- Копай-копай, - ленивые скоты никак не хотят работать. Даже под дулом автоматов. Я отвешиваю самому медленному хороший поджопник, и он вроде бы ускоряется.
Один из сослуживцев нарезает вокруг нас круги и снимает на телефон.
- Ты смотри, чтоб батарейка не села, - кричу я ему в спину.
- Не сцы, полный заряд.
- А мы на ютуб потом это видео выложим? - интересуется другой сторожащий занятых работой пленных.
- Конечно выложим, - с уверенностью в голосе отвечает оператор, - пусть наши, которые дома остались, порадуются. Пусть видят, что мы тут не просто так прохлаждаемся.
- А нам потом ничего за это не будет? - вновь спрашивает "сторож".
Странный вопрос, - думаю я.
- А с каких таких нам должно что-то быть? Вот враги - мы их убиваем. Это война, тут все так и должно быть, разве нет?
- Ну есть же какие-то там нормы, конвенции, всякая такая муть. По ним с военнопленными так вроде как нельзя.
- Никогда не понимал я этой фигни с конв... эй, да харош, нафига это-то снимать? У нас тут показательная казнь или что? - я максимально негодующе развожу руками, чтобы оператор понял всю неправильность своего поведения.
- Ладно, я стоп нажму. Остальное вырежем потом.
- Будет нечестно. Нужно одним кадром снимать. Заметят что где-то вырезано - поднимутся вопли, что это фотошоп, монтаж, и окажется, что мы напрасно это все делаем.
- Хорошо-хорошо, только когда снимать, если ты ртом шевелишь без остановки? Гoвнюки, вон, докопают уже скоро. А нам бы процесс выкапывания тоже неплохо запечатлеть.
- Э-э, слышьте - сослуживец, стоявший прямо напротив меня по другую сторону "окопа" аж замахал автоматом, чтобы привлечь наше внимание, - мне кажется, что никого особо не будет волновать - видим мы смысл в конвенциях или нет. Всякие хреновы гуманисты и журноблядки умеют поднимать по поводу бедных униженных гoвнюков такую вонь, что мы и сроком можем и не отделаться. Оно нам надо?
- Много они понимают? Что, еще есть идиоты, которые не знают, что этими конвенциями можно только подтереться? Гoвнюки-то выкладывают записи, где наших режут и расстреливают, за милую душу. Значит и нам можно.
- А ничего, что мы при них это все обсуждаем? - процедил сквозь сжатые губы оператор, сосредоточенно копаясь у себя в телефоне.
- Эй, гoвнюки - я ото всей души прописал парочке полузакопавшихся под землю недавних вражеских солдат по пинку по спине, - слышите, гoвнюки? Я ваших мам еба-ал. А потом ссал на них и топтался по их харям, пока они не превращались в однородное кровавое месиво.
Из-под корок грязи и крови на лицах пленных пробивался вдумчивый внимательный взгляд. Как будто они считали, что если очень напрягутся, то смогут что-то разобрать в моей речи.
- Тупые они, - резюмировал я. - Ничего кроме своего гoвнюковского языка не знают.
- Ты там аккуратнее. Если ты своими пинками кого-нибудь убьешь - все систему мне сломаешь. Они все должны быть живы, когда будем их укладывать, - бубнил оператор у меня за спиной.
- Фигня твоя система, я тебе сразу сказал.
- Эй, а ну-ка успокоились все разом, - раздался выкрик со спины. Я резко развернулся лицом к яме - кричал тот мой сослуживец, что не был занят телефоном. Пленные пытались о чем-то переговариваться, их движения стали опасно согласованными. Только тогда я заметил, что мой автомат все этой время смотрел куда-то в небо.
- Ты не дискуссии разводи, а за гoвнюками следи, а то такими темпами мы с ними быстро местами поменяемся.
Удостоверившись, что раскопки возобновились, я немного успокоился и вновь начал водить стволом оружия от одного туловища к другому. Если завтра попадемся мы, а не они - что я буду делать в такой ситуации? Даже эти тупые уроды должны понимать - что их ждет. Но все равно копают. Интересно, на что они надеются? Хотя я, наверное, тоже буду цепляться за каждую секунду жизни, вместо того чтобы развернуться и со всей силы вломить лопатой хотя бы одному из этих гадов. А меня за это, скорее всего, лишь застрелят. О, если бы они знали точно, что их ждет - наверное, они бы, ни секунды не сомневаясь, бросились под наши пули. Или нет? Жили же люди в концлагерях и знали, что завтра не вернутся из "душевой" уже они, но не спешили бежать навстречу минным заграждениям.
