Аннотация: В новой редакции количество ссылок резко уменьшено, HTML временно отключён, поэтому знакомьтесь с ПРИМЕЧАНИЯМИ либо до, либо после чтения рассказа.
Пожалуй, в сегодняшнем штурме крепости всё было как обычно: артиллерия брига открыла огонь по неприятелю, горнисты заиграли атаку, и солдаты со штыками наперевес бросились на врага. Лишь командир батальона, подполковник Константин Карлович Данзас, стоял на вершине холма, слишком уж безрассудно подставив себя вражеским пулям. Нервно подёргивая щёточкой рыжих усов, он взмахивал поднятой в левой руке саблей и воодушевлял атакующих задорной поэтической строкой:
"Пушки медные палят,
Трубы кованы трубят;
Белый флаг на мачте вьётся,
Бусурманский враг сдаётся!"
Десант, высадившийся в устье реки Сочи, отбросил отряды чеченцев и убыхов и освободил Навагинский форт.
Отвага подполковника Данзаса изумляла даже бывалых солдат и офицеров. Николай Лорер, бывший ссыльный декабрист, разжалованный из майора в рядовые и вот уже год как произведённый в прапорщики за храбрость, был поражён полным небрежением своего командира к жужжащим вокруг него пулям.
- Зря вы так, risque... рискували, Константин Карлович... на самом опасном месте!
- Ваша правда, Лорер, но уклониться лень не пущала, а отмахнуться - перстень на пальце!
Вокруг захохотали:
- Надо ж, лень! А кольцо, видать, велико - с пальца соскочить может.
Кто знал, что золотой перстень с бирюзой - предсмертный подарок Пушкина? Поэт называл его "амулетом от пуль", а боевой офицер, не веря в мистику, усиленно испытывал на себе - чувство вины гнало его под пули.
Сказав: "Лень не пущала", - он по ассоциации вспомнил Пущина и его реакцию на дуэль: "Роковая пуля встретила бы мою грудь! Никогда тебе не прощу! - объявил свой вердикт Данзасу судья Иван Пущин".
"Верно, Жанно! Ты ему - "первый друг" и "друг бесценный", а я кто? Лишь "мишка милый". Выходит, не смог "мишка" защитить "обезьяну-егозу"? А ведь должен был! Случайно ли столкнулись мы на улице в то воскресенье, в январе тридцать седьмого? Или это был перст судьбы?"
Разве Данзас сделал хоть один шаг назад, усомнился в себе или в друге? Он и в лицейские годы, не раздумывая, бросался в драку за своих. И после дуэли, ни минуты не колеблясь, отверг предложение Дантеса утаить от властей секундантов поединка: "Неужто честь скрывать надобно?!"
- Поехали со мной во французское посольство, - сказал Пушкин, и Данзас без тени сомнения сел в его сани, а теперь вот, все полагают, что сел "не в свои сани".
По дороге болтали о пустяках.
"Сам скажет, - думал Константин. - Я и так - его брат!"
Их встретил секретарь посольства, виконт Д'Аршиак, живший здесь же, в особняке. Поздоровались. Пушкин обратился к Данзасу:
- Я хочу посвятить вас во всё, Константин Карлович, - и сжато, как в "Ведомостях" описал ситуацию. - Жорж Дантес приехал из Франции и по протекции был зачислен в Кавалергардский полк Её Императорского Величества. Необъяснимым образом кавалергард получил от посланника Нидерландов в России, бездетного барона Геккерена, предложение: быть легально усыновлённым и вместе с фамилией дипломата наследовать его состояние. Дантес согласился и сменил фамилию на Геккерен. Однополчане шутили: "Был дантистом, а стал лекарем!"
В прошлом году поползли слухи, что Дантес ухаживает за моей женой, и плевал бы я на сплетни, да вот, в ноябре за ними потянулись анонимные письма, в которых меня называли рогоносцем.
Бумага писем была посольская, и я пожаловался на отца-Геккерена начальнику Жандармерии, графу Бенкендорфу, но тот, каналья, отверг мои подозрения.
А слухи и подмётные письма продолжили множиться. В ноябре я вызвал Жоржа Дантеса-Геккерена на дуэль. Он попросил двухнедельной отсрочки и... сделал предложение Екатерине, сестре Наталии.
