Тарахтящий позывной будильника. Часовая стрелка на девяти. Пробуждение, схожее с глубоководным всплытием. Слипающиеся веки. В полузашторенном окне полоска серого утра...
Залапанный пальцами, полированный шкаф. Стол. Беспорядочная кипа рекламных газет. Настольная лампа с зеленым абажуром. Стул. Телевизор "Весна". Пыльная люстра. Трещина побелки на потолке. Затертые на уровне кровати розовые обои с цветочками. Комнатная духота, отчетливо ощутимая после открытия форточки...
Третий месяц безработицы. Присосавшиеся к телу и мозгу, цепкие щупальца осьминога по имени Лень, - чудовища, наполнившего студнем мышцы и окончательно поработившего человеческую волю...
Ванная комната. Зеркальное отражение хмурого, сонного, слегка припухшего, давно опостылевшего своему хозяину обличия. Ледяная струя воды из-под крана. Считанные капли на пальцах. На лбу, на щеках, на носу, подбородке. Струя в ладонь. Брызги в лицо. Кривляние. Раздражение. Пробуждение. Шероховатость махрового полотенца...
Кухня. Старожил кактус на подоконнике. Пожелтевшая тюль. Оставленные ушедшей на работу матерью вареные и застывшие макароны, с редкими вкраплениями жареной печенки, на сковородке. Спичечный коробок. Серная головка, терка, искра, огонь. Поворот рычажка газовой плиты. Вынырнувшие из дырочек конфорки, - тысячекилометровых катакомб стальных труб, недр Земли - голубые язычки пламени...
Наручные часы. Паспорт, блокнот, остатки денег. Брелок с ключами. Овальное зеркало в прихожей. Щелчок захлопывающегося замка...
Неработающий лифт. Лестница, заплёванные, замусоренные ступени. Разбитые стёкла с порывами колючего сквозняка на пролётах. Исцарапанные непристойной письменностью стены. Петельный скрип парадной двери. Ударившая в носоглотку вонь мусорного бака у подъезда.
Рабочий квартал. Улица. Грязная, холодная, бесцветная, невзрачная, безлюдная...
В поздне-осенней прозрачности раздвинувшееся пространство. Серо-коричневые тона. Всепронизывающая сырость. Голые ветви деревьев. Сидящие на проводах вороны. Лужи. Земельная жижа. Гниющие листья под ботинками. В арке продувающий насквозь порыв ветра. Застарелый насморк...
Жалкий остов конструкции, когда-то называющейся остановкой. Висящая на одном гвозде, поржавевшая табличка с расписанием движения транспорта десятилетней давности. Полная пожилая дама с полиэтиленовым пакетом. Сигарета. Нервное всматривание в дорожную даль. Ожидание...
Старый троллейбус, едко желтого цвета. Поролоновое сидение. Толчок. Нарастающее дрожание и гул. Громкое щелканье электрических контактов в кабине водителя. Лик горемычной женской доли в ипостаси кондуктора. Копейки - билет. Тряска на ухабах. Убаюкивающее укачивание...
За непроглядно грязным стеклом втянутый в бессмысленную суету искусственно взращенного рабочего графика город. И сквозь безнадежную серость ноябрьского дня: равноудаленные столбы, перпендикулярные перекрёстки, мигающие светофоры, безостановочный поток машин, всё соединяющие провода, куда-то идущие пешеходы, повсюду торчащие из земли, различной толщины, спицы древесной растительности, в архитектурном разнообразии каменные коробки жилых домов, кирпичные стены, углы, чугунные ворота, проходы, припаркованные авто, бордюры, тротуары, газоны, коммерческие ларьки, броские вывески кабаков, подсвеченные витрины магазинов, стенды реклам, афиши, женские ноги, съежившиеся от холода последние цветы...
Сорок минут езды. Выход. Окраина города. Дальнейшее продвижение пешком.
Заброшенный и забытый парк. Государство заборов. Профессионально-техническое училище. Автобаза. Предприятие по сбору и сортировке вторсырья. Очередь грузовиков. Поворот. Лако-красочный завод. Закоулки гаражных кооперативов. Приземистые домишки-сарайчики на огороженных проволокой дачных участках. Трубы, дым, смог. Химический завод-гигант. Усеянная выбоинами дорога. Пересекающие её рельсы. Шлагбаум. Мертвый глаз светофора. Вереницы вагонов-цистерн на отстое. Поворот. Гора щебня. Козловой кран. Ангары. Сваленный в громадные кучи металлолом. Поворот. Пашня. Гаражи. Поворот. Бензозаправка. Безымянные неживые промхозяйства. Сброшенный в придорожные канавы мусор. Городская черта, табличка с перечеркнутым наименованием города.
