Аннотация: Прожженный, мытый в семи щелоках и восьми кислотах, алхимик и вправду был знатоком - из тех, которые не валяются на дороге, только в заповедных подвалах Тетушки нашей Инквизиции.
"Не грусти" - мне говорят,
И я не грущу,
Я гранатой в них запущу...
В. Скородед
Этот город редко посещали корабли. Шустрые каравеллы и грозные галеоны обходили залив стороной - кроме того прекрасного дня, когда из Дотлакотлы город стал Сантой-Изаурой. Новое имя не изменило судьбу - он так и остался чем-то вроде одинокой старенькой тетушки с короткими связями и крошечным наследством.
Что вывозить отсюда - земляные сливы? Вараньи шкуры? Молочную глину? Никуда не годных рабов?
Разве что гробы... но этого добра и в остальной Терре Целинии хватало.
1
Кораблик был мелким и неказистым, похожим на бригантину, которая плохо питалась и часто болела. Ракушки покрыли его почти до самых бортов, и даже на мачте зеленели какие-то мерзкие кустики. Но это был первый корабль за два месяца - и сам Хулио Холерра выбежал ему навстречу, сверкая шпагой и единственным глазом.
- Эй, на борту! - зычно воскликнул палладин-махор, - что везем?
Вопрос был риторическим и глупым - казалось, легче утопить груз, чем доверить его такому ледащему суденышку. Впрочем, единственных пассажиров кораблика такая участь ничуть не страшила: один был слишком жирен, чтобы пойти ко дну, а другому, судя по лицу, и так оставалось жить от силы полчаса.
- Его везем, - пробасил пузан, - как будто не видишь...
Хулио кивнул - вижу, мол, хоть и кривой, - и ехидно поинтересовался:
- Это что, и есть ваше пополнение, сеньор вице-маркиз?
- Холерра, я посылал тебе три десятка на прошлой неделе, - толстяк нахмурился, - где они? Ты что их, ешь? Или твои монтеки едят?
Кораблик подошел совсем близко, и Хулио смог рассмотреть таинственного доходягу поподробней. Его обожженное лицо было похоже на рисунок-загадку, где среди рубцов и шрамов терпеливый зритель мог отыскать глаза, рот и нос.
Искать ресницы и брови не было смысла.
- Не едят, - ответил Хулио, вдоволь наглядевшись, - взрывают.
- Отлично! Значит, тебе нужно именно это...
С такими словами вице-маркиз легко приподнял доходягу за капюшон и, чуть размахнувшись, кинул щуплое тело на пристань. Тот не долетел, упал на мелководье, и мутная гладь расцвела лиловыми, желтыми, пурпурными пятнами.
Запахло лесной пещерой и несвежим завтраком.
- Алхимик? - сморщился Хулио, - зачем мне алхимик?
Но резвый вице-маркиз был уже слишком далеко - не добросишь.
Подслушано в храме Святой Яги
- Добрый вечер, Лаура, божественно выглядишь! Я говорил, что тебе пойдет кихотское платье. Вот только вырез, дитя мое, должен быть впереди...
- Я так неопытная, святой отетц. Мочет, вы ицповедоват я?
- В такой час, дитя? Все угодники со святыми давным-давно уснули!
- Святой отетц, я не мочь терпеть. Меня нужно делицта, и только с вы... у мне словно груз на серцте, послушатц, как стутчит!
- Постой, Лаура, не стоит подходить так близко. Знаешь, твои сородичи...
- Я оцтавить мой народ, их вера, имя - ради вы! Потчему вы не довераить меня?
- Лаура, я помню, но ваши жуткие гномбы...
- У мне никакой гномб, святой отетц, тцеперь вы видить?
- А под повязкой?
- Смотритце!
- И правда, Лаура, ты чиста. А я грешен, грешен! Пойдемте в кабинку, дитя, мы исповедуемся вместе!
ХНОМ-М-МБ!!!
От неожиданности алхимик выронил вилку, едва не подавившись ломтиком земляной сливы. Стаканы мелко зазвенели, а из наклонившейся корзины выпал свежеощипанный варан. Лишь палладин-махор Холерра остался невозмутимым - можно сказать, не моргнул и глазом.
