Немировский Петр : другие произведения.

Очерки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не любить Нью-Йорк нельзя. Потому что в этом городе каждый может найти то, что ему нужно для счастья, - деньги, друзей, одиночество. Нью-Йорк - место постоянных перемен. И самых неожиданных встреч. Люди здесь открыты, легко делятся своей болью. Предлагаемый сборник включает в себя серию очерков о Городе Большого Яблока. Это - публицистика. Но описанные события - не из разряда повседневных, о которых забывают на следующее утро. Скорее, это короткие рассказы о людях, очутившихся в критических ситуациях, на крутых поворотах судьбы.

   Петр Немировский
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   БОСИКОМ ПО НЬЮ-ЙОРКУ
  
   Очерки
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Не любить Нью-Йорк нельзя. Потому что в этом городе каждый может найти то, что ему нужно для счастья, - деньги, друзей, одиночество. Москвич или одессит, рижанин или житель Еревана - любой, рано или поздно откроет в Нью-Йорке место, поразительно похожее на его родной город. И встретит земляков. И почувствует здесь себя, как дома. Хотя время от времени ему напомнят, что он здесь гость. Нью-Йорк - место постоянных перемен. И самых неожиданных встреч. Люди здесь открыты, легко делятся своей болью.
   Этот город нельзя понять, сидя в туристическом автобусе. Чтобы познать Нью-Йорк, нужно по нему пройти десятки миль, спуститься летом в час пик в подземку, в это пекло; поваляться на зеленой лужайке, на набережной Гудзона, в тени небоскребов; постоять зимой на промозглом ветру на Таймс-сквер в очереди за дешевыми билетами на бродвейское шоу. Нужно ходить и ходить, сменяя одну пару стоптанной обуви другой.
   Разбирая свои журналистские архивы, я пришел к выводу, что некоторые очерки, если их собрать вместе, создают интересный и достаточно цельный образ Нью-Йорка.
   Это - публицистика. Но описанные события - не из разряда повседневных, о которых забывают на следующее утро. Скорее, это короткие рассказы о людях, очутившихся в критических ситуациях, на крутых поворотах судьбы.
   Представленные очерки размещены не в хронологической последовательности. В этом сборнике я использовал принцип разнообразия, в первую очередь, для того, чтобы российский читатель почувствовал, насколько разнообразна и противоречива жизнь Города Большого Яблока.
   На страницах сборника вы встретите известных писателей, спортсменов, потомков титулованных дворян. А также никому не известных таксистов, панков, бродяг. Встретите и, надеюсь, не сможете их забыть. Как не забываю их я...
  
  
   СОДЕРЖАНИЕ
  
   ВЕК СКОРО КОНЧИТСЯ, НО РАНЬШЕ КОНЧУСЬ Я
   (Прощание с Иосифом Бродским)
   ГЕРОИН ДЛЯ КРИШНЫ
   ЧЕТЫРЕ ВЫСТРЕЛА НА РАССВЕТЕ
   (Убийство боксера Николая Канивца)
   КНЯЗЬЯ И БАРОНЫ В ЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ
   (Женский монастырь Ново-Дивеево)
   МАРИОНЕТКИ
   (Художник и режиссер Валерий Бояхчян)
   КОШМАР НА УЛИЦЕ СВЯТОГО МАРКА
   БРОДЯГИ У ЧАШИ
   "ЖЕЛТЫЙ КОРОЛЬ"
   (Писатель Владимир Лобас)
   ЭРЕБУНИ НА ГУДЗОНЕ
   ТЮРЕМНЫЙ ЭСКУЛАП
   (Тюремный врач Аркадий Сноль)
   О БЕДНОМ ТАКСИСТЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
   ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ФЕНИ
   (Судебный переводчик Валерий Щукин)
   КОВБОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
   АРЕСТУЙТЕ МОЕГО СЫНА
   В НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО В ДЖОРДАНВИЛЛЕ
   (Мужской Свято-Троицкий монастырь)
  
  
  
   ВЕК СКОРО КОНЧИТСЯ, НО РАНЬШЕ КОНЧУСЬ Я
   Прощание с Иосифом Бродским
   "СПОКОЙНЫЙ" ДЕНЬ В БРУКЛИН-ХАЙТС
   Район Бруклин-Хайтс - один из древних уголков города, если, конечно, рассматривать понятие древности в ретроспективе двухсот лет. Здесь находится множество исторических строений, немало интересных и красивых мест. Вот, к примеру, Бруклинский мост - символ Нью-Йорка, соединивший берега Бруклина и Манхэттена. А там - здание почты, построенное более ста пятидесяти лет назад; рядом - юридическая контора, основанная на деньги китайских купцов. Проходя по этим тихим и чистым (сравнительно с другими в городе) улицам, обращаешь внимание на церкви и костелы, которых здесь, бесспорно, больше, чем в других местах. Попав в Бруклин-Хайтс, даже не зная истории, ощущаешь его особость и обособленность.
   Вероятно, поэтому в Бруклин-Хайтс селились известные писатели и художники, те, кто занимался настоящим искусством, избегая шумных богемных тусовок. На улице Кранберри жил Уолт Уитмен, на Ремсон - Генри Миллер, на Монтегю - Томас Вулф и многие другие: Трумэн Капоте, Дос Пассос, Артур Миллер. Здесь легко найти уединение на набережной Ист-ривер, вдалеке от визгливых улиц Манхэттена.
   Наверное, это была не последняя причина, почему Иосиф Бродский решил поселиться именно здесь - на улице Пьеррпонт.
   ...В тот день шел снег. Колючую снежную крупу несло ветром вдоль улиц, мимо церквей, мимо ресторанов, мимо закрытых дверей особняков, мимо припаркованных автомобилей - к реке.
   Возле самой набережной стоит дом, в котором Иосиф Бродский жил последнее время и где он умер. На входной двери его квартиры висел венок. И было непонятно, то ли венок остался после Рождественских праздников, то ли его прикрепили в знак траура по умершему. В остальном же ничто не свидетельствовало о том, что за этими дверьми, на втором этаже - уже навсегда умолкший поэт. На мой звонок никто не отозвался.
   Может быть, стремление Иосифа Бродского к уединению, ко всему, что он называл "частностью бытия", сыграло не последнюю роль, почему его уход почти не был замечен окружающими, - теми, кто жил с ним на одной улице. Хотя почти все, кого я ни спрашивал, знали, что где-то рядом с ними проживал Нобелевский лауреат. И милая девушка Трэйси, открывая двери соседнего дома, кивала головой: "Конечно, знаю, Бродский - русский поэт, но никогда его не видела. Мне очень стыдно... По-моему, он жил где-то рядом". Другие отвечали приблизительно то же самое.
   Храм Святой Анны стоит на соседней улице Монтегю. Чернокожий пастор пригласил войти внутрь. Было видно, что он искренне опечален случившимся: "Да, я знал Бродского, это великий поэт. Он жил недалеко отсюда и порою заходил к нам. Однако членом нашей общины он не был".
   На той же улице расположен Brooklyn Height Bar - уютный ресторанчик, за столиками которого в момент моего появления сидело несколько посетителей. На стойке бара, рядом с меню, лежал последний номер газеты "Нью-Йорк таймс". Владелец ресторана поначалу был несколько озадачен визитом русского журналиста.
   - Бродский? Он заходил к нам, по крайней мере, раз в неделю.
   - И вы знали, что это был именно он?
   - Нет, раньше я этого не знал. Заходил тихий, скромный человек в очках, обычно в обеденное время. Он заказывал ленч и садился во-он за тот столик. И только сегодня, когда я прочитал сообщение в "Нью-Йорк таймс" и увидел его фотографию, я понял, кто был нашим клиентом.
   ...А колючую поземку несло и несло по пустынным улицам Бруклин-Хайтc, и небо становилось тяжелее, и волны реки бились о бетон набережной, и чем-то это напоминало зимний петербургский день.
   Он часто заглядывал в книжный магазин Walden-Вooks, что на той же улице Монтегю, поднимался на второй этаж, где расположена обширная секция художественной литературы.
   - Вы ищете Бродского? - работник магазина быстро набрал на компьютере имя. - Конечно, у нас есть книги этого автора. Видел ли я его? Полгода назад мы заказали книги Джозефа Бродского, и там на обложке была его фотография. После этого я уже знал, кто к нам заходит.
   Вечерело. На набережной - кроме неспешно фланирующего полицейского - ни души. У причала на волнах покачивались яхты. С противоположного берега, сквозь снежную пелену, пробивались огни манхэттенских небоскребов.
   Полицейский, патрулирующий набережную, остановился рядом со мной.
   - Все о'кей? - спросил он.
   - Да.
   - Сегодня на удивление спокойный день. Ничего, слава Богу, не случилось.
  
   ПРОЩАНИЕ В ГРИНВИЧ-ВИЛЛАДЖ
   Перед тем как переехать в Бруклин-Хайтс, Иосиф Бродский более десяти лет прожил в знаменитом районе Манхэттена - Гринвич-Вилладж. Здесь, на улице Мортон, он снимал квартиру. Сюда к нему в гости приходили друзья, здесь он встречался с теми, кого любил и с кем был близок. Немногие из его знакомых знали о том, что несколько лет назад поэт переехал. И когда поэта не стало, люди звонили по старому телефону и заходили сюда, на Мортон, отдать ему последнюю дань.
   Тихая, застроенная разностильными домами конца прошлого века, улочка Мортон выходит на широкую шумную авеню. Поэта часто видели прогуливающимся здесь. Его помнит и работник похоронного дома Greenwich Village, который открыл двери, когда внесли гроб с телом поэта.
   Около часа дня 30 января 1996 года серый катафалк "олдсмобил" остановился у дверей похоронного дома, возле которого уже стояли люди, пришедшие проститься с умершим. Их становилось все больше. Приходили и близкие, и те, кто знал поэта лишь по его книгам.
   К двум часам собравшихся в холле пригласили войти в зал, где находился гроб с телом Иосифа Бродского. Пришедших попросили, уважая чувства семьи поэта, здесь не фотографировать.
   ...Он лежал в гробу, одетый в коричневый костюм, в черном галстуке, со сложенными на груди руками, в правой руке - деревянный крестик. Приглушенный свет ламп падал на восковое лицо с тонкими поджатыми губами и высоким лбом. Были видны морщинки у навсегда закрытых глаз.
   Таким, мимо ваз с белыми лилиями и красными розами по обе стороны гроба, Иосиф Бродский уплывал в Вечность.
  
   ОН ХОЛОДНЕЕ, ЧЕМ ЛУНА
   В ресторан "Русский самовар" Иосиф Бродский заходил в последний раз накануне Нового года, 30 декабря. Здесь он бывал довольно часто. Порою с кем-то, а чаще всего один. Он всегда был желанным гостем для хозяина ресторана Романа Каплана - друга поэта с давних питерских времен.
   За белым роялем пианист обычно перебирал клавиши и, увидев вошедшего поэта, начинал исполнять его любимые мелодии.
   - Он любил "Прощание славянки", "Шумел камыш", "Очи черные". Иногда, немного выпив, подпевал, - вспоминает музыкант Борис Шапиро, который по вечерам играет на рояле в "Русском самоваре".
   Так случилось, что ровно через месяц после последнего посещения Бродским этого ресторана здесь собрались его друзья, все, кто почитал талант поэта. На стенах висели его фотопортреты разных лет, звучали его любимые мелодии. Все как обычно, только поэта уже не было.
   - Хотел ли Бродский приехать в Россию? Думаю, что хотел, - говорит поэт Евгений Рейн. - Но он словно что-то выжидал, отвечал уклончивыми фразами. Он говорил, что можно вернуться на место преступления, но нельзя вернуться на место любви. У поэта было совершенно надорванное сердце - результат его мучительной, мятежной жизни, жизни с преследованиями, ссылкой, эмиграцией.
   В этот вечер не было традиционных для таких случаев речей. Разговаривали вполголоса, вспоминая ушедшего таким, каким он был в житейских мелочах.
   - Думаю, что говорить о значении фигуры Бродского и о значении его поэзии, - это включаться в огромный хор. Ничего не имею против этого, но мне хочется вспомнить его с человеческой стороны, - рассказывает писатель Игорь Ефимов. - При всей его устремленности вверх, при его любимом выражении "Брать ноты выше", при таких вещах, как скажем "Осенний крик ястреба", с его падением в эту леденящую бездну, он был чуток к беде, горю самого простого человека. Его строчка "Только с горем я чувствую солидарность" - это не только красивые слова. Из эпизодов такого плана мне вспоминается осень 64-го, когда Иосиф был в ссылке. Мы с поэтом Яковом Гординым приехали его навестить. Везли, конечно, продукты, выпивку, теплую одежду на зиму, книги. Иосиф же почему-то заказал привезти побольше самых разных лекарств. Мы встревожились: зачем ему столько лекарств? Но когда прожили у него в избе дня три, то все поняли. Это была бедная деревня Норинская, до станции - двадцать километров, аптеки нет. Иосиф раздавал старым, больным людям лекарства. Для местных жителей он стал как бы местным фельдшером. В подобной роли я видел его не раз. Он был невероятно отзывчив к молодым поэтам. На моей памяти не было случая, чтобы он высокомерно отбросил, не прочитал, не познакомился с присланными стихами неизвестных поэтов.
   ...Музыка продолжала звучать, и, несмотря на столь поздний час, в "Русский самовар" продолжали приходить друзья и поклонники поэта, те, кого горе созвало сюда из разных городов, штатов, стран.
   - Когда он сюда зашел в последний раз, - вспоминает Роман Каплан, - все было как обычно: мы сидели за столиком втроем - Иосиф, Миша Барышников и я. Шутили, рассказывали анекдоты. Мы говорили с Иосифом насчет врача, ведь в последнее время у него были очень серьезные проблемы с сердцем. Но ничто не предвещало, что может случиться непоправимое. Он попросил альбом, в котором мои друзья оставляют рисунки или пожелания, и написал экспромт:
   Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?
   Он холоднее, чем луна.
   Возьмем себе чуть-чуть икорки
   И водочки на ароматной корке, -
   Погреемся у Каплана.
   ...
   Жуткий день. И не только для всей России. Поэтов такого масштаба сегодня очень мало. Умер очень добрый, честный, принципиальный человек.
   1996 г.
  
   ГЕРОИН ДЛЯ КРИШНЫ
   У нее все хорошие и добрые. И мама, и подруги, и наркодилер, и психиатр. Она уверена, что все люди чудо как хороши, а зло если и существует, то исключительно в виде порошка, который называется героином. И пока что Лена (назовем нашу героиню так) живет в каждодневной борьбе с ним.
   Сегодня Лена понимает не очень многое, что полагается понимать молодой женщине в двадцать пять лет. Скажем, ее пока абсолютно не тревожат вопросы учебы и работы, она не думает о создании своей семьи. Да и стоит ли беспокоиться о таком далеком будущем? Ведь не сегодня-завтра может случиться непоправимое: Лена не выдержит и зайдет к подруге. И, как это уже бывало раньше, закричит прямо с порога: "Светка! Не могу больше! Хочу героин!". И тощая Светка аккуратно высыплет из кулечка белый порошок и достанет шприц. И тогда Лену, в лучшем случае, ожидает процедура детоксификации в госпитале, в худшем - могила на самом дешевом кладбище Нью-Йорка. И Лена это понимает.
   У нее относительно хорошая память, если учесть, что она употребляет наркотики пятый год. Конечно же, никогда не забыть черных кошек, которые кусали ее, когда она впервые в жизни выкурила сразу две сигареты с марихуаной. Это случилось еще в Питере, когда она была студенткой филологического факультета университета. Ее стошнило, а потом в ее снах долго противно мяукали черные кошки.
   - Это было отвратительно! Это не тот "хай" (то же, что и кайф - авт.). Тогда я еще не подсела, только изредка покуривала, - Лена отбрасывает прядь волос со лба.
   Она сидит в кресле напротив меня. В ее жестах сохранилось что-то детское. Наверное, когда-то у нее было красивое, по крайней мере, приятное лицо. Сейчас это - размытое пятно с тусклыми маслянистыми глазами. Она неестественно худая. Глядя на бледную кожу ее тощих рук, испытываешь чувство неловкости, словно ненароком увидел что-то недозволенное...
   ххх
   Его звали Рэй. Этот тридцатилетний американский миллионер, путешествуя по России, остановился в Петербурге. Там он познакомился с Лениной подругой Светой. После головокружительной недели с шампанским и прогулками по Петергофу Рэй пригласил подружек к себе в Калифорнию. Переправку дочери за океан взяла на себя Ленина мать, занимающая высокий пост в Управлении внешней торговли. По своим каналам мать оформила дочери и ее подруге визы.
   - Мама, я же еду туда только на зимние каникулы, зачем мне столько? - спросила Лена, принимая из материнских рук пять тысяч долларов.
   - Поезжай, дочка, может, там найдешь свое счастье...
   Утром в заснеженном нью-йоркском аэропорту подруг встретил Рэй. Сели в его машину.
   - Закурим, - предложил Рэй, протянув сигареты с марихуаной.
   ...Они жили в Лос-Анджелесе в доме этого молодого лысеющего миллионера. Лена помнит ящики огромного комода, доверху набитые кульками с тонко нарезанными волокнами. Рэй любил только две вещи: марихуану и телевизор. Они втроем курили, смотрели телевизор, слушали музыку. Но девушкам было скучно. Лишь однажды им удалось вытащить обкуренного миллионера во Флориду.
   - Это было прекрасно! - на лице Лены вдруг появляется нечто похожее на выражение. - Мы вышли на его яхте в открытый океан, ловили рыбу, купались. Но Рэй становился невыносимым психом. Он нас не отпускал ни на шаг из своего дома. Он все больше боялся, что мы его сдадим полиции. И я сбежала в Нью-Йорк.
   В Нью-Йорке при ее знании английского языка и приятной внешности устроиться официанткой в бар не представляло сложности. Ирландцы, хозяева бара, прощали новой работнице некоторые недостатки, скажем, ошибочно выданную сдачу или неправильно принесенное блюдо. Искусителем стал чернокожий повар, которому понравилась эта русская миловидная блондинка. Ухаживая, он предложил ей понюхать белый порошок.
   - Это был настоящий "хай", и я подсела.
   Через несколько дней кайф от порошка ощущался сильнее. А еще через месяц, придя в бар, она уже умоляла того негра дать ей кокаин. Сама того не подозревая, Лена становилась наркоманкой. Но тогда еще считала, что просто хочет поймать кайф.
   По утрам ее тело было сковано и разбито, приходило чувство удрученности. Чтобы как-то себя восстанавливать, Лена покупала водку. После выпитого становилось лучше. Вскоре ее уволили из бара. Все деньги уходили только на кокаин и водку. Она постоянно находилась в неестественно возбужденном состоянии. Не хотелось спать, есть, сидеть на месте. Танцевать! Она шлялась по ночным клубам Манхэттена, напивалась до беспамятства, выпрыгивала на сцену и танцевала полуголой. Придя домой, снова нюхала кокаин...
   ххх
   Рассказывает Анна С. - психотерапевт, работающая в клинике, где лечится Лена:
   - У наркоманов утрачено чувство реальной самооценки. Когда они перестают употреблять наркотики, у них возникает сильное чувство вины. Они постоянно казнят себя за то, что искалечили свою жизнь. Не в силах справиться с этими душевными муками, не выдерживают - и снова возвращаются к наркотикам.
   - А что вы можете сказать о Лене?
   - В нашу клинику ее направили после детоксификации. В свои первые посещения она сидела молча, слова из нее приходилось просто выдавливать. Но теперь я понимаю, что Лена не так проста, как это мне показалось на первый взгляд. У нее есть свои устоявшиеся взгляды на жизнь. Она честная, что среди наркоманов встречается крайне редко. Не так давно, через две недели после первого посещения клиники, она "сорвалась" и не пришла на прием. Я ей звонила, но трубку никто не снимал. Я уже не надеялась. И вдруг она сама звонит: "Я сорвалась. Решила больше к вам не приходить, потому что так будет честнее". Она испытывала вину передо мной. Я ее долго убеждала, что моя роль - не осуждать, а помогать.
   Отдельный разговор о матери Лены. Я эту женщину не видела и потому не могу вынести о ней окончательного заключения. Но я не очень-то верю, что, отправляя дочь в Америку, она хотела ей счастья. Скорее, пыталась от нее избавиться. А убеждает меня в этом факт, что Ленина мать на днях приезжала в Нью-Йорк по туристической визе. Она видела свою дочь накануне кризиса. И - улетела назад, в Петербург. Неужели недопоняла угрожающей дочери опасности? К сожалению, с такими мамами, работающими в "высоких сферах" и отодвигающими детей на второй, третий, десятый план, я на своем веку встречалась нередко.
   - Как вы оцениваете нынешнее состояние своей пациентки?
   - Честно признаться, я не уверена в окончательном успехе. Но если за последний месяц она "сорвалась" только раз - это уже прогресс.
   ххх
   А тогда до клиники было еще далеко. Тогда, долго не приходя в нормальное состояние, шатаясь по ночным притонам, пьяная и накачанная кокаином, Лена все же смутно догадывалась, что ходит по краю. Однажды она попыталась отказаться от водки. Началась ломка. Чтобы не сойти с ума, она раскрыла первую попавшуюся книгу. Этой книгой оказался сборник учений Кришны.
   Лена говорит, что от этой книги тогда исходило свечение, и, озаренная, она услышала спасительные голоса "оттуда". Не знаю насчет свечения, но, думаю, ей очень хотелось жить.
   Она разыскала храм-монастырь последователей учения Кришны. Обратилась к настоятелю, и тот разрешил ей остаться при храме.
   ххх
   Зная, что наркоманы часто живут не в реальном, а своем, придуманном мире, я все же решил найти тот кришнаитский храм, в котором, по словам Лены, она жила полгода.
   На одной из улиц в Манхэттене стоит дом с табличкой на фронтоне Ramakrishna - Vivekanda Center. Открывший двери кришнаит пригласил войти. Он был готов рассказывать обо всех премудростях учения Кришны, но про Лену ничего не ведал:
   - По воскресеньям у нас на службе много разных прихожан, в том числе и русских, но чтобы здесь жила русская... Нет, вы ошиблись.
   Значит, наврала! И действительно, какой там кришнаитский храм! Русская девочка, разбалованная заграничными поездками, дорогими тряпками и поклонниками-миллионерами, ушла жить в монастырь? Нет, все это похоже на красивое вранье или на бред больного человека. И все же... Ведь ходят же иногда по Брайтону русские кришнаиты в ярких балахонах, предлагая прохожим книги.
   ...В бруклинском районе Флатбуш находится множество госучреждений, помогающих городской бедноте. Публика вокруг - соответствующая. На одной из улиц - четырехэтажное здание: International Society for Krishna Consciousness ("Интернациональная община сознания Кришны"). Дверь открыл парень лет двадцати пяти, остриженный наголо.
   - Меня зовут Рама Нанда, - сказал он на чистом русском. - Входите.
   На улице солнце слепило глаза, а в храме царил полумрак. Густо пахло специфическими благовониями и краской. Какой-то парень, тоже лысый, но с косичкой сзади, красил дверные наличники.
   - Здравствуйте, я из Питера, - сказал он.
   С подносом в руках из-за угла вышла худая индуска в балахоне, следом за ней, неся огромный кувшин, в зал вошла немолодая низенькая блондинка с явно славянскими чертами лица.
   - Здравствуйте, - поздоровалась она на русском.
   - Из живущих в храме двадцати пяти человек - половина русские, - объяснил Рама Нанда, видя мое удивление.
   Рама Нанда - родом из Ташкента, кришнаитом стал три года назад, в храме живет полгода. Он повел меня по этажам, открывая разные двери и прося снимать обувь в некоторых комнатах. В центре огромного темного зала на расшитом золотом диване покоилась какая-то деревянная фигура.
   - Это - основатель нашего движения в Америке, - Рама Нанда написал в моем блокноте довольно экстравагантное для русского языка имя - Асбхактиведанта Свами Прабкупада. - А за этими шторами наши божества, кто их хоть раз увидит, тот обретет бессмертие. Бессмертие в том понимании, что после физической смерти душа уже не будет вселяться в новое материальное тело, а попадет на свою родину, в царство Духа.
   Вдруг раздался протяжный звук рожка, шторы раздвинулись. В алтаре, разукрашенные гирляндами цветов, разодетые в яркие наряды, стояли два идола. Заиграла монотонная музыка. Рама Нанда упал на пол и начал бить поклоны...
   Потом мы пошли по кельям. Да, все, как и рассказывала Лена. На двухъярусных кроватях вместо постельного белья - спальные мешки. Почему так? Кришнаиты часто путешествуют, едут в другие штаты, чтобы послушать проповеди приехавшего в Америку из Индии очередного гуру. К тому же грех монахам думать о комфорте и наслаждениях. Ни телевизора, ни газет. На шкафу лежат несколько барабанов-мриданчо. На балконах на веревках сушатся оранжевые балахоны. В мешочках - четки со ста восемью бусинками. В душевой холодная вода, о которой Лена вспоминала с таким отвращением.
   - Я из Азербайджана, здравствуйте, - войдя в душевую, поздоровался прикрытый полотенцем еще один кришнаит с фенечками на шее.
   От густого запаха благовоний и беспрерывно звучащей монотонной музыки у меня постепенно начало уплывать ощущение реальности. Там, за окнами, шум и суета, копы патрулируют улицы, моя машина плохо запаркована - могут влепить штраф. А тут - какие-то кришнаиты, фрески на стенах, какое-то бессмертие...
   Мы сидели на полу, ели рис с чудовищно острой приправой.
   - Лена? Конечно, знаю, - блондинка в цветастом балахоне опустила свою тарелку на колени. - Лена жила в соседней келье. Очень чуткая девочка, стройная, голубоглазая. Мы с ней вместе шили одежду, плели из цветов гирлянды. Но потом она стала какая-то странная и покинула храм.
   ххх
   Странное поведение Лены объясняется просто: она пришла в этот монастырь, чтобы спастись от кокаинового безумия. Вела суровую аскетическую жизнь: ежедневно, как и все здесь, вставала в половине четвертого утра, мылась под холодным душем, наносила на лицо "святую" глину, молилась по два с половиной часа на службе. Потом два часа читала мантры, ела рис и фасоль, убирала и мыла полы, плела гирлянды, выходила на Брайтон, где под удары мриданчо распевала с единоверцами "Хари Кришна". И первое время это помогало.
   Но, почувствовав себя в безопасности, затосковала. Ей захотелось жить прежней питерской и нью-йоркской жизнью. Порою к ней приходило сильное желание снова поймать "хай". Внутренне она уже оказалась вне храма.
   - Я специально стала себя загрязнять, - вспоминает Лена, закатывая повыше рукава рубашки. - Не ищите дырок, я уже не колюсь, - говорит она, увидев, как я пристально изучаю ее ужасно тощие руки. - О чем я рассказывала? Ах, да, мне захотелось наслаждений. Иногда вечерами, когда в храме все спали, я выходила на улицу и покупала у негров марихуану. А потом...
   Однажды, проходя по Брайтону с барабанами и распространяя книги, она встретила подругу Светку, которая сбежала от окончательно свихнувшегося Рэя и снимала на Брайтоне комнату. Светка оставила подруге свой домашний адрес. С этого дня Лена окончательно потеряла покой. Однажды ночью, выскользнув из храма в своем экзотическом наряде, села в метро и приехала на Брайтон.
   - Светка! Не могу больше! Дай кокаин!
   Тощая Светка понимающе улыбнулась и протянула подруге кулечек с сероватым порошком:
   - Попробуй, это лучше, чем кокаин.
   Порошок оказался героином.
   - Меня стошнило, - вспоминает она первую свою реакцию. - Но все равно было как-то приятно. Утром душили слезы, все тело было скованно. Таких ломок от кокаина у меня не бывало. Тогда Светка дала мне меньшую дозу и сразу стало легче... Да-а, героин - это очень сильно. Он удовлетворяет все желания. Героин всех достанет...
   - Где вы брали наркотики?
   - У нас был знакомый русский драгдилер, хороший парень, добрый такой. Позвонишь, скажешь, что нужен пакетик - через полчаса привезет. Иногда даже бесплатно угощал. Мы торчали с утра до ночи. Кушать ничего не хотелось, сосали только леденцы. Я тогда стала жутко худой, это сейчас уже ничего.
   - А откуда у вас было столько денег на наркотики?
   - Воровали одежду в богатых бутиках и потом продавали. Что вы так смотрите? Я же не могла жить без героина! Вы не понимаете, что это такое, когда по утрам тебя выламывает наизнанку и ты готов на все, только бы принять дозу!
   Какое-то время Лена "удачно" воровала в магазинах дорогие платья. Но однажды ее поймали охранники и вызвали полицию. Пока ждали полицию, ее заперли в комнате. Зная, что за воровство в Нью-Йорке наказывают меньше, чем за наркотики (с собой у нее имелись наркотики), Лена вынюхала зараз все, что имела. Когда подъехала полиция, она уже здорово "торчала". А когда доехали в участок, была при смерти от передозировки.
   Как это ни кощунственно звучит, к счастью, ее задержали в магазине за воровство и вызвали полицию. Прими она "овердоз" где-нибудь на улице, в ночном клубе или на квартире у Светки... Она не помнит, как полицейские ее отвозили в госпиталь:
   - По-моему, тогда распускались желтые лилии, звучала музыка... Я так торчала, как никогда в жизни... - с блаженством вспоминает она состояние, когда находилась при смерти. - Потом я очнулась на больничной койке, под капельницей... Я думаю, это меня Бог наказал: в меня вселилась душа того, кто в прошлой жизни был наркоманом. Наверное, моя душа после смерти тоже достанется наркоману, - пытается она истолковать на свой лад учение Кришны. - Да, я верю в Бога. Понимаете, сейчас мне нужна какая-то основа, чтобы "соскочить". Я не знаю, как это объяснить, но мне нужна очень сильная духовная основа...
   ххх
   - Сегодня ваша пациентка, как может, борется со своей болезнью: ходит к наркологам, посещает группы "Анонимных Наркоманов". В ее сознание странным образом вплелось и религиозное учение Кришны - она читает мантры, пытается рассуждать о переселении душ, носит различные кришнаитские фетиши.
   - Она ищет выход, - отвечает врач Анна С. - Она уцепилась за Бога, как утопающий за соломинку. На мой взгляд, Лена еще мало верит в свои собственные силы, переложив ответственность на Бога. Но сейчас ценно все, что ей помогает.
   ххх
   P. S. Приблизительно через год после нашего последнего разговора мы случайно встретились - при одной амбулаторной клинике открывалось новое отделение для русскоязычных наркоманов. Были приглашены врачи и бывшие их пациенты. После официальной части был фуршет.
   - Привет, - поздоровалась Лена, узнав меня.
   Она заметно изменилась с тех пор: исчезла болезненная худоба, с глаз сошел маслянистый покров, на щеках проступил слабый румянец. А главное, Лена уже не производила впечатление удрученной, безнадежной наркоманки.
   - Это кто? - спросил у Лены стоящий рядом парень, похоже, ее бой-френд.
   - Да так, журналист. Когда-то написал статью о том, как я торчала. Наделал там кучу ошибок: написал, что кокаин якобы опускает, а героин подбрасывает. А ведь в действительности все наоборот.
   Парень, взглянув на меня, усмехнулся, мол, что взять с непрофессионала?
   Они ушли. Обескураженный такой странной оценкой журналистской статьи, я посмотрел Лене вслед. "Подсела, заторчала, соскочила..." Профессиональная наркоманка с фенечками на шее! И вдруг подумал о том, что она ведь уже год не употребляет наркотики. Целый год!
   2009 г.
  
