Холодно. По телу гуляют стада жирных наглых мурашек. Руки трясутся, ноги дрожат. Да и самого регулярно потряхивает и передергивает. Слабость во всех членах. Все ноет, везде стреляет, чешется и болит. Дорого мне обходится аварийный выход из криогенного сна. Или смерти? Еще полчаса - со слов Дока - и костлявая с косой приженила бы меня на себе.
Мы сидим на кушетках в бывшем медпункте, и я пытаюсь воспринимать его поток сознания. Получается плохо. Он почти не умолкает, но вычленить из этих речей полезные зерна даже здоровому человеку не так-то просто. Мой же горшочек расплескался и совсем не варит. Не говоря уже про память. Не помню абсолютно ничего – кто я, где, зачем, когда и почему? Держу в руках кружку с едва теплым безвкусным чем-то, время от времени поднося ее ко рту и пытаясь пропихнуть очередной глоток в бунтующий желудок. Полчаса назад Док заставил меня проглотить такое же безвкусное зеленоватое желе, и теперь организм старается с ним справиться. Пока получается не очень. Эта жабья слизь – продукт пищевого синтезатора. Из чего его производят - даже думать не хочется. Но Док, зараза, просветил. В утилизатор запихивается все, что попадает в разряд отходов: пластик, упаковка, моча, дерьмо, тряпки, трупы. Все это измельчается, выделяется вода, а остальная масса подается в синтезатор. Черт! И так подташнивает, а тут еще такие откровения.
Док потомственный медик. Скорее фельдшер-недоучка, чем врач. Уже много поколений назад на корабле произошло что-то страшное и даже почти невероятное. С тех пор дети по большей части обучались специальности у родителей. Если ты нищий, то тебе им и быть. Ну или прямой путь в банду. Это такой единственный социальный лифт. Родители Дока были медиками. Его вотчина – криогенные камеры с “мороженым мясом”, сиречь переселенцами, в башне № 3. Тут он единоличный хозяин, смотритель, реаниматолог и прочий персонал в одном лице. Вот и мне вчера помог выкарабкаться. Взломать корпус башен практически невозможно. Даже после гибели всей секции они, по замыслу конструкторов, должны уцелеть. Да и кому нужно сюда ломиться? Ничего ценного в них нет. К тому же холодно тут. Только в небольшом медпункте на нижнем уровне, где и живет Док, можно существовать, не рискуя умереть от переохлаждения. Кроме большой комнаты, в которой мы сейчас находимся, есть еще вместительная кладовка, санузел с утилизатором и ванной, но без воды, и небольшая прихожая. В комнате все в белых тонах – медпункт все-таки. Пара пластиковых стульев и стол, две кушетки и информационно-контрольный терминал в нише стены. Когда-то здесь стояла реанимационная капсула – видны неаккуратно вывернутые крепления и ошметки проводов. От нее и остался в кладовке некий запас геля-регенератора, которым вчера меня скупо намазали. Отец рассказывал Доку, что еще в молодости деда капсулу демонтировали “власти”, утащив на свои уровни. В их руках сконцентрированы все ресурсы. Вернее, они ими владеют, а руки прилагают техники. А к техникам “прикладывают руки” подконтрольные банды. По мнению верхов это и есть силы правопорядка, и они заправляют здесь всем. Власть же предержащие заботятся лишь о собственном комфорте и безопасности.
На следующее утро я без посторонней помощи смог подняться на ноги. И даже пройтись по комнате, невзирая на тремор коленок. Поглядев на мои старания, Док довольно хмыкнул и тут же поставил диагноз. Здоров. Реабилитационные мероприятия увенчались полным успехом, и он рад констатировать сей факт. И без всяких клятв гиппопотаму. А посему – пожалте бриться. Ну, то есть не бриться, а на выход. Чувствовал я себя еще как новорожденный теленок – даже ноги так же заплетаются. Но спорить было бесполезно.
Посоветовав наведаться на четвертом уровне в “Белую козу”, где собирались проснувшиеся, Док буквально вытолкал меня в шлюз.