Перекресток. Поворот вправо. Высокий выбеленный бетонный забор. Сельский, на совковый манер, магазинчик. Зона...
Остроконечная наблюдательная вышка. Неприступный, обрамленный сверху волнисто закрученными хаотическими рядами колючки, забор, за которым контрольно-следовая полоса - граница двух абсолютно чуждых миров. Виднеющиеся оттуда, - усыпанные ограждениями крыши бараков; полосатая, точно арестантская роба, труба котельной; дремлющие до наступления темноты прожектора. Территория отчаяния и средоточения зла...
Серое четырёхэтажное здание администрации исправительно-трудового учреждения. Окрашенная синей краской дверь. Комната ожидания свиданий и передачи продовольственных посылок (свиданок и передачек), - как консервная банка, забитая людьми и загроможденная привезенными баулами. Комната, грубо обитая деревянными листами фанеры, - кишащая мухами летом и заполненная испарениями зимой, - маленькая, душная, ужасно убогая, вполне схожая с земляной могильной ямой. Два окошка, для принятия заявлений на свиданки и для передач. Незримые очереди в оба. И вокруг - трагедия!
Трагедия собранных, сбившихся в жалкую кучку обездоленных женщин. Умаявшихся и истерзанных ожиданием, раздавленных нуждой и обстоятельствами, тихих, опечаленных, сгорбленных, почерневших... принявших на свои слабые плечи часть тяжкой ноши покарания, павшего на их мужчин. Добросердечные сестры. Преданные и глупые жены. Героические матери, шагающие за сыновьями в любую бездну. И редко-редко когда отец, брат, друг, подельник.
Висящее над всеми (будто тоже заключенными), плотное облако уныния. И тусклый лучик надежды еле отблескивающий в бездонной глубине чьих-то иссеченных морщинами, выстрадавших глаз...
Ручка, листок. Написание заявления о предоставлении краткосрочного свидания. Изнурительное ожидание. Воспоминания. Хмурые мысли. Представление и выстраивание предстоящего разговора. Тлеющие сигареты...
По стечению часа вздрагивающая обездоленность под облаком уныния, - открывается одно из окошек. Всеобщее тревожное оживление. Сбитое подобие очереди теснится и беспокоится лишь об одном - пододвинуть сумки, подготовить, распаковать, выставить, успеть. Нервничают, суетятся, ругаются. Окошко, словно, прихотливый рот, - одно проглатывает, другое отвергает, выплёвывает. Беспрепятственной рекой, в пределах четких норм, затекает в него тамошняя валюта - кофе, чай, курево, сладости. Оглашаются фамилии, номер отряда. Перечисляются передаваемые вещи...
Вновь ожидание. Тлеются на дворике сигареты...
Час. Открытие второго окошка-рта. Повторное вздрагивание, оживление. Волнение. Непереборимое желание приблизиться, прижаться к нему. Нарушая правила очередности, сквозь толпу просунуть руку с бумагами и голову. Ибо "рот" - прихотлив, и сверх меры не принимает. Не успевший, откатывается и погружается в унылое ожидание на следующие 2-3 часа. Наконец, передача письменной просьбы свидания с заключенным, которое в течение следующего часа либо подпишется начальником пенитенциарного учреждения, либо будет отклонено. Оплата за услугу переговоров, - из кабинки в кабинку через телефонно-проводную связь. Бумажка квитанция. Спешка возврата ее в окно-рот...
И вновь томительно-долгое ожидание, на сей раз втрое превосходящее сумму предыдущих, в "нагружающей" комнате, забитой горем и страданием. Краем уха отовсюду улавливаемые раненых шепоты-вскрики людских душ, беспомощный плачь материнских сердец, пронзительные истории и сердобольные откровения. Они - иглы, насильно влезающие в ушные отверстия, пробивающие барабанные перепонки и вонзаемые в кору головного мозга. Следствия сотворенных ошибок - неудачи, горе, - как землетрясения, разрушающие города в пыль. И среди этого всего, в душной комнате, разъедающая тоска, которую ничем не одолеть, не задавить, не засыпать. Тоска, вырывающая кусками ребра. Тоска, от которой никуда не деться. Отравляющая ядом безысходности. Затемняющая настоящее и будущее...