В итоге мы все же успели заснять собственно процесс выкапывания могилы. Потом связали пленным руки и уложили их штабелем друг на друга. В длину окоп получился примерно три метра. Это тот парень, который нас снимал, все придумал. Сначала одного уложили на самое дно в "солдатиком", потом у него в ногах одного "калачиком". Так они полностью заполняли пространство в длину. Второй слой так же, только в зеркальном отражении - чтобы свернутый лежал на торсе нижнего распрямленного. Последнего, пятого, положили просто сверху посередине. Я пытался объяснить, что люди и кирпичи - это разные вещи, и так кладка прочнее не станет, но меня не послушали. Оператор - потому что был свято уверен в гениальности своей идеи, второй мой сослуживец - потому что ему было безразлично. Да, мы втроем захватили врасплох пятерых вражеских солдат. Это ли не заслуга? За такое медали положено давать. Затем сверху мы положили настил, сколоченный из найденных в той же хибаре, где прятался противник, досок - две вдоль, четыре поперек. И прикрыли им яму сверху. По краям настил придавили всякими тяжелыми штуками - парой булыжников, какой-то железякой, автомобильным колесом, бочкой с водой, ящиком с инструментами.
Кинули "камень-ножницы-бумага". Я выиграл. У меня внутри все аж подпрыгнуло - так я был рад, что смогу сделать все лично. Чтобы хотя бы трое верхних всё увидели, я повертел канистру над ямой. Пленные ответили на это дикими визгами, их лица перекосила гримаса ужаса. Я мог торжественно подписаться кровью, что это был лучший момент в моей жизни. Я, наверное, маньяк какой-нибудь, но не было слов, чтобы передать, какое удовольствие мне доставляло осознавать, что эти твари тоже умеют чувствовать страх. Те самые, что палят не переставая из пушек, загоняя нас в окопы, те, которые зарезали моих друзей. Я всю жизнь - наверное, уже очень короткую, буду вспоминать их оскаленные морды. И глумливый голос, который издевается над нами через развешанные тут и там громкоговорители. Вот я сейчас с ваших лиц всю злобу-то повыжгу. На телефоне, наверное, не было оптического зума, потому что оператор присел и вытянул руку, чтобы заснять крупным планом темное пятно, расползавшееся в паху о самого верхнего. Я отогнал любопытного и плеснул немного из канистры. Еще несколько порций - на стенки. Только чтобы занялось. Я не хочу, чтобы они умерли быстро. К собственной гордости я могу признать, что получилось ровно, как мы задумывали. Никто не вырвался, и крики продолжались достаточно долго. Напоследок телефон мы оставили на бочке, чтобы получился крупный план, после чего помочились в костер, и я отдал обделенному собственной ролью сослуживцу канистру, чтобы он вылили остатки - для глубокого прожаривания. Разумеется, уже после того, как все утихло и мы были уверенны, что не подарим никому быстрой смерти.
Снимать надоело, поэтому мы еще смеха ради сплясали возле костра и сели перекусить. Пайки у врага были нифига невкусные, пришлось довольствоваться своими. Интересно - почему двойные стандарты это плохо, - раздумывал я за едой. Вот сейчас мы убили врагов. Я бы с радостью убил еще тысячу таких. И все их города к чертям посносил, и всю нацию без колебания обрек бы не медленную голодную смерть, потому что ни разу эти уроды жизни не заслуживают. Но это же хорошо. Потому что они враги. Разумеется, если бы мы поменялись местами - это было бы плохо. Все естественно. Что не так? Главное, чтобы мы не проиграли. А то еще останемся военными преступниками со своими приколами на ютубе.
Догорело все быстро. Мы сбили язычки пламени с верхнего, вытащили его наружу и по разу сфоткались с ним в обмнимку. Недавний коллега по охране окопа с растянутой поверх сжатых зубов улыбкой проломил ему глазницы штык-ножом. А потом мы пошли дальше.