отделения стал тот факт, что преступники, активно разыскиваемые на территории Краснодарского края, адыгейскими правоохранительными органами стали рассматриваться не как "свои", местные, требующие первоочередного внимания, а встали в один ряд с "прочими", как минимум малоинтересными, если не чужими, всероссийскими. И вот, в то время как в Отрядной предпринимались титанические усилия по поимке опаснейшего злодея, в соседнем Майкопе, без всяких усилий со стороны самого злодея, на его лице появилась маска полуиностранного гражданина, совершенно неинтересного правоохранительным органам республики Адыгея. Благодаря чему он, не скрывая своих изменнических планов и далёко устремлённых намерений, методом подкупа в размере стоимости автобусного билета от Майкопа до Симферополя смог вступить в преступный сговор с ведущим (автобус) должностным лицом одной из крупных государственных фирм. И превратился из обложенного флажками волка во вполне респектабельного зайца. Благодаря этой привилегии, а также отсутствию багажа таможенный осмотр он не проходил, но, с настойчивого разрешения водителя, мирно полёживал на заднем сидении автобуса. А в итоге с изъятыми из российской казны деньгами, с новеньким паспортом российского гражданина спокойно и чинно переехал из полусуверенной Адыгеи в полусамостийный Крым. В Симферополе он первым делом поехал на рынок, обменял там рубли на доллары, а уж затем отправился в Евпаторию.
  2
  Первым, кого он увидел в дачном посёлке, был Николай, выходивший из дачного домика Олега.
  - Так ты - живой! - с необычайной для него радостью вскричал Николай. - А то мне Олег только что сказал, что ты вроде как окачурился. Лежишь уже сколько дней на полу и не встаёшь. Ну, думаю, хлопот теперь! У меня ж ключей нету. Даже в дом не зайдёшь, опять придётся замок ломать. Ну, и решил: а я и заходить не буду, чтоб следов не оставлять. Ради самочувствия дёрну у Олега полстакашка да и потопаю в правление, милицию вызывать. А чего мне бояться? У меня на всю неделю - алиби. Дни и ночи на работе проводил. А ты, значит, встал?
  - Как видишь, - неуверенно подтвердил Юрий его догадку. После чего Николай, мгновенно остыв от первого восторга, пришёл в обычное для него недоверчивое и недовольное расположение духа.
  - А чего раньше не вставал, когда Олег к тебе стучал? Чуть до инфаркта старика не довёл. Пьяный был, что ли? Так по морде вроде не видно. А ну, открывай. Посмотрим, что ты там вытворял.
  Юрию, волей-неволей, пришлось отомкнуть дверь, и они вошли вдвоём в дом. Настроение Николая вмиг резко ухудшилось.
  - О! А это что такое? - взвопил он, указывая гневным пальцем на небольшую рваную воронку, видневшуюся в межкомнатной стене сантиметрах в тридцати от потолка. Из воронки, встревоженная хлопком входной двери, тихонько сыпалась ракушечная пыль, аккуратно присыпавшая собою вывалившиеся на пол куски штукатурки. - Ты что, бельевую верёвку тут без спросу натягивал?
  - Да... нет...какая верёвка? Я во дворе бельё сушу, - промямлил Юрий, торопливо соображая: "Если сознаться, что это - след от бандитской пули, то как бы Николай не вернулся к прежней идее - вызвать сюда милицию. А мне такое паблисити совершенно ни к чему".
  - Да что ты врёшь! - с ещё большим возмущением прокричал Николай. - А то я не вижу, что ты и в другой стене дырку сделал!
  Он указал трясущимся от перевозбуждения пальцем на едва заметное круглое отверстие, видневшееся над широким окном веранды. Это отверстие по уровню было сантиметрами десятью выше, чем первое. "Там, в ракушечнике стены, пуля, очевидно, и застряла; иначе она вывалила бы кусок штукатурки наружу, и Николай, находясь во дворе, этот непорядок наверняка бы заметил", - подумал Юрий.
  - Ничего страшного; я эти места аккуратненько заштукатурю, и следов не останется, - успокаивающе обратился Юрий к Николаю; а тот, подчёркнуто не обратив на его слова внимания и размашисто перешагнув через межкомнатный порог, уже бушевал в спальне.
  - О, ты и тут полстены вывалил! И навесы с мясом выдрал! А это ещё зачем? Чем они тебе мешали? Да хотя уж сделал это по-человечески!
  - Да... я...Не нарочно получилось.
  - А это ты зачем в мою занавеску обмотал?
  Николай, окончательно взбеленившись, рванул занавеску к себе. Та, зацепившись за крюк плечиков, разодралась до половины, в образовавшуюся щель вывалилась синяя пляжная кепочка с полукруглой размыто-золотистой надписью "Сalifornia" по плотной тулье над козырьком.
  - Ой, ценность какую он тут прятал! Мышами проеденную! На, носи! - подняв кепку с пола, звенящим от перенапряжения голосом выкрикнул Николай и, надписью вперёд, издевательски-возмущённым жестом сунул её Юрию в руки.
  На тулье кепки, чуть выше козырька, виднелось небольшое круглое отверстие. Юрий, схватив кепку, торопливо зашвырнул её в открытый шкаф - чтобы Николай не успел тщательнее её рассмотреть и догадаться, что если бы отверстие прогрызла мышь, то оно было бы большего диаметра, не столь идеальной формы и не имело бы бахромы по краям.
  - Ой, как он своё добро бережёт! А на моё ему... Ну, раз ты так, то и я так! Покупай себе чугунку на плиту сам! А то и её тоже...
  - ...мыши прогрызут, - буркнул Юрий, наклоняясь к свёртку одеяла и снимая с него пиджак вместе с плечиками. Верхний краешек тубуса одеяла был также наискосок прострелен
  - А это теперь уже не твоё дело! - с поутихшим гневом в голосе возразил Николай; и, пряча глаза от Юрия, взглянул на разоблачаемую куклу со скрытым ликованием человека, ловко и своевременно справившегося с трудным и ответственным, но насущно-важным делом. - Я из-за тебя страдать не должен! - продолжал шуметь он. - А твоё дело - всё, что ты здесь надырявил, хорошенько заштукатурить! Да не цементным раствором, а таким же, известковым. Я в следующий раз ведро такого раствору привезу. А шкаф этот свой сломай и убери, он мне стены поцарапает. А чего это в одеяле тоже дырка?- успел-таки заметить
  - Сам же сказал: мыши прогрызли, - недружелюбно отозвался Юрий. - Но одеяло - моё, так что тебе урона нет.
  - Не надо было на пол класть! А пиджак зачем на одеяло надел? Чтоб тоже мыши проели? А-а, понял: под человека маскировал. То-то Олег сказал, что ты убит. За тебя вот эту штуковину принял. Что эт ты, в самом деле, тут понавыдумывал?
  - Чтоб воры подумали, что здесь кто-то есть.
  - Надо было положить не на пол, а на кровать.
  - А кровать в тени, из окна не видно. А так - увидят и подумают: напился, не дойдя до кровати, упал, лежит и спит.
  Николай с удивлением вгляделся в хмурое лицо своего квартиранта.
  - Ты гляди! А ты, оказывается, не дурак. Жизненно придумал. - Но тут же вновь посуровел. - А занавесочные навесы зачем из стены выдрал?
  "Врать так врать", - подумал Юрий.
  - А это не я.
  - А кто же ещё?
  - Наверно, вор. Видишь, форточка открыта? Видать, вор открыл, наполовину залез, а как стал занавеску отодвигать, увидел вот этого... алкаша. Испугался, рванул со страху за занавеску, да и оборвал карниз. Он же у тебя на соплях висел. А сам - скорей обратно.
  - Да уж, на соплях,- слегка застеснялся Николай. - Ну... ладно, шкаф можешь не разламывать. Смотришь, и мне пригодится. А карниз по-новой прикрепи! И всё заштукатурь!
  - Да я-то заштукатурю. А ты чугунку наконец-то привези.
  - Про чугунку ты и думать забудь! Чугунку, я тебе уже сказал, сам покупай. Моё слово - твёрдое, я перетакивать не умею! - вновь взвился Николай и, быстро развернувшись, торопливо пошагал на дачу Олега.
  "М-да... Чугунку на печку Николай не даст... Купить её - негде... - задумался Юрий. - Придётся искать другое место зимовки".
  
  Глава 3. Аварийная посадка.
  1
  Вечером того же дня Юрий отправился в путешествие по аллеям посёлка, с намерением прозондировать вероятность покупки какой-нибудь дачи. Кроме этой стратегической цели, имел он в виду и тактическую: арендовать, хотя бы до весны, годный для проживания дачный домик. Но поиски оказались безрезультатными. Пару дач, с которыми их хозяева были готовы расстаться навсегда, он нашёл; но упоминание о той скромной сумме средств, с которой смог бы расстаться он, вызывало у торговых оппонентов лишь пренебрежительную усмешку.
  На следующий день, сразу после работы и даже не заходя домой, Юрий обошёл ещё три дачных кооператива, расположенных неподалёку от черты города; но - с тем же неутешительным результатом.
  Вернулся он к дачному домику уже в сумерках. Внутри его ждал необычный беспорядок, со следами тщательного и очень грубого обыска. Вся посуда, до последней битой чашки, валялась на полу веранды. Самодельный шкаф, стоявший в спальне, был настежь раскрыт и совершенно пуст; висевшая там ранее верхняя одежда, с тщательно вывороченными карманами, в беспорядке лежала в одном углу спальни, обувь - в другом, а между ними было разбросано содержимое сумок и чемоданов. Подкладка самой большой из двух сумок была отодрана: видимо, искали и там. Единственное, что оставалось лежать на прежнем месте, на высокой полочке около внутренней двери, - рваная полиэтиленовая пробка из-под большой бутылки дешёвого портвейна.
  Юрий, похолодев, первым делом нашёл взглядом Алёшкины потрёпанные кеды, из которых их юный хозяин уже вырос. Рядом с одним из кедов лежал детский драный носок. Юрий похолодел ещё больше; торопливо схватив его в руки, он сунул два пальца внутрь кеда: пусто. Отшвырнув этот кед, он схватил другой; аналогичного носка там также не было. Но когда он сунул пальцы внутрь, то с замиранием сердца почувствовал, что они упёрлись в небольшой тугой свёрток. Юрий торопливо вытащил свёрток наружу; там, в совсем маленьком и тоненьком детском носочке лежала небольшая пачечка скрученных в трубочку стодолларовых купюр.
  "Ф-фу-у... хорошо, что я догадался кед с деньгами воткнуть в пустой кед, а не наоборот", - с опустошающим расслаблением подумал Юрий.
  - Эй, сосед! Тебя что, тоже обворовали? - услышал он донёсшийся со двора весёлый голос. За стеклом окна показалось горбоносое лицо Изяслава Ивановича, торопливо проходившего мимо окна ко входной двери.
  - Пытались, но ничего у них не получилось. У меня взять нечего, - громко ответил Юрий. Едва успел он сунуть деньги обратно в кед и заткнуть кед носком, как на пороге комнаты появился незваный гость. Юрий встал. Изяслав Иванович, шаря любопытным взглядом по полутёмной комнате спальни, возбуждённо затараторил:
  - Так я и думал, что Николаев сынок воровать пришёл! Так и думал! Смотрю: идёт, вдвоём со своим дружком, оба пьяные. Ни сумок, ни вёдер. Что им тут, без вёдер, делать? Ясно: воровать пришли. Деньги на выпивку закончились, пришли украсть. Слышу: стекло зазвенело. Ты что, не видел? Они ж на веранде крайнее стекло разбили! Шурудели тут с полчаса, а потом ушли. Смотрю, идут недовольные, один на другого ругаются. Ну, думаю, лопухи несчастные, не нашли! Что, правильно я понял? И правда не нашли?
  - Что? - сделал непонимающее лицо Юрий.
  - Как - что? Деньги! Полторы тыщи долларов! Что, думаешь, не знаю? Олег уже всем разболтал!
  - А он откуда...? - воскликнул Юрий; но, поняв, что невольно проговорился, осёкся и смолк.
  - А ты же к Машке, что на первой аллее живёт, заходил её дачу смотреть? А она ж у нас - первая болтунья! Что, не знал? Она ж - сплетница! Всем разболтала, что ты за её дачу всего-навсего полторы тыщи зелёных предлагал. Как будто за её развалюху кто-то и в самом деле пять тыщ даст! Прошли те времена. Сейчас пять тыщ - это за мою дачу; а за её развалюху - тыщи три, не больше. Понял? Три, больше не давай! Как, наскребёшь три тыщи? Или всё-таки что-то, хоть часть, украли? А? Ты проверял? Может, вместе посмотрим и посчитаем? Ты не бойся, я....
  - Да и украли бы, если бы здесь хранил, - настороженно взглянув на любознательного соседа, ответил Юрий. - А я деньги сюда не привозил. На на родине оставил. А тут решил просто разведать, где что почём. Как попадётся что-нибудь интересное, съезжу за деньгами, да и заплачу. А пока пусть проценты на книжку капают.
  - А-а...- раздумчиво и с недоверием протянул Изяслав Иванович. - А... а заявление в милицию подавать будешь?
  - Завтра, по светлому, посмотрю внимательно, что украли, тогда и думать буду, - уклончиво ответил Юрий.
  - Ну, значит, ничего не украли. А то б ты уже забегал, - твёрдо определился гость; и, оглядывая разбросанные в темноте вещи, вроде бы невзначай, вскользь произнёс: - Что-то часто тебя грабят. Перед твоим отъездом, я тоже через окошко видел, к тебе трое или четверо ломились. Друзья, что ли?
  - Какие у меня тут друзья? И не ломились они. Так, дорогу хотели спросить. Знал бы, что ты - дома, я бы их к тебе, как к местному, знающему человеку послал бы.
  - Нет уж, нет уж! Не надо нам таких! Для таких меня - запомни! запомни!- никогда дома нету! Запомнил? - встрепенулся Изяслав Иванович и отчаянно замахал перед лицом крест-накрест ходившими руками. - Ты сам с ними... У тебя это как-то... Слушай, а в самом деле: как это у тебя получается? - подуспокоившись, заинтересованно спросил он. - Меня каждую зиму обворовывают - и никаких следов; а тебя уже трижды пытались ограбить - и ни разу толком не получилось! Слушай, - вдруг загорелся он, - может, ты перезимуешь не у Николая, а у меня? На моей даче? А? На нашей половине аллеи свет есть; а здесь будешь всю зиму в темноте сидеть. У меня печка нормально работает. Только чтоб уголь у меня не брал! Топливо - за твой счёт! Как? Договоримся?
  - Чтоб ты, при случае, меня или Алёшку пристукнул, как раньше двух моих котиков? - не сдержав охватившего его тяжёлого чувства, с неприязнью и отвращением ответил Юрий.
  - Да ну... ну что ты... То ж - коты, а вы же - люди! Людей я ещё... да и котов я не трогал! Я ж тебе объяснял, - заюлил Изяслав Иванович. - Ой, ну ладно; что об этом сто раз говорить? Я и без того с тобой тут заболтался. Чуть не забыл: надо же срочно педаль у велосипеда починить! Когда ехал сюда, отчего-то заклинила, пришлось больше километра велосипед рядом с собой катить. А что делать? Осень; теперь, если хочешь на следующий год что-то иметь, каждый день на даче ковыряться надо. А пешком от моей квартиры в Мойнаках сюда и обратно, через весь город, разве дойдёшь? Вот хотя бы сегодня: автобусы и трамваи не ходят, водители забастовали, повышения зарплаты требуют. А мы, в нашем санатории, как дураки, за те же самые зарплаты работаем. Разве наших пентюхов на забастовку поднимешь? Боятся, что тогда наш санаторий вообще закроют. Он даже летом себе в убыток работал; а сейчас - вообще отдыхающих почти нет. Разве раньше такое могло быть? Да никогда в жизни. А теперь - что это делается? Одни миллионы себе воруют, на Мерседесах ездят, а я, врач с тридцатисемилетним стажем, должен по ночам педали крутить, чтоб на следующее утро на работу нормально успеть. А если подумать - какой смысл туда ходить? Что я там получаю? Ох, скорей бы на пенсию. Ну, пошёл. Да и тебе, пока хоть что-то видно, собрать всё это надо, - засуетился и попятился к выходу ночной гость. На пороге он приостановился и настойчиво произнёс: - Но ты насчёт моего предложения ты всё-таки ещё подумай! Хорошенько подумай! У меня - свет, печка... Да и обстановочка внутри приличнее, чем здесь...
  - Пока, - непримиримо буркнул Юрий.
  Тень Изяслава Ивановича опять мелькнула в окне, но уже в обратном направлении. Юрий, шагнув к настенной полочке, протянул руку за едва видневшейся там бутылочной полиэтиленовой крышечкой; и вновь торопливо отдёрнул ладонь обратно, услышав, как в открытую настежь входную дверь кто-то затарабанил кулаком.
  - Эй, сосед! У тебя хоть чем-нибудь похмелиться не найдётся? - прозвучал хриплый и измученный голос Олега. - После обеда заснул, а теперь полечиться бы надо, да магазин уже закрыт. А у меня все запасы кончились. Ой, прямо помираю. Глянь там у себя, может, этот обормот, Колькин сынок, что-нибудь оставил не допитым? Хоть на донышке? А?
  - Глянь там сам. Что найдёшь - твоё, - отшагнув от стены с полочкой, неприязненно отозвался Юрий. Немедленно по полу веранды протопали тяжёлые неравномерные шаги.
  - Нашёл! - осчастливленным голосом воскликнул Олег. - Пиво оставили. Почти полную бутылку. Открыть открыли, а выпить забыли. Вот молодёжь пошла! - осуждающе-обличающим тоном пробурчал он. - Зажирели на дармовых отцовских харчах. Разбрасывают деньги налево-направо.
  - Так я... беру? - заглянув в спальню, но найденное сокровище держа за спиной, со скрываемым волнением произнёс Олег. - Или... тебе... это... во что-нибудь немножко отлить? А? Не хочешь? Ну, как хочешь.
  Шаги потопали к выходу, унося за собой звуки торопливых и жадных глотков, перемежаемых негромким бормотанием:
  - И этот зажирел. Открытого пива не пьёт. Ну, немножко выдохлось... Ну, и что? Выбрасывать? Вообще-то - сильно выдохлось...И воняет, как моча. Ну-ка, ещё... Да это ж она и есть! - уже за порогом громко и гневно воскликнул Олег. Послышался шум листвы, раздвинутой пролетевшим через неё предметом, сырой звон разбившегося о камень стекла. Олег, матерясь и отплёвываясь, спешно потрусил к своему дому.
  Юрий, вернувшись к полочке, взял полиэтиленовую крышечку в ладонь; и, ощутив, как из пробки выкатилось на пальцы приятно холодившее их массивное золотое кольцо, привезённое им на случай крайней нужды, удовлетворённо улыбнулся.
  2
  На следующее утро, ещё не было семи, на даче появился Николай. В это время Юрий делал во дворе утреннюю зарядку.
  - Привет! Решил заскочить к тебе перед работой, помидорчиков на закуску взять, - воровато водя глазами по сторонам, затарахтел Николай. - Как ты тут? Всё нормально?
  - Пойдём, покажу.
  - О! Что это? Обворовали, что ли? - войдя вслед за своим арендатором в дом, с притворным удивлением воскликнул Николай, разглядывая валявшиеся в беспорядке вещи, из-за отсутствия электрического света так и не убранные Юрием с пола.
  - Как видишь.
  - Ну, и что украли? Денег много взяли?
  - Я ещё не считал. Темно было. А тебе твой старший сын разве не говорил, сколько? Сейчас посчитаю остаток, и узнаем, соврал он или нет.
  - Нет, не говорил. Да... да ты что, моего сына подозреваешь? - бурно возмутился Николай. - Он вчера весь день дома был! Мне не веришь, у жены можешь спросить!
  - Зачем её зря волновать. И без неё свидетелей - уйма. Они ж тут на весь посёлок друг друга матом крыли. Следователи и без неё разберутся.
  - А- а, вот чего ты весь этот бардак оставил... Для следователей... Небось, уже и заявление в милицию накатать успел? - с возмущённым раздражением прошипел Николай. - Сколько хочешь с нас содрать? Полторы тыщи зелёных? Да их у тебя и не было! А то уж он-то нашёл бы. Все мои заначки находит, а у тебя не нашёл? Быть такого не может! Даже жена не может найти, а он... Что, в самом деле нашёл? - пытливо вглядываясь в скучное лицо Юрия, крайне заинтересованным тоном спросил Николай. - А? Нашёл? Неужто он, стервец, решил всё себе заграбастать? Мне, родному отцу, соврал? - с затаённым и теперь неудержимо прорвавшимся негодованием воскликнул он. - А? Чего молчишь?
  - Терпение своё испытываю.
  - Значит, нашёл. Ах-х-х он... Дурить меня вздумал... Ну, я ему... Теперь он мне всё, до последнего цента... Но с ним - потом... Успею ещё. А ты, значит, из-за этой ерунды пацана моего посадить хочешь? - с накопившейся справедливой яростью взглянул Николай на Юрия. - Судьбу ему сломать хочешь? Пацан старается, на юриста учится! И я для него на стройке упираюсь, за колледж плачу! Уже место ему в прокуратуре застолбил. И что, все эти хлопоты и расходы - впустую? Парень вот-вот на ноги станет, хорошо зарабатывать начнёт, а ты его, вместо этого, на нары хочешь запереть? Да я... я самого тебя туда отправлю. Ты знаешь, что у меня брат - капитан милиции? Так вот - знай. Что у тебя что-то пропало, ты не докажешь. Может, ты сам весь этот бардак устроил, сам всё разбросал. А что мой сын тут был - ну, и что? Он, по-твоему, не имеет права на свою дачу зайти? А вот ты что тут делаешь - это ещё надо разобраться! У тебя договор аренды есть? Нету. И - где вся мебель, что тут была? Шкафы, столы, кресла, зеркала, люстры. Где моя хрустальная посуда? Где чугунка? - кивнул Николай в сторону полуразваленной, накрытой газетой печи. - Где это всё? Куда дел? Я тебе так насчитаю, что ты и в пятнадцать тыщ зелёных не уложишься!
  - А зачем мне укладываться? Я покажу, где то, что ты перечислил, и всё это и без меня осмотрят, оценят, уложат и увезут, - холодно усмехнулся Юрий.
  - Ну, и где же это? - злорадно спросил Николай.
  - А под нами. В подвале. Может, там даже и что-нибудь лишнее найдётся. То, что не твоё, и не тех, что пересчитывать будут, а - то, что я купил. А ты с сыночком утащил и спрятал. Шкафы, столы, кресла. Посуда. Чугунка. А? Там это всё уложено?
  Лицо Николая резко побледнело; задрожавшей рукой подсунув под себя стоявший рядом стул, он медленно опустился на его жёсткое сидение.
  - Ну, ладно... Давай договариваться, - осипшим голосом сказал Николай. - Чего ты от меня хочешь?
  - А уже ничего не хочу, кроме как поскорее от тебя уйти, - успокоил его Юрий.
  - Что... и деньги не хочешь вернуть? - не веря своим ушам, потянулся Николай к источнику благой вести.
  - У меня ничего не пропало.
  - Точно?
  - Точней не бывает. Я денег не привёз.
  - А... заявление в милицию зачем подал?
  - Я не подавал.
  - Ну так... раз так... так чего ж тогда тебе уходить? - облегчённо вскочив со стула, засуетился вокруг Юрия Николай. - Ну и... живи! Я даже... и заштукатурю здесь сам. У меня ж это, наверно, лучше получится, чем у тебя? А? Как думаешь?
  - Думаю, что у меня лучше получится жить в другом месте. А ты - штукатурь. Я не против.
  - А-а... кто же... дом стеречь будет? - растерянно проговорил Николай.
  - Ты. Или твой юрист. Будущий прокурор. Не всё ж ему учиться на вора; пусть совершенствуется и по официальной специальности.
  3
  Покинуть дачу Николая так быстро, как хотелось, у Юрия не получилось. К концу сентября он прочесал все дачные кооперативы, располагавшиеся возле Евпатории, включая самые отдалённые; но поиски были тщетны. Люди боялись довериться абсолютно незнакомому человеку. Те, кто побогаче, рассчитывали на крепость стен, надёжность запоров и решёток и лютость огромных сторожевых собак. Те, кто победнее, рассуждали так: "Домик у меня, считай, пустой, брать там ворам особо нечего; всю дачу за ночь не унесут. А впусти кого-нибудь в дом на проживание, то либо по пьянке пожар устроит, либо, день за днём, всё до последнего камешка утащит".
  Жить на даче Николая, без электричества и печи в доме, с каждыми прожитыми сутками становилось всё труднее и скучнее. Дни стремительно делались тусклее и короче, ночи - длиннее и холоднее, а впереди, сквозь промозглые осенние туманы, ежедневно наплывавшие то от моря, то от лимана, явственно проглядывал суровый лик беспощадной зимы. Надеяться Юрию можно было только на чудо или на непредвиденный случай; но ни чудо, ни случай не на встречу с ним не торопились.
  Единственным для Юрия выходом напрашивалось - искать квартиру в городе. Но это означало, что придётся растратить часть привезённых им денег на оплату квартиры. А Юрий, напротив, рассчитывал к имевшемся у него деньгам добавить за зиму ещё кое-что из зарплаты. С тем, чтобы к весне, ко времени традиционного пика продаж недвижимости, иметь на руках хоть сколь-нибудь приличную сумму. Ведь если весной следующего года он не сможет приобрести какое-то жильё (причём - не в самой Евпатории, на это и надеяться глупо, а хотя бы не слишком далеко от неё), то уже не сможет сделать этого никогда.
  Элементарный расчёт показывал: в конце мая интернат закроется на летние каникулы, и Юрию придётся искать такое жильё, в котором можно будет нормально обитать ребёнку. Опыт говорил о том, что надежд снять на лето какую-то дачу, кроме той, в какой в тот момент проживал Юрий, практически не имелось. Пытаться продолжать прежние отношения с Николаем и его сыном, был уверен Юрий, не имело смысла; и даже было чревато неприятными последствиями. Значит, летом ему опять придётся снимать квартиру; причём - по неподъёмным для скромного учителя курортным ценам. В итоге к осени, к концу наплыва курортников и, соответственно, ко времени некоторого повышения уровня продаж недвижимости, переставшей приносить живой доход, оставшихся у Юрия средств будет достаточно разве что на покупку собачьей будки. А к следующей весне не останется и на будку. После чего останется одно: хватать сына в охапку и, пока не умерли с голоду, отправляться... куда?
  В никуда. В полную неизвестность. Туда, где будет ещё труднее и хуже. Где наверняка, в эпоху наступившей тотальной безработицы, ему будет крайне трудно сыскать средства к существованию. В то время как здесь, в Евпатории, у него есть вполне легальное, не вызывающее никаких подозрений место работы. К тому же, что ощущается ещё более ценным и даже главным, в Евпатории ему удалось успешно решить проблему обучения сына. Алёшка учится в одной из лучших общеобразовательных школ, а также занимается музыкой у талантливой и увлечённой своим делом преподавательницы. Столь удачного сочетания программ обучения вряд ли удастся достичь где-то в другом месте. Хуже того; весьма вероятно, что в каком-то другом месте не удастся устроить Алёшку хотя бы в общеобразовательную школу. Ведь они оба, отец и сын, здесь, в Крыму, на территории самостийной Украины - иностранцы. Что с того, что для него не составило большого труда устроить Алёшку в музыкальную школу, а затем перевести его из той общеобразовательной школы, где он ранее учился, в интернат? Да и после года обучения Алёшки в интернате, мало сомнений, так же легко можно будет совершить обратный ход. Ведь всё это сделано, либо будет сделано, в пределах компетенции одного и того же горотдела образования, простым перекладыванием бумажек из одной папки в другую, лежащую на том же стеллаже. А при этом никто не всматривается и не вчитывается в эти бумажки - и наверняка не будет всматриваться и вчитываться; ведь все они уже проверены и признаны достоверными. Зачем делать зряшный труд?
  Но Юрий-то знает, что в лежащей там анкете написано, что Алёшка живёт и воспитывается в полном составе семьи. И даже указаны места работы каждого из родителей. Отец, как оно в то время и было фактически, - слесарь-инструментальщик Евпаторийских авиамастерских. Мать, ввиду понятного отсутствия справки о месте её трудоустройства в Евпатории, записана домохозяйкой. В момент составления той бумажки для Юрия сделать такой маленький подлог не составило особых усилий. В Алёшкином свидетельстве о рождении, составленном лично Юрием после рождения сына, он значился как отец. В паспорте Юрия также имелась отметка о том, что Алёшка - его сын. А вот отметки о разводе не было.
  Конечно же, сейчас, когда Юрий перешёл из неохватно большого класса пролетариев в легко отслеживаемую прослойку обучающих детей интеллигентов, директор школы знает, что его подчинённый воспитывает сына сам. Как и, безусловно, знает, что поступать так, без письменного на то соизволения Алёшкиной матери либо соответствующего решения суда, Юрий не имеет юридического права. Но выдавать Юрия он не будет. Степан Тихонович - человек из числа тех, что знают себе и другим истинную цену, выходец из хитроумных крестьян многострадального Гуляй-поля, опытный и умелый администратор, и он лучше кого бы то ни было понимает, что замены Юрию у него нет.
  Учительская работа становится всё более непрестижной, учителя от низких зарплат и унизительных условий труда бегут в бизнес, становятся "челноками" и рыночными торговцами. Работать в школе остаются в основном те, у кого для активной деятельности нет желания и здоровья. А также те, кто планирует через несколько считанных лет уйти на заслуженную пенсию. И если раньше перед директором стояла проблема, как суметь обеспечить каждому из учителей нагрузку в одну ставку, то сейчас большинство преподавателей тянет по полторы - две ставки; а некоторые, вопреки трудовому законодательству, и более двух с половиной. А ведь надо ещё учесть, что детские садики попросту переполнены ребятнёй, родившейся во второй половине восьмидесятых, на попутной волне борьбы с пьянством и алкоголизмом. Тогда, в восемьдесят шестом - восемьдесят седьмом, женщины устроили бум рождаемости своим мужьям, наконец-то увиденным ими трезвыми. И по примерным прогнозам выходит, что уже осенью девяносто третьего года в школе будет не четыре первых класса, а пять. А в следующем, девяносто четвёртом, шесть. Кто этих деток будет учить? Ведь даже сейчас заболевшего учителя чаще всего некем заменить. Всё это - головная боль директора. А на Юрия всё-таки можно положиться. Педагогического опыта у него, конечно, никакого, но он старается, и не только учит детей, но и сам активно учится учить. И, что тоже немаловажно, он никогда не отлынивает от дополнительной неоплачиваемой нагрузки - субботников, демонстраций, проведения спортивных и культурных мероприятий, дежурств на вечерах и дискотеках и прочих общешкольных забот. А также никогда не болеет и охотно подменяет заболевших коллег. В результате у него с директором школы сложились неплохие отношения; не то что дружеские - дружить Юрий умел только с равными себе, с начальством дружить не умел, - но вполне приемлемые для обоих. Такие, каких, в случае перемены места работы и жительства, с любым другим директором любой другой школы у него не будет.
  Было ещё одно обстоятельство, и также - исторического характера, заставлявшее Юрия опасаться последствий отъезда из Евпатории. Связано оно было с тем, что Юрий привёл своего сына в первый класс в тысяча девятьсот девяностом году - в последнем году существования Союза Советских Социалистических Республик. И в то время Юрий, по представленным им в школу документам, внешне выглядел не беглым похитителем ребёнка, а добропорядочным и полноправным гражданином единой страны. А чиновником от образования то же самое единое государство вменяло в обязанность принять ребёнка в школу по месту фактического проживания последнего, вне зависимости от места прописки его родителей. Что и было абсолютно законно сделано.
   А что будет, если сейчас, в конце девяносто второго года, Юрий с сыном заявится в какую-то из украинских школ? (Из украинских - потому что появление в любой из российских школ мгновенно обернётся поимкой с поличным). На Украине ныне и своих, украинских беспризорников, - тысячи, и никто о них реально не заботится, потому что в бюджете денег на это нет. И вдруг перед очами директора какой-то из школ появится подозрительный иностранец без свежих справок с места прописки и попросит устроить своё чадо на обучение за счёт средств украинского государства. Тут уж и сам директор, и ответственный чиновник из соответствующего отдела образования могут всерьёз заинтересоваться: Може буты, вашому хлопчику краще було б вучиться на платнои основи? Ни? А що ж тоди вы, шановний пан, у нашои витчизни робытэ? Зараз ничого? А дэ маты цього хлопця? А официяльни папиры за всэ тэ, про шо вы нам балакаетэ, у вас е? Тэж нэма? Тоди - звыняйтэ.
  И ещё хорошо, если на этом взаимный интерес закончится. А вот если кто-то из чиновников ради, скажем, ускорения получения информации звякнет в отдел образования по месту проживания данного подозрительного клиента... то дело может закончиться совсем неинтересно.
  Под влиянием этих остужающих мыслей Юрий, несмотря на усиливавшиеся холода и осеннюю приморскую слякоть, не прекращал попыток найти себе пристанище на какой-нибудь из дач. Несколько раз, казалось, ему улыбалась удача; но каждый раз дело расстраивалось. Обычно хозяевам был нужен не арендатор и не квартирант, а новый адепт какой-нибудь секты (чаще всего - иеговистов) либо спонсор и собутыльник какого-нибудь пьянчуги наподобие Олега.
  Безрезультатные поиски продолжались до последнего воскресенья октября, которое Юрий потратил на посещение дачного кооператива "Ленок", расположенного на территории самого удалённого от Евпатории дачного комплекса.
  4
  В тот поздний вечер, подходя к калитке Николаевой дачи, Юрий услышал доносившийся откуда-то слабый, едва различимый стон. Он остановился и прислушался. Вечер был безветренным и холодным, на высоком прозрачном небе уже вырисовались ослепительно яркие звёзды, а на опустевших просторах дачных посёлков не было ни звука. "Показалось", - постояв минуты две, решил Юрий. Но едва он вновь коснулся калитки, стон, долетевший откуда-то из-за его спины, повторился. Юрию пришло в голову, что так хрипло, жалобно может стонать кошка или собака, до полусмерти забитая, а затем выброшенная живодёрствующим санитаром с территории своей дачи на прилегавшую к ней аллею. Внимательно поглядывая по сторонам, Юрий прошёл вдоль внешней ограды дачи Изяслава Ивановича; но ни на обеих аллеях, главной и боковой, ни непосредственно под оградой дачи, в зарослях густо разросшейся там высокой и невероятно колючей ежевики, он ничего и никого не нашёл. И в растерянности остановился у запертой калитки дачи врача.
  Вдруг раздался ещё один стон, совсем уже еле слышный. На сей раз Юрий смог определить его направление: из палисадника дачи Изяслава Ивановича. Юрий, пройдя по аллее ближе к намеченному им месту, продрался сквозь ежевику к забору палисадника и оттуда, в сумеречном свете ранних звёзд, приметил, что в палисаднике, у границы с соседним дачным участком лежит нечто, весьма похожее на большой тёмный куль. Присмотревшись, он рядом с кулём увидел и едва различимое светлое пятно, напоминающее своими размерами и внешним видом на свернувшуюся в клубок кошку с откинутым в сторону пышным хвостом. Вскоре оттуда, предположительно - из светлого пятна, донёсся очередной умирающий стон. Рассмотреть точнее, чем на самом деле является каждое из этих пятен, было невозможно. Оба предмета лежали в сплошной тени высокой горизонтальной шпалеры. Шпалера была густо увита виноградными лозами, ещё не потерявшими пожухлой листвы, сквозь которую тусклыми пупырчатыми тенями свешивались крупные кисти неубранного урожая.
  Юрий, недолго думая и не обращая особого внимания на уколы необычайно цепкой ежевики, взобрался на металлическую ограду. Затем, чтобы не опускаться в кусты той же охранной ежевики, он прыгнул с ограды подальше вглубь палисадника, в густые заросли разросшейся там малины, рассчитывая пролететь выше зарослей ежевики и приземлиться вне зоны её распространения. Но ещё до приземления он неожиданно и очень больно ударился передними костьми обеих голеней о какую-то, ранее не замеченную им в зарослях металлическую конструкцию; и кувырком, с размаху шлёпнулся на землю. При этом толстые прутья острых, обрезанных на метр высоты стеблей малины в нескольких местах порвали ему кожу на руках и лице; но, к счастью, глаза каким-то чудом остались целы.
  Удар тела о землю и боль в костях голеней были такой силы, что несколько секунд Юрий не мог даже пошевелиться. Затем, кое-как повернувшись, он нащупал рукой сооружение, что сыграло с ним такую злую шутку. Оказалось, то была двуногая пирамидка невысокой и узкой складной металлической лестницы, лежавшей боком на земле и полностью скрывавшейся в зарослях малины.
  Опираясь руками о лестницу, Юрий со стонущим кряхтением встал и посмотрел вокруг. Лежавшее на земле большое тёмное пятно оказалось чёрным мужским пальто; а светлое пятно - не кошкой, а женским платком, с откинувшимся в сторону длинным уголком. Человек, одетый в мужское пальто и женский платок, недвижно лежал на правом боку, поджав ноги к животу. В его левой руке была намертво зажата оборванная со шпалеры виноградная лоза, а невдалеке, спрятанная телом от взглядов с аллеи, валялось эмалированное ведро с частично высыпавшимися из него кистями винограда.
  "Какая-то старуха решила поживиться дармовым виноградом, но ножки складной лестницы продавили землю, она упала и то ли сильно ударилась, то ли схлопотала инфаркт", - подумал Юрий. Склонившись, он попытался рассмотреть лицо воровки; но безуспешно: оно находилось в совершенно непроглядной тени. Решив, что тратить время на опознание не стоит, но нужно попытаться привести пострадавшую женщину в чувство, Юрий, проковыляв к расположенному неподалёку поливному крану, набрал в рот воды и прыснул ею в лицо пострадавшей.
  Голова пострадавшей дёрнулась, затем простонала, открыла глаза и голосом Изяслава Ивановича страдальчески произнесла:
  - Да что ты делаешь? И без того холодно. Лучше помоги встать, я ногу и руку подвернул.
  Юрий, схватив лестницу, поставил её прочно разведённый треугольник на все четыре ножки и принялся осторожно и аккуратно подтягивать устало стонавшего врача на поэтапно повышающиеся по высоте ступеньки. Когда тот почти уже поднялся, Юрий поднырнул под его левое плечо и, плотно ухватившись обеими руками за его пальто, потащил врача, нежданно ставшего пациентом, к нему в дом.
  5
  Уложив стонавшего и охавшего хозяина дома на диван, Юрий первым делом растопил дровами печь. Жесть открытой настежь печной духовки, обтекаемой потоком раскалённого дыма, возмущённо загудела, жадные языки пламени, через отверстие от двух вынутых Юрием чугунных конфорочных кругов, принялись вылизывать дно закопчённого чайника. Вскоре другой чайник, заварной, томно испускал из носика и дырочки в крышке горячий парок краснодарского чая. Расщедрившийся Изяслав Иванович рассказал Юрию, из какого угла внутреннего отделения кухонного стола можно взять начатую пачку печенья, а из какого - небольшую бутылочку из-под уксуса, в которую был налит чистый медицинский спирт.
  Через полчаса в комнате стало веселее и теплее. Юрий снял с Изяслава Ивановича пальто и свитер, врач самостоятельно пропальпировал левой рукой свою правую ногу и правое плечо, после чего компетентно заявил:
  - Ничего страшного, "скорую" вызывать не надо, до похорон всё само заживёт.
  - Вот так у нас, у дачников-неудачников. Все нормальные люди гибнут за металл, а мы - за то дерьмо, в котором здесь копаемся, - уютно лёжа на диване, вещал распаренный чайком (с изрядной добавкой спирта), удивительно благодушный Изяслав Иванович. Спиною он опирался на высоко подбитую подушку, на его торсе, весьма мощном и крепком для человека под шестьдесят, была одета лишь майка, голову по-прежнему обвязывала светло-серая косынка. - Взять к примеру хотя бы меня. Ну и сидел бы себе на больничном. Ничего бы не делал, а денежки всё равно б шли. Нет, думаю: чего валяться без толку? Поеду, соберу виноград. Столько трудов на него ухлопал; надо же хотя бы урожай собрать? И вот результат: опять хряпнулся. И опять - на тот же бок.
  - У-ух ты, - страдальчески прохрипел Юрий, сидевший, в закатанных по колена брюках, на стуле у стола. Намоченной в спирте ваткой он протирал довольно глубокие раны на передних частях голеней; судя по выражению лица, данный способ употребления спирта удовольствия ему не доставлял.
  - Да я б не упал, если б правая рука нормально держала. Или спрыгнул бы, если б правая нога нормально слушалась, - возразил ему Изяслав Иванович.
  - А что с ними? - болезненно морщась, спросил Юрий.
  - А, я и забыл: ты же ничего не знаешь! - обрадованный его незнанием, воодушевлённо проговорил Изяслав Иванович. - Ну, слушай. Помнишь, я к тебе в гости вечерком заходил, а потом ушёл педаль чинить? Лучше б я её не чинил. Но тогда ж, ты помнишь, автобусы не ходили, водители бастовали. Что было делать? Починил и поехал. Лучше б пешком пошёл.
  - Ну так вот, - ещё отхлебнув чайку и закусив его печеньицем, продолжил он. - Еду. Кручу педали. Подъезжаю уже к концу нашего кооператива. А там, ты же знаешь, как раз напротив дачи Семёна, начинается подъём на косогор. Но я с велосипеда не слезаю, кручу потихоньку, упираюсь. Смотрю - сверху, с бугра, навстречу мне идут по дороге двое. Один - по центру трассы, а другой, чуть впереди него, по левой стороне. Ну, если с моей стороны считать, то по моей обочине, по правой. Идёт, качается. А в руке у него болтается бутылка. Большая такая, из-под портвейна или из-под шампанского. Ну, вроде спокойно так идёт, молчит. Но я всё равно заподозрил: чего это они так странно идут, вразброс? Кручу, а сам на них поглядываю. Ну, этот, пьяный с бутылкой, мимо меня вроде спокойно так прошёл; а тут, смотрю, другой, тот, что по центру шёл, резко так стал ко мне подворачивать. Я всё внимание на него; и вдруг слышу - топот сзади. Оглядываюсь - а тот, что вроде бы прошёл, опять меня догнал, и уже бутылкой замахнулся. Я только и успел, что чуть головой дёрнуть; а то б он мне голову напрочь расколол. А так оскользью попало. По башке немного досталось, но в основном он меня по плечу хряпнул. И ухо задел, потом оно было всё синее. А напухло, раздулось, страсть; как кулак сделалось.
  - И как же ты отбился?
  - Какой там отбился! От двоих здоровенных битюгов разве отобьёшься. Только от одного по плечу бутылкой получил, другой по лицу кулаком как врежет. Ну, я и полетел, вместе с велосипедом, на обочину. Правую ногу подвернул, встать не могу, а они давай меня, лежачего, ногами добивать. А тот, что первый ударил, всё норовил своей бутылкой по голове мне попасть. Я пару раз сумел его оттолкнуть, но на третий или четвёртый раз он всё-таки по башке мне попал. Только и помню, что как раз перед тем светло стало. Какая-то машина сверху, из-за бугра дороги выскочила и нас осветила; а потом - всё, отрубился.
  Сколько я там лежал, даже и не знаю. Очнулся оттого, что башке холодно стало. Гляжу - я уже за обочиной, в канаве. Сверху, прямо на меня, какой-то мусор насыпан, а этих двоих и след простыл. И велосипеда нету. Полежал я немного и думаю: надо как-то до здания ГАИ добираться, иначе тут и сдохну. Начал вставать, а - не могу. Правая нога подвёрнутая, почти не слушается, а правой рукой даже пошевелить не могу. И левая вся в ссадинах. Да хорошо хоть, что эти уроды меня в канаву скинули. По стеночке, по стеночке, кое-как левой рукой цепляясь, приподнялся, на левую ногу стал, а выйти из канавы не могу. Она хоть и чуть выше колен, а - одна-то нога нерабочая; чувствую, упаду, потом не встану. Так по канаве и пошкандылял. Метров через сто, уже на верху бугра, канава помельче стала; я на дорогу и вышел. Но устал - страшно. Ноги дрожат. Чувствую - не дойду до ГАИ, упаду. Начал голосовать. И что ж ты думаешь? Хоть бы кто остановился! Я уже и на середину дороги выбрел; всё равно, думаю, помирать; так пусть хоть какого-то гада за меня посадят. А они всё равно не останавливаются; притормозят, объедут, а то ещё и обматюкают, и - по газам.
  Побрёл я по левой обочине дальше. Голова болит, кружится, уже почти ничего не вижу и не соображаю, в башке только одна мысль - надо не упасть. А всё равно упал. Увидел, что слева уже не грязь, а асфальт, обрадовался, что до площади перед ГАИ добрался, подумал: чуть-чуть осталось. Ну, и глянул же, куда теперь сворачивать да как дальше топать. А под ноги не глянул. Да ещё и, на радостях, заторопился. Наступил на круглый камешек, и - бух башкой об асфальт. И - опять отрубился.
  Пришёл в себя, попытался встать - куда там... Покричал, покричал - никого. Делать нечего; пополз на левом боку. Полз - полз, полз - полз, дополз до порожка перед дверью; а на него, чтоб потом дверь открыть, заползти не могу. Ну, думаю, тут меня менты утром мёртвого и найдут. Давай орать. А сил на голос-то уже нету. Ну и, точно как сегодня, пошипел там немного да и замолчал. Но, правда, там я недолго пролежал; сегодня, пока ты не пришёл, намного дольше. А тогда уже минут через пять кто-то из двери выскочил. Сначала он, видать, подумал, что я пьяный. Давай на меня орать, ногой от порожка отпихивать; а потом разобрался, начал на "скорую" звонить. Как в "скорой" ехал, я уже не помню, опять вырубился. А там же меня сразу на операцию положили, наркоз врубили, так что очухался я уже под утро. Но башка до сих пор болит. Только платок маленько и спасает; а без него любой сквознячок - и хоть волком вой.
  - А тех парней нашли?
  - Нашли. А знаешь как? По велосипеду. Они оказывается, из-за него меня грохнуть хотели. Автобусы ж не ходят, а пешком идти надоело; вот они и ждали там, на косогоре, какого-нибудь велосипедиста. Рассчитали ж, гады, что на том участке скорость будет маленькая. Да ещё и целый план разработали, кто из них будет отвлекать, а кто - убивать. Но одно не сообразили: потом, как приехали домой, велосипед как следует не спрятали. Нормальные его бы где-нибудь бросили или утопили; а эти дебилы даже не в сарай, а за своим домом, почти что на виду его поставили. Ты понял, мерзость какая? Вот до чего охамели. А всё потому, что нету у нас сейчас никакой власти. Сталина надо, он бы быстро всех научил. Да ладно, ладно! Знаю, что скажешь. Ты мне уже как-то талдычил: "Бог, Бог". А чего ж тогда твой бог, если он и в самом деле есть, позволяет этой мерзости из-за пустяка, из-за старого велосипеда порядочных людей убивать? А?
  "Может быть, дорогой ты наш врач, Бог потому и не стал препятствовать бесам в устройстве тебе этого испытания, чтобы ты на своей шкуре попробовал то, что считаешь себя вправе делать другим", - подумал Юрий; но сказал иначе.
  - Может быть, ты потому и остался жив, что Бог есть. Что Он не до конца в тебе разочаровался. А?
  - То не бог меня спас, а машина, что нас тогда осветила. А то б кокнули меня, как кота паршивого, - возразил Изяслав Иванович. - Хотя, может, бог ту машину и послал, - искоса взглянув на Юрия, скороговоркой добавил он; и поторопился сменить тему разговора. - Ты бы лучше подумал о том, как тебе самому не сдохнуть за зиму. Ты, я вижу, так и живёшь у Николая без тепла и света? Что, не нашёл ещё себе зимнюю квартиру?
  - Ищу.
  - Не ищи, всё равно не найдёшь. А к Новому году и вообще коньки отбросишь. Не знаешь, что такое пневмония? Так я, как врач, тебя проконсультирую: три дня - и тебя нету. Ну, это, ладно, твоё дело; а пацан твой что без тебя делать будет? Сам видишь, какие времена пошли. Сейчас свои дети никому не нужны, не то что чужие. Беспризорников - полные вокзалы, а детские дома, наоборот, закрывают. Вот тебе и бог.
  - Это не Бог делает, а нелюди.
  - Своему сыну не забудь это объяснить, после того как здесь сдохнешь. Думаешь, ему легче будет? В общем, так: моё предложение остаётся в силе, так что не выделывайся и переселяйся. Я завтра утречком отсюда уеду и больше, до самого апреля, приезжать не буду. Теперь уж с полгода - только пешочком, и только по тротуарчику: из дому - на работу, с работы - домой. А то опять, как сегодня, голова закружится, упаду, да не на землю, а куда-нибудь под машину, и никакой бог не поможет. А ты прямо сейчас и переселяйся. Не хочешь быть этой ночью рядом со мной, в тёплой комнате, - пожалуйста, занимай койку в той комнате. До апреля доживёшь, а дальше уж, извини, я вселюсь. Весенние работы начнутся, тут уж не до гостей. Ну, что? Соглашаешься? И тебе лучше будет, и меня, смотришь, хоть одну зиму не обворуют. И Николай доволен будет; ты, по соседству, сможешь и за его дачей присматривать.
  "Что ж... Пожалуй, Изяслав, в его нынешнем состоянии здоровья, и в самом деле не сможет сюда приезжать, - подумал Юрий. - Значит, я смогу забирать сюда сына на побывки без особых опасений за то, что он окажется один на один с "дедушкой Изей".
  "Предательством по отношению к погибшим здесь моим маленьким друзьям, Маркизу и Мурзику, это переселение также не будет. Время скорби и памяти не только не оборвётся, но лишь усилится и продлится. Так что терять мне, кроме личного гонора, нечего. Тем паче что продолжать поиски другого жилья, на разбитых сегодня ногах, будет очень трудно, а то и невозможно. Время бескомпромиссной борьбы прошло; настало время смирения, терпения и посильного зализывания ран".
  
