Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Апостол Павел. (К Коринфянам.)
Можно ли сказать лучше?
Попробуйте примерить это на себя.
Любопытная история, произошедшая однажды с одним человеком совершенно невзначай.
1.
Действительно ли все произошло невзначай, как бы само собой?
Тут надо еще подумать, имея в виду вечное сражение между сторонниками детерминизма и ревнителями статистики.
Кто его знает, а если бабка так на картах раскидала?
Мы решительно устраняемся от участия в этом споре, так как это дело темное.
Но что было, то было. Хотя это тоже не факт. Историки и следователи хорошо это знают.
И, вообще-то, все получилось совсем не смешно.
Однажды зимой некая знакомая дама пригласила г. Савкина Михаила Михайловича на некоторый вечер органной музыки, который имел состояться в воскресенье в церкви евангельских христиан баптистов.
Михаил был весьма далек вообще от религии и тем более от почти неведомых ему христиан баптистов. Однако почему не послушать орган, тем более, что много музыки на религиозные темы писал великий Бах, каковой и будет там исполняться.
До церкви от Чистых прудов было ходу минут пятнадцать по морозу, который на тот случай вдруг оказался тут как тут. Но это было не страшно, тем более во имя святого искусства сразу в двух смыслах.
В церкви все было весьма просто и скромно, по сравнению с православным храмом, и это было приятно. На стене молитвенного зала за высоко расположенной кафедрой было написано большими буквами "Бог есть любовь", так, что это сразу бросалось в глаза входящему.
И эта надпись интуитивно казалась понятной.
- А кем же ему еще быть? - невольно подумал Михаил.
На входе же внизу входящих встречала приветливо симпатичная женщина средних лет (куда же вообще без женщин?). Особенно приветливо отмечала она новых посетителей, как бы приглашая их вступить в свое братство евангельских христиан. Вступить в это непорочное общество, связанное любовью к Иисусу и узами взаимного сочувствия, любви и уважения. А ведь именно этого нам часто так не хватает!
- Как тут не поддаться? - подумал Михаил, проходя мимо и мельком взглянув на нее.
Она сразу по его взгляду поняла эти мысли и в ответ улыбнулась и взглянула особенно любезно. И что-то при этом говорила, протягивая приглашение.
Но взгляд ее необычных лучистых глаз показался Михаилу совершенно особенным. Это было чудо! Он выражал столько доброты, привязанности и сочувствия и еще чего-то, что он не мог точно уловить, что и выразить это как следует невозможно! Я дал только приблизительное описание.
Он произвел на нашего джентльмена очень сильное впечатление.
Ему хотелось еще подойти к этой женщине, еще пообщаться, а как и зачем, он и сам не знал! Этот взгляд околдовал и притянул его.
Хотя, может быть, и скорее всего, она сама этого не хотела. Может быть, это была заранее приготовленная форма дежурного приветствия.
Но этот новичок произвел на нее большее впечатление, чем обычно, вот взгляд и получился таким выразительным.
Вот так дьявол плетет свои сети.
Выходя по окончанию концерта, Михаил хотел еще раз обменяться с ней взглядами и снова получить такой восхитительный ответ, но ее в этот момент сменила другая особа, так что ничего не получилось.
Время шло, прошла неделя, другая, а Михаил все не мог забыть этот взгляд.
- Такого взгляда мне не приходилось получать. - Думал он.
И постепенно появилась мысль, что надо снова пойти в эту церковь на следующий концерт (а они бывают примерно через месяц) и сказать ей
- Здравствуйте! Я хочу снова предстать перед Вашим взглядом! Ради Бога, подарите мне его! Я думал и мечтал об этом целый месяц!
Или что-нибудь в этом духе.
Михаил затаил в душе это свое хамство, и ждал следующего раунда целый месяц, так как подобные музыкальные моления во славу Баха и Иисуса Христа, да святится имя Его, евангельские христиане-баптисты устраивали раз в месяц, в один и тот же день.
В этот день с амвона один из пастырей, поэт и писатель, как его к тому же представляли, рассказывал много интересного о Иоганне Себастьяне и не только о нем.
А паства скромно сидела по бокам зала на анфиладах во втором этаже и, в основном, на первом этаже внизу молитвенного зала на длинных простых скамейках, расставленных в два ряда, как это вообще принято у верующих аналогичных конфессий повсюду в Европах.
Простота убранства церкви, некоторая скромность и строгость ее обстановки и минимум украшений являлись своеобразным протестом против роскоши и греховности внешнего мира, особенно в нынешнее время эпохи шопинга, в которое и мы так активно вступили.
