Аннотация: Пьеса о человеке, которого окружающие предпочитают видеть мертвым. Короче говоря: и смех, и слезы.
ТЕЧЕТ ЯДОВИТАЯ ЛЕТА
Действующие лица.
Человек. Я намеренно не даю главному персонажу ни имени, ни отчества, ни, соответственно, фамилии (хо-тя, вопреки моей воле, вы все равно их узнаете в процессе прочтения пьесы) по нескольким причинам, одной из которых было его собственное желание; все остальное, я полагаю, станет понятно из текста. Так что, при-нимайте Человека таким, какой он есть: мужчина; сорок плюс, минус пять лет; немного полноватый; любящий хорошо поесть и выпить. Пива. В компании друзей. Иногда режущий правду-матку, иногда - нет. Что бы еще сказать... вроде бы и нечего.
Людмила Макаровна. Его жена. Возраст тот же или почти...
Вадим. Сын. Студент. И этим все должно быть сказано.
Ольга. Дочь. Живет отдельно от родителей вместе со своим мужем, поэтому в отчем доме бывает наскока-ми.
Максим Петрович. Муж Ольги. Безмолвный персонаж пьесы. Для актера важно владеть мимикой лица и пластикой движений.
Друзья Человека. Их двое. Они чем-то неуловимо похожи на главного героя. Но - неуловимо.
Его давняя подруга (не любовница, как вы могли бы подумать).
Прочие персонажи, которых может и не быть - все зависит от сметы, заложенной на постановку спектакля.
Итак:
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
Пока еще сей шарик нежный
Лежит за пазухой Христа,
Но эти ризы рвет прилежно
И жадно делит сволота...
Т. Кибиров
Сцена первая, носящая название "Повод"
В центре абсолютно пустой сцены прямоугольный стол, плоскость которого заполнена тарел-ками с огурцами, колбасой, сыром, нарезанными дольками, открытыми консервными банками и половиной буханки черного хлеба, безжалостным образом обезображенной куцыми отщипами. Початая бутылка водки, время от времени все больше теряющая свой боевой вид, является гео-метрическим центром гастрономической композиции. За столом сидят трое мужчин: наш герой и два его друга, Савелий и Никита. Мы - сторонние наблюдатели - появляемся в жизни героев не-ожиданно, во время какого-то действия, общения, поэтому разговор - для нас, естественно, - на-чинается с середины.
Савелий. Стою я перед гробом и чувствую, хлопцы, пот по спине течет. А сам еще не врубаюсь, ни хрена по-нять не могу. Только спрашиваю, мол, батя, сосед, что ли попросил гроб у тебя подержать? А что я еще мог подумать? А он давай про деньги, про инфляцию.
Никита. Точно. Она - сволочь - по старикам-то и долбит. Если работяга как-то еще сможет выжить, то пен-сионеры...
Савелий. А я ему таким строгим тоном, мол, батя, ты чего там удумал, не помирать ли собрался? А он шу-тит, говорит, что еще нас с Сашкой переживет, не меньше ста лет ему на роду написано. Так какого хрена, спрашиваю я у него, ты, старая калоша, гроб-то купил и зачем его в доме поставил?
Никита. А он чего?
Савелий. Давайте по новой. Ты, Егорыч, разливай, а то сидишь, молчишь... Вот значит, он мне и говорит, что никогда не был нам с братом обузой и после смерти не желает быть в тягость. Уже, говорит, и водочки прикупил: в подполе стоит, и материи красной, и ленточки, и - что главное - денег на книжку положил. Вот хрен старый! Я ему толкую: ничего не надо было, батя, неужели мы с Сашкой не нашли бы денег; а он мне в ответ, мол, Савелий, раз уж купил - не выбрасывать же...
Никита. И он - гроб этот - так в доме у твоего старика и стоит?
Савелий. Пока стоит. Я хотел было увезти и продать его тому, кто больше в нем нуждается. Приехал с му-жиками, а батя вдруг в позу встал, последняя, говорит, воля моя, ни о чем говорит, Савушка, тебя не просил, а теперь прошу, уважь мою волю, пускай гроб остается, и деньгами моими не побрезгуйте... мне-то они зачем?
Никита. Пускай бы пожрал деликатесов каких на старости-то лет. Икру красную да ананасы.
