Сожалеть лучше о сделанном, чем о несделанном. Спорное утверждение, но чем еще можно объяснить безнадежную попытку добраться до города сквозь плотную завесу мокрого снега по дороге, невидимой под упавшим на землю небом. Сузи красной букашкой слепо ползет в веренице машин. Малютке "Suzuki Jimny" нипочем любое бездорожье, но, похоже, впереди авария, и движение замирает совсем. Так и к Рождеству не доехать, хотя обычно дорога занимает не больше двух часов.
Не в моих правилах позволять обстоятельствам путать карты. И если принято решение ехать на совершенно ненужную мне встречу, то не взбесившейся погоде что-то менять. Счесть уплывшую с небесной кухни снежную кашу знаком судьбы и повернуть обратно - это не для меня. Но и оставаться в плену стихии глупо. Съезжаю на обочину и пробираюсь вперед, очень надеясь, что умница Сузи не свалится в кювет. Километров через десять поворот на горнолыжную базу, оттуда через туннель на железную дорогу, нужно успеть на экспресс до города. Машину придется оставить на стоянке. Ничего, надолго задерживаться я не собираюсь.
По пояс снега,
по сердце снега,
по шею снега...*
Когда радио сообщает о закрытии автострады, я сижу в мягком кресле скоростного электропоезда . Что ж, можно похвалить себя за своевременное разумное решение. Стоило чуть промедлить, опоздать на экспресс - и добирайся в давке на обычной электричке с остановками у каждого столба. Снимаю ботинки и, довольная собой, забираюсь с ногами под теплый плед, включенный в нескромную цену билета. Где-то за перевалом продолжается буйство циклона (или антициклона - какая разница?), а за окном вагона в сумеречном свете зимнего дня покачиваются пушистые снежные хлопья, не спеша опуститься на землю. Оцепенелое безмолвие... или безмолвное оцепенение... В вагоне тишина, почти все пассажиры дремлют, синие километровые столбы бегут навстречу, как "версты полосаты".
Нет, спать не стоит - ехать всего ничего, меньше часа. Пожалуй, нужно проверить, что осталось от лица после встречи с мокрым снегом.. Лаконичный make-up оказывается весьма кстати - все на месте, никаких потеков и разводов. Хорошо бы выглядеть чуть... значительнее. Взгляд нараспашку слегка приглушить - сузить глаза подводкой. Губы построже оконтурить. Бледность уместна - на поминки еду, не на карнавал. Безнадежно подводят невытянутые утюжком волосы - кудрявятся веселой канителью. Завязать хвост потуже? Нет, не годится - получается лягушка пучеглазая, рот до ушей. А у лягушки есть уши? Так ничего и не придумав, натягиваю шапку и иду к выходу. Поезд подкатывает к вокзалу.
Машин от снега не очищают.
Сугроб сугроба просит прикурить.
Прохожий - Макбет. Чревовещая,
холмы за ним гонятся во всю прыть.*
В городе предпраздничная суета. Никому нет дела до застрявших на перевале. Трамваи из-за снегопада не ходят, и к назначенному времени я опаздываю, как белый кролик к Герцогине. Пробую дозвониться, предупредить, но "абонент недоступен". Все правильно, во время спектакля мобильники выключены. Раскатившись на ледянке, въезжаю прямиком в толстого снеговика. Снеговик неуклюже подпрыгивает, подталкивая меня к дверям кофейни. Бедный белый болван! Разве так приглашают в приличное заведение? Приличное заведение не навязывается, не лезет в глаза на шумной улице, а неприметно располагается где-нибудь в тихом месте под неброской вывеской. Там не оглушают какофонией звуков и запахов, не ослепляют мешаниной цвета и света и гостей встречают уважением, а не фэйсконтролем.
Отделавшись от снеговика, спешу дальше - мимо принарядившихся домов с хвойными гирляндами над входом и серебряными снежинками в окнах, мимо сверкающих витрин с котами и зайцами в красных колпаках.