И это было особенно приятно. Чувствовалось по позам и поведению пришедших, что все они отдыхали здесь душой от назойливого наружного бытия, из которого они на минутку-другую здесь спрятались.
Хотелось верить и этому пастырю-музыковеду, и тому, который следом за первым провозглашал отдельные тексты из Писания, и многие из пришедших, открывши молитвенники пели те или иные псалмы всем миром, вместе с великолепно слаженным хором певчих.
Но это потом, после исполнения музыки Баха, которая говорит сама за себя в смысле создания соответствующего настроения.
Примерно такие мысли, как и в прошлый раз, даже помимо воли овладели Михаилом, когда он скромно примостился внизу на одной из скамеек.
Но если вернуться в грешный мир на матушку землю, то он был несколько огорчен тем, что при входе в церковь прихожан и посетителей встречала другая особа, приятная впрочем девушка, но не Она, не его Дульцинея.
Оставалось надеяться, что она объявится, быть может, к концу мероприятия.
После окончания действа народ чинно пошел на выход, по возможности особенно соблюдая благопристойность, насколько к этому обязывала обстановка в, так сказать, святом месте. А посетители были, в основном, из простого люда, одетые очень разнокалиберно, и не привыкшие в миру к особенным церемониям, что было очень видно по их чинному поведению.
Да и какая церемонность может сохраниться в нынешней ситуации, когда все в обществе вверх ногами, как это интуитивно воспринимает большинство граждан.
Проходящих приветливо как бы сопровождали расположившиеся по сторонам служители прихода и им содействующие из верующих (из братьев и сестер во Христе, как здесь было принято говорить). Служители, молодые ребята, были почти все одеты в приличные черные пары с белыми рубашками, так что на них было приятно смотреть прихожанам, тем более, что далеко не все из паствы могли позволить себе в наше неухоженное время так одеваться.
Однако Михаил, как и большинство людей, очень чувствительный к фальши, с внутренним неудовольствием скорее не отметил мысленно, а почувствовал некоторую неискренность и обязательность поведения этих братьев.
Было в поведении большинства из них какое-то внутреннее принуждение к церемонии. И это выражалось в том числе в некоторой скованности поведения.
Такое их поведение незаметно, может быть, для многих, дисгармонировало со стремление ревнителей этой религиозной конфессии, создать атмосферу особого спасительного замкнутого круга братьев и сестер, объединенных искренними чувствами веры во Христа и, следовательно, любви и симпатии друг к другу.
Это знание принадлежности к какому-то спасительному сообществу людей, которые сами себе что-то такое особенное между ними знают и сохраняют в душах своих, создающееся само по себе с большим трудом, от этой, казалось бы, маленькой натянутости в поведении пастырей, могло легко разрушиться.
Михаил это особенно остро воспринял, как ту самую мелочь в поведении людей, через которую только и можно проникнуть в душу человека и в тайные его помыслы, которые он обычно очень ревниво и тщательно скрывает. И заметьте, любой человек и на любом уровне.
Да, слаб и лукав человек, и с трудом с собой справляется. Но если бы он не справлялся, каждый, кто как может, то не было бы никакой цивилизации. А только одни дикие олигархи сидели бы на деревьях.
Впрочем, мне следовало бы извиниться за многословие, так как это хорошо известно.
Так вот, хотя Михаил и не смог бы чистосердечно присоединиться к этим братьям и сестрам, он это и чувствовал и знал, но ему так понравилась простота и спокойствие в этой обители, что он хотел хотя бы некоторое время отдохнуть неспокойной душой в этом мире очередной иллюзии. С ее помощью, как говорил О.Хайям,
И цепи разума, хотя б на миг единый,
Тюремщик временный, сними с души своей.
Правда, автор этих строк имел в виду другое средство, но это не так важно.
Но в этом мире иллюзии, в котором он хотел отдохнуть и даже как будто на время поверить во все это, должны быть действительно близкие люди, излучающие доброту и приятие ближнего, и тем более пастыри и служители и ревнители веры.
Именно поэтому некоторая фальш их, скованность и церемонность в поведении и выполнении формальностей, разрушали Михаилову иллюзию.
Он снова понял, что иллюзию можно построить только одному, самому в себе и из самого себя, и смотреть как в перископ из подводной лодки наружу под своим углом зрения, если вам угодно.
Надейтесь только на самого себя. Никакие братья и сестры вам не помогут, думал он. И тут же сам с собой не соглашался.
Но это совсем другая песня.
И потом, оставалась же еще одна тоже как бы иллюзия, его Дульцинея, о которой он, сидя на скамейке в этих размышлениях, даже слегка забыл.
