Пока я жила с мужем, он все дурой меня называл. Я понять не могла почему. Прекрасно училась в школе, потом в институте, работала отлично (правда, с моей точки зрения, а не на взгляд начальства), в разных газетах печаталась (к сожалению, не очень часто). Люди читали, хвалили. До дыр страницы с моими творениями зачитывали... Ну, почему, почему я дура? Не вынесла я этих незаслуженных оскорблений, развелась с мужем...
Тут вскоре и с работы пришлось уйти. Если доказывать, что ты не дурак, а совсем наоборот, так уж не одному человеку, а многим, большой массе людей, жаждущей крови и зрелищ, трудовым коллективом называемой.
Но пора, видимо, уточнить, чем же, собственно, занималась я всю свою жизнь, к какой прослойке общества относилась. К той самой, о которой один поэт сказал:
Мы не пашем, не сеем, не строим.
Мы гордимся общественным строем.
Гордилась я, гордилась общественным укладом, восхваляла с пеной у рта родное правительство, но почему-то оно не очень высоко оценило мои старания и заслуги. Пенсию назначило мне минимальную. Лишь бы с голоду не померла и по улицам босиком не разгуливала.
Одной маме была я чем-то угодна всегда, особенно в последние месяцы ее жизни, и, умирая, завещала она мне самое дорогое, что у нее было, -- вишневый сад.
Но, как видно, на роду мне было написано преодолевать всевозможные трудности. Плодами сада, полученного по наследству, не так-то просто было воспользоваться. И не только потому, что, чтобы плоды эти появлялась на ветках и в почве, на земельном участке работать надо было не натренированным, моим языком, а моими ненатренированными, слабыми ручками. И потому еще (и это главное), что полученное мною наследство находилось за тридевять километров от того города, где я жила постоянно.
Вы скажите: какая же это сложность?
Продай свою недвижимость здесь, купи то же самое там, где обитаешь. Или поменяй место жительства. Согласна. Можно было бы так поступить. Миллионы моих сограждан, оказавшись в подобном положении, именно так и делают. Миллионы, но не я. Мне было суждено, как видно, не только преодолевать препятствия, но и возводить их перед сомой собой. Исходя из этого предназначения, решила я: разрушить до основания построенный 40 лет назад, обветшавший и непригодный для жилья в холодное время года домик в саду, а затем, на его месте, построить новый, капитальный, в котором я могла бы, приезжая на заработки в этот город, жить, не боясь замерзнуть, не только летом, но и поздней весной и ранней осенью, одним словом, весь сезон.
Оставила мне мама и кое-какие деньжонки. Хватало бы их, чтобы приобрести строительный материал. Но поскольку не приходилось мне до этого, как я уже говорила, ничего строить, я не знала, как это делается, с чего надо начать. А пока все это разузнавала, мамины "средства", считая, что это очень умный мой поступок, положила под проценты, в банк. Что с этим, теперь уже моим "капиталом" случилось, догадаться может каждый в нашей многострадальной, подопытной, стране. И посочувствовать, разумеется, мне...
Начать следовало (убедили меня осведомленные в вопросах строительства, практичные люди) с покупки того, из чего я намерена возвести стены. А задумала я их сложить из шлакоблоков (во избежание возможного в будущем пожара).
Тут надо пояснить - для таких, какой была когда-то я, что такое шлакоблок. Это такой кирпич, изготовленный из отходов металлургического производства. Ширина, высота его 20 см, длина - 30. Вес... Но о весе судить не берусь, так как эту глыбу взять своими тоненькими ручонками я могла, конечно, а поднять, оторвать от земли было уже не под силу мне.
Выписать эта "камушки" должна была я в строительном магазине, причем, по чужой справке с места работы, потому что тем, кто не являлся строителем, стройматериал не отпускался (гениально задумано, не правда ли?!), а получить уже совсем в другом месте, весьма, удаленном от жилых кварталов города, на предприятии, не обеспечивающем клиентов транспортом для доставки товара. (Трудностей хоть отбавляй!).
Как добывала я этот транспорт, бегая за машинами, или им наперерез по шоссейным дорогам, как боролась за то, чтобы предназначенный для меня шлакоблок не погрузили кому-то другому, как моталась туда-сюда, по территории погрузки, подробно описывать не буду: это вовсе не смешно. А мне хочется, чтобы читатели, эти строки читая, смеялись, а не плакали.
Не смешно, наверное, и то, что в эти "камушки" и в то, чтобы доставить их до моего садового участка, вложила я все рублики, которые удалось мне выручить, продав чуть ли не весь урожай, снятый мною за два лета (два года спустя после кончины мамы).
Смешно мне стало немного погодя, когда наше хваленое, самое гуманное в мире правительство вдруг объявило на весь свет о своем полном, банкротстве и призвало нас, интеллигенцию, не восхвалять уж его, а порицать, обещая за это безнаказанность и поддержку, изыскав способ, как у таких, как я, верноподданных бессребреников отнять то, чего у них на данный момент далее еще и не было. (Ну, вы, естественно, сами догадываетесь, о чем я говорю): повысив цены на продукты питания и на все остальное не в 2-3 раза, а в 100 и 200 раз!
И где находится тот институт, который кончали те, кто придумывает такие интересные выходы из затруднительного положения? Если бы мне это ведомо было, обязательно поступила бы я туда, а не в тот вуз, в котором училась. И окончила бы его с отличием. И потом всю жизнь гнула бы другую линию. И тогда, наверное, никто не сомневался бы в моих умственных способностях, и муж не обзывал бы меня. И с работы не пришлось бы мне уйти раньше времени. И дослужилась бы я не до минимальной пенсии, а до кресла министерского...
Как только цены на продукты питания начали расти не по дням, а, по часам, я нашла способ, как прокормиться без лишних затрат: стала питаться завалявшимися дома на полках с незапамятных времен (когда моя дочь, теперь уже взрослая женщина, мать двоих детей, была ребенком) молочными смесями и разными, твердыми, кик камень, пищевыми концентратами. Накатав за зиму с помощью этого хитрого приема (постепенно, стало быть, начала я умнеть) одну тысячу рублей, поехала ранней весной в свой родной город и... там проела эти деньги за какие-нибудь две недели. И снова встал передо мной во весь рост извечный, неискоренимый на русской земле вопрос: что делать? Как быть? Где деньги раздобыть? Очень не хотела я подключать к своим проблемам дочку, просить у нее помощи, но другого пути к спасению у меня не было. Дочь прислала мне тысячу рублей и письмо, в котором сообщала, что собирается приехать ко мне в сад со своими дочерьми - "на викторию".
Надеясь, что они прибудут ведь не с пустым кошельком, я нисколько не усомнилась в своих возможностях принять их честь по чести и занялась покупкой съестного для ожидаемых гостей, а также приобретением недостающих стройматериалов.
