Психея была маленькой планетой, и проживали на ней пожилые люди из первых колонистов, которые, конечно же, не рассчитывали вернуться на Землю и даже - попасть в отпуск. Камергенер Яков, крепкий мужчина под два метра, заведовал криогенным залом и скучал без дела. Переселенцы помирать не хотели и тянули до последнего. Так что приходилось самому навещать безнадёжных и уговаривать вовремя покинуть текущий мир.
- Поймите, уважаемый, ваше воскрешение будет под вопросом, если я помещу вас в камеру после вашей фактической смерти, - говорил он привычные слова. - В таком случае шансов на полное восстановление вашей духовной субстанции, мало. Так что помещайтесь заблаговременно.
- И тогда надежда на полное воскрешение появится? - спрашивали старожилы.
- А как же, в полном объёме личности, даже припомните, как вас мама в детстве называла.
- Но когда это будет?
- Рано или поздно космические барьеры будут преодолены, к нам прилетят спецы с Земли, вооружённые новыми технологиями. Воскрешение станет обычным делом.
Поддавались. Он снимал мерку с добровольца. С ресурсами была напряжёнка, приходилось экономить. Уже согласившись, убывающие интересовались, насколько надёжно оборудована камера и прочее оборудование.
- Не извольте беспокоиться. С большим запасом прочности. - Яков показывал желающим своё хозяйство, атомную установку на медленных нейтронах, обеспечивающую бесперебойное энергоснабжение, компрессоры нижнего, среднего и высокого давления, запас азота на случай непредвиденной утечки.
Кандидаты осматривали, ощупывали и убеждались, что сделано безупречно. У самых осторожных возникал вопрос:
- Но вы же тоже не вечны. Когда сами уляжетесь рядом, кто будет нас обслуживать? .
Яков подзывал универсального биоробота:
- Вот – Тимур. Он уже сейчас вполне обходится без меня… Справишься ведь, Тим?
- Да, мастер, - улыбался услужливый робот.
Но случалось, уже улёгшись в камеру, смертники спохватывались и стучали в крышку долговременного убежища. С некоторыми случалось нечто, похожее на истерику.
- Нет-нет! - кричали они. - Выпустите! Я ещё поживу! Хоть денёк! Хоть часик! Пусть само собой всё происходит…
Их переменчивость Якову не нравилась; он хмурился, но не препятствовал и выпускал. А некоторые, улёгшись в камере, просили включить музыку. Как же, Яков помнил этот старинный обычай, прежде сопровождающий похороны на Земле. Он с малых лет жил возле городского кладбища и почти каждый день внимал торжественной и печальной музыке духового оркестра.
- Нет проблем, - снисходил и включал что-нибудь подходящее из имеющейся фонотеки. Музыка звучала на весь зал, и ей, казалось, внимали не только свежие клиенты, но и прислушивались давно замороженные. Правда, особо привередливые желали слышать "живую музыку". И Яков угождал им. Он доставал из футляра скрипку, доставленную из "колыбели человечества", вставал рядом с камерой и начинал играть. Для других целей скрипку давно не использовал, и в памяти отфильтровались лишь несколько специфических мелодий. Да и сама скрипка, казалось, начинала своевольно выдавать то, что нужно. А он, подчиняясь инструменту, лишь механически водил смычком.
Странное дело, что тотчас в криозале появлялся Семён Ротшильд - из группы последних колонистов, людей особого сорта. Это были вечно молодые, весёлые человеки, которым при зачатии заблокировали ген старения . И они, по крайней мере, в обозримом времени не старели. А жизнь вели довольно легкомысленную: не постигали наук, ничем серьёзно не занимались, объясняя, что всё ещё успеется. Пользы от них не было никакой, и Яков подозревал, что экспериментаторы с Земли, сделавшие их вечно молодыми, попросту "сплавили" на Психею, пообещав пожизненный комфорт. Роботы работали, а они веселились и радовались, искренне полагая, что в жизни нет никакого смысла, и только сама жизнь является смыслом. Перед отправкой на Психею их напутствовали размножаться, заполняя новую обитель. Но и репродукцией молодые люди занимались неохотно; зачем им, если они без пяти минут вечные? Их безупречные органы с избытком выделяли гормон радости эндорфин. Сталкиваясь с ними, всегда ярко нарядными, красивыми и приветливыми, Яков перестал различать, кто из них какой особи - мужской или женской.