Его надежды оправдались. На сей раз именно она сидела за небольшим столиком на пути к выходу и снова раздавала некоторым из выходящих какие-то бумажки. Когда он остановился перед столиком, она мельком взглянула на него и сразу же узнала.
- Запомнила, - подумал он, - но я так и думал.
Он протянул тоже было руку за бумажкой, но она удивленно взглянула на него
- Так Вы же наш?
- Да, - ответил Михаил в некоторой растерянности, - но я еще, наверное, не совсем ваш!
Она не поняла, о чем он, и взглянула с удивлением
- Так Вам же уже не нужно!
По ее виду и по тому, что сзади еще шел народ, Михаил понял, что нужно проходить. В этих случаях торговцы каким-либо товаром при многолюдии обычно говорят "Проходим!".
Он прошел несколько вперед, остановился в сторонке и понял, что совершил ошибку из-за своей вечной торопливости. Михаил был весьма нетерпелив, как и многие современные люди, и даже дал себе прозвище "Человек немедленного действия". Надо было дождаться конца очереди и подойти в числе последних.
- Эх, болван!
Он в сердцах сказал более крепкое слово, и автору не удобно за него перед читателем.
Но надо как-то исправить ситуацию.
Наш герой стоял, стоял в нерешительности и, наконец, решился подойти к столику сбоку.
Дульцинея покосилась на него, так как народ все еще продолжал идти, и весь вид ее выражал некоторое смущение и какое-то внутреннее беспокойство.
Михаил потоптался и не нашел ничего лучшего, как спросить
- А как Вас зовут?
Предмет интереса ничего не ответил, хотя народу у столика уже почти не было. Она сделала вид, что не расслышала вопроса. Наверное, так.
Все это было очень по-детски, Михаил смешался, окончательно смутился и позорно бежал с поля битвы.
Идя в смущении обратно к метро и дефилируя вдоль Чистых прудов, он подумал, что, может, не надо было смываться, а просто спокойно с достоинством молча подождать еще некоторое время, а потом повторить вопрос в несколько другой форме. Например
- Сестра, извините за нескромность, но мог ли бы я узнать Ваше имя?
Все мы хороши махать кулаками после драки. И потом, он как раз не имеет права кривить душой и называть ее сестрой, раз он еще "не их". А ведь он чувствовал, что на сестру она, наверное, откликнулась бы. А, как вы думаете?
По дороге домой Михаил завершил столь неудачный очередной раунд баталии бутылкой пива "Старый мельник".
И все-таки ему совершенно не хотелось отступать, настолько ему понравился облик этой женщины и весь ее имидж, не совсем обычный для сегодняшнего дня, полный какой-то особенной, ныне ушедшей, старинной красоты и благости. Не говоря уже о том чудесном взгляде, который она может дарить, и о котором он не забыл.
- Хорошо, пусть все это отчасти притворство, маскарад на злобу дня, я на все согласен. Я и всего только хочу, пусть она еще пару раз побудет со мной и так посмотрит на меня. Да! И больше, может, ничего!
Увы, человек не ведает своих помыслов и сам себя не понимает. На то он и человек. Он думает одно, говорит другое, а делает третье.
И все-таки ни на какие активные действия наш герой никак не решался, так как по натуре был весьма стеснительным. Глупость, конечно. Зачем это? Но он был таков.
Следовательно, Михаилу ничего не оставалось, как ждать следующего месяца, если бы старушка Судьба не подмогла. Так бывает.
Сестре Галине Сергеевне новый посетитель почему-то сразу заприметился. Хотя у нее вообще была хорошая память на лица, но этот ей приметился особо. Что-то было в его взгляде магическое, притягательное, сразу располагающее к себе. Как будто он много чего понимает.
С другой стороны какое-то внутреннее чувство сразу настораживало. Хотя новичок как будто всем своим видом показывал полное смирение и почтение и никак не выражал ничего особенного, но взгляд его выдавал.
Этот взгляд был очень наивным, доверчивым и в то же время все понимающим. Но самое главное, в нем было много мирского, много затаенного обычного мужского плотского чувства и восхищения ею.
Сестра Галина, конечно, не думала об этом именно в таких выражениях, также, как толком не понимал своего взгляда и сам Михаил.
Но она сразу почувствовала, что это все как-то нехорошо, греховно.
Это нарушало мир и духовное спокойствие того сестринского кокона, в котором так удобно и спокойно ей было. И сильно напрягало.
Сестра Галина, кстати, конечно, знала о волшебной магии своего собственного так умиротворяющего взора. Когда пришелец подошел к ней во второй раз, она всерьез обеспокоилась и пожалела, что так взглянула на него тогда, в первый раз. И она почему-то запомнила этот момент, также, как и он, хотя такие взгляды она дарила многим. Но не получала такого ответа.
