Аннотация: История современности, увиденная под древним, незаслуженно забытым ракурсом влияния на неё потусторонних сил, рассказанная с гомерическим хохотом и не слишком скрываемым стоном.
Виктор Нехно
СКАЗАНИЕ О ЗЕМНОМ РАЕ
Предисловие
1
Детки, не хнычьте! Свет в нашем детсадике выключил не злой Бармалей, а добрый энергонадзор. Нет, он не хочет переловить вас в темноте. И не хочет, чтобы вас поймала баба Яга. Он хочет, чтобы чуть-чуть света осталось ещё и на завтра. А может быть, и на послезавтра. Нет, сегодня мы уже ни во что играть не будем. Какие могут быть игры в темноте? Нет, только не в прятки! И не в привидения! И не в чёрный рынок! Лучше уж я опять расскажу вам какую-нибудь сказку...
Знаете все мои сказки наизусть? А про доброе утро...? Нет, не про то, что приходило к девочке в облике её мамы; эту сказку я и сам уже дословно выучил. Про то, которое сквозь сон услышало плач заблудившихся в лесу деток. Да, проснулось и вышло на работу досрочно... да... да... Да, родители встретили их не с упрёками, а с поцелуями, котлетами и конфетами. И в самом деле - наизусть. А-а... про воробышков, попавших в сырую пургу? Да, вспомнили про голодных озябших деток... Да-да, не поленились, не остались ночевать в мокром снегу, в полёте изо всех сил махали крылышками, тем самым стряхнули с них намёрзший лёд, согрелись, долетели, сами спаслись от верной смерти и своих деток спасли. Что? Конечно, и чирикалку деткам на ночь спели! Ну, эту сказку вы знаете лучше, чем наизусть. А про... Ой, не кричите так, я уже понял: эти все вы тоже знаете. Что ж; сейчас придумаю новую сказку...
Не хотите придуманную сказку? А что хотите? Детки, настоящую правду о том, как Бармалей оборотился в Энергонадзора, и взрослые-то не все знают! Нет; я не считаю вас маленькими. Конечно, хочу, чтобы вы стали людьми умными и честными! Ладно... Уговорили. Но учтите: мне придётся рассказывать про те стародавние времена, когда во всём мире было ещё темнее и страшнее, чем у нас сейчас. Не верите, что такое могло быть? Значит, не будете бояться. Но всё-таки зажгу масляный светильничек...
Нет, детки; это - не лампада. Лампада сияет в вечность и бесконечность, служит маячком светлого пути к Царствию Небесному. А мы посветим в наше занавешенное прошлое, и взглянем на тёмные пути тех, что мнили себя всевластными переустроителями созданного ими же ада в земное подобие рая. Так что у меня в руках - обычный каганец... Вот, разгорелся. Садитесь к нему в круг шире, а друг к другу ближе. Так, молодцы; теперь всем светло будет. Ну, слушайте.
СКАЗКА
ВОЛШЕБНАЯ МАСКА
Подсказка первая
Рождение материка
1
Давным-давно, когда ни вас, ни ваших мам и пап, ни даже ваших бабушек и дедушек на белом свете не было, электрического света ещё не было. Сидели люди по ночам у разных коптилок, вздыхали и думали: как бы сделать жизнь светлой и чистой? Всяческих придумок было примерно столько же, сколько коптилок, но обычно сводились они к одной: надо переливать масло из чужих каганцов в свой.
Довод был таким: да, жизнь чужаков сделается более тусклой; но ведь и копоти от них будет меньше. Благодаря чему мир сделается чище; а чтобы он был ещё и светлее, нужно свой маленький каганец переделать в большой каган. Хорошо освещаемое каганом пространство нужно объявить своим каганатом, плохо освещаемое - подконтрольными каганату странами, совсем неосвещаемое - варварскими территориями. У варваров можно и нужно забирать всё масло без остатка, у подконтрольных чужаков - отбирать не меньше половины; остальную половину они должны отдавать добровольно в виде налогов за долетающий к ним свет. За средства от налогов и отобранного у варваров имущества надо сооружать всё большие каганы. Вскоре каганный свет зальёт весь приземный эфир, каганат раскинется на весь мир, все чужие коптилки будут погашены, посторонние светильники растоптаны. Чужаки постепенно зачахнут и перемрут, варвары быстро исчезнут в поглотившей их тьме. И тогда уж каганистам в этом мире светлом чистом будет житься как артистам: сытно, с песнями и свистом.
Всё это - очень умно и очень хорошо.
А вот перечить тем умным, которые хотят сделать миру так хорошо - очень плохо. И потому хорошие светлые умники имеют право лишать плохих тёмных перечников всякого права коптить белый свет. С изъятием у них блюдец, масла, фитилей, огня, тепла и дыхания.
Поскольку многие люди думали, что соседи думают так же, то все, осознанно или вынужденно, тратили свои жизни не на пустопорожние разговоры, и не на нудные переговоры, а на бесконечные кровопролитные войны. Из-за чего Земля по своему устройству превратилась в огромную мясорубку. Постепенно такое устройство разонравилось затянутым туда людям; и среди них появлялось всё больше таких, которые думали не о том, как замучить и ограбить соседей, а как осуществить изначальную мечту человечества о светлой жизни в добром чистом мире. Эти умные люди не считали себя самыми умными, а прислушивались к соседям, вдумывались в их мысли, развивали и совершенствовали их догадки; и так, по-доброму, без поножовщины соревнуясь друг с другом, придумали и сделали электрическую лампочку.
2
Нет, детки; свет в дома и в детские садики люди провели не сразу. Людям всего света было не до света, потому что во всём мире не было мира. А в нашей стране получилось ещё хуже: ни мира, ни войны, ни воды, ни еды, ни закона, ни традиции, ни полиции, ни милиции. Никто ничего толком не делал, все только ругались и дрались, везде творился произвол и грабёж, всюду царил беспросветный хаос.
Кто такой Хаос? Это... ужасное чудище. Настоящий Бармалей. Огромный, жадный, глупый и злой, как сказочный великан, грязный, ленивый и нахальный, как болотный бегемот. Надо было его поругать за то, что он плохо царил? А он говоривших ему о добром и хорошем не слушал. Слышал только крики, прислушивался к бряцанию оружия и к звону денег, слушался лишь животных инстинктов. Надо было пожаловаться на него его родителям? Ещё хуже получалось. Мама хвалила сыночка за то, что он в неё бессовестный и бесстыжий, папа - за то, что он в него наглый и жестокий. На их работу, начальникам пожаловаться? Некуда было жаловаться. Мама Свобода - безработная и бездомная фея, папа Война - чудовище без постоянной прописки и определённого места жительства. Все его хозяева и работодатели от него отказывались, никто не хотел за его безобразия отвечать. Все в крик, но вразнобой, по собственным официальным нотам пели одну и ту же песню: "Его наняли и наслали на нас наши плохие соседи".
Что? Надо было прогнать злого Бармалея, позвать доброго Энергонадзора и отдать ему нашу часть света? Ох, детки... Люди примерно так и сделали. Вот только вместо нормального Энергонадзора к ним пришла одна хитромудрая... фея. По имени Равенство.
Увидела фея, что никто не может справиться с Хаосом, и решила: "Нужно женить этого дурака на себе, а потом царствовать вместо него". Так и сделала.
Не могло такого быть? Почему? Ага; ни в одной из сказок ни один дурак не женится на древней старушке. А на ком они женятся? Понял; на прекрасных принцессах. А ещё? На зелёных лягушках. Но - в этой истории так и было. Запомните, детки: ни одна фея, даже самая древняя, не бывает дряхлой старушкой. Хотя, если захочет, может ею выглядеть. Кем бывает? Вы сами только что сказали. Если она только на то и способна, что ловить языком мух и мотыльков, то - лягушкой. Если же она приловчилась тем же способом ловить людей, то - принцессой.
Нет; если никого не удаётся поймать, фея не умирает с голоду, а впадает в спячку. И спит до той поры, пока не закончатся неблагоприятные для неё времена. Вы правы: лягушкам, в отличие от принцесс, в этом отношении намного проще. Мотыльки все сплошь глупые, доверчивые и очень уж, прямо-таки чересчур любопытные. Если они и замечают, как и почему пропали их собратья, то отлетают чуть дальше от лягушки; но уже через несколько мгновений обо всём забывают, и вновь кружат над нею, как ни в чём ни бывало. А если некоторые из них помнят и дольше, всё равно толку от этого мало. Мотыльки ведь ещё и ленивые, тёплых домиков не строят. Оттого при наступлении холодов все они умирают, не передав следующему поколению накопленный опыт и полученные знания. Так что лягушке, чтобы дождаться очередного охотничьего сезона, достаточно проспать всего лишь одну зиму.
А вот принцессам, из-за злопамятности и живучести людей, приходится спать десятками лет. А после особо удачной охоты - и сотнями. Зато лягушки спят без удобств, во льду прудов и болот, а принцессы - в красивых хрустальных гробах, спрятанных в прохладных пещерах или в уютных односпальных склепах.
Правильно; феи выбирают для сна лёд и хрусталь потому, что те - прочные и прозрачные. В них фея может спать, не опасаясь ни деревянных лопат дворников, ни железных подковок шастающих по кладбищам принцев. И сквозь них фее удобно наблюдать за окружающей её обстановкой. А как только фея заметит, что кто-то съедобный порхает поблизости, то сразу же оживает.
Нет, вскакивает она не сразу. Ведь сон у неё - не простой, а затяжной, летаргический. Выходит она из него медленно, переходит к активным действиям постепенно, по мере увеличения интереса к ней. И уж ни в коем случае не пугая мотылька или принца резкими агрессивными движениями.
Лягушка сначала еле заметно шевелит зелёной лапкой - чтобы глупые мотыльки подумали, будто это - свежая весенняя веточка, пробивающаяся своими когтистыми почками сквозь тающий лёд. Как только мотылёк закружится вокруг привлекательной лапки, лягушка скручивает липкий язычок в тугую пружинистую спираль, неспешно и плавно раздвигает губы... Щелчок! - язык, стремительно раскручиваясь, вылетает изо рта и насмерть приклеивается к жертве. И уже через мгновение мотылёк оказывается в медленно жующей пасти.
Нет, принцесса лапками не шевелит. Она шевелит длинными красивыми ресницами. Затем она медленно приподнимает веки - невысоко, чуть-чуть, лишь бы пропустить наружу острый укол взгляда и притягивающее сияние лазурных глаз. Потом томно, соблазнительно раздвигает алые губки; совсем немножко, не обнажая клыкастых зубов. И тихо шепчет: "Поцелуй меня, прекрасный принц! Спаси от заклятия! Будь смелее; видишь же - я не могу тебе сопротивляться..."
И вскоре принц (особенно, если он - дурак) оказывается в её липких губах и неразрывных объятиях.
3
Как феи отличают умных от дураков? Очень просто: умные знают, что толком ничего о фее не знают, и держатся от неё подальше. А дураки думают, что они умнее, хитрее и толковее любой феи. Дураки даже не догадываются, что феи обладают свойством читать человеческие мысли и желания; и оттого заранее знают, кто из дураков на какую из приманок клюнет. Поэтому по-настоящему умные люди редко попадают в число "прекрасных принцев"; а задаваки и хитрецы попадаются целыми стаями.
