- Не могу-у-у! - прибежавшая в неурочный час с фермы Аля пробежала за дощатую перегородку, упала на койку, сунув голову под подушку. - Не могу-у!
Всю зиму Аля ходила на ферму - сердце рвала. Бросала перед коровами по жидкой охапке: не сено - нечто черное, гнилое, склизкое, как морская капуста. Садилась надаивать суточные козьи два с половиной литра синеватого постного молока.
Коровы походили на узниц Освенцима: с обтянутыми ребрами и мослами, с непропорционально громадными мордами. Некоторые были подтянуты вожжами под брюхо к балкам. В полутьме фермы казалось: стоят ободранные коровьи остовы. Дольше держались старые жилистые коровы - первыми падали нежные большеглазые первотелки.
В детском отделении, как старички, натужно кашляли и стонали телята. Они лежали в навозной жиже на бетонном полу - утром лужи прихватывало ледком.
- В Страсбургский суд на них подам! - потрясала руками Аля. - Статья есть: за жестокое обращение с животными.