Иногда я думаю, что всё колдовство - это страсть к знанию, жажда понять. Всё остальное - иллюзии, превращения, гармония духа и стихий вокруг нас, возможность спасти, изменить или разрушить мир - это побочные явления, и они приходят после основной потребности.
Б. Хэмбли "Время тьмы"
Часть 1. Змей: высокие травы
До начала: дева и смерть.
Седьмой день месяца Пернатых Крыльев (год от восшествия на престол Мениазара Благословенного - третий).
Сегодня - день моего прибытия.
Дорога была ужасна. Впрочем, на отвоёванной, потерянной и вновь отвоёванной земле ожидать иного было бы глупо. Теперь я почти уверена, что послать меня с "инспекцией" было идеей Левого Советника Уха, и назначение это (говоря прямо и грубо, как не любят говорить при Дворе) ссылка. Багаж мой отстал безнадёжно. Хорошо, если прибудет день на второй, на третий. Из-за отсутствия собственного шатра пришлось посылать на поиски убежища Каса, моего териспи. Спустя слишком долгое время Кас вернулось и сообщило, что моей драгоценной особе выделят общевойсковую восьмиместную палатку. Ничего лучшего у малого начальства этого укреплённого, гм, лагеря не нашлось.
Что ж, раз так... да продлится неизбежное. Вспомню юность, в конце концов. Эта самая восьмиместная палатка может казаться убогой после сияния Искелиана, а общество армейцев быть грубым и унылым после блеска Двора. Но эта палатка (в моём единоличном пользовании, да-да!) наверняка гораздо просторнее одной из общих келий Храма, рассчитанной на четверых. Один из которых - неряха, вторая - скандалистка и третий - доносчик.
Отходя ко сну, молю кладезь моей души дать мне сил, терпения и полноты радуги. Ибо если я в ссылке, всё это понадобится мне насущно и всечасно.
Восьмой день.
Багаж не прибыл. Что ж, не очень-то и надеялась.
Этот день я разгуливала по окрестностям своей палатки. Вояки (что характерно, таких здесь большинство) назвали бы это "долбаной разведкой", штабные стратеги - "рекогносцировкой". Я же, по примеру покойного Сиппане-рес, назову своё занятие знакомством с территорией.
А как назвали бы это контрразведчики? Не знаю. Их я не встретила. Или же, встретив, не признала. Первое нелестно для них, второе - для меня.
Хм. Чего я хочу больше, первого или второго? Патриотизм и даже чувство самосохранения указывают на второе. Ведь если по лагерю свободно можно гулять под обычным Плащом, как это делала я, то так же точно по нему могут разгуливать и никем не замечаемые враги. Методы ночных омерзительны, но, увы, достаточно эффективны. Иначе эта война не тянулась бы так долго. Что касается меня и контрразведки, то я была готова в любой момент предъявить двойную печать канцелярии Двора и главного штаба. Но даже у входа в палатку так называемой группы поддержки мне это не понадобилось. Его караулил мой знакомый ещё по Храму... впрочем, если бы я не сбросила перед ним Плаща, думаю, я имела бы неплохие шансы провести и его. Вот и гадай, то ли я так уж хороша, то ли здешние умельцы настолько подслеповаты...
Впечатления надиктую завтра. Вчера я слишком устала с дороги, но сегодня можно и нужно закончить день несколькими кругами восхода. Не общее ли пренебрежение медитацией объясняет успех моих стараний остаться незамеченной? Наставники Храма могут оказаться в чём-то правы, говоря о падении нравов.
Девятый день.
Вчера хотела разобраться с впечатлениями. Но лучше начну с того, что было сегодня, с того, что ещё свежо в памяти - быть может, даже слишком свежо.
На третий день моего пребывания в лагере Орлиного Когтя я запланировала официальный визит к большому начальству. Когда Кас добывало мне палатку, оно имело указание объяснить, пусть без подробностей, для кого старается. После чего слух о моём прибытии должен был пойти в стороны и вверх, от начальства малого к среднему и дальше. Начальство должно было внять и пусть формально, без прилежания, но приготовиться к моему официальному появлению.
Но куда там! Оно, начальство, даже не удосужилось протрезветь.
Сегодня поутру я встала, тщательнее обычного привела себя в порядок, потом ещё немного подождала. Была у меня бледная надежда, что багаж мой наконец прибудет, и я смогу облачиться во что-нибудь более подходящее, чем наиболее чистый из походных комплектов одежды. Как нетрудно догадаться, багажа я не дождалась. Пришлось идти так.
Затруднения начались уже у входа в штабную палатку. Так как на этот раз Плащом я не прикрылась, часовые смогли рассмотреть меня очень даже хорошо. И преградить мне дорогу.
- Кто такая, по какому делу? - лениво спросил один из них, видимо, начальник караула, сделав несколько шагов вперёд и нимало не стесняясь раздевать меня глазами. Не надо было копаться в его мутных мыслишках, чтобы понять, о чём он в данный момент думает. И пара подчинённых этого, прости Свет, говнюка не отставала от своего десятника. Ну, подумала я, сейчас вы у меня за эти ухмылочки паскудные получите.
Впрочем, начинать с ругани - не мой стиль. Сначала я всегда пытаюсь быть хорошей. Я отцепила с пояса печать - знак своих высоких полномочий - и сунула её под нос нахалу.
- Видишь это?
- Ну.
- Раз видишь - брысь с дороги!
Вместо исполнения приказа десятник ухмыльнулся ещё гаже, а двое других засмеялись.
- Ты тут, куколка, не командуй, - ласково посоветовал десятник. - Иначе отшлёпаю.
