Аннотация: ... будь что будет, - сказал кто-то, а мы повторим - будет чему быть, будьте уверены!
Папа? Не может быть, он не стоял бы там, а ушел, и что еще вернее исчез... если только, если только, - от этой догадки заболели глаза и резко перехватило дыхание, - если только и Маришка тоже, не...
- Как он выглядел? - едва справившись с собой, пробурчала она.
- Я видела только со спины, хоть зрение у меня отличное! - гордо выпрямилась худое дитя золотых палат, немного задев плечом Оллу и продолжив поучительным тоном. - Перечисляю; шляпа, плащ, борода, и это только то, что открыто. Под одеждой я заметила высокие сапоги, как по болотам ходить, и черную, непонятного назначения ткань.
После паузы принцесса еще добавила, но больше для себя:
- Не знай что мужчина, подумала бы баба! Уж больно на юбку смахивало.
- И всё? - разочарованно выдохнула. Немного!
Девочка же тем временем невольно отряхивалась, словно попала, в самую что ни на есть ближайшую трясину и испачкалась.
- Что с тобой? - забеспокоилась старшая.
- Вспомнилось что-то, - пожала плечами сердобольная малышка, уж очень ей вдруг стало жалко находящуюся с ней особу. Шастает там, шастает здесь, без проку и причины, не дружна не с кем и к лагерю оному не прибиться, что ж с неё взять почти сироты то болезной?
- Что? - Тень её взгляды на вещи не оценила.
- Рухлядь! - ответила та, вводя свою старшую сестрицу по несчастью в еще большее недоверие.
- Это ты мне? - невольно присмотрелась, на себе никаких следов увядшего или увядающего материала не обнаружила. Платье (одолженное, когда-то давным-давно у Саши поистрепалось и чуток подол испачкался. Простая ткань, без рисунка здесь едвауловимо пахла водой и усталостью. Но все же чувствовалось в нем и завуалированное приглашение...). Успокаваясь зря...
- Да! - взглянула в сторону, затем вслед, где недавно были и откуда сбежали, а затем снова обратно. - Понимаешь, я очень впечатлительна, так все говорят! - не обращая внимания уже на полное недоумение и вновь разрастающуюся ярость собеседницы, продолжила малолетняя интриганка, - так вот я вспомнила, что одежда на этом человеке состояла из ниток, только совсем распустившихся, грязных... И тут же представила ЭТО на себе. Представляешь, какого мне сейчас? - и выразительно изогнула бровь и встала в профиль, что бы было можно лучше разглядеть всю трагедию напрямую.
- Так вот о чем речь, - с облегчением, после короткого перерыва выдохнула Олла. - Ты слишком подозрительна, - а затем не выдержала, расхохоталась в голос.
- Будешь тут. - Не обиделась впечатлительная барышня, и тоже заразившись настроением, весело улыбнулась. - Я знаешь сколько видела? - показала руками, - а сколько от меня скрыли!? Никто не хотел, чтобы дитя знало! - показала на себя и вокруг себя. А ведь я между прочим, у лучших учителей звалась Прилежная... - девочка взмахнула руками, выпятила вперед ноги, грудь и нос! А все-равно осталась такой же маленькой темноокой хвастуньей!
Видела бы она себя! - подумала в этот момент находящаяся в задоре девушка.
- Хорошо, хорошо, - отсмеявшись осторожно взяла за темный волос и придвинула к себе, - тогда может все же вернемся?
Глаза у Маришки сразу раздулись от возмущения. Её перебили! Её славную речь... пере, пере, переБИЛИ. Она молча подобралась, набрала воздуха в грудь... и промолчала.
Олла само собой удивилась.
- Мы узнаем, как и почему они оказались на нашем острове и быстро вернемся к своим?
Принцессу и это не утешило.
- Ты что не расслышала, их бандиты забрали.
- Слышала, - успокаивающе произнесла, а сама задумалась; а туда ли она ведет?
Оллу же больше тянуло назад. В мыслях опатия; и зачем она гонит эту малышку за собой? Вдруг, там ничего и нет, а она...
