Утром Хрустова разбудил шум голосов. Натянув на голову спальник, он попытался снова уйти в уютное теплое состояние сна. Однако, голоса не давали этого сделать, потом к ним присоединились еще и комары. Раздавив парочку, прорвавшихся сквозь марлевый полог кровососов, Антон окончательно признал факт своего пробуждения.
Вылезая из палатки, увидел, как по реке ползут рваные хлопья тумана. За ночь поднялся уровень воды, и прибрежные камыши, как натянутые удилища, подрагивали под напором течения. Холодный утренний воздух был насыщен влагой. Казалось, вдыхая, запускаешь к себе в легкие частичку туманного облака. Быстро сделав несколько гимнастических упражнений, Хрустов пошел к костру. Там Семигорцев в обычной интеллигентной манере, но достаточно жестко отчитывал напарника. Сидорин, разводя руками, пытался оправдаться:
- Ей Бог, Паша, не видел, как он ушел! Может, задремал на секунду, а он и проскочил. Дурной парень, а хитрый оказался.
- Коля исчез, - сообщил командор, повернувшись к Хрустову.- Наверняка, в деревню за самогоном побежал. Ох, и влипнет этот дурень!
Чувствуя, что в данной ситуации молчать не имеет права, Хрустов рассказал про купальщицу. Лица ветеранов тут же приобрели совершенно одинаковое выражение.
- Как, говорите, она выглядела? - переспросил Семигорцев. Хрустов стал рассказывать. Старался быть протокольно точным без лирических отступлений.
- Точно, она! - всплеснул руками Сидорин. Взгляд председателя клуба сразу стал жестким.
- Ты, Петя, присмотришь за лагерем. А, вы, Антон, пойдете со мной...
Через несколько минут они уже переходили на другую сторону Безымянки. Шли без рюкзаков налегке. Дорога к Глухаревке в этот час выглядела совершенно по-другому. Мохнатые очертания елей в тумане походили на мифических чудовищ из норвежской саги. После вчерашнего ливня колеи превратились в водные канавы. Под сапогами смачно хлюпало. И временами казалось, будто не идешь, а плывешь по затопленному сказочному лесу.
На развилке свернули влево. Дорога стала намного уже и норовила выродиться в тропинку. Но вскоре деревья расступились, открыв вид на хутор из четырех домов. Ближайшее строение показалось совсем крохотным. Почерневший сруб до половины врос в землю. С покосившейся крыши свисали обрывки рубероида, а в маленькое окошко с трудом могла просунуться человеческая голова. Сначала даже промелькнула мысль, что здесь что-то вроде тюрьмы, и сейчас в ней держат Николая. Но обогнув маленькое строение, они миновали заросший травой огород, и подошли к соседнему дому.
Расположившееся у самого леса жилище купальщицы оказался в точности таким, каким оно представлялось Хрустову во вчерашних эротических видениях. Низенький аккуратный сруб с черепичной крышей, слуховое чердачное окошко с резными ставнями. Маленькая пристройка перед входом. Участок примерно в десять соток, огороженный низеньким заборчиком из штакетника.
Открывая калитку, Семигорцев шепотом сообщил:
- Она, скорее всего, сейчас одна. Но в любом случае, ведем себя уверенно. Никакого смущения. Мы представители поселковой администрации, здесь это круче чем госбезопасность.
Вокруг кирпичного фундамента, пролегла посыпанная гравием канавка, посреди нее сидела жаба, величиной с кулак взрослого мужчины. Пока Семигорцев громко и решительно колотил в дверь пристройки, земноводное с важным видом наблюдало за непрошеными гостями. Казалось, что она знает и понимает куда больше, чем положено существу ее породы. В это время за дверью послышалось:
- О, Господи, кого в такую рань принесло?!
- Открывай, Цирцеева! - приказал Семигорцев. В голосе чувствовалась уверенность представителя власти. Дверь снова задрожал под ударами кулака.
- Да открываю, открываю. Дверь не сломайте!