Так встретились две магии взглядов, и сошлись в невольном поединке.
Все бы ничего, но самое тревожное было то, что новый "брат" ей понравился. Он так отличался от всего того, с чем ей приходилось иметь дело. Да и собой был недурен.
И когда он, постояв в смущении, ушел тогда в то последнее воскресенье месяца, ей стало жаль. Против воли она вспоминала о нем. Она с ужасом чувствовала, что ее тянет встретиться с этим новым братом.
У евангельских христиан баптистов для борьбы с лукавым аскезы не полагается. Не надо иссушать себя постами и многодневными стояниями или терзаться исповедями у уполномоченного на то церковного чиновника, как принято, скажем, у католиков. Христиане этого толка имеют своим главным пастырем непосредственно самого Иисуса Христа, миную посредников. Что ж, может быть, это и справедливо.
Так что сестре Галине предстояло бороться с искусителем своими силами, обращаясь в молитве прямо к Спасителю. Но слаб человек и что-то это плохо помогало, как она ни старалась.
Единственно, она могла бы попросить свое религиозное братство помолиться Спасителю всем миром. Пастор огласил бы ее записку о помощи, и все помолились бы Иисусу совместно, но просить паству помолиться сообща о помощи в таком случае - это было бы смешно.
Хотя, конечно, говорится в молитве "Избави меня от лукавого".
А тут лукавый сидит в обоих партнерах, хотя, как всегда, с мужской стороны главный проказник. Но если вспомнить, с другой стороны, что во время оно затеяла-то всю эту бодягу именно Ева.
Все так сложно и запутано вокруг! В минувшие времена мужики говорили в таких случаях
- Наливай!
И удивительное дело! Хотя она больше не видела его, и ничего еще не произошло, и даже не знала, кто он и как его зовут, и, может, он вообще больше не придет, но что-то в ней самой и от этого вокруг изменилось. Как будто несколько все краски стали ярче, но неприятнее. И ей было внутренне неловко перед братьями и сестрами, хотя стыдиться было нечему.
Что же произошло? Легким дуновением ветерка было нарушено казалось бы стабильное внутреннее спокойствие ее маленького уютного мирка, основанное на прочном отрицании всякого плотского греха. Насколько это вообще возможно совместить с реальной жизнью. Но человеческая психика - очень тонкий и сложный инструмент и ее, как мне кажется, несмотря на все усилия гигантов мысли, толком не удалось познать никому. Да, может быть, это и невозможно.
И вот пришел новый человек, и увидел в ней сквозь религиозные покровы красивую взрослую женщину в расцвете лет. И пробудил в ней самой понятие об этом. И она как бы проснулась и взглянула на себя со стороны. И ей стало жаль себя с этой точки зрения. Ведь говорит же нам О. Хайям, что
Дни твои, увы,
Без устали бегут!
А она и правда была хороша, эта сестра Галина. Так, во всяком случае, казалось Михаилу. К ее красоте шел любой наряд: и белый платок на голову и простая юбка без фокусов и скромная кофточка с рукавами, пристроченными к плечам по-старинному.
И в результате всего в сестру Галину вселилось внутреннее беспокойство.
Галя понимала и чувствовала это интуитивно и пыталась, сознательно и бессознательно, избавиться от него. Иногда это удавалось и она с удовольствием возвращалась в свой прежний мир братства евангельских христиан баптистов. Этот мир теоретических должен был состоять только из возрожденных людей, как бы "родившихся заново" благодаря искреннему покаянию и обретению через это истинной веры. Практически это мало кому это удавалось и пасторы ограничивались формальными заявлениями братьев и сестер об этом.
Но удавалось отвлечься от мыслей о новичке ненадолго. Возможно, если бы новый "брат" больше не появлялся, все это потихоньку затихло и кончилось ничем, как это часто в жизни бывает.
Но лукавый силен. В своих неустанных молитвах о даровании ей внутреннего покоя именно об этом она не просила. Или просила, но не искренне. И Спаситель мог бы "оттуда" погрозить ей пальчиком. Но Бог не снисходит до этого, как делали древнегреческие небожители в стародавние времена. Справляйся сам, как можешь. А вот когда "отчалишь", тогда мы с тобой разберемся.
В приходе церкви в малом Трехсвятительском переулке соратники ее пока ничего не замечали, но сын старшеклассник сразу что-то уловил. Он не разделял религиозные сны матери, как он это называл, несмотря на все усилия. Но атмосфера в семье была дружная, о чем автору приятно сообщить читателю.