- Что ты сказала? - внезапно сквозь пелену её мыслей прорвалась одна единственная фраза. - Кто кого потащил? В замок? Твой! Зачем?
Сквозь крик и поток бессымсленных вопросов не замечая очевидных вещей; Маришка в ответ не ругается, а стоит раскрыв рот и вытаращив глаза в сторону. Необычная для неё позиция... однако тень, как бы не в себе. Ей все время кажется она живет не той жизнью, что надеялась. Её что-то не пускает туда. Она рядом, близко, но постоянно ходит около... мысли так и бредлут дальше, не останавливаясь на чем-то конкретном. В голове туман.
Откуда-то слышны крики, но это её почему-то не задевает. Наоборот, она видит, всё слышит и чувствует, но не реагирует. Будто все реакции вместе с нервами заморозились, и она до скончания веков так и будет стоять. Стоять и слушать, слышать, плач и угрозы...
Берегут! Она поняла это по ощущению стены, между собой и даже приближающейся угрозой. Сработала защита данная ей при рождении; всё, что она не захочет (и пока не захочет!) принимать, не обретет до той поры для неё плоть.
Темно, лес, приближается свет, идет большими шагами, будто великан... прямо вперед, не сворачивая ни на сантиметр.
- Что это такое? - вскричала наконец очнувшаяся дева, тыча пальцев в землю, и прячась за онемевшую на время старшую подругу.
И в то же мгновение на руки ей взобралось сразу три огонька. Радостные и доверчивые как котята.
- Осторожней, - плавным движением отводя руку девочки в сторону.
- Огонь?! - намекающе улыбается, она понимает; здесь, сейчас, ей ничего не грозит. Этот свет не огонь обжигавший когда-то кувшины в печи, а свет, дарующий в ночь ощущение безопастности и тишины. - Это. Я знаю!
Вместе смех, сместе стон, от напряжения не остается ничего. Оно как большое облако, медленно растворяется в девичьих руках и преобразуется в олово. Земля берет своё, и тихо засыпает.
Вокруг юных душ образовывается свободное уютное пространство дома. В него хотелось закутаться. С едва высунувшимися испод крылышек облаков ветками елей.
- Так что тебе там воды сказали?
- Не они сказали, а я видела! - поправила Маришка опять гордо вскинув подбородок. - Я тебе уже говорила, что ты не слишком внимательна? Нет.
Отрицательный кивок.
- Так вот говорю, ты не внимательна!
Перст в небо.
- Ты не слушаешь, ни себя, ни меня!
Точка грудь.
- И вообще, тебе всё-равно... на всё! Вот, сказала, - подставила левую щеку, - бей! - изменившимся от нежного лирического, резким тоном, настроения.
Но пространство изменило и Оллу. Она погладила обе щеки, которые ей предполагалось бить.
- Знаешь, я всё-таки не пойму бес ты или ангел, но ты постоянно меня искушаешь!
Девочка выразительно фыркнула, на это заявление, но уже через минуту поспешных; уйти чтобы не оставаться с этой дурой! - на полном серьезе признала:
- Ты меня тоже. Я хочу дружить с людьми, но с тобой это получается хуже... - она подняла глаза к небу. - У меня не получается понять твои мотивы! - Общения спин перешло в общение глаз. - Кто ты?
- Я не знаю, - беспомощность ответа сразу бросалась в глаза, тут и руки были не нужны.
Минуты две обе помолчали.
Наконец старшая, взяла разговор в свои руки:
- Ну что, может пойдем?
- Туда? - не поверила малышка, вторично убоявшись.
- Да! Ты же сама говорила, нет случайностей. Я встретилась на твоём пути для чего-то, стало быть и они...
- Тоже?! - лицо девочки выразительно скуксились, кожа приобрела более розовый оттенок, а волосы легли на плечи так, что стало не видно лица.
Что я сказала неправильно? Пожала плечиками тень, я уже замерзла, на одном месте стоять!
И будоражит меня вовсе не изменения на месте, а этот разговор. С ней, - пространный взгляд на принцессу со стороны, - снова чувствую себя малышкой. Где каждый выше ростом, если не выше тоном... а уж гонору. Что-то, а что я не знаю, позволяет им со мной так говорить. А я молчу, и ропщу... только молча... только рядом... с собой, никогда не была!