Кроме того, предстояло мне найти квартиру, где могли бы мы все, имеете поселиться, (северяночки мои и я) и прожить, не зная бытовых неудобств, недели три-четыре.
"Лишь бы. лишь бы, - заклинала я Всевышнего, - уродилась виктория, которой засадила я прошлым летом весь свой участок. Это самая вкусная и самая дорогая из всех сортов, что растут в наших краях, ягода. Все мои надежды, были на нее. Но вдруг, в конце июня, когда она вовсю цвела, ударили морозы (дело-то ведь происходило не на юге нашей страны, а гораздо выше), выпал снег по щиколотку, один раз, другой. И желтенькая сердцевина цветочков, через один, почернела, что означало: ягодки не будет. Завязь на яблонях тоже, потемнела и осыпалась. Как я ни склонна преодолевать препятствия, это, неожиданное, чуть не сломило меня. Я схватилась за голову, потом за автомат...ическую ручку и написала дочери о случившемся.
Намекнула ей между строк, что ехать с детьми ко мне в сад этим летом, коли уж настоящего лета нет, не имеет, видимо, смысла. Но до нее "подсказка" моя не дошла почему-то: вся в маму точь-в-точь удалась, доверчивая, недогадливая... И, надеясь, что обрадует меня, сообщила, что с приездом поторопятся. Указала даже срок прибытия: 10 июля.
"Что ж, смирилась я с неизбежным, -- что-нибудь да уродится. Детям полакомиться хватит, а продавать ягоду не придется. А коли выручки не будет, стройку придется отложить"...
"Только бы деток не обнадежить, не обмануть", - размышляла я и каждый день обходила свои владения, выискивая появляющиеся в глубине цветочков редкие зелененькие ягодки.
Первые ягоды стоили на рынке так дорого, что я... нет, нет, не разбогатела, торгуя ими (на это ума, смекалки не хватило у меня)... Вообще не осмелилась их продавать и... раздавала просто так, не на рынке, правда, разносила по домам родственникам своим и знакомым...
Все, кого я изволила осчастливить, угощая вкусной драгоценной ягодой, смотрели на меня опять же, как на умалишенную, но от даров не отказывались, уплетали "витамины" за обе щеки. Понимая, что глупостью человека пользоваться грешно, старались отблагодарить меня -- подкармливали.
ГЛАВА 2
Когда приехали гости, торговать викторией было мне, тем более, стыдно: если займусь я этим прибыльным делом и весь урожай на рынок утащу, что же тогда детям останется? Но я не отчаивалась. Помехи в деле не обезоруживают меня, наоборот, удесятеряют силы. Такой уж воспитало меня наше мудрое правительство. Стоп! Опять начинаю я, по старой своей привычке, дифирамбы петь ему, а заочно и себя хвалить, за что уже поплатилась...
И вот что любопытно: характер мой очень нравится старым друзьям моим, тем, вместе с которыми много лет назад я училась. И они с удовольствием помогали мне теперь выкручиваться.
Одна из школьных подруг поместила меня и моих гостей на жительство у своей старенькой матери на поселке, в частном доме,
Денег за жилье старушка с нас не брала. Расплачиваться должны были мы трудом. Работали на ее приусадебном участке, на 15 сотках, Ее пятнадцать плюс моих шесть, итого двадцать одна. Многовато, безусловно, для двух женщин. Если бы еще другой работы не надо было делать. Но пришлось: штукатурить снаружи ее особняк -- моими-то слабыми ручками - ничего, справилась; красить трубы газопровода, поднятые над землей на ее участке на высоту двух с половиной метров, ходить за продуктами в магазин, в аптеку за лекарствами для хозяйки, делать уборку не только в той комнате, где жили мы, квартиранты, но и, в ее горнице.
Тружусь, а сердце радуется: родные мои со мной.
Благодаря меня за доблестный труд на ее участке, Полина Васильевна (так звали, хозяйку) внучек моих угощала спелой вишенкой (в моем саду в тот год из-за весенних холодов вишня даже не цвела). Как хорошо рвать ягодки, красные, спелые, сочные, ароматные, укладывать одну к другой на тарелках, подносить внучкам и дочери, а потом смотреть во все глаза, как девочки мои уплетают их. Так собиралась я прожить, в окружении близких, целый месяц. Но в одно прекрасное утро дочка огорошила меня, заявив, что дальше так продолжаться не может.
В твоем ли возрасте столько работать? Тебе же не 30, даже не 40, тебе 50! Не хватит тебя на весь этот месяц! Ты же мне родная мать, а я не какая-нибудь эксплуататорша!...
Пробыв в гостях у меня две недели, вместо обещанных четырех, северяночки мои улетели к себе домой.
Пока дети гостили у меня, я, глядя на то, как они за один присест справлялись со всем, что поспеет на грядках в моем саду за сутки, радовалась еще и потому, что дети освобождают меня от необходимости носить свой продукт на базар.
Хорошо, спору нет, выручать деньги за то, что вырастишь, но торговать, когда ты об этом прежде не мечтал и к этому себя не готовил... С высшим-то образованием сидеть на рынке по ту сторону прилавка, зазывать покупателей, благодарить за покупку согласитесь: занятие не из приятных.
Стоило столько лет учиться, да еще так блистательно, как я, столько лет после этого постоянно совершенствовать свои знания, чтобы в конце концов превратиться в незадачливую базарную торговку?! К тому же ведь именно в этом, городе я так прекрасно училась, именно здесь начинала свою выдающуюся, как мне самой казалось, трудовую деятельность, именно здесь публиковала свои первые стихи...
Когда приближался ко мне на рынке кто-либо из тех, кто раньше знал меня, но кому до сих пор не известно было, чем я в последнее время занимаюсь, и кто теперь, поймав меня на месте "преступления", должен был сделать это открытие, я просто сгорала от стыда, готова была нырнуть под прилавок или надеть себе на голову уже освободившееся от товара пятилитровое ведро, чтобы не быть замеченной этим человеком, чтобы не заглянул он, в мои глаза и не воскликнул потрясенно (как будто я превратилась в какое-то чудовище): "Ты ли это?" и "Стоило ли?"
-- Ну и дура! - сказала я себе однажды, рассердившись. И, кажется, начало доходить до меня, почему же я дура...
Мое славное прошлое препятствовало настоящему. Но цены на продукты в магазинах подхлестывали. И будущее взывало.
Мы не пашем, не сеем, не строим... Мы гордимся общественным строем...
ГЛАВА 3
Надо было кончать с этой иждивенческой философией. Пора было начинать строить. Ведь шлакоблок, добыть и привезти который стоило мне такого труда и таких затрат, уже лежал на моем земельном участке. Если бы могла я тогда себе представить, чего мне это будет стоить... Нет, все равно не отступила бы.