Поскольку принцы намного крупнее мотыльков, их феи пережёвывают гораздо дольше. Некоторых жуют годами, а то и десятками лет. Но едят не всё подряд; используют метод хищнической разработки. Выжимают у принцев мозги и выматывают нервы, высасывают силы и вытягивают связи, опустошают сердца и кошельки, выворачивают души и карманы, вычерпывают здоровье и материальные накопления. Поедаемый принц непонятно чем заболевает, превращается в неврастеника, слабеет, глупеет, чахнет... А фея делается сильнее, здоровее и красивее. Полый, выеденный изнутри принц умирает, а фея к тому моменту приобретает облик девицы тех изображаемых достоинств и видимых параметров, которые следующему кандидату в принцы кажутся наиболее привлекательными.
А уж фея Равенство даже среди других фей всегда выделялась прямо-таки невероятной красотой. Особенно - в те времена, про которые я рассказываю. Тогда всяких - разных поклонников вокруг неё крутилось - огромные толпы. Всем и каждому она обещала нежные ласки, особое внимание, непрестанную заботу, постоянную сытость... И многие, очень многие ей верили. Устраивали в её честь митинги и овации, слагали о ней стихи и прокламации, хором и поодиночке пели ей любовные песни... Но, как ни странно, не спрашивали ни её, ни самих себя: зачем она сводит их с ума и мотает им нервы? почему ведёт не в ЗАГС или в парламент, а на баррикады, на заговоры, на убийства, на грабежи? Вместо вопросов кричали, что будут любить её до самой смерти. И многие из этих многих, молодых и глупых, очень быстро свою клятву исполняли.
Как же недотёпе Хаосу, при таком-то паблисити, при столь убийственной рекламе невесты было в неё не влюбиться?
Но - глупое счастье долгим не бывает. Пока недалёкий богатырь млел от кусающих поцелуев хитромудрой феи, она высасывала у него кровь и силу, превращая их в свою плоть и в свою власть. Затем она задушила жениха в объятиях, а его обмякшую материальность утрамбовала под себя в односпальный материк.
4
Материк же был безвиден, как грусть, тьма разрухи над бездной горя, и не вращался вокруг земной оси...
Почему не вращался? Его мама Равенство запрещала ему вращаться в подозрительной компании других материков. Но и вращаться в одиночку, частным порядком, вокруг своей собственной оси бедняжка материчок тоже не мог. Потому как - не имелось у него собственной оси. И не только оси; вообще - никакой своей, частной собственности у него не имелось. Он ведь был новорождённый, собственность мог получить только по наследству, а родители ему ничего не дали. Эгоистичный отец Хаос умел только отбирать и ломать, эгалитарная мать Равенство даже словосочетания такого - "частная собственность" - знать не знала и слышать не хотела. Заткнула она младенцу рот пустышкой обещаний, закрыла глаза миражом фантазий, законопатила уши грохотом лозунгов, связала руки пуповиной чрезвычайных мер, закрутила в пелёнку жестокого беззакония, и на этом - всё, что ему от неё досталось.
Подёргался бедняжка в тесном промежутке между навалившейся на него феей и отторгавшим его мировым океаном, покричал, поплакал... И постепенно сделался не объёмным, не трёхмерным, а плоским, двухмерным: левые - правые, передовые - отсталые, наши - чужие, сподвижники - враги.
Внешне новорожденный материк был неуклюж, неповоротлив, и удерживался на плаву только каким-то чудом. Полное название этого чуда было чудо-юдо, а выглядело оно то ли как огромная рыба, то ли как большущий кит. А может быть, змей. Или черепаха. В точности внешность чуда-юда была неизвестна, оно ни ухом, ни рылом людям не показывалось, сквозь воду не просматривалось, безвылазно пряталось под материком. И - ни шипом, ни рыком, ни свистом, ни щёлканьем не сообщало жителям материка, зачем оно возит их на своём горбу, куда и с какой целью тащит отдельно взятый на себя материк.
Ну, может быть, и хорошо, что так. У материчан и без этого знания ужасов было в преизбытке. А несчастий - ещё больше.
5
Большинство ужасов происходило из-за того, что в те давние времена погоду на материке определяли не синоптики по их мудрёным атмосферным картам, а то самое чудо-юдо по его инстинктивным подводным ощущениям.
Если, к примеру, чуду-юду хотелось понежиться в тёплой водичке, оно плыло на юг. В пути оно ориентировалось не по компасу, и не по термометру, а по пересекавшим его маршрут широтам. Но определяло широты не по прицепленным к ним номерным биркам, а на ощупь. Если нащупанная широта казалась чуду холодной, оно называло её полярной. Прохладные и слегка тёплые широты чудо считало средними; но пересчитывать их ленилось. Нащупав горячие широты, чудо останавливалось и, спрятавшись под материком, как под зонтиком, безмятежно засыпало. И даже не догадывалось, что привезённым материком перекрыло солнцу привычный путь с неба в океан и обратно. Из-за чего солнцу приходилось дважды в сутки протыкать материк насквозь; утром - на востоке, вечером - на западе; а ночью купаться не вместе с дельфинами под их мелодичный свист, а рядом с чудом-юдом под его неумолчный храп.
Солнце такими неудобствами было очень недовольно. И уже с раннего утра, едва успев выкарабкаться в небо, оно всеми лучами упиралось в несчастный материк, пытаясь его обжечь, оттолкнуть, как-то заставить уйти в сторонку. И так - с утра до вечера и день за днём.
Через два-три месяца усилий солнце до того раскаляло материк, что всё живое растительное на нём высыхало и сгорало, превращаясь в летучий дым, а всё живое животное мучилось и жарилось до летального исхода. И только чудо-юдо рыба-змей блаженствовало в летаргическом сне. С тех пор, в память об этом тройном лет-ужасе, жаркое время года зовётся "лето".
Ещё через месяц-два непрерывного нагрева вода в океане, как то всегда бывает в начале кипения, начинала кружиться и булькать (океанологи называют подобные явления глубинными течениями и подводные извержениями). А спящее чудо, ничего не замечая, продолжало мерно храпеть, создавая своими вдохами пассаты, выдохами - муссоны, расширениями и сжатиями грудной клетки - приливы и отливы. И только когда закипевший океан начинал стучать крышкой материка чуду по голове, оно нехотя просыпалось.
Поняв недоваренными остатками головного мозга, что превращается в содержимое черепахового супа (а может быть, в уху), чудо, подтягиваясь черепашьими лапами за ухваченные широты и отчаянно гребя рыбьим хвостом, спешно устремлялось на север. Когда вместо очередной широты обнаруживалась точка на льду и в ней колышек с флагом, чудо пряталось под разогретым материком, как под одеялом, и вновь погружалось в дрёму.
Прогнав опротивевший ему материк, солнце почти всё внимание уделяло другим, ранее обделенным континентам и материкам; а на изгоя поглядывало изредка и с прохладцей. Лишённый тепла материк постепенно превращался в сплошную ледышку; и всё крепче примерзал к голове и спине чуда. Когда оледенение охватывало головной и спинной мозг, чудо утрачивало способность двигаться и почти прекращало дышать. Жизнь на материке тоже останавливалась; всё, что могло двигаться, зарывалось под землю или укрывалось в домах, а там пряталось под листьями или под одеялами. На голой поверхности материка оставались только абсолютное безветрие и свирепейший мороз. Сейчас, в век поголовной грамотности и научного прогресса, мы называем подобный ужас "сибирская атмосферная аномалия". Но в то время из всего этого названия людям удавалось просипеть только два слога: "си-ма".
К концу симы (в современном звонком произношении - зимы) оледенение головы чуда достигало его пасти. Зубы чуда начинали клацать от озноба, дрожавший язык смерзался в ледышку, та звонко стучала по колоколу нёба. На материке всё это считалось воем метелей, треском лопавшихся от мороза деревьев, грохотом ломавшегося льда. А чудо принимало производимые им же звуки как звонок будильника, сигнализирующего, что пора на работу. И - неохотно просыпалось.
Почувствовав позвоночным мозгом глубоко опущенного хвоста, что едва не превратилось в содержимое змеиного холодца (или в замороженного угря), чудо испуганно дёргалось (отчего в горах сыпались лавины, а на реках начинался ледоход) и неуклюже возвращалось на юг, в тёплые моря. Где вновь засыпало.
Вот из-за этих-то резких, заранее не прогнозируемых перемещений чуда на материке получалось так: только что свирепствовала зима - уже свирепствует лето. Ещё не закончилось лето - опять навалилась зима. И то, и другое - почти без переходов в виде весны и осени. Из-за чего и происходили основные несчастья.
Определиться с началом сева было невозможно. Вчера, зимой, сеять было рано; всё равно пришлось бы делать пересев и перерасход. Сегодня, летом, - поздно; всё равно получится недосев и недород. Со сбором урожая выходило ещё хуже. Летом получался недобор, недосып, усушка и утруска, зимой - недокос, недонос, недовоз, сгнившая продукция и оставшийся под снегом урожай.
Но люди не унывали, не роптали, каждый день с утра до вечера бодро пели одну и ту же песню "уберём, и посеем, и вспашем". Но обычно поступали наоборот: сначала пахали, потом сеяли, и только потом убирали. И только земной рай строили по одобренному феей распорядку. Из-за чего и происходило основное количество дополнительных несчастий.
6
Нет, детки; рай люди так и не построили. К несчастью, каждый раз, когда оставалось всего лишь подлатать крышу, старший зодчий, бессменно сидевший на её коньке, внезапно срывался в вечность. Под плач и стоны всего народа на опустевший конёк взбирался самый верный последователь мудрого учения бывшего зодчего; и, с высоты открывшихся перед ним перспектив, находил в конструкции крыши, а то и в архитектуре всего здания массу недочётов и перегибов. Прежнюю крышу, пока она окончательно не съехала вслед за бывшим зодчим, полностью или частично сносили, на её месте сооружали другую; из тех же несущих и силовых узлов, но - более прочную и современную. Затем под новую крышу подстраивали новый красивый, гораздо более широкий, чем ранее, верхний этаж для лиц особо приближенных к зодчему.
Нет, детки; расширения верхнего этажа не повисали в воздухе. Каждое из них надёжно подпиралось руками и прикладами атлантов в гражданской и военной форме. Но при этом на официальных чертежах изображалось, будто всё здание, включая несколько нижних этажей, опирается исключительно на первоначальный фундамент. Причём - не только здание целиком; каждый этаж в отдельности также рисовался не поверх другого этажа, но непременно на основном фундаменте.
Причина данного творческого искажения кроилась в том, что фундамент, несмотря на множество пустот и разломов, традиционно считался капитальным; а нарушать несущие традиции ни один из зодчих не решался. А уж не только о необходимости возведения нового фундамента, но и реконструкции старого никто даже не заикался. Каждый последующий зодчий лишь подновлял плакаты, закрывавшие фундаментальные дыры от буравивших их взглядов, давал отмашку "Марш!" духовому оркестру и команду "Вира!" строителям.
Несмотря на все старания, от упорно проседавшего фундамента по стенам расходились неумолимо расширявшиеся трещины. Когда их уже не удавалось скрыть, старший зодчий самокритично указывал на тех помощников, которых он не сразу уличил в совершении кое-каких недоделок, из-за чего и стали заметны отдельные незначительные недоработки. Но в итоге всех исправлений получалось то же самое: перегибы, перекосы, недочёты, недостатки, частичное обрушение здания. Как только очередной незадачливый зодчий под грохот славословий в его честь падал в аккуратно подставленный ему гроб, на недостроенной крыше разворачивались флаги новой здоровой критики, на прежнем сверхнадёжном фундаменте начиналось новое неправильное строительство.