Разумеется, вызов пришлось отменить, но я отказался принимать Дантеса у себя в доме. Отношения с дипломатом обострились до того, что я обругал барона Геккерена в личном письме. Тут уж Дантес прислал мне вызов. Ему некуда было деваться - пришлось возвращать сыновий долг!
Так вот, я желаю, чтобы всё завершилось сегодня же! Иначе завтра при встрече я плюну в морду и отцу, и сыну. Вы согласны быть моим секундантом, Константин Карлович? - подвёл черту Пушкин.
"Если уж суждено быть казнённым, то за правое дело", - мелькнула мысль у подполковника.
- Несомненно! - кивнул он, пытаясь унять подёргивание усов.
- Месье Д'Аршиак, разрешите представить моего друга и секунданта - месье Данзаса. Господин Данзас, месье Д'Аршиак - друг и секундант моего противника, Жоржа Дантеса-Геккерена. Господа, детали дуэльного контракта - за вами: стреляемся с десяти шагов до поражения. А я - пошёл. У меня найдутся занятия поважнее, - сказал Пушкин и раскланялся.
День был солнечным и ясным. Казалось, что весь город высыпал на прогулку, но Александр Сергеевич спешил завершить множество дел до поединка, а Данзас остался с виконтом Д'Аршиаком составлять дуэльный контракт - секундантам пренебрегать мелочами в вопросах жизни и смерти было никак нельзя.
- Нет ли новых сведений от семьи Геккеренов о желании отозвать сатисфакцию? - спросил Данзас, заранее предполагая ответ.
- Увы, нет, - вздохнул виконт. - Мне очень жаль, что поведение господина поэта стало крайне вызывающим, вплоть до непристойностей, допущенных им в письме барону Геккерену.
- Я, в свою очередь, выражаю сожаление, что дуэль касается вашего друга, господина Дантеса-Геккерена, а не его отца, замешанного много более в драме.
- Господин посол по своему официальному положению не может участвовать в дуэли. Вы обратили внимание на крайнюю ажитацию господина Пушкина минуту назад? Опасаюсь, что примирить стороны, как в ноябре, не удастся.
Секунданты обсудили обстановку и пришли к выводу, что крови не избежать, и единственное, что им остаётся - уменьшить по возможности риск смерти и закончить дуэль как можно скорее, согласно пожеланиям Александра Сергеевича. Тогда они составили письменный контракт дуэли, включающий следующие условия:
1. Оружие дуэлянтов - пистолеты системы Лепажа, капсюльные.
2. Сходиться с двадцати шагов до десяти, пять шагов каждому до своего барьера.
3. Стреляться с любого места от начала до барьера.
4. Не менять уж расстояния после первого выстрела.
5. Начать сначала в случае промаха обоих дуэлянтов.
6. Все объяснения сторон - только через секундантов.
7. Нижеподписавшиеся секунданты обеспечивают своей честью строгое соблюдение изложенных условий, каждый за свою сторону.
"Уверен, что друзья не раз спросят, почему правила поединка столь жестоки? - рассуждал Константин Карлович. - А что делать? Доносить - бесчестно, примирить - невозможно. Пусть уж скорее подранят друг друга и успокоятся! Правда, для этого понадобится дополнительное условие".
Они поразмыслили и внесли в контракт негласный устный параграф, скреплённый их честью и совестью.
- Нет ли у вас надёжного врача, кто согласился бы присутствовать на дуэли? - спросил Д'Аршиак Данзаса.
- Боюсь, что такого мне не сыскать. Из-за суровости наказания, врач скорее доложит в полицию, чем рискнёт своим положением.
- Точно! Мои - отказались, - подытожил виконт, и они расстались часа на четыре, до встречи в районе Комендантской дачи за Чёрной речкой.
Оставалось лишь надеяться, что слуги или горожане, заметят что-то подозрительное и донесут, а сыскная служба, семья или близкие друзья остановят дуэль.
"Но успокоит ли это Пушкина? - думал Данзас. - Что, если выстрелы будут просто отсрочены, и вместо честного поединка произойдёт публичная расправа?"