Савелий. И я ему о том же толкую, батя, говорю, купи себе горбушу горячего копчения, ты ведь ее так лю-бишь, купи телевизор хороший, диван новый. Не жалей ты эти деньги - будь они неладны! - не откладывай их на смерть свою, не надо. Ладно, отвечает, больше не буду откладывать, куплю себе телевизор и диван, а те, что уже лежат в банке, пускай там и остаются.
Никита. Жизнь просто такая пошла, народ боится, что останется с носом. Сколько раз людей обманывали? Я сам когда-то на вкладах в "МММ" погорел, а приватизация долбанная чего стоит?.. Сталина нет на всю на-шу верхушку.
Савелий. Ничего твой Сталин сейчас бы не сделал, руки бы ему скрутили всякие мировые силы: ООН, за-щитники человеческих прав и им подобные. Только бы сунулся со своей Берией к народу, сразу же коррес-понденты всякие понабежали бы, и заорали: происходит нечто ужасное, народ притесняют, над людьми изде-ваются.
Никита. Брось! Он бы все так обстряпал, что никто бы об этом и не узнал.
Савелий. Как можно замолчать убийства?
Никита. А расстрелять к чертям собачьим тех же борзописцев, корреспондентов всяких. К стенке - и делов-то.
Савелий. Всех не расстреляешь, пара-тройка останется, сбежит на запад.
Никита. На каждого Троцкого у нас найдется по Меркадеру.
В комнату входит женщина (Супруга Никиты Марина, из чего можно заключить, в чьем доме про-исходит застолье; и по совместительству, подруга Человека).Не старая еще, миловидная дама с кра-шеными волосами.
Марина. Чего здесь без света сидите, разбойники?
Никита. Свет только мешает видеть внутренности человека.
Савелий. Вот загнул. Ты что, прямо сейчас рассматриваешь мою печенку? И как она, не больная?
Никита. Я не о печени твоей, балбес, а о душе. Когда свет включаешь, душа сразу прячется - словно ее тут и не было.
Марина (несколько разочаровано). Вон вы какие разговоры ведете, а я думала все о женщинах.
Никита. Нормальные разговоры, только языками чешем мы с Савой, Вовка все больше отмалчивается.
Человек. Простите, ребята, задумался.
Никита. О своем, о бабском?
Савелий. Ты лучше скажи, когда свой юбилей отмечать будешь? Сорок пять - это вам...
Никита. Да что ты говоришь?! Этому обалдую сорок пять стукнуло?
Человек. Еще не стукнуло.
Никита. Уши готовь, именинник: когда выпьем по первой, я тебе твои локаторы-то пооткручиваю. Будешь остаток жизни безухим доживать.
Человек. Вот удружил, спасибочки.
Савелий (меняя тему разговора). Кстати, ребята, я недавно на такую темочку набрел. Думаю, если ее в по-весть воплотить, издатели с руками оторвут. Послушайте только! В Чистилище попадает наемный убийца, этакий современный бритоголовый киллер с наколками по всему телу и взглядом, как у Жана Рено в "Леоне".
Никита. Тебе не надоело доедать откусанные пряники, братишка? Придумай такой сюжет, который взбудо-ражит мир, а пока все, что выходит из под твоего пере - пето перепето. Вот, например, тема клонирования. Молодой ученый, две его ассистентки - лесбиянки, лабораторный кот, первым в мире познавший... дарю - пользуйся и помни о моем хорошем к тебе отношении.
Савелий. Как ты не понимаешь? "Клонирование" - тема навязанная, искусственно привнесенная в естест-венные условия, и поэтому, все что с ней связано - проза, стихи, киноленты и так далее - будет всего лишь эр-зацем.
Марина. Мальчики, может мне пельменей сварить?
Никита. Поздно, любимая, мы их уже сожрали. Вот что значит, творческая интеллигенция.
Сцена вторая, носящая имя "После повода"
Квартира Человека. На диване развалилась Людмила Макаровна. На сцене появляется Человек, он не-много навеселе.
Людмила Макаровна. Ну вот, ждала, ждала и, наконец, дождалась прихода мессии, осчастливил ты меня своим появлением, социалистический Будда. Это же просто чудо какое-то. Может, теперь излечишь мою мигрень возложением рук?
Человек. Добрый вечер, Люда.
Людмила Макаровна. О! Это Чудо знает, вернее, помнит, как меня зовут!
Человек. Это Чудо очень устало за день и хочет спать.