Печать вернулась на место. Вместо неё я достала меч и почти упёрлась его остриём в кончик носа наглеца. Разглядеть, как я это сделала, караульные, конечно, не успели. Даже если бы я не нажала на их кисельные умы, украв у них малую долю секунды, они бы вряд ли смогли разглядеть движение руки и клинка.
Неумехи. Жалкие растяпы.
- Ещё слово, и здесь станет на три трупа больше. С дороги.
Десятник наконец что-то понял. И оцепенел.
К сожалению, его подначальные не проявили столь же похвального смирения. Один из них бросился ко мне, на ходу вытягивая из ножен своё штатное оружие, другой схватился за свисток, висящий на шее, и попытался поднять тревогу.
Того, который пытался засвистеть, я приморозила к месту Сухим Деревом, другому дала подбежать поближе и отобрала у него меч, одновременно неизящно, зато очень даже эффективно врезав ему ногой. Отчего бедняга сдавленно застонал, сложился пополам и рухнул в лагерную грязь, утратив глупый задор.
Естественно, мой собственный меч при этом не сдвинулся ни на палец.
- Та-а-ак... будем считать, что я не сумела миновать охрану. А ты, слизняк, сейчас войдёшь внутрь и доложишь, что коменданта лагеря хочет видеть полномочный посланник нашего трижды Благословенного Держателя Мира Мениазара. Запомнил?
- Да... госпожа.
Меч вернулся в ножны так же быстро и неуловимо для глаза, как покинул их.
- Ступай. Да, вот ещё что. Ровно через десять вдохов я зайду, и если комендант не захочет меня видеть, ты будешь первым, кто об этом пожалеет. Очень пожалеет.
Настоящие угрозы не цедят сквозь зубы, не выкрикивают, срывая горло... нет, нет и нет. Уж если хочешь кому-то пригрозить, лучше всего подходит тон ровный, слегка скучный и насквозь обыденный. Тот самый тон, которым зачитывают смертные приговоры. Как оказалось, он отлично действует не только на разную сволочь, толкущуюся при Дворе, но и на грубых, лишённых даже слабого намёка на утончённость солдафонов. Десятник, обработанный мной, метнулся к палатке, словно кошак со скипидаром в заднице. Я подождала обещанные десять вдохов. И пошла следом за своим невольным герольдом. По пути я обогнула стонущую жертву собственного неразумного порыва, потом - неудачливого свистуна, а потом откинула полог и вошла.
Десятника нигде не было видно. Зато очень даже виден был плешивый тип, восседавший за столом поистине министерских пропорций. Уж откуда взялся этот предмет мебели, не знаю. Но за таким столом сидеть нельзя, можно только восседать. Что плешивый и делал.
- Кто такая, по какому делу, - сказал он, не удостоив меня взглядом.
Моё мнение о военных порядках несколько улучшилось. Да, мимо второго заслона пройти куда труднее. Есть даже некоторая надежда, что если гипотетический шпион ночных будет так глуп и нахален, что полезет прямо в палатку коменданта, этот плешивый тип сумеет его вычислить и обезвредить до прихода подкреплений.
Плешивого я мельком видела ещё вчера, в палатке группы поддержки. А вот он, видимо, меня не разглядел.
- Посмотри на меня, брат во Свете. Посмотри. - Когда он оторвал взгляд от бумажек, я ему улыбнулась и мягко спросила. - Ты действительно хочешь, чтобы я доказала своё право пройти?
Плешивый вскочил и низко поклонился.
- Я прошу простить слепца, Мастер.
- Прощаю.
- Вы, конечно, можете пройти, но...
- В чём ещё дело?
Плешивый - тоже выученик Храма, как и я - вздохнул.
- Ничего.
С его стороны было бы честнее сказать "ничего хорошего". Ибо комендант лагеря, которого я так хотела увидеть, был пьян. Пьянствовал он не один, а в компании большей части офицеров своего штаба. Причём, судя по некоторым признакам, уже не первый день.
- Кто в-вы такая, чёрт в-возьми? - спросил он меня вместо приветствия.
От этого вопроса я уже немного устала.
- Я - Карами Хеис Лугирр, младшая дочь Эдхо Лугирра, наследного гаинна области Бекс. А ещё я, да поможет мне Свет, полномочный посланник главштаба и Двора. Ваш новый начальник.
Новость вызвала некоторое заторможенное оживление.
- Вы можете подтвердить ваши пол... лномочия? - спросил один из бражников армейских обыкновенных. То ли самый трезвый, то ли самый быстрый и сообразительный, а может, просто самый крепкоголовый из всей компании.
Снова отцепив печать от пояса, я бросила её коменданту. Несмотря на своё состояние, он удивил меня, сумев её поймать. Где-то с минуту он изучал печать, разглядывая её с разных сторон.
- Вроде подлинная, - заключил он наконец. - И что теперь, благородная дама Лугирр?
Печать, которую он поставил на стол, неторопливо поднялась в воздух и поплыла ко мне. Трюк простой, но на профанов обычно действует хорошо. Взяв печать, я прицепила её к поясу.
- Теперь, высокий господин, я оставлю вас и ваших подчинённых одних. Но я буду ждать вашего визита завтра утром, через час после рассвета. Приятных снов!
После чего развернулась и ушла.
Ладно, хватит на сегодня записей. Кас пишет достаточно быстро, но быстро и устаёт. Ему пора отдохнуть, а мне - вспомнить искусство руки и клинка. Даже при Дворе я старалась не терять формы; потерять её здесь, у линии фронта, было бы вдвойне глупо. После упражнений для тела и духа, пожалуй, снова займусь восходом. А потом, если останется время, продолжу чтение книги светлого Сиппане-рес. Жаль, что он умер и неизвестно, в кого теперь воплотился: было бы приятно свести знакомство со столь мудрой душой.