Ну, здравствуй, о чудный новый мир. Уж куда чуднее. Постапокалипсис какой-то. Надо же – “Белая коза”! На космическом корабле! Впрочем, все остальное еще чудеснее. Или, как говорила не безызвестная Алиса - чудесатее.
На ватных, подгибающихся ногах и с мокрым от холодной испарины лбом мне каким-то чудом удалось добрести до лифтов. Самочувствие было аховым, и я не обратил внимания на группу парней, тусовавшихся на площадке. Молодежь ни на кого не обращала внимания. То и дело доносился гогот здоровых глоток. Остальные прохожие обтекали эту кучку стороной, пытаясь держаться от них подальше. И никто даже не приближался к лифтам. Кроме меня.
- А это еще что за доходяга тут трется? А ну стой!
От группы ко мне двигалась парочка парней лет восемнадцати – двадцати. Левый коренаст, упитан, бритоголов, невысокого роста. Правый на полголовы выше, похлипче в кости, с коротким ежиком волос и отсутствующим верхним передним зубом в скалящейся пасти. Вообще, лица интеллектом не обезображены, а так – парни как парни.
- Так, так, та-а-ак. И кто это у нас тут такой красивый? Почему не знаю? Харэ в молчанку играть, а то я ща рассержусь. Кто такой, морда?
У меня во рту давно уже царила влажность пустыни Атакама. С трудом разжав потрескавшиеся губы, я просипел:
- Я из криобашни.
- Чего? Ты чего лепишь? – неожиданно вызверился бритоголовый.
Он шагнул вперед и нанес мне удар в челюсть.
Ну, это он так думал, что сейчас врежет в челюсть. Но тут и мое тело начало движение. Однако не доходяге, как точно отметил мое состояние хулиган, заниматься энергозатратными физическими упражнениями. Весь результат выразился в том, что кулак прошел по касательной, а мой затылок не встретился с переборкой. Но мне хватило и этого. Челюсть саднило, на языке ощущалось что-то соленое, в голове звенело, перед глазами все расплывалось, спину холодил ребристый металл пола. Как сквозь вату доносились голоса:
- Да не заводись ты, Туррет. Не видишь, что ли – это же свежеразмороженное мясо. Толку с него.
- Почем знаешь? Он же пургу какую-то гонит.
- А чо, по нем не видно? Да может он это и хотел сказать, только по-своему.
- Я ему поговорю.
В бок врезалось что-то твердое, выбив из легких весь воздух и заставив организм судорожно запихивать его обратно.
- Давай хоть креды с урода снимем.
- Не, Турр, чой-то ты сегодня не в ударе. Какие креды у размороженного мяса?
- Это я не в ударе? Смотри. Ща с ноги.
Тут мое сознание не выдержало удара по голове и благоразумно отключилось.
В себя я пришел от восхитительного вкуса воды. К сожалению, я успел сделать только пару глотков. От жадности поперхнулся, закашлялся и живительная струйка тут же иссякла. Напоследок скупая капля упала на щеку и скатилась по коже. Я открыл глаза. Надо мной склонилось чумазое лицо старика. Он улыбнулся и, аккуратно закрыв пластиковую бутылочку, спрятал ее во внутренний карман потрепанного комбинезона. Я жадно проводил ее глазами. По-прежнему хотелось пить.
- Полегчало? Вот и ладно.
Он помог мне сесть и прислониться к стене. При ближайшем рассмотрении мужчина оказался не так уж и стар – лет сорок, сорок пять. Но почти полностью седые волосы, такая же давно не бритая щетина, глубокие морщины и общая неухоженность добавляли порядочно лет. Оглянувшись по сторонам и, видимо, не заметив опасности, он присел рядом.
- Это подонки Малого поработали. Я решил, что они тебя насмерть уходили. Дай думаю, хоть обувкой поживлюсь. Не бог весть что, но мои-то колеса совсем прохудились.
Мужчина пошевелил двумя торчащими из разорванного ботинка пальцами.
- Ан нет, жив курилка. Ну и пришлось мне попрощаться с твоей обувью. – собеседник рассмеялся. В его словах не чувствовалось ни малейшего сожаления. – Ты ведь только из криокамеры, да? И чего тебя к этим понесло? Все еще работающие лифты контролируются бандами. Простым смертным туда хода нет. Помнишь что?
