Андрей Казанцев был одним из многих молодых парней, живших на нашей улице в конце семидесятых годов. Тем не менее, именно он выделялся на общем фоне с первого взгляда, и продолжал выделяться до последнего...
Под два метра ростом, худой, курносый, с залихватским рыжим чубом над широким лбом, он лучше всех играл в футбол, и в воротах и в нападении. В отместку друзья ехидно шутили, что тот, кто видел Андрея во сне, просыпался больным или не просыпался вовсе. И в этой колкости, увы, была не только шутка: Андрея любили все, но когда касаюсь женщин, любовь эта выражалась в самой пошлой форме: все они считали его лучшим другом. Казанцев глубоко переживал, провожая глазами гуляющих с другими ребятами "подруг", томился, и, может быть, отчасти благодаря этому в нем и развились те незаурядные качества, о которых пойдет речь дальше.
Начать с того, что среди всех золотых рук его руки признавались самыми золотыми. В домике, построенном полвека назад дедом Андрея, не скрипела ни одна половица; самодельная мебель могла дать фору любым импортным образцам; сад выглядел так, словно над ним трудился английский садовник; а инструменты как будто были взяты с выставки.
Однако главной достопримечательностью, созданной руками Андрея, являлся сарай, а точнее - его содержимое. Казанцев занимался тем, что сам он называл скульптурной фантазией, и все полы, полки и столы в сарае ломились от стекла, жести, дерева и пластика, переплетенных в самые неожиданные комбинации. Не было в округе такой железяки, которую Андрей не подобрал бы с целью использовать в композиции. И делал это всегда так, что не возникало ни малейшего сомнения в ее необходимости (и в то же время достаточности) именно здесь.
Похоже, что творческое вдохновение Андрея было столь же неисчерпаемо, сколь и фатальное его невезение в делах любви. Более того, каждую неудачу он обращал в очередной шедевр, и многочисленным друзьям - посетителям сарая - предоставлялась возможность оценить силу страсти, запечатленную навек в футуристических изысканиях автора. Многим ли приходилось видеть седловидный параболоид, выполненный из листа нержавеющей стали, с окошечками, в которых имелись не только рамы, но и форточки со стеклами? Или кубик, скрученный из проволоки таким образом, что одно движение могло превратить его в призму или октаэдр?
То, что делал наш друг, удивляло и изумляло посетителей сарая, однако сам Андрей весьма прохладно относился к своему таланту. Слава при жизни (как и после смерти) его, похоже, нисколько не интересовала. Злые языки (и мой в том числе) говорили, впрочем, что Андрей в ней просто несколько не сомневается. Еще злые языки твердили, что все поделки Андрея - это лишь неудачные попытки сделать холодильник или телевизионную антенну. Сам же Андрей в минуты откровенности говорил, что главный труд его жизни далеко впереди.
В одну из таких минут я и Бабурик (еще один обитатель нашей улицы) сидели с Андреем возле дома на лавочке и Казанцев показывал нам набросанный на листе бумаги очередной проект.
Бабурик хитро улыбался. Это означало, что он знает источник Андреева вдохновения: с неделю назад Андрей познакомился с длинноногой блондинкой и в течение трех дней осаждал ее квартиру и телефон. Разбитое в очередной раз сердце толкнуло его в такие грандиозные дебри, что Андрей, увлекшись, попытался объяснить двум невежам суть своего замысла.
- Любую геометрическую фигуру можно развернуть на плоскость,
- говорил он, по ходу дела иллюстрируя свои слова тем, что сворачивал и разворачивал из листа бумаги различные фигуры.
- Развернув куб, получаем римский крест из шести квадратов, а развертка тетраэдра - равносторонний треугольник. Развертка - это поверхность фигуры. При этом теряется одно измерение: из объемного куба получается плоский крест.
- А из квадрата? - спросил Бабурик.
- Из квадрата - отрезок, как и из любой фигуры на плоскости. Отними одно измерение - получишь из плоскости прямую.
- А больше трех измерений бывает? - спросил теперь я.
- Вот этого я и хочу добиться! - сверкнул глазами Казанцев.
- Если развертка имеет на одно измерение меньше, то оригинал - на одно больше, так что из набора кубиков можно свернуть фигуру, которая будет четырехмерным кубом. А в принципе можно развернуть сколько угодно измерений, хоть сто, если только делать это последовательно.
- Но чтобы такую штуку сделать, нужно ее хотя бы представить, - заметил я.
- Вот это и самое трудное, - согласился он. - Остальное - дело техники. Сосчитать элементы в развертке - и то уже проблема. Я вот посчитал, сколько понадобится квадратов, чтобы развернуть четырехмерный куб на плоскость, у меня получилось 192, но я что-то сомневаюсь.
Он разложил перед нами чертеж и начал показывать отмеченные на нем фрагменты. Потом вдруг остановился.
- Ну вот, ошибся, - и он тяжело вздохнул. - Сдается мне, что геометрия высших порядков куда сложнее, чем сдается мне... Высказав сие интересное во всех отношениях замечание, Андрей удалился, лишний раз, предоставив мне и Бабурику возможность поупражняться в пошлых остротах и злословии.
Среди нас часто возникали пересуды: какое стихийное бедствие должно произойти, когда Андрей, наконец, женится.
- Я тогда курить брошу, - обещал парень по прозвищу Пух, и все соглашались, что ничего более невероятного произойти не может, поскольку лишь немногим удавалось видеть Пуха без окурка в зубах.
- Зачем ждать бедствия, когда Андрюха сам - стихийное бедствие, - глубокомысленно заявлял Семен Шишкин, работавший на заводе слесарем и слывший в наших кругах психологом, - Душа Андрюхи открыта всем ветрам, он всех любит и всем доверяет, однако отличить черное от белого не в состоянии. А посему женой его станет женщина волевая и властная.
- ...И, помяните мое слово, - добавлял он обычно после некоторых раздумий, - недалекая.
Кое-кто сомневался в последнем, однако Семен развеивал всякие сомнения посредством железной логики:
- Чтобы позариться на Андрюху, женщина должна либо понимать, на что идет, либо не понимать вовсе. Умные же редко склонны к беспредельному диктату, - Андрюха на такую не клюнет; а значит остается последнее...
Ребята спорили, шутили и смеялись как над Андреем, так и над Семеном, возомнившим себя пророком, однако никто всерьез не предполагал, что настанет день, когда прогноз можно будет проверить.
Вся улица затаила дыхание (и даже Пух не курил два часа) в тот день, когда Андрей, точно конь под уздцы, пересек крыльцо Дворца Бракосочетаний. Яркая черноволосая Лариса вступила в его жизнь на правах жены, хозяйки и царя в голове.
А на следующий день начались постепенные, но, увы, необратимые, изменения. Вскоре все мы заметили, что шумный веселый нрав Андрея как-то сник до крайнего пианиссимо; футбольные баталии были забыты, зато на смену им явились умные речи и категоричные суждения о жизни, коих раньше за Андреем не замечали. Возня по хозяйству незаметно вышла на первый план, и заслонила все те качества, которые отличали его прежде. И даже недостатки, служившие прежде объектом обильных насмешек, обросли легендами и вспоминались теперь друзьями с благоговением, точно навек утраченное героическое прошлое.
Андрей стал тем, что принято презрительно называть словами "как все". Особо злые языки (и я, увы, вновь в их рядах), заметили даже, что Андрей стал ниже ростом, а залихватский рыжий чуб его потемнел и стал, как будто более прилизан.
Единственным, кто выиграл на женитьбе Андрея, оказался Семен. Мнение о нем, как о знатоке человеческой души, резко пошло вверх, и на волне успеха Семен начал выдавать одно пророчество за другим. Кончилось, тем, что он и сам уверовал в свою непогрешимость, после чего, как ни странно, поток искателей мудрого совета изрядно ослаб. Но это уже несколько иная история...
А Андрей Казанцев тем временем жил семейной жизнью и те, кто продолжал общаться с ним, в один голос утверждали, что Андрей полностью счастлив, ни на что не жалуется, жену на руках носит и ни о чем другом не мечтает.
Единственное, что сохранилось в Казанцеве от прежнего Андрея - это любовь к скульптурным фантазиям. Поначалу, впрочем, казалось, что и этот интерес порастет быльем, как начала зарастать травой тропинка к сараю, однако примерно через год после свадьбы поползли слухи о том, что Андрей снова предался былой страсти.
- Вот вам и первый звоночек, - выдал свое резюме по этому поводу Семен. - Нет такого семейного, который не мечтал бы побыть немножко холостяком.
На сей раз с Семеном согласились все. Тем более что сам он был женат уже три года, слыл примерным семьянином и знал данный вопрос так сказать "изнутри".
Однажды теплим летним вечером Бабурик, прихватив двоих друзей, пристроился попить вина на природе. В качестве "природы" был выбран ветвистый куст, аккурат возле забора дома Андрея, так что Бабурик "невольно" стал свидетелем такого диалога:
- Ну что тебе дались эти железяки? - Дел что ли в доме нет?
- слышался раздраженный голос Ларисы.
- Так я их все сделал, - отвечал мужской голос со стороны сарая, перемежаемый каким-то поскрипыванием.
- Все? - недоверчиво спросила жена.
- Все! - и последовал длинный список домашних забот, после которого Бабурик поклялся никогда не жениться.
- А за квартиру уплатил? - с надеждой спросила Лариса.
- Вчера еще... Возникла пауза, во время которой с Ларисой, видимо, что-то случилось, ибо голос ее вдруг надломился:
- Так ты бы хоть обо мне вспомнил... Устала одна возле телевизора сидеть...
- Я о тебе, дорогая, двадцать четыре часа в сутки помню...
- Сил моих больше нет... - казалось, она вот-вот заплачет.
- Ну что ты, милая, я же люблю тебя больше всех на свете... Послышались тяжелые, шаги по тропе к дому, за ними - звук короткой
борьбы, святое чувство в которой, видимо, скоро взяло верх, затем раздался шепот Ларисы:
-Ну... Положи паяльник... Пойдем в комнату...
- Ты иди, дорогая, а я еще поковыряюсь немного. И тяжелые шаги последовали обратно.
- Ревнует она его к этому сараю, - заметил Бабурик после того, как пересказал друзьям содержание подслушанного разговора.
- Видать, диктат ее на эту часть души Андрея не распространяется, - промолвил Семен. - Помяните мое слово, это только начало. Коли корабль дал течь, недолго ему осталось бороздить морские просторы.
К слову, сам Семен необычайно гордился тем, что его корабль за все время не подвергся ни одному повреждению. "Понимание психологии - основа успеха в семейной жизни, - любил он говорить всем нам в назидание, добавляя при этом: Не знаю, кто как, а я со своей женой счастлив".
Время шло, и народ с интересом ожидал предсказанных Семеном изменений. Первым из них оказался слух о каких-то таинственных исчезновениях Андрея. При ближайшем рассмотрении оказалось, однако, что причина слухов - сама Лариса, а вернее, ее воспаленное ревностью воображение. Дело в том, что Андрей начал в последнее время запирать за собой дверь сарая (как снаружи, так и изнутри). Лариса же время от времени подходила и окликала мужа по разным поводам (или без таковых). До поры до времени он ей отвечал, затем вдруг перестал. Лариса подняла панику на весь квартал, и вскоре откуда-то родилась версия о том, что Андрея в сарае нет. Через некоторое время Андрей, как ни в чем не бывало, вышел из сарая, обнял и расцеловал жену; однако ее сомнения от этого только усилились. В присутствии сердобольных соседок Лариса потребовала осмотра и обыска сарая.
Движимые невинным любопытством, мы с Пухом тоже приняли участие в этой акции, а потому могу с уверенностью сказать, что ничего особенного в сарае не оказалось. Те, кто, видимо, ожидали обнаружить любовницу, оказались разочарованы. Не оказалось в сарае и лопаты с предательски налипшими кусочками грязи, как свидетельства подземного хода. И, тем не менее, я заметил то, что укрылось от глаз остальных: в сарае же было ни одной новой скульптуры, если не считать небольшого ящика из жести с дырой на боку. Не удержавшись, я заглянул в нее, но ничего не обнаружил. Это-то и показалось мне подозрительным: неужели Андрей за целый год не сделал ничего нового? Чем же он тогда занимался?