Минимальная пенсия... Минимальная пенсия принудит шевелиться. Жаль было только, что лето подходило к концу.
На укладку фундамента и возведение стен, строитель пообещал недорого взять с меня -- в семь раз больше моего ежемесячного пенсионного пособия. И где же я могла добыть такие деньги? Задав себе этот вопрос, я вдруг вспомнила:
Где мне найти такую песню
И о любви, и о себе,
Но чтоб никто не догадался,
Что эта песня о тебе?
И сразу же нашла ответ на свой вопрос.
Не зря же говорят, что песня нам строить и жить помогает. Жить и строить. И пошла я к одной из своих подруг, к Асе Ефимовне, которая была старше меня на 23 года. А надо сказать, что в те годы очень любила я общаться со старыми женщинами - старалась перенять их жизненный опыт. Удавалось мне это или нет - другой вопрос. Но я стремилась к этому. Всегда готова была помочь знакомым старушкам, если они в этом нуждались...
Был у Аси Ефимовны сын, талантливый инженер. Служил в каком-то НИИ. Зарабатывал, по словам матери, неплохо. Жили они вдвоем, очень дружно. Из-за денег никогда не ссорились, тратили их кто как хотел. Володя (так звали сына Аси Ефимовны) ползарплаты каждый месяц вкладывал в книги. Свою комнату забил ими полностью, от пола до потолка, оставив лишь узкий проход от двери до дивана, на котором спал. Книги в их квартире были везде, где можно было только втиснуть застекленный шкаф.
Ася Ефимовна печатному слову предпочитала живые. Была, она хлебосольной хозяйкой. Ей доставляло удовольствие кормить всех, кто приходил к ней в гости. Меня в этом доме всегда привечали. Чувствовала я: не откажут в любезности. И не ошиблась. Одолжила мне старушка две тысячи на две недели.
-- А где ты достанешь такую сумму и так скоро? -- уже вручив мне новенькие, хрустящие купюры, засомневалась вдруг в моих возможностях приятельница.
-- Надеюсь наторговать, -- с напускной бодростью ответствовала я.
-- Что ты собираешься продавать? Ягоды, наверное, уже отошли. А что еще у тебя есть? Год, говорят, неурожайный... -- Ася Ефимовна безнадежно махнула рукой.
-- Не беспокойтесь, заверила я ее, расплачусь точно в срок! Я же понимала: одолжила, они мне деньги не свои (какие могли быть у нее собственные средства, если она уже больше двадцати лет на пенсии, а все, что накоплено было до перестройки, как и сбережения моей мамы, положенные мною в банк, съела инфляция?), а заработанные ее сыном. И мне придется теперь хоть наизнанку вывернуться, но вовремя вернуть долг.
Может быть, коли это были деньги сына, и обратиться мне нужно было прямо к нему, не беспокоить его мать-старушку. Но у меня язык не повернулся бы просить об одолжении холостого мужчину моего возраста.
Не столь велика была по тем временам эта сумма, но зарплату тогда выдавали рабочим и служащим с большим опозданием.
Вдруг, переживала я, завтра им и хлеб не на что будет купить? Я так мучилась от сознания своего вероломства, что хоть назад то, что получила, отдавай.
Долго возилась, стараясь понадежнее спрятать свою добычу. Так долго, что не успела удалиться, как явился с работы Владимир. Только вошел он в комнату, где мы сидели с подругой (я от смущения даже забыла руку ему подать), мать с разбегу ему объявила:
-- Знаешь, Володя, я весь твой аванс Вале в долг отдала. Она дом в саду строит!
-- Вот и хорошо! Вот и ладно! Ладно! -- замахал он радостно руками, отбиваясь от оправданий матери.
Конечно, я сразу воспряла духом. У меня словно крылья за спиной выросли от этой доброжелательности моих старых друзей. Я поспешила откланяться, опасаясь, как бы Володя не начал предлагать мне денег еще.
ГЛАВА 4
С этими тысячами в кармане отправилась я на следующий день добывать песок на песчаный карьер. Дорогу туда указал мне один садовод, с которым познакомилась я на рынке, торгуя ягодами.
-- Будешь идти вверх по этой улице. Долго-долго придется шагать. До водонапорной башни. И там спросишь.
Спрашивать ни у кого не пришлось. Еще издали воочию увидала я горы песку, экскаваторы, загружающие кузов огромной машины. И ясно мне стало, что пришла я туда, куда надо. Подойдя, направилась сразу к конторе, надеясь по всем правилам приобрести товар. Но не тут-то было.
Государство наше, привыкшее воздвигать препятствия перед своими гражданами, занимающимися полезной деятельностью, позаботилось о том, чтобы они и здесь встретились мне. И сама я, жаждущая их преодолевать, об этом побеспокоилась, отправившись на промышленное предприятие в субботний день. Знала ведь, что там выходной, и все же поперлись. И вот пожалуйста: на погрузке единственный самосвал и вокруг ни души.
Но отступать не захотелось. Не привыкла. Подошла, к грузовику, в который сыпался песок, и обратилась к сидящему в кабине шоферу. Объяснила ему, зачем пришла, и осведомилась, не сможет ли он меня выручить. Мужчина отрицательно покачал головой, а рукой указал на дверь конторы... В одной из комнат в прохладе, сидели женщина средних лет простоватой наружности, должно быть, дежурная. (Одна -одинешенька, сидит томится: суббота же! Все остальные служащие, ее сотрудники, отдыхают на свежем воздухе. Кто в саду, кто на огороде, кто за городом). На меня смотрит с мучительным вопросом в глазах: "Что вам угодно?"
Когда она задала этот вопрос вслух, я ответила уверенным тоном, думая, что с человеком такой незамысловатой внешности легко смогу договориться: "Мне нужно три куба песку".
Вопреки моим ожиданиям, женщина эта, как и тот мужчина, с которым минуту назад перебросилась я несколькими фразами, отрицательно покачала головой и сказала категорически, но в то же время как бы с сочувствием:
-- Нужен, документ...
-- Какой еще документ?! -- взорвалась я, наткнувшись в этот день уже на второе препятствие и надеясь одним махом смести его со своего пути (подумаешь, какая-то бумажка еще тут требуется, которые, кстати сказать, терпеть я не могла). -- Первый раз слышу!
-- А я вас первый раз вижу! - отпарировала женщина, настаивая ни своем. Кто вас сюда послал?
-- Один, мужчина... не понимая, ничем ей это понадобилось узнать, пожала я плечами.
-- Вот он... -- смекнув, что в подобных делах, я новичок и, стало быть, ничего в них не смыслю, взялась она с расстановкой, точно какой-нибудь дурочке, растолковывать мне, -- и должен был вам объяснить, что, чтобы получить у нас песок, нужно представить документ -- товарный чек!