- Мам, скоро бабушка приедет? - Спросил он как-то, отлипнув от компьютера.
- А что, ты уже соскучился?
- Конечно. У нее такие вкусные сырники получаются. - Сказал он мечтательно.
- А у меня что? - Обиделась мать.
- Не сердись, маман, у тебя не то. А вчера утром я их вообще не нашел.
- Да, сынок, это я спешила.
- А позавчера каша подгорела!
- Ну, полно, хватит тебе. Я исправлюсь.
У Галины и правда было много хлопот, так как она, помимо забот в приходе, подрабатывала еще и курьером в одной конторе, что не удивительно в наше трудное нестабильное время. (Правда, о каких временах прошлого не почитаешь, все употребляют эту фразу "о наших трудных временах".)
Поэтому вполне и каша могла подгореть, но раньше Вадик этого за мамой не замечал, так как вообще она аккуратистка, чего ему самому очень недоставало. Мы здесь не будем углубляться в тайны генетики, почему так получилось. Так же как не будем размышлять, располагает или нет увлечение компьютером к аккуратности.
Михаил как-то заезжал по делам в один офис вблизи Китай города. Освободившись рано в пятом часу, он решил не спеша прогуляться вниз по Солянке, перекусил там в одном магазинчике крошкой-картошкой, каковой он неизменно отдавал предпочтение перед гамбургерами, сопроводив это бутылочкой "Старого мельника", и отправился прогуляться до Чистых прудов к метро.
Это был один из его любимых маршрутов среди старинных переулков и чистых, аккуратных и ухоженных зданий. Часть из них уже начинала сдавать позиции и терять свой старинный аромат ввиду ветхости, требуя ремонта. Время никого не щадит. Но в целом кварталы этого микрорайона доставляли прохожему неизменное удовольствие своей чистотой и спокойствием. Время словно бы немного замедлялось, запутавшись среди переулков прошлого.
Побродив несколько среди них, Михаил прошел через известную некогда Хитровскую площадь, раньше называвшуюся "Хитровка" или "Хитров рынок", в знаменитых ночлежках которого ораторствовал знаменитый Сатин из Горьковского "На дне". Еще в начале прошлого века он с пафосом восклицал
- Человек - это звучит гордо!
И в 1900 году это производило сильное впечатление на тогдашнюю интеллигенцию. Но кто знает будущее? Через полвека этому же человеку, который звучит гордо, в лагерях Гулага говорили
- Ты никто и зовут тебе никак!
От Хитровки наш пешеход поднялся немного в горку по Хитрову переулку и вышел к малому Трехсвятительскому переулку, о котором мы уже слышали.
Кстати, хитровские названия не были даны оттого, что тут проживали особенно хитрые ребята. Просто рынок здесь когда-то основал меценат генерал Хитрово, дабы помочь прожить местным беднякам. Свет не без добрых людей, хоть бы и генералов.
Когда Михаил проходил вдоль переулка Трех святителей, он вдруг услышал, что из окон здания доносится какое-то приятное пение. Он поднял голову и увидел и осознал, что это же из церкви христиан баптистов. Наверное, в это время у них богослужение, подумал Михаил и попробовал зайти. Никто ему не препятствовал, как он почему-то опасался, привыкнув к всяческим запретам. Он зашел в известное нам молитвенное помещение и тихонько уселся на одну из скамеек.
В этот момент хор наверху запел чистыми голосами один из псалмов. И снова все это вместе - и вся обстановка, и великолепная мелодичность напева, сочетавшего в себе и простоту доступности и глубину религиозного чувства, покорили его. Это было словно какое-то мимолетное откровение. Снова хотелось отрешиться от этого назойливого внешнего шума жизни там, снаружи. И вообще хотелось ни о чем не думать и ничего не переоценивать и сравнивать, а просто пребывать так в спокойствии души. Вот что делает музыка!
Он снова подумал вдохновенно
- Ох, если бы я мог, я поверил бы, и стал настоящим братом, как и все они, рядом здесь сидящие!
Обыватель по этому поводу сказал бы, что у него слегка поехала крыша, а ревнитель религии - что он на мгновение достиг просветления.
Такое однажды уже было с Михаилом несколько лет назад, когда умерла его жена. Она была для него всем, как это часто с мужчинами бывает: и женой и матерью и единственным близким человеком после матери. У них получалось как бы по писанию - одна семья и одна душа на двоих.
Хотя, конечно, в такой оценке прошлого Михаил ностальгически сильно преувеличивал, но это не меняет дела. Она заботилась о нем (как мать в свое время) вечно хлопотала, отсчитывая бегущие недели и месяцы: то износилось, это надо купить, а это отнести в ремонт. Муж только глазами хлопал и воспринимал все как должное. Этакий баловень судьбы!