  Глава 4. Дачная зима.
  1
  Холодное время года пролетело для Юрия довольно быстро; прежде всего потому, что не было времени для долгих раздумий и ленивых остановок. Останавливаться же и долго раздумывать не позволяла печь. Печь Юрий топил исключительно дровами; а этот материал хоть и сгорал жарким пламенем, но слишком уж короткой была его огненная жизнь. Можно было купить уголь на угольном складе, расположенном километрах в двух от дачи, невдалеке от железнодорожного переезда; но тонна угля обошлась бы Юрию в две с половиной месячных зарплаты; а тонны хватило бы всего лишь на ползимы. Инвалидам и ветеранам Отечественной войны уголь обходился в два раза дешевле; но и по такой цене его тоже почти не брали, потому что едва человек успевал собрать нужную сумму, как выяснялось, что цена вновь катастрофически возросла. Поэтому каждый пытался изловчиться, как мог.
  Некоторые, в основном - старики и дети, целыми днями бродили с сумками вблизи товарной железнодорожной станции, собирая кусочки угля, просыпавшиеся из угольных вагонов. Другие, помоложе и покрепче, по ночам подкатывали к вагонам с углём большие, специально для этой цели изготовленные металлические тачки, после чего, сорвав пломбы с дверей и открыв несложные запоры, быстро загружались и, согнувщись в три погибели, с кряхтением увозили свою добычу. Некоторые успевали сделать за ночь три-четыре ходки; но так могли действовать только те, что имели надёжные взаимовыгодные контакты со сторожами и обходчиками. Остальные очень быстро попадались; а если удавалось убежать, то лишь ценою потери тяглового средства, которое, если не становилось уликой или не перепродавалось теми же сторожами следующим кандидатам в воры, превращалось в металлолом.
  Частенько сплочённые группы измёрзшихся до безумства граждан по ночам, а то и среди бела дня валили и пилили на дрова деревянные ограды и сараи, разваливали старые, полузаброшенные строения. Иной раз подвергались налётам и вполне годные, но "временно" остановленные производственные корпуса либо недостроенные жилые дома, из которых безжалостно выламывались полы, окна и двери.
  Самыми счастливыми из граждан Крыма были те, в дома и квартиры которых подавался природный газ. Правда, стоило это удовольствие очень и очень недёшево, так что многие потребители "голубого топлива" месяцами, а то и годами не могли за него расплатиться. Из-за чего, естественно, страдали поставщики газа, прежде всего - низшее обслуживающее звено, слесари и техники, месяцами не получавшие своих зарплат. Поэтому газовщики, ради уменьшения своих убытков и вопреки всем передовым законам пропагандируемого сверху маркетинга, старались максимально снизить если не объём своих услуг бедствующему населению и умирающей промышленности, то, хотя бы, объём потребляемого теми газа. Ради этого они систематически подавали газ в трубы под давлением меньше требуемого, из-за чего горелки еле тлели, а водонагреватели гнали в батареи едва тёплую воду. Но и граждане были не дураками, и практически на каждой газовой конфорочной плите стояло по нескольку огромных кастрюль с бесконечно нагреваемой в них водой, которой, при всём желании хозяев данных квартир, плит и кастрюль, никогда не удавалось сделаться кипятком.
  Но самым массовым, практически всенародным способом добывания тепла насущного стало воровство электричества. Чуть ли ни каждый гражданин новой передовой державы считал своим долгом внедрить в квартирный электросчётчик какое-нибудь тормозное устройство или обводящую схему. Принципы работы и способы установки таких устройств и схем обсуждались постоянно и повсеместно, начиная от тихих познавательных бесед тет-а-тет и заканчивая массовыми лекциями, произносимыми каким-нибудь подвыпившим и самодовольным субъектом где-нибудь в переполненном автобусе или в до отказа забитом вагоне всё реже и медленней ходившей электрички.
  Нельзя сказать, что воров электричества не пытались излавливать. Но для этого нужно было захватить их на месте преступления, поймать с поличным; а в те времена практически все дома и квартиры превратились в тщательно запертые крепости, проникнуть в которые инспектору энергонадзора было куда сложнее, чем натовскому шпиону проинспектировать какой-нибудь охраняемый секретный объект. Любого человека, приблизившегося ко входной двери, вначале долго и тщательно изучали через дверной глазок или из-за занавески, а затем потихоньку возвращались к своим насущным делам. Чаще всего на этом знакомство заканчивалось. К тому же воровство электричества обычно происходило под покровом ночи. Это легко было определить по свету лампочек. Днём, то есть в то время, когда можно было ожидать прихода инспектора или иных нежелательных гостей, лампочки светили нормальным ярким светом. Но стоило наступить сумеркам, как граждане, достав из укромных мест и тайников многокиловаттные обогреватели, дружно втыкали их в сеть. И вмиг свет лампочек тускнел, освещая граждан Украины уже не ярким и радостным блакитным светом, а тусклым и унылым жовтым.
  Среди мёрзнущих сограждан были и такие, что спиливали и вырубали деревья и целые лесонасаждения. Это, пожалуй, являлось худшим преступлением из всех выше перечисленных, поскольку деревья приживаются в сухой равнинной части Крыма очень трудно, и любое деревце требует за собою постоянного ухода и полива. Но лесорубов это не останавливало; и местами целые сады и лесополосы исчезли, иной раз - вместе с корнями.
  Кто-то скажет: людям тогда было плохо; до деревьев ли тут? Но люди могли хотя бы пытаться постоять за себя: протестовать, бастовать, менять работу или место жительства. Деревьям оставалось только терпеть и молча умирать. Потому что те люди, что раньше хоть как-то заботились о них, были сокращены вместе с прочими расходами на лесное хозяйство; а те из лесников, что остались, тоже нуждались в тепле и в дополнительном заработке, а работать за "фантики" не очень-то хотели. Результаты такой хозяйственной политики можно проследить на примере лесополосы, пролёгшей выше Сасыкского лимана.
  2
  Каждую ночь с двух - трёх мест лесополосы летели к лиману и тонули в испуганном шелесте прибрежного камыша удалые перестуки торопливых топоров и протяжные скрипы осторожных пил. К утру на месте былой работы оставалась затоптанная круглая площадка, посреди неё - свежий древесный пень в беспорядочном окружении мелких кустарниковых пеньков, усыпанных мелкими щепками и обрубками тонких веток. Постепенно такие площадки сливались в прогалины, иной раз составлявшие больше половины длины аллеи.
  Несмотря на грозные предупреждения в адрес лесных расхитителей, неоднократно повторяемые городскими и республиканскими властями, лесополосу не только никто не охранял, но никто из представителей власти даже не посещал. Лишь два раза в году, ранней весной и поздней осенью, в ней появлялось несколько человек, делавших вид, что делают что-то полезное. Но делали они такой вид недолго, не больше трёх-четырёх дней; а затем вновь исчезали на полгода.
  Однажды они пришли, когда Юрий, среди бела дня сидя на дереве, старательно спиливал верхнюю сухую макушку.
  - Эй, ты! Слезай,- неслышно подойдя к дереву с двух разных сторон, не очень-то смелыми и грозными голосами сказали два мужичка в одинаковых желто-оранжевых куртках и с ручными пилами в руках. - Будем составлять протокол о незаконной порубке леса.
  - Э, ребята, вы не по адресу, - продолжая пилить, миролюбиво ответил Юрий. - Я порубками не занимаюсь.
  - А что ж ты делаешь? - с некоторою растерянностью спросил один.
  - Как что? Вашу работу. Что, сами не видите? Вы же должны спиливать сухостой. А вы уже года два не спиливаете. Жучки-червячки через мёртвую древесину лезут в живую. Непорядок. Вот я, на общественных началах, вам и помогаю. Можете, так уж и быть, записать мои труды на свой счёт.
  - Ты гля, он ещё и права качает! Бревно на нас катит! А кто ж тогда вон те деревья повалил?
  - Это уж точно не я. Я - ленивый, ковыряться в кустарниках не люблю. К тому же мне только сухой верх нужен.
  - А кто потом низ рубит?
  - А никто. Сами гляньте: где сухая верхушка мною спилена, те деревья остаются не срубленными. Люди ж - не дураки, соображают: что толку мучиться, если меньше половины дерева осталось. Выбирают другие деревья, побольше да покрасивше. А я тоже выбираю такие, какие этим вредителям могут понравиться. А то ведь всё вырубят. А так, смотришь, и сохраню вам место работы. Экологическая политика называется! Человек дереву - друг, товарищ и брат!
  - Ну... ладно, эколог, пили... Но смотри: хоть одну живую веточку спилишь - ты нам не дерево, не товарищ и не брат! Считай, что сам спалился. Вмиг сдадим куда надо!
  - Договорились, - охотно согласился Юрий; и с тех пор спиливал сухостой без особых тревог и опасений.
  Дня за три-четыре натаскав целую гору спиленного им сухостоя на участок Николая, на площадку над пристроенным подвалом, он около недели занимался превращением этого сухостоя в дрова. Пилить ему было скучно, больше нравилось рубить. Особенное удовольствие доставляло, если какую-нибудь толстенную ветку удавалось перерубить с двух-трёх сильных и точных ударов. "Молодец, Юрик, - пользуясь отсутствием слышавшей его аудитории, негромко, но с откровенным удовольствием хвалил в таких случаях он себя, - быстро и никаких отходов".
  Заготовленных таким образом дров хватало примерно на месяц. Но Юрий до угрозы топливного кризиса никогда не доводил, и, как только позволяла погода, отправлялся в лес за новой партией сухостоя. Поначалу дачные сторожа и редкие зимние дачники на него, тащившего из лесу очередные полдерева, неприязненно косились; но он, не слишком смущаясь, дружелюбно останавливался и начинал весело рассказывать, как и каким образом он добывает себе дрова; а при этом доказательно хвастался качеством добытого им топлива, демонстрируя, что древесина идеально сухая и абсолютно годна хоть сейчас отправиться в печку. И уже через пару "ездок" встречные люди уже не хмурились, но приветливо махали "лесовозу" руками.
  3
  В домике Изяслава Ивановича Юрий освоился очень быстро. Кровать из спальни он перенёс на веранду, после чего дверь в спальню, как в более холодную комнату, наглухо закрыл. Алёшкину постель устроил на полутораметровом по длине диванчике, стоявшем вдоль печки и в метре от неё. Все окна веранды, кроме одного, смотревшего в сторону боковой аллеи, тщательно закрыл мешками и шерстяными одеялами и занавесил плотными шторами. На веранде стало теплее, а расход дров заметно сократился.
  Дольше всего Юрий размышлял над проблемой, как и куда спрятать деньги. Вначале он хотел спрятать их в угле. Да, уголь в доме был. Подвальное помещение под домом Изяслава Ивановича состояло из двух отсеков; ближний к выходу отсек был разделён пополам метровой по высоте прочной деревянной перегородкой. В пространстве между этой перегородкой и стенами лежало пять тонн отличного антрацита. Но Изяслав Иванович запретил Юрию пользоваться этим антрацитом, хотя тот и изъявил желание купить у него хотя бы с полтонны, чтобы топить в те дни, когда Алёшка будет жить здесь, в доме. Как при этом Изяслав Иванович культурно и весьма подробно объяснил, отказывает он своему сторожу-постояльцу не потому, что, мол, он - скопидом и ему своё добро отдавать жалко; и не потому, что оно, может, скоро будет стоить ещё больших денег; а потому, что - неизвестно, чего дальше от нынешних властей ждать. Вдруг они, из-за причине непоставок газа на Украину отъединившейся от неё Россией, отключат его городскую квартиру от центрального отопления? Тогда придётся Изяславу Ивановичу вместе со всей семьёй зимой жить на даче. Да ещё и неизвестно сколько сезонов. Вот тут уголёк и пригодится. Тем более что такого уголька, как этот, теперь уже не купишь.
  Квартирант, хотя и с некоторым огорчением, был вынужден признать, что резон в умозаключениях хозяина имеется; и обещал, что хозяйским углём пользоваться не будет. Но хозяин этими признаниями и голословными обещаниями не удовлетворился, а строго предупредил квартиранта, что в любой момент сможет проверить, не нарушен ли запрет. И, для справки, сообщил, что у него задействовано изобретённое лично им техническое средство контроля, надёжно действующее вот уже десять лет; считай, с момента загрузки угля в данное хранилище.
  Дело в том, что его жена и дочь уже тогда отличались безалаберностью и хапужестью. К тому же тогда, в те несчастные для него времена, они повадились было ездить сюда, на дачу, вместе с ним. Но работать они не очень-то старались; а вот после работы... Весной ещё так-сяк; а осенью - словно с ума сходили. Только тем и занимались, что шастали по саду, что-нибудь с деревьев или кустов срывали, беспрерывно жевали, недоеденные огрызки разбрасывали по сторонам, а при этом ещё и нахально пели какие-нибудь дурацкие песни. И так - до самой ночи. А как стемнеет - шасть в дом, и давай печку топить. Холодно им, видите ли. Но о том, чтобы пойти к лиману бурьянчику нарвать или камыша сухого нарезать, у них и мысли не было; а, хоть говори им, хоть не говори, всё норовили уголёк сжечь. Да ещё потом нахально врали в глаза: "Мы не брали! С чего ты так решил? Да эта зола ещё с позапрошлого раза осталась!"
  Вот и пришлось сигнализацию установить. Не потому, что угля было жалко, а чтоб их от вранья отучить. Ну, отучить жену, понятно, было уже невозможно; но хоть дочку-то надо было спасти! Он ей так и объяснял: кто же тебя замуж возьмёт, если поймёт, что ты врёшь на каждом шагу! И что, помогло? Куда там! У неё ж гонор - как у её мамы. А у той, ну, у жены - точно как у его тёщи. Ох была и... Ну, ладно, чёрт уже с ней, с покойницей; где она сейчас, там ей и место; но ведь дочка так до сих пор замуж и не вышла! Как он её и предупреждал. А она, нахалка такая, в этом его же винит. Мол, давно бы, и не один раз выйти могла; но как подумает о замужестве и семейной жизни, то сразу вспоминает о нём, о родном отце. О том, каким мужем и отцом он был и остаётся. И, мол, сразу же на душе так противно делается, что на любого мужика даже смотреть не хочется. Ну, разве не нахалка? Как будто это он виноват, что от всех его стараний, от всех его рекомендаций и советов ни дочке, ни жене проку нет. А какой прок может быть, если они в одно ухо впускают, а из другого тут же выпускают. Да ещё и врут постоянно.
  Хотя кое-какой толк от его советов, пожалуй, был. Толк состоял в том, что они, чтобы его не слушать, попросту перестали ездить на дачу. Ой, сразу так хорошо здесь стало! И под ногами никто не мешается, и весь урожай на месте. Ну, немного он им, конечно, иногда привозил - из того, что продать не удавалось. Ой, так всё-таки удобно, что есть рыночек невдалеке от конечного трамвайного круга! Сошёл с дачного автобуса вечерком, когда отдыхающие с пляжа возвращаются, продал за полчасика свеженькие фрукты-овощи, вот и денежки в кармане.
  Жена и дочь, конечно, начали выступать. Мол, тебе не стыдно мелочиться? Тебе что, зарплаты врача не хватает, что ты ещё и на рынке подрабатываешь? А он им: чего стыдиться? Стыдно - воровать, а результаты своего труда продать - не стыдно. А сам, втихомолку от них, непутёвых транжир, понемножку денежки на чёрный день откладывал. Там же, рядом с рынком, в сберкассе возле трамвайного круга, сберкнижку себе открыл. Тоже удобно: долго в карманах таскать не надо, зря потратить не успеешь. Но - и этим опять им не угодил. Сейчас даже из-за этого его пилят. Вот, говорят, долгожданный чёрный день пришёл; а где денежки, что ты для него откладывал? Ой, да что их слушать; им лишь бы только зудеть. Как будто кто-то при советской власти знал, что такое инфляция. Как будто они заранее догадывались, что денежки прямо в сберкассе сгорят. Как будто он меньше их за это переживает. Трудился - трудился, сам винограда только несколько бубочек, на пробу, за весь сезон в рот клал, а персиков почти что даже и не пробовал, и вот - на тебе; все труды пропали, все денежки ворюги-правители украли. А простому честному труженику если что и достаётся, то только бутылкой по голове. Ну, и как тут не сердиться? Как тут ворюг, тех же котов, не гонять? Когда из-за них, из-за всяких паразитов, нормальному человеку, после всех его трудов, и похвастаться перед людьми нечем.
  Хотя - неправда; лично у него от его трудов кое-что такое осталось, чем не грех и похвастаться. Сигнализация осталась. Конечно, вещь самодельная, зато недорогая. Потому как сделана не из дорогих материалов, а из палок и проволоки. Зато сделано хорошо, на совесть. Хотя потрудиться пришлось немало.
  Вначале он вручную, по камешку, отделил крупные куски угля от мелочи. Потом крупные куски покидал на дно построенного им хранилища, получившуюся кучу аккуратно засыпал сверху мелочью. Мелочь, с помощью столярного уровня, тщательно разровнял по горизонту, чтоб верхний слой был гладкий, как паркет в Эрмитаже. После этого нарезал около сотни семидесятисантиметровых реек и палок, каждую из них затесал на одном конце, как колышек, и квадратно-гнездовым способом, через двадцать сантиметров одна от другой, вбил в уголь так, чтобы их верхние концы были ровно на десять сантиметров выше уровня угля. После чего ещё раз по уровню разровнял уголь; а то ведь, когда забивал палки, кое-где поверхность угля покоробилась, образовались искажающие контроль неровности.
  Вот сколько трудов проделал! Потом целую неделю, по часу после прихода на работу и по часу перед концом смены, из служебного душа не вылезал, с мылом и мочалкой отмывался. Тело за неделю вроде бы отмыл, а руки - только через десять дней. И то ещё долго на фоне белого халата чёрные точки на руках были заметны. А без белого халата на работе ходить не будешь. А уж кашлял - вообще больше месяца. Но на и этом ещё не все труды кончились! Но дальше уже не грубый труд пошёл, а терпение и конструктивная смекалка. А самая главная тонкость и хитрость во всей придуманной им конструкции - вот в чём: верхние концы всех забитых в уголь палок, на уровне одного сантиметра от верхнего конца каждой, он скрутил между собой тонкой, но очень прочной проволокой. И не отдельными обрывками, а одним неразрывным куском. Так что если вдруг в каком-то месте появится разрыв, то сразу будет понятно: вот тут была попытка воровства!
  А в целом получилось, что теперь над углём как бы укрывающая его прочная рыболовная сетка. Она же - система координат из пересекающихся параллелей и ординат: вся поверхность кучи под контролем! Ни одного совочка угля незаметно украсть не удастся. Чуть-чуть где-то взял - получится ямка; попытаешься подсыпать с других мест - получится неровно; начнёшь делать так, чтоб ровно было - получится не по горизонту, где-то палочки будут выступать не на десять сантиметров, а хоть на несколько миллиметров выше. Начнёшь палочки глубже забивать - вся система, из-за натяга, перекосится; а к тому же он везде, вдоль каждой из сторон кучи, точный верхний уровень на стенах и передней загородке масляной краской прочертил. И на каждой линии, но уже другого цвета краской, собственноручно расписался. А подпись у него такая, что никому подделать не удастся. Лучше и не пытаться.
  Вот в этом угле Юрий и решил спрятать деньги - те самые полторы тысячи долларов, привезённые им из Отрядной. Уголь, рассчитывал он, ещё долго, по крайней мере - до смерти Изяслава Ивановича, останется нетронутым; и если даже Юрий, по тем или иным обстоятельствам, вынужден будет срочно покинуть место нынешнего обитания, то клад, зарытый где-нибудь в дальнем углу хранилища, будет спокойно дожидаться возвращения своего владельца. Не такой уж большой объём, прикидывал он, занимает тоненький бумажный свёрточек, чтобы произведённое им в пятитонном хранилище прибавление было замечено даже придирчивым взглядом Изяслава Ивановича; к тому же Изяслав Иванович будет выискивать не увеличение имеющегося объёма, а его уменьшение.
  Он даже ковырнул совком в намеченном им дальнем и самом тёмном углу; но затем подумал: "А что, если Изяслав Иванович, наподобие того, как ранее сделала одна из прежних хозяек - коллекционерша мусорных отбросов, до моего перехода на другую квартиру закроет от меня подвал? Вдруг у них, у санитаров, так принято. Что тогда делать? Требовать: "Открой, у меня там деньги в углу угля спрятаны?" Так он и открыл. А если под каким другим предлогом попросить о допуске в подвал, старый пройдоха сразу поймёт, что дело не чисто; и не видать тогда мне денежек, как своих ушей".
  Аккуратно заровняв совочком развороченное в угле место, Юрий вышел из подвала во двор и остановился в раздумье.
   "Где-то в доме, из тех же опасений, прятать клад нельзя. Во дворе Изяслава Ивановича - тоже нельзя; внимательный санитар вид каждой кочки на участке, каждой щели в строениях знает досконально. Во дворе Николая - тем паче нельзя; там Николай и его натренированный наследник, вместе и порознь, всё перевернут, всё перероют, все закоулки по сто раз просмотрят; и повторной оплошности уже не допустят".
  Взгляд Юрия упал на соседний двор, отделённый от участка Изяслава Ивановича лишь двумя длинными проволоками, натянутыми, на расстоянии в полметра по высоте одна от другой, на четырёх редко поставленных столбах. Во дворе стоял вполне приличный каменный дом, но, сколько Юрий себя на этой аллее помнил, двери этого дома никогда не открывались. В целом двор выглядел совершенно неухоженным, запущенным и заброшенным. Вдоль дальнего забора гнила куча невесть когда обрезанных ветвей плодовых деревьев; почти все имевшиеся на участке деревья засохли без полива и ухода - кроме двух-трёх маленьких, хилых и скорченных, словно бы выращенных по технологии "бонсай". И лишь обгорелое место от былого кострища у тыльной стороны дома да валявшиеся неподалёку пустые бутылки и консервные банки указывали на то, что некогда, в стародавние времена, тут появлялись и даже в меру буйствовали разумные существа.
  Внимание Юрия привлекла расположенная рядом с былым кострищем небольшая куча строительного камня-ракушечника, не востребованного при возведении дома, но активно используемого во время былых пирушек в качестве импровизированного стола.
  Прошмыгнув между проволоками условной ограды на соседний участок, Юрий вынул из широкой щели между камнями небрежно уложенной кладки небольшую металлическую баночку из-под горошка. Баночка была чистой, вымытой дождями, всё ещё блестела зелено-лакированной поверхностью с аппетитно изображённой на ней россыпью гороха, но на её поверхности уже прорезались грустные морщины наступавшей ржавчины.
  - Не горюй, бедняжка; сейчас станешь богатой, - утешил баночку Юрий, всовывая в неё полиэтиленовый пакетик с деньгами. Поверх пакетика он сунул скомканный кусок такого же полиэтилена, а затем положил баночку, глухим донцем вверх, внутрь кладки, в компанию пяти-шести таких же банок и двух водочных бутылок с отбитыми горлышками.
  
  Глава 4. Велосипедные проделки.
  1
  Жизнь на новом месте быстро вошла в накатанную колею. Весьма способствовало этому своевременное и очень нужное приобретение - подержанный велосипед, купленный Юрием у какого-то старичка. Старичок этот, суетясь у входа в спортивный магазин (где имелся отдел по продаже велосипедов), предлагал недорого купить у него складной велосипед марки "Кама", который он не так давно приобрёл в подарок любимой внучке на день её рождения. Но та, недолго поездив, упала вместе с велосипедом. Велосипеду - ничего, а внучка во время падения поцарапала об асфальт ногу. После чего расплакалась и заявила несчастному старику, что не будет приходить в его дом до тех пор, пока там будет находиться обидевший её велосипед. А если дед хочет сделать ей хороший подарок, то пусть купит настоящую куклу Барби. Затем она позвонила в город Мирный родителям, сыну деда и его жене, нажаловалась им, те примчались на своей машине и увезли её домой.
  На следующий день огорчённый старичок, чтобы успокоить очень уж разнервничавшуюся девчушку, сказал ей по телефону, что велосипед он уже продал; а покупать куклу будет после того, как внучка приедет к нему в гости. Тогда они вместе пойдут на рынок (в магазинах таких кукол нет), и она сможет выбрать себе именно ту Барби, которая ей понравится. Потому что сам он в куклах не разбирается, и боится, что опять купит не то, что надо. Внучка обрадовалась, пообещала приехать, а старичок пошёл на рынок, чтобы, на всякий случай, посмотреть, как выглядит та кукла, что так нравится его внучке. Оказалось, что все эти Барби - одного вида и одного производства; других просто нет. А когда он узнал, сколько эта кукла стоит, то просто в ужас пришёл. Он-то думал, что такая пустяковина стоит копейки, а оказалось, что она дороже велосипеда. А сам он, к тому же, из-за покупки велосипеда остался совсем без денег.
  Старик так расстроился, что даже сердце прихватило. Три дня лежал в постели, встать не мог. Маленько оклемался только сегодня; и сразу же прикатил велосипед к сюда. Ведь до приезда внучки осталось всего два денёчка. Её отец, сын старика, привозит свою дочку к деду в Евпаторию по субботам, а в воскресенье забирает обратно. Но завтра, в пятницу, старик сюда уже не сможет сюда придти - сердце опять прихватывает. Уже чувствуется, что за нынешний день он так переволновался и переутомился, что снова придётся не меньше дня пластом лежать. Так что сегодня у него последняя решить очень важную проблему с продажей. А потому он отдаёт новёхонький велосипед за гораздо более низкую цену, чем тот стоит. Лишь бы кто-то из добрых людей уже сегодня выручил его, и лишь бы, в сумме со всеми остальными запасами, хватило денег на Барби. А то ведь внучка такая обидчивая, что уж точно навсегда с ним рассорится. А он этого просто не переживёт.
  Юрий шёл в магазин с целью покупки именно такого, надёжного и крепкого, но небольшого по размерам велосипеда, на котором смог бы ездить и он сам, и Алёшка - разумеется, после соответствующей подгонки руля и кресла. Ему стало жалко несчастного дедушку привередливой внучки; да и... чего уж греха таить... и - хоть немного дешевле, для его скудных финансов и грандиозных планов, тоже не мало...
  Правда, чтобы сделать этот великодушный и выгодный поступок, ему пришлось, вслед за старичком, совершить небольшой поход - отойти метров на сто от магазина. Там, в укромном малозаметном месте, за разросшимся кустарником, и стояла "Кама", пристёгнутая замком к металлическому забору. Старичок объяснил, что спрятал он здесь эту приметную, редкую красавицу из опасений, что кто-то из внучкиных подруг вдруг увидит, что велосипед ещё не продан, и по телефону сообщит об этом внучке.
  Но цену на свой велосипед, к некоторому огорчению Юрия, старичок назначил такую же, как и за тот, что стоял в магазине. Юрий, устыдившись своего мимолётного приступа жадности, торговаться не стал, решив, что в добром деле мелочиться не стоит. В итоге каждый остался доволен собой и полученным результатом.
  Сразу же по получению денег добросердечный старичок удивительно шустрой спортивной походкой исчез за углом ближайшего здания. Юрий остался на месте, чтобы подкачать заднее колесо, которое, как объяснил ему старичок, за время недельного нахождения на балконе слегка спустило; а старичок из-за боли в ноге и радикулита в спине не смог наклониться, чтобы это колесо подкачать. И только потому так, со слегка спущенным колесом, прикатил велосипед на продажу.
  Юрия и это обстоятельство не сильно смутило: что ж, бывает; если золотник плохо закручен, то за неделю колесо может слегка спустить. Хорошенько подкачав колесо, он отправился в дорогу; но уже минут через пять почувствовал, что обод заднего колеса начинает постукивать о дорогу. Он опять накачал колесо; с тем же результатом. Пришлось Юрию добираться до дачи пешком, ведя велосипед рядом с собой; во время этого путешествие его эйфория по поводу произведённой сделки несколько уменьшилась.
  Добравшись до дачи, Юрий снял колесо и вынул камеру; и только тогда понял, что его элементарно "развели". Камера была старой, изношенной, не один раз клееной; из-под одной неудачно приклеенной заплати и выходил понемногу воздух. Стало понятно: минимум одной из причин того, что велосипед был спрятан от глаз возможных клиентов, было то обстоятельство, что хитрый дедок хотел иметь возможность периодически, незаметно от возможных покупателей подкачивать предательское колесо.
  После более тщательной проверки приобретённого транспортного средства обнаружились и другие неисправности; в основном - в виде пришедших в полную негодность, ржавых или чрезвычайно потёртых, а то потерявших свои обоймы подшипников педалей и втулок. Что показывало: велосипед отнюдь не новый; скорее, он умело собран из отдельных частей и, судя по произведённой кое-где камуфлирующей подкраске, старательно подготовлен к продаже. А это открытие, в свою очередь, наводило на мысль, что рассказанная старичком трогательная история о любимой, но капризной внучке, как и о сделанном ей добрым дедушкой подарке, - не более чем наживка для глупых доверчивых покупателей.
  Но Юрий, сочтя, что поумнеть - всегда полезно, не особенно огорчился, а, вдоволь нахохотавшись над собою и своей ролью в умело разыгранном дедом спектакле, взялся за серьёзный ремонт доставшегося ему механического средства передвижения. Покупка запчастей стоила ему довольно значительных дополнительных расходов; зато уже на следующий день велосипед бегал не хуже нового, а при этом ещё и экономил своему новому хозяину те средства, что могли быть впустую потрачены на оплату услуг других видов транспорта.
  2
  С покупкой велосипеда Юрий обрёл новую, недоступную ему ранее мобильность и смог экономить довольно много драгоценного времени. Раньше ему, чтобы добраться от дачи до места работы, нужно было, с двумя пересадками, тратить на дорогу не менее часа пятнадцати минут; или в очень быстром темпе прошагать около часа. Теперь он тратил на тот же маршрут не более двадцати минут.
  Велосипед он ставил в подсобке при школьных мастерских, изначально являвшейся межэтажным пролётом запасной пожарной лестницы. Проведя уроки, он ехал на велосипеде в интернат, дабы проведать Алёшку и отвести его в музыкальную школу. Пока разносторонне одарённый потомок занимался высоким искусством, его приземлённый отец бегал по магазинам, покупая простые и самые недорогие продукты питания себе и какие-нибудь вкусности и сладости сыну.
  После окончания уроков в музыкальной школе отец и сын вновь возвращались в интернат. Там, в конференцзале, рядом с велосипедом, лениво потрескивавшим отогревавшимися в тепле спицами, постанывало струнами пианино, заждавшееся своего единственного маэстро. Сын устраивался на стуле у клавиш, услаждая слух отца бесконечными повторами очередных гамм, а отец, разложив на столе у сцены захваченную с собой литературу, готовился к проведению завтрашних уроков.
  Постепенно звонкая дробь выстукиваемых Алёшкой гамм и сбивчивые ритмы разучиваемых им музыкальных пьес звучали всё тише и ленивее, а промежутки между нотами становились всё дольше и неопределённее. Часа через полтора юный пианист начинал жаловаться на то, что воздух сегодня слишком холодный, стул слишком жёсткий, клавиши слишком скользкие, к тому же бегающие во дворе ребята слишком громко кричат и не дают ему нормально заниматься. После чего, набив рот колбаской, а карманы - конфетками, сын убегал к своим шумным друзьям, а отец отправлялся в одиночество добровольного изгнания, к неколотым дровам, остывшей печке, привезённым из Отрядной книгам и квохчущим в сарае курам.
  Кур этих, числом около десятка, оставил на его попечение Изяслав Иванович. Оставил он и надлежащий корм, но прав на производимую курами продукцию - яйца - не предоставил. А в декабре, дня за три до Нового года, Изяслав Иванович приехал на дачу, отрубил всем курам головы и, побросав тушки в большую хозяйственную сумку, отвёз их домой.
  Новый год Юрий встречал вместе с Алёшкой: в интернате, как и в других школах, начались зимние каникулы. Отпраздновали они новогодний праздник шикарно, с приготовленным Юрием пловом из американских куриных окорочков, а также с печеньем, конфетами и чаем с молоком.
  Во время зимних каникул Алёшка учился ездить на велосипеде. К тому времени редкий снежок, в конце декабря лениво высыпанный не проснувшейся южной зимой на дачный посёлок, полностью растаял, и даже почва подсохла, а потому учебно-гоночная трасса проходила по главной аллее. Алёшка, сидя на велосипеде, учился им управлять, а Юрий, толкая за багажник, гнал велосипед вперёд. За два напряжённых тренировочных дня управлять велосипедом Алёшка научился, и настало время учиться крутить педали.
  Но здесь процесс обучения застопорился, поскольку Алёшка, являясь нормально развитым ребёнком в возрасте девяти лет и семи месяцев, попросту не доставал ногами до педалей. Но очень быстро, всего лишь за временной промежуток от завтрака до обеда, данный возрастной барьер был преодолён. За это время Юрий вставил прочный деревянный брусок между трубками у-образной рамы велосипеда, к верхнему ребру бруска прикрутил сиденье от выброшенного кем-то детского велосипеда, после чего педали сделались Алёшке доступны и покорны.
  Но после первых же метров езды по-новому, когда Юрий, ухватившись за багажник, не столько толкал велосипед вперёд, сколько помогал Алёшке удерживать равновесие, хитрый пострелёнок принялся уверять своего инструктора, что доверять обучаемому педали всё-таки ещё рановато. Надо бы ещё немножко, хотя бы с недельку, его просто покатать... то есть - получше научить его рулить. Потому что, когда он отвлекается на педали, то забывает о руле. Что может закончиться стрррашной аварией. А в ней может пострадать бедненький, хорошенький, ни в чём не виноватенький велосипедик.
  Но отец, которому уже нескончаемая беготня и наскучила малоинтеллектуальная лошадиная должность, предложил иной вариант: уставший инструктор, удерживая велосипед за руль, станет потихоньку вести транспортное средство вперёд, а могучий и отдохнувший обучаемый, придерживаясь руками за руль, но при этом не слишком мешая инструктору, сосредоточит все свои усилия на постижении искусства вращения педалями.
  Алёшка, сделав кислый вид, принялся уверять, что он, хоть уже и могучий, но не совсем ещё отдохнувший, а главное - не совсем ещё взрослый. А велосипед-то - не детский! Велосипед - для взрослых! С педалями такого велосипеда он, всего-навсего третьеклассник, вряд ли сможет справиться.
  После чего, стрельнув в отца хитрым взглядом исподлобья, Алёшка начал рассуждать о том, что, мол, папа, в отличие от него, ребёнка, - совсем уже взрослый. Папа, даже сидя на багажнике, запросто сможет ногами до педалей доставать. Почему бы тогда им не покататься вдвоём? Папа будет, ни о чём не заботясь, спокойно крутить педали, а сын, так уж и быть, приложит все свои усилия и великие водительские способности для того, чтобы велосипед ехал самым лучшим, самым интересным и безопасным маршрутом.
  Юрий во время произносимой сыном тирады внимательно смотрел на вдохновенно витийствовавшего отпрыска. Алёшка всегда отличался склонностью к фантазёрству и сказочничеству; но со столь изысканной казуистикой обоснования прав ребёнка на эксплуатацию взрослого труда Юрий ещё не сталкивался. "Кажется, что-то в его интернате, либо в музыкалке, не то. Надо бы разобраться", - подумал он.
  - Если уж велосипед и с твоим третьеклассным весом виляет, то с моим взрослым грузом на багажнике он вообще нос задерёт вверх от дороги и точно во что-нибудь врежется, - возразил знающий инструктор своему изобретательному подопечному, после чего решительно сменил свою прежнюю подчинённую должность на руководящую и рулеводящую.
  Как ни странно, после этого процесс обучения резко ускорился, и Алёшка ощутил в себе готовность ездить самостоятельно не через неделю, как то ему вначале казалось, а уже через час очень уж скучных для него тренировок по новой программе. Правда, первые поездки у него, как он и предрекал, закончились авариями. Один раз он врезался в сеточный забор, второй раз упал на абсолютно ровном месте. Но после каждого из дорожных происшествий он долго и горячо уверял, что во всём виноват сам велосипед. В первом случае "выделистый" велосипед, вместо того чтобы честно затормозить, нарочно побежал ещё быстрее. Во втором - наоборот, слишком резко затормозил, да ещё и неожиданно крутнул передним колесом в сторону.
  Юрию ещё полтора дня пришлось бегать рядом со своим настойчиво тренировавшимся потомком, страхуя того от не прекращавшихся проделок велосипеда. Зато Алёшка так натренировался, что уже к Рождеству самостоятельно исколесил все аллеи посёлка. Выезжать за пределы кооператива, а тем паче - на автотрассу, Юрий сыну, зная о "выделистом" поведении велосипеда, категорически запретил.
  