Сам Андрей во время досмотра стоял рядом, равнодушно взирая на происходящее. Ясно было, что скрывать и бояться ему абсолютно нечего.
- Зря Лариска икру мечет, - сказал тем же вечером Пух, когда мы собрались все вместе на пустыре, служившем нам стадионом.
- Не скажи, - возразил Семен, - женщина зря метать икру не станет. Сам факт ревности - это уже признак того, что в доме не все в порядки.
- Брось, Семен, - вмешался внезапно Бабурик, - это ты потому говоришь, что тебе самому семейная жизнь наскучила, вот и видишь сослепу чего нет.
-Ты, Бабур, молод еще. Женись сперва, поживи с мое, после сам все увидишь и поймешь, - отозвался Семен многозначительно.
Несколько дней спустя я повстречал Андрея недалеко от его дома, когда он, согнувшись под бременем семейных обязанностей, возвращался со стороны рынка.
- Андрей, постой! - окликнул я его. - Дело есть.
Он остановился и смерил меня подозрительным взглядом.
- Занят я...
- Вот об этом я и хотел спросить. Когда твой сарай шмонали, что-то я там ничего нового не заметил.
- Не заметил, значит, нет ничего, - буркнул он.
- Это-то и настораживает! Что же ты целыми днями делаешь, если за весь год ничего не сделал, разве что корыто особой конструкции?
- Вот над ней-то и работаю, над конструкцией, - отрезал он, затем повернулся и пошел к дому.
- Андрей, постой, а как же скульптура? - крикнул я вдогонку.
- Вдохновения нет, - бросил он через плечо.
"Откуда бы ему взяться при такой жизни?" - подумал я, провожая взглядом сгорбившуюся фигуру.
Не думал я тогда, что разговор этот станет своего рода прощанием... Еще недели две жизнь шла своим чередом, а затем всех нас всколыхнуло известие: Андрей пропал. Пропал прямо из запертого сарая, возле которого безутешная Лариса провела целую ночь, обливаясь слезами и причитая. Милиция с собакой обыскали двор и перерыли сарай, но так ничего и не нашли. Пес, правда, повыл пару минут на жестяной ящик и даже сунул в дыру нос, но проследить путь Андрея дальше не смог...
...Оставшись без мужа, Лариса еще пожила некоторое время в его доме, а после переехала к своим родителям. Больше ее на нашей улице не видели.
А история жизни Андрея, таким образом, закончилась. Долгое время еще старые друзья жили пересудами о его непонятной жизни и таинственном исчезновении, но через несколько лет все стало забываться. Тем более что многое на улице с тех пор переменилось.
* * * * * * *
Почти десять лет прошло, прежде чем тайна исчезновения Андрея Казанцева получила более или менее обоснованное истолкование. Мой старый приятель Семен Шишкин, еще с детства отличавшийся близорукостью и наживший с годами массу других пороков, не стал-таки менее уверен себе, и суждения свои, как и прежде, высказывал прямо в лицо, готовый тут же пустить в ход кулаки.
- Ты, мужик, на Андрея Казанцева похож! - изрек он ни с того ни с сего, так, словно уличил врага народа.
Мы стояли недалеко от моей калитки, не зная куда деть надвигающийся вечер, и я даже не успел толком понять, что произошло. Обычно, если Семен опознавал кого-то на улице, это пахло большим недоразумением. И главным недоразумением сегодня оказалось то, что мужик ни с того ни с сего признал в себе Андрея. При этом был он не слишком похож на того, которого знали мы в молодые годы. Он раздобрел, округлился и на месте рыжего чуба имел теперь лысину... Впрочем, это ненужные детали...
Короче говоря, через несколько минут мы сидели за столом в моей кухне и обменивались эмоциональными репликами о прошедших временах.
Семен требовал, чтобы Андрей рассказал о годах отсутствия, но, едва тот открывал рот, как Семен перебивал его целым потоком нравоучений. В конце концов, я сообразил, что лучше всего будет послать его за пивом.
- Тебе без очереди дадут, - сочинил я мотив при виде его недовольства - А я тут пока придумаю чего-нибудь пожевать.
Семен взял канистру и, продолжая ворчать, удалился. А я поставил поближе ведро и начал чистить картошку.
- Все еще холостой? - спросил Андрей после небольшой паузы. Я кивнул.
- Каждому - свой путь, - усмехнулся он, - жаль только, что не каждый может его найти...
- Ты пропадал десять лет, чтобы вернуться философом? - спросил я.
Он опешил, затем рассмеялся.
- Понимаю: вы здесь помните меня таким, кто не любил особенно рассуждать. Что ж, за это время мне часто приходилось осмысливать по несколько раз одно и то же. И результат каждый раз был другим. Но в то же время - тем же самым.
- Да, ты изменился, - заметил я.
- В том-то и дело, что нет! - вскричал он, вскочил со стула и заходил по кухне, едва не налетая на нож. - Человек всю жизнь ищет перемен, чтобы оставаться прежним. А впрочем... Может быть, я и ошибаюсь.
- Мне трудно как соглашаться, так и спорить, - сказал я. - Мы слишком отвыкли друг от друга, чтобы понимать такие обобщения.
- Ах да, извини... Никто не знает, чем я жил все это время. Если я расскажу, ты все поймешь.
- Так чем же ты жил?
- Тем же, чем и в юности. Поиском самого себя. Только раньше я не понимал этого; а теперь понимаю. Любой человек постоянно ищет себя... Моя рука с ножом застыла в воздухе.
- Извини, Андрей. Я что-то в последнее время устаю от рассказчиков, которые никак не могут избавиться от предисловий и общих фраз.
- "Любой человек", "поиск себя" - все это избито и зажевано; говори о себе.
- Так я и говорю о себе! Только по-другому не скажешь! Ну, может, не любой, может, я один такой... Но ты-то помнишь, каким я был?
- До женитьбы или после?
- До.
- Помню.
- Вот и хорошо. Так вот, тогда я не понимал себя. Жил, делал что-то, творил и никогда не думал о том, почему я этого хочу. И только когда женился, начал потихоньку осознавать, что к чему. Так вот, Саня, во всем, к чему я прикасался, я искал абсолют. Или, может быть, правильнее сказать - идеал. Впрочем, какая разница: Бог, Истина, Идеал, Абсолют, Любовь - все это, в принципе, одно и то же. В общем, я жил тем, что любил все вокруг, и все время искал нечто, что олицетворяло бы эту любовь. Я понимаю любовь так, что человек, который любит, хочет полностью раскрыть себя перед тем, кого любит. Перед Богом, перед женщиной, или в искусстве... Понятно?