Семён Ротшильд оказался "белой вороной". Его лицо украшали лишь ржавые бакенбарды, а карие глаза хранили постоянную скорбь. Был он низкого роста, сутулый и производил впечатление природой обиженного, но гонор имел высокий. Заслышав звуки скрипки, Семён непременно являлся, слушал, а когда заканчивалась процедура замораживания, закатывал глаза и восхищался:
- Вах-вах, какая музыка! У вас большой талант, Яков.
Камергенера эти "вахи" раздражали, напоминая о несостоявшейся карьере музыканта на благословенной Земле. Он с детства занимался музыкой, но ничего не достиг; она не стала его профессией, и отец, столяр-краснодеревщик, взялся обучать сына своему ремеслу. Похвальбы Семёна больше походили на лесть, на способ доступа в его, камергенерный мир. И Яков от общения с ним начинал сердиться.
- Семён, ты отчего такой?
- Мама таким родила, - отвечал непрошенный гость. - В нашем роду и прежде случались неординарные личности. Дед Ротшильд обладал несметными богатствами, но к концу жизни осознал, что в криогенную камеру всего не заберёшь, и раздал неимущим. Собственно говоря, после его поступка и начался на Земле процесс бесповоротной отмены частной собственности.
- И между прочим, скажу я вам, - важно добавлял он: – Мой дедушка тоже играл на скрипке!
Яков воспринимал безразлично; чудаковатые предки Ротшильда его не интересовали.
Неподверженных генной модификации старожилов оставалось всё меньше. Недуг уложил в постель и жену камергенера, с которой он прожил полвека. Биоробот Лазарь, медик высшего класса, определил, что она долго не протянет, так как полностью израсходовала свой жизненный ресурс. Яков видел, что это так. Но уговаривать её загодя не пришлось. Сама предложила и только запериживала:
- Яша, после воскрешения мы не окажемся чужими?
- Да нет, при соблюдении инструкций всё останется при нас, - заверил он, по привычке прикидывая, сколько на неё потребуется высокопрочного стекла. А ведь совсем немного. Она, бедная, здорово исхудала, и редко вставала с постели.
Он поправил ей одеяло и отправился в мастерскую. Робот Тим на этот раз раздражал своими подсказками, и камергенер отпустил его ловить бабочек. Тимур стал заядлым коллекционером.
Занятый привычным делом Яков, в виду пустоты в голове, предался воспоминаниям. Мыслями и воображением возвратился в те далёкие времена, когда он, молодой и статный, познакомился с гарной дивчиной Марфией. Он гулял с ней по высокому берегу Волги, любовался белоствольными берёзками - такими же стройными и красивыми, как земные девушки. Даже суровый отец в ту короткую пору не мешал сыну шляться без дела. Да и заказов на их подделки стало значительно меньше. Каждый желающий мог обзавестись 3д-принтером и стать одновременно заказчиком, дизайнером и исполнителем. А следом грянул криогенный бум, и в центре занятости Якову предложили приобрести новую профессию. Так он стал криогенером. Однако в родном городе не мог устроиться, а из поступивших вакансий - отправиться в Магадан или на далёкую, доселе неведомую Психею - выбрал последнюю. Марфия беспрекословно последовала за своим суженым.
В обед он зашёл в жилой блок. Марфия лежала и отрывисто дышала. Она стала похожа на беспомощного птенца птеродактиля, невзначай залетевшего в зону. Почуяла его появление и, глядя в потолок, прошептала:
- Яша, а помнишь, у нас был ребёнок?
- Какой ребёнок? - с недоумением спросил он.
Совсем разум потеряла. Не было у них ребёнка. Когда она забеременела, ей стало очень плохо, и врачи настояли сделать аборт.
- Девочка у нас была, такая кудрявая, - напрягшись, напомнила она.
Точно бредит. Несостоявшиеся мечты переживает, как реальность.
- Помню, - сказал он, надеясь взбодрить её. - Ты давай, не раскисай тут. А то я ещё не закончил работу.
Надеялся, что сдюжит, дождётся его живой. Но когда опять зашёл, Марфия уже не дышала. Опоздал! Может, всего минут на десять. Он заторопился и покатил тележку с неподвижным телом в криозал.