  Глава 5. Лебединая история.
  1
  Послерождественской ночью посыпался с неба и неспешно закружился над землёй лёгкий весёлый снежок. К утру весь дачный комплекс был укрыт белым холодным пухом, ярко искрившимся в лучах восходившего солнца. Во второй половине дня снег заметно просел и местами протаял. Юрий и Алёшка скатали на аллее небольшую снежную бабу, но из всех органов чувств успели оснастили её лишь традиционными сенсорами зрения - двумя маленькими угольками. Во время водружения столь же традиционного сенсора обоняния Алёшка, тыча зажатой в руке морковкой в сторону лимана, истошно закричал:
  - Белые гуси откуда-то прилетели! Наверно, заблудились! Пойдём, поймаем?
  - Ох ты, добычливый мой, - взглянув в указанном сыном направлении, иронично усмехнулся отец. - Это не гуси, а лебеди. Их ловить нельзя. Как, впрочем, и чужих гусей тоже.
  - Гусей можно, - уверенно возразил Алёшка. - Васька, мой друг из интерната, их уже ловил. И в камышах на костре жарил. Говорит - вку-ус-сные!
  - Вкусные-то вкусные, да только брать чужое нельзя. Так что Васька этот - воришка; а это стыдно.
  - А что ему было делать, если его родители пьют, а ему и поесть не дают, - вступился за друга Алёшка; и, насупившись, упрямо произнёс. - И всё равно Васька точно знает, что гуси - вкусные. Он же их пробовал.
  Дискутировать на эту тему Юрий не стал, а предложил сыну сходить на лиман и посмотреть на лебедей, а также на других перелётных птиц, что в это время года живут на лимане.
  - Пойдём! - загорелся Алёшка. - Может, там и гуси есть. Дикие, без хозяев, - искоса взглянул он на отца; и дипломатично уточнил: - Если дикого гуся поймать - это же не воровство?
  Юрий, опять не ответив и лишь озадаченно покачав головой, направился в дом. Вернулся он во двор буквально через минуту, и сразу же направился к лиману. Алёшка, грызя морковку, так и не доставшуюся снеговику, весело мчался следом за ним.
  Лебеди, плавно опускаясь к северному концу длинного лимана, скрылись из виду за густым частоколом прибрежного камыша. Пара путешественников, торя в подтаявшем снегу "индейскую" тропу, устремилась по берегу лимана в направлении, указанном полётом лебедей. Идя берега можно было без особых затруднений миновать все прилегавшие к лиману дачные посёлки. Разного типа ограды вокруг каждого из посёлков имелись; но одни из таких оград оставляли "нейтральную полосу" между территорией посёлка и акваторией лимана, а те ограды, что спускались к самой воде, имели огромные проломы, давным-давно проделанные и постоянно возобновляемые неизвестными любителями ночных прогулок.
  Юрий, он же "опытный индейский проводник", старательными мелкими шагами, в размер Алёшкиных шажков, протаптывал снег, а "боевой отряд могикан", выпячивая вперёд ужасно волевую челюсть и сурово поглядывая по сторонам старательно прищуренными глазами, след в след шагал за ним.
  К некоторому сожалению проводника, один из бойцов руководимого Алёшкой отряда, из-за малого опыта участия в скрытных походах, то и дело выдавал возможному врагу численный состав экспедиции. Выдавал он его тем, что покидал пошаговую тропу ради более близкого ознакомления с попадавшимися ему на глаза ценными предметами, что могли бы украсить активно пополняемую им коллекцию личных боевых трофеев. Это были то потерянные домашней птицей "перья из головного убора ирокеза", то торчавшие из снега почерневшие и полусгнившие палочки вражеских "ружей", то обломанные камышины "вражеских стрел"... Проводнику удалось убедить юного могиканина, что недостойно чести будущего вождя носить с собой всякий мусор; но когда резко повзрослевший вождь обнаружил "пороховые заряды" красовавшихся на верхушках камыша набалдашников, а затем "золото" и "жемчуг" прибрежных камешков, сверкавших в блёстках покачивавшейся над ними воды и отсвечивавших тихим сиянием таявшего на берегу снега, достаточно убедительных аргументов против восхищения ими не нашлось.
  Но наиболее настойчив был юный могиканин в попытках перейти с должности "лучшего бойца отряда" на должность "пролагающего тропу разведчика". Пару раз, на более лёгких и гладких этапах маршрута, ему это удалось. Но вскоре выяснялось, что, напротив, на достававшийся ему отрезок пути выпал самый глубокий, самым липучий, самый приставучий снег. Зато ирокезы, которые в огромном количестве прятались в бессчётных засадах, устроенных ими именно на этом сложнейшем участке маршрута, увидев возглавлявшего поход героя, по-индейски бесследно бросались наутёк. Могиканину оставалось лишь громко констатировать, что враги верно оценили собственные скромные силы, правильно пренебрегли совершенно никчемными шансами на свою победу и потому, так уж и быть, заслуживают временного перемирия. Конечно же, после столь блистательной победы мужественный, хотя и слегка запыхавшийся герой просто обязан был пополнить свою коллекцию одним - двумя доставшимися ему трофеями; а при этом он вынужденно пропускал вперёд неторопливого, но мерно шагавшего проводника.
  Но вот, минут через сорок ходьбы, участники снежного похода оказались на свободном от камыша участке берега, засыпанном кем-то из дачников серой морской галькой. И разом остановились: в нескольких метрах от них, в неглубокой воде вдававшегося в сушу залива неспешно плавала стая белоснежных лебедей - шипунов, числом около двадцати. Некоторые из лебедей, опустив головы и длинные шеи в воду, выискивали что-то на дне; другие с видом полного блаженства плескались и ныряли; третьи деловито прихорашивали свои перья; остальные мирно подрёмывали.
  Лебеди, увидев внезапно появившихся людей, испуганно встрепенулись и сразу же, всей белоснежной компанией, потихоньку поплыли вглубь лимана; но один из них, самый величественный и красивый, неторопливо, но решительно направился к берегу, навстречу Алёшке, в очередной раз обогнавшему отца и резво выбежавшему на лиманный пляж.
  - Ого, какой здоровенный... Наверно, больше гуся, да? И-и... чего это он к нам? Драться хочет? - отступив на пару шажков от берега, опасливо пробормотал Алёшка.
  - Нет, драться он не хочет. Они дерутся только с теми, кто их обижает. Я думаю, он хочет, чтобы мы его угостили, - сказал остановившийся у него за спиной отец.
  - Тогда надо ему сказать, что у нас уже ничего нет. Морковка, это... закончилась, оставался только маленький кусочек, я его выбросил. Пусть плывёт обратно, - со слегка сконфуженным и виноватым видом проговорил Алёшка.
  - Ничего, у меня кое-что есть, - утешил его отец, доставая из кармана куртки небольшой полиэтиленовый пакет. - Я немного хлеба захватил. На, отдай ему. Он поймёт, что ты не хочешь его друзей обижать, что ты им всем желаешь добра, и вы быстро подружитесь.
  Тем временем лебедь, круто изогнув длинную шею и поглядывая одним глазом на застывших на месте людей, медленно и величественно плыл вдоль берега. Алёшка, вынув из пакета небольшую горбушку, швырнул её по направлению к лебедю; но горбушка, не долетев до воды, упала на прибрежные камни. Лебедь взглянул на горбушку, потом на застывшего в растерянности Алёшку, а затем величественным движением повернул голову в сторону поглядывавшей на него стаи.
  - Не хочет есть. А может, рассердился, - огорчённо прошептал Алёшка. - Может, он рыбки хочет? А, пап?
  - По-моему, он сообщает остальным, что мы пришли к ним с мирными дарами, - улыбнулся отец. - Ты покроши ему хлебушек в воду, тогда он, может быть, позовёт всех сюда. Только ноги себе не намочи.
  - А он точно не будет драться?
  - Нет. Они друзей не обижают. А детей и сами не боятся; знают, что дети - добрые. Но если хочешь, я тоже с тобой пойду. Только меня лебедь может испугаться и уплыть; некоторые взрослые их обижают.
  - Я сам! - поспешно возразил Алёшка; но пошёл к бережку не спеша, с оглядкой на надёжные тылы в виде отца. Присев на корточки, но не отрывая внимательного взгляда от лебедя, Алёшка торопливыми движениями порвал все горбушки на куски и побросал их в воду, после чего немедленно вернулся на прежнее место.
  Лебедь, словно поняв Алёшкины действия как дипломатическое приглашение, подплыл к медленно тонувшим кусочкам хлеба и принялся неспешно, с истинно аристократическим достоинством вылавливать их из воды. Остальные члены стаи также поплыли к берегу. Юрий и Алёшка, чтобы не пугать их, вернулись на только что протоптанную ими дорожку и остановились там, рассматривая многочисленные стаи зимовавших на лимане водоплавающих птиц.
  Левее всех птичьих собратьев, рядом с зарослями камыша, стояли на длинных ногах, вжав головы в плечи и уныло покачивая длинными клювами, две белые цапли. На середине мелкого лимана поочерёдно ныряли в воду четверо лебедей-кликунов. Ближе к противоположному, восточному берегу лимана плавало не менее полутысячи уток. Больше всего среди них было суетливых нырков и поганок, но можно было заметить и небольшие стайки солидных и важных крякв. Дальше всех, у противоположного берега, виднелся стройный силуэт одинокого грустного журавля.
  Отец и сын, обмениваясь обильными впечатлениями и скудными орнитологическими знаниями, простояли так минут десять. Затем Юрий обратил внимание на то, что левый ботинок Алёшки мокрый. Выяснилось, что Алёшка, во время кормления лебедя, нечаянно ступил в спрятавшуюся под снегом прибрежную прогалину. Юрий предложил сыну срочно отправляться домой; но тот отказался, сказав, что хочет ещё посмотреть на лебедей. А уж отец-то юного упрямца знал, что принуждать его делать что-то ему нежелательное, без крайней на то необходимости, попросту нецелесообразно.
  - Ой, что-то я, хотя и взрослый, а уже замёрз. А ты, хоть и ногу промочил, а почти что не замёрз. Ты что, как вырастешь, станешь здоровей папки? - с декларируемым изумлением произнёс Юрий.
  - Ну... выходит, так, - с видом важной скромности кивнул головой Алёшка.
  - Ну, выйдет так или нет, ещё неизвестно! А вот ... вот сейчас я, хоть и здорово замёрз, а уж постараюсь раньше тебя до дому добежать! - с нагнетаемым азартом проговорил Юрий.
  - Это мы ещё посмотрим! - с куда большим азартом вскричал Алёшка. - Это сюда я дорогу не знал, а обратно запросто добегу! Только, - торопливо добавил он, - сначала прощусь.
  - Пока-пока! - привстав на цыпочки, замахал Алёшка в сторону лимана мокрой красной ладошкой. - Мы завтра ещё придём! И гостинчиков принесём! Пока - пока!
  После чего, искоса взглянув на отца хитрым взглядом, он вдруг вскрикнул:
  - Побежали! - и, резко сорвавшись с места, помчался по дорожке. Юрий с негромкими возгласами "Сейчас догоню!", "Да как же так? Неужто ж не догоню?" и "Нет, всё равно догоню!" устремился следом, приостанавливаясь якобы от усталости, когда до Алёшки оставались считанные метры, и набирая темп, когда мальчишка уже начинал чувствовать себя победителем. В итоге, конечно же, "победила дружба": догнать раскрасневшегося и запыхавшегося сына отец смог только у калитки усадьбы.
  2
  Ночью на аллеях посёлка завьюжило гораздо сильнее, чем в прошлые сутки. Порывы ветра, неудержимо прорывавшиеся сквозь мелкие щели в широком остеклении веранды, заставляли трепетать и отклоняться все занавески и шторы, а струи холодного воздуха стекали вдоль них от окон на быстро остывший пол.
  Проснувшийся от холода Юрий первым делом дополнительно укрыл своим пальто спавшего Алёшку. Затем он, одев шерстяной спортивный костюм, подбросил дров в печку. Печка, старательно проталкивая дым из трубы в промежутки между порывами ветра, прерывисто гудела и свистела. В комнате быстро становилось теплее. Юрий вновь улёгся в постель; и в этот миг со стороны восточного конца лимана донеслись звуки трёх ружейных выстрелов. Затем - ещё трёх; первый - одиночный, два других - дуплетом.
  Юрий, торопливо натянув на себя кое-какую носильную одежду, выскочил на аллею и помчался, через проём в бетонной ограде, на автотрассу. Насыпное полотно автотрассы, в сравнении с территорией посёлка, располагалось на гораздо более высоком уровне, но и с него было видно лишь, что нижний слой воздуха, прилегавшего к восточному заливу лимана, залит мощным потоком света. Но непосредственно то, что происходило на освещённом участке поверхности лимана, было закрыто от обзора крышами дачных домиков.
  Грянули ещё три выстрела, опять - одиночный и дуплетом. Юрий помчался к софоре, стоявшей вплотную к высокой бетонной ограде посёлка и рядом с калиточным проёмом. Взобравшись по стволу дерева на высоту метров полутора, он ухватился руками за верхний край бетонной плиты и вскарабкался на неё. Став обеими ногами на верхнее ребро плиты, и балансируя на ветру с помощью натяга удерживаемой им тонкой ветки дерева, он медленно выпрямился во весь рост и взглянул в сторону лимана.
  В месте съезда к лиману от моста, пересекавшего впадавшую в лиман небольшую речушку, стояли две автомашины и светили всеми четырьмя яркими фарами в одно и то же место на поверхности лимана. В пятне света плыла большая надувная лодка, в ней находились два человека в серых брезентовых куртках с капюшонами; один - на вёслах, другой - с небольшим багром в руках. Лодка в очередной раз приостановилась, сидевший впереди человек подтянул багром к лодке что-то плававшее в воде, затем с видимым усилием вынул из воды белоснежного лебедя с безвольно болтавшейся шеей и втянул его в лодку. Второй человек заработал вёслами, лодка двинулась к следующей жертве. Как только тело ещё одного лебедя оказалось в лодке, фары одной из машин погасли, фары второй переключились на ближний свет.
  - Вот гады... животные... волки поганые... - опустившись на корточки, с яростью, жалостью и полным пониманием безнадёжности любых попыток помочь прекрасным, но несчастным птицам шептал Юрий.
  - Видали? Уже свет потушили. Значит, не всех постреляли. Может, и нам хоть несколько штук достанется, - вдруг донёсся к нему от трассы негромкий возглас чьего-то озабоченного голоса.
  Юрий, по-прежнему стоя на корточках на верху бетонного забора, взглянул в сторону трассы сквозь лишённые листьев, но густо переплетённые ветви софоры. На дорожку, шедшую к проёму в ограде посёлка, сворачивало четверо гуськом шагавших мужчин, одетых во всё тёмное. Вот первый из них, под взглядом смотревшего на него сверху Юрия, осторожно выдвинул голову из заоградной тени внутрь территории дачного посёлка.
  - Всё тихо. Пошли, - скомандовал он и свернул направо, намереваясь идти вниз по главной аллее, в направлении, обратном тому, в котором они шли сюда по трассе.
  Из тёмного проёма ограды на аллею, тускло освещаемую светом промелькивавшей сквозь облака луны, вышел второй член команды ночных вояжеров. Вдруг он, сделав всего лишь шаг, резко остановился и капризным юношеским тенором сказал:
  - Всё, пришли. Разбирайте инструменты.
  - Какой там "пришли"? - возмущённым баритоном прорычал третий, плотный осанистый мужчина, выходивший в тот момент из проёма. - Тащи до места работы! Мы со Шплинтом честно тащили; и ты тащи!
  - Шплинт, возьми сумку, - полуобернувшись назад, негромко и, показалось Юрию, удивительно знакомым голосом произнёс предводитель.
  - Дед, да чего ради мы должны за этого сосунка вкалывать? Это тебе он - родственник, а нам...
  -Чего разорался? Раскукарекался, как на току. Я - не глухой, - сухо оборвал его первый. - Шплинт только на то и годится, чтоб на атасе стоять да инструменты таскать. Вот пусть и тащит. А пацану сейчас работать, без него нам сегодня вообще делать нечего. А если он устанет, то может сорваться. Ты, что ли, вместо него полезешь? А? Молчишь? Вот и молчи. Чтоб я тебя сегодня вообще не слышал. Таких, как ты, я завтра же десяток приведу. А таких спецов, как он, вообще не знаю. Так что скажите оба спасибо, что я разрешил ему немного вам помочь. А будете выступать, мы и без вас обойдёмся. Усвоили?
  -Дед, ну чё ты, чё ты! Я же - ничё! Я уже беру, беру! - вылетел из-за спины взбунтовавшегося члена команды поспешный и покорный говорок человека, замыкавшего шествие кавалькады. Мужичонка средних лет и потрёпанного вида, выскочив на аллею, торопливо выхватил из руки молодого "спеца" чёрную, узкую, неглубокую, но длинную матерчатую сумку. В сумке глухо звякнуло металлом.
  Передний в колонне, ещё раз внимательно взглянув по сторонам, но не заметив Юрия, находившегося чуть ли ни у него над головой, быстрой натренированной походкой отправился в дальнейший путь. За ним, по-прежнему гуськом, последовали остальные трое. Последний из них нёс тяжёлую, перекосившую его набок сумку.
  Юрий, подождав, когда они скроются в темноте, попытался вернуться на землю тем же путём, каким и взобрался на стену - с помощью дерева; но озябшие руки и окоченевшие ноги отказывались слушаться, и он понял, что непременно поскользнётся на каком-нибудь из обледеневших сучьев и сорвётся вниз. Тогда он решил сорваться добровольно. Уцепившись не гнувшимися пальцами за верх стены, он заскользил ногами по её обращённой к трассе стороне. Приземление было довольно неуклюжим. Кое-как поднявшись, Юрий заспешил к недалеко расположенному домику администрации. Комната, где должен был находиться ночной сторож, сияла жёлтыми бликами от раскалённого электронагревателя, а из окна доносился мерный храп. Юрий постучал в окно.
  - Кто там? - раздался испуганный выкрик.
  - Тише ты! Воров спугнёшь. Они только что вошли, сейчас где-то на главной аллее. Четыре человека. Звони в милицию, А заодно сообщи, что на лимане, у моста, браконьеры лебедей постреляли. У них там две машины на берегу стоят, грузовик и легковая. А ещё - резиновая лодка и два ружья. Скажи ментам, что если выедут прямо сейчас, то успеют взять с поличным.
  - Что? Чтобы менты куда-то среди ночи поехали? По такой погоде? Да ещё туда, где стреляют? Ты что, с ума сошёл? Ты где живёшь? На Луне? Или на Марсе?
  - Ты звони, а там видно будет! - скрипнул зубами Юрий.
  - Ага! Сейчас! Они если и приедут, то только сюда, в контору, чтоб тебе и мне по задницам настучать.
  - Ну, и что? Сотрясения мозгов испугался? Пусть едут. Хотя бы воров пугнут.
  - А чего ради я должен свою голову за кого-то подставлять? Я тут при чём?
  - Как это - при чём? Ты же - сторож!
  - Ну, и что? Я ж тебе говорю - не приедут среди ночи менты! Да ещё и в ночь под субботу. Не приедут! Они уже на выходные настроились. Ты что, думаешь, я не знаю? Как будто я тут в первый раз! Или ты хочешь, чтоб я сам пошёл твоих воров ловить? Один - всех четырёх?
  - Почему - один. Быстро буди остальных сторожей. И я помогу.
  - Не, ну он точно - сумасшедший. Чтоб я, да дед Петя, да дед Вася с бабой Машей, пошли среди ночи воров ловить? Нам что, жить надоело?
  - А чего ж вы тогда в сторожа пошли? - с досадой произнёс Юрий.
  - А того, что на эту зарплату никто, кроме нас, не соглашается. Ты хоть знаешь, что мы тут, все вчетвером, и на одну нормальную зарплату не наскребаем? Ты стал бы за такие шиши по ночам за ворами бегать?
   - Может, кого-то из дачников можно на помощь позвать? Вас же и обворовывают! Так, по одному, всех и обворуют. Кто тут есть понадёжнее? Я сбегаю, позову.
  - Да никто с тобой не пойдёт! У нас дураков нету. Если ты - псих, думаешь, и другие такие же? В общем, иди-ка ты спи. И мне не мешай. А то, гляди, доведёшь, точно в милицию позвоню. Пусть разберутся, чего ты тут по ночам шастаешь. Может, ты вор и есть, а мне только мозги пудришь, от обязанностей отвлекаешь. Давай, шуруй домой, пока самого не обворовали.
  Послышался раздражённый скрип топчана, вслед за тем послышались звуки мерного дыхания, быстро обогащавшегося бурными нотами храпа.
  К моменту возвращения в дом окончательно продрогшего Юрия Алёшка мирно спал, а дрова в печке уже рассыпались на отдельные, лениво тлевшие угли.
  3
  К утру сильно похолодало. Подтаявший вчерашним днём снег взялся ледяной коркой, сверху на него тонким слоем насыпался другой снег, не разлапистый и пушистый, а мелкий, крупитчатый и колючий.
  После обеда Юрий и Алёшка, по настойчивому пожеланию сына, опять отправились на лиман, в гости к лебедям. Рассказывать сыну о ночном происшествии Юрий не стал; но, из опасений, что мальчишка, по приходу, увидит страшные следы произведённого на лимане расстрела, попытался было уговорить сына отложить поход "на другое, более благоприятное по погоде время".
  - Пап, я же им обещал! Они же будут ждать! - возмущённо возразил ему Алёшка; после чего Юрий уговоры прекратил.
  Лебеди, сбившись на середине восточного залива в одну тесную стаю, то и дело поглядывали по сторонам. Лебедь-вожак в задумчивости застыл на воде чуть поодаль, метрах в десяти от общей стаи.
  - Привет! Мы здесь! Мы вам угощение принесли! - выскочив из-за зарослей камыша на искусственный галечный пляж, закричал Алёшка и замахал над головой полиэтиленовым пакетом с подсушенными ночью на плите корками хлеба.
  Недвижная стая повернула в его сторону несколько настороженных голов на дугах длинных шей. И лишь лебедь - вожак плавно, будто бы без всяких усилий, заскользил навстречу Алёшкину зову, разрезая белой упругой грудью тяжёлое сырое одеяло нападавшего в воду снега. Из стаи, вслед ему, вылетело несколько тревожных предупреждающих криков. Лебедь, повернув голову к стае, ответил негромко и успокаивающе, но поплыл ещё быстрее.
  - Пап, видите? Мой друг меня узнал! - ухватив отца за руку и поглядывая заблестевшими глазками то на отца, то на быстро приближавшуюся птицу, с радостью и гордостью прошептал Алёшка. - Я пойду его покормлю, ладно?
  Юрий кивнул головой, и Алёшка помчался вдоль плоского берега, выбирая место, где ему будет удобнее, не замочив ног, подойти по полузатопленной, хлюпавшей мокрым снегом гальке вплотную к воде, на поверхности которой он развернёт для своего чудесного пернатого друга пиршественный стол.
  - Пацан, ты чё тут разбегался? Хочешь под выстрел попасть? Стань и стой смирно, - раздался негромкий, но очень недовольный мужской голос.
  Юрий и Алёша разом обернулись. За негустой и неширокой полоской камыша, выросшего по другую сторону входа на насыпной пятачок пляжа, стояли двое не замеченных ими ранее мужчин. Потрёпанного вида мужичок с красноватым, в склеротических прожилках одутловатым лицом пьющего человека прицеливался из дробовика в подплывавшего к берегу лебедя. Метрами тремя далее мужичка, повернувшись к Юрию и Алёшке спиною, нервно переминался с ноги на ногу молодой худощавый парень.
  - Дядя, вы что, хотите моего лебедя убить? - задрожавшим от возмущения голосом спросил Алёшка.
  - А чё это он - твой? Он мой. Я его уже полчаса тута караулю, - не отрывая щеки от приклада и лишь искоса взглянув на Алёшку поверх дробовика, прошипел ему в ответ мужичонка. - Так что - цыть, не спугни.
  - И не цытьну! Этот лебедь - мой друг! Это я его сюда позвал! - громко и взволнованно возразил Алёшка.
  - А я те сказал - цыть! И - брысь отсюды! А то я могу заместо него тебя... вместе с твоим папашей... - ещё с большею злобою прошипел мужичонка. Было заметно, что он изрядно пьян.
  - Я на минутку по нужде отойду, - негромко и в никуда произнёс худощавый парень; и, слегка вихляясь всем гибким телом, пошёл, по-прежнему не поворачиваясь назад лицом, вдоль постепенно скрывавших его зарослей камыша в сторону речного моста. В первые мгновения его движения сквозь заросли камыша было видно, что перед собою он нёс одноместную, размером чуть меньше его роста, резиновую надувную лодку.
   - И не брысьну! Это точно мой друг! И только попробуйте в него попасть! А то сами тогда получите! - гневно вскричал Алёшка и, быстро подняв с берега серый кругляшек гальки, что было сил запустил его во вновь прицелившегося охотника. Плоский камешек мелькнул у краснолицего охотника перед глазами, тот испуганно дёрнулся и преждевременно нажал на курок. Грянул выстрел, дробь заскакала по воде, несколько дробинок допрыгало до лебедя, к тому моменту уже заметившего грозившую ему опасность и разворачивавшегося в обратном направлении, но успевшего лишь повернуться к берегу правым боком. Похоже, значительного вреда эти дробинки лебедю не принесли, большая часть их отскочила от жёстких перьев его крыльев. Лебедь, развернувшись в сторону лимана, мощно заработал лапами и замахал крыльями, разгоняясь для начала полёта.
  - Молодец, улетай, улетай! - азартно и жалостливо закричал ему вслед Алёшка. Лебедь оторвался от воды; и в этот миг раздался второй выстрел. Траектория полёта лебедя резко просела вниз, лебедь коснулся воды, но в тот же момент ещё чаще заработал крыльями и, с трудом набирая высоту, полетел вглубь лимана. Правая часть его белоснежного брюшка заметно окрашивалась в красное. Вначале он летел к покинутой им стае; но затем, постепенно всё более кренясь на бок, стал отворачивать вправо, уходя от стаи вглубь лимана, а при этом медленно, но неуклонно снижаясь; и исчез из виду за зарослями прибрежного камыша. Всполошившаяся стая, с громкими криками разогнавшись по воде, полетела следом за ним, и приводнилась примерно там же, где сел - либо упал - её вожак.
  Охотник какое-то время с жадной надеждой следил за полётом раненого лебедя; но вскоре разочарованно вскричал:
  - Ушёл! Твою мать!
  Затем взгляд охотника упал на стоявшую неподалёку взволнованную фигурку мальчика, привставшего на цыпочки в огромном желании заглянуть за камыши, спрятавшие от него судьбу его чудесного пернатого друга.
  - Ах ты, гадёныш! - переламывая ружьё и закладывая в ствол новый патрон, злобно прорычал охотник. - Щас ты у меня получишь...
  - Это ты у меня получишь.
  Юрий, незаметно, из-за правого бока приблизившийся к охотнику в обход скрипевшего галькой пляжа, ухватил правой ладонью цевьё ружья и дёрнул его к себе, а левым локтем мощно ударил пьяного мужика в красно-бордовое озверевшее лицо. Мужик грузно осел в снег, ружьё осталось в руке Юрия.
  - Не убивай! - опираясь одной рукой о землю, а другой размазывая по лицу потёкшую из носа кровь, испуганно заскулил смертельно перепугавшийся мужичонка. - Я ж тебя прошлый раз не убил! А щас просто попугать хотел. Не убивай! - взвыл мужичонка; и, упав на локти, торопливо, не отрывая взгляда от лица Юрия, пополз на спине по грязному истоптанному снегу.
  Юрий, не сдержав гнева, вдогонку сильно ткнул его в живот прикладом. Мужик скорчился, перевернулся на бок и захрипел. Юрий переломил ружьё, вынул и вышвырнул в воду патрон, затем схватил ружьё за всё ещё горячий ствол и, широко размахнувшись, ударил серединой боковой стороны приклада по лежавшему неподалёку большому камню. Приклад отлетел в сторону. Юрий зашвырнул ствол, а вслед за ним и приклад далеко в лиман, в стоявшие в воде камыши, после чего усталыми, грузно проваливавшимися в гальку шагами пошёл к безмолвно застывшему Алёшке. Остановившись возле сына, он одною рукой легонько приобнял мальчишку за слегка подрагивавшие плечи, и они неспешно отправились в обратный путь.
  - Ничего, наш лебедёчек улетел, теперь этот плохой дядька его не застрелит. Теперь наш лебедёчек его сразу узнает и не будет к нему подплывать, - успокаивал угрюмо молчавшего отца семенивший рядом с ним Алёшка. - Только мало Вы этому дядьке врезали. Я бы ему больше врезал. Я ж ему говорил, чтоб он не стрелял, а то получит? Говорил. Если б дать ему как следует, было бы по-честному!
  4
  Ночью, едва стемнело, на лимане опять началась стрельба, и гораздо более интенсивная, чем в прошлый раз. Юрий, не выдержав мученического взгляда Алёшкиных глаз, вновь помчался к домику дачной администрации. Там уже дежурил другой сторож. Он, хотя и с явным недовольством, покрутил диск телефона и принялся повторять в трубку то, что через окно диктовал ему Юрий; но вдруг, смолкнув на полуслове, швырнул трубку на рычаги и сердито сообщил Юрию, что дежурный мент его обругал и велел больше не звонить.
  Когда Юрий вошёл внутрь дома, хлюпавший носом, несчастный Алёшка ждал его в пристроенной к веранде не отапливаемой прихожке.
  - Ну что же эти милиционеры не едут и не едут? - сквозь набухшие слёзы спросил он отца. Юрий, молча приобняв мелко дрожавшего мальчишку, ввёл его на веранду и, сев на диван, посадил сына рядом с собой, а заодно возле печки.
  - Эти противные дядьки, наверно, хотят всех птичек там перестрелять, - дрожащим голоском произнёс Алёшка. - Как будто они такие голодные, что смогут всех их съесть. Вот зачем они это делают?
  - Из-за жадности, - вздохнул Юрий. - Когда нормальные люди видят что-то прекрасное, то хотят это сберечь. Чтобы оно жило вечно, чтобы его видом могли насладиться другие люди, а также дети и далёкие потомки. А жадные люди, эгоисты хотят всё забрать себе: съесть, присвоить, превратить в деньги. Но съеденное - переварится, присвоенное - наскучит, деньги разлетятся, а человеческого счастья, радости от встреч с прекрасным станет меньше.
  - Да. А бедненьким лебедям и без того плохо живётся. Люди хоть в тёплых домах живут. А им - попробуй, поплавай в холодной воде. А из-за этих жадных дядек них им теперь ещё и страшно. И больно, - поднял Алёшка на отца страдальческий взгляд. - А они ж от этого, наверно, становятся невкусные. Правда, пап?
  - Наверно, - грустно кивнул головой Юрий.
  Через какое-то томительное и долгое время стрельба прекратилась.
  - Ну, вот. Не в кого уже стрелять. Всех перестреляли. И моего друга совсем застрелили, - воскликнул Алёшка и, упав вниз лицом на диван, тихонько заплакал.
  Ночью Алёшка то и дело вскрикивал и просыпался. Затем, спросив отца: "Не стреляют?", он понемногу успокаивался и вновь потихоньку проваливался в сон - до очередного кошмара. Юрий тоже почти не спал, невольно прислушиваясь ко всему происходившему в округе.
  Проснувшись в очередной раз уже почти под утро, часов в пять, он услышал негромкий гул мотора и шипящий шорох шин, ломавших заледеневшие иглы лежавшего на земле снежка. "Неужто милиционеры всё-таки соизволили нас посетить?" - удивился Юрий и, встав с постели, выглянул в единственное в доме не завешенное от холода окошко.
  По главной аллее, не включая фар и подфарников, со стороны въездных ворот тихонько ехал обычный грузовик. Навстречу грузовику из проёма в ограде вышел одетый в чёрное, неразличимый во тьме человек. Грузовик приостановился, чёрная фигура юркнула на место рядом с водителем. Грузовик тихонько покатил дальше.
  Перед самым рассветом, в половину седьмого, Юрий опять проснулся от гула мотора и шороха шин; на сей раз, показалось ему, и гул, и шорох были громче. Он опять выглянул в окошко. Тот же грузовик, и так же без какого бы то ни было освещения, тихонько подъехал с противоположной стороны главной аллеи к проёму в стене; и вновь остановился. Из правой двери грузовика один за другим выскочили двое мужчин, один повыше и худощавее, другой заметно приземистее, кряжистее и шире; и, вокруг кабины, заторопились к проёму в стене. Одновременно с кузова грузовика спустились на землю ещё двое мужчин. Спустились они именно "с" кузова, а не выбрались "из" него: кузов, вплоть до верхних краёв его бортов, но не выше их, был чем-то заполнен, а мужчины перед остановкой лежали на покрывавшем груз брезенте.
  Грузовик возобновил своё движение в сторону въездных ворот, а четвёро мужчин, невольно выдавая своё местонахождение хрустом подмёрзшего наста, по одному проскользнули сквозь проём в ограде и неспешно зашагали к полотну автотрассы. Вскоре на автотрассе показался тёмный силуэт грузовика. Грузовик, свернув на левую сторону трассы, приостановился напротив проёма в стене, затем его мотор мощно взвыл, фары и габаритные огни зажглись, и машина, набирая скорость, покатила в сторону города.
  Поспать Юрию удалось немного. На сей раз, теребя за руку, его разбудил Алёшка. Глаза у него опять были на мокром месте.
  - Пап, пойдём посмотрим: мой друг живой или нет?
  Прежде чем идти к лиману, Юрий, в целях реконгсцировки, прежним способом взобрался на стену ограды. Увиденное им зрелище было ужасным. Намёрзший по берегам лёд и часть прибрежного снега были заляпаны пятнами крови, и даже вода приобрела розоватый цвет. Почти по всей поверхности северной части лимана плавали белые и серые перья, между ними покачивалось от промозглого ветерка множество небольших тёмных пятен полузатонувших трупов поганок и нырков, попавших под всеуничтожающий обстрел, но отвергнутых охотниками при сборе убитой дичи. Кое-где на тонком льду, куда нельзя было добраться ни пешком, ни на лодке, среди останков этих малосъедобных уток лежали и окоченевшие трупики серых и коричневато-зелёных крякв.
  Юрий взглянул правее, на центральную часть лимана. Там, поблизости от противоположного берега, застыла в напряжённом оцепенении стая ещё вчера неугомонных уток. На первый взгляд, в живых осталось чуть больше половины прежнего их количества, а крякв - и того меньше. На середине лимана, но двумя сотнями метров западнее утиной стаи, одиноко плавали лебеди-кликуны. Их также стало вдвое меньше, всего два. Невдалеке от кликунов, но у ближнего берега, сразу за камышом, виднелись унылые и согнутые фигуры цапель. "Хоть эти обе целы", - обрадовался за них Юрий, и поискал взглядом журавля и лебедей-шипунов; но не нашёл. С убыстрением повёл он взглядом по акватории лимана с севера на юг; и вскрикнул:
  - Лёшка, лебеди живы! Их твой друг увёл подальше от охотников!
  - Правда? - радостно распахнул глаза Алёшка; и, подбежав к дереву, по которому Юрий только что взобрался на стену, покарабкался по сучьям наверх и закричал: - Пап, поднимите меня туда! Я тоже хочу посмотреть!
  - Сейчас, - усевшись на верх стены и опустив ноги по разные её стороны, пообещал Юрий тянувшему к нему руки сыну; но, сообразив, что Алёшка, оказавшись на верху стены, непременно станет вертеться во все стороны, а при этом обязательно увидит бойню возле устья речки, передумал. - Впрочем, зачем время тратить? Пойдём на лиман, там лучше увидишь.
  Когда Юрий спустился со стены, Алёшка уже пробежал половину длины спускавшейся к лиману аллеи. Юрий с криком "Подожди!" побежал следом, но Алёшка, не останавливаясь, мчался дальше. В конце аллеи Алёшка свернул влево и помчался к восточному лиману. Юрий добавил ходу; нельзя было допустить, чтобы мальчишка увидел то зрелище, что даже издали ужаснуло его отца. Догнав Алёшку, Юрий на ходу поднял его в воздух, а уж потом объяснил, что лебеди сейчас находятся совсем в другой стороне.
  Гораздо тише и спокойнее они пошли в обратную сторону, к другому импровизированному пляжу, расположенному правее их дачного посёлка.
  Лебеди, сразу же заметив появление людей, торопливо и испуганно уплыли в сторону, скрывшись из виду за зарослями камыша. Но Юрий, держа сына за ноги, поставил его себе на плечи, и Алёшка радостным шёпотом сообщил:
  - Вижу! Тут они! - Но сразу же сменил тон с восторженного на тревожный. - Только что-то их мало... А моего друга вообще нет. Он всегда рядом с ними плавал, а теперь его не видно...
  - Может быть, другие лебеди его окружили, чтобы он опять куда-нибудь не уплыл? - смущённо предположил Юрий.
  Алёшка, внимательно рассматривая стаю и приходя то в восторг, то в уныние, ещё минут пять топтался, становился на цыпочки и подпрыгивал на плече отца, едва не вырывая свои ноги из ухвативших их отцовских рук. Наконец он пришёл к утешительному выводу, что его друг, кажется, находится среди тех пяти лебедей, что расположились ближе к камышу и оттого отчётливо не видны. А сделали так плававшие рядом с его другом четыре лебедя, высказал Алёшка догадку, чтобы Алёшкин друг не увидел его и не отправился к нему на встречу.
  - Ну, и правильно делают, - высказав эту догадку, со смесью житейского смирения и лёгкого огорчения сказал Алёшка. - А то он слишком смелый. Так и лезет под выстрел. Разве так можно? Если они все будут так делать, вообще лебедей не останется.
  После этого воспитывающего вывода юный орнитолог был опущен на землю, а его отец почувствовал двойное облегчение, словно не только с плеча, но и с души был снят весомый груз.
  - И всё равно врёт Васька. Гуси тоже невкусные. Им тоже страшно, когда их ловят и убивают, - задумчиво бредя рядом с отцом по дороге домой, ни с того, ни с сего сказал Алёшка. - Правда, пап?
  - Конечно, страшно, - поддержал его отец.
  - И вообще этот Васька всё врёт. И план его тоже невкусный.
  - Как это - план невкусный? Какой план? - не понял отец.
  - А какой он курит. Он ещё меня уговаривал: "На, курни, от него знаешь какой кайф". А сам потом блевал. А потом заснул. Там же, на лавочке во дворе, в кустах. Мы с ребятами его потом еле в спальню затащили. Один мальчик поднял его за одну ногу, а потом увидел, что за облёванное место схватился, ему противно стало, он от ноги отцепился и побежал руки мыть. Так у Васьки потом одна нога по земле и волочилась, никто не захотел её поднимать. А она за порожек зацепилась, и мы его уронили. А потом по полу до кровати дотащили. А он даже не проснулся ни разу. И утром его еле разбудили, а он всё равно на завтрак не пошёл, сказал, что живот болит и голова кружится.
  - Ничего себе! - ошарашенно прошептал отец. - Лёшенька, ты... ты уж не кури эту гадость!
  - А я и так только что решил, что не буду. И порошки его даже и пробовать не буду. Тоже, наверно, гадость.
  - К... к-конечно, гадость! - горячо поддержал его отец.
  - А он за них ещё и деньги требует. Говорит, ему самому какие-то большие пацаны их только на продажу дают, даже попробовать не разрешают. А у нас денег много только у Юрки, у другого моего друга. Ему бабушка потихоньку от родителей даёт. Вот он купил один порошок, чтоб попробовать, а потом, точно как Васька, чуть не сдох.
  - Ой, Лёшенька... Ты бы вообще... от этого Васьки подальше! - задохнулся отец.
  - А я уже так и решил. Я лучше на те деньги, что Вы даёте, пирожков куплю, чем на Васькину брехню потрачу.
  - Правильно, Лёшенька! А я... я, если ты будешь такой умница и не будешь ничего такого пробовать, летом тебе велосипед подарю. Тот, на котором ты учился ездить. Но только - чтоб и дальше, уже с велосипедом... Чтоб по-честному! Договорились?
  - Договорились! - обрадованно вскричал Алёшка; и они, с обоюдным восторгом, скрепили свой договор крепким мужским рукопожатием.
  
