Не прошло и получаса, как Маркус Варо, несостоявшийся негоциант, понял, почему грабители его не преследуют: навстречу шла пыльная буря.

Он взвыл и заметался в поисках хоть какого-нибудь убежища.

Сами-то грабители наверняка нашли укрытие получше, подумалось ему, когда он наконец скорчился у подножия могучих, торчком стоящих обломков скал, обглоданных и заострённых ветрами. То, что воинственные дикари дома в этих местах, он понял ещё когда наёмники, содравшие с него три шкуры за охрану груза, вместо того, чтобы дать бой налетевшим бандитам, перекинулись с ними несколькими фразами на местном диалекте и, не удостоив обманутого, выкрикивающего ругательства Варо даже взглядом, вместе с проводником двинулись в обратный путь.

Все они одна шайка! Варо вцепился зубами в верёвку на руках, давая выход ярости и силясь ослабить завязанные на совесть узлы.

Когда ударила буря, он уже обессилел и корил себя за жадность и глупость. Жадность понудила его пойти через пустоши прежде большого гильдейского каравана, опередив его в надежде на куш. Глупость толкнула довериться подельникам разбойников, угодить в плен - а теперь ещё и сбежать. Сбежать!.. На что он только надеялся - в одиночку, без оружия и припасов, в безлюдной глуши? Его наверняка не слишком-то и стерегли, поскольку знали: бежать и умереть одно и то же, любому ясно. Старший брат, канцелярская шишка, бумагоед, не упустил бы случая в очередной раз назвать Маркуса дурнем, и видят боги, Маркус был с ним впервые согласен: угодившие в рабство, по крайней мере, живы, а одинокий беглец здесь сгинет, даже если переживёт бешеный ветер. Не с ним, это всё происходит не с ним...

Спустя часа четыре, судя по солнцу, или годы, судя по сердцу, пыль улеглась. Варо, отдышавшись, нашёл между укрывших его камней несколько маленьких пёстрых яиц и приободрился. Возможно, всё не так уж плохо. Он хотел вырваться из плена - и смог. По солнцу, а после по звёздам он сможет сориентироваться и как-нибудь, глядишь, доковыляет до жилья. А там - провались эта затея с торговлей! - вернётся в столицу, копаться в бумагах на мелкой чиновничьей должности.

Бумагам Варо не доверял - как ни крути, а если бы дед не забил свой дом книгами и свитками, то не сгорел бы, как лучинка, вместе с ними, оставив после себя только тайник с золотом, остатки которого, вложенные в шёлк и дорогую утварь, и унаследовали здешние бандиты - однако сейчас, когда ограбленный беглец брёл под белёсым сводом то вверх, то вниз по иссохшей, ни на что не пригодной земле, вгрызаясь в слабеющие под напором путы на запястьях, канцелярия в его глазах определённо обрела шарм цивилизации.

Как и закутанная с ног до головы фигура, вывернувшая наперерез откуда-то сбоку.

При виде путника Варо вначале распластался, не дыша, приняв за преследователя - но тот был один и, казалось, шёл по своим делам. Тогда Маркус поднялся и побежал к человеку, окликая его на ходу.

- Дядя, - выпалил он, задыхаясь, добежав: сухое 'гражданин' не к месту, а из-под обтрёпанного капюшона путника торчала не совсем ещё седая борода, - дядя, как же я тебе рад! Боги! Я Маркус Варо, торговец. То есть, теперь, без товаров... просто Маркус Варо.

Путник молчал, таращась на него из складок своих одеяний - лежалый салат латук - упёршись в землю деревянным посохом, и пах старьём.

- Меня ограбили, но не подумай, я отблагодарю, - зачастил Варо. - Как только дойдём до какого-нибудь поселения. Я дам тебе расписку - пятьдесят золотых, да? Ты ведь знаешь, где тут жильё, дядя?

В ответ ни слова; да слышит ли он, а если слышит, понимает ли? Варо, насторожившись, отступил на шаг, но тут увидел костяную рукоять - незнакомец протягивал ему нож, обмотанный полосой кожи.

Лезвие ножа оказалось острым, хоть и тронутым ржавчиной, с остатками стёршегося серебряного покрытия; возле рукояти различалось 'БВ' - клеймо кузнеца, или, может, инициалы хозяина. Избавляться от верёвки Маркусу пришлось самому, путник немо ждал, понурив бороду, когда он закончит, а дождавшись, небыстро пошёл прочь, стуча посохом.

Решив, что может считать нож своим, Варо сунул его за пояс, и, растирая запястья, заторопился следом.

- Спасибо, дядя... Мы идём к жилью? - Он снова попытался завязать беседу. - Как тебя звать? Почтенный, как к тебе обращаться?