Людмила Макаровна. А Чудо не хочет рассказать, от чего это оно так устало? Оно что, вагон сахара разгру-зило или симфонию написало, а может, наше Чудо занималось лечением людских болезней. Эй, Чудо, ты се-годня кого-нибудь вылечил от геморроя?
Человек. Если тебе не о чем больше поговорить, то я пойду умоюсь и лягу спать.
Людмила Макаровна. А поужинать? Чудо, ты не хочешь поесть? Грибной суп, котлеты с картофельным пюре, компот... или "да не хлебом единым..."? Так ты уже пожрал? Даже не пожрал, а нажрался, сволочь? Опять со своими алкоголиками водку глушили и подворотне?
Человек. Не в подворотне, у Никиты дома.
Людмила Макаровна. У Никиты? Как же я не догадалась, что именно у Никиты? Какой нормальный дом еще может принять наше Чудо, где ему могут налить стопочку стеклоочистителя?
Человек. У меня сегодня повод... не очень хороший, но - от правды не отмахнешься.
Людмила Макаровна. Я даже слушать не хочу про поводы, у вас - алкоголиков - на неделе по десять пово-дов, вам лишь бы нажраться, а потом жен мучить.
Человек. Я разве мучил тебя?
Людмила Макаровна. Ты - гад - именно ты, сделал из моей жизни то, чем она является сейчас.
Человек. Ничего, не долго осталось.
Людмила Макаровна. Ой! Нашему Чуду вдруг сделалось очень жалко себя, любимого и единственного. И сказало оно: "Вот умру я, умру, похоронят меня".
Человек. Людмила, ты хочешь поругаться со мной? Если хочешь, подожди немного: я умоюсь, в туалет схожу - и начнем ругаться.
Людмила Макаровна. За что мне такое? У всех мужья как мужья, один мой - полный придурок.
Человек. Спасибо.
Людмила Макаровна. У других и работящие, и непьющие. Только мой - ленивый алкоголик.
Человек. Спасибо. Вторая, кстати, благодарность за вечер.
Людмила Макаровна. Палец о палец дома не ударит.
Человек (спокойным голосом). А кран кто тебе починил?
Людмила Макаровна (эмоциональный взрыв.) А сломал его кто? Дед Мороз? Санта Клаус гребаный? С оле-нями и выводком бездомных гномов...
Человек (подавляя эмоции). А ремонтом кто занимался все лето? Обои. Потолки навесные. Двери, рамы на окна. Кто все это делал?
Людмила Макаровна (словно бы, не слыша мужа). И знаешь, Лопахин, что мне в тебе не нравится больше всего? Вот ругаюсь я, из кожи своей вылезаю, слюной брызгаю, а тебе - все до фени. Стоишь - руки в боки. И с ленцой такой аристократической отвечаешь. Вот убить я тебя за это готова, Лопахин, сейчас бы нож из кух-ни принесла и воткнула тебе в глотку.
Человек. Возьми черный.
Людмила Макаровна (словно бы опомнившись). Что?
Человек. Возьми тот, с черной ручкой, я его вчера заточил - не хочется мучиться долго - и, пожалуйста, целься точнее, а то, не дай бог, промахнешься, не убьешь, а калекой оставишь - самой же потом возиться.
Людмила Макаровна. Не волнуйся, Лопахин, я возиться долго не буду, добью - рука не дрогнет.
Человек. Ну, ты пока готовься, а я пойду умоюсь.
Человек уходит. Женщина шарится под подушками и вытаскивает кухонный нож, потом прислушива-ется и прячет его. На сцене появляется дочь со своим мужем.
Ольга. Ма, привет. Как поживаете?
Людмила Макаровна. Ты, доча, о ком конкретно спрашиваешь? Если об этом паразите, то он живет пре-красно: поспал на работе, выпил после смены, пришел домой на рогах, смешал жену с грязью - а если обо мне, то...
Ольга. Понятно. Максим, ты чего стоишь? Водку принеси из машины.
Максим Петрович уходит.
Людмила Макаровна. Почем водку купили?
Ольга. Почти по восемьдесят.
Людмила Макаровна. И зря! Этому уроду можно было самую дешевую... рублей по двадцать.
Ольга. Ма, цен таких на водку сейчас нет. За двадцать рублей можно только стеклоочиститель купить.
Людмила Макаровна (оживляясь). А я о чем говорю, стеклоочиститель ему и надо было взять. Какая разни-ца, чем его дружков - алкашей поить?
Ольга. А сами бы что пить стали?
Людмила Макаровна. Нашли бы чего выпить.
Играет музыка, голоса женщин постепенно превращаются в бормотание и вскоре их заглушает музыка.
Проходит время. Голоса вновь возникают из мелодии. Сцена освещается, герои те же.
Людмила Макаровна. Сыр я еще взяла на базаре - так меня чуть жаба не задавила. Триста граммов сыра по шестьдесят с полтиной.
Ольга. Где это такой дешевый сыр продают, на городской свалке, или он ворованный?
Людмила Макаровна. Ты еще пошути мне! Я почти двадцать рубликов на ветер выбросила, а ей смешно.
Ольга. Ты действительно их выбросила. Юбилей-то когда еще будет...
Людмила Макаровна. Ничего с сыром не случится, я его в морозильник положу, а потом разморожу - и на стол.
Ольга. Все равно не хватит. Надо еще покупать.
Людмила Макаровна. Максимку твоего попрошу порезать, он в этом деле специалист. Нарежет тоненько-тоненько, разложим по тарелкам, чтобы побольше казалось. И зачем этим алкоголикам сыр вообще? Картошки им сварить и пусть давятся...
Вновь музыка, голоса пропадают, голоса появляются.
Людмила Макаровна. А еще мясные блюда...
Ольга. Салат можно из печени с яйцами приготовить.
Людмила Макаровна. Вот с радостью бы у Лопахина яйца оторвала и в салат запихнула.
Ольга. Ма, если ты так его ненавидишь, почему не разведешься, почему вы не решите все полюбовно?
Людмила Макаровна. С ним полюбовно нельзя. Да меня же жаба задушит, если ему хорошо будет. Нет, до-ча, замужество - это война, и я на своем поле боя выйду победителем.
Возвращается Максим Петрович, руками и мимикой лица показывает, что разбил бутылку водки.
С женщинами, особенно с пожилой, случается истерика.
Сцена третья, не носящая никаких имен
В освещенном круге, возможно, прямо на полу сидят мужчина и женщина. Их разговор начина-ется с еле слышимого бормотания, которое постепенно обретает силу, громкость и насыщен-ность.
Человек. Недавно прочитал у одного хорошего парня:
"Течет ядовитая Лета,
И слава на слово горька..."
Марина. Володя, тебе надо отвлечься, уехать куда-нибудь. Я слышала, что в жизни каждого человека на-ступают такие моменты, когда ему надо что-то поменять: прическу, стиль одежды, имя, место жительства, пол. Раз в пять-шесть лет человек начинает мучиться сам и мучить окружающих: душа требует перемен.
Человек. Я уже не способен на перемены. Как ты себе это представляешь: жил себе, жил Владимир Лопа-хин и вдруг сменил пол и стал какой-нибудь Виолеттой.
Марина. Я бы не пережила такого превращения.
Человек. Вот и я о том же.
Марина. Володя, но ведь это радикальные меры. Можно ограничиться сменой места работы.
Человек. Или уехать в Штаты. Нет, Мариночка, я прирос к своему месту, если меня отрывать, то - выкорче-вывать. Корни рвать надо, понимаешь, корни мои: Людку, Вадика, Оленьку, Никитку, вон, с Савой... и тебя, естественно, самый большой и любимый мой отросточек. Как я могу оторвать тебя?
Марина. Перестань, ты говоришь так, что мне плакать хочется.
Человек. Не надо, не плачь, а то и я ненароком разрыдаюсь. Представляешь, приходит Никита, а мы с тобой сидим и слезами умываемся. Что он подумает?
Марина. Что мы сбрендили на старости лет. Я бы на его месте так и подумала.
Человек. Нет, Мариночка, он сразу догадается, что я довел тебя до слез, чтобы совратить.
Марина. Ты имел в виду, соблазнить?
Человек. А есть разница?
Марина. Для меня - есть. А ты хочешь меня соблазнить или так, языком трепешь?
Человек. "Течет ядовитая Лета,
И слава на слово горька.
Вчера хоронили поэта,
И плыли над ним облака".
Марина. Ты не ответил.
Человек. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Марина. Например.
Человек. Вчера разговаривал с дочерью. Она сказала, что нам с матерью пора развестись, говорит, они с Вадиком уже взрослые и все поймут: не могут же два человека жить под одной крышей и ненавидеть друг друга.
Марина. И как ты на это смотришь?
Человек. Мне более важно, как на это смотрят мои дети. Я начал говорить дочери про любовь, что мы с ма-терью переживаем кризис, нам сейчас очень тяжело, но спустя какое-то время все образуется; а она заявила, что любви, кроме как к себе самому, в природе не существует. Есть только эгоизм или себялюбие, и никуда от этого не денешься. А как же Максим, спрашиваю я, почему ты живешь с мужчиной, зачем он тебе, если ты не испытываешь к нему никаких чувств? И знаешь, что она ответила? А кто бы носил продукты домой, кто бы возил меня к подругам, кто бы делал мне по вечерам массаж ступней? Мужчины нужны женщинам лишь для удовлетворения их потребностей. Ее слова меня добили окончательно, я чувствовал себя заживо в гроб засу-нутым. Разволновался, начал говорить про Максима. Ведь он-то ее любит, иначе, зачем ему жить с женщиной, так подло его использующей? Любовь, презрительно бросила мне Ольга, где она, что она. Ты, па, видел ее? Если видел, тогда покажи: где она прячется, в каких кустах ее можно найти.
Марина. Тебе больно?
Человек. Наверное. И что самое обидное, я ничего не могу ей сказать. Наверное, мои чувства притупились. Какое-то болото в душе: ничего нет, и ничего не хочется.
Молчание.
На сцене появляется Никита.
Никита. О, заговорщики! Чегой там замышляете?
Человек. Думаем, что тебе в суп положить, чтобы безболезненно и - сразу?
Никита. Со мной это не пройдет. Я - заговоренный.
Человек. Кем?
Никита. Смертью. Или жизнью. Точнее не скажу. Меня даже, когда я в Чечне был, пули облетали стороной.
Человек. Врешь ты все, а верить хочется. Кстати, я зачем пришел-то. Я хочу пригласить вас на юбилей.
Никита. На чей юбилей? Неужто, почти два века со дня рождения Маркса прошло? И ты решил это событие отметить, позвав к себе друзей? Похвально.
Человек. На свой юбилей я вас приглашаю, на свой.
Никита. И подарок надо тащить?
Марина. А как же без подарка? Кто на юбилеи без подарков приходит?
Никита. Мне больше нравится праздновать юбилеи уже усопших деятелей - им ничего дарить не надо, пей да закусывай (обращается к супруге). Маринка, точно тебе говорю, этот паразит на мой юбилей припрется не только без подарка, но и без приглашения. Завалится пьяный в дым, посморкается в полотенца и начнет же-лать мне скорой смерти. А еще часы песочные подарит, чтобы я о времени не забывал.
Марина. Прямо монстра из человека сделал. Он же друг твой, он любит тебя.
Никита. Вот, любя, все это и сделает. Ладно, давай подумаем, что можно подарить охламону Лопахину?
Марина. Давай галстук подарим, хороший, дорогой.
Никита. Это в салон идти придется?.. Ты знаешь, дорогой - не всегда хороший. Давай лучше на китайском базаре пошарим - умеют же китайцы одежду шить. И обойдется по дешевке, рублей пятьдесят отдадим - не больше.
Марина. А я думаю: за пятьдесят рублей хороший подарок нельзя купить. Вот за пятьдесят пять - уже мож-но.
Никита. Пятерочку жалко.
Марина. Не жмись! Другу все-таки.
Никита. Ладно. Я щедрый. А он точно бы пожадничал. Еще с китайцами бы торговался. Говорил бы: тесть умер, а галстука нет, чтобы в гроб вместе с ним положить, уступите за полцены, ускоглазые братья! Вот этот, желтый в полоску.
Человек. И не стыдно вам говорить в присутствии меня обо мне же, но в третьем лице?
Никита. Отнюдь. К тому же, не станешь губы раскатывать на дорогие подарки: и галстуку будешь рад!
Сцена четвертая, проливающая свет на взаимоотношения некоторых героев
На сцене стоит диван, еще какая-нибудь мебель.
Отец и сын.
Вадим. Па, тебя никто никогда не считал гением?
Человек. Да нет, пожалуй.
Вадим. Гением какого-то безразличия к жизни.
Человек. Объяснись, сын.
Вадим. А чего объяснять-то? Тебе все равно, как жить: в богатых хоромах...
Человек. Я, так понимаю, ты имеешь в виду новорусский коттедж.
Вадим... или в нищенской халупе.
Человек. А это уже - наша двухкомнатная квартира?
Вадим. И деньги тебя не интересуют. Совершенно!
Человек. А почему они должны меня интересовать? Я что - женился на них, они у меня родились, с ними я в детстве ходил в сады яблоки страдовать? Нет, сын. Женился я на Людмиле, родились у меня вы с Ольгой, а яблоки я тырил бок о бок с Никиткой и Савой. Так ответь мне, почему я должен интересоваться какими-то бу-мажками с водяными знаками?
Вадим. Потому что эти бумажки позволяют пользоваться благами. Не спорь, па, и не говори, будто у нас все есть. Мы не можем себе позволить даже летнего отдыха в Турции.
Человек. Но немногие люди сейчас могут позволить себе отдыхать за границей. Кстати, мы для того и пла-тим за твою учебу, чтобы ты мог лет через пять - десять ездить по Турциям.
На сцене появляется жена.
Людмила Макаровна. Кто это здесь разговаривает о поездке в Турцию?
Человек. Вадиму захотелось поплавать, позагорать, и он подумал об отдыхе.
Людмила Макаровна. А почему бы мальчику ни съездить летом за границу? Чем он хуже того же Худяко-ва?
Человек. Кто это - Худяков?
Вадим. Парень один, он со мной в параллельной группе учится.
Человек. И он каждый год ездит в жаркие страны?
Вадим. Конечно, а разве этим сейчас кого-нибудь удивишь?
Человек. Хорошо. Вадик, ты пожертвуешь деньгами за учебу? Бери их, езжай хоть в Турцию, хоть в Изра-иль.
Людмила Макаровна. Вот, за что я тебя ненавижу, Лопахин, так это за то, что ты вымещаешь свою злость на детях. И делаешь это с таким цинизмом - как будто тебе и дела ни до чего нет.
Человек. А ты бы хотела, чтобы я поросенком визжал?
Вадим. Я же говорил, па, что тебе наплевать на жизнь. На свою, на мою, на мамину.
Человек. Ты забыл про сестру.
Вадим. Насчет Ольги ничего не скажу, она твоя любимица. Хотя, не знаю, почему.
Человек. А вы, надо полагать, мне чужие?
Людмила Макаровна. Может, и не чужие, но уж не родные - точно.
Вадим уходит.
Небольшое отступление, в принципе, бесполезное
"Окна комнаты выходили во двор,
Полный скуки и облезлых растений.
Шел бессмысленный пустой разговор,
Характерный при несхожести мнений...
Их теперь мало что могло помирить.
Она решила - пусть перебесится, -
А он на крыльцо выходил покурить
С затаенным желаньем повеситься".
Та же обстановка.
Те же, но без сына.
Людмила Макаровна садится на диван.
Людмила Макаровна. Если бы ты знал, Лопахин, как ты меня достал. Достал своими шуточками, своим пренебрежением к моим проблемам и желаниям, выходками своими тоже.
Человек. Люда, помолчи немного, дай мне сказать.
Людмила Макаровна. Порой я смотреть на тебя не могу.
Человек. Да помолчи же!
Людмила Макаровна. Ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу. Не всегда, конечно...
Человек. Люда, я не хотел говорить при Вадиме. Он уже большой, конечно, все поймет, но...
Людмила Макаровна. Эта ненависть клокочет у меня внутри. Как суп бурлит.
Человек. Люда, я ходил к врачу, у меня затемнение в правом легком.
Людмила Макаровна. Вот почему бы тебе не пообещать сыну, что найдешь денег ему на поездку? Тебе трудно было сложить брови домиком, губы бантиком и сыграть хорошего отца?
Человек. Я повторно прошел рентгеноскопию. Нет никаких сомнений: у меня там темно, как в черной ды-ре. Ты читала про черные дыры?
Людмила Макаровна. Помнишь наш вчерашний разговор, я еще обещала тебя убить?
Человек. Так что, жить мне осталось... какая банальщина!
Людмила Макаровна. А я ведь под подушкой держала нож. Не знаю, зачем, честно говорю, не знаю, но нож был со мной. Наверное, мне просто хотелось чувствовать его мощь. И не говори, что человек дает мощь ору-жию, что оружие - лишь железка неодушевленная! Есть у него своя воля, и мощь есть...