   ЧЕТЫРЕ ВЫСТРЕЛА НА РАССВЕТЕ
  
   ЧИСТО РОССИЙСКОЕ УБИЙСТВО
   В пятницу, 29 марта 1996 года, примерно в шесть часов утра в квартире дома на Эммонс авеню, что возле Брайтона, прогремело четыре выстрела. Сосед, выглянув из дверей своей квартиры, увидел сбегающих по лестницам со второго этажа двух мужчин. Вскоре подъехавшие к дому полицейские обнаружили в квартире труп мужчины.
   По теленовостям в то же утро сообщили, что убитый - Николай Канивец - был владельцем ночного клуба "Ночной полет". На следующий день городские газеты внесли поправку: "Убитый действительно имел отношение к этому клубу, но работал там вышибалой".
   ххх
   Николай Канивец, 1970 года рождения, - мастер спорта международного класса. Вот список его спортивных побед: победитель кубка Европы по кикбоксингу в 1993 году; участник полуфинала 1993 года в Малайзии по карате; чемпион Украины по фул-контактному каратэ 1994 года; чемпион Украины по у-шу 1993, 1994 и 1995 годов. Вместе с командой борцов приехал из Украины в США на соревнования по кикбоксингу и решил остаться.
   - Какой миллионер?! Какой "новый русский"?! У него не было даже семидесяти пяти долларов, чтобы оплатить продление гостевой визы! - рассказывает Евсей Пинский, тренер спортивного клуба "Олимпик". - Он сначала работал за гроши в овощных магазинах грузчиком, потом стал подрабатывать охранником в ресторанах. Попытался продолжить и профессиональную карьеру - принимал участие в нью-йоркских соревнованиях по кикбоксингу, но был отстранен за нарушение правил. Коля мог быть включен в профессиональную лигу, у него был отличный удар ногой в голову. Он не пил, я ни разу не видел его пьяным. В спорте у него врагов не было. Причины убийства нужно искать в другой области.
  
   ВИКА
   - Ну и трущобы! - Евсей Пинский вел меня по темным закоулкам Брайтона.
   Мы шли к Вике - жене убитого Николая Канивца.
   В сырой комнате горела настольная лампа. В детской кроватке, укрытая одеялом, спала девочка. Мы разговаривали полушепотом, чтобы не разбудить ее.
   - Только не называйте меня бедной, ладно? Не выношу, когда меня жалеют, - Вика Канивец налила в чашки чай и села напротив. - Я расскажу, что знаю.
   Она прилетела в Нью-Йорк из Черкасс. В прошлом году умер ее отец, мать осталась без рaботы. Жизнь показалась беспросветной, а на дальнем берегу маячила надежда - там ждал муж, добившись для нее гостевой визы. Вика приехала не одна - с дочкой Катей.
   Все, кто знал Канивца, говорят, что он был бесхитростным, открытым человеком. Любил детей: работал тренером в Черкасском центре воспитания молодежи, тренировал подростков в летних лагерях. Но, конечно, больше всего любил свою дочь. Зачем он остался в Америке? Надеялся сделать спортивную карьеру, а не получится - заработать денег на квартиру и вернуться в Украину. Ведь с Викой у них своего угла не было. Большие деньги у супругов тоже никогда не водились, несмотря на то, что Канивец - гордость украинского спорта. Во всяком случае, об их более чем скромном достатке свидетельствуют жестяные кружки и тарелки, которые из Черкасс Вика привезла с собой.
   - Коля рассчитывал, что и я в Нью-Йорке смогу найти работу, ведь я преподаватель английского языка. Думали, устроимся, родим второго ребенка...
   - А как вы относились к виду спорта, которым он занимался?
   - Я никогда не была в восторге от кикбоксинга, но Коле он был нужен как воздух.
   Первый день рождения дочери семья отметила скромно, втроем. Николай все торжество отснял на видеокамеру. Он вообще любил фотографировать дочь, а тут - такая дата!
   - Когда я приехала в морг на опознание, - вспоминает Вика, - то сразу увидела Колину простреленную грудь и простреленную голову. Мне показалось, что он был избит. Но объяснить это трудно: не представляю, кто бы смог его избить, будь нападающих даже двое. Я спрашивала у полиции о выстреле в голову, был ли это один из первых или последний - контрольный. Но мне ничего не ответили. И вообще никакой информации о ходе расследования мне не дают.
   Все деньги, которые за год работы грузчиком в магазинах и охранником в ресторане собрал Николай, ушли на авиабилеты для жены и дочери и на съём жилья. Эта хибара, где из мебели - только старые кровати, стол и расшатанные стулья, обошлась семье в тысячу восемьсот долларов: шестьсот долларов - аренда, столько же - залог хозяину, еще шестьсот посредникам. Из собственных приобретений - телефон и плойка для волос. Когда Канивца не стало, в семейном бюджете остались последние восемьдесят долларов.
   - После убийства нам с Катей помог с деньгами спортивный клуб "Олимпик", где Коля тренировался. Летом они обещают взять нас с дочкой в летний лагерь. Друзья и знакомые мужа пожертвовали кто сколько смог.
   - А кабак "Ночной полет"? Кстати, после убийства я туда несколько раз заходил. Какие-то мужики, назвавшись администрацией, разговаривать со мной не захотели. Сказали, что на все вопросы по этому убийству они уже ответили полиции.
   - "Ночной полет"... Они оплатили похороны. Коля работал там охранником. Он уверял меня, что в этой работе нет ничего опасного.
   Николай Канивец похоронен на нью-йоркском кладбище Гринвуд. На днях Вика получила брошюру с образцами могильных камней. Опыт Америки у нее начался с ознакомления с кладбищенскими правилами: могильный камень здесь можно устанавливать уже через месяц после захоронения.
   - Я не знаю, кому была нужна его смерть. Я почему-то уверена, что его убийцу не найдут...
   ххх
   Мы вышли из квартиры Вики, когда было за полночь.
   - В той злополучной квартире на Эммонс проживал один из владельцев клуба "Ночной полет". Николай был его телохранителем. Насколько я знаю, по законам мафии, убийство телохранителя с контрольным выстрелом в голову означает предупреждение хозяину - если не уступит конкуренту, то следующей жертвой станет он сам, - сказал я.
   - Похоже, так оно и есть.
   Мы помолчали.
   - В подвале этого дома живут два русских борца-нелегала, - сказал Евсей, указывая на светящееся у самой земли окно. - Неплохие ребята: один вольник, другой дзюдоист. Мечтают пробиться в Америке в большом спорте. Дай-то Бог! Но пока оба пошли работать вышибалами в ресторан. А в том доме живет спившийся боксер... Спортсменам в иммиграции очень трудно.
   - Всем трудно.
   - Э-э нет, спортсменам особо.
  
   НА ТАТАМИ
   - Не знаю, как в других видах спорта, но у иммигранта-дзюдоиста или вольника сделать в Америке карьеру на татами шансов практически нет, - продолжал Евсей.
   - Почему?
   - Дело в том, что в США дзюдо и вольная борьба - любительские виды спорта, где можно найти моральное удовлетворение, заработать престиж - все, что угодно, только не деньги. Мечта начинающего дзюдоиста - быть замеченным Федерацией по борьбе, которая может взять спортсмена на свое полное обеспечение. Но для этого нужно быть, во-первых, талантливым борцом, а во-вторых, гражданином США. Такие же требования предъявляются и к участникам чемпионата Америки.
   - Если не ошибаюсь, среди российских борцов в Нью-Йорке немало "гостевиков" и нелегалов.
   - Возьми даже тех, кто иммигрировал легально. Борец, приехавший из России, чаще всего, кроме спорта, ничем иным не занимался, никакой другой профессии не имеет. А ведь ему необходимо платить за жилье, кормить семью, решать тысячу иммигрантских проблем. К тому же спортсмены - как артисты: они привыкли к славе, аплодисментам, наградам. Представь, еще вчера тебе рукоплескали, встречи с тобой искали журналисты, тебя показывали по телевидению, а сегодня ты - ноль. Спортсмены теряют самоуважение, впадают в депрессию. Не удивительно, что в такой отчаянной ситуации они согласны на любые сомнительные заработки.
   - Такие, как...
   - Кому-то пригрозить, "выбить" деньги у должника, предупредить "зарвавшегося" конкурента. Кстати, спортсменов, особенно борцов или боксеров, наниматели используют для устрашения. Если же дело доходит до оружия, то перед пулей все равны.
   ххх
   Это уже третье нераскрытое убийство наших спортсменов в Нью-Йорке. Год назад был убит талантливый российский боксер Сергей Кобозев, работавший телохранителем хозяина брайтонского ресторана, а еще раньше - тоже на Брайтоне - застрелили известного боксера Олега Каратаева.
   Случайно или нет, но недавно объявили, что в нью-йоркской полиции создается специальный "русский" отдел (в помощь уже существующему "русскому" отделу в ФБР). Детективы этого спецотдела говорят по-русски. Они будут расследовать преступления, совершенные в местах компактного проживания русскоязычных иммигрантов в Нью-Йорке.
  
   НА РИНГЕ
   Илья Фридман, мастер спорта СССР по боксу, уже более двадцати лет тренирует подростков в клубе Вlaсk Sеа Вохing Сlub. Его воспитанники стали офицерами армии и флота США, полицейскими, тренерами. А его сын - чемпион штата Нью-Йорк по боксу - закончил институт и навсегда сменил боксерские перчатки на стерильные врачебные. Почему?
   - Он понял, что не станет "звездой", - объясняет Илья. - Вообще, за последние двадцать лет не было случая, чтобы ребенок из семьи русскоязычных иммигрантов пробился в боксе на большой ринг. Наши родители хотят видеть своих детей адвокатами или врачами.
   - Но ведь бокс в Америке - профессиональный вид спорта. И если спортсмена наймет клуб, то его ожидают слава и деньги.
   - А если не наймет? Майком Тайсоном или Холлифилдом стать гораздо сложнее, чем рядовым адвокатом или врачом. Опыт показывает, что на большой ринг чаще пробиваются негры из нищих семей. Почему? Во-первых, они физически очень выносливы, а во-вторых, именно нищета делает из них "звезд". Бокс в Америке очень популярен и поставлен на высочайший профессиональный уровень. Но положение "средних" боксеров сравнимо с положением "средних" актеров бродвейских театров: им аплодируют, их узнают на улице и просят автограф, а они, чтобы сводить концы с концами, подрабатывают официантами.
   - В последнее время американские продюсеры все чаще привозят в Америку боксеров из России. Каковы их шансы?
   - В этих случаях многое зависит от условий контракта, способностей продюсера и, разумеется, уровня самого боксера. Иногда такие контракты бывают успешны, но порою заканчиваются трагически, как с Кобозевым.
   - Вы знали убитого Сергея Кобозева?
   - Да, он был сильным спортсменом и очень порядочным парнем. В США его привез продюсер Сигна. Сергей должен был боксировать на звание чемпиона мира, он давал десять раундов. Вы себе не представляете, что такое десять раундов! - не каждый мастер международного класса такое выдержит. Но Кобозев даже на этом почти ничего не заработал. Максимум, что он получал за бой, - это пять тысяч долларов. Но такой бой бывает не чаще, чем раз в два месяца. Зато какие расходы! - платить тренеру, постоянному врачу, тому, кто бинтует, кто зашивает брови. Кобозеву еще было нужно время, чтобы бокс ему начал приносить деньги. Парадокс, но, уже занимая такое положение в спорте, Сергей был вынужден подрабатывать телохранителем.
  
   НА ОКТАГОНЕ
   Пожалуй, одним из немногих российских спортсменов, кому улыбнулась удача на американской земле, стал Олег Тактаров. Сегодня имя Тактарова знает вся Америка. Он - мастер спорта по самбо, участник четырех чемпионатов по "алтимайт файтингу" (борьба без правил), чемпион UFC-6. Пресса окрестила Тактарова "русским медведем". С этим прозвищем он вошел в американский шоу-бизнес.
   Рассказывает бывший тренер сборной Вооруженных Сил СССР по вольной борьбе Геннадий Фабрикант, готовивший Тактарова к трем чемпионатам:
   - Тактаров не только способный борец. У него потрясающая целеустремленность. Приехав в Америку и оставшись здесь, он сказал себе, что сделает даже невозможное, но пробьется. Тактарову повезло еще и в том, что у него были все данные для шоу-бизнеса: выигрышная внешность при сильной воле. Дело в том, что "алтимайт файтинг" сегодня в Америке все больше вовлекается в сферу шоу-бизнеса: продюсеры Голливуда ищут среди спортсменов кинозвезд. Тактаров давно мечтал сниматься в кино, он просто спал и видел себя в Голливуде. И его пригласили. Олег удачно снялся в голливудском фильме "Тоtal Force" в роли русского наемника. После этого ему стали предлагать новые роли.
   Геннадий Фабрикант поставил видеозапись выступления Тактарова на последнем чемпионате. Слабонервным смотреть этот бой не рекомендуется: после боя у Тактарова было так разбито лицо, что от боли он даже не мог надеть очки.
   Так случилось, что перед выступлением на чемпионате, спаринг-партнером Тактарова был Николай Канивец. На той же видеопленке заснят тренировочный бой двух отличных бойцов - Тактарова и Канивца - в клубе "Олимпик". Дрались два мастера, дороги которых после этого боя разошлись: одного стезя повела вверх, в Голливуд, к звездам большого спорта и шоу-бизнеса, а другого - вниз, в землю нью-йоркского кладбища...
   ххх
   P. S. Вскоре после публикации этого очерка в редакцию журнала позвонила Вика Канивец. Задыхаясь от волнения, рассказала, что какая-то незнакомая женщина привезла ей так много детских игрушек и вещей, что просто представить невозможно!
   - Я четыре раза спускалась к машине за вещами! Она привезла и обувь, и кофточки, и курточки! Все почти новое и аккуратно упаковано. Я даже не представляла, что в Америке такое возможно: незнакомый человек - и вдруг... Женщина извинилась за спешку, попрощалась и уехала. Я ни имя ее, ни телефон не догадалась спросить.
   Я сказал Вике, что эта великодушная незнакомка - вдова убитого боксера Олега Каратаева.
   1996 г.
  