Накидки из шкур и тряпья мерно шевелились, бородач не сбавлял шаг. Варо замолк: давала знать о себе жажда, рот высыхал под стать ландшафту. Надо было сразу попросить воды, а теперь просьба отчего-то не шла на язык. Дурень!.. Но ведь будет этот латук когда-нибудь пить и есть сам? Тогда Варо и попросит.

Уже перевалило далеко за полдень; тянулась скалистая пустошь, чахли клочья жёсткой травы, остовы деревьев грозили застящим горизонт горам культями сучьев, клубились гнусным паром расщелины; плетясь за незнакомцем, ограбленный торговец вдруг подумал, не ходят ли они кругами - или, того гляди, безмолвный провожатый вновь приведёт его к головорезам. Тут незнакомец встал столбом. Откинув капюшон, он поводил по сторонам носом, словно принюхиваясь.

От местных жителей он отличался, как масло от сажи; черты широкого лица казались почти родными; несомненно, обрадовался Маркус, он с запада. Цивилизация! Земляк, хоть и в такой глуши, будет заодно с ним, не с бандитами...

- Недалеко отсюда, - раздался, ошарашив, невыразительный голос.
- Что? - Вздрогнул Варо.
- Недалеко отсюда был человек. Он выкопал ямку.

Незнакомец снова принюхался - теперь к своему спутнику, к Маркусу, фу ты!.. - и пошёл. Деревянный посох глухо бил в землю - туп, туп, - и оставлял в пыли округлые отметины.

Чертыхнувшись, Варо нагнал уходящего.

- Дядя...
- Он хотел, тот человек, - бородач смотрел прямо перед собой. - Хотел выжить. Хотел победить врагов, уцелеть, вернуться к женщине. Чтобы она его ждала, заботилась, родила его детей. Простая жизнь. И это было слишком много, так он думал. Тогда он выкопал маленькую ямку в сухой земле. Сказал в неё, сказал земле своё желание. А в этой ямке жил Ратланкис. И он слышал.
- Кто... жил? - Переспросил Варо.
- Ратланкис.
- Такое существо? Дух, имя?
- Ратланкис. Так его назвали.
- Да кто он такой, наконец?
- Тот, кто жил в ямке.
- А люди, дядя? Люди здесь живут? - Спросил Варо, осерчав.

Он сильно устал, хотел пить и был голоден; скоро закат, а с ним придёт холод; одна из пахучих накидок с плеча незнакомца пришлась бы кстати вместо фольклора.

Ответа не было.

Испугавшись, что странный человек снова замкнётся в молчании - надолго, на всю огромную пустошь, навек - Варо спросил жалобно и льстиво, сам себя презирая за этот тон:

- Как кто-то мог жить в только что выкопанной ямке?
- Когда бы я знал!.. - Тоскливо отозвался бородач.

Смолк. Варо подсказал:

- Как золотая жила в камне, да? Как вода в земле? - И не выдержал: - Дядя, у тебя есть вода?

Посох описал в небе дугу:

- Не так. От руин там до зелёной земли там... Оттуда дотуда.

В ладонь Варо легла извлечённая из-под накидок увесистая и с виду очень старая фляга. Туп, туп - посох снова бил в пыль.

- Ратланкис жил в ямке и слышал желание. Поэтому сам человек, и его дети, и все потомки, которые смотрели на него из завтрашнего дня - все они с того мига принадлежали Ратланкису.

Туп. Туп.

Варо бросил попытки открыть флягу. Пить ему вдруг расхотелось.

- Не похоже на честную сделку, - сказал он.
- Так полагалось, - отозвался незнакомец. - Ратланкис поднял человека и повёл. Он бросил пыль в лицо его врагам, забил им рты, глаза, сделал их слабыми. Их было много, но все они пали или ушли. Тогда человек смог вернуться к женщине. Простая жизнь. Завёл трактир, как хотел. Потом ребёнка.

Фляга была стальной, плоской, с излишне утяжелённым дном. Грубоватая, без изыска, гравировка украшала обе её стороны: на одной чинно придерживал крылья вписанный в ромб дракон, два жеребца на другой вскидывали передние копыта навстречу друг другу. Хитрый механизм мешал крышке легко откидываться - но всё же эта фляга не для военных походов. Варо потёр пальцем рельефный узор. Не снаряжение. Награда и память. Варо уже видел такие - на старых рисунках в канцелярском архиве.

Весомая и настоящая. Кто-то её заслужил.

Нет. Он слишком устал, чтобы хорошо соображать, и одичавший земляк, зная это, мистифицирует его. Да и пусть, лишь бы вывел отсюда. Желая зла, не станут дарить нож.