Десятый день.
Комендант - кстати, флаг-полковник регуляров Пятой Ударной армии, а зовут его Дуннот Хорог - явился ко мне, как было велено, через час после рассвета. О вчерашней сцене, которую я застала в штабной палатке, напоминало лишь немного припухшее лицо флаг-полковника да слегка покрасневшие глаза. В остальном - никаких нареканий: чисто выбрит, умыт, причёсан, одет по Уставу в парадную форму с соответствующими званию нашивками.
Между прочим, эту самую форму украшали аж две линии различных наградных знаков. И ещё - отдельно, на левой стороне груди, как положено по статуту "О знаках отличия" - Чёрный Круг коронного рыцаря в скупом обрамлении вышитых серебром цветов эрхэни. Чёрный Круг, о котором безуспешно мечтают многие генералы.
Я встретила коменданта любезно-нейтрально. Поприветствовала, усадила; пока Кас в своей обычной манере суетилось, подавая завтрак на двоих, расспросила об имени и звании. Всем этим я давала понять полковнику Хорогу, что вчерашний инцидент мною прощён, а сама я готова дать ему шанс произвести второе первое впечатление. Увы, боюсь, что мои нехитрые по меркам Двора манёвры не принесли плодов. Или, точнее, принесли не те плоды. Комендант чем дальше, тем сильнее сжимался внутри от гремучей смеси стыда со страхом. Наконец, не ожидая, пока он дозреет до совершения какой-нибудь глупости, я отбросила любезность и сказала очень серьёзно:
- Что вас так гложет, господин Хорог? Я не собираюсь есть вас заживо.
Одни только слова не помогли бы, но небольшой, хорошо дозированный ментальный укол - и нарыв был вскрыт. Флаг-полковник отбросил сдержанность и заговорил откровенно.
- Вы, может, и не собираетесь. А вот те, кто вас послал...
Мои губы искривила нехорошая усмешка.
- Бросьте, флаг-полковник! Если она вообще существует, интрига этой "инспекции", ради которой я послана на фронт, направлена не против вас, а против меня.
- О!
- Да вы не стесняйтесь, ешьте.
Комендант внял совету. Но очень быстро его мысли приняли иной оборот.
- Благородная дама Лугирр, вы не обидитесь, если я задам вам... вопрос?
- Конечно, нет. Но я оставляю за собой право ответить на него, как сочту нужным, либо не ответить вовсе.
- Почему там, - палец флаг-полковника Хорога ткнул куда-то вверх, - послали именно вас?
- Вы задали тот же самый вопрос, который в последнее время часто беспокоил и меня. Я могу только догадываться. Возможно, кому-то показалось, что солдафоны с линии фронта отнесутся с большим уважением не к очередному придворному слизняку и не к какой-нибудь бумажно-чернильной душе, а к человеку, владеющему искусством руки и клинка. Даже если этот человек - женщина. - Высказавшись, я тут же, одной ухмылочкой, показала, как сама отношусь к этой версии. - Возможно также, что кому-то потребовалось проверить, как на фронте обстоят дела со следованием Пути Света, для чего и послали именно меня - прошедшую как начальный, так и высший циклы обучения в Храме...
Флаг-полковник поморщился. А я замолчала.
В самом деле, не посвящать же коменданта в дела Советников и Опор! Чем ему поможет рассказ о младшем принце Караниаре с его неожиданным увлечением фехтованием и Путём? Да ровно ничем. Это и мне самой не поможет.
Будь оно проклято! Ну почему этим стервятникам мало того, что они сделали со старшим принцем? Почему им непременно надо сделать марионетку и из младшего?
Брось. Ты сама хорошо знаешь ответ. У запросов людей, отравленных низкой хитростью и властолюбием, не существует разумных границ. Они всегда стараются захапать столько, что у человека с нормальным разумом и чистым духом это вызвало бы рвотный рефлекс. Оглянувшись назад, можно лишь удивляться, что моё растущее влияние на Караниара не постарались пресечь раньше. Намного раньше.
Или...
Помилуй меня Свет! Неужели я была НАСТОЛЬКО слепа? Неужели принц просто...
Стоп! Хватит об этом. Пусть мои догадки останутся при мне. Незачем доверять их бумаге. Но если всё было именно так, остаётся только пожалеть об упущенных шансах.
Nehk fael. Не вернуть.
Пока у меня в голове крутились такие вот мысли, флаг-полковник (не без моей помощи, разумеется) почувствовал позыв к откровенности.
- ...говоря прямо, положение на фронте - хуже не придумаешь.
- Но ведь мы наступаем!
- Именно, что наступаем. А какой ценой? Прорыв обороны противника при относительном паритете сил означает потерю трёх солдат атакующего против одного солдата обороняющегося. Это аксиома, вошедшая во все учебники. Причём если противник организовал эшелонированную оборону, соотношение потерь возрастает многократно! Как по-вашему, благородная дама, долго ли мы сможем наступать в таких условиях?
Вид у коменданта был мрачен. Куда там грозовым тучам. Я начала понемногу понимать, из каких соображений Дуннот Хорог и его офицеры заливают пожар своего ожесточения дрянным креплёным вином.
- Но ведь воинское искусство не исчерпывается лобовыми атаками на укрепления...
- Вы это знаете. Я это знаю. Все ветераны на собственной шкуре усвоили эту истину! Но вы попробуйте объяснить, как надо воевать, штабным задницам из свиты Командующего! У них на всё один ответ: раз мы наступаем, значит, дела идут отлично! Им нет никакого дела до потери невосполнимых резервов, пока они могут отправлять его величеству Благословенному реляции о своих славных победах, получая за это свои блестящие цацки и очередные чины. Если что нас и спасает - пока спасает, - так это равная, если не большая, тупость полководцев ночных.