   КНЯЗЬЯ И БАРОНЫ В ЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ
   Непонятно, почему считается, что нью-йоркский таксист - чурбан неотесанный, так как не знает английского языка, не имеет никакого понятия о географии города и не умеет водить машину. Кто распространяет эту клевету?! Нью-йоркский таксист - просто чудо по сравнению с водителем из маленького городка Spring Valley, который находится в двадцати пяти милях от Нью-Йорка. Парадоксально, но каждая вторая машина здесь такси.
   - Русский женский монастырь? Ноу проблем! - заверил меня водитель-гаитянин, включил передачу и... утопив педаль газа, помчался на красный свет по встречной полосе. Я зажмурил глаза.
   ...Шел второй час поисков. С неба извергался ливень, полыхали молнии. И вдруг...
   - Сто-о-ой! Вот он!
   Можно ли не заметить портики и купола православной церкви? Вспотевший таксист нажал на тормоз:
   - Русский монастырь в Америке - это, оказывается, большая проблема, - заключил он.
   ххх
   Небольшое здание Ново-Дивеевского монастыря, в котором располагаются церковь, кельи и подсобные помещения. Навстречу выходит священник в черной рясе и с большим золоченым крестом на груди. Это - настоятель обители отец Александр.
   - Петр, ты не устал? Может, хочешь есть? - и, не дожидаясь ответа, заводит меня в дом, выставляет на стол кофе, чай, сахар, режет хлеб, приносит закипевший чайник. - У нас сейчас пост, - словно извиняясь, говорит отец Александр.
   И вот уже над чашками клубится пар. Слышно, как по крыше колотит дождь - спешить, похоже, некуда. А вообще, куда мы спешим? Куда вечно опаздываем?
   - Земная жизнь кратка. Человек, думающий, что она вечна, - ошибается, более того, такой человек глубоко несчастен, - отец Александр произносит, казалось бы, простые слова, которые каждый из нас слышал тысячу раз, но почему-то тысячу раз их забывал. - Кто осознал эту краткость жизни, тот сделал важный духовный шаг. Если человек начнет слушать только свою совесть, то невольно встанет на чистую жизнь и вспомнит про Бога. Верно говорится: без Бога не до порога.
   Отец Александр умолкает и внимательно смотрит на меня, что-то наспех записывающего в блокнот.
   - О-ох, - вздыхает священник. - Я сейчас рассказываю, а ты потом в журнале все перепутаешь, получится сплошной винегрет.
   ххх
   Русский женский монастырь в Ново-Дивеево возник в 1951 году. Причину появления этой обители объяснить нетрудно: победное шествие Красной Армии по Европе сопровождалось не только уничтожением фашизма, но и преследованиями всех россиян, которые по разным причинам очутились за границей. Спасаясь от НКВД, многие из них бежали в США. Среди этих иммигрантов были и православные священники, монахи и монахини. Иноки нашли приют в Джорданвилле - в православном мужском монастыре, что на севере штата Нью-Йорк, а куда было податься монахиням? Тогда-то протоиерей Адриан Рымаренко решил основать русский женский монастырь. Пошли с кружкой по миру, собрали пожертвования, выкупили землю у запущенного католического монастыря, восстановили церковь, колокольню. Разбили участок под кладбище, на котором вскоре была вырыта первая могила для монахини...
   Поначалу жили впроголодь, в основном, ели рыбу, которую подбирали после торгового дня на нью-йоркском рыбном базаре и привозили в Ново-Дивеево. Попытались было выращивать свои овощи, но зайцы (а косых в этих краях тьма) все съедали. Завели кур - вновь неудача: лисы тут как тут. Однако трудом и молитвой все постепенно устроилось. Сюда стали приезжать православные крестить детей, венчаться, причащаться. Здесь, на единственном тогда на Восточном побережье православном кладбище, хоронили своих родных.
   Сегодня здесь осталось лишь пять монахинь и три послушницы. Не так давно прибыло "пополнение" - три монахини из киевского Покровского монастыря. Еще здесь открыт дом престарелых, в котором живут семьдесят пять русских стариков.
   ххх
   Их объединяет не только возраст и не только русский язык, но и нечто большее. Ведь, как это ни банально звучит, Родина остается в каждом из нас такой, какой мы ее запомнили, когда покидали, и у каждого она своя. Для большинства тех, кто сегодня коротает свой земной век в Ново-Дивееве, Россия осталась страной большевистского террора, атеистического вандализма и ужасов. Они знали, что Родина для них отрезана навек.
   Здесь, в доме престарелых, казалось бы, нет ничего особенного: старички и старушки, инвалидные кресла, палочки, обслуга. Правда, несколько необычно видеть висящие на стенах иконы и старые фотографии. Но приглядитесь, как сидящий в кресле старик приглаживает свои седые усы и бороду. Какой жест! А старик-то, оказывается, бывший офицер царской армии, после Гражданской войны оказался в Харбине. Во время конфликта на КВЖД китайцы, перебив ему ноги, выдали его большевикам. Тюрьма, побег из лагеря, снова Маньчжурия. Он имел великолепный голос, пел на клиросе, потом стал священником. Но мытарства отца Константина Заневского еще не закончились: впереди ожидали бегство от Красной Армии в Японию, американский оккупационный лагерь, иммиграция в США.
   Девяностосемилетний иерей Константин пытается мне что-то сказать, но нельзя разобрать ни слова - у него полностью сел голос. Теперь о его жизни могут поведать только висящие на стене комнаты фотографии, на одной из которых запечатлен подтянутый молоденький офицер с аккуратно подстриженными черными усиками.
   ...В трапезную входит седовласая крохотная женщина. Она приветствует меня легким наклоном головы и подает руку для пожатия:
   - Баронесса Елена Петровна Врангель.
   - Вы - дочка того самого барона Врангеля?
   В моей голове начинают мелькать воспоминания о дворцах Петергофа, кружится карусель титулов: бароны Остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... И неожиданно словно раздается стук печатной машинки и картавый голос диктует: "Крым должен быть взят любой ценой. Ульянов-Ленин"...
   - Извините, я сейчас занята, зайдите, пожалуйста, ко мне попозже.
   ххх
   В священнике есть нечто необычное. В самом факте его существования на земле. Думаю, даже у отпетого атеиста где-то на краю под- или сознания существуют некий мистический страх и благоговение перед представителем духовенства. Наверное, это объясняется тем, что к Тому миру священник ближе, чем мы, простые смертные. А перед миром иным все мы в большей или меньшей степени испытываем трепет.
   - О себе, собственно, рассказывать нечего, - отец Александр подливает в чашки чай. Ставит чайник на деревянную подставку, трогает его рукой. Его большая грубая ладонь вовсе не похожа на ладонь пианиста или скрипача. - Управляю этой обителью уже сорок лет. Здесь, думаю, и умру. Конечно, порою хочется вернуться в Россию, но, видимо, так угодно Господу, чтобы я был здесь. Да и могу ли я все оставить?
   Мы встаем из-за стола, проходим коридорчиком, открываем дверь и попадаем в церковь.
   Тишина. К запаху ладана примешивается запах хвои. В красных чашечках плавают тусклые огоньки. Щелкает выключатель, и церковь заливается ярким светом.
   - У нас здесь бесценные иконы, - говорит священник. - Вот на полотне изображен преподобный Серафим Саровский. Этот холст - единственный, написанный при жизни святого. Полотно из Оптиной Пустыни сначала доставили в Киев, а после революции перевезли в Германию. Видите, прожжено в центре холста - это след от американской зажигалки, упавшей во время бомбежки в церковь в Берлине. А вот - след от удара штыка красноармейца на иконе преподобного Иоанна Тамбовского. У икон свои судьбы, свои раны...
   Выходим из церкви. Дождь почти закончился. Подходим к невысокому зданию. Это - мастерская. Здесь пахнет машинным маслом и свежевыструганным деревом. Вокруг станки: сверлильный, токарный, фрезерный - настоящий цех. В углу белые могильные кресты.
   - Постоянно нужно что-то ремонтировать, а вызывать мастеров дорого. Вот и приходится все делать самому, - священник открывает ящики, набитые сверлами, резцами, гаечными ключами. Сейчас, в окружении этих станков, он выглядит так же естественно, как в церкви среди икон.
   - Вы крестите, венчаете, отпеваете, управляете монастырем, вдобавок еще и строгаете кресты, и сверлите трубы. Когда же вспоминаете про Бога?
   - Когда молотком палец ударю, тогда и вспоминаю, - шутит отец Александр.
   ...А может, не нужно никаких фокусов? Может, нужно обучиться самому главному - ЛЮБВИ, а все остальное приложится?
   ххх
   Каждый волосок на голове Елены Петровны аккуратно уложен. Годы ее несколько ссутулили, но у баронессы каким-то чудесным образом сохранилась стать. Объяснить это сложно - надо видеть. Точный возраст женщин называть не принято, потому достаточно сказать, что баронессе Врангель уже за девяносто. В Ново-Дивееве она живет десять лет.
   - Вы слышали? Наших опять убили в Афганистане! - Елена Петровна берет в руки "дистанционку" и уменьшает звук телевизора.
   - Слышал, - киваю, на ходу сообразив, что "наши" в данном случае - это американцы.
   Дочь барона Врангеля после взятия Крыма покинула Россию, жила в Бельгии, вышла замуж за американца и переехала в США.
   - Елена Петровна, вам никогда не хотелось вернуться в Россию?
   - Нет, никогда, - качает головой и, не дожидаясь расспросов на эту тему, продолжает: - Я помню, когда мы отплывали из Новороссийска, красные подвозили к берегу телеги с расстрелянными и сбрасывали трупы в море. Был сильный ветер, ураган. Одну телегу сорвало с причала и вместе с лошадьми швырнуло в воду. Это было ужасно... А еще всю жизнь перед моими глазами - виселицы, на которых висели царские офицеры с содранной кожей. Вы бы после этого захотели вернуться?
   - Вы помните, как скончался ваш отец?
   - Конечно. Ему тогда было 48 лет. Отцу прислуживал денщик Александр. Как-то денщик привел к нам в дом мужчину и, представив своим братом, испросил разрешения ему переночевать. Наутро оба скрылись, а отец вскоре заболел туберкулезом. Выяснилось, что это был агент НКВД, который подсыпал в еду туберкулин. Отец мучительно умирал четыре месяца. Когда его везли хоронить в Сербию, на каждой заставе встречали почетные караулы. Процессию сопровождал князь Куракин.
   - Есть ли сегодня продолжатели рода Врангелей?
   - У двух моих родных братьев, к сожалению, детей нет. У меня - дочь, которая носит фамилию мужа. Род Врангелей оборвался. Я имею уже трех внуков, одну внучку и двух правнуков. К сожалению, никто из них русского языка не знает.
   На стенах комнаты, где живет Елена Петровна, висят иконы, фотографии матери, портрет отца, где барон Врангель изображен в казачьей форме.
   - Этот портрет написан незадолго до того, как отца отравили. Помню, в дом пришел художник Кузьмин, стал просить, чтоб отец ему позировал. Отец не любил ни фотографий, ни портретов, но неожиданно для всех согласился: "Даю вам два часа времени. Пишите!" - сказал он художнику. Портрет получился прекрасный: отец здесь молод, красив, полон сил... А вот этой иконой он меня благословил перед смертью.
   Елена Петровна посматривает на часы:
   - Извините, вот-вот должен приехать внук с невестой, мы собираемся в путешествие... В другом месте я бы сегодня жить не смогла. Если бы не Ново-Дивеево, давно бы умерла, - говорит она на прощанье.
   ххх
   Вечереет. Последнее, что я должен успеть увидеть хоть мельком, - кладбище. Шлепаем по влажной траве. Впереди - кресты, кресты, кресты. Здесь похоронено около шести тысяч православных. Над многими могилами горят красные лампады.
   - Вот здесь, - отец Александр указывает на три ряда выкрашенных в белый цвет деревянных крестов, - покоятся наши монахини. А вот могила дочери Льва Толстого - Александры Львовны, основательницы Толстовского фонда. А под этим крестом - княгиня Мария Волконская, а там, видите, личный охранник последнего российского императора - полковник Рогожин. Здесь - могилы морских офицеров, а во-он там, за елкой, - могила князя Михаила Долгорукова. Здесь похоронена русская история...
   Безжалостное время! Под этими плитами и крестами лежат те, кто был гордостью русской истории. С ними навеки канула целая культура, создаваемая веками и накапливаемая поколениями. Бароны Остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... Крохотные островки этой Атлантиды остаются где-то в Европе и здесь, в Америке, в этом доме престарелых, который тоже вот-вот исчезнет во времени.
   - Наверное, в последние годы на этом кладбище уже почти никого не хоронят?
   - Напротив, больше чем прежде. В прошлом году похоронили около ста пятидесяти человек, и в этом, думаю, будет не меньше. Конечно, сейчас сюда привозят русских последней иммиграции, и часто причиной их смерти бывает не старость и не болезни: один умер от наркотиков, другого застрелили, третьего в пьяной драке выбросили из окна...
   ххх
   - Петр, если хочешь успеть на последний автобус, нужно спешить! - отец Александр глядит на часы. В его фигуре появляется что-то решительное: - Я тебя подброшу до остановки. За мной!
   Подбегаем к джипу. Священник пулей влетает в салон машины, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина срывается с места и выносится на шоссе.
   - А-а, опоздали... Не беда, попробуем догнать автобус! - отец Александр резко поворачивает руль вправо и жмет на газ. Все происходящее напоминает сюжет из ковбойского вестерна. Наконец, догоняем автобус, который останавливается для высадки пассажиров.
   - Всегда рад тебя видеть! - кричит вдогонку отец Александр.
   Впрыгиваю в распахнувшиеся дверцы. Покупаю билет. Включается лампочка над головой. Поехали! И вдруг понимаю, что забыл спросить у священника о чем-то самом важном...
   1996 г.
  
   МАРИОНЕТКИ
   Поди вспомни теперь, с какими чувствами оставлял свой город один из создателей Тбилисского театра марионеток, художник Валерий Бояхчян. Быть может, еще не прошла душевная боль: перед самым отъездом похоронили Сергея Параджанова, с которым Валерия связывали не только дружба, но и совместная работа над фильмами "Сурамская крепость" и "Ашик-Кериб". Не покидала тревога и за остающихся в Тбилиси родителей. Но в кармане лежали билеты в Нью-Йорк и обратно, в аэропорту его должны были встретить представители фирмы, предложившей выгодный контракт в Калифорнии. Однако, как это нередко случается, в аэропорту его никто не встретил...
   Бояхчян рад, что все пошло не по намеченному плану. Ведь отправься он из Нью-Йорка в Калифорнию или обратно в Тбилиси, - не повстречал бы Ариадну и не родился бы его Сережка.
   - Вы только взгляните, разве можно о чем-то жалеть? - показывает он фотографию, с которой улыбается трехлетний голубоглазый мальчуган.
   Да и мог ли он сразу покинуть "столицу мира", не побывав в Бродвейских театрах, в манхэттенских музеях живописи, не открыв свой Нью-Йорк? И... начались его скитания, о которых Бояхчян не любит вспоминать сам и недовольно кривится, когда об этом рассказывают другие. Только немногие из его друзей знают, как он работал швейцаром, как спал в подвале, как за картины с ним расплачивались пиццей...
   - Э-э, зачем об этом вспоминать? Кому это интересно? Давай лучше поговорим о театре.
   Из кусочков тряпок, ракушек, пуговиц Валерий создавал кукол. Вместе с женой шли в Центральный парк и там, под открытым небом, разыгрывали короткие сценки. Управляя вдвоем шестью куклами, они возвращали зрелище с марионетками к его истокам - площадным балаганам, вертепам, комедии дель-арте. Тогда-то, во время этих миниатюрных постановок, начали зарождаться сюжеты для его будущего театра марионеток.
   - Манхэттен - это город-шоу, ему не нужны слова. Ему нужны музыка, танец, - говорит Валерий. - Театр марионеток должен стать продолжением городского шоу. Американцы увидят самих себя в куклах. Чарли Чаплин, еврей в лапсердаке, латиноамериканец, играющий на губной гармошке, негр, жующий гамбургер, - это ли не узнаваемые, коренные жители Нью-Йорка?
   Друзей Валерия давно не удивляют его "странности": порой он может сюрпризом присылать им билеты в театр. Или, позвонив за полночь, начнет рассказывать о новой придуманной кукле. Или же, пригласив к себе на день рождения, накроет стол и вдруг, оставив гостей, удалится в уголок колдовать над новой марионеткой. Это свойство, которое по отношению к художнику называют "не от мира сего".
   ...Семья долго жила за счет продажи его картин. А марионетки, подвешенные на нитках, смотрели в его квартире со стен, с карнизов, с люстры. Ждали, когда войдет Некто и дернет за ниточки, чтобы все ожило...
   ххх
   Где только Бояхчян не искал того, кто бы поверил в его идею театра и дал бы на это деньги! Обращался и к армянским бизнесменам, и к украинцам со Второй авеню, и к новым русским. Просил, показывал своих кукол, читал сценарии. Все отказывали. Одни считали, что это невыгодно ("Да-арагой, давай лучше откроем ресторан!") Другие, если и соглашались дать какую-то сумму, то сразу же заказывали и свою музыку, и сценарий. Заработанные на картинах деньги быстро таяли.
   - Выбрось из головы свою бредовую затею, - убеждали его.
   - Я сказал: театр будет!
   Он выстрадал свой театр в сюжете, родившемся из его собственной жизни.
   Герой пьесы - бродяга, каких полно в Нью-Йорке. Уставший, в грязных лохмотьях, презираемый и отвергнутый всеми, бредет по ночному опустевшему городу, толкая перед собой тележку с нищенским скарбом. На его голове корона. Значит, это не просто бродяга, а сумасшедший. А, может, и царь, кому принадлежит и эта безлюдная улица, и Манхэттен, и... весь мир. Не себя ли видел Валера в этом бомже-царе? Ему ли не знать ночных улиц Нью-Йорка, где он бродил, отвергнутый всеми?
   Кстати, улица вовсе не мертва: вот капает ржавая вода из крана, а вон там, из-под решетки на асфальте, валит клубами пар. Гулко, как в вату, стучат колеса подземки. Люк вдруг открывается - и появляется карусель, вспыхивают огни. Чарли Чаплин, Пьеро, Мэрилин Монро - все танцуют у ног бомжа-царя...
   В данном случае - это не фантазии, а начало спектакля "Голубая корона" театра LOFT. Слово loft имеет несколько значений: чердак, верхний этаж, хоры в церкви. Организаторы решили дать своему театру именно такое название, подчеркивая условность жизни, где чердак может вдруг превратиться в церковные хоры, а нищий - в царя.
   Итак, фортуна, в конце концов, улыбнулась Бояхчяну. Он встретил Майкла и Хайка Тутунджянов, американцев армянского происхождения. Майкл - профессиональный режиссер, Хайк - фотограф. Увидев кукол и ознакомившись со сценарием Валерия, братья Тутунджяны поверили в идею театра и стали ее спонсорами. Нашли подходящее помещение, которое раньше использовалось под склад. Втроем почти полгода оттуда не выходили, превращая захламленный склад в театр.
   Помню, как-то раз, в первом часу ночи, я туда заглянул. Работа кипела: Майкл и Хайк рубанками подгоняли доски для помоста, Валера кроил занавес. Повсюду валялись инструменты, доски, ткани.
   - Сына и жену вижу только спящими. По-моему, сын подрос, - сказал Валерий то ли в шутку, то ли всерьез. - Прихожу ночью, несколько часов сплю и снова сюда.
   Сквозь пелену пыли и горы всякого хлама проступало нечто волшебное: гипсовая кисть кукловода, свисающие с его пальцев серебряные нити...
   ххх
   За несколько дней до премьеры в театре LOFT состоялся банкет. Приглашенные театральные критики, актеры, бизнесмены, потягивая вино, прохаживались по фойе и рассматривали на стенах эскизы к спектаклю. Как это часто бывает на подобных мероприятиях, звучали тосты, были сказаны слова любви и уважения к искусству вообще и к создателям LOFT, в частности. А где же сам художник?
   Рука рвется написать что-то вроде "он был немного уставшим, но в его глазах светилось счастье...". Ничего подобного: в широченных черных штанах, жилетке и в элегантно вывязанном шейном платке, Бояхчян сидел в затемненном углу и смотрел на опущенный занавес. В этот момент он почему-то очень напоминал главного героя своего спектакля...
   - Мне нужно отдохнуть пару дней, - сказал он тихо. - Но театр родился.
   ...На следующий день я позвонил Бояхчяну домой, чтобы пожелать его театру счастливой звезды. Была суббота, девять часов утра. Трубку взяла его жена Ариадна:
   - Валера? Он давно ушел в театр, - ответила она.
   - Надолго?
   - Наверное, на всю жизнь.
   2001г.
  
   КОШМАР НА УЛИЦЕ СВЯТОГО МАРКА
   Дьяволиада. Не иначе как происками нечистой силы можно объяснить, почему ЭТО возникло именно на улице Saint Mark`s. Евангелисту Марку, в честь которого названа эта улица, наверняка стало бы дурно, пройдись он сегодня по ее раскаленному, заплеванному асфальту. Порою кажется, что именно здесь материализовались вурдалаки Гоголя, здесь родился киносимпатяга Фредди Крюгер, здесь подтвердились все пансексуальные теории Зигмунда Фрейда.
   Старожилы рассказывают, что лет эдак тридцать-сорок назад этот район Манхэттена отдаленно напоминал венгерский или западно-украинский городок. Здесь жили выходцы из стран послевоенной Восточной Европы. (Потому и район называется East Village - Восточное местечко.) Это было не самое престижное место Нью-Йорка, хотя тут располагались и галереи художников, и театральные сцены. Время шло, поколение родителей старело, а дети, став на ноги, переезжали в более престижные районы Нью-Йорка или в другие штаты. Жизнь здесь нищала и гасла...
   Вам нужен металлический лифчик? Цветная татуировка на макушке или под мышкой? Полиэтиленовые плавки? Пять сережек в ободе одного уха и три на кончике языка? Или в более пикантном месте? Никаких проблем, правда, будет немножко больно. Только не нервничайте. Лучше зайдите в парикмахерскую "Небесные существа", и через полчаса, после вылитых Вам на голову двух банок красной и одной зеленой краски, Вы станете красавцем, мать родная не узнает, что, кстати сказать, будет лучше для нее же самой.
   Улица Святого Марка сегодня считается самой сумасшедшей в Нью-Йорке. Столь любимое американцами слово "крейзи" (crazy - псих) наиболее точно отражает общий дух и идею этой улицы.
   Собственно, идея андеграунда, контркультуры и протеста не нова. Корнями эта идея уходит в свою национальную традицию и имеет свою национальную физиономию. В крупных городах местом тусовки юных бунтарей чаще всего становится определенная улица. В Нью-Йорке - это улица Святого Марка. Здесь бунтуют панки.
   Против кого бунтуют? Как ни парадоксально, в большинстве своем они -дети обеспеченных родителей. Окончив школу, из чувства юношеского протеста или просто за компанию не пожелали дальше ни учиться, ни работать. Сбежали из дома, не забыв, кстати, прихватить родительские деньги. Пробили на лице пару-тройку дырок для сережек, перекрасили волосы, напялили на себя тряпье, и улица Святого Марка приняла их как родных. Они не хотят быть такими, как все. Они всем недовольны и потому желают выглядеть отбросами общества.
   Живут "коммунами", снимая одну квартирку, а то и комнату на несколько человек. Иногда, когда еще тепло, ночуют на скамейках в Томпкинс парке, хлебают суп из передвижных бесплатных кухонь для бездомных, курят марихуану, дуреют в ночных клубах, короче, "тусуются". На лицо ужасные, но незлые внутри, они живут в своем собственном мире и не любят, когда их трогают посторонние.
   Здесь в магазинах оригинальная бижутерия сережек-черепов, кулонов-скелетов и свечей в виде вампиров. Здесь Амур по сходной цене продает для извращенцев наручники, плетки и нижнее белье из проволоки. Жизнь превратилась в театр, синтезировав психологию первобытных племен и броскую эстетику американского шоу-бизнеса. Здесь богиня - Мадонна.
   На вопрос "Почему ваш магазин назван "Религиозный секс"?", Давид Игвин, бывший гитарист панк-рок-группы и нынешний владелец магазина, пояснил, что долго кряхтел над названием, пока не решил соединить две несоединимые вещи: секс и религию. "Смысла в названии, в принципе, нет, зато, согласитесь, звучит". Последний писк моды - облегающий пластиковый комбинезон с капроновыми вставками на боках. Все из пластика: корсеты, брюки, лифчики. По словам Давида, пластик сейчас - самый модный материал, и первой эту моду выразила Мадонна, выступив на концерте в пластиковом корсете и нижнем белье. До этого, ну какой, извините, псих в тридцатиградусную жару запакует себя в полиэтиленовый кулек? Теперь же, хотя в нем, как в бане, зато - как Мадонна.
   Свою необычную продукцию владелец "Религиозного секса" заказывает у дизайнеров, шьется она небольшими партиями в ателье Нью-Йорка и Калифорнии. Что сейчас в моде? Все очень длинное или очень короткое. Главное - чтобы ОЧЕНЬ, ведь основная задача - поразить, ошарашить любой ценой. И потому сегодня - пластик, завтра, допустим, стекло, послезавтра - листовое железо...
   Владелец соседнего магазина под названием "Шваль" Луи Феррара в прошлом - модельер одежды. Он обожает кожу. Черные кожаные ремни, куртки, сапоги-чулки до бедер, несмотря на лето, в большом ходу. А самый шик - это кожаный ремень на шею и кожаный с заклепками корсет. Законодатель этих нарядов - тоже Мадонна. "Конечно, мой магазин не для бабушек, - говорит Луи. - Но ведь Нью-Йорк - это сумасшедший поезд, здесь особый крэйзи-стиль. А что, извините, неужели в России нет крэйзи-молодежи, которая хочет самовыразиться?"
   Потребность самовыражения, очевидно, завершила процесс превращения человекоподобной обезьяны в питекантропа. Перестав быть пассивным объектом природы, человек сам превратился в творца. Восторженного дикаря переполняло творчество и, еще не зная иных средств самовыражения, дикарь начал размалевывать свое тело, зашифровывая в изображениях свою агрессивность, страхи, сексуальные наклонности. Ученые давно доказали, что наколки и серьги на теле современного homosapien - это архаичные пережитки еще тех, первобытных времен.
   ххх
   Над магазинчиком "Дикие свиньи", на втором этаже, - обитая жестью дверь. За нею, в небольшой ярко освещенной комнате, три шамана-художника, окуная электроиглы в чернила, делают клиентам татуировки. На топчанах, стиснув зубы от боли, лежат две абсолютно раздетые девушки и один парень. На стенах висят образцы: витиеватые узоры, змейки, бабочки - выбирай, чего душа желает, и ложись. Самая дешевая наколка стоит здесь семьдесят долларов.
   Джон Хинклей, с вытатуированной на горле огромной разноцветной бабочкой, в этом бизнесе уже более пяти лет. Он не профессиональный художник, а самоучка. Джон уверен, что татуировка - это средство проявить свою индивидуальность, и потому она будет существовать вечно. По его наблюдениям, женщины теперь гораздо чаще мужчин ложатся под иглу татуировщика. Места на теле выбираются согласно желанию обратить на себя внимание противоположного пола. Мужчины предпочитают спину и предплечья, женщины - грудь, бедра и лодыжки. Женщинам, кстати, больнее, но они знают, во имя чего терпят боль.
   - Городские власти требуют от нас соблюдения всех средств предосторожности против заражения СПИДом и другими вирусами. За нарушение штрафуют, - жалуется Джон. - Для каждого клиента нужно использовать новую иглу и новую баночку чернил.
   Вытатуировать Ленина, Сталина или Путина Джону пока никто не заказывал. Но если принести с собой фотокарточку, то из уважения к русским он перебьет хоть спереди, хоть сзади, будут как живые.
   Кстати, о политике. Самые ядовитые, политически похабные надписи и изображения на футболках впервые появляются здесь, на прилавках магазинов, а потом расходятся по всему городу. Скажем, чего стоит мэр Блумберг с торчащей из задницы сигарой (ответ на борьбу мэра с курением).
   Постоянство этой улицы поражает. За последние пятнадцать лет облик района East Village менялся не раз. Выходцев из стран Восточной Европы потеснили латиноамериканцы, с недавних пор здесь стали селиться азиаты. Словом, на East Village, как и везде в Нью-Йорке, все течет, все меняется. Только улица Святого Марка остается в своем первозданном виде.
   Завершить оформление тела можно в салоне "Андромеда". Это - ювелирная мастерская тела. Мастер по имени Филипп, с серьгами в бровях, ноздрях, губах, подбородке, горле (дальше футболка), пробив дырку, вставляет очередному клиенту серьгу. Запретных мест нет. Отдельный кабинет и строгая конфиденциальность. На прилавках колоссальный выбор серебряных колечек. Рядом, словно экспонируя товар и работу мастера, стоят две девушки, на чьих лицах свободного от колец места практически нет.
   В "Андромеде" очередь. Валит желающий самовыразиться народ. Чтобы попасть на прием к мастеру, нужно ждать. Однако уже смеркается. Конечно, ежели в твоей ноздре ни единой серьги, то можно и подождать. Но лучше - выдвигаться в сторону метро. Тем более, у обочин все больше негров, предлагающих сомнительно пахнущие сигаретки, все громче музыка из дискотек в подвалах. А из парков, утомленные сентябрьским солнцем и лежанием на траве, звеня металлом, в полиэтилене и коже, в наколках и серьгах, с красно-зелеными торчащими волосами, выходят на улицу Святого Марка нынешние ее хозяева - дети богатых родителей, бунтари, отбросы общества, словно стая разноцветных бабочек или дикое первобытное племя.
   2012 г.
  