Когда она ушла, он на некоторое время уподобился старосветскому помещику Афанасию Ивановичу. Все для него померкло. Он часто приходил на могилку, поскольку это случилось летом, и сидел там подолгу в полной тишине и спокойствии, отрешившись от мира. И также как и сейчас, ничего ему не хотелось ни слушать, ни знать и понимать, и никакие доводы ему были не нужны. Ему казалось иногда, что он толкует с ней, хотя не с помощью слов. Ему не хотелось уходить. Он мог так сидеть до позднего вечера.
И вот теперь он снова оказался в подобном расположении духа.
Псалом следовал за псалмом, одна мелодия прекраснее другой, как ему казалось.
Когда богослужение закончилось, Михаил в растерянности и слегка не в себе медленно пошел к выходу.
И тут вблизи знакомого нам столика он вдруг увидел свою Дульцинею. Она была занята разговором с подошедшей женщиной, видимо о каких-то текущих нуждах прихода, судя по выражению лиц беседующих женщин, и не заметила его.
Он не колеблясь подошел к ней и сказал с улыбкой
- Здравствуйте, сестра Галина! Я так рад на Вас посмотреть!
(Он успел услышать, что в разговоре собеседница назвала ее Галиной Сергеевной.)
- Здравствуйте, брат...
- Меня зовут Михаил. Извините, но я так ждал возможности подойти к вам и чтобы вы взглянули на меня!
Она слегка смутилась.
- А что такого вы нашли во мне?
- У вас такой взгляд, и такой вид, ...я не смогу выразить...
- ???
- От вас как бы исходит какой-то свет и доброта.
- Ну, это Вы загнули!
- А разве Вам об этом никто не говорил?
- Это на Вас наша обстановка так повлияла. Лучше заходите почаще на наши службы. Приобщайтесь к Господу.
- Да я не всегда после работы успеваю. - Это он отчасти солгал в ответ.
- Приходите, когда сможете, брат Михаил. Мы будем рады Вам!
Их беседа несколько затянулась, а ее необычное содержание стало привлекать внимание окружающих кумушек, которых всегда и всюду хватает. Отчасти поэтому они распрощались.
"Брат" Михаил покинул гостеприимную церковь евангельских христиан баптистов, оставив сестру Галину в сильном смущении чувств.
Он не спеша шел вдоль бульваров по направлению к метро.
И размышлял о том замкнутом о внешних житейских бурь спасительном мирке некоторого особого братства, которое пытаются создать многие ветви религиозных конфессий. Тебе не надо своей человеческой, вечно злой и неуспокоенной воли, никак не способной решить извечные проблемы. Положись на Высшую силу, на Спасителя, отрешись от своего Я, возлюби Его всемерно и будь слугой Его и он спасет тебя и укажет дорогу. Примерно так, думал Михаил.
И тут ему пришла в голову такая ясная мысль, что ведь это же иллюзия, а точнее - утопия. Религиозная утопия. Безумная надежа Человека так вырваться из безнадежности реального существования, так приукрасить его обыденность. То есть, это своего рода вид искусства!
И он вдруг заметил, что этому же парадоксальным образом отвечают и антиутопии! Он вспомнил бесподобный "1984" Оруэлла. Он тогда еще, когда читал его, с удивлением заметил, что помимо протеста, на который рассчитывал автор, у него возникает невольное, и чем дальше тем больше по мере чтения, желание попасть туда, в этот мир!
Там хорошо, там спокойно душе, там все расписано и ничего дурного тебя не ожидает. Плевать на либеральные принципы! Там все знает Старший Брат, там у тебя и жилье, и пища в избытке и удобная антиистория. Так хотелось отдохнуть от всего и укрыться у Старшего Брата.
Человечество любым способом старается укрыться от суровой реальности.
А ведь сравнительно недавно, в начале прошлого века наша интеллигенция устами Блока вещала
Узнаю тебя жизнь, принимаю
И приветствую звоном щита!
Если бы я писал сценарий, то на этом месте я написал бы -
Конец Атто Примо. Конец первого действия, полного светлых иллюзий ожидания, полного Началом. Действия, в котором сам воздух был наполнен чувством Начала.
А если это переложить в либретто, то какую музыку надо бы подобрать? Может быть, Мендельсона? Нет, Россини здесь не подходит, хотя он и гений. А, может быть, Пуччини или Римский-Корсаков?