На площади под украшенной елкой - каток с ледяной чашей, в которой с визгом и смехом барахтается куча мала в безуспешных попытках вскарабкаться по гладким стенкам. Гремит музыка, взрываются хлопушки, разлетаются огни фейерверков. Флегматичный верблюд катает на спине хохочущих детишек. Следом по утоптанной верблюдом дорожке трусит запряженный в саночки пони. Кружу по площади за санками пони в надежде выбраться из горланящего, смеющегося, жующего круговорота, поглотившего время. Но с карусели развлечений не сойти, как не выбраться из ледяной воронки. Все выходы с площади заполнены музыкантами, акробатами, клоунами. У спуска в подземный переход даже цыгане с медведем. Под старинным фонарем, неизвестно как попавшим на площадь, шарманщик старательно коверкает бессмертный полонез Огинского. Рядом на высоком табурете восседает рыжая чау-чау. Бросаю монетку в перевернутую шляпу. Чау вдруг спрыгивает на снег, опрокидывая табурет.
Не раздумывая, бросаюсь в узкий проход за упавшим табуретом и оказываюсь в ледяном лабиринте. Холодно мерцающие стены заглушают звуки, гомон площади почти не слышен. С каждым шагом тишина сгущается, невольно иду все быстрее, снова и снова попадая в тупики. С блестящих стен злобно смотрят ледяные гномы, указывают в разные стороны, нарочно запутывая:
-Не найдешь, не дойдешь, не успеешь-опоздаешь!
-Не дождетесь! - громко отвечаю ледяным уродцам и сразу нахожу выход.
Прямо передо мной старинный особняк. Широкие ступени ведут к массивным дверям, сводчатые окна в каменных стенах, чугунное кружево балконного ограждения - в позапрошлом веке место заседаний Дворянского собрания. Наверное, дом помнит прежних своих обитателей, но сколько я себя помню, здесь всегда театр.
Последний морок ледяного лабиринта - я вижу, как тридцать лет назад по лестнице к театру поднимаются двое. Высокая девушка с чудесными доверчивыми глазами, наивно ожи-дающая от жизни только счастья. И жизнерадостный крепыш с буйной соломенной шевелюрой. Мои родители.
С хрустальным звоном рассыпаются где-то позади льдинки, так и не сложив слово "вечность". Мама давно живет в другой стране, а в театре сегодня, в сороковой день после смерти отца, дают поминальный спектакль.
Да хранит нас
и в глаза лепится
в слепое время, в слепой поход,
слепота надежд,
слепота детств,
слепота лепета
и миллионы иных слепот! *
-С прибытием! - материализуется рядом диковинная фигура. Штаны заправлены в ботфорты, рубаха перехвачена широким ремнем, пышные манжеты и кружевной воротник. Торчащие лохмы почти скрывают лицо. Или морду?
Да уж, "принцесса была прекрасная, погода была ужасная... или все было наоборот...". В тяжелых ботинках и широкой куртке, с кожаной торбой через плечо на принцессу я похожу меньше всего. Скорее, на заблудившегося пилигрима.
-Опаздываешь, - недовольно гнусавит ... А кто это, собственно?
-Снег идет, - оправдываюсь я. - А вы кто?
-КроликоКот, символ года. Неужели не видно? - несколько обиженно спрашивает странный тип. И уже на ходу торопит. - Пошли быстрее. Спектакль пропустишь, жалко.
Мне не жалко. Мои отношения с театром запутаны и противоречивы.
В детстве меня удивляет, как можно думать, что на сцене принц или разбойник, ведь на самом деле это мой отец.
Но когда на баррикадах погибает Гаврош в мамином исполнении, верю сразу и с криком рвусь на сцену. Меня успокаивают, ведут за кулисы, где сердитая мама возмущается, что ружье выстрелило с опозданием, и ей пришлось "нести отсебятину". Несмотря на радость, я чувствую себя обманутой и твердо убеждаюсь - в театре ничему нельзя верить, а от мамы можно ожидать самых неожиданных вещей.
Может быть, мама просто играет лучше отца? Но из театра уходит именно она.
Новой сценой для моей матери становится бизнес, и свою роль она играет с наслаждением. Дома появляются незнакомые люди. Они долго и шумно обсуждают что-то, а после их ухода родители шумят уже между собой. Я внимательно слушаю, плохо понимая, о чем речь.
-Это твои партнеры? - горячится отец. - Вы же чуть не загрызли друг друга!
-Ничего личного, только бизнес, - смеется мама. - Воспринимай все, как театр.
-Балаган, а не театр, - ворчит отец. - Как ты можешь сравнивать?