Через стеклянную крышку камеры смотрел на застывшее лицо прежде любимой женщины и с тревожным сомнением подумал, что в её сером веществе успели распасться все связи. Следовательно, воскрешенная Марфия не будет помнить о девочке с кудрявыми волосами, да и вообще ни о чем не вспомнит и станет, как овощ на грядке. А может, её душа не зависит от серого вещества, а вечная и бессмертная, вовремя упорхнула из тела? Но где она тогда, в каком измерении?.. Он почувствовал себя виноватым из-за того, что по своей нерасторопности отпустил её в это неведомое измерение.
Потянулся за скрипкой, приткнул к небритому подбородку и заиграл. И опять тихим сапом возник Семён Ротшильд. Своим присутствием он вывел камергенера из себя, а когда выдал очередное "вах-вах", Яков раздраженно спросил:
- Ну, что ты всё ходишь сюда?
- Напрасно, вы сердитесь, - не отступил Ротшильд. - Ваш талант должен принадлежать всем, - и прибавил, объясняя пристрастие к музыке: - Когда вы играете, я начинаю постигать трансцендентальную сущность бытия.
Это он о чём? Или о ком? О боге, что ли? Ну, так бог умер ещё двести лет назад. О чём с радостью оповестил один злорадный немец. Яков бросил играть и послал юродивого к мифическому существу с рогами и копытами.
Заморозив Марфию, Яков сам занемог. Пора было и себе готовить камеру. Он прикинул, что ему, на него, двухметрового, много дефицитного материала потребуется. А надо ли? Ради чего суетиться, если в техногенном будущем вряд ли придётся воссоздать прежние отношения с Марфией. А увидит ли он живыми родителей и других близких людей, схороненных в земле привычным в прошлом способом? Его появлению на свет предшествовали миллионы поколений, и они тоже безвозвратно ушли…
Он дотронулся до скрипки, и она издала плачущий звук.
Яков с трудом поднялся, но отправился не в мастерскую, а взял с собой Тима и потопал в близлежащий лес. Остановился возле могучего дерева с иголками, похожего на земную сосну, и велел спилить. Для Тимы, при его энергии да при полной подзарядке, это не составило труда. Яков продолжал распоряжаться и инструктировать. О, как одуряюще пахли свежевыструганные доски! Так же, как в детстве, когда он заходил в столярку к ушедшему в небытие деду, слывшему в округе искусным гробовщиком.
- И для чего вы всё это делаете? - полюбопытствовал робот.
- Это, Тим, для меня, - разъяснил Яков. - Вместо криогенной камеры.
Что и говорить, добротная получилась домовина. Но Тим засомневался в надёжности изделия:
- Мастер, а выдержит ли оно давление в мегапаскаль?
- Выдержит.
- Надо опрессовать, - не унимался дотошный робот. - Как положено.
- Не надо. Когда я окончательно зажмурюсь, закопай меня вон на том холме. Яму вырой на два метра и закидай землёй, а сверху поставь крест.
Разъяснил, каким образом сколотить, и Тим принял к исполнению. На Якова накатилась смертельная слабость, и он отдал последнее распоряжение, вспомнив, что напрасно обидел и без того природой обиженного человека.
- Скрипку отдашь Ротшильду.
- Слушаюсь, мастер!
Семён легко научился играть на скрипке, доставшейся ему в наследство, как будто она обладала собственной программой, запрятанной внутри корпуса.
- Послушайте! - надоедал он весёлым товарищам.
Однако никто не выдерживал печальных мелодий.
- Достал ты нас своим пиликаньем, - говорили они.
И Ротшильд уходил в лес, за зону безопасного жизнеобеспечения. Там садился на пенёк, оставшийся от спиленной сосны, и подолгу играл, соединяясь со скрипкой в единое целое.
Так продолжалось довольно долго. Но однажды Семён из леса не вернулся. На благодатной Психее бурно протекал исторический период, примерно соответствующий нашей земной мезозойской эре. Обильно расплодились ящеры. И одному из них, прогрессивно растущему, видимо, тоже не понравилась ущербная музыка...
Вечно молодые обитатели Психеи побывали на месте случившейся трагедии. Один из них заметил в траве скрипку и повесил на сук на уровне роста. Никто не пожелал воспользоваться ей; только в разговорах иногда упоминали, называя скрипкой Ротшильда.