А в это время из кондитерской Вульфа, окутанный ароматом ванили, вышел Жорж Дантес-Геккерен - высокий красивый мужчина в серой шинели с бобровым воротником и золотистом шлеме, увенчанном сердитым двуглавым орлом - форме офицера кавалергардского лейб-гвардейского полка. Вслед за орлом он поглядел в обе стороны, убеждаясь, что слежки за ним нет и, осторожно неся в руках коробку пирожных, перетянутую красной шёлковой лентой, завернул за угол, где стояла карета.
Очаровательная пассажирка с русыми кудрями, выбивающимися из-под капора, махнула ему рукой в окно экипажа, и в одно мгновение он очутился внутри кареты.
- Жорж, любимый, ...
Он не дал её губам произнести заготовленные слова, целуя как будто последний раз в жизни.
- Постой, милый. Надо поговорить. Я слышала, что барон Геккерен получил от Пушкина возмутительное письмо. Барон уже советовался с графом Строгановым1. Papa признал, что при столь тяжких оскорблениях нет никакой возможности уклониться от дуэли. Правда, так плохо?
- Да. Пушкин назвал господина посла сводником, меня - сифилитиком и выбл...ком. Он просто не в себе! Апеллировать к его разуму, Идалия, невозможно. Григорий Александрович прав, придётся стреляться. Хуже всего, если Натали, эта святая простота, доложила мужу, что на свидании с ней у тебя дома, я грозился пустить себе пулю в лоб, если она не отдастся.
- А она, часом, не отдалась? Ведь ты жив! - усмехнулась красавица.
- Я лишь сказал Натали всё, как ты велела. Ты знаешь, мне никто кроме тебя не нужен!
- Господи, кто же мог представить, что водевиль, отвлекающий от нас внимание, обернётся таким ужасом?! Пушкин, умный человек, а больше придворных сплетников поверил глупым слухам.
- Барон тоже считал, что распускать слухи, как я волочусь за Натали, - отвлекающий ход. Страшно представить, что бы было, раскройся наша связь! Граф Строганов даже тебе не дал своей фамилии, а уж пятнать её не позволил бы никому. В лучшем случае, задохнулась бы моя карьера. А в худшем - я сам? Помнишь месть полковника Полетики?2 Нашёлся бы холуй затянуть кожаный шнурок и на моей шее!
- Не сочиняй! Мой муж - "божья коровка". Но оберегая себя от мести отца и мужа, мы разожгли безумную ревность господина поэта!
- Странно... Александр Сергеевич никогда не был столь разъярён. Он спокойно относился к флирту жены, сам утопая в страстях и романах.
- Это всё - ноябрьские грамоты о зачислении его в орден рогоносцев.
- Но он, каналья, считает это делом рук моего отца! И лишь потому, что бумага похожа на посольскую.
- Она и есть посольская. Разумеется, ни один посол не позволил бы себе такой низости. А вот графине Нессельроде3 достать бумагу и образцы шутовских грамот было совсем не трудно... Она ненавидит Пушкина со времён эпиграммы на своего отца4 - прежнего министра финансов.
- Так Пушкин успел насолить и ей?
- Нет! Он был ни при чём! Так же, как барон Геккерен и ты в истории с ноябрьскими пасквилями. Александр Сергеевич услышал от приятеля, владельца типографии, что бумага писем - дорогая, "посольская". Вот он и решил, что она - из посольства Нидерландов, а рогоносцем его обозвали отец и сын Геккерены.
- Но всё же странно, что Пушкин так обезумел.
- Жорж, это - тайна. Он поверил только потому, что сам позволял себе подобное. Он - в интимной связи с Александриной. Азинька сама мне призналась. Она обожает Сашу, как я тебя. Мы обе не в ладах с долгом.
- Выходит, мои дурацкие шутки о его многожёнстве били в цель?!
- Да! Может, именно поэтому он так переживает: считает, что Натали знает о его романе и делится с тобой. Он верит Натали, но представляет, что роль любовницы ей подошла бы ничуть не меньше, чем другим красавицам, выданным за низеньких похотливых уродцев. А к кому ревновать? Кто рядом высок и красив? Ты и царь!
- Но ведь, "жена цезаря - выше подозрений"! А вторая... тоже выше?