7
Несмотря на критичное отношение зодчих к своим предшественникам, их видение текущего процесса и конечного результата бесконечного строительства было практически одинаковым.
При каждом из них строительная площадка земного рая представляла собою крепко огороженный двор, в котором можно ничего не делать, но нужно где-то работать. Бродить по двору в поисках лучшей работы не дозволялось, требовалось сидеть на одном месте и заниматься только своим делом. Иначе поставят на место, пришьют дело, посадят вне рая и заставят бесплатно трудиться.
Здание земного рая выглядело как огромная казарма. Но отдельных коек нет, вместо них на полу - огромный общий матрас. Из прочего имущества - тоже ничего своего; зато нижнее и постельное бельё регулярно осматривают, а всё грязное отправляют в общественную прачечную. Но лучше бельём не пользоваться, потому как его осматривают, стирают и выжимают не снимая с грязнуль.
На время приёма пищи казарма превращается в столовую самообслуживания. Все блюда почти бесплатны, а из них самое лучшее и полезное - ничего не есть. Но отмечаться в журнале получения, а также убирать со стола, мыть посуду и не морщиться от запахов - обязательно. Не то в следующий раз дадут только что-то понюхать.
В перерывах между работой, сном и приёмом пищи - культурный отдых. Все довольны, счастливы, все лежат с закрытыми глазами и ждут, что кто-нибудь когда-нибудь не выдержит, проснётся первым, спустится в подвал райского склада и притащит оттуда тележку с выпивкой и закуской.
Почему в земном раю приходилось тележку не катить, а тащить? У неё при первой же поездке колёса ломались. От чрезмерных перегрузок. А ремонтировать тележки в раю некому; работа трудная, неблагодарная, никто не обязан её делать, каждый имеет право заниматься только тем, чем хочет. Но проблема с колёсами была решена практически мгновенно - методом уменьшения нагрузок на тележки благодаря замене чрезмерных потребностей на умеренные пайки. После чего каждый бегал за своим паёчком сам; а колёса, заодно и тележки, оказались не нужны.
Кем и как определялось, сколько кому чего нужно класть в паёк? Сие, детки, являлось великим административным секретом. Те немногие мудрецы, которые его знали, были всегда сыты, но редко чувствовали себя счастливыми. Ибо их большое знание не оставляло в них места спокойствию и надежде.
Как и откуда появлялись на райском складе продукты и вещи? Сие, детки, являлось великой всенародной тайной. Те немногие глупцы, что её не знали, редко бывали сыты, но почти всегда чувствовали себя счастливыми. Ибо их малое разумение не вмещало в себя раздумий и тревог.
Кто придумал секрет и тайну? Один великий волшебник; он же - первый зодчий. Только он знал их в точности, ибо сам их придумывал и перепридумывал. А получалось у него постоянно перепридумывать благодаря тому, что он днями и ночами коптел над великой огненно-красной мудростью. Да так усердно, что чуть ли не вся атмосфера его дворца состояла из едкого дыма; а дворец был прокопчён и просмолен мудростью до того, что так и звался - Смольный. И если уж кто-то вольно или невольно входил в этот дворец, то вольно выйти из него мог только помудревшим. А уж сам волшебник был воистину неоспоримым мудрецом. И мог мгновенно и точно определять, кто может помудреть, а кто нет. И сомнений в своей правоте он никогда не испытывал, ибо подтверждения в ней получал непосредственно от премудрой феи Равенство.
Подсказка вторая
Маска волшебника
1
К тому времени, детки, премудрая фея среди обычных людей уже не появлялась. Во время борьбы с Хаосом была, звала народ за собой, клялась честно поделить отнятые у богачей богатства, а как дошло до дележа - исчезла.
Сначала народ подумал, что она решила тихо, скромно, благородно отказаться от своей доли добычи в пользу бедных. Все обрадовались, схватили мешки и сумки, помчались в кладовку... А она заперта. Заглянули в окошко - внутри темно; но понятно, что там - пусто. Все огорчились, начали шуметь, кричать: "Не могла фея так с нами поступить! Не смогла бы утащить наше добро! Одна".
До того раскричались, что даже охранников разбудили. Охранники рассердились, всей толпой вывались наружу и всем всё объяснили: "Исчезли богатства! Провалились сквозь дырки в бюджете!"
Заглянули самые смелые из мужиков и баб через приоткрытую охранниками дверь... В кладовке, и в самом деле, весь пол в дырках. В самую маленькую дырку чемодан может провалиться. В среднюю - вагон. В большую - корабль. Каждая дырка - насквозь через всю толщу материка. Одни - косые, к соседнему материку, другие - прямые, насквозь через океан, но в конце каждой из них что-то стеклянно поблёскивает. Больше всего похоже на банки; хотя и не нашей, а иностранной конструкции. В одних банках напихано что-то похожее на капусту, в других - на нарезанные тонкими кружочками жёлтые переспелые огурцы.
А охранники продолжали нагнетать: "Что, убедились? А всё потому, что вы плохо переворачивали и трамбовали хаос. Что было в нём полезного, тащили себе, а в кладовку валили всяческий безыдейный мусор. Вот он и провалился через ваши пустые матюки неизвестно куда. Вместе с феей. Вступила она, по своей женской глупости, в ваш брак, а теперь ищем её, рыщем, найти не можем. Она тоже ничего о себе не сообщает - из-за падения лишилась голоса и права переписки. Если кто не верит - прямо сейчас к ней отправим. Лет на десять. Тоже без переписки. Есть желающие?"
Попятились от порога бедные люди: "Очень уж в вашей конторе глубоко бурено... Не похоже, чтоб за десять лет удалось выбраться..."
Да и, пока охранники не возражают, пошли себе восвояси. Идут, переживают... Не за чужие богатства, за полюбившуюся им фею. Только и слышно: "Обманули нас. Обещали, что будем жить при Равенстве, а - где оно? Нету. И, видать, никогда уже не будет".
2
Ошиблись простаки. На самом деле фея жила на том же материке; но об этом знал только мудрый волшебник. А остальные даже не догадывались, что волшебник ежедневно с нею общается. Он ведь целые дни проводил в рабочем кабинете, под надёжной охраной; а охранники никого из посторонних к вождю не пропускали. Да и в поведении волшебника никто ничего странного не замечал. Как работал, так и работает; даже ещё усерднее.
Жена его тоже ни о чём не догадывалась. Дома он по-прежнему вёл себя так, словно он не всевластный волшебник, а обычный человек мужского пола немолодого возраста не очень красивой наружности очень нехорошего поведения. Правда, жена немного удивлялась: каким это волшебным образом он превратился из "совы" в "жаворонка"? Чего ради вскакивает с постели задолго до восхода солнца?
Вначале она думала, что волшебник приноровился посещать свою любовницу не только по дороге с работы, но и по дороге на работу. Но когда она, привычно проводив мужа на лестничную клетку, так же привычно прислушивалась, куда он пошёл, то с удовольствием отмечала, что он опять ограничился всего лишь спешным поцелуем с выскочившей на площадку любовницей. А если та не успевала выскочить, молча прошмыгивал мимо зловредной двери. Вот жена и не спрашивала его ни о чём, чтобы лишний раз не напоминать ему о сопернице. А напрасно. Если бы спросила, то дала бы волшебнику приятный ей шанс признаться, что в последнее время его влечёт совсем к другой даме; но общается он с нею только в кабинете, и только на расстоянии.
Войдя в кабинет, волшебник торопливо запирал входную дверь, спешно задвигал шторы на окнах и лишь после этого устало усаживался в широкое рабочее кресло. Почувствовав и убедившись, что успокоился и высох, волшебник вставал, подходил к массивному металлическому сейфу и начинал щёлкать колёсиками его мудрёного замка.
Нижние полки сейфа были до отказа заполнены толстыми папками с очень секретными документами и большими шкатулками с очень драгоценными изделиями. Просторная верхняя полка, на первый взгляд, казалась пустой. Лишь тщательно присмотревшись, можно было заметить, что в её тёмной глубине лежал всего один сравнительно небольшой предмет. Предмет этот был гипсовой копией лица самого волшебника. Специалисты называют такую копию "посмертной маской"; но волшебник по причинам, о которых вы вскоре догадаетесь сами, для производства слепка не пожалел измучить себя гипсом ещё при жизни.
Не обращая особого внимания на содержимое нижних полок, волшебник протягивал обе руки к копии собственного лица и бережно снимал с неё то, что, совсем уж незаметно для взгляда из тёмной комнаты, покрывало гипс сверху. Это тоже была маска; но уже не слепок или отливка, а настоящая, великолепно выполненная маска натурального телесного цвета. Сделана она была из неизвестного науке материала, похожего на тонкий прозрачный каучук, но более прочного и, вместе с тем, необычайно мягкого и эластичного.
Сняв эластичную маску с гипсового постамента, волшебник неспешно и благоговейно подносил её к своему лицу. В какой-то момент маска, выпорхнув из рук волшебника, самостоятельно устремлялась к его лицу; и мгновенно сливалась с ним воедино, так что было уже непонятно, где её поверхность, а где натуральная человеческая кожа. А лицо волшебника вмиг преображалось: выглядело очень умным, усмешливо-проницательным и, несмотря на большую лысину, реденькие усы и неаккуратную бородёнку, красивым, как на собственных парадных портретах.
На этом чудесное преображение волшебника не прекращалось, но, словно волна от брошенного в воду камня, быстро распространялось от его лица по всему телу. Косоватая сгорбленная фигура занимавшегося сидячей работой человека распрямлялась в атлетическую, походка из шаркающей делалась молодой и упругой, усталый картавый голос звучал уверенно и звонко, весь внешний вид излучал уверенность и силу. А главное - волшебник слышал уже не своими изношенными барабанными перепонками, а всей тонкой и чуткой поверхностью маски; и смотрел на окружавший его мир не несовершенными человеческими глазами, а всепроникающим взором волшебной маски. Благодаря чему фея, оставаясь невидимой и неслышимой для других людей, волшебнику была видна и слышна; и он мог получать от неё советы и указания.
Теперь, детки, открою вам великую тайну, почему волшебник торопился надеть чудесную маску до наступления утра. Очень просто: чтобы досконально, из первых уст узнать, зёрна какой мудрости посеяла за ночь фея. Благодаря чему те пакости и несчастья, что с восходом солнца произрастали из этих зёрен чуть ли не до небес, а затем, всей своей тяжестью, без особого разбора валились на головы людям, волшебнику были не страшны. И даже полезны. Он, пригласив или послав мешавших ему людишек в нужное время на нужное место, успешно подставлял их головы вместо голов своих верных соратников. И, разумеется, вместо своей собственной. Благодаря чему во всех своих делах он был удачлив, а среди чужих бед беззаботен и счастлив.
