Он видел его впервые, но подобный типаж еще с юности был знаком и ненавистен. На директора гимназии, прозванного учениками "Иудушкой", Кречинский походил даже внешне. Такая же блестящая лысина, заплывшее жиром лицо и правильный греческий нос. Но главное сходство определяла внутренняя сущность, проступавшая в манере говорить, в каком-то особом тембре голоса, в колючем взгляде маленьких свинячьих глаз.
Еще больше делала этих людей похожими исходящая от них угроза. Иудушка с явным удовольствием ломал судьбы провинившихся учеников. Отчислял с волчьим билетом, переводил в земские училища, где был ниже уровень образования и разжалованные гимназисты подвергались насмешкам и издевательствам. Штабс -капитан судя по всему был того же поля ягода. Он явно наслаждался страхом и растерянность жертвы, своей власть, возможностью унизить, морально раздавить человека.
Разговор состоялся в единственном на весь уездный центр трактире купцов Тушиных. Публика в заведении собиралась весьма разнородная, но безобразий и пьяных драк в дневное время не случалось. Александру уже приходилось обсуждать здесь текущие дела товарищества и даже заключать договора с партнерами. Но все это происходило в какой-то иной счастливой жизни. И теперь человек, что сидел напротив, подводил под этой жизнью жирную черту.
Ему было известно практически все. Членство в нелегальной ячейке радикальных социалистов. Участие в ограбление бака компьютерными медвежатниками. Даже в деле о покушении на великого князя Александр проходил, как соучастник. По словам Кречинского все это тянуло на пятнадцать лет каторги. Александр уже мысленно прощался с женой, с дочкой, которой суждено теперь расти без него. С тем маленьким мирком, что он начал создавать своими руками. Казалось, вот-вот штабс-капитан отставит в сторону тарелку с пирожками и хлопнет в ладоши. Из-за спины тут же вырастут люди в жандармских мундирах, и щелчок наручников на запястье поставит окончательную точку в судьбе. Но пока этого почему-то не происходило, и потому в душе еще шевелилась слабая, как слепой котенок, надежда.
- Ну, и что делать будем? - поинтересовался Кречинский. Александр не ответил. Уставившись в пол, он ждал, пока все закончится.
- Не слышу, предложений! - повысил голос штабс-капитан.
- Что вы от меня хотите? - глухо произнес Александр, не отрываю взгляд от щели между половыми досками.
- А ты, поразмышляй! В ноги пади. Руки целуй.
Ответом снова было молчание. Несколько секунд Кречинский держал паузу, потом голос его вдруг стал по-отечески добрым:
- Я понимаю, запутался ты, Чангаров! Влип, по самые уши. Но ответить за содеянное надо? Или искупить честной службой!
В душе снова зашевелил лапками слепой котенок надежды. Подняв, наконец, взгляд, Александр снова спросил:
- Что вы от меня хотите?
Голос собеседника, утратив отеческие нотки, зазвучал грозно и торжественно:
- Служить ты мне теперь должен! Как пес, верно служить! Все, что ни прикажу, исполнять будешь. Велю в отхожую яму нырнуть, нырнешь. Велю жену на ночь привести. Приведешь, еще и свечку подержишь!
Видя, как встрепенулась жертва, Кречинский отпрянул назад и скороговоркой произнес:
- Но, но, не бойся, лишнего не потребую! Отечеству будешь служить под моим началом.
Ту же он начал весьма красноречиво перечислять опасности, что исходят как от внешних врагов, мечтающих окончательно уничтожить империю, так и от внутренних разрушителей устоев. Все, что он говорил, было понятно и близко. В какой-то момент, забыв, как его только что унижали, Александр даже, почувствовал симпатию к этому защитнику интересов отечества. Сработал некий подлый механизм в человеческой психике, заставляющий жертву полюбить своего гонителя. А штабс-капитан, закончив агитационную часть, протянул заранее заготовленный документ.
Буквы расплывались перед глазами, но Александр все-таки постарался прочесть, что было написано на увенчанной двуглавым орлом бумаге. Это был отпечатанный на принтере типовой бланк. Податель сего, давая обязательства снабжать охранное отделение информацией, становился внештатным агентом-осведомителем.
