Аннотация: Он называл себя СОБАКОЙ. Притом собакой бездомной, живущей на улице, в брошенном сосуде для вина. И вот собака ищет человека.... Ясно, что ищет она ХОЗЯИНА
Диоген и Политика
I.
Самый, распространенный, пожалуй, анекдот о Диогене тот, что рисует его ходящим средь бела дня с фонарем по городу в поисках человека.
Отчего так распространен этот анекдот? Оттого что легко понятен? Но каково понятие и чье понимание? Кто внутри нас откликается на этот посыл Диогена?
Не пошлый ли индивидуалист с его обороняющимся высокомерием? Не тот ли имярек, кто, относя себя к человекам, легко соглашается с тем, что большинство сограждан - иной породы; среди которых ЧЕЛОВЕКА днем с огнем не сыщешь?
С этим простым пониманием можно было бы и согласиться - ведь пошлость не была чужда древним.... Однако, мешает то обстоятельство, что сам Диоген отнюдь не мнил себя человеком. Он называл себя СОБАКОЙ.
Притом собакой бездомной, живущей на улице, в брошенном сосуде для вина. И вот собака ищет человека.... Ясно, что ищет она ХОЗЯИНА.
Самое время вспомнить, в каком диалоге Диоген представляется собакой. При встрече с Александром Македонским.
- Кто ты? - спросил он.
- Я великий царь Александр.
- А я собака Диоген.
Важно помнить при этом, что смысл слов его заключался отнюдь не в уничижении себя, человека Диогена перед лицом царя.... Нет, это прямое представление собаки человеку. То есть, слова его прочитываются так: "Есмь собака по кличке Диоген".
Тем самым он предлагает человеку Александру возможность обрести собаку Диогена, или стать ее хозяином.
Спросим себя - ради чего собака ищет хозяина? Она хочет служить человеку.
При воспоминании о том, что Александр есть ВЕЛИКИЙ ЦАРЬ, политический аспект предприятия собаки Диогена по поиску человека-хозяина становится очевидным. Он хочет служить царю Александру точно так, как Платон служил Дионисию Младшему, то есть хочет реализоваться как философ в служении царю, или в соприкосновении с политикой.
Ясным становится и значение фонаря средь бела дня в этих поисках. Не для того, чтоб освещать - он не соперник солнцу; но предложить свой свет в альтернативу солнечному свету. И редок тот, кто может стать "хозяином" "собаке" (=кинику), ибо не всякому готов служить философ. В чем же редкость его? Она в готовности идти за фонарем ума. И, значит, естественную освещенность быта воспринимать как тьму.
II.
Эта разборчивость, или служение "не всякому", обретает конкретный смысл в философском агоне Платона и Диогена.
Платон находит Диогена у фонтана моющим себе овощи для еды. И укоризненно говорит Диогену, что если бы тот был полюбезнее с тираном Дионисием, то не пришлось бы ему теперь мыть себе овощи на рыночной площади. На что Диоген замечает, что, если бы Платон научился сам мыть себе овощи, не стал бы рабом Дионисия.
Отсюда ясно, что Дионисий - не тот, кому согласен служить Диоген. Ему он предпочитает Великого Царя Александра. И здесь ключевым является слово "великий". Ведь Дионисий тоже царь; и немало царей было в Элладе и вокруг нее, но Диоген отдает свою свободу только ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ.
Значит, по отношению к Платону, Диоген живет уже в другой политической реальности. Он сознает исторический кризис полиса, кризис афинской демократии. Поэтому он - вне politeya; бродячий пес. Он далеко ушел от Иона и Перикла, и уже не надеется реализоваться как философ ни через parresia (говорение правды) на агоре, в афинском собрании, ни в качестве наперсника полисного тирана.
Настало время великого Царства, объединяющего ойкумену, и Диоген хочет осуществиться как философ через parresia в ушах великого Царя. Все бывшее ранее, хотя и существует, уже потеряло смысл. Тираны и царьки утратили власть, а демократия выродилась - на Агоре parresia уже нет места, что ясно выразил Исократ в своей "Речи о мире".
III.
В заключение хотелось бы обратить внимание на коннотации слова "свобода", привносимые разбираемым анекдотом о Диогене.
Бродячий пес свободен, в отличие от домашнего. Он виляет хвостом любому, кто бросит ему кусок, облаивает любого прохожего, и кусает того, кто ему не нравится. Именно так рисует Диоген преимущества своего образа жизни вне полиса и его politeia. Эту свободу он предпочитает зависимости тех философов, кто еще пытается, соперничая с риторами, как то влиять через parresia на решения народного собрания. И в то же время он с готовностью меняет "свободу" отчуждения на вовлеченность в politeia через служение великому царю.
Не дает ли он тем самым определение подлинной свободы? Свободы искреннего слова, произносимого на персях царя, против кризисной "свободы" как невостребованности правды и с нею философии в политической жизни?
Благодаря уходу с Агоры, искреннее слово философа не нуждается более в площадном красноречии. Диалектика отделяется от риторики. Через это философия обретает свое подлинное бытие в единстве двух техник: диалектики и психагогии.
Бродячий пес Диоген становится ищейкой царя - нюхом, ведущим его по полям жизни: то есть психагогом, или душеводителем. Так философская parresia обретает измерение психопомпы, или возвращения души из земного падения в свою природную обитель - небесные эмпиреи.
Одновременно Собака Диоген - сторожевой пес: своим лаем отгоняет от ведомой души тех лже-парресиастов, кто льстивыми красивыми речами сбивает душу с твердого пути общего блага на скользкую дорогу популярности.
О parresia подробно см. Мишель Фуко "Управление собой и другими" (Лекции в Коллеж де Франс в 1982-83гг.)