3
Да, детки; верно вы догадались; фея Равенство недаром была так добра к волшебнику. Ведь он оказал ей много незаменимых и незабываемых услуг. Именно он убедил Хаоса пойти в объятия феи. И он же уговорил глупого великана терпеть её поцелуи, когда те из ласковых лобзаний превратились в свирепые укусы. Благодаря чему фея получила настолько горячее наслаждение, что даже её слюна, вперемешку с кровью потерявшего сознание Хаоса, вскипела и вспенилась у неё на губах.
Увидев это ужасное чудо, множество народу решило, что фея попросту взбесилась. Люди осторожные и трусливые спрятались от феи в подвалах или заперлись в домах. Люди умные и предусмотрительные побежали в иные страны. Самые отчаянные из граждан набросились на фею, пытаясь заставить её отрыгнуть права и свободы, поглощённые ею вместе с Хаосом. Дошло до того, что фея чуть не родила вместо красного материка другого, разноцветного, более здорового и более симпатичного! Но волшебник своими мудрыми заклинаниями разогнал мираж нарождавшегося нового Хаоса, а административными молниями пригвоздил колеблющихся соратников к тем постам и должностям, с высоты которых только и можно было успешно придавливать к земле тело старого Хаоса в ожидании окончания его конвульсий.
Благодаря своевременным действиям волшебника пена, выступившая на губах у феи, не разлетелась в плевках по отступникам, и не была съедена феей как приправа к противникам. Что имело очень, очень важные последствия.
Дело в том, что волшебная пена фей имеет бесценное свойство извлекать материальные ценности из всего, к чему она прикоснётся. Но чтобы суметь воспользоваться этим свойством, нужно быстро, пока пена свежая, собрать её в какую-нибудь прочную несгораемую посуду. После чего можно и нужно планомерно капать пеной на вероятностных носителей каких-то ценностей. Пена, мгновенно вскипев реакцией горячей ненависти к попавшимся ей субъектам, приступит к их беспощадному уничтожению. А заодно - к аккуратной выемке всех ценностей из их расчленённых и обгоревших останков.
Как только обрабатываемый субстрат будет окончательно обесценен и обезврежен, пена на какое-то непродолжительное время словно (чаще - безусловно) опьянеет от достигнутого успеха. Успокоится, чем-то освежится, хорошенько закусит; затем расслабится, превратившись в отдельные сладко похрапывающие комочки. Владельцу чекушки очень важно уловить этот момент для того, чтобы беспрепятственно переложить добытые ценности в свой сейф, а пенные комочки собрать в какую-нибудь несгораемую посудинку.
Пена, проспавшись и поняв, что у неё отобрали то самое лакомство, ради обладания которым она трудилась над поеданием отвратительного ей субстрата, разозлится, разогреется, и - вновь превратится из отдельных комочков в неразличимо-единую огненную плазму. Но с тем большей яростью она набросится на следующие жертвы; так что коэффициент её полезного действия лишь повысится.
Если же ценности не изъять, а пену не изолировать, то она, проснувшись, продолжит прежнюю работу. Но при этом каждая из её молекул будет воспринимать в качестве субстрата (который на самом деле уже уничтожен) другие такие же молекулы. Между молекулами пены разгорится междоусобная война за обладание уже добытыми сокровищами, и вскоре практически вся пена (за исключением одной-двух мечущихся в страхе молекул) самоуничтожится. А ценности будут похоронены в расплавленной земле и спрятаны под ядовитым гумусом гниющей пены.
Мудрая фея все нюансы обращения со своей пеной знала досконально; и позволить себе относиться безответственно к собственным интересам и ресурсам не могла. Встрепенулась фея, осмотрела быстрым взглядом закоулки уже известного нам Смольного дворца. На её удачу, неподалёку, на латаном половике, скучала по серьёзным делам небольшая бутылка из-под красного джина...
Простите, детки, я подзабыл, со сколькими "н" надо писать последнее слово; может быть, позже вы как-то узнаете или поймёте это сами. Могу лишь сообщить, что в те и в последующие времена бутылки подобной вместимости и примерно такого же содержимого назывались мерзавчиками; или, более культурно, чекушками.
Сгребла фея пену с губ, наполнила ею чекушку; а закрыть посудинку нечем. Опять оглянулась она по сторонам, и видит: из другой бутылки (историки в этом месте и в этом слове вместо "л" пишут "р") вылетела и покатилась по тому же половику железная пробка. Ухватила фея пробку, воткнула её в горло чекушки - пробке хоть бы что, а верхние пузырьки начавшей вскипать пены присмирели, полопались, слились вместе и ровненькой плёночкой поползли от пробки внутрь чекушки. Но вся имевшаяся у феи пена в чекушку не вместилась; маловатой оказалась посудинка.
Что делать фее? Стряхивать остатки пены на половик - не хотелось. Всё-таки - какое-никакое имущество; можно попытаться как-то использовать... Нет, детки, не половик было ей жалко; свою слюну. Но и оставлять её у себя во рту фея тоже не могла: та уже приступила к работе, начала жечь ей язык и губы...
По секрету скажу вам, детки, что пенная слюна фей может быть весьма опасной даже для них самих. Если, скажем, фея на пустой желудок проглотит хоть чуточку собственной пены, то пена, не имея возможности заняться перевариванием другой пищи, начнёт переваривать стенки желудка. Проникнув через образовавшиеся язвы в полость организма феи, пена быстро искалечит либо заразит бешенством своей жадности все внутренние органы. Затем, нераздельно слившись с властными ферментами внутренних органов, и по-своему применив их гормоны и секреты, пена постепенно съест, переварит в безжизненный компост самоё фею.
Немало, ох, немало мудрейших фей погибло по этой простой причине. В том числе, из-за какого-то пари (или в каком-то Пари) погибла родная тётка нашей феи Равенство.
Но наша фея была гораздо умнее своей довольно близкой, но довольно-таки недалёкой родственницы. Она, в отличие от той, знала способ преобразования пены в такую структуру, какая будет для неё самой - безопасной, а для её помощников - полезной. Но сделать пене структурное преобразование нужно было незамедлительно.
4
И тут фее помогло одно удачное обстоятельство. Она ведь, вчерашним вечером, приглашала Хаоса в гости на чашку чая; но, по укоренившейся за тысячи лет привычке именно так встречать самых дорогих и ценных гостей, растопила не самовар, а смоловарку. Всю романтическую ночь постепенного раздевания Хаоса и весь рабочий день его поэтапного разделывания смоловарка вовсю работала; и, хотя к вечеру огонь в печке ослаб, крышка котла была всё ещё горячей.
Вспомнив об удачно закончившемся сватовстве, фея, не удержав в себе чувства глубокого облегчения, сплюнула остатки жгучей пены на середину горячей крышки. Пена зашипела, будто разозлённая стая гадюк, взметнулась на фонтанчиках вскипевшей слизи остроголовыми капельками зеленоватой желчи, а затем, множеством суетливо извивавшихся струек, устремилась к краям крышки. Но жар делал своё дело; подсыхавшие струйки плавно замедляли ход и, из последних сил заползая одна на другую, в мучительных конвульсиях замирали. В итоге пятно сплюнутой феей пены делалось всё более похожим на беспорядочно переплетённое кружево с продолговатой дыркой в центре, на месте ручки крышки котла.
Тем временем фея красной чекушкой торопливо раскатывала корчившееся кружево пены в аккуратный круглый блин. При этом пена, находившаяся в чекушке, до начала работ по укатыванию внешней части самой себя бурчала, пузырилась, старалась выбить пробку, пыталась проковыряться наружу через стенки; но как только оказалась над горячей крышкой смоляного котла, вмиг превратилась в однородную, покорно переливавшуюся жидкость. А укатываемая чекушкой пена быстро преобразовывалась в однородную структуру. Внешний вид у этой структуры был как у мягкой прозрачной розоватой плёнки, внутреннее качество - как у сколоченной из закалённых проволок дамасской стали.
Как только плёнка была окончательно усмирена, беспощадно укатана и слегка, до телесного цвета, побурела от нагрева, фея подозвала к котлу самого лучшего, самого преданного из своих помощников. Схватив бесчувственными пальцами плёнку с двух её противоположных сторон, фея, самодовольно воскликнув,
- Во блин! Не комом вышел; а ведь сколько веков не тренировалась!
мгновенно налепила горячий пенный блин на лицо остолбеневшего помощника. При этом нижняя часть носа и верхняя губа будущего волшебника прошли через дырку в центре блина; а всё остальное лицо оказалось под плёнкой блина.
Едва успев коснуться краями блина пена ушей волшебника, фея отдёрнула руки. Но блин не упал на пол. Он сразу же, самостоятельно, словно к величайшей драгоценности потянулся к предложенному ему лицу. И прямо-таки впечатался в него, старательно прилегая к его коже и тщательно копируя своею поверхностью все его особенности и черты. Ещё несколько мгновений - и тонкая живая плёнка застыла на лице волшебника в виде мягкой абсолютно незаметной маски.
5
Всё произошедшее с пеной и с волшебником было, конечно же, сотворённым феею чудом. Но в деле производства этого чуда не обошлось без сопутствовавших чудес.
Так, волшебник в момент прикосновения плёнки к его лицу инстинктивно закрыл глаза; но глаза образовавшейся на его лице маски выглядели широко открытыми. При этом они ничем, вплоть до цвета радужек и характерного прищура, не отличались от глаз волшебника. Только и того, что - не моргали; а ещё - неприязненно косились на обычный дневной свет, лучи которого кое-где проникали во дворец сквозь прорехи в закопчённых занавесках. Но самое удивительное - что волшебник, которому вклеившаяся в веки маска не позволяла открыть глаза, даже в вечернем полумраке дворца нарисованными глазами маски видел гораздо лучше, чем в ясный день своими собственными.
Уши волшебника тоже были накрыты двумя лопушистыми выступами, образованными горячей плёнкой в местах её захвата пальцами феи. Но слышал он лучше и различал звуки отчётливей, нежели обычно. К тому же его слух и зрение непрерывно обострялись, так что с каждым мгновением он мог слышать более слабые звуки, и видел всё более мелкие и более удалённые объекты.
В первый, наиболее волнующий момент своего нахождения в свежей, ещё горячей маске волшебник расслышал чьё-то слабое жужжание. Непроизвольно повернув глазные яблоки в том направлении, он (через закрытые веки и плёнку маски) увидел в углу под потолком дворца бьющуюся в паутине муху. Глаза маски, чудесным образом почувствовав интерес волшебника к новым для него впечатлениям, резко увеличили масштаб изображения; и волшебник рассмотрел во тьме угла маленького чёрного паука, набрасывавшего на муху очередную петлю паутины. А также услышал и, как ни странно, понял те слова, которые паук своими челюстями проскрипел мухе: "Глупая, посмотри на человека внизу: не дёргается, не вырывается. Зачем же ты горячишься, тратишь силы зря, испаряешь соки понапрасну? Успокойся; ничего не бойся; и мой яд переварит тебя быстрее и без особой боли".
Услышав эти слова, волшебник решил, что они ему просто почудились; он ведь ещё не знал, что стал чудотворцем и волшебником, а привычно считал себя материалистом и атеистом. Но всё же немножко испугался; и, сдёрнув с лица уже сформировавшуюся, почти застывшую маску, отчаянно воскликнул:
- О фея! Маска пропитана ядом?
Величественно-радостное лицо феи обрело выражение оскорблённого достоинства.
- Ядом? Фу, как примитивно ты мыслишь. Маска пропитана волшебством!