Но когда, начинают со мной говорить таким тоном, дух протеста просыпается во мне, и я вмиг, становлюсь страшно сообразительной и открываю то, что собеседник старается скрыть от меня за многословием. Так случилось и на этот раз. И принялась логически рассуждать. Если тот мой знакомый, что направил меня сюда (а надо сказать, он очень хорошо ко мне относится, старается помочь советом, когда я рассказываю ему о своих делах, и ни в коем случае не стал бы гонять в такую даль меня понапрасну) ни словом не обмолвился ни о каком чеке, значит, они здесь и не нужны. Были бы, деньги. А они у меня есть. Оставалось только выяснить, хватит ли мне той суммы, что я имею, чтобы расплатиться за покупку. И я спросила, почувствовав вдруг, что сейчас наступит перелом в нашем словесном, поединке - в мою пользу, разумеется:
-- А сколько будут стоить эти три куба?
Предчувствия меня не обманули. Внимательно посмотрев мне е лицо и сделав какой-то важный для себя вывод, перестала наконец простушка в ситцевом платочке спорить со мной, перестала указывать на дверь - указала на стул, возле которого я уже, наверное, минут десять стояла, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, а когда я уселась на него, ответила:
-- 650 рублей. (у меня при себе было гораздо больше) -- но проговорила она это таким блеклым, безнадежным, почти страдальческим тоном, что мне ее даже жалко стало. И я поверила наконец, что ее действительно смущает то, что у меня нет этой бумажки, что она на самом деле хотела бы удовлетворить мою просьбу, но не решается, нарушить заведенный у них порядок. Додумавшись до этого (от большого ума, конечно), я быстренько сообразила, что если и ей мешает то же, что и мне, это препятствие надо нам преодолеть, объединив наши усилия. И дала ей понять, как .можно это сделать:
-- Давайте поступим так, -- стараясь подбодрить собеседницу, сказала, я жизнерадостно и весело. Я вам деньги, а вы мне песок. А после уж сами оформляйте документы... -- У меня и в мыслях не, было, что я предлагаю нечто незаконное, поскольку я от такой сделки е материальном, отношении абсолютно ничего не выигрываю. Просто мне очень не хотелось удалиться ни с чем. Так долго пилила сюда, теперь надо было пилить отсюда, потом еще куда-то, за каким-то чеком, и снова сюда. Да что, у меня ноги казенные?! Или мне 20 лет, чтобы, гонять меня туда-сюда?!
Женщина призадумалась, можно даже сказать, пригорюнились, кулачком подперев щеку. Очевидно, она была покладистым человеком, вполне понимала меня.. И в глубине души жалела. И от денег не хотелось ей отказываться. Но были у нее какие-то свои преграды, преодолеть которые она не решалась, о которых даже говорить с посторонними остерегалась, побаивалась. Но по простоте душевной, проникнувшись вдруг доверием, ко мне, как и я к ней, она призналась:
-- Поймите! Я здесь сама песчинка. Маленький человек.
-- А где же больше? -- не собираясь отступать, продолжила я давить на, нее.
-- Будут позднее.
-- Вот и прекрасно! Подождем.
Ожидая, поинтересовалась я, почему нельзя получить товарный чек там же, где и товар:
-- Такой порядок, -- дружелюбно ответила "песчинка".
-- Это плохой порядок. Его нужно изменить! -- тоном., не допускающим возражения, заявила я.
Вносить рацпредложения у меня в крови. За. такие предложения и доставалось мне все время, пока я работала в государственном учреждении. Я должна была, по идее, гордиться тем, что ecть, а я вечно всем вокруг доказывала, что то, что есть, безусловно, хорошо, но можно ведь постараться, чтобы хорошее стало еще лучше... По глупости своей, конечно, занималась я этим просветительством, не считаясь с мнением умных людей, давно подметивших, что инициатива наказуема...
Я вышла на, улицу, чтобы посмотреть, не подъехал ли кто-нибудь в легковой .машине. Большие люди, как известно, в отличие от маленьких, на значительные расстояния пешком не ходят.
Тут подкатила "волга", остановилась у крыльца. Из нее с великим трудом вылез невысокий, но очень упитанный, объемистый мужчина. Сразу видно - "большой" человек. Считая себя не столь важной персоной, не посмела я, естественно, как к той маленькой женщине в ситце-ном, платочке, обратиться к нему со своим рацпредложением, тем более прямо на улице. Но и прятаться от него не имело смысла. Окинув меня мимолетным, но пронизывающим взглядом, толстяк ходко прошагал в контору. Тут же из помещения выскочила моя новая знакомая, назвавшаяся песчинкой, и поманила меня пальцем:
-- Хозяин приехал, идите к нему, -- шепнула она мне на ухо (грусть с ее лица как рукой сняло) и шмыгнула в дверь...
Не дав мне войти в тот кабинет, где я уже была и куда юркнула "песчинка", мужик повел меня в другой, зная наперед, что там никого нет. Эта комната сразу поразила меня тем, что в ней не было окна. Первоначально была это, наверное, кладовка. Потом кому-то пришло в голову, что ее можно использовать для конфиденциальных переворов с "левыми" клиентами. Ее освободили от хлама, обставили мебелью, неприхотливой, правда, отремонтировали, но окна в наружной стене так и не прорубили, чтобы с улицы невозможно было ни подсмотреть, что внутри помещения делается, ни подслушать, о чем там люди говорят...
Включив свет и усадив меня на стул, хозяин спросил:
-- Вам нужен песок?
-- Да.
-- Сколько?
Я сказала. Он велел мне:
-- Сидите здесь и не высовывайтесь.
Как видно, подобные "рацпредложения" он получал ежедневно, не исключая выходных и праздничных дней, и даже не сердился на тех, кто такие предложения вносил, и тут же внедрял их в жизнь.
Оказавшись в этой странной комнате, поняв, для чего она предназначена, нисколько я уже не сомневалась, что через несколько минут непременно получу то, за чем пришла. Так все и было.
Через некоторое время "большой" человек украдкой заглянул в комнату, где я сидела, чтобы удостовериться, что я не исчезла и добыча не сорвалась с крючка, -- 650 рублей, которые, миновав кассу предприятия, должны будут очутиться в его кармане.
Еще немного погодя в комнату вошел и другой мужчина., шофер грузовой машины, с которым я уже беседовала, и сообщил, что песок для меня погружен и можно ехать:
-- Далеко ли отсюда?
Я сказала куда.
Когда мы подошли к грузовику, я увидела, что возле кабины стоит третий мужчина, со строгим выражением лица и тоненькой папочкой под мышкой.