Я кивнул.
- Вот я и искал некий идеал, в котором слилось бы все. Друзья - не только ради интереса, скульптуры - не просто забава... Все это ради чего-то более высокого, общего. Друг может и придать, но дружба - выше предательства и мести. Можно многое потерять, но ЭТО - не уходит. Без этого общего нет смысла ни в любви, ни в дружбе, ни в искусстве, ни в благородстве. Ни в чем. Это-то я и называю абсолютом.
- Пожалуй, это близко к Богу, - заметил я.
- Не знаю. Может быть... Но я не стану претендовать на Бога. Потому что абсолют (как я его чувствую) - это мой абсолют. Не будем вести теологических споров, просто я хочу, чтобы ты понял, о чем речь.
Я заканчивал резать картошку и собирался заметить, что речь все еще ни о чем, но тут раздался стук калитки.
- Семен пришел, - оповестил Андрей. - Что-то скоро...
Секунду спустя Семен уже рассказывал о конфликте, едва не перешедшем в драку, когда он без очереди брал пиво в ларьке. Пришлось выслушать историю о миссии, завершившейся славной победой нашего друга. Похоже, адреналин еще бурлил у него в крови, поскольку он уже забыл, для чего мы собрались, и только когда ощутил целебное действие пива разговор наш вернулся к Андрею.
- Когда я влюблялся, весь мир начинал существовать во имя этой любви, - начал тот. - Так было все время, и это естественно. Когда же я женился на Ларисе, случилось непредвиденное. Лариса стала той, кто должен был олицетворять собой мой идеал. Все, чем я жил раньше, существовало теперь для нее и только для нее. Но очень скоро выяснилось, что так нельзя. Человек не может олицетворять истину; его нельзя любить, открываясь всей душой.
- Почему это нельзя? - насупился Семен. - Я со своей женой уже тринадцать лет живу, и доволен.
- Ты человек другой, - вмешался я. - Ты так можешь, а Андрей - нет.
- Вот и неправильно это, - гнул свое Семен. - Если не любил, нечего было жениться.
- А если женился по любви, а через некоторое время другая понравилась? - спросил Андрей.
- Это значит, не в порядке у тебя что-то с женой.
- А если в порядке?
- Тогда не может никто понравиться...
- Ты что же, считаешь, что если у тебя есть жена, то все остальные женщины любви недостойны?
- Почему это? Достойны. Пусть их другие любят...
- Прекратите спор! - вмешался я. - Мы здесь не для этого. - Андрей, продолжай.
- Дело даже и не в женщинах, - примирительно сказал он. - Когда я женился, мне до них дела не было. Просто человек не может быть идеальным...
- Опять же, вопрос спорный; но будем считать, что так оно и есть. Андрей посмотрел на меня долгим взглядом.
- Не может... В Ларисе было все, что может дать один человек другому. Вот только другому-то этого мало. Она могла предложить только себя и то, что в себе, но ведь и вокруг нее много всего... Я делился о ней всеми мыслями и сомнениями, но она не могла понять меня так, как нужно было мне. Она не видела той красоты, которую видел я...
- Ну и что же? - спросил я. - Все люди разные...
- Но абсолют-то один! - горячо возразил он. - Потому-то он и абсолют, что абсолютный! Не может быть в нем изъянов, иначе он уже не абсолют!
- Я всегда говорил: нельзя таким, как ты, жениться! - изрек Семен.
- Да никаким нельзя! - в сердцах бросил Андрей.
- Почему это? Я вот с женой счастлив.
- Ну, таким как ты - можно...
- Это, каким это "таким"? - насупился Семен, наливаясь краской.
- Это я так, к слову. Извини. Просто я так думаю, что человек живет как бы двумя фазами: во время первой он накапливает информацию о мире, создает себя, а во второй - бросает все, что накопил, к ногам любимой. Но после того как брошено все, наступает кризис, и человек возвращается к первой фазе.
- И так всю жизнь? - спросил я.
- Не знаю... На каждом новом витке человек, по идее, должен понимать себя все лучше. Стало быть, и фазы у него когда-нибудь, возможно, сойдутся.
- Тебя послушаешь - дураком станешь, - сказал Семен.
- Выходит: теперь все должны всю жизнь сходиться и расходиться? Сашка, у тебя лук есть?
Я достал из ящика и протянул ему три луковицы. Андрей тем временем глубоко задумался.
- Я думаю, Семен, что так оно, в принципе, и есть. Только у других все происходит хаотично, а я всегда был максималистом, поэтому у меня все так резко.
На минуту все замолчали. Я смотрел, как Семен пытается поровну разделить лук на троих, затем взял одну луковицу и надкусил.
- Хочешь сказать, что человек заведомо отечен на двуличие?
- Не знаю. Я-то как раз всегда стремился его избегать. А кто об этом не думает, те могут годами жить и не замечать ничего.
- Я никогда не был двуличным, - вставил Семен.
- Вот тебе пример, - кивнул на него Андрей.
- А что - пример и есть! - подтвердил Семен. - Самый не двуличный человек в мире!
- Мы отвлеклись, - заметил я. - Андрей, помнится, начал что-то рассказывать. Казанцев кивнул и, немного подумав, заговорил:
- В общем, жил я во имя одной Ларисы. А потом вдруг подумал: а кому все это нужно? Все, что я дал ей, было хорошо при завоевании, но через год совместной жизни полностью потеряло смысл. И постепенно я пришел к тому, что, живя с любимой женщиной, должен оставить для себя угол, в котором есть место только для меня. Пришел чисто эмоционально, это теперь я говорю так, будто думал над этим. Просто как-то вошел в сарай, начал копаться в старых поделках и почувствовал себя спокойнее. Никакого контроля.
- Нет, Андрюха, ты чего нам тут рассказываешь, - послышался ропот Семена. - О том, что ты человек экстравагантный, мы и так знаем. Ты лучше расскажи, где пропадал десять лет. А то, что я вечером жене скажу, коли она расспрашивать начнет?