Можно, конечно, если вы не живете в Дотлакотле и не хотите рисковать жизнью из-за глупого каламбура.
- Интересно... - произнес алхимик, - это явно не порох и не желтая рассыпучка. Но и на многалетову соль совсем не похоже. Очевидно, какая-то смесь...
- Мастак! - с уважением заметил Холерра, - ты ведь не принюхался даже...
Алхимик улыбнулся гордой, давно припасенной для такого случая улыбкой.
- Обижаете, командор. Чтобы отличить порох от бамбумовой коры, мне достаточно звука.
- Значит, нам не зря тебя подкинули, - заметил Хулио.
Мигель-Резун, гарнизонный повар, положил варанью тушу на разделочный столик и начал потрошить, ловко отделяя съедобные потроха от целебных. Конечно, мохнатых ящеров можно было есть и целиком - но на подобный подвиг решился бы лишь какой-нибудь Шивари Надзо с Кавайских островов, а уж никак не кихотский палладин-махор.
- Ну как, - спросил нетерпеливо алхимик, - я прошел проверку?
Холерра отодвинул миску с остатками ягодной похлебки.
- Это не проверка. Это взорвался наш патер.
Истерзанное лицо алхимика вытянулось, сделав его похожим на варана. Ощипанного и подкопченного.
- Почему патер? Как вы узнали?
- По звуку, - угрюмо ответил Хулио.
2
Прожженный, мытый в семи щелоках и восьми кислотах, алхимик и вправду был знатоком - из тех, которые не валяются на дороге, только в заповедных подвалах Тетушки нашей Инквизиции. Он умел перегонять, сублимировать и дигерировать, окрашивать железо в золотой цвет, а золото - в железный. Читал труды Зулфата бен Агзида и мудрого Институтеля, видел самые невероятные осадки и нюхал самые удивительные пары - но такого не встречал никогда.
Патер не просто взорвался. Его впечатало в камень, прямо в изображенную на стене историю о Святой Яге и бездомном мальчике, добавив к известному сюжету третьего персонажа. Подруге священника (судя по некоторым кусочкам, это была все-таки подруга) повезло еще меньше.
- Похотливая монтечка, - выдавил Хулио.
Монтеков алхимик еще не встречал. По словам командора, они были тощими, лиловокожими и безусыми, растили земляные сливы, охотились на варанов и обитали за высокой изгородью. Теперь алхимик знал, почему.
- Гномбы, - пояснил Хулио, - слышал о таких?
Конечно, алхимик слышал. Говорят, их назвали так из-за гномов, которые якобы первыми начали взрывать загадочные смеси в своих тоннелях. Правда, гномов, в отличие от того же Большого Народища, уже лет триста никто не видел - и это считается главным аргументом. Доигрались, мол, рудоложцы...
- Давай, Абу, ищи эту дрянь, - повторял Хулио, - ты же умеешь!
Алхимик был на четверть мауром, отсюда и страсть к алхимии, и чуть загнутый нос - таким удобно нюхать из-за угла опасные растворы. Но сейчас от бабкиного наследства было немного толку. Сколько Абу не втягивал воздух, перекатывая из ноздри в ноздрю, найти в нем знакомые оттенки не удавалось.
К тому же было неясно, где злонамеренная монтечка могла спрятать гномбу, если вся ее одежда валялась у входа, как и сутана святого отца.
- Есть пара местечек, - кивнул Хулио и назвал - так, что Абу едва не выпал в ярко-красный осадок.
Копаться в тошнотворной мозаике не стали, взяв лишь пару длинных темно-фиолетовых волосков - Абу знал об особой алхимической памяти волос, из-за которой почти все его коллеги, начиная с бен Агзида, брились наголо, чтобы сохранить свои тайны.
Патера так и оставили на стене. Холерра решил, что лучшей могилой для святого отца будет его храм, тем более что после гномбы он все равно ни на что, кроме могилы, не годился.
- Пошли, - сказал Хулио, - выпьем за старика.
Единственный глаз командора казался лужицей ртути на неподвижном свинцовом лике. Алхимик согласился, не дожидаясь еще одного взрыва, посерьезней. Он понимал - у Холерры почти не осталось тех, с кем можно помянуть, зато поводов для поминок было хоть отбавляй.