- А оно... не опасно для жизни?- с не исчезнувшей опаской уточнил будущий волшебник.
- Если бы я хотела лишить тебя жизни, давно бы это сделала руками твоих друзей! - сурово нахмурилась фея. - Я же терпела муки, обжигала собственные руки, чтобы изготовить то, что мы, феи, вручаем только самым достойным, самым великим, наиболее возлюбленным нами людям. И теперь у тебя в руках - волшебная Маска Власти. Я дарю её тебе. С нею ты станешь властелином мира! - торжественно произнесла фея.
Волшебник так и застыл с открытым ртом.
- Я вижу, ты не всё понял. И не совсем мне поверил, - измеряя высокомерным взором онемевшего волшебника, вновь заговорила фея. - Знай же: сейчас, после великой победы над Хаосом у меня сил больше, чем у всех остальных фей мира вместе взятых. А в изготовленной мною маске больше волшебства, чем у всех масок, что уже изготовили или могут изготовить другие феи. Отныне ты - самый могущественный волшебник Земли. Никто из смертных не сможет противостоять тебе, все будут прахом у твоих ног. Своих врагов ты превратишь в развеянный ветром прах, твоих трепещущих подданных - в покорный тебе прах, твоих лживых друзей - в воспевающий тебя прах. По первым двум ступеням из праха ты придёшь к власти над материком. Став на третью ступень, ты поднимешься к признанию тебя величайшим гением всех времён и народов. Фактически - будешь властелином мира. Ты готов к этому?
- А-а... я не умру раньше? До того, как...?
- Успокойся; ничего не бойся; о смерти не беспокойся. Если ты будешь верен мне, я раздобуду для тебя эликсир бессмертия. Приняв его, ты сможешь жить вечно, - успокоила и обрадовала мудрая фея своего любимого помощника. А затем грустно продолжила: - Но ради твоего успеха придётся умереть мне. Двум властелинам на одной Земле не ужиться... Да и - устала я от трудов своих тяжких; пора на покой. Лет на тысячу... Или больше... Прощай!
Произнеся это, фея, словно раздуваемый воздушный шар из полупрозрачного материала, вместе с покрывающими её одеждами начала увеличиваться во всех размерах и плавно подниматься вверх.
- Подожди! Не уходи! Ты не сказала главного: как, с помощью каких заклинаний управлять маской? - поспешно выкрикнул волшебник.
- С помощью заклинаний можно управлять только той пеной, которая находится в чекушке, - продолжая раздуваться, заметно огрубевшим и охрипшим голосом проворчала фея. - Эти заклинания - те же, что для управления людьми; их ты знаешь. Но никому из смертных не дано управлять маской из моей слюны, испечённой мною на священном смоляном огне. Такая маска сама управляет людьми; и сама выбирает тех, кто этого достоин. И тебе тоже она будет помогать сама. Если сил её волшебства для каких-то особо великих дел будет недостаточно, обращайся через неё ко мне; я подскажу и помогу. Но помни: одевать и носить маску можно только в тёмном помещении или по ночам. И ко мне тоже обращайся по ночам; днём не буди...
К тому моменту фея выросла настолько, что достигла головою потолка. Вдруг её тело, под влиянием потянувшего из двери сквозняка, заколебалось наподобие клуба дыма либо исчезающего миража, а затем словно растаяло в воздухе.
- Фея, погоди, не умирай! Сначала скажи: чего ради маска будет помогать мне? Что ей от меня нужно? - вскрикнул волшебник; но не получил ответа. Тогда он вновь отчаянным движением надел маску на лицо; и услышал странный, мало походивший на прежнее контральто стонавший и завывавший голос:
- Это - секрет не мой, а самой маски... Не торопись его узнать... Она раскрывает его только своим носителям; и только на прощанье...
- А есть сейчас кто-то из людей, кто сможет узнать этот секрет сам, не со слов маски? - вздрогнув от тяжёлых предчувствий, воскликнул будущий волшебник.
- Есть. Но он тебе не поможет, - сквозь тяжкие вздохи и стоны провыла фея.
"Похоже, она заболела всерьёз. Наверное, умирает по-настоящему", - подумал неисправимый материалист; и, осмелев, выкрикнул торопливо, но властно и грозно:
- Фея, заклинаю тебя всеми силами ад...министративного ресурса! Которыми я буду направлять людей мира на почитание или осквернение твой памяти! Скажи: кто этот человек?
- Тот, кто будет управлять звездой, которая заменит вам солнце... - с душераздирающим стоном ответила фея. - Ты же просто слушайся маску-у-у... У-у-у...у-у...у-у-у-у!
6
"Что? Рядом со мной безнаказанно жил, всё ещё жив и, как уверяет фея, будет жить человек, предназначенный управлять звездой, которая невесть когда прилетит на смену нынешнему солнцу? То есть - он будет властелином всей бывшей солнечной системы... Но если Коперник прав... то эта система включит в себя ту, которую намерен выстроить на Земле я! Он что, окажется моим властелином? Ну, нет; только через мой труп... А чтобы до превращения в труп не дошло, нужно срочно обрести обещанное феей бессмертие. А также найти и обезвредить таинственного врага до того, как на лике солнце появятся первые старческие пятна... Но как решить обе задачи?" - закрутился в голове волшебника рой самых ужасных и коварных мыслей.
Тем не менее сердить фею очередными вопросами волшебник не посмел. Единственное, на что он решился - вопросительно взглянул вверх, под потолок дворца, откуда, как ему показалось, донёсся её вещий голос. Но там он увидел лишь пустую скорлупку мушиного тела да раздувшегося паука. Затем взгляд волшебника (точнее, надетой на нём маски) прошёл через потолок и крышу дворца словно сквозь двойное, слегка закопченное стекло; и уже там, во внезапно потемневшем небе, волшебный луч взгляда маски обнаружил фею.
Волшебник не сразу узнал её. Вначале он принял нависший над городом объект за огромную стремительно разраставшуюся грозовую тучу. Но вскоре в верхнем клубе тучи он опознал лицо феи; хотя и поверил в истинность своей догадки не сразу. При всём сходстве общих черт корявое и бугристое лицо тучи не ублажало взгляд симметричной красотой личика некогда прекрасной феи, но поражало нечеловечески страшной уродливостью. К тому же это лицо, как и всё громадное тело тучи, непрерывно увеличивалось, искажалось, обезображивалось, мрачнело, старело, наливалось стылой свирепостью и мутной злобой...
Вместе с тем растягиваемые покровы тела феи ежесекундно делались тоньше и прозрачнее, и сквозь них волшебник всё яснее видел, что тело феи расширялось и увеличивалось не само по себе, а под распиравшим его давлением клокотавшего в нём тёмного пара. Пар поступал в тучеобразное тело феи через огромный конус серой, до самой земли опущенной юбки. Там, внутри конуса, не замечая ни его, ни опустившую этот конус тучу, потерянно шарахались по улицам, прятались в квартирах, но большею частью - теснились на митингах и собраниях, выкрикивали угрозы и проклятия, пели кровожадные песни тысячи самых разных людей. Почти из каждого из этих людей при каждом их выкрике, стоне и свирепом выдохе исходил, вылетал наружу очередной клубочек жаркого пара страха, боли, жадности, ненависти, мстительной ярости, жажды чьей-то смерти и прочих горячих злых эмоций.
Едва клубочки, подталкиваемые снизу такими же, но вылетевшими чуть позже клубочками поднимались над разгорячённой толпой, их тут же захватывал и увлекал за собою могучий вихрь какого-то непонятного торнадо, невидимо и неощутимо для людей вращавшегося внутри юбочного конуса. Всмотревшись внимательнее, волшебник заметил, что клубочки, поначалу бесформенные, по мере их вращательного подъёма с прокатыванием по спирали вдоль сужавшейся внутренней поверхности конуса всё больше закручивались, всё стремительнее вращались, и на середине высоты юбки уже выглядели как миниатюрные торнадо.
Ещё более удивительное преобразование ожидало бывшие клубочки человеческих мыслей и эмоций на переходе из юбки в тело тучи. Там миниторнадо превращались в маленьких стройных фей в обтягивавших чёрных платьицах. Самые маленькие феи были размерами с туберкулёзную палочку, самые крупные походили на чёрных бескрылых ос. Мятущийся сонм маленьких фей и составлял собою "пар", распиравший тучеообразную фигуру феи-матери. Каждая из микрофей стремилась прорваться сквозь утончавшиеся покровы материнского тела наружу, то и дело клубки их тел согласованно напирали на ослабевшие участки кожи, то там, то сям выдавливая её наружу уродливыми наростами. Фея, продолжая увеличиваться в размерах, вначале успокаивающе урчала на своих беспокойных деток, потом недовольно ворчала, наконец - грозно прогромыхала; и вдруг треснула от макушки головы до самой земли молнией неудержимого разрыва. Из трещины, беспорядочно кувыркаясь, посыпались и поначалу неловко, но с быстро набираемой сноровкой полетели во все стороны маленькие злые феи. Тело матери-феи осело, обмякло, а затем и вовсе повалилось на землю.
Но фея и тут не сдалась; и тут схитрила. Упала не так, как падает смертельно раненный солдат или извещённая о его смерти мать, а как мудрая бессмертная фея: не разорванным сердцем к небу, а лопнувшей трещиной к земле. И тем самым почти прекратила дезертирство своих непокорных дочерей.
После своего падения фея продолжала увеличиваться в размерах, но уже не ввысь, а вширь, стремительно захватывая плоским облаком своего тела всё пространство созданного ею материка; а при этом снося своим верхним покровом макушки самых высоких и красивых зданий, в основном - кресты и колокола чем-то особенно мешавших ей церквей. Вскоре весь материк оказался под слоем густой малопрозрачной дымки, весьма заметной при взгляде с других континентов, но быстро делавшейся обыденной, привычной и почти неощутимой для охваченных ею материчан.
Поначалу некоторым материчанам казалось, что им просто не хватает свежего воздуха и нормального освещения. Иной раз кое-кто из чересчур высоких или излишне головатых людей пытался высунуться поверх странной приземной дымки, взглянуть на происходившее за её пределами, но им это не удавалось: тонкие и почти невидимые, но очень прочные покровы феи быстро заталкивали их обратно. Мельтешившие между людьми микрофеи тут же набрасывались на непокорного человека, старательно и быстро откусывая у него всё то, что выпирало за пределы покрова или делало его не похожим на других. Остальные люди, видя, что делается с непокорными и нестандартными, усиленно старались стандартизироваться. Высокие горбились и втягивали головы в плечи, низенькие вытягивали шеи и ходили на цыпочках, худые бродили по помойкам в поисках пищи, толстые...
Толстых на материке тогда не было. Богатых - тоже. К тому времени все толстяки перешли на голодную диету и отощали, а богачи - перемёрли или ушли в расход. А те люди, которые смогли сбежать с материка, превратились в поджарых бедных иностранцев.
Вскоре все материчане неразличимо походили друг на друга. Все сделались усреднённого веса и среднего роста. Все оделись в бесформенные форменные одежды. Все начинали свои речи с призыва "Товар ищи!", а далее говорили на однообразно-примитивном лозунговом языке. Все стали отказываться от выходных дней, декретных отпусков и ухода за детьми ради возможности бесплатно поработать на строительстве земного рая. Все стали равны.
Но лучше, равнее всех чувствовали себя маленькие дочурки феи. Им, на обширных просторах захваченного их матерью материка, было воистину всё равно, где жить и кем питаться; проживавшего там народа доставало на них всех. Благодаря чему каждая из пленительно-прекрасных микрофей имела возможность поселиться в самом удобном для них месте - в голове пленённого ею человека, в лабиринтах его мозговых извилин; и жила там, как в уютной пещере.
Обычно микрофеи вселялись в головы своих носителей через уши. Через уши же они вслушивались в речи находившихся поблизости людей, а через глаза своего переносчика за всеми ними следили. Заприметив человека, подходившего на роль жертвы, каждая микрофея превращалась в микропечку-микроволновку и спешно разогревала мозговой центр речи своего переносчика. Разогрев центр до сорока двух градусов по Цельсию (нужная температура определялась по насыщенно-красному цвету изготовленных микропечкой и произносимых её переносчиком речей), микрофея, превратившись в невидимую осу, вылетала через рот носителя на горячих квантах его гневных слов и крепких выражений. Вылетевшие микрофеи, дружно набросившись на намеченного ими человека, принимались беспощадно жалить его и потрошить, требуя от него чистосердечных признаний в том, что он сам во всём виноват. Потому что иначе ещё хуже будет.
Насытившись мучениями и покаянным плачем своих жертв, микрофеи возвращались по домам и принимались украшать свои жилища. Приколачивали к речевым центрам своих переносчиков яркие лозунги, рисовали на полотне воображений красочные плакаты, нарезали на каменных блоках памяти глубокую клинопись стандартных речей. В общем, жили интересной созидательной жизнью.
Тем не менее, абсолютное множество маленьких Равенств хотело жить ещё лучше. Самые сильные и нахальные из них смогли сбежать из мамы через родовую трещину в её теле. К несчастью для материчан, наиболее широкая часть трещины пришлась на кладовку с общенародными сокровищами. Феи-осы, ловко пристроив найденные в кладовке алмазы в свои челюсти, быстро прогрызли в полу кладовки громадные дыры. Затем они, используя сокровища для построения себе реальных человеческих тел, превратились в материально обеспеченных людей; и через прогрызенные дыры перетащили большую часть сокровищ в иные страны и материки.
Притворившиеся людьми минифеи тратили украденные сокровища на подкуп своих дорогих родственников - дяденьки Войны и тётеньки Свободы. Главное, чего требовали от них минифеи, - чтобы бесстыжая тетенька родила, а безжалостный дяденька разбросал по всем миру множество новых Хаосов. После чего, рассчитывали дочурки феи Равенство, их мама сумеет проглотить несколько таких Хаосов, а властвовать над вновь созданными материками поручит самым активным из помогавших ей наследниц. Но втайне каждая из минифей мечтала о том, что сама сумеет победить и съесть какой-нибудь из иностранных Хаосов, и породит из его тела собственный материк. После чего сможет долго-предолго пребывать в счастливом анабиозе, питаясь клубочками тоскливых чувств живущих в её утробе людей.
Поначалу у молоденьких Равенств мало что получалось. Правда, некоторым из них удалось отогнать от доверившихся им аборигенов свою вредную скандальную тётеньку. Но настырный дяденька не только не исчезал, но умудрялся слиться с каждой из фееричных дамочек, и с Равенствами, и со Свободами, и с Братствами, в незаконном альянсе типа антигражданского брака. Каждой из фей он равно и свободно, без ограничений в признаниях и клятвах обещал, что в любой драке будет сражаться на её стороне; и вдвоём они победят всех. После свидания разгорячённая фея мчалась к маме, сёстрам и прочим родственницам, чтобы насмерть огорчить их известием, что отныне самым большим и тяжёлым яблоком надежды на всемирную власть владеет именно она.
Вообще-то, детки, все яблоки всех без исключения фей одинаковы на вид и на вкус - привлекательны и сладки сахаристо-глазурной кожурой, горьки, кислы и ядовиты внутри. Все феи испокон веков срывают их с одного и того же Дерева Раздора; но каждая подаёт людям сорванное ею яблоко со своим именным клеймом, на собственном идейном разносе и в камуфлирующей мишуре затасканного плакатного обрамления. А в итоге страдают сами; ибо из-за бесконечных рекламных разжёвываний своих яблок почти не выходят из состояния глубокой интоксикации. Их мутит накопленными раздорами, поносит ссорами, выворачивает мелкими ссорными спорами.
Ссоры, ляпаясь на людей, делают их грязнее, непривлекательнее, превращают нормальное человеческое общение в недоброе, насмешливое и взаимно неприятное. В результате мир и дружба между людьми или странами переходит в непонимание и вражду.
Споры, разносимые выкриками ссорящихся людей, разлетаются далеко во все стороны; и там, где упадут, быстро прорастают. В итоге на множестве былых мирных плантаций растут и плодоносят не полезные людям растения, а оружейные ссорняки - любимая пища Войны.
Люди, поля которых захватили ссорняки, недоедают, плохо одеваются, живут в дырявых лачугах, болеют и умирают. Беспрерывно ссорящиеся между собою феи постепенно утомляются, слабеют, дряхлеют, на глазах людей превращаясь из прекрасных юных фей в уродливых склочных ведьм. Лишь прожорливый колосс Война растёт, тяжелеет, набирается сил; и вскоре обрушивает на поссорившихся людей множество ужасов, смертей и страданий.
Но со временем даже Война устаёт творить злодейства; ибо уже не остаётся добра, которое можно было бы превратить во зло. Враждующие армии и народы уже уничтожили друг друга, сожжённые обескровленные страны не имеют сил и средств для производства оружия, в качестве пищи для Войны остаются лишь высохшие старики, измождённые женщины да истощённые дети. Вот тогда Война потихоньку успокаивается, расслабляется и устраивается на отдых. Но - не спит, а придумывает, в каком виде преподнести произведённые им ужасы враждующим между собою народам, чтобы и те, и другие почувствовали себя несправедливо обиженными героями. Чтобы им захотелось переиграть достигнутые договорённости, и они снова позвали к себе Войну.
Так было и в тот раз. И вот, когда насытившийся кровью Война расслабленно мечтал о будущих злодеяниях, а порождённые им разноязыкие Хаосы стремительно росли на подкормке из людских несчастий, некоторые из молодых Равенств попытались воплотить свои химерические планы в реальную власть. Двум-трём из них это едва не удалось. Но об этом я расскажу чуть позже; а пока вернёмся к волшебнику.
7
У волшебника, в отличие от людей, всё складывалось очень удачно. С обретением Маски Власти он всё тайное и новое вмиг узнавал, все события, происходившее в настоящем и в прошлом, видел и понимал, все последствия увиденного предвидел и умело предсказывал.
Вызнав к утру от феи то, что считал нужным и важным, волшебник укладывал маску в сейфовый склеп, а сам шёл на очередное собрание сподвижников. Где, уже от своего лица и имени, вещал, что и как им нужно сделать. Все его прогнозы были удивительно точны; и когда сподвижники поступали в соответствии с его указаниями, для них и для их власти всё получалось как нельзя более удачно.
Очень быстро слава о непобедимом стратеге и никогда не ошибающемся провидце разлетелась по всему материку. И вскоре толпы голодных измождённых людей, в основном - беглые солдаты и бывшие пролетарии, с раннего утра до позднего вечера стояли под балконом его кабинета, прося объяснить, как им прожить этот день и дожить до дня завтрашнего. Он, мило картавя до полной непонятности слов и целых предложений, всем и каждому доходчиво объяснял:
- Товагъ ищи! Гъабь гъабителей, отбигай у них нагъабленный товаг! Так мы сокгушим эксплуататогский стгой, пгевгатим двогцы и цегкви в газвалины, ценности газвогуем, пгоизводство и тогъовлю уничтожим, а огъомные гезегвы товага сосгедоточатся в гуках большаков. И я лично гаспгеделю его вам по кагточкам! Кагточки будут бесплатными! Таким обгазом все богатства эксплутатогского гежима пегейдут к вам! А до тех пог - вегте мне и хганите спокойствие. Только спокойствие и ненависть к эксплуататогам позволят нам войти в великую эпоху товагно-безденежных отношений! Что это? Очень пгосто: вы отдаёте мне свой товаг - власть над вами, а я бесплатно постгою для вас земной гай. Не знаете, что такое земной гай? Нет, это не лес. И не гоща. Это... гай! Ну... пгедставьте себе, что вы - птицы на кгытом хлебном току. Пища у вас есть, кгыша над головой - есть, газвлечения - есть: испгажняться свегху на вгагов. По-иностганному гай называется - пагадиз. Пгавильно: как постгоим гай, все до одного будете в пагадизе!
Бродяги и дезертиры горячо соглашались жить как птицы на току. Пусть даже вместе с ними. И с головой в птичьем погадизе. За едой они будут прилетать в поповские трапезные, за питьём - налетать на барские бары, за бабами - залетать на курсы благородных девиц, а если захочется сделать погадиз - покружат-покуражатся над какими-нибудь отсталыми элементами из буржуазно-интеллигентской прослойки. Жаль, что дышать придётся самостоятельно; ну - ладно уж, к этому труду они уже привыкли. И, в предвкушении такой счастливой жизни, называли доброго волшебника "Товар из Лени".
После митинга слушатели, воодушевлённо потрясая кулаками и винтовками, толпами разбредались по окрестностям в поисках одежды, питья и питания. В обмен на обнаруженные и изъятые материальные блага они оставляли ограбленным людям свою идейную убеждённость в страшной выгоде передачи власти волшебнику. Потом революционные массы возвращались к балкону и устраивались под ним на ночлег, чтобы утром задать своему благодетелю тот же жизненный вопрос: как дожить до завтра?
Они охотно спросили бы уже вечером, но не могли дозваться волшебника: к тому времени в столицу добирались настырные крестьянские ходоки, и с тем же вопросом нахально вваливались в кабинет волшебника. Волшебник усаживал крестьян за стол с бесплатным морковным чаем без сахарина и бубликов, и на этом примере легко доказывал ходокам, что их сомнения в скором построении изобильного рая для ленивых на отдельно взятом разорённом материке так же бессмысленны, как дырки от не доставшихся им бубликов.
Запив объяснение стаканчиком настойки прописанного ему протокаротина, волшебник провожал дорогих гостей до порога. Или до охраны. А на прощанье напутствовал их добрыми мудрыми словами:
- Смотгите мне, чтоб никто не оступился! чтобы все пгавильной догогой шли! В нашу эпоху поголовного Гавенства все дгуг за дгуга в ответе!
Затем вождь торопливо возвращался к столу. Но едва он протягивал руки к отложенным государственным делам, как в кабинет на запах бесплатной морковки вламывались другие ходоки. А по коридору уже шуршали изношенные лапти ходоков, пришедших из более отдалённых мест ...
Судя по воспоминаниям современных биографов вождя, такие разговоры под чаёк происходили в кабинете волшебника в течение каждого вечера почти до утра. Из-за чего он не успевал ознакомиться с огромным количеством тех дел, что по ночам присылала ему чекушка. И вынужден был подписывать их, не читая. Так что во множестве невинных жертв виновен не он, а настырные ходоки.