Вот такие дела. Отпустив флаг-полковника, я крепко задумалась. Раньше я наивно считала, что вся мерзость стекается ко Двору. Ан нет: есть ещё немало мест, куда она может стекать. Увы, в отличие от обычных жидкостей, человеческая грязь почему-то стекает вверх. Если это такой закон природы, то, вне сомнения, один из самых гадких.
И что самое скверное - сделать с этим что-либо я не в силах. Да, был у меня слабый шанс изменить кое-что через принца, но и тот я упустила. Прошла мимо. Профукала.
Три тысячи и трижды тридцать проклятий!
Одиннадцатый день.
Прибыл мой багаж. Но теперь это меня уже не волнует.
Узнав о моей новой затее, флаг-полковник пытался меня отговорить. Чуть ли не домашним арестом грозил. Ругался. Шипел. Умолял. Но если я что-то решила, никакие уговоры не помогают. Я довольно упряма.
Что бы ни случилось, завтра я отправляюсь на передовую.
Некоторое время мне будет не до дневника.
Ночной Союз: Башня Лилтана в укрепрайоне Коград. Две недели спустя.
- Редкая пташка попала в наши сети.
- Улл-мастер, как вы собираетесь использовать эту... Карами Хеис Лугирр?
- Пока не знаю.
- Может, стоит её допросить?
- Не будь глупее, чем ты есть. Хоть она и из светлых, но она всё же мастер. В этом их Храме учат лучше, чем того хотелось бы нам всем. Стоит позволить ей прийти в себя настолько, чтобы она могла отвечать на вопросы...
- Я понял, улл-мастер, я понял. Опасная пташка, хе-хе...
- Верно. Очень опасная. Да и не знает она ничего такого, что могло бы пригодиться мне лично и всему Лилтану.
- Тогда, может быть, выкуп?
- Если наши агенты не лгут, эта идея тоже не самая лучшая. Её семья не из бедных, но папаша её - твердолобый тип, к тому же давно простившийся с намерением выгодно выдать замуж свою шипастую дочку. Как-никак, дочке уже сильно за сорок, хоть и выглядит она получше иных молодиц. Да... Если даже случится чудо и Лугирр-папа заплатит за её освобождение, пойдя на контакт с "проклятыми ночными", необходимые для операции затраты и риск не окупятся.
- Какая трудная задача, хе-хе. И не допросить, и не обменять, и не переманить... видно, она годна только как услада для Повелителей Боли. Редкая, ценная жертва - большая честь и весомая награда для вас, улл-мастер!
- Помолчи! Ты сбиваешь меня с мысли...
Некоторое время в почти не освещённой комнате клубилось молчание.
- Жертва - это хорошо. И награда Повелителей - тоже. Но положить её на Алый Алтарь я всегда успею... она сильна и вынослива, она будет умирать долго... сильна и вынослива... верно!
- Улл-мастер, вы что-то придумали?
- Клянусь тёмной радугой, да! О, какая чудная ирония! Наш злейший враг, мастер иного Пути, она против своей воли послужит умножению наших сил. Небольшому, но существенному.
- Вот как?
- Именно. Ведь эта гусыня - идеальная мать улл-воина!
Там же, десять с половиной месяцев спустя.
Карами Хеис Лугирр умирала. И знала это.
Даже если бы прямо сейчас свершилось великое чудо и в Башню омерзительного Лилтана ворвались воины Храма, ведя за собой лучших светлых целителей в мире, смерть Карами была бы неизбежна и страшна. Слишком много ядовитых зелий было влито в её вены и её горло, слишком чёрные заклинания читали над ней улл-мастера, слишком много сил отняла у неё затянутая сверх естества беременность. Карами должна была умереть. То, во что превращались матери улл-воинов к моменту родов, просто не могло жить дальше.
Но хуже телесных мук было знание, КОМУ она даст жизнь своей смертью.
Улл-мастера понимали, с кем они имеют дело. Наркотики, магия, артефакты, хирургически вживлённые в её плоть, и даже сама камера, где стояло её ложе - буквально всё было призвано зажать невидимыми тисками её дух, ограничить проявления её внутренней энергии. Улл-мастера очень хорошо умели отнимать у магов их власть и свободу. На месте Карами даже Великий Мастер едва ли смог бы поднять в воздух куриное пёрышко, не говоря уже о чём-то, требующем большего выплеска силы.
Но Карами не сдавалась. Ведь сила, позволяющая зажигать огонь, вызывать ветер, дробить камни и превращать воду в лёд - только одна сторона двуединой власти мага. Даже малая и очень малая сила, если её пустить в ход с толком, может дать впечатляющий результат. Карами никогда не была особенно сильна, она брала как раз искусством, тонкостью контроля. А её специализацией были превращения духа и контакты с Памятью Мира.
...и настал последний день. День рождения и смерти.
Впервые за минувшие месяцы в камере Карами - сумрачной, лишённой даже забранных решётками окон, постоянно освещаемой отдающими в сине-лиловое фиалами с алхимическим огнём - собралось сразу шесть улл-мастеров. Пятеро начали действо, по окончании которого вся сила матери должна была, преобразившись, влиться в сына. Шестой лишь наблюдал за их работой, почти не вмешиваясь. Но в решающий миг, когда последняя капля последней дозы магического зелья влилась в кровь Карами, а тело её, вскрытое торопливым скальпелем хирурга-акушера, забилось в быстро слабеющих судорогах, главный улл-мастер склонился и прошептал ей на ухо:
- Ты думала нас обмануть? Дура! Все твои потуги вмешаться в судьбу ребёнка бесполезны. Мы знали, что ты пытаешься сделать, и отслеживали каждый твой шаг...