Но время истекает. Трехчасовое ожидание заканчивается. Отворяется обитая железом дверь и приглашается ограниченное число счастливчиков, чья просьба удовлетворена. Проход на несколько шагов внутрь. Ожидание. Проход за следующую контрольно-пропускную дверь. Ожидание. Ещё дверь. Длинный узкий шлаг-коридор с высоким потолком. Ощущение толщины стен. Нежданное проявление клаустрофобии. Неприятный, тухло-застарелый казенный запах, неизвестного происхождения...
На?конец, комната переговоров. Полумрак. Череда кабинок. Поиск за мутными стеклами знакомого лица. Невыдаваемое удивление тому, насколько оно изменилось за столь корот?кий срок. Коротко остриженное, отчего-то заплывшее. Грустная улыбка. Темный тюремный бушлат, кепка...
Телефонная трубка. Голос...
Приветливо веселое начало. Неподдельная радость встречи. Простоватые вопросы, односложные ответы. Некоторая сложность в связывании диалога, объяснимая годичным расставанием и пониманием прослушивания переговоров. И вот, на пятой минуте, видимость за стеклами человека, семимильными шагами отдаляющегося от общего дружественного прошлого. Разговор спотыкается, усложняется. Зыбкая его нить рвется...
Как связывающее звено - намек записывать. Приставленный оттуда к стеклу листок. Трудноразборчивая корявость почерка. Напрягающий смысл...
"Мне нужны гера и трава. А еще сигареты, чай, кофе, шоколад. Сможешь?"
Задумчивый, но утвердительный кивок. Ответ: "Попробую"...
- Сколько получится. Передашь малой, - говорит голос, указывая на первые два пункта и быстро пишет на листочке уточнение "сестре". - Остальное загони передачкой на эти вот данные. - За мутным стеклом появляется другой, заранее подготовленный листочек, на нем фамилия, имя, отчество и номер бригады какого-то заключенного...
Торопливо следующие за сим просьбы. По белоснежной бумаге блокнота спешно бежит чернильный кончик шариковой ручки, записывая поручения, которым, вскоре кажется, нет конца...
Перезвонить по такому-то телефону и передать четко такие-то слова. Зайти по продиктованному адресу, забрать денежный долг и передать сестре. Зайти по другому адресу, условленно представиться, забрать сверток и занести "в четверг или субботу, в церквушку на улице Красных Казаков, с семи до девяти вечера, спросить отца Федора, передать лично в руки". Принять факс и занести по такому-то адресу. Отослать коротенького содержания письмецо. Связаться с одним из местных авторитетов на воле и передать дословно пару фраз. По возможности постараться найти диктофон, заклеить в клеёнку и передать отцу Федору с подписью "для Кеши". И так далее, тому подобное ...
Просьба присылать побольше фотографий. Жалоба на то, как изолированность иссушает интеллект. Скупое описание локального порядка, обычаев, предрассудков и нравов казенного дома. Рассказы о соседях по "шконке", новых знакомствах, заметно подретушированные для собственной значимости и замаскированные для прослушки. Тюремные хохмы. Более светлая улыбка. Анекдоты. Смех, дозволенный без ограничений...
Просьба рассказать об общих знакомых на воле. По ком - улыбка, по ком - напряженное молчание, по ком - ругань... а о ком - поминание...
Тяжеловесные воспоминания о кровавой поимке, милицейских пытках в СИЗО, безжалостном прокуроре, немилосердном судье и пересылке...
Наконец, неистребимая, неугасаемая жажда любви. Дотошные расспросы о той, кудряво светловолосой, намедни поклявшейся ждать оставшиеся семь лет... Семь лет!!! Боже!.. Согревающая надежда и простодушное доверие по ту сторону стекла. И большие, не высказанные сомнения на этот счет, по эту. Мольба (перекрикнувшая пятнадцать ранее оглашенных просьб!) незаметно присматривать за давшей клятву и чуть что, немедля, докладывать. Раненая, оголенная, беззащитная влюбленность. Обостренная и бессмысленная ревность...
Полные напускной горечи рассуждения о повсеместном угасании блатных традиций, о "красных" зонах, покорившихся администрации и творящих беспредел. Отменное владение "феней". Провозглашенное с улыбкой, но вовсе невесёлое замечание о длительности безалкогольного моратория, перевалившего за отметку год. Безрадостные взгляды в будущее, на общество, где предположительно, безраздельно будут править деньги и "мусора". Глубокое душевное понимание собственной ненужности в нём (по обе стороны стекла). Затаенное, ждущее выплеска отчаяние. Ненависть к виновникам посадки, скрытые угрозы. Сожаление. Неосознанность впередилежащего семилетнего заточения...
Иллюзии по поводу пересмотра приговора. Ожидание кассационных бумаг. Надежда на скашивание срока и на условно-досрочное освобождение. И что удивительно, ни малейшего проблеска раскаяния!..
Отметка в полтора часа. И вот уже отчетливо слышен, виден сквозь маскарад всезаглушающий вопль о помощи. Помощи, которой ждать неоткуда...
Гнетущие чувства. Кошмарные представления себя по ту сторону забора. Страх. Малодушие. Желание поскорее убраться отсюда. Бежать!..
Сызнова просьба не забывать, писать, непременно выполнить все поручения, - от них многое "здесь" зависит, в частности и положение вопро?шающего, пока ещё недостаточно окрепшее...
Тишина в трубке. Прощальный взмах руки. Свиданка окончена...
Обратный путь на волю. Шланг-коридор. Возврат паспорта. Поэтапное открывание дверей...
Воля! Жадно схваченный грудью сырой, с изморозью воздух. Туманная темень. Ранняя ночь. Стремительный шаг. Быстро тлеющая сигарета. Сжатый зубами фильтр. Обволакивающее, отупляющее, успокаивающее сознание, действие табака. Рвущие туман локомотивом, мощные огни прожекторов. Убыстрение шага. Не оборачиваться!..
Неуемное желание выпить. Бутылка самогона за холодильником. Стакан. Малосольный огурец из трехлитровой банки. Нахлынувший внутренний зуд. Прокручивание в уме пережитого...
Листок, ручка. Диктуемые кем-то свыше строки, ложащиеся на листок ровно, четко, без исправлений.
До тюрьмы один шаг.
Я у самых ворот.
Под ногами дороги шальной поворот.
Не решаясь ни прыгнуть, ни дальше стоять...
Не имею я права наказывать мать.
Вот они, омраченные...
Сумки в руках,
Почерневшие лица, да горечь в глазах.
Хоть закрой, но знакома тропинка - найдут, -
К стылым зонам годами выстелен путь.
Все идут. Все несут. Все отчаянней ждут.
Мать, сестра иль жена - как бесценный лоскут
От когда-то единого теплого пледа,
Коими кроет любовь нас от мерзлого снега.
Передачку старушка полила слезами,
Да свиданку устлала больными словами.
Каково на душе ее - нам не узнать...
Но не вправе он был так наказывать мать!
Ну да что там теперь, коль оборваны стропы.
Ведь не мы выбирали эти русские тропы.
Где остроги, как в космосе черные дыры,
Где как лесом взрастают кресты и могилы.
До тюрьмы всего шаг. Осень сшила ковер.
Только я и она ведут сей разговор.
В поле ветер гудит.
Знать, дела к холодам...
Я оставшийся шаг не за что не отдам...
Выкуренная сигарета. Легкое чувство удовлетворенности, как написанным, так и выпитым...
Диван. Простынь, подушка, одеяло...
Созерцание темноты. Думы. Сомнения. Размышления о том, где взять вечно насущные деньги. Сомнения. Тщетный поиск иных возможностей заработка. Сомнения. Безвыходность. Сомнения...
В конце концов, все более определенный отказ от запланированного на ближайшее время преступления и неясная пока, но быстро затвердевающая позиция отступления, отречения от воровской околопреступной деятельности...
И как долгожданное, снизошедшее с небес прозрение, грохочущий в ночной тишине голос:
"Уехать. Бежать от этого всего. Туда, где можно достойно зарабатывать, а не вкалывать за копейки и мутить воровством...Уехать. Бежать!"
Осталось только выяснить: куда именно? Когда никто нигде не ждёт.