Нет, если не писать нового в духе гармонии диссонанса (а то и вовсе атональных звучаний), то больше всего подходит великий Шарль Гуно с его "Фаустом". Удивительная музыка, в которой великолепные мелодии вальсов сопровождают фатальные события и тем самым создают небывалый трагический контраст. Да и история эта вечна, как вечны все человеческие коллизии, столь давно прозорливо высвеченные гигантами искусства.
Думается, что так будет всегда, если люди не превратятся, в конце концов, в кибер Панков. У них будут, вероятно, уже другие истории.
2.
Читатель не поверит, но мне не хочется продолжать. И не потому, что не о чем рассказать. Рассказать, конечно, есть о чем, хотя, конечно, часто автор и сам не знает, как оно будет дальше. Если, конечно, не иметь в виду хронистов. Как говорил Крылов -
Но мы истории не пишем.
Трудность в том, что мы ушли от Начала и вступаем в вечное и довольно нудное Потом. И всякий бывалый человек настораживается при слове Потом. Он знает, что Потом может ощетиниться иголками уколов и вообще принести неприятности.
Но мы, собственно, уже в Потом. Если хотите, не в Потом, а в После.
Зачем, зачем, о люди злые,
Вы мой нарушили покой!
Как поется в старой народной песне.
Но песни эти давно забыты и их давно уж никто не поет. А если кто по большой пьянке и пытается петь, то так фальшиво, так не вдохновенно, что лучше бы и не пел. Кстати, специалисты по фольклору говорят, что и эти-то песни были не совсем старинные и народные. Но все-таки их пел народ.
Но теперь он и это не поет. Душа ушла из него.
Михаил в унисон с такой песней нарушил покой сестры Галины.
Она теряла наивный дух веры, который до поры по непонятным причинам так прочно в ней удерживался. Когда она слушала теперь проповедь пастора на ту или иную тему, то многое вдруг становилось непонятным. Но оно и не могло быть понятным, но раньше не надо даже было и думать на эту тему, поскольку она относила себя к "возрожденным" верующим братства согласно терминологии вероучения евангельских христиан баптистов.
Особенно удивляли наивные примеры "из жизни". Как один человек в отчаянии попросил Христа помочь, очень искренне помолился и получил искомое. Но каждый может сказать, что он ведает о тысяче таких случаев, в том числе и из личного опыта, и никакого ответа "оттуда" ни словами, ни делом не следовало. Пастыри веры в ответ объясняли, что нужна особая, очень проникновенная, и я уж не знаю какая, молитва, чтобы Господь услышал тебя. И если раньше этот ответ удовлетворял ее, то теперь он казался странным.
Все это вселяло дух беспокойства. Безмятежность исчезала, на смену ей постепенно приползали сомнения и раздражительность.
Дома мать обеспокоилась.
- Что с тобой, доченька, сталось? - Спросила она как-то.
- Ничего, мама, а что такое?
- Ты что-то ходишь грустная, на меня не глядишь. Может, приболела?
- Нет, мама, нет, отстань! Все в порядке. Просто на работе в конторе небольшие неприятности. Но это пустяки.
- Отстань? А я к тебе и не пристаю. Ничего спросить нельзя!
- Не обижайся, мамуля. Извини, ради Бога!
А ведь в поэтическом аспекте Гале следовало бы ответить
- Ах мама, мама, я не больна.
Я, знаешь, мама, влюблена!
И это, скажу я вам, хоть, может быть, и греховно, но прекрасно!
Сестру Галину удручало, что брат Михаил что-то не приходит на богослужения, которые бывали дважды в неделю вечером. Такое его поведение после того разговора казалось неожиданным.
Это было следствием недоразумения. Михаил как раз приходил на каждое богослужение. Никого не заставая возле знакомого столика, он огорчался и терпеливо ждал следующего раза.
Нечего и говорить, что он, вообще человек влюбчивый, просто грезил о ней и в мыслях своих как-то невольно всячески приукрашивал ее достоинства. Она в его воображении являлась этакой вообще суперкрасавицей, которых и свет не видывал, и от этого его нетерпение еще более возрастало.
Вообще, говорят, мужчина существо полигамное. Может быть, оно и так. Но в данном случае ему не надо было никого и он не хотел даже смотреть ни на кого, кроме нее, в этом смысле. Вот до какой степени это сумасшествие бывает с человеками!
Справедливости ради надо сказать, что наш влюбленный сильно преувеличивал достоинства своей Дульцинеи. Выше мы описали именно то, как он ее видел и воспринимал. В действительности эта женщина имела, выражаясь старинным языком, лицо, не лишенное приятности, с не совсем правильными чертами, но очень доброжелательным выражением, и плюс к тому оно несло на себе печать высокой порядочности.
