Давно я здесь. Бывало, звучал патефон, и пары кружили под музыку . Приглушенный свет струился от лампы под розовым абажуром. Дым папирос висел плотным туманом. И кто-то спорил о самом главном, а рядом, возле письменного стола, читали Маньдельштама и Гиппиус... Теперь все иначе. Пыльное запустение на старых полках, где валяются стопкой обрывки пожелтевших газетных страниц. Солнечный свет протискивается в щели заколоченных окон, упираясь лучом в провалившееся сиденье одинокого кресла. Мне нравится это пристанище тишины.
Только вечерами, как и сейчас, прибегает Зинка - я так зову ее. Обычно она не мешает. В своей суетливости надеется найти засохшую корку хлеба или - острая, словно спица - сядет на задние лапки, вытянется в струну, отыщет меня колючим взглядом и долго смотрит. Иногда это раздражает, особенно, если я не выспалась.
- Кыш! Пошла вон! - кричу ей.
Она плюхается на пол и начинает свирепо грызть ножку изъеденного покосившегося письменного стола. Осторожно! Глупое животное! Который раз разрывает тонкий шелковый узор растянутого полотна паутины. Его не бывает много. Он собрал в единое целое обстановку комнаты, создавая причудливую композицию. На это можно смотреть часами. Но вот слышу знакомое призывное жужжание. Очередная жертва попала в расставленные повсюду ажурные сети. Быстро пересекаю пошарпанную стену комнаты и готовлюсь к броску. Свежая кровь. Пришло время обеда.