- Ты достал!.. Опух совсем!.. Я, что ли, буду духами заниматься?!
Голос младшего сержанта Сизова раскатывался по казарме. Сам Сергей Сизов, почти двух метров ростом, грозно нависал над невысоким солдатом, потрясая кулаками. Понять Серёгу было несложно: сегодня - сто дней до приказа, в каптёрке дожидается спирт, припасённый ребятами к празднику, а назавтра назначен батальонный смотр и светит обычный в таких случаях нагоняй. А тут ещё этот урод Чван!..
Чван, он же - рядовой Чванов в настоящий момент пропадал где-то в районе туалета. Он появился в части два месяца назад и за это время успел навлечь позор и на роту, и на взвод, и лично на командира отделения - Сизова, тем, что всегда был чудовищно неопрятен, не мыт, не брит, и на турнике не мог провисеть дольше десяти секунд. Но сильнее всего Серёгу бесило то, что ему, заслуженному деду русской авиации, приходилось выполнять чужую работу. Закон требовал, чтобы "духами" (т.е. молодыми) занимались "фазаны" (т.е. прослужившие год). В отделении Сизова таких было трое: Коноплёв, Сидоров и Рыбкин. Именно им полагалось сейчас намылить шею Чвану и привести его в порядок, чтобы завтра утром он блестел в строю как начищенный золотой зуб.
Однако Коноплёва ещё с обеда припряг куда-то замполит, а Сидоров уже неделю лежал в госпитале с аппендицитом. Так что из фазанов имелся в наличии только Рыбкин. Именно Рыбкину сейчас и давал Серёга, как ему казалось, ценные указания.
Витя Рыбкин, метр шестьдесят в пилотке, тупо уставился на кулаки размером с его голову и больше всего мечтал послать сержанта куда-нибудь подальше. Не кулаки, и уж тем более не субординация его смущала. Молчал Рыбкин оттого, что в душе сознавал правоту Сизова. Сто дней до приказа - день святой, а жизнь сержанта и без того не сахар, тем более, когда в отделении у него такие бойцы, как Чванов и сам Рыбкин.
* * *
Витя служил уже год и службу понимал отлично. Свой первый урок он получил сразу по прибытии с пересылки. Надавали в тот раз по морде просто за то, что по ТАКОЙ морде грех было не дать. Два огромных уха, прилепленных к лысой шарообразной голове; широкий, приплюснутый по-боксёрски нос на крестьянском лице, усеянном веснушками; губы, расплывшиеся в вечной улыбке; голубые глаза, без единого намёка на мысль, - Рыбкин сразу понравился всем. И сержанту в карантине - для издевательств по уставу, и старослужащим - для издевательств иными способами, и офицерам - для упражнений в остроумии...
Всё это он воспринимал, жизнерадостно улыбаясь и ни сколько не расстраиваясь. Казалось, забавы мучителей развлекали его не меньше, чем самих мучителей. Не прошло и трёх недель службы, а первая легенда о Рыбкине уже передавалась из уст в уста бойцами батальона.
Во время зарядки выяснилось, что рядовой Рыбкин слабоват на турнике. Тогда сержанты придумали способ, как научить его подтягиваться. В тот миг, когда Витя беспомощно болтался на перекладине, один из них неожиданно ударял его кулаком в живот; Витя поджимал ноги, и в этот момент кто-нибудь подносил снизу зажигалку. С криком "А-й-я!" Витя взлетал вверх; и таким образом к принятию присяги научился подтягиваться четырнадцать раз с одного подхода. Именно тогда кто-то из ребят и придумал ему прозвище "Поплавок", прилипшее так крепко, что многие и теперь, через год, с трудом помнили его настоящее имя. Почему Поплавок - никто не знал. Вероятно, это как-то связывалось с фамилией Вити, но в том, что прозвище идеально - никто не сомневался.
Вторая легенда пошла по части в первый день после присяги, когда Поплавка, в числе других молодых, определили к нам в автороту. В тот вечер офицеры части заметили на плацу необычного бойца. В расстёгнутом до пояса кителе, пилотке на затылке и распущенном ремне, он деловито бродил дембельской походкой по разметке на асфальте. Голенища сапог его были примяты эффектными гармошками, ослабленный ремень держался на поясе только благодаря рукам, сунутым в карманы брюк, а довершала образ сигарета, залихватски прилепленная к нижней губе.
Солдат ходил мимо офицеров, не обращая на них внимания, честь не отдавал и на окрики не реагировал. Таковы были строжайшие инструкции, полученные Поплавком от дедов. Кончилось тем, что обо всём доложили комбату, тот построил часть, объявил офицерам автороты по выговору, а Поплавку влепил пять суток ареста с содержанием на гауптвахте. Деды были счастливы, а Поплавок всю ночь трудился на уборке сортира, распевая при этом гнусавым фальцетом: "Гляжу в озёра синие...".
Впрочем, бойцов нашего батальона на гауптвахту практически не сажали. Своей губы в части не было, в полк возить казалось накладно, и отцы-командиры предпочитали отправлять штрафников то на сенокос, то на разгрузку угля и щебня. А поскольку подобных работ временно не было, наказание Поплавку перенесли на более поздний срок. Привело это к тому что, когда на станцию пришёл первый эшелон щебня, на нём висело уже тридцать шесть суток ареста.
Ротный был в ужасе, а старшина роты прапорщик Корнеев, в конце концов, запретил бедному Поплавку попадаться на глаза комбату и с этой целью разрешил ему не ходить ни на какие построения, и как можно чаще прятаться от грозного ока комбата в автопарке за кучей старых покрышек. Таких привилегий не имели даже многие деды. Впрочем, привилегии эти радости Поплавку не принесли. Не раз просыпался я среди ночи от звука ударов кованых сапог о грудную клетку и наблюдал летающее между койками тело. Наказывали Поплавка как раз за то, что он службу не тащит, на построения не ходит и вообще обнаглел сверх меры.
С большим изумлением встретили мы спустя месяц весть о том, что наш ротный решил для пробы посадить Поплавка за руль оперативного УАЗа - машины, служившей чем-то вроде офицерского такси, которое связывало гарнизон с городом и другими частями. Уж очень забавно смотрелась физиономия Вити, выглядывающая не то из-под руля, не то откуда-то сбоку. Но оказалось, что как водитель Поплавок совсем неплох, и даже деды согласились, что у него особый талант от Бога. За рулём он словно превращался в жокея, сидящего в седле и тонко чувствующего каждый вздох своего скакуна. Так и получилось, что оперативный УАЗ вскоре закрепился за духом, чего раньше никогда не было.
А спустя некоторое время вскоре раскрылись и иные таланты рядового Рыбкина. Никто в столовой не мог так умело стащить котелок со стола другой роты для своих "стариков". А, будучи послан на чистку картофеля, он всегда возвращался после отбоя с двумя-тремя котелками жареной картошки.
* * *
Очередной легендой стал случай, когда однажды после подъёма в казарму явился с проверкой замполит батальона майор Игнатьев. В часть нашу он прибыл недавно, и теперь с любопытством созерцал нравы и обычаи, царящие в автороте. Увиденная картина заставила его содрогнуться. На нижнем ярусе продолжали спать старослужащие, словно никакого подъёма не было, а в проходах между кроватями шуршали вениками и щётками молодые. Вскоре взор замполита натолкнулся на Поплавка, заправлявшего третью кровать подряд.
- Рядовой! - окликнул его Игнатьев.
- Й-я! - бодро ответствовал Поплавок.
- Чью это кровать ты сейчас заправляешь?
- Свою, товарищ майор!
- А перед этим чью заправлял?
- Свою, товарищ майор!
- Ты что же это: на двух кроватях спал?
- Так точно, товарищ майор! Там дует, вот я и перешёл...