-- А это кто? -- тихонько спросила я у шофера
-- Неважно! Но при нем -- молчок!
-- Понимаю! -- шепнула я. -- Контролер?
-- Вот именно.
Шофер сел за руль, я рядом с ним. Контролер справа от меня. И мы поехали.
По дороге нас никто не остановил, контролер никакого документа у меня не потребовал...
До того все просто получилось, что даже скучно мне стало вдруг. И решила я, что в следующий раз покупку стройматериала, чтобы интереснее было, делать я буду, соблюдая все формальности.
ГЛАВА 5
Деньги у меня еще были, и на другой день я отправилась в строительный магазин, расположенный недалеко от дома, где я снимала комнату. Гости мои, как уже было сказано, уехали, но хозяйка не отпускала меня. Еще не все, что было мною обещано, я сделала для нее. Нужно было покрасить в доме полы, побелить стены. Кроме того, еще не истек срок моего у нее проживания, о котором мы сразу условились... Сердце мое учащенно билось, когда я поднималась по ступенькам, ведущим в магазин. Я опасалась, что нужного мне товара в наличии нет. Или еще какая-нибудь возникнет проблема, которую не в состоянии буду я разрешить.
Цемент на витрине был в маленьких мешочках по 5 кг. Мне нужно было двести таких мешочков. Заплатить я должна была, (теми деньгами) две тысячи двести рублей.
Какая удача: есть цемент! Плати деньги и бери товар. И ни на какой карьер не надо топать. Ни с кем в борьбу не вступать. Так и. соскучиться недолго!
Однако заскучать мне не пришлось. Достала я свой "клад" из кармана, пришитого к внутренней стороне широкой юбки, подаю кассирше лачку сотенных, прошу выбить чек. И тут началось! Чего нарочно не придумаешь. Размалеванная мадонна наманикюренными коготками отодвигает от себя, подальше мои деньги! Начинает меня поучать:
-- Сперва нужно выписать товарный чек. Вы что, порядков не знаете?
-- Ну, так выпишите да поскорей! Зачем, разглагольствовать?! -- повышаю и я голос.
-- Не надо спешить! -- продолжает воспитывать меня девица, годившаяся мне, в дочери.
-- Как не спешить?! -- попыталась я ее образумить и заставить уступить мне, не доводя дело до конфликта. -- Цены-то растут!
-- А мы-то тут при чем?
Наконец на нашу перебранку обратила внимание другая женщина-продавец, стоявшая за прилавком, которая и должна была выписать мне этот "дурацкий" чек.
Но и она, как и кассирша, заупрямилась, заявив мне резко:
-- Ничего я вам не выпишу.
-- Это почему же? -- перестав сердиться, весело поинтересовалась я, уверенная в собственной правоте. -- Или вам характер мой не нравится? Или не подходит внешний вид?
-- Не в этом дело.
-- А в чем же? -- недоумевала я.
-- У вас, это и без слов понятно, нет машины, на которую вы могли бы погрузить свою покупку и вывезти со склада. А мы не обеспечиваем транспортом. И здесь у нас не камера хранения!
-- Как так?! -- опять вскипела я, радуясь в глубине души, что вновь передо мной громоздится препятствие, одно из таких, без которых я просто не мыслю свое существование, которые возбуждают мои душевные силы, повышают жизненный тонус.
Лучше не иметь чего-то, чем иметь лишнее. Ничего нет страшнее пресыщенности и скуки! Так про себя рассуждая, продолжала я бороться, за то, чтобы иметь.
-- Нет у вас такого права, чтобы не выписывать мне чек!
-- Есть! Есть! -- в два голоса орали торговки.
Но ведь и я уже была немного торговка, причем базарная, следовательно, более сообразительная, нежели магазинные.
Убедившись, что мне одной их двоих не перекричать, сгребла я свои финансы и побежала на склад, чтобы удостовериться, что товар, необходимый мне, имеется в наличии и в том количестве, которое нужно мне.
Его оказалось не так уж много. Это значило, что в любой момент кто-то может подъехать в машине и увезти его весь. Я не стала в отчаянье хвататься за голову, помчалась искать кладовщика. Наконец налетела на него. Это был, на мое счастье, мужчина. С мужчиной, если ты женщина, всегда легче договориться в подобных случаях.
Уже не с радостью, конечно, а с грустью в голосе изложила, я кладовщику суть дела и попросила совета, как быть. Ведь пока я, не имея чека, буду искать на дорогах машину...
-- Совершенно верно, -- подтвердил мои опасения кладовщик, в обляпанном разных цветов краской синем халате. -- А следующую партию этого стройматериала неизвестно когда завезут. Сейчас все строятся, как договорились, -- встретив заинтересованного слушателя, решил рабочий высказаться, да и меня на ум наставить, убедившись в моей некомпетентности. Дождались, когда стройматериалы подорожают, и давай дружно сооружать кто что.
Посоветовал мне кладовщик, оценив терпение, с каким я его слушала, обратиться к заведующей.
Ее нашла я в служебном помещении (она сидела за столом, положив на него свои отекшие ноги) и приперла к стенке вопросом:
-- Скажите, клиенты в ваш магазин пешком должны ходить или сразу подъезжать в грузовике? А не слишком ли дорого это будет обходиться покупателю? В вдруг кто-то прибудет в машине, а у вас и товара-то, нужного ему нет?
Согласитесь, вопросы мои были поставлены довольно толково? Поумнела я, безусловно, с тех пор, как перестала восхищаться общественным строем (который, кстати сказать, тоже ведь изменился) и взялась сама строить...
Заведующая, сняв ноги со стола, улыбнулась моей горькой шутке, поняв, наверное, то, что не дошло до кассирши и продавщицы, а именно: что от такой смекалистой гражданки не так просто будет отделаться и придется отпустить ей товар, обидев кого-то из своих друзей или знакомых, иначе говоря -- "блатных" клиентов.
Подошли она вместе со мною к кассе. У меня взяли наконец мои "большие" деньги и взамен выдали малюсенькую бумажку - товарный чек, который и потерять-то в таких "веселых" обстоятельствах ничего не стоило. Я засунула его в кошелек и бросилась вон из магазина, выскочила на дорогу, стремясь поскорее "поймать" позарез необходимый мне грузовик.
За доставку груза в мой сад заплатила я 200 рублей, кроме того, выдала шоферу, который выручил меня, "премию" -- бутылку водки.
ГЛАВА 6
Денег после этой "операции" у меня почти не осталось. И я посетила еще трех своих подруг. Одна дала мне, взаймы, естественно, три тысячи, другая -- две, третья -- тысячу.