   БРОДЯГИ У ЧАШИ
  
   ПО ДОСТОЕВСКОМУ
   Как-то вечером, возвращаясь с пляжа домой, я увидел непонятную картину: в огромной беседке, что на знаменитой Брайтонской набережной, странные типы кружили возле молодого священника. Тот стоял перед небольшим переносным иконостасом и молился. Звякала цепочка кадила в его руке. За его спиной спокойно, как телохранители, стояли два рослых парня. Было ясно, что если понадобится, они смогут священника защитить.
   - Коз-зел! Гнида! За что же мне такая жи-изнь?!.. - возле них осипшими голосами орали и стенали мужчины и женщины, к которым применимо только одно слово - ДНО.
   С распухшими лицами, все в синяках, в рванье, эти люди все же чувствовали, что сейчас они не могут сидеть за столиками в грязной беседке, глушить водку, орать и драться, как это они здесь обычно делают изо дня в день. Ведь возле них молился священник, молился об их же спасении. Пьяные и злые, они отставляли недопитые стаканы, с руганью и слезами подходили к священнику.
   - "...Ты же, Владычице, избавления подаждь страждущим недугом пьянства..." - читал тот, сильнее размахивая кадилом, и запах ладана смешивался в воздухе с перегаром, а слова молитвы с отборной бранью.
   Наверное, лишь перу Достоевского под силу описание таких сцен, когда падшие, почти утратившие человеческий облик русские люди целовали крест. Кстати, целовали не все. Некоторые не выдерживали, что-то в них восставало, противилось. Одни отходили снова пить водку, другие оставались ждать окончания службы, чтобы поговорить с батюшкой "за жизнь" и поплакаться в его рясу...
   ххх
   - По моим сведениям, прошлой зимой в брайтонских подворотнях погибло одиннадцать русских бездомных: кто замерз, кто умер от "овердоз", одна женщина на улице сгорела заживо - закуталась в одеяла, спасаясь от холода, потом, пьяная, закурила, и одеяла зажглись, - рассказывает священник Вадим. Это он тогда совершал молебен в беседке.
   Мы сидим с ним в храме Божией Матери "Неупиваемая Чаша", что на Брайтоне. В церковь входят мужчины и женщины, ставят свечки, обращаются к отцу Вадиму:
   - Батюшка, Наташка опять сорвалась и ушла в запой... Батюшка, Толя снова сегодня пришел пьяный и требовал деньги. Как быть?
   Отрываясь от разговора со мной, священник всех выслушивает, что-то им советует.
   - Все началось несколько лет назад, - продолжает он свой рассказ. - Как-то раз в храм пришла незнакомая девушка и обратилась к прихожанам. Сказала приблизительно следующее: "Как же вы, православные, можете спокойно молиться в теплом храме, когда ваши единоверцы умирают на улицах от холода и водки?!" Ее, уж слишком пламенная, речь вызвала у меня сомнение: "Прям-таки умирают на улицах?" В ответ она предложила мне совершить экскурсию по зимнему Брайтону.
   Увиденное меня потрясло. Мы ходили по скверикам, заглядывали во дворы, спускались в подвалы. А там - наши: пьяные, обмороженные. В тот же вечер в сквере неподалеку от ресторана "Гамбринус" мы подобрали двоих и в моей машине отвезли их в госпиталь. "Ты кто, брат?" - спросил я одного из них по дороге. "Меня зовут Валера. Я - бывший моряк". "А я был слесарем в Ужгороде, и вот теперь стал нью-йоркским бомжем..." - сказал другой и, увидев иконку на панели моей машины, вдруг перекрестился.
   "Сделали доброе дело, пристроили", - сказал я, когда наши пассажиры скрылись за дверьми детоксификационного отделения госпиталя. "Но куда им деваться после того, как через неделю их оттуда выпишут? В американский приют они, скорее всего, не пойдут. Значит, снова окажутся на улице и станут пить", - умерила мою радость девушка. Тогда-то мне пришла в голову мысль создать приют для наших. Хочешь посмотреть?
   Мы выходим из храма и, минуя небольшой коридор, попадаем в просторную комнату. Там в два ряда лежат матрасы, застеленные простынями и одеялами, настольные лампы на тумбочках. В углах - грудой чемоданы, словно постояльцы только что приехали сюда с вокзала или вот-вот собираются съехать. Конечно же, это не пятизвездочный отель, но и не загаженный подвал, и не скамейка в ночном парке. Здесь чисто, сухо; в кухне - холодильник с едой, плита с посудой, микроволновка. К тому же пока еще тепло. А что делать, когда наступят зимы-холода?
   - Сначала мы сняли обычную квартиру и заселили туда пятерых бездомных, - вспоминает отец Вадим. - Через несколько дней там начались пьяные застолья, тот самый Валера умер от передозировки. Поначалу я, тогда еще совсем неопытный, не мог понять, что же происходит. Мне казалось, это я что-то не так делаю. Иначе, почему же они клянутся не пить, некоторое время держатся, а потом снова уходят "под стакан"? Но постепенно пришло понимание, что дело вовсе не во мне. К этим людям нужен специальный подход, ведь они тяжело больны, и хворь их особая... Отказавшись от идеи съема квартиры, мы устроили приют при храме, вернее, не приют, а Дом трудолюбия. Проживание здесь бесплатное. Основное правило - не пить спиртное и делать реальные шаги к возвращению в нормальную жизнь. Постоялец, прежде чем мы разрешим у нас поселиться, обязан пройти полный курс детоксификации в госпитале. И поскольку это Дом трудолюбия, где нет места иждивенчеству, каждый обязан работать: либо помогать по хозяйству в церкви и приюте, либо самостоятельно искать работу.
   - А если кто из жильцов приходит сюда нетрезвым?
   - Тому три минуты на сборы и - до свидания. Если же он по-хорошему уходить не хочет, тогда вызываем полицию.
   - Как ты думаешь, сколько в Нью-Йорке русских бродяг?
   - Думаю, несколько тысяч. За последний год перед моими глазами прошло, наверное, человек триста. Это - по Нью-Йорку, а сколько их по всей Америке! Наверное, не все знают, что в Нью-Йорке есть и так называемые общежития, - дома, где можно снять комнату за очень низкую цену. Попросту говоря, притоны. Недавно я побывал в одном из таких, где обитает десяток грузинов-героинщиков и несколько русских ребят. Мне запомнился парень по имени Вано, с совершенно пустыми от героина глазами. Он рассказал, что в Тбилиси когда-то прислуживал в алтаре, а сейчас до того дошел, что не знает, жив еще или уже мертв.
   - Недавно я стал свидетелем молебна в беседке на Брайтоне. Честно признаться, подобной службы в жизни не видел.
   - На набережную Брайтона мы выходим вечерами со своим "походным иконостасом", молимся о спасении душ этих людей. Обычно там, в беседке, собирается человек десять-пятнадцать. А недавно собралось столько, что стоящий рядом со мной помощник шепнул дрогнувшим голосом: "Батюшка, пора уходить, пока не поздно". На что я ему ответил: "Поздно, мы опоздали лет на десять. Посмотри, во что они превратились".
   Для этих молений у нас есть незыблемое правило: никогда не отправляться туда в одиночку, только с охраной. Главное - чтобы не были осквернены иконы и не покалечили никого из нас. Народ там пьяный и злой, могут и в драку полезть, и бутылкой по голове дать. Мы никогда не вмешиваемся в происходящее. Мы только молимся, показываем этим людям путь из тьмы к свету. Они же сами решают, что им делать: молиться с нами о своем спасении и возвращаться к нормальной жизни, или продолжать пить водку, драться, резаться, умирать.
  
   ПРИВИДЕНИЕ
   Постояльцы приюта - народ действительно тяжелый. Нужно быть готовым к тому, что эти люди отплатят за добро черной неблагодарностью. Отец Вадим не хочет рассказывать, как однажды в приют кто-то принес водку, и люди, только что вернувшиеся с церковной службы, напились и устроили пьяный дебош. Как один из постояльцев, вечером целовавший батюшке руку, ночью украл церковный ящик с деньгами и сбежал. Как постояльцы порой воруют друг у друга деньги, мобильники. Как, выгнанные из приюта, снова приходят пьяные, устраивают сцены, угрожают. Потом, правда, протрезвев, извиняются. На одного из них отец Вадим не раз вызывал полицию за драки и даже добился, чтобы того посадили в тюрьму. И правильно сделал, ведь если бы не тюрьма, парень бы погиб от водки или, невменяемый, кого-то убил.
   Не все истории, однако, такие мрачные. Вот, скажем, рассказ про Андрея (кличка Привидение): 49 лет, львовянин, когда-то окончил политехнический институт, работал инженером. В Америку приехал с семьей по грин-карте. С женой вскоре отношения разладились, и Андрей ушел из семьи. Запил, потерял работу. Оказался на улице.
   Сначала жил под мостом. "Матрас, одеяло, бутылка водки на ночь, - вспоминает он. - Полиция иногда забирала и отвозила в американские приюты. Но там не всегда были свободные места, нередко мне приходилось сидеть на стуле всю ночь. Даже ботинки не разрешали снять. Если кто умирал, того засовывали в черный мешок для мусора и увозили хоронить в общей могиле".
   Затем он перебрался на пляж, под беседку. "Мы там, под беседкой, втроем жили. Однажды утром просыпаюсь - один дружок умер. Сколько раз я и сам думал: все, конец, белая горячка! Как-то зимой, помню, толкал ночью тележку с пустыми бутылками, неподалеку от здания ООН. Чувствую, сейчас упаду и замерзну...".
   На нью-йоркской улице Андрей прожил восемь лет. Иногда ему удавалось получить временную работу разносчика газет, но жить продолжал на улице. Последние два года прожил в палатке в лесу возле аэропорта Кеннеди.
   Осенью он пришел в этот приют: бегающие глазки, шея втянута, хоть и не холодно, на голове шапка-ушанка. Поставили перед ним тарелку горячего борща. Дрожащими руками поднес ложку ко рту и... зарыдал.
   Живя в приюте, по ночам Андрей тихонько выскальзывал - шел по привычке собирать пустые бутылки. Но со временем обжился, отогрелся. Через полгода стал прислужником при алтаре. Сегодня живет на собственные заработанные деньги, снимает квартиру, четыре года не пьет.
  
   ОТ РЮМКИ - К "НЕУПИВАЕМОЙ ЧАШЕ"
   Рассказ о храме Божией Матери "Неупиваемая Чаша" и приюте будет неполным, если не поведать об одной иконе, ставшей покровительницей этого прихода.
   Икона "Неупивемая чаша" в России всегда почиталась особо. Эта чудотворная икона прославилась в конце ХVIII века. Неупиваемая - значит неистощимая, неиссякаемая. Она приносила исцеление от различных недугов, но в первую очередь - от пьянства. На иконе изображена Богородица, перед Ней золотая чаша, в чаше младенец Христос с благословляющими руками.
   Эту икону писала монахиня Феодора, из сестричества Св. Елизаветы.
   - Писать эту икону мне было очень трудно, - делится монахиня Феодора. - Я и так пишу долго, а тут... Очень долго не получался лик Богородицы. Однажды, устав от этой борьбы, я буквально взмолилась: "Матерь Божия! Перед Твоим образом будут молиться тяжело больные люди, они будут просить у Тебя исцеления. Прошу, ради них, явись такой, какой Ты Сама хочешь!" И вдруг мне что-то приоткрылось... Лик Богородицы получился величественным, но и любящим, внушающим надежду.
   Когда я писала эту икону, то представляла себе улицы Нью-Йорка, шумные, визгливые, в огнях и рекламах. Все бегут, все заняты. И там - наши, растоптанные, униженные, больные... А еще я думала о том, что люди, страдающие алкоголизмом, в чем-то напоминают детей. Всех их - избитых, беззубых, часто уже седых - когда-то, пусть хоть недолго, но обязательно любила мать. В эту любовь они еще способны верить. Моя мама рассказывала, как однажды к ней в метро в Петербурге подошел странного вида человек и сказал: "Поговори со мной, мать. Я только что из тюрьмы вышел". Мама долго с ним говорила. Никогда больше она этого человека не видела. Но в тот момент ему только того и надо было - сочувствие пожилой незнакомой женщины...
   - В эту икону вы вложили столько сил и любви. Наверное, расставаться с нею было непросто?
   - Да, нелегко. Знаете, как иногда было во время писания: смотришь на Нее, а потом вдруг - Она на тебя. Таинственный момент...
   2010 г.
  
   "ЖЕЛТЫЙ КОРОЛЬ" ВЛАДИМИР ЛОБАС
   - Вы хотите стать писателем? Забудьте! Если можете, выбросьте это из головы! Мой вам совет - станьте программистом, адвокатом, дантистом, кем угодно, только займитесь тем, что может принести вам деньги. Забудьте это слово "писать"! Вы еще молоды, поверьте мне, вы искалечите свою жизнь! Вы столкнетесь с таким непониманием в издательском мире, с таким хамством... - меня приглашал войти в свою квартиру мужчина, внешность которого не вязалась с воображаемой еще минуту назад.
   ...После прочтения романа "Желтые короли. Записки нью-йоркского таксиста" автор книги, Владимир Лобас, наверняка представляется читателю этаким крутым шоферюгой. "На фото в его удостоверении таксиста, помещенном в книжке, он выглядел, как будто недавно пришел из далекого ГУЛАГа", - так писала о нем газета "Ньюсдей".
   Однако рядом со мной сейчас шел интеллигентного вида немолодой мужчина, с умными, чуточку насмешливыми глазами.
   В его квартире вдоль стен, от пола до потолка - полки с книгами, что встречается не так часто в домах русскоязычных иммигрантов в США. Он приглашает к журнальному столику с приготовленными экземплярами "Желтых королей" на русском, двумя изданиями на английском языке, письмами читателей, снимками и целым ворохом газет, полосы которых пестрят фотографиями шофера, сидящего в такси с собственной книжкой в руках.
   ххх
   Владимир Лобас - родом из Винницы. Созданная на Киевской киностудии научно-популярных фильмов его картина "Портрет хирурга", принесла ее автору звание члена Союза кинематографистов СССР. В 1972 году он уехал в США. До 1980-го работал журналистом на радиостанции "Свобода", печатался в эмигрантской прессе, а заодно крутил баранку нью-йоркского такси. Тогда же начал заносить в свой блокнот наблюдения из жизни русского иммигранта, рядового кэбби - водителя "желтого такси", который в силу обстоятельств сделался таксистом и пополнил многочисленную армию "желтых королей" Нью-Йорка.
   Несколько лет спустя, купив право на владение собственным такси, Лобас решает уйти со "Свободы". Он больше не выступает на радио, нигде не печатается. Он полностью уходит в бизнес: крутит баранку сам да еще и нанимает водителей. Его машины носятся по городу двадцать четыре часа в сутки. Налаженный бизнес приносит доход, Лобас - в одном лице и кэбби, и босс. Похоже, таксист-бизнесмен переехал на своей машине художника...
   - Не пошел ли я работать на такси для того чтобы написать об этом книгу? Как вам сказать... В годы первой эмиграции один белогвардейский офицер Гайто Газданов, став таксистом в Париже, написал книгу "Ночная дорога" - о жизни парижского таксиста. Книга слабая, мне кажется, автор провел за рулем неделю-другую, а потом сразу давай писать. Я это говорю, потому что "таксистский" мир, работа таксиста везде похожа: что в Москве, что в Париже, что в Нью-Йорке. Но для жителя Нью-Йорка такси - хуже зубной боли. Ведь здесь большинство таксистов - иммигранты, садятся за баранку, почти не владея английским, не зная города и, представьте себе, - со слабыми навыками вождения машины! Каково пассажиру, если таксист не знает, как и куда ехать, да и вообще толком не понимает, чего от него хотят. Короче, сложился нелицеприятный стереотип нью-йоркского кэбби. И вдруг - на тебе! Написана книга, в которой человек за рулем оказывается не такой уж дубиной, даже наоборот, гораздо тоньше, умней и поэтичней пассажира на заднем сиденье!..
   Книга, если это действительно Книга, как правило, начинает жить собственной жизнью и имеет свою судьбу. Роман Лобаса имеет поистине "королевскую" биографию. Пять лет автор "вынашивал" его под гул мотора автомобиля, затем столько же времени его писал.
   - В романе нет такой страницы, которую бы я ни переписывал десять-двенадцать, а то и более раз. Когда закончил и сложил все варианты рукописи, высота получилась в мой рост.
   Потом переводчица Тамара Гленни и консультант перевода Г. А. Барабтарло дали "Желтым королям" англоязычное рождение. Отосланные в литературное агентство первые сто переведенных страниц сразу же заинтересовали. Позвонил литературный агент: "Отличная книга! Таксист-иммигрант пишет о Нью-Йорке. Это свежо и, бесспорно, пойдет".
   - Я рассчитывал получить за книгу тысяч сто пятьдесят-двести. Даже решил на эти деньги квартиру купить. Помню, ходили с женой по престижным районам Манхэттена, приценивались. Смешно вспоминать... Когда же перевод книги был полностью закончен и состоялся аукцион, все восемнадцать представителей весьма уважаемых издательств... от книги дружно отказались.
   Дело в том, что в романе существует вторая сюжетная линия - судьба киевского кинодокументалиста Гелия Снегирева. Еще в мрачные советские времена этот режиссер открыто выступил против режима, попал в тюрьму КГБ и там погиб. Без этой сюжетной линии книга была бы неполной.
   Однако американские издатели почувствовали себя обманутыми: дескать, обещали исповедь таксиста-иммигранта, а предлагают публицистику с диссидентским душком, которой в Америке хоть пруд пруди. Издатели не предложили за "Королей" ни цента.
   Причина отказа была еще и в следующем: роман Лобаса в политическом отношении в Америке опоздал. Рухнул железный занавес, и в США писать о России стали в восторженных тонах, приветствуя демократические перемены. Издавать книгу, где речь идет о замученном советском диссиденте, было не в духе времени.
   Начались долгие поиски издателя. Со своим первым литературным агентом Лобас разорвал отношения. Появился второй агент - снова разрыв. Третий, четвертый. Регулярно от издательств в различных формах, от краткого ("К сожалению, мы не заинтересованы...") до расплывчатого ("Большое спасибо за то, что Вы поделились с нами Вашим опытом таксиста, однако..."), приходили отказы. Всего он получил восемьдесят (!) отказов от издателей. Без особых надежд Лобас посылает русский вариант рукописи в Москву, в редакцию журнала "Новый мир", и продолжает искать издателя в Америке.
   И вдруг через полгода - звонок из "Нового мира": "Печатаем!". И вот, в 91-м году журнал "Новый мир" открывает российскому читателю нового автора - Владимира Лобаса. Вскоре книга попадает в руки и к американскому читателю: небольшое издательство "Сохо-Пресс" издает этот роман под удачным заголовком - "Taxi From Hell" ("Адское такси"). Роман Лобаса из номера в номер печатает крупнейшая русская газета эмиграции "Новое русское слово". А тем временем в России "Желтых королей" издают полумиллионным тиражом...
   - В американской прессе на "Адское такси" было около пятидесяти отзывов. О книге писали во многих странах Европы, даже в Японии. "Адское такси" хвалили в бюллетенях, меня приглашали выступать на телевидении, я читал главы по Национальному радио США. За исключением нью-йоркской таксистской многотиражки ("Иммигрант, кусающий руку дающего") и еще нескольких газет, американская пресса к "Королям" отнеслась благосклонно. Словом, рекламный успех книги состоялся.
   - И справедливость восторжествовала. Вы стали знамениты и, разумеется, богаты, не так ли?
   - Хотите - верьте, хотите - нет, но из восемнадцати тысяч долларов, вложенных в "Королей", после всех изданий мне вернулось только шестнадцать тысяч. Почему? Вероятно, даже такого количества рецензий и хвалебных отзывов для коммерческого успеха первой книги нового автора оказалось недостаточным. И еще одна причина: по моим наблюдениям, в Америке очень хорошо относятся к иностранным писателям, но почему-то совсем иначе к писателям-иммигрантам.
   Последнее, что предопределило коммерческий провал книги на американском рынке, - недальновидная финансовая политика издателей. Они выкупили у Лобаса переведенную книгу вместе с авторскими правами. И поставили продажную цену аж двадцать два доллара! За такие деньги американские читатели предпочитали покупать книги более известных писателей.
   ххх
   А как складывалась судьба "Королей" в России? О-о, этой книгой зачитывались студенты, политики, работяги, врачи, конечно же, таксисты, отпетые патриоты и те, кто уже сидел на чемоданах с открытыми визами. Лобас получал письма читателей из России. Газеты взахлеб писали: "Владимир Лобас, имя ранее неизвестное, теперь на устах всей читающей публики. "Желтые короли" - одно из главных событий этого года. Наиболее глубокие вещи, осмысливающие судьбу эмиграции, к нам начинают приходить только сейчас. Крупные вещи пишутся долго и трудно". Словом, в те, уже далекие 90-е годы, "Желтые короли" стали одной из самых популярных книжек в России. Причин тому несколько.
   В отличие от Америки, где эта книга политически опоздала, в России она появилась как нельзя вовремя: пресса тогда уже почти полностью вышла из-под идеологического контроля; были изданы в прошлом запрещенные произведения Солженицына, Шаламова, Платонова. Политизированное население жаждало новых разоблачений советского режима. К тому же, не имея правдивой информации, многие советские люди еще наивно представляли, что у русскоязычных иммигрантов в США не жизнь, а малина. Словом, в России эта книга вышла в нужное время.
   Однако было бы ошибкой зачислять "Королей" в разряд однодневок, зависящих от политической ситуации. Роман глубокий, с нервом, имеет множество литературных достоинств и находок.
   И еще: "Желтые короли" - редкий, если не единственный роман современного русского эмигранта о жизни американцев. Ведь писатели русского зарубежья в силу многих причин пишут либо о своей доэмигрантской жизни, либо о таких же, как они, иммигрантах. Лобас же сделал честную попытку вжиться в Америку и написать роман не только об иммиграции, но и о самой Америке, какой ее увидел и понял.
   ххх
   А что же "Король" сегодня? Не пообещал ли он на последней странице: "Меня ждали мои - еще не наезженные - двести пятьдесят тысяч миль. Но чтобы рассказать о них, мне придется, передохнув малость после первой части "Желтых королей" (эта книга "Водители"), взяться за вторую часть - "Хозяева". Как-то не по себе становится при мысли, что если я поленюсь, махну рукой и заброшу свою писанину, то ведь больше никто на Земле обо всем этом и не вспомнит!.."
   В ящиках его письменного стола лежат блокноты, испещренные путевыми заметками, - материал для обещанной второй части романа. Однако долгое время Лобас в них не заглядывал - годы ушли на создание романа-документа о Достоевском. (Эта книга заслуживает отдельного разговора.) И только недавно писатель снова вернулся к своим "Королям".
   Перед ним белый лист бумаги, как дорога Нью-Йорка, по которой он еще должен проехать свои двести пятьдесят тысяч миль.
   2002 г.
  