Моя голова на жест отрицания ответила острой болью. Осторожно подняв руку, нащупал чуть выше виска и ближе к затылку здоровенную шишку. За малым ребятишки не вернули меня смерти.
- Я ведь тоже на Земле родился. Почти двадцать лет уже, как в этом железном аду кукую. А память так полностью и не вернулась. Лет до восемнадцати почти все помню. А вот дальше – фрагментами. Да хоть бы и без таких проблем, так специальность у меня не для этого гроба, – он легонько хлопнул ладонью по палубе. – Здесь техники в цене. Хотя и не в такой, чтобы от бандитов не шарахаться. Тем пофиг кто ты. Количественно совесть, как и мозги, у них выражаются в отрицательных числах. Я до такого все еще не дошел. Хотя, честно говоря, от тонкого налета цивилизованности давно ничего не осталось. Здесь кулаки да клыки в почете. Наглость, беспринципность – да что перечислять – все, что в нормальном мире считалось отвратительными качествами, тут ценится. Ибо все приходится выгрызать зубами. Всего нехватка. За все дерут три шкуры. С той же водой…
Мужчина внимательно посмотрел на меня, вздохнул и достал упрятанную воду. В бутылочке грамм на пятьсот ее оставалось меньше половины. Сделав два больших глотка, он протянул остатки мне. Я не заставил себя уговаривать.
- Спасибо.
- А… - махнув рукой, мой спаситель вернул пустую тару за пазуху. Коротко, с явными нотками презрения и горечи, засмеялся. – Я даже немного горжусь собой за этот поступок – все же не до конца оскотинился. Меня Мишей зовут. Обычно просто Миш. Ты свое имя не помнишь?
Я медленно, чтобы не расплескать боль, покачал головой. Кое-что начало всплывать в памяти, но я уже понял, что если не напрягать мозги, то процесс идет и ровнее, и быстрее. Подташнивало.
- Ладно, Нэмо, в таком состоянии, да с сотрясением мозга, тебе прямая дорога в утилизатор. Ты уж поверь, брезгливых тут не много. Если сам не успеешь копыта отбросить – помогут. Поимеют, не говоря про твое тряпье, литр воды и пайку. За доставку мусора к утилизатору. Через час электроэнергию перебросят на “кормильца” – синтезатор это, если не в курсе. Большую часть светильников отрубят. Вроде как ночь. Из разных щелей выползет всякая немочь. “Крысы”. Они церемониться не станут. Так что мне, чтобы не жалеть о зря переведенной воде, придется позаботиться и о твоем ночлеге.
Миш поднялся на ноги и протянул мне руку, одновременно пожав плечами:
- Сам себе удивляюсь.
Общались мы немного, но он успел мне поведать о довольно оригинальной денежной системе, установившейся в секции. У каждого на борту наличествовал имплант, в котором хранились все данные о его владельце. Имя, профессия, данные медицинской карты, полномочия, допуски и коды к каждой режимной двери. Доступ к этой информации имели лишь сотрудники службы безопасности и командование. В случае смерти носителя большая часть данных уничтожалось. Но в импланте имелись еще и ячейки памяти, которые в обычном режиме почти не использовались. Находясь в сознании, человеку достаточно было немного напрячь свой разум и мысленно произнести кодовое слово, чтобы разрешить запись или считывание. В бессознательном состоянии или во время криогенной заморозки доступ к ячейкам был открыт. Криокамера руководствовалась данными оттуда, если режим криогенного сна для этого человека должен был отличаться от стандартного. Так же во время сна и перед пробуждением в штатном режиме туда заносились данные мониторинга за весь период заморозки – для последующей обработки врачом. При аварийном пробуждении эти ячейки в большинстве случаев оказывались пусты.
Так вот, некий “гений” изобрел на их основе кошелек. Трехуровневая система кэша идеально подходила для задумки. За максимальную денежную единицу приняли один кредит. На него можно было с шиком прожить один день. Снять номер люкс с душем, заказать девочек, питаться в лучших ресторанах. Полностью забитая единичками память импланта позволяла кутить так почти пять лет. Для считывания и записи использовались штатные устройства раскуроченных криокапсул.