- А как насчёт третьей? Не досталась ли она тебе с барского плеча?
- Идалия, не язви! Это - ерунда!
- Господи, мужчины одинаковы в своей гордыне! Отец похитил мою мать, беременную от него, у её супруга. В России он жил с ней, а не со своей законной женой. Меня же, бастарда, отправили к бабушке на воспитание. Честь мужчин защищали португальский король и русский царь. А на бедных женщин все плевать хотели! И цари, и отцы, и мой муж, и Пушкин, и ты думаете о себе как о цезарях, и, хотя на словах - за политические свободы, на деле - стремитесь сделать из женщин покорных и молчаливых рабынь. Ты называешь это ерундой только потому, что Екатерина - твоя жена.
- Идалия, поверь, Катрин в свои тридцать была девственницей!
- О, бедненький, тебе пришлось помучаться и... вот причина твоей женитьбы, над загадкой которой все ломали головы.
- Я могу открыться только тебе. У нас была связь. Катя тут же забеременела. Я не мог допустить, чтобы мой ребёнок родился незаконно. Довольно того, что моя мать, как и твоя, родила меня не от мужа, а от большой любви своей юности.
- Ты хочешь сказать, что эта любовь - господин посол, усыновивший тебя вопреки недоумению трёх стран?
- Конечно, нет! Он только выполняет волю моего отца - наследного принца Нидерландов. Мать познакомилась с ним в Берлине, где он учился в военной академии, а в следующем году навещала в Оксфорде. Конечно, я вёз рекомендательные письма в Россию, но главная поддержка исходила напрямую из Гааги, от моего настоящего отца. Он дружен с государем.5 Господин барон получил место посла в награду, за то, что разыскал меня, в горячке, помирающего в немецком трактире, спас и доставил в Россию.
- Как же всё переплетено в этом грязном мире! Но содеянного не воротить. Я только хочу просить тебя об одном, Жорж. Хватит ли у тебя храбрости не убивать Пушкина?
- Смелости не убивать - хватит, а стрелять в воздух - вряд ли, тогда уж точно, он прикончит меня.
- Глупенький, кто об этом говорит? Это Пушкин должен был бы извиниться и отменить дуэль...
- Клянусь, я простил бы ему невоздержанный язык и незаслуженные оскорбления. Но сам не могу отказаться от дуэли. Ни я, ни барон не унизимся до объяснений ревнивцу истинных причин своего поведения и заверений в непричастности к подмётным письмам. Если я и позволял себе шутки, которые Пушкин назвал казарменными, то лишь в ответ на его высокомерие и обращение с моей семьёй как с последними людьми.
- Жорж, скажи мне как отменный стрелок и военный человек: какое ранение выводит из строя, но причиняет наименьший вред?
- В ляжку, милая. Обещаю тебе целить именно туда.
- Спасибо. Я буду молиться за тебя, - она ненадолго припала губами к его губам. - Мне пора.
- Жаль. День чудесный, как раз для прогулок и катания на санях.
Они нигде не появлялись вместе. А сейчас Дантес ещё и спешил. Ни Идалия, ни Екатерина не должны были знать, что до выстрелов остаются считаные часы.
- Азинька, входи, мой милый друг! - приветствовал Пушкин свою свояченицу. - Aleaiactaest! - Жребий брошен, я отправил ему письмо. Дуэль неизбежна!
Он не открылся, что вызов от Геккеренов получен, дуэль с Жоржем Дантесом - сегодня, и секунданты вырабатывают соглашение.
- Господи, Саша, я так горжусь тобой, но так волнуюсь!
- Нет никаких душевных сил терпеть грязь и мерзость. Я словно ожил, отослав письмо.
- Любимый, ты ожил, но что нас ждёт? Если Дантес застрелит тебя, ни я, ни Наташа не перенесём этого! А если ты убьёшь Дантеса, то не перенесёт Екатерина!
Пушкин, обнявший Александрину, чуть отстранился и укоризненно взглянул на неё:
- Где же твой пламень? Ты рассуждаешь, как расчётливая Катя или трусишка Таша. Один из нас, поэт или кавалергард, должен уйти с пути другого. Если я погибну, значит - судьба, и сожалеть не о чём!