Из дико оскаленного рта Карами потекла струйка комковатой бурой слизи. Улл-мастер снова выпрямился, глядя на свою жертву сверху вниз. Ему было интересно, какова будет реакция на его слова. Он хотел видеть все детали агонии. И он их увидел.
На лице женщины, умершей очень длинной, мучительной и некрасивой смертью, застыла яростная ухмылка победителя.
Обучение боли
В каком-то смысле улл-воины - элита. Лучшие из лучших, чемпионы от рождения.
Но в ещё большей степени мы - отверженные.
Около пятисот лет назад, незадолго до раскола Старого Империума на Светлую Державу Ри и Ночной Союз, некий маг Лилтана обратил внимание на серьёзную проблему. Был этот маг, конечно, не первым, но его решение оказалось одним из самых удачных.
Проблема заключалась в том, что среди бойцов высокого класса было очень мало таких, которые при этом достигли ещё и существенных успехов на Пути. Интенсивные занятия воинским искусством отнимали время, необходимое для медитаций и овладения новыми заклятиями. Кроме того, как бы ни был упорен и талантлив обычный человек, он просто физически не мог достичь запредельной скорости, силы и точности. Не мог именно потому, что для человека они лежали за пределом возможного. Ещё проблема: достигая пика формы годам к двадцати пяти, да и то, если обучение началось не позже, чем в пять лет, воин-профессионал мог держаться на пике ещё лет пятнадцать, ну, двадцать. Какое-то время накопленный опыт успешно компенсировал ухудшение физического состояния. На смену гибкости и силе молодости приходили не менее, а в чём-то и более важные качества: предвидение, точность, концентрация, умение экономить энергию. Но всё-таки старость есть старость. Нехорошо! - сказал сам себе тот маг. Надо продлить молодость воина и дать ему достаточную магическую силу, надо умножить его физическую силу в три, четыре, пять раз по сравнению с нормой; надо сделать его выносливым и устойчивым к боли, способным очень быстро и без заметных последствий исцелять раны, надо...
Погоди! - сказали магу другие маги, настроенные скептично. Ты что, хочешь создать расу суперсолдат? Да ещё и подарить им власть над внутренней энергией? Допустим, у тебя что-то получится, хотя задача не из лёгких; но потом, когда решение будет найдено, - как ты намерен контролировать настолько сильных и опасных существ?
Это как раз не сложно, - улыбнулся им податель идеи. Во-первых, эти существа не будут новой расой. Не так уж трудно сделать их изначально стерильными, чтобы они и в самом деле не размножились и не истребили нормальных людей. Ну а что касается контроля над их внутренней силой - это тоже задачка не из тупиковых. Достаточно отнять у них способность к высокой магии. Тогда мы, владеющие ею, сможем делать с ними всё, что угодно.
Как ты это сделаешь? Это же принципиально невозможно! Всякое разумное существо, если оно имеет дар и способно учиться, может овладеть высокой магией так же, как и низкой!
Тут маг улыбнулся коллегам и сказал: всё верно. Но многого ли достигнет на Пути самоучка, даже самый гениальный, если он не сможет заимствовать опыт великих учителей былых времён, а заодно - произносить сложные вербальные формулы? Много ли среди нас, мастеров Пути, немых от рождения? Ответ один: нет таких. Вот и мои идеальные воины-маги будут лишены речи. С рождения. А тем самым не смогут развить свой ум в опасной степени.
Ну что ж, в этом что-то есть, - сказали другие маги, поразмыслив над сказанным. И предоставили тому, первому магу, средства на реализацию его плана.
Да, мы, улл-воины - элита. Только вот элита чего?
Конечно, мы, в полном соответствии с техническими требованиями к нашей касте, очень сильны, быстры, выносливы и так далее. Скорость реакции у нас такова, что на седьмой-восьмой год нас перестают учить уклонению от стрел. Это становится слишком легко. Один улл-воин среднего уровня, пожалуй, стоит полусотни битых и тёртых ветеранов, каждый из которых выжил в десятках крупных сражений и множестве более мелких стычек. Но ни один из нас никогда не становился даже десятником, не говоря уже о более высоких армейских чинах. Немые не могут командовать войсками. Наша участь - малые тайные операции, разведка, диверсии, террор за линией фронта. Удар и бегство. Мы выполняем те задания для одиночек, которые требуют от бойцов невозможного. Это что касается боевого искусства.
А с искусством магии дела обстоят ещё хуже. Немые заклинатели... это ли не злая насмешка над Путём? Мы - просто жалкие, задолго до рождения изуродованные твари. Не люди, а рабы, лишённые почти всего человеческого ради абстрактной цели: как можно лучше и искуснее нести смерть врагам Ночного Союза. Бессловесные, не свободные... пугающе чужие для всех, кроме немногих изуродованных точно таким же способом. Что же до меня, я с самого начала был чужим и для других улл-воинов.
Одиночка - это не только разновидность тюремной камеры.
Это - разновидность судьбы.
Сколько я себя помню, меня всегда завораживала красота. Я умудрялся видеть её даже в тех вещах и действиях, которые кто другой назвал бы чудовищными. Специальных усилий к этому я не прилагал, всё получалось как бы само собой.