Более мелкая, чем кредит, денежная единица составляла десятую часть кредита. Самая мелкая – сотую. Еще одним видом “кошелька” являлись карточки-пропуска, ранее использовавшиеся службой безопасности для временных допусков.
Извлечь “деньги” из обоих кошельков было достаточно просто, чем банды широко пользовались. Если карточку достаточно было просто отобрать, то из импланта единички легко перекачивались в бессознательном состоянии. Главное не убить. Раньше времени.
До четвертого уровня я добирался три дня. Здесь располагались бытовки, столовые, комнаты отдыха, склады, мастерские, дежурные пульты. Описывать путь, который раньше занял бы максимум двадцать минут, не стану. Грустно это.
Место, куда я так стремился, оказалось бывшей комнатой отдыха дежурной смены. На двери небрежно белой краской было выведено: “Белая коза”. И в стиле детских рисунков намалеван некий зверь, весьма отдаленно напоминающий означенное животное. Буква “К” явно трансформировалась из “Р”.
Я определенно раньше здесь часто бывал и хорошо знал это место. Из обстановки сохранились лишь пластиковые столы и стулья да стойка бара. Мягкие диваны и кресла пропали. В плазменной панели большого монитора на правой стене над местом, где раньше стоял аквариум, почти по центру зияла дыра с неровными острыми краями и разбегались лучики трещин. Горел всего один светильник над барной стойкой, на которой громоздился какой-то явно самопальный агрегат. За стойкой торчал парень с квадратной челюстью в белом пиджаке поверх оранжевого комбеза.
Тут я познакомился с Алексом. Он и занялся моим “образованием”. Держа в руке стакан с местным аналогом пива, откинувшись на спинку стула и глядя куда-то поверх голов, Алекс неторопливо поведал следующее.
“Корабль Поколений” – грандиозный проект человечества по освоению и колонизации дальнего космоса. Космический левиафан собирался из огромных, полностью автономных цилиндрических секций, соединенных между собой не только крепежными конструкциями, но и четырьмя проходящими по внешним бортам лифтовыми тоннелями. Секция способна маневрировать на орбите планеты и самостоятельно совершить посадку на поверхность. Сердцем секций являлись пять грандиозных башен, вмещавших по сто тысяч криогенных камер каждая. Объединенные сверхпрочным корпусом, башни представляли собой еще один посадочный модуль. Корабль в корабле. Во время полета пять тысяч человек дежурного персонала техников и управленцев осуществляли контроль и обслуживание систем каждой секции. Нижние уровни – реакторы, ходовые механизмы и системы жизнеобеспечения. Далее жилой многоярусный уровень с палубами кают для переселенцев. Потом уровень социализации – спорт и кинозалы, кафе, оранжерея, гидропонная фабрика. Выше еще один уровень жилых палуб. Для экипажа. По факту работающие на нижних уровнях предпочитали жить ближе к рабочему месту. Только в каютах свободно можно было разместить весь груз одной башни. И, наконец, командный уровень, куда стягивались все нити управления огромным сложным механизмом космического корабля.
По мере рассказа меня охватывало лихорадочное возбуждение. Словно одна упавшая костяшка домино вызвала цепную реакцию, и теперь преграды в памяти рушились одна за другой. Я вспоминал. Вспоминал, как принимал участие в окончательной доводке и испытании своей секции. Вспоминал стыковку, заполнение трюмов, суету медиков при погрузке поселенцев. Вспоминал товарищей. Вспоминал, кем я был.
- Примерно пять поколений назад произошла страшная трагедия. Стечение обстоятельств, никак в теории невозможных даже по отдельности, в реальности бросило нашу секцию в варварство. Все же насколько бы ни был развит человек, достаточно небольшого процента негодяев и определенных условий, чтобы личина цивилизованности сползла с мрачной морды дикаря. – Алекс поднес к губам стакан и, обнаружив, что он пуст, поднял вверх и помахал бармену.
Когда в стакане вновь заплескалась жидкость, он продолжил рассказ.