- Что ты говоришь, Саша! Ты не думаешь о тех, кто тебя любит, о своих друзьях, детях. Обо мне, наконец.
- На конец... Это бы неплохо, - лицо поэта приняло озорное выражение. - Но надо ещё купить пистолеты, - брови Александра Сергеевича нахмурились. - И немного потрудиться! - лицо его снова просветлело. - Посмотри, сколько работы меня ждёт, - Пушкин указал на письменный стол, заваленный бумагами.
- А может, надо обождать с покупкой? Я говорила с Идалией. Она знает от Строгановых, что Геккерены ни при чём в деле о письмах.
- И ты веришь этой интриганке?! Да она просто выгораживает обоих подлецов - отца и сына! Барон дружен с графом с давних времён. А поэту не пристало робеть перед дулом!
- Но ты - первое перо России, а робеешь перед языками тех, кого презираешь. Ты прекрасно знаешь, что жена не изменяла тебе. Не сердись, Саша, но это ты изменяешь ей, а не она - тебе. Вот почему ты так болезненно всё воспринимаешь. Может, мягкое слово Геккеренам - и дуэли не будет?
- Откуда такие идеи, Александрина? Как можно верить, что старый сводник, получив письмо с отступной, не высмеет меня на весь свет? Не обвинит в трусости?! Ты говорила с Екатериной?
- С Екатериной бессмысленно говорить! - отрезала решительная женщина. - Она целиком на стороне своего оскорблённого супруга. А Идалии опасно доверять. Ты прав, писать нельзя, а на слово верить - и подавно! Я - с тобой не только в греховном блаженстве, но и в греховной муке - возьми серебро из моего приданого на пистолеты. Будь сильным, Саша! На, надень крестик на счастье, пусть будет твоим талисманом, - и Александрина обняла любимого, осыпая его поцелуями.
А Пушкин гладил бледное слегка вытянутое лицо с припухлыми солёными от слёз губами, нежно прикасался к ним своими и мысленно благодарил бога за то, что в сей решительный момент его жизни нашёлся хоть один человек, полностью разделивший его чувства, может и неправильные, но выражающие его личное понимание этого сложного мира.
По сводчатому коридору Петропавловского каземата процокали подкованные сапоги охраны, гулко хлопнула дверь, и подполковник Данзас очутился в камере-одиночке. Отсрочка ареста кончилась со смертью Пушкина. Теперь секунданта ждал приговор и наказание. Разжалование? Ссылка? Казнь? После случившегося ему было безразлично. Лишь одна мысль терзала офицера: как же всё пошло так плохо?
Встретились Данзас с Пушкиным в кафе Вульфа, на Невском. Пока дуэлянт задумчиво потягивал лимонад, секундант съездил в магазин Куракина за пистолетами. Когда садились в сани, Константин Карлович демонстративно выронил несколько пуль, но никто этого не заметил.
На Дворцовой набережной встретился им экипаж с госпожой Пушкиной, но Наталья Николаевна была близорука, Александр Сергеевич же смотрел в другую сторону, впрочем, может и отвернулся.
Знакомые, думая, что Пушкин едет кататься на санях, подшучивали над столь поздним выездом, и, как назло, никто опять не заметил роняемых Данзасом пуль.
Дуэлянты подъехали к Комендантской даче почти одновременно. Секунданты нашли укромное место за Чёрной речкой и стали тщательно утаптывать снег, тщетно надеясь, что вот-вот прибудет полиция и остановит дуэль. Пушкин сидел в шубе, ожидая начала поединка и всё спрашивал: "Скоро ли?" Дантес был более спокоен и собран.
Барьеры обозначили шинелью Данзаса и шубой Д'Аршиака, начало дистанции - шинелью Дантеса и шубой Пушкина. По-прежнему, жандармы не появлялись, и провидение пора было брать в свои руки.
Данзас с Д'Аршиаком переглянулись и зарядили пистолеты. Всё шло согласно их договору. Дуэлянты взяли по пистолету из своего набора и встали на места. Секунданты быстро обменялись ритуальными фразами, с горечью отметив, что примирение желательно, но решительно отвергается обеими сторонами. Потом - беглый опрос - нет ли на теле металла, способного отворотить пулю, как-то: крестов, медальонов, оружия, портсигаров, и прочего? Конечно, нет!