  Глава 6. Криминальные трюкачи.
  1
  Сразу после обеда Юрий повёз Алёшку в интернат. Следующий день, одиннадцатое января, приходился на понедельник, в этот день заканчивались зимние каникулы и начинались занятия в школах; в том числе и в Алёшкином интернате. Можно было доставить сына в интернат и утром одиннадцатого; но тогда пришлось бы его слишком рано будить, чтобы у отца, после доставки сына по назначению, был часовой запас времени до начала его собственных уроков (сорок пять минут - на поход от интерната до школы и пятнадцать минут - оргмероприятия). Отец и сын, солидно посовещавшись по этому поводу, решили, что лучше совершить такое путешествие сегодня. Алёшка, к некоторому огорчению отца, даже обрадовался... нет, не скорой разлуке с отцом, а предстоявшей встрече со своими интернатскими друзьями.
  У Юрия тоже были причины не откладывать Алёшкино переселение. Во-первых, у него осталось слишком мало дров для того, чтобы нормально, с условием проживания в доме ребёнка, топить печь до утра. Можно было бы заняться заготовкой дров и не отвозя Алёшку в интернат, но при этом не удалось бы уговорить мальчишку оставаться в доме, он непременно увязался бы за отцом в лес. А это - около двух часов на заметно усилившемся морозе; Юрию казалось, что для девятилетнего ребёнка такое испытание может окончиться простудой. Но главное, что подвигло Юрия на такое решение - страх, что ночью опять начнётся охотничья канонада. Юрий уже видел, как тяжело переживал мальчишка прошлой ночью и во время каждого из выстрелов, и потом, уже во сне, и повторения этого ужаса ему не желал.
  По приезду в интернат Алёшка помчался в комнату отдыха, к друзьям, а Юрий минуты три побеседовал с воспитательницей Алёшкиного класса, милой, доброй и симпатичной девушкой лет двадцати двух. Как она ему объяснила, юный наркодилер Васька более полутора месяцев является объектом особого внимания со стороны учителей и администрации, за ним постоянно следят и даже обыскивают. Юрий, несколько успокоившись, отправился аниматься заготовкой дров.
  Солнце уже клонилось к закату, когда он втаскивал через входные ворота посёлка сразу две сухие верхушки небольших деревьев. Неожиданно с территории одной из расположенных на главной аллее дач выскочил её хозяин, среднего роста мужчина лет сорока, и, останавливающе замахав ему рукой, закричал:
  -Подожди! Поговорить надо!
  2
  Юрий познакомился с этим мужчиной прошедшей осенью, во время поисков места зимовки. Вначале мужчина охотно согласился сдать Юрию свою дачу на зиму, и даже провёл его внутрь дома, чтобы ознакомить с условиями будущего проживания, а заодно похвастать тем, какой шикарный ремонт он сделал прошедшим летом.
  Внутренняя отделка комнат и в самом деле выглядела великолепно.
  - Наши лучшие мастера делали! - с гордостью объяснял хозяин. - Ты только на потолочную лепку посмотри! А изразцы на печке, а? Как рисуночек? Как укладочка? Правда, печка, если в ней много дров, маленько дымит; так что ты с ней поаккуратнее, а то опять весь дом закоптит. А так - живи, всем пользуйся. Главное - чтобы ничего не пропало.
  - Я не беру чужого. И другим не позволяю, - спокойно проинформировал Юрий.
  - А ты думаешь, я не знаю? - возразил ему хозяин дома. - Я же - прораб на том самом участке, где раньше Олег работал. У которого дача по соседству с твоим Николаем. Олег всё о тебе рассказал. И кто ты, и что ты, и как себя ведёшь. Говорит, другой бы первым делом у Николая подвал взломал да всё оттуда продал, а ты ковыряешься в земле, извини за Олегово слово, как придурок, да ещё и то, что вырастишь, сам Николаю тащишь. И с Николаем я тоже разговаривал. Он тоже примерно так о тебе отзывается. Так что я и сам знаю, что ты никуда не полезешь. А то бы и в дом не впустил, - взглянул мужчина острым испытывающим взглядом в глаза Юрия. - Да, ещё одно. Подвал тебе, я думаю, не нужен. Он пустой, ничего в нём нет, но я его всё равно закрою. С уговором, что ты даже и пробовать его открыть не будешь. Не то что я за него волнуюсь, а просто если б ты даже и захотел его открыть, всё равно бы не смог. Как ни старайся, не получится. Сам люк сварен из трёхмиллиметрового железа, весь пол пристройки на полметра глубины из бетона, а замки такие, что никаким ключом не откроешь. Но всё равно учти: я буду по субботам наезжать, проверять, чтоб всё в доме и на участке было нормально. Сам пойми - это ж не только моё имущество, у меня ж семья есть. Жена, двое детей. Дети, сын и дочка, уже почти взрослые, тоже рвутся летом на даче пожить. Даже теперь и не знаю, куда следующим летом буду их определять; им же теперь разные комнаты нужны. Придётся сыну в пристройке, на раскладушке спать. А кстати, - с новым воодушевлением воскликнул хозяин, - пойдём глянем, какую пристройку к дому я прошлым летом забабахал! Строил, конечно, не я, мои рабочие, но проект составлял сам, лично.
  Через проём, прорезанный пилами в ракушечнике внешней стены веранды, они перешли из дома в недавно выстроенную, ещё не оштукатуренную изнутри пристройку.
  Пристройка Юрию не понравилась. Слишком уж примитивными и безвкусными были конструктивные, зодческие и дизайнерские задумки. На первом этаже пристройки площадью семь метров на два с половиной не было ничего, кроме воткнутой посредине помещения лестницы на второй этаж и вмурованного в бетонный пол подвального люка; всё остальное пространство - проходы к люку и к лестнице. На втором этаже и того хуже - лишь площадка метра полтора на два с половиной перед дверью мансарды. В итоге возникало впечатление, что вся эта громоздкая конструкция сооружалась исключительно ради того, чтобы лестница к мансарде не пылилась во дворе, а хранилась в громадной, вертикально поставленной и удивительно аляповатой коробке из кирпича, дерева, стекла и кровельного железа. "Лучше бы хозяин, - подумал Юрий, - за впустую потраченные деньги купил продававшийся по сеседству незастроенный дачный участок, а стройматериалы пустил на постройку пусть небольшого домика. Вои и развёл бы детей по разным помещениям." Но высказывать свои мысли вслух Юрий не стал.
  На прощание они договорились о том, что юридическое вселение Юрия, с вручением ему ключей от домика, состоится через две недели, в субботу, поскольку именно в тот день хозяин намеревался вывезти кое-какие вещи с дачи к себе на квартиру.
  В условленный день и в назначенное время Юрий пришёл на решающую встречу. Из домика доносился тяжёлый лязг металла. Юрий, подойдя ко входной двери в дом, крикнул:
  - Можно войти?
  - Заходи! Я в пристройке!
  - Ф-фу... замучился... - увидев Юрия, с тяжким вздохом пожаловался хозяин. - Будь другом, помоги подвал открыть. Я ж ручку с люка спилил, чтоб при ходьбе ногами за неё не цепляться, теперь приходится за петли тянуть, - поочередно показал он посиневшим пальцем правой руки на две пары горизонтально расположенных замочных петель. Верхние из этих петель были приварены к квадратному по форме люку, нижние - к металлической раме подвального проёма.
  - А за них браться неудобно, - продолжал объяснять хозяин. - Видишь? Только что пальцы между ними придавил. Еле-еле вытащил; больно же, да и страшно, чтоб вторую руку туда же не зажать. Тогда б вообще - хоть сдыхай над этим люком.
  - Ты что, каждый раз открываешь этот люк способом сования пальцев между петлями? - удивился Юрий.
  - Нет, зачем? Монтировкой. Подсуну её под край люка, немного приподниму, а потом хватаюсь руками за петли и поднимаю. Просто сейчас как-то неудачно получилось. Монтировка соскользнула и поехала в подвал, я хотел её подхватить, но не получилось. И монтировку не поймал, и одной рукой люк не удержал. Хорошо, что только придавил пальцы, мог и совсем отрубить, - жалостливо подул он на стремительно синевшие пальцы правой ладони. - Ну, ладно болтать; хватайся вон за ту петлю, а я попытаюсь помочь тебе за эту; может, хоть вдвоём получится открыть? Подвал-то хоть и пустой, а - надо глянуть... Мало ли что...
  Юрий расхохотался.
  - Тебе что, скучно жить, если только ты - с отбитыми пальцами? Хочешь и меня в партию мазохистов оформить? Скажи лучше, где взять кусок приличной железной проволоки.
  - Зачем?... Тьфу ты! Как же я сам не сообразил! - вскричал хозяин. - Вон, на винограднике висит, - показал он через окно синими граблями согнутых пальцев.
  Юрий принёс проволоку, просунул её в щель между двумя соседними петлями и сильно потянул вверх.
  - Стой! Придержи так, дальше я сам! - вскричал хозяин, но Юрий уже подхватил крышку люка руками и поставил её вертикально к полу. Невольно его взгляд, мимо мелькнувшей снизу вверх крышки люка, упал в разверстую пасть подвала. Вся видимая внутренность подвала была загромождена рядами поставленных друг на друга картонных ящиков. На ближайшем ящике, в пятне падавшего через люк света, виднелась надпись красно-коричневыми крупными буквами: "консервы мясные". Чуть ниже этой надписи, но более мелкими буквами и по дуге была нанесена другая надпись: "Евпаторийский мясокомбинат".
  "А подвальчик, несмотря на трудные времена, не только не пустует, но и не голодает", - слегка удивился Юрий; но благоразумно сделал вид, что ничего не заметил. Удерживая люк в прежнем вертикальном положении, он быстро переместился на противоположную сторону, после чего слегка опустил люк на себя и замер в этом положении. И - вовремя; именно в тот момент слегка растерявшийся хозяин дачи уставился подозревающим взглядом в его невинное, исполненное усердия лицо. Но, сообразив, что с той точки зрения Юрию видна лишь голая стена подвального спуска, хозяин заметно успокоился и, сказав:
  - Ну, клади крышку на пол. Я потом сам всё закрою. Давай чуть отойдём и поговорим,
   направился к проёму входа в пристройку.
  - Слушай, я вот... в прошлую субботу... поговорил с твоим соседом, с Олегом, - немного помявшись, начал разговор хозяин, - и он... ну, в общем... посоветовал не впускать посторонних людей в дом. Нет, ну, в самом деле: ты, может, человек и хороший, - уже горячее и решительнее продолжил он, - но откуда я знаю твоих друзей - знакомых? Может, ты и сам не знаешь, кто из них кто. Ты же, к примеру, не будешь один отмечать день рождения или Новый год? Не будешь. А вдруг твои друзья напьются, начнут буянить, тебя кокнут, ковёр и ещё что-нибудь утащат, а потом, чтобы следы замести, ещё и дом сожгут. Сам потом скажешь: да лучше б я жил там, где брать нечего! А мне что тогда делать? Кого винить, если тебя уже не будет? Нет, что ни говори, а Олег - не дурак, - с заметно возросшей уверенностью в правоте своего наставника продолжил его профессиональный наследник. - Кто сюда, в мой дом, заберётся? Как? Стены я утолщил ещё на полкамня - сейчас же за этим никто не следит, делай, что хочешь. А чтоб стену из "колпака" толщиной в целый камень пробить, это всю ночь нужно молотом гупать. Тут любой сторож услышит. Дверь у меня металлическая, её только трактором выдернуть можно, и то - с половиной веранды в придачу. На всех окнах у меня решётки стоят. Даже в мансарде. И какие! - увлекаясь, громче и вдохновеннее заговорил он. - Ты на толщину арматуры обратил внимание? Не какая-нибудь десятка, как у остальных, а шестнадцатка! Что ей сделаешь? Так что... извини, но... в самом деле, зачем мне рисковать? Только дом зря коптить.
  - Хозяин - барин. Тебе решать, чем рисковать, чем - нет, - пожал плечами Юрий; и бросил короткий, но довольно скептический взгляд в сторону окна, вставленного в стену на втором этаже пристройки, напротив двери в мансарду.
  - Ты что? Думаешь, что можно через то окно залезть? - с неудержимым скепсисом отреагировал на его взгляд хозяин. - Что, воры со своей лестницей сюда придут? Ты представляешь, какой длины она должна быть? Что они, дураки - такую улику с собой таскать.
  - А зачем им её таскать? Там дерево рядышком стоит.
  - Ты что, думаешь, что с той абрикосы можно в окно залезть? Да ну, глупости. Ты бы смог?
  - Я и пробовать не буду, - успокоил его Юрий.
  - А я спиливать не буду. Этой абрикосе - семнадцать лет, и она каждый год знаешь какой урожай даёт!
  - Не знаю. Но если её жалко, то хотя бы забей окно изнутри досками. Да хорошенько подопри их чем-нибудь, - посоветовал Юрий.
  - Ой, да никто туда не полезет. Это ж - верная смерть.
  - Как знаешь, - сказал Юрий и ушёл.
  С тех пор они не виделись. И только теперь, через несколько месяцев, состоялась новая встреча.
  3
  - Привет! А я тебя давно жду. А сейчас услышал - кто-то снег подметает. Ну, думаю, это ты. И - точно, - сказал мужчина, подавая руку для рукопожатия, Из его рта заметно несло перегаром, голос был развязным, но в его нотках этого голоса чувствовалось нервное напряжение. - Хотел с тобой поговорить. Меня этой ночью обворовали. Ты мне об этом ничего не расскажешь?
  - Что, через окно на втором этаже? - смерил его Юрий скучным взглядом.
  - А ты откуда знаешь? - вмиг насторожился мужчина.
  - А чего б ты ко мне прибежал, если бы не вспомнил, что я советовал тебе это окно забить и подпереть, - усмехнулся Юрий.
  - Так ты, значит, помнишь этот разговор, - немного расслабился мужчина.
  - Помню.
  - Нет, ты не думай, что я на тебя подумал... просто... ну... подумал, что никому, кроме тебя, такая идея не пришла бы в голову. Причём я же, в общем-то, тебя послушался. Приколотил к окну изнутри две доски, крест - накрест. И, ты представляешь, два часа назад приезжаю на дачу, смотрю - возле ворот следы колёс от грузовика, а дорожка от двери до аллеи затоптана, как будто там стая мамонтов бегала. Я - в дом. Дверь прикрыта, но не заперта, подвал открыт, половины того, что там лежало, нету.
  -А как же они подвал открыли?
  -Элементарно. Разбили замки, да и всё. Видать, молотом пару раз шандарахнули, а замки ж на страшной крепости бетоне лежали. Ты понял? Везде, в каждом деле есть специалисты. Но это ещё что! Как они в окно залезли? Я ж, говорю, к нему доски прибил. Там дырочки по углам окна остались - ребёнку не пролезть. И всё равно кто-то влез. Неужто какого-нибудь мелкого пацана туда засунули? Но - как? Кто? Ты, случаем, ничего подозрительного не замечал? - остро, с прятавшимся в глазах недоверием взглянул он на Юрия.
  - Кое-какие предположения есть, - ответил Юрий, после чего подробно рассказал обворованному согражданину о ночном грузовике и его подозрительной команде. - А теперь ты не догадываешься, кто бы это мог быть? - по окончанию рассказа поинтересовался он.
  - Ни одной мысли. В наше время это может быть кто угодно. Сейчас все воруют, все тянут, и не по кило в одни руки, как раньше, а вагонами и грузовиками. Тут надо бы сообразить, кто их навёл. А навести их мог только тот, кто знал, что у меня в подвале кое-что есть. Теперь уже - было, - спохватился хозяин обворованной дачи; и с остаточным недоверием взглянул на Юрия. - Ну, ладно... расскажу. Вдруг что-то посоветуешь.
  - В общем, знать о том, что у меня в подвале, могли, считай, все мои подчинённые. Во всяком случае, все те, кто работал со мной весной прошлого года, - начал пострадавший дачник свой рассказ. - Тогда ж, ты, наверное, знаешь, совхозы и колхозы получили самостоятельность, а вот закупочные цены на молоко остались старыми. Кормить коров сделалось себе в убыток. Ну, и, естественно, все сразу же бросились резать скот. У мясокомбината стало не хватать мощностей для переработки, и он заключил с нашей строительной фирмой договор на сооружение ещё одного большого цеха. Мы обрадовались и бросили туда все свои силы. Нам к тому времени прикрыли строительство нового санатория, а тут - такой заказ.
  Начальником строительства назначили меня. Ну, не с самого начала, чуть позже, но - неважно. В общем, построили; а вот при окончательном расчёте вышла неувязка. В подписанном договоре была указана одна сумма оплаты, а мы, естественно, стали требовать от комбината другую. Сам же помнишь, какая инфляция была; разве ж мы тогда, когда договор подписывали, в самом начале реформы, могли подумать, что такое будет? Помнишь, сам академик Аганбегян в девяносто первом году, почти что перед Новым годом, обещал, как добрый дедушка Мороз: в два-три раза за весь следующий год цены вырастут, не больше; а потом и вообще расти перестанут... А они за месяц в два-три раза росли!
  Ну, и я, от лица фирмы, перед самым окончанием работ начал торговаться за увеличение оплаты. А руководители мясокомбината - ни в какую. "У нас у самих налички нету, мы сами из-за этого расширения производства в долгах, как в шелках..." А я тоже на принцип пошёл. Не хотите платить? Не будем работать. Сейчас же даю команду сворачивать все работы, и - как хотите, так и перерабатывайте своих бурёнок.
  Они - хвататься за голову; ведь, кроме нас, никто в городе такой объём работ не потянет. "У нас весь скот в загонах передохнет! И так уже больше недели не кормленый!" И сразу же - на попятную. Говорят: "Денег у нас нет, и перечислением отдать тоже не можем: всё-таки мы - госпредприятие, на балансе сидим. Давай сделаем так: потихоньку, без шума и бумаг, добавим тебе готовой продукцией. Всё равно эти консервы только склад зря занимают, негде из-за них другую продукцию хранить. А то придётся ещё и новый холодильник вам же заказывать". А так оно тогда и было, мясом все холодильники были забиты. Ты ж, наверно, и сам помнишь: когда все колхозы разом начали свой скот резать - а куда было его девать, если в феврале корма закончились? - народ вмиг зажрался, мясом объелся, консервы никто не хотел брать, каждый норовил свежатинкой побаловаться. И помногу никто не брал; а зачем зря тратиться? Какая разница, в каком холодильнике это мясо будет лежать - в своём или в государственном? Полкило взял, на супчик, и хватит.
  Но я тогда сначала, по неопытности, заартачился. Они ещё прибавили. Ну, я немного остыл, да и подумал: куда деваться? Всё равно от них ничего другого не получишь. Наоборот, если бы стал тянуть с исполнением заказа, то сам же мог и пострадать. Назначила бы фирма на моё место другого начальника, тот обо всём бы договорился, а я б остался на бобах. Оно мне надо? Я и согласился. А в то время только так, с помощью бартера, и можно было что-то сделать. Ты - мне, я - тебе. А деньги тогда - только взял в руки, глядь - от них уже половина.
  Но консервы эти я перевёз к себе аккуратно, комар носу не подточит. Своими грузовиками пользоваться не стал, договорился с командованием авиазавода; ну, конечно, тоже за одну услугу. Дали мне начальник завода грузовик, а к нему, чтоб я своих рабочих не привлекал, команду заводских вохровцев. А тем - какая разница, где брать и куда везти? Исполняй приказ, да и всё. А я им ещё и магарыч хороший отвалил. Чем им плохо? Расстались друзьями; они, по-моему, даже ничего и не подумали. Но я им, конечно, сказал, что сюда, на дачу, я этот груз ставлю временно, а уже через три дня отправлю его поездом, по бартеру за стройматериалы. Так что тут, по - моему, чисто.
   Рабочие, правда, сильно недовольны мной остались. Шумели, жаловаться хотели; а - кому жаловаться? На что? По документам - всё правильно; а бартер нигде не учтён. Так что - пошумели, пошумели, да и замолчали. Но я тоже навстречу им пошёл, каждому накинул от себя понемножку. Всю свою зарплату за два месяца отдал, да ещё немножко из прежних запасов. Дал бы и больше, но я ведь тоже денег не печатаю; да и с начальством надо было поделиться, сам бы я это дело не закрыл. Но некоторые из наших работничков, конечно, зуб затаили. И вот, видать, этим летом кто-то из той бригады, что у меня здесь ремонт делала да пристройку строила, всё-таки догадался, почему у меня подвал закрыт. Как-то пронюхал. Что-то где-то узнал. Кому-то стукнул. Вот оно и всё. Я думаю, что только так могло быть. А ты как думаешь? - спросил он у Юрия.
  - Думаю, что ты - негодяй, - сухо сообщил тот ему своё прочувствованное мнение.
  - Да ладно, негодяй! - небрежно отмахнулся от необоснованных обвинений строительный согражданин. - То ты ещё настоящих негодяев не видел. Если б ты не в своей школе работал, где вы детей всяким устаревшим глупостям учите, а оказался на какой-нибудь солидной должности, тогда бы ещё что-то мог понимать и говорить. Сейчас все негодяями стали. И чем выше кресло, тем больший негодяй на нём сидит. И никак мимо этого кресла не проскочишь, всё равно придётся платить и отстёгивать. Вот и приходится крутиться, как всем. А куда денешься, раз в зубчатые колёса попал? Ты лучше скажи: может, какие другие соображения есть? Главное - кто ещё, кроме моих рабочих, может быть наводчиком? А через него и на исполнителей можно выйти. Может, кто-то из местных? Из тех, что тут везде лазят и вынюхивают. Что, нет соображений? - хмуро взглянул согражданин в скептическое и скучное лицо местного консультанта. - Тогда я пошёл дальше, к Олегу. Может, и сейчас что-то подскажет. Не в милицию же, в самом деле, идти. Хотя, в крайнем случае, можно и в милицию обратиться. Сейчас - свобода предпринимательства, никто уже особо не спрашивает, где ты что взял. Купил на продажу, а ещё лучше - себе, про запас; да и всё.
  - Ладно, постой. Всё равно надо воров как-то ловить, - глядя в сторону, скучно промолвил Юрий. - Есть соображения. Первое: ограбили тебя в ночь с субботы на воскресенье. Почему так? Может быть, потому, что знали, что ты посещаешь дачу по субботам? А значит, сможешь узнать об ограблении не раньше чем через неделю, в следующую субботу. Так что наводчиком, или одним из них, является тот, кто знает график посещений тобою дачи. То есть - кто-то из наших дачников. Зато, можешь обрадоваться, подозрения на своих домашних можешь отбросить. Ведь на этот раз ты приехал не в субботу, как обычно, а в воскресенье. Но воры об этом не узнали.
  - Да я и сам не знал, что вчера не поеду. Просто ни с того, ни с сего тоска взяла, решил врезать сто грамм на дорогу, да и увлёкся. А теперь башка болит, в брюхе пучит, только то и соображаю, что похмелиться надо. Ладно, пойду к Олегу, у него на этот счёт всегда соображаловка срабатывает, - угрюмо возразил ограбленный дачник и повернулся, чтобы идти дальше; но вдруг вновь приостановился. - Да! Слушай, у меня к тебе просьба. Надо бы то, что осталось, всё-таки отсюда вывезти. Машину я достану, сейчас созвонюсь с кем надо, а вот помочь при погрузке - разгрузке некому. Своих же рабочих не станешь звать, вмиг растрезвонят про эти несчастные консервы по всему стройуправлению. Может, поможешь? Я заплачу.
  - Ладно. Раз уж в твои зубья попал, - неохотно согласился Юрий.
  - Как машина придёт, я к тебе подбегу, свистну! Пока!- слегка повеселел строитель и возобновил путь к дому Олега, а Юрий потащил свой ощетинившийся ветками энергоресурс на дачный участок Николая.
  4
  Юрий привычно и споро орудовал топором, весело звеневшим от радости любимого дела, а из соседнего домика доносились обрывки неразборчивых речей, перемежаемых глухими звяканьями наполненных жидкостью стаканов.
  Начало темнеть. Из домика Олега вывалился на порог хозяин обворованной дачи и, обернувшись назад, к покинутому собеседнику, слегка заплетавшимся языком, но весьма категорично заявил:
  - Нет. Извини. Больше не пью. Да, ты мне - друг, но дача дороже... рюмки. Рюмку мы с тобой и потом можем выпить, а сейчас мне надо позвонить. Вызову машину, погружусь и поеду. Так что, - качнулся он в другую сторону и стал одною ногой на землю, - извини. Надо идти.
  Волевой мужчина решительно свернул за угол дома и, почти не качаясь, затопал к калитке. Вслед за ним из дома вывалился неугомонный адвокат зелёного змия. Олег тщательно запер дверь дома и с возгласом
  - Дружище, подожди! Я с тобой! - устремился вслед за непокорным гостем.
  Двое признанных и не устававших признаваться в своих чувствах друзей неспешно, по то расходившимся, то вновь сближавшимся траекториям затопали к домику дачной администрации. Юрий, собрав очередную охапку нарубленных дров, понёс её к уже разожжённой печке.
  Подкормив хорошенько печку, он отправился за следующей охапкой. По главной аллее, теперь уже от домика администрации, топала та же пара строителей своего сегодняшнего будущего.
  - Нет, к тебе не пойду, - нетрезвым, но очень твёрдым голосом говорил действующий прораб. - Мне надо дачу сторожить. И ждать, когда Петька приедет.
  - Да не приедет Петька. Я его лучше тебя знаю, - убеждал его хотя уже и бывший, но более знающий и опытный прораб. - Ты что, не слышал его голос? Он же - пьяный. А пьяного его жена никуда не отпустит. Потому что он сразу или по бабам пойдёт, или в гараж, добрать до нормы. Пойдём лучше и мы ещё по рюмке выпьем. А если Петька приедет, пойдём к тебе. Всё равно он мимо моей аллеи не проедет. А мы сядем у окна и сразу его машину увидим.
  - Нет. У тебя света нет. А у меня - есть. Лучше пойдём ко мне, будешь помогать мне сторожить.
  - Хорошо. Тогда ты иди к себе, а я пойду домой и поищу ещё одну бутылочку. Как найду, приду к тебе, и начнём сторожить.
  Новый прораб, согласно кивнув головой, потопал по главной аллее, а опытный свернул на боковую аллею и широкими размашистыми шагами устремился к своему домику.
  Выскочил Олег с территории усадьбы на аллею через удивительно короткое время. Из бокового кармана его повседневного всесезонного пальто, словно из замусоленной и чёрной норы, с бесстыжей нахальностью выглядывала бутылка змеино-зелёного цвета, пока что - в смирительной кепке цвета белой горячки. Заметив нелюбимого соседа, заносившего на дачу Изяслав Ивановича последнюю, самую огромную охапку дров, Олег словно бы утратил только что бурлившую в нём прыть и неспешно, с задумчивыми остановками, заплетая ногами и заметно покачиваясь, побрёл к главной аллее.
  Юрий усмехнулся; по внешнему виду и экипировке Олега можно было легко предположить, что, если машина, заказанная молодым прорабом, даже и приедет, то погрузка с разгрузкой всё равно вряд ли состоятся. Войдя в дом, он принялся спокойно чистить картошку. После содержательного, хотя и постного ужина он остро почувствовал, что за предыдущие суматошные ночи у него создался дефицит сна, и, недолго размышляя, улёгся спать.
  Ему, а ещё больше - дикой птичьей живности, в ту ночь повезло: выстрелов на лимане не было.
  5
  Между тем прорабы, воссоединившись на даче более молодого из коллег, активно разрабатывали рабочие варианты наилучшего совмещения трёх ответственных функций: культурного отдыха, охранного дежурства и утомительного ожидания приезда машины.
   Начали они, разумеется, с культурного отдыха. С этим получалось хорошо: кепочку с головы бутылки умело сорвал опытный прораб, банку мясных консервов квалифицированно вскрыл его способный ученик, культурному призыву "Ну, вздрогнем!" коллеги подчинялись охотно и дружно, и лишь в краткие периода отдыха между вздрагиваниями позволяли себе кое-какие малокультурные речи и слова.
  Со вторым пунктом программы, с охранным дежурством, проблем было больше. Дров либо каких-то других средств, способных сделать процесс ожидания более тёплым и комфортным, в доме и в целом на даче не имелось. Отчего, несмотря на интенсивное употребление горячительных выделений зелёного змия, обоим коллегам очень скоро сделалось очень холодно. А более молодой коллега, по какой-то из этих причин, заметно позеленел лицом.
  А уж с третьим пунктом, с утомительным ожиданием машины, и вообще было - хуже некуда. Утомительное ожидание наличествовало; а вот машина непозволительно долго отсутствовала. После того, как это механическое устройство - подетально, а его бездушный водитель - почленно были обруганы за своё мерзостно - холодное отношение к взятым на себя обязательствам, прорабы решили, что напряжение стало чересчур велико, и пришло время излить его через посредство электронного средства связи.
  Решив так, они по молниеподобному маршруту, но с куда меньшей, чем у молнии, скоростью отправились к домику администрации. Удивительно удачно попав в цель, громко постучали в запертую изнутри дверь. Сторож, не открывая двери, сообщил им, что сразу после их ухода позвонил какой-то пьяный идиот и сказал, что машина на сегодня сломалась, а починится только к утру, часам к десяти. И то - если заказчик оплатит произведённый ремонт. На гневный вопрос молодого прораба, почему же сторож не пришёл к ним на дачу и не сообщил о звонке, тот возразил, что он - на дежурстве и не может оставлять пост. А затем, для большей убедительности в своей правоте, добавил: "И вообще - нечего тут пьяным шататься. Идите спать и мне не мешайте".
  Молодой прораб попытался было возражать, но более опытный сказал, что надо послушаться пожилого умного человека. И предложил отправиться не на обворованную дачу, а к нему. Мол, гораздо удобнее отдыхать в тепле, а в промежутках между приёмами отдыха можно будет прогуляться на охраняемый объект, чтобы убедиться, что там всё в порядке. А там, конечно же, всё будет в порядке. Ну не такие же воры дураки, чтобы переться туда, где их может ждать засада. Нужно только дать им это понять.
   Так что решение, продолжал убеждать Олег, должно быть таким: сейчас оба друга пойдут на обворованную дачу, там Олег пройдёт по всему дому и везде включит свет. Воры же знают, что прошлой ночью свет не горел? Знают. И, как только они увидят свет, сразу же всё поймут, испугаются и пустятся наутёк.
  А пока Олег будет заниматься светом, его друг достанет из подвала ещё парочку консервных банок. Нет, лучше - четыре банки. Или пять. Желательно, чтоб не со свининой, а с говядиной. Всё-таки Олег - человек пожилой, а в свинине слишком много холестерина. С этой закуской они отправятся на дачу Олега. Там есть уголь для печки, масло для каганца и бутылочка для застолья. Вначале они немного согреются - по полстаканчика, не больше, - потом растопят печку и сядут за стол, чтобы по очереди дежурить до утра. Как только тот, кто дежурит, заметит что-то подозрительное, то вмиг разбудит другого, они вместе побегут на объект и, если кого-то там застанут, то такого всем дадут, что мало никому не покажется. Хотя лично Олег уверен, что давать не придётся, ночь пройдёт тихо и гладко. Утром оба друга нормально проснутся, нормально опохмелятся, пойдут в домик администрации и нормально, в рабочее время договорятся с какой-нибудь организацией насчёт машины и грузчиков.
  Изрядно продрогший друг Олега, услышав о печке и водке, сопротивлялся недолго; и вскоре каганец, стоявший на окне Олеговой дачи, посвечивал волнующимся язычком своего пламени в беспроглядную ночь окружающего дачного пространства.
  6
  Молодой прораб, к его чести, не забывал в течение всей ночи, что он остался здесь не для того, чтобы водку пить, а чтобы охранять от воров свою дачу; и то и дело порывался куда-то идти, кого-то пугать, что-то спасать. Но как-то само собой так получалось, что у Олега именно к этому моменту созревал очередной важный тост. Длинная, монотонная и душещипательная речь опытного мастера застолья расслабляла нервы и мышцы, принятая после тоста стопка заливала огонь в груди и пригашивала свет в очах, а аппетитная закуска, упавшая в только что продезинфицированный желудок, чудесным образом превращалась в сытую лень и порождала сонливость.
  Но вот обворованному дачнику показалось, что откуда-то, предположительно - со стороны его страдалицы - дачурки, донёсся звук удара металлом об металл. Он резко вскочил и, кое-как накинув куртку, помчался на выручку. Вслед за ним, столь же спешно, выскочил и Олег; и вскоре, благодаря тому, что его молодой коллега сменил тактику и вместо лихой атаки начал осторожно и неслышно, по-разведчицки, подкрадываться к своей даче, догнал своего друга, обнял и успокоил.
  Первым делом он справедливо и мудро указал, что с неба сыплет лёгкий снежок, а на аллее, у входа на дачный участок его друга, - ни следа. А что это означает? Что в дачу никто не заходил. Ещё: свет внутри дома горит, а в доме никого не видно. Значит, всё хорошо, всё спокойно. Если даже что-то где-то и стукнуло, то стукнуло оно в совсем другом месте. Ночь-то тихая, далеко слышно, и по звуку ничего не определишь. Зачем же, в таком случае, тут натаптывать? Да ещё из-за этого неодетым мёрзнуть? Лучше, как делают пограничники, оставить следовую полосу нетронутой, а самим отправиться обратно.
  Молодому прорабу стало стыдно, что из-за него мучается и гибнет его пожилой товарищ, и они вернулись к прерванным занятиям.
  Держался за столом Олег недолго. Путешествие по морозу его сильно подкосило, и он, хотя и, сразу же по возвращению, принял согревающие две стопки, почувствовал себя очень плохо. Едва успев закусить, он вдруг пожаловался на ужасную усталость и смертельную слабость, после чего неловко опустился со стула и стал в молитвенную позу на колени. Но молиться он не стал, а пополз на коленях к расстеленному около печки матрасу, свалился на него и то ли безнадёжно потерял сознание, то ли беспробудно уснул. А его молодой компаньон, в строгом соответствии с принятым ранее принципиальным соглашением, остался на боевом дежурстве.
  Через какое-то время он почувствовал, что и сам начинает засыпать. И, чтобы развеяться, решил подышать свежим воздухом. А поскольку самый свежий и приятный воздух, как всем известно, в краю родном, он тихо и неспешно отправился на свой край посёлка, к оставленной им дачурке.
  Остановившись метров за двадцать до своей калитки, он взглянул на прилегавший к калитке участок главной аллеи, освещённый светом из окон его дачи. Было очень похоже на то, что свежевыпавший снежок по-прежнему сияет нетоптаной красотой; но абсолютно точно удостовериться в этом мешали какие-то тёмные расплывчатые пятна, что безостановочно бродили по снегу и не давали свету от лампочки и, соответственно, наблюдающему взгляду достаточно долго сконцентрироваться на каком-то одном месте.
  Он с недоумением взглянул на светившую в комнате лампочку; и увидел, что по комнате снуют какие-то посторонние мужчины, передающие друг другу ящики с тушёнкой. Затем дверь его дачи открылась, двое мужчин поочерёдно вынесли и поставили за порог две тачки, доверху гружёные ящиками. Каждый из этих мужчин впрягся в какую-то из тачек, и они, один за другим, быстро покатили прочь свою добычу; но - не через входную калитку, а куда-то вглубь дачного участка. А оставшиеся в доме мужчины продолжали перетаскивать ящики, стоявшие рядом с открытым люком, ближе ко входной двери.
  Обворовываемому на его же глазах дачнику захотелось кричать и звать на помощь; но он вовремя сообразил, что если на его призывы кто-то к нему и прибежит, то только сами воры. Идти в одиночку на абордаж собственного дома он также не решился, а, недолго рассуждая, развернулся и настолько быстро, насколько это позволяли дрожавшие от страха ноги и кружившаяся от алкоголя голова, побежал к арендуемому Юрием домику. Едва он сделал несколько шагов, как из-за забора его собственной дачи раздался полупьяный полусонный голос:
  -Стой! Ты кто? Ты куды?
  Но дачник только прибавил скорости удаления от своей недвижимой и движимой собственности. Вскоре за его спиной добавилось вылетавшего на аллею света; это во всю ширь распахнулась входная дверь. А одновременно послышался суматошный выкрик:
  - Ребяты, атас!
  7
  Подбежав к даче, где проживал Юрий, прораб дёрнул входную калитку; та покорно отворилась. "Стоп, - подумал он. - Что за чепуха? Этот мужик и в самом деле ждёт, когда я позову его на погрузку? Или он - уже там, у меня на даче?"
  Дачник - неудачник внимательно взглянул на ведущую к дому дорожку: следов ног на припорошившем её снегу не было. Подбежав к окошку, он торопливо постучал в окно.
  - Кто там? - раздался сонный отклик.
  - Это - я! У меня на даче - воры!
  - Одеваюсь и выхожу. А ты пока беги к сторожу, вызывай милицию.
  - Да какая милиция? Как я им буду объяснять, откуда у меня это всё?
  - Там уже не всё. Так что объяснять придётся мало, а то и нечего.
  Когда прораб возвращался от домика администрации, Юрий переминался на пересечении аллей.
  - Ну, что будем делать? - спросил прораб. Вид у него был нетрезвый и очень растерянный.
  - Пойдём к тебе на дачу, - ответил Юрий, пытаясь на ходу застегнуть натянутую навыворот рубашку. Вид у него был сонный и очень растрёпанный.
  - А мы с ними справимся? Там их много.
  - Ты так страшно орал на сторожа "Вызывай милицию, урод", что там вряд ли кто-то остался.
  Внимательно вглядываясь в ночные тени, они приблизились к обворованной даче. Дверь домика была открыта настежь, но калитка ограды по-прежнему заперта на замок. Хозяин достал ключ, отпер замок, и они вошли во двор. На пятачке возле входной двери было множество следов от ступней ног и колёс тачек, оттуда следы вели вглубь участка.
  - Может, попробуем кого-нибудь догнать? - с внезапно проснувшимся азартом воскликнул хозяин дачи, устремляясь наискосок к натоптанной через участок дорожке.
  - Стой, не затаптывай следы. Пойди лучше в дом, только тоже сильно не топчись, и внимательнее посмотри, сколько чего у тебя осталось. Хоть будешь знать, что ментам говорить. А я пройдусь по главной аллее, в обход, гляну, куда следы ведут.
  На протяжении участков двух соседних дач, выходивших фасадом на главную аллею, не было ни следа. Появились на главной аллее многочисленные отпечатки следов ног и колёс после её пересечения с боковой аллеей, а дальше уж они натоптанной и накатанной полосой устремлялись к дальнему концу аллеи, в сторону участка "полифема".
  На боковую аллею поток следов выливался из калитки участка, соседствующего с участком обворованной дачи. Основной поток, миновав узкий шлюз калитки, резко сворачивал вправо, в сторону главной аллеи, и лишь следы трёх пар торопливых ног уходили влево от калитки, направляясь вниз, к берегу лимана. Юрий, решив временно пренебречь малым, помчался по главной аллее. Не успел он пробежать и двадцати метров, как возле автотрассы, на бугре близ участка электрика Семёна, взвыл мотор, послышался стук и скрежет придорожных камней, отбрасываемых бешено завращавшимися колёсами. Невидимый грузовик, не включая габаритных огней и фар, круто вывернул с площадки на верху бугра к автотрассе и помчался в сторону города.
  Когда Юрий поднялся на покинутую грузовиком стоянку, там не было никого и ничего, кроме разорванного ящика со знакомой надписью "Мясные консервы". В углу ящика лежала оставленная в спешке консервная банка. "О, трофей", - усмехнулся Юрий; но к банке даже не прикоснулся, а быстро пошёл обратно.
  Вскоре он увидел, что на другом конце аллеи, въехав на территорию посёлка через главные ворота, появилась какая-то машина. Свет фар этой машины слепил ему глаза, увидеть и понять, что это за машина и каков её тип, он не мог; было лишь ясно, что это - не грузовик. Возле обворованной дачи машина остановилась, выключила фары, и стало понятно, что это - обычный милицейский "газик". Юрий слегка растерялся: встречи с милицией он никак не ожидал, и перспектива фиксации в милицейском протоколе совсем не входила в его планы. Но было уже поздно; он уже был невдалеке от места преступления, сидевшие в машине люди наверняка, в свете фар, его внимательно рассмотрели, и попытка избежать контакта лишь вызвала бы дополнительные подозрения.
  Из кабины "газика" вышло двое: высокий, плечистый, подтянутый старший лейтенант, со спокойным внимательным взглядом голубых глаз на славянском лице, и чуть ниже его ростом худощавый юный младший лейтенант с ярко выраженной восточной внешностью. "Теперь понятно, почему они приехали, - взглянув на расплывшееся счастливой улыбкой лицо младшего лейтенанта, подумал Юрий. - Ребята ещё не наигрались в сыщиков, не наелись милицейской романтикой. Неужто и эти двое когда-то объедятся ею до полной потери человеческого облика, поскучнеют, освирепеют и сделаются такими же "прагматиками", как обслуга отрядненского "воронка"?
  - Ну, что тут у вас произошло? Много пропало? - взглянув на подходившего Юрия, негромким, монотонным и спокойным голосом спросил старший лейтенант.
  - Не знаю, я даже в дом не заходил, - поторопился Юрий отказаться от предлагаемой ему роли официального свидетеля. - Только следы на аллее и видел; и то - после того, как хозяин меня из постели поднял.
  Затем он рассказал милиционерам об итогах только что произведённого им похода к автотрассе, к месту былой стоянки подозрительного грузовика.
  - Ага. А мы только что, на переезде, с одним грузовиком разминулись. Мчался через рельсы, как бешеный. Я, на всякий случай, его номера запомнил. Вы пока побеседуйте, а я звякну, чтоб объявили розыск, - сказал старший лейтенант и, не закрывая за собой дверцу, вернулся на кресло водителя.
  - Что ещё видели? - с азартным нетерпением спросил младший лейтенант.
  - Судя по следам, три человека пошли к лиману. Следы чёткие. Может, стоит попытаться догнать?
  - Ну что, я побежал? - повернувшись к своему начальнику, скороговоркой спросил младший лейтенант; и нетерпеливо затоптался на месте.
  - Один? Против троих? - не отрывая уха от телефонной трубки, снисходительно, словно на непоседливого и неразумного мальчишку, взглянул на него более старший и опытный товарищ.
  - Как - один? Вдвоём! - хлопнул младший лейтенант по кобуре пистолета.
  - А почему ты думаешь, что у них такого же нет? Недавно, как раз в этом кооперативе...
  - А я могу помочь, - сообразив, что это - его единственный шанс не попасть в протокол, торопливо ввернулся в их разговор Юрий. - Я тут все ходы знаю. Мы их быстро...
  - Бегите, - махнул на них рукой старший лейтенант.
  8
  Младший лейтенант милиции и примкнувший к нему капитан авиации в запасе начали свой маршрут с самого начала - от выхода из обворованного дома. Следуя по проложенной ворами тропе, через свежий пролом в ограде они перешли на соседний участок. Признаков того, что кто-то из воров сошёл на этом этапе с дистанции, не было. Выскочив со второго участка на боковую аллею, сборная команда сыщиков быстро зашагала вдоль ведущих к лиману следов.
  Достигнув берега лимана, цепочка следов повернула вправо и запетляла по узкой кривой тропке в промежутке между берегом и дачными посёлками. Хозяева ближайших к лиману дач, в полном соответствии с духом и смыслом происходивших в стране перемен, уже переставили ограды своих участков чуть ли ни вплотную к лиману, тем самым захватив всю санитарную полосу лимана в своё личное владение. На тропку же остались никому не приглянувшиеся неудобья, в основном - колдобины с наваленным туда строительным мусором либо заболоченные, поросшие камышом прогалины К тому же тропка во многих местах обледенела, так что идти по ней было довольно-таки неудобно.
  Но сыщики не только не снижали темп, но, наоборот, перешли с ходьбы на бег; по некоторым признакам, члены преследуемой ими тройки заметно устали, к тому же, возможно, успокоились, и шли всё медленнее и медленнее. На одном из крутых и скользких поворотов тропки остался след падения человека. В другом месте снег, на площади около одного - двух квадратных метров, был заметно притоптан, а рядом с этим стоячим бивуаком виднелись два прямоугольных отпечатка, что означало: двое преступников несли с собой довольно тяжёлые ящики с тушёнкой, и лишь третий шёл налегке. Кроме заметных следов, младший лейтенант обнаружил два свежих окурка. Окурок от сигареты "Прима" валялся невдалеке от места этого бивуака, а вот второй, от папиросы "Герцеговина Флор", был аккуратно закопан в затоптанный снег; и Юрию оставалось только удивляться, как юный лейтенантик об этом догадался, и как он место данного захоронения обнаружил.
  Тем временем мелкий колючий снежок усиливался, но небо постепенно светлело: начиналось пасмурное зимнее утро. Это было удачным стечением обстоятельств для тройки воров. Снег быстро их засыпал следы, а у воров появился шанс смешаться с добропорядочными гражданами - "жаворонками". Но и у сыщиков увеличился обзор. Вскоре, у низенького перелаза через деревянную оградку между двумя соседними посёлками, опять обнаружились дополнительные одни следы деятельности преследуемых преступников. Близ дорожки имелись отпечатки двух картонных коробок; а следы от дорожки пошли к выросшим в лимане камышам. Там, где оставившие эти следы ноги топтались на свежем, но довольно прочном прибрежном льду, остались торчать острые пенёчки только что срезанных камышей, числом около двадцати. А сразу за местом перелаза следов ног уже не было видно; на тропинке чётко отпечатался только один след - протянутых по снегу камышей.
  Широкий полосатый след тянулся до последней из выходивших к лиману аллей данного посёлка. Там он разделился надвое: один свернул влево, в заросли лиманного камыша, второй, вплотную к дачным оградам левой стороны аллеи, пошёл вправо. Пара сыщиков метнулась обследовать второй вариант. Шероховатый полосатый след вошёл во двор третьей от лимана дачи и повёл к порогу входной двери неказистого дачного домика. Рядом с порогом лежала небрежно отброшенная связка из шести-семи обтрёпанных и потёртых камышин.
  - Никого там нету. За дураков нас считают, - приостановившись у двери, ухмыльнулся младший лейтенант, показывая своему спутнику на припорошённую снегом щель между дверью и дверной коробкой; и, весьма довольно улыбнувшись, похвастался: - Я так и думал. Камыш здесь тянули два раза: сначала - сюда, потом - обратно.
  Во время возвращения на прежнюю тропу младший лейтенант охотно делился своими соображениями.
  - Через камыш они тоже не пошли. След к лиману тоже прометён туда и обратно. Просто они хотят, чтобы мы подольше их искали. Да только не учли, что весь снег на верхушках камыша остался. Мы бы по голым верхушкам камыша, и отсюда увидели, куда они пошли. На самом деле... - задумался он, приостановившись и опёршись правой рукой о невысокий, но плотный заборчик против собак, огораживавший недавно захваченную территорию прилиманной санитарной зоны, -... пошли они вот сюда, - показал он рукой внутрь огороженной территории.
  Юрий, наклонившись головой через забор, взглянул: вдоль другого участка того же забора, перпендикулярного к этому участку и шедшему вдоль лимана, виднелась узкая полоса старательно прометённого снега.
  -Ага. Так я и думал: прыжок в сторону. Значит, зайкина лёжка где-то рядом, - азартно произнёс младший лейтенант, и сказал Юрию: - Идите по дорожке, там удобнее. А я по их следам пойду. Вдруг они ещё какой фортель выбросили.
  Они устремились по двум параллельным маршрутам к границе с очередным дачным посёлком. Между тем снегопад и порывистый ветер ещё более усилились, быстро засыпая и заметая оставленные ворами следы. Встретились оба сыщика уже на территории следующего дачного посёлка, куда каждый из них проник по отдельному пролому в разделявшей два посёлка ограде. Внутри свежего пролома, по которому прошёл младший лейтенант, лежала брошенная ворами связка камыша, а от пролома, вглубь открывшейся аллеи, вели довольно свежие и уже знакомые следы трёх пар ног.
  Навстречу к сыщикам, с верха аллеи по направлении к лиману, деловито трусило стадо коз, числом около пятнадцати. Сзади них, с негромкими покрикиваниями "Гей, гей!", шла, с тряпичным кнутиком в руках, полноватая симпатичная женщина возрастом под тридцать.
  - Да они ж нам все следы затоптали! - с ужасом воскликнул младший лейтенант и, бросившись вперёд, негромко, но с большим чувством закричал женщине:
  - Остановите их!
  - А чего это ради? - недоумённо подняла брови женщина; и протестующее взмахнула кнутиком. - И не подумаю. Вам что, сухого камыша жалко? Не волнуйтесь, никому он не нужен. А кому нужен, для тех весной новый нарастёт.
  - Остановите, я вам потом объясню, зачем! - взмолился милиционер; и бросился навстречу стаду с широко распахнутыми, загораживавшими дорогу руками. Но в итоге вышло только хуже: козёл - предводитель стада, а вслед за ним и три старых козы стали наступать на него с агрессивно наклонёнными вперёд рогами, а остальные козы, испуганно блея и высоко взбрыкивая задними ногами, бросились врассыпную. При этом каждая из коз норовила прорваться мимо новоявленного стража порядка к заветной и, благодаря наступившим холодам, ставшей достижимою цели - сухим листьям торчавшего из льда камыша.
  В результате не только узкая центральная колея, но и всё ближайшее пространство аллеи, на всю её ширину, от забора до забора, оказалось истоптанным острыми козьими копытцами.
  - Ой... Вы же нам все следы затоптали... - простонал молодой следопыт.
  - Следы? Какие следы? - удивилась женщина.
  - Следы воров. В соседнем кооперативе дачу ограбили. Вы не видели, никто по аллее не шёл?
  - Опять ограбили? Вот гады! - ахнула женщина. - Что ж сразу не объяснили? Нет, никто не попадался. Может, Иван Антоныч видел, вон с той дачи, он там дорожку подметает. Он тоже в милиции работал, так что, если видел, всё расскажет. Антоныч! - оборачиваясь влево, выкрикнула женщина. - О, уже ушёл. Антоныч! Выйди на минутку! Вот пень глухой. А вы зайдите к нему во двор, да и спросите, - обернулась она опять к милиционеру. - Не бойтесь, у него собаки нет.
  Младший лейтенант направился к указанному женщиной двору. Пространство перед входной калиткой и половина длины дорожки от калитки к дому были тщательно подметены, на оставшейся части дорожки виднелся только след от торопливо протащенной метлы.
  Не успел милиционер открыть рот, как из угла дома выглянул плотного сложения мужчина возрастом под пятьдесят, с добродушным выражением лица и внимательным взглядом настороженных серых глазок, и громко воскликнул:
  - О, коллега! Младший майор! Привет от майора в запасе. Чего хотел? Подожди, сейчас ближе подойду, а то плохо слышу. Последствия контузии. Ну, рассказывай.
  - Дачу обворовали в соседнем кооперативе, идём по следу. Вы не видели, никто по аллее не проходил? - спросил "младший майор" майора в отставке.
  - Да я только что проснулся, и сразу на двор вышел, снег отгрести, так что... Хотя... как только я вышел, наверху, в конце аллеи, кто-то шёл. Вроде как трое человек. Но рассмотреть их я не успел, они свернули на главную аллею. Даже не заметил, в какую сторону. Если б я знал, что надо проследить... А то ж - скорей за метлу...
  - Может быть, кто-то другой из живущих в вашем доме их видел? Хотя бы из окошка?
  - Да некому. Я один живу.
  - А мне показалось, что-то в доме стукнуло.
  - Да это кот. Такой паскудник; как только я из дома, он сразу - по столу лазить. Шас пойду ему задам.
  - Точно - кот?. А то, может, пока мы здесь разговариваем, воры в дом залезли. Давайте, пока я здесь, на всякий случай посмотрим? А то вдруг, как только мы уйдём, а с вами - несчастье.
  - Да ну. Что им у меня брать. Кот это. Так что - извини, коллега.
  - Это Вы извините, что от дела отвлекли, - улыбнулся младший лейтенант. - Только - ещё одна просьба. Сигареткой на дорожку не угостите? Как коллега коллегу.
  - Я сигареты не курю. Папиросу - пожалуйста, могу принести.
  - Мне всё равно, - обрадованно улыбнулся молодой следопыт. - Пожалуйста. Если Вам не трудно. Хоть и неудобно заслуженного человека из-за такой ерунды гонять, но - уже невмоготу.
  Дачник заспешил в дом, и вскоре вернулся с наполовину опустошённой пачкой папирос "Казбек".
  - Прикурить чем найдётся?
  - Спасибо, найдётся. Наверх поднимемся, там и закурю, а то уже и без того запыхался. Ну, до свидания! Спасибо за угощение и помощь!
  Дачник пошёл к своему дому, а двое сыщиков, внимательно всматриваясь в дорогу и выходившие к аллее дачные дорожки, зашагали вверх по аллее.
  - Ничего уже у нас не выйдет, - остановившись метров через тридцать пути, огорчённо сказал младший лейтенант. - Вон какой снег повалил. Какие тут следы. Пойду обратно.
  - А я всё-таки пробегусь за теми тремя, которых видел майор. Вдруг они с коробками, - предложил Юрий, и пояснил: - Всё равно мне на работу пора идти. А всё, что я знаю, вам хозяин обворованной дачи может рассказать. Единственное - мне кажется, стоило бы выяснить, зачем Олег, бывший коллега обворованного, ходил вчера вечером к дачному сторожу после того, как они сходили туда вдвоём с хозяином.
  - Хорошо, узнаем. А Вы, если курите, возьмите у меня папиросу, - показал младший лейтенант зажатое в кулаке зелье. - А то выкидывать вроде бы неудобно.
  - Я не курю, - ответил Юрий; и с удивлением спросил: - А Вы что, тоже не курите?
  - Терпеть не могу. Просто следы ботинок этого майора очень похожи на те, за которыми мы шли, - с хитринкой усмехнулся младший лейтенант. - К тому же он папиросы курит; а это - уже редкость. Надо было выяснить, какой марки у него у него папиросы. Оказалось, что - другой. А жа-аль... Какой-то он скольковатый... Ладно, проехали; некогда ковыряться, бежать надо, а то начальник ворчать будет. До свидания. Но если что - обращайтесь! Поможем по-свойски!
  9
  Людей, несущих коробки тушёнки, Юрий, на своём дальнейшем пути, не увидел, и расспросы встретившихся ему по дороге дачников также ничего не дали. Но преступление, стараниями двух молодых милиционеров, было в тот же день раскрыто.
  Младший лейтенант, вернувшись в дачный посёлок после неудачной погони, позвонил на телефонную станцию и узнал, что прошлой ночью с телефонного аппарата, установленного в домике дачной администрации, было произведено три звонка в город. Последний из них - на номер "02"; а два предыдущих - на номер телефона, принадлежащего гражданину Шпилько. Сразу же был выяснен адрес, по которому проживал упомянутый гражданин, а заодно и род его занятий: охранник Евпаторийских авиамастерских.
  Затем милиционер побеседовал с дачным сторожем, и тот сообщил интересные подробности состоявшихся переговоров.
  По словам сторожа, во время первых переговоров возле телефона находилось два человека: обворованный дачник и сопровождавший его Олег. Говорил по телефону только более молодой из двух друзей - собутыльников. В начале разговора он попросил абонента позвать к телефону "соседа Петю", а потом долго уговаривал этого Петю приехать на грузовике к нему на дачу, чтобы перевезти оттуда кое-какие вещи; и обещал за это хорошо заплатить. Петя, вроде бы, согласился. Друзья ушли, но через несколько минут опять пришёл Олег, теперь уже - один, но нахальный - за двоих. Он, даже не попросив разрешения позвонить, наглым тоном заявил сторожу, что ему нужно покалякать кое о чём по секрету, с тем намёком, чтобы сторож покинул своё законное рабочее место и вышел во двор. Но тот, сочтя эту просьбу неприемлемой для своего высокого официального статуса и удобного лежачего положения, покинуть рабочий пост отказался, но пообещал ничего не слушать, потому что ему чужие секреты неинтересны. И невольно всё услышал.
  Говорил Олег уже не с Петей, а с каким-то типом по фамилии Шплинт, и никаких секретов тому не сообщал, а просто успокаивал. Мол, зря не волнуйтесь, и даже не переживайте; сделаем, как договаривались, у меня всё на мази и под контролем. А под конец Олег, так же, как и его друг, сказал, что за труды будет заплачено. А может, немножко иначе: труды окупятся. Но главное, что этот Шплинт, вроде бы, опять согласился.
  Как только Олег ушёл, позвонил человек, назвавшийся Петей, и сказал, что машина поломалась, выехать на ней он не может, и попросил передать эти новости новому прорабу. И ещё повторил: передать эту новость нужно не старому прорабу, а непременно новому.
  Следующий звонок, в милицию, сделал уже сам сторож, по требованию окончательно обворованного и совершенно взбеленившегося, потерявшего всякую культуру "нового" прораба.
  С получением этих сведений расследование покатилось как по маслу. А если без "как", то - по снежному насту, по которому два молодых милиционера покатили на своём "газике" к месту проживания вышеупомянутого гражданина Шпилько. На звонок в интересовавшую их дверь отреагировала старушка из соседней квартиры, сообщившая им, что её соседи, этот и из квартиры напротив, наверняка опять в гараже; и объяснила, как туда добраться. Гражданина Шпилько там не оказалось, зато именно там оказался грузовик с украденными на даче предметами, перегрузкой которых в частный гараж занималось трое мужчин, в том числе - водитель по имени Петя. Все они, включая их механического пособника, грузовик, были немедленно доставлены в отделение милиции.
  В отделении все задержанные, хотя и под разными предлогами, упорно отрицали любую инкриминируемую им вину; но вскоре, и ещё более дружно, с криками и воплями, не только сознались в преступлении, но и выложили всю подноготную об этом деянии. Причём первым делом заявили о том, что организатором и главным виновником преступления является не кто иной, как отсутствующий здесь гражданин Шпилько.
  Достичь такого удивительного эффекта удалось довольно простым способом. Старший лейтенант "проговорился", что гражданина Шпилько нет на допросе только потому, что он препровождён в больницу для производства срочной операции. Мол, поскользнулся старый алкаш на скользкой воровской дорожке, упал возле лимана и сломал ногу. Годы уже не те, чтобы от молодых тренированных оперов драпать. Хорошо хоть, что сразу признался, где грузовик и ворованное добро; а то б так и помер на льду, как раненный лебедь.
  После этого сообщения подозреваемые с необычайной страстностью вступились за честь всех лебедей мира. А попутно рассказали, что весной прошедшего года гражданин Шпилько, по кличке Шплинт, был в составе той бригады грузчиков, что привозила ящики с консервами на дачу предприимчивого прораба. Во время одной из застольных встреч с Олегом Шплинт получил от последнего информацию о том, что привезённый на дачу груз никуда не уезжал, но... можно было бы сделать так, чтобы уехал...
  Все задержанные отправились в камеру, а на гражданина Шпилько была устроена засада в его квартире. Куда он к вечеру и явился в состоянии глубокой алкогольной контузии, абсолютно исключавшей любую возможность проведения допроса. Но допрашивать его не имело особого смысла, потому что к тому моменту вся его подноготная была раскрыта его подельниками; в том числе и Олегом.
  Олег, во время своих задушевных бесед со следователями, с полною искренностью утверждал, что его участие в данном деле являлось вовсе не преступлением, но попыткой восстановить попранную справедливость; и в подтверждение своих слов изложил полную историю строительства цеха на мясокомбинате.
  Начинал это строительство и практически довёл его до конца Олег. Он же, сам, лично, выторговал у директора и главного бухгалтера мясокомбината доплату консервами. Но ему, на день его же рождения, руководство родной строительной фирмы сделало фирменную подлянку: выпроводило на пенсию, дабы, тем самым, отскрестись от заведённого на него подложного дела с нарушениями в строительстве дачной ограды. Как будто раньше никто никогда никаких нарушений не делал. Олегу торжественно вручили пенсионное удостоверение и веник цветов, а вместо него, на должность начальника строительства цеха, назначили его прыткого и нахального заместителя. А тот сразу же перевёл все стрелки на себя и захапал выторгованные Олегом консервы. А ведь Олегу, с его больным желудком и расстроенными нервами, так полезен мясной бульончик. А этот наглый выскочка с ним даже не поделился. А ведь сколько вместе попили! Ведь только благодаря этому бестолочь и поднялся в его заместители! Как было такого не наказать? Как не поучить его уму - разуму?
  Вскоре все пойманные воры предстали перед судом и были осуждены; хотя и на небольшие сроки. Государство-то стремительно беднело, ему было не по карману кормить мелких преступников за свой счёт, надо было уделять средства и внимание делу зарождения класса крупных дельцов. Тем не менее из всех осуждённых условный срок получил только Олег. Но он и этим был крайне недоволен, требуя на суде, чтобы вместе с ним дали срок, и не условный, а длительный и строгий, настоящему вору - его бывшему заместителю, фигурировавшему на процессе в качестве истца.
  Но если быть объективным, истец пострадал гораздо больше проклинавшего его ответчика. Во-первых, он, следуя гуманным призывам прокурора, взывавшего к его совести и чувству самосохранения, вынужден был отдать все изъятые у воров консервы на благотворительные цели. К сожалению, сам он так и не понял, в чью пользу подписал поданные ему бумаги; кажется, в пользу детского садика. Помнит лишь, что в одной из бумаг мелькнули слова "временного содержания".
  Да и по работе истцу туго пришлось. С тех пор он так ни разу и не попал в начальники хоть какого-нибудь строительства, а через пару лет вынужденно влился в армию безработных.
  Пострадали, хотя и не впрямую, и мясокомбинатовские руководители. Вскоре после окончания судебного процесса они были переброшены с мясокомбината на другие, не столь добычливые посты, да там и законсервированы. Из-за чего пострадал и мясокомбинат, на котором началось смутное время безвластия и всеобщего воровства, приведшее, в конце концов, это некогда могучее предприятие к полному краху.
  К числу пострадавших можно отнести и дачного сторожа, уволенного из тёплой сторожки ввиду повторного ненадлежащего исполнения своих обязанностей (первый раз он провинился во время пожара на даче электрика).
  Несмотря на довольно большое число впрямую наказанных и косвенно пострадавших, двое основных фигурантов остались неизвестными и не пойманными. Шплинт хотя и признался, что из обворованной дачи он ушёл с двумя подельниками, но назвать их отказался. Так же поступили и остальные члены воровской шайки; почему, в общем-то, и получили реальные сроки. Но с того времени в дачных посёлках ночные грабежи, кроме мелких неквалифицированных краж, прекратились. Что свидетельствовало: воры боятся, воры затаились; а значит, морально и материально страдают.
  И только один человек, из числа задействованных в данном происшествии гражданских лиц, никак не пострадал; хотя конкретно ничего и не выиграл. Если не считать за выигрыш факт его юридического отсутствия в следственных документах.
  