Где дети живут в угоду взрослым. И не только спать и есть, но и думать и говорить. И весь "лепет" сначала, надлежит "проверить", на правильность и правдивость, а уж потом - стоит - принять или нет!
Я не хочу так, и детям своим не присоветую.
Тоска вновь. По всему домашнему и родному, и не только советам, а больше рукам и голосам. В которых одобрение перемешивается с лаской, и наоборот. Где придешь - обнимут, уходишь - ласково посмотрят в след.
Как же было бы в хорошо, если б этим миры жили отдельно. Мир детей (где смех, радость и игры с познаванием!) и мир взрослых (с костюмами, непонятными шутками, обострением отношений, темнй и светлой стороной, конфликтами и столкновениями), и еще один посередине - для промежутков - в который входят только по своему желанию, и только если есть на то желание внутри.
А да, еще золотом. Пусть у детей этого "добра" не будет! Зачем, если обмениваться эмоциями можно бесплатно? А так будет, мир МЫ и мир ОНИ с НАМИ!
Да, еще воды, в какую сторону определить их? Не маленькие, но ведь они и верят во множество жизней, так и живут, разве нет!?
Но и у них бывает период взросления, как-то же они контактируют с другим миром...
Внезапно ей показалось время пошло назад; менялись декорации, как у бродячего театра, сменялись картины за спиной, цвета и краски... погасло пламя, стало темно. Огоньки притаились, а Она всё видела, видела, видела...
Зрачки расширялись, теряя ясные очертания. Теперь она видела не картинки отдельно, а всю свою жизнь вместе. Вместе с водами, вместе - одна! Ветер, дождь и пламя, тогда её друзья и советники! Они обогревают, дают пищу, оберегают - это её мир и этот мир, всё, что сейчас есть у неё! Нет прошлого, нет будущего! Ничего! Она и пещера одно целое!
Как, как...
-Перестань, перестань! - надрывно воет Маришка, от страха хватая её за руку.
Рождение. До... Рождение, до... Рождение... после! Итак до бесконечности, все они сменились и потерялись для неё не один раз.
Но она хотела не этого. Медленно, с усилием возвращается... в ту самую минуту зачания, и после... когда от неё отказались.
Гора, три вершины. Две женщины, и мужчина. Он тянет, более молодую к себе, старшая сопротивляется. Она ловка и незгибаема, даже в такой ситуации и погоде (снег лежит около, словно серая побитая дворняжка, сильнее прижавшись к земле, боясь этой сцены, так же как она). Наконец, сопротивление молодой женщины иссякает, и она прижимается к матери...
Мужчина уходит. Разочарован и зол, больше всего он бы сейчас хотел кого-нибудь уничтожить. Своими руками черту подвел! А дело то почти выгорело... Он больше не вернется, он всё бросил и не нуждается в спасении. Его костюм черен, как и его мысли, а шаги тяжелы и приземисты. С каждым шагом, он старше...
- Больше не будет встреч, не будет денег! - изрекает мудрая женщина, обнимая голой рукой голову своего дитя. Мать тяжело встает, хоть еще не стара.
- Мама! - рыдает, едва не молодая жена.
- Оставь! - ныне в голосе женщины, железо. - Он не поймет, брось.
Обжитая пещера. Поздняя ночь, три месяца спустя.
- Письмо! - в глубь врывается морозная щёпоч.
Золотоволосая хозяйка, оборачивается. Ей все-равно этот голос не знаком, а чужие здесь не ходят. Не ходили, раньше...
- Какое письмо?
Посланник молчит. Он не высок, смугл, и неуверенно топчась на месте мнёт едва пробившуюсь траву. Он не знаком с этим местом, оно его нервирует, еще больше из-за того любимый военочальник заставляет идти в такую глушь. Приказ есть приказ, но как же не хочется - в душе смятение и просто неприятные эмоции. И вся эта ситуация, не приятная... Дрожат руки, заледенели коленки, им вторят не такие уж новые зубы.