По сигналу секундантов противники начали сходиться. Пушкин быстро подбежал к своему барьеру и взял Дантеса на мушку, а тот, заметив это, пальнул на ходу, не дойдя шага до барьера.
Вспышка ослепила присутствующих, Пушкин с коротким вскриком упал на левый бок. Пистолет его зарылся дулом в снег.
- Мне кажется, у меня раздроблена ляжка, - со стоном произнёс поэт.
Все было бросились к нему, но он остановил их жестом руки.
- Погодите! У меня ещё достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел, - добавил Пушкин.
- Я не против сменить пистолет, - сказал Д'Аршиак.
Дантес кивком одобрил. Данзас возмущённо заметил, что нет нужды ни в согласии Дантеса, ни в замене оружия, но всё же, от греха подальше, поднёс Пушкину запасной пистолет вместо прежнего. Александр Сергеевич начал целить. То ли от слабости, то ли от желания оторвать обидчику то самое место, в которое, как он думал, метил Дантес, поэт целил низко. Кавалергард, видимо, заметил это. Он стоял вполоборота к стрелку, опустив руку с пистолетом вниз, прикрывая не сердце, а органы, "управлявшие" этой трагической историей.
"Бабах!" - прозвучал ответный выстрел.
Теперь упал Дантес.
- Куда вы ранены? - спросил Пушкин.
- Думаю, в грудь, - ответил кавалергард.
- Браво! - воскликнул поэт и потерял сознание.
Оба секунданта подбежали к своим подопечным. Ранение Дантеса не было тяжёлым. Оказалось, что у него прострелена рука и ушиблена грудь. Пуля, пройдя предплечье, потеряла силу и лишь повредила серебряную пуговицу подтяжек.
- Кровит сильно! - раздался голос Данзаса.
- Я справлюсь сам, - сказал Дантес. - Посмотрите, Д'Аршиак, может, там ваша помощь нужна больше.
Секунданты оттащили раненного Пушкина в сторону, но поэт стонал от боли, и кровь текла ручьём. Тогда приказали извозчикам разобрать часть ограды, и сани подъехали к раненному поэту.
Домой тащились медленно. Данзас шёл рядом с санями. Александр Сергеевич то и дело терял сознание. Дантес и Д'Аршиак ехали в своих санях позади. Им встретилась карета, посланная бароном Геккереном сыну.
- Возьмите для Пушкина, ему нужнее, - предложил Дантес. - Кстати, может, желаете скрыть своё участие в дуэли? Слово чести.
- Меня это нимало не волнует, - отвечал Данзас.
Они перенесли Пушкина в карету, и Данзас отвёз его домой.
- Боюсь, что я смертельно ранен в живот, - сказал ему Пушкин. - Не вздумай испугать мою жену, Константин.
Никита, седой камердинер Пушкина, со слезами на глазах внёс его в дом.
- Что, грустно тебе нести меня? - спросил Александр Сергеевич своего старого "дядьку".
А Данзас уже докладывал Наталье Николаевне, что её муж ранен на дуэли, но легко. Наталья и сестра её, Александра, почувствовав неладное, стремглав выбежали в переднюю, но Пушкин осадил их окриком:
- Не входить!
В кабинете его переодели в чистое бельё, уложили на любимый диван, и только тогда поэт допустил к себе жену.
- Не вини себя ни в чём, Таша. Я люблю тебя. И позови ко мне Данзаса.
Но того уже и след простыл в поисках доктора.
Приговор подполковнику Данзасу пересматривался каждые две недели. Вначале царь Николай I даже не арестовал секунданта, позволив ему находиться у постели раненного Пушкина. По просьбе поэта, Данзас сжёг кое-какие из его бумаг, включая черновик письма к Геккерену с ругательными словами. Царь вовсе не стремился, чтобы это письмо разошлось в списках. Он отобрал у Геккерена подлинник, который тот не успел отправить в Нидерланды. А в судебном деле фигурировали смягчённые слова: венерическая болезнь и незаконнорожденный. Наверно, реноме первого поэта России было важнее.