- Скажи ей, что она - мудрая женщина, - отозвался Андрей.
- Тринадцать лет давать мужу ровно столько, чтобы он был доволен - это не каждой дано.
- А что, я и вправду доволен...
- О чем и речь... Ну да ладно. В общем, начал я бывать в сарае, заниматься старым своим делом. И тут понял, что не могу! Ничего нового в голову не лезет! Раньше-то я ваял по вдохновению. А вдохновение приходило, когда я увлекался. Но теперь-то этого не было! Я больше не был свободен, как раньше!
- Помню, - кивнул я. - У тебя, все образы были навеяны то какой-нибудь Наташей, то Леной.
- Вот-вот! Семен прав: нельзя мне жениться. Влюбляться хорошо пока холостой. Так вот и копался я день за днем в сарае, хорошо еще, что валялись у меня несколько старых чертежей, которые я не довел до ума. Тут уж особой гениальности не требуется, только бы терпения хватило... И вот тогда-то мне и повезло. Как-то, еще до женитьбы задумал я сделать развертку многомерного куба. Начать начал, да не закончил. Не получилось там что-то, я и бросил; а после женился.
- Помню, ты мне и Бабурику чертеж показывал, - вставил я.
- Вот-вот! А тут от нечего делать начал я его потихоньку собирать. И уже было совсем собрал, как случайно задел коленкой, и вся конструкция посыпалась. Я - скорее ловить обломки и вдруг - раз - а на месте моей развертки стоит какой-то ящик из жести с дыркой сбоку. Сунул голову внутрь - ничего, а ведь деталей было больше сотни! Я пошарил поглубже и вдруг вижу - на задней стенке - другая дырка. А снаружи - ничего нет: гладкая стенка! Сунул руку. И впрямь пусто. Ну я, не будь дурак, сунул и голову. Гляжу: какая-то комната, похожа на кабину тепловоза. Я поднатужился и пролез туда весь. Огляделся. В комнате никого нет, только на полу горой валяются какие-то доски и железяки. (Я еще подумал, что неплохо их куда-нибудь приспособить). Потом гляжу - дверь. Подошел, толкнул... Оказалась не заперта. Вышел наружу и - что бы вы думали? Оказался в своем собственном дворе. А комната оказалась моим же сараем. "А где же скульптуры?.. Лариска, что ли, убрала? Почему не спросила?" Недолго думая, пошел я в дом разбираться. Но в домене оказалось не только Ларисы, но и каких бы то ни было следов ее пребывания...
- Сбежала? - подскочил Семен.
- И я так подумал. До вечера бегал по улице, спрашивал соседей. Но они смотрели на меня, как на чумного. Вскоре я догадался, что никто меня не узнает. Бросился домой - к зеркалу; все в порядке. Что же случилось?! Целый час сидел, не сходя с места, пока смутная догадка не появилась у меня в голове. Бросился в сарай, подбежал к ящику и нырнул в дырку... И вылез в собственном сарае, где все вокруг завалено моими работами.
- Чего-то я не понял, - насторожился Семен. - Приснилось что ли тебе?
- Да нет же! Слушай! Я в параллельный мир попал! Когда я уронил развертку, она свернулась и стала многомерным кубом. Только не совсем кубом, потому что я ее не доделал: двух граней не хватало. Зато получился туннель, через который можно перейти в другое измерение.
- Врешь ты все! - отрезал Семен.
- Ну вот, так я и знал! С тобой не договоришься. Сам же рассказать требовал, а теперь: "врешь"!
- Какая тебе разница, Сем? - вмешался я. - Человек рассказывает про то, что видел, а ты сразу ругаешься.
- Не верю я во все эти сказки про параллельные миры! - стоял Семен на своем.
- А в инопланетян веришь? - спросил я.
- Смотря в каких! Инопланетяне разные бывают! В то, что они высший разум представляют, верю! Только они не хотят, чтобы мы про них знали. Потому что мы их можем заразить вирусом нашего мышления...
- Значит, есть инопланетяне?
- Конечно, есть!..
- Ну, тогда слушай и не перебивай. Рассказывай дальше, Андрей.
Семен недовольно притих, однако настроение его с этого момента сменилось с восторженного на настороженное. Отхлебывая пиво, он то и дело бросал на нас с Андреем подозрительные взгляды и недобро сопел.
- Я бросился домой, хотел рассказать все Ларисе, но она тут же начала кричать: где пропадал? я, мол, три раза к тебе подходила, звала, а ты не отзывался. Подумал я, да и не сказал ей ничего, соврал, что уснул...
- Постой-постой, - подскочил вдруг я. - Получается, что у тебя появилась возможность уходить?
- Вот-вот! Я про это и рассказываю! Потому и про абсолют столько наговорил: чтобы теперь понятно было! Благодаря туннелю я теперь смог отдыхать от всего, что мешало мне в нормальной жизни. Я получил возможность мечтать, но не просто мечтать, а так, что мечты были реальностью. Здесь я становился свободным и мог позволить себе все, что угодно; мне не только никто не мешал, но и совесть моя оставалась совершенно спокойной. Ведь это были просто фантазии, а мало ли кто о чем фантазирует наедине с самим собой? Я же мог теперь запросто увлечься какой-нибудь девушкой, не изменяя Ларисе и ни к кому при этом не привязываясь.
- Вот в это я верю, - подал голос Семен. - То, что от твоих увлечений крыша может поехать, я давно говорил... И ящик твой - не туннель вовсе, а психотропное поле...
- Не знаю, не знаю, - покачал головой Андрей. - Какое-то время я тоже примерно так думал... Но это и неважно. Главное, что теперь все мои проблемы решились: я снова стал счастлив с Ларисой, ведь теперь я чувствовал себя свободным. Вскоре я заметил одну особенность туннеля: я мог проводить на "той стороне" по несколько часов, а то и целый день, но дома проходило не больше часа. Это еще больше увеличило мои возможности: теперь я действительно мог начать жить второй жизнью. И поверьте: пользовался этой возможностью без всякого контроля. Однако вскоре я почувствовал, что все равно не получаю того, что хочу. В своем "втором мире" я мог увлекаться кем угодно, но оказалось, что для любви требуется нечто большее. Легкие увлечения имеют в себе предел: они не дают настоящей свободы. Отведав их, я был горько разочарован. Но, вслед за этим жажда настоящей свободы охватила меня с новой силой. Я снова хотел отдавать себя всего, без остатка. Я перестал сдерживать себя. И, естественно, очень скоро снова влюбился. Девушку звали Света, и она во всем была противоположностью Ларисы: небольшого роста, пухленькая, светловолосая, спокойная...