  
   ЭРЕБУНИ НА ГУДЗОНЕ
   Сумерки обволокли это здание в Манхэттене. В темноте скрылись входы и выходы, купол и крест. И только изнутри сквозь разноцветные витражи в темноту льется свет. Там горят поминальные свечи и лампады. Это - Собор Святого Вартана.
   "Хокеангист" - по-армянски панихида. Неотъемлемая традиция христианства - молиться за тех, кто уже в Царствии Небесном. В эти апрельские дни во всех армянских церквах мира служат панихиды по жертвам погромов.
   Говоря об армянском народе, всегда подразумеваешь Крест. Нация, первой признавшая христианство государственной религией, избрала свою судьбу. Вся последующая история - войны, геноцид, рассеяние - трагедия и триумф народа, добровольно принявшего Крест. И неудивительно, что, знакомясь ближе с армянской общиной Америки, словно перелистываешь страницы, в которых описан очередной погром из-за веры, окровавленный ятаган и бегство на чужбину.
   Но с первыми армянскими переселенцами в Америку дело обстояло достаточно спокойно. История хранит свидетельства того, как с 1834 года за высшим образованием в американские университеты стали приезжать молодые армяне из богатых семей. Некоторые выпускники оставались в Новом Свете, закладывая основы "спюрка", - армянской диаспоры. По настоятельной просьбе трехсот армян в Массачусетс приехал первый армянский священник, а в 1891 году там была построена первая в Северной Америке армянская церковь. Последующих же армянских эмигрантов корабли и самолеты привозили в Новый Свет, спасая от гибели.
   Девяносто лет назад начались погромы, ставшие для этого древнего народа самой черной страницей его истории. Турецкие гонения армяне терпели на протяжении десяти веков (первая резня датирована 1045 годом). Но за все это время никогда так реально не возникала угроза полного истребления нации, как это было в 1915 году.
   В те годы Армения была поделена на две части: Восточная находилась в составе Российской империи, Западная под владычеством Османской империи. После начала Первой мировой войны западные армяне попытались добиться независимости и выступили против турок. Но могла ли горстка людей бороться с самым жестоким в те времена исламским государством-тираном?
   Власти Османской империи объявили, что "намерены окончательно решить армянский вопрос". За полтора года были вырезаны около одного миллиона двухсот тысяч армян, триста тысяч насильно обращены в ислам, еще триста пятьдесят тысяч бежали из страны. Было уничтожено около 75 процентов населения Западной Армении, в то время это составляло почти половину всего генофонда народа. Документы, связанные с этим геноцидом, - описания очевидцев, фотографии, свидетельства палачей, - хранятся в архивах в Армении, Европе и США.
   История, однако, на этом не заканчивается. Начало 50-х годов - жестокие притеснения армян в Сирии и Ливане; 60-е годы - в Ираке и Иране. И уже относительно недавно: февраль 1988 года - Сумгаит, январь 1990 - Баку.
   ххх
   Ануш Сусанова - учительница. Лет эдак тридцать назад, когда Ануш была еще ребенком, ей рассказывали историю, как ее бабушка в 1918 году, спасаясь, бежала из Баку с двумя детьми. По дороге в Петровск (Красноводск) бабушка умерла от тифа. Осиротевшие сестры ходили по улицам города, прося милостыню, пока одну из них не забрали в американский приют, а вторую пригрели в своем доме чужие люди. Сестры разлучились навеки. Ануш помнит, как ей всегда было интересно представлять, что где-то, в стране за океаном, живут ее родственники, продолжающие их род, но ничего не знающие друг о друге. Могла ли она предположить, что спустя семьдесят лет история повторится уже с ней?
   - Я никогда не забуду те дни. Никогда... - Ануш смотрит перед собой, и ее большие черные глаза становятся еще чернее. - Они врали, что в Сумгаите было убито 36 человек. Мы еще тогда жили в Баку, и моя мать попала в больницу. Я видела в ее палате женщин, которых привозили в больницу из Сумгаита: переломанные головы, изувеченные тела... А потом у нас, в Баку, по улицам разгуливали молодчики с завернутыми в газеты металлическими прутьями. Они избивали армян среди бела дня, а "скорые" приезжали, когда человек уже был мертв. У нас дома под кроватью лежал топор... Мы успели бежать в Армению еще до резни. Самолет был набит битком. У меня есть друзья среди азербайджанцев, но я понимаю чувства тех армян, которые хотят мстить за своих родных.
   Потом была блокадная Армения. Вернувшись с работы домой, накормив сына хлебом и недоваренной кашей, Ануш ложилась спать. Ни света, ни газа.
   - Наверное, нужно быть патриотом и жить сейчас там, в Армении. Но, признаюсь, когда я получила въездную визу в Америку, была счастлива.
   ххх
   Получить въездную визу в американском посольстве, однако, непросто. Армяне - не исключение. В начале 90-х в соответствии с поправкой к иммиграционному закону, Конгресс США выделил некоторые страны, в которых нарушались права человека, и увеличил квоту для беженцев. Но уже задолго до этого пороги американского посольства в Москве обивали азербайджанские армяне, лишенные крова и средств к существованию.
   Вашингтонский центр обработки данных, куда приходили сотни заявлений, неофициально увеличил количество приглашаемых на интервью армянских семей. Армянская диаспора и различные правозащитные организации лоббировали Госдепартамент, требуя придать эмиграции армян из Азербайджана в США силу закона.
   Но дело продвигалось крайне медленно: армянское лобби в Америке оказалось недостаточно сильным, не хватало специалистов, денег, документы застревали в различных бюрократических инстанциях. А в Вашингтоне тем временем сменилась власть, на Капитолийском холме заговорили о том, что Америка, дескать, переполнена иммигрантами, от которых больше вреда, чем пользы, пора "опускать занавес"...
   В итоге, закон принят не был. На произвол судьбы были оставлены тысячи бесправных армянских семей. Так, в очередной раз была попрана великая американская традиция - давать приют отверженным и гонимым.
   ххх
   Акоп Торосян зимой пишет картины для армянских церквей США и Канады, а с приходом весны и до глубокой осени он - в Центральном парке: рисует портреты прохожих. В Америку его пригласил знакомый, пообещав предоставить мастерскую для выполнения заказа. Акоп взял холсты, кисти, подрамники, даже гвозди - кто может все предугадать? - и отправился в путь. В аэропорту его никто не встретил. Узнав, что в Центральном парке работают уличные художники, он пошел туда. На табличке случайный прохожий ему написал: "Художник из России. Не говорит по-английски. Цена одного портрета - 25 долларов".
   С тех пор прошло десять лет. За это время Акоп внешне мало изменился: по-прежнему худощав, такая же густая на пол-лица борода. До глубокой осени он все там же - в Центральном парке. Правда, английским Акоп уже владеет свободно, а за каждый портрет берет не 25, а 50 долларов. Когда он пишет, за его спиной обычно выстраивается полукруг зрителей.
   Когда-то в Москве его называли Арбатский Акоп, теперь его называют Нью-Йоркский Джейкоб. Акоп уже стал своего рода визитной карточкой Нью-Йорка, о нем не раз писали городские газеты и журналы, его фотографию напечатали в ежегодном престижном фотоальбоме "Настоящие ньюйоркцы".
   Когда Акоп не в духе, его раздражает в Нью-Йорке все: небоскребы, грязь, лимузины. В такие дни он запирается в своей мастерской, как в келье.
   - Что здесь, в Америке, за жизнь? Рабство, да и только! Каждый месяц плати - за аренду квартиры, за медстраховку, дочкам за колледж. Какие-то дурацкие проценты, штрафы, налоги. Бухгалтером нужно быть, чтобы во всем этом разобраться! В Америке хорошо быть либо очень бедным, либо очень богатым. А простому работающему человэку - э-э... Скучаю ли по дому? - Пауза. Ярко горит лампочка под потолком в его мастерской. - Иногда мне снится деревенская церковь Ариче, где я писал Пророка Иеремию. Словно вижу ее древние камни, на которых сотни лет назад кто-то высекал кресты... Наверное, нужно быть сейчас там, - он закуривает и смотрит в окно. - Но в Армении нищета. Когда человек вынужден думать только о хлебе, ему не до искусства.
   ххх
   Сегодня на территории США и Канады проживает около миллиона армян. Большинство осело в Калифорнии, где природа в какой-то степени схожа с природой Армении - жаркое солнце, сухой климат и плодородная почва. Говорят, что в некоторых местах Калифорнии армяне выращивают точно такие же сорта винограда, что и в Армении.
   В Городе Большого Яблока армян около 50 тысяч. Здесь, конечно, нет такого ласкового солнца: летом душно, зимой сыро и ветрено. Зато Нью-Йорк по-прежнему остается городом иммигрантов, где меньше, чем в остальной Америке, предрассудков против иммигрантов и легче найти работу. И еще здесь Собор Святого Вартана, где помогают вновь прибывшим. В Америку по-прежнему продолжают приезжать армяне и остаются здесь на любых основаниях - легальных или нелегальных.
   Идиллических отношений между старожилами и новичками нет. Старожилы считают себя "истинными" армянами, потому что в отличие от бывших "советских армян" сохранили традиции, религию, язык. А новоприбывшие упрекают "американских собратьев" в консерватизме, самодовольстве, черствости. Сытый голодного не понимает...
   Дело в том, что костяк "спюрка" составляют дети армян, прибывших в США из стран Ближнего Востока полвека назад, - в основном из Ливана, Сирии и Ирана. Они уже пустили глубокие корни в американскую землю и чувствуют себя здесь не в гостях, а дома. Вот два типичных армянина в США: один - уверенный в себе, его родной язык английский, а второй армянский, есть диплом американского колледжа, свой дом и т. д. И другой армянин - бывший советский инженер из Баку, с печатью униженности на лице, ни кола, ни двора, по-английски говорит плохо. Много ли между ними общего?!
   ххх
   - Он такой человек - шесть языков знает! Он будет с тобой даже на древнегреческом разговаривать, а ты его поймешь. Ведь есть только один язык - язык любви. К тому же он говорит очень просто. А чтобы говорить просто, ба-а-альшой ум нужен. Это только дурак говорит сложно, - уверял меня Акоп, когда мы с ним приближались к резиденции архиепископа.
   О Киликийской армянской церкви мне приходилось слышать много странного. Ходят слухи, что Киликийская церковь - реакционная, поддерживает националистов, не признает сегодняшнюю Армению, "русских" армян презирает. (В армянской Церкви существуют два Католикоса: первый - Католикос всех армян, Эчмиадзинский, живет в Армении; второй - Католикос Киликийской армянской церкви, его резиденция находится в Ливане. - авт.)
   ...Мужчина, сидящий за столом, отложил четки и протянул руку для пожатия.
   Месроб Ашиян - архиепископ Киликийской армянской церкви. Решение посвятить свою жизнь служению Богу пришло ему в пятилетнем возрасте, когда он стоял со своим отцом на Литургии в армянской церкви в Ливане. И звали его тогда Краиром. А имя Месроб (в честь основателя армянской письменности) он получил в двадцать лет, приняв иноческий постриг. Ашиян закончил духовную семинарию в Ливане, учился в институтах Швейцарии, Франции и США, получил звание мастера теологии. Сегодня он духовный пастырь армянских церквей на Восточном побережье США и Канады.
   Несмотря на избыток работы, которую принято называть текучкой, и наперекор тому, что живет в "дьявольском" Нью-Йорке, Месроб Ашиян ведет монашеский образ жизни. В последнее время он занят основанием первого в Америке армянского монастыря и часто ездит "на консультации" в русские православные монастыри в Джорданвилль и Ново-Дивеево. И еще он надеется, что в скором будущем воссоединятся армянские Церкви.
   - Не все знают о расколе армянской церкви и армянской общины в Америке. Расскажите, пожалуйста, как и почему это произошло.
   - В тридцатых годах в Америке уже существовала сильная армянская община. В 1932 году из Советской Армении в Нью-Йорк приехал архиепископ Турьян, настроенный крайне прокоммунистически. Увидев перед входом в церковь наш трехцветный флаг, он пожелал его снять и вместо него повесить флаг Советской Армении. Естественно, это вызвало недовольство у части общины. Произошел раскол. Одна группа поддержала "советского" епископа, другие обратились к Католикосу Киликийской армянской церкви в Ливане с просьбой прислать им своего пастыря. В 1957 году в Америку приехал епископ Киликийской армянской церкви. С этого времени в Америке существуют как бы две армянские общины и церковный раскол окончательно обозначился.
   Однако причины раскола были не теологические и не церковные, а исключительно политические. Но сегодня многое меняется. Сейчас на Литургиях мы молимся за двух Католикосов - Гарегина I и Арама. Священники Киликийской церкви часто ездят в Армению. Конечно, за долгие годы накопилось немало взаимных обид и претензий. Но я молюсь о том, чтобы две церковные общины слились. Ведь две разъединенные Церкви на один такой маленький народ - это большая роскошь, а точнее, кровоточащая рана.
   Сегодня в Армении тяжелая ситуация, и мы, насколько это в наших силах, помогаем ей деньгами, медикаментами, одеждой, книгами. Если плохо Армении, нет счастья и в "спюрке". Понимаете, ведь независимо от того, кто я, к какой Церкви принадлежу, я, в первую очередь, всегда и до гроба - армянин.
   - Насколько мне известно, армяне диаспоры, объединенные вокруг Киликийской церкви, мечтают о возвращении Армении восточных земель Турции. Так ли это?
   - Восточные земли нынешней Турции для меня остаются землями западной Армении. Мои родители родились в небольших городках Аданак и Палмо, которые были нашими и отошли к Турции после резни 1915 года. Там наши корни, и мы не должны забывать об этом. Однако нужно учитывать и то, что Турция - наш сосед. От нее сегодня во многом зависит экономическая ситуация в Армении.
   - В 1915 году власти Османской империи объявили о своем намерении "окончательно решить армянский вопрос". Ваш народ пережил огромное несчастье. Этот геноцид признали многие страны и международные организации, включая Россию и Европарламент. Действия турок по отношению к своим беззащитным жертвам были объявлены преступлением перед человечеством. Однако США уже который год продолжают вести двойную игру, разыгрывая "армянскую карту" в своих отношениях с Турцией. Позиция ООН тоже остается неопределенной.
   - Честно признаться, я мало верю в то, что ООН признает этот геноцид. Но мы очень ожидаем положительного решения от Америки. К сожалению, политики часто руководствуются сиюминутными политическими интересами, что таит опасность для будущего. Ведь если бы Турция сразу была наказана, если бы другие страны без промедления осудили эту резню, то, быть может, не было бы ни Гитлера, ни Холокоста, ни шести миллионов загубленных евреев.
   В дни, когда мы поминаем наших братьев и сестер, я хочу попросить всех помолиться за невинно убиенных в этой резне. А каждый армянин, в чьем сердце живет прекрасная Армения, пусть пойдет в церковь... или, если он занят, пусть хоть две минуты помолится наедине с собой за наших предков.
   2005 г.
  
   ТЮРЕМНЫЙ ЭСКУЛАП
   - А вам тюрьма, случайно, не снится?
   Он улыбается, потом слегка хмурится, пытаясь что-то припомнить.
   - Недавно приснилась больница, койки, пациенты. Но как-то смутно, утром все забыл. В зоне прошла почти вся моя жизнь...
   Тюремный врач. В представлении многих наверняка это словосочетание находится в одном ряду со словом "костолом". В крайнем случае - "неудачник", который не сумел сделать карьеру в гражданском мире и поэтому перешел работать в мир за колючей проволокой. Соблазнился на государственные льготы. Ни о клятве Гиппократа, ни о каком милосердии тут и речи быть не может. Но как примитивны порою такие представления!
   Аркадий Сноль двадцать пять лет проработал начальником больницы, которая обслуживала все колонии, тюрьмы и следственные изоляторы Татарии. Среди его больных были и мелкие воры-карманники, и отпетые рецидивисты.
   - Если бы я мог пойти работать в американскую тюрьму - пошел бы, не задумываясь, - говорит он.
   - Он даже узнавал, какие для этого нужны документы. Но оказалось, что в Америке для работы врача иммигранту нужно подтвердить диплом мединститута, а это нелегко, особенно если тебе за шестьдесят. Иначе, не сомневаюсь, Аркадий лечил бы уже американских зэков, - подключается к разговору его жена Анна.
   Тем не менее, он все равно лечит американских зэков-наркоманов, выпущенных из тюрьмы при условии, что они пройдут курс лечения. Категории его больных во многом сходны, разве что те, в России, были еще за колючей проволокой, а эти, в Америке, уже на свободе.
  
   КАК Я СТАЛ ЛЕПИЛОЙ
   Начнем, однако, по порядку и перенесемся в 1960 год, когда выпускник Харьковского мединститута Аркадий Сноль, ни сном, ни духом не помышлявший о работе тюремного врача, влюбляется в выпускницу автодорожного техникума. Она получает распределение в Казань, а он, имея на руках направление "в другую сторону" - в Сумы, едет за любимой в Казань. Там они женятся и... без направления института на работу его никто не берет. Как быть? Знакомый предлагает пойти работать в МВД. Аркадий соглашается, всемогущее МВД быстро устраняет все формальные проволочки, и 23-летний выпускник института, который еще недавно в лабораториях резал лягушек, становится врачом медчасти Казанской колонии строгого и особого режима.
   В зоне битком набитые бараки, отбывают сроки и новички, и рецидивисты со сталинских времен: одни получили срок за несколько убийств, другие за украденную буханку хлеба.
   - Вспоминаю первый день: ноябрь, метет снег. Я пришел в колонию в отутюженных брюках, новое пальто, шапка-пирожок. Во дворе колонии сидят заключенные и сколачивают ящики. Иду, а вслед несется: "Стиляга! Пижон! Лепила!". Такое ощущение, что иду сквозь строй. Но понимаю: на эти провокации поддаваться нельзя, нужно молчать и внешне сохранять спокойствие, хотя, честно признаться, коленки подрагивали. Зэки сразу берут на испуг. Они давят и, если поддаешься, чувствуют это. Главное выстоять первое время и не сломаться.
   - А что значит "лепила"?
   - Так заключенные окрестили медперсонал: "Эти граждане начальники в белых халатах что-то лепят в своих лечебницах". Оперативный состав они называли кумовьями, потому что те якобы "крестят зэков на новые сроки". Прозвища, как видите, несколько оскорбительные. Я рассказываю это для того, чтобы показать, - ко всей администрации колонии отношение заключенных было одинаково негативным. Но существовало и различие: оперативникам не доверяли, их побаивались, врачей же почитали за спасителей.
   - Кто вам раскрывал премудрости тюремной субординации?
   - Прежде всего, опытные контролеры, которые охраняли рецидивистов еще с довоенных лет. Они объясняли, что с этой публикой нянчиться нельзя, если наглеют, нужно сразу наказывать штрафным изолятором. Несколько уроков мне преподал заключенный без одного глаза, по фамилии Самигулин. Его с партией особо опасных привезли к нам из пермской тюрьмы и назначили санитаром. Мы с ним договорились: если кто-то из заключенных косит под больного, Самигулин мне подмигивает своим единственным глазом. В колонии тогда появилась "кирпичная" болезнь: приходит пациент и жалуется, что болен. Я вижу - он абсолютно здоров, но градусник почему-то показывает высокую температуру. В таких ситуациях Самигулин мне подмигивал: мол, не верь, загляни ему в карман. Я заставлял таких "больных" выворачивать карманы, а там лежал кусочек нагретого кирпича. Оказывается, перед тем как идти в медчасть, они нагревали кирпич, клали его в карман и пока мерили температуру, держали пальцы на этом кирпиче; потом, рассматривая градусник, теплыми пальцами ненадолго зажимали его наконечник.
   - Но вам приходилось сталкиваться не только с псевдо-больными, не так ли?
   - Конечно. С первых же дней работы я для себя выработал четкую позицию и пытался ее придерживаться: если человек болен - сделаю все, чтобы помочь ему; если же притворяется больным - отношение к такому было совершенно противоположным.
  
   РЕЖЬ, НАЧАЛЬНИК, ПО ЖИВОМУ!
   Аркадий описывает далекое прошлое детально и обстоятельно, называя даты, фамилии. Он спокоен, а сидящая рядом жена часто вскидывает брови: "Неужели было и такое?". Только сейчас, во время этого разговора, Анна узнает некоторые, порою холодящие кровь, подробности прошлой работы мужа. Он о многом ей не рассказывал: во-первых, запрещалось по роду службы, во-вторых, не хотел волновать. К примеру, только сейчас она узнала, что специальной охраны для медчасти не выделялось. Единственным средством защиты была вмонтированная в стол кнопка тревожной сигнализации, которая к тому же часто не работала. Или, скажем, под матрасом одного зэка однажды обнаружили три штыря - заточенные напильники, специально изготовленные для нападения на Аркадия...
   - По врачебному халату не скучаете? - спрашиваю, рассматривая его фотографии той поры.
   - Еще как скучаю! Иногда так хочется оперировать, накладывать швы, делать уколы...
   - Говорят, что любой хирург помнит свою первую операцию. А как было у вас?
   - Однажды ночью звонят из тюрьмы мне домой: "Срочно приезжай! Заключенный в изоляторе вогнал себе под ребра две швейные иглы!". По дороге в колонию я лихорадочно вспоминал те немногие операции, в которых участвовал ассистентом. Прибегаю в штрафной изолятор. Там на койке лежит пациент, у него под кожей в районе сердца я прощупал две металлические иглы. Кричу санитару: "Беги в медчасть, неси новокаин!". Проходит время, санитара нет. А пациент вдруг заявляет: "Режь, начальник, по живому". Я решил резать. Дрожащими руками подношу скальпель к его груди, делаю глубокий надрез, вынимаю из-под ребер одну иглу, затем другую. А больному - хоть бы что, даже глазом не моргнул. Я замазал ему рану йодом, обработал, перевязал, тот встал и пошел в барак. Так прошла моя первая операция в этой медчасти.
   - Какой случай из вашей практики можно отнести к разряду особых? Что поразило, потрясло, показалось диким?
   - Всего не припомнишь... Ну вот, к примеру: приходит ко мне зэк по фамилии Лапшин, просит направить его в госпиталь, утверждая, что проглотил гвоздь. Оказывается, Лапшин проигрался в карты, и возвращаться в колонию ему нельзя - убьют. Я начал допытываться, правда ли то, что он сказал, а Лапшин вдруг вынимает из кармана гвоздь и на моих глазах погружает его себе в рот. Представляете? В прихожей на вешалке вместо крючков были вбиты 125-миллиметровые гвозди - вот откуда гвоздь взялся. Отвезли Лапшина в больницу, там прооперировали. Но в колонию он уже не вернулся: в больнице несколько раз вспарывал себе живот, пока не умер. После этого я долго не мог прийти в себя. Знал ли я тогда, что перед моими глазами еще пройдет столько ожогов, инфарктов, самоубийств! Что впереди - массовые отравления, бунты, беспорядки...
  