На пороге большим белым пятном возникла женская фигура в ночной рубашке. Бесцеремонно отстранив хозяйку, Семигорцев ворвался внутрь. Помня инструкции, Хрустов решительно шагнул следом за ним. Обстановка комнаты тоже показалась знакомой. Большая русская печь, расписанная огненными петухами. Распахнутая кровать, где даже взгляд тонет в пуховой мягкости перины. Стол с пустым графином и двумя рюмками, но больше никаких намеков на присутствие гостя.
- Никак, потеряли кого?
Облокотившись о косяк, хозяйка с ироничной улыбкой наблюдала за вторжением. Она была невысокая, ладная, по-домашнему уютная. Округлое лицо, пухлые щечки, нос картошкой. Все выдержано в чисто русском стиле, только в разрез глаз закралось что-то восточное.
- Где Николай? Сама покажешь, или меры принимать будем? - вкрадчивым тоном следователя поинтересовался Семигорцев.
Большие черные глаза хозяйки засветились искорками смеха.
- Это какой Николай? Сосед что ли? Так он сейчас проснется, вы сразу и услышите.
- Хватит дурить, Цирцеева! Ты знаешь, мы тут у тебя все перевернем. Лучше давай сама показывай.
- Да вы сами-то кто такие?!
В притворном возмущении хозяйка двинулась на непрошеных гостей. Носик гордо взлетел вверх. Плечи расправились, приоткрыв в вырезе рубашки упруго торчащие груди. В ответ Семигорцев сунул красную книжицу.
- Смотри, если забыла. Старший помощник главы поселковой администрации. Еще вопросы будут?
Хозяйка тут же изменила тактику. Всплеснув руками, запричитала, что одинокой беззащитной женщине приходится жить на выселках. Что сосед Колька ворует с огорода еще не созревшую картошку. А если она наймет кого-нибудь за бутылку самогону напилить дрова или поправить крышу, то потом вся Глухаревка судачит о приворотных зельях. А, если, не дай Бог, человек этот потом куда-нибудь сгинет, то на нее уже и все смертные грехи норовят повесить.
Дав ей высказаться, Семигорцев убрал удостоверение в грудной карман штормовки и с сожалением произнес.
- Нет Цирцеева, по-хорошему с тобой видно не договоришься. А ведь Ронжин предупреждал, что просто экзекуцией ты в следующий раз не отделаешься. Тут уже, милая костром пахнет.
Повернувшись к Хрустову, председатель клуба скомандовал.
- Идем взламывать погреб. Топор возьмите. Он у нее в сенях за кадушкой стоит.
Неизвестно что все-таки окончательно сломило сопротивление хозяйки, угроза применить методы инквизиции или перспектива развороченной двери в погребе.
- Ладно, не надо ничего ломать. Отдам я вашего придурка, - сообщила она с горестным вздохом, но тут же снова перешла в нападение:
- Он сам виноват! Вы ведь все как думаете, бутылку водки принесли, лапшу на уши повесили, и женщина у вас в неоплатном долгу. Можно и руки распускать.
Платок окончательно упал вниз, обнажив широкий вырез ночной рубашки. Хрустову даже обожгло взгляд. Это не осталось незамеченным. Лукаво улыбнувшись, хозяйка посмотрела на него прямо в упор, и Хрустов почувствовал, как постыдно капитулирует разум, и тело захлестывает горячая волна плотских желаний.
- Цирцеева, хватит тут нам себя демонстрировать. Погреб открывать быстро! - рявкнулСемигорцев.
- Да, иду уж, иду! - со смешком проговорила хозяйка. Глядя только на Хрустова, она плавно повернулась к двери. При этом как-то умудрилась задеть его ногу подолом.
Погреб находилась с тыльной стороны дома. Покрытая шифером пристройка вплотную примыкала к темной стене сруба. Дощатая дверь по краям для теплоизоляции была подбита войлоком. На деревянном порожке, словно часовой, сидела еще одна жаба, и, выпучив глаза, заворожено наблюдало за полетом падающих с козырька капель.