- Может быть, в этом и дело? - спросил я.
- Может быть. Не знаю...- Андрей сделал большой глоток пива и задумался, словно припоминая подробности. - В общем-то, она не была красавицей и оказалась жутко закомплексованной. Несмотря на молодость, она успела пережить несколько разочарований и совершенно не доверяла мужчинам. Зато, когда лед недоверия оттаял, она предстала мне такой мягкой и доверчивой, что остановиться я уже не мог, даже если бы захотел. Я стал в ее глазах тем благородным рыцарем, который первым сумел увидеть и оценить в девушке то, чего не замечал раньше никто. От любви она расцвела так, что на нее начали оборачиваться прохожие, чего (судя по ее словам) никогда раньше не было. Она стала по-настоящему прекрасна...
- Смотри-ка, Сашка, сейчас запоет! - вмешался скрипучий голос Семена. - А про жену, выходит, забыл?
- Подожди, Семен, не спеши! Про жену-то как раз я и собирался рассказать. Дело в том, что две женщины друг другу нисколько не мешали. Лариса была такой же фантазией в том мире, как Света - в этом. Но дело в том, что Лариса к тому времени перестала быть в моих глазах идеалом. Я продолжал любить ее, но это было уже неким чувством совести, а не души. Возвращаясь "оттуда", я испытывал к ней страсть, при которой лаской пытаешься искупить боль, которую сам причинил...
- Постой-постой, - перебил я. - Ты же только что сказал, что женщины друг другу не мешали.
- Они - не мешали. Но я-то оставался один на два мира! И для меня обе они стали теперь реальны. И чем дальше, тем сильнее я чувствовал себя предателем по отношению к обеим. В первую очередь - к Свете. Любовь к ней шла по нарастающей, и я с каждым днем все сильнее испытывал потребность быть перед ней полностью открытым, безо всяких тайн... Что до Ларисы, то мое чувство к ней держалось на том, что у меня есть другая. Поэтому, когда встал неизбежный вопрос: кого из двоих выбрать, я недолго сомневался. Однако сделать это оказалось крайне тяжело: она успела войти в мою жизнь так прочно, что стала ее органической частью. Когда я ее убил, мне показалось, что я убил часть себя...
- Кого убил? - оживился Семен.
- Ларису, естественно... То есть не убил, конечно, по правде; просто я не вернулся.
- Для меня это было почти то же самое... Человека-то не стало, и именно я тому причина...
- А туннель? - спросил я.
- Как раз при помощи туннеля я это и сделал. Еще в начале, то есть до Светы, я обнаружил одно свойство туннеля: он, оказывается, соединял не два мира, а гораздо больше - дыр в ящике было не две, как казалось изнутри. На самом деле ящик имел устройство вроде игральной кости, только грани не обозначены, а число их неизвестно. Однажды я, ничего не подозревая, повернул свой куб по-другому и попал совсем не туда, куда хотел. Часа три затем вертел конструкцию, прежде чем мне повезло. Повезло, я думаю, случайно, потому что входов в туннель огромное множество. Лишь через много месяцев я более или менее научился управляться с ним, но предпочитал никогда не злоупотреблять этим делом, потому что нельзя быть уверенным в том, какой мир ждет тебя на выходе. В общем, я пошел в сарай и перевернул ящик... Теперь я не мог попасть домой, даже если бы захотел. Кстати, именно с поворотом куба нарушалось то самое свойство, которое позволяло экономить время. Оно сохранялось только на той линии, на которую был настроен туннель.
- Значит, это и было твое исчезновение, - заключил я. - Но нам интересно, где ты пропадал остальные десять лет? И, что ты сделал с туннелем, когда остался со Светой?
- Десять лет? - несколько удивленно переспросил Андрей. - Мне казалось, гораздо больше. А иногда - наоборот, я совсем потерял чувство времени... А насчет туннеля - в первую минуту я едва не уничтожил его, настолько тяжело было от того, что я совершил. Но что-то удержало меня... Какое-то безотчетное благоговение вроде того, что испытывает человек при виде памятников культуры. Тем более что я сам сотворил его и, в некотором смысле, любил. В конце концов, я взял кусок мешковины и накрыл ящик, чтобы не мозолил глаза...
- ...И торжественно поклялся никогда им не пользоваться, - не без сарказма заметил я, на что Семен удовлетворенно хмыкнул со своей стороны стола.
Андрей смерил нас снисходительным взглядом.
- Вам этого не понять...
- Ну да, куда уж нам! - Семен злобно ковырнул вилкой сковороду, видимо, надеясь, что-то зацепить. - Сашка, принеси чего-нибудь поесть, а то пиво осталось, а на зуб положить нечего...
Я сходил в сарай и принес огурцы с капустой, и только после того, как все это было уложено в тарелки, рассказ Андрея получил продолжение.
- Счастье со Светой продолжалось почти полгода. То есть до того; как она почувствовала себя полноправной хозяйкой в доме. Тогда-то мы и начали ссориться... Но, если честно, конец был предрешен намного раньше. Как только не стало Ларисы, я понял, что в одиночку Свете с ролью абсолюта не справиться. Без "второго фронта" я тут же утратил чувство свободы и снова превратился в домработника. Я честно пытался бороться с собой, одерживая недовольство везде, где мог, и старался направить нереализуемую энергию в творческое русло. Снова занялся скульптурой, правда, мне больше не хотелось клепать геометрические абстракции, и я просто вырезал из дерева медвежат. Для них не требовалось чрезмерного напряжения и такого вдохновения, как прежде, но на какое-то время меня хватило... А вот полгода спустя, после очередной бессмысленной перебранки, я пошел в сарай и, пока резал нос очередной зверюге, взгляд мой сам собой остановился на мешковине в углу.
- Все с тобой ясно!.. - Семен махнул рукой так, что повалил на пол стакан, к счастью, почти пустой. Действительно, все было ясно...