- В пятую башню загрузили неподготовленный контингент. Обычно с переселенцами как минимум полгода плотно работают психологи. Это связано с несовершенством криогенной технологии. После разморозки 99% людей никогда не смогут вспомнить последние сутки перед погружением в капсулу. Один из ста навсегда позабудет год своей жизни. Ну и вариации в зависимости от особенностей мозга. Причем быстрее и легче всего вспоминается далекое прошлое. До проявления памяти о последних днях перед криогенной смертью проходит от недели до месяца. Поэтому так важна и длительна психологическая обработка.
Наш модуль загружался последним. Теперь вряд ли кто в состоянии ответить – почему людей без подготовки вообще погрузили к криосон.
Далее - метеоритная бомбардировка при прохождении обширной области пространства, буквально напичканной каменным крошевом. Противометеоритная защита не справилась, до нашего модуля добралось аж пять нехилых глыб. И шли они гуськом. В верхнюю консоль. Уровень управления уничтожен на две трети. 90% офицеров эшелона управления погибло. Пострадала пятая криобашня. Среди замороженных тоже были жертвы. Характер повреждения башни не позволял тянуть с пробуждением. Люди могли погибнуть.
Еще один камешек в копилку – ошибка уцелевшего офицерского состава. Они бросились спасать людей из поврежденного криохранилища вместо того, чтобы вначале разбудить следующую полноценную смену. Нет, с точки зрения морали они действовали правильно, но… Но ошибка от этого не нивелируется.
И медики и техники пахали без сна и отдыха. Людей не хватало. Они буквально падали от усталости и нервного истощения. Заниматься “мясом” было некому. А теперь представьте себе эту деморализованную, ничего не помнящую и еще меньше понимающую стотысячную толпу. Паника быстро охватила людей. Естественно, они ринулись к руководству. И тут пришло время собирать камни. Замотанный вусмерть офицер и впрямь выглядел пьяным. Красные воспаленные глаза, измятая форма, неверная походка. Он не смог правильно оценить опасность, исходящую от паникующей толпы. Даже сгоряча наорал. Порох вспыхнул. Время пришло. Толпа смела и этого офицера, и большую часть дежурного экипажа.
Из владеющих необходимыми допусками уцелел только один человек. Ему бы затаиться. Но… Слегка отрезвевшие от кровавой бойни бунтари его, конечно, поколотили, но убивать не стали. Среди них тоже были не все дураками. Соображали, что пути назад им нет, а такой козырь с “вездеходом и полномочиями” еще ох как пригодится. Но и просто где-то запереть не решились. Ведь буча еще не закончилась. Мало ли чего. Было отдано распоряжение погрузить бедолагу в анабиоз. Его исполнили и…
Алекс злорадно расхохотался. Было заметно, что он довольно пьян.
- И забыли где. Ха-ха-ха. В компьютер данные никто не вносил. Да и заварушка долго еще продолжалась. То плохие с хорошими сцепятся, то наоборот. В общем, сведения о тех смутных временах противоречивы и неполны. И никто нам доподлинно не объяснит, кто же, в конце концов, взял верх. Все смешалось в Датском королевстве.
В общем, полномочия в системе у нынешних капитанов как бы даже не ниже средних. Нет доступа во многие жизненно важные режимные отсеки. Были попытки пробиться силой, но вовремя одумались. Да и толку от взломанной двери, если нет прав. Они даже реактор из дежурного режима вывести не в состоянии. И разморозить никого не могут. Опять из-за недостатка полномочий. Да что говорить, компьютеры им даже список спящих отказываются выдавать.
Алекс еще что-то говорил, но я уже ни на что не обращал внимания. Теперь я знал почти все. Память постоянно подбрасывала дополнения к прозвучавшему рассказу.
Вчера я ночевал в одном из служебных помещений космолета, доступ в которые строго ограничен. Знаете такие невероятной толщины бронированные двери, которые и взрывом не своротишь? А в дополнение сканер отпечатков, сетчатки и запрос пароля с импланта. И замаскированные станеры на всякий случай.
Да, я твердо знал, кем является тот замороженный во время бунта парень.