-Жизнь - театр. Ты забыл? Мы сами пишем свою пьесу и сами играем ее.
-Ты же не Буратино, чтобы так думать! - отец уже сердится. - Вы - марионетки и играете не свою пьесу. Вас дергают за веревочки, а вы даже не знаете, кто.
Я ничего не понимаю, но мне все это не нравится. Как это - жизнь театр? Ничего настоящего, постоянного, надежного?
Меня отправляют жить к бабушке, и с театром я прощаюсь без особого сожаления. У бабушки все живое и непридуманное - огород, кошка, качели на яблоне. Родители навещают нас часто, но когда они начинают приезжать поодиночке, я уже привыкаю жить без них.
КотоКролик ведет меня через служебный вход сквозь сонный полумрак гардероба мимо елки в фойе вниз, в буфет. От накрытого длинного стола к нам бросается высокая пожилая женщина - пепельные волосы уложены в изящную прическу, черное платье подчеркивает идеальную осанку. Воплощение призрака времен Дворянского собрания, но я помню - это Снежная Королева и Фея-крестная. Она почти не изменилась, а ведь ей должно быть уже за семьдесят.
-Хорошо, что ты приехала, - она обнимает меня, не касаясь, и видно, что радость ее искренна. Интересно, это ее идея - передать мне отцовскую долю в их акционерном обществе? Отец знает... знал, что мне эти "акции" не нужны. Фантики в детской монополии - и те имеют бОльшую ценность. Расходы на содержание театра в бюджет города на новый год не включены, и вряд ли труппа сохранится. Если только найдется богатенький Карабас, и актеры пойдут в крепостные.
После спектакля за столом собирается много народа, но речей и пышных фраз, к счастью, не говорят. Может, они прощаются не только с отцом? Одно дело -- играть сказки на сцене, и совсем другое -- игра на выживание на рынке. Все когда-нибудь заканчивается, и каменные стены особняка будут вспоминать театральные истории, как балы в Дворянском собрании.
Разделаться бы еще с налитой водкой - на поминках не оставляют, а меня ждет Сузи.
-У нас для непьющих кактус есть. Вылей незаметно, он все пьет, - слышу рядом знакомый голос. Без маски символ года оказывается вполне симпатичным парнем. - Куда ты собралась на ночь глядя? Оставайся, комната отдыха теперь свободна.
Почему-то я увязываю смерть отца с освобождением комнаты отдыха. Он что, жил в театре, как ... тень отца Гамлета?
-Эй, ты чего? - удивляется Кот. Или Кролик. В театре все ненастоящие. - Твой отец снимал комнату у старой актрисы, она внучку одна поднимает, без этих денег ей не обойтись.
-Как же она теперь будет? - спрашиваю растерянно.
-А теперь я буду эту комнату снимать, - весело отвечает Кролик. Или Кот. - Я недавно тут, жил пока при театре. Так что оставайся, места хватит.
-Мне Сузи надо забрать, - не соглашаюсь я.
-Сузи - это бэби или собачка? - хитро интересуется он.
-Сузи - это моя машина, - отвечаю нарочно резко.
-Понятно, - соглашается он. - Самое близкое существо. Ну, не хочешь оставаться, давай подвезу.
Летите слепо, любите слепо,
и пусть я что-то не так спел,
и если за что-то накажет небо -
что был от любви
недостаточно слеп.*
На стоянке надменно оглядываюсь в поисках раздолбанной восьмерки или новоорлеанского утопленника, но КотоКролик подводит меня к настоящему чуду. Первое сравнение, которое приходит в голову - крепость на колесах. Гараж для Сузи. По-моему, ему приятно, что удалось меня поразить. Он начинает рассказывать про брошенную военную технику, про ремонт и изготовленные на заказ детали... Я ничего в этом не понимаю, но мне нравится переход с зыбучей театральной почвы в мир настоящих предметов.
Броневик катит по затихающим улицам, и постепенно я понимаю, что безумие заразно, и я не откажусь от отцовского наследства, хотя и не знаю, что с ним делать. Я умею управлять финансами, но здесь никаких финансов нет. Бизнес - это театр. Надо спросить маму, она умеет писать пьесы и играть роли в этом театре. Все же сожалеть лучше о сделанном, чем о несделанном.