- В третьем мире у меня была Катя, в четвертом - Вика. История повторялась с завидным постоянством: я всякий раз стремился найти то, что позволило бы избежать малейшего двуличия, но как только я определялся, откуда-то из глубины выныривало второе "я" и заставляло разрушать то, что создано. Разница только в том, что с каждым разом "запереть" туннель оказывалось все легче... Любимые женщины оставляли все меньший след в душе; бросая их, я уже не испытывал тех мучений, какие были, когда я оставил Ларису. Женщины, которые были после Вики, вовсе отерлись из памяти, остались только обрывочные воспоминания... И я ничего не мог изменить, сколько ни старался. Мечты об абсолюте превратились в предмет спекуляции перед самим собой. Я делал вид, будто ищу нечто постоянное лишь для того, чтобы хоть как-то взбудоражить себя, ведь я знал, что это блеф и через несколько дней ничего не останется. Я даже забыл, как ваять... Оставалось только удивляться тому, какие грандиозные замыслы приходили в голову раньше. Под конец кроме дверных ручек я уже ничего не делал...
- Да ничего! Заврался весь. Лапшу вешает про какие-то миры! Брачный аферист - вот он кто! Одной ему мало, вот и мечется туда-сюда! Скажи уж честно: от какой по счету жены прячешься?
- Да ты что, Семен? Зачем мне врать-то? - смутился Андрей.
- Затем, что привык! Без вранья уже не можешь! Плетешь про параллельные миры, а вот ответь-ка: откуда там люди берутся?
- Как откуда? Ты что ж, не знаешь что ли?..
- Я-то знаю! Я вот думаю: если мир параллельный, то в нем все должно быть точно так же: и такой же Семен Шишкин должен быть, и такой же Сашка...
- Это верно, - кивнул я. - Слышь, Андрей, Семен дело говорит.
- Так вы там и были все! Только я об этом рассказать, еще не успел. Точнее, не вы сами, но такие же точно люди как вы. Я не знаю, почему так получалось, но когда я попадал в эти миры, меня в них не было, и никто меня не узнавал. Хотя мой дом стоял там же. Только выходило все время так, будто я переехал в него три дня назад. Потом-то я привык, а сперва как знакомое лицо видел - здоровался. После, конечно, знакомились, а поначалу волком глядели, особенно вот этот, - Андрей кивнул на Семена.
(К слову, Семен и теперь глядел на него волком, явно не доверяя.)
- И какие мы были? - полюбопытствовал я.
- Да разные. Но, в принципе, те же самые. Бывало так, что в одном мире человек сделал карьеру, а в другом - не сумел. Все, вроде бы, разное, а присмотришься - то же самое... Уж если есть гвоздь в голове, так он везде гвоздь.
- Не может такого быть! - отрезал Семен, - Какие же они параллельные, если я с тобой не знаком? Получается, что это уже не я! Помнишь, ты меня во втором классе в школе о батарею головой ударил? Я тогда месяц в больнице пролежал, чуть на всю жизнь инвалидом не стал. Кто же меня там ударил, если не ты?
Андрей смерил Семена взглядом.
- Уж не знаю, но, видимо, ударил кто-то, потому что был ты точно такой же. Правда, один раз ты стал инженером, другой - учителем труда в школе, но в личной жизни это ничего не изменило. И женился ты раньше всех, правда, жены были разные, но все одинаковые: один ты ничего не видел. И уж больно любил нравоучения читать на тему семейного счастья.
- А что, я и вправду примерный семьянин, - подтвердил Семен, но тут же насторожился, - а чего это такого я один не видел?..
Я заметил, как трудовые мозолистые руки Семена начали сжиматься в кулаки, и отвернулся к окну: пусть теперь Казанцев сам выкручивается, как хочет. Через пять минут выяснилось, что Семен не замечал зависти и злых острот окружающих.
- Счастливым семьям всегда завидуют, - промолвил Семен, удовлетворенный.
- Вот здесь я с тобой согласен, - заметил я.
- Вообще, наблюдение за людьми в параллельных мирах одно время стало моим хобби. Интересно было сравнивать, как ведут себя одни и те же люди в разных ситуациях. Но - очень быстро наскучило: уж слишком люди однообразны. Бабурик, к примеру, в трех мирах был милиционером, а в двух - сидел за воровство. Однотипность интересов налицо...
- Он и сейчас сидит, - поддакнул Семен. - Был ментом в охране да попался на том, что выносил продукцию с завода.
- Понятно... А Пуха все тянуло куда-нибудь по продовольственной части.
- Грузчик на овощной базе, - подтвердил Семен. - Пьет по черному. Андрей кивнул, словно ничего другого и не ждал.
- Кстати, встречал я пару раз Ларису. Забавно видеть женщину, побывавшую твоей женой... Такая же, как тогда... И даже муж на меня похож чем-то. После я как-то слыхал, что он повесился. Видать, не каждому везет с туннелями... В другой раз столкнулся со Светой, решил попробовать ради шутки познакомиться. Черта с два! Ни в какую...
- А Сашка? - я собирался перевести разговор на другую тему, но Семен уже спросил.
- Сашка?.. Да черт его знает... - Андрей как-то неловко пожал плечами. - Я на него как-то и внимания не обращал... Неприметный он какой-то, как будто и нет его вовсе...
"Ну, вот и получил по заслугам, - подумал я, - спасибо, что хоть по имени вспомнил..." Ситуация показалась мне забавной. Однако, Семен, похоже, придерживался иного мнения.
- Чего?! - взревел он. - Это Сашка-то неприметный?
Друзья были второй безусловной ценностью у Семена (после семьи). Не один десяток синяков был поставлен тем, кто плохо это понимал. Сейчас на очереди был Казанцев...
- Семен, постой, - бросился я наперерез, пока не поздно. - Андрей имеет в виду, что я неприметный, потому что я ничего плохого не сделал. Не убил никого, в тюрьму не сел, не женился... Чего говорить-то? В общем, я его понял.
Семен, бормоча ругательства, недовольно сел на место. Я поспешно наполнил его стакан пивом.
- Выпей, Сема, и успокойся. Все нормально. Андрей, рассказывай дальше.
