Недавно снова приходила Оксанка. Рассказывала, как и что там у нее. Ходит к ней этот долговязый Геночка ("идиотское имя!" - комментирует Оксанка), родители выпроваживают ее погулять с дорогим и горячо любимым женихом. Снова покричала, чуть-чуть всплакнула, проклиная свою семейку. Но что-то в ней уже сломалось, и протестовала она будто бы по инерции. Я смотрела на нее и мысленно видела их с этим Геночкой - приличная пара, слишком даже, напоказ приличная. Оксанка пренебрежительно шутила, что своему дорогому и ненаглядному она явно пришлась по вкусу. Она отмахивалась рукой, произнося это, а я видела, что в глубине души ее все-таки радует такой поворот. В двадцать лет хочется нравиться: пусть не самому ослепительному парню, не любимому-единственному, а хотя бы тому, кто случайно окажется рядом! Тем более, если почти два года в голове были только проблемы, связанные с ребенком. Я не осуждаю Оксанку, у меня и в мыслях такого нет. Все идет своим чередом. Исчезни сейчас этот "бугай, шкаф, недотепа, добрый молодец Добрыня Никитич, обжора и балбес" - Оксанка окончательно обозлится на судьбу и еще острее почувствует себя обделенной женскими радостями.
Сегодня я случайно встретила их на улице. Оксанка в длинной светло-коричневой юбке и строгом пиджаке - настоящая молодая мама. Она медленно везла разодетого Андрюшку в сидячей коляске, из которой он время от времени норовил выкарабкаться. Андрюшка стучал красными башмачками по подставке для ножек, вертелся, махал ручками и что-то обиженно лопотал. Я подошла к ним, присела на корточки перед коляской.
- Тетя Лиза пришла! Да-а, тетя Лиза, - наклонилась к нам Оксанка и уже "взрослым" тоном, для меня, принялась объяснять. - Мы вот гуляем. С этим... Геной... Вон он, звонит, - она кивнула головой в сторону.
Я обернулась. Как раз в это время от автомата отошел высокий, чуть полноватый, коротко стриженный парень и направился к нам. Походка у него была быстрая и одновременно слегка неуклюжая. Заметив меня, смущенно замедлил шаги. Оксанка медленно повернулась к нему в профиль и каким-то особенным, женским, мелодичным голосом позвала: "Гена!" Тот поспешно подошел.
- Познакомьтесь. Моя подруга Лиза.
Я подняла голову (высокий!) и, видя, что он мнется и не знает, как ответить, сказала: "Очень приятно". Гена что-то промычал. Оксанка наблюдала за ним со снисходительной улыбкой. "Гена тебя стесняется", - и она коварно стрельнула глазками в растерявшегося "Добрыню Никитича". Он и правда чем-то похож на богатыря. Высокий, явно не худенький, широкоплечий. Глаза серые, небольшие, дружелюбно-равнодушные. Я почему-то представила, как он наворачивает Оксанкин салат. Мимо проходили две девчонки с одинаково выкрашенными волосами.
- Молодые люди, не знаете, сколько времени? - ослепительно улыбнувшись, спросила одна.
- Нет часов, - ответила Оксанка.
- А у мужа? - мурлыкнула другая.
Смущенный Генка тут же отрицательно замычал и завертел головой. Оксанка покраснела, глупо и отчаянно покраснела, как краснеет молоденькая девушка при упоминании о молодом человеке, который к ней неравнодушен. Она посмотрела на меня и отвела глаза. Ей было неловко оттого, что я угадала: Оксанке польстило слово "муж".
Или я ничего не понимаю в жизни, или примерно к осени вся эта история логически завершится...
Моя подружка Оксанка. Очень живая, импульсивная, кокетка до кончиков волос - о, бессознательная кокетка, не какая-нибудь коварная обольстительница! Задорная, озорная, открытая, бесстрашная, почти всегда - улыбающаяся... А как она когда-то умела вспыхивать от нескольких пронзительных строк любимого стихотворения! Вот здесь, в этой комнате, бродила туда и обратно, как одержимая, и бормотала: "Здорово, Лизка! Здорово, а?" Как она умела мечтать... Каждый месяц меняя увлечения, где-то незадолго до катастрофы она призналась: "Я ищу, Лизка, ищу, и это так здорово - искать... Может, я проищу всю жизнь! Может, мне будут говорить: дура, нерасчетливая, непрактичная, да ну и черт с ними со всеми! Знаешь, Лиз, я выйду замуж только за человека, который принесет мне сирень в октябре! Я даже знаю, как это сделать! Если он будет очень меня любить, я подскажу: заморозить ее в воде, а потом, в октябре, растопить! Классно я придумала?" - и она смеялась, глядя расширенными от неведомого счастья глазами куда-то мимо меня...
А через месяц неизвестно зачем отдала себя какому-то подонку. Может быть, это было продолжением поиска? Но чего? Себя как женщины, нового ощущения жизни? Или это была бесшабашная выходка, непонятная ей самой? Какой-то порыв, импульс - не любви, не страсти, - скорее, желания узнать, ухватить от жизни что-то еще.
Гена, Геночка... Где уж тебе - сирень в октябре... Хоть бы в мае додумался...
Кто из нас ничего не понимает?! Я ведь не дурочка, не сумасшедшая с романтическими амбициями?! Алые паруса - сказка, сирень в октябре - сказка, я согласна. Но что это за любовь, если в ней нет хотя бы одного, хотя бы малюсенького чуда?!
А кто-нибудь постарше прочитает все это и скажет: "Прекрасно, что в двадцать лет ты была такой. Но если ты такая в тридцать, сорок, пятьдесят лет, то, извини, ты просто дура".