  Глава 7. Зимние гости.
  1
  За неделю до Крещения Господня морозы резко усилились, лёд активно захватывал поверхность лимана. Вначале замёрзли тихие водные пространства, закрываемые от порывов беспокойного степного ветра растущим вдоль берега камышом. Затем лёд ухватил своими прозрачно-синими ладонями тонкие ножки беспомощно трепетавшего камыша, а одновременно расширил свои владения от берегов к центру лимана. Через неделю после начала нежданно жестоких для Крыма морозов на лимане осталось лишь несколько незамёрзших прогалин. Самая большая из них располагалась в северном углу лимана, в том месте, где в лиман, из-под автомобильного моста, вливалась небольшая речушка. На водной глади этой прогалины, точнее, в плававшей по воде ледово-снежной шуге, жили нырки и поганки, уверовавшие в свою никчемность, кулинарную непригодность и тем счастливые.
  В двух полыньях чуть южнее обитала перепуганная стайка осторожных крякв. Далее, вдоль продольной оси лимана на юг, какое-то время боролись с морозами несколько мелких овальных прогалин, в каждой из которых можно было заметить от одной до десятка уток-нырков; но ещё через двое-трое суток от них не осталось и следа, и только по лаю бродячих собак, грызущихся ранним утром на льду былой полыньи, можно было догадаться, что именно там вмёрзли в лёд её уставшие либо израненные обитатели; теперь уже - бывшие.
   В центральной, довольно широкой части лимана вплоть до особо свирепых крещенских морозов существовала длинная овальная полынья, в которой жили лебеди: около пятнадцати шипунов и два кликуна. Но в крещенские морозы замёрзла и эта полынья; и лебеди, за исключением одного, вмёрзшего за ночь лапами в лёд, перелетели в последнюю для них водную отдушину - в северный залив. К тому времени там уже собрались все пернатые из числа оставшихся в живых.
  Лёд продолжал сжимать вокруг горлышка залива своё кольцо, прорезанное узкой струйкой речного потока. Речка тоже была практически покрыта льдом, и лишь центральная полоска потока, шириною около полуметра, оставалась свободной. Каждые сутки, особенно - по ночам, лёд добавлял к своим владениям ещё несколько метров отобранной у полыньи территории. Юрий, то и дело ходивший к лиману, чтобы швырнуть к полынье несколько скользивших по льду горбушек хлеба, каждый раз со страхом ожидал, что в следующий раз увидит полынью замёрзшей. Но она так и не замёрзла до конца; возможно, потому, что образовавшийся на полынье ледок прогревали свои теплом, продавливали своим весом и бесконечно месили лапками её залётные обитатели.
  К тому времени воду уже не было видно под чёрными, бурыми и белыми телами плававших птиц. Но вскоре после Крещенья откуда-то, по две-три в стайке, прилетело ещё несколько уток и довольно большая, особей в двадцать, стая лебедей. Видимо, где-то для них стало ещё хуже, чем здесь. В полынье сделалось совсем тесно, некоторые птицы вынуждены были выходить на лёд, а то и ночевать там. К утру они обычно примерзали лапками ко льду, а заметившие их несчастье собаки, а в отсутствие собак - осторожные, внимательно озиравшиеся по сторонам лисы пытались схватить их себе на завтрак. Иной раз им это удавалось; а иной раз, пока эти хищники осторожно, но неукротимо приближались к своей жертве по тонкому льду, испуганно кричавшей и бившейся об лёд утке удавалось оторваться от льда, или проломить его, и огорчённый зверь, какое-то время постояв и пооблизываясь, неохотно отправлялся восвояси.
  Однажды в лёд у края полыньи вморозился лебедь; причём - не только лапами и брюшком, но и одним крылом. Видимо, когда выбирался вечером из полыньи, выплеснул на лёд воду; та быстро замёрзла и прихватила уставшего и голодного бедолагу ко льду.
  Это заметили две довольно крупные собаки, каждым утром выходившие - либо выпускаемые их хозяевами - на ледовую охоту. Лёд в том месте уже был довольно толстым, и собаки дружно бросились к обнаруженной добыче. Лебедь обрёчённо закричал; утки, вскарабкиваясь друг другу на спины и топя, заталкивая вниз больных и слабых, шарахнулись подальше от опасного соседства. Вмиг возле участка льда, где примёрзший лебедь беспомощно бил одним крылом о лёд, образовался свободный сегмент воды, шириною метра в два, вполне достаточный для того, чтобы обезопасить остальных птиц от собачьих зубов.
  И вдруг в это нейтральное пространство, растолкав широкой грудью бестолково метавшихся уток, ворвался, от плававшей неподалёку стаи, красавец-лебедь. Пара мощных взмахов крыльями - и он уже на льду, впереди обречённого на смерть товарища, бьёт подступавших собак крыльями и щиплет клювом. Вначале собаки испуганно отступили; но голод и понимание своего численного превосходства очень быстро развернули их обратно, и они с двух разных сторон накинулись на самоотверженного смельчака.
  Тем временем примёрзший ко льду лебедь, силы которому придал смертельный страх, выдрался из ледового плена, оставив на льду вмёрзшие пух и перья. Косо, боком соскользнув в воду, он судорожными рывками поплыл к тревожно гоготавшей лебединой стае. А его самоотверженному другу приходилось худо. Одна из собак сумела схватить его за правое крыло и, не отпуская крепкого захвата, старалась оттащить свою жертву подальше от спасительной для того полыньи; а вторая, наскакивая с другой стороны, пыталась ухватить лебедя за шею, и лишь сильные удары левым крылом да устрашающее шипение не позволяли ей это сделать. Но было ясно, что до кровавой развязки недалеко.
  Юрий, очнувшись от роли зрителя, громко закричал, замахал руками; но собаки лишь усилили натиск. Тогда он, отковырнув ударом ботинка несколько пляжных камней, схватил их в руки и помчался по льду к месту развернувшейся трагедии. На ходу он продолжал угрожающе кричать, а также швырял по одному камни в направлении места битвы. Камни долго скользили по гладкому, подметённому ветром льду, но всё же не доползали до цели. А трагедия уже близилась к своему завершению. Вторая из собак сумела схватить лебедя за левое крыло, и теперь уже она играла роль статиста; а первая, более крупная и опытная собака, умело и ловко перехватывая зубами правое крыло лебедя, всё ближе подбиралась к его горлу.
  Наконец последний из камней, изо всех сил брошенный пришедшим в отчаяние Юрием, уже потеряв скорость скольжения, на последнем витке вращения слегка ткнул собаку в лапу; но этого оказалось достаточно, чтобы пёс испуганно тявкнул, а при этом чуть шире допустимого приоткрыл пасть. Лебедь, вырвав своё правое крыло, с размаху ударил им вторую собаку. Та, отпустив захват, метнулась в сторону, но удар настиг неё, и она покатилась кубарем. Лебедь развернулся в сторону полыньи; в тот же миг первая, более уравновешенная и опытная собака, стараясь исправить свою предыдущую оплошность, бросилась на него сзади. Но лебедь, уцепившись лапами за край полыньи и взмахнув крыльями, всё-таки смог перевалиться в полынью, едва не утащив в воду и ухватившую его собаку.
  Лебедь, несмотря на боль и раны, с гордым и торжествующим видом поплыл по чистой воде. Стая встретила его громким торжественным криком и приветственными взмахами крыльев, собаки (большая из них - с выдранным белым пухом в зубах) проводили разочарованным тявканьем, а Юрий, радостно всплеснув ладонью о ладонь, весело подпрыгнул. И - провалился ногами сквозь лёд.
  К счастью, он вовремя среагировал, и во время падения успел перегруппировать своё тело так, чтобы упасть на лёд плашмя; а при этом смягчил удар о лёд выставленными вперёд руками. Расколотый лёд продолжал трещать и лопаться под его весом, но он быстро переполз туда, где лёд был темнее, а значит, толще; а там уж встал и, на прощание оглянувшись на две полыньи - птичью и собственными усилиями произведённую, побежал домой.
  Последние шаги ему давались уже с трудом - ноги изрядно замёрзли, брюки примёрзли к ботинкам и схватились колом. Но общие последствия приключения ограничились лёгким насморком. Зато, на собственном опыте, он убедился, что лёд - не столько губитель ютившихся на лимане птиц, сколько их спаситель. Если бы не было льда, то бесконтрольно орудовавшие охотники быстро перестреляли бы всех съедобных птиц до единой. Но из-за плавно утоньшавшегося к полынье льда они были лишены возможности забирать из воды застреленную ими дичь.
  Впрочем, забрать её они, пожалуй, смогли бы; для этого достаточно было сесть в резиновую лодку, после чего, отталкиваясь от льда, скользить по нему к полынье - до тех пор, пока лёд под лодкой не провалится. А дальше уж можно было бы свободно плавать по полынье, стрелять и собирать. Но тогда уж пришлось бы плавать так до весны; ведь выбраться из полыньи на тонкий лёд, да ещё и с гружёной лодкой, не удалось бы. А за такой длительный срок и сами добытчики могли сделаться пищей пернатых - не обижаемых ими мирных водоплавающих, а вездесущих "летающих шакалов" - ворон.
  Итак, ночные канонады тоже прекратились, и в дачном посёлке не только днём, как и положено зимой, но и по ночам стало тише, скучнее и спокойнее.
  2
  Но Юрию скучнее не стало. Начались учебные занятия, и теперь большую часть времени он проводил либо в своей школе, либо в Алёшкином интернате. К тому же к нему зачастили гости.
  Первым примчался Николай, чрезвычайно встревоженный тем известием, что наводчиком банды грабителей являлся его лучший друг. Но говорил он с Юрием не о прискорбном факте морального падения Олега, а о том, как он переживает за то, что не смог своевременно установить чугунную плиту на печку. Из-за чего, по его неуверенным предположениям, Юрий и перешёл на временное проживание в домик Изяслава.
  Но, - горячо уверял Николай, - как только Юрий захочет вернуться на прежнее место жительства, то пусть только скажет об этом, и плита мгновенно будет привезена и установлена на место лично Николаем. Более того; плита эта уже упакована, и Николай готов хоть сейчас её доставить, но - на неохраняемой даче её могут украсть. Как и всё остальное, что нажито непосильным трудом, но вынужденно хранится здесь. Так что, если Юрий будет следить зимой за его дачкой, и та останется не тронутой ворами, то весной Николай с радостью сделает всё для того, чтобы его уважаемый постоялец вновь стал его дачным квартирантом. Николай даже помидоров - огурцов не хочет, и требовать их поставок не будет; а о курах-петушках и думать забыл; лишь бы на участке и в доме был уют и порядок.
  - Ты что, хочешь дачу продать? - выслушав его жаркие уверения, сделал предположительные выводы Юрий. - Я могу купить. Съезжу быстренько на родину, привезу деньги, и...
  - Нет, нет, ты что! - вскричал Николай. - Никогда! Что же я тогда буду на пенсии делать?
  Уверившись, что Юрия он уверил, Николай отправился к Олегу, уверять его в том, что Николай не верит уверениям их общих врагов, но по-прежнему свято верит в их нерушимую мужскую дружбу.
  В тот же день приехал Изяслав Иванович. Рассказал, что он по-прежнему чувствует себя очень плохо, и что сюда, даже на автобусе, доехал с большим трудом. Так что, скорее всего, теперь уж он не сможет ковыряться на даче. Как ковыряться, если он даже носки натянуть и туфли застегнуть не может без того, чтобы голова не закружилась? Теперь он даже спит в тёплых носках, а туфли купил другие, не на завязочках, а на резинках; чтоб можно было вдевать в них ноги, не наклоняясь и не опуская головы. После чего, высоко задрав одну ногу, чтобы не опускать к ней голову, но лишь взгляд, он покрутил в воздухе носком задранной вверх ступни, доказательно демонстрируя: вот оно, туфлё с резиночкой.
  Частенько, почти еженедельно, навещал Юрия недавний погорелец, электрик Семён. Приходил он, разумеется, не с дружескими визитами, а с официальными проверками электросчётчика и общего состояния электросети. Каждый раз он уходил ужасно огорчённым, но проверок не прекращал, всё надеясь, что рано или поздно обнаружит какие-то нарушения. С этой целью он даже поставил отдельный счётчик на линию, обслуживавшую данную аллею, хотя на ней потреблял электричество только Юрий, так как теперь только он проживал на левой, не отключённой от электросети стороне аллеи. Но при каждой проверке выяснялось, что показания обоих счётчиков совпадают киловатт в киловатт. Что лишь дополнительно бесило мстительного электрика и подвигало к ещё более частым и неожиданным проверкам.
  Его можно было понять: воровство электроэнергии в посёлке достигло невиданных масштабов, на оплату неизвестно куда канувших мегаватт уходили чуть ли не все взносы членов дачного кооператива, а дачному электрику, несмотря на все его обещания, никак не удавалось поймать хотя бы одного энергорасхитителя. Тем временем в посёлке зрело и ширилось неофициальное мнение, что главным расхитителем является сам ловец расхитителей. За доказательствами этой версии не надо было далеко ходить: двор электрика сиял по ночам так, что излучаемый оттуда свет был виден даже из города, а местных, дачных наблюдателей он попросту слепил.
  После случившегося в его доме пожара электрик первым делом взялся даже не за восстановление жилища, а за электропроводку; и начал с того, что установил во дворе не один прожектор, как ранее, а два. Кроме того, на каждом углу усадьбы, а также у калитки он вкопал высокие столбы, к каждому столбу провёл провода, а на столбах укрепил направленные светоотражатели с двухсотваттными лампами. В результате и весь усадебный двор, до последнего закоулочка, и окружавшее усадьбу пространство, включая соседние дачи, были просто залиты потоками яркого света. Что, на взгляд автора, являлось ярким свидетельством того, что "чеченский след" тяжко придавил психику горемыки - "полифема".
  И в самом деле, Семён, после произошедшего бандитского нападения и последующего пожара, сделался совсем другим. От его раскованной нахрапистости и яростной агрессивности не осталось и следа; теперь он был вежлив, немногословен и угрюм. И лишь зрачки, сверкавшие иной раз прежней свирепостью, да беспрерывно месившие его щёки крутые желваки показывали, как тяжело ему усмирять свою натуру, как муторно ему в его новом цивилизованном облике. Единственное исключение, когда он вновь становился прежним самим собой, относилось к тем моментам, когда его спрашивали: а во сколько ему обходится столь расточительно расходуемое им электричество? И - чем он отапливает этой холодной зимой своё не восстановленное, открытое в небо жилище? И - что за странный красноватый свет, словно от множества раскалённых электронагревателей, освещает низкие зимние облака через провалившийся потолок и сгоревшую крышу его веранды? Особенно буйным и неукротимым, прямо-таки прежним делался он в том случае, если вдруг кто-то осмеливался требовать документальных подтверждений его энергетической порядочности: счетов, квитанций или, хотя бы, соответствующих записей в приходно-расходной посёлковой книге. Тогда он опускался даже до применения изрядно подзабытого им мата, с помощью примитивных идиом которого старался доказать, что спрашивающий - обычный идиот, не понимающий, что личные счета любого человека, а особенно - счета ответственного руководящего работника, являются его личной, не разглашаемой тайной.
  Тайна - тайной, но тенденции внутрипоселковой жизни явствовали: оставаться Семёну дачным электриком, как, возможно, и его другу - поселковым председателем, не так уж долго: до первого общепоселкового собрания. Которое, по традиции, должно было состояться в разгар весны, в конце апреля - начале мая, в те сроки, когда можно будет без особых усилий обеспечить надлежащее присутствие членов дачного кооператива. И уж тогда у каждого из двух дачных руководителей единственный шанс усидеть в своём кресле появился бы только в том случае, если бы не нашлось хоть каких-то претендентов на занятие их постов. Понятно, что особенно шаталось кресло под электриком. Мало того, что его креатура вызывала особое неприятие среди дачников, но, в отличие от должности председателя, электриком мог трудиться не только тот, кто являлся членом данного кооператива, но и нанятый со стороны человек.
  Исходя из этой посылки, в дачном народе зрело мнение, что самой лучшей кандидатурой на должность электрика является Николаев арендатор. Человек грамотный, трудолюбивый, к тому же, по своей гражданской, не лётной специальности - инженер-электрик. Вот и пусть совмещает работу трудовиком в школе с работой электриком в дачном кооперативе; небось справится.
  Некоторые дачники уже подходили к Юрию с таким предложением, но он всем послам и адептам отвечал одинаково:
  - Ещё неизвестно, где я окажусь весной. Может быть, далеко от этого посёлка. А электричество - штука опасная, за ним нужен постоянный присмотр.
  Сведения о таких предложениях и не слишком твёрдых отказах каким-то образом доходили и до Семёна, и его не прекращавшиеся попытки поймать Юрия на воровстве электричества являлись ни чем иным, как адекватным ответом на вероятностную угрозу. Ведь если бы удалось схватить вредного учителишку за руку и выволочь его на всеобщее осуждение, тот вмиг из опасного конкурента превратился бы в безвредного изгоя. Но надо было торопиться; до весны, до перевыборного собрания оставалось не так уж много времени.
  
  Глава 8. Не детские игры.
  1
  Юрия же больше всего беспокоили мысли о сыне. Алёшка за несколько суток, прошедших после возобновления занятий в интернате, сильно изменился, и далеко не в лучшую сторону. Впервые Юрий встревожился, когда, приехав в интернат и по привычке отыскивая сына среди наиболее подвижных и неутомимых ребятишек, вдруг узнал его в стоявшем в сторонке вялом, ленивом увальне с сонными глазами и заторможенными движениями.
  "А не последствия ли это воздействия наркотиков?" - в ужасе подумал Юрий; и помчался к уже знакомой ему воспитательнице. Но та его успокоила: ничего страшного; просто в Алёшеньку влюбилась его одноклассница, они бурно проводят все ночи, и оттого мальчик просто-напросто не высыпается.
  Увидев, что лицо у Юрия вытянулось ещё больше, воспитательница, милая девушка с детски-добрым невинным лицом, принялась его утешать: не волнуйтесь, Алёша - мальчик хороший, просто эта девочка - штучка ещё та. К тому же она, если это можно так назвать, оказывает знаки внимания не только ему одному, но навязывает по ночам своё присутствие и остальным мальчикам третьего класса. К тому же она смогла сбить с пути истинного большинство девочек этого класса, и теперь они, целой толпой, приходят по ночам в спальню мальчиков и устраивают там такое... Но администрация интерната уже начала принимать меры к пресечению этого коллективного безобразия, и скоро всё будет нормально.
  После чего девушка тем же милым и задумчивым голоском рассказала всё, что она знала о малолетней коварной особе. Знала она тогда немного, и потому автор считает возможным дополнить эти сведения теми, что были получены позже и из других источников.
  Появилась эта девочка в классе не с начала учебного года, а в третьей учебной четверти, вскоре после окончания зимних каникул. К тому моменту ей было уже а не девять лет, как её одноклассникам, а одиннадцать. Основной причиной возрастного диссонанса являлось то обстоятельство, что её родители всеми силами старались, чтобы она вообще не посещала школу. Мол, зачем ей тратить впустую время? Она уже и сейчас в маму красивая. А если ещё и наберётся от папы житейского ума - разума, то соображать будет не хуже других, а жить приятнее многих. А сейчас пусть помогает по хозяйству.
   В описываемое на этих строках время, в эпоху тотальной демократизации общества и столь же тотальной экономии государственных средств на образование такое родительское решение вполне могло бы осуществиться. Но в восемьдесят восьмом, когда девочке исполнилось семь лет, советский снеговик общеобязательного образования лишь начинал подтаивать, а вытекающие из-под него демократические струйки не разливались по всему государственному двору, но сразу же воспарялись к спрятанным от взглядов снизу окнам высокого полуфеодального терема. А уж оттуда пар новых веяний уносил деток высокопоставленных особ в особо престижные иностранные учебные заведения. Но - только оттуда; и только их; за всеми другими детками внимательно и пристально следил застойчивый взор самого лучшего в мире воспитателя-снеговика.
  Правда, в восемьдесят восьмом году родители девочки, ссылаясь на её слабое здоровье и излишнюю нервность, смогли не отдать дочку в школу. Но окончательно избавить её от попадания в колею государствообразующего воспитания было не в их силах, поскольку та уже попала в проскрипционные списки отдела народного образования. (Если кто не знает, в то время образование обязательно украшалось эпитетом "народное"; и только в эпоху либерализации и соответствующей классовой дифференциации образователи образования решились честно признаться в своём мнении, что их детки, хотя и получают образование за счёт общенародных средств, вовсе не обязаны считаться частью того же самого народа.) И уже в следующем, восемьдесят девятом году девочка, по настоятельному требованию органов народного образования, подкреплённому силою органов народной милиции, была зачислена в первый класс местной сельской школы.
  Проучилась она там не более двух месяцев; после чего, по сообщению родителей, тяжко заболела от умственных перегрузок и слегла в постель. Но в девяностом году, после проведения воспитательных мероприятий с родителями сразу двумя указанными выше органами, девочка опять отправилась в первый класс, И на сей раз родители уже не осмелились прервать процесс её превращения в передового члена самого передового в мире коммунистического общества. И даже то обстоятельство, что уже в следующем учебном году государство добровольно отказалось быть отсталым единым коммунистическим, в школьной судьбе ребёнка ничего не изменило. Ведь начальник отдела образования и местный участковый милиционер остались на прежних должностях и на тех же отсталых позициях; и девочка продолжала учиться.
  Но вот в конце девяносто второго года, когда девочка училась в третьем классе, в школе было проведено поголовное медицинское обследование девочек возрастом от одиннадцати лет и старше. Во время которого выяснилось, что девочка... как бы это помягче сказать... не совсем... наверное, Вы и сами догадались... да; именно так. Причём - уже много лет. А к тому же - систематически.
  Педагогов как громом поразило. И сразу же все стали вспоминать: а ведь девчонка, ещё когда пришла в первый раз в первый класс, как-то раз такое сказанула, что даже самые пожилые и многоопытные педагоги пришли в недоумение... И потому-то не стали настаивать, чтобы она продолжала посещать школу: пусть, в самом деле, полечится. Но когда та, после десяти месяцев интенсивной домашней терапии, пришла в первый класс во второй раз, то, в общем-то, стало понятно, что лечение ей не помогло; скорее - наоборот. А уже в третьем... ой... и вспоминать без стыда нельзя, что она иной раз себе позволяла или другим советовала...
  Естественно, вмиг всё педагогическое внимание было устремлено на лечащих родителей девочки-вундеркинда.
  Мать её с ранних лет вела жизнь беспорядочную и сумбурную, родила дочь вне брака и неизвестно от кого. Но, когда дочке исполнилось шесть лет, она внезапно остепенилась и вышла замуж. За только что освободившего из заключения уголовника, отсидевшего длительный срок за изнасилование. После этого жизнь молодой женщины круто изменилась: она уволилась с работы и стала уделять всё своё внимание мужу, домашнему хозяйству и ребёнку. Муж тоже нигде не работал, перебивался случайными заработками. Жили они очень скудно, то и дело ссорились, после чего на лице и теле женщины появлялось изрядное количество свежих синяков. Сердобольные соседки не раз ей советовали: "Что ты с ним мучишься? Разведись! На что он тебе такой нужен?" На что она, отведя глаза в сторону, отвечала: "Зато он дочку любит... И она - его..."
  Тут уж соседкам возражать было нечем. Девочку отчим и в самом деле любил. Соседям не раз приходилось видеть, как он её носил на руках по двору, либо, посадив на колени, читал ей сказки, а при этом счастливо улыбался и целовал в ушко. И она отвечала ему взаимностью; стоило только ему сказать: "Доча, поцелуй папу", как она подбегала, подпрыгнув, вешалась ему на шею и смачно, со вкусом, целовала в прокуренные губы.
  Знали всё это и педагоги; ведь в небольшом селе все - соседи, и всем всё обо всех известно. Но то, что, с учётом прежних знаний, стало известно и понятно теперь, педагогов попросту шокировало. И они решили, что с проблемами воспитания этого ребёнка и перевоспитания его родителей не справиться без помощи милиции, прокуратуры и суда.
  Но милиция и прокуратура ничем существенным помочь не смогли, а до суда и дело не дошло, поскольку вся семья - отчим, мать и дочь - дружно отказывались от предъявленных им обвинений. Правда, мать девочки однажды обмолвилась, что, если она скажет что-то не то и не так, муж её просто убьёт; пусть даже и после отсидки. Но позже она отказалась и от этих слов.
  Итак, перевоспитание родителей отменялось. Но и оставлять ребёнка на их дальнейшее воспитание было сочтено педагогически невозможным. Выход из данной ситуации был найден вполне приличный и, для практики отделов образования тогда ещё богатого Крыма, обычный: определить проблемного ребёнка на учёбу в школу-интернат. Так девчонка, бессердечно не слушающаяся педагогов, и не говорящая правды правоохранительным органам, всеми правдами и неправдами была отправлена в интернат для детей с сердечными заболеваниями.
  Здесь она сразу же развернула активную воспитательную деятельность среди доставшихся на её долю одноклассников. Действовала по тем правилам, которые привил ей её любящий, знающий и многоопытный отчим. И проявила при этом незаурядный талант и изобретательность. Днём, во время уроков или иных мероприятий, совершаемых в присутствии учителя или воспитателя (гражданина начальника), она была - само прилежание и внимание. Но ночью... как, на принципах вождизма и равенства было заведено в нашем отечестве в тюрьмах, казармах и огромных интернатовских спальнях... ночью было время самых активных и сильных. Её время.
  Первым делом она, естественно, обработала тех, кому досталось жить с нею в одной комнате - девочек из своего класса. И вот уже девочки с замиранием сердца слушали её ночные рассказы о той необыкновенной любви, что горела между нею и неким красивым мужчиной. Имя и степень родства этого мужчины она не называла. Затем последовали словно бы невольные признания в том чудесном наслаждении, которое дарили они друг другу.
  Надо заметить, не всем девочкам понравились эти рассказы. Одни из них хотели во время ночного отдыха спать, а не слушать чью-то болтовню; таким протестанткам, под воздействием демократического волеизъявления большинства одноклассниц, пришлось самим замолчать. А две девочки, попытавшиеся своим скепсисом нанести болезненный удар по высоким и светлым чувствам рассказчицы, были ею попросту избиты. После чего в спальне наступил идеальный тоталитарный порядок со всеми его обязательными признаками и строгим разделением на четыре равные внутри себя касты. Высшая каста (если во главе мужчина, более подходящее название - кастет) - добрый, мудрый, всезнающий, систематически любящий свой народ, но и всегда суровый вождь. Под ним, но при взгляде снизу как бы рядом с ним, - обожающие вождя сподвижники и покорные его воле соратники. Под ними - ленивые и неповоротливые попутчики, требующие за собою постоянного присмотра и руководства, а также боязливые, охотно подчиняющиеся рабы. На задворках правопорядка - парочка подлых предательниц, презираемых всем народом и безнаказанно обижаемых любым желающим на ком-то разрядиться.
  После создания такого устройства можно и нужно, ради сплочения народа воедино, начать лёгкую победоносную войну с соседним мелким, глупым и легко разобщаемым народом с целью его покорения, приобщения к своим духовным и культурным ценностям и последующей эксплуатации.
  О том, как началась и протекала эта война, Юрий узнал от одного из главных организаторов гражданского сопротивления, развернувшегося в подвергшемся нападению народе.
  2
  К огромному облегчению Юрия, а также с его субъективно-родительской точки зрения, уровня достигнутого его сыном умственного и физического развития хватило как раз на то, чтобы отреагировать на женскую экспансию тем способом, который в данном конкретном случае оказался наиболее оптимальным.
  Началась война с того, что в полночь двери спальни мальчиков распахнулись настежь. Из коридора, с угрожающими криками и ужасающими завываниями тонкими голосками "Мы - феи!" вбежала толпа каких-то существ, замотанных в постельные простыни. Но Алёшка, хоть и проснулся одним из последних, сразу же сообразил, что это - никакие не феи, а девчонки-одноклассницы. И возмущённо закричал:
  - А ну, идите отсюда! У себя там вечно дуреете, ещё и к нам припёрлись! Спать не даёте!
  Вскочив с кровати, он подбежал к стенному выключателю и включил свет. Девчонки взвизгнули и в растерянности замерли; а в дверном проёме появилась их предводительница. Без простыни, в одних лишь трусиках.
  - Я - главная ведьма! - торжественно пропела она и, подняв руки над головой, начала кружиться, плавно приближаясь к Алёшке. - Посмотри, какая я красивая. Хочешь, я буду твоей невестой? Разве я тебе не нравлюсь?
  - Дура ты, Лилька. Рано тебе в невесты. Дуй отсюда, - аргументированно возразил Алёшка.
  - Ах, какой ты негостеприимный. А если я тебя поцелую, ты будешь добрее?
  - Не буду.
  - А мы сейчас проверим, - сладким голоском пропела Лилька. Вскрикнув: - Девки, хватайте их, целуйте! - она ухватила Алёшку двумя руками за шею и, притянув к себе, жадно впилась в его губы.
  "Такая противная, - рассказывая отцу об этом эпизоде, брезгливо сморщился сын. - Слюнявая - брр. И табаком изо рта воняет. Я ей как дал кулаком по пузяке... А потом, когда они ушли, два раза зубы чистил и сто раз полоскал. А ей сказал, что если ещё полезет ко мне со своими губищами, я ей ещё и не так врежу. Больше не лезет. А что было делать? - увидев, что удивлённые брови отца застыли двумя вопросительными знаками, с неостывшим возмущением воскликнул сын. - Я знаю, что девочек бить нельзя! Так она же по-другому не отстанет. А так сразу отлипла. Согнулась и стоит. Я её развернул и за дверь вытолкал, а остальные девчонки кто сами убежали, а кого другие ребята вытолкали. Только Васька, предатель, одну шпионку у себя в кровати спрятал. И как она туда добралась? Васькина кровать - самая последняя, аж возле дальнего окна. Но мы её всё равно нашли и прогнали, а Ваське сказали, что если он ещё будет предательствовать, то мы ему всем классом накостыляем.
  Но ему и без нас, от самих девчонок досталось. Только мы улеглись, я даже засыпать начал, опять девчонки ворвались. И сразу - к Васькиной койке. Схватили его со всех сторон и потащили в плен; а он, слабак, даже и не сопротивлялся. Но мы его всё равно отбили обратно. Подождали полчасика, пока девки вроде бы успокоились, а потом вскочили, и - в атаку. А девчонки, дуры, даже свою дверь ничем не подпёрли. Мы свет включили, они все вскочили, орут: "Нету у нас вашего Васьки! Ушёл он!" Ребята сразу - в шкаф, под кровати заглядывают, а я гляжу - одна только Лилька в постели лежит, только она не вскочила. Я сразу догадался, ору: "Она заложника держит!"
  Ребята подскочили, одеяло сорвали, смотрят - а там, под Лилькой, и точно Васька лежит. Лилька хоть в ночнушке, а он совсем раздетый. Лилька с него даже трусы стащила, чтоб он не убежал; голый же он не пойдёт? А на шее - здоровенный синячище; Лилька, дура, своими губищами ущипнула. Мы его к себе тащить, а он ещё и упирается; говорит: "Устал, немножко здесь отдохну, потом сам приду". Вот предатель! Но мы его всё равно оттащили и на койку положили. Так он - представляете, какой предатель? - с тех пор почти что каждую ночь сам к девчонкам ходит. А утром возвращается с синяками. Вот дурак! Ну, так ему и надо; сам виноват".
  3
  Но после столь явной, несмотря на факт единичного предательства, победы мальчишек над девчонками война, к сожалению, не окончилась. Ибо для девчонок, усилиями их вождицы, она превратилась из победоносной в священную. То есть - в нескончаемую.
  Чуть ли ни каждую ночь девчонки, под бессменным водительством гораздой на всякие выдумки Лильки, устраивали мальчишкам всякие пакости. Излюбленной из пакостей было - нападать в два эшелона. Пока первый эшелон буйствовал и отвлекал внимание, бойцы второго эшелона торопливо намазывали зубную пасту на выключатели, дверные ручки и полотенца. Затем все девчонки, по команде своей предводительницы, высыпали из спальни мальчиков на нейтральную территорию, в освещённый коридор, и с ликованием наблюдали за тем, как сонные и сердитые мальчишки поочерёдно украшают руки и лица белыми липкими пятнами.
  Иной раз на шум и гам приходила дежурившая по ночам воспитательница. Но, уважаемые педагоги и родители, сами ответьте: могла ли она, имела ли такое бесчеловечное право хоть что-то существенное противопоставить вакханалии детского буйства? Да ещё если инициаторами этого буйства являлись девочки. Единственное, что она могла и имела право сделать - сказать что-то типа "Дети, ай-яй-яй". И на этом все её права и конкретные возможности заканчивались. Может быть, кто-то из читателей может предложить что-то более действенное? Что-нибудь типа "поставить зачинщиков на полчаса в угол" или, того хуже, "отвлекая детей ото сна, прочитать им длительную лекцию о вреде плохого поведения?" Умоляю вас, не произносите этого вслух! Это же - негуманно! Такое - по отношению к детям? Вас, в конце концов, могут и посадить; а мне так не хочется терять хороших, заинтересованных читателей. У меня их и без того - раз, и обчёлся.
  Самое действенное и, одновременно, страшное из того, что могла сделать ночная дежурная, это - сообщить о ночном происшествии директору. Для чего? Для того, чтобы он сначала основательно отругал её за то, что она допустила столь вопиющее безобразие, а потом, если найдёт для этого время и желание, пожурил детей: Ай-яй-яй! Разве так хорошо?
  Но таким образом можно устыдить или напугать только тех детей, которые знают: эта лекция - только многообещающая прелюдия; настоящее воспитание начнётся дома, хорошо известными каждому ребёнку родительскими методами. А чем тот же директор может убедить детей, не нужных или безразличных своим родителям (а таких детей в интернате, как только тогда понял Юрий, абсолютное большинство), что тем нужно вести себя хорошо? Ничем. Только угрозой отчисления из интерната. Но, в случае претворения этой угрозы, он доставит новые хлопоты и головную боль своему начальству из отдела образования; а одновременно распишется перед начальством в своей административной слабости, а также признается в профессиональной некомпетентности подобранного им педагогического контингента.
  А какие неприятности ждут в случае отчисления, скажем, Лилю и Васю? Лиля вернётся к любящему отчиму и не будет мучить себя учёбой, а Вася окажется в доме у бабушки и в кругу своих благодетелей и работодателей - торговцев наркотиками, и будет, по его мнению и ощущению, жить припеваючи. А до той поры можно покрасоваться перед другими детьми своим несокрушимым геройством: "Опять к директору волокут".
  Так что единственным административно пострадавшим, в итоге извещения директора о каком-то происшествии, окажется ночная дежурная. А оно ей надо?
  Дети наделены от природы тонким чувством эмпатии; оно им дано, чтобы выжить в сложном и незнакомом мире. И они почти безошибочно чувствуют, кто есть кто, и как с тем или иным человеком можно себя вести. А интернатовские дети, у которых практически весь круг общения со взрослыми людьми ограничен контингентом работников интерната, очень быстро понимают, что воспитателям, учителям, да и самому директору есть чего бояться. И они, нащупав эту слабость своих номинальных вождей и предводителей, на том же инстинктивном уровне рано или поздно начинают стараться сбросить бессильных вожаков с не по праву занимаемой теми высоты. Для чего? Да для того, для чего это делается во всей природе: чтобы самим стать главенствующими, стать вожаками. И, коли уж это случится, надо говорить не о воспитании педагогами детей, а о перевоспитании детьми педагогов - на свой собственный, невоспитанный лад.
  Именно такой казус, к большому сожалению, в скором времени произошёл с одной из ночных дежурных.
  4
  Началось всё именно с казуса. Мальчики-третьеклассники, догадываясь о готовящемся на них нападении, приготовили ловушку: поставили на верхнее ребро двери в их спальню ведро с водой. И в самом деле, девчонки уже начали потихоньку, по одной, выскальзывать из своей спальни в коридор, чтобы, сконцентрировав перед вражеским бастионом все свои силы, одним решительным приступом одержать победу.
  На ту беду, в коридоре появилась ночная дежурная, совершавшая положенный ей по должности обход здания. Увидев толпу полуодетых девчушек, она строгим шёпотом (ночь ведь, другие дети спят) спросила, в чём дело. Хитрые девчонки тоже шёпотом, но чуть ли ни всем разнотональным хором пропели: "У мальчиков какой-то шум, мы и проснулись". "Кто-то у них там бегает, топает и стучит". "А стучит так, как будто кто-то стреляет!" "А после выстрела кто-то стонал. Мы подумали, что у них что-то случилось, но заходить к ним боимся".
  Дежурная, как и положено пожилой женщине, немного испугалась; но сделала вид, что не слишком поверила детским выдумкам. А так такая позиция плюс должность обязывают, она решилась отреагировать на сигнал и войти в указанное ей помещение. Перед тем, как совершить этот самоотверженный поступок, дежурная строго велела девчонкам стоять на месте, вслед за ней не входить и не шуметь. Но если вдруг они заметят посторонних людей, а также если с кем-то из них или из мальчиков, или с ней самой что-то случится, то пусть бегут к телефону и вызывают милицию. Или скорую помощь. А лучше, то и другое одновременно.
  Подкравшись к двери, дежурная стала тихонько давить на неё, чтобы незаметно для возможных стрелков заглянуть внутрь мальчишечьей спальни. Дверь открывалась с трудом и скрипом, потому что движение тяжёлой двери дополнительно тормозилось стоявшим вверху ведром. Дежурная, навалившись на дверь всем телом, осторожно вдвигалась в расширявшуюся щель. Но как только она решилась заглянуть внутрь спальни - ведро опрокинулось. Вода вылилась точно на голову дежурной, а в спальне раздался гомерический хохот; сорванцы-то думали, что под душ попала одна из особо настырных девчонок.
  Дежурная поняла, что её элементарно разыграли и провели. Зато холодный душ, а в особенности весёлый детский смех убедили её в том, что реальной угрозы для её жизни нет. Что означало: бороться ей предстоит не с вооружёнными бандитами, а с хулиганистыми детьми. Как это нужно делать, она знала. Главное в обращении с детьми - не терять своего достоинства, не выказывать гнева и раздражения, быть холодной и вежливой, и дети сами поймут, где их место.
  Не склонив перед ударом судьбы мокрой головы, не теряя достоинства, но, на всякий случай, не открывая ещё шире дверь, она бочком протиснулась в спальню и, пошарив в темноте рукою по стене, щёлкнула выключателем.
  Выключатель ещё прошлой ночью был обильно вымазан девчонками зубной пастой. Мальчишки отмывать девчоночью пакость не стали, сочли это делом ниже своего достоинства, а выключатель перещёлкивали кончиком ложки, каковую они, специально для этой цели, принесли из столовой и положили под выключателем. Зубная паста, большим комом покрывавшая весь выключатель, за сутки несколько подсохла, но при встрече с недоумённо и тщательно мявшей её мокрой рукой вновь расплылась и измазала ладонь и конец рукава женщины.
  Свет зажёгся, а смех вмиг стих.
  - Что у вас тут происходит? - повернувшись спиной к стене и глядя полными достоинства глазами на раскрывших рты ребятишек, холодным и сдержанным голосом спросила дежурная.
  - Ой, отойдите в сторонку, а то вы и платье выпачкаете, - ответил ей чей-то озабоченный голос. (Как позже было выяснено, этот неуважительное замечание исходило от сына Юрия; в чём автор приносит ему глубокое соболезнование).
  - Как - выпачкаю? - холодно и, несмотря на мокрый вид, сухо, почти без раздражения спросила дежурная.
  - Так же, как рукав и руку, - вежливо подсказал тот же голос.
  Дежурная посмотрела на правую руку: всё нормально. Потом взглянула на левую; и немножко рассердилась. Даже, может быть, чуть-чуть разгневалась. И инстинктивно шагнула в ту сторону, откуда пришло к ней раздражение, в атаку на него - влево. И наступила на ложку. Ложка поехала по полу, невезучая женщина некрасиво, враскорячку упала на пол.
  В спальне кто-то тихонько прыснул задавленным смешком. Женщина поспешно вскочила.
  - Вот, я ж говорил: спина белая, - соболезнующее произнёс уже знакомый голос.
  - И грязная, - пискнул ехидный голосок. Смешок немного расширился, стал трёхголосым, в него вплелись негромкие фыркания и осторожное шипение.
  - Тихо! - собрав все нервы в кулак, с чувством собственного достоинства выкрикнула дежурная. - Разбросали тут всякий хлам... Понамазали чем-то стены... Конечно, грязно. Будете завтра делать здесь уборку! А сейчас... Дайте мне полотенце! А, вот есть, - увидела она белое полотенце, висевшее на спинке никем не занятой, наиболее близкой к ней и к стене кровати. И сделала к нему два широких уверенных шага.
  - Не берите это полотенце! Я Вам своё принесу! - прокричал всё тот же надоедливый голос. С кровати, стоявшей в середине спальни, вскочил русый мальчишка с вытаращенными от усердия серыми глазами, схватил с сидения стоявшего рядом стула какое-то полотенце, на вид - не очень чистое, и торопливо шагнул к проходу между рядами кроватей.
  - Не надо, - холодно, враждебно и с невольной брезгливостью произнесла дежурная. Мальчишка, словно наткнувшись на невидимую ледяную глыбу, растерянно замер на месте. - Ложись обратно. Я сама разберусь, - весьма недоверчиво и с особенным чувством собственного достоинства сказала дежурная.
  Взяв в руки полотенце, она не глядя, небрежным элегантным жестом обмахнула им мусор на том месте ниже спины, на которое она хлопнулась во время падения на пол; а затем тем же, мгновенно намокшим от шерстяного платья полотенцем стала вытирать левый рукав, выпачканный, как ей показалось, стенной извёсткой. Но при этом она, как уравновешенный человек и опытный педагог, смотрела не на обрабатываемую поверхность, а холодным, вежливым, внимательным и твёрдым взором следила за тем, как взбалмошный и плохо воспитанный ребёнок выполняет её указание вернуться на своё койкоместо. А заодно, тем же волевым взором сканировавших по спальне глаз, подавляла все малокультурные смешки, что всё чаще и веселее вспыхивали в хитрющих детских зрачках и мелькали в уголках старательно прикусываемых губ.
  Когда недисциплинированный, то и дело приостанавливавшийся и порывавшийся что-то выкрикнуть мальчишка вернулся в указанное ему лежачее положение, дежурная наконец-то смогла оценить плоды своих нервических усилий. Но как только она опустила свой усмиряющий взор, смешки стали намного откровеннее и громче, а сама она - ахнула. То, что она считала извёсткой, не только не стряхнулось с рукава, но, напротив, расползлось по нему до самого локтя.
  - Замолчите! - недостаточно холодным и даже слегка невежливым голосом прокричала дежурная. Почувствовав, что от всех свалившихся на неё недоразумений её лицо покрылось нездоровой испариной (на самом деле то была стекавшая из волос вода), она перевернула полотенце другой стороной вверх и, мгновенным коротким взглядом выбрав на нём самый белый, а значит, и самый чистый угол, широким усталым жестом вытерла всё лицо. К сожалению, она выбрала на полотенце то самое место, на которое девчонки выдавили основную часть тюбика с зубной пастой.
  Когда она отвела полотенце от лица, смешок стал быстро распространяться и усиливаться, и уже за пару секунд сделался практически всеобщим. Лишь тот же настырный мальчишка смотрел обиженными глазами и нахально кричал:
  - Я ж вам говорил - возьмите моё! А Вы не послушались!
  - Ах, вы так... вы так себя решили вести! - чувствуя, что теряет самообладание, а вместе с ним и чувство собственного достоинства, но уже будучи не в силах сдержать своих эмоций закричала дежурная. - Я... я... Я завтра всё директору расскажу!
  - Вы лучше сейчас ему расскажите, - пискнул чей-то голосок.
  - И покажите, - ехидно прошелестел поблизости ещё один голосок.
  - Ему больше понравится, - с откровенной насмешкой долетел с самой дальней кровати ленивый и довольно грубый голос. Смешок стал ещё громче и откровеннее.
  - И расскажу! И покажу! Посмотрим, как это вам понравится! - гневно прокричала дежурная, и с видом полной решимости повернулась к двери.
  - О, показала, - пискнул сзади голосок.
  - Не поворачивайтесь, у Вас спина белая! - долетел с дальнего конца спальни по звучанию вроде бы заботливый, но до отвращения надоевший голос.
  - И попа, - ехидно прошелестел невдалеке за спиною голосок.
  - Нам это нравится, - долетел из дальнего угла спальни издевательски-громкий и грубоватый голос.
  Смешок мгновенно превратился в хохот и прямо-таки захлестнул спальню.
  Дежурная, задрожав от возмущения, ухватилась за ручку двери - и почувствовала, что её пальцы влипли во что-то противное, вязкое и холодное. С омерзением выдрав из этого руку, она резкими нервическими движениями вытерла ладонь о бок платья.
  - Так ещё больше нравится, - пискнул голосок.
  Хохот сделался прямо-таки истерическим. Мальчишки, катаясь по кроватям, икали, стонали, визжали, некоторые, исчерпав весь запас звуков, зевали широко раскрытыми ртами, шипя уже из гортани и размазывая по лицу следы выдавленных смехом слёз. Дежурная, теперь уже не решаясь хоть к чему-то прикасаться руками, попыталась протиснуться в щель полураспахнутой двери; но едва она вдвинула туда своё лицо, как в него сильным встречным толчком плеснул заливистый и повизгивающий девчоночий смех. Девчонкам, столпившимся у двери, но, в согласии с полученным указанием, не входившим внутрь, было необыкновенно любопытно, над чем там так потешаются мальчишки. Они догадывались, что виною всему - их вчерашние проделки; и были готовы к тому, что им, как и мальчишкам, будет смешно; но когда увидели реальный результат, то уже не смогли сдержать предвкушаемой радости. На такой успех они даже не рассчитывали. Как же было не восхититься, как не постараться поподробнее рассмотреть все детали их совместного произведения, как не показать пальчиком на ту или иную уникальную особенность живописно-скульптурной композиции, как не выразить визгом и смехом свой великий творческий восторг?
  Такой бурный и нелицеприятный приём прямо-таки ошеломил несчастную женщину. Острое чувство попранного достоинства пронзило всё её существо, она гордо подняла голову, величественным жестом оттолкнула в сторону дверь и уверенной ногою сделала первый шаг своего пути к личной праведной голгофе и произведённому через директора справедливому возмездию. В тот же миг соскользнувшее с двери ведро свалилось ей на макушку. Этого удара судьбы она перенести не смогла, и электрический свет, плавно тускнея, надолго погас в её глазах.
  5
  Очнулась дежурная уже в коридоре. К тому моменту она лежала не совсем на полу, но частично на подоткнутом под неё матрасе, под головой у неё была небольшая подушка, а вокруг неё суетились перепуганные девчонки. Одна из них осторожными движениями вытирала влажным полотенцем зубную пасту с её рук, другая - с лица, третья прикладывала холодное сырое полотенце к шишке на голове, ещё несколько девчонок пытались выковырять зубную пасту из волос и вязаных узлов платья. Мальчишки, с угрюмыми и виноватыми лицами, стояли чуть поодаль и упрекали друг друга унылыми и кающимися голосами.
  - Ой, да за что же вы со мной такое, - открыв глаза и увидев склонившиеся над нею ребячьи лица, с тяжкой обидой вымолвила пожилая женщина; и, неуклюже повернувшись на бок, горько заплакала в подушку. Детвора засуетилась, все принялись её утешать, объяснять, что "скорую помощь" они не смогли вызвать, потому что кабинет директора, где стоит обычный телефон, закрыт, а телефон - автомат почему-то не работает. Женщина продолжала молча рыдать, и тогда многие из детворы, чтобы её утешить, стали каяться в грехах и просить прощения. Мальчишки говорили, что они не хотели, чтобы так получилось, но всё равно исправятся, и больше не будут так поступать. Зубную пасту вытирать с ручек и выключателей они теперь будут, а ведро ставить на дверь не будут, потому что - вдруг ещё кто-то, помимо девчонок, к ним придёт. Девчонки защищали своих недавних врагов, признавались, что во всём виноваты не мальчишки, а они. и также, вслед за мальчишками, обещали больше не безобразничать. А ещё - выстирать запачканное зубной пастой платье.
  Вскоре большинство девчонок лило слёзы вместе с пострадавшей женщиной, некоторые мальчишки хлюпали носами и смотрели в сторону. В конце концов, все помирились и, невзирая на разницу в возрастах и полах, подружились. Мальчишки всей гурьбой помогли женщине подняться на второй этаж и пройти в её спальню, затем девчонки предприняли попытку снять с женщины платье (к счастью для платья, не удавшуюся), чтобы его выстирать и высушить.
  Весь следующий день одноклассники провели в тревожном ожидании вызова к директору. Но вызова не последовало; у пострадавшей женщины хватило ума, такта и чувства собственного достоинства для того, чтобы не выносить сор, грязь, зубную пасту и свалившееся на голову ведро на всеобщее обозрение.
  К сожалению, негодник третьегодник Васька уже в который раз оказался предателем, и, вопреки клятвенному договору, заключённому между детьми и дежурной воспитательницей, рассказал некоторым из своих бывших одноклассников, к тому времени учившихся в более старших классах, все подробности недавнего ночного происшествия. Пикантная новость мгновенно разнеслась по школьной детворе, за спиною несчастной дежурной стали шушукаться и посмеиваться. Вследствие этого в оскорблённой женщине и униженном педагоге все былые чувства и эмоции напрочь заглушило чувство собственного достоинства; и простой, не надуманно-педагогический, а обычный человеческий, доброжелательно-эмпатический контакт с детьми был потерян.
  С тех пор, чтобы не попадать в нелепые, смешные и неприятные ситуация, женщина, в нарушение своих должностных обязанностей, просто-напросто перестала совершать ночные обходы. И всю ночь, невзирая на шум, крики и вопли, долетавшие из детских спален, проводила в крепко запертой изнутри дежурке.
  Работали ночные дежурные в ночь через две. То есть - каждую третью ночь та единственная преграда, что хоть как-то могла противостоять организаторскому творчеству Лильки и Васьки, фактически отсутствовала. И вскоре ночная война между девчонками и мальчишками третьего класса возобновилась; да ещё и по заранее известному расписанию, с соответствующей предварительной подготовкой, в более масштабных и совершенно неконтролируемых размерах.
  Постепенно и мальчики от пассивных оборонительных боёв стали переходить к активным наступательным операциям. Тактика у обеих армий была весьма схожей: в период собственного наступления основная масса бойцов вначале скрытно скапливалась в одном из туалетов, расположенных рядом со спальнями: мальчики - в своём, девочки - в своём. А уже оттуда орда захватчиков совершала решительный марш-бросок на вражескую территорию, с целью захвата в плен максимального числа заложников.
   Во время оборонительных операций тактика несколько менялась. Основные силы делали вид, что мирно предаются сну, а тем временем несколько испытанных бойцов устраивали засаду в туалете - чтобы в решительный момент перекрыть выход из комнаты опрометчиво ворвавшимся туда врагам. Туалеты, в каждом из тактических вариантов, всегда использовали свои - чтобы враги, хотя бы случайно, не разведали о готовившемся подвохе.
  Единственное исключение из этого правила относилось к процедуре проведения мирных переговоров. В мирных переговорах участвовало по одному представителю от каждой армии, происходили они в туалетах, а туалеты использовались; один раз - в туалете девочек, другой - в туалете мальчиков. Представителем девочек всегда была Лилька, а роль представителя мальчиков, по категоричному настоянию противоположной стороны, то есть Лильки, исполнял Васька.
  Переговоры обычно длились очень долго, иной раз часа два. Чем там переговорщики занимались, в точности известно не было; туалет запирался изнутри. Но уборщицы после таких мероприятий жаловались классному руководителю, что в туалетах третьего класса опять воняет табачищем, и опять появились пустые пивные бутылки; из-за чего у третьеклассников возникали дополнительные осложнения с школьной администрацией. Во время "переговоров" девочки и мальчики вынуждены были пользоваться одним туалетом; что служило дополнительным источником взаимных ссор. ради достижения между ними лучшего взаимопонимания и оптимального разрешения возникших между армиями споров и ссор,
  Но, пожалуй, главная беда для "рядовых бойцов" заключалась в том, что все они, вольно или невольно, были вовлечены в ночные баталии с рейдами, засадами, взятием заложников, швырянием подушками, обливанием водой и прочими атрибутами дурашливой войны. В итоге силы и помыслы большинства ребят были направлены на нужды войны, а на уроках "бойцы" попросту отсыпались.
  Какое-то время их классная руководительница, она же - преподаватель по всем предметам, удивлялась странной эпидемии слабости, охватившей всех учеников её класса. Но потом привыкла; и, жалея бедных деток, не слишком нагружала их знаниями, и не слишком строго спрашивала, но при этом ставила каждому из них вполне приличные отметки. Ведь уровень успеваемости учеников - главный показатель качества работы классного руководителя. А благодаря выставляемым ею отметкам все были довольны - и сами дети, и директор, и отдел образования, и родители - из числа интересующихся успеваемостью своих чад.
  В числе последних и Юрий был рад успехам своего сына. Как же - отличник! Всё знает, ни на какие проблемы не жалуется, всё ему понятно, всё у него хорошо. Учительница его хвалит: мальчик умный, толковый, схватывает материал быстрее всех в классе. Вот только, замечал Юрий, очень уж устаёт его бедный мальчик в интернате; видимо, нагружают их там чересчур сильно. Ведь другой причины, по которой он мог бы иметь столь утомлённый вид ( в том числе и той, о которой ранее рассказывали ему воспитательница и сам Алёшка), уже нет. Воспитательница и классная руководительница в один голос уверяют, что та девочка взялась за ум, больше ни к кому не пристаёт. Алёшка тоже категорично заявляет, что Лилька, после того как "получила по пузяке", к нему не липнет; а более подробно расспрашивать Юрий не решался. Вдруг ребёнок подумает, что во всём этом есть какая-то скрытая некрасивая подоплёка, и начнёт излишне "этим" интересоваться. Пусть уж лучше сохранит себя для нормальной жизни и любви; рано ему терять иллюзии.
  Увы, Юрий, думая, что заботится о сохранении светлых иллюзий в сыне, скорее заботился о сохранении их в себе. Начинающий педагог и неопытный родитель не слишком хорошо осознавал, что иллюзии возникают в нишах, не занятых знанием и правильным пониманием истины. И что, как ни странно, у взрослых людей иллюзий гораздо больше, чем у детей. Хотя бы потому, что в их жизненном пространстве, подобном большой сложно-рельефной полупрозрачной пещере со множеством уровней, помещений, ходов и закоулков, куда больше непроветриваемых ниш, чем в маленькой и уютной детской пещерке.
  Да и знаний у взрослых гораздо больше. Вот только знания эти весьма часто основаны не на истине, а являются лишь однобоким отражением истины в кривых зеркалах уже имеющихся в человеке иллюзий, называемых убеждениями и предпочтениями. Самые главные из этих иллюзий возникают в человеке под влиянием воспитания и пропаганды, остальные он перенимает от своего окружения и выращивает в себе сам - своими чувствами, мыслями, желаниями, своим собственным отношением к той или иной проблеме. А уж родительские иллюзии - одни из самых распространённых; ибо нет человека, смотрящего на своё потомство, на свою надежду и собственное будущее взглядом абсолютно спокойным, объективным, не искажённым предвзятым чувством.
  Любящее родительское сердце Юрию уверенно подсказывало: да, кажущееся несколько странным Алёшкино утомлённое состояние - элементарная усталость от занятий. Ведь ребёнку приходится столько заниматься: и в интернате, и в музыкальной школе. А после музыкальной школы он вынужден ещё и часами всяческие пьесы на пианино разучивать. Бедняжка так выматывается, что в пятницу вечером, когда отец забирает его из интерната на побывку, сразу же после ужина укладывается спать. И спит часов до десяти утра. Зато потом оба выходных дня, субботу и воскресенье, мальчишка бодр, весел и отлично себя чувствует. Что ещё раз доказывает: во время выходных надо давать ребёнку возможность как следует отдохнуть, развеяться от утомивших его занятий; в том числе - не переутомлять его излишними проверками школьных знаний, которыми он, судя по оценкам, владеет в совершенстве.
  И невдомёк было счастливому и гордому отцу, что его талантливый ребёнок фактически занимается только музыкой, и то - в основном потому, что отец ежедневно отводит его на уроки в музыкальную школу, а потом, сонного и несчастного, усаживает конференцзале за пианино. А сам садится за соседний стол, что-то читает или пишет, но при этом всё видит, всё слышит, каждую бракованную нотку замечает и заставляет заменить её на правильную.
  Время неприятных открытий ещё не наступило, а Юрий, не догадываясь о грядущих сюрпризах, не искал способов избежать его наступления. Если, конечно, их можно было найти.
  