Например, по сию пору я люблю оба оттенка человеческой крови. Когда я вижу свежую кровь, мне на ум всегда приходят мысли о близости жизни и смерти. Если внимательно смотреть на эту яркую красную жидкость, начинаешь понимать, что и жизнь, и смерть, по сути, одно и то же. Они перетекают друг в друга, сливаются в круговороте вечных взаимопревращений, борются, вздымаются волнами, сталкиваются, расходятся - но никогда, нигде, ни в чём не могут обойтись одно без другого. Трава растёт под солнцем, черпая силу из земли и влагу из дождей; потом к ней приходит смерть в обличье какого-нибудь травоядного, срывающего зелёные ростки своими зубами, глотающего её, переваривающего, делающего траву частью себя. Но к травоядному уже подбирается хищник. Прыжок! Удар! Клыки, когти, кровавая голодная ярость! И вот уже тот, кто ел, сам становится пищей. А в свой черёд конец настигает и хищника. Кто знает, что именно станет причиной его гибели - голодная старость, болезнь, случайная загноившаяся рана, драка с более молодым и нахрапистым соперником? Какой бы ни была его смерть, хищника всё равно ждут падальщики и могильные черви. В итоге он лежит на земле, он гниёт замертво. Он уже больше не едок, а едомый... и в месте своего последнего успокоения он медленно, но верно становится удобрением. Его труп превращается в питание для травы, что тянется к солнцу до тех пор, пока не придёт кто-нибудь голодный и травоядный...
А теперь вложите всё сказанное выше в один-единственный немой образ: замкнутый, цельный, совершенный. Разве это не красиво?
Ещё одна захватывающе красивая вещь - боль. Возможно, красивее неё в мире нет ничего. И хотя я начал с самой простой, физической боли, причём своей собственной, я готов поспорить в этом вопросе с кем угодно. В чистом, рафинированном виде боль обретает абстрактное совершенство. Когда я был ещё маленьким мальчиком, едва способным убить взрослого мужчину одним ударом, я встречал с болью рассвет и закат; боль баюкала меня ночью и ласкала днём, она смотрела на меня из глаз наставников и танцевала на губах сверстников. По сию пору я не люблю маленьких детей, так как в детстве не понимал, зачем эти, неуклюжие, одного со мной роста, так много времени проводят, глядя на меня, шлёпая губами и издавая какие-то звуки...
Кстати, годам к пяти я начал понимать, что это за звуки и каково их предназначение. Но не подал вида. Я уже тогда хорошо сознавал, что все мои способности окружающим лучше не показывать. Я понял пользу скрытности. И это понимание тоже пришло ко мне с болью.
Боль была вратами моего мира. Она наполняла мою жизнь смыслом - ежечасно и ежедневно, шаг за шагом, выдох за вдохом.
Однажды в нескольких шагах от меня, разминающегося в "песочнице", остановились двое взрослых. Тёмные ниспадающие одежды и лишённые возраста лица выдавали в них магов высокого ранга. Но я понял бы, что они именно маги, даже если бы стоял к ним спиной. Потому что от обоих явственно тянуло сжавшейся внутри, в потаённой глубине, силой.
Они пахли властью, темнотой и опасностью.
- Вот этот зверёныш, - сказал тот маг, что был повыше ростом.
- А в нём чувствуется потенциал, - заметил тот, что был пониже, но при этом легко держал первого в своей тени.
- Да. Уже сейчас тёмная радуга магии сияет в нём, словно звёзды сквозь редкие тучи. Он обещает стать лучшим улл-воином Боевой Школы. Если только...
- Если что? Договаривай, раз начал.
- Он станет лучшим, если остальные позволят ему выжить.
- Остальные?
- Другие улл-воины. И ученики, и наставники. Этот маленький мерзавец... другой. Они все чувствуют это. Ни одна стая не любит других.
- Вот как. И в чём же проявляется эта его... инаковость?
- Трудно сказать. Вроде бы он такой же, как все. Ест, пьёт, спит, выполняет задания старших и начальства... молчит.
Тихий смешок.
- Все улл-воины молчат. Как-никак, они немые.
- Этот не просто молчит, мэтр. Он молчит так, словно мог бы заговорить, но не считает это нужным. И взгляд у него, пожалуй, слишком пристальный... иногда.
- Вот как? Хм... эй, ты!
Я прервал череду монотонных упражнений и повернулся к позвавшему лицом.
- Подойди сюда, козявка.
Я подошёл.
- Посмотри мне в глаза.
Я посмотрел.
И чернота, прыгнувшая из глаз мага, схватила меня, как сокол хватает голубку.
В Боевой Школе было немало идущих по Пути Тьмы. Многие умели превращать свои мысли в отточенное оружие, начиная с магов-наставников и кончая опытными улл-воинами, учившими нас, молодых, идущих им на смену. Я поневоле обучился защищаться от тех, кто был послабее, и поддаваться тем, с кем тягаться пока не мог. Поддаваться по-умному, так, чтобы обмануть. Этот маг, поймавший меня своим взглядом, должен был найти в моей голове то же, что и остальные более сильные: напряжение, страх, готовность выполнить приказ, а ниже - мельтешение боевых приёмов и случайных образов, всплывших из глубин моей памяти.
Но в этот раз я так легко не отделался. Улл-мастер, обративший на меня внимание, был не только сильнее меня, но и намного, намного искуснее. Против моей воли он заставил мои мысли выдать тайны, маленькие и не очень, старательно скрывавшиеся мной от остальных; погонял мой разум по нескольким иллюзорным лабиринтам, заставил его выделывать разные другие штуки, прошёлся по воспоминаниям - не подменным, а вполне настоящим, немногим менее бледным, чем вызвавшая их к жизни реальность...
В итоге я обнаружил, что лежу, как оброненная ветошь, в противоестественной неуклюжей позе, глядя носом в землю, а надо мной тягуче колышутся два уже знакомых голоса.
- Ты прав. И прав даже в большей степени, чем сам думаешь. Этот змеёныш на самом деле очень необычен. Я не зря старался, делая его.
- Поделитесь, мэтр. Что именно вы обнаружили в нём?
- Многое. Например, он распрекрасно понимает речь.
- Ну, командам-то мы их учим ещё...