   "СНОЛЕВСКАЯ" БОЛЬНИЦА
   Молодого способного врача заметили "наверху": в 25 лет он становится начальником медицинской части колонии, а еще через два года получает должность заместителя начальника межобластной больницы УИТУ МВД Татарии.
   На дворе май 1964 года, и уже старший лейтенант Сноль в первый день приходит в больницу на руководящую должность. Ему вслед зэки больше не кричат: "Стиляга! Лепила!", а вежливо расступаются перед "гражданином начальником". В первый же день в больнице ЧП - больные в туберкулезном отделении перепились и захватили отделение!
   - Дежурная служба предлагает применить силу. Я решил попробовать обойтись без крайних мер. Открываю дверь отделения - тихо; осторожно прохожу дальше по коридору...
   - Но пистолет-то хоть при себе имелся? - спрашиваю его.
   - Что вы! С оружием на территорию зоны вообще нельзя было входить, только в последние годы дежурной службе разрешили иметь баллончики со слезоточивым газом. Так вот, прохожу по коридору, открываю следующую дверь - тишина. И неизвестно, то ли там никого нет, то ли они притаились и ждут. Трезвые, они вряд ли бы подняли руку на врача, тем более на начальника больницы, а вот от пьяных можно ожидать чего угодно. Я обошел все палаты, но пьяных не нашел - они из больницы по крышам перебежали на территорию колонии. Потом их отловили и наказали.
   При Аркадии эту больницу в Казани называли "снолевской". Сколько было отдано его сил, времени, нервов, чтобы вывести допотопную "больничку" на должный уровень, где больной смог бы получить медобслуживание не хуже, чем в любой городской больнице! При Аркадии была переоборудована операционная, открыты две лаборатории, перестроены палаты, двое увеличен штат врачей.
   - У нас в больнице была лестница - литая, чугунная. Мыли ее только соляркой, чтобы блестела. Не лестница - красавица!
   Я слушаю его и ловлю себя на мысли, что Аркадий - счастливый человек. Каждый ли из нас может сказать, что любил свою работу? С какой неприязнью мы порой вспоминаем те свои рабочие кабинеты, заводские цеха, лаборатории. А этот Сноль - даже о лестнице в больнице рассказывает с упоением!..
  
   Я - АРЗАМИТЧИК!
   Самым серьезным ЧП, с которым пришлось столкнуться Аркадию, было массовое отравление в одной колонии, которая в отдаленном районе Татарии строила химкомбинат. Некоторые конструкции там обрабатывались антикоррозийной жидкостью "Арзамит-5". Осужденные понюхали - пахнет спиртом. Для пробы дали выпить двоим, те опьянели. Тогда приложились еще несколько человек. Контролеры уволокли пьяных в штрафной изолятор. А по колонии уже пополз слух: спирт! Начали пить. Вскоре у многих появились признаки отравления. Больных срочно отвезли спецрейсом самолета в больницу, по тревоге были созваны врачи.
   - Это была страшная картина: на койках - около сорока человек, у самых тяжелых слизистая оболочка глаз стала кровавой и настолько отекла, что выпирала из-под век. Мы пересмотрели литературу, советовались со специалистами, но нигде не нашли четких ответов, каким образом эта жидкость поражает организм. Тогда пошли по принципу - "размывать" больных. Поставили перед каждым чайник с водой: "Пейте как можно больше!". Позже выяснилось, что мы приняли правильное решение: "Арзамит" вызывает сгущение крови. Почти трое суток медперсонал практически не выходил из больницы, боролись за каждого. К сожалению, двух человек спасти не удалось... Мне потом часто приходилось иметь дело с отравлениями тормозной жидкостью, антифризом, клеем БФ, но этот случай был самым сложным. Некоторые осужденные потом с гордостью о себе говорили: "Я - арзамитчик!".
  
   ЧЕМУ УЧАТ ЗЭКИ
   - За столько лет работы вы хорошо изучили психологию заключенных. Можете ли обрисовать ее в основных чертах? Какие уроки вы вынесли из общения с зэками?
   - Заключенные очень болезненно реагируют на обман. Ведь большинство из них считают себя незаконно или слишком строго наказанными, поэтому у них формируется психология жертвы. Обман зэки воспринимали тоже как очередное унижение. Беспорядки и бунты в колониях часто возникали из-за обманов тюремной администрации. Я веду к тому, что заключенные меня научили быть предельно честным по отношению к ним. Я никогда им ничего не обещал, если не был уверен наверняка, что смогу это выполнить. В то же время, я был обязан сохранять субординацию "врач - больной", поэтому четко обозначил границы личных отношений. Ведь какой это народ? - сегодня тебя попросят бросить письмо в почтовый ящик, а завтра предложат деньги, чтобы ты принес в зону пачку чая. Я крайне редко принимал от них подарки - различные самодельные ручки, зажигалки и т. д.
   Кстати говоря, точно так же себя ведут и мои пациенты-американцы, которые, отсидев в тюрьме, лечатся от наркомании под надзором прокуратуры. Они разыгрывают сцены во врачебных кабинетах, симулируют психические болезни, пытаются манипулировать врачами, угрожают, короче, знакомая публика - все тот же преступный мир.
   - Неужели вы всегда сдерживаетесь? Ни разу не ответили хаму?
   - Ни разу. Во-первых, оскорблять осужденного запрещал закон, разрешалась единственная форма обращения "гражданин осужденный". Во-вторых, поднять на осужденного руку или по-хамски ответить - это значит показать слабость, поддаться на провокацию. К тому же при малейшей несправедливости от зэков сразу следовали жалобы "наверх". И чего они только не писали обо мне и о больнице: что я израильский шпион, что наши медсестры продают спирт, что повара воруют мясо. Приезжали комиссии, но серьезных нарушений не обнаруживали.
   Но в последние годы ситуация с продовольствием и медикаментами ухудшилась по всей стране и, естественно, в тюрьмах. Казань превращалась в криминальный город, власть переходила к мафии. Изменился и контингент заключенных, и их отношение к медперсоналу: если когда-то перед врачом осужденные уважительно расступались, то в последнее время такое наблюдалось все реже, на врачей стали нападать, брать их в заложники...
   ххх
   Прощаясь с Аркадием, я думал: что же заставило его связать свою жизнь с этой больницей, иметь дело с зэками, рисковать? Чувство долга? Но вовсе не похож он на служаку. Карьера? Но ведь блестящую карьеру он мог бы сделать и на гражданке. Тщеславие, престиж? - об этом не может быть и речи.
   Есть в этом человеке трудно выразимое словами качество: не показное геройство и не желание выделиться, а нечто, совсем противоположное.
   И еще: его успеху в Америке можно позавидовать. Приехав сюда уже в далеко не молодом возрасте, Аркадий окончил специальные курсы, освоил английский и уже много лет работает в американской клинике. Прозвучит странно, но - спасибо казанской зоне, именно там он прошел школу выживания и получил закалку, которая помогла ему и в Америке...
   - Почему такая несправедливость? - уже в дверях риторически спрашивает Анна. - Столько написано о разведчиках, военных, о тех, чьи профессии сопряжены с постоянным риском. Но о тюремных врачах сказано незаслуженно мало.
   Абсолютно с нею согласен. Надеюсь, что короткий рассказ про Аркадия Сноля хоть чуточку заполнит этот пробел.
   2010 г.
  
   О БЕДНОМ ТАКСИСТЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
   Есть такие вещи, о которых нельзя написать в один прием. Они заслуживают серии очерков. Совсем не потому, что необычны или уникальны. Скорее, напротив, мы сталкиваемся с ними каждый день; они давно примелькались, став повседневными атрибутами Города Большого Яблока. К примеру, что нового можно рассказать о так называемых желтых такси, двенадцать тысяч которых сегодня носятся по всем пяти районам Нью-Йорка? Тем более что нового о желтых кэбах может узнать русский читатель после замечательной книги Владимира Лобаса "Желтые короли. Записки нью-йоркского таксиста"?
   Однако после выхода в свет "Желтых королей" утекло много воды. Изменились не только цены и правила работы водителей, но и сами кэбби (так в Нью-Йорке называют таксистов - авт.). Еще лет десять назад примерно треть нью-йоркских таксистов составляли русскоязычные иммигранты. А сегодня, в основном, это азиаты и арабы. Почему же убежали наши?
   Сами русские кэбби считают, что одна из причин - заработок, который за последние пять лет почти не изменился. Зато на все заметно возросли цены.
   - Азиаты и арабы менее прихотливы, - объясняет мне таксист, представившийся Олегом. - Знаю многих кэбби пакистанцев и индийцев, которые здесь живут впроголодь, в дешевых квартирках, копят деньги, но богачами едут домой, в Индию или Пакистан. Там покупают себе и детям виллы, открывают бизнесы. Но через некоторое время снова приезжают в Нью-Йорк и садятся за баранку.
   Я в Америку приехал из Израиля, принимал там участие в Ливанской войне, - продолжает Олег. - Но то, что пережил в Нью-Йорке за пять лет работы на такси, не сравнится ни с какой войной. У нью-йоркского кэбби должна быть особая психика. Ведь никогда не знаешь, что в голове и что в кармане у севшего в твою машину пассажира...
   Зато с клиентами у "желтых королей" - все в порядке. Поднятой рукой у обочин при любой погоде и в любое время суток голосуют пассажиры, не смущаясь очередным повышением цен на проезд.
   - А почему кэбби врут? Иногда, пока везут, расскажут такую историю, куда там Стивену Кингу.
   - Не врут, а сочиняют. Наверное, потому, что голова у нас целую смену ничем не занята.
   Голова хоть свободна, но за 12-часовую смену редко какой "король" отдыхает больше 10-15 минут.
   Еще не включен счетчик в машине, еще раннее утро - половина пятого, и кроме бродяг и проституток на городских улицах никого нет, а "король" уже весь в долгах. Он должен хозяину за аренду машины, должен оплатить бензин, должен адвокату из профсоюза таксистов. А еще - плата за квартиру, счета, медстраховки, дети в колледже... Поэтому нужно рыскать, подрезать, чтобы за семь-восемь часов работы "отбить" аренду машины и бензин, а оставшееся время работать уже на себя. И на всякий случай, сдавая машину сменщику, кэбби переспросит: "Ты уверен, что завтра выйдешь в шесть утра? Может, ты выйдешь в половине седьмого?". Ведь эти тридцать минут в часы пик - золотые.
   - Адский труд! И самое обидное - беззащитный! - восклицает Олег. - Разве мы похожи на преступников? Разве нас можно обвинять в расизме? Разве того, кому деньги даются с таким трудом, можно так бессовестно грабить?
   ххх
   Мы находимся в здании нью-йоркской Комиссии по такси и лимузинам. На стульях в ожидании вызова сидят около пятидесяти таксистов. Черный для них день и проклятое место. Среди них - индийцы в чалмах, негры в кожаных куртках, арабы в грязных свитерах. В уголке - двое белых, в светлых рубашках и при галстуках. Один из них похож на начальника главка, другой на ученого. Неужели русские "короли"? Точно.
   Тот, что похож на начальника главка, - лет сорока, полный, внешне спокоен. Другой - постарше, лет пятидесяти, худощавый, чернее своего галстука. Его вид даже у самого безжалостного полицейского может вызвать сочувствие. Оба, как и остальные сидящие в зале, ожидают вызова на слушание дела.
   Здание Комиссии по такси и лимузинам для каждого нью-йоркского кэбби - это лобное место. Здесь очень часто казнят и крайне редко милуют. Здесь на столах бесплатно лежит брошюра "Правила вождения такси", основную часть которой занимают обязанности водителя: начиная с того, что кэбби всегда должен быть опрятным, как огурчик, и заканчивая требованиями везти пассажира кратчайшим путем. В этом суровом кодексе есть даже положения, обязывающие таксиста настроить радиоприемник на заказанные пассажиром звук и волну, или, например, запрет рекомендовать пассажиру покупать какие-либо товары в конкретных магазинах.
   Следом за обязанностями в этой брошюре с каким-то садистским
   педантизмом изложены штрафы за нарушения. Пятьдесят четыре нарушения, такое же количество штрафов. Суммы - от 25 до 400 долларов. Те, кто придумывал эти "Правила вождения такси", вероятно, исходили из убеждения, что нью-йоркский кэбби - потенциальный жулик, которого нужно крепко держать в узде. Но неужели эти "Правила" соблюдаются?
   ххх
   Володя Френкель - одессит, в прошлом директор кооператива по продаже пуговиц. Вот уже третий год "королевствует" на хозяйской машине. На таком суде он уже второй раз. Почему спокоен? Шансов отвертеться почти нет. Он отказался везти пассажира. Не просто пассажира, а переодетого инспектора. К тому же - негра. Теперь ему гарантирован крупный штраф. (Водитель желтого такси, если он на смене, обязан остановить машину по требованию любого голосующего на обочине. - авт.)
   Отказ везти пассажиров - одно из самых распространенных нарушений нью-йоркского таксиста. Но как же так? Ведь пассажир - это золотая курочка, за которую, как петухи, сражаются кэбби на своих машинах. И вдруг - на тебе - отказ! Таксисты Нью-Йорка чаще всего отказывают голосующим неграм сомнительного вида. Дело вовсе не в том, что кэбби - расисты. Подозрительных негров не везут и чернокожие водители тоже, потому что бытъ застреленным или ограбленным в равной степени боятся все. Пассажир-негр если не ограбит сам, то чаще всего закажет везти его в Гарлем, где уличная шпана слетается на желтую машину, как осы на мед. Ведь в кэбе - наличные деньги.
   С повесткой в суд, где перечислены совершенные им преступления, таксист подходит к окошку и регистрируется. Он может перенести день суда, оттянув казнь на несколько месяцев в надежде, что за это время что-то изменится в его пользу. В случае с Володей перенесение судебного разбирательства никак не помогло и ничего не изменило. По-моему, Володя даже не расстроен.
   - Сел ко мне чернокожий, - рассказывает он, - заказал везти его в Гарлем. Я взглянул на него - странный какой-то. Сказал ему, чтобы он вылезал из машины. А он показал мне свое удостоверение инспектора... Теперь меня обвиняют в отказе взять пассажира, плюс - в оскорблениях. И все - при отягчающих обстоятельствах: расизм. Как назло, это мое второе нарушение. Случится третье - отнимут права таксиста, тогда пропал.
   О своем первом нарушении этот кэбби говорит с неохотой. Счетчик.
   За определенную мзду механик в мастерской может заставить счетчик машины крутиться чуточку быстрее положенного. Неправильные счетчики - еще одно распространенное прегрешение таксиста. Но разве обогатит, скажем, незаконно заработанный с каждой мили квотер (двадцати пяти центовая монета)? А если таких миль пятьдесят по пять, сколько квотеров набегает? Хватит окупить бензин, еще и останется.
   Однако пассажиром может оказаться и переодетый инспектор. Проехав по контрольному участку, он вдруг сообщает: счетчик у вас подкручен, ждите повестки в суд. Тогда, с таким страхом заработанные доллары, одним росчерком судейского пера превращаются в штраф и запись в водительскую историю.
   ххх
   Не надеясь на победу, Володя все же взял себе в защитники Джозефа Скифо, адвоката, которого можно нанять тут же, в зале ожидания суда. Джозеф Скифо за 75 долларов попытается выгородить провинившегося или безвинного "короля". Он считает, что в судебных разбирательствах таксисты виновны приблизительно в десяти случаях из ста.
   - Да, некоторые из них воруют чемоданы, обманывают неопытных пассажиров, подкручивают счетчики, - говорит Скифо. - Они не ангелы, но и не преступники, ведь водить такси - тяжелая работа. А преступниками чаще всего становятся те, кто ищет легкого хлеба.
   - Значит, судья всегда берет сторону пассажира или полицейского?
   - В основном, да. Но бывают случаи... Месяца два назад на суд был вызван один русский кэбби. Полицейский навешал на таксиста всех собак: проехал на красный свет, неправильно заполнен путевой лист, грязный салон машины. Записав все обвинения, полицейский произнес напоследок: "Вонючий жид!". А тот кэбби оказался смышленым парнем: принес в суд фотографии, доказывающие, что его путевой лист был заполнен правильно и салон машины был чист. На суде полицейский начал запинаться. И тут кэбби выдал: "Господин судья, я приехал в Америку из страны, где часто унижали мое национальное достоинство. А здесь, в свободной стране, представитель власти назвал меня вонючим жидом!" Судья подскочил и как заорал на полицейского: "Вон отсюда!". Кэбби был признан невиновным.
   Наш разговор с адвокатом внезапно прервался.
   - Владимир Френкель, - произнес голос в динамике, - комната номер три.
   Обвиняемый и его адвокат прошли по коридору и открыли дверь комнаты номер три. Следом за ними в ту же комнату вошел инспектор-негр, обвинивший Володю в отказе ехать в Гарлем.
   ххх
   Среди достаточно рослых кэбби фигура щупленького Эдварда Менделя выглядит несколько карикатурно. Да и сам Эдвард, похоже, всегда не прочь пошутить, причем сопровождает свои слова комической мимикой. В Менделе умер артист. Подвижный семидесятивосьмилетний Мендель, всю жизнь отработавший клерком в Комиссии по такси и лимузинам, давно на пенсии. Но почти каждый день приходит сюда в своем форменном пиджаке с бляхой на груди, чтобы быть в курсе всех дел этой организации. Он бесплатно (разве доллар или два - деньги?) раздает советы таксистам, подводит их к адвокатам, суетится, шебуршит, но чем толком занимается, ответить, наверняка, трудно даже ему самому. На разговор Мендель идет охотно:
   - Жалобщики-пассажиры на суд часто не приходят. Им ведь за это денег никто не заплатит. В сердцах напишут и отправят жалобу, а на следующий день забудут об этом. Зато таксист должен переживать, нанимать адвоката. Попадаются, конечно, и очень вредные жалобщики. Но этому парню, по-моему, повезет.
   Возле нас - еще один русский "король", ожидающий вызова. Ему 54 года, родом из Минска, кандидат математических наук, английским почти не владеет. В Нью-Йорке он всего лишь год, такси водит второй месяц. Он удручен: адвокат из профсоюза таксистов в суд почему-то не пришел. Что же будет, когда позовут к судье? Как защищаться? Что говорить? На каком языке?
   - Утром села одна ко мне в машину, я смотрю - пьяная, еле языком ворочает, - рассказывает "король" историю своего "преступления". - Я ее высадил, а она, стерва, написала жалобу, что я отказался ее везти и якобы в придачу ей нахамил.
   Он говорит правильным русским языком, интеллигентный человек, ученый, даже слово "стерва" произносит с неловкостью.
   - Ничего, - утешает его старик Мендель. - Скажи судье, что она была пьяной, сама хамила и материлась, а ты - воспитанный человек, с хулиганками дела не имеешь. Но только не кричи, судьи этого не любят.
   Математик понимающе качает головой и посматривает на часы. Уже прошло пятьдесят минут, как должен был начаться суд. Жалобщицы все нет. Если через десять минут она не появится, кэбби будет признан невиновным и отпущен без штрафа.
   Злодейка иммигрантская судьба! Не по ее ли воле этот 54-летний математик сегодня очутился в когорте нью-йоркских таксистов, да еще в зале суда? Он не жалуется. Что жаловаться, если нужно зарабатывать деньги, чтобы кормить семью? "Ничего, со временем узнаю город, выучу язык, жена окончит бухгалтерские курсы. А там...". Он не может скрыть волнения. Остается три минуты, две, одна...
   О-о, это священное, наполненное музыкой, слово "отпущен"! Кэбби получает "отпускной" документ. Он светится радостью, как выигравший крупную сумму в "Лото-миллион". Воистину королевским жестом протягивает старику Менделю два доллара за моральную поддержку. Он даже не обращает внимания на предупреждение, что если жалобщица объявится и предъявит уважительные доказательства причины своей неявки, то дело будет возобновлено. Стоящий рядом с ним кэбби-пакистанец похлопывает математика по плечу: "Счастливчик!".
   А из комнаты номер три выходит другой "король" - Володя. Сжимает в руке квитанцию штрафа и достает из своего бумажника деньги. Становится в очередь к стеклянному окошку кассы.
   Очередь продвигается быстро. Штрафы - двести долларов, триста, четыреста. Из грубых рук шоферюг купюры переходят по ту сторону стекла, восстанавливая законность, но очень часто нарушая справедливость.
   2010 г.
  
   ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ФЕНИ
   Перед нами - законопослушный гражданин, причем весьма деликатный, я бы сказал, с оттенком той старинной русской вежливости, какую крайне редко доводится встречать вообще, а тем более, здесь, в Нью-Йорке. У него хорошо поставленный голос, правильная речь, лишенная словесного мусора, всегда безупречный внешний вид - костюм и галстук. Взглянув на него, подумаешь, что этот человек вращается в кругах, где предметом разговоров является исключительно поэзия, философия, живопись. И вдруг - громом средь ясного неба: "А по фене ботаешь?!"
   Валерий Щукин более двадцати пяти лет работает переводчиком в судах Нью-Йорка. Он соавтор Профессионального и этического кодекса судебного переводчика США.
   Во время судебных слушаний фигура переводчика почти незаметна. Пожалуй, переводчик - один из немногих, кто покидает судебный зал после вынесения вердикта безразличным. Впрочем...
   - Представителю нашей профессии приходится сталкиваться с человеческим несчастьем, покалеченными судьбами. Оставаться к этому безразличным порою очень трудно, - делится Валерий. - Но если смотреть исключительно с профессиональной точки зрения, то судебный переводчик - это нейтральное существо, машина, если хотите - попугай, который во время слушаний не имеет права и выражением лица выказывать какие-либо эмоции, свое отношение к происходящему.
   Недавно арестовали группу моих коллег с Брайтона. Наряду с переводами они изготавливали фальшивые документы. При обыске у них в офисе нашли печати и бланки различных учебных заведений России и Украины. Странно было видеть своих собратьев по ремеслу, идущих по коридору в наручниках. Ещё более странным, вернее сказать, глупым было возмущение арестованного владельца этой фирмы, который не нашел сказать судье ничего другого, кроме как: "Но ведь на Брайтоне почти все переводчики этим занимаются. Отчего же взяли именно меня?". На что судья, со свойственным многим американским судьям чувством юмора, ответил: "Ведь надо было с кого-то начинать".
   - Валерий, расскажите, почему вы избрали эту профессию, и как начиналась ваша карьера в Штатах?
   - В прошлом я преподаватель английского языка в Минском институте иностранных языков. Оказавшись в США, решил делать ставку именно на это. В начале восьмидесятых годов в Нью-Йорке судебных процессов с участием русскоязычных иммигрантов было куда меньше, чем сегодня. Однако нужда в русских переводчиках все же существовала. Я разослал резюме во все суды - федеральные, штатные, городские, и вскоре был приглашен на слушания в Манхэттенский федеральный. Помню, как тогда у меня со страху тряслись коленки - думал, сейчас прокурор или подсудимый что-то скажут, я не смогу перевести, сяду в лужу. Но все обошлось. В следующий раз я был уже смелее, а потом пошло-поехало.
   ххх
   Конец семидесятых- начало восьмидесятых было временем первого бандитского передела "русского Нью-Йорка", когда на Брайтоне затрещали одиночные выстрелы и начала литься кровь. Однако большинство преступлений, совершаемых тогда иммигрантами из "совка", были достаточно примитивны: кражи в супермаркетах, вождение машин в пьяном виде, драки. Не секрет, что из Союза власти умышленно выпускали людей с уголовным прошлым, чтобы они в США, как говорится, воду мутили. Серьезные преступления, как правило, связаны с большими деньгами, а таковых у наших иммигрантов в Нью-Йорке тогда почти не водилось.
   "Русская стрельба" в Америке началась, когда в Штаты хлынул капитал из "новой" России. Редкие пистолетные выстрелы на Брайтоне сменились автоматными очередями. В Америке заговорили о "ворах в законе" и русской мафии, начались громкие судебные процессы. Разумеется, увеличился спрос и на русских судебных переводчиков.
   - Валерий, известно, что американская юриспруденция достаточно сложная. Наверняка, в ней существуют такие понятия и термины, которые в советской, а теперь в российской правовой практике не встречаются. Как вы справляетесь с этой проблемой?
   - Уверен, что ни один из русских переводчиков в Нью-Йорке не может сказать, что до конца знает все соответствия американской и российской правовой терминологии. Различий очень много, даже в мелочах. Конечно, легко сделать кальку с английского, но это не всегда правильно отражает суть. В сложных ситуациях я обращаюсь к работам Кони, к словарю Даля, к энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
   - Все это относится к юридическим терминам. Но ведь вам нередко приходится сталкиваться и с феней. Тут ни Даль, ни Брокгауз с Ефроном не помощники.
   - Каждый русский судебный переводчик обязан знать уголовный жаргон и уметь максимально точно воспроизводить его по-английски. Одно неточно переведенное слово может порою решить исход дела. Помню, как на одном процессе, где подсудимые обвинялись в подделке 20-долларовых банкнот, прозвучало слово "бабло". Прокурор спросил у меня: "В русском языке слово "бабло" означает поддельные деньги, не правда ли?". Понятно, что обвинение было заинтересовано именно в таком переводе. Но я возразил: "Слово "бабло" вовсе не подразумевает, что это поддельные купюры. Этот жаргонизм соответствует американскому эквиваленту dough (тесто)". Я доказал это, тем самым поступив справедливо по отношению к подсудимому. Или другой случай: во время телефонного разговора, который агенты ФБР секретно записывали на магнитофон, подсудимый сказал: "Она пошла к мусорам". Я мог бы перевести просто - "пошла к полицейским", однако я дал более точный вариант: "She went to the pigs" - полицейских в Нью-Йорке на жаргоне называют pigs (свиньи).
   - Какие источники вам помогают для переводов фени?
   - У меня около 20 толковых словарей уголовного жаргона - как американского, так и русского. Часто выручают беседы с моими бывшими клиентами, которые сейчас на свободе. Как-то раз я не мог найти эквивалент одной блатной фразе - ведь феня в разных районах и тюрьмах России и странах бывшего Союза различная. Тогда я пошел в ресторан на Брайтоне, где пел Миша Гулько, объяснил ситуацию. Он ответил: "Не переживай, я сейчас соберу представителей из разных лагерей, они помогут". Это был настоящий симпозиум...
   - Помимо фени существуют еще и национальные знаки, жесты.
   - Конечно, и в этом я должен хорошо ориентироваться. К примеру, как-то раз у подсудимого спросили, есть ли у него татуировки. Он ответил, что на левой руке выколото слово "Магадан". Его спросили, что это означает. "Название города, в котором я жил какое-то время". "По какой причине вы там оказались?" - поинтересовался прокурор. "В Магадане расположен известный российский курорт, я туда ездил отдыхать", - полушутя ответил подсудимый. На этом допрос закончился, ложь прошла незамеченной. Но я смолчал, не нарушив кодекс переводчика. Я не имел права по собственному желанию разъяснять, как и почему в действительности люди попадают в Магадан.
   Теперь относительно жестов. В случае, если подсудимый делает какой-либо жест, переводчик отступает на один шаг назад, акцентируя внимание присяжных на самом подсудимом. Мы можем толковать жест словами только по просьбе судьи. Известно, что одних "русских" жестов вообще не существует в американской культуре, другие отличны по значению. Скажем, ладонь, которой проводят по горлу, у американцев означает убийство, а у русских еще и "сыт по горло". Однажды подсудимый сделал этот жест, а судья не попросил истолковать его значение. Несложно догадаться, как это повлияло на мнение присяжных. Судебный переводчик также должен знать и кодовые слова в уголовном жаргоне.
   - Что вы имеете в виду?
   - Предположим, вы стенографируете разговор, записанный на магнитофон правоохранительными органами. Один из подозреваемых говорит: "Возьми с собой ботинок". На криминальном жаргоне "ботинок" означает "пистолет". Это слово есть в словарях уголовного жаргона, и самое главное - оно узнаваемо в криминальном мире. Кстати, из-за "ботинка" потом в тюрьме у меня состоялся следующий разговор. Обвиняемый возмутился: "Зачем вам нужно было переводить "ботинок" как "пистолет"? Вы же могли просто написать "ботинок". Может, я хотел сказать своему корешу, чтобы он не приходил босиком". Тогда я спросил в ответ: "Почему же вы попросили его взять один ботинок, а не ботинки?".
   - Словом, вам необходимо сохранять четкую грань между этикой по отношению к подсудимому и профессиональным долгом переводчика. Теперь у меня вопрос такого порядка: вы знаете содержание разговоров, которые ведут между собой в тюремной камере американец-адвокат и русский подсудимый, затем слышите их слова в зале суда. Вероятно, первый и второй варианты зачастую разнятся. Фактически в судебном зале вы один из немногих, кто знает правду, но слышит ложь. Меня в данном случае интересует моральный аспект вашей профессии.
   - Думаю, вы догадываетесь, что обвиняемый не всегда говорит всю правду даже адвокату. Еще Достоевский заметил, что подсудимый порою сочиняет легенду о своей невиновности, в которую сам начинает верить. Конечно, переводчику известны самые сокровенные разговоры между подсудимым и адвокатом. И то, что говорилось в тюрьме, часто отличается от того, что произносится потом в зале суда. Но я не могу встать и сказать об этом. То, что я услышал в тюрьме, - это собственность заключенного и адвоката, я на эту собственность не имею никакого права.
   - Вам приходится сталкиваться с русскоязычными преступниками - выходцами из различных стран бывшего Союза. Отличаются ли они по роду совершаемых преступлений?
   - Разумеется. Скажем, за последние годы заметно возросла преступность среди бухарских евреев. Их основные преступления - торговля краденым золотом и отмывание денег. Между прочим, у бухарских евреев своеобразная ментальность: они могут быть верующими, регулярно ходят в синагогу, жертвуют синагоге большие деньги. В то же время, торговлю краденым золотом или отмывание денег они не считают преступлением, в их понимании это бизнес. Сейчас в Нью-Йорк приезжает немало этнических русских со всех концов России, даже из далекой Сибири. Преступления этой группы - в основном, наезды на бензоколонки, драки, рэкет и убийства, среди которых есть и заказные.
   - Складываются ли у вас какие-либо личные отношения со своими клиентами?
   - Нет. Во-первых, это люди совсем иного круга. А во-вторых, природа человеческая такова, что те, кто познал несчастье, тюрьму, обычно хотят вычеркнуть из своей жизни все с этим связанное. Правда, когда я бываю на Брайтоне и захожу в один русский гастроном, то встречаю там его владельца, своего бывшего клиента, для которого переводил в судах. Он мне всегда искренне рад: "Вот мой переводчик! От меня ему рюмка водки и соленый огурец!".
   - У вас накоплен интересный материал. Не написать ли на его основе книгу?
   - Такое желание есть. Более того, уже написаны первые главы. Рабочее название "Записки судебного переводчика". Правда, с самого начала мне пришлось столкнуться с проблемой: то, что понятно русским читателям, не совсем ясно американцам, и наоборот. Вероятнее всего, придется писать в двух вариантах. Еще одна проблема - этического порядка. Пока не решил, имею ли я право писать о громких судебных процессах, в которых легко узнаваемы главные действующие лица.
   2006 г.
  
   КОВБОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
   В дорогу. На шоссе из Нью-Йорка в сторону острова Лонг-Айленд автомобильных пробок пока нет. Сквозь лобовое стекло солнечный луч бьет в правый глаз. Двадцать миль от Нью-Йорка, тридцать, сорок. Великолепный вид вокруг - выпуклая поверхность земли и свисающие с неба облака. Наконец, у самой северной оконечности острова нужный выезд. Где-то в этих лесных дебрях находится городок Калвентин, здесь же и стрельбище.
   Подъезжаю к даче моего приятеля Сергея Друбича. Серега родом из Воронежа, по специальности программист. Жил бы себе в Нью-Йорке, так нет - купил дачу в Калвентине, нашел здесь работу и перебрался в эту дыру.
   ...И вот - я у него в гостях. В домике тепло, в печи потрескивают поленья. Рядом с печкой сушатся и дрова, и ящик с патронами.
   - Протекла крыша, залило патроны, теперь приходится их сушить, - поясняет Серега, вынося из другой комнаты винтовку.
   - Это, случайно, не трехлинейка?
   - Трехлинейка, она самая, изготовлена американской фирмой "Ремингтон Армани" еще в 1917-м по заказу царя Николая II. Но грянула революция, партия винтовок в Россию не пошла, их продавали здесь же, в Америке. Теперь этими трехлинейками вооружены многие американские фермеры. Свою я купил на базаре.
   Серега увлекается оружием давно. Он выписывает специальные каталоги, следит за новинками на рынке огнестрельного оружия, покупает винтовки и ружья.
   - Где ты берешь патроны?
   - Выписываю по почте. Беру журнал Shotgun News, в котором есть коды и адреса специальных магазинов. К заказу прикладываю копию водительских прав, чек и письменно свидетельствую, что психически здоров. Потом обычная почта доставляет ящик мне домой. Если меня нет дома, почтальон оставляет груз прямо под дверью. Вон, в углу, видишь, стоит еще один ящик? Недавно купил тысячу китайских патронов всего лишь за сто баксов. Этот цинковый ящик открывается просто, как консервная банка.
   Серега исчезает в другой комнате и через минуту появляется с новым ружьем в руках.
   - Винтовка Мини-30, производство фирмы "Рюгер". Жаль, у меня нет сейчас для нее патронов, а то взяли бы на стрельбище и ее.
   ххх
   Лет двадцать назад для каких-то нужд здесь черпали песок и вырыли глубокий каньон. Каньон пустовал, пока кто-то не додумался использовать его под стрельбище. Американская предприимчивость сказывается везде. Разровняли днище, установили крепкие столы для стрелков, вогнали в землю железные планки для мишеней. Обнесли каньон колючей проволокой и у входа повесили табличку: "Стрелок! Не забудь уплатить десять долларов!". И вот уже почти четверть века, с половины девятого утра и до половины шестого вечера, здесь трещат выстрелы. Даже когда льет дождь или валит снег, хоть один стрелок - да явится сюда. Лишь два дня в году - на Рождество и на День благодарения это стрельбище закрыто.
   Как известно, в каждом графстве США свои законы. В отличие от Нью-Йорка, неавтоматическое и полуавтоматическое огнестрельное оружие на Лонг-Айленде продается относительно свободно, без специального разрешения полиции. Достаточно показать хозяину магазина, торгующего оружием, водительские права - и выбирай любую винтовку или ружье. На пистолет требуется специальное разрешение, процедура получения довольно долгая, однако не бесконечная, как это нынче в Нью-Йорке.
   Возникает закономерный вопрос: отчего бы жителю Нью-Йорка, пожелай он, не приехать в Лонг-Айленд и без всякой волокиты купить себе здесь винтовку? Купить-то, конечно, можно, однако ввозить ее в Нью-Йорк нельзя: обнаружат - посадят за незаконное владение оружием. Поэтому некоторые стрелки-любители, если есть такая возможность, оставляют купленное оружие здесь же, в Лонг-Айленде, у родных или знакомых.
   ххх
   Вот - и сам каньон. Бах-бах! Из ствола вылетает огненный сполох, вдали возникает песчаный фонтанчик. Дым не успевает раствориться, как снова раздается выстрел. Земля устлана ковром из стреляных гильз.
   Нам навстречу идет Джордж Умелсон. Уже пятнадцать лет Джордж работает на этом стрельбище менеджером: следит, чтобы никто не пошел к мишеням, пока все стволы не будут подняты вверх; дает команды, которые все стрелки обязаны выполнять, продает патроны и собирает дань. Спрятав полученные от нас деньги в карман и выписав квитанции, заводит разговор:
   - На нашем стрельбище в последнее время появляется все больше русских стрелков. Кто-то из русских консулов и дипломатов (машины с дипломатическими номерами), русский адвокат, несколько бизнесменов. Недавно приезжала русская женщина - молодая и очень красивая, наверное, супермодель. Отстреляла три обоймы из своего глока, а потом попросила у одного парня М-16 и дала пару очередей.
   - А случаи с кровопролитием у вас, часом, не происходили?
   - Нет, что вы. Народ сюда приходит сознательный, оружие дисциплинирует. Это не то, что в Нью-Йорке: кто-то купил пистолет и сразу пошел грабить. Из тех стрелков, которые постоянно сюда приходят, не помню, чтобы кто-то совершил ограбление, тем более убийство.
   - Почему сегодня так мало стрелков?
   - Вы не видели, что творилось вчера! Грохот стоял такой, что можно было оглохнуть. Сегодня начался охотничий сезон, все отправились стрелять оленей.
   ххх
   Частное владение огнестрельным оружием - одна из составляющих американской жизни. Как ни странно, виновниками принятых когда-то законов, разрешающих владение огнестрельным оружием в США, были индейцы. Вплоть до середины XIX века индейцы оставались бичом для белых поселенцев, они терроризировали белое население, устраивали опустошительные набеги на городки, вынуждая жителей подолгу укрываться в фортах. И только в 1876 году американский генерал Кастер завершил десятилетнюю карательную экспедицию по "окончательному решению индейского вопроса", истребив более половины всего индейского населения страны, а оставшихся в живых согнал в резервации.
   К тому времени были внесены последние конституционные поправки, дающие право жителям владеть огнестрельным оружием. А в молодой американской литературе зарождался приключенческий жанр. Недаром же говорят, что Америка сложилась вокруг дула "Смита и Вессона".
   ххх
   Неподалеку от нас за одним из столов расположился упитанный длинногривый парень: сел на подушку, поставил возле себя два ящика с патронами, на стол - смотровую трубу, у стола - четыре винтовки. Судя по всему, спешить ему некуда, и отсюда он не уйдет, пока не отстреляет содержимое двух ящиков. В руках стрелок держит мощную винтовку М-16.
   Вдали - три ряда мишеней. Мишени различные: начиная от обычного черного круга и заканчивая портретами и плакатами. Можно увидеть изрешеченные пулями портреты Гитлера, Махмуда Ахмадинежада и даже какой-то миловидной девушки.
   - Наверное, это чья-то бывшая любовница или жена, - полушутя высказывает догадку коренастый джентльмен в спецовке. - Меня зовут Франк.
   У Франка выщербленные зубы, шрам на лбу, и, вообще, он похож на разбойника. Но по ходу разговора открывается, что внешность в данном случае обманчива.
   - Я работаю в береговой охране спасателем, так что с оружием днюю и ночую, - говорит Франк, вынимая из футляра браунинг. - Сколько у меня пистолетов? Беретта, вальтер, кольт... Всего - девять! Знаете, когда я стреляю, то испытываю почти такое же удовольствие, как от секса, - на стрельбище я разряжаюсь... Чем еще хороша стрельба - нет предела совершенству, ты можешь улучшать результат до бесконечности, пока из десяти выстрелов не выбьешь десять булзай.
   (На языке американских стрелков "булзай" означает то же, что у русских "попасть в десятку или в яблочко". - авт.)
   - А почему вы не на охоте?
   - Я оленей не стреляю, - смутившись, отвечает Франк. - Когда-то убил одного, потом он мне снился по ночам в кошмарах. Теперь хожу только на фазанов. В последние годы охотиться стало опасно - полно лихачей и пьяных. Фильмы про ковбоев в Америке давно вышли из моды, теперь стало модно ковбойствовать в жизни.
   ххх
   Споры о том, должно ли быть узаконено право на частное владение огнестрельным оружием и как далеко это право должно распространяться, ведутся в Америке давно. Вопрос этот вспыхивает с новой силой всякий раз, когда какой-нибудь псих устраивает очередную бойню, причем убивает из законно приобретенного оружия - своего собственного или родительского. Периодические сообщения о расстрелянных студентах в колледжах и школах Коннектикута или Виржинии, увы, тоже стали неизменной частью современной американской жизни. (Чего только стоит недавняя трагедия в городке Ньютаун, штат Коннектикут, когда психически нездоровый юноша из полуавтоматической винтовки "Marlin" застрелил в одной школе 27 детей и преподавателей!)
   После очередной такой бойни вся страна одевается в траур, а в Конгрессе начинаются дебаты о необходимости кардинального пересмотра существующей системы продажи огнестрельного оружия. Однако хорошо известно, что реформа по ужесточению продажи или полного запрета частного владения оружием заденет не только культурные традиции и конституционные права американцев, но и финансовые интересы корпораций, производящих огнестрельное оружие, амуницию и т. д. А это - миллиарды долларов. Поэтому, несмотря на высокий накал политических страстей на Капитолийском Холме и на все ужасы расстрелов невинных жертв, воз с оружием и ныне там - никому из политиков до сих пор так и не удалось что-либо изменить в этой сфере.
   Свободная продажа огнестрельного оружия, разумеется, на руку бандам в "урбанистических клоаках" - Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе, с которыми полиция и ФБР ведут смертельную войну.
   А эти белые благовоспитанные провинциалы из Лонг-Айленда, пришедшие сегодня на стрельбище пострелять по мишеням и посудачить о жизни, совершенно неопасны...
   ххх
   Тишину разрывают выстрелы. Возле одного стола сидит аккуратно одетый господин в берете. Любовно протирает тряпочкой ружье Хавкин. Ружье красивое, с декоративной отделкой приклада. На столе перед ним щеточки, шомпола, кисточки.
   - Это такое удовольствие! Вы всыпаете порох в ствол, загоняете плотно пыж, затем все утрамбовываете, - делится эстет. - А после выстрела тебя ждет новый ритуал - чистка ружья.
   - Классное ружье! - говорит подошедший стрелок. - У меня дома две роскошные коллекции: книг и пистолетов.
   - А где вы их храните? Имею в виду пистолеты, - спрашиваю.
   - В специальном сейфе под сигнализацией. Моему сыну девять лет, еще ребенок, а уже просит: "Дэд, дай пострелять". А я ему: "Рано еще. Меня отец сюда впервые привел и дал выстрелить, когда мне было двенадцать лет".
   - По всему видно, вы одобряете право человека владеть огнестрельным оружием, не так ли?
   - Я одобряю право человека защищать свою жизнь и свою семью. Убить можно чем угодно, даже сковородкой. Сначала человек решает убить, а потом начинает думать, как это ему сделать. Верно ведь? А еще каждый человек имеет право получать удовольствие от любых вещей, если это никак не вредит окружающим.
   Собрался небольшой кружок стрелков, каждый начал высказывать свое мнение на этот счет. Подошел и мой приятель Серега:
   - Раз у тебя сегодня такой милитаристский день, давай прошвырнемся по нашим оружейным магазинам и базарам. Может, купишь себе что-нибудь для души.
   2012 г.
  
  
   АРЕСТУЙТЕ МОЕГО СЫНА!
  
   ОТКРЫТО ДЛЯ ВСЕХ
   Сегодня трудно определить, когда слова Татьяны соответствуют действительности, а когда сказанное ею - домысел, плод болезненного воображения. Полусогнутая, она ходит по квартире в многоэтажном доме в районе Дилэнси, который уже не первый год занимает лидирующее место в Манхэттене по продаже наркотиков. Знаменитая Pits Street находится недалеко от дома, где живет Татьяна. Наркоторговцы, в основном пуэрториканцы, живущие на Pits Street, обнаглели до того, что продают наркотики прямо из окон своих квартир.
   Но из дома, где живет Татьяна, отправляться так далеко, чтобы купить наркотики, вовсе не обязательно. Достаточно подойти к ближайшей бакалейной лавке, и стоящие у входа пуэрториканцы предложат пакетик с порошком. А можно обратиться и к кому-нибудь из соседей по дому. К примеру, к пуэрториканцу этажом выше, на дверях квартиры которого приколота бумажка "Открыто для всех". Как ненавидит Татьяна и эту бумажку, и проклятую улицу! Она гасит в комнате свет и подкрадывается к окну. Осторожно отодвигает штору и всматривается в дом напротив.
   - Видите три темных окна? Там живет семья крупного наркоторговца. Зажженная красная лампа - это сигнал к тому, что у них есть наркотики. Когда же их, наконец, арестуют?!
   В полумраке комнаты видны очертания инвалидного кресла и одного стула. Никакой другой мебели.
   - В этой комнате жил Гарик, - предупреждая мой вопрос, говорит она. - Где мебель? Он ее продал, отнес на шестнадцатый этаж к соседу и поменял на героин. Новая кровать, шкаф, компьютер, телевизор, новая машина... Где все это?! Ушло на наркотики. А где Гарик? Обокрал и меня, и себя.
  
   Я - ДЖАНКИ!
   Найти в этой истории конкретных виновников сложно. Стечение обстоятельств, бюрократизм, вероятно, генетическая предрасположенность к наркомании - все это может показаться общими словами, и все это, тем не менее, сыграло свою роль в трагедии.
   Началось с автокатастрофы: двадцатилетний Гарик, выполняя заказ своего босса, несся на служебной машине по шоссе из Бруклина в Квинс. Неожиданно впереди начал разворачиваться трак, перегородив всю дорогу. Оставалось либо въезжать на встречную полосу, либо лететь в кювет, либо врезаться в трак. Времени на размышления не было, и Гарик выбрал последний вариант: нажав на тормоз, уперся в руль и зажмурил глаза...
   В госпитале установили - у парня перелом позвоночника. Пока медики советовались, делать операцию или повременить, боли у Гарика не утихали, и ему кололи морфий. Правда, через две недели у медсестры начали возникать подозрения в искренности таких сильных, не лишенных театральности, страданий больного. Но парень так кричал и умолял сделать ему укол, что медсестра соглашалась. После введенной дозы он успокаивался. Решив отложить операцию на пару месяцев, Гарика выписали. На него надели специальный корсет, позволяющий двигаться и не быть постоянно прикованным к инвалидному креслу.
   - Неужели вы не видели, что после выхода из госпиталя с сыном происходило что-то неладное? - спрашиваю у Татьяны.
   - Представьте себе, нет. Когда я утром уходила на работу, он еще спал, а вечером, когда возвращалась, - обычно встречал меня со словами "Мамуля, привет", целовал. Мы ели, разговаривали. Я ему верила, ведь Гарик хитрым никогда не был.
   Первое подозрение в материнское сердце закралось накануне операции, когда Гарик должен был сдать анализ крови. Он сбежал из лаборатории. На вопрос матери почему, сын ответил: "Я передумал делать операцию. Срастется и так". Затем из ее карманов и кошелька начали пропадать деньги. "Мама, ты, наверное, забыла, что их потратила", - с повышенной горячностью уверял сын. Потом в квартире появился стойкий запах рвоты и хлорки. Сколько мать ни спрашивала, почему дома такая вонь, и куда пропадает хлорокс для стирки, Гарик уклончиво отвечал: "Стирал джинсы", или "Вырвало, наверное, чем-то отравился". Кстати, ел он все меньше. Если когда-то холодильник опустошался в мгновение и от сына поступали постоянные заказы: "Мамуля, приготовь баклажаны с уксусом и орехами. Ма, хочу люля-кебаб!", то теперь к еде он почти не притрагивался и худел на глазах!
   Мать продолжала работать с утра до вечера санитаркой в госпитале, брала подработки, выходила по праздникам, понимая, что теперь вся надежда только на нее. С ее единственным сыном, ради которого она уехала из Грузии в США, случилось такое горе! Но раз жизнь с ним так жестоко обошлась, он не должен ощущать себя ни в чем обделенным - и мама купила ему дорогую одежду, компьютер, электронику. Да что мелочиться?! - сняла в банке скопленные деньги - и получай новую "Мазду"!
   Все раскрыл телефонный звонок из госпиталя. Татьяна сняла трубку, и чей-то голос ей сообщил, что у Гарика "плохой результат". Слабо владея английским, Татьяна не смогла точно разобраться, о чем шла речь, но поняла, что с сыном нужно серьезно поговорить. Спокойствие далось ей с трудом:
   - Если у тебя СПИД - признайся. Мы ведь живем вдвоем в одной квартире, и мне придется быть более осторожной.
   - Нет, мама, я - джанки.
   - Кто? - не поняла Татьяна.
   - Джанки! Наркоман!
   И сын рассказал, что после выписки из госпиталя у него порою начинались боли в позвоночнике, но он уже не хотел их терпеть, потому что, оказывается, от физических страданий существует прекрасное средство - морфий или другие наркотики. И когда он принимал купленный героин, боль как рукой снимало. А потом он стал покупать наркотики уже для того, чтобы поймать кайф.
   Теперь многое ей стало понятно: и пропадавшие из карманов деньги, и запах рвоты - по утрам у него начинались "ломки" и рвало; чтобы перебить этот запах, он все заливал хлоркой.
   Но он был таким хорошим, ее мальчик:
   - Я пойду лечиться! Завтра же!
   Татьяна проревела всю ночь, но утешало одно: завтра утром они пойдут в госпиталь, Гарик пройдет курс детоксификации, вылечится, потом ему сделают операцию, и жизнь образуется. Она имела крайне туманное представление о том, что такое наркотики, и ощущения катастрофы у нее еще не было.
   Знала ли тогда Татьяна, что тот госпиталь станет не последним, а только первым кругом ада, через который предстояло пройти ей и ее сыну.
  
   ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ
   Сегодня эта квартира хранит явственный отпечаток жизни своего бывшего обитателя-наркомана. И первый след, который сразу бросается в глаза, - это сотни черных дырок, прожженных в линолеуме на полу. Нанюхавшись героина, Гарик закуривал сигарету и засыпал, вернее, погружался в "хай". Сигарета выпадала из рук. Блаженно улыбаясь, он прикуривал вторую, третью... Черные дыры в спальне, в коридоре, на кухне, от них рябит в глазах. А вот - вырванная с мясом дверь кладовки, где на вешалках висела мамина одежда, в которой могли быть деньги. А вот, на наружных дверях, четыре новых врезанных замка и цепочка - чтобы ни он, ни его дружки не смогли открыть дверь и проникнуть в квартиру. Пустая, почти без мебели, комната, пустой шкаф, в котором когда-то висели его кожаные куртки, плащи, костюмы. Но самый жестокий след - это его 56-летняя мать, которая выглядит сегодня глубокой старухой...
   Татьяна тяжело встает со стула, открывает холодильник, достает оттуда консервную банку. Предчувствуя пир, виляет хвостом кот Мурзя.
   - Собираю пустые банки на улице, чтобы купить ему еду, - Татьяна высыпает коту снедь на блюдце. - Знаете, на всем экономлю - хожу на работу и с работы пешком. Я нищая! Три года назад у меня на счету было пятьдесят тысяч долларов. Теперь, когда иду по улице и смотрю под ноги, - везде вижу пакетики. Я уже ученая, знаю, какие от героина, какие от кокаина.
   Внизу слышится визг тормозов, и раздаются какие-то крики. Женщина гасит свет и осторожно отодвигает штору. К дому подъехала полицейская машина.
   - Это за ними! Наконец-то! - ликует Татьяна.
   Однако в наручниках никого не выводят, и через несколько минут полицейская машина отъезжает. Грустно вздохнув, Татьяна отпускает штору.
  
   В ПЕРВЫЙ РАЗ
   Утром они появились в госпитале "Бэс Израэль", но свободных мест там не оказалось. Им посоветовали подождать или поехать в другой госпиталь - "Литтл Нэк". Опять не повезло: медицинскую страховку, которая была у Гарика, там не принимали. Ни с чем возвратились домой.
   - Мама, не переживай, я брошу сам! - заверил сын.
   Опять поверила. Да и разве может ее Гарик обманывать? Ведь он такой наивный, а теперь-то скрывать ему нечего и незачем. Татьяна, простая душа, не понимала, что сын уже давно стал другим: как и любой наркоман, он отныне будет изощренно хитрить, врать, цинично божиться, валяться в ногах, шантажировать. И все ради одного - получить деньги на наркотики.
   Из квартиры продолжали исчезать деньги и вещи: золотая цепочка, серьги, бриллианты. Она находила пакеты с порошком в книгах, в спичечных коробках, даже в песке для кошки. Все больше переставая верить сыну, Татьяна сама пошла в очередной госпиталь и договорилась, что сына примут на детоксификацию. Согласился и Гарик.
   Утром они появились в зале ожидания. Их долго не вызывали. Гарик пошел в туалет и долго не возвращался. Вдруг дверь отворилась, и оттуда ее сына вывели с заломленными за спину руками - переодетый охранник заметил, что Гарик в туалете нюхал героин. Явилась полиция, и Гарика увезли в тюрьму. Мать упала в обморок.
   Это была первая тюрьма в его жизни. Он побывает там еще. Но уже во второй раз Татьяна сама позвонит в полицию и попросит: "Я знаю, где он сейчас находится. Прошу вас, арестуйте моего сына!"
  
   ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
   В тюрьму Татьяна привезла сыну одежду и туалетные принадлежности. За решеткой Гарик пробыл два месяца. Он прошел курс детоксификации, принимал методон. Вышел на свободу, заметно поправившись, не то, что раньше - доходяга, ткни пальцем - упадет. Его выпустили с условием, что он пойдет на специальную лечебную программу. День освобождения, однако, выпал на пятницу. В субботу и воскресенье в клиниках мало персонала, новых клиентов почти не принимают. Гарик томился дома, полистал и отбросил в сторону книжку...
   - Он попросил деньги на кино, и я, любящая идиотка-мать, сразу дала! А ночью, помню, он ходил, как лунатик, по квартире, с вытаращенными, ничего не видящими глазами. Ударился о косяк двери, расшиб голову и упал. Я прощупала пульс - сто восемьдесят! Не знаю, как его сердце такое выдержало.
   Она умоляла его идти лечиться, сын соглашался. Они попадали в очередной госпиталь. Татьяна отдавала Гарику сумку с вещами и бежала на работу, а оттуда снова к нему. Однако через несколько дней Гарик опять появлялся на родном пороге.
   - Почему ты сбежал?
   - Там один нарколог заставил мыть стены, я сказал, что не могу - болит позвоночник. Он начал на меня орать, и я его послал...
   В другой лечебнице Гарика никто не заставлял перетруждаться, но он сам не выдержал: выскользнул на улицу, купил героин и попытался пронести его обратно, за что и был изгнан. В третьем ему не понравился тон врача, в четвертом слишком строгий режим, в пятом... "Белвью госпиталь", "Квинс госпиталь", "Арт госпиталь"... - хроника тех лет матери и сына состояла из бесконечных хождений по нью-йоркским лечебницам, куда Гарик ложился и откуда сбегал.
   А деньги продолжали таять. Татьяна приостановила страховку на жизнь, взяв обратно выплаченные десять тысяч долларов, потеряв при этом четыре тысячи. Экономила, на чем могла, но каждый вечер, вернувшись с работы, находила на прожженном полу пустые стеклянные трубочки и спящего сына с дымящейся сигаретой в руках...
   Как-то раз он попросил двести долларов - якобы отдать долг. Уже почти автоматически, Татьяна взяла карточку и пошла в банк. Оказалось, что на счету остались последние шестьдесят восемь долларов! Она вдруг опомнилась. Безумию настал конец.
  
   БУДЬТЕ МУЖЕСТВЕННОЙ!
   Ангелами-спасителями для этой женщины стали врачи одной нарколечебницы. Именно они подвели мать к такому выбору: либо она позволяет сыну воровать и выклянчивать у нее деньги на наркотики, что его, в конце концов, погубит, либо - пусть закроет перед ним дверь и не впускает в квартиру.
   - Он должен понять, что теплый дом, еда, деньги - все это для него потеряно до тех пор, пока он не пойдет лечиться! - повторяли врачи. - Пусть поймет, что отныне для него останется только грязь и холод, а главное - денег на наркотики ему больше взять неоткуда. Наберитесь сил, будьте мужественной!
   В полиции Татьяне ответили, что арестовать ее сына просто так не могут, нужен состав преступления.
   - Он кого-то ограбил? Обворовал? Угрожал? - спрашивал коп.
   - Ограбил? Угрожал? Нет, что вы...
   - Тогда мы не можем вам помочь.
   Пав духом, Татьяна возвращалась из полиции домой. И вдруг - конечно, ограбил! Конечно, угрожал! Ей нужен документ на защиту от собственного сына! С полпути она вернулась в прокуратуру и запросила специальный документ - "order of protection", сказав, что Гарик ей угрожает расправой из-за денег. Теперь любое появление Гарика в ее квартире или в этом доме было уголовно наказуемо.
   Сын не придал этому документу никакого значения: неужели его всегда покорная мать на такое пойдет? Не обратил он особого внимания и на новый врезанный замок. Однако на этот раз Гарик просчитался. Мать стала мужественной, потому что любила его.
   Он пошел лечиться в очередной госпиталь, но вечером снова раздался звонок в дверь. Предчувствуя недоброе, Татьяна подошла к двери.
   - Мамочка, открой! Я голодный! Я замерз!
   - Ты опять сбежал? - спросила Татьяна, опустив руку на замок.
   - Я только переночую, а утром пойду лечиться. Мне нужно вернуть долг. Мамочка, меня убьют, если я им не отдам двести долларов. Они стоят под домом с пистолетом!
   - Я тебя не впущу, - спокойно ответила Татьяна. Ее ладонь, лежащая на замке, не шевельнулась.
   Он долго кричал, плакал, потом ушел. Затем кто-то звонил по телефону, на ломаном английском предупреждал, что Гарика застрелят. Стучались соседи, сообщая, что ее сын в одних брюках и рубашке валяется на бетонных ступеньках, а сейчас лютая зима. Но Татьяна не открывала.
   - И как же вы, мать, могли оставаться в теплой квартире, зная, что ваш сын валяется полураздетым на холодных ступеньках и его могут убить?!
   Она смотрит мне прямо в глаза:
   - А вы думаете, мне было легко? Я сидела под этой дверью и ревела белугой. А потом позвонила в полицию и сообщила, что Гарик нарушил "order of protection" и появился в доме. Я сказала, что он лежит на лестнице, пусть приедут и арестуют его. Потому что тюрьма - это три раза в день еда, чистая постель и методон. Тюрьма - его спасение. После этого у меня был сердечный приступ...
  
   ЕМУ - ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА
   - Гарик вышел из тюрьмы с направлением на лечебную программу "Бронкс Салвэйшн Арми". Попросил у меня денег. Дала ему два доллара на проезд. Предложила: "Хочешь, поедем вдвоем?". Но он отказался: "Нет, теперь не нужно. До этого я пытался лечиться для тебя, а теперь - для себя". И уехал. Приезжаю к нему через две недели, вижу - в сыне что-то положительно изменилось. Сказал, что в отличие от других лечебниц здесь ему нравится.
   - А где он сейчас?
   - В специальной клинике, от Нью-Йорка туда ехать на автобусе два часа. Скоро исполнится четыре месяца, как он там. Представляете, Гарику теперь доверяют сопровождать наркоманов в лечебницу! По выходным езжу туда: он выглядит великолепно, подтянут, занимается в спортзале, плавает в бассейне. Просит привезти книжки и его любимые баклажаны с уксусом и орехами.
  
   ВОЗВРАЩЕНИЕ
   Эта квартира постепенно приобретает нормальный вид: появился телевизор, кое-что из мебели. Татьяна занята поисками нового жилища, где угодно, лишь бы подальше от проклятой Pits Street! Она уже редко вздрагивает от вечерних звонков в дверь или по телефону. Работает в том же госпитале санитаркой. Недавно ей повысили зарплату.
   Жизнь изменилась, но кошмары недавнего прошлого продолжают мучить. Татьяна почему-то уверена, что ее вещи и деньги продолжают исчезать, а она - навсегда нищая. Она хорошо помнит, какой испытала ужас, когда на мониторе банковской машины засветилось $68. Поэтому иногда она подбирает на улице пустые бутылки. И вечерами, выключив свет, неподвижно стоит у окна за темной шторой в ожидании, что вот-вот нагрянет полиция и из подъезда в наручниках выведут тех, кто продавал ее сыну наркотики.
   2011г.
  
   В НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО В ДЖОРДАНВИЛЛЕ
   Вырвавшись из Нью-Йорка, моя машина мчалась на север. Черная полоса дороги, заснеженные холмы. В Нью-Йорке еще дожди, слякоть, а здесь, на севере штата, уже настоящая зима - снега, метели.
   На указателях мелькают необычные названия городков: Монахатан, Черокез, Мохавк. В этих краях когда-то обитали индейцы. Поворот налево. Поселок Джорданвилль. Еще один поворот. Машина выносится на пригорок - и впереди, блестя золотыми куполами, красавица церковь.
   Мы у входа в Свято-Троицкий монастырь. За воротами монастыря течет многотрудная молитвенная жизнь.
   ххх
   Только что закончилась церковная служба. Все направились в трапезную на обед.
   В металлических тарелках - овощной суп, консервированная кукуруза, хлеб. Меня пригласили к столу. Больше всего мне понравилась вареная картошка с запахом дыма (как позже выяснилось, еду здесь готовят в печи на дровах). Несмотря на множество едоков - человек сорок, стук ложек по тарелкам не заглушал голоса читающего "Жития святых". Во время двадцатиминутной трапезы никто не обронил ни слова.
   - Таков порядок, - объяснил брат Андрей, который стал моим монастырским гидом. - Смотреть в тарелку соседа или разговаривать здесь не принято. Трапезная - это тоже церковь: здесь висят иконы, здесь мы молимся, слушаем "Жития".
   - Но меню у вас хлипенькое...
   - Сейчас пост, а во время поста мы себя ограничиваем в еде больше обычного: не едим рыбу и молочное. Кстати, некоторые продукты у нас собственные, монастырские: мед со своей пасеки, овощи с огорода, рыбу тоже сами ловим. Приезжай к нам летом, когда здесь очень красиво.
   ххх
   Монастырь зачинался в двадцатых годах прошлого столетия: в Советской России тогда преследовали священников и разрушали храмы, а за границей православное духовенство, покинувшее Родину вместе с Белым движением, объявило себя независимым от Московской патриархии. Русская православная Церковь раскололась тогда на так называемые "красную" и "белую". (Воссоединение произошло относительно недавно, в 2007-м году. - авт.)
   Основатели монастыря - иеромонах Пантелеймон и регент-псаломщик Иосиф. Оба русины, родом с Волыни. Возможно, схожесть ландшафта Прикарпатья с ландшафтом на севере штата Нью-Йорк сыграла не последнюю роль в том, что Пантелеймон решил именно здесь основать монастырь. Может, ему понравилась уединенность этих мест, или же ангел шепнул монаху, что среди этих холмов, недалеко от поселка Джорданвилль, возникнет самый крупный в США русский православный монастырь.
   - Я, конечно, Пантелеймона уже не застал, - говорит Андрей. - Но те, кто постарше, его знали. Рассказывают, что человеком он был суровым, никто, однако, его не поминает худым словом. В последние годы жизни его мучили ужасные боли в позвоночнике, он ослеп, но никому не жаловался. Архимандриты Пантелеймон и Иосиф покоятся на этом кладбище рядом с братией.
   - Странное кладбище - ни памятников, ни бюстов.
   Перед нами - около тридцати белых деревянных крестов.
   - Монаху тяжелый камень на могиле не нужен. Братия эти кресты подновляет, а вечером зажигает перед ними лампады.
   ххх
   Монастырь существует за счет издательской деятельности, продажи икон и на пожертвования. Здесь есть иконописная мастерская, типография, где издается и распространяется по всему миру (даже на Гаити) огромное количество церковной периодики. Здесь же и духовная семинария, выпускники которой становятся либо монахами, либо рукополагаются в священники и направляются в приходы по всему русскому зарубежью.
   Сегодня в монастыре живут тридцать монахов, двадцать послушников и трудников. Как в Ноевом ковчеге, здесь собрались люди с различными судьбами, из разных стран и континентов - Америки, Европы, России, даже из Австралии. Обамериканившиеся русские и обрусевшие американцы. Одним еще нет двадцати, другие - девяностолетние старцы.
   Постучаться в монастырскую дверь может каждый, пожелавший уйти от мира. Ему выделят келью - живи, трудись, исполняй обеты. И неизвестно, сколько пройдет времени - год, два, пять, пока не станет ясно, может ли человек совершить монашеский подвиг.
   Порой сюда наведываются и фермеры из близлежащих поселков. Привозят продукты со своих ферм, помогают ремонтировать здания, оплачивают лечение монахов в госпиталях. А чем отвечает монастырь? Добрым словом, советом, молитвой за болящих.
   ххх
   - Не жалеешь, что выбрал церковный путь в жизни? - спрашиваю Андрея.
   - Сомнения иногда приходят, но чтобы жалеть - никогда.
   Андрей - из Подмосковья, приехал сюда по студенческой визе, пять лет учился в семинарии. Закончив семинарию, остался в монастыре. Он - трудник, человек, живущий и работающий в монастыре и соблюдающий все его правила. Андрей еще не решил, станет монахом или нет. Вопрос этот глубоко личный и слишком сложный.
   - Вы не боитесь в этой глуши безоружные жить?
   - Нас Бог хранит. Заходи, - и Андрей открывает дверь своей кельи.
   ...В половине пятого утра в эту дверь раздается стук. Подъем. В пять часов все уже на службе. Потом завтрак и послушание: работа на кухне, на огороде, в типографии, на пасеке. Монастырь рабочий, дел невпроворот. Потом обед, короткий отдых и снова работа до ужина. Вечерняя служба, и в восемь часов все расходятся по кельям.
   - Кровать у тебя, брат Андрей, жестковатая.
   - Я люблю на жестком спать. Я в келье только сплю и молюсь.
   Напротив кровати стоит стол, рядом полки с книгами, встроенный шкаф для одежды. Обратил на себя внимание большой чемодан на колесиках возле кровати.
   - Не скучаешь по дому?
   - Скучаю. Особенно, когда получаю оттуда письма. Может, летом поеду повидаться с родными. Но ностальгии нет. Я нашел здесь Россию...
   В эту келью может зайти духовник, благочинный или игумен монастыря. Живущий в келье должен соблюдать санитарные нормы общежития, но самое главное - нормы монашеские: избегать роскоши и комфорта.
   - Наверное, выдержать такую жизнь очень трудно? - спрашиваю.
 - Монахом человек сначала становится внутренне, потом внешне.
ххх
   ...Из трапезной вышел странный человек: в огромных, не по размеру, валенках, в латаном пальто и в шапке-ушанке, одно незавязанное "ухо" которой болталось. В одной руке он нес посох, а в другой пустое ведро. 
   - Ты не карпаторосс? - остановившись, спросил он у меня. 
   - Нет.
   Он посмотрел мне прямо в глаза, вздохнул:
   - А голова у тебя, дружок, не в порядке. 
 - Здравствуй, Левушка, - улыбнувшись, говорит ему Андрей.
   Лев Павлинец называет себя москвичом, хотя родители вывезли его из Москвы в 1919 году в Сербию, когда ему был всего лишь год от роду. Его родители - люди благородного сословия, дали сыну начатки хорошего образования, но когда Левушке было десять лет, он переболел тяжелой болезнью. Выжил, но так и остался на всю жизнь - Левушкой. 
   Ему уже скоро девяносто. Левушку любят все в монастыре, особенно семинаристы. Летом, порою, он может наломать веток сирени и засунуть их себе под пиджак, чтобы быть похожим на куст. Он - монастырский дурачок, но... не так прост. 
   - Левушка, что самое главное в жизни? - спрашивает его Андрей.
   - Вера в Бога и спасение. 
   - А как спасаться?
 Левушка смеется:
   - Мячиком. Мячик катится по дороге и прикатится в Царствие Небесное, - ударив о землю посохом, он уходит.
   Без Левушки Джорданвилль - не Джорданвилль. Левушка несет трудовые послушания по столовой, встречает паломников и заводит с ними разговор на излюбленные темы: про женитьбу, про то, что умер друг Полкан (собака), спрашивает, не карпаторосс ли имярек и т. д. Иногда произносит загадочные, только ему понятные фразы.
   - Он под рубашкой носит несколько тяжелых крестов, - говорит Андрей, глядя Левушке вслед. - Ты о чем задумался?
   - Да так... Меня мигрени замучили. А он сказал, что у меня голова не в порядке...
 ххх
   ...Сутки, как я в Джорданвилле. Всего лишь сутки. И вдруг ловлю себя на мысли, что множество неотложных дел, оставленных в Нью-Йорке: работа, учеба, словом, забота о хлебе насущном, многочисленные, по сути, ненужные встречи, бесконечные телефонные звонки, сумасшедшая переписка по Онлайн, отнимающая уйму времени, - все это не самое главное и, в общем-то, может подождать. В жизни существует ведь что-то поважнее...
   ...
   Выходим за монастырские ворота. Под ботинками поскрипывает снежок. Входим в лес. Тишина. На поляне лежат еще не распиленные деревья и несколько вязанок дров. Впереди - озеро. 
   - А что это за палатка? - спрашиваю, показывая на странную синюю палатку на противоположном берегу озера.
   - Летом сюда приезжал парень из Беларуси, жил один в этой палатке. Он приходил в монастырь только в церковь на службы и в трапезную обедать. Осенью уехал, а палатку оставил - в следующем году собирается приехать сюда опять.
   - Зачем же ему было жить одному в палатке? Ведь рядом - кирпичный братский корпус, гостиница для паломников. Он мог бы попросить, и ему бы наверняка разрешили пожить там.
   - Этот парень посчитал, что ему нужно полное уединение, отшельничество.
   - Но ведь так легко возомнить себя святым!
   - В общем-то, да. Хочешь, приведу пример настоящего смирения? Наш игумен - митрополит Лавр, ему уже скоро восемьдесят, мыл туалеты и душевые в братском корпусе. Об этом никто не знал, пока однажды ночью его случайно не увидел один семинарист... Сюда, в Джорданвилль, часто приходят люди с самыми, казалось бы, благородными порывами. Но порою случается, что кто-то разочаровывается в себе, в вере. Бывает, когда монахи уходят из монастыря в мир. Потом они опускаются на дно отчаянья, спиваются. Человек, желающий идти иноческим путем, и не подозревает, какие опасности его поджидают...
   ххх
   Саше девятнадцать лет. У него сильный американский акцент. Если бы не черная долгополая ряса, его легко можно было бы принять за американского студента. По происхождению он русский, по роду занятий семинарист. Но самое интересное, Саша - звонарь, и, как считают, звонарь от Бога. Он помнит, как пятилетним пацаном поднимался по лестнице на колокольню церкви в городе Ютика, где звонил в колокола его отец.
   - Это нужно слышать, - Саша пытается объяснить премудрость своего искусства. Он выразительно жестикулирует и, ощущая ограниченные возможности слов, берет в руки канат, привязанный к языку большого колокола.
   Мы стоим на самом верху колокольни. Морозный ветер обжигает лицо.
   - Нужно ударить так, чтобы слышалось "бом-м-бам-м", а не "бам-м-бом-м". Улавливаете разницу?
   - Еще бы.
   - В большой колокол мы звоним двенадцать раз в году на самые главные праздники. А маленькими колоколами созываем на богослужения. Отливали колокола в Голландии, деньги жертвовало все русское зарубежье. Можно, конечно, нажать кнопку, чтобы по колоколам стучали электрические молоточки. Но это не по-русски. Нужно каждый колокол чувствовать, чтобы слышалось "бом-м-бам-м".
   Саша становится на деревянную планку-педаль, хватается руками за веревки, привязанные к языкам колоколов. Над нами - один большой и три средних колокола, а на площадке выше - еще около двадцати маленьких, для перезвона.
   - Сейчас здесь очень холодно, приходится надевать ушанку и валенки. Зато как здорово плывет звук в морозном воздухе! - Саша легонько ударяет в колокол и замирает, прислушиваясь к уплывающему вдаль звуку.
   - Ты тоже хочешь стать монахом?
   - Нет. Пока учусь в семинарии, а закончу - женюсь и рукоположусь в дьяконы. Подвиг монаха, чувствую, не для меня.
   ххх
   Завелся мотор машины. Пора в Нью-Йорк. Поворот - и скрылись золотые купола. Снег перестал, из-за туч изредка выглядывает месяц.
   Еще несколько дней здесь будет стоять мертвая тишина. А на Рождество к размеренным звукам большого колокола подключится веселый перезвон маленьких, благовествуя миру о Великом Празднике...
   2006 г.
  
   ______________________________________________________
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"