И я отправилась, не мешкая, на док, чтобы, выписать горбыль, из которого предстояло сделать опалубку для фундамента и все остальное, на что он годится, если к нему, как говорят строители, умелые руки приложить. (Поясняю для тех, кто не знает, что это такое - горбыль. Это крайняя доска, выпуклая с одной стороны, получающаяся при распилке бревен).
До дока пришлось добираться очень долго. Сперва в автобусе трястись, затем в трамвае, потом пешочком ползти по неасфальтированной дороге, пробираясь сквозь клубы пыли, которую поднимали встречные машины.
Когда я дотопила наконец до ворот предприятия и остановилась, озираясь по сторонам, из проходной будки никто не высунулся, никто мною, пешей, не заинтересовался. Тогда, подобравшись к окошечку в домике, спросила, я у сидящей за ним женщины, которую как следует не разглядела, так как дырка эта в стене была слишком мала, как, мне попасть в бухгалтерию. Ведь именно там, по словам, осведомленных людей, и нужно будет выписать товар и заплатить деньги.
Женщина и теперь не потрудилась выйти ко мне, ответила из глубины своего "скворечника":
-- Идите прямо по дороге, мимо всех этих штабелей леса. Справа от вас будет трехэтажное каменное здание. Это контора. Там и найдете бухгалтерию.
Не успела я отойти от окошечка, рядом со мной, не доезжая несколько метров до натянутой в воротах цепи, преграждающей въезд на территорию дока и выезд оттуда, остановилась огромная машина (в марках я тогда еще совсем не разбиралась), груженная тем самым горбылем, который мне и предстояло срочно раздобыть.
Сколько кубов этого стройматериала было в кузове, я по неопытности своей в этот момент определить не могла.
Да я об этом даже не задумалась, потому что обратила внимание вовсе не на горбыль, a на женщину, должно быть, хозяйку этого товара, которая сидела не рядом с шофером в кабине, где ей, согласно правилом техники безопасности, полагалось бы находиться, а верхом на необструганных досках, обнимая их и ногами, и руками.
И торчала она на этом месте так высоко, выше крыши кабины. Видя такую картину, я заволновалась: как бы тетка не сверзилась с верхотуры, когда грузовик, рванув, тронется в путь.
И не понимала я в этот миг, что заставляет несчастную бабенку рисковать своей драгоценной жизнью ради каких-то шершавых, необтесанных бревен.
Шофер распахнул дверцу кабины и спрыгнул на землю. Теперь из будочки вышла наконец женщина, с которой я беседовала сквозь окошечко, и уткнулась длинным носом в документ, поданный ей мужчиной. Бумажек было две: товарный чек и пропуск на выезд. Это я узнала уже позднее.
Сейчас меня занимало другое. Отойдя от грузовика, еще на несколько метров, принялась я более внимательно рассматривать сидящую на дровах бабу. В легком платьице (дело ведь было в июле, в жаркий день), без чулок, без рукавиц... Если она, посреди дороги и не скатится с этих, торчащих во все стороны неодструганных досок, то уж. непременно будет вся в занозах...
"Кошмар! -- думала я. -- Неужели и мне все это на собственной шкуре испытать придется?" Горбыль набросан как попало, в пути будет, конечно, разъезжаться туда-сюда...
Так я стояла, уставившись на хозяйку только что приобретенного товара, и ахала и охала про себя, жалея ее. Но она, судя по ликующему выражению на ее лице, никакого неудобства, не ощущала, того, что кто-то пожирает ее глазами, не замечала. Выражение ее лица было не просто радостное - торжествующее. Как видно, она была, сама не своя от счастья, что наконец завладела этим корявым горбылем и достала для перевозки его машину, в которую и ее саму погрузили, как дрова...
Кузов грузовика был явно маловат для ее кубов. Задняя створка борта не поднималась. И вот хозяйка забралась наверх и всю дорогу будет следить за тем, чтобы ни одна дощечка не слетела на землю.
Признаюсь, даже я, любительница приключений, дрогнула, представив себе, сколько трудностей встретится мне на пути к цели. Но отступать было поздно. Да и не привыкла я пасовать: такой уж уродилась упертой. К тому же столько лет твердили нам, что действительность надо преобразовывать в революционном духе. Я сама эти мысли в свое время другим вдалбливала. Теперь жизнь наша в корне переменилась. Хваленый наш строй сам собою взял да и "испортился", словно, восторгаясь им день и ночь по всем каналам, мы его нечаянно сглазили. Но революционный дух кое в ком сохранился, в том числе и во мне. Революционные наклонности, а лучше сказать -- революционный синдром. По сей день он не дает покоя мне. Во все хочется вмешиваться и все переиначить...
"Ничего, поборемся, -- подбодрила я себя. -- Слабее, что ли я этой, верхом сидящей на горбыле бабенки? Или глупее ее? Уж нет! Была, может быть, когда-то глупее, а теперь уже ума набралась, кажется...
Тяжело вздохнув, зашагала я, как заведенная, в указанном мне направлении. Нашла и контору, и бухгалтерию, спросила, сколько надо заплатить за 3 куба горбыля. Мне ответили. Я деньги поскорее достала. "Самое главное в таких делах, -- размышляла я, изучая настоящую, а не книжную жизнь, -- скорее деньги кому-нибудь всучить, а там уж от меня не отвертятся. Не сегодня, так завтра все равно товар выдадут". Но опять, как накануне в строительном магазине, деньги у меня сразу не взяли.
-- Сперва, -- сказали, -- надо, чтобы заявление начальник подписал.
-- А где он находится?
-- Его кабинет в деревянном бараке, недалеко от проходной.
Довольная, что возникшее передо мною препятствие пустяковое, что ничего не будет мне стоить его преодолеть (сколько в своей жизни, пока работала, подписала я разных бумажек, и разве это трудно было мне делать?) Не догадываясь, что бумажка бумажке рознь, стрелой полетела я от конторы в обратном направлении.
Бегу, а. навстречу мне то и дело попадаются здешние рабочие. Обратила я внимание, что посматривают они на меня с каким-то странным выражением, с веселым интересом, что ли? Ну, почему, почему им так весело? Я что-то делаю не так? Но что? Этого, едва ступив на территорию дока, понять я никак не могла. Как будто подшучивают над моей серьезностью и зовут поиграть с ними в некую, запрещенную, но очень занимательную игру. И что же это может быть за игра там, где люди трудятся? А я...
Когда в делах, я от веселья прячусь...
Не отвечая на улыбки работяг, рванула, я им наперерез...
Начальника, любого, по его благообразной внешности, по сдержанности всегда можно отличить от рабочих, пусть даже он облачен в такую же спецовку, как они.
Этого начальника, проскочив сквозь неосвещенный коридор барака, нашла я сидящим в маленькой темной комнате (в кабинете) за столом некрашеного дерева. Он вежливо предложил и мне сесть -- на скамейку, тоже некрашеную, но потемневшую от частого соприкосновения с видавшей виды рабочей одеждой.