Пушкин простил всех своих недоброжелателей и взял с Данзаса слово, что тот не будет мстить за него.
Данзас под диктовку поэта составил списки должников, которым Пушкин не выдал векселей. Он нашёл и унёс пистолет, спрятанный под простынёй раненным, готовым ночью покончить с мучениями...
...Проводить тело Пушкина в Псковскую губернию, к месту погребения рядом с матерью, в Святогорском монастыре, царь Данзасу не разрешил. Офицера взяли под стражу и поместили в Петропавловскую крепость, где он выслушал несколько приговоров.
Первоначально это была смертная казнь через повешение. Помилование пришло через два дня. Затем заключённый получал различные сроки, лишение наград и званий, но через два месяца был выпущен на свободу с сохранением званий и наград и зачтением срока лишения свободы.
Перед этим Данзаса вызвали в кабинет судебного следователя. Здесь его ждал сам начальник политической полиции, граф Бенкендорф.
- Что ж вы о друге-то не позаботились, не поступили по точной силе воинского артикула и не донесли заблаговременно начальству о злом умысле, предпринимаемом им? - упрекнул граф Данзаса. - А ведь могли бы не допустить дуэли и убийства, которое отклонить ещё были способы!
- Зато чист совестью остался! Это вы, ваше благородие, оставались на стороне Дантеса и Геккерена, стражу к Чёрной речке не выслали, и не отвратили смерть поэта. Потомки всё рассудят!
- Ах, ты, медведь! И рассуждения у тебя медвежьи. Мне-то уж гибель царевых слуг ни к чему! А потомки... Вот, изыму пару страниц с твоим бестолковым допросом, и для потомков ты - доносчик! А как иначе? То-то они удивятся, что врача ты не привёл, рану не перевязал, окровавленного тащил, в карете тряс и куда доставил? Может, в лечебницу? Как же, домой, помирать! Лучше расскажи, что люди говорили в доме Пушкина.
Это был пустой вопрос. Данзас к чужим речам не прислушивался - не до того было. Правда, ночью, когда он задремал в кресле, дежуря у постели больного, он услышал разговор двух врачей, поразивший Константина Карловича:
- Возможно, пистолеты были выбраны не лучшим образом. Будь пистолет Дантеса помощнее, пуля пробила бы Пушкину кость, и нагноения удалось бы избежать. Хромал бы, да жив остался!
- Пистолеты одинаковы были. Пуля Дантесу лишь грудь ушибла, а был бы удар посильнее, так несомненно погиб бы - с пробитым лёгким не живут!
И тут Данзас с ужасом осознал, что не отсутствие врача, перевязки, транспорта и госпиталя сгубило поэта. Его погубило то самое дополнительное условие, которое должно было спасти.
Это тайное условие для предотвращения смертельного исхода дуэли было принято секундантами устно, без записи в контракте, дабы исключить кривотолки. Чтобы снизить убойную силу пуль, подполковник Данзас и виконт Д'Аршиак договорились вдвое уменьшить заряд пороха в пистолетах.
И, как люди чести, это дополнительное условие они выполнили ...
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Григорий Александрович Строганов (1770 - 1857) - граф, дипломат и государственный деятель, отец Идалии Обертей, рождённой вне брака и отданной замуж за офицера кавалергардского полка Александра Михайловича Полетику (1800 - 1858).
2. В 1836 году поручик Савельев пытался задушить шнурком от пистолета командира кавалергардского полка, генерала Гринвальда, подшутившего над Идалией. Разжалован и выслан в армию на Кавказ.
3. Мария Дмитриевна Нессельроде (в девичестве - Гурьева) (1786 - 1849) - графиня, фрейлина, статс-дама, жена дипломата и канцлера (министра иностранных дел) России графа Карла Нессельроде, дочь Д. А. Гурьева.
4. Дмитрий Александрович Гурьев (1751 - 1825) - граф, сенатор, министр финансов Александра I, автор финансовых и аграрных реформ. Противники его реформ распускали слухи, что он ворует из казны, а эпиграмму на него приписали Пушкину.
5. Виллем II (1792 - 1849) - принц (с 1840 - король) Нидерландов, муж Анны Павловны Романовой (1795 - 1865), сестры царя Николая I.