Она была среднего роста нормальной полноты с несколько коротковатыми ногами. Когда она стояла в полный рост этот факт несколько портил общее впечатление. Но так ведь можно расписать и раскритиковать любого человека, так что читатель вслед за Михаилом может вполне не обращать на это внимание.
Что же касается упоминавшейся выше магии ее необычного взгляда, которой она обладала, то здесь не было никаких преувеличений.
Упомянутое нами недоразумение оказалось в том, что во время молитвы сестра Галина обычно располагалась вверху на хорах рядом с певчими, и ей оттуда сверху не были видны крайние, ближние ко входу, скамейки внизу молитвенного зала, на одну из которых обычно с краешку скромно усаживался Михаил. Ей это не пришло в голову. Она почему-то была уверена, что он сядет где-то в середине зала, или поднимется вверх, на хоры.
Неизвестно, сколько это могло продолжаться, если бы однажды Сестра Галина не прошла по второму этажу вперед по направлению к амвону, и взглянув вниз в проем, не углядела там к своей радости на одной из задних скамеек нашего героя.
Она так обрадовалась, что спустя время, не дожидаясь конца проповеди, спустилась вниз и села рядом с "братом".
Некоторое время они сидели молча в радости встречи, которая получалась как бы инкогнито, поскольку шла служба.
Потом она шепнула ему
- Вы сегодня только пришли?
- Нет, я каждый раз прихожу.
- Что же Вы не сообразили подняться наверх?
- А я думал, что Вы всегда сидите внизу у столика или где-то рядом.
- Какой глупый! Рада Вас видеть!
В это время к ней, наклонясь, подошел служитель церкви с какими-то бумажками, и что-то прошептал. Она поднялась с места и, уходя, шепнула ему
- Я не прощаюсь.
Он получил индульгенцию на встречу и радовался и волновался, поскольку, как обычно в таких случаях, не знал, как себя вести и что именно делать дальше после встречи.
Конечно, записные ловеласы в этих случаях, по-видимому, не колеблются. У них курс всегда выверен. Но наш Миша к ним не принадлежал и я думаю, что читатель давно это заметил.
Но что значит ее "Я не прощаюсь"? После некоторого размышления он догадался, что удобнее всего будет подождать ее на выходе из церкви после службы, чтобы суетой внутри не возбуждать никаких кривотолков.
Служение закончилось, все потихоньку разошлись, а Дульцинея все не появлялась. Разошлись и близкие к церкви, помогавшие ей братья и сестры, и пасторы, кто на машинах, кто пешком, а ее все не было. Михаил начал терять терпение, да и неудобно было все время торчать вблизи входа. Но он по житейскому опыту знал, что почему-то при подобных встречах часто бывают подобные казусы, и особенно не расстраивался. Что-то, видимо, ей помешало.
- Ну, что ж, встретимся в следующий вторник, - подумал было он, и собрался совсем уходить, как вдруг, приглядевшись, увидел женскую фигуру с другой стороны малого Трехсвятительского переулка, обращенной в сторону Китай города. Эта фигура знаками приглашала его подойти, что он и сделал.
И они, наконец, встретились и неожиданно для себя обнялись, как давние добрые знакомые. Если разделять известное мнение об ищущих друг друга по жизни душах, которые в конце концов встретились, то это как раз тот случай.
Михаил не стал спрашивать и уточнять, почему она так задержалась и вышла к нему совсем с другой стороны. Значит, так ей было удобнее. И она была благодарна ему за это.
Они не спеша пошли в сторону Китай города, к Солянке и далее вверх по направлению к Лубянке, не задумываясь о маршруте.
Поначалу они шли молча, но это их не стесняло. Первым нарушил молчание Михаил
- Мне так легко с Вами.
- И мне. У Вас такой добрый взгляд. Кажется, что вы все видите и понимаете. Я даже боюсь Вас.
Сестра Галина обладала редкой способностью вести себя просто и естественно в любой обстановке. Мне кажется, это природный дар, хотя в высшем свете старой Британии удавалось его привить с воспитанием (почитайте у С.Моэма).
- Ну, знаете, насчет взгляда Вы бы уж молчали. То, как вы можете посмотреть, и тот Ваш взгляд я не забыл и никогда не позабуду. А то Вы сами не знаете!
- Михаил, а как Вас занесло к нам?
- Одна знакомая еще зимой притащила меня к вам на органный концерт в воскресенье.
- Я так и думала. А что же потом, вы покинули свою знакомую? И теперь предпочитаете ходить один?
"Брат" Михаил слегка смутился. Женщины таки умеют поставить вопрос ребром.