  Глава 9. Перемещённые лица.
  1
  В конце февраля резко потеплело, многие дачники начали по выходным покинутые на зиму владения, а Юрий возобновил поиски сдаваемой или продаваемой дачи. Ему повезло найти такую в одном из соседних посёлков.
  Дача располагалась на отшибе, рядом с лиманом. Прошлой осенью в дачном домике самоуправно поселились бомжи. Хозяева дачи попытались их выжить; но те клялись, что никакие они не бомжи, а несчастная семья тамбовских погорельцев, отец с матерью и сын с невесткой. Их дом, вместе со всеми пожитками и документами, в одночасье сгорел, и им ничего не оставалось, как попытаться хоть где-то приткнуться на зиму. Но, мол, люди они порядочные, будут присматривать и за домом, и за участком, обеспечат всему имуществу сохранность и порядок, и просят только об одном: позволить им дожить здесь до весны. Весной они восстановят свои документы, вернутся на работу, начнут восстанавливать жильё и вполне добровольно, без скандалов, покинут занимаемую дачу. А вот если хозяева окажутся настолько бессердечными, что выгонят на мороз и верную смерть четырёх ни в чём не повинных человек, то всевидящий бог злодеев накажет, и бывшие хозяева, вне сомнения, также окажутся погорельцами.
  Гневить бога и провидчески настроенных бомжей хозяева дачи не решились, и согласились считать нахальных оккупантов бесплатными квартирантами. За что и поплатились. Когда они в начале февраля вместе с председателем кооператива нагрянули с инспекторской проверкой, то просто ужаснулись. Всё имевшаяся в доме мебель и часть дачных деревьев, а также половина дощатых полов и деревянная дверь в подвал были высыпаны рядом с входным порогом в виде печной золы. Турлучный курятник был до основания развален, а составлявшие его столбы, рейки, доски, балки и прочий горючий материал постигла та же пламенная участь. Но наибольшее потрясение испытали и хозяева, и дачный предводитель, когда, войдя в спальню, увидели стоявший там электронагреватель. Это был невероятный монстр, ужасающий гибрид огнедышащего вулкана и спаренной ракетной установки класса земля - земля: две двухметровые вертикально поставленные асбоцементные трубы с широким рядом натянутых между ними ярко сиявших спиралей.
  Бои по возврату дома, захваченного бомжами в заложники, начались с отключения электричества. Но зримым результатом их было лишь увеличение горки высыпаемой за порог золы, в которую за дни осады превратились остатки пола и часть балок крыши. Через две недели беспочвенных надежд и необоснованных ожиданий хозяева поняли, что лучше уж потратиться на оплату услуг крышующей организации, чем ждать, когда рухнет крыша дачи и окончательно поедет собственная крыша. На следующий день к дому приехал отряд милицейских спасателей. Бравые молодцы с ужасным грохотом, ужасающим матом и в точном соответствии с прейскурантом выбили входную дверь, два окна и выкинули бомжей на аллею (не к себе же их, вонючек беспаспортных, везти). Благодаря чему владельцы дачи вернули себе права на остатки своего имущества, а заодно обрели обязанности по уплате астрономического, невообразимого нормальным житейским умом счёта за электричество. После оплаты счёта хозяева, поняв, что денег на восстановление дома у них уже нет, решили, что лучше уж дачу продать и, благодаря этому, частично возместить понесённые убытки, чем ещё раз приютить подобных гостей, остаться только с убытками и потом всю жизнь поносить за глупость самих себя.
  Договорный процесс купли - продажи между хозяевами и Юрием проходил довольно трудно. В конце концов, уже в начале марта, продавцы и покупатель сошлись на взаимоприемлемой сумме в тысячу пятьсот "условных единиц" в долларах. Но когда договорившиеся стороны пришли к председателю кооператива для юридического оформления своего решения, тот им сообщил, что сделка состояться не может, поскольку продажа иностранцам национального достояния Украины, а именно - земли и недвижимости, запрещена законом. Юрий огорчился, и не поверил, но, не решившись бороться с законом в лице законного представителя местной дачной власти, по сути - всесильного вождя, приобретаемого вместе с дачей, ушёл восвояси.
  Хозяев дачи председатель попросил остаться. После чего, вмиг превратившись из рачительного борца за неприкосновенность народной собственности в доброго и заботливого земляка, он предложил им продать эту дачу ему - для последующей передачи её в подарок его любимым дальним родственникам. Но, конечно, прежнюю страшную цену он заплатить им не сможет; а вот тысячу, ну, тысячу двести у. е. - пожалуй... хотя и с трудом... Ошарашенные хозяева сопротивлялись недолго, и дача ушла за тысячу триста.
  
  2.
  Тем временем Юрий, решительно изгнанный с той части территории суверенной Украины, что находилась под бдительным присмотром вышеупомянутого председателя, с прежней экспансионистской целью бродил по аллеям следующего дачного посёлка.
  На одной из аллей его внимание привлёк практически пустой, не засаженный ни одним деревом участок, с косовато торчавшей в дальнем углу каменной будочкой размерами чуть больше туалетной. Ему пришло в голову, что, если хозяева не желают за этим участком ухаживать, то, возможно, будут не прочь с ним расстаться. В этой будочке, по крайней мере - в тёплое время года, вполне можно жить; ему самому - полусидя, а Алёшка вместится и лёжа. Удобства, в том числе кухню и столовую, а летом и спальню для взрослого члена семьи, в условиях засушливого крымского климата, можно иметь и во дворе. А со временем он своими силами построит на участке что-то более приличное.
  С такими мыслями Юрий осмотрелся вокруг: у кого можно бы выспросить сведения об этом участке? Аллея показалась ему чем-то очень знакомой. Ему быстро вспомнилось: на эту аллею он вышел вместе с молодым милиционером в конце безрезультатной погони за ворами. Вот там, в нижнем конце аллеи, живёт бывший майор милиции, желавший, но не сумевший помочь своему молодому коллеге в затеянном расследовании. А вот и рассыпанные по дороге катышки козьего помёта; помешавшее сыщикам стадо по-прежнему навещает заросли камыша. А вот... вот, по другую сторону от неухоженного участка та самая дача, к калитке которой, от затоптанной козами широкой тропы, шли следы чьих-то одиноких ног.
  Тогда он, увидев эти следы, подошёл к калитке и, по примеру младшего лейтенанта, стал выкликивать хозяев, заранее при этом решив, что вначале будет спрашивать о том, не намерен ли кто-то из соседей продать свою дачу. А если вышедший человек покажется ему заслуживающим доверия, то он спросит у него о проходивших по аллее людях. Выкрикнул он три раза, а при этом внимательно всматривался в окна: вдруг там мелькнёт разбойничья тень? Но никакая тень не мелькнула, и никто не вышел; хотя на дорожке вдоль стены дома, где толщина свежего, косо падавшего снега была сравнительно небольшой, виднелись довольно чёткие следы.
  Взглянув внимательнее на видимый от калитки клинышек расположенного за домом дачного участка, Юрий заметил, что цепочка следов вела от дома к будочке туалета, стоявшей в дальнем правом углу дачной территории. У будочки следы сливались в затоптанную площадку; Юрию даже подумалось, что так плотно, без разрывов утаптывать снег можно либо от большой скуки, либо с заранее продуманной целью. Дверь туалета была слегка, на половину ширины ладони, приоткрыта, словно оттуда кто-то следил за происходившим, но по каким-то причинам не спешил выходить наружу либо не хотел отзываться.
  После сделанного наблюдения и соответствующих предположений Юрию стало несколько неудобно за своё поведение. Возможно, у человека, сидящего в будочке, и без того определённые трудности; а он ещё и вынуждает его выйти наружу. Идти самому к будочке с проверкой личности и рода занятий спрятавшегося там человека - ещё хуже. Долго стоять у калитки тоже не имеет смысла. Кто бы ни вышел из будочки, доказательств того, что он - вор, при нём не будет. А за это время воры успеют скрыться. А ведь, возможно, именно сейчас они устроили очередной привал за углом этой аллеи. Сидят на доказательствах в виде двух ящиков с тушёнкой.
  Но, даже когда он довольно далеко отошёл от вызвавшей его подозрение дачи, то несколько раз поворачивался в её сторону, надеясь: вдруг кто-то выглянет вслед ему из калитки? Вдруг покажет, выдаст себя?
  И вот теперь, более полутора месяцев спустя, Юрий с интересом вглядывался в стоявший на другой стороне аллеи дачный домик: точно ли тот самый? Не сдержав любопытства, он подошёл к калитке и внимательно взглянул на неё: да, та же самая. И та же самая дорожка вдоль фундамента, уводящая к не видимой с аллеи стороне дома; и виноградник; и невысокий сарайчик с металлической крышей; и натужно всунувшаяся между сарайчиком и оградой будочка туалета.
  Внезапно на дорожке, выскользнув из-за дальнего угла дома, появилась старушка среднего женского роста, в расширявшемся книзу желтовато-сером пальто, с непокрытой головой, обрамлённой тусклым ореолом жиденьких желтовато-седых волос. Юрий даже вздрогнул: такого стремительного и, вместе с тем, плавного и бесшумного появления кого-то из абсолютно тихого дома он не ожидал.
  - Чего смотрите? Вам чего-то нужно? - негромким, но крайне неприязненным голосом промолвила старуха; не спросила, не поинтересовалась, но словно нелицеприятно посоветовала: "А не...?"
  - Да, - несколько смешался Юрий, - хочу какую-нибудь дачку купить. Недорогую. Заметил, вон, напротив вашей дачи, участок пустует. Может, продаётся? Второй раз уже прихожу, а спросить не у кого. Прошлый раз, у вашей же дачи, орал, орал, но никто так и не вышел. Ну, думаю, теперь зря орать не буду, просто подойду к калитке. Если кто-то на участке есть, спрошу; нет - пойду у других поспрашиваю. А Вы как раз и вышли; вот спасибо. Не подскажете?
  - А зачем тебе дача? Жить или что-то выращивать? - смотря прежним острым и внимательным взором, но немного подобревшим тоном произнесла старуха.
  - Основная цель - жить. Но хотелось бы и что-то выращивать.
  - Тогда тот участок тебе не подойдёт. В той халупке жить не будешь, а вырастить там можно только бурьян. Там же слой земли - сантиметров пять, еле камни прикрыты. Лучше уж покупай соседнюю дачу, - кивнула она на возвышавшееся по соседству добротное строение.
  - Да... мне такая махина не по средствам, - смутился Юрий. - Мне бы что-нибудь поменьше... А ещё лучше - недостроенное...
  - А оно и есть недостроенное, - пренебрежительно хмыкнула старуха. - Только фасад вроде бы приличный. А внутри - ни потолка, ни печки, одни стены да крыша. Что, не видишь? Даже трубы нет. И окна сколько лет не крашеные, всё дерево почернело. И земли засыпано всего четыре машины. Сюда ещё машин везти надо.
  - О! - восхитился Юрий. - А где можно хозяев найти?
  - А чего ж ты раньше не приходил? Пришёл бы на полчасика раньше, и застал бы хозяина. Ну, не расстраивайся. Он перед отъездом сказал, что завтра утречком опять приедет что-то там ремонтировать. Подходи часам к восьми, и поговорите. Смотришь, и продаст. Он эту дачу уже восемь лет продаёт, никак расстаться с ней не может. Зачем она ему? У него и без неё ещё две дачи в другом месте. Одну от отца досталась, другая - от тестя. Ему и на восьми сотках работы хватает. Он же один там пашет, жена - белоручка, ему не помогает. Он и тут один с утра до ночи пахал, всё своими руками строил. А как только крышу поставил, тесть и отец один за другим помёрли, они туда и переехали. Сначала он часто сюда приезжал, всё надеялся, что продаст; да дорого просил. Целых десять тыщ рублёв. Потом снизил до семи и стал реже приезжать. В прошлом году назначил уже в американских рублях, две тыщи, но даже объявление не повесил - всё равно, говорит, бесполезно. Все воровать кинулись, на земле работать никто не хочет. Он даже и приезжать сюда перестал. Теперь только два раза в году тут появляется: в конце зимы да в конце осени. Так что тебе повезло; в следующий раз месяцев через восемь появится.
  - Эх! Завтра же понедельник, мне к восьми на работу! - огорчённо воскликнул Юрий. - И раньше часу дня никак не освобожусь.
  - Ничего, я ему завтра скажу, чтоб подождал до часу. Не волнуйся, он подождёт. Ему тоже надоело туда - сюда мотаться. Или адрес оставит.
  "Видимо, следы этой старушки я и видел в январе, - размышлял Юрий, возвращаясь дорожкой вдоль лимана. - Приехала первым автобусом из города, растряслась по дороге, и сразу в туалет. В таком случае всё сходится: пожилая и культурная старушка вполне могла не выходить из туалета, завидев ранним утром подозрительного мужчину у входа в усадьбу. Может быть, потому сейчас и появилась без вызова, что встревожилась: что за странный тип опять крутится возле дачи? А хитрая бабулька; даже виду не подала, что видела меня ранее... Ладно, хватит ломать зря голову, - оборвал он свои домыслы. - Если, даст Бог, приведётся стать соседями, рано или поздно всё выяснится".
  Глава 10. Страсти в у.е.
  1
  Проголодавшийся Юрий по приходу в домик Изяслава разжигать дрова в плите не стал, но, сочтя, что благодаря пришедшему теплу это можно сделать вечером, быстренько разогрел на ней сковороду с пожаренной утром картошкой на небольшой электроплитке. Как только он уселся за стол, послышался гул ехавшего по главной аллее грузовика. Грузовик, свернув с главной аллеи на боковую, плавно затормозил, остановившись сразу после поворота. Юрий, не прекращая своего важного занятия, взглянул через занавешенное окно на появившийся в поле зрения объект. Возле опущенного вниз заднего борта кузова грузовика суетился Изяслав Иванович и властно покрикивал:
  - Давай-давай, подвигай, подвигай! Да плавненько, плавненько, мешки не порви! И картошку не поцарапай! А ты чего стоишь? Подхватывай!
  Кроме Изяслава Ивановича и водителя, на аллее находились ещё три человека. В кузове, в позе согнувшись, стоял невзрачный мужичонка и подталкивал к краю кузова два набитых до отказа мешка. Юрий его сразу же узнал: то был один из "мулов", с которыми он "познакомился" во время своей экскурсии в лес. Внизу тяжёлые мешки поочерёдно подхватывали себе на плечи ещё два "мула" из той же, знакомой Юрию команды.
  - Ну, пошли за мной, покажу, куда поставить, - скомандовал Изяслав Иванович и отправился к своему дачному домику. Следом за ним шли два "мула", у каждого из них на плечах лежал громадный мешок с картошкой. Первым из "мулов" шагал наиболее близко сталкивавшийся с Юрием (в прямом смысле слов) крепкий парень - "коренник".
  - Ставь сюда, рядом с порожками, - донёсся через стёкла хозяйственной пристройки, слегка задребезжавшие от тяжкого топота ног, громкий начальственный голос Изяслава Ивановича. - Да не опускай сам, уронишь! Картошку помнёшь, бестолочь! Я сейчас помогу! Ну вот, я ж говорил. Ох, растяпа! Стой! Дай хоть тебе помогу! Во-от так. Эй, видел, как надо? То-то. А ты, разгильдяй, даже поставить как следует не смог. Ну, всё, ребята. Дальше уже я сам. Вот деньги, как договорились. Хотя за подавленную картошку можно было бы вас и оштрафовать...
  - Чего? Ты, дед, не заговаривайся. А то как бы мы тебя по полной не оштрафовали. Мы бесплатно таскать твою картошку не договаривались. Давай, доплачивай, - послышался сдержанный рык "коренника".
  - Да... Как это? У меня и денег больше нету, - растерянно и испуганно отозвался Изяслав Иванович.
  - Это ещё надо проверить, - прорычал "коренник". - Что это у тебя в кармане? Не в этом, в правом. Ух ты. У тебя на него разрешение есть?
  - Да... Я его в универмаге, где все берут, покупал. Какое ещё разрешение?
  - А такое. Такой ножик носить с собой нельзя. Ладно, подари его мне, и я никому не скажу. И ты не говори. Давай, давай. Спасибо. Хороший ножик. Только этого мало. Что ещё у тебя тут есть? Вот тот камень не подаришь? Хороший камень, "старый". Мне на стройку как раз такого не хватает.
  - Да это - не мой! Это - соседа! Хотите, я его адрес дам, с ним и договоритесь... Он ему всё равно не нужен...
  - Не нужен, говоришь? Тогда не волнуйся, я хозяина сам найду. Пойду гляну на камень поближе, а то вдруг он мне не подойдёт.
  Тяжёлые уверенные шаги, грузно и медленно ступая, направились в сторону соседнего участка. Другие шажки, куда более лёгкие и торопливые, прошелестели мимо кухни-веранды в сторону калитки.
  - Ну, до свидания! Спасибо за помощь! - залебезил от входной двери нервно подрагивавший голос Изяслава Ивановича; а вслед за ним и сам он ввалился в помещеньице прихожки. Послышался скрип стоявшего там стула и негромкие, но полные ненависти и отчаяния причитания: - Ах, гады! Воры проклятые! Опять ограбили. Да что же это такое? Да как же их повывести, паразитов? Ох... ну, ничего... ничего... ничего. Будет и на нашей улице праздник. Теперь уж - точно будет. Теперь - не прощу. Теперь - за всех...
  Стул ещё раз скрипнул, затем пару раз скрипнули половицы прихожки, следом тихонько заскрипела дверь в кухню, а сквозь неспешно расширявшуюся щель между дверью и косяком влетело негромкое бормотание:
  - Вот гад, до чего ж некстати нож отобрал... Ох, как некстати. Ничего, и без него справлюсь...
  - С кем это ты, Изяслав Иванович, решил расправиться? Небось, опять какого-то кота приметил? - холодно осведомился Юрий.
  - Кто тут? - испуганно вскрикнул Изяслав Иванович. - А, ты! Фу, как ты меня напугал. Я ж увидел, что дыма нету, печка не топится, подумал, что ты ещё не пришёл. А тут вдруг...
  - А ты что, не заметил, что входная дверь-то была не заперта?
  - А-а... ой, ну, конечно. С этими сволочами совсем головы лишился. Потянул по привычке за ручку и вошёл, даже не подумал ни о чём. Ножик, гады, отобрали, вот и расстроился, ничего уже не соображаю. Такой ножик хороший. Крепкий, новый, острый. Хотел им... это... дупло сливы почистить. А то через дупло всякая гадость, жучки всякие, в древесину и под кору залазят. Почищу, потом садовым варом или смолой залью, и будет порядок. Так нет же - забрали, воры проклятые; теперь не знаю, что и делать. Ты же, наверное, слышал, как забирали, двое на одного? Чего ж не выскочил, не подсобил отнять?
  - А ты вроде бы и не пытался отнимать, - возразил Юрий. - Но если хочешь отнять, ещё не поздно. Они ещё не уехали. Можно сбегать на проходную, взять у сторожа ключи, замкнуть ворота, и - отдадут, как миленькие.
  - Да ладно... пусть, - раздумчиво покачав туда - сюда головой, негромко произнёс Изяслав Иванович. - Не стоит на се... не стоит этот ножик таких хлопот, - остренько взглянув на Юрия, поправился он. - Лучше - пойдём, поможешь мне картошку в подвал опустить. Целых сто двадцать кэгэ купил. Да дорого. Почти что на всю зарплату разорился. Зато теперь до нового урожая хватит. Решил сразу сюда привезти; уже ж меньше чем через неделю, в тот четверг, первое апреля. Ты ж помнишь условия договора? Буду вселяться; так что, извини, придётся нам с тобой бабки подбивать. Считать, кто кому чего должен, да и расставаться.
  2
  Изяслав Иванович отомкнул замки на тяжёлой подвальной двери и открыл её настежь. Затем они взялись с разных сторон за один из мешков и понесли его в подвал. Юрий, ухватившись за углы мешка, по просьбе пожаловавшегося на головокружение Изяслава Ивановича шёл первым, спиною вперёд, а хозяин, держась за горловину мешка, следовал за ним.
  - Кладём здесь, на порожке, - указал кивком головы хозяин подвала и мешков на низ узкого и низкого прохода между двумя подвальными отделениями. - Я потом его сам определю.
  Второй мешок они принесли таким же способом, и положили поверх первого мешка. Но Изяслав Иванович преждевременно выпустил мешок из рук, и тот наполовину соскользнул с нижнего мешка.
  - Ой, что-то мне нехорошо. Годы мои, годы. Сердце выскакивает, и руки уже не держат, - запричитал Изяслав Иванович. - Юрик, поправь этот мешок, положи его на другой, а я пойду хоть чуть отдышусь.
  - Может быть, всё-таки не надо его на другой мешок класть? - возразил Юрий. - Ты же хочешь их во втором отделении поместить. Значит, придётся, прежде чем туда попасть, через них перелезать. Тебе же будет неудобно.
  - Ничего, именно так мне будет очень удобно, - как показалось Юрию, двусмысленно и словно бы даже со странною издёвкой процедил отходивший к двери Изяслав Иванович.
  - Как хочешь, - недоумённо пожал плечами Юрий и, ухватив толстый мешок с двух сторон, уложил его вдоль и поверх другого.
  Со стороны аллеи донёсся слабый, заглушаемый стенами толстого низкого фундамента гул автомобиля; и вскоре, словно впитавшись в громадную кучу угля, аккуратно насыпанного и разровненного в этом отделении подвала, исчез.
  - Ну вот, наконец-то уехали. Я уже переживать стал, - неожиданно бодрым и весёлым голосом проговорил Изяслав Иванович; и, потянувшись рукой к установленному внутри подвала выключателю, щёлкнул клавишей. - Вот так светлей будет. А дверь теперь можно и закрыть.
  Изяслав Иванович, не выходя из подвала, сильным и резким движением дёрнул железную дверь подвала на себя. Та со скрипом поехала к косяку, а Изяслав Иванович, быстро развернувшись лицом к Юрию, старательно устраивавшему толстый цилиндр верхнего мешка на столь же переполненном нижнем, опустил правую руку в тёмный угол подвала, нащупал ею что-то и уже с абсолютно откровенной издёвкой промолвил:
  - Ну, что, дорогой квартирант? Обсудим условия договора?
  - Может, в доме будет удобнее? - окончательно устроив один мешок на другом и, для надёжности, хорошенько придавливая его сверху, натужно буркнул Юрий.
  - Не-ет. Это тебе было удобно в моём доме жить. А мне удобно разобраться с тобой здесь, - со сладострастной издёвкой возразил Изяслав Иванович. - И очень удобно, что ты так хорошо закрыл этот проход. Теперь даже туда не проскочишь. Так что - давай вспоминать условия договора. Вспоминай: мы с тобой договаривались, что ты не будешь у меня уголь воровать?
  Юрий поднял взгляд от мешка на хозяина. Изяслав Иванович, несмотря на только что прозвучавшие жалобы на годы, дрожащие руки и выскочившее сердце, светился силой, здоровьем и ощущением предвкушаемого счастья. Глаза его сияли каким-то неестественным возбуждением, щёки окрасились молодым румянцем, мощные плечи былого штангиста, словно перед решающим рывком, были напружинены и отведены назад, а в медленно поднимаемой вверх правой руке зловеще покачивался протянутый в направлении к Юрию метровой длины стальной прут с остро заточенным концом.
  "Сколько раз себе говорил: не имей никаких дел с моральными уродами, держись от них подальше. Нет, опять связался", - мелькнула в голове Юрия укоризненная мысль.
  - М-да. Я ещё думал, какой вывод надо сделать из того, что, когда тебя от нелепой смерти спасал, сам себе чуть ноги не сломал и рядом с тобой навсегда не лёг. Думал, что вывод такой: надо было не торопиться, обойти вокруг. Теперь понимаю: ни ногой не надо было к тебе ступать.
  - Ага! Намекаешь, что я должен быть тебе благодарен! Так я тебя отблагодарил, в свой дом пустил. А то б ты в Николаевой избе точно окачурился. Так что - квиты. А вот брать у тебя без спросу я ничего не брал.
  - И я у тебя и не брал.
  - Ага! Так ты ещё и врёшь! - с радостным самоудовлетворением пропел Изяслав Иванович. - Так я, с самого начала, и подозревал. Ты же - бездомный, без определённого места жительства; что, не так? А все бомжи - вруны и воры. Доказать? А кто во-он там, в дальнем углу, ковырялся? Что, думаешь, если мало взял, за воровство не считается? Заметил, что пыль потревожил, больше не стал брать, и считаешь, что ты уже не вор? Я тоже заметил, и очень давно. Сколько ты взял, теперь неважно; главное, что ты - вор, да ещё и наглый врун, и я имею полное право тебя наказать. Я даже могу тебе сказать, как я тебя накажу. Сначала проткну в задницу, а потом разобью башку. Раз ты не понял на примере своих котов, что бывает с теми, кто пытается у меня воровать, будешь понимать на себе. А потом засуну тебя вот в тот мешок, что ты только что укладывал. Видишь, не пожадничал, специально для тебя купил картошку в таком здоровенном мешке. Старался, чтоб тебе там тесно не было. А ночью отнесу мешок в лиман, да и утоплю в камышах. Креветки тебя там быстро съедят. А если кто будет о тебе спрашивать, скажу, что последний раз я приезжал сюда полтора месяц назад, а сегодня тебя в доме не было. И сегодняшние грузчики это подтвердят. Как тебе такая программа? Возражения есть? Если есть, можешь попробовать на меня напасть. Тебе же хуже будет. Я этой штукой хорошо орудую. Это я потом, из-за зрения штангистом стал, а начинал я рапиристом. Так что лучше уж - повернись лицом к углю, который ты хотел украсть, положи в последний раз на него свои загребущие руки и наклонись. Не бойся; я - врач, быстро сердце найду.
  - А откупиться нельзя? - поинтересовался Юрий.
  - Чем тебе откупаться? Ты же - нищий, - с акцентируемым, с чересчур акцентируемым презрением возразил Изяслав Иванович. Юрий понял, что он клюнул.
  - Как - чем. Полторы тыщи долларов. Ты что, и в самом деле поверил, что я их не привёз?
  - Ага. Сейчас ты начнёшь меня уговаривать, чтобы я пошёл вместе с тобой их откапывать, а сам надеешься от меня удрать. Не выйдет! Давай-ка - в позу! - решительно ответил Изяслав Иванович и вздёрнул конец штыря чуть выше, направив его в грудь Юрию; но глаза его вспыхнули жадностью.
  - Зачем куда-то ходить? - успокоил его Юрий. - Деньги - здесь, в подвале. Пятьсот долларов - вон там, в углу. Ты подумал, что я там что-то взял, а я, наоборот, закопал. А остальную тысячу я в двух других местах спрятал. Если отпустишь, найду. Хоть я перед тобой и не виноват, но... жизнь дороже денег.
  - Это ты правильно сообразил, - одобрил его мнение Изяслав Иванович. - Показывай. Если не соврал - отпущу. Всё равно ты потом никак не докажешь, что это - твои деньги, - сделал Изяслав Иванович вид, что согласен на предложенные условия; и потаённо, лишь слегка вздрогнувшими уголками губ, улыбнулся.
  - Конечно, - с покорным и грустным видом кивнул головой Юрий. - Ну, где первая захоронка, ты и сам уже знаешь. Да, её я неудачно спрятал. Темно в том углу было, не увидел, что разрытое место по цвету отличается. Тут ты меня здорово обошёл. Вторую я тоже в уголь спрятал, - неторопливо и расслабленно становясь в полуоборот к хранилищу угля и, соответственно, к внимательно следившему за каждым его движением врачом, поделился "воспоминаниями" Юрий, - но на этот раз заметил, что цвет поверхности изменился. И затрусил это место пылью. И, конечно, ничем его не отмечал. Знал, что ты сразу заметишь и поймёшь. Но всё равно найду. Кажется, здесь, - погрузил он руку в уголь, надеясь, что жадность и любопытство возьмут в Изяславе Ивановиче верх, и тот приблизится настолько, что можно будет дотянуться рукой до вытянутой им "рапиры".
  - Нету... - с разочарованием произнёс Юрий. - Попробую рядышком... - неторопливо и спокойно, без тени настораживающего напряжения посунулся он правой рукою влево, в зону, закрытую его собственным телом от взгляда изготовившегося к уколу штангиста - рапириста. "Дальше поворачиваться нельзя; у старого садиста, кажется, появляется желание сделать намеченный удар, а затем начать самостоятельные поиски", - каким-то шестым чувством определил Юрий; и не слишком радостным, но вполне удовлетворённым и спокойным тоном ("спокойствие... расслабленность...") произнёс:
  - Нашёл. Теперь - третью заначку поищу. А ты пока что эту проверь.
  По-прежнему стоя в полунаклонённом положении на широко поставленных ногах, Юрий, опираясь левой рукой об ограду углехранилища, развернул корпус тела и голову вправо и протянул правую руку, с опущенным ладонью вниз и зажатым кулаком, по направлению к Изяславу Ивановичу. Но бдительный врач и на эту уловку не поддался.
  - Покажи на ладони, - потребовал он.
  - Кто там? Не уходите! Откройте дверь! - стоя в прежней позе с протянутой рукой, но взгляд устремив, мимо напружинившегося санитара дач, на дверь, искренне взволнованным голосом взмолился Юрий. Изяслав Иванович на долю секунды оглянулся назад; а когда он поворачивал голову обратно, в глаза ему полетела зажатая в протянутом кулаке Юрия угольная пыль. Одновременно Юрий, наклонившись и пропустив над своим телом скользнувший по спине удар штыря, сильно оттолкнулся левой рукой от досок ограды и отпрыгнул назад, по направлению к Изяславу Ивановичу. В момент приземления на правую ногу левая нога, выброшенная назад вращавшимся справа налево корпусом, с огромной скоростью полетела навстречу нападающе клонившемуся вперёд врачу. Каблук левой ноги с коротким хлюпанием вошёл в живот в районе солнечного сплетения - агрессивный санитар дач, отброшенный стремительным тараном мощного удара, врезался спиной в железную дверь подвала. Дверь с грохотом распахнулась, скорчившееся тело бывшего рапириста рухнуло в отрывшийся за нею приподвальный приямок. Выроненный им штырь с тихим звяканием покатился по полу подвала.
  - Вот же мерзость, - с неприязненным отвращением разглядывая поверженного врага, негромко пробормотал Юрий. Изяслав Иванович, приходя в себя, приоткрыл запорошенные угольной пылью глаза. Его блуждающий, полубессознательный взгляд остановился на фигуре Юрия, медленно приближавшегося к проёму двери из мрачной темноты подвала. В глазах врача, омываемых бурными слезами, отразился животный ужас, он засучил ногами и, отталкиваясь пятками от пола, пополз на спине прочь от этого страшного видения; но упёрся головой в стену приямка и обречённо замер, стремительно бледнея сквозь чёрную пыль и невнятно повторяя одно и то же:
  -Что? Что? Что?
  - Да вот думаю: как это ты умудрился сесть на свой штырь? С угля на него прыгнул, что ли? Или с порожка сел? - ответил Юрий своим вопросом на предположительно понятый им вопрос; и по остекленевшему взгляду переставших моргать глаз врача-садиста понял, что тема им угадана правильно. - А как иначе объяснить, если не случайным самоубийством? - со спокойным бешенством продолжал рассуждать Юрий. - На штыре будут только твои отпечатки; это я тебе обещаю. На двери - тоже. Открывал же её ты. И грузчики меня не видели. И дыма из трубы не было. Так что - меня здесь нету. Алиби. А когда я, поздно ночью, а может, и завтра, приду, ты уже сдохнешь. Извини, я же - не врач, вряд ли смогу в сердце попасть; так что - придётся помучиться. Вот только надо подумать: тут тебя оставить или в лиман отнести. А? Как ты посоветуешь?
  "По закону справедливости надо бы эту гадину...пока она ещё кого-то не замучила... и, может быть, и не одного... Но... очень уж не хочется в одном аду с ним находиться. Да ещё и на одной сковороде".
  "Пусть черти сами его заберут".
  Подняв взгляд от лица врача, дёргавшегося тиком непереносимого ужаса, Юрий с облегчением повёл им по умиротворявшим душу картинам ранней весны. И вдруг его лицо также искорёжилось ужасом: он увидел, что куча камня, в которой лежала баночка со всеми его сбережениями, исчезла.
  3
  Переступив через хрипло ойкнувшего и, кажется, лишившегося чувств врача-убийцы, Юрий в два прыжка выскочил из приямка и помчался на соседний двор.
  Там, где пятнадцать минут назад лежала груда напиленного ракушечника, остались только прямоугольные вдавлины в земле да обсыпавшийся с ракушечных камней желтоватый песок. Пустые бутылки, небрежно отфутболенные ударами чьих-то ног, лежали метрами двумя в стороне; рядом с ними лежала большая ржавая банка из-под зелёной краски; но все баночки из-под горошка исчезли.
  Свежие следы ног вели за угол дома. Юрий метнулся туда. Перед домом, въехав на усадьбу задом через развороченные ворота со сломанным замком, стоял тот самый грузовик, что привёз мешки с картошкой. В кузове возвышалась небрежно уложенная пирамида из пиленых брусков строительного ракушечника. Несколько других брусков лежало на краю кузова, их один из уже знакомых Юрию "мулов" торопливыми движениями перекладывал их в общую кладку. А в ближнем правом углу кузова валялось несколько пустых консервных баночек.
  - Закрывай, поехали! - выкрикнул из кабины водитель. "Коренник" и ещё один "мул", только что доставившие последние из кирпичей, умело и споро захлопнули задний люк кузова и защёлкнули запоры. Мотор взвыл, грузовик медленно покатил с территории усадьбы на аллею.
  - Стой! - истошно закричал Юрий, бросаясь вслед за грузовиком. - Подожди! Вы зачем баночки забрали?
  - Так... вон... он сказал, что электропроводки сгодятся. Чтоб встроенные розетки в них вставлять, - показывая рукой на "коренника", растерянно ответил находившийся в кузове "мул".
  - А ты кто такой? - медленно разворачиваясь к Юрию, угрожающе прорычал "коренник". - Ты чего здесь раскомандовался?
  - Я? Я... хозяин этого дома! - решительно заявил Юрий.
  - Что-то мы тебя здесь не видели.
  - А я... вначале решил к соседу, к врачу зайти. А потом уже - сюда.
  "Коренник" уставился на самозваного хозяина недоверчивым взором. Вдруг лицо его исказилось злобной радостью, и он, торжествующе вскричав:
  - Ага! А я как раз тебя давно уже ищу. Сейчас поквитаемся! - выхватил он из кармана складной охотничий нож; и ухватился за него двумя ладонями, одной - за массивную тёмно-зелёную рукоять, другой - за лезвие.
  - Помогите! Люди! Помогите! - донёсся из приямка подвала соседней дачи слабый голос Изяслава Ивановича.
  - Это у тебя что, нож врача? Как он у тебя оказался? Не открывай! Он смертельно заражённый! - закричал "кореннику" Юрий.
  - Сейчас ты будешь смертельно заражённый, - зловеще пообещал "коренник"; и, ловким движением ухватив раскрытый им нож цепкими и сильными пальцами правой ладони, подкрадывающимися шагами направился к Юрию. Юрий, быстро наклонившись, ухватил в руку лежавший у ног изрядный обломок ракушечника, но бросать его не стал, а увещевающим тоном сказал:
  - Если это - нож врача, то ты умрёшь! Ты же уже заразился. Врач этим ножом соскобы делал, а продезинфицировать его забыл. Сейчас умирает, и я ничем помочь ему не могу. Ты за лезвие брался? Брался. А я тебя предупреждал.
  - Какие ещё соскобы? - донёсся с кузова встревоженный вопрос.
  Между тем грузовик, выехав на аллею, приостановился; из кабины, не выключая двигателя, высунулся водитель, ражий мужик лет сорока с нахальным и самоуверенным лицом. Подсобный "мул", оставшийся на земле, ухватился за тяжёлые, заскорузлые, с заржавевшими петлями ворота и, надрывно дёргая и медленно, рывок за рывком, разворачивая в сторону ограды, потащил их на закрытие.
  - Соскобы из баночек, что вы забрали, - сердито ответил Юрий. - В баночках штаммы вирусов для приготовления вакцин от тифа, холеры и оспы. Эти вирусы в пробирках хранить нельзя, они при закупорке быстро погибают, им сырой свежий воздух нужен, их в открытой посуде хранить надо. Вот врач и уговорил меня положить баночки со штаммами у меня на участке. А сам он каждый раз, когда сюда приезжал, соскобы вот этим ножом делал, - показал Юрий пальцем на нож, который он и без того постоянно держал в поле зрения, - а потом увозил соскобы в лабораторию и делал там из них вакцины для прививок. Чтоб деньги на их покупку не тратить. Вакцины ж - страшно дорогие.
  - Помогите! - опять долетел плачущий крик.
  - Теперь вот умирает; слышите? Говорит - только что ненароком, со страху, за непродезинфицированный нож взялся. А вы мало того что нож, ещё и баночки с вирусами забрали. Сами сдохнете, всех родных и близких потравите - чёрт с вами; только почему я должен за всё это отвечать? Камень - пожалуйста, берите, мне не жалко. Но за вирусы - не обижайтесь; начнётся эпидемия, меня спросят, кто виноват - скажу, что я вам их не давал, вы сами их забрали!
  - Никому ничего ты уже не скажешь! - рыкнул "коренник" и, вытянув руку с ножом вперёд, бросился в атаку. Юрий с размаху запустил в него обломок ракушечника, да с такой силой, что ракушечник рассыпался на части у парня на груди, на прочной дерматиновой куртке, а сам он покачнулся и отвёл руку с ножом чуть в сторону. Юрий, мгновенно переместившись левой ногой далеко вперёд, в глубокую стойку "зенкутсу-дачи", носком правой ноги ударил в пах потерявшего равновесие "коренника". Тот согнулся и упал, но ножа не выронил.
  - По-мо-ги-и-те...- с безнадёжной тоской провыл голос Изяслава Ивановича.
  - У тебя у самого правая рука уже почернела, - встревоженным голосом сказал Юрию находившийся в кузове "мул". Юрий поднёс испачканную угольной пылью правую ладонь к глазам и, изображая ужас, негромко произнёс:
  - Это я... с врачом... поздоровался...
  - На тебе твоих долбаных вирусов! - прокричал реально испугавшийся "мул":и носком ноги вытолкнул из кузова на землю несколько консервных банок. К огорчению Юрия, среди них не было ни одной баночки из-под зелёного горошка.
  - Выкидывай все, ни одной не оставляй!- с тревогой воскликнул Юрий; и, почувствовав, что в голосе его прозвучала нескрываемая тревога, добавил: - Только руками не хватай, бери через тряпочку.
  И уже через секунду проклял свою излишнюю болтливость.
  - Не трогай эту гадость! - проорал водитель суетившемуся в кузове "мулу". - И - слазь из кузова! Пешком пойдёшь, заразный!
  Мужичок торопливо спрыгнул с кузова на землю.
  - А ты, придурок, - выскочив из кабины, гневно заорал водитель на того "мула", что, не обращая особого внимания на происходившие рядом с ним события, методично и усердно продолжал приставлять ворота к ограде, - тащи ворота обратно! Открывай, бестолочь, открывай, а не закрывай! Да побыстрей! Помоги ему, - приказал он спустившемуся с кузова "мулу".
  Два испитых, но выносливых и жилистых мужичка ухватились с разных сторон за ворота и усердно потащили их в обратном направлении. Грузовик заурчал мотором и поехал задом на территорию дачи, прямиком на лежавшего полубоком на земле и натужно дышавшего, но по-волчьи свирепо зыркавшего на Юрия "коренника". Тот медленно встал и в обход грузовика побрёл к аллее. Едва грузовик своим задним бортом поравнялся с ним, как он, не оборачиваясь, с бешенством швырнул нож назад, в сторону Юрия. Юрий, внимательно следивший за его движениями, ещё во время его замаха сдвинулся в сторону. Нож, вращаясь, пролетел там, где Юрий только что стоял, но в полуметре от его нового местонахождения. "Коренник" приостановился, прислушиваясь; но нож, улетев в дальний конец участка, бесшумно воткнулся в землю. "Коренник", не услышав ничего для него утешительного, сорвался с места и, по-прежнему не оборачиваясь, забежал за кабину грузовика, а оттуда перебежал на аллею.
  Ничего не заметивший водитель закричал на него, требуя, чтобы он вернулся и открыл задний борт; но "коренник" не двигался с места. Вместо него к задней части кузова подбежали два рядовых "мула" и споро открыли задний люк. Мотор заурчал чуть громче, кузов грузовика стал медленно крениться. Вначале из кузова, с жестяным тарахтением, на землю высыпались банки, а на них, со всё увеличивавшейся скоростью, повалились, крошась и трескаясь, многострадальные бруски ракушечника.
  - Забирай свою инфекцию, - в очередной раз выскочив из кабины, с хмурым и недовольным видом сказал Юрию водитель. - А теперь рассказывай, как мне машину от этой гадости отчистить.
  - Помой с порошком, а потом набери в рот спирта или водки и опрыскай, - посоветовал ему Юрий. - А все, кто к банкам прикасался, пусть замочат одежду с порошком и отбеливателем, а сами срочно выпьют водки. Пропорция - по два грамма на килограмм своего веса, но не меньше стакана. В каждый стакан водки надо добавить каплю йода.
  - Я такое лечение сегодня уже принимал. Только без йода, - с трудом посчитав в уме, с облегчением произнёс один из "мулов".
  - Ну, может, для тебя особых последствий не будет, - обнадёжил его Юрий. - Но всё равно надо выпить ещё и с йодом. Ну, всё. Пойду доктора спасать и себя лечить. Может, вы нас до больницы довезёте? А то ни у него, ни у меня даже выпить ничего не найдётся.
  -Помогите! Умираю! - заметно бодрее выкрикнул Изяслав Иванович. В приямке раздавались звуки какого-то шевеления.
  - Некогда нам с вами возиться! - нервно воскликнул водитель; и, взбираясь в кабину, громко скомандовал, - Всё, поехали! Лезьте все в кузов. А ты куда в кабину прёшься? Все - в кузов, я сказал! - прикрикнул он на "коренника". - А ты куда пошёл? Каким ещё пешком? Все, я сказал! - прикрикнул он на особо послушного "мула".
  Машина, высоко подбрасывая на каждом из аллейных ухабов сидевшую в кузове тройку "мулов", поспешно покатила прочь. Юрий устало побрёл к дачному домику Изяслава Ивановича. Едва он показался на участке, дверь подвала с грохотом захлопнулась, послышался скрежет и лязг запираемого в подвале засова.
  "Жив старый убийца, ничто его не берёт" - обрадовался Юрию потускнению рисуемых его воображением картин - земного суда и подземного судилища. Но всё же, не удержавшись от проявления примитивного чувства мести, прошипел в щель между дверью и косяком подвала:
  - Эй, старый ворюга! Если украдёшь мои денежки - буду судить тебя, как ты меня. С таким же приговором. Никуда ты от меня не денешься, всё равно поймаю. Буду тут сторожить. Без воды и еды ты там долго не просидишь.
  Ответом ему было раздумчивое молчание. Юрий, вполне удовлетворённый такой реакцией, вернулся к куче сваленных из машины камней.
  4
  Две раздавленные камнями баночки из-под зелёного горошка Юрий достал довольно быстро; но обе были совершенно пусты. Ни зелёных купюр, ни зелёного горошка, только зеленые пятнышки чего-то типа плесени на ободках. Он раскидал по сторонам всю кучу камней; безрезультатно, других баночек под ними не было.
  Волна опустошающего огорчения чуть было не обрушилась на него; но он, велев ей отступить, отправился на аллею и ещё раз внимательно осмотрел выброшенные из кузова баночки. Результат был прежним. От безысходности вернувшись на то место, где раньше лежали камни ракушечника, он ожидаемо увидел там лишь бутылки и ту же большую ржавую банку. Сердито пнув банку, он принялся по расширявшейся спирали бродить по участку, в надежде, что дорогая для него баночка так же пренебрежительно отшвырнута "мулом" куда-нибудь в сторону. По пути он ещё раз наткнулся на ту же ржавую банку, и опять пнул её; но заветную баночку так и не нашёл. Он вновь вернулся на место прежней парковки камней и стал тщательно всматриваться в валявшийся вокруг мусор: вдруг заветный пакет зелёных акций на его с Алёшкой будущее жильё самопроизвольно выпал из сберегательной банки. Безрезультатно. Всякого мусору на земле было много, но пакета с деньгами он не нашёл.
  "А ведь ни в одной из баночек мусора нет. Видимо, кто-то очистил баночки перед тем, как положить их в кузов. Видимо, он обнаружил деньги и молча положил их в карман, - подумал Юрий; и также мысленно в глубоком отчаянии воскликнул: - О Господи! Что же делать?"
  "Успокоиться. Для начала - сделать вид, что это - не трагедия, а просто игра", - не в перевозбуждённой голове, а где-то в груди родился ответ.
  "Какая ещё игра? Это уже не игра, а проигранная судьба! - возмущённо ответила голова; но всё же неохотно крутнулась на шее, высматривая, во что и в самом деле можно для отвлечения поиграть.
  На глаза попалась всё та же надоедливая жестянка из-под зелёной краски. "Ты смотри, какая настырная! Как её не футболь, она снова на виду остаётся. Ну, сейчас я с ней поиграю не в футбол, а в регби. Стукну так, что она перелетит через забор на соседний участок и уже не будет мозолить мне глаза", - сердито подумал Юрий; и рассчитанно ударил под низ банки подъёмом стопы.
  К его удивлению и дополнительному огорчению, жестянка, несмотря на вроде бы удачный удар, полетела не совсем туда, куда он её посылал. Он целил в "девятку" проёма сеточной изгороди, а банка, закрутившись и полетев по странной дуге, врезалась в столб "боковой перекладины". Треснувшая от удара ржавая банка покатилась вдоль "ворот", из образовавшейся широкой трещины посыпался разный мусор, в основном - небольшие обрывки полиэтилена, и среди них - небольшой, небрежно скомканный и чем-то знакомый полиэтиленовый пакет. А из пакета, закрученного банкой и подкинутого её рваным краем вверх, выскользнул и призывно кувыркнулся в воздухе знакомый цилиндрический свёрточек.
  "Как он мог оказаться в этой банке?" - в первое мгновение не поверил своим глазам Юрий. А потом он вспомнил о пятнышках зелёной плесени, появившейся на ободках исследованных им баночек из-под горошка, и сообразил: "коренник", чтобы не выбирать руками мусор из понравившихся ему баночек, просто стучал ими по краю не нужной ему банки из-под краски. Вот клад и упал туда. Мусор из других баночек навалился сверху; потом "коренник" примял весь мусор в банку и отшвырнул её в сторону. А позже Юрий еле заметные пятнышки, оставшиеся на ободках баночек от ударов о старую засохшую краску, принял за обычную плесень.
  "Господи, слава Тебе!" - шептал Юрий, сидя на камне ракушечника, удачно расположенном на остужающем ветерке и под согревающим солнышком. Затем он пошёл на участок Изяслава Ивановича к торчавшему из земли крану, разделся и долго, неспешно, старательно смывал с себя усталость, нервное напряжение и колючую угольную пыль.
  