- Петька. Кыш отсюда! - весело прикрикнула Цирцеева. Справившись с большим амбарным замком, она повесила его на вбитый в косяк гвоздь. Плечом сдвинула с места дверь, потом извлекла из кого-то тайника фонарик, и нырнула под низкую притолоку. Семигорцев двинулся следом. Хрустов, согнувшись в три погибели, замкнул шествие. Под ногами, прогибаясь, скрипели старые доски. Впереди плясал луч фонарика, высвечивая трещины и неровности на бетонных стенах. Насчитав девять ступеней, Хрустов оказался на посыпанной сеном площадке. Здесь было прохладно и сухо. Пахло сушеной травой, пылью, мышами. И ко всему этим запахам почему-то примешивался аромат специй и копченой колбасы.
- Вот он, забирайте, - сказала Цирцеева, высветив фонариком нечто длинное непонятной формы, висевшее на балке под потолком.
- Расконсервировать где будешь? -поинтересовался Семигорцев. После короткого вполне делового обсуждения было решено, что "расконсервировать" лучше на свежем воздухе.
На ощупь таинственный предмет оказался довольно склизким, и именно от него исходил разжигающий аппетит аромат копченой колбасы. Когда его вынесли наружу и положили на мокрую траву, Хрустов с изумлением увидел, что гигантский колбасный батон имеет форму человеческого тела и лицо, отдаленно напоминающее Николая.
-Давай, Цирцеева, колдуй обратно! - приказал Семигорцев. Насмешливо фыркнув, женщина склонилась над колбасным воплощением их товарища. Одним движением ногтя срезала спутавшую его веревочную сетку, и начала делать медленные круговые движения ладонью. Губы колдуньи беззвучно шептали заклинания. Колбасный батон начал обильно потеть. Вскоре на траве под ним образовалась коричневая лужа, источающая смесь запахов специй и аммиака. Под таявшей оболочкой стало прорисовываться человеческое тело. Неожиданно, вскрикнув, колдунья резко провела руками от его головы до живота. И тут же воздух огласил другой крик. Николай, бешено вращая глазами, попытался приподняться над лужей. С голого торса стекали остатки коричневой жижи. Хрустов и Семигорцев бросились поднимать его на ноги, а колдунья, отойдя на некоторое расстояние, с насмешкой наблюдала за этой сценой.
- Чего встала, одежду неси! - прикрикнул на нее Семигорцев. Изобразив на лице презрение, Цирцеева с королевским достоинством проследовала в дом. Вскоре с крыльца полетели штаны, рубашка и куртка камуфляжной раскраски. Увидев хозяйку, Колька бросился бежать. Хрустову и командору с трудом удалось остановить его, вцепившись в склизкие локти. А чуть позже, когда его, уже одетого, выводили за калитку, Николай завопил что порвет ведьму на куски.
Они снова оказались на заросшем травой огороде. Крохотное строение напротив по-прежнему не подавало признаков жизни. Но когда проходили мимо, единственное окошко избушки вдруг распахнулось, и на улицу хлынул поток отборной брани. Сначала Хрустов принял это на свой счет, но вскоре стало понятно, что ругань безадресная. Проснувшийся хозяин лачуги выражал так свое отношение к наступившему утру, соседям, и ко всему миру в целом. В завершении тирады в окно вылетела бутылка. Брызнув зеленым веером осколков, ударилась о ствол ближайшей березы, а из избы уже летели дребезжащие звуки расстроенной балалайки.
Повернувшись к Цирцеевой, Семигорцев на полном серьезе попросил:
- Катерина, ты бы соседа в жабу или в козленка превратила. Вся Глухаревка тебе спасибо скажет!
Ведьма в тот момент безуспешно пыталась совместить перекошенные створки калитки. Оставив это занятие, она крепко по-мужски выругалась, и пояснила для тех, кто не понимает, что таких козлов как ее сосед Колька ни одно колдовство, и вообще ни одна зараза на свете не берет.