Правда, биографы, как ни стараются, не могут вспомнить ни конкретной даты, ни примерной продолжительности хотя бы одной встречи вождя с ходоками. Вследствие чего можно предположить, что встречи происходили не каждым вечером. И не до утра. И не в кабинете. И без чая. И без проводов. И без разговоров. А может быть, и без встреч. Неважно; главное - что из-за ходоков и прочих хлопот с такими же контрреволюционерами дошло до того, что волшебник, спеша на собрание отчаянных сподвижников, или торопясь на митинг случайных попутчиков, не успевал, или забывал вовремя снять волшебную маску. Да так, в маске, и мчался на очередное публичное мероприятие.
Вначале он переживал из-за каждой такой оплошности. Вдруг кто-то из зрителей заметит маску и раскричится на всё собрание? Или - фея узнает об этом промахе и как-то накажет? Но люди маску не замечали, фея с миссией возмездия не появлялась, а волшебник начал понимать: постоянно находиться в маске для него и проще, и лучше. В ней волшебник не только видел каждого из людей насквозь, но тонко воспринимал настроения и мысли почти каждого человека в отдельности и толпы в целом. И, соответственно, говорил то, что нравилось слушателям.
Кроме того, в маске он, тонким дребезжащим голоском нестареющей феи, мог без особых усилий со своей стороны часами подряд вешать (ой, обмолвка: не вешать, а вещать; не через "ША!" и верёвку, а через "ЩА" и убеждение) великую фейную правду восхищённо матерившимся материчанам. А поскольку фея в совершенстве владела всеми языками мира, то изготовленная ею маска говорила на материчанском наречии без огрехов и картавости. Благодаря чему произносимые маской речи были более понятны народу, а волшебник становился ещё более популярным.
Довольно быстро и сам волшебник привык к своему волшебному статусу, и других приучил как к новому облику мудреца и провидца, так и к необычному звучанию голоса и фееричному смыслу высказываемых им призывов. И был он назван соратниками великим народным вождём, признан главным конструктором земного рая, провозглашён величайшим гением всего человечества, и прочая, прочая, прочая.
Восторг большаков был выплеснут ими из столицы на материк, где разлился до размеров всенародного ликования; но длилось оно недолго. Ликователи, честно ленившиеся и терпеливо дожидавшиеся земного рая, быстро перебрались в небесный рай. Другие, перестав ликовать, требовали от волшебника, чтобы он вернулся туда, откуда пришёл; то есть - к пославшим его врагам. А ещё лучше - чтобы ушёл туда, откуда не возвращаются. Пришлось самых буйных отправлять из недостроенного земного рая в спешно сооружённый земной ад; а оттуда - в землю. Третьи, хоть и продолжали ходить к волшебнику под балкон, то уже не для того, чтобы о чём-то его спросить, а втихомолку, без спросу и по сугубо личным делам.
В общем, попал волшебник в невыносимую атмосферу: то массовые трупные запахи, то групповые словесные поношения, то вонь исподтишка. Хоть из дворца, а ещё лучше - из города, а ещё надёжнее - с материка убегай.
Но волшебники так просто не сдаются, и всегда находят выход из положения. Хотя бы для себя. Наш волшебник начал с обеспечения выхода на балкон. Для чего велел устроить под балконом ассенизацию и провести на всей площади очистительную операцию. На волшебный призыв из просмоленного ларца вышли двое одинаковых с лица: железный ассенизатор в квадратной конфедератке и свинцовый утилизатор в пехотной фуражке. Оба - в латаных шинелях. У первого шинель - на три четверти из лат, у второго - сплошные латы из усиленной свинцом латуни; весь - словно туго скрученная пулемётная лента из патронов на целый полк.
Тех, что под балконом стояли, эти двое посадили в острог, а тех, что уже сидели, положили в овраг. А из-за этого такое чудо произошло, такая всемирная сенсация, что до сих пор, детки, пером не описать; только в сказке сказать. Вот я и сказываю.
8
Увидели внешние враги, какая малая сила под волшебником ходит, и решили, что своей силищей запросто её раздавят. Ухватились они наступательными клещами за ближайшую к ним украину материка, и давай выгребать из широких складок её шаровар хлеб, мясо и сало, а из глубоких карманов - железо и уголь. А как немножко подкормились, захотели ограбить всё, до чего смогут дотянуться на беспомощно трепыхавшемся материке. Но сообразили, что совладать с такой махиной смогут лишь в том случае, если овладеют его умом и его государственной волей. Я вижу, детки, вы уже поняли, о ком я говорю; конечно же, о волшебнике.
Поправили они железные шишаки на тевтонских головах, зашипели по-немому и полезли по жёлто-голубой свитке к лифу ляндскому; чтобы легче, короче и приятнее добраться до головы красного материка, до его столицы. Но жителям столицы было не до вражеских угроз; у них и других важных забот хватало. Соратники вождя забрались в тёмные подвалы, где, словно запойные пьяницы, залпами лили человеческую кровь и сладко пили признания своих жертв о местонахождении спрятанных ими ценностей. А простые горожане горестно наблюдали, как их дома и подвалы наливаются рассолом, что невинно, через трубу реки гнал с моря затяжной западной ветер. И только волшебник, не обращая на всю эту чепуху особого внимания, с помощью маски следил за событиями в окружающем мире.
Увидев приближавшихся врагов, волшебник прибежал в подвал и громким голосом маски прокричал окровавленным соратникам:
- Революция в опасности! На столицу материка наступают колонны вооружённых до зубов врагов! Все на защиту революции!
А соратники ему:
- А зачем ты говоришь это нам? Мы - не солдаты! Мы - революционеры. Кого-то и что-то защищать мы умеем только на словах, а биться лицом к лицу, сражаться врукопашную не умеем. Мы только бить связанных и стрелять им в затылок умеем. Это нас надо от опасности защищать! Потому что мы и есть затеянная тобой революция; без нас она сразу же погибнет. А без тебя не погибнет. Мы выдвинем из себя другого гениального волшебника, и продолжим святую борьбу за власть под его руководством. Пусть даже и в какой-то другой стране. А в этой стране - кто мессия и царь в одном лице? Ты. Вот ты и собирай местных солдат, вдохновляй их на революционную смерть и веди в последний бой. Если проиграешь и погибнешь, мы воспоём тебя как героя. А если тебе такой вариант не нравится - иди-ка ты на... переговоры с врагами. И если приведёшь их связанными - мы прославим тебя как мудреца.
Заглянул волшебник соратникам в сердца, и увидел там плохо скрытое желание сделать его козлом отпущения. Пошёл он на балкон и прокричал то же воззвание безработным и дезертирам. А те ему:
- А с чего это враги материка - наши враги? Ты же сам нам недавно объяснял, что они - наши классные братья. И говорил, что наши настоящие враги - материковые богатеи, заставлявшие нас воевать с нашими братьями. А теперь, значит, ты уже не за нас, а за богатеев? Нет? Тогда мы сейчас с ними расправимся.
И с криками "Грабь награбленное!" убежали с площади.
Делать нечего; хоть и страшно, а пришлось волшебнику обратиться за помощью к фее.
То ли с небес, то ли из-под земли прилетел к нему завывающий голос феи:
- Не волнуйся, недобрый молодец! Одна из моих дочерей прижилась в стране твоих бывших друзей - врагов материка. Я передам ей часть своей идейной энергии, ты помоги ей материально, она захватит там власть и прикажет своим подданным заключить с тобой мир. А ты до того момента тяни время, старайся заболтать ни о чём не подозревающих врагов.
9
Обрадовался волшебник такой новости; но забалтывать врагов самолично остерёгся, в их лагерь не поехал. Рассудил так: если враги хоть чуточку умны, то попавшего в их лапы парламентёра будут убеждать в правоте своих требований методом угроз, оскорблений, щипков, плевков и прочих издевательств. И, с учётом этого озарения, нашёл выгодное ему решение сразу нескольких проблем.
Высмотрев через маску, в сердце кого из соратников гнездится наибольшее желание превратить его из боготворимого всеми волшебника во всеми гонимого козла, он назначил этого негодяя на почётную должность "Исполняющий обязанности фельдмаршала фей" (сокращённо - И.о.ф.фей). И поставил перед ним задачу:
- Изо всех сил тянуть время, делая вид, что большаки хотят заключить мир, но - исключительно на взаимовыгодных условиях. А по окончанию всех возможных проволочек заключить не мир, а всего лишь перемирие. И чем на более длительный срок, тем лучше; ориентировочно - на... полгода. Нет, полгода - не слишком долго. Мы-то, если появится революционная необходимость возобновить войну, всё равно не будем его соблюдать.
Поначалу враги приняли Иоффея ласково: поселили в своём уютном логове, подарили ему бесплатный абонемент в столовую, где всегда имелись разнообразные вкусные блюда из свежих, только что отобранных у населения продуктов. И на перемирие согласились; но не на полгода, а всего лишь на полторы недельки. Правда, потом расщедрились ещё на четыре.
Понравилась такая жизнь Иоффею; и по окончанию срока перемирия он продолжил затягивать переговоры.
Тем временем враги возобновили наступление и грабежи. И чем больше захватят и награбят, тем большую контрибуцию - оплату за успешные труды - себе требуют. А ни фея, ни её дочка на помощь волшебнику не торопятся. Ни всеобщей революции, ни хотя бы частичного переворота в стране врагов не делают.
Зато враги, как и предвидел волшебник, начали обижать Иоффея: для начала - лишили его абонемента на бесплатное питание. Не стерпел Иоффей такого унижения и согласился на безусловное поражение. Враги опять приостановились; но потребовали немедленного официального подтверждения от полномочного собрания большаков.
Предложение безусловного поражения показалось очень удачным для волшебника: и друзья-враги сыты, и власть при нём. Но, как ни было то ему обидно и странно, соратники, лично им вытащенные из вражеского подпола на трибуны материка, благодаря ему превратившиеся из гонимых засланцев во всевластных главнюков, отказались поддержать его гениальную позицию. Да хоть бы предлагали что-то умное; а то ведь - только спорили с ним и между собою попусту, бесконечно бренча во ртах одними и теми же глупостями.
Посмотрел волшебник глазами маски в их головы, и увидел: у всех в однообразной массе абсолютно серого вещества имеются пустотки типа маленьких пещер. Располагаются странные пещерки в центрах речи; между ними и слуховыми проходами проложены узкие норы. Увеличил волшебник резкость и контрастность изображения, и увидел: внутри каждой из пещерок находится по микрофее. Прислушался он ушами маски, и понял: что тоненько жужжит микрофея в пещерке центра речи, то же самое гулкими громкими словами вылетает изо рта её носителя.
Те соратники, у которых микрофеи пробрались в голову через левое ухо, называют себя "левыми большаками" и воинственно кричат:
- Мы - за войну! Но сами воевать не будем.
Те соратники, у которых дырка в голове начинается в правом ухе, относительно мирно им возражают:
- Мы - за мир! Но мириться с врагами не будем.
А один чернявый лохматый соратник рычит на собравшихся, как лев, но при этом несёт такое, что у самого оба уха вянут:
- Не воевать... Но врагов к себе их не пущать! Не мириться... Но армию разогнать! Ни мира - ни войны! Ни войны - ни мира! Ура-а! За мной!
Пригляделся волшебник: в центре речи чернявого Льва сразу две микрофеи поселились! Одна из левого уха пробралась, другая - из правого. И каждая старается пережужжать другую. Поневоле с ума сойдёшь.