Когда я сообщила хозяину кабинета о цели своего визита, он, недолго думая, подбросил мне для преодоления еще одну преграду:
-- Заявления вашего подписать не могу.
-- Почему?
-- Хорошего горбыля нет.
-- А когда будет?
-- Недели через две. Пока идет плохой лес. Я расстроилась, но ненадолго.
Окинула мысленным взором территорию комбината. Ведь прошла его уже, вдоль и поперек. Горы неразделанного леса. Неужели из всего этого нагромождения нельзя выбрать 3 куба приличного горбыля? Не верится что-то. И вспомнила напутствие бухгалтера:
-- Стойте на своем! Не тяните время. Цены растут. Мы ждем нового повышения на лесоматериалы.
Само собой разумеется, передала я начальнику эти слова, работницы счетного отдела.
-- Не бойтесь, -- ответил он мне. -- Лес не подорожает. Уже некуда. Его и так теперь никто не покупает...
Доводы собеседники ни в чем меня не убедили. Я повнимательнее присмотрелась к нему. Что-то не понравилось мне в его лице. Глаза испуганно прячутся за приспущенными веками, точь-в-точь как у той женщины, работницы песчаного карьера, которая называла себя "маленьким человеком".
А этот тоже, что ли, маленький? Нет. Он не маленький, иначе так бы и сказал и послал к большому. Причина отказа в чем-то другом. Он знает что-то такое, о чем клиентам прямо не говорят, о чем они сами должны догадаться, если умные, конечно. Но я-то... мне-то до этого еще, наверное, очень далеко. А до леса - рукой подать.
-- Знаете, -- решила я идти напролом. Для этого ведь выдающихся способностей не надо. -- Я не привыкла ходить по делам безрезультатно. Пусть лес будет через две недели. Но заявление-то можно сегодня же подписать. Мне надо деньги за лесоматериал заплатить, пока не ушли на другое. Вы, должно быть, знаете, что деньги - вода. Утекут - и не заметишь как...
-- Вам все равно придется после доплатить, если цены поднимутся, -- по-своему поняв меня, начальник улыбнулся.
-- Это уже моя забота.
-- Ну, коли так, -- уступил он наконец под моим напором. Подал мне лист бумаги, я написала заявление, он подписал.
-- Но чтобы жалоб потом не было! -- подвел он итог нашей, аудиенции. -- И на глаза мне в эти две недели не смейте показываться.
Спрятав в сумочку подписанное заявление, помчалась я назад, в бухгалтерию, чтобы поскорее освободиться от денег, которые считала уже не своими. А на обратном пути заглянула туда, где этот самый горбыль делается -- на пилораму. И стала спрашивать у рабочего, наблюдавшего за распиливанием бревен, нельзя ли в ближайшее время набрать три куба качественного горбыля.
-- О чем речь! -- быстро ответил он, но тон его при этом был не утвердительный, а сомневающийся. И взгляд, уходящий в сторону.
"А что же видит он в той стороне, куда глядит? заинтересовалась я. -- Уж не бутылку ли водки? И как же я об этом сразу не догадалась? Ведь говорили же мне бывалые люди, разумные в отличие от меня, что без бутылки спиртного ни с кем сейчас ни о чем не договоришься. Взяла бы. с собой пол-литровку, назад, возможно, уже верхом на горбыле ехали бы, как та женщина, которую так долго я рассматривала утром. И когда только поумнеет наконец моя бестолковая голова с законченным высшим образование ?
Бутылка понадобилась не одна. Две -- рабочим на пилораме, четыре на погрузке: две тем, кто на кране, и две тем, кто внизу, подкрановому и еще кому-то. Итого, шесть. А цена-то этих "пузырей" была уже баснословная. В общем все это стоило чуть ли не столько же, сколько и выписанный мною лес. Не думала я, что там, где буду действовать, не нарушая закона, расплачиваться за товар мне придется дважды. Ну, не детектив ли это? Самый настоящий детектив, хотя и без убийств и крови!
Когда я снова появилась на территории дока и приблизилась к пилораме, ко мне подбежали двое парней, те, что видели, меня в прошлый раз и теперь узнали. Один из них, внимательно посмотрев на хозяйственную сумку, которую, опасаясь, как бы не тюкнуть обо что-то твердое, бережно держала я в руках, прижатая к животу, и догадавшись, что в ней, веселым тоном осведомился:
-- Ну, вы поняли, кто здесь главный?
-- Поняла, конечно! -- рада была я сообщить, что слегка, поумнела. А он, удовлетворившись моим ответом, добавил:
-- Прекрасно. Вон, видите, два мужика, что по рельсам бредут? До них это никак не доходит. Все хотят по всем правилам оформить. С начала лета, уже три месяца, правды добиваются. И к начальнику с заявлением обращаются. С другими ни с кем дела иметь не желают...
На пилораме был тот же самый человек, с которым я уже беседовала. Раскрыв сумку, я показала ему две "белые головки". Он протянул было руку, чтобы взять одну из них. Но я вовремя захлопнула свою торбу.
-- С этим не будем торопиться. Сперва товар, потом магарыч.
-- А когда вам будет нужен горбыль? -- спросил рабочий крайне заинтересованным голосом. Это был уже совсем другой разговор. Я сказала ему, на какое число и час у меня договоренность с шофером грузовой машины.
-- Жаль, -- вздохнул он. -- Работаю в другую смену.
-- Что ж, -- без труда нашла я выход из положения, -- подожду, пока ваш сменщик придет, и договорюсь с ним.
-- Не надо ждать, -- тут же сдался рабочий. Выпить лишний раз, да еще а "на халяву" кто же откажется? -- Можно сделать так: я приготовлю горбыль, припрячу его вот тут, а сейчас напишу записку крановщику. Вы отдадите ему с запиской и мою бутылку. А он мне ее передаст. Никуда, он от меня не денется.
Немного поразмыслив, я приняла его предложение.
В назначенный день явилась я на док с утра пораньше. Пробралась к тому месту, где должна была лежать приготовленная для меня связки горбыля. Ее, конечно, там не было. 3 куба! Это вам не иголка, чтобы, укрыть от глаз. Переполошившись, побежала я искать крановщика, работающего в эту смену. Встала под краном, и, принялась размахивать, как флажком, своей, синей, сумкой.
Крановщик, заметив .меня, сообразил, безусловно, что значит моя сигнализация, и, улыбаясь во весь рот, спустился на землю.
-- А где горбыль, что тут был спрятан?! -- взяла я парня в оборот. Это мое "препятствие" было чуть ли не в два рала, выше меня ростом и косая сажень в плечах. Очень приятно с таким противником вступить в единоборство.