- Дальше было много интересного, - он усмехнулся. Похоже, вспышка гнева Семена нисколько его не тронула. - Жить, имея под рукой туннель, очень удобно. Например, можно сходить ограбить банк в параллельном мире и безнаказанно скрыться. Я говорю "например", но что может быть сильнее искушения, особенно, когда можно ни за что не платить? В общем, наступили времена, когда у меня было все, о чем только может мечтать человек. Вот только радости от такой жизни становилось все меньше и меньше...
Внезапно бледно-голубой свет озарил кухню. Андрей уставился в окно.
- Фонарь, - пояснил я, - летом их всегда включают в это время. Очень удобно - можно не пользоваться светом.
- А спать как же?
- Окна комнаты на другой стороне.
- И вправду удобно. Только свет какой-то зловещий.
- Если не нравится, можно включить лампу.
- Да нет, ни к чему. Без света лучше... Так о чем я? Ах, да! В общем, кончилось тем, что я решил начать все сначала. Я долго обдумывал этот шаг, прежде чем решился. Но ведь и выбор-то был не особенно велик. Нужно было перейти туда, где меня никто не знает, попробовать создать семью и смириться со всем, что пошлет судьба. Я уже не так юн, чтобы прыгать с места на место. Пора начинать жить более реальными ценностями. Тем более что за плечами - огромный опыт. Сама жизнь - неисчерпаемое поле для исследователя, чтобы пытаться искать что-то еще. Конечно, я уже не тот, и вместо волос уже плешь, но я, как и раньше, верил в успех - видимо, идеализм неистребим, несмотря на тот же опыт. Просто он принимает иные формы. В общем, я бросил все, что имел в той жизни и ушел... Но тут меня ожидал сюрприз: вместо параллельного мира я оказался в накопителе.
- Где? - в один голос подскочили мы с Семеном.
- В накопителе. Видно, мой туннель был не так прост, как казался. И в завершение пути решил сыграть со мной шутку. Накопитель - это почти такой же параллельный мир, только здесь самым неожиданным образом собралась вся информация о моей жизни. Скорее даже не параллельный, а перпендикулярный, хотя внешне он ничем не отличался от предыдущих. Такие же двойники, как и везде, бродили по улицам, только в этом мире я внезапно оказался преступником. Не прожил я там и двух дней, как меня арестовали. Когда предъявили обвинение, у меня глаза на лоб вылезли. Мало того, что я оказался вором, так я еще и четырех женщин убил: Ларису, Свету, Катю и Вику! Несмотря на ужас положения, я отдавал себе отчет в том, что в некотором смысле так оно и есть...
- Но Лариса, по-моему, жива, - пробормотал я.
Андрей пожал плечами: - Я оказался убийцей. Из материалов дела следовало, что я женился на каждой из них, а через некоторое время убивал. Своего рода "брачный маньяк".
- Тела нашли? - спросил я.
- В том-то и дело, что нет! Обвинение строилось на том, что не могли четыре женщины одна за другой исчезнуть бесследно. Отсутствие трупов-то и спасло меня, в конечном счете. Считалось, что я убивал у себя дома и зарывал тела где-то поблизости. Вот меня и повезли на следственный эксперимент ко мне же домой. Не долго думая, я указал на сарай, как на место сокрытия трупов. Дверь открыли, и я оказался рядом с туннелем. Я сразу же указал на ящик и сказал, что останки там. По большому счету, это не такая уж ложь, потому что, если принять версию об убийстве, то более точного места не найти. Окружившие меня следователь и милиционеры молча смотрели, как я нырнул в дыру, и только в последний момент попытались меня остановить.
- Держи его! Уходит! - услышал я, и кто-то схватил меня за ноги. По пояс я был уже далеко от них, но коленями почувствовал, как ящик сдвигают с места. Чувство такое, словно нижнюю часть тела отделяют от верхней. Я ухватился руками за верстак, стоявший поблизости, и рванулся изо всех сил. Отчаяние помогло мне вырваться, но через секунду вслед за мной из ящика появилась голова в милицейской фуражке. Я растерялся, но в этот миг ящик дернулся и раскрылся как картонная коробка. Голова милиционера повисла над полом, недоуменно глядя на меня и хлопая глазами. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не зная, то делать, затем голова исчезла. Надеюсь, парня втянули обратно, не разорвав посередине. Ну а я остался рядом с верстаком, который, как и все вокруг, был завален моими старыми работами... Вы не знаете, кому достался дом после моего исчезновения?
- Двоюродному брату, кажется, - сказал я. - Хотя там, по-моему, раза три хозяин менялся.
- Во всяком случае, сарай почему-то не тронули. Стоит такой же, как при мне, только пылью все покрыто. Может быть, вокруг него поле какое-нибудь особенное?.. - Андрей задумчиво потер переносицу. - Было, во всяком случае, пока туннель не разрушился.
- Разрушился, говоришь? - ухмыльнулся Семен. - Естественно, разрушился, чтоб доказать ничего нельзя было!
- А дальше? - перебил я его.
- Дальше? Да, в общем, ничего интересного. Бродил пол дня по улице, пока Семен не ткнул в меня пальцем. Тут уж я удостоверился окончательно, что это - мой первый мир. Я вообще-то сразу так и подумал, когда увидел скульптуры; это меня и смутило: здесь-то у дома наверняка есть хозяин. Вот я и пошел бродить, чтобы все обдумать.
- И что решил? - спросил я.
- Решил: будь что будет, все-таки свои люди. По-настоящему свои...
- Немного нас осталось, своих-то, - промолвил Семен. - Почитай мы с Сашкой и все...
- Да и какой ты теперь свой? - бросил я в сторону.
Не знаю, что толкнуло меня сказать эти слова. Андрей вздрогнул и уставился в окно. Фонарь с улицы осветил его так, что я видел перед собой резко очерченный профиль. "Да это не Казанцев вовсе!" - пронеслось в мозгу.
...И вообще происходящее показалось мне каким-то нереальным. Никогда этот человек не жил на нашей улице, а рассказчик - просто случайный прохожий.
Я попытался сосредоточиться. Это оказалось непросто. Воспоминания путались, наслаиваясь, друг на друга. Семен в углу чесал затылок, изображая на лице полное недоумение. Лишь когда заскрипела калитка, я опомнился и бросился следом.