И только один соратник, не из приезжих главнюков, а из местных бандюков, сидит в уголочке, курит трубку и молчит. А как ему говорить, если трубка постоянно во рту? И с кем говорить, если дым у его трубки такой вонючий, что все остальные соратники от него шарахаются? А уж летающие по залу микрофеи, подвальные комары и прочий мелкий гнус даже приблизиться к нему боятся.
Всмотрелся волшебник в голову курильщика, и увидел: какой-то червячок засел-таки у него в центре власти; а кто из революционеров без такого червячка? но микрофей в нём - ни одной.
Потом волшебник обратил внимание на то, что трое соратников, до которых иногда долетает дым из трубки, то и дело ковыряются спичками в ушах. А тем самым подают кошмарный пример некультурного поведения: речь на собрании - о том, как спалить врагов и разжечь мировую революцию, а они бесхозяйственно расходуют средства поджога. А ведь в деле революции нет пустяков. Сначала негодники ломают общественные спички; потом начнут коверкать зажигательные спичи вождя; затем самого вождя объявят поджигателем и сожгут на медленном огне всенародного презрения, а его пеплом удобрят ростки собственных карьер.
Всмотрелся волшебник в контрреволюционные деяния этих тройки внимательнее, и приметил: спичками они выковыривают из слуховых проходов залетевших туда микрофей. Те, едва начав прогрызаться к ним в мозги, в очередном клубе дыма теряют сознание, после чего застревают в дырках барабанных перепонок и бьются о них в эпилептических припадках. Чем отвлекают соратников от выслушивания речей вождя. Вот соратники и стараются освободить свой слух от досадных помех.
Приняв сей факт во внимание, простил волшебник верных ему спичколомов. Но всё же поинтересовался у маски: много ли они микрофей сгубили? Показала ему маска: у них все плечи и воротники конвульсирующими микрофеями усыпаны. Да ещё и на полу физически изуродованных и морально раздавленных микрореволюционерок - дюжины две валяется, не меньше.
Волшебник картиной произведённого варварства был очень огорчён. Сколько переворотов можно было бы сделать с помощью бесполезно и бесславно погибших революционерок! При благоприятных условиях - новый мировой порядок удалось бы установить. А вместо мирового порядка - беспорядок на судьбоносном собрании и мусор на общественном полу.
"Нерационально расходует фея имеющийся у неё материал... - задумался волшебник. - Я своих соратников использую продуктивнее... Кстати: надо этого замечательного курильщика к себе приблизить. Ко мне-то в голову никакая гадость, кроме гениальных озарений, пока что не лезет; но профилактика не помешает..."
И всё-таки опять не удержал волшебник здорового любопытства, спросил мысленно маску:
- А у меня в мозгу есть микрофеи?
- Нет. Ты ведь и без них, через меня, напрямую слушаешься фею, - тихонько провибрировала маска своей наушной поверхностью ему в слуховые проходы. - К тому же ты меня никогда не снимаешь; а ко мне микрофеи даже подлетать боятся. Знают, что я любую из них вмиг съем.
Успокоился за свои мозги волшебник, и сразу же получил подтверждение их работоспособности. А именно - сам, без подсказки маски сообразил: "Микрофеи действуют по указке своей матери. Ведь феям что нужно? Человеческая боль, душевные и физические страдания максимально большого количества людей. А самая подходящая среда для выращивания таких мучений - состояние неостановимой войны и неустановимого мира. Но удержать это неопределённое состояние (как и многие другие неестественные положения) безудержным напором с одной стороны невозможно; конструкция, не поддерживаемая с другой стороны, тут же упадёт. Вот фея и придумала способ деления людей на партии "левых" и "правых" - чтобы её фейно-идейная выгода всегда оставалась в центре и на высоте. Для этого она направила одну половину отряда феёнышей в правые уши моих безмозглых соратников, а другую половину - в левые. И велела левоухим и правоухим феёнышам долдонить вроде бы разные речёвки, но чтобы по сути получалось одно и то же".
"Но мне-то раздавать мою власть налево и направо ни к чему, - подумал волшебник. - Мне нужно всю её оставить у себя; уж я-то лучше всех соображу, как ею воспользоваться. А для этого мне нужно избавиться от левых и возглавить правых. Или - избавиться от правых и возглавить левых. Но кого обвинять во вражеских происках и уничтожать, а кого объявлять праведниками и спасать - я решу чуть позже; сначала нужно спасти себя от происков феи. Самый надёжный способ обойти фею - придумать такую идею, которая будет центральнее той, что придумала она. И тогда всё, что будут диктовать соратникам микрофеи, будет звучать не в пользу их жадной мамаши, а в пользу меня, их внебрачного отчима".
10
Трибуна высокого собрания досталась большакам от прежних властителей; а те, хоть и были людьми доверчивыми и добродушными, по наследству от предков оставались дюжими. И всё мерили не сантиметрами, и даже не десятками сантиметров, а дюжинами. Вот и трибуна, за которой некогда выступал (или мог выступать) их дюжий (хотя и чересчур покорный своей слабой и более высокой половине) царь, была высотой ровно в дюжину дюжин. Царь за ней смотрелся хорошо; но волшебник был заметен слушателям только по отблескам от макушки головы.
Но он и этим обстоятельством смог воспользоваться. Став за трибуну, волшебник, чтобы маска по приказу феи не зажала ему рот, жестом фокусника сорвал её с лица, затем встал на цыпочки, высунулся на полголовы поверх трибуны и своим голосом озвучил собственные мысли:
- Товаг ищи! Наш товаг - неизбежная геволюция в стгане вгагов! Сейчас нам нужен миг, каким бы позогным он ни был! А как только у них пгоизойдёт пегевогот - мы объявим войну их двогцам, миг их хижинам, и пгисоединим их стгану к своему матегику! Сейчас позогный миг - потом славная победоносная война! Миг - и война! И миг - и война! Уга-а-а! Угу?
Некоторые из соратников растерялись и замолчали; но, под влиянием продолжавших стрекотать микрофей, большинство всё равно проголосовало против предложения волшебника. "За" проголосовали лишь дикарь с трубкой и трое обкуренных им соратников. Ещё двое, подвергшиеся меньшей степени интоксикации, воздержались.
Рассердился волшебник на фею и помогавших ей микрофей. Настолько рассердился, что осмелился через маску намекнуть им: если так и дальше пойдёт, исполнять обязанности их слуг и фельдмаршалов будет некому. И решил, что для начала нужно назначить главным переговорщиком не Иоффея, а другого, более послушного лично ему соратника.
Но - кого назначать? Кого-то из немногих верных соратников - нельзя; вдруг враги до смерти его замучают? Совсем без поддержки останешься. Тем дырявоголовым, что за войну без войны, как и тем, что за мир без мира, тем более нельзя давать права решающего голоса: сам без головы останешься. Подумал, подумал волшебник, и назначил главным на переговорах того Льва, который рычал "ни мира, ни войны". Если в его лозунге произносить "ни" как "и", получится как раз то, что надо.
Лев затягивал переговоры вдвое успешнее Иоффея; но и слушался микрофей вдвое больше, чем волшебника. По их подсказкам он то оскорблял вражеских генералов, то уговаривал вражеских солдат убить своих начальников и начать революцию, а своим солдатам приказывал прекратить боевые действия и разойтись по домам.
Вражеские солдаты Льва не послушались, а вот последние защитники былого отечества оставили окопы. После чего враги снова перешли в наступление, и вскоре оказались вблизи столицы красного материка.
Тут уж волшебнику стало совсем не по себе. Издал он тайный приказ о переводе столицы в другой город, подальше от врагов и с огромной крепостью, послал к врагам другого переговорщика и приказал ему заключить мир на любых условиях. А соратникам заявил, что если они и на сей раз не проголосуют за мир, то он распределит свои многочисленные должности и полномочия между ними, а сам в гордом одиночестве, только с золотым запасом волшебным образом исчезнет с материка.
Перепугались соратники; никто не соглашается считаться ответственным лицом проигравшего войну государства. Все знают, чем это обычно оборачивается. Некоторые, несмотря на отчаянное жужжание микрофей, отказались от голосования, другие худо-бедно поддержали волшебника. В итоге был подписан мирный договор на условиях, гораздо худших, чем в начале переговоров.
Враги, почувствовав себя победителями, увлеклись приятным процессом переваривания проглоченных территорий, а хлопотное мероприятие по захвату стольного града отложили на более поздний срок. А волшебнику этой передышки хватило на то, чтобы перенести столицу в другой город, поселиться там в неприступной крепости и при этом лишь усилить свою власть.
Вот так, детки, волшебник впервые нарушил планы феи; и выиграл. Но мудрость высказанного им предвидения "миг - и война" стала ясна людям не сразу; а вот фея затаила на него зло без всяких задержек... И сотворила несчастье, которое могло разрушить все предыдущие старания волшебника
11
Несчастье состояло в том, что двое соратников волшебника (не из большаков, а из их "серых" попутчиков), говоря тогдашним языком, "содеяли Мир-бах". А говоря нынешним языком - застрелили посла бывших врагов; чем вполне могли превратить Мир в Войну.
Волшебные историки до сих пор не могут понять, кто конкретно направил убийц на это злодеяние. А всё потому, что ищут только человеческие мотивы, и пытаются найти конкретных злодеев. Но мы, обычные сказочники, отлично знаем, что у абсолютного большинства земных злодейств - потусторонние мотивы; а их истинные организаторы - невидимые представители сил зла. В том числе - феи.
А уж у феи Равенство мотивов было более чем достаточно.
Во-первых, оскорблённое женское самолюбие: она требовала от волшебника пожизненной верности, а он изменил ей с жизненными обстоятельствами.
Во-вторых, энергоядный интерес. Ей хотелось подкормиться человеческими страданиями; а тут вдруг - мир и спокойствие. А вот если враги из-за убийства их посла вновь развяжут руки Войне, то фея будет отмщена, сыта и счастлива.
Вот она и решила одним махом, точнее - бахом, совместить физиологически полезное с морально приятным.
Запомните, детки: для для существ из потустороннего мира зла полезно и морально то, что для людей аморально и вредно.
Но в тот раз одним бахом дело не обошлось. У главного убийцы так тряслись руки, что он ни одним выстрелом не попал ни в посла, ни в двух его помощников, хотя те находились в паре метров от него. Тогда он бросил в посла бомбу; но бомба тоже не взорвалась.
Посол был аристократом и очень воспитанным человеком. Подождал-подождал он смерти... подождал-подождал... И, не дождавшись, спокойно пошёл в свой кабинет.
А зря. Аристократ не знал, что поворачиваться к революционерам спиной очень опасно: у них руки перестают трястись. Так и случилось. Только посол повернулся, второй убийца тут же выстрелил ему в спину. И убил его наповал. После чего убийцы опять затряслись и, выронив из рук оружие с отпечатками пальцев и портфель с собственными документами, потрусили наутёк.
Хотя сбежавшие убийцы не скрывались от родных большакских властей, их всё равно нашли. Хотя далеко не сразу, и довольно далеко: в специальной командировке по осуществлению подобной революционной необходимости. На допросе предводитель преступной пары самоотверженно взял всю вину на себя: сказал, что посол погиб из-за взрыва брошенной им бомбы. Благодаря чему был начисто оправдан следствием. Но от вас, детки, я не скрою: оправдали его незаслуженно.