- Не команды. Именно речь. На уровне смышлёного такого парнишки... примерно десяти или одиннадцати лет от роду.
- Но ему едва пошёл восьмой год!
- Необычный ребёнок, я же сказал. Он и сейчас нас слушает. И он действительно мог бы заговорить... если бы был способен на это физиологически.
- Ну и что нам с этим уникумом делать?
- Беречь, как свою голову. Я не шучу! Если его убьют или покалечат, я взыщу потерю с вас. В тройном размере, не меньше!
- Вы играете в опасные игрушки, мэтр...
- Это уж моё дело, во что я играю, а во что - нет. Кстати, у вас в Боевой Школе, насколько мне известно, имеется неплохая библиотека?
- Да.
- Хорошо. Пусть этот змеёныш получит туда доступ... Вы что-то хотели сказать? Нет? Ну и хорошо, раз так. Эй, ты! Чтобы не меньше трёх часов в неделю проводил с книгой в руках. Но вы не вздумайте учить его читать. Хороший ум - самостоятельный ум.
- Я буду вынужден сообщить о вашем решении вышестоящим.
- Сообщайте на здоровье. До встречи, змеёныш!
Маги удалились. А у меня с того момента возникли новые трудности.
Любимчики - наихудшая разновидность других.
Сутки будущих улл-воинов всегда заполнены до отказа. Утро отдано общефизическим упражнениям: бег, лазание, плавание, прыжки, преодоление полосы препятствий и тому подобные занятия, предваряемые и заканчиваемые растяжкой. Затем следует лёгкий завтрак, часто состоящий исключительно из порции густого ягодного киселя с мякотью, которую можно проглотить меньше чем за минуту, и далее до самого обеда идут боевые тренировки.
В самом начале, лет до пяти, эти тренировки проходили без оружия... точнее будет сказать, что оружия не давали в руки нам. А вот наставники такого преимущества были не лишены. Им вменялось в обязанность лупцевать нас всем, чем только можно. Руками, ногами, палками, пустыми ножнами, выпущенными из луков и арбалетов затупленными (а немного позже НЕ затупленными) стрелами, подобранными камнями, простейшими заклинаниями типа "искр" или "дроби"... Занятие, прошедшее без трещин в рёбрах, вывихов и сотрясений, считалось слишком мягким, а уж без синяков и ссадин "боёвка" не обходилась на моей памяти ни разу. Где бы она ни проходила - в "песочнице", "тёрке", "лабиринте" или "роще", в добавившихся впоследствии "топи", "форте" или "месиве" - доставалось нам всегда. Наиболее пострадавшим оказывалась помощь, отделавшиеся сравнительно легко могли приступать к обеду сразу.
После обеда начинался "час магии". Мой любимый, потому что магия изначально давалась мне легче, чем всем остальным в моей возрастной группе. Кстати, это только говорится так: "час". На деле он мог занимать (и занимал) куда больше времени. Зачастую "час магии" тянулся до самого ужина. Занимались с нами в это время индивидуально, реже - сформировав небольшие команды. Примерно с десяти лет акценты довольно резко смещались. Вместо разнообразных медитаций, управления физиологией, памятью и восприятием нам начинали преподавать боевую магию. Завершал этот период ужин. А за ужином следовал "тихий час". Формально будущий улл-воин мог провести его, лёжа на кровати и высвистывая какую-нибудь мелодию. Но это лишь в том случае, если ни один из наставников не "наградил" его дополнительными занятиями, что бывало весьма часто, если не требовалось срочно починить одежду или снаряжение, если ученики постарше, обнаружив бездельничающую мелкоту, не нагружали её чем-нибудь забавным, вроде бега по крышам корпусов Школы на время... в общем, много разных "если" могли помешать нам распорядиться своим временем по собственному усмотрению.
Ну а мне после ужина, в соответствии с распоряжением улл-мастера, следовало бежать в библиотеку и проводить время там. Надо сказать, я быстро оценил наличие в сутках трёх часов, в течение которых можно было чувствовать себя почти свободным, и от посещений библиотеки не отлынивал крайне редко.
Надо сказать, что книжная премудрость в Боевой Школе особой популярностью не пользовалась. Общий читальный зал её почти всегда пустовал. Он представлял собой большое и очень красивое помещение с многокрасочными витражными окнами от пола и почти до самого потолка. Заходящее солнце играло в окнах сотнями медленно меркнущих бликов, заставляя некоторые кусочки витражей вспыхивать с особенной яростью, некоторые, прозрачные, словно бы заливая кровью, а некоторые превращая в тёмные пятна, в дыры, ведущие прямиком в сторону Ночи Победительной. На преображённые таким вот мрачным образом картины я мог любоваться очень, очень долго - пока чувствительное заклинание не заставляло стенные панели вспыхнуть тёплым жёлтым сиянием, возмещая недостаток освещённости, и не обращало Ночь Победительную в позорное бегство, лишая её власти и колдовских сил. В искусственном свете читальный зал становился почти обычным помещением: просторным, пустым и гулким, полным потемневшей от времени деревянной мебели, с витающими в нём густыми запахами старого пергамента, пыльной бумаги, паркетного воска, чернил и скуки.
Но общий читальный зал библиотеки был далеко не единственным помещением отдельного корпуса, где она располагалась. В ней имелись также три (включая один подземный) этажа, где хранились книги, свитки и странные предметы, в которых даже трудно было при беглом взгляде признать документы. В примыкающей приземистой башне, куда мне официального доступа не было, спали беспокойным сном фолианты, таящие в себе секреты магии; на верхнем этаже этой башни, под конической застеклённой крышей, работали маги Боевой Школы: делали выписки, производили предварительные расчёты, конструировали плетения и сопряжения. Но меня всё это до поры до времени волновало мало: с тех пор, как я научился открывать дверь в отделение картографии, я буквально прилип к нему. Читать топографические карты и обычные условные обозначения на них нас худо-бедно учили. Но вот о том, что помимо топографических существуют ещё иные виды карт, причём буквально десятки разновидностей оных - от экономических карт регионов до планов давно отгремевших сражений... о! С этим открытием мог сравниться только момент, когда я научился читать символы, отвечающие за отражение смысла обыденной речи.