Майор Игнатьев служил в войсках не первый день и знал, что одно из проявлений дедовщины в том и состоит, что молодые солдаты заправляют кровати старослужащим. Считая себя борцом с несправедливостью, замполит, конечно, не мог пройти мимо такого злодеяния. Маленький, беззащитный солдатик с торчащими ушами ему приглянулся. Подозвав бойца к себе, майор разразился речью, от которой многие спавшие доселе деды приоткрыли один глаз.
- Вот так подрывается боеспособность армии! Старый солдат унижает молодого, а после - в бою - молодой солдат стреляет в спину своего сослуживца, сводя счёты! - Товарищ солдат, не стесняйся, покажи пальцем того, кто тебя заставляет заправлять чужую кровать. Я сделаю так, что они больше никого не захотят унижать.
- Вы не правы, товарищ майор, ни кто меня не заставлял, - сказал Поплавок.
Замполит ожидал такого ответа, однако спокойный тон солдата почему-то его разозлил.
- Не ври, солдат! Своей ложью ты покрываешь преступника, становясь соучастником его преступления!
- Никак нет, товарищ майор!
- Что - нет!? Ты просто запуган до смерти! Ты трус, солдат! Ты боишься каждого, кто рявкнет погромче! - Майор начал краснеть. Теперь в лице лопоухого он видел чуть ли ни предателя Отечества. Внезапно ему захотелось унизить того посильнее.
- Тебе скажут: лезь под кровать, и ты полезешь! - презрительно заявил он.
- Никак нет, не полезу.
- А вот прикажу - и полезешь!
- Не полезу!
- А я тебе говорю, лезь! - рявкнул майор, как ему казалось, совсем уж громко.
- Не полезу!
Наглость тщедушного солдата зацепила майора не на шутку. Взяв под козырёк, он приказал Поплавку лезть под кровать. Тот отказался. Замполит пригрозил отдать его под суд за невыполнение приказа. Поплавок продолжал стоять на месте. Замполит объявил ему сначала три наряда вне очереди, затем трое суток ареста, затем пообещал службу в ад превратить и, в конце концов - расстрелять. Поплавок не сдвинулся с места.
- Сволочь! Гад! Подонок! - заорал замполит, в ярости тряся кулаками. Затем сплюнул и пошёл к выходу.
Едва стук его каблуков стих на лестнице, как один из проснувшихся дедов - Андрей Плахов спросил:
- Поплавок, ты чего это борзеешь? Под кровать не положено стало лезть?
Второй раз повторять не пришлось. Поплавка точно ветром сдуло, и через секунду лишь улыбка его виднелась из-под кровати.
- Вообще-то ты правильно службу понимаешь - умиротворённо заметил Плахов. - Не фиг исполнять глупые прихоти офицеров! Можешь вылезать... - И он снова закрыл глаза.
* * *
Спустя пару месяцев, за неделю до приказа об увольнении в запас, часть всколыхнуло известие. Завтра в гарнизон приедет комиссия из Москвы. Особо знающие люди говорили, что, возможно, во главе её будет сам Министр Обороны. Сказать, что началась паника - значит, сказать мало. Всю ночь в батальоне не смолкал шорох - молодые бойцы (под присмотром тех, кто постарше) приводили в надлежащий вид свои жилые помещения. Везде кипела работа.
Но самая жуткая картина царила в автороте. Пару дней назад наши фазаны достали где-то огнетушитель, наполненный спиртом, и устроили духам "Варфоломеевскую ночь". Подобные вещи никогда никого особенно не удивляли, но сегодня на вечерней поверке выяснилось, что в роте нет ни одного молодого. Большинство пребывали с травмами в санчасти, остальные дежурили в нарядах или на выезде. Пришлось воинам роты, скрепя сердце, вспомнить "молодость" и самим наводить порядок в спальных кубриках. Однако в бытовых помещениях и отхожих местах никто трудиться не захотел. Офицеры и прапорщики попытались взять ситуацию под контроль, но тщетно - солдаты лишь делали вид, будто выполняют указания, а сами старались слинять куда-нибудь при первой возможности. Фазаны, правда, попробовали надавить на черпаков, как на более молодых, но не тут-то было: черпаки резонно заметили, что виновники ситуации сами фазаны: перебили всех духов, теперь пусть сами шуршат вместо них на очке. Возникший конфликт быстро накалялся. Мудрые деды, не желая под дембель наживать врагов, предпочли держаться в стороне. Дело шло к полуночи, а отхожие по-прежнему никто не чистил. Казалось, всё кончится неминуемой дракой осеннего и весеннего призывов.
Командиры из последних сил сдерживали кипящие страсти. И в тот момент, когда ситуация накалилась до предела, дверь распахнулась, и напротив тумбочки дневального возникла конопатая морда с оттопыренными ушами. Поплавок только что вернулся с выезда и ничего не знал о завтрашнем дне.
"Ду-у-у-ух!!" - разнеслось протяжным стоном по казарме.
- Поплавок, спасай! - толпа бросилась к нему, не зная - упасть ли ему в ноги, или, взяв за шиворот, тащить прямо на очко.
Битва призывов не состоялась. Умиротворённые фазаны и черпаки устроили грандиозный перекур, после которого разошлись по кубрикам. Начальники тоже потихоньку, один за другим, рассосались кто куда. А Поплавок остался один на один с надвигающейся катастрофой.
Но этот подвиг легендой не стал. История не оценила заслуг рядового Рыбкина перед Родиной. Утром стало известно, что Московская комиссия отправилась в другой гарнизон, и вот там-то, говорят, её появление стало настоящей легендой, поскольку никто этого не ожидал.
А взаимоотношения Поплавка с Министром обороны вскоре получили неожиданное продолжение. Спустя пару недель после приказа Военная автоинспекция за что-то придралась к управляемому Поплавком УАЗ-ику, отобрала у него права и машину, а самого под конвоем отправила в родную часть.
Для вызволения из-под ареста, начальнику автослужбы капитану Сторожеву пришлось лично отправиться за машиной в инспекцию, прихватив с собой нерадивого водителя (чтобы вернуть права - требовалась переэкзаменовка).
Старший инспектор, к которому явились Сторожев и Поплавок, подполковник в красных погонах, чувствовал себя хозяином положения.
- Ну-с, что делать будем с вами?- спросил он тоном, от которого капитан Сторожев почувствовал себя младшим лейтенантом. Намёк был очевиден - следовало "подмазать колёса".
- Да ничего не будем, товарищ подполковник, - внезапно промолвил Поплавок, невинно глядя в глаза инспектора, - вы мне только фамилию свою скажите и номер полевой почты. Я запишу.
И он вытянул из кармана блокнот.
- Зачем тебе? - насторожился подполковник.
- Дяде письмо напишу, пусть новые права вышлет, - пояснил Поплавок.
- Какому дяде?.. - окончательно растерялся инспектор.
- А вон на стене у вас за спиной, - и Поплавок ткнул ручкой.
Подполковник обернулся. С портрета на него сурово смотрел министр обороны. Не веря себе, инспектор вытянул из ящика стола водительское удостоверение Поплавка и уставился в него. На лице обозначилась упорная работа мысли: "Чёрт его знает, лопоухого... Может и правда родственник?!". Повертев и так и эдак удостоверение, подполковник достал следом ключи от автомобиля и протянул всё это Поплавку. Встал и обратился уже к Сторожеву:
- Машину заберёте на стоянке. На первый раз прощаю вашего бойца. Ясное дело - парень молодой, всякое случается...
В тот день капитан Сторожев, как говорят, купил бутылку водки, напился сам, напоил Поплавка и оставил его отсыпаться у себя дома. И впоследствии неоднократно пересказывал эту историю почти как анекдот.
* * *
Тем временем наступил октябрь, а с ним пришли традиционные перемены. Осенники-деды отправились по домам, на смену им появились осенники-духи. Каждый призыв перешёл в новый ранг, и мы, вчерашние черпаки, стали фазанами. А наше место в табеле о рангах заняли духи весеннего призыва, в том числе и рядовой Рыбкин.
Сменилось так же командование части. И новый комбат, видимо, чтобы показать власть, первым же приказом запретил ставить в наряд по автопарку молодое пополнение. Временно, и как бы из гуманных соображений. Сей акт милосердия вызвал вспышку негодования не только у солдат, но даже у прапоров. А дело было в том, что в автопарке имелся всего один туалет, чистота и порядок в котором традиционно поддерживались духами из наряда. Теперь же, после нового распоряжения чистить сортир стало некому, и через три дня возникли определённые трудности, и весьма значительные, так как парк был не мал, и народ в нужник ходил часто. Ещё через три дня трудности стали нестерпимыми.
Кончилось тем, что начальник штаба капитан Рухницкий лично попытался сходить в отхожее место. И, после неудачи изрёк, что внутренний наряд будет нести службу, не сменяясь до тех пор, пока очко не будет блестеть на зависть местным котам. Дежурный прапорщик довёл до сведения наряда - двух фазанов и черпака - распоряжение Рухницкого. Ребята схватились за головы. А злосчастным черпаком иронией судьбы оказался, естественно, Поплавок. Но напрасно фазаны Лековский и Яковлев убеждали Витю, что хоть и не положено черпаку очко чистить, а всё равно придётся - Поплавок упёрся: "Фиг вам, ребята!" - по не писаным правилам заставлять черпака фазаны не могли, и плох был тот черпак, который не давал им отпор. После яростных дебатов стороны пришли к консенсусу: фазаны пригоняют духов, а Поплавок проследит за исполнением работы.
Сказано - сделано. Лековский с Яковлевым отловили трёх духов, и, снабдив их соответствующим инструментом, сами отправились "нести службу" в комнате отдыха за нардами. Работа на объекте закипела.
Работа на объекте закипела. И всё было бы хорошо, если бы один из духов, пробегая в очередной раз с ведром нечистот, не налетел сходу на капитана Рухницкого, внезапно вынырнувшего из-за угла. Обдав капитана содержимым ведра, боец замер руки по швам. Рухницкий перевёл взгляд с облитых хромовых сапог на бойца и строго спросил:
- Ты что здесь творишь, товарищ солдат?
- Туалет чищу, - растерянно доложил дух.
- Кто приказал?
Перепуганный дух ткнул пальцем в сидящего поодаль на бордюре Поплавка. Рыбкин курил, прикрыв глаза - служба, наконец, начала приносить удовольствие. Подкравшийся Рухницкий схватил его за грудки и встряхнул так, что Поплавок едва не проглотил окурок. Пилотка свалилась на землю.
-Что, солдат, старым стал?! Дедовщину развёл?! - неистовствовал начштаба, - Под трибунал пойдёшь! По нарядам гнить будешь до самого дембеля!
...Сколько шума было в тот день в батальоне - невозможно передать!
Анекдот о том, как вчерашний дух устроил дедовщину, быстро разнесся по парку и долго ходил потом по гарнизону. За этот "подвиг" пришлось Поплавку пару дней потрудиться на разгрузке угля. Вероятно, досталось бы и крепче, ибо начштаба упорно не хотел забывать испорченные сапоги, но тут вступился капитан Сторожев, заявивший что Поплавок - лучший водитель автороты и кроме него некого посадить за руль оперативного УАЗ-а.
После этого у начальника штаба вырос на Поплавка зуб. При каждой их встрече оказывалось, что Поплавок то не подшит, то не побрит, то - в нечищеных сапогах. Вскоре мы, впрочем, заметили, что не столько Рухницкий тиранит Поплавка, сколько Поплавок - Рухницкого. Завидя капитана, он нарочно распускал ремень, расстёгивал китель марал сапоги и делал многое другое, чтобы позлить помешанного на уставе офицера. Верхом удовольствия для Поплавка было пройти мимо Рухницкого, не отдав чести, а при окрике - приложить к пилотке левую руку. Рухницкий бесился и лепил Поплавку наряд за нарядом, откуда того немедленно снимал Сторожев или дежурный по автопарку, как незаменимого водителя, поэтому Поплавок нисколько не беспокоился.
Нелюбовь Рухницкого к Поплавку породила другую нелюбовь: Сторожева к Рухницкому. Однажды Рухницкий задумал попариться в баньке автопарка. Банька эта была гордостью Сторожева. Сюда он приглашал друзей из высшего командного состава округа, а изредка - и представительниц прекрасного пола. Узнав о намерениях Рухницкого осквернить своей плебейской грязью святыню, Сторожев вызвал к себе Поплавка:
- Делай что хочешь, а чтобы этой твари я в моей бане не видел!
- Сделаем! - обрадовался тот, потирая руки.
Вечером баню хорошенько протопили. Рухницкий окунулся в бассейн и полез в парную. "Слабоват парок", - подумал он и наподдал из ковшика, заботливо приготовленного банщиком.
Откуда ему было знать, что в ковшике налита гремучая смесь из масел, солярки и тормозной жидкости. Коктейль вспыхнул, и во все стороны повалил густой и едкий чёрный дым. Хрипя, обливаясь слезами и соплями, весь в копоти, выскочил начальник штаба на мороз и тут же наткнулся на Поплавка.
-Товарищ капитан, вы там мой ковшик не видели? Я подшипник прокипятить собирался. Солидол погреть поставил...
В тот день Поплавок узнал, что, не смотря на любовь Рухницкого к уставу, лексикон его весьма богат и выразителен. Целый день после этого бригада духов отмывала и чистила прокопчённые стены бани, зато начштаба после того случая больше о мытье не помышлял, предпочитая обходить баню стороной, словно чумной барак.
* * *
Жизнерадостность не покидала Поплавка нигде. Создавалось впечатление, что служба стала для него чем-то вроде сцены. Каждый день он изобретал что-нибудь новое; впрочем, шутки его были всегда невинные. Так однажды на вечерней поверке командир роты, дойдя до фамилии Поплавка, не услышал в ответ привычного "Я!".
- Рыбкин! - повторил он чуть громче. Тишина...
- Рыбкин!!
- Рыбкин!!!
- Рыбкин, ты не слышишь что ли?! - гаркнул ротный, подойдя вплотную.
- Так я же головой киваю, товарищ капитан! - отвечал ему Поплавок с улыбкой.
В другой раз в роте состоялось собрание - одно из многих, когда кто-то из бойцов попадался в нетрезвом виде. Виновники, понурив головы, скромно переминались с ноги на ногу под сочувствующими взглядами товарищей. Замполит по очереди вызывал бойцов, и те с трибуны должны были клеймить пьяниц позором. Процесс протекал довольно вяло, пока за трибуной не оказался Поплавок:
- Кто ж так пьёт?! - начал он свою речь, - Вот мы третьего дня нажрались - кто нас видел?! Никто! Всему вас учить надо!
-Я что-то не понял, - заинтересовался замполит, - Ты про кого это говоришь? С кем ты там пил третьего дня?
- Да разве всех упомнишь с кем пил, - махнул рукой Поплавок. Легче сказать с кем не пил ещё. Только я не скажу - кто знает, может завтра и с ними выпить придётся...
Замполит забыл о моральном облике двух "пьяниц". Вместо этого он попытался призвать к совести и уму Поплавка, а остальных к дисциплине, поскольку собрание превращалось в концерт. В конце концов, плюнув на все, замполит приказал роте строиться на вечернюю прогулку. Так вчерашняя пьянка осталась для ребят безнаказанной.
* * *
Первый год службы пролетел для Поплавка, словно нескончаемое шоу. Проблемы начались на втором. Теперь, став фазаном, Поплавок должен был заниматься воспитанием молодого пополнения. "Посылать на очко", "строить на взлётке" после отбоя, словом делать все, чтобы служба мёдом не казалась. Однако Поплавок повёл себя непонятно: он сам заправлял свою постель, наводил порядок возле койки и, если говорил что-то духам, то лишь в форме совета.
Поначалу это расценили как очередную причуду, но очень скоро среди фазанов зародилось серьёзное недовольство.
-Мы духов воспитываем, - возмущались самые ретивые, - а такие как Поплавок ничего не делают. Если кто-то из духов настучит - отвечать придётся нам, а он в стороне будет! Не хочет быть фазаном, пусть будет духом: пусть и работает с ними и на очке шуршит!
Поплавок с доводами ребят в принципе соглашался, но говорил: "Если толково объяснить - дух и без мордобоя будет делать всё что положено". Однако от этого противники приходили в ещё большее раздражение: "Не ты порядок придумал, не тебе его и нарушать!" Так или иначе, через некоторое время кто-то начал делать Поплавку мелкие гадости: то завязывали ночью узлом рукава кителя, то прятали ремень. Иной раз в строю раздавалось: "Поплавок - дух" и многих молодых это забавляло. Я слышал, как они в трёпе между собой называли его "гнилым".
А однажды ночью на спящего Поплавка вылили кружку воды. Поплавок вскочил и, проявив недюжинную прыть, догнал обидчика. Им оказался перепуганный дух.
-Кто тебя заставил?! - налетел на него Поплавок.
-Ваши, - пролепетал дух, зажмурившись в ожидании расправы.
-Пошёл вон! Ещё раз так сделаешь - убью! - пригрозил Поплавок, развернулся и ушёл переворачивать постель.
После этого случая приколы прекратились, но не из-за того, что Поплавок кого-то напугал. Просто деды, ставшие случайными свидетелями ночного происшествия, сделали фазанам внушение: "Ерундой вы занялись, ребята! Фазан для духа должен быть авторитетом. Если фазан "Чмо" - навесьте ему сами. А если сегодня духов натравить на одного - завтра они на второго сами поднимутся".
Затем всем обществом крепко поговорили с Поплавком. Без мордобоя, но на повышенных тонах: "Веди себя как положено, иначе - не обижайся!". Последствия этой беседы не заставили себя ждать - вчерашний весельчак и любимец роты превратился в угрюмого молчуна.
* * *
Этот разговор случился дней десять назад. И вот теперь Поплавок стоял напротив Серёги Сизова, буравя глазами пол - губы плотно сжаты, во взгляде угрюмая решимость. Сизов нависал над ним скалой - обстановка не предвещала ничего хорошего.
- Серёга, пойдём - спирт стынет! - я подцепил Сизова и увлёк в каптёрку.
Пятьдесят грамм чистого спирта подействовали незамедлительно - Серёга забыл о Поплавке и набросился на консервы в томате. За первой последовала вторая, после неё между ребятами сам собой завязался душевный разговор. Мы говорили о доме, сегодня он вдруг стал сразу ближе. Мы словно были уже там, но одновременно с этим чувствовалась какая-то неуверенность - каждый из нас уже выпал из того мира, в котором жил прежде, и смутно осознавал, что возврата назад не будет; всё это только мечты... Странный это был праздник...
Внезапно в дверь постучали. На пороге стоял черпак, вид у него был встревоженный:
- Серёга! Там беда с Чвановым.
- Что с ним опять? - Сизов лениво оторвался от закуски.
- Лежит на кровати.... Встать не может!
- Что?! Кто разрешил на кровать ложиться?! - Сизов подорвался и бросился в кубрик. Мы последовали за ним. Чванов в одних трусах лежал на верхнем ярусе, поджав ноги, и негромко стонал. Рядом стоял Поплавок и беспомощно хлопал белёсыми ресницами.
- Что с ним? - кивнул Сизов на Чвана.
- Упал. Ударился, - глаза Поплавка предательски забегали.
- Надо в город в больницу везти, - сказал кто-то, - не дай бог кони двинет!
Машина из автопарка пришла через три минуты. Мы вынесли Чванова на руках из казармы и, как он был в трусах, погрузили в салон. Взревел мотор, и машина рванулась в сторону КПП.
* * *
Позже мне удалось узнать, что же произошло на самом деле. Чванов с усердием мылил щёткой хабэ одного из фазанов, когда в умывальник ворвался Поплавок:
- Кому стираешь? - спросил он.
Оказалось, что Чвана загрузили "заказами" старослужащие, а его собственная одежонка валялась тут же в углу.
- Брось! И стирай свою! - приказал Поплавок.
Чван что-то забормотал, но чужое хабэ не бросил.
- Ты что, не понял?! - Поплавок вырвал у него из рук хабэ и швырнул в сторону.
- Они меня прибьют, - вяло запротестовал Чван.
- А я - нет?!! Ты с кем служишь, со мной или с ними?! Пусть своих заставляют!!!
Чванов махал руками, тряс головой, что-то лопотал в оправдание, но Поплавок ничего не видел и не слышал. Всё, что накопилось в последнее время, внезапно прорвалось, жалкий вид Чванова, точно примятого таракана, разозлил его окончательно, захотелось унизить этого бездаря посильнее.
- А ну на турник, живо! - рявкнул Поплавок и подтолкнул Чвана к спортивному уголку. Чванов подпрыгнул и беспомощно затрепыхался на перекладине.
- Подтянуться не можешь, урод! - зло процедил Поплавок, - Так я тебя научу, как меня учили!.. По ускоренной программе.
И он с силой ударил Чвана кулаком в живот. Тот с криком поджал ноги, но не успел Поплавок поднести зажигалку, как дух грохнулся задом на кафель и заскулил.
Чванов послушно вскочил, но тут ноги его подкосились, и он повалился на Поплавка. Злость моментом улетучилась - Поплавок понял, что Чвану худо и с помощью духов отнёс его в кубрик. А спустя четверть часа черпаки обнаружили собирающегося отдавать концы Чвана...
* * *
В больнице Чванова прооперировали. У него оказались множественные внутренние кровоизлияния и, пока Чванов находился в коме, Поплавок признался в содеянном. Происшествием заинтересовалась военная прокуратура, а уже через три недели на сцене солдатского клуба состоялся военно-полевой суд.
Весь личный состав батальона собрали в зале, чтобы каждый мог увидеть нравоучительное действо заранее спланированного спектакля. Ещё утром старшина предсказал нам, каким будет приговор. Знали финал и Поплавок с Чвановым, сидевшие теперь по разные стороны сцены. Чванова привезли прямо из госпиталя, и перед заседанием суда он на несколько минут столкнулся лицом к лицу с Поплавком. О чём они говорили, я не слышал, но, похоже - хотели помириться. Впрочем, от них здесь уже ничего не зависело...
Поплавка приговорили к трём годам лишения свободы с отбыванием срока в дисциплинарном батальоне. Чванова вскоре комиссовали и больше ни того, ни другого я не видел...
* * *
История эта вспомнилась мне недавно, когда случайно на улице я встретил Сергея Сизова. Прошло более десяти лет, и мы не сразу узнали друг друга. Зашли в бар. Говорить особенно было не о чем, и мы лениво цедили холодное пиво. Диалог оживился, когда начали вспоминать ребят-сослуживцев.
- Поплавка помнишь? - спросил вдруг Серёга.
Я кивнул.
- Его Лековский недавно встретил. Спился Поплавок - на вид все пятьдесят. Лековский говорит и не узнал бы, если тот у него рубль не стрельнул. По голосу вспомнил.
- А сам Лековский как? - спросил я.
- Нормально. Водилой работает... Дальнобойщик.... Вот и встретил Поплавка где-то на трассе, - Серёга сделал большой глоток из кружки и закурил.
Мы помолчали.
- Сломался Поплавок, - произнёс он затем, выпуская дым. И, подумав, добавил: - Слабак он был. Рано или поздно такие всегда ломаются...
Мы допили. Сизов предложил повторить, но я отказался и вскоре ушёл. По дороге домой я думал над его словами. Слабак? Не уверен. Мне почему-то так не казалось.