  Глава 11. Две новости.
  1
  Ночевать в доме Изяслава Ивановича Юрий не захотел. Временно подперев брёвнышком дверь подвала, он за несколько неспешных переходов перенёс все свои вещи в дачный домик напротив; благо, Николаево приглашение к проживанию всё ещё оставалось в силе. Всё это время из подвала доносился шум и шорох угля; было похоже на то, санитарный врач решил провести тайную акцию солидарности с шахтёрами, которые в те времена стучали касками на площадях, требуя достойной оплаты своего труда в иностранной валюте.
  Ночью, в насквозь промёрзшем за зиму доме, на заиндевевшей кровати, было довольно холодно, и хоть как-то согреться и заснуть Юрию долго не удавалось. К тому же отвлекали от сна шум, стук и шорох, всю ночь доносившиеся из подвала оставленной им дачи. Утром тело, отвыкшее от таких испытаний, изнеженное прежним печным режимом и сладким спокойным сном, ныло и отказывалось гнуться, а ноги не желали быстро крутить педали. Из-за чего Юрий едва не опоздал на работу. Его нездоровое состояние заметил директор, и настоятельно рекомендовал ему отправляться домой, к горячему чаю с малиной после третьего урока, а не после пятого, как было по плану. Провести два оставшихся урока он поручил напарнику Юрия Антону Васильевичу. Благодаря этому Юрий въехал на своей "Каме" в ворота нового для него дачного посёлка уже в одиннадцать часов. У интересовавшего его дачного участка стоял старенький "москвичок".
  Хозяин дачи оказался стройным сухощавым сероглазым мужчиной лет сорока.
  - Игорь, - выйдя из дома на зов Юрия, представился он, и предложил: - Пойдёмте в дом, посмотрите, как и что, там и поговорим. А я заодно кое-что сделаю.
  Такой подход Юрию понравился. Если человек откровенно ставит дело впереди камуфлирующего слова, значит, сделанное этим человеком не нуждается в камуфляже. А приобретение сделанного таким человеком дома может стоить не только отданных денег, но и добрых слов.
  Дом Юрию тоже понравился. Прежде всего - тем, что был выстроен по иному, лучшему проекту, чем тот проект, что применялся при строительстве домов в кооперативе, где в то время обитал Юрий. Во-первых, этот дом был в плане размерами шесть на семь, то есть - в полтора раза больше дома Николая. Он также состоял из двух комнат, но площадь большей комнаты, по размерам и общей конфигурации, была равна площади всего дома Николая. В Одно окно этой комнаты смотрело в сторону аллеи, второе - на расположенный за домом участок.
  Ближняя к выходу комната, как и в первом проекте, также представляла собою веранду. Строительство верандного потолка было не завершено, но потолочные балки уже обосновались на своём законном месте. Два метра стены между комнатами также отсутствовало; в этом месте в дальнейшем должна была стоять печь. По длине веранда была короче главной комнаты; не шесть метров, четыре с половиной. Остаток площади занимала открытая прихожка размером два с половиной метра на полтора, куда от земли можно было подняться по бетонной лесенке из пяти ступенек. Из прихожки, через обитую чёрным дерматином дверь, можно было зайти на веранду, а оттуда, через вторую дверь, перейти в большую комнату. В стене между прихожкой и верандой, рядом со входной дверью, имелось небольшое окно. Срочное дело хозяина дачи состояло в изменении изначального проекта; а именно - в замуровывании кирпичом проёма этого окна. Игорь объяснил:
  - Приехал вчера, смотрю: одно из стёкол окошка вынуто. Дверь закрыта, но в обеих комнатах кое-где видны следы. Видать, кто-то через окно просунул руку к внутреннему дверному замку, открыл дверь, побродил здесь, ничего не нашёл - а что здесь, кроме старых кроватей да матрасов, брать? - и ушёл ни с чем. Дверь он таким же макаром, через окно, замкнул, а стекло вставлять обратно не стал, поленился. Вот я и решил: надо срочно заложить окно, чтоб тут всякие не шастали. А то - мало ли что может случиться. Вдруг бомжи ходить повадятся. Да ещё и будут тут греться, костры разжигать. Этим алкашам да ворам чужого труда не жалко, пусть хоть весь дом сгорит, им лишь бы руки погреть. Я даже подумал: хорошо, что не успел печку построить. А то бомжи вселятся, а потом попробуй их высели. Слышал, что в соседнем кооперативе произошло?
  - Слышал, - не вдаваясь в подробности, кивнул головой Юрий, и заинтересованно спросил: - А где следы этого... пришельца? Можно я взгляну?
  - Вон там самые отчётливые, на куске линолеума, - не отрываясь от работы, кивнул хозяин в сторону окна, выходившего в сторону аллеи. - Там он дольше всего топтался. Видать, высматривал что-то. Взгляни, если интересно. Да и вообще - походи везде, посмотри. Что непонятно, спрашивай, буду хвастаться. Может, понравится, да и возьмёшь.
  Отпечатки ног, топтавшихся у угла окна, были весьма похожи на одни из тех, за которыми по январскому снегу гнался Юрий и младший лейтенант. И на те, что отпечатались на дорожке у соседнего дачного дома.
  Затем Юрий, вспомнив ещё об одном из своих прошлых открытий, о висячем фундаменте Николаевой дачи, спустился в подвал. Внутренний вид громадного подвала, занимавшего всё пространство под домом, с забетонированным полом и двумя отделениями привёл его в восторг. Особенное восхищение вызвала в нём впечатляющая мощь фундамента, выстроенного толщиною "в камень" из прочных и массивных брусков ракушечника - "колпака". А когда он рассмотрел, что фундамент выстроен не просто "в камень", а - "в старый камень", то есть - сделан из выложенных поперёк кладки брусков, длина каждого из которых составляла не сорок сантиметров, а все полметра, то сразу же решил: надо брать.
  Затем, по имевшейся в доме лестнице, он поднялся на бетонные плиты потолка большой комнаты и убедился в том, что крыша тоже в полном порядке; после чего с волнением и сдерживаемым дыханием задал хозяину решающий вопрос: почём?
  - Если дашь тысячу семьсот, то - в следующее воскресенье можем уже оформить, - сказал Игорь.
  - А у меня ровно столько и есть! - с громадным облегчением признался Юрий.
  2
  Перед уходом Юрий, в сопровождении Игоря, прошёл по дачному участку. На нём было восемь деревьев: грецкий орех, три черешни, персик, две абрикосы и наполовину высохшая груша. В левом дальнем углу участка была выстроена, но не доведена до запланированного совершенства каменная будочка туалета. Стены и крыша у неё имелись, но ни двери, ни, что являлось ещё более неприятным и даже опасным, пола над ямой у неё не было.
  В комплексе с помещением туалета, через смежную стену, стояла будочка будущего летнего душа. Будущего - потому что бака для нагрева воды над нею не имелось, а яма для слива была хозяйственно заполнена строительным дефицитом - не использованным во время стройки песком. Обе будочки, как и очень многие строения в Крыму, были выложены из ракушечника, скреплённого известковым раствором. Стены не были оштукатурены, из-за чего между отдельными, разными по длине и толщине брусками дешёвого, не по размерам и некачественно выпиленного ракушечника имелись глубокие и широкие щели. Внешняя продольная стена данного строительного объекта проходила по меже с соседним дачным участком - с тем самым, владелицей которого являлась беседовавшая с Юрием желтовато-седоватая старушка. Далее по линии межи стоял метровой высоты хлипкий заборчик из старой ржавой сетки; но возле стены будущего центра дачной гигиены сетка была снята с торчавших из стены громадных гвоздей и немного, сантиметров на двадцать, отодвинута в сторону.
  - Да что это такое! - взглянув на щель между сеточной оградой и каменной стеной, с усталой досадой воскликнул Игорь. - Осенью всё поправил, теперь снова надо поправлять. И кто тут лазит?
  - Может быть, собаки? - предположил Юрий.
  - Нет, люди. Видишь: края фундамента обтоптаны. Внешние углы скруглены. Это кто-то, цепляясь руками за щели между камнями, ходил по бордюру фундамента. Прошёл до угла, потом повернул и дошёл до двери душа, а отсюда - видишь, тут сильнее всего край фундамента обвален? - сильно оттолкнулся и перепрыгнул аж сюда, на дорожку от туалета к дому. Видать, не хотел в грязь становиться, ноги пачкать. Значит, недавно, уже во время весенних дождей тут ходил.
  - Дальше, за дверью душа, тоже бордюр обтоптан. И так же обвален угол фундамента, - показал пальцем Юрий.
  - Точно! Это он ухватился за верх косяка и переступил дальше. Вот циркач хренов! Ну, выделистый. Не захотел прыгать, дошёл до самой дорожки.
  "Нет; этот циркач гастролировал тут не весной, по грязи, а зимой, по снегу, - подумал Юрий. - Теперь понятно, что это был вор, и что здесь он сделал ещё один контрольный скок в сторону. Вначале он зашёл на территорию соседней дачи. Шёл спокойно, уверенно; видимо, точно знал, что на этой и на соседних дачах никого нет и никто его не увидит. В дом того участка, куда вор свернул, он и не думал заходить, сразу же прошёл к туалету. Вначале вор, чтобы возможный следопыт не догадался, куда он скакнёт, старательно потоптался рядом с туалетом. Потом он оцепил сетку от стены соседского сарая и ловко запрыгнул на бордюр фундамента. Но зацепить сетку обратно одной рукой не сумел, и, цепляясь руками за щели между камнями, перешёл на другой участок. Но даже за противоположной, невидимой с прежнего участка стороной сарая становиться на снег не стал, а так же, по бордюру, дошёл до открытого проёма двери в туалет. После чего он ступил не на заснеженную землю, а на свободный от снега порог туалета. Отсюда он, заметая за собою следы, по дальнему периметру ограды этого участка дошёл до дома. Войдя в прихожку, он привычно и ловко вынул стекло, влез внутрь дома и стал за занавеской внешнего окна. Идеальное место для временной лёжки: зайка своего преследователя прекрасно видит, а глупый следопыт, вначале безрезультатно стоя у калитки, а позже то и дело оглядываясь с аллеи, даже не подозревает, что за ним внимательно наблюдают".
  "Итак, одностороннее знакомство уже состоялось. Будет ли оно продолжено? Если доведётся здесь жить, то, вне сомнений, да. Судя по тому, что зайка досконально знает данную местность, место его постоянного базирования неподалёку, в двух-трёх прыжках от этой дачи. И, возможно, не только его, но и двух его подельников; и очень скоро все они также будут знать меня в лицо. Станет ли это знакомство обоюдным? Смогу ли я вычислить хитрого зайку и его преступную стайку, чтобы хотя бы знать, от кого ожидать пакостей? Или, может быть, не рисковать, отказаться от покупки этой дачи, дабы не служить удобным объектом мести для неизвестных мне преступников?"
  "Отказываться от единственного шанса приобрести подходящее жильё по устраивающей меня цене нельзя. Но придётся быть внимательнее и осмотрительнее; а будущее покажет, как и что".
  
  Глава 12. Игры на чужих полях.
  1
  Возвращаясь на велосипеде на дачу Николая, Юрий взглянул на проплывавший мимо участок Изяслава Ивановича. Дачный санитар сидел на краю появившейся посреди участка огромной кучи угля. Выглядел он плохо: тело и одежда, особенно - закатанные по локти руки, в густом налёте угольной пыли, глаза воспалены и слезятся, лицо не выспавшееся и уставшее. В руках переквалифицировавшийся врач (был разгар рабочего дня) держал широкое металлическое сито, которым он неспешно и старательно просеивал уголь, тщательно вглядываясь в оставшиеся на сите кусочки.
  - Юра, привет! Чего не здороваешься? Обиделся? Ты что, не понял, что я пошутил? - увидев Юрия, пропел Изяслав Иванович тем ласковым, утешающим и увещевающим голоском, каким обычно обращается опытный врач к безнадёжно больному пациенту. Но при этом не сдержался, проверил мгновенным взглядом, лежит ли рядом с ним всё тот же заточенный штырь.
  - Пошёл ты, ворюга, - брезгливо скривился Юрий. Изяслав Иванович, отчего-то не оскорбившись ни посылом, ни тем, что его обозвали самым ненавидимым им, самым гнусным для него словом, но воссияв от такой характеристики, словно от самой горячей похвалы, с новыми силами продолжил свой кропотливый труд.
  Обедал Юрий второпях и всухомятку. Когда же он выскочил во двор, чтобы набрать в кружку воды из крана, его остановил крик:
  - Эй, хозяин! Дачу продаёшь?
  У калитки стоял крепкий мужчина лет тридцати пяти, одетый в простую недорогую повседневную одежду.
  - Нет, - с удивлением ответил Юрий. - Хотя... точно не знаю. Я - не хозяин.
  - А чего ж объявление висит? - спросил мужчина.
  - Продаётся, продаётся! - выкрикнул на повороте с главной аллеи голос Николая, а вслед за ним и сам он торопливо выскочил на боковую аллею.
  - Так мы ж с тобой в одном автобусе ехали! - увидев его, непонятно чему обрадовался мужчина. - Почём твоя фазенда?
  - Та, считай, нипочём. Всего две тыщи, - небрежно махнул рукой Николай.
  - Зелёных?
  - Ну, не деревянных же.
  - Не, не потяну. У меня только полторы, - огорчённо сказал мужчина.
  - Ну, для тебя - тыща девятьсот.
  - Не получится. Пойду дальше. Где тут шестая аллея?
  Николай небрежно и сердито махнул рукой, мужчина пошагал в указанном направлении.
  - Решил всё-таки дачу продавать, - блудливо рыская глазами по сторонам, принялся объяснять Юрию Николай. - Хотел, чтоб ты тут пожил... ну, жалко же выгонять... но - не получается. Деньги срочно нужны. Удачно попались два гаражных участка. Неподалёку отсюда, на развилке Раздольненского шоссе. Там новый гаражный кооператив организовался. Солидное предприятие. Всё колючей проволокой огорожено, десять сторожей, по двое - по трое, день ночь по всей территории ходят. Да ещё и с обученными собаками. Не с какими-то дворнягами, а с настоящими овчарками. Там уже - надёжно будет, не то, что здесь. Взял на себя и, по документам, на брата. А что? Классное вложение капитала. Я ж теперь - можешь поздравить - заместитель прораба. Пока что - временный, но буду цепляться зубами; и, думаю, зацеплюсь. Постараюсь, дело нужное. Что ты, такие возможности! Два раза в неделю, когда у прораба выходные, все стройматериалы, техника, рабочие, - в полном моём распоряжении. Я эти два гаража за полгода, уже к осени сделаю. Один оставлю себе, а второй продам. Возьму за него хорошие бабки; тыщ пять зелёных, не меньше. Но думаю, что и больше. Гаражей-то в Евпатории - страшная нехватка; а осенью того цена на них ещё больше поднимется. На вырученные бабки куплю у кого-нибудь из безгаражных "Жигулёнка" получше и поновей, И подешевле. Цены-то на машины к осени, наоборот, упадут. Если машину на зиму ставить некуда, она за зиму или сгниёт, или воры разломают. А то и вовсе укатят. И будет у меня и машина, и гараж, да ещё и бабки останутся. А под гаражом ещё и здоровенный подвал отгрохаю... так, на всякий случай, кое-какие запчасти складывать, - искоса и с некоторым протрезвлением от безудержно охватившей его эйфории взглянул Николай на собеседника. - И всё обойдётся мне, считай, в копейки. В пару ящиков магарычей своим ребятам. Потом ещё несколько участков на кого-нибудь оформлю; и бизнес пойдёт - ещё тот! Бабки рекой потекут!
  - На развилке, говоришь? Так это ж - километра три от города.
  - Ну и что? - оскорбился Николай. - Сел на семнадцатый автобус, доехал до развилки, там минут пятнадцать прошёлся - садись и езжай. Ну, пусть час времени потратишь. Ничего страшного. В Москве люди по два часа до работы добираются, и особо не жалуются.
  - Так то ж - в Москве. А Евпаторию за час можно из конца в конец пешком пересечь. Кто будет впустую два часа тратить? Да ещё и деньги платить за гараж, за охрану, за машину, за её ремонт, за бензин и за доставку к гаражу. А ещё и семнадцатый автобус через пень-колоду ходит, не раз в час, как написано по расписанию, а когда хочет. К тому же, говорят, скоро его вообще отменят. Пассажиров нет, дачники - пенсионеры или пешком ходят, или на велосипеды пересели. Что, и ты будешь пешком к своему гаражу ходить? Или велосипед купишь?
  - В общем, ты мне мозги не компостируй, а освобождай площадь, - рассердился Николай, - Видишь, уже покупатели пошли. Может, сегодня-завтра уже продам. Что, с тобой в придачу?
  2
  От дачи Николая Юрий вновь ехал мимо дачи Изяслава Ивановича.
  - Ну что, поздравляй меня! Нашёл я одну захоронку! - увидев его, выкрикнул врач-углекоп.
  Юрий, сжав зубы, промолчал; но уже через секунду не удержался от соблазна перевоспитания садиста в мазохиста. Вдруг сделается менее вреден для окружающего мира.
  - Не ври. Можно подумать, ты смог на глаз отличить её от куска угля, - не оборачиваясь и словно бы убеждая самого себя, негодующе, недовольно, но и достаточно разборчиво проворчал Юрий.
  - Что? Отличить от куска угля? - вскричал внимательно прислушивавшийся Изяслав Иванович. - А... А... - задумался он; и вдруг злорадно захохотал. - Ага! Понятно! Ты её в клее обмакнул, а потом в угольной пыли вывалял. Чтоб как кусок угля была. Ну, хитёр бобёр! Но я всё равно догадался. Старого партизана не обманешь. Скоро и остальные найду! Приходи считать. Попросишь прощения - может быть, дам и тебе немножко.
  - Пошёл ты, ворюга, - сделал Юрий вид, что страшно огорчён своей оговоркой; а Изяслав Иванович с новыми силами бросился к куче просеянного угля. Схватив один из кусков, он внимательно вгляделся в него, но вскоре, с разочарованным вздохом, отбросил его в сторону. Сделав ещё несколько безуспешных попыток, он с покорным, но весьма целеустремлённым видом уселся у края кучи и, внимательно изучая внешний вид каждого куска, начал перекладывать уголь из этой кучи в другую, А Юрий поехал на соседнюю аллею, к даче того старика, который наиболее активно соблазнял его перспективой работы на должности дачного электрика.
  Старик неторопливо засевал грядки семенами морковки, красного бурачка и петрушки. Увидев Юрия, он положил грабли, но пошёл не к калитке, а к забору, и остановился не вплотную к нему, а парою метров не доходя.
  - Ну, что? Подумал над нашим предложением? - спросил старичок.
  - Я себе дачку покупаю в соседнем кооперативе, вот и подумал: жить буду рядом, почему бы не потрудиться по соседству? С финансами у меня плоховато, а тут всё-таки хоть какой-то дополнительный заработок. А если вдруг что у кого случится срочное, можно звякнуть с телефона нашего сторожа их сторожу, тот мне передаст. Да и просто сходить, позвать - тоже недалеко. Летом я буду в отпуске, за это время успею все огрехи и неисправности привести в порядок; а потом уже, к зиме, и мне, и вам проще будет.
  - Вот и хорошо! - возликовал старик. - Тогда я потихоньку с нашими мужиками поговорю, и, не сомневайся, мы тебя выберем. Может, хоть ты у нас порядок наведёшь. А то уже надоело это безобразие, сил нет. Возьмись, голубчик, возьмись; кроме тебя, некому; давай, не робей. А мы тебя поддержим.
  - Я и не робею. А насчёт поддержки - спасибо. Кстати: может быть, вы мне и поможете? Дело в том, что на той даче, где я сейчас живу, и на той, которую покупаю, нет печек и электричества. Может быть, Вы, как опытный, знающий человек, подскажете: у кого примерно месяц, до наступления тепла, можно пожить?
  - Да ну! - скептически махнул рукой старичок. - У нас в посёлке таких нету. Бесполезно и спрашивать. Уж я-то точно знаю!
  - Ну а... если у Вас? Я Вас не стесню. Наоборот, помогать буду. Не пью, не курю. Могу заплатить за постой.
  - Да ну! - всполошено замахал старичок сразу обеими руками. - Да ты знаешь, что со мной за это Семён сделает? Он тут всем по пять раз говорил, что если кто на следующем собрании не проголосует за то, чтобы тебя с кооператива выселить, то пусть лучше сам выселяется. А ты хочешь, чтоб я с ним в драку вступил? Тебя выберут или не выберут, а он, в тот же день как ты вселишься, свет и мне, и тебе вырубит! Ты потом куда-то уйдёшь, а я так и останусь без света!
  - Да за что же он свет у Вас отключит, если у Вас всё правильно?
  - Да у меня...- слегка смутился старичок; и косовато, с некоторым стыдом взглянув на собеседника, торопливо промолвил: - А то ты его не знаешь. Он найдёт, за что. Ремонт, проверка, что-нибудь да придумает. Так что - извини, не могу. Извини. Не могу.
  - Ну, что ж; и вы извините. Боритесь тогда с ним сами. Один, да ещё и в чужом поле, не воин.
  