Слову улл-мастера, моего создателя, повиновались строго. Никто не учил меня читать. Но вселенная абстрактного знания словно сама открыла мне свои объятия, вручив мне свои волшебные ключи. И я, потрясённый, обнаружил, что вполне способен плавать в её горьких водах. Сперва я робко резвился на мелководье, не рискуя отплывать далеко от берега, но вскоре, осмелев, я уже смело нырял чуть ли не до придонных областей. Жадно ухватывая взглядом содержимое десятков страниц за раз, я разбирался в таящихся в написанном смыслах позже: во время утренней разминки, за обедом и ужином, урывками - во время боя и в "час магии". Порой оттиснутые на внутренней поверхности век страницы даже снились мне...
Славное было время.
К тринадцати годам я перестал расти вверх. Как отрезало. Заложенная в тело улл-воина программа физического развития резко поменяла приоритеты и, закончив со скелетом, занялась мускулами. Я быстро превращался из костлявой и тощей (но, по меркам обычных людей, очень сильной) цапли в ещё более сильного мужчину: не слишком высокого, но жилистого, крепко сбитого, поджарого и стремительного.
Да, это не оговорка. Я действительно становился мужчиной, пусть даже сделать на этом пути второй шаг, зачав новую жизнь, мне было не дано. Но тот маг, что придумывал улл-воинов, не решился превратить нас в евнухов. И дело даже не в том, что поступающие в кровь гормоны делают мужчин злее и решительнее. Просто в сексе и всём, что с ним связано, маги (не без оснований) видели дополнительный рычаг, помогающий контролировать их творения.
Я счастливо избежал этой ловушки.
Конечно, с женщинами я спал. Если бы я не делал ещё и этого, на меня надавили бы так, что впору лопнуть. Нет, в данном вопросе, как и в большинстве остальных, я придерживался прежней, доказавшей свою мудрость стратегии. Притворяйся! Лги! Поддавайся! Делай, как все!
И я делал, как все. Даже позволил себе завести постоянную подружку, к которой якобы испытывал повышенную симпатию, переходящую в робкую влюблённость... Но для себя-то, глубоко внутри, я очень хорошо знал: если речь пойдёт даже не о моей жизни, а о более-менее значительных интересах, я без каких-либо сожалений и колебаний разменяю эту фигуру.
Впрочем, видимость я создал правдоподобную. Качественную.
И не удивительно, что нашёлся враг, задумавший меня унизить через мою подругу.
Полагаю, обстоятельства не имеют большого значения. Я бы вообще не стал вспоминать этот случай, если бы тогда мой жизненный путь во второй раз не пересёк улл-мастер. Тот самый, что сделал меня. Тот самый, который сумел раскрыть мои секреты. Тот самый, который разрешил мне брать книги в библиотеке.
Одним словом, мой (скрип зубов) хозяин.
А моему врагу было почти семнадцать. Фактически он уже стал взрослым, прошедшим все круги подготовки улл-воином. От достаточно формального экзамена его отделяло меньше месяца. Вот этот-то сформировавшийся убийца при молчаливом (а каком же ещё?) одобрении учителей и других учеников бросил мне вызов. Уклониться я не мог: поединка требовала "честь" "моей" женщины, обычаи Боевой Школы и тому подобная ерунда. Следуя глупым правилам и ещё более глупым неписаным законам, я должен был выйти против более сильного противника и позволить ему измордовать себя до полусмерти...
Конечно, не ради той смазливой дурочки, которая мне даже не особенно нравилась, а ради того, чтобы все видели, что я "не трус". Что я такой же, как все. Хотя эти самые все прекрасно знали, что я - не такой. Они просто хотели верить в обратное, а я им в этом усиленно помогал.
Ну, измордует. Ну, до полусмерти. Больно будет. Очень.
Что с того? В первый раз, что ли?
Серьёзная схватка двух улл-воинов, даже если оба они ещё только ученики, дело редкое. А так как намеченное действо должно было стать этакой смесью наказания и урока, зевакам никто не препятствовал столпиться около очищенной от посторонних тренировочной площадки, глазеть и даже делать ставки.
Если бы у меня были деньги, я бы, пожалуй, поставил на моего врага. Выиграл бы пару монет: мелочь, а приятно.
И тут, разминаясь перед образцово-показательной поркой, я ощутил Взгляд. Не показывая вида, я повернулся в нужную сторону... Лишённое возраста лицо, ниспадающие одежды очень тёмного синего цвета, но главное - сам взгляд и стоящая за этим взглядом воля: гибкая, как хлыст, тонкая и жёсткая, как стальная спица. Конечно, я узнал его, хотя минуло пять лет с момента нашей единственной встречи. Его мысль легко просочилась через мои ментальные щиты, которые до того казались мне вполне надёжными:
"Я поставил на тебя пять золотых, змеёныш. Не разочаруй меня".
Не успел я на это ответить, как появился мой враг. Толпа притихла. Один из наставников, старый улл-воин, подал знак, и поединок начался.
На победу я не надеялся, но и сразу ложиться на песок не собирался. Так как в ближнем бою мне ничего не светило, я сделал ставку на свою внутреннюю силу и контроль - то, в чём враг мне хоть немного, но уступал.