Он потрогал костяную рукоять и попытался усмехнуться:

- И что же, этот самый Ратланкис пришёл за первенцем? Велел угадать своё имя?

Туп. Туп.

- Нет. Человек боялся.
- Боялся?
- Да. Он чувствовал, будто он не один, будто жизнь не его, не настоящая. Ратланкис вёл его, и человек беспокоился. Ждал беду.

Посох умолк.

Под ногами было чёрно - лоскут земли ещё мертвее той, что простиралась окрест, растрескавшийся, лысый, лежал уродливой заплаткой на сером ковре. Пыль и мелкие камешки валиком сбивались по краю снаружи, очерчивая неровный круг.

Жадность и глупость, сказал себе Варо. Жадность и глупость, собственные, привели его сюда. Он понимал, гильдейские торговцы не любят конкурентов, знал, что-то нечисто с наёмниками, и всё-таки позволил им вести себя в ловушку. Только он сам, не что-нибудь... такое.

Он тронул шкуры, потянул:

- Уйдём, тут тошно, - и незнакомец на мгновение оглянулся.

В его бороде как будто стало меньше седины. Не слишком породистый нос, мясистый и крепкий, напоминал нос самого Маркуса, но вот голос...

- Он снова пришёл, тот человек. - Голос был, как пыль. - Вернулся к ямке. Он плюнул в неё и пригвоздил ножом. Не всё серебро ещё слезло. Потом человек взял валежник. Он принёс валежник, принёс хворост, сухие стебли травы, очень сухие - и сложил их над слюной, над ножом. Над ямкой.

Чёрная плешь, плешивее пустоши.

- Нет, - попросил Варо.
- Полил это всё горючей водой из фляги, человек.
- Хватит...
- И поджёг.

Выжженный круг. Здесь бушевало пламя.

Здесь кто-то сгорел.

В глотку Варо, изнутри, толкнулось кислое, едкое. Он тяжело задышал, потом спросил:

- Ты, значит, так и ходишь здесь с тех пор, да?

Человек развернулся к нему - словно шевельнулась рука в неудобной перчатке, - и опять, как раньше, принюхался. Варо передёрнуло. Он с силой сжал флягу.

Первый удар пришёлся в висок и пробил его; брызнуло; Маркус ударил ещё и ещё, и человек, без звука, повалился навзничь. Ещё - это уже по лежачему, уже просто от страха и ожесточения, несколько раз, в то же место.

Глаза щипало. Варо всхлипнул и побежал.

Не думая, куда, он бежал, спотыкаясь, под стремительно темнеющим небом и плакал от жалости к человеку, кого прикончил, от жалости к себе, к отцу и брату, от ужаса перед пожарами, магическим пламенем, раскалёнными горнами, зажжёнными стрелами, опрокинутыми свечами - и от несправедливости.

- Ратланкис, - позвал он, - Ратланкис!

Пустошь смотрела на него.

Пусть смотрит. Он всё закончил.

Покончил...

Что-то оттягивало, тяжелило его руку, и Маркус, остановившись, взглянул.

Весь угол фляги, проломившей человеку череп, всё увесистое донце испачкала кровь. Маркус стёр её рукавом. Ещё одна гравировка - надпись; он прочитал скорее пальцами, чем глазами: 'Бурканиус Варо'. И, повозившись с механизмом, откинул крышку.

Во фляге была мелкая сухая пыль.

Он опустился на землю, там, где был, больше не плача, слишком измотанный, чтобы проклинать, двигаться или думать и, несмотря на подступившую темень, разглядел серый валик, границу выжженного круга, внутри которого лёг.

Туп. Туп.

Варо перевернулся вверх лицом.

Закутанный человек стоял над ним. Верхушка его деревянного посоха горела, как факел, чернел проломленный висок, кровь заливала щёку, желтоватые кусочки, похожие на желе застряли в волосах и бороде. Над головой мертвеца проклёвывались звёзды; Маркус узнал их и понял, в какой стороне город, который его не дождётся. Не такой уж он дурень.

- Тот человек вправду хотел слишком много? - Спросил он. - Зачем такая... такая непомерная цена?

Губы мёртвого дрогнули:

- Когда бы я знал!..
- Это... неправильно.
- Так полагалось. Человек так чувствовал.

Маркус Варо застонал.

Горящая верхушка посоха, рассыпав искры, метнулась вниз, как будто чьим-то ярким росчерком под тусклыми параграфами звёзд и ткнулась ему в грудь.

Он подальше отшвырнул флягу и следом отправил нож.

- Я хочу жить, - сказал он, - хочу жить!

Его рубаха занялась, потрескивая.

- Она здесь. Ямка.