  Глава 13. Временный привал.
  1
  Решив, что выгоднее всего иметь временное пристанище в том посёлке, где, возможно, в будущем придётся жить, Юрий решил начать поиски именно оттуда. Вначале он заехал в домик администрации того посёлка. Председатель направил его по адресу дачи, только вчера купленной двумя москвичами. Мол, москвичи намереваются на днях уехать до лета домой; и, может быть, захотят, чтобы ты там до их приезда охранял дачу.
  Москвичи оказались семейной парой, приехавшей в Евпаторию, чтобы навестить их давнего друга, бывшего полковника КГБ. Полковника вытолкнули на пенсию сравнительно недавно и вместе с тем - вечность тому назад: в девяностом году, ещё в коммунистическую эпоху. Причина расставания с опытнейшим контрразведчиком была весьма весомой: полковник в одном из застольных разговоров осмелился неодобрительно отозваться о политике сближения с Западом, проводимой в жизнь первым и последним президентом Союза ССР. Особенно не нравилось полковнику то, что наша разведывательная сеть со всеми её потрохами, в том числе с досье наших разведчиков и завербованных ими иностранных агентов, была выдана американцам в обмен на их скупые уверения в любви и дружбе. Проступок полковника был сочтён разглашением строго секретных данных, попыткой дискредитации высшего руководства и откровенным предательством наших миротворческих инициатив. К счастью для чересчур боевого полковника, в эпоху социализма с человеческим лицом предателей уже не расстреливали, и не сжигали в печах, и даже не осуждали на "десять лет без права переписки"; так что он отделался выговором за нарушение дисциплины и понижением в должности и звании. А затем, уже в звании подполковника, был вытолкнут на пенсию.
  Но, несмотря на свежие синяки и шишки, два высших образования и умные советы жены, он вскоре опять сильно сглупил. А именно - принял активное участие в деятельности некоего "общественного движения в поддержку ГКЧП". Но только встал он с радостно воздетыми руками под небо ГКЧП - тот рухнул на своего атланта. Полковника опять швырнуло лицом в грязь неумолимых реалий, а то, что осталось не в грязи - мундир офицера государственной безопасности - старательно испачкали во взметнувшейся пыли пронырливые западные журналисты.
  Но неприятности на этом не закончились. Главная опасность для подполковника в отставке состояла в том, что две ветви разделившейся в себе исполнительной власти - всесоюзная и российская - сплелись в удушающей борьбе, а он оказался между ними. И каждая из враждовавших группировок считала его своим врагом. Ведь в союзном ведомстве он числился как изгнанник, а в республиканском - как изменник. Чем для него такая коллизия закончится, ветеран контрразведки знал лучше многих бывших коллег; и сумел это доказать. Когда они нагрянули к нему в гости с намерением подать ему утренний кофе в постель и пригласить на первый допрос, он уже вместе с женой, сбережениями и документами на все случаи жизни подъезжал к лениво просыпавшейся Евпатории. К тому времени подполковник, с помощью своих специфических навыков, вернул себе звание полковника; хотя и не госбезопасности, а танковых войск. Дабы не вносить разноголосицы в евпаторийскую историю, так, полковником, мы и будем именовать его впредь.
  Через месяц пребывания на съёмной квартире и напряженных поисков собственного жилья полковник приобрёл дачу. К чему он изначально и стремился: ведь на даче можно было жить без прописки. У него имелся вариант приобрести кое-что и получше, но подполковника подкупило удачное расположение этой дачи. Во-первых, она находилась в посёлке, расположенном сравнительно недалеко от моря; а полковник всегда мечтал провести остаток жизни на какой-нибудь приморской вилле. Почему и приехал в Евпаторию, а не в родные сибирские края. Но главное преимущество состояло в том, что дачный участок располагался в глухом дальнем углу ничем не приметной аллеи, уткнувшёйся в высокую прочную ограду соседнего дачного кооператива. Что было очень удобно для целей конспирации. Любые пришельцы, пришедшие или приехавшие к даче с верха аллеи, не смогли бы избежать изучающих взглядов из окон дома; а вот сами дачники, в случае необходимости, через заранее изготовленную щель в ограде своего участка могли перейти на территорию соседнего посёлка. А далее было бы несложно исчезнуть в закоулках протяжённого дачного комплекса либо, выскочив на трассу, куда-то уехать.
  К сожалению, стоявший на участке дом, хотя и был выстроен по улучшенному, более просторному проекту, по некоторым важным параметрам не удовлетворял потребностям его нового хозяина. Так, на окнах дома не было решёток, а входная дверь была простой деревянной. Кроме того, имевшийся в доме подвальный гараж имел довольно крутой въёздной спуск, что могло помешать пользоваться машиной в зимнее время (а уж полковник-то знал, какою ужасной бывает зима). Но главное - яма этого спуска было очень удобна для устройства в ней засад. От аллеи яму ничто не огораживало, а её внутренность совершенно не просматривалась из окон.
   С первоочередной проблемой окон и двери полковник разобрался быстро и просто: обратился в соответствующую частную фирмочку. Вскоре окна дома украсились изящными витыми решётками, а деревянная дверь уступила своё место металлической. А на месте ямы он начал возводить пристроенный к дому гараж. К строительству задуманной пристройки полковник никого не подпускал, всё делал только своими силами и собственными руками. Надо признать, строить он умел, поскольку начинал свою карьеру инженером-строителем; и делал всё увлечённо, с любовью. Строение получилось надёжным и прочным, но внешне некрасивым: чересчур низким, чуть выше человеческого роста. Зато крыша гаража оказалась на уровне нижнего обреза высоко вставленных окон, и гараж практически не мешал обзору прилегавшего к даче аллейного закутка. Единственная не просматриваемая из окон зона находилась непосредственно у открывавшейся на аллею двустворчатой гаражной двери. Но в эту дверь было вставлено несколько односторонне прозрачных стёкол, при взгляде снаружи имевших вид маленьких зеркал. Так что если бы какой-то хитрец вздумал спрятаться от взглядов из окон за воротами гаража, то был бы легко и надёжно обнаружен через эти стёклышки взглядом из гаража.
  В гараже имелись и другие конструктивные хитрости. Главная из них - в нём имелось ещё два выхода помимо основного. Один, сквозь бывший въезд в подвальный гараж, вёл внутрь подвала дома. В противоположной стороне фундамента дома полковник также пробил отверстие размером в дверь, к которому снаружи примыкала сделанная им глухая и прочная лестничная пристройка. Ступени, проложенные по её верху, откровенно вели из двора к двери мансардного помещения; а по внутренним ступеням этой пристройки можно было незаметно пройти из подвала в дом и обратно. Дверь из дома в лестничную пристройку находилась не в прихожке, а в кухне; и выглядела как узкий плоский шкафчик. Из пристройки можно было не только спуститься в гараж, но и, через другую металлическую дверь, выйти во двор.
  Второй выход из гаража был сделан ещё хитрее. Внешне он выглядел как вмурованный в боковую стену большой, запираемый на замок металлический ящик, внутри которого располагался счётчик поступавшей на участок водопроводной воды. Цель устройства такового ящика казалась очевидной: уберечь от воров дорогой (сделанный из бронзы) водный насос. Но эта хитрость служила лишь прикрытием другой: внешняя, выходившая во двор стенка этого ящика являлась скрытой дверцей. Открыть её можно было, потянув изнутри за незаметный приводной тросик спрятанного в двойной стенке ящика прочного и бесшумного, хорошо смазанного запора. Человек, выскользнувший через волшебный ящик во двор, оказывался под низким, высотою сантиметров шестьдесят и шириною в метр навесом из шифера. Навес этот отводил дождевые воды от стены гаража, но был вполне способен какое-то время укрывать под собою выбравшегося из ящика беглеца, а также служить ему довольно удобным наблюдательным пунктом.
  Были осуществлены полковником и другие задумки. Можно было бы описать укрытую плоским шифером бетонную траншею, в которой находились водопроводные трубы, и по которой можно было скрытно проползти из-под навеса на соседний участок. И раскрыть секреты устройства пограничного колодца для водопроводных кранов. Или рассказать о кое-каких хитростях, устроенных полковником в пограничном хозяйственном сарае... Но, думается, и без этих подробностей понятно, что задумки полковника были наполнены творческой красотой, а воплощены с вдохновенным старанием и истинным профессионализмом. Что давало ему переходившую в уверенность надежду, что в этом доме его существование будет и удобным, и приятным, и максимально безопасным; то есть, в общем итоге, счастливым. И вот, наконец, ему осталось последнее, трудное, но и самое приятное дело: навесить гаражные двери, так хитро им сконструированные и лично им сваренные из двухмиллиметровой стали, а затем торжественно замкнуть их на большой, сложный, исключительно надёжный замок.
  Двери, несмотря на их огромную тяжесть, он в одиночку за час напряжённых трудов как-то навесил. Но в момент запирания гаража его, от огромной радости и чрезмерных нагрузок, хватил инсульт. Он упал с зажатым в руке ключом, и к утру скончался.
  Вскрывавший его тело патологоанатом нашёл, что умер полковник не от сердечного приступа, а от элементарного переохлаждения. Если бы у него был шанс провести ночь не на промёрзшей земле, а хотя бы внутри гаража, на каком-нибудь мешке из-под цемента, он вполне смог бы выжить. Но такого шанса у бывшего полковника не оказалось. В то холодное время, в том глухом закоулке ни на одной из окрестных дач не было никого, кроме него самого и его жены. К его несчастью, жена, привыкшая к тому, что он до поздней ночи возится в гараже, в это время крепко спала. А сам он уже не мог ни позвать её, ни встать, чтобы отомкнуть замок и открыть гаражные ворота, ни доползти до парадной двери в дом. Что, впрочем, также не имело смысла: дверь дома всегда запиралась на ключ.
  3
  Вдова обнаружила заиндевевшее тело супруга уже утром. Сочтя, что на этом историю побега, а также эпопею унылого прозябания в дачном захолустье можно заканчивать, она сразу же разослала телеграммы с известием о кончине мужа всем его родственникам и друзьям. Но на похороны, после предварительных длинных и обстоятельных телефонных переговоров, приехала лишь одна семейная пара. А все остальные родственники, друзья и знакомые не только не приехали, но и не прислали соболезнований и ответов.
  В процессе подготовки к похоронам, в качестве содействия и посильного денежного участия, семейная пара предложила вдове продать им злосчастную дачу. Та охотно согласилась. Сразу после похорон и совершения сделки вдова уехала в Москву, а новые владельцы решили остаться здесь, в дачном домике, чтобы, не откладывая в долгий ящик, сделать задуманные ими переделки и перепланировки. Резон был прост и очевиден: весной все строительные работы обойдутся в гораздо меньшую сумму затрат. Летом же и цена работ возрастёт многократно, да и рабочих будет просто не найти. Почти все местные жители займутся куда более выгодным курортным бизнесом, а в строительстве останутся только профессиональные хапуги, которые оговоренные работы будут делать быстро и плохо, а деньги будут брать в валюте и много, причём - непременно до начала самих работ.
  Им повезло, они быстро нашли и наняли трёх человек, которые взялись за довольно большой объём работ за довольно умеренную плату. И вдруг, всего через трое суток своего пребывания на даче и на следующий день после совершения покупки, новые хозяева объявили рабочим, что все работы отменяются, поскольку они раздумали жить на этой даче, и намерены её срочно продать. Но не назвали причин, по каким они приняли такое решение.
  Не назвали они достаточно убедительных причин принятия такого решения и председателю дачного кооператива, к которому пришли за советом и содействием. Во всяком случае, он не поверил, что причиной являетсято обстоятельство, что дача находится в конце глухой аллеи, рядом с площадкой для разворота автомобилей. Мол, автомобили, во время своих разворотов, сильно гудят моторами и шуршат шинами, чем отвлекают их, усталых пожилых людей, от законно потребляемого ими заслуженного отдыха. Даже смешно; как будто на этом пятачке более интенсивное движение, чем в переполненной автотранспортом Москве. Да ни один уважающий себя водитель не станет тратить бензин и личное время на путешествие до конца аллеи и обратно, а выедет на главную аллею задним ходом.
  Но председатель кооператива, до занятия этой должности трудившийся директором ресторана, возражать клиентам не стал. Зачем возражать, если они обещают щедро оплатить его услуги; да ещё и не одну, а сразу три. Во-первых, они просят подобрать им покупателей для перепродаваемой ими дачи. Во-вторых, они просят подыскать им другую дачу, пусть даже и на той же аллее, лишь бы не на том же самом пятачке. В-третьих, они хотели бы, чтобы на даче, во время их отсутствия, жил какой-нибудь приличный человек Человек этот должен быть надёжным, не пьющим, не вороватым, внимательным, заботливым, аккуратным, здоровым, трудолюбивым. Таким, какому можно было бы доверить проживание в дачном домике, уход за дачным участком и который смог бы обеспечить надёжную охрану имевшегося в доме имущества.
  Председатель порекомендовал им Юрия. Увиделся он с ними на их даче чуть ли ни в последний момент перед их отъездом на вокзал: через три часа отходил поезд на Москву. Оба они были возрастом под пятьдесят, ростом сантиметров по сто шестьдесят пять, оба чернявые с редкой проседью, оба - моложавые, крепкие, с властными уверенными манерами, надменно-ласковыми лицами и внимательными цепкими взглядами. И оба, несмотря на возраст, являлись пенсионерами. Юрий не стал сообщать, что он также пенсионер, но вежливо поинтересовался у мужчины: он, наверное, до пенсии, как и бывший хозяин этой дачи, служил в танковых войсках?
  Мужчина уклончиво сообщил, что - да, какое-то время они служили вместе. Но лично он служил... то есть - работал, в Морфлоте. На рыболовецких судах. Поваром. После чего, явно устав от напряжённой мыслительной деятельности, он с критическим призывом взглянул на свою половину.
  Женщина поспешно вступила в разговор и отвлекла внимание дотошного посетителя на себя, сообщив, что она, в отличие от мужа и его покойного друга, никогда не плавала, и никогда не ездила на танках, но всю жизнь работала в городе. В крупной городской поликлинике, сестрой милосердия. Она так и сказала: "сестрой милосердия"; а при этом с двусмысленным видом и скрываемым удовольствием улыбнулась.
  "Ох, что-то мне не нравится ни ваша кухня, ни ваше милосердие", - возникло внутри Юрия стойкое и опасливое ощущение. Но, как и во время заключения прошлого договора с санитаром дач, он опять задавил это ощущение соображением, что деваться ему некуда. Состоится ли покупка дачи у Игоря, или нет, ещё неизвестно; а если состоится, то пока что жить там без печки невозможно. Но где-то жить надо.
  Поскольку желания обеих сторон сходились, то договорились они быстро и взаимовыгодно. Первым делом хозяева попросили Юрия, чтобы тот вскопал весь участок земли и посеял там, а лучше - высадил рассаду кое-каких полезных растений. При этом они вручили ему заранее приготовленный список нужных культур, с планом, где и что должно расти. Мол, если даже сами они и не смогут здесь жить, то засаженный, ухоженный и красивый участок всё же позволит им несколько поднять общую продажную цену. К тому же они смогут приехать сюда не раньше второй половины июля. Увы, только к тому сроку им удастся накопить хоть какие-то средства для поездки. Так что к тому моменту Юрий большею частью выращенного им урожая успеет воспользоваться сам. А они нисколько и не возражают. Сколько им, старикам, надо? Пару помидоров в день - и достаточно. После чего, как бы кстати, они попросили Юрия произвести все покупки семян и рассады за его собственный счёт. А уж по приезду они все его затраты и труды щедро оплатят. И, более того, сделают ему большой и ценный подарок: почти новый платяной шкаф с зеркалом.
  Затем хозяева перешли к обсуждению условий проживания квартиранта в их доме. Главное условие - строгая отчётность обо всём, что будет происходить на территории дачи и в доме. Но это не станет тяжёлым бременем для квартиранта; хозяева сами, в заранее обусловленное время, будут звонить из Москвы на телефон дачного сторожа, а Юрию нужно будет лишь примерно раз в месяц вовремя придти в домик дачной администрации. Первый сеанс связи, с обоюдного согласия, был назначен на ближайшее воскресенье на восемь тридцать утра.
  Но, как к некоторому огорчению Юрия выяснилось, проживать он будет не в самом доме, а в мансарде, расположенной между потолком и крышей. Все втроём они поднялись туда и посмотрели: две кровати, встроенный под скат крыши шкафчик, стол, стул. Всё, что нужно для жизни. Летом, конечно, здесь будет жарко; но ведь сейчас - ещё не лето. Зимой здесь, конечно, было холодно; но ведь сейчас - уже не зима. К тому же хозяева оставляют здесь электроплитку; на ней можно готовить пищу, а в случае слишком уж холодных ночей не грех и слегка подтопить. Но, конечно, лишь слегка; оплату за сожжённое при этом электричество хозяева берут на себя, но ведь и они - не миллионеры...
  Юрию был вручен ключ от мансарды, и он, вполне довольный жизнью и судьбой, отправился на дачу Николая, собирать вещи к передислокации на место нового базирования. А оживившиеся и заметно повеселевшие хозяева остались ждать заказанного ими такси.
  
  Глава 14. Конец валютной лихорадки.
  
  Некоторую часть вещей Юрий перенёс в тот же день, но большую часть из них, по причине темноты, наступившей в природе и в доме Николая, он попросту не успел упаковать. Оставлять их без присмотра во владениях Николая и его сына, по соседству с вороватым прорабом, обуянным долларовой лихорадкой врачом и супружеской парой профессиональных воров он не решился, и провёл ещё одну ночь на прежнем месте обитания.
  Утром, едва в комнате чуть посветлело, Юрий собрал в две сумки самое ценное из оставшегося и, подцепив сумки на рога велосипеда, повёл его велосипед к новым пенатам. На дворе своего участка, уже не у кучи угля, а на порожках дома, с отрешённым, усталым, невероятно чумазым лицом и чёрными руками, в обтрёпанной, измазанной угольной пылью одежде сидел Изяслав Иванович. Похоже, он ждал его.
  - Ну что, у меня к тебе предложение. Если подскажешь, где те захоронки, что я ещё не нашёл, то поделим найденное тобой пополам. Идёт? Всё равно ты в мой дом и в подвал без меня не попадёшь.
  - Ага. Хочешь опять меня в подвал заманить, - изобразил Юрий крайнее недоверие на лице. - Хочешь сказать, что, в угле ты только самую маленькую захоронку нашёл, а в больших... то есть, я хотел сказать, больше не нашёл? Так я тебе и поверил.
  - А-а-а... так ты что, не пылью их присыпал, а обклеил кусками угля? - радостно задохнулся углекоп с двухдневным валютодобывающим стажем. - Да? Чего молчишь? Ага-а... А я-то... Ну, приходи, как освободишься. Я не обману: что найдёшь - твоё.
  - Пошёл бы ты, ворюга, на свою рапиру. А то будто ты до моего прихода хоть что-нибудь мне оставишь, - с мрачным удовольствием обругал его Юрий.
  Доставив партию груза в мансарду, Юрий отправился в школу. Оттуда он, после окончания проводимых им уроков, поехал к даче Николая за остатком своего имущества.
  На участке Изяслава Ивановича было шумно. Кроме хозяина дачи, там находились его жена и их дочь. Женщины громко кляли главу семейства за его грехи против семьи и прогуливаемой работы, но больше всего - за ужасный внешний вид, испорченную одежду и засыпанную угольной пылью землю. А главный углевалютчик и долларокоп семейства, не обращая на женские крики особого внимания, старательно разбивал обухом топора куски угля в пыль и весело приговаривал:
  - Молчите, дуры! Вот сейчас найду, что ищу, и посмотрим, как вы запоёте. А сейчас лучше бы не квохтали, как куры, а битый уголь обратно в подвал носили.
  - Что там носить? Угольную пыль? Она ж гореть не будет, только огонь тушить! Нету больше угля! Ты весь его загубил!
  - Молчите, дуры. А то сейчас найду, что ищу, и не вам на шмотки-тряпки отдам, а новый уголь куплю!
  Поведя на своих непокорных подданных гордым королевским взглядом, Изяслав Иванович мимоходом зацепил им и проезжавшего по аллее постороннего человека; и впервые не заметил и не узнал его. Но и не довёл своего взора до взбалмошных фрейлин своего дачного двора, а вернул его к делам насущным, опустил к углю и топору.
  Юрий молча покатил к домику Николая. Часа через два неспешных и аккуратных сборов он разместил остатки своего имущества на багажнике и руле велосипеда и с некоторым огорчением, но без слёз навсегда расстался с приютившим его домом.
  На участке врача было тихо. Видимо, женщины уже уехали. Изяслав Иванович, сидя на поставленном вертикально камне и схватившись за грязную голову абсолютно чёрными руками, слегка покачивался вместе с камнем и задумчиво мычал. Увидев Юрия, тихонько ведущего груженый велосипед по аллее, он умоляюще простёр к нему обе руки и со стоном вскричал:
  - Так где же ты всё-таки спрятал? Неужели всё забрал?
  - Конечно, забрал, - холодно ответил ему Юрий; и, достав из внутреннего кармана пачку зелёных ассигнаций, потряс ею в воздухе.
  - А где же они были? - прошептал несчастный врач.
  - В дупле вон той сливы, - показал Юрий пальцем.
  - Ой... я ж его собирался чистить... Немного не успел...- простонал садовод-садист. И, горько взглянув в глаза своего мучителя, с выстраданной укоризной спросил: - Ну, и чего ты надо мной издевался? Не мог сразу сказать?
  - Мог. Но слишком мерзкой казалось бы жизнь, если бы такие, как ты, оставались без наказания. Зато ты - не в камышах со штырём в заднице, а греешься на солнышке. Как, полегчало?
  
  Глава 15. Земное притяжение.
  1
  Следующую ночь Юрий провёл уже на новом месте жительства. Чувствовал он себя усталым, и долго засиживаться он не стал, но сразу после прихода поджарил на электроплитке пару яиц, выпил полстакана чаю и улёгся спать.
  Среди ночи его разбудили странные тревожащие звуки. Он услышал, что по гулкой жести покрытия крыши, прямо у него над головой, разгуливают неспешные размеренные шаги. Юрий вскочил. Шаги мгновенно смолкли, остановившись точно над кроватью, где только что лежал Юрий, на середине крыши, в метре от её центрального конька. Там неизвестный гость, изредка переминаясь с ноги на ногу, постоял около минуты, словно бы прислушиваясь к тому, что происходило под ним в мансарде. Затем он медленными, то ли крадущимися, то ли задумчивыми шагами пошёл наискосок к фасадному краю крыши, к тому месту, где ближе и удобнее всего было спускаться на лестничную площадку, расположенную перед входной дверью в мансарду.
  "У нас - гость. А может быть, и гости, - подумал Юрий, торопливо и неловко одеваясь в темноте непривычного помещения. - Видимо, они пришли сюда впервые, и ещё не знают, что входа через крышу, какого-то люка или вентиляционного отверстия нет. Теперь тот, что сейчас на крыше, спустится к двери мансарды, и они начнут ломиться ко мне. Врезной замочек на двери очень хлипкий, да и сама дверь тонкая; сломается от первого же нажима. Если даже на этом агрессия будет прекращена, всё равно дверь сделается не запираемой; а зачем мне это? Что мне теперь, не ходить на работу, а охранять своё имущество? Нет уж; надо перехватывать инициативу".
  Неслышными шагами подкравшись к двери, Юрий приложил к ней ухо и прислушался. За дверью будто бы никого не было; во всяком случае, ни какого-то шороха, ни чьего-то дыхания он не услышал. А вот ритмичные скрипы, как от переминавшихся в раздумии ног, доносились уже с края крыши. "Торопиться с выходом не надо; пока что посетитель на высоте положения. Подожду, пока он начнёт спуск; тогда тактическое преимущество перейдёт ко мне, и будет не так уж сложно взять его в плен", - решил Юрий.
  И в этот миг он услышал странный звук; словно кто-то царапнул или легонько ударил металлом по металлу. Звук повторился, и на сей раз Юрий уверенно определил его источник: верхний дверной навес. "Второй вор уже стоит за дверью, на самом краю площадки, и старается поддеть "фомкой" дверной навес. Через мгновение последует рывок, верхний навес вылетит, затем... Э, тут уж не до тактических ожиданий", - подумал Юрий. Не тратя времени на дальнейшие размышления, он крутнул торчавший в замке ключ и, крепко ухватившись за ручку, сильно толкнул дверь от себя. А одновременно и сам, вслед за нею, выскочил на открытую, без перил лестничную площадку.
  Дверь стремительно и мощно распахнулась, но в момент прохождения ею положения прямого угла к стене во что-то ударилась своим нижним краем и резко затормозилась. Юрий нажал ещё сильнее; что-то, не видимое им за плоскостью двери, то ли ссунулось с края площадки, то ли, не слишком сопротивляясь, само спрыгнуло вниз и с мягким хрустом приземлилось рядом со стеной дома. Дверь, резко ускорившись и увлекая навалившегося на неё Юрия за собой, распахнулась на развёрнутый угол и ударилась о стену дома; а Юрий, сорвавшись с площадки, повис, цепляясь согнутыми руками за ручку двери, над чёрным, затенённым, абсолютно неразличимым сверху пространством.
  "Ещё не хватало, чтобы только что упавший вниз вор схватил меня за ноги и сдёрнул вниз", - мелькнула у него в голове испугливая мысль. Оттолкнувшись ногой от стены, он вместе с дверью поехал к оставленной им бетонной площадке; ударившись о её край задней поверхностью бёдер, он отпустил дверь и перекатился на спине на площадку, всматриваясь при этом мимо обреза крыши вверх: где второй из преступников? Не намеревается ли прыгнуть на него сверху, или чем-нибудь тяжёлым либо острым в него швырнуть?
  На краю крыши никого не было видно; и Юрий, помня, что побеждает тот, кто действует решительнее и быстрее, поспешно вскочил и бросился к тому месту, откуда незадолго перед тем доносились звуки топтания и шагов, и где было наиболее удобно взобраться на крышу. Но не увиденный им снизу противник немного опередил его, и Юрий ещё не успел как следует встать на ноги, как послышались звуки очень широких быстро удалявшихся по крыше шагов. Когда Юрий подбежал к участку ската крыши, что был чуть ниже уровня его глаз, то увидел лишь, как выпрямилось и задрожало то место покрытия из оцинкованной жести, что, казалось, только что, не более доли секунды назад, было придавлено чьей-то ногой. Следующий шаг послышался уже метрах в полутора дальше, у противоположной стороны ската и рядом с коньком крыши. В том месте на крышу падала рябая и рваная ночная тень от ствола и толстых голых ветвей стоявшего неподалёку орехового дерева, и в каком месте прогнулась жесть, Юрий не увидел; как и не увидел самого ночного скорохода; но шаги прекратились.
  Юрий напряжённо всмотрелся в лежавшую на крыше тень. Она была заметна в качестве тени лишь на поверхности ската крыши, но в вертикальной, перпендикулярной взгляду плоскости, на фоне звёздного неба, легко просматривалась насквозь. Даже намёка на человеческую фигуру там не было видно. Но Юрий слышал, что именно оттуда, с дальнего конца крыши, доносятся лёгкие поскрипывания, словно вор всё ещё там, переминается с ноги на ногу, как человек, у которого от долгого стояния на промёрзшем металле нестерпимо зябнут ноги.
  "Наверное, мне кажется, что звуки доносятся со стороны видимого мне ската крыши. На самом деле они доносятся с другого ската. Видимо, вор улёгся там за коньком крыши, и оттого мне не виден", - решил Юрий.
  Ухватившись руками за край крыши и сильно подпрыгнув вверх, он выбрался на крышу по пояс; в тот же миг крыша чутко завибрировала и загудела от осторожных и, вместе с тем, широких размашистых шагов то ли невидимого, то ли странным образом прятавшегося на ней незнакомца. Судя по звукам, первое касание им жести крыши состоялось сразу за коньком, второе - в центре не видимого Юрию ската, третье - в нижнем конце ската, у того же торца крыши, где находился Юрий, но с другой стороны конька. Юрий в это время быстро взобрался на крышу и, вскочив на ноги, устремился в погоню; но поскользнулся, упал и поскользил по заиндевевшей крыше вниз. Но перед тем как поскользнуться он опять увидел, как загремел и вздрогнул на противоположном скате слегка продавленный след; но сам неуловимый незнакомец к тому моменту уже исчез. Затем, уже скользя на животе, Юрий услышал, как довольно далеко от него и от дома, за оградой соседнего участка, послышался негромкий шорох широких, стремительно удалявшихся шагов.
  Цепляясь руками за вертикальные выступы жестяного настила и упираясь в их боковые грани раздвинутыми ногами, Юрию удалось остановить своё скольжение, а затем и встать; но, как он ни вглядывался и ни вслушивался в окружавшую его ночь, ни каких-то звуков, ни самого отчаянного беглеца не услышал и не заметил.
  В полнейшей растерянности застыл он на месте, не зная, что ему думать и как случившееся оценивать. Первым из предположений было: хитрый вор, уцепившись руками за противоположный торец крыши, висит вдоль стены; а перед тем швырнул что-то прыгучее по скату крыши, чтобы сымитировать собственные шаги. Стараясь на сей раз не поскользнуться, а также идти тихо и незаметно, Юрий отправился к противоположному торцу крыши. Но жесть, несмотря на все его старания, почему-то гремела при каждом его шаге намного громче, чем во время шагов исчезнувшего незнакомца. Юрий, отбросив конспирацию, побежал по скользкому и мокрому металлу. Достигнув торца крыши, он осторожно присел и взглянул вниз. К его удивлению, вдоль торцевой стены дома никто не висел. Он ещё раз, уже с конька крыши, окинул внимательным взглядом оба ската: никто на крыше не лежал. И никто не стонал внизу. А ведь если бы кто-то упал с такой высоты, без беды бы не обошлось.
  "Что за чертовщина? Неужели он, и в самом деле, спрыгнул с крыши на соседний участок? Но как он смог перепрыгнуть через забор? До него же от дома - метра четыре, - думал Юрий, непроизвольно топчась на краю крыши замёрзшими ногами в ботинках без носок. - И этот тип точно так же топтался, - вспомнил Юрий. - Значит, тоже мёрз; значит, и в самом деле он тут был. Так куда же он мог спрятаться?"
  Не найдя достаточно убедительного ответа, но вспомнив, что дверь-то он оставил не запертой и даже открытой, Юрий, по предательски загремевшей кровле, помчался к месту спуска на лестничную площадку. Лестничная площадка, освещённая лившимся через дверь светом, была пуста. Юрий спрыгнул вниз и вскочил в помещение мансарды: там тоже никого не было. Схватив спички, он выбежал наружу и, спустившись по каменным ступеням лестницы на землю, в беспросветную и мрачную ночь, прошёл, чиркая и подсвечивая спичками, быстро тухнувшими от малейших порывов ветерка, вдоль фасада здания. Ни столкнутого с лестничной площадки вора, ни хоть каких-то следов его недавнего присутствия либо падения внизу не оказалось. "Ладно; утро вечера мудренее", - решил Юрий и отправился спать.
  2
  Наутро он первым делом поднялся на гулко загремевшую под ним крышу - и сразу же заметил на покрытой инеем поверхности человеческие следы. К сожалению, он вынужден был констатировать, что все эти следы оставлены им самим, поскольку их изначальные отпечатки появились на широкой потёртости скольжения, оставленной передней частью его свитера. Если бы это были следы незнакомца, то они, напротив, были бы стёрты.
  Такой вывод Юрию не понравился; слишком уж он походил на диагноз лёгкого сумасшествия, проявляющегося в виде слуховых и зрительных галлюцинаций. Для проверки диагноза Юрий, стараясь, где возможно, ступать по своим прежним следам, прошёлся по всей крыше и тщательно осмотрел всю её поверхность; но никаких других отпечатков - ни человеческих, ни птичьих, ни кошачьих, ни хотя бы мышиных он не обнаружил. Правда, кое-где на слегка примятом инее остались округленные и очень слабые, почти не заметные следы чьих-то больших ступней. И имелись эти следы именно в тех редких местах, где, по воспоминаниям Юрия, звучали прикосновения чьих-то шагов. Но, сравнив эти отпечатки с теми, что оставил он сам, Юрий пришёл к выводу, что человеческие следы такими слабыми и огромными быть не могут. Значит, они появились здесь не вчера, а намного ранее. Возможно, они были жирными или просто грязными; а когда выпал иней, эти расплывшиеся по жести отпечатки повлияли на его структуру. Из-за чего он в этих местах несколько отличается от остальной поверхности.
  К очередному сожалению, из данной теоретической посылки опять-таки вытекал всё тот же обидный практический вывод. Значит, следовало расширить объём объективных улик.
  Юрий опустился вниз, на землю, и внимательно осмотрел весь дачный участок. Земля также была покрыта лёгкой ночной изморозью, но на этой изморози не имелось никаких следов. И не было хоть каких-то признаков того, что кто-то перебирался ночью через ограду. Но самое удивительное для Юрия заключалось в том, что на том месте, куда, по его впечатлению, упал - или, как ему показалось, спрыгнул - с лестничной площадки подтолкнутый дверью мансарды человек, не имелось никаких видимых следов. Кроме, разве что, кривовато стоявшего на земле, как бы с силою и косо вдавленного в мягкий грунт большого кирпича ракушечника.
  "Но... кто-то же царапался в дверь?" - вспомнил Юрий, и по выложенной из камня лестнице вбежал на площадку перед мансардой. И, едва взглянув на дверь, смущённо улыбнулся.
  В стене, чуть выше и левее двери, торчал изрядно поржавевший гвоздь. На него был небрежно намотан потрёпанный временем шнурок, на котором, рядом с верхним навесом двери, болтался второй гвоздь. Сразу стало ясно: летом, в самую жару, дверь в мансарду не закрывалась, а проём двери прикрывался лёгкой занавеской. Занавеска держалась на шнурке, прикреплённом к стене на двух гвоздях. (Дырку от второго гвоздя Юрий тоже быстро нашёл: на одном уровне с первым, но правее двери). Осенью занавеска снималась, для чего правый гвоздь выдёргивался. Затем верёвочка вместе с гвоздём накручивалась на левый гвоздь. От ветерка верёвочка немного размоталась, и гвоздь, азбукой Морзе, начал выстукивать глупому постояльцу насмешливое "караул, грабят".
  Юрий стыдливо потупился. И увидел на краю лестничной площадки следы жёлтых царапин ракушечника о бетон, а на нижнем краю двери - такие же следы царапин ракушечника о дерево. И окончательно смутился, поняв, что никого из людей за дверью ночью не было, просто он столкнул дверью брусок ракушечника, стоявший на краю площадки в качестве упора.
  Вздыхая и покаянно покачивая головой, Юрий принёс на прежнее место сброшенный им ночью камень, а заодно утряс и продул у себя в голове свежую мысль: "Наверняка и на крыше никого не было. А прогибал жесть, заставляя её греметь, тот же самый ветерок, что раскачивал гвоздь на верёвочке".
  3
  В две последующие ночи крыша дома продолжала греметь, но Юрий старался не обращать на это внимания. Сделать это было довольно трудно - всё-таки не так просто продолжать мирно и спокойно спать, когда над твоей головой гремят листами железа. Но, к счастью, ночной бриз (на которого возлагал Юрий вину за имитацию звуков человеческих шагов) гулял по крыше недолго и в один и тот же промежуток времени - примерно с полуночи до половины первого. После этого времени можно было спокойно спать до утра. Но Юрия тревога не оставляла. Он-то уже понял, что странные звуки на крыше - не что иное, как последствия некоего временного атмосферного либо физического явления типа ветерка или коробящего листы жести ночного выхолаживания. Но поймёт ли это мальчишка? Не испугается ли он? Можно ли привозить его сюда на побывку? Да, Юрию без него будет тоскливо и скучно; но разве имеет он право рисковать детской психикой? А если не забирать сына на период выходных, если оставлять его скучать в интернате, то как суметь объяснить это ему? Не сочтёт ли Алёшка, что отец просто-напросто не хочет быть рядом с ним?
  Вечером пятницы на Евпаторию обрушился циклон, со стороны моря задул порывистый ветер и посыпался редкий колючий снежок. Это объективное обстоятельство позволило Юрию убедить сына, что из-за испортившейся погоды лучше отложить путешествие на новое место жительства на следующий день, а возможно, и на следующую неделю; и в мансарду он вернулся один.
   Ночью, во время особо сильных порывов ветра, крыша иной раз грохотала, но не более трёх-четырёх раз за всю ночь; а чего-то похожего на шаги не прозвучало ни разу. Юрий решил, что, вследствие изменения погоды, время хождений по крыше странного ночного бриза закончилось. И субботним утром привёз на дачу сына.
  Алёшка от нового места жительства был в восторге.
  - Пап, это у нас - корабль! - подпрыгивая на площадке перед дверью мансарды, кричал он. - А здесь - капитанский мостик! Отсюда, если высоко подпрыгнуть, весь лиман видно! Давайте будем называть лиман морем, а?
  - Ну, зачем себя обманывать? Море у нас и без того есть, - рассудительно возразил отец.
  - Так то - другое, Чёрное. А это - Средиземное! У него ж со всех сторон - земля, правильно?
  - Не совсем. Вон с той стороны - узенькая дамба, а дальше - опять лиманы.
  - Где? Не видно, не допрыгиваю. Пап, отойдите! Я сейчас разгонюсь да как скакну повыше...
   - Нет!! Не надо. Разве можно на капитанском мостике скакать? Лучше уж ты будешь не капитан, а Робинзон, покинувший тонущий корабль. Спускайся вниз, на необитаемый остров, и скачи там, сколько хочешь.
  - Нет, я не хочу быть Робинзоном, хочу быть моряком. Можно я на гараже буду скакать? А почему? А на сарае? Тогда он будет вражеским кораблём. Та-та-та! Бах! Бах! Нет; из торпеды. Ву-у-у! Бу-бу-бубух! А давайте будем называть нашу комнату каютой. А лестницу - трапом. Ура-а! Свистать всех наверх!
  К тому времени редкий снежок окончательно перестал сыпать, тучи поредели, между ними проглядывало зябко помаргивавшее солнышко. К ночи тучи почти рассеялись, но со стороны моря подкрадывалась пелена низкого приземного тумана.
  Вскоре после захода солнца жильцы каюты улеглись спать. Алёшку, как обычно в первый день после приезда из интерната, быстро сморил сон, а Юрий не захотел мучить сына светом единственной в комнате лампочки.
  Проснулся Юрий оттого, что сын дёргал его за руку и испуганно шептал:
  - Пап! Пап! Над нами кто-то ходит!
  - Это ветер, - лениво отозвался отец.
  - Нет, это точно кто-то ходит! Слышите? Ветер так не может.
  В самом деле, впечатление было таким, словно по крыше сердито и настойчиво ходил взад-вперёд какой-то человек; и не просто ходил, но старательно топал ногами. Издаваемый крышей гул был не хаотичным, но каждый из дребезжавших и гудевших звуков непременно укладывался в строгую последовательность цепочки шагов, направлявшихся от одного торца крыши к другому, причём - не по одному и тому же маршруту, но в разных направлениях.
  - Ну, хорошо. Пойду гляну, - сказал Юрий и, усевшись на кровати, щёлкнул выключателем и принялся одеваться. В тот же миг звуки шагов, в единственный раз не дойдя до края крыши, развернулись и через два шага остановились; причём, как и в самый первый раз знакомства с ними Юрия, остановились на том же месте - над его кроватью. И опять послышались звуки слабых ритмичных поскрипываний, словно кто-то, стоя над головой Юрия, чего-то ждал либо куда-то всматривался, а одновременно зябко переминался ногами на мёрзлой жести крыши.
  - Я тоже пойду с Вами! - воскликнул Алёшка; и начал торопливо одеваться.
  - Да ну, там холодно, - попытался отговорить его отец.
  - А тут одному страшно, - прошептал побледневшими губами Алёшка. - А вдруг, пока Вас нет, он сюда залезет?
  - Никого там нет. А если б и был, как он сюда залезет? Ты запрёшь дверь на ключ, а отопрёшь только тогда, когда я тебя позову. Должен же кто-то каюту охранять! Приказ понятен, старший помощник?
  - Слушаю, капитан! - бравым жестом приложил мальчишка концы пальцев правой ладошки к виску; но было заметно, что страхи его не оставили.
  4
  Дверь, стремительно обрезая падавший из мансарды электрический свет, захлопнулась. Торопливо защёлкал закрываемый Алёшкой замок. Юрий, стоявший на прямоугольничке лестничной площадки, и в самом деле оказался словно на палубе корабля, медленно тонувшего в неспешных волнах натекавшей от моря полупрозрачной дымки. В очистившемся от облаков спокойном холодном небе ярким равнодушно-прекрасным светом сиял месяц. Предметы, расположенные поблизости от Юрия, в этом свете были ему хорошо видны; а те, что находились далее метров десяти, начинали приобретать расплывчатые и колеблющиеся очертания. Верхний, волнообразный и колеблющийся край дымки располагался немного выше конька крыши, и был обозначен тихим свечением, возникавшим словно из синевы неба, а на самом деле из лучей месяца, отражавшихся в составлявших дымку мельчайших ледяных кристаллах. По мере погружения вглубь дымки свечение плавно теряло свою яркость и силу, а у поверхности земли, при взгляде с лестничной площадки, царила белесая полутьма.
  Юрий сделал шаг к месту наиболее удобного подъёма на крышу - и тут же остановился: на крыше раздались звуки медленно приближавшихся шагов. Юрий, не двигаясь, пристально всматривался поверх обреза крыши в направлении раздававшихся звуков. Вдруг он увидел, что к тому месту крыши, куда он только что хотел взобраться, по волнообразной траектории, синхронно совпадающей по месту изгибов с локализацией звуков коротких, словно подкрадывающихся, неторопливых и неуверенных шагов, движется еле заметное светлое пятно. Пятно, по мере его приближения и спуска по крыше постепенно увеличиваясь в размерах, дошло до края крыши - и замерло.
  Юрий, не веря своим глазам, не отрывал от этого пятна напряжённого взгляда. Он очень быстро заметил, что пятно не являлось каким-то материальным объектом, но представляло собою ту же самую медленно проплывавшую дымку, микроскопические кристаллики которой почему-то именно в этом месте несколько иначе, под другим углом, отражали призрачный лунный свет. Это было понятно из того, что пятно не имело чётких очертаний, но эти очертания становились ярче и определённее, если в данный момент протекала дымка более плотной консистенции; либо совсем расплывались, если дымка редела. Вместе с тем, было видно, что пятно это - не плоскостное, не экранное, как в обычном кино, а объёмное.
  Через несколько секунд от того места, где находилось пятно, до слуха Юрия донёсся знакомый лёгкий скрип, словно там кто-то переминается с ноги на ногу. И в самом деле, в нижней трети пятна пошевелилось нечто, смутно похожее на два вразнобой покачивавшихся прозрачных валенка. Затем от верхней, уже полуразмытой на границе дымки части продолговатого пятна вытянулось в сторону что-то похожее на толстую прозрачную руку, настойчиво показывавшую в направлении выхода с территории дачи.
  В это время накатила очередная волна густой дымки. По мере нарастания уровня этой волны перед глазами Юрия плавно вырастала из верха малопонятного пятна увенчивающее его меньшее пятно, из-за условий своего освещения наиболее ярко, из всех остальных частей странного видения, выделенное блёстками отражённого лунного света. И стало понятно, что результирующее пятно весьма похоже на человеческую фигуру, хотя и несколько больших размеров и необычно округлых, расплывчатых форм.
  Юрий, торопливо перекрестив странное видение, негромко, но с чувством прочёл молитву, обращённую к Отцу Небесному. Вопреки его ожиданиям, слабо светившаяся фигура не исчезла, но лишь тихо и словно обречённо опустила руку.
  - Полковник, это ты? - негромко и сочувственно спросил Юрий. Фигура пару раз еле заметно кивнула бликом головы. - Полковник, поверь: я не хочу тебе зла; не хочу прогонять тебя из твоего дома; не хочу тебя обмануть или обидеть. Но хочу, чтобы ты понял: твоя человеческая жизнь закончилась. И теперь тебе надо начинать другую жизнь, совсем не похожую на ту, что была у тебя раньше. Я понимаю: тебе, воспитанному в атеизме, трудно найти себя в новой жизни. Трудно поверить, что отныне именно эта жизнь, как и ты в ней такой, какой ты сейчас, и есть твоя реальность. Но возврата в прежнюю жизнь и в прежний облик нет. Так не трать зря силы на бесплодные поиски пути назад. Да и просто - не мёрзни здесь зря; не мучь себя и других; не зарабатывай новые болезни и грехи. Тебе это не надо. Ищи путь к Богу; и найдёшь себя в новой жизни. А возможно, и будешь в ней гораздо более счастлив, чем в прошедшей. Иди; да ждёт тебя удача и Божья милость. Аминь.
  Волна приподнятой дымки начала медленно и плавно ниспадать, при этом словно бы размывая голову бывшего полковника. Безголовый блик затоптался у самого торца крыши, удивительным для Юрия образом не теряя равновесия, не скользя на слое инея и не переваливаясь за край крыши. Затем он вдруг сорвался с места и в три длинных прыжка, с лёгким звоном жести при каждом из толчков пролетев по крыше вдоль её фронтонного обреза, очутился в низу другого ската. Оттуда, сильно, но не очень резко оттолкнувшись, он, через мгновения после начала полёта вырисовавшись всей своей напряжённо изогнувшейся фигурой, плавно, почти как воздушный шар перелетел на соседний дачный участок. Приземлившись метрах в пяти за оградой, призрак, не останавливаясь, широкими размашистыми шагами помчался к следующему участку, и вскоре его потускневший блик растворился в приземной белесоватой мгле.
  5
  - Пап, кто там был? - со скрываемым испугом спросил Алёшка, открыв дверь после зова отца.
  - Никого, - успокаивающе ответил Юрий.
  - А с кем же Вы разговаривали?
  - С самим собой. Самый надёжный способ что-то понять - объяснить это самому себе, - задумчиво проговорил Юрий. И, потёршись носом о вертлявое носишко сына, с улыбкой сказал: - Твоё дежурство по охране каюты закончилось! Всё в порядке, происшествий нет, ты заслужил право на отдых. А ну, герой-моряк, давай посоревнуемся, кто из нас лучше умеет выполнять команду "Полный отбой"!
  
  Глава 16. Движения вокруг недвижимости.
  
  Утром Юрий, подойдя к ограде, внимательно осмотрел землю соседнего участка, припорошённого вчерашним дневным снежком. Метрах в пяти от ограды, в том месте, где ночью приземлился фантом полковника, был заметен след, напоминавший собою отпечаток мягкого валенка. Отпечаток был настолько слаб, что даже не продавил до конца тонкий слой крупитчатого снежка; а при этом он был как бы размазан по длине, слегка протянут по снегу. Второй отпечаток, ещё мельче по глубине, на чётче по очертаниям, отстоял от первого метра на два в глубь участка; третий, уже почти незаметный, дальше ещё метра на полтора. Последующих, более далёких отпечатков Юрий то ли не заметил, то ли не смог их уверенно идентифицировать. И на этом оставил свою следопытскую деятельность.
  В восемь двадцать, оставив Алёшку за завтраком, он отправился к домику администрации местного дачного кооператива. Ровно в восемь тридцать зазвонил телефон на столе комнаты дачного сторожа.
  - Ну что, живой? - в ответ на "алё" Юрия, с ощутимым облегчением, но и с некоторым недоверием уточнил его московский хозяин. - А... что, никаких происшествий не было?
  - Каких происшествий? - невинным голосом поинтересовался Юрий.
  - Ну... всяких... мало ли что... - замямлил специалист по секретной кухне. Затем послышался негромкий непродолжительный треск, и в трубке раздался ласковый женский голос:
  - По крыше, случайно, никто не ходит?
  - Ходит. Каждую ночь посещает, - сообщил Юрий. И вежливо спросил: - Вы, наверное, хотите привет ему передать? Или - какое-то пожелание? А может быть, сообщить ему номер вашего телефона? Сами с ним поговорите, и узнаете, что ему надо.
  Сестра милосердия испуганно ойкнула. В трубке опять послышался треск.
  - Нет, ничего не надо. Мы позвоним в следующий раз через две недели, в это же время, - торопливо произнёс голос главного кулинара семейства. На этом связь прервалась.
  В девять утра, также в полном соответствии с предыдущей договоренностью, к домику администрации подъехал Игорь. Минут через пять пришёл председатель дачного кооператива, высокий тучный старик лет семидесяти с величаво-хитроватым лицом профессионального обслуживателя народа. Председатель, как и положено опытному ресторатору, сразу же ознакомил клиентов с меню возможных заказов и дал конкретные чёткие рекомендации по потреблению предлагаемых блюд.
  С продажей дачи, пояснил председатель, лучше повременить до лучших времён и более человечных законов. Потому что, прежде чем взяться за оформление продажи, придётся всем, и продавцам, и покупателям, месяца два бегать по чиновничьим кабинетам, собирать, выклянчивать и выкупать многочисленные разрешения и справки. А потом ещё и платить десять процентов от продажной цены в казну. Всё это - хлопотно и накладно. Но ходят слухи, что через год-два будет принят закон, по которому можно будет продавать недвижимость быстрее и проще
  Игорь и Юрий растерянно взглянули друг на друга; никому из них, хотя и по разным причинам, ни откладывать сделку, ни "бегать по кабинетам" не хотелось. А председатель, внимательно вглядываясь в их растерянные лица, продолжал убеждать их в том, что закон - всё равно как Великая Китайская стена. Пробивать её, да ещё и собственным лбом, не стоит и пытаться; только лоб расшибёшь. Но зато её можно обойти. Если, конечно, знать, где у неё разрывы и проходы.
  Игорь и Юрий дружно открыли рты для уточняющих вопросов, но опытный ресторанный физиономист, не дав им слова сказать, уверенно сообщил, что они очень похожи друг на друга. Лично он убеждён, что они являются двоюродными братьями. А родственники, по всё ещё действующему законодательству, имеют полное право дарить друг другу принадлежащую им собственность. Для этого владельцу достаточно написать соответствующее заявление на имя председателя дачного кооператива. При этом даритель вовсе не обязан платить никаких отчислений государству; ведь считается, что подарок этот - бесплатный; а как это будет делаться на самом деле - дело самих родственников.
  Но, коли уж речь зашла о фактической стороне дела, то даритель, конечно же, может и даже обязан сделать добровольный бескорыстный взнос, размером не более чем в три процента от суммы сделки, в фонд любимого и заботящегося о нём дачного кооператива. Как только это будет сделано, председатель достанет тетрадь со списком дач, сотрёт в нужной графе записанную карандашиком фамилию прежнего владельца и впишет фамилию его любимого двоюродного брата. На этом все формальности будут закончены, поскольку список членов кооператива имеется только у правления данного кооператива.
  Такой подход к проблеме обхода великой стены чиновничьего всесилия вызвал у обоих двоюродных братьев безусловную поддержку, представленную председателю в виде зелёной банкноты размером в пятьдесят у.е.
  Из здания дачной администрации Юрий вышел счастливым владельцем домика у моря.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"