Посмотрев па меня, сверху вниз и похлопав себя по запачканной штанине, крановщик дружески рассмеялся (бесстрашная напористость моя этому пролетарию пришлась, как видно, по душе):
-- Говоришь, он был спрятан? -- Так мы его перепрятали. А почему ты решила, что это был твой товар?
Я подали парню запаску. Он прочитал и сказал: -- Согласен. Но где то, что ты обещала?
-- Сперва покажите, где горбыль, чтобы я знала, какой он.
-- Пойдемте, -- зауважав меня вдруг, крановщик перешел на "вы". Убедившись, что тут нет подвоха, я распахнула свою сумму.
-- Одну гоните сейчас же. -- приказал он, имея в виду, естественнo, бутылку.
-- Нет, -- возразила я. -- Сперва погрузите эту связку в машину.
-- Нет, -- и он стоял на своем. Я погружу, а вы сядете в кабину, сделаете мне ручкой и... тю-тю. Как я догоню вас на кране? И куда на вас жаловаться пойду? В небеса?
-- А что, и так поступают с вами? -- поразилась я.
-- Только зазевайся.
-- Бессовестные, -- искренно посочувствовали я крановщику, неожиданно для самой себя перейдя на его позиции. И тут же, в знак солидарности с рабочим классом, достала из котомки своей одну пол-литровку и отдала парню.
С каким вожделением посмотрел мужик на бутылочку. Была она ему, наверное, дороже родной матери, любимой жены и любящих его детей...
ГЛАВА 7
Засунув "трофей" в карман, крановщик сказал мне ободряющим тоном.
-- Ну вот, теперь считайте, что горбыль действительно ваш. Сейчас подкрановый покажет, по какой дороге надо будет подогнать машину, и ступайте, ждите своего шофера...
"Своего" шофера до этого дня видела я всего лишь раз. Он -- сын двоюродной сестры одной моей подруги. Молодой парень. Я очень боялась, что не узнаю его, когда он подъедет. Ну, что там можно разглядеть через стекло кабины? И дело мое сорвется. Потом начинай все сначала. Это препятствие хотелось мне не преодолевать, а обойти. Он должен был прибыть часов в 15-16, так как работал в первую смену на каком-то предприятии. А вдруг он раньше освободится? - волновалась я. И, чтобы не разминуться с ним, встала у проходной, на воротах (как защитник родного города на подступах к нему) и простояла там., на ветру (этот день, как назло, был пасмурным и холодным) целую рабочую смену, читая книжку и поглядывая на подъезжающий транспорт.
"КамАЗ" остановился чуть-чуть подальше. Шофер сидел в кабине так высоко, что мне с земли был еле виден. И я его ни за что не узнала бы, если бы он не признал меня, и если бы не улыбнулся мне, если бы эта его улыбка не была точно такой, белозубой, приветливо-радостной, как и у его матери, которая любит пошутить и. посмеяться, с которой частенько встречаюсь я, бывая в гостях у ее сестры.
Убедившись, что это он, я тоже заулыбалась вовсю и побежала по дороге, указывая машине путь.
Когда стройматериал погрузили, я вручила вторую пол-литровку уже подкрановому, на которого почти не взглянула, и села в кабину "КамАЗа". Нужно сказать, что забираться в кабину этого грузовика было не так-то просто. Дверца кабины, (уточняю для таких, как я, мало интересующихся техникой) находится примерно на высоте окна первого этажа жилых домов.
Я задирала то одну, то другую ногу, но никак не могла найти, на что бы опереться. Рукой не могла нащупать, за что бы уцепиться, чтобы вскарабкаться наверх. Шофер, сидя на своем месте, не мог дотянуться, чтобы помочь мне (или ради шутки не старался это сделать), только улыбался и повторял:
-- Да вот же ручка. Беритесь за нее и вставайте на колесо.
А я не видела ни ручки, ни колеса. Ослепла, наверное, от счастья, что выдержала эту многодневную битву за лесоматериал.
Глядела я на эту махину (на "КамAЗ") и поражалась, что это за техническое совершенство.
Кататься, как дети говорят, в таком автомобиле ни разу мне еще не пригодились...
Кое-как, ухватившись за какой-то выступ (не за ручку, разумеется), громко хохоча над своей неловкостью, ввалилась я наконец в кабину. На лице моем, по всей вероятности, было такое же ликующе-глупое выражение, что и у той. женщины, которая сидела верхом на горбыле, которую видела я в тот день, когда впервые явилась на док.
Ехала я и продолжила улыбаться, довольная собой, Костей (так звали "моего" шофера) и всем на свете. За доставку груза должна была я заплатить ему 600 рублей и сверх того дать пол-литра водки. Такое вознаграждение его вполне устраивало. Стоило ли начинать прикладываться к рюмке и гоняться за спиртным в его возрасте (парню было тогда чуть больше двадцати)? - это уже другой вопрос. Но для обсуждения таких проблем у юноши была родная мать. А я должна была строить дом и не заниматься чьим-то воспитанием и перевоспитанием. Что же было делать, если каждый из тех, кто оказывал мне какую-то услугу (все подряд) требовали с меня "пузырек"?...
Мы ехали. Машина мчалась стремительно. Новейшая марка. Новенький мотор. Просторная, уютная кабина. Светло, тепло, и газом ни капельки не пахнет. Мимо проносились встречные грузовики. Позади оставались заводские корпуса, торопливо шагающие по тротуарам пешеходы.
С комфортом устроившись на высоком сидении, сверху вниз смотрела, я на идущих пешком людей и невольно возносилась над ними, чувствуя себя победительницей.
О том, что за 3 куба лесоматериала заплатила я сумму, равную моему месячному пенсионному пособию, и за его доставку столько же, я не думала сейчас.
Напевала, про себя:
Я люблю вас
"КамАЗ"
Что б я. делала
без вас?
Узнала я наконец, что такое достать транспорт для перевозки, нужного тебе груза. Это было кошмарно трудно. "Поймать" на дороге машину -- одно. Сделать заказ в какой-то фирме -- тоже легко. Но сколько это будет стоить? У всех моих подружек, вместе взятых, не хватит средств. Договориться, обходя фирмы, но чтобы тебя не подвели... Такое случается, по всей видимости, нечасто.
И мне, наверное, просто повезло, что нашлась у меня такая подружка, у которой есть двоюродная сестра, а у сестры сын, работающий шофером, к тому же хороший парень.
Проторяю. Я чувствовала себя победительницей. Но кого же я победила? Ведь, если вдуматься, побеждали все меня, подчиняя своим неписаным правилам, вымогая спиртное. Что же тут радостного? А то, наверное, что не упиралась я на своем, как баран, а, делая маленькие уступки слабости людской, добилась большой пользы для себя...