Он еще достаточно молод, его можно простить.
Берет в руки бумагу, и долго держит над огнем в глубине. Читает.
Ей всё понятно, всё заметно; это предводительница вод, её НЕмама...
История получает продолжение, настолько неожиданное, что Олла всем телом вздрагивает так, что слетает даже листва, едва успевшая приземлиться рядом. Два жухлых, одиноких листика.
Молодая женщина с полоборота, в слезах и ярости одновременно, кидается к "гостю" и кидает послание в лицо. Затем, не говоря не слова берет зажженную ветку из огня и направляется к нему...
Беги! Беги! - так и хочется крикнуть наблюдательнице, но язык прилип к небу, как желудок к бокам.
- Я не стану вам помогать, разрушать мой остров! - сквозь зубы угрожающе произносит взбешенная женщина.
В общем он и сам понял, что ответа она не напишет.
- Быть может, одумаетесь? - всё-таки пытается оправдать и себя и её. Мол, не зря же в такую даль перется, да и враги на подходе... - те тоже сами, вам хорошего не оставят тут!
Видимо вода тогда была не только моложе, но и мягче.
Тут же женщина остывает, оглядывается, судорожно сжимая всё еще горящий сучок.
- Нет.
- Он сам за вами придет, - дергается в третий раз.
- Пусть. - Холодно отвечает, к тому времени оставшая голова.
Она еще явно колеблется, пламя от источника искажает черты лица, но это то смог заметить и посторонний, находящийся по другую сторону не маленькой "комнаты".
- Вы не думайте, мы заплатим... - пытается еще один, роковой раз.
Именно в этот момент возвращается Мать.
Именно в этот момент, у неё срывают нервы и она бежит, сквозь огонь, потоки льющийся из-за урагана воды, и песка к месту битвы.
Там собралось много народу, очень много. Все дышат так часто и много, что воздух наполнен не только ароматами тревоги и надежды, но и скоплением разнообразного шума; шума сердец - ей понятных, и родных.
Не добегает всего немного; она наверху, они почти в овраге.
В последний момент её хватают за руку, не давая упасть.
Внизу пропасть. Внизу надежда, и любовь...
Надежда тает, едва лошади срываеются в скач. Еще гремят голоса, еще слышна чья-то негромкая молитва. Но вскорости всё затмесвает закат... и звуки оружий друг о друга, друг о друга... друг без друга.
Она только и успевает сказать недосказанное; прокричать выдранное из сердца:
- Платить за любовь? Мерзко. - Темнота ночи не могла сравниться с темнотой ее глаз. - Отдай... - крик через всю округу. И последнее слово, самое наболевшее, в последней битве за себя, - предатель, ты не знаешь что творишь! Остров - Это не человек... - так и не отданное письмо выпало из рук, ударилось о землю и полетело вниз, в промозглую тьму.
Чьи-то руки, вновь и вновь тянули назад, к свету и тени... чьи-то руки поднимали с колен, обогревали, не давая заново упасть... но она вырывалась, рвалась туда, в пропасть, достать, до и мо... и убежать от него, от всего. Сплетенье разорвалось, образуя кашу...
Послание не дошло.
Армии срослись и разорвали друг друга. Победивших, как и проигравших не стало.
Плач по деревням, плач по дворцам...
- Я не осталась... поэтому, - произнесла возвратившись назад, не видя ничего вокруг, помимо темноты, - мама не захотела. Не сама, однако... почему же Я вернулась?
Она еще долго слушала черноту. Чернота эта ей отвечала, и отвечала, становясь то гуще, то прозрачней. Глаза не видели, зато сердце...
Олла тяжело дышала. Ей вообще тяжело давались подобные откровения, похожие на проникновение в самые глубинные глубины мира, где даже линий, уже известных ей цветов и оттенков не рисовалось. А только огромная площадь ничем не примечательной, и не заполненной пустоты. Будто она и стоит за всеми ними, и больше ничего.
Ей в это не верилось.
И чем больше слушала, тем больше и не верилось. Плохо быть одной, а мир не может быть абсолютно плохим. Он разный! и в этой разности и есть вся его сущность и печаль...