В обществе, где Александр вырос, подобные люди вызвали презрение даже у убежденных сторонников монархии. В какой-то момент даже возникло желание скомкать проклятую бумагу и швырнуть в лицо штабс-капитану. Но вместо этого он, чувствуя, что совершает акт духовного самоубийства, поставил свою подпись.
Выходя из трактира, Александр чуть было не упал, споткнувшись на ступеньках. Проходившая мимо парочка принаряженных молодух, прыснула от смеха. Наверное, решили, что барин с утра пораньше принял лишнего. Александр остекленевшим взглядом проводил их крепко сбитые фигуры. Судя по цветным кофточкам и обтягивающим юбкам, барышни собрались не иначе как в губернский центр и шли сейчас на автобус. На остановке, что находилась в дальнем конце площади, под загнувшимся вверх металлическим козырьком уже собралось несколько человек. Шла обычная жизнь, у каждого были свои маленькие заботы, радости, проблемы. И никому не было дела до того, чью жизнь только что переехал и втоптал в грязь безжалостный каток судьбы.
Добравшись до машины, Александр завел двигатель. Минут пять сидел, уставившись взглядом в лужу на дороге, где, словно у себя на скотном дворе, разлеглась сбежавшая от нерадивой хозяйки свинья. Умом понимал, что должен ехать домой. Что жизнь для него еще продолжается, и по-прежнему надо тянуть воз повседневных забот. Но после случившегося, все это теряло какой-либо смысл. Казалось, подписывая тот проклятый договор, он заодно продал нечистому душу, и казематы преисподней будут теперь вечно преследовать его, проступая сквозь любой, даже самый веселый и невинный пейзаж.
Несколькими громкими гудками он согнал с лежбища хрюшку и выехал с площади. Покинув уездный городок, разогнался, насколько позволила ухабистая колея. Все внимание теперь было сосредоточенно на дороге, и это неожиданно позволило хоть немного привести в порядок мысли.
Для начала он решительно прогнал, пробудившиеся было вновь верноподданнические чувства. Штабс-капитан Кречинский по должности был охранителем сакральных для отечества традиций. Но все это не отменяло того вопиющего факта, что человек этот законченный мерзавец. И потому ни о какой честной службе, не могло быть и речи!
Но это означало, что теперь придется вести сложную двойную игру, лицедействовать, лгать, вертеться угрем на сковородке. Сможет ли он выдержать такое? Ни полученное в духе лучших дворянских традиций воспитание, ни приобретенный жизненный опыт, не дали нужных для этого навыков.
" Значит, будешь учиться жить заново!" - думал Александр с пробудившейся злостью, на самого себя и на привитые с детства понятия, пригодные больше для рыцарских романов. Потом проскользнула мысль, за которую он тут же попытался зацепиться:
" Наверняка за этим негодяем водятся грехи! Надо только выиграть время, и постараться найти его ахиллесову пяту..."
Приехав домой, он сразу проследовал на кухню, где достал из холодильного шкафа запотевший графин, а из серванта граненный шкалик. Налив его до краев, залпом выпил водку и подцепил вилкой из банки огурец домашней засолки. Закуска приятно захрустела на зубах, водка быстро начала действовать и мир уже больше не казался предбанником преисподней. Душа потребовала добавки. Он снова налил шкалик, правда, теперь только наполовину. И тут за спиной раздался удивленный голос супруги.
- Саша, это что еще такое!? Теперь уже до обеда потребляем?
- Отстань, Анька! На собрании горлопаны наши довели. Нервы успокоить надо. - отмахнулся Александр.
-Ты бы лучше микстуры от Ивана Карловича выпил. Больше бы пользы было - с иронией в голосе посоветовала Анна, и тут же сменила тему:
- Тут какой-то господин Кречинский тебя разыскивал. Я сказала, что ты в уезде на собрании. Нашел он тебя?
- Нашел, - произнес Александр.
Видимо по извинившейся интонации голоса Анна сразу заподозрила неладное, и преградив пытавшемуся улизнуть мужу дорогу, строго приказала: