Неуймин Александр Леонидович : другие произведения.

Сквозь Зеркала

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
Предисловие к сборнику рассказов А.Неуймина и А.Полторацкой Она: В любой книге мы читаем о реальности - даже самой фантастичной книге. Писатели пересказывают на свой лад саму жизнь - свою, окружающих людей, чужие судьбы. За обертками слов и стилей можно разглядеть истинные эмоции, настоящие боль и радость, гнев и любовь. Литература - отражение реальности. Фэнтезийная литература отражает, как кривое зеркало фокусника - со множеством искажений и лишних деталей, но всегда вытаскивая на поверхность самую суть. Фэнтези повествует о вечных вопросах, занимающих умы людей: о чести и подлости, о любви и ненависти, о том, чего стоит быть героем, и ради чего простой человек пойдет на смерть - и победит. Здесь представлены рассказы мужчины и женщины. Каждый из авторов видит жизнь по-своему - и так же разнится их творчество. Женщина говорит о любви, о дружбе - таковы ее ценности. Мужчина говорит о преодолении, спасении и подвиге - таковы его идеалы. Но на самом деле мы говорим об одном - о сути вещей. О том, ради чего стоит жить. Он: О чём эта книга? Разумеется о людях. В какие бы фантастические ситуации не попадали герои наших произведений, ситуация - всего лишь антураж, на первом месте был и остаётся человек. Что до фантастических декораций, в которых живут и умирают, страдают и любят, предают и жертвуют собой наши герои... нам так интереснее. Надеемся, что книга понравится читателям... а, возможно, кому-то и поможет. Жизнь - штука сложная, никогда точно не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь...

Сквозь зеркала

0x01 graphic

Полторацкая Александра

Неуймин Александр

Рассказы

   Художник: В. Паршиков.
  
   От авторов:
   ОНА: литература - отражение жизни. Кривое. В том и штука.
   ОН: литература - это потраченное время и нервы, но кто-то же должен этим заниматься.
  
   Покойся с миром!
  
   Белые цветы табака одуряюще пахли в ночи. Маленькими звездочками вспыхивали они под нереальным сиянием светлячков; заросшие же памятники упорно оставались во тьме, словно не желали случайного взгляда. Да и не смог бы никто прочесть давно забытые имена и названия, кроме разве самих покойников.
   Бурьян полнился шорохами, вздохами, шепотками. Кладбище жило, ворочалось под тяжкими плитами, шумело в кронах старых дубов. Не сосчитать тех, кто погребен здесь, не узнать, сколько похоронят завтра. Могила на могиле, новые кости на истлевших; время быстротечно, но еще быстрее мертвецы, они приходят на погост, не дожидаясь, пока отпоют предыдущих, торопясь занять место и - уйти в небытие.
   Мой меч ровно светится в сумраке. Посеребренный, остро заточенный, мой верный друг создан для покойников, укол его опасен, удар его смертелен. Скоро битва; я чую ее. Сейчас тихо, но вон в том углу уже колышется земля, уже проваливаются кресты - мертвецы собираются вставать. Недолго ждать.
   Проверил снаряжение. Связка тонких осиновых кольев, я бы сказал, колышков; мелкие крестики из серебра, их можно бросать, подобно японским сюрикенам - удобная вещь; святая вода - в баллончике с распылителем. Иногда я сам себе напоминаю этакого подростка-гота, увлекающегося граффити. Только пользы от моих занятий больше.
   Первая рука пробила землю. Пора.
   Я вздохнул и прыснул водой. Из-под земли утробно завыли, кожа на конечности зашипела. Рыхлая земля посыпалась вниз. Я отпрыгнул - и вовремя, из ямы полезли сразу двое. Крестики полетели им в лоб; мертвецы с воем упали.
   Следующий захохотал за моей спиной. Не оборачиваясь, ткнул колом - потянуло тухлыми яйцами. Очень хорошо, значит, покойник испарился. Колышек, впрочем, тоже исчез. Что поделать, трупный яд слишком силен.
   Всхрапнула могила слева. Я, не дожидаясь, метнул в нее очередной кол. Там заткнулись, но теперь полезли справа, целой кучей. Э, все на одного! Не по-божески! Я дернул меч, и пошла пляска! С размаху разнес одного, мерзкая слизь брызнула на меня. Мертвец оскалился, я ощерился в ответ; покойник тут же перестал улыбаться - он-то рассчитывал убить своим ядом. Не дождешься, меня, как колышек, не возьмешь. Двое откачнулись было, но тут же поперли вперед. Серебряное лезвие, описав восьмерку, развалило трупы на части.
   Я вытер меч салфеткой и сунул в ножны. Итак, шестеро готовы.
   Но еще шестеро стоят впереди. Гнилая плоть на еле стоящих костях, смрадные ухмылки; в руках покойники держат вилы, сабельки - кто во что горазд. Один вообще однорукий. Я засмеялся - и этим они рассчитывают взять меня? Меня, эксперта по зомби?
   Салфетка снежинкой упала из моих рук. Как она гармонично смотрелась рядом с белыми цветами табака!
   Зомби шагнули ко мне. Я сунул руку в мешок с крестиками-сюрикенами, и пошел метать. Ровно сеятель, широко разводил руки; только вместо пшеницы сыпалось серебро, а пашней служило кладбище. За упавшими вставали новые, и рассыпались в прах под колышками, святой водой, серебром...Бесконечная ночь, беспредельное кладбище; и я, один, среди полчищ мертвецов, сражаюсь за чистоту мира...
   Крестики закончились, собирать их некогда. Потряс баллончик - пуст, заправить негде, конечно. Об осине и не вспоминал, это оружие одноразовое.
   Покойник впереди сказал: "Гы!" Я закашлялся от страшной вони.
   Меч, казалось, стал тяжелее во много раз, плечи ныли. Мертвец не спешил нападать. Высокий, крепче других, он держал меч. Да-да, целый двуручный меч! Может, оставить его? Покойник, казалось, почуял мое настроение - он с надеждой глянул на меня. Я вновь осмотрел его. Труп хорош, стоило бы вернуть к жизни...но что это? У него три ноги! И мясо к тому же отваливается от костей...
   -- Покойся с миром! - заорал я и замахнулся мечом. Мертвец взревел и бросился на меня.
   На подмогу ему кинулись еще зомби. Я вертелся ужом, взрезая, совершая выпады и уколы, раня и убивая. Фонтанами лился трупный яд и летели в стороны куски тел; ночь превратилась в один сплошной кусок тухлого мяса.
   Но покойник с двуручным мечом не сдавался. Казалось, чем больше уставал я, тем сильнее становился он. Его убойный палаш порой попадал по своим - исключительно благодаря моей ловкости, и мне очень не хотелось испытать то же, что его неудачливые собратья. С каждой неудачей мертвец свирепел все больше, и все яростнее становились его атаки. Я скакал горным козлом, уже не думая об ответном ударе - лишь бы спастись.
   Прыгая снова, я не посмотрел под ноги. И, конечно, попался, мой ботинок застрял в какой-то трещине.
   Мертвец дьявольски захохотал. Он подскочил ближе, наблюдая, как я дергаюсь червяком на крючке. Пустые глазницы его загорелись болотным огнем; он поднял палаш. Прощай, жизнь! Я зажмурился, и...
   И ничего не случилось. Я тихонечко приоткрыл один глаз.
   Тихо. Пусто. Кладбище спокойно, бурьян шуршит на ветру. Заросшие памятники стоят под дубами, а на горизонте слабенько алеет. Рассвет!
   Мелкая пичуга подала голос. Обыкновенное "чив-чив" звучало симфонией - я жив! И снова победил!
   Я жив...уф, а нога-то как болит!
  
   На клавиатуре заклинило клавишу Delete. Вот зараза, опять надо менять! Пепельница заполнилась окурками до предела, а в чашке от кофе остался один коричневый ободок. Отсиженную ногу безобразно кололо; кое-как помассировав ее, я смог подняться.
   В окно бил рассвет. Яркое солнце пускало зайчики по комнате, полной сигаретного дыма.
   Н-да, опять моя девушка спросит, почему у меня такой вид. Придется сказать, как всегда, правду, и она, как всегда, не поверит. Она не способна понять, что такое работа критика! По ее мнению, критик - это сиди, цепляй фразочки и стебайся над орфографией!
   В эту ночь я упокоил больше ста рассказов. Откровенно графоманских; неправленных, без сюжета и логики; с разваливающимися на ходу словесными конструкциями и обилием "был, была, оно, она". Ох, ну и работка!
   Один рассказ, правда, почти хорош. Свежая идея, активно развивающийся сюжет. Но стилистика у автора - безобразная! Да и нашествие инопланетян, по-моему, совершенно ему не нужно, все равно, как третья нога. Но, это, впрочем, уже отдельный разговор...
   30 Июля 2007 г
  
   Нас не догонишь
     Ленка вот уже час металась по переходам, приставая к подругам с одним и тем же вопросом:
   - Когда?
   - Скоро, - отвечали они и разбегались по своим делам.
   Во дворце стоял страшный беспорядок. Все томились ожиданием, пытались себя хоть чем-нибудь занять. Особых дел не находилось, однако фрейлины старательно изображали кипучую деятельность - королева не одобряла праздного времяпрепровождения.
   Ленка отправилась искать Юльку.
   Подруга обнаружилась в западном секторе.
   Юлька сидела, понуро опустив голову.
   - Ну, как дела? - Ленка присоседилась рядом.
   - Жопа! - Юлька тоскливо посмотрела на творящийся вокруг бедлам.
   - В смысле? - не поняла Ленка.
   - Меня не взяли, - Юлька тяжело вздохнула.
   - Да ты что! Как они могли? - Ленка от негодования даже вскочила.
   - Очень даже просто. Сегодня принцесса обнародовала список тех, кто будет сопровождать ее в новое королевство. Меня там нет.
   - А я? - напряженно, переминаясь с ноги на ногу, спросила Ленка.
   - Ты-то есть, в первых рядах. Любимая фрейлина, блин. - Юлька выплюнула жвачку и в сердцах втоптала ее в пол.
   - Помнишь, как мы мечтали, что будем жить в новом дворце...
   - Наступит новая эпоха...
   - Эра всемирного счастья...
   - Мы думали, что с завтрашнего дня мир изменится...
   - Станет совершенным...
   Юлька повернулась к Ленке.
   - Я не хочу тут оставаться.
   - А я - лететь с ними. Я не смогу без тебя жить!
   Решение уже было принято, но подругам нужно было время, чтобы осознать это.
   - Они попытаются нас остановить, - Ленка нервно посмотрела в глубь перехода. - Ты ведь знаешь закон...
   - Обратного пути не будет, но я рискну. - Юлька улыбалась, ей не было страшно.
   - Боже, храни королеву!
   
   
   ***
   Тяжелым облаком рой покидал улей.
   Лишь две маленькие пчелки устремились совсем в другую сторону.
  
  
   От авторов:
   ОНА - бойтесь отражений, они вам врут.
   ОН - бойтесь отражений, иногда они показывают правду.
  
   Зеркало
  
   Зеркало было очень красивое. Ажурная кованая рама блестела на солнце черным лаком, а три львиные лапы величаво поддерживали его немалый рост. Агнии пришлось оплатить еще и доставку, но зеркало того стоило.
   После смачных мужицких матюгов и непереносимой вони, еле развеявшейся после ухода потных грузчиков - Агнии пришлось открыть французское окно в спальне на целых десять минут, хотя ноябрьская погода не располагала, - женщина осталась наедине с приобретением. Да, просто царское было зеркало.
   Агния, разумеется, тут же открыла большой шкаф и перерыла его сверху донизу, примеряя наряды. Зеркало работало "на отлично" - теперь она видела себя во всей красе, вплоть до бахромы на подоле длинного, до полу, шелкового платья с блестками. Даже оставалось место для высокой прически, если Агнии вздумается начесать свои черные локоны до небес. Чудесное зеркало, несомненно, чудесное. Женщина с чувством глубокого удовлетворения развесила вещи по местам. За окном заметно стемнело, черные ветви аллеи возле дома стали почти неразличимы в сумерках - фонарей было мало. Пора в постель - увы, завтра рано на работу. Агния работала главным редактором. Практически диагноз.
  
   Ночью ей, как обычно, не спалось. Возможно, это было что-то психологическое - в тридцать лет разведенной женщине без детей, но с карьерой не очень весело, как бы та ни храбрилась. У Агнии в душе вот уже несколько лет занозой сидело ощущение, что она упустила из виду нечто важное. Что именно - догадаться было трудно. Вернее, легко, но Агния не желала. Обычное дело.
   Женщина встала с кровати и подошла к зеркалу, тускло блестевшему во тьме. Включив ночник, она принялась всматриваться в свое лицо, как делала это с прежним зеркалом, которое, кстати, получило отставку в чулан. Небольшое, в половину ее роста, треснутое в одном уголочке - о чем еще говорить? Но выбрасывать было жалко, поэтому оставался один вариант - в чулан без пенсионного оклада.
   Агния проверила сначала одну щеку, потому другую, затем переключилась на лоб. Новых прыщей не появилось, старые морщины не убрались - зеркало отражало исправно. Но если подумать, с чего бы такому стильному господину в кованой, понимаете, раме чего-то не отражать, или, упаси Боже, отражать что-то лишнее? Совершенно не с чего. И довольная Агния посмотрела на свой подбородок.
   Но там она не задержалась. Взгляд сам упал ниже - на ее живот. Под длинной батистовой ночнушкой шевелилось нечто странное. Агния с недоумением перевела взгляд с отражения на себя. Действительно, что-то быстро росло из ее живота и, скрытое тканью, шевелило... веточками?!
   Сорочка тут же треснула, и на свободу вырвались тонкие побеги с липкими душистыми листочками. Агния, ахнув, принялась стягивать края порванного дорогущего батиста, но было поздно. Меньше чем через минуту перед ее носом трепетала верхушка округлой кроны, а еще через две - дерево ободрало ухоженный подбородок женщины своей противной корой.
   Агния рухнула на пол, бессильная перед внезапным нападением.
   Когда дерево почти дотянулось до потолка - это заняло минут пять, не больше, - оно перестало расти и выбросило наружу ворох восхитительных белых соцветий. Это оказалась яблоня. Нежный аромат поплыл по комнате, щекоча ноздри Агнии. Поистине удивительное зрелище - кабы это самое зрелище не росло из ее собственного живота. Знаете, дорогой читатель, не очень удобно лежать на твердом полу в позе морской звезды и кряхтеть под тяжестью целой взрослой яблони. Цветущей, прошу заметить.
   Агнии казалось, кто-то положил на ее живот стопудовые гири, да так и оставил.
  
   Внезапно откуда-то из середины кроны, покрытой свадебной фатой соцветий, с приятным щебетом выпорхнула синяя птичка, покружила по комнате и уселась на грудь Агнии. Нежданная гостья повертела головой, рассматривая лежавшую женщину под разными углами. Агния круглыми глазами разглядывала блестящее синее оперение и роскошный, в форме лиры, хвост. Видимо, сочтя главного редактора достаточно подготовленным к приему информации, птица раскрыла клюв.
   - Здравствуй, Агния, - негромко пропел мелодичный голос.
   Женщина молчала, ошарашенная происходящим.
   Птица покрутила головой, рассматривая любовно украшенную спальню, и снова обратила внимание на Агнию.
   - Ну вот, дорогая, я - твое счастье. Приятно познакомиться.
   "И что?" - промелькнуло в голове у Агнии, но из горла выскочило лишь следующее:
   - Мне тоже очень приятно...
   - Ах, ну вот и отлично, наша красавица, оказывается, умеет разговаривать, - птица довольно встопорщила перышки на шее. - Скажи, тебе счастья хочется?
   - Хочется, - тупо повторила Агния.
   - Конечно, кому его не хочется... Так вот, яхонтовая моя, чтобы достать меня, тебе нужно срубить свое дерево.
   - Яблоню? - уточнила зачем-то главный редактор.
   - А у тебя что, сосна? - ехидно ответила синяя птица. - Именно яблоню, которая растет именно из твоего живота.
   - Но как?!
   - А это уже не мои проблемы.
   Птица шумно вспорхнула, задев хвостом-лирой лицо Агнии, и скрылась посреди цветущих ветвей.
  
   Некоторое время женщина лежала, не шевелясь и разглядывая яблоню. Дерево, конечно, было жаль, но надо же было как-то доставать счастье. Синюю птицу, то есть. Ну и лежать распятой на полу тоже надоело.
   Где взять инструмент?
   Агния прикинула на глаз толщину деревца - примерно с половину ее ладони. Что ж, руками не сломать, а пилы у Агнии дома не было.
   Хотя стоп! Был топор.
   Но он лежал в чулане.
   А чулан - за соседней дверью в коридоре. И что? И как?
   Агния подумала позвонить бывшему, но с сожалением отказалась от этой мысли. У муженька, увы, был несдержанный язык, а ей совсем не нужно, чтобы на следующий же день шли толки о яблоне из живота. Супругу, конечно, никто не поверит, но все равно Агнии не хотелось, чтобы вообще циркулировали какие-то слухи о главном редакторе глянцевого журнала или о неожиданно сбрендившем муже. С трудом завоеванный авторитет так легко разрушить.
   - Слушай, может, ты подскажешь? - крикнула Агния синей птице.
   Ответом был лишь издевательский мелодичный щебет.
   Некоторое время Агния собиралась с духом, а затем поползла на спине, цепляясь за ворс ковра. Ночнушка тут же гадостно запуталась в ногах и врезалась в шею, ковер собрался складками, дерево затряслось и засыпало лепестками - но дело сдвинулось с места. Не так уж и тяжело оказалось. Как пролезть с деревом через дверной проем, Агния решила подумать, когда очутится перед проблемой.
  
   Может быть, прошло полчаса, может, часа два, трудно сказать. Агния обливалась потом, все тело ныло, в мышцах дрожало, как после трех часов в фитнес-клубе, но своей цели женщина достигла. Топор был в ее руках.
   Благословив запасливость бывшего, женщина совершила последний рывок на спине обратно в коридор.
   Топор лежал рядом с ее рукой. Агния, закрыв глаза, наслаждалась передышкой. С яблони после такой тряски обсыпались последние цветы, а синяя птица куда-то исчезла. Но какая, право право же, разница! Сейчас для Агнии было главным вернуться к нормальной жизни без этого дурацкого дерева в животе. Агния поморщилась при мысли о том, сколько заграничного крема придется истратить на разодранную спину, которая сейчас отвратительно саднила, мешая сосредоточиться.
   Ну что ж. Пора.
   Агния взяла топор, глубоко вдохнула и принялась тюкать по яблоне.
   С первым же ударом ей в лицо брызнула кровь.
   - Черт! - по телу Агнии мгновенно пробежали мурашки.
   Больно не было совсем. Кровь сочилась и сочилась из раны на дереве, стекая на живот Агнии и бежевый ковер под ней. Вот пакость какая, потом и пол придется отмывать...
   - Гадская птица! - выругалась главный редактор.
   На сей раз никакого щебета не слышалось. Что ж, надо уже покончить с этим! Сколько можно?! Сцепив зубы, Агния продолжила работу. Щепки разлетались по коридору, пачкая стены.
   С каждым ударом ей становилось все тяжелее. Руки слабели, в голове мутилось. Дико тошнило, но женщина, оскалившись, с остервенением рубила дерево, выросшее из ее живота. Кровь плескалась из яблони, Агния щурилась, еле разлепляя склеивающиеся ресницы, но не останавливалась.
   Наконец последний удар.
   Яблоня накренилась и с шумом упала на пол, оставив измочаленный пенек.
   Топор выпал из рук Агнии. В глазах ее потемнело.
   Последнее, что увидела женщина - мерцающий синий силуэт, порхавший под самым потолком. Последний звук был - звон разбивающегося зеркала.
  
   Агнию обнаружили только вечером следующего дня, с развороченным животом и топором, валявшимся поблизости. Первым арестовали ее бывшего мужа-альфонса, ради этого выдернув из самой Флориды. Но вскоре его отпустили. Далее сменилась длинная череда подозреваемых и следователей, и еще через год новичок-юрист, только пришедший в милицию со скамьи Академии, со вздохом открывал первую страницу безнадежного "глухаря". А потом дело вообще закрыли. Вот как-то так иногда бывает.
  
  
   Фломастеры

***

         О существовании Егора я узнал вскоре после того, как мне исполнилось семнадцать лет. В то лето в Москве стояла страшная жара. Город и люди медленно плавились, изнывая от жажды.
         Июльское солнце остервенело било в окно. Где-то в глубине квартиры бубнил телевизор. Яркий свет резал глаза, словно призывал поплотнее задернуть шторы и юркнуть в спасительные объятья сна. С трудом прокашлявшись, я заставил себя оторваться от подушки и сесть на кровати.
         Прямо к стене, на том месте, где еще вчера висел плакат "Metallica", был приколот мятый клочок бумаги. Я тупо уставился на надпись, сделанную зеленым фломастером:
        
   Привет, меня зовут Егор. Ты уж, брат, извини, но вчера я славно развлёкся с твоей подружкой.
        
         Не веря собственным глазам, я сорвал листок со стены, и еще раз перечитал послание. Вот суки! А Ольга-то хороша. Я попытался вспомнить, чем закончилась вчерашняя вечеринка, но все события прошлого дня тонули, словно в сизом сигаретном дыму. Задыхаясь в бессильной злобе, я вновь упал на кровать. Тут же раздался телефонный звонок.
         - Ваня, тебя к телефону, это Оля, - позвала мать.
         Вскочив с постели, я стремглав выбежал в коридор и схватил трубку.
         - Ванечка? Привет дорогой, как ты себя чувствуешь? - промурлыкал до боли любимый голос.
         - Хреново я себя чувствую! - злость вперемешку с обидой закипела во мне с новой силой.
         - Ванечка, ты супер! Мне вчера было так с тобой хорошо!
         Я чуть не подавился.
         - Со мной!
         - Конечно, с тобой, с кем же еще? Постой, ты что, ничего не помнишь?
         - Знаешь, смутно все как-то, - признался я.
         - Вот дурачок. Я, конечно, понимаю, мы вчера выпили, но мне казалось, что ты почти трезвый. Ванечка, - голос Ольги перешел на шепот. - Мне так понравилось, давай еще встретимся. Сегодня. У меня через час предки на дачу сваливают. Придешь?
         - Приду, - слегка опешив, ответил я.
         - Ты неподражаем, - проворковала Ольга. - Настоящий мачо. До встречи. Чмоки - чмоки.
         В телефонной трубке мерзко запищал сигнал отбоя.
         - Что за черт? - я осторожно, словно боясь разбить, положил трубку.
        
   ***
         В следующий раз Егор появился спустя полтора года.
         Очнулся я в палате реанимации. Долго вглядывался в полумрак помещения, вспоминая, как меня угораздило сюда попасть.
         Подошла старенькая медсестра. Что-то поправила в стоящей рядом капельнице, затем посмотрела на меня и тяжело вздохнула.
         Выписали меня из больницы спустя два месяца, а еще через неделю состоялся суд.
         Отделался я, как говорится, легким испугом. За попытку угона автомобиля мне впаяли два года условно, пригрозив, что если попытаюсь сотворить такое еще раз, мне вкатят по полной.
         Между прочим, хозяину машины тоже влепили полтора года условки - за превышение пределов необходимой обороны. Так ему, козлу, и надо.
         Вернувшись домой, я принялся перебирать вещи. Разгребая ящики стола, я наткнулся на маленькую записку. Голубенькая надпись весело смотрела на меня с тетрадного листа:
        
        
   Привет! Опять не застал тебя. Скучно у вас тут, ладно, пойду развлекаться. Кстати, не знаешь, где можно взять машину? До встречи, Егор.
         Вечером того же дня я начал вести дневник, казалось, эти короткие записи позволяли мне сохранять остатки рассудка.
         В ту ночь я впервые в жизни не смог заснуть. Мне было очень страшно.
        
   ***
         Полгода назад Егор стал приходить чуть не каждую неделю.
         Именно тогда, видимо, окончательно слетев с катушек, я впервые написал в дневнике - "Кто ты?", и уже на следующий день, проснувшись от головной боли, обнаружил в тетради запись, сделанную розовым фломастером:
        
   Мой дом - это ты!
        
         Наверное, он просто издевался.
        
   ***
         Неделю назад Шеф вызвал меня к себе в кабинет. Не поднимая взгляда от кучи бумажек, в беспорядке разбросанных на столе, сообщил:
         - Дела у фирмы идут неважно, нам приходится сокращать штат, - Шеф оторвался от созерцания своих записей и тяжело посмотрел на меня. - Ты еще молодой, устроишься как-нибудь.
         На этом аудиенция закончилась.
         Совершенно выбитый из колеи, я вернулся домой и сделал в дневнике запись. Я просил помощи.
         Егор молчал несколько дней.
         Сегодня я проснулся от дикой головной боли, а еще мне было очень страшно открыть глаза. Боль раскаленной искрой пульсировала в левом виске. Иногда она нарастала, становясь практически нестерпимой, затем стихала, напоминая о себе лишь слабыми толчками. Пугало то, что я совершенно не помнил вчерашний день.
         Я медленно сполз с кровати. Комната начала бешено вращаться и меня вырвало прямо на ковер. Стало немного легче, и тут я понял, что меня разбудило - требовательные сигналы дверного звонка.
         - Где он? - спросил суровый голос.
         - В комнате, спит. Что случилось? - испуганно ответила мать.
         В коридоре послышались быстрые шаги, а затем дверь в мою комнату распахнулась, пропуская внутрь бойцов ОМОНа.
         - Взять его!
         Меня подняли на ноги.
         - Иван Трошин?
         Я слабо кивнул.
         - Вы арестованы по подозрению в предумышленном убийстве. В наручники его!
         - Подождите! - я попытался вырваться, но в ответ получил сильный удар прикладом между лопаток.
         Двое ОМОНовцев скрутили мне руки и, прижав лицом к столу, защелкнули наручники.
         Я уже не сопротивлялся.
         Перед глазами лежал дневник, а рядом с ним ярко-красный фломастер.
         Страницу дневника, словно кровь, заливала надпись:
        
   Нет начальника - нет проблемы!
   ***
        
         Я почти не слушал судью - мой сосед по камере, брызгая слюной, доходчиво объяснил, чему равны мои шансы. Притом "суки" и "педерасты" были единственными литературными выражениями в его лексиконе.
         И теперь, сидя на скамье подсудимых, я размышлял, кем или чем, на самом деле, был Егор - моим Alter ego или посланцем из других миров, со своими, неведомыми нам нормами морали.
         Ясно одно - я не сумасшедший. По заключению судебной экспертизы меня признали полностью вменяемым.
         Наверное, меня должны были расстрелять, но на дворе стоял 1996 - тот самый год, когда Россия объявила мораторий на смертную казнь.
   ***
         Охранник заканчивал обход третьего этажа. Заглянув в окошко камеры, надзиратель увидел ту же картину, что наблюдал уже много лет подряд.
         Заключенный Трошин стоял у стены и, в который раз, выводил фломастером:
        
        
   УМРИ!!!
  
  
   От авторов:
   ОНА - кто-то сказал, что любовь - попытка найти в другом человеке свое отражение. Везет тому, кто находит.
   ОН - кто-то сказал, что любовь - попытка найти в другом человеке свое отражение... счастлив тот, кто сумеет сохранить найденное...
  
  
   Лия
  
   Меня разбудило легкое металлическое позвякивание.
   Глаз я не открывала, потому что в них бил яркий свет. Я не хотела сжечь сетчатку, нет, спасибо.
   На уши подушкой ложился ровный гул вентилятора, монотонный и надоедливый, как зуд комара. Наверное, поэтому резкий металлический лязг среди глухого шума и вывел меня из дремы.
   Пахло... ничем не пахло. Как в офисе. Или в палате.
   - Дзиньк!
   Вслед за этим я ощутила, что в животе у меня что-то движется. Нет, боли не было. Просто странно как-то. Как легкая щекотка, но не щекотно.
   А еще - что на руках и ногах, кажется, кожаные ремни. А под головой - подушка, так что если я открою глаза, то увижу, что там такое у меня внутри. Я чуть приподняла веки.
   И замерзла от ужаса.
   В моем раскрытом животе торчал скальпель.
  
   Тогда.
   - Лия...
   - Что, сладкая? - она подняла брови.
   - Значит, у меня совсем нет надежды?..
   Она взяла чашку изящными пальчиками и пригубила кофе. В лучах утреннего солнца ее оливковая кожа светилась золотом, пальцы ее смуглели на белоснежном фарфоре. Лия, греческая богиня моих снов.
   Она взглянула на кукол, красиво усаженных по полкам вдоль стен.
   - Извини, но я тебя не люблю.
   Лия произнесла это так равнодушно и спокойно, что... Мне захотелось взять столовый нож со стола и вогнать его в ее чертов зеленый глаз с черной подводкой. Но я, конечно, не стала делать этого.
  
   Сейчас.
   Мои ребра расходились влажными половинами арбуза, и я видела свое пульсирующее сердце между похожими на дырчатый поролон легкими. А что ниже, не видела - зато видела руки в латексных перчатках. Одна кисть сжимала скальпель, другая зарылась в... в мой живот.
   Руки можно было рассмотреть лишь до локтя. Дальше моего потрошителя - или потрошительницу, судя по тонким ладоням, - скрывала тьма.
   Боли не чувствовалось совсем. Странно, но как же я ощущала ремни на своих руках и ногах?
   Обрывки кожи свисали с пластов мяса на моих ребрах, курчавясь по краям и колыхаясь от легкого ветерка.
   Руки в перчатках двинулись, и одна из них пошла вверх, сжимая склизкий комок, в котором я опознала свой желудок.
   Картина была настолько леденящей, что мое сознание милосердно отключилось.
  
   Тогда.
   - Как могут быть куклы важнее людей?! Как, объясни мне!
   Лия спокойно пила кофе, даже бровью не ведя на мои вопли. Я кружила по кухне, крича в голос на нее - а она сидела нога на ногу и смотрела в окно, наслаждаясь солнечным утром.
   Я же не могла без нее. Не могла.
   Мы встретились полгода назад на какой-то маскарадной вечеринке. Лия была наряжена доктором, и надо сказать, коротенький халатик очень шел ей. Мой парень тогда сказал: "Смотри, вот мастер кукол, ты ведь так любишь игрушки". Конечно, услышав такое, я тут же побежала с ней знакомиться.
   Потом мы с парнем расстались, и я сидела у нее на кухне, слушая ее истории. Лия делилась со мной секретами мастерства, идеями о своих созданиях - о, это было так интересно! Увы, я с детства отличалась косорукостью. Так что мне оставалось только слушать и восхищаться.
   Как-то так постепенно получилось, что Лия заняла центральное место в моей жизни. И так же постепенно я поняла, что если не признаюсь ей в любви, то умру.
   - Твои куклы слишком красивые! А я, живая - нет? Не гожусь тебе?!
  
   Сейчас.
   - Будешь красиииивой, будешь красииивой, как белая, славная, нежная лииилия, моя милая леди...
   Теперь меня выдернул в реальность негромко напевавший женский голос. Свет огромной круглой лампы бил уже не так ярко.
   В нос ударил отвратительный запах формалина.
   Вновь чуть приоткрыв веки, я глянула сквозь ресницы на свое тело.
   Сердце и легкие исчезли, так же, как и желудок, кишечник, селезенка, печень... Вообще все исчезло. Внутри меня не осталось ничего.
   Под ярким светом сахарно отблескивали костные отростки моих позвонков. Поразительно - мне довелось увидеть свой же позвоночник. Разве я когда-нибудь могла представить, что увижу себя изнутри?
   А боли все не ощущалось.
   Интересно, а где моя кровь?.. Почему мясо на моих ребрах напоминает мороженую свинину в лавке? Из меня выкачали всю жидкость, что ли?
   У кого бы спросить, а?
   И почему я не о том думаю?..
   - Проснулась, моя сладкая, - пропели надо мной, и из тьмы выплыло лицо в хирургической маске и изумительно красивыми глазами над ней. Женщина в белом халате смотрела ласково, очень ласково. Я не могла насмотреться на ее пушистые ресницы и соболиные брови. А глаза у нее были кошачье-зеленые.
   Женщина положила скальпель - раздалось то самое звяканье, - и взяла большую иглу с длинной нитью.
   - А сейчас мы тебя зашьем, аккуратненько и красивенько, - мелодично произнесла Лия. - Будешь красивая, как фарфоровая кукла. Как ты и хотела.
   Я вспомнила, кто она. Лия, греческая богиня моих снов. Мастер кукол.
   Я же ее любила.
  
   Фотография, на которой мы будем счастливы
   Иногда, когда я смотрю на облака, неспешно проплывающие по бездонно-синему небу, мне кажется - все уже было.  Не со мной,  с какой-то другой глупышкой, совершенно мне незнакомой.  Или не было вообще...Что же  остается? Неумело пересказать случившееся? Попробую...
  
    Вчера
  
    Мимо магазинов - все уже куплено. Прочь от  распродажи женского белья - нет времени. Скорее - он же сейчас совсем  один.  Ему, должно быть, очень страшно. Проклятый светофор никак не хочет переключаться на зеленый. Мне нужно скорее попасть домой. Не в силах ждать, перебегаю дорогу на красный свет. В спину - гневные гудки водителей. Я улыбаюсь.
Вот уже и парадная. Бросаю на асфальт сумки, из последних сил пинаю дверь. Та гудит, словно колокол, но не поддается. Упираюсь в холод металла лбом, сминая свою залакированную челку. Прошу тебя - откройся! Он уже близко.  Сейчас самое главное - найти то, что много лет пролежало в старой обувной коробке, спрятанное от чужих глаз.  Найти и отдать. Отдать, для того чтобы его будущее стало моим прошлым...
      
Давно
  
  В просторную комнату институтского общежития набилось человек двадцать. Те, кто поумнее - пришли раньше и теперь с комфортом размещались вокруг стола. Опоздавшим пришлось расстелить матрацы прямо на полу. Хотя через час, максимум полтора все смешается - кто-то отправится курить, кто-то с кем-то попытается уединиться...
    Улыбчивая Лилька притащила с кухни кастрюлю с вареной картошкой и бухнула ее на стол:
 -  Вот! Считайте, что свою роль хозяйки я выполнила. Никита! Что там с тушенкой?
    Никита, что-то горячо рассказывающий стройной брюнетке, недовольно откликнулся:
    - А?
    - Я говорю, тушенку принес? - Лилька сдула упавшую на глаза челку.
    - Ну, блин, далась тебе эта тушенка! Не видишь, мы беседуем? Там в коридоре пакет. Сходи, если тебе так приперло...
    Лилька гневно зыркнула на брата:
 - Быстро подорвался, принес все сюда! Или выметайся на улицу. И так народ, что шпроты в банке, хоть тунеядцев поменьше будет.
Нехотя Никита обратился к своей недавней собеседнице:
- Мадам,  я вас на некоторое время покину. Семейные обязанности, знаете ли. Настоятельно прошу проследить, чтобы какой-нибудь образованный невежда не занял мое место. Фирштейн?
  Брюнетка кивнула, томно прикрыв глаза. Лилька невольно хмыкнула. Вообще, весь внешний вид Никитиной новой подружки вызывал искреннее уважение к производителям краски для волос. Да, у блондинок есть возможность замаскироваться. Хотя бы на первое время...
- Держи, тиранша, - вырвал её из раздумий голос брата. Никита легонько толкнул девушку в бок. - О чем задумалась?
    - Да так, - Лилька сгребла тушенку обратно в пакет. - О жизни, наверное.
    Никита уже расположился рядом со своей пассией:
    - Много думать вредно! От глобальных мыслей морщины появляются.
    Прихватив пакет, Лилька направилась на кухню, аккуратно переступая через расположившихся на полу гостей. От вспыхнувшего света тараканы, неотъемлемая составляющая любой общаги, неторопливо попрятались по углам.
    - Привет, родная. Помочь?
    Лилька вздрогнула и резко обернулась на голос.
    Незнакомец стоял, опираясь о кухонный стол. Лилька могла поклясться, что еще секунду назад никого не было.
    - Ты откуда такой взялся? И я тебе не родная, - она, с нескрываемым интересом, разглядывала молодого человека.
   Типичный мачо - начищенные до блеска туфли, рубашка - в тон галстука. Все то, что Лильке нравилось. Вот только глаза не масленые, как обычно бывают у искателей легких отношений, а лукавые и одновременно какие-то печальные. В отличие от обычного мачо, парень не скользил взглядом по Лилькиной фигурке, а внимательно изучал ее лицо, словно отыскивая в ней что-то.
   - Я тут мимо проходил, смотрю, у вас вечеринка намечается. Дай, думаю, загляну. Помочь банки открыть?
 - Да чего тут помогать? - удивилась Лилька. - Дернул за пимпочку, банка и открылась.
 Лилька уверенно потянула металлический ключ вверх.
- Осторожно! - парень резко шагнул вперед.
    Лилька вздрогнула от этого нечаянного движения и, разумеется, порезалась.
    - Вот чёрт! - Она метнулась к рукомойнику.
    Потрескавшаяся эмаль раковины моментально окрасилась противно-розовым.
    - Нельзя же под руку! - на глаза сами собой навернулись слезы.
    - Дай посмотреть, - Парень взял Лилькину руку. Взял просто и нежно, словно делал так тысячи раз. Крепкое и уверенное пожатие. Совсем не так касаются руки впервые. В первый раз - это неуверенность, дрожь и "лишь бы не оттолкнула". А тут все по-другому. Наверное, тогда-то Лилька и влюбилась в него.
    - Сейчас мы все исправим.
    На стол был торжественно возложен приличного вида кожаный портфель. Единственное, что омрачало блестящую коричневую поверхность - подозрительного вида темное пятно.
- Как тебя угораздило портфель запоганить? - спросила Лялька.
    Парень лишь нетерпеливо дернул плечом:
     - Бейлиз пролил.
    - Красиво живешь.
    Он лишь пожал плечами, извлекая из недр портфеля аптечку:
    - Одна знакомая вчера угощала.
    Лилька фыркнула:
    -  Альфонс, значит. Девушки его дорогущими напитками поят, а он...
    Он глянул странно, в глазах его промелькнула странная тень. Как будто боль?..
    - А он оказывает им неотложную помощь.
    С этими словами парень плотно перебинтовал Лилькину ладонь.
    - Я Феликс...
  
   Нагруженные тарелками с едой, молодые люди вернулись в комнату.
    Веселье тем временем набирало обороты - гудело растревоженным ульем, рокотало гормональным водопадом, низвергалось раскатами хохота. Всем весело. Все счастливы. Так хочется любви.
     - О! Кормильцы пожаловали, - Никита схватил с тарелки закуску. - Лильк, а это чё за товарищ? Новая  любовь?
    Лилька уже собралась ответить, но тут встрял новый знакомый:
    - Привет! Я Феликс. Куда бутеры ставить?
    - Да прям сюда, - Никита неопределенно махнул рукой в сторону стола, по старой общажной традиции покрытого вместо скатерти листами газет. - Ты  откуда такой нарисовался?
    Водрузив тарелки, Феликс плюхнулся рядом с Никитой.
    - Может, за знакомство? А то голова трещит после вчерашнего...
    Никита понимающе хмыкнул:
    - И то верно, чего тянуть-то,- он уверенно наполнил стаканы. - Ну, понеслась?
    Все дружно выпили.
    Лилька как-то странно посмотрела на Феликса.
    - Чего?
    - А ты, наверное, алкоголик? Пришел в компанию, хряпнул по-быстрому и сидишь довольный.
    - Вот растяпа! - хлопнул себя по лбу Феликс. - У меня ж там сумка!
    - Какая сумка? - оживился Никита.
    - Синяя.
    - Не, ты не понял, с чем сумка-то?
    - Сейчас увидишь, - Феликс пружинисто поднялся с дивана.
- Странный он какой-то, - Никита задумчиво проследил за удаляющимся гостем. - Где ты его откопала? В библиотеке?
- Не, на кухне приблудился.
    - Грамотный мужик, - одобрил Никита, - знает, где с девушками знакомиться. А я вот...
    Договорить ему не дал Феликс, ввалившийся в комнату. Перед собой  он нес огромный синий пакет.
    - Ребята, совсем забыл. Вот - налетайте.
    Из пакета на стол посыпались разноцветные коробки и свертки с заграничной снедью.
    - Ты чего, интуриста какого обнес? - Никита с интересом разглядывал банку "Хольстена".
    - Зачем ты так? - обиделся Феликс. - Здесь недалеко супермаркет, все честно куплено.
    Лилька мысленно представила себе все близлежащие магазинчики, ни одно из этих заведений никак не тянуло на супермаркет.
    Студенты с энтузиазмом копались в ворохе продуктов, особую радость вызвали две бутылки "Хеннесси".
    Общее впечатление от процесса озвучила Анна:
    - Лилька молодец! Какого ухажера себе отхватила - и богатый, и не жадный. Феликс, а ты где учишься?
    - Да нигде, я свое уже отучился. Теперь работаю.
    Лилька, сидевшая рядом, тихо пробурчала:
    - От звания ухажера мы, значит, не отказываемся...
    Тихо так пробурчала - только для себя, но Феликс все же расслышал.
    - Не отказываемся.
    Он больше ничего не сказал, просто улыбнулся - по-доброму, даже как-то по-домашнему. У Лильки возникло такое чувство, что именно такую улыбку она и ждала. А ведь и правда мачо, пронеслось в голове, и неожиданно для самой себя девушка улыбнулась в ответ.
      Веселье подходило к концу. Посуду бесформенной кучей свалили на кухне - подождет до завтра. Очень здравое решение, когда все навеселе.
    Оставшиеся гости разбрелись по комнатам. Кто-то уехал на такси, или чуть раньше успел на метро.
Феликс стоял, прислонившись к запотевшему от недавнего веселья стеклу.
    Лилька залюбовалась силуэтом в темно - мерцающем провале ночи.
- Зачем ты остался? - неожиданно для себя спросила она. Тут же зажмурилась, что за чушь она спрашивает?
- А ты не знаешь? - Феликс чуть подышал на стекло. Окно густо затуманилось. Юноша осторожно коснулся матовой поверхности.
    Лилька в который раз за сегодняшний вечер глупо разулыбалась. Вот, сейчас нарисуется на стекле банальное сердечко, пронзенное стрелой, и все встанет на свои места. Она осторожно взяла в руки свечку, оставленную Никитой. Небольшой огарок изо всех сил стремился разметать сгущающуюся темноту.
    Феликс подошел к ней близко, снова взял за руки, и теперь они держали свечу вдвоем. Трепетал огонек, метались тени, и лицо его словно светилось во тьме. Феликс вглядывался в нее с невыразимой грустью и нежностью. Как будто Лилька была его девушкой, но потеряла память, и не может вспомнить. Никто и никогда не смотрел на нее так.
    - Зачем ты остался? - прошептала Лилька. И явственно осознала, что руки у нее трясутся. Нервы, словно стальная пружина, дрожали, разрывая паутину наваждения. - Для чего?..
    Феликс дернулся, словно Лилька окатила его ушатом холодной воды:
    - Я не могу сейчас все тебе объяснить, ты уж поверь. Хочу, но не могу.
    - Интересное кино, - Лилька нервно сглотнула. - И что же тебе мешает?
    - Обещание!
    - Что? - девушка подняла свечу выше, стараясь осветить лицо собеседника, - Кому и чего ты там пообещал?
    - Тебе! - сдавленно ответил Феликс. Он опустил руки, отошел во тьму, и вновь Лилька держала свечу одна.
     Вот сейчас закроется дверь и отрежет Лильку старым деревом от возможного счастья. У самого порога Феликс остановился. Посмотрел Лильке в глаза, грустно, словно промокший под осенним дождем щенок, и чуть слышно вымолвил. - Поверь мне. Я вернусь. Ты только дождись.

    Сказал и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.
    На стекле медленно таяла лежащая на боку восьмерка. Символ - такой же бесконечный  и такой же одинокий, как и сама Лилька.
    На подоконнике сиротливо поблескивал небольшой кулончик. Лилька медленно поднесла находку к глазам. Золотое сердечко неожиданно распалось на две части, и на ладонь упал многократно сложенный квадратик бумаги. Пальцы, вмиг ставшие непослушными, с трудом расправили листок.   Мелкие, аккуратные строчки, казалось, издевались над Лилькой:
    "Лилька, дура ты мнительная! Это не бред, уж поверь мне. Он так ушел неожиданно, и у тебя, конечно, обида. Постарайся сделать для меня одну вещь - не забывай его. Через пять лет ты поверишь, что чудеса случаются на самом деле..." Лилька скользила глазами по строчкам. Несмотря на то, что буковки были крохотные, она без труда разбирала написанное знакомой рукой - её собственной рукой.  "...Теперь о главном -  у тебя кофе на плите убежал!"
    По комнате и впрямь растекался знакомый аромат. Лилька стремглав бросилась на кухню.
    За окном безнадежно-красиво пела какая-то птаха.
         
    Чуть ближе
  
 - Ну, и что теперь мы делать будем? - директор городского Дома культуры выжидательно посмотрел на Лилию. - Чего молчишь?
    - Я думаю, Анатолий Иванович.
    - Лилия Сергеевна, - директор нахмурился еще больше. - Думать надо было раньше, когда назначали Смирнова на роль Деда Мороза. Не первый год ведь его знаете. Могли предвидеть, что подведет.
    Лилька медленно поднялась и, не сказав слова в свое оправдание, направилась к выходу.
- Не понял? - директор ошалело смотрел на Лильку.
    - Не волнуйтесь, - Лилька сдула упавшую на глаза челку.  - Все будет "тип-топ". Сейчас попрошу кого-нибудь из осветителей. Их же двое?
    Директор в ступоре кивнул - да, дескать, двое.
- Вот и ладненько, - Лилька гордо приосанилась. - Один запросто сможет в спектакле сыграть. Роль не сложная. Появляется он только в конце. Там и слов-то с гулькин нос.
   Лилька прислонилась к облезлому директорскому косяку.
    - Все будет нормально, Анатолий Иванович, не извольте волноваться. Справимся. Не впервой.
    Затем, изобразив нарочито дурашливый книксен, скрылась подальше от начальства, только начавшего что-то понимать.
    В коридоре стоял гомон, не оставляющий и капли сомнения - коллектив сорвался. Надо же, как все некстати. Еще вчера, все было очень даже прилично... потом чьё-то случайное предложение отпраздновать начало новогоднего сезона и все - запой.
   Лилька решительно распахнула дверь с гордой табличкой "Аппаратная", по опыту зная: вот сейчас гаркнет, как следует, и, может быть, контингент продержится хотя бы пару часов. А эти два часа ей нужны как воздух. Ну не смогла она за эти пять лет привыкнуть к постоянным гулянкам. Сама не знала почему, но после одного случайного знакомства, еще в студенческие годы - как отрезало.
    Дверь-то Лилька распахнула, но, заранее приготовленные слова словно застрял, не в силах быть высказанными. Пьянки в аппаратной не было. Веселье - было. Вот чего никак не наблюдалось, так ожидаемого разгула.
    Посреди небольшой коморки, среди обрывков проводов и смеющихся Лилькиных коллег, величественно возвышался Феликс...у Лильки неприятно похолодели кончики пальцев.
  - Привет! - Феликс шагнул навстречу девушке и, чуть приобняв, чмокнул в щеку.
  - Ты откуда?
     Лилька от шока не представляла, как себя вести. И дело даже не в том, что время от времени она вспоминала ту мимолетную встречу, придумывая себе продолжения и варианты. Просто что-то больно шевельнулось в груди - то ли радость, а может надежда. Точнее определить было сложно, да, наверное, и не нужно.
 - Шел мимо, дай, думаю загляну. Вот - заглянул. Ребята сказали, что проблемы у тебя небольшие?
    Лилька несколько затравленно оглядела честную компанию.
    - Ну, да...
    - Да не волнуйся, - Феликс простецки положил ладонь на Лилькино плечо. - Все сделаем в лучшем виде. Василий сказал, роль несложная, а у меня как раз времени вагон. Так что готов оказать посильную помощь.
 - Парень молодец! - уверенно встрял звукооператор. - Сразу тему понял. Да и опыт у него, видать, в новогодних чесах имеется. Такие тут перлы откидывал. Вы, Лилия, не сомневайтесь. Детишки довольны будут, вот увидите.
     
    Лесная красавица переливалась разноцветными огоньками, блестела огромными шарами, осыпала восторженных малышей разноцветными снежинками. 
    До невозможности важный Феликс, одетый в роскошный костюм Дедушки Мороза, забавлял ребятню новой затеей:
    - А кто из вас в сказку верит?
    - Я!!! - десяток голосов звонким эхом метался по залу.
    - Хорошо! Я люблю, когда кругом чудеса и волшебство. А хотелось бы вам сейчас покататься на коньках?
    - Да!
 - Не слышу, совсем старый стал. Ну-ка, давайте вместе! Раз! Два! Три! Озеро лесное, оживи.
    Дети дружно вторили волшебному деду, а Лилька с замиранием следила за тем, как вокруг   елки, прямо на паркетном полу рождался настоящий каток.
    Дети гурьбой бросились на лед. Кто-то падал, иные ловко скользили по серебристой ледяной поверхности.
    Все были счастливы. Лилька тоже.
 
   Как-то само собой получилось, что после представления они ушли домой вместе. Лильке даже не пришлось себе врать, что Феликс ее всего лишь провожает. Она твердо знала, чего хочет от сегодняшней ночи...
         Забытое шампанское уже почти выдохлось, но Лилька не чувствовала вкуса. Даже не так. Она никогда не пила ничего вкуснее. Он был рядом. Он любил.
   А потом он рассказывал, а Лилька слушала, сжав кулачки. Слушала и плакала, не от боли - от безвыходности и безнадежности всего происходящего.
    Родной мир Феликса существовал во встречном потоке времени. Очень странный мир. Наверное, именно он подарил человечеству легенду о Фениксах - существах рождающихся и умирающих в огне. Лилька слушала, с ужасом осознавая, что верит в каждое произнесенное слово.
    Другой мир - реальность,  где время течет вспять. Мир, объятый изначальным пламенем. Мир-прародитель всего сущего, и одновременно - далекое будущее Лилькиного мира.
    Лилька не совсем понимала, как возможна такая несправедливость - для Феликса проходил всего один день, а для неё более пяти лет. Ей оставалось только верить. Верить и любить, понимая, что следующая их встреча станет последней. Но кого это волнует, когда впереди вся ночь. Такая длинная и одновременно короткая. Лильке очень хотелось верить в то, что эта ночь принадлежит только им,  двоим.
  - Скажи, а почему у нас столько льда? Ведь в твоем мире, в нашем будущем, все пылает, значит, и у нас должно быть много огня.
- Сейчас твой мир не способен родить пламя - только лед.
    - Мы настолько разные?
 - Наверное, - Феликс вздрогнул, когда Лилькина рука скользнула по его бедру, - Подожди, я должен объяснить.
    Лилька не слушала.
    - Значит наш мир - это лед? А я? Я же теплая! Вот потрогай. И здесь, и вот тут! - Лилька крепко прижалась к единственному во всей вселенной мужчине - к своему мужчине.
 - Ты - исключение, - Феликс провел такой родной ладонью по Лилькиным волосам. Сначала по голове, затем ниже. Везде. 
    И лишь капли пролитого ликера стекали с тумбочки на черный портфель, оставляя на нем следы увиденные Лилькой за пять лет до этой ночи...
     
    Она осторожно коснулась пальцем маленького золотого кулона на шее у Феликса:
 - У меня точно такой же в коробке спрятан. Как такое возможно? Я всегда считала, что одна и та же вещь не может существовать  одновременно в двух экземплярах. Это же, как его? - Лилька задумалась, подбирая слово.
    - Парадокс? - Феликс улыбнулся. - Не знаю, что и сказать. И в твоем, и в моем мире ученые спорят о теории времени. Что может случиться, чего нет. Я одно знаю - ты подаришь мне это украшение через твои пять лет, через мой один день. Наденешь на шею и велишь оставить у тебя на подоконнике в день нашей первой встречи.
    - Последней для меня, - Лилька задумалась. - Интересно, а откуда эта безделушка вообще взялась? Мы только тем, похоже, и занимаемся, что дарим ее друг-другу.
    - Да все наши  встречи выходят за рамки возможного. Я нисколько не удивлюсь, если мы сейчас встанем, откроем твою коробку и никакого кулона там не будет.
    Лилька зябко дернула плечом:
    - Лучше этого не делать, я точно знаю, что он там. Ты уйдешь, я проверю. Напишу сама себе записку и снова спрячу, а потом подарю тебе. Кстати, когда я этот подарок сделаю?
    - Хочешь знать будущее? - лукаво прищурился Феликс.
    - Ну, да, - Лилька несколько смутилась.
    - А вот не скажу. Не хочу портить впечатление о нашей первой встрече. Тогда все забавно получилось. Дождь, намокшая газета... - Феликс замолчал. Весь его вид выказывал крайнюю задумчивость, вот только глаза. Эти ставшие такими родными глаза, смеялись. - Так что, не обессудь, никаких подробностей.
- Хочешь еще? - Лилька протянула почти пустую бутылку Бейлиза.
    - Нет, спасибо. И так сегодня достаточно набрались. Мне завтра на тебя первое впечатление производить, а я с похмелья буду.
    - Ботинки не забудь начистить. Увижу грязные туфли, ничего у тебя не выйдет.
    - Слушай, - Феликс словно вспомнил что-то. - У меня же целая сумка с продуктами.
    Лилька хитро улыбнулась:
    - Оставь до завтра. Поверь, пригодится.
    - Я волнуюсь...
    - Успокойся, все будет хорошо. Лучше скажи мне, а каково это - жить в случившемся?
    - Глупая, для тебя все случилось, а для меня....
    Феликс задумался, подбирая слова:
     - Для меня все еще впереди.
    Он прижался к Лильке, и взял ее, в который раз за эту ночь.
    Она задыхалась и кричала от счастья.
    Вот только глаза сильно щипало. Наверное, от слез...
    А потом - последняя встреча. Для нее...
     
    Вчера
     
     Я стрелой влетела в квартиру. Черт, надо было все подготовить уже давно. Зачем оттягивала? Вот ведь дура. 
    Неудобными кубиками обувные коробки высыпались из кладовки. Вот нужная! Ворох старых фотографий. Школьные, институтские. А это что? Надо же, моя свадьба. Какая я молодая и глупая. Сейчас молодость уже прошла - ускользнула, словно песок между пальцами. Глупость, правда, никуда не делась. Что ж, хоть что-то осталось от той - прежней меня.
    Да где же?!!
    Золотистой змейкой украшение, казалось само, скользнуло в ладонь.
    Я устало опустилась на пол, среди растревоженных старых вещей. Сидела и задумчиво перебирала пальцами звенья цепочки, не решаясь раскрыть кулон. Ладно, чего тянуть-то?
    Пальцы привычно сдвинули в сторону потайной замочек. Записки не было. Чего-то такого я и ожидала. Иначе выходило совсем уж неправильно. Нереально. Записку нужно написать именно сейчас. Аккуратно сложить листок и закрыть сердечко. Теперь уже навсегда.
        Надо же, мне ничего не пришлось придумывать. Я очень хорошо помнила ту записку, что прочитала в душной общажной комнате больше десяти лет назад: "Лилька, дура ты мнительная..."
     
    Я до самого вечера бродила по городу. Странно, но мне только сегодня пришла в голову мысль, что я не знаю, где мы должны встретится. Феликс не сказал, а я не спросила. Идиотка!
    Окончательно выбившись из сил, я вернулась к своему дому. Начал накрапывать дождик.
    Внезапный порыв ветра сорвал куста потрепанную газету и бросил мне прямо в лицо.
    От неожиданности я взвизгнула, резко отпрянула назад и чуть не упала.
    - Осторожнее, девушка, здесь очень скользко.
    Чья-то твердая рука подхватила меня за талию, не давая свалиться.
    - Здравствуйте, я первый раз в вашем городе...
    Я смотрела на него, и на глазах наворачивались слезы. Он меня совсем не знал. Вот сейчас вырвусь, убегу в наступающие сумерки и ничего не случится. Или случится?
    - Разрешите представиться? Меня зовут...
    Я не дала ему договорить, нет,  ну посудите сами, должна же я  показать ему, что тоже чего-то стою?
    - Не нужно представляться. Феликс, я все про тебя знаю.
    О, дорого бы я дала, чтоб заснять сейчас его лицо на камеру. Ладно, не стану его мучить.
    - Ты, наверное, замерз? Пойдем, я тут недалеко живу. Так и быть, напою чаем.
    Я привела Феликса в свой дом.
     
    Самое удивительное, что освоился Феликс быстро. Сидел теперь за столом, пил чай, внимательно меня рассматривал, и все задавал и задавал вопросы. Я охотно отвечала, видимо, настало время выговориться. Он легко верил мне, точно так же, как, в свое время верила ему я. И тут меня словно током ударило:
     - Представляешь, я вот сейчас подумала,  а ведь тогда - пять лет назад мы один-единственный раз с тобой были на равных?
    Он с удивлением посмотрел на  меня, явно не понимая, о чем я.
    - В смысле?
    - Мы тогда были на середине пути. Ни ты, ни я не знали, что ждет нас впереди.
    Он усмехнулся:
    - Я и сейчас не знаю.
    - Ничего, - я тоже улыбнулась.-  Я уже побывала в подобной ситуации - теперь твоя очередь.
    Феликс как-то стушевался, видимо не решаясь задать вопрос:
    - Аня, она...
    - Тебе и вправду интересно?
    Он нашел в себе силы лишь на слабый кивок.
    - Ты правильно догадался. Анька твоя дочь.
    - Расскажи мне про нее. - Его глаза молили, я никогда не верила в "отцовские чувства", как-то не везло мне на мужиков. А тут, на тебе, прониклась. Поверила в то, что это не пустой интерес. Он действительно хочет знать про свою дочь. Маленькую девчушку, которую он никогда не увидит взрослой, которую он вообще больше никогда не увидит.
    - Она очень похожа на тебя.
    Я задумалась: "А ведь я его почти не знаю. Поверила всему что он рассказывал... нет! Такие мысли нужно гнать подальше. Я твердо уверена в том, что Феликс говорит правду. И Анька как раз самое тому доказательство. Никто кроме меня не знает о маленьких талантах моей дочери. Нашей дочери.
     
    В тот вечер мы сидели очень долго. Анька все норовила забраться к нему на колени. Я сначала одергивала дочь, но, заметив, как Феликс нежно прижимает к себе ребенка, оставила как есть.
    Анька вырастет, и я ей все расскажу.
    Вот только сейчас возьму фотоаппарат и сделаю снимок. Наш первый и последний семейный снимок. Фотографию, на которой мы трое будем счастливы.
     
    Сегодня
  
         Лилька, вцепившись в штору, ревела.  Безутешно, по-бабьи, навзрыд. Он ушел. Закрыл дверь и ушел, отставив ее навсегда. Дочка, тихо, на цыпочках, подкралась к матери.
    - Мамочка, не плачь, пожалуйста. Ну, хочешь, я тебе фокус покажу? Меня дядя Феликс научил. Только у него льдинки получались, а у меня огонек. Вот, смотри, у нас в садике так никто не умеет!
    Лилька, размазывая слезы по щекам, всхлипнула и  медленно обернулась.
  
    На маленькой Анькиной ладошке робко трепетало пламя.
  
  
   От авторов:
   ОНА - да, любимые люди - отражение нас, но часто кривое. Бояться того, что непохоже на нас - не глупость ли?
   ОН - *задумчиво* Надеюсь, что так же считают и наши любимые.
  
   Кошачья лапка
  
   -- Люди вообще интересные создания. Их страшит то, что не объяснить. Раз непонятно, значит, опасно. Таких, значит, жечь надо, - вдруг задумчиво произнес хирург.
   Вечер стоял чудный. На другом конце Долгого озера плавился закат, золотя воду в незабываемые переливы. Доносилось мычание коров откуда-то издалека. Гладкая вода чуть рябила вокруг наших удочек. Одолевали комары. Тишина.
   Мы сидели в лодке, отплыв довольно далеко от нашего берега. Я наслаждался - в кои-то веки удалось вырваться на рыбалку. Хотя я в запасе давно, но работа, семья, дела не давали продохнуть, и на природе я бывал очень редко, тем больше ценя такие моменты. Замечание доктора выбило меня из счастливого транса.
   -- Что ты имеешь в виду?
   Хирург затянулся сигаретой, раздумывая. Я молчал, ожидая продолжения.
   Мы познакомились неделю назад, когда приехали в санаторий. Соседи по столику, мы быстро нашли общий язык и хорошо подружились. Доктор оказался щедр на разнообразные истории, и это его замечание сулило еще одну интересную байку.
   -- Да, вспомнился один случай, - хирург выдохнул клуб дыма. - Сидел вот, думал про рыб, животных всяких. Вот по ассоциации и пришло в голову. Мы с тобой погодки, Сережа. Так вот, когда ты начинал служить, я поступил на практику в одну городскую клинику. Город мой, сам понимаешь, везучий на происшествия - мегаполис, однако...
  
   ***
   -- Володька! - крикнули из коридора. - Твой клиент! Только-только из реанимационной.
   -- Почему мой? - пробормотал сонный Володя. - Где я и где реанимация?
   -- Руки-ноги просто в крошку, - сказала медсестра, заглядывая в ординаторскую. - Тебе, костолому, интересно будет. Поди, глянь.
   -- Ай, Ирина, язва ты, - Володя потянулся и длинно зевнул. - Эх, поспать не дают перспективному студенту...
   -- Давай, двигай, перспективный наш, - ухмыльнулась бойкая Ирина. - Костолом.
   Засим медсестра испарилась, и Володино "Да хирург я, вашу машу!" уперлось в уже закрытую дверь. Он снова с хрустом зевнул и сел на кушетке.
   -- Вот зараза, доведет человека, - сплюнул студент.
   Практика была не особо сложной, но сегодня у него шли вторые сутки без сна. Вчера случился последний экзамен, потом пьянка в честь благополучного закрытия сессии, затем ночное дежурство, потом снова пьянка - с родителями на даче в честь дня рождения. Потом дневные какие-то дела, и снова ночное дежурство. Страшный недосып давал о себе знать. У вещей появилось неприятное свойство возникать в неожиданных местах и коварно подставляться под конечности. Он договорился с коллегами, чтобы те дали ему отдохнуть, поскольку чем может помочь сонный студент? От студента и так толку чуть, а от студента, на ходу клюющего носом - и вовсе, как от козла молока.
   Зараза Иринка, мало того, что нахально растолкала несчастного, так еще и разбудила в нем любопытство. "Прямо в крошку"...Так уж прямо?
   Володя помигал, фокусируя взгляд. Поднялся, подошел к умывальнику, сунул голову. Зажмурился и вывернул кран на полную. Холодная вода с шумом долбанула по мозгам, и студент с кратким воплем проснулся, обтерся вафельным полотенцем и вышел в коридор.
   Войдя в палату для тяжелых, Володя сразу увидел несчастную.
   Девушка спала, беспомощной тряпкой лежа на койке. Запрокинутую голову оплетали шланги аппарата искусственного дыхания. Володя остановился рядом. Точеный нос был перебит, на шее виднелись синяки - ее пытались задушить. Тем не менее, мучнисто-бледное лицо с запавшими глазами завораживало. Чем-то она походила на Лару Крофт.
   - Красавица, да? - вздохнул пожилой хирург, стоя у изголовья койки. Коллеги обменялись рукопожатием. Петр Васильич продолжил: - Это ж надо, такую девушку взять и измочалить. Нос перебит, руки-ноги переломаны, запястья и щиколотки прострелены, в промежности вообще кошмар...
   Володя обратил внимание на ее кисти в гипсе.
   -- Звери, - Петр Васильич тоскливо выругался. - Ты бы видел, что с ней было...Руки ей будто молотком дробили, ступни тоже. Как мы ее собирали - по кусочкам... Тебя поэтому и не позвали, студент. Выйдем, подышим, что ли.
  
   - Вот как так можно? - говорил Петр Васильевич, стоя на крыльце. Занимался летний рассвет.
   -- Вот как, я тебя спрашиваю? Нелюди, - горько продолжал хирург. - Это ведь не авария была, видал я людей после ДТП. Тоже порой буквально из ничего сшивали обратно...А эту - именно хотели запытать до смерти. Изнасиловали не по одному разу, кости раздробили...Потом еще и душили. Хорошо, не успели, помешал им кто-то, спас девчонку. Иногда мне все же кажется, есть кто-то там свыше...- Петр Васильевич глянул на небо.
   Володя ничего не сказал, но подумал, что если и есть "кто-то там свыше", то он обладает не менее садистским чувством юмора, чем те изуверы, мучавшие девушку.
   - Любопытный, кстати, случай у этой девушки, - начал было пожилой хирург и тут же оборвал себя. - Ладно, пошел я. Дежурство мое закончилось. Пора мне домой, да и тебе тоже. Кстати, старший вроде сказал, что за девчонкой смотреть будешь ты. Уточни там.
   Они обменялись рукопожатием и разошлись в разные стороны. Петр Васильич - переодеваться, а Володя - еще раз глянуть на девушку.
   Студент сел у изголовья, разглядывая спящую. Она действительно была очень красива. Правильный овал лица, густые брови месяцем. Коротко обрезанные черные волосы оттеняли фарфоровую белизну кожи. Порванный в уголках рот все равно восхищал идеальной формой губ. Тонкая простыня обрисовывала грудь, изящную талию.
   -- Интересно, как тебя зовут? - тихонько произнес Володя.
   Чуть дрогнули ресницы, словно отвечая. Но девушка, конечно, спала. Студент полюбовался еще немного, глянул на часы - шесть утра. Пора домой.
  
   Прошло две недели...
   - Привет, Анечка, - улыбнулся Володя, заходя в палату.
   Девушка слабо изогнула губы в ответ.
   Она вышла из комы уже на четвертый день после операции. Врачи диву давались, настолько быстро она шла на поправку. Небывалый случай, невозможный. Но факт есть факт.
   - Сегодня ты должна пройти обследование, - мягко сказал Володя, стараясь не напугать девушку. От резких движений бедняга зажималась, и в глазах ее плескался дикий страх. Неудивительно, учитывая то, что пришлось ей пережить. Рядом с ней медик двигался как можно более плавно и говорил очень медленно и спокойно.
   Ему очень нравилась Анна. Он старался хоть немного задержаться, продлевая... Он и сам не мог ответить на вопрос: "Что он здесь продлевает?" Эстетическое наслаждение её красотой? И да, и нет. Анечка ему просто нравилась.
   В лучах солнца ее черные волосы искрились, словно прошитые серебром. Необычайно белая кожа мягко сияла, и у юноши пошли мурашки по спине. Как всегда.
   -- Володя, - прошептала девушка.
   -- Да? - студент плавно сел рядом.
   Анна взяла его за руку. Володя затаил дыхание - не в первый раз ему позволили прикоснуться. Но он вдруг почувствовал, что подушечки девичьих пальцев не такие, как у обычных людей. Студент перевел взгляд на ее кисти - в самом деле, фаланги были длиннее и толще, чем обычно. Узкие остренькие ногти нездорово выгибались. Показалось?
   -- Очень тебя прошу, - огромные зеленые глаза отчаянно молили, пряча на дне застарелый страх. Так кролик старается молить волка. - Когда будешь делать рентген, молчи о том, что увидишь. Просто молчи. А снимки замени какими-нибудь другими. И пусть больше никто не будет делать рентген, только ты, ладно? Пожалуйста.
   Володя мигнул. Просьба озадачила, если не ошарашила его. Но сказанное совсем не походило на шутку или каприз.
   -- Вопрос моей жизни, Володя, - Анна чуть сжала ему руку. От нее, похоже, это действие потребовало огромных усилий. Володя оценил серьезность положения.
   -- Хорошо, я постараюсь договориться с Ириной. Ты ее знаешь, наша медсестра. Пойдем, Анечка, - студент помог ей пересесть в инвалидное кресло, и они вместе покатили на рентген.
  
   -- Володя! - Ирина вбежала в ординаторскую с такими глазами, словно за ней гнались. - Ты только глянь сюда!
  
   -- Это были абсолютно нереальные снимки, - говорил хирург, глядя в воду. Я замер, боясь пошевелиться. - Невозможные, невероятные снимки. Но факт есть факт. Хорошо, что я уже сидел на стуле. Мог бы и упасть.
   Тут доктор посмотрел на меня в упор. Владимир видел не меня - он погрузился в прошлое, и заново переживал те дни. С новой силой хирург чувствовал изумление и потрясение закоренелого материалиста - врача! - от чуда, которое можно пощупать руками, и при этом абсолютно, издевательски необъяснимого.
   - Ты понимаешь, Сережа, строение кистей и ступней у Анны было не человеческим. Кошачьим. Понимаешь, кошачьим!
   Мне подумалось, что вряд ли Владимир хотел меня разыграть.
  
   Володя переводил взгляд с одного снимка на другой, и на каждом он видел проклятые, невозможные когти.
   От запястья ко второй фаланге пальцев кости шли обычные, человеческие. Дальше, если бы "кто-то свыше" обладал здравым смыслом, должна была идти третья фаланга, маленькая прямая косточка. Но там, наверху, съехали крышей напрочь. Дальше в пальце сидело костяное образование, похожее на старичка в халате, сидящего буквой "Z", и из плеч его, наружу, шел длинный, слегка изогнутый коготь - внешне почти неотличимый от человеческого ногтя, разве только чуть уже.
   -- Володя, что делать? Что делать-то будем? - волновалась Ирина.
   -- Так, Ириночка, слушай меня внимательно, - решился Володя. - Я сейчас же несу снимки Петру Васильевичу. А ты - никому ни слова! Ушей любопытных много, и не все с добрыми намерениями, поняла?
   -- А...
   -- Ты хочешь толпу журналистов в операционной, в туалете, и везде, где только можно и нельзя? Ты хочешь папарацци в кустах? - вкрадчиво произнес Володя.
   -- Нет-нет! Я молчу, - Перепугалась Ирина и унеслась обратно.
   Володя посидел еще немного, и...ни к какому Петру Васильевичу, конечно, не пошел. Он взял конверт со снимками - руку от них жгло - и сунул к себе в рюкзак. Ирине можно было доверять, студент это знал точно.
  
   - Они у меня так дома и лежат, - Владимир пожужжал спиннингом, сматывая удочку. - Я их храню, как зеницу ока. Один только раз показал жене, когда еще ухаживал за ней. Сказал: "А вот какой у нас был розыгрыш на первое апреля". Посмеялась, конечно.
   Солнце давно село. Хотя вода грела, отдавая набранное за день тепло, но подул холодный ветер. Мы принялись грести к берегу. Рыбы так и не поймали, но я все равно был доволен. Смысл рыбалки не в улове, по-моему, а в общении с природой. Ну и с людьми, если повезет на хорошую компанию. Услышанная история с лихвой искупала безрезультатных червяков на крючке.
   -- Сережа, ты сам понимаешь, что лучше молчать, - хирург затащил лодку на берег и теперь стоял, щурясь на противоположный конец озера. Он ждал ответа. Напряженно ждал, затаив дыхание.
   -- Я плохой рассказчик, - засмеялся я. - Да и не поверит никто.
   -- Верно, - хирург с облегчением вздохнул. - Такое только темным вечером поведать, после баньки за шашлыками. Вот и хорошо. А все-таки опарыш лучше "репейника", а, Сережа?
   Я пристально глянул на хирурга, который резко сменил тему. Как-то он слишком повеселел. Как будто ему стало легче, когда поделился историей из прошлого. Но веселье его мне показалось все же напускным - Владимир явно рассказал далеко не все. Выпытывать не стал, я не журналист.
   Хирург оставил санаторий на следующий день, у него закончился отпуск. Я же уехал дня через два. Больше мы никогда не встречались.
  
   ***
  
   Владимир щелкнул языком, включая лампу. Оранжевый круг упал на снимки, которых время словно и не тронуло. Хирург тяжело уселся за стол. За стеной скрипнула кровать - жена повернулась во сне.
   Он провел кончиками пальцев по снимкам - в отличие от них, его руки время пожевало хорошо. Помедлил, глядя на свои ногти. Затем решился, и повесил снимки на горевший мертвенным больничным светом экран. Сейчас подобные экраны остались лишь в самых бедных клиниках страны, да в его кабинете. Прогресс не дремлет.
   Владимир снова провел пальцами по белым буквам "Z", и прошлое, как огромный сом, тяжело выплыло из глубин памяти...
  
   ***
   Два дня он ее избегал, но все изменилось в очередное ночное дежурство. Володя, не выдержав, прокрался к ней в палату.
   Анна спала. Лунный свет падал на кровать. В неверном сиянии четко выделялись ее скулы, отчего нежное лицо приобретало треугольные - "кошачьи" - очертания.
   Внезапно Анна резко села. Володя окаменел, уцепив косяк двери. Колени враз ослабели, от страха ли, от восхищения - он не мог сказать, настолько тесно сплелись в нем эти два чувства.
   Глаза Анны горели фосфорическими плошками. Как у кошек. Володя сглотнул. Девушка вздохнула, и снова откинулась на подушку.
   - А... ты, - шепнула она.
   В палате никого, кроме них, не было. Студент прикрыл за собой дверь и сел на койку, не отрывая взгляда от ее лица, зачарованный, устрашенный, и еще более - безнадежно влюбленный.
   -- Спасибо тебе, - Анна прищурилась, и жуткие зрачки уже не светились, она понимала, какое впечатление производили ночью ее глаза.
   -- Ты меня спасаешь, - продолжила оборотень. - Я обязана тебе жизнью...
   -- Не мне, реаниматорам, - возразил Володя.
   -- Но в большей степени тебе, - Анна помолчала. - Потому что ты украл снимки, потому что врешь про меня своим коллегам. Я, конечно, стараюсь держать их любопытство в рамках, но совсем придавить не могу. А тебе приходится мучиться угрызениями совести.
   Скользнула нехорошая мысль: "И каким же образом она их держит, а?" Но тут Анна коснулась его руки, и парень сбился. Мягкой, прохладной лапкой она гладила ему пальцы, и студент млел, сам себе боясь признаться, отчего ему хорошо.
   -- Ты не такой, как все, ты слишком добрый, - улыбнулась девушка с закрытыми глазами. - Я не хочу тебя пугать. Меня саму достаточно напугали...
   Пальцы девушки напряглись, и Володя почувствовал ее силу - в мякоть его ладони вонзились когти. Он, морщась, деликатно высвободил кисть и принялся массировать ее руку от спазма.
   -- Аннушка, - выскочило нежное имя откуда-то. Володя снова произнес его, ощущая во рту, как конфету. - Аннушка моя, кошечка. Хватит бояться. Ты же сильная. Умница. Красавица. Ты их всех победишь...
   Володя удивлялся, откуда что бралось, ведь никогда не сюсюкал, как сказочная нянюшка, но его уже несло. Он грел ее пальцы - когти уже почти втянулись, оставив лишь кончики на поверхности - и говорил, говорил. В приступе нежности он погладил ее по щеке - та была мокрой. Анна плакала, тихо, молча, как плачут безнадежно потерявшиеся. Она ткнулась ему в руку, ища ласки. Тогда Володя наклонился и поцеловал ее...
  
   ***
   Ему позвонили. Володя не хотел отрываться от увлекательной TV-мочиловки, но за дверью были упрямей. Cтудент поплелся в прихожую. Некоторое время постоял на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли открывать. Звонок визжал как-то неприятно, обещая далеко идущие последствия. Володя отмахнулся от дурных предчувствий и открыл дверь.
   -- Здорово! - с места принялся радоваться жизни Колян. - Как сам? Как больные? Ходють кости?
   -- Ходють, ходють, - буркнул Володя.
   -- Ну и чё, так и будешь держать на пороге? - возмутился гость. - Зацени, че я принес! О! Водочка, брат! Это тебе не хухры-мухры...
   Колян гордо качнул набитыми пакетами. Бутылки звякнули. Володя посторонился, пропуская, и закрыл дверь. Гость прошел, и начал разуваться, продолжая громко вещать.
   Колян-Медведь, к сожалению, почти все время говорил на грани крика. Кроме того, был он прост и вульгарен.
   Одноклассник Володи, Николай окончил школу с тройками и пошел в ПТУ. Вписался в дурную компанию, затем произошел своеобразный карьерный рост, и довольно быстро Николай дошел до поста бригадира при главе одной из столичных группировок. Поэтому Володя его терпел. С мафией лучше не дружить, но раз уж так получилось, то портить отношения глубоко нежелательно. Чревато, знаете ли.
   Володя старался общаться с ним пореже, связь поддерживал только Колян. Но сегодня медвежистый браток оказался даже кстати.
  
   Анна снилась ему почти каждую ночь. Всегда разная и всегда желанная. Володя держался, как мог. После той памятной ночи он демонстративно охладел к ней, и заходил в палату только по необходимости. Парень то радовался своему счастью, вспоминая сказочные ощущения, то чуть ли не на стену лез от ужаса, когда в памяти вставали ее светящиеся глаза и когти.
   Его мучила абсурдность положения - Анна оборотень!
   Володя никак не мог решить, порвать ли с ней и жить по-прежнему? Или "сжечь мосты", связав судьбы, и, возможно, став таким же ненормальным? Он честно признавался себе, что ему страшно. Медик боялся того, что девушка все же - наполовину зверь, и кто знает ее животные инстинкты?
   Его, конечно, тянуло к ней. Желание и страх переплелись ядовитым клубком, и каждый раз при ее виде Володя буквально задыхался от любви.
   Но как только его взгляд падал на ее руки, студент вспоминал рентгеновские снимки. Под ложечкой возникал холод, и дремучий, какой-то первобытный страх полз мурашками по спине.
   А она, как нарочно, выздоравливала очень быстро, и уже вовсю бродила по клинике. Ее боязнь людей исчезла - или же спряталась куда-то на дно - и девушка подружилась почти со всей клиникой. Больные искренне полюбили девушку. За что? Неизвестно. Иногда так случается - ну, нравится человек, и ничего с этим не поделать.
   Врачи вели себя странно, что добавляло сомнений. Володя не обманывался насчет людей. Петр Васильевич ведь сам лично оперировал Анну, и не мог не видеть ее пальцев. До мозга костей ученый, хотя и не лишенный сердца, он должен был бы держать Анну в палате и ставить над ней опыты. Володя прекрасно помнил, как он обмолвился тогда на крыльце: "Кстати, любопытный случай у этой девушки", и как странно осекся при этом. Анна подействовала? В душе скребли кошки.
   Ведь случай уникальный! Фантастика в чистом виде! Диссертации, открытия в науке! Это же прорыв в будущее!.. Но Петр Васильевич и все прочие ограничивались вежливым удивлением: "Это ж надо, как быстро Анна идет на поправку!" И только. Коллеги Володи избегали девушку, как комары - горящих спиралей, причем они не замечали никакого давления, настолько ювелирным было ее вмешательство. Анна сделала исключение почему-то только для студента. Отчего студенту нисколько не легчало...
  
   ...Он то и дело замечал ее - то в коридоре, болтающей с кем-нибудь, то стоящей у окна, то гуляющей по парку, и каждый раз чуть ли не шипел от боли. Парень скрипел зубами, бессильный отвести взгляд, и также не могущий подойти и сказать заветное: "Привет-погуляем-я-тебя-люблю". Володя сам возвел стену между собой и Анной, и сам же мухой бился, не умея найти окно. Приходилось отвлекать себя работой. Студент с головой погрузился в учебу. Когда надоедали учебники, он играл в компьютерные игры, все равно какие, лишь бы захватывало. Когда не играл, то спал. Когда не спал, работал, загоняя себя. Алкоголь в больших количествах его не интересовал, Володя не любил терять контроль над собой. Вскоре он стал лучшим студентом на курсе...
  
   -- Привет, - Анна заглянула в комнату, солнечно улыбаясь.
   -- Здравствуй, - Володя весь потянулся к ней, но тут же оборвал себя и снова уткнулся в инструменты,
   -- Избегаешь меня, - печально вздохнула девушка, тихонько проходя внутрь.
   -- Нет! - Володя резко обернулся. - Анна, я люблю тебя! Ты не представляешь как!
   Парень рванулся к ней, прижал к стене и зарылся в ее черные волосы. Задохнулся от аромата полевых цветов и мучительно выдавил:
   -- Но ты же оборотень...
   Анна молча вывернулась и скользнула в коридор.
   Дверь хлопнула. Володя сжал зубы, давя стон. Что-то полоснуло ладонь, Володя глянул - оказывается, он все это время держал в руке скальпель. Студент, морщась, сунул руку под кран...
  
   В общем, Колян, со своими навязчивыми манерами, подошел вовремя. Николай превосходно умел отвлекать от мыслей, что и требовалось Володе.
   В пакетах, кроме водки, содержалась куча разной снеди, каковую парни тут же вывалили на кухонный стол.
   - Ну, Вован, за живых, - провозгласил браток и принял на грудь. Володя пригубил стопку, аккуратно соорудил себе многоэтажный бутерброд и принялся хрустеть, слушая вполуха трепотню Коляна.
   -- Такой ужас был! Я аж женщин после этого забоялся, - вдруг выловило его ухо, как из фона радио.
   -- Что? - переспросил студент.
   -- Говорю, бояться начал, - повторил Колян. - Да ты не слушал совсем! Ты чем занят-то?
   -- Да так, - помрачнел Володя.
   -- Влюбился, что ли?
   -- Угу, - еще более мрачно буркнул студент.
   -- У-у, братан, - покачал головой Колян. - Плохо дело. Нельзя. Вон шеф наш влюбился, и че? И девке плохо, и ему плохо. А я сам чуть не поседел, блин, угораздило же босса выбрать такую...
   -- Какую такую? - заинтересовался Володя.
   -- Щас, стопки опрокинем. Такое дело только по нажору рассказывать, - Колян налил себе и махнул. Закусив огурцом, продолжил: - Короче, повторяю с самого начала. Случилось это месяц назад, может, чуть больше. Сама история пошла-поехала год назад. Запал шеф на девку, стал к ней ездить. Без ничего, просто цветы-конфеты, и все. Респект полный. А она не дает и не дает, хоть тресни. Год ездил, прикинь, безрезультатно! - Колян снова покрутил головой. - Ну, он и сломался. Сказал: "С меня хватит", а мне велел...внушить ей уважение, короче. Я взял с собой моих четверых...
   Володя слушал, жуя колбасу.
   -- А девка, в самом деле, хороша была! - воскликнул браток. - Видел бы ты ее! Глазища - во! Фигура - во! Вылитая Ангелина Джоли, чесс слово!
   -- Анджелина Джоли, говоришь? - Володя перестал жевать, заподозрив неладное.
   -- Да, а что? Твоя тоже, что ли? - поднял брови Колян. - У вас с шефом, по ходу, вкусы одинаковые. Мне-то нет, мне больше блондиночки нравятся...
   -- Ты дальше рассказывай, про баб потом, - прервал его студент.
   -- Ладно-ладно, - засмеялся браток. - Короче, слушай. Дело во дворе ее дома было. Я к ней сначала культурно подошел, дескать, нехорошо. Шеф у нас человек известный, надежный. Реальный чувак. Она глазищами засверкала, ножками затопала и кричит: "Дерьмо ваш шеф, и вы все дерьмо!" Мы, конечно, разозлились слегка, и на нее...
   Володя слушал его, так внимательно, как не слушал преподавателей. Колян говорил, и его бред, доходя до студента, укладывал все кусочки мозаики воедино. Слова братка оживали перед его взглядом, и он видел, как наяву...
  
   ***
   ...Посреди двора кружили четверо. Двое зашли сзади, а еще двое спереди. Пятый ждал поодаль, лицом к шестой - а шестая стояла в центре круга. Четверо ходили, как собаки, по спирали, медленно сужая витки. Лица мужчин были серьезнее обычного - добыча вела себя странно. Не звала на помощь, не дергалась курицей.
   Четверо кружили, обходя напряженную, с выгнутой спиной, Анну. Ясный день, и никого - ни на улице, ни в окнах. Тишина. Даже воробьи делись куда-то.
   -- Фас! - крикнул Колян. Это бригадир так своих натренировал.
   Двое грамотно прыгнули с боков, а Анна - Анна взмыла вверх на метра два, оскаленная, дикая, с когтями наголо...
  
   -- У нее реально когти были - во! - Колян в азарте поднялся из-за стола, и ходил взад-вперед, бурно жестикулируя. Володе казалось, он заполнил собой всю кухню. - И морда, ей-богу, тигриная! Глаза желтые, клычищи будь здоров! Как эта сволочь Серегу с Витьком полоснула! Думаю, все, скальпы сняты. Принялась за близнецов сзади. Я за стволы, давай пулять. Ты ж знаешь, как я стреляю, в туза с закрытыми глазами. Короче, всадил ей в руки-ноги по пуле. Она: "Вяк!" и упала. Лежит, мычит. Я ребят посмотрел, нормально, на черепах царапины только. Хотя кровищи было, ужас. Мы, конечно, обозлились серьезно. Шеф сказал: "Делайте, что хотите". Вот мы на нее и насели...Витек задушить ее хотел, да помешали...
   -- Зачем? - с трудом произнес Володя.
   -- Как это, зачем?! - изумился Колян. - Вован, ты че? Она же оборотень! О-бо-ро-тень! Реально, я не верил, а тут своими глазами. Это ж сволочь, зверь. Ведьма. Она шефа точняк приворожила, это ведь он не сам влюбился, это все она. Таких жечь надо. Поди, людей ела, в полнолуние свое...
   -- Да не ест Анна людей! - взбеленился Володя. - Ты, сука!
   Он рванул с места, и влепил Коляну - тот как раз только успел обернуться к нему - прямо под челюсть. Голова его откинулась, браток ахнул, вернул голову на место, ухнул и тут же умело сунул раз-другой Володе под ребра. Студент задохнулся и свалился.
   Колян постоял немного, недобро оглядывая поверженного и ощупывая челюсть.
   - И тебя приворожила, - со странной интонацией протянул браток. - Костопра-ав...
   Володя сквозь зубы стонал, скорчась на полу. Колян думал, глядя в окно. Дзенькнули часы, отбивая полночь.
   -- Значит, так, - твердо произнес браток. - Лечил курву ты, раз. Я могу в любой момент сдать тебя шефу. Мы люди серьезные, два. - Браток сложил два пальца и взялся за третий. - Но ты, мать твою, врач Божией милостью, три. Так что ломать тебе пальцы за то, что ты на меня полез, и за эту кошку - не, ломать не буду. Живи. И ты все-таки кореш мой, четыре. Хоть и не общаешься со мной. Да и хрен с тобой, мы люди не гордые. Ты осознал, к чему я веду?
   Володя молчал, закрыв глаза, и трудно дышал.
   -- К тому, что теперь, если у нас кого повредят, то я знаю, к кому идти. К тебе, потому что ты будешь молчать. А если не будешь - и я не буду молчать. А шеф у нас, ты сам понял, чувак суровый...
   Колян снова глянул на студента. То ли водка его сделала добрым, то ли еще что, но браток добавил добродушно:
   -- Но ты не бойся, мы своих бережем. Теперь ты под нашей крышей. Бывай, костоправ.
   И ушел, переступив через студента.
  
   На следующий день после того, как приходил Колян, Володя узнал, что Анну выписали. Без его ведома.
  
   ***
   ...Желтый круг бликовал на полированном столе, снимки чернели на экране. Хирург сидел в кресле, в другом конце кабинета, и курил, уставясь на кошачьи когти.
   До сих пор он не знал, как относиться к Анне. Она иногда снилась ему. Его собственная жена была похожа на нее - только внешностью.
   Сколько ни думал, не мог понять странного поведения коллег. Получив диплом, Володя пришел в эту же клинику. За все годы, что он там проработал, врачи вспоминали об Анне очень редко. Что-то вроде: "А вот была одна пациентка, так она выздоровела невероятно быстро. Бывают же настолько здоровые организмы!"
   Скажите на милость, разве не проще было и Володе отвести глаза? Так сказать, единым чохом? Ведь могла же...
   И никогда, никогда Владимир не мог понять слов Коляна: "Таких жечь надо". За что? За что?! За другое строение рук? За страшные легенды, что придумали сами же люди? За то, что они - просто другие? Что плохого в том, что они отличаются от нас?!
  
   26.06.2009.
  
   Мой ласковый и нежный враг
     
     
     Медленно умирало лето. Стихал назойливый гомон отдыхающих, закрывались пункты проката водных велосипедов, все реже и реже раздавались на пляже призывные крики продавцов мороженого. Город готовился к спячке, и в воздухе витал запах близкой слякотной осени.
      Тори пришла в город поздним вечером. Наслаждаясь последним погожим деньком, неспешно прогулялась по тихим улочкам, заглянула в старенькую кондитерскую и, прикупив пакет с печеньем, направилась к пирсу.
      Волны накатывали на берег в безуспешной попытке сокрушить волнорез. Тот держался с нескрываемым превосходством, вот уже многие годы, возвышаясь над морской пучиной. Море не сдавалось, искренне веря в старую как сам мир поговорку - вода точит камень. Тори хорошо помнила, кто и когда эту фразу произнес впервые. Вода и суша - две великие стихии, и они веками, тысячелетиями, эпохами выясняют, кто сильнее. У этой борьбы нет начала и нет конца, нет побед и поражений. На месте морей возникают пустыни, а на месте ушедших под воду материков плещутся волны. Но все равно вода не может поглотить сушу, а та - высушить воду.
      Они - извечные враги, две противоположности, две крайности мироздания, две неотъемлемые составляющие этого мира.
      Тори опустилась на холодный бетон пирса и стала ждать, похрустывая печеньем.
      Ковровой дорожкой из-за горизонта выплывали багряные облака и уходили за спящий город. Дневная синева неба сменилась бледно-розовым, так же теплеет и розовеет сонный младенец. Море подражало небу - оно притихло, словно готовя ему колыбель, волны теперь уже не бились, а ласково гладили неуступчивый взрослый волнорез. Тори жмурилась и крошила печенье чайке, вдруг прилетевшей на пирс.
     
      - О-па! Васян, смотри, кто у нас тут сидит!
      Чайка, нервно дергая шеей, побежала по пирсу. Тори медленно обернулась на голос. К ней приближались два подростка. Судя по нетвердой походке, оба были изрядно под градусом.
      - Слышь, шалава! Как тебя зовут?
      - Меня не зовут, - Тори мягко улыбнулась. - Меня призывают.
      - Вась, кажись, студентка.
      - Точно, - согласился с приятелем второй. - Умничает.
      - Студентка, а с двумя слабо? - оба гоготнули.
      Тори досадливо вздохнула. Опять и снова! Как часто она сталкивалась с такими вот 'хозяевами жизни'! Они всегда красовались своей силой и смелостью, наглостью и невежеством. Красовались перед самими собой, одетые в бронзовые доспехи легионеров или в нацистскую форму, сюртук статского советника или, как сейчас, в потертые джинсы и грязные футболки.
      Тори тошнило от одного присутствия таких людей, и в то же время ей было их искренне жаль. Они не понимают, что невозможно быть 'хозяином Жизни'. Взять хотя бы то, что жизнь всегда уходит от нас неожиданно и не тогда, когда мы хотим. Мы не властны над этой многогранной и многоцветной сущностью.
      Сколько таких встреч было в ее жизни! И всегда они заканчивались - смертью. И уж конечно, не ее.
      - Мальчики, не стоит. Идите, пока чего не случилось, - примирительно ответила Тори, вставая с холодного камня.
      - Васян, ты слышал, эта дура нас мальчиками назвала? Надо наказать.
      - Так давай, разложим ее прямо здесь, посмотрим, как она запоет, - заржал Васян.
      - А ну, скидывай юбку! - подросток схватил ее за плечо.
      Тори резко отпрянула в сторону, едва не упав в воду:
      - Убери руки!
      - Рот захлопни! Серега, хватай ее за ноги!
      Тори закричала:
      - Нет!
      Пирс тряхнуло с такой силой, что подростки свалились в воду. Нисколько не удивленные самим фактом землетрясения, они попытались взобраться обратно. Тори поняла, что одной не справиться.
      'Помоги мне!'
      - Я иду, - услышала она. - Держись...
      Парни уже забирались на пирс, когда за их спинами поднялась темная вода, повисела немного и ударила в бетон. Брызги окатили Тори, а подростки заорали - волна несла их от берега.
      Вокруг них стремительно закружилось мощное длинное тело. Мокрая чешуя вспыхивала бронзовыми бликами, сильные плавники пенили воду, разгоняя Морского Змея, и уже закипел водоворот, затягивая, засасывая в пучину. Чешуя словно слилась с морем и образовала ослепительное золотое кольцо. Подростки захлебывались, били руками по воде, их несло в воронку, они боролись за жизнь - безуспешно.
      Несколько ударов сердца Тори - и все стихло. Только булькнули пузыри с глубины.
      Чудовище еще немного покружило, останавливая бешеный разбег, развернулось и поплыло к пирсу, плавно изгибаясь кольцами, держа голову над волнами.
      Тори бессильно опустилась на мокрые плиты. Эта мощная красота, эта прекрасная сила приводили в смятение - а вдруг однажды и ее затянет в смертельный водоворот? Она вскочила на ноги.
     
      - Здравствуй, Богиня, - перед пирсом плавно и сильно вознесся чешуйчатый колосс.
      Девушка усмехнулась:
      - Ты же знаешь, мне больше нравится имя Тори.
      - Но почему? - Морской Змей изогнул шею и положил голову на пирс, так что его узкие глаза оказались напротив глаз Тори.
      Тори вгляделась в вертикальные зрачки и пожала плечами:
      - Ну, не знаю, просто так.
      - Никогда не мог понять вас - женщин, что за капризы? То волосы красите, так что не сразу признаешь, то имена меняете.
      - А нас и не нужно понимать, нас любить нужно, - улыбнулась девушка.
      Змей шумно вздохнул:
      - Тяжело.
      - Что тяжело? - насмешливо склонила голову Тори.
      - Любить тяжело. Мы слишком разные, слишком далеки друг от друга. Можно даже сказать - мы враги.
      - Да брось ты, - засмеялась Тори. - Мы - самые обычные. Почти как люди - ругаемся и миримся, любим и ненавидим. Мы слишком долго живем среди них, перенимаем их привычки, их образ мыслей...
      Змей неодобрительно фыркнул. Подумал немного и спросил:
      - Почему ты позволила этим двум зайти так далеко?
      - И это ты тоже знаешь, - пожала плечами Тори. - Когда я в теле женщины, магии почти нет, а физически они были сильнее.
      - Зачем тогда ты вновь и вновь возвращаешься в эту оболочку?
      Тори подняла руку и откинула длинные каштановые волосы, затем провела ладонью по стройному телу, очерчивая соблазнительный контур. Змей проследил взглядом за ее рукой.
      - Ах, великий Посейдон, - мурлыкнула она. - Ты сам говорил, что тебе так нравится.
     
      Змей ухнул вниз, вода выплеснулась фонтаном, вновь до нитки промочив белую майку Тори.
      Минута - и на берег вышел худощавый юноша. Тори побежала к нему.
      - Здравствуй, Гея.
      - Здравствуй, любимый...
     
         Волны и камень слились в бесконечном поцелуе.
  
  
   От авторов:
   ОНА - мы дружим с людьми, похожими на нас - или непохожими. Дружба - тоже поиск своих отражений в других.
   ОН - а возможно, дружба - это попытка отразить другого?..
  
   Однажды летом
  
   Вообще-то, дракон прилетел очень вовремя.
   Завтра к ним в деревню должны были приехать гости, не то чтобы желанные, скорее - совсем нежеланные. Родственники по маминой линии. Просто удивительно, размышлял Данька, что у его мамы такая противная сестра.
   Мальчик знал, что когда его самого еще не было, мама с тетей Наташей почему-то поссорились, и связано это было с папой Лешей. Потом они помирились. После чего тетя Наташа раз в год навещала семью Заславских, как правило, вместе со своим сыном Никитой. Данька терпел.
   Никита, ровесник Даньки, пошел в свою маму, и все общение двоюродных братьев состояло из подколок и драк. После чего всем хорошо доставалось от взрослых. Надо сказать, тетя Наташа все-таки была справедливой к своему сыну, при всем своем вредном характере.
   - В конце концов, это все лучше, чем задница дракона над крышей, - вздохнул Данька и взглянул вверх.
   Прямо над черепицей их дачного домика по часовой стрелке медленно вращался огромный чешуйчатый дракон. Данька не знал, почему по часовой стрелке. Следует полагать, то были личные бзики монстра.
   Иногда дракон срывался с места, и чуть ли не с гиканьем гонялся по деревне за какой-нибудь курицей. Народ в это время, конечно, прятался по своим домам, и никто даже не собирался спасать несчастную птицу. Данька, понаблюдав какое-то время, смекнул, что как раз людям дракон и не вредил, поэтому безбоязненно шастал по улицам, только жмурясь, когда горячее дыхание мимоходом шевелило вихры.
   Главное, что неведомого зверя боялась тетя Наташа, которая остановилась в соседнем Новоселове, перед этим позвонив маме. То есть, Данька был избавлен и от Никиты тоже - на какое-то время, или навсегда. Смотря, как поведет себя дракон. Он же прилетел только позавчера вечером. Как Марь Иванна говорит: "Раскачаться надо".
   Данька покосился на фургон Первого канала, белевший между домами. Телевизионщики явно думали о себе очень хорошо, в духе Песни о Роланде (Данька прочел ее месяц назад) и героически стояли на краю деревни. Ну как же, приперлись прямо к дракону в логово, бесстрашные защитники свободы слова. Видно было, как вяло вращалась здоровенная тарелка антенны на крыше фургона, да залихватски поблёскивали объективы.
   Тут солнце начало закатываться за горизонт, и в лиловом закате дракон радужно засиял. Чешуя его заблистала, словно усыпанная бриллиантами, а мощный хвост искрился так, что глазам больно было.
   Данька так бы и стоял, восхищенно раскрыв рот на слепящую красоту, если бы не ехидный голосок:
   - Что, подарочка ждешь?
   - А хоть бы и так, - задиристо ответил Данька, оборачиваясь к Никите. - Чего это ты не под маминым крылышком?
   Данька ожидал, что занозистый братик ответит, как обычно, колкостью, после чего они благополучно подерутся. Но Никита почему-то вздохнул и сумрачно ответил, запрокидывая голову:
   - На дракона захотел посмотреть.
   То есть, абсолютно понятно, конечно. Потаращиться на живого дракона, когда еще такое выпадет - чего тут непонятного? Но Данька не мог взять в толк, отчего Никита такой мирный. Вот это вот совершенно непонятно. Заготовленная колкость куда-то делась с языка, и Данька снова уставился на сияющую чешую. Но поэтическое настроение испарилось подобно росе под солнцем, и сейчас Данька чувствовал себя до крайности нелепо - вот стоит и чуть ли не с обожанием смотрит на что? Правильно. Офигеть, как красиво.
   - Шел бы ты к своей маме, - буркнул Даниил.
   - Тебе-то что? - прохладно отозвался Никита.
   Данька прямо взбесился до волос дыбом. Вот же наглость! Приперся незваный, еще и тявкает.
   - Тебя не ждали, вот что, - Данька гордо отвернулся.
   Ответ тут же прилетел увесистым подзатыльником. Данька взбеленился и заехал обидчику кулаком в живот. Мальчишки покатились по газону прямо в крапиву у забора. Данька, сев на Никиту, лупцевал его, что было сил. Никита больно брыкался и что-то вопил.
   Внезапно раздался страшный рев. Братья подскочили. Солнце уже удалилось на покой, и ничто не мешало рассмотреть, что дракон начал мелко дрожать, как старая стиральная машина. Мальчики переглянулись.
   - Там же мама! - вскрикнул Данька и кинулся в дом.
   Данька пулей ворвался в комнату и...
   Мама Лена мирно спала, свернувшись клубочком на диване.
   - Мам, проснись!
   - Обгадят сейчас! - добавил Никита за его спиной.
   - Заткнись! - завопил Данька, тормоша маму. - Ну мама же!
   Бесполезно, спящая красавица не просыпалась. А рев все нарастал, и дом начало трясти. Даньке аж тошно стало, едва он представил картину, которую Никита обрисовал только что.
   Мальчик чертыхнулся и потянул маму за подмышки с дивана. Мягкая, и тяжелая, будто сто тысяч гирь в меховом чехле, мама слушалась плохо. Вдруг полегчало - это Никита подхватил маму Лену под колени. Данька коротко кивнул, и они потащили безвольное тело к выходу.
   Даньке казалось, прошла вечность. Они осторожно пронесли маму Лену через комнаты, через коридор, и, наконец, сделали самое сложное - спустились с высокого крыльца. Данька обливался потом и пыхтел, как паровоз. Никите было не лучше. Но, к их чести, мама Лена нигде ничем не стукнулась. И когда мальчики, после дорожки, калитки и длинной-длинной улицы бережно уложили ее у забора и сели без сил рядом, то Данька был невероятно горд собой.
   - Н-да, хорошо, что мама у тебя такая маленькая и легкая, - тяжело дыша, заметил Никита.
   - Легкая?! - изумился Данька.
   - А мою маму вспомни? - поднял бровь Никита.
   Тетя Наташа весила хорошо за сто кило. Данька в затруднении покрутил головой.
   - Слышь, это самое, - Данька собрался поблагодарить Никиту. Честно, хотел сказать спасибо. Но эта зараза все испортила своей ехидной улыбочкой:
   - Ну и что, скажешь теперь, что я не вовремя?
   Данька скрипнул зубами и взглянул на дракона.
   Издали зверь был виден очень хорошо. Дракон как будто сидел на невидимой подушке. Огромные перепончатые крылья мерцали в воздухе, словно крылья комара, до того быстро дракон ими махал. Но ветер от них, как ни странно, не чувствовался. Тощие лапы зверь поджал к себе, но Данька и так различил, до чего длинные и крючковатые на них когти. Вытянутую шею увенчивала треугольная зубастая голова с желтыми фасетчатыми глазами. Сейчас дракон весь ревел, весь трясся и смотрел как раз на ребят. Ощущение внезапно ожившей стиральной машины было полным. У Даньки внезапно зачесались руки, минуту назад ужаленные крапивой.
   - Неуютно как-то, - поежился Никита.
   - Не боись, - покровительственно заявил Данька. - Он людей не ест.
   - Я не боюсь! - огрызнулся брат.
   - Да ладно, я тебя понимаю, - посочувствовал Данька.
   Никита дернул щекой и ткнул Заславского в плечо. Данька было вскочил, да мама, лежавшая между ними, помешала. Она вдруг перевернулась на другой бок, подкладывая руку под голову. Данька спохватился:
   - Блин, что с мамой делать?
   - Ничего, наверное, - почесал голову Никита. - Пусть спит. Это, наверное, дракон на нее повлиял.
   Подумав, Данила вынужден был согласиться:
   - Значит, сначала надо что-то сделать с драконом?
   - Точняк, - кивнул Никита. - И я бы не рискнул подносить зажигалку к его заду.
   - Это да, капитан Очевидность, - фыркнул Данька. - Опасно как-то.
   Никита важно кивнул:
   - Значит, что?
   - Предлагаешь искать девственницу? - спросил Данька.
   - Если только тебя, - съязвил Никита. - Очень на девочку походишь. Тоже волос долог, да ум короток.
   - Ах ты! - взревел Данька, и тут уже никакая мама Лена не могла помочь. Помог дракон. Он внезапно снялся с места и на бреющем рванул вдоль по улице за очередной курицей. Никита вздрогнул:
   - Что это он?!
   - За курицей. Он только их кушает.
   - Он их ест? Ты сам видел? - переспросил Никита.
   - Ну, сам не видел, но должно быть, так.
   - Должно быть, - передразнил заноза. - Сам не видел, так не ври.
   - А ты-то что думаешь, умный такой? - обозлился Данька.
   - Я думаю, что это робот.
   - С какой стати?
   - А с какой стати он живой? - резонно сказал Никита. - Ты посмотри, он ведет себя, как испорченная игрушка. Вон, трясется совсем не по-живому.
   - Хм, не лишено, - задумчиво произнес Данька.
   Дракон со свистом пронесся мимо них, обдав жаром. Несчастная курица бежала во всю мочь, заполошно хлопая крыльями, а над ней вертко наворачивал круги зверь. Он то поднимался вверх, то бросался на птицу, носился вперед-назад, ну чисто комар над вкусным, но опасным человеком. Большой такой комар. В воздухе после дракона оставался странный легкий запах. Данька принюхался - действительно, что-то механическое.
   - Дебилизм какой-то, - пробормотал Данька, провожая взглядом очередной кульбит дракона.
   - Не говори-ка, - покачал головой Никита.
   - И что нам делать?
   - Не знаю, - пожал плечами брат. - Давай пока посидим, может, чего и высидим.
   Данька вдруг понял, что этот поганец как-то незаметно перехватил инициативу. Ишь ты! Данька рассвирепел и вскочил на ноги.
   - Ты чего? - не понял Никита.
   Данька не знал, чего, и замялся, но тут очень вовремя подоспела помощь:
   - Вон, смотри! Менты едут!
   - Где? - Никита тоже поднялся.
   - Вон! Сидим, ждем! - сказал Данька, довольный собой, что так легко вернул себе власть. Которой, в общем-то, и не было, но какая разница!
   - Ну, ждем, - пожал плечами Никита и снова уселся. Данька остался стоять.
   Милицейская машина, мигая и воя, пропылила по улице и остановилась возле них. Из нее вылез представительный господин в черном костюме и очень профессионально оглядел окрестности.
   - Ух ты, люди в черном! - восхитился Никита, так и сидя возле мамы Лены. - Дядя, а где ваш мопс?
   Данька сдавленно фыркнул, поражаясь наглости брата. Сам он бы так ни за что не смог.
   Скуластый и черноволосый, явно татарских кровей господин в черном открыл калитку, подошел к мальчикам и сурово сказал:
   - Мопсов не держим. Что вы видели?
   - В смысле? - не понял Данька.
   - Ничего, кроме дракона, - добавил Никита. Данька согласно кивнул.
   - Сколько в деревне человек? - продолжил ФСБшник, или кто он там был, продолжая сверлить их взглядом.
   - Документы покажите, - с ледяным спокойствием произнес Никита. Данька вытаращился на брата. Это что... Это как? Ну пацан, ну молодец! Честно сказать, Данька его зауважал.
   Темноглазый господин чуть заметно улыбнулся и вытащил корочки. Действительно, ФСБшник.
   - Дань, сколько здесь народу? - спросил Никита.
   - Человек тридцать, - Данька посопел, недовольный, что брат снова так легко вышел в лидеры. - Еще вон, телевизионщики, вон там, на окраине сбились, видите?
   - С ними мы уже разобрались, - сказал господин и полез во внутренний карман. - Ну что ж...
   Данька похолодел. Никита сузил глаза и напружинился.
   - Спокойно, ребята, - улыбнулся ФСБшник. - Никто вас убивать не будет. Мы только чуток подкорректируем вам...
   И он вынул серебристую палочку.
   - Офигеть, точно люди в черном, - выдохнул Данька, таращась на палочку. - Это же стиратель памяти!
   - А может быть, вы скажете, что это за дракон? - въедливо встрял Никита. - Напоследок, а?
   ФСБшник снова изогнул уголки рта:
   - Это ошибка нашей кибер-лаборатории. Ничего страшного...
   - Я же говорил! - возликовал Никита. - А ты "девственницу искать, девственницу искать"!
   Тут Даньку закоротило. Он завопил, сам не зная что, и с кулаками накинулся на брата. Его вывело из себя все - и то, что Никита вдруг оказался таким умным, и то, что он такой нахальный, и то, что так легко ему все удается, и то, что он слушается свою маму, и почем зря наезжает на Даньку, хотя Данька-то хороший! И совсем не глупый! В общем, опять Заславский сидел на Никите верхом и отвешивал смачные плюхи брату по щекам.
   ФСБшник, понаблюдав за ними, вдруг хмыкнул, положил палочку в карман, подошел к братьям и сказал:
   - Прекратить.
   Почему-то совсем не громкий, не командный голос возымел действие, и мальчики расцепились почти сразу. Они исподлобья зыркали друг на друга, но снова драться не решались. Авторитет ФСБшника давил, едва не приплющивая к земле. Господин в черном поизучал их еще немного, цепко оглядывая с ног до головы, и вдруг сказал:
   - Хотите к нам?
   Даже Никита растерялся и захлопал ресницами, как Данька.
   - К нам в школу, - пояснил ФСБшник. - Нам такие, как вы, нужны.
   Никита открыл рот и снова закрыл. Данька оглянулся. Мама Лена по-прежнему мирно спала, словно вообще ничего не происходило. В голове мелькнуло дурацкое: "Хорошо хоть, дракон не живой, не ест и не..." Данька тряхнул головой.
   - Понимаю, не все сразу, - кивнул ФСБшник и снова полез в карман, на сей раз вынимая визитку. - Вот тут мой номер. Звоните, как надумаете. Надеюсь, не нужно уточнять, что обо всем следует молчать?
   Братья синхронно кивнули.
   - А теперь, может быть, вы мне поможете? - спросил ФСБшник, переводя пронзительный взгляд с одного на другого. - Нужно скорректировать память всем, кто мог видеть робота.
   Братья, конечно, согласились.
   Через час они сидели дома у Даньки, и пили чай, мозгуя над тем, что делать дальше. На сей раз братья были единодушны.
   Мама Лена проснулась через пять минут после того, как уехал ФСБшник, который забрал с собой дракона. Она тоже ничего не помнила - стиратель памяти действовал и на спящих людей.
   - Ну, что думаешь? - спросил Данька, подобревший после разговора с ФСБшником. Тот сказал, что они дополняют друг друга, дескать, Никита умный, но Данька сильный. То-то же.
   - Не знаю, - Никита почесал затылок. - А ты пойдешь?
   - А почему бы и нет? - Данила отпил чаю. - Вот только мама...
   - Я пойду, - кивнул Никита. - ФСБшник обещал все уладить. Так что с нашими мамами все будет хорошо.
   - Мальчики! - вошла мама Лена с печеньем в руках. - Вы не ссоритесь, не деретесь, и вообще серьезные такие стали! Что с вами случилось? Да и ты, Никита, пришел так внезапно, и где твоя мама?
   - Мама в соседней деревне, там у нее знакомые, - ответил Никита, подмигивая Даньке. - Она позже приедет. А я просто... пораньше пришел. С Данькой поговорить.
   - Ну что ж, молодцы, что помирились, - улыбнулась мама. - Сейчас еще чаю принесу.
   - Я тоже пойду, - шепнул Данька, едва мама вышла за порог. Никита кивнул, и ребята пожали друг другу руки в знак общей тайны, что теперь связывала их.
   Мальчики пили чай и смотрели на белую ночь, бархатно разлегшуюся над деревней. Все было так непросто и так легко. Все было впереди.
  
  
   Фата-Mоргана
   Родился я в 1989 году в Неваде и до четырнадцати лет благополучно проживал в маленьком городке близ столицы нашего штата Карсон-Сити.
      Родителям моим принадлежала небольшая автозаправочная станция, доставшаяся папаше в наследство от его беспутного дяди. Отец целыми днями торчал в магазинчике или мастерской, если случались заказы на починку какой-нибудь древней развалюхи, непонятным образом добравшейся до нас и здесь отдавшей Богу свою механическую душу. Матушка же ведала небольшим мотелем на шесть комнат - довольно популярное место среди влюбленных парочек с томными взглядами и коммивояжеров с пыльными чемоданами. Эти сумки и свертки стали нашими постоянными спутниками спустя несколько лет. А пока жизнь моя была похожа на кисель - вязкий и мутный.
      Весь мой детский мир вращался вокруг нашего семейного бизнеса да школьного автобуса, желтым кошмаром врывавшегося в предрассветные сумерки каждую неделю, с понедельника по пятницу. Школа - мой ужас, моя боль, мой страх...
      Все началось с того момента, когда мы прошли обязательный тест на определение умственного развития. После этой процедуры ко мне намертво прикипело прозвище "Семьдесят первый". Всего один балл отделял меня от отправки в школу для дефективных. Этого не случилось, но мое личное дело на всю жизнь украсила литера "С" - "неспособный". Надо ли говорить, что все случившееся не осталось без внимания моих одноклассников. На долгие шесть лет я превратился в полное ничтожество, проводящее большую часть времени за горой гимнастических матов школьного спортзала в безуспешной попытке спрятаться от своих одноклассников, спрятаться от самого себя.
      Родители меня всячески старались поддержать, отец уверял, что для работы в нашем бизнесе моих мозгов более чем достаточно - с яйцеголовыми учеными мне общаться не придется. Как же он ошибался...
      В июне 2003 года впервые за много лет отец собрался в отпуск. Возможно, наша жизнь и дальше протекала бы в привычном русле, но у папы была страсть всей его жизни. До дрожи в коленях он обожал телевизионные викторины. Заветной мечтой моего предка стали миллион долларов и фото на обложке журнала "Таймс". И если в прямом эфире звучал вопрос, отец, забросив все остальные дела, бросался к телефону в тщетной попытке проявить свои знания. Иногда ему это удавалось, чаще милый голос просил подождать или попробовать дозвониться в другой раз. Деньги лились рекой. Жаль только, что течение этого потока было направлено в противоположную от нашей семьи сторону. Если сложить вместе все счета телефонной компании, оплаченные нами, миллиона, конечно, не выйдет, но сумма все равно приличная. И все же однажды папе повезло. Нет, денег он не выиграл, ему досталась туристическая путевка. Десять дней отдыха в тропическом раю. К отъезду родителя готовилась вся семья. Мама несколько раз перекладывала чемодан, проверяя на месте ли носки и гавайские рубашки. Папа ходил важный и ежедневно за ужином считал своим долгом напомнить, что я остаюсь за старшего мужчину. А мне было обидно. Через несколько дней мой день рождения, и я первый раз в жизни буду встречать его без отца.
      Отец отправился в путешествие 18 июня, а через два дня, в день моего четырнадцатилетия, раздался телефонный звонок и суровый мужской голос сообщил, что яхта, на которой отец отправился на дайвинг, попала в шторм и не вернулась в порт. Отца искали десять дней...
      Примерно месяц мама ходила сама не своя, а в конце июля сообщила мне, что продала наш мотель вместе с заправочной станцией, магазином и мастерской, и теперь нам придется срочно уехать. Мы стали похожи на тех коммивояжеров, что останавливались у нас на ночь. Сумки, чемоданы, свертки, потухшие глаза. На несколько лет моя жизнь всячески пыталась уподобиться калейдоскопу - маленькие городки сменяли мегаполисы, придорожные гостиницы уступали место отелям средней руки. Школы перестали быть кошмаром - я даже не старался запоминать имена учителей. Ни в одном городе мы не задерживались больше чем на пару месяцев. Врагов у меня не было, я просто не успевал их себе нажить. Мы метались по всей стране, но никогда даже близко не приближались к побережью.
      С каждым годом мама все больше отдалялась от меня и всего остального мира. Часами она могла сидеть неподвижно перед фотографией отца, затем резко вскакивала и начинала метаться по комнате. Нет, она не кричала, не впадала в истерики, но от этого мне становилось лишь страшнее. Нередко я думал о том, что живу словно в старом немом кино: быстрая сменно кадров, черно-белая реальность да уснувший тапер, забывший о своих обязанностях озвучить весь этот мелькающий бред.
      Поздним вечером 25 декабря 2007 года мамы не стало.
      Говорили, что водитель грузовика слишком спешил к рождественскому столу, не знаю. Мне кажется, мама намеренно шагнула под колеса. Она так и не научилась жить без отца. Я не хочу вспоминать о том дне, когда остался совсем один...
     
      ***
      Как ни странно, мне все же удалось окончить школу. Денег, полученных по страховке, при достаточно бережном отношении могло хватить на несколько лет, а я был очень экономным. В связи с тем, что мы словно полоумные скакали из города в город, во время учебы мне пришлось выбрать профессиональный профиль. Весь смысл таких занятий сводился к тому, что большую часть времени мы проводили в школьных мастерских, количество же академических часов при такой системе сокращалось до минимума. Все же, сдав необходимые зачеты по шестнадцати курсам, я стал счастливым обладателем диплома об окончании средней школы. Понятно, что при такой подготовке знаний, полученных мной, совершенно не хватало для поступления в колледж. Впрочем, я и не стремился учиться. Мне хотелось побывать в тех местах, где отец провел последние дни своей жизни. Я отправился на юго-восток штата Виржиния...
      Именно там, в Виржинии-Бич, среди лавок с мороженым и китайской едой я наткнулся на лоток характерной защитной раскраски украшенный  надписью "US Army".
      Ко мне подошел офицер в форме ВМС США и молча сунул в руки листовку:
      "Люди начинают понимать, что свобода никогда не бывает бесплатной. Они привыкли к тому, что свобода - это их неотъемлемое и естественное право. И, к сожалению, только события, подобные тем, что поразили Америку, заставляют народ задуматься над тем, какова все-таки цена свободы!".
      Чуть ниже красовалась размашистая подпись - майор Марк Эпли.
      Я непонимающе уставился на офицера, возомнившего себя промоутером
     - О чем здесь речь, сэр?
      - Террористы сынок, они угроза, с которой должен бороться любой гражданин. Надеюсь ты гражданин?
      - Конечно, сэр!
     - Замечательно, - офицер приблизился ко мне практически вплотную. - Кто твои родители?
     - Я сирота, сэр.
     - Сынок, поверь мне, ты не случайно появился здесь. Служба в армии словно создана для таких, как ты.
     Он принялся совать мне в руки красочные буклеты, описывающие прелести армейской жизни...
      Если вы меня спросите, почему в тот день я поставил свою подпись под заявлением о желании вступить в ряды Вооруженных сил США, я не смогу ответить. Наверное, офицер оказался опытным психологом - ведь это его работа тащить в армию таких оболтусов, как я, а может, он был очень похож на моего отца. Не знаю, точнее, не могу сказать определенно, а врать мне не хочется.
      Итак, я стал рядовым армии Соединенных Штатов. И самое смешное, мне понравилось служить. Кстати, до океана я все же добрался...
      ***
      Научная станция "Ингрид" уже несколько лет занималась выращиванием и обучением дельфинов для охраны военно-морской базы Китсап-Вангор, расположенной недалеко от Сиэтла. Станция была именно научная, назвать ее военной у меня язык не поворачивается. Несколько белых корпусов исследовательских лабораторий уютно разместились вдоль побережья небольшой бухты, огороженной от океана невысокой дамбой. Поистине райский уголок...
      Взяв ведро с рыбой, я направился к бассейну.
      - Майкл! - сержант высунулся из дверей казармы. - Подойди сюда.
      - Слушаю, сэр, - я вытянулся по стойке "смирно".
      - Сегодня должен приехать новый яйцеголовый, проследи за тем, чтобы был подготовлен карантинный бокс.
      - Сэр, разрешите спросить?
      - Я слушаю, рядовой, - сержант задумчиво смотрел поверх моей головы, выпуская ароматные клубы сигарного дыма.
      - Сэр, кого мы ждем?
      Сержант удивленно посмотрел на меня:
      - Какая тебе разница?
      - Просто интересно, сэр.
      - В общем-то, это не мое дело, но я слышал, как начальник лаборатории распинался, мол, эти русские уже и досюда добрались.
      - Сэр, так новый яйцеголовый русский?
      - Вроде того, - сержант смачно выругался. - Твою мать! То мы с ними воюем, то они лучшие друзья. Черт бы побрал этих политиков.
      - Еще вопрос, сэр. Для кого готовим бокс?
      Сержант снизошел до комментария:
      - Представляешь, этот русский медведь решил явиться к нам со своим собственным дельфином! - сержант расхохотался и запустил окурком в мусорный контейнер.
      Я молча побрел выполнять приказ...
      "Вот ведь дела - собственный дельфин. Этот русский и впрямь полный придурок".
      Накормив рыбой нашу "Великолепную шестерку", я, вооружившись шваброй, приступил к уборке огромной ванны, гордо именуемой карантинным боксом.
      Спустя сорок минут, глядя на почти наполненную водой емкость, я заметил стоящего рядом с центральным бассейном человека.
      Заинтересованный, я подошел поближе.
      Незнакомец неожиданно вскинул вверх руку и резко свистнул. Все шесть наших дельфинов, словно по команде, выпрыгнули из воды. Я восторженно зааплодировал. Мужчина обернулся и, улыбаясь во весь рот, поманил меня рукой:
      - Привет, кто такой? Служишь здесь?
      - Рядовой Майкл Стелпер, сэр.
      - Значится Степлер, - мужчина с интересом оглядел меня с ног до головы. - Наслышан, наслышан. Намучаешься ты с такой фамилией.
      - Прошу прощения, сэр. Не понял.
      - Да ладно, чего там. Шутка-юмора это.
      - Понятно, сэр, - я растерянно огляделся, не зная, стоит ли продолжать разговор или уже пора звать охрану.
      Мой собеседник, казалось, несколько сконфузился, но затем, снова улыбнувшись, протянул мне руку:
      - Давай знакомиться, что ли? Игорь Сергеев, доктор наук, с сегодняшнего дня твой непосредственный начальник.
      - Док...
      - Да, кстати, я тебя очень прошу не называть меня доком. Понимаешь, у нас так принято обращаться только к врачам, а из меня врач - как из свиньи физик-ядерщик.
      - Где это у вас, сэр?
      - Есть такая страна, рядовой, Россия...
      Так, широко улыбаясь, в мою жизнь ворвался Игорь.
     
      ***
      Порез, заработанный мной сегодня утром, слегка побаливал. Глупо все это: перетягивал ограждение возле дамбы и случайно зацепился за "колючку", словно нарочно брошенную здесь же. Ладно, все это мелочи жизни, как говорит Игорь.
      - Сэр, разрешите вопрос?
      - Валяй, - Игорь, вальяжно развалившись в шезлонге, потягивал коктейль.
      - Что у него с головой?
      Игорь приподнялся и посмотрел на дельфина. Борька, вот уже полчаса нарезающий в бассейне бесконечные круги, остановился и, высунувшись из воды, поприветствовал хозяина радостным стрекотом.
      - А что не так?
      - Наросты, сэр.
      - Ах, это, - Игорь вытащил из ведра сардину и бросил в воду. - У него в голове электроники на десяток-другой тысяч долларов. Все не поместилось, вот и пришлось "раздвинуть границы".
      - Сэр, так вы занимаетесь не только дрессировкой?
      - Смешной ты, дрессура не дает полной гарантии, что в случае необходимости он выполнит любой приказ. А тебе известно, как командование относится к невыполнению приказа?
      - Известно, сэр.
      - Вот и приходится немного перестраховываться...
      Игорь, наконец, выбрался из пляжного кресла и подошел ко мне:
      - Ну-ка, покажи руку. Что случилось?
      - Порез, сэр. Ничего серьезного.
      Игорь размотал грязную повязку и внимательно осмотрел рану:
      - Знаешь что, давай-ка пойдем в медкорпус и хорошенько промоем, а то подхватишь какую-нибудь заразу...
      Спустя полчаса мы сидели на веранде главного корпуса.
      - Когда закончилась перестройка, в Севастополе все накрылось "медным тазом". Финансирование прекратилось, и весь наш центр разогнали. Животных ушлое руководство продало в дельфинарий. Мне пришлось несколько лет зарабатывать на жизнь, торгуя на местном рынке фруктами. Такие дела, - Игорь закурил. - Днем я продавал хурму, а вечерами писал письма всем своим старым знакомым по научной работе. Писал, надеялся и вот я здесь.
      - А Борька? - сержант кивнул в сторону карантинного блока.
      - Борька был моим единственным условием переезда. ВМС умудрилось выкупить его у дельфинария.
      - И что, - не унимался сержант, - никому даже в голову не пришло проверить, что у него в голове?
      - Ну, во-первых, мало кто знал, чего мы туда напихали, а потом, не до того всем было, каждый стремился заработать - ракетами торговали, а тут какой-то дельфин.
      Игорь докурил и осмотрелся по сторонам, выискивая, куда бросить сигарету. Не найдя, со вздохом засунул окурок в полупустую пачку:
      - У меня тут предложение есть, к вам двоим, - Игорь замялся, словно подбирая слова. - В общем так, я вроде как месяц отработал, у нас было принято с первой зарплаты проставляться.
      - Что делать? - не понял сержант.
      - Да я не знаю, как правильно сказать. Короче, я приглашаю вас на пикник. Возражения имеются?
      Я вопросительно глянул на сержанта:
      - Сэр?
      Сержант не возражал...
     
      ***
      Я очень старался не сбиться с ритма. Получалось у меня, скажем прямо, неважно. Зажатая между ног пластиковая канистра ежеминутно норовила выскочить. Игорь, стоя по колено в воде, размахивая пустым стаканом, громогласно распевал:
     
      Многие лета тем, кто поет во сне.
      Все части света могут лежать на дне.
      Все континенты могут гореть в огне,
      Только все это не по мне.
     
      Но, парус порвали, парус!
      Каюсь, каюсь, каюсь...*
     
     Я не понимал ни слова, но песня просто завораживала. Я улыбался - мне было очень хорошо. Лишь изредка я боязливо косился на сержанта, но с этой стороны опасности не предвиделась. Развалившись прямо на песке, сержант спал в обнимку с полупустой бутылкой 'Джони Уокера'.
      Игорь наконец-то выбрался на берег:
     - А сержант-то у вас слабак оказался.
     - Он ночью дежурил на пирсе, не выспался, - я отложил в сторону канистру.
     Игорь склонился над сержантом и аккуратно освободил бутылку из пьяных объятий. Плеснул себе виски.
     - Будешь?
     - Нет, спасибо, я вообще очень редко пью.
     - Чего так? - Игорь резко, одним махом, справился с содержимым стакана. - Болеешь?
     - Вроде нет, - я удивленно пожал плечами. - Дельфины, сэр. Они не любят, когда к ним приходят после выпивки.
     - Это правильно, - Игорь отбросил в сторону пустой стакан. - Знаешь, мне нравится, как ты относишься к нашим подопечным. Скажи, ты их жалеешь?
      Я ненадолго задумался. В принципе, чего их жалеть? Нет, я, конечно, знаю, что дельфины никакие не рыбы, а наши младшие братья, почему-то решившие покинуть землю и вернуться обратно в океан. Знаю, что они очень смышленые, трюки разные умеют выполнять, обучаются неплохо. Можно, конечно, пожалеть наших подопечных за то, что они живут в неволе, но 'Ингрид' тренируют только дельфинов второго поколения, то есть тех, которые родились и выросли точно в таких же бассейнах. Здесь их дом, так что жалость тут не причем. Поэтому мне оставалось лишь вновь пожать плечами:
     - Наверное, нет. Им тут хорошо. Кормежка, игры, дельфиний рай, короче.
      Игорь долго смотрел на звезды, а затем неожиданно резко спросил:
      - А ты задумывался, что становится с ними после того, как обучение закончено?
      - Да ничего с ними не происходит. Отправляются на военную базу, а там та же кормежка, тренировки...
      - Иногда наши подопечные гибнут. - Игорь внимательно следил за моей реакцией.
      - Сэр, я не знаю, что ответить, сержант говорит, что у нас на службе дельфины погибают значительно реже, чем в природе...
      - Сержант мудрый человек, - перебил меня Игорь. - Он знает, кому и что говорить. Впрочем, он не так далек от истины.
      Игорь покрутил в руках бутылку, раздумывая, выпить или нет, но, отставив ее в сторону, продолжил:
      - А ты задумывался, почему все работы по использованию дельфинов и морских львов постоянно заходят в тупик.
      - Нет, сэр, - по большому счету мне было не особенно интересно, но, похоже, моему другу необходимо выговориться, так что я готов потерпеть.
      - Знаешь, как-то произошел один любопытный случай, заставивший нас задуматься о том, что к проблеме мы подходим совсем не с той стороны, с которой следовало бы.
      Игорь поднялся на ноги и немного прошелся по пляжу, затем вновь уселся напротив догорающего костра.
     - В конце шестидесятых под Херсоном, есть в Украине такой город, была оборудована секретная база, где и проводились опыты с дельфинами. Поначалу какой-то умник предложил использовать их в качестве камикадзе.
     - Как это - камикадзе? - я был шокирован такой новостью.
      Игорь, грустно улыбнувшись, продолжил:
     - А чему ты удивляешься? В советскую эпоху отношение к человеку как к расходному материалу было общим местом, а к дельфинам - тем более... Но эту программу пришлось быстро свернуть: после первого же испытания "в условиях, близких к боевым", то есть после первой же гибели дельфина, его сородичи в буквальном смысле послали своих инструкторов ко всем чертям и отказались исполнять их приказы. Даже за рыбу.
     - Молодцы!
     Я искренне порадовался за дельфинов, это надо такое удумать - дельфин-смертник.
     Игорь все же сделал из бутылки большой глоток.
     - Впрочем, если самоубийц из наших друзей сделать не удалось, стражами они стали отменными.
     - Еще из них получаются хорошие разведчики, - поддакнул я. - Помните ту программу по обнаружению вражеских субмарин?
     - Помню, конечно, - ответил Игорь, продолжая все так же печально улыбаться. - Ты прав, разведчиками они оказались 'будь здоров'. Теперь решено возобновить программу подготовки диверсантов, правда, несколько в ином ключе.
     - Придумали, как сделать так, чтобы животные оставались в живых?
     - Да нет, - Игорь задумчиво поглядел на мерцающий в лунном свете океан. - Кажется, нашли способ убедить братьев наших меньших с радостью выполнять любой приказ...
     В этот момент в районе дамбы прогремел взрыв.
     
      ***
      - Да кто ты такой, твою мать, - Игорь со всей силы пнул катающегося по земле налетчика.
      Пленный молчал, не иначе решил, что пришло время геройствовать. Я мысленно посмеялся над его потугами. Какой смысл? Возможно, этому горе террористу и удалось бы отмолчаться, участвуй в допросе только Игорь, но рядом стоял злой, как черт, сержант. Нет, ну согласитесь, кому понравиться проснуться оттого, что через тебя перепрыгивают два твоих недавних собутыльника, и уносятся в ночь один с криками "Тревога", а второй с малопонятными, но очень эмоциональными матюгами.
      Сержант склонился над лежащим на земле человеком и, чуть приподняв его с земли, крепко встряхнул.
      - Какая организация?
      Вопрос был подкреплен не сильным, но довольно болезненным ударом в челюсть.
      Налетчик жалобно заскулил:
      - Общество "Океан - без человека", не бейте! Прошу.
      - Тебя здесь никто бить не собирается. Я тебя сейчас пристрелю за попытку оказать сопротивление, а труп выброшу в море.
      - Правильно, - подтвердил Игорь. - Раз и концы в воду.
      - Не надо! - Пленник обвел нас обезумевшим от страха взглядом. - Я все расскажу. Это мое первое задание. Проверка. Мы хотим освободить дельфинов. Мне приказали заложить два заряда...
      Мне показалось, что сержант сейчас вытрясет из террориста душу.
      - Где второй заряд? Отвечай, дерьмо.
      - С левой стороны дамбы. Взрыв через пару минут. Мы очень боялись повредить дельфинам, поэтому первый заряд слабый.
      Я с ужасом посмотрел в указанном направлении.
      - Так там же...
      - Бегом, - сержант еще раз ударил пленного и тот затих, потеряв сознание.
      Я очень хорошо понимал, о чем сейчас думает сержант. С левой стороны дамбы располагалась подстанция, обеспечивающая электроэнергией осветительную вышку над главным бассейном и запас баллонов со сжатым воздухом. Если произойдет взрыв... Нет, об этом не хотелось думать.
      Остановившись возле подстанции, сержант скомандовал:
      - Ищи с правой стороны, я посмотрю возле входа и на крыше. И поторопись, время...
      Ко мне подбежал запыхавшийся Игорь - кабинетная работа не способствовала поддержанию хорошей спортивной формы.
      - Как оно?
      - Да никак.
      Над козырьком крыши показалась голова сержанта:
      - У меня чисто.
      Я остановился напротив мусорного контейнера.
      - По закону всемирного свинства заряд здесь, - Игорь приблизился ко мне. - Давай открывать, только осторожно.
      Дрожащими руками приподняв крышку, я заглянул внутрь.
      Небольшой сверток притаился среди обрывков шланга, старой ветоши и пустых банок из-под "Коки". На передней панели, намертво привязанный скотчем, располагался дисплей, освещающий контейнер изнутри кровавым сиянием.
      - Десять секунд до взрыва, - прошептал Игорь. - Все на землю.
      Я тупо смотрел на сменяющие друг друга цифры. Вот отец уезжает в свой первый и последний круиз, вот мама, закрыв глаза, шагает под колеса грузовика, наша "Великолепная шестерка" встречает меня радостным пощелкиванием, Игорь бинтует мою порезанную руку, сержант грязно ругается, но вместе со мной чистит бассейн - чтоб блестел, как у кота...
      Я схватил сверток и побежал, унося смерть от своих друзей, от места, ставшего мне домом...
     
      ***
      - Майкл, - голос Игоря, казалось, прорывался ко мне сквозь плотные слои ваты. - Майкл, ты слышишь меня?
      Язык, царапал небо, но не хотел повиноваться.
      - Майкл, постарайся открыть глаза.
      Я попытался, но нестерпимый свет, бьющий в лицо, заставил меня вновь зажмуриться.
      - Молодец, Майкл. Теперь слушай меня внимательно. Все хорошо, та нас всех спас: и людей, и дельфинов - всех.
      - Что со мной, сэр, - сил, затраченных на то, чтобы произнести эту нехитрую фразу, наверное, могло хватить на перенос бруклинского моста.
      - Майкл, ты очень сильно пострадал, - Игорь помолчал некоторое время. - В наших условиях я не смогу тебе помочь. Майкл, послушай, я могу перенести твой разум в Борьку, но - это дорога в один конец. Короче, решать тебе...
      - Док, - я впервые назвал Игоря этим прозвищем,- мне больно, очень больно. Пожалуйста, док, я хочу жить...
     
      ***
      О событиях той ночи никто, кроме меня, Игоря и сержанта, ничего не знает. Мы так решили. Сержант поначалу бросился доложиться начальству. Но Игорь сказал, что я заслуживаю спокойную жизнь. Сержант спорить не стал: как ни крути, а я им жизнь спас. Так что теперь мы, можно считать, в расчете.
      Примерно через неделю после переноса моей личности в мозг Борьки, Игорь провел целую кучу тестов. Результат ошеломил всех. Может, сказались прошлые попытки Игоря превратить Борьку в супердельфина, может еще что, не знаю. В ходе тестов выяснилась одна интересная особенность: я начал мыслить по-русски. Так, что читающие мои записки, надеюсь, простят меня за некоторую витиеватость речи.
      Жалко, но общаться я пока могу только с Игорем, ведь декодер существует только в двух экземплярах - один вживлен мне, второй моему создателю. Правда Игорь говорит, что в скором времени соберет еще один для сержанта.
      Недавно Игорь предложил мне написать о своей жизни. Задумка эта показалась мне довольно забавной, еще бы, я - первый на планете дельфин-писатель. Тем более Игорь согласился исполнять обязанности моего личного секретаря.
      Кстати, меня оставили на "Ингрид" в качестве тренера, Игорь как-то убедил руководство, что в случае, если в группе новичков будет обученный дельфин, тренировать подопечных станет намного проще.
      Как ни странно, начальство не возражало, так что воевать с людьми мне не придется...
      Наверное.
     
      Гриф "Top secret"
      ( из доклада командующему ВМС США)
      Согласно ранее утвержденному плану, объекту 71\1 (кодовое имя "Борька") была имплантирована матрица личности N5 "рядовой Майкл Стелпер", вариация воспоминаний "несчастное детство - ученый друг - террористы". Процесс приживления сознания прошел удовлетворительно. Последующие тесты показали великолепные результаты - наблюдается резкий скачек индекса 28, и как следствие, повышение чувства долга и ответственности.
      В виду всего вышесказанного, считаю целесообразным продолжение исследований в рамках проекта "Фата-Моргана"...
      Матрица личности N5 рекомендуется к массовому применению.
     

Начальник исследовательского центра "Ингрид" Игорь Сергеев.

  
  
  
   От авторов:
   ОНА - любовь и дружба, наши отражения в других, заставляют нас идти на подвиги, пробуждая в нас лучшие качества. И это вовсе не глупость.
   ОН - и если потребуется - если дружба и любовь настоящие, мы даже готовы пойти за горизонт.
  
   Жернова огня
  
   - Ах ты, тварь!
   Хрустнула кость под колесом. Чехов на байке, сжав челюсти, тараном наехал на тупого зомби - тот вонючим кулем отлетел в горящие кусты. Мотоцикл понесся дальше. Из-под колес фонтанами летели бесчисленные ребра и лодыжки. В аду костей было, что ракушечника на берегу моря.
   Марк мотнул головой, сбрасывая налипшие на шлем волокна мяса, и наддал скорости. Косуха нагрелась из-за жара, пот тек по спине, но Чехов ни за что бы не расстался с родимой. Он не хотел ничего оставлять в этом месте. Он хотел, наоборот, забрать кое-что очень ценное.
   Даже сквозь шлем слух сверлили пронзительные вопли чертей. Бесы - кстати, без хвостов и рогов, взмыленные шахтеры, а не бесы - тушили горящие кусты. Какой-то прораб бегал по дороге и орал на рабочих, которые спешно забрасывали тлеющие ветки землей, иногда заезжая лопатой по башке непрошеному зомби. Мат стоял трехэтажный.
   Чехов пролетел мимо них, радуясь тому, что черти не обратили на него никакого внимания, занятые своим авралом.
   Череп на столбе моргнул красным, но Марк и на Земле успешно херил ПДД - так с какого он будет слушаться здесь, в аду? Он тут ненадолго. Сейчас, только друга вытащит, и обратно.
   Марк несся, пригибаясь к рулю, и высматривал нужный знак. На обочине махали косами скелеты-указатели: "На второй круг", "На пятый", "На шестой".
   Ага! Седьмой круг.
   Чехов заложил лихой вираж и помчался к "Горючим пескам". Удивительно, все сходилось с "Божественной Комедией". Не иначе, Данте таки был в аду. Марк похвалил себя, что догадался прочесть книгу - старая поэма служила проводником лучше любого навигатора.
   Кости летели из-под "Харлея", копьями впиваясь в обгорелые трупы на обочинах. Сладкая вонь забивала ноздри, Чехов морщился, но не забывал посматривать по сторонам. Где-то тут должен быть Летов...
   В яблочко! Даже не пришлось углубляться в пустыню.
   Марк врубил по тормозам. Мотоцикл развернуло и пронесло метра два назад, но гонщик не выпустил из виду черно-кудлатую голову. Закопченный Летов сидел, привязанный тросом к пропитанному битумом столбу ЛЭП.
   В метрах пяти от них на голый песок шмякнулась огненная капля.
   Марк подогнал байк ближе, не отключая движок. Тут же слетел с него, снимая шлем на ходу, и подбежал к Даниле.
   - Да отвали, черт воню... Марк?!
   - По косухе узнал? - Чехов торопливо кромсал железный трос кусачками. Сердце у него больно сжалось оттого, как истощен был друг.
   - По веснушкам, - криво улыбнулся Летов. А вот ехидство в его голосе никуда не исчезло.
   Кусачки плюхнулись на песок вместе с обрывками троса, и Данила попытался подняться с земли. Не получилось - израненные руки и ноги не держали. Марк подхватил его подмышки и потащил к байку.
   - Я сам...
   - А ну цыц! - оборвал Чехов. - Время!
   Летов послушно залез на байк, Марк метнулся обратно за оставленным шлемом, вернулся и плюхнулся на сиденье.
   - Обними меня, - приказал Марк.
   Летов сцепил руки замком у него на животе. Чехов защелкнул на запястьях друга наручники, вытащенные из кармана косухи.
   - Эй!
   - Чтоб не упал, - отрывисто сказал Марк и надел шлем. - Можешь еще ногами меня обнять, все надежней.
   Лето плотно прижал к нему бедра. Да, эротично получилось... Марк опустил щиток, как забрало, и газанул, ревя байком.
   На горизонте завыли машины адских блюстителей порядка.
   - Ха! - злобно улыбнулся Марк, резко стартуя. - Посмотрим, чем менты здесь лучше ментов на земле!
   И с яростным гиканьем помчался прямо на чертей, обалдевших от такой наглости. Менты прыснули в стороны, словно зайцы от волка. Марк вырулил на главную трассу и понесся к выходу. В живот врезались руки Летова, которого чуть не сносило с байка. Чехов еще раз порадовался за себя - до чего он умный малый.
   Обдав костями чертей у горящих кустов, Марк пригнулся к рулю и наддал газу - впереди медленно смыкались главные ворота. Привратники крутили надсадно скрипевшие барабаны, и мощные цепи тянули колоссальные створки, закрывая вход в ад. Щель становилась все уже и уже. За спиной визжали сирены ментов.
   - А вот вам хрен! - взревел Марк и, выжимая последние силы из "Харлея", в последнюю секунду пробкой вылетел за ворота. Тяжело ухнули створки - но было поздно. Чехов уже мчался по асфальту, по человеческому асфальту, который курился не от адской жары, а вполне обычной солнечной - и за его спиной сидел настоящий, живой и почти что целый Летов...
   26.07.2010
  
   На краю земли
  
   Рев мотора. Режущий ветер в лицо. Пыль. Щебень из-под колес.
   В зеркале заднего вида виднелся байк. Не такой большой, как у Марка, поуже - но и маневренней. "Нортон" рос быстро, заслоняя обзор.
   Марк Чехов заложил резкий вираж, объезжая черный валун в три человеческих роста.
   Край земли. Края грядки. Неведомый Садовод откатил туда большие камни, оставив середину рыхлой и мягкой - для изнеженных шести тысяч человек. Людей. На краю Земли живут отбросы.
   Марк снова бросил "Харлей" вбок, с ревом огибая следующую скалу. Очередной "зуб дракона".
   Чехов прекрасно знал дорогу. Сто раз проходил трассу, и всегда побеждал. Сейчас гонка круче. Сейчас за Марком гнался Летов, правая рука Илая. А тот, в свою очередь - главарь местной банды.
   Марк снова глянул в зеркало - "Нортон" совсем близко. Уже можно видеть блестящий шлем всадника, ухмылку на грязном худом лице. Майку, задравшуюся на плоском животе. Пряди длинных черных волос, выбивающиеся из-под шлема.
   Черт! Скала!
   Чехов в последний момент вильнул. Засмотрелся. Ай-яй-яй. На Летова засмотрелся. Скала попалась очень вовремя - Даниле тоже приходилось учитывать преграды.
   Марк, брызнув щебнем, свернул вправо и понесся вперед, по открытому участку. Да, это опаснее. Если бы у Чехова был хвост, он бы сейчас поджался к брюху. Вместо этого гонщик сильнее пригнулся к рулю и выжал скорость до предела.
   Успеет? Не успеет?
  
   Чехов заглушил "Харлей".
   Перед ним был обрыв. Край земли.
   В лазурной бездне прямо под Марком плыли облака, а в них - небесные касатки. Воздушные киты играли в серых тучах, залитых кровью и золотом заката. Солнце сияло на их гладких черных спинах.
   Чехов с невольным холодком глянул под ноги - ничего. Только небо и облака. Мужчина перевел взгляд на плещущихся в тучах касаток. Голова слегка закружилась - пучина манила к себе.
   Рев "Нортона" за спиной заставил улыбнуться.
   Щебень короткой очередью ударил за край, пропадая в бездне. Мотор стих.
   - Стоишь на краю земли, - процитировал песню Летов. - Погружаешься в омут своей судьбы... М-м? Марк? Ну, повернись к другу передом.
   Чехов с сумасшедшей улыбкой обернулся к Даниле. Взгляд невольно скакнул на "Макаров", наставленный ему на грудь, но Марк, сделав усилие, посмотрел Летову в глаза. Тот аккуратно положил снятые очки на сиденье.
   Глаза Летова - столь же пронзительно синие, как бездонное небо за спиной Марка.
   Чехов, раскинув руки, шагнул назад. На самый край. Данила рванул было вперед, но заставил себя замереть на месте. Марк благодарно улыбнулся.
   Дуло "Макарова" смотрело на Чехова. Марк балансировал на цыпочках.
   Ветер трепал волосы и холодил спину. Мужчина на краю смотрел на щебнистую бесконечную пустыню, усеянную обломками черного гранита, и ждал.
   Круглая тень от небесной касатки пронеслась по земле и плюхнулась в неизвестность.
  
   Сначала послышался рев мотоциклов, а затем появились и они - их преследователи. Данила не двинулся с места. Но Марк заметил, что Летов напряженно прислушивался к тому, что происходило сзади.
   Вереница байков протянулась по пустыне и плавно притормозила, выстраиваясь почетным караулом перед двумя на краю земли.
   - Молодец, Летов, - сняв шлем, крикнул Илай. - Держи его!
   - Держу, - откликнулся Данила.
   И только Марк видел саркастичную улыбку синеглазого. Чехов не мог удержаться - его губы сами собой разъехались в такой же едкой ухмылке.
   Ведь раньше таких, как Летов, звали "кротами".
   - Что радуешься? - засмеялся Илай. - Тебя уже ничто не спасет!
   Летов теперь улыбался так же широко, как Марк. Они смотрели в глаза друг другу и улыбались - только друг другу. Двое знали истину.
  
   Данила волчком развернулся на месте.
   Чехов прыгнул к своему Харлею.
   - Что?.. - Илай только-только начал разворачиваться, как...
   Грохнул "Макаров". Вторя ему, загрохотал автомат Марка, притороченный к байку.
   Кровь. Гильзы. Пыль. Трупы. Падающие байки, оставшиеся без опоры.
   Чехов проследил глазами за струйкой крови, прочертившей себе путь сквозь щебень - в бездну. Над их головами послышался алчный клекот.
   - Черт! - всполошился Данила. - Щас стервятники налетят!
   Мужчины вскочили на байки и...
   Снова пыль. Скорость. И два друга - вместе.
   22.08.10
  
  
   Там, за горизонтом
   Несколько шагов по отражениям осеннего парка в лужах. Октябрьский воздух, такой чистый - вдохни и взлетишь - холодил руки, и в груди Ольги разрасталась невыносимая, отчаянная легкость. Глаза - в небо, обреченно хрустальное, пронзительно безоблачное. Взгляду больно оттого, что так беззащитна раскинувшаяся над миром предзимняя синева. Ныло сердце - от предательства. Обманула осень. Поманила, лисичка, яркими красками, багрянцем да шафраном, и - выкинула. Жухлыми листьями на асфальте валяются воспоминания. Бесценные картины прошлого, потекшие от кислоты реальности.
     Странное раздвоение владело Ольгой. Душа выла от боли, желая исчезнуть от этого мира, и в то же время особенно остро воспринимала окружающее, отчего становилось еще горше, хотя куда дальше. Потому что она видела, а отец, муж и ребенок - нет...
     - Мама, а взрослые потому такие длинные, что все время смотрят в небо?
     Тело само замедлило шаг. Ольга покосилась на скамейку справа. Девочка, болтая ножками, внимательно рассматривала прохожих. Рядом сидела, держа ее за руку, миловидная женщина.
     - Нет, дочка, - подумав, ответила мама. - Потому что они все время тянутся за счастьем. Его ведь не так легко поймаешь...
     Дальше Ольга не слушала, почти бегом уходя от мудрой не по возрасту девочки. Себя Ольга отнюдь не считала разумной. Мудрые, они к жизни прохладней относятся, наверное. А она хотела - руки наложить на себя. Это, пожалуй, не назовешь верным решением, но какая тут мудрость, когда они...они...
     Женщина с размаху уткнулась в толстый ясень, мыча сквозь сжатые до боли зубы. Да. Прошел месяц с тех пор, как пропали ее отец и муж, и наверняка их нет в живых. Еще месяц - с тех пор, как произошел выкидыш. Если человек исчез в космосе, значит, умер. Месяц - как в тумане, в безумной надежде, что может быть, живы они еще. А потом - безвременье. Невозможно, чудовищно плоский живот. Ничто, ничтожество.
     Вчера до нее все это дошло, по-настоящему проняло, до дна, и Ольгу впервые вывернуло наизнанку в безмолвном крике. Сейчас она чувствовала, ад - здесь, и в какой-то мере женщина сама поспособствовала случившемуся. Если бы не пошла в науку, если бы не встретила будущего мужа в институте, если бы не позволила ему и отцу вести этот богом проклятый челнок, если бы, если бы...
     Приступ ослабел. Горе спряталось ненадолго в ноющее сердце. Ольга отлепилась от дерева, не обращая внимания на мимо шедших, безразличных людей, и побрела, не зная пути, куда несли ее ноги.
     
     ***
     
     - Ну, что скажешь? - Ольга, смеясь, кружилась перед папой. Шаль красным облаком окутала покатые плечи, оттеняя фарфоровую кожу.
     Чудо как хороша она была в этом платье. Выпускница престижного вуза, молодой ученый с перспективами; выпускной бал как первая веха шикарного автобана, в который обещала превратиться ее жизнь. Астрофизик. Красавица. Дочь командира "Зазеркалья" - первого пилотируемого челнока к Венере. Не правда ли, во всех отношениях блестящая девушка?
     - Ты моя Венера! - восхищенно ответил отец, улыбаясь до ушей, полный гордости за свою умницу дочь.
     Ольга, счастливо завизжав, кинулась на шею папе.
     - С такой Афродитой не нужно других Венер, - сказали за спиной Ольги с легким акцентом.
     - Ба, Питер! - обрадовался папа. - Олюшка, познакомься, мой напарник...
     Ольга обернулась. Первое, что она увидела - невероятно обаятельную улыбку. А потом - глаза, темно-серые, смотревшие так, что у Ольги вдруг засбоило в груди...Ну что тут скажешь? Через две недели они стали мужем и женой.
     
     ***
     
     - Молодуха! - несмазанной дверью скрипнули откуда-то слева.
     - Э-эй, дивчина! А ну поди к нам! Давай, давай! - поддал жару другой голос, как ногтем по стеклу.
     - В беретике! Тебе говорят! - неожиданно зычно ухнула третья старуха. Толстая, в мохеровой безразмерной кофте, в липучей юбке, а в заскорузлых от времени пальцах ее прятался пластиковый стаканчик. По запаху, что шибал за метр, Ольга определила - самогон. Взгляд сам проехался по рукаву до зеленого в горошек платка на голове у старушки, а дальше - по сморщенным ртам, что расплылись в беззубых улыбках, по носам - один картошкой, другой уточкой, а третий горбатый. По лбам, по седым патлам, по вязаным кофтам скользнуло внимание Ольги, в глаза старушек так и не попав - спрятались женщины за морщинами, за радушными приглашениями.
     Облезлый ларечек прятался в кустах, и пластмассовые столики жались к обочине аллеи, совместно стыдясь убожества своего. Листья опавшие - и то, казалось, брезговали ими, предпочитая падать на асфальт. За одним из таких, на колченогих стульях, и примостились три бабки, что недружно голосили, подзывая Ольгу к себе.
     Не походили они на алкоголичек. Одежка, хоть и страшненькая, но чистенькая, лица пристойные, даже ухоженные. Безобидные пенсионерки, решившие оторваться по-своему в погожий денек.
     - Вы мне? - неуверенно переспросила Ольга.
     - Во дает, - всплеснула ладошками тощая, с носом уточкой. - Мы, что ли, молодые? Тебе, конечно!
     - Да не боись! - усмешливо скрипнула горбоносая, поднося сигарету ко рту. На голове у нее была настоящая байкерская бандана. - Чего тебе бояться?
     И то правда. Страх ушел куда-то. Вчера. В той преисподней, что превратилась душа, страху места не было. Всего довольно, а чего нет, того нет. Вернее, кого. И не будет никогда... Ольга схватилась за грудь, не видя, как остро переглянулись старушки, как скрутила толстуха замысловатый кукиш, направив его на несчастную.
     Боль в сердце медленно превратилась тяжелую, давящую, но вполне переносимую.
     - Из-звините, - промямлила Ольга, подходя к столику, за которым сидела троица. - Сердце побаливает.
     - Да мы уж поняли, дочка, - хором молвили старые.
     На серой пластмассе вмиг появился четвертый стаканчик. На Ольгу мощно повеяло сивухой, так что та закашлялась.
     - Садись. Пей, - строго сказала тощая.
     Ольга глянула на стаканчик, стараясь не дышать самогонными испарениями. Белесая жидкость колыхалась в белых стенках, одним своим видом вызывая тошноту.
     - А! - махнула Оля, и залпом выпила отраву.
     Горячий камень ухнул в желудок. Ольга хватанула воздуху. Кое-как отдышавшись, села на предложенный стул. Взгляд уперся в царапину, пролегшую через всю столешницу. Роскошная, жирная - канава просто - царапина делила пластмассу надвое. До и после... Ольга тупо смотрела на стол, ожидая, когда спиртное подействует. Что-то не действовало.
     Старушки вновь обменялись взглядами.
     - Слышь, девка, - бабка в бандане неспешно выдохнула дым, растекшийся по столику, - Ты хоть спроси, чего мы от тебя хотим.
     - Чего вы от меня хотите? - повторила Ольга, не в силах оторвать глаза от проклятой трещины. От желудка словно пошла анестезия, и женщина оцепенела, равнодушно ожидая дальнейших событий.
     - Помочь хотим. На-ка, - тощая выложила странный предмет. Длинный, лакированный, с позолоченными ободочками. Через длинное мгновение Ольга осознала - это была подзорная труба.
     Труба обладала своим шармом. Истертые ободочки, поцарапанный лак гордо указывали - вещь старинная. Живая. Ее хотелось взять в руки, повертеть, полюбоваться. Ольга провела пальцем по черной - чуть не показалось, шкурке.
     - Возьми, посмотри, - мягко сказала толстая.
     Ольга бережно взяла трубу, еще раз погладила. Навела на смутный короб. Покрутила, добавила резкости -оказался мусорный бак. Женщина только усмехнулась.
     - Что видишь? - полюбопытствовала тощая.
     - Жизнь свою, - криво улыбнулась Ольга, глядя в трубу. - Во всех деталях.
     - И как? - скрипнула горбоносая.
     - Мерзко, - был мрачный ответ.
     Троица синхронно вздохнула над стаканчиками.
     - Ругается. А еще астрофизик, - покачала головой толстая.
     - Что? - не поняла Ольга. - Откуда вы знаете?..
     - Оттуда, - отрезала курильщица. - С обратной стороны теперь глянь.
     Помойка ушла на задний план, и вперед вышли прямая, словно стрела, аллея, старые клены с великолепным багрянцем на ветвях, отчаянная синева неба вдали.
     - Ну?
     - Красота.
     - Так-то. На все надо смотреть с разных сторон, - подытожила горбоносая, со вкусом затягиваясь. - И жить.
     - Жить? - прошептала Ольга. - Жить, говорите...А как? Как?! Папа, Питер...ребенок...их нет. Совсем нет. Ненавижу...зачем мне жить...а? А?!
     - Тш-ш, тихо-тихо, лапушка. Расскажи, поведай нам, что случилось с тобой, что довело до жизни такой, - мирно заурчала толстуха, ведя раскрытыми ладонями, словно оглаживая. Так норовистых лошадей успокаивают. И впрямь, полегчало. Захотелось выговориться наконец.
     - Это планета их убила, - уставясь в столик, прошептала Ольга. - Ненавижу Венеру. Там топливо. Будущее. Будущее человечества, не какая-нибудь нефть!
     Ольга горько усмехнулась. Бабки молчали, пригорюнясь, согласно кивая.
      - Энергия, почти задаром. Один корабль запустить, на два-три года страна обеспечена, - зло продолжала бывший астрофизик. - Деньги на космические разработки - валом! Оборудование добывающее придумали, транспорт, экономику, все-все просчитали - я тоже считала, между прочим. Все продумали, до точки. Только вместо точки вопрос встал... Кто добывать будет. Возможности-то не у всех есть. У России есть, например. У Китая. Америки, конечно. Ой, как дрались, пух летел. Один шаг остался до третьей мировой...
     Старушки дружно заохали, всплеснули ручками, покачивая седыми головами.
     
     ***
     
      - Это не челнок, это кораблище, - Ольга задумчиво провела рукой по поверхности колоссальной опоры, что поддерживала еще спящего гиганта. Над головами супругов чернели огромные пасти дюз.
     - Да, родная, - с гордостью произнес Питер, обнимая жену. - Вот на этом чудище мы с твоим папой и полетим. Правда, красавец?
     - Наверное, - пожала плечами Ольга. - Я в ваших машинах ничего не понимаю.
     - Ну, прямо совсем ничего, - улыбнулся муж. - Ты ведь принимала участие в его подготовке. Не надо кокетничать. Умница ты моя...
     Ольга тихо таяла в его объятиях.
     - Питер...я хочу кое-что тебе сказать...Я беременна.
     Индейский клич радости разнесся по всему космодрому.
     
     ***
     
     - Все ведь нормально было, в начале-то полета, - Ольга оглядела старушек. - Вот сейчас, сколько рейсов провели - все путем. Корабли летают, техника работает, энергия добывается, Венеру перекопали едва не до ядра... Вот только все как-то без людей обходятся... Автоматика... А мои - первые. Живые. Жертвенные агнцы, покрестили дорогу кровью... Да, я все понимаю. Так надо. Но почему мои?! За что?! - раненой птицей вскрикнула женщина, сжимая голову ладонями. Бабки сидели тихо, только толстуха легко поводила кистями. Над стаканчиками. Ворожила, наверное, по-своему, по-пенсионерски.
     
     ***
     
     - Ты не торопись, коляску выбирай такую, чтобы нравилась, - улыбался Питер на экране сквозь помехи. Искаженный расстоянием голос другим людям казался похожим на речь робота, а в ушах Ольги отзывался такой нежностью, что поднималась ответная горячая волна в сердце, и ребенок начинал возиться внутри.
     Уже месяц будущая мама ежедневно ходила в космический центр на сеансы связи, благо время их было строго определено. Ольга с утра начинала ждать этого момента. Ждать, и ждать, и ждать. Подходил час почти свидания, и что-то внутри скручивалось в тугую пружину.
     Зал, монитор, любимые глаза - минут десять чистого счастья. Мир окружающий продолжал существовать, но весь словно накрывался шерстяным одеялом. Единственным ярким пятном оставался Питер. Взорви кто космодром, и останься при этом связь с челноком, Ольга бы не заметила. Пять минут говорил Питер, пять - отец. Вечность - мгновение.
     Они же с папой там одни. Наедине с космосом, который даже не враждебен - равнодушно пуст. Ольга часто представляла себе, каково ему там. Нет, она бы не смогла так. Грела гордость за мужа.
     - Дай, поглажу, - любимый повел ладонями с той стороны экрана, и Ольга подошла к монитору так близко, как только могла.
     - Я люблю тебя.
     - Люблю...
     Супруги секунды две помолчали, глядя друг другу в глаза. Питер прервал тишину:
     - Оленюшка, - только он так ее звал. - Это последний наш такой сеанс. Мы уже очень далеко...Теперь читай общие пакеты сообщений.
     - Ладно, - кивнула Ольга. - Лишь бы с тобой было все в порядке...
     Сеанс закончился, глаза любимого исчезли с экрана, и через несколько мгновений, как обычно, на Ольгу накатила душная, черная тоска - оттого, что муж не рядом. Дико хотелось к нему. Чуткие дежурные тут же подбежали, усадили беременную на диванчик, подали чай, и сколько-то она сидела, вспоминая посекундно минувший разговор, перебирая, словно драгоценные камни - его жесты, словечки. Улыбку.
     Ну вот, а теперь началось ожидание завтрашнего дня. Одеяло сдернулось с окружающей реальности, но светлее от этого не стало. Хотя нет. Новое яркое пятно - ребенок. Маленькое чудо завозилось в животе, напоминая о себе...
     
     ***
     
     - Да... А потом "Зазеркалье" не вышел на связь... И все.
      Ольга тяжело замолчала. Толстуха утирала слезы, горбоносая курила, тощая щурилась в небо.
     Говорят, то военный спутник был. Класса "Стена". Китайский, - обронила тощая.
     Угу, - вяло кивнула Ольга. - Между прочим, широкой публике сие неизвестно. Замолчали.
     - Откуда знаете?
     - Убиралась я там, - нехотя ответила тощая.
     Ольга хихикнула. Помолчала. Захохотала в полный голос. Старушки молчали, изредка косясь друг на друга.
     - Да-а, - утерла слезы Ольга. - Уборщица, значит... Какая теперь разница... Я на китайцев зла не держу. Это же военные. Даром, что ли, сама столько лет работала в закрытом НИИ. Космос - это военные. У меня и звание есть, младший лейтенант я. Хотя что толку... А у вас, бабушка, какое звание? И как же вас так просто выпустили из нашего института?
     - А у вас обо мне не знали. Ладно, неважно, - отмахнулась тощая. - Интересно то, как старче наш начудил. Ну и как после этого работать? Спросить с нас, значит, каждый норовит, а как посоветоваться или за собственными делами следить, то тут - увольте?
     - Некрасиво получилось, - выдохнула дым горбоносая, почесывая бандану. - Только проблемка одна имеется. Она ведь человек, живая пока еще.
     Тощая взвилась:
     - Где это, скажите, прописано, что нельзя туда людям соваться? Кто-нибудь из вас в глаза этот запрет видел?
     - Да успокойся, - поморщилась толстая и решительно поправила зеленый платочек. - Поможем, сестры. Мы ведь теперь вроде как в ответе за нее.
     - В чем поможете? - равнодушно поинтересовалась Ольга. - Поскорее умереть? Буду благодарна.
     - Дура ты, девка, - плюнула тощая. - Ну-ка, вставай, пошли.
     - Куда?
     - А, любопытствуешь. Не пропала еще совсем, значит, - проскрипела горбоносая, неловко выгребаясь из-за столика. - Ох, старость не радость...Так, берем молодую нашу под ручки и вперед. Ты, Оля, это...глаза закрой. Сейчас самое веселье пойдет.
     - Что?! - возмутилась Ольга. - Что вы?...
     Листья невдалеке от ларька вдруг шевельнулись, порхнули друг за дружкой по асфальту. Миг, и вот уже Ольге показался крошечный смерч, похожий на младенца, шатко ползущего по земле и тянущего в рот что попало. Перемещался он, как и положено детям, очень быстро. Оказавшись у ног через секунды две вихрь наглотался пыли, посерел, помутнел. И вдруг воздушный младенец резко вырос, махом став выше дуба на обочине.
     Загудел ветер. Старушки неожиданно крепко ухватили женщину под локти и дернули в воздух вместе с пластиковым стулом. От испуга Ольга вцепилась в стул намертво. Так и летела - сидя. Да, все четверо оторвались от земли, и неслись в неизвестность, подхваченные странным смерчем. Одна радость - небо. Сумасшедшая синева била в глаза, и Ольге казалось, небеса приблизились, даря надежду - на что? Может быть, на то, что за их краем что-то есть, невидимое, но такое нужное, как воспоминания от старых выцветших фотографий...может быть, нежность, которой так отчаянно не хватало сгоревшему сердцу.
     Если бы Ольгу кто-нибудь спросил - "На что это похоже?", она, наверное, не нашлась бы с ответом. Миллиарды холодных, ярких кристалликов льда, пронизывали ее насквозь. Боль отступила. Был лишь холод. Дикий, саднящий, бьющий в самое нутро бесконечный порыв ледяного ветра. Был ужас. А в голове пульсировала сумасшедшая догадка, не вмещавшаяся в реальность. Ольга летела. Как же не похож был этот полет на ощущения, испытанные Ольгой в детстве. Тогда, проснувшись, она вбегала в гостиную, оглашая весь дом радостным криком - "Папа, я сегодня опять во сне летала!!!" А тут какой-то мертвецкий слалом.
      Потом наступила тишина. Такая полная, что Ольга решила - "Ну, вот и все. Теперь я точно умерла"...
     
     ***
     
     Потолок мерцал, как рыбья чешуя. В медленных переливах таилась чудесная тайна, и Олю вдруг наполнило ощущение - она попала в волшебное место. Как в детстве. Свой двор знаком вдоль и поперек, соседняя улица - в общем-то, тоже ничего особенного. Но стоит пройти квартал от своей квартиры, и начинаются неизведанные территории, чудеса возможны, правила несущественны. Тиш-ше, за кустами - индейцы, а у кошки зеленые-презеленые глаза, и светятся, как фары...лужа! Топнуть! И брызги до облаков. А дальше-то, дальше...
     Тягучее сияние на потолке успокаивало, разнеживало, вело за собой в дальние дали, где все хорошо, где солнце только теплое, а луна - добрая, где только цветы и никаких шипов...
     - Проснулась, доченька, - сказал отец откуда-то сверху. Чудо?!
     - Папа! - Ольга вмиг вскинулась с кровати, и тут же горько застонала. Чуда не случилось, то был не папа.
     Тут же горе, навалившееся было, ушло, испарилось. Сердцу полегчало, и Оля с удивлением прислушалась к себе. Да, что-то глубоко внутри ныло еще, но в целом сознание ее приняло смерть родных. Почувствовав взгляд, женщина подняла голову и встретилась с небесно-голубыми глазами посреди густого седого пуха. Космы в беспорядке разметались вокруг морщинистого лица. Невозможно было вот так сразу определить, где кончается кудлатая шевелюра и начинается такая же беспорядочная борода. Этакий сильно потрепанный Джузеппе, тот самый, что принес полено для Папы Карло. Заношенные джинсы, футболка мешковато облекали согбенное тело. Старик отвел глаза, и, протирая очки, подслеповато защурился на старушек.
     А вокруг по стенам стеллажи, до потолка забитые книгами, чередовались с огромными окнами. Выцветший тюль колыхался от теплого ветерка - да, за окном царило лето. В центре диван, где и лежала до того Оля. Протертые до дыр половики смиренно лежали на паркете, трещавшем, конечно, как стая гремучих змей. Обычная советская библиотека, если не учитывать мистический потолок.
     Странный у них рай.
     Три старушки, подбоченясь, смотрели на Джузеппе. Тот сосредоточился на стеклышках очков, протирая их так тщательно, словно от того зависело всеобщее благополучие.
     - Я, что ли, один в ответе? - буркнул он. Глаза у старушек зажглись праведным гневом. Тощая набрала воздуху в грудь, явно намереваясь устроить взбучку, но тут вмешалась Оля:
     - А вы кто такие?
     - О! - обрадовался старик и надел очки. Бабки вместе поджали губы и скрестили руки.
     - Мы, Оленька, пряхи будем, - палец старика назидательно устремился в потолок. - А я так буду - Мастер.
     - Тоже мне Ма-астер, - протянула горбоносая, держа неизменную сигарету у рта.
     - А где твой цех? - возопила, не выдержав, тощая. - Только и осталось в этой Вселенной, что три пряхи, а все туда же - королеву ему подавай. Молчал бы уж. Небось, когда к китайским этим руководителям наведывался, не подумал, что не только им - всем людям надобно поведать, что путь к утренней звезде заказан? Не подумал, а у девки оба мужика полегли из-за твоей дури!
     - Я, по-твоему, Книгу писал?! - вспыхнул Джузеппе.
     - Что за Книга-то? - перебила Оля. - Что я тут делаю?
     - Умница, правильные вопросы задаешь, - улыбнулся старик. - На второй вопрос отвечу сразу. Ты первый человек, посетивший мою библиотеку за... - Джузеппе уставился в потолок и надолго задумался, загибая пальцы. Наконец, так и не придя к окончательному решению, махнул рукой. - Неважно, сколько там прошло. Много, в общем, - старик принялся жевать губы, что-то вспоминая.
     - А Книга? - напомнила Оля.
     - Ах да, Книга, - очнулся старик. - Думаю, у тебя есть право услышать эту историю...
     
      Отголоски этой истории то и время всплывали в разных уголках земли. Люди веками искали Книгу. У всех были разные взгляды, разные обстоятельства. Поэтому правда исказилась, превратившись в мощное дерево разветвленной лжи. Одна из ветвей - легенда о "Некрономиконе". Но не об этом речь.
     На самом деле Великих Книг было две.
     Первую, ту, что хорошо известна на Земле, назвали "Альфа" и была она писана людьми и для людей. Это уже потом, словно побеги из благодатно возделанной земли, выросли из нее и Библия, и Коран, и Тора, да и все остальные священные книги.
     Вторая же написана была ангелами господними для стражей - тех, что творцом поставлены путь в Эдем стеречь, да за родом людским приглядывать. И вот эта книга, коей изначально имя дано было "Омега" известна стала в миру человеческом, как "Книга судеб".
     - Больше на кодекс ваш какой-нибудь смахивает, - заметил Джузеппе, обращаясь к Оле. - В первой части общие положения. Кто такие пряхи, Мастера, нити, судьбы и прочая, и прочая. Права и обязанности, атрибуты, принципы - в общем, ничего интересного. Вторая же часть - особенная, и толстая, не обхватить. В ней прописаны все-все нити - судьбы людские то есть.
     Пряхи следили за тем, чтоб нити жизни не рвались раньше времени, чтоб встречались любящие, чтоб рождались от той любви дети. Но с веками исчезали они, как прежде исчезли ангелы, и вот только трое их осталось. А за многим ли втроем уследишь...
      Рушились города, возникали и гибли государства и континенты. Менялись вместе с обликом народов людских и материков сами Велики Книги. Сотни раз переписывались, неумело переводились с умирающих языков на новые. Множились ошибки, и уж тем более некому уже было вспомнить самую главную, изначально допущенную. Ни один из первых писцов не счел нужным упомянуть, что заказан человеку путь в Эдем до самого скончания времен. Ибо! Вкусив с Древа Жизни, станет человек подобен творцу, и рухнет в тот же миг все творцом созданное до того. Не углядели древние создатели Книг особой надобности прописные истины в Книги вкладывать, где он тот человек - из праха земного рожден - прахом земным и станет. Но минули годы, и сумел человек достичь планеты-прародительницы, что телом своим Древо Жизни питает...
     - Это вы про Венеру? - ахнула Оля.
     - Именно, - затянулась горбоносая.
     - Точно, - кивнула тощая.
     - Так оно и есть, - вздохнула толстая.
     - Но, но...Эдем же на Земле?
     - Хых, - усмехнулся Джузеппе. - Ты у нас христианка, значит, Библия тебе ближе. Так вот, цитата: "И насадил Господь Бог Эдем на востоке, и поместил там человека, которого создал"...
     - Вот как, - прищурилась Оля. - Тогда должен еще быть Херувим, которого поставил Бог охранять райский сад? Что-то не видела я, когда рассчитывала орбиты, никаких товарищей с мечами между планетами.
     - Ну, во-первых, мы сейчас рассуждаем о тонких материях, - возразил старик. - А во-вторых, если хочешь познакомиться с Херувимом...
     - Хочу! - кивнула Оля.
     - Ну, вот он я.
      Старик гордо вскинул голову. За его плечами в нестерпимом сиянии возникли два, словно объятые огнем крыла.
      Из восторженного ступора Ольгу вырвал скрипучий голос:
      - Ангельская красота, пожалуйте-просим! А помните, сестренки, мы ж все поголовно влюблены в него были? - горбоносая вновь шикарно затянулась сигаретой. - Так ангелы существуют? - прошептала ошарашенная Оля.
     - Последний, - отмахнулась пряха. - Да и ему недолго осталось. Сменщик ему нужен, а почитай, две тыщи лет никого не видать. Так и помрет, видать, на боевом посту, с мечом своим огненным в руках, никому не нужный.
     -Как это никому не нужный? - возмутился Джузеппе.
     -Молчи уж, - отрезала горбоносая. Видно, здесь она была главной. Бабки согласно закивали на деда.
     -Так вот, - сигаретный дым взвился к потолку. - Два варианта у тебя есть...
     
     - Значит, у меня просто нет выбора? - странное спокойствие не позволило забиться в истерике от новости. Трудно даже сказать, была бы это радостная истерика или горшая. Так что Оля собралась и повторила вопрос:
     - Значит, выбора нет?
     Старик пожал плечами:
     - Ну, ты можешь прямо сейчас отказаться и пряхи доставят тебя домой, а можешь согласиться и спасти тех - кто тебе так дорог...
     - Это не выбор, - отмела Оля. - Жаль только, что я их никогда больше не увижу...а больше всего жаль, что и не вспомнят они меня, как и не было...
     - Да, - вздохнул Джузеппе. - Нити можно отмотать обратным ходом, но только по прямой...
     - Но мои будут живы? - въедливо уточнила Оля.
     - Да, - снова подтвердил старик. - А про Венеру - забудут, все ведь от этого пошло...Мы так же сюда попали, между прочим.
     - Что? Так вы... - прозрела Оля.
     - Точно, - грустно кивнула горбоносая. - Все мы стали пряхами, а старик наш - ангелом и Мастером именно таким образом. Все мы оплатили своей свободой чью-то жизнь. По-моему, это очень честно, ты так не считаешь?
     - Я согласна.
     
      Словно в огромном калейдоскопе вокруг женщины закружились образы.
      Стремительно летел назад космический челнок. Президент, колебавшийся над бумагами, через мучительное мгновение выбрал Марс, и подписал бумаги о разработках. Ученый со вздохом разогнулся от компьютера, весь разочарованный - ничего интересного кусок грунта ему не поведал. Оля поступила в институт, поступила в школу, пошла в садик, исчезла в материнском животе... Первый раз, кстати, довелось ей увидеть маму. Оля подумала, что они с ней очень похожи.
     Все забыли о Венере.
      И так будет всегда, пока какой-нибудь безумец снова не решится нарушить запрет. Но Ольга сделает все возможное, для того чтобы этого не случилось. Впереди долгие тысячелетия службы.
      А потом?
     "Я подумаю об этом завтра" - отмахнулась Оля.
      Лишь сохранились в памяти слова херувима, тихим шепотом коснувшиеся ее ушей в тот самый миг, когда огненные крылья старца рассыпались пеплом, чтоб спустя мгновения возродиться за ее плечами.
      - За выслугу лет тоже положена награда...
      И пусть эта награда пока неимоверно далека, Ольга твердо верила, что где-то там, за горизонтом всего сущего, уже знают ее самое заветное желание. Где-то далеко, три сумасбродные пряхи всеобщего, надмирного цеха уже заглянули в свою Книгу Судеб и согласно кивнув, продолжили работу.
      Наверное, у них тоже было ради чего стараться...
  
  
   От авторов:
   ОНА - бывает порой, что любовь или дружба уходит. Ну что же - это значит, что мы меняемся, что к лучшему. Потому что в движении - жизнь.
   ОН - *морщится* Ну что за кичливая депрессия? Ничто на земле не проходит бесследно! Я это точно знаю.
  
   Поток сознания
  
   Как победить, не прибегая к оружию? Не обязательно победа - это физическое, умственное или вообще какое-то превосходство. Победа - это узнать своего...нет, не врага. Противника, соперника. Партнера.
   Если ты знаешь слабые и сильные стороны того, с кем...партнерствуешь, ты вооружен. Потому что ты можешь манипулировать им. Он сам захочет сделать то, что тебе нужно, и будет думать, что это - его желание.
   Твоя задача - не попасться так же партнеру...
  
   Смешная такса - уши врозь, глаза горят, лапы топочут - усердно бежит за мячиком. Прыть, что у твоего рысака. Мячик красный...Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик... Да, а речка холодная, быстрая. Посреди леса. Дальше по течению - мостик, красивый, горбиком, прямо как в японском садике. Только пагод не хватает. В Японии любят мангу. Это такие комиксы, со своим особым стилем. Ненавижу американские комиксы, там все женщины, как одна - с клыками, инопланетяне - зеленые и с соплями, герои - с бицепсами...Надо бы в качалку сходить...
  
   Хоп! Есть, поймал. "Надо бы в качалку". Ух, и быстро же он думает! Противоречиво, стремительно, не о том, и не так. Мастер, что ни говори. Но он не принял меня за серьезного противника, подумал о своем, дал мысли прорваться. "В качалку"? Н-на тебе комплекс неполноценности!
   Вжи-их - полетело! Влепилось!
   Влад сморгнул и покосился на свои бицепсы. Смешно - могучий парень, накачанный вусмерть, а косится на руки, что твой ботаник. Гляди - сравнивает! У меня не руки, а ростки картофельные, а он сравнивает, ха-ха!
   Один-ноль в мою пользу.
   Влад снова поднял глаза, и мы "сцепили взгляды". То есть, уставились глаза в глаза друг другу. Люблю это ощущение - противостояния, угрозы. Ревности - к силе и уму противника. Враги, соперники - равные - смотрят друг в друга. Особенно будоражит, когда твой противник женщина. Да, женщины...Опасность, игра, красота. Хороший фильм я однажды видел, про опасную женщину. В белом платье, что характерно - белый ведь символ невинности, что совсем к ней не подходило...
   Ой! Забыл, что расслабился - значит, подставился. Про женщин - это моя мысль, черт, не удержал при себе! Слишком медленно думаю.
   Влад поймал, конечно. Размотал, потянул. Мгновенно сосредоточил энергию и как жахнул!
  
   - Ты герой не моего романа, - усмехнулась она и укатила на вишневой Нексии, которую я ей подарил. Только что.
   У меня аж слезы потекли от обиды на весь мир. Мне отказали! Нагло, смеясь прямо в лицо, мне отказала женщина моей мечты, которую я добивался целый год! Я заваливал ее цветами и конфетами, покупал все, что ей захочется, ждал и стелился перед ней, а она... Ненавижу!
   Ненавижу!
   Стоп! А откуда у меня деньги на машину?
  
   Влад, я не понял! Откуда ты взял, что у меня вообще есть что-то, кроме старого велика?! Ты промахнулся. А я, дурак, чуть было не попался. Да, тебя без делового костюма представить невозможно, но ты - не я!
   С женщиной больно романтично у тебя получилось. Не личное ли это воспоминание? Ты разозлился, Влад, и залепил с размаху, не посмотрев даже, чем именно.
   У него черные зрачки, расширенные, почти радужки не видно. Тянут, как магнитом, не выпускают, тащат за собой. Я не сопротивляюсь. Я ухаю в них "солдатиком". Фигурально выражаясь. На самом деле я остаюсь на месте, пялясь в одну точку - в глаза Влада.
   Вновь уносит меня его поток сознания, вновь я словно сплавляюсь по горной реке. Образы и кадры со свистом несутся мимо, я еле успеваю понять, о чем они вообще, вот - жвачка (почему?), вот - зеленый (почему зеленый?), вот - джихад (понятно - потому что зеленый)...
  
   Зеленая косынка. Картошка. Молодая картошка, сейчас пожарим, с укропчиком, с чесночком - ум-м! Она тоже молодая - девушка в зеленой косынке. Симпатичная - пухленькая, кровь с молоком, локотки с ямочками и румяные щечки. Прелесть. Природа, свежесть, чистота. И картошечка! Картофелины почти не запачканы землей, чуть плесни водичкой и - в сковородку...
  
   Зачем ты мне это рассказываешь? Что за фигня? Никогда не любил полных...
   Ой! Червяк прополз рядом с ботинком, какая гадость! А это что на рукаве - грязь? Боже мой, скорее чиститься! Где мой носовой платок? Что, я не взял платок? Где были мои мозги утром? Ах, боженьки, боженьки! Скорее обратно в квартиру...
  
   Ну, Влад. Ну, мастер. Уважаю.
   Поймал на контрасте. Показал сельскую пастораль, углубил пейзаж, расширил, расписал в подробностях ее ямочки на локтях, комья земли под ногами, лопату рядом и ясное утро надо всем этим.
   И сыграл на моем недоумении - зачем он затормозился на этом воспоминании, а еще на том, что я полных не люблю. И саданул по мне брезгливостью. Хорошая эмоция, ничего не скажешь. Еще чуть-чуть - превратился бы я на час или больше в параноика, страдающего боязнью грязи. То есть, проиграл бы Владу окончательно и бесповоротно.
   Вовремя я вспомнил про свою квартиру. У меня ж там бардак бардаком. А я-то думал: "Фи, как непрофессионально, на одной картинке останавливаться". Вот и получил. От профессионала...
  
   - Брейк!
   - Так нечестно! - завопил я. - Реванш!
   - Марк, - внушительно сказал громкоговоритель. - Крякнешься.
   - И ничего не крякнусь! Я протестую! Слышите меня? Протестую! И блинчики ваши в столовой не съем! И Маше комп не починю! Слыши...
   - Попробуй. Только. Не починить, - раздельно произнес громкоговоритель. Я стух.
   Влад смеялся. Мой кулак, вернее, кулачок, сам по себе покачался перед его носом.
   - Чего грозишь? Сам знаешь, ведь бесполезно, - усмехнулся Влад, поигрывая бицепсами.
   - Я знаю, - буркнул я. - В майндсерфинге тебе равных нет, это да. Но я хотел попробовать! Прикинь, как здорово - я, и вдруг побиваю тебя! Кладу на обе борцовские лопатки! Утираю твой перебитый нос! Оставляю тебя курить и сыпать пеплом на свой дорогущий костюм! Ух-х!
   Влад хмыкнул и вылез из глубокого кресла.
   - Ты долго еще будешь мечтать? - спросил он, горой возвышаясь надо мной.
   - Уйди, - сказал я плоскому животу Влада. - Ты застишь мне солнце.
   Влад отошел, и я стал карабкаться из кресла. Именно карабкаться - кресла для майндсерфинга мягкие и ужас до чего глубокие. Пока лезешь, пшеница заколосится, даст урожай и благополучно сгниет - а ты все будешь лезть...
   - Вот интересно, - задумчиво произнес Влад. - Стоит тебе надеть нейро и сесть в кресло, и мысли твои превращаются в кисель - два пальца плюнуть тебя обхитрить. Вылезешь из кресла - и снова, как человек. Даже мне не уследить за твоим потоком. Пшеница какая-то, урожай, черт-те что.
   - А я вообще нестандар... - кресло потеряло терпение и пнуло меня под зад. - ...Тный! Уй, механизьма некультурная!
   Влад тихо ржал.
  
   - Вот скажи, кто придумал спецпиналку? На кой, спрашивается, фиг, нейрокреслу пиналка? - раздраженно сказал я сквозь уютный шум от множества звенькающих ложек, вилок, жующих ртов и болтающих кумушек.
   - Приспособление-катапульту для автоматического выхода из сеанса майндсерфинга придумал знаменитый ученый по имени Айзен...- охотно занудил Всезнайка.
   - Штайн, - сказал, как прибил, Влад.
   - Точно, - искренне удивился Всезнайка. - А откуда ты знаешь?
   Мы прыснули. Сэм Всезнайка обиделся и демонстративно пересел за другой столик.
   - Ну вот, обидели мальчика, - с укором произнесла Мила.
   - Зануда потому что, - я с трудом прожевал вязкий блинчик. - Кстати! Я починил Маше компьютер.
   - Молодец, - улыбнулась Мила. - Теперь будет на чем смотреть кино.
   - Кино? Вы неделю меня теребили, оторвали от серфа, не давали спокойно поесть - и только потому, что вам не на чем было смотреть кино?! - я бросил вилку и уставился в стену. - Все, я с тобой не дружу.
   - Дружишь, дружишь, - сладко сказала Мила. - У меня с собой диск. А на нем - "Матрица-10".
   - Да ты что?! - ахнул я.
   Мила со значением кивнула и, пожелав приятного аппетита, распрощалась с нами.
   - Друг Марк, - заметил Влад, допивая компот. - Скажи, в чем смысл майндсерфинга?
   - Узнать плюсы и минусы человека, чтобы наиболее эффективным образом работать с ним и его психикой, - оттарабанил я. - А что?
   - Обрати внимание, как обработала тебя Мила безо всякого серфинга. Ты и комп ее подруге починил, и кино будешь смотреть вместе с ней. Вот почему женщин не допускают в наш спорт, а вовсе не из-за чрезмерных перегрузок, как говорят официально, - Влад вздохнул и без всякого перехода добавил: - Я женюсь.
   Чай попал не в то горло. Влад участливо похлопал по спине, отчего и обед мой едва не вылетел обратно.
   - Влад, - еле просипел я. - Ты такой неожиданный!
  
   Я обегал все магазины в поисках приличного костюма и ничего не нашел. В результате я пошел на свадьбу в том, в чем обычно хожу.
   - Марк! - ужаснулась Мила. - Ты же свидетель! А ты в джинсах и майке! Позорище!
   Сама она, конечно, впечатляла - нечто на теле, каблуки на ногах и макияж, и прическа! Воздушное существо, неземное создание.
   Словом, не та Мила, что я вижу каждый день на работе. Эх, совсем не та... Та Мила мне милее, прощу прощения за каламбур.
   - Марк - наш программист. Программисты - не люди. Во всяком случае, они - ненормальные люди, - процитировал Всезнайку Сэма сияющий Влад. - Будь уверена, что на свою свадьбу Марк придет в халате и грязных носках.
   - Какие носки?! Какая свадьба?! - вскричал я раненым зверем.
   - Куда ты денешься, - ласково проговорил Влад. Подошла невеста, - хорошая девушка, ничего не скажешь, - поправила ему галстук и увлекла за собой. Брачеваться.
   Впечатление - паучиха над полусожранной мухой. Радостный идиот-бык с арканом на шее и бойкая ковбойша рядом. Щенок с новой, еще не опробованной игрушкой - поводком.
   - Иди, - шикнула Мила. - Твоя очередь.
   Что?! Ах да, я же свидетель...
  
   **
   Странные буковки. Жучки, кракозябры, зяброкраки какие-то. Что они обозначают?...
  
   Детский лепет. Влад так ни за что не попался бы. "Что они обозначают?" Идиотизм. Н-на тебе непонятливостью!
   Глаза новичка затуманились и приобрели выражение этакой непонимающей просветленности - как у новорожденного. Ничего страшного, максимум через час оклемается. Будет знать, что всякие вымышленные слова - та самая яма, в которую попадается сам охотник.
   Я позлорадствовал немного, рассматривая слюни на подбородке новичка. Однако, как сильно он реагирует! Я, помнится, так же попался когда-то Владу и заработал лишь легкое отупение. Слабенькая нынче молодежь пошла.
   Да, попался Владу... Все, что угодно отдал бы, лишь бы поиграть - и проиграть! - со Владом снова. Он, кстати, должен мне матч-реванш.
   Полгода прошло после свадьбы Влада, а я скучаю по нему, будто потерял вчера. Почему, собственно, потерял? Он ведь живой и счастливый. Жена у него беременна который месяц, вот-вот родит. Сам он перешел на другую работу, более сытную и спокойную. Майндсерфинг - сиречь серфинг по так называемому потоку сознания - там не приветствуется, ну так разве велика потеря? Это серфинг потерял Влада, величайшего таланта из всех живущих! Влад, которому наплевать, есть ли нейрожгуты у него на голове, нет ли, который может читать мысли на расстоянии, и я сам тому свидетель - Влад легко обойдется без майндсерфинга. И без меня.
   Мне стало скучно, и я поднялся из кресла. Без Влада вдруг стало легко выбираться из кресла. Легко и скучно. Я вытащил из пачки сигарету, и закурил, драконом пуская дым в открытое окно.
   - Так нече-естно! - прозвенел тонкий голосок. - Даже не предупредил!
   - Учись, салага, - ответил я.
   - Салага, - пробурчал новичок. - Чуть что, так салага...
   Я видел в оконном стекле, как мальчишка пытается выбраться из кресла. Пинок, вопль и обиженное бурчание на злорадно молчащую мебель.
   Господи, да это же я! Пять лет назад точно так же Влад - старше меня всего на год, но гораздо опытнее, - курил у окна, а я выползал после первой своей нейроатаки. Пять лет меня пинало кресло, пять лет я дружил с моим другом, кумиром, полубогом. Пять лет я был ребенком. А теперь я - взрослый.
  
   "Сам, теперь все сам", сказал Влад. В тот день мы долго стояли в курилке и молчали, словно прощались навсегда. Глупости, все ведь живые, никто не пострадал. Пострадал новичок - как обычно. Техника не любит новичков. Пожалуй, хорошо, что я ему дал новый комп, хоть в хозотделе долго на меня ругались. Пусть привыкает - не салага, а техника. Пусть учится - не техника, а салага. Новый комп - это хорошо...О, кстати, завтра Мила новый фильм принесет. Интересно...
  
  
   Кружевница
  
   У меня в руках небольшая фотокарточка, с которой грустно улыбается совсем молоденькая девушка. На обратной стороне картонки размашистая подпись: "Моему другу - Александру". Я вспомнил, её звали Алла. Как же давно это было...
  
      ***
      Когда тебе чуть больше девятнадцати, жизнь кажется прекрасной и удивительной, даже если на улице ливень, а твоему приятелю срочно требуется отнести на другой конец города какой-то сверток.
      Так и сегодня, по причине внезапно образовавшегося у моего товарища свидания, я под проливным дождем бегу выполнять просьбу его бабушки. Серега (так звали моего одноклассника) разумеется, клялся и божился, что в следующий раз - он для меня. Я думаю, каждому из нас такие клятвы хорошо знакомы.
      Меня попросили - я согласился. Вот сейчас стою и нетерпеливо жму кнопку звонка в квартиру на пятом этаже.
      Через какое-то время дверь открывается. В коридоре темно, и мне не сразу удается разглядеть хозяйку.
      - День добрый, вот, - я протягиваю в темноту обёрнутый полиэтиленом сверток. - Валентина Сергеевна просила передать.
      Моей руки касается неожиданно теплая ладонь.
      - Ой, вы же совсем замерзли, проходите скорее в дом, я вас сейчас чаем напою.
      Меня увлекают в глубь коридора. Покорно следую за провожатой, ловя себя на мысли, что молодой девичий голос мне понравился. Интересные знакомые у бабушки моего приятеля...
      Проходим в комнату.
      - Меня Алла зовут, а вас?
      - Александр, - представляюсь я, осматривая новую знакомую.
      Лет восемнадцать, длиннющая коса и огромные зеленые глаза. Она несколько смущается моего взгляда.
      - Вы садитесь. Чайник горячий, я быстро.
      Алла стремительно выбегает из комнаты, а я, любопытствуя, осматриваю комнату.
      Буквально каждый предмет интерьера был покрыт кружевной салфеткой. Кружева были везде. На шкафу и телевизоре, на журнальном столике и на тахте, даже на окне - и то была кружевная занавеска. Общую картину завершала примостившаяся в углу комнаты странная конструкция. Ничего подобного я досель не видел: на невысокой деревянной подставке располагался матерчатый валик - с воткнутыми в него иголками...
      - Вот и я, - оторвала меня от созерцаний Алла. - Вы с малиной любите?
      - Ага, - не вникая, согласился я. - Слушай, а что это такое?
      Я кивнул в сторону конструкции.
      - Это? - радостно откликнулась моя хозяйка, - это для кружева. Вот, посмотрите.
      Она подхватила со стола салфетку и, радостно улыбаясь, протянула мне.
      Я повертел кружево в руках, и внезапно, словно за что-то зацепившись, взгляд замер. Наверное, именно тогда я впервые понял, насколько это красиво. Понял и улыбнулся в ответ.
      - Вам понравилось? Нет, правда, понравилось? - глаза девушки сияли. - А хотите, я вам подарю? У меня много. Вы чай пейте, я сейчас покажу...
      В тот день мы просидели до самого вечера. Я рассказывал об учебе в Питере, она о том, что тоже хочет поехать учиться, но вряд ли мама отпустит.
      А еще Алла много и увлеченно говорила. В основном о кружеве.
      - У нас в семье все мастерицы. Уже много поколений. Даже свои узоры есть, семейные. Вот, посмотри, - она протягивает мне очередное рукоделье. - Видишь, как лепестки складываются? Это мама придумала. Правда, здорово?
      Я согласно киваю. Здорово.
      - А этот узор бабушкин, - передо мной разворачивается большущая шаль. Чуть тронутые временем нити, сплетаясь в тончайшую паутину, ложатся на ладонь.
      - Однажды мне бабушка рассказала сказку, - продолжает Алла. - Буд-то бы у нас в семье такое поверье есть, что мастерицы в узоры свои не только душу вкладывают, но и силу земли русской. Бабушка, когда еще жива была, много мне сказок рассказывала. И про Финиста, и про чудеса разные, но это все народные, а были и другие.
      - Интересно, а о чём были те - другие? - спрашиваю я.
      - О том, что испокон веку кружевницы, что подле реки Волхов трудились, землю свою от напасти оберегая, плели кружева. И покуда мастерство это живо, не одолеть землю русскую никакому ворогу. Так и немцы когда-то в том чудесном кружеве увязли, не смогли Ленинград покорить. Да много чего было, - улыбнулась девушка.
      Вскоре мы простились. Помнится, я обещал заглядывать в гости, но так и не получилось: вначале закрутился с делами, а потом и вовсе ухал учиться. Вновь появившись в родном городке примерно через полгода, я всё же решил сдержать обещание и набрал, с трудом найденный в телефонной книжке номер. Незнакомый голос сообщил мне, что "они" тут больше не живут, переехали. Я не стал уточнять, куда. А несколько месяцев спустя, мой приятель рассказал, что мать Аллы написала его бабушке письмо, сообщила, что они хорошо устроились, а так же просила передать мне привет от дочери.
      Сергей протянул небольшой кусок картона. С фотографии, кутаясь в ту самую шаль, на меня смотрела Алла.
      С тех пор прошло почти двадцать лет...
      ***
      Я смотрел на фото и думал о том, что сталось с моей знакомой. Счастлива ли? Надеюсь. А ещё очень хочется верить, что не забросила она кружево, сохранила традиции, и приумножила - сплела свой собственный узор, из тех волшебных, что землю Российскую хранят, и берегут ревностно.
      Будь счастлива, кружевница. И пусть успех сопутствует в трудах твоих праведных.
  
  
   От авторов:
   ОНА - и нужно мужество, чтобы любить, дружить - чтобы принимать родных и друзей такими, какие они есть. И настоящая любовь, как и настоящая дружба, вовсе не зависит от того, похожи мы, или нет.
   ОН - это так.
  
   Мой друг
  
   Мой друг щеголяет в синем пальто.
   У него розовый котелок и желтые перчатки. Он приходит ко мне в гости - только что из-под дождя, пахнущий табаком и машинным смогом, блестящий от капелек воды и от боли в глазах.
   Он срывает свои попугайные одежды, раскидывая вещи по углам: шляпу на стойку с ботинками, перчатки - на тумбочку под зеркалом, левый ботинок оставляет у двери в кухню, правый - у прохода в коридор, а пальто оставляет лежать синим глазом от порчи у входной двери. Пентаграмма. Пентаграмма у меня дома. Не знаю, что и думать. Ведь пятиконечную звезду можно чертить и к злу, и к добру.
   Друг необратимо шлепает мокрыми носками и бахромой в низу джинсов по только что намытому полу прямиком в кухню, отпаиваться кофе и отогреваться моими глупенькими мыслями. У меня мыслей-то мало, у меня все больше эмоции. Но он говорит, что ему нравится. Ну да, наверное, тяжело все время быть умным среди умных.
   Лично мне тяжело мыть полы. Все такое чистое, приглаженное... Я не могу долго быть приглаженной. Плохо становится.
   Он садится у стола, кутаясь в длинный свитер, и говорит:
   - Все, что пишешь, идет свыше.
   - А как же Паланик, Уэлш? Неужели свыше? - отвечаю я, вынимая чашки из шкафчика.
   Кофеварка неспешно и педантично готовит кофе, который я отдала ей своими руками. Все происходит без моего участия. Друг не спрашивает меня, когда врывается домой. Кофеварка сама делает эспрессо. А я стою просто так, без дела. Я - проводник между кофе и моим другом.
   Уютное жужжание автомата в сочетании со стуком дождя успокаивает. На улице - вода, много воды. Она на стеклах, на траве, просачивается к центру земли и заполняет воздух. А в моем доме горит свет. Сухо. Тепло. Окна закрыты - ни малейшего дуновения. Я чувствую себя, как в субмарине. Закупорена. А за окнами - тонны воды, мутной в ночи. Ее так много. Мне трудно дышать. И деревья покачиваются медленно, как водоросли. Конечно, это ветер шевелит ветки - но мне так не кажется. А в доме, внутри тонких стенок - свет горит.
   Мой друг вскакивает и открывает окно нараспашку.
   - Ты что делаешь?! - вскрикиваю я, ежась от мгновенно прохватывающего осеннего сквозняка.
   - Проветриваю, - пожимает он плечами, возвращаясь к столу. - Тебе душно.
   - Но сквозняк же! Я простужусь!
   - Ты боишься простудиться? Боишься жара? Слабости? - безжалостно спрашивает друг. - Ты боишься жизни.
   - Жизни?! Какая это жизнь, в болезни? - возмущаюсь я. А кофеварка все жужжит, медленно и упорно выполняя работу.
   - Посмотри на свою кофеварку, она же не боится греться. Она не боится болезни.
   - Это машина! У нее программа!
   - А у тебя тоже программа. Называется "смысл жизни".
   У меня начинает болеть голова. Ненавижу такие разговоры. Когда же эта кофеварка сжалится надо мной?
   - Чем страдать у автомата, ты могла бы взять турку, - ехидно замечает мой друг. - Так сказать, начать контролировать процесс.
   - Знаешь, что? - рассвирепев, я кидаюсь к окну, закрываю себя от внешнего мира и возвращаюсь к кофеварке. - Не надо мне указывать, бесконтрольный!
   - Хочешь травки? - тут же всплывает вопрос за моей спиной.
   Я хватаю воздух, как рыба, вытащенная на берег.
   - Ты с ума сошел! Никакой травки! - я резко оборачиваюсь к моему другу.
   - Окей, - пожимает он плечами. - Кокаинчику? Героинчику? Чего хочешь, душа моя?
   - Любви хочу.
   Я вижу, как мой друг прячет лицо в ладони. Его плечи трясутся, он не выдерживает, и вот - взрыв хохота оглашает кухню. Друг едва не падает с табуретки от смеха и заполошно хватается руками за столешницу.
   А за тонкими стенками моего дома - вода.
   - Что ты смеешься? - безнадежно спрашиваю.
   - Ты ведь даже простудиться боишься, - замечает он, вернув себя и табуретку в устойчивое положение. - Какая тебе любовь, дорогуша? Какой смысл жизни?
   Кофеварка пугает меня мелодичным звяканьем. Друг снова разражается диким хохотом. Мой драгоценный друг.
   - Вот твой эспрессо, - ставлю тонкостенные чашки на скатерть.
   Друг обхватывает белый фарфор, грея ладони. У него тонкие пальцы, как у музыканта. Сейчас он вынет свою флейту, и крысы пойдут за ним. Вниз по реке, вниз по реке.
   - Любовь сильнее боли, - тихо замечает он, и улыбка на его лице внезапно сменяется гримасой отчаяния.
   - Тебе надо погреть ноги, - говорю, пробуя напиток.
   - Ты совсем меня не слушаешь.
   - Ты же не супергерой, чтобы не болеть, - продолжаю, смакуя вкус. - Супермены не должны умирать, от этого плачут дети.
   Мой друг смотрит на меня, и в его глазах плещется дикая боль. Ну, где твоя флейта, а? Давай, играй же.
   - Нет у меня флейты, - отвечает он, делая первый глоток. - Чушь не пори.
   - Как ты угадал?..
   - А кофе у тебя вкусный.
   - Нет, но ты ответь, откуда знаешь, что я подумала про флейту?
   - Ты с чем делала кофе, с корицей? Пожалуй, попрошу у тебя термос в дорогу, - безмятежно говорит друг.
   Вздыхая, ставлю свою чашку на стол и встаю к плите. На сей раз надо варить много, этого мой автомат не сумеет - много и сразу. Я вообще не умею много и сразу. Боюсь перегореть.
   ...Когда оборачиваюсь с горячей туркой в руках, то гостя и след простыл.
   Никого нет за столом.
   Иду в прихожую - ни пальто, ни ботинок. Шляпы и перчаток тоже нет.
   Ушел.
   Только чашка с ободком от кофе осталась.
   ...Может быть, открыть окно?..
  
  
   Агроном
  
      Солнечный зайчик лениво пробежал по старым, выцветшим обоям и замер рядом с иконой. Николай Чудотворец, словно не радуясь подобному соседству, с укоризной посмотрел на вновь прибывшего.
      Старый дом давно проснулся.
      Еще до восхода Марфа проскрипела половицами в коровник, накормила и подоила Чернушку, затем прошла по небольшому огороду и, с трудом подняв здоровенную жердину, открыла парник. Помидоры уныло приветствовали хозяйку вялым покачиванием веточек. Жухлая листва вот уже третью неделю безуспешно пыталась набраться силы.
      Марфа тяжко вздохнула и оглядела свои владения.
      Грядки с картошкой тоже взгляда не радовали. То здесь, то там из под земли пробивались чахлые кустики. Не успев подняться над землей, ботва предпринимала отчаянные попытки загнуться, не оставляя ни малейшей надежды на достойный урожай.
      То же самое творилось во всей деревне. Растения, как им и полагалось, полные сил выбивались из-под земли, но спустя пару дней, словно пораженные недугом, начинали медленно умирать.
      Все началось примерно две недели назад.
      По деревне, с ласковым названием Мамино, словно прокатился мор. Медленно, но верно все, что с таким трудом было посажено в землю, начало погибать. Не помогали ни пестициды с гербицидами, мешками засыпаемые в землю, ни проверенные дедовские методы, вроде различных заговоров. На деревенском совете было решено обратиться за помощью в соседнее село.
      Михалыч, тамошний председатель, поведал, что подобная напасть, словно косой, прошла по всей округе. И Круглово, и Светлое все пали жертвами этой огородной чумы. На многочисленные выкрики "Как быть?" и "Что делать?" Михалыч, пару минут помявшись, рассказал, что все без исключения села и деревни смогли спастись от "недуга" лишь одним способом. А именно, обратившись к Яну - агроному из города. Оказывается, что еще в начале весны, этот самый Ян приезжал в Светлое с лекцией на тему "Новейшие методы биологической борьбы с огородными вредителями". И там же, в клубе, рассказывал, что в прошлом году несколько деревень близ Вологды, захлестнула странная болезнь - растения начинали увядать, а затем и вовсе умирали. И только новые научные разработки позволили селянам одержать победу в бою за урожай.
      Рассказал и уехал, не забыв оставить председателю визитную карточку, тисненную золотом - Ян Инеев. "Специалист по нетрадиционным способам землеобработки". По телефончику, указанному в визитке Михалыч и позвонил. Ян появился спустя два дня. Назвал свою цену. После недолго препирательства со стороны Михалыча, снизил запрошенную сумму на двадцать процентов, и получив аванс уехал. Дня четыре ничего не происходило, а затем всю растительность как прорвало. Травы и кусты прямо на глазах наливались соком, тянулись к солнцу и росли, да еще как росли.
      Когда, уступив натиску селян, Михалыч огласил сумму, запрошенную агрономом, все сначала негодующе заворчали, но затем, здраво рассудив что без помощи можно и всего урожая лишиться, сговорились и выкупили у Михалыча агрономову визитку за два литра Марфиного первача. Тем же вечером Василий сгонял в Светлое на почту и вызвал Яна из города.
      Сегодня агроном должен был появиться в Мамино.
      Марфа подошла к калитке и, прищурив близорукие глаза начала вглядываться в фигуру показавшуюся на дороге в деревню.
     
      Ян размашистой походкой вошел в деревню и, поравнявшись с Марфиной калиткой, уставился на хозяйку белесыми глазами:
      - И кто у вас тут за главного?
      Марфа поправила косынку и попыталась улыбнуться:
      - А ты кто, батюшка, будешь?
      - Меня зовут Ян. Знакомое имя?
      - Как же не знакомое, заждались мы Вас.
      - Заждались, говоришь. Ну, так чего тут стоять веди к председателю.
      - Дунька! - Марфа кликнула внучку, притаившуюся за сараем и с интересом рассматривающую приезжего, - Дунька, бегом к Ивану Ивановичу, скажи, агроном приехал.
      Дунька, поднимая босыми пятками дорожную пыль, бросилась к дому председателя. Мамино огласили радостные детские крики: "Приехал! Приехал"
      Ян довольно прищурился:
      - Хорошо тут у вас, воздух, одним словом.
      - Пойдем, батюшка, провожу. - Марфа вышла на улицу, аккуратно затворив за собой калитку.
     
      На центральной площади перед сельсоветом собралось едва не все население деревни.
      Рядом с председателем стояла сельмаговская продавщица Клавдия.
      Сделав шаг навстречу агроному, Клавдия сунула ему под нос неимоверных размеров каравай, на котором кособоко громоздилась солонка:
      - Откушайте, чем Бог послал.
      Ян поморщился, но кусочек от протянутого угощения все же отломил. Понюхал, есть не стал, повертел в пальцах и сунул в карман пиджака:
      - Спасибо конечно, но давайте к делу. Сколько я беру знаете?
      Председатель пнул некстати подвернувшейся камешек:
      - Ну-у...
      Ян удивленно поднял брови.
      - Не понял, вы деньги приготовили?
      - Не тяни Иваныч! - Марфа дернула председателя за рукав. - Чего гостя смущаешь? Не ровен час, обидится и уйдет. И что тогда делать будем? Все мы приготовили, батюшка, как ты по телефону сказал, так и сделали.
      Марфа вырвала из рук председателя сверток, который до сего момента ловко прятался за широкой председательской спиной.
      - Вот они, родимый, все десять тыщь, как одна копеечка.
      Ян взял сверток и зачем-то его понюхал.
      - Здесь девять пятьсот.
      - Ах ты, паразит! - Марфа стукнула Иваныча маленьким кулачком под дых.
      Не ожидавший подобного поворота, председатель согнулся словно складной метр.
      - Сдурела старая. Я может, обсчитался.
      Переведя дух он вытащил из заднего кармана мятую пятисотку.
      Марфа вырвала купюру и протянула ее агроному.
      - Извини, мил человек, обсчитался он...
      - Бывает. - Ян сложил полученные деньги в рюкзак. - Где тут у вас сарай, пойду я, работать в смысле. С утра меня не ищите, уйду чуть свет. Так, что прощайте люди добрые.
      Сказал и направился в указанном Марфой направлении, прямиком к заброшенному овощному складу.
      - Эй. А где гарантии? - Иваныч попытался преградить агроному дорогу.
      - Слово мое тебе гарантия. Или на мою работу кто жаловался?
      Председатель отрицательно замотал головой.
      - То-то. Не стой на пути.
      Председатель испугано отскочил в сторону, а Ян, под пристальными взглядами жителей Мамино, вошел в темный провал двери.
      Марфа с натугой закрыла тяжелые створки, почему-то никто не поспешил ей на помощь.
      Едва в деревне погасли последние огни, Ян достал из рюкзака киянку и небольшой, сантиметров 30 деревянный колышек.
      Вогнав кол примерно на четверть в землю, Ян принялся ритмично бить по нему деревянным молотком.
      На многие метры под землю стали распространяться волны вибрации.
      Спустя полчаса насыпной пол сарая пришел в движение.
      Из земли сначала появились суставчатые лапки, затем усики, а следом огромное, с крупную собаку размером тело медведки - извечного огородного вредителя.
      Насекомое целиком, выбравшись наружу, оказалось более полутора метров в длину. Оно приподняло переднюю, часть тела над землей и угрожающе зашипело на Яна.
     
      - Завязывай. - Ян улыбнулся и погрозил медведке киянкой.
      Насекомое съежилось, и опало на землю. Несколько секунд его тело сотрясала мелкая дрожь, а затем панцирь лопнул, словно перезрелый арбуз.
      На полу перед Яном сидела обнаженная девушка. Она недовольно уставилась на агронома:
      - Что за манеры, на девушку с молотком?
      - Ну, ты вроде, как и не совсем девушка... была.
      - Раз не совсем девушка, мог хоть вид сделать, что испугался. Неужели ничуть не страшно?
      - Нет, конечно, я же тебя люблю.
      Ян нежно обнял девушку. Она в ответ плотно прижалась к нему:
      - Как все прошло?
      - Как обычно. Пожались, пожались, но деньги заплатили.
      - И как здесь - наверху?
      - Все сохнет и никнет. - Ян улыбнулся
      - Поесть ничего не принес? А то на эти коренья уже смотреть тошно.
      - Вот, - Ян достал из кармана кусок утреннего каравая.- Селяне угостили. Ты ешь Инна, мне готовиться надо.
      - Не торопись, давай хоть немного поболтаем, я уже соскучилась.
      - И я соскучился. Но скоро утро. Тебе уходить надо, а то начнут удивляться - в сарай зашел мужчина, вышла женщина...
      - Да я все понимаю...
      - Не расстраивайся малыш. Это село последнее. Денег заработали хорошо, нам до зимы хватит, а там глядишь и в спячку пора... - Ян полностью разделся и улегся на землю. - Жди меня через три дня на берегу озера.
      - Чего так долго? Три дня? - Инна удивленно уставилась на начавшего менять форму Яна.
      - Выйдешь на улицу, сама увидишь что натворила. - Прошипел Ян. - Ты там почти все сгубила, меньше чем за три дня не восстановишь. А нам Агрономам слово свое держать надо, понимаешь-ь-ь-ь.
      Инна сделала шаг в сторону. На земляном полу извивался громадный, более пяти метров в длину дождевой червь. Сначала медленно, а затем все быстрее червь ввинчивал свое тело в оставленную Инной нору.
      - Удачи. - Инна собрала вещи Яна в рюкзак и, отворив дверь в сарай, направилась прочь из деревни.
     
      Марфа отодвинув занавеску, с тревогой следила за уходящей из деревни девушкой, на спине которой болтался агрономов рюкзак.
      Старуха знала, кого ей сегодня довелось увидеть.
      Еще, будучи маленькой девчонкой Марфа слышала от своей прабабки восточную сказку о древних богах - первых оборотнях на Земле. Историю о Инь и Ян.
      Инь - дарила смерть.
      Ян - приносил в этот мир жизнь.
     
      Кто ж виноват, что в наш урбанистический не верующий век, самым древним на планете оборотням приходится зарабатывать на жизнь таким способом, как это делают Инна и Ян.
     
      Марфа задернула занавеску и перекрестилась, глядя на икону:
      - Прости их, Господи.
     
      ... Над деревней Мамино рождался новый день...
  
   От авторов:
   Будьте счастливы!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"