Молчаливый Мигель разлил по стаканам густую ярко-багровую магму. Это было не сладкое полукрасное и тем более не слабое крепленое, а самая настоящая хряппа, напиток отважных и небедных мужчин.
- Нужно что-то прочесть? - спросил Абу, протягивая руку к стакану.
Командор пожал плечами. Его черная шляпа с василисковым пером лежала на столе, рядом с нетронутой тушей варана.
- Я не помню ни одной молитвы, - признался алхимик, - ни кихотской, ни маурской. Разве что Институтеля вспомнить...
Абу закрыл глаза и проговорил нараспев:
- В мире подлунном ничто без следа не исчезнет. Коль пропадет что-нибудь, то тотчас же в каком-нибудь месте в том же числе возродится оно непременно.
- Аминь, - отозвался Холерра, - отходная что надо. Патер был бы доволен.
Раскаленная магма плеснула в темные пропасти ртов. На миг Абу почувствовал себя большой колбой, в которой смешали в равных долях "зеленого льва", "рыжую деву" и "черного зайца", а когда очнулся, обнаружил, что мыслит вслух.
- Какой еще лев? - удивился Хулио.
- Секретные имена, - пояснил алхимик, переводя дух, - у каждой субстанции есть особое название, чтоб его не смог узнать какой-нибудь неграмотный бедуин. Иначе все бедуины поголовно уйдут в алхимики, и Маурский баханат неминуемо рухнет, как эта ваша Дотлакотла.
- Здорово. И как бы ты обозвал ту штуку, которая прикончила патера?
- Белый лис, - ответил, помедлив, алхимик, - хитрый, жестокий, неуловимый. Я слышал, такие водятся в Суперборее. Они крадутся бесшумно, как...
- Как наш Мигель? - предположил Холерра, поднимая стакан, который неведомо когда успел наполниться до краев.
Алхимик опустил глаза. Его стакан тоже искрился огненной хряппой, хотя еще мгновение назад был пустым. Сам же Резун исчез, словно золотое колечко в халифской водке.
- Как Мигель, - согласился озадаченный Абу, - кстати, командор, где вы потеряли свой левый глаз?
Подслушано на бусо-зеркальном складе
- Пошел отсюда, пунцовая рожа! Ни унции не налью, опарыш!
- Нет цлись, нет цлись, я заплатчи!
- Чем ты заплатишь, дикарь, вараньими хвостами?
- Нет хвоцт! Заплатчить есть! Дай бутциль, дай...
- Эй, а не прячешь ли ты чего другого за пазухой? Гномбу, скажем, а? Тогда я тебе, опарыш, быстро налью - свинца из ружьишка!
- Нет, цмотрить, я нагий! Все отцтать, все протцтать - вотц что отцтавить.
- Славный камешек! Брось-ка его в тот ящик, на всякий случай... а теперь проходи, голь лиловая, бери свою бутылку - заслужил.
ХНОМ-М-МБ!!!
На этот раз Холерра с алхимиком почти не заметили взрыва - в головах и без того гудело, а стол качался, как обстрельная вышка на спине боевого слона. Точнее, боевой слонихи по имени Санта-Изаура, с каменными ногами и свинцовыми бивнями, огромной и могучей, но бессильной против стаи лиловых мышей. А лучников на вышке остается все меньше и меньше...
- Думаешь, мы не пытались узнать? - Хулио терзал жидкую бороду, вырывая, как занозы, поседевшие волоски, - следили за ними, доспрашивали, пытали...
- Да, Абу, я тоже не люблю палачей, и никто у нас не любил, и парня, который пытал, мы потом стрельнули... но все зря, Абу, никто не сказал про гномбы - откуда, как, где? Как сговорились: не знаю, не знаю!
Беседа текла все быстрее. Собеседники нагревались, меняли цвет, постепенно становясь - нет, не золотом - стеклом, бесхитростным и прозрачным.
Причудливый гул, похожий на удар одной ладони по флейте без дырочек, усиленный во сто крат, не разбил эту стекляшку. Понадобился истошный крик часового:
- Аларма, командор! Купчика бахнули!
Хулио вздохнул, поднял со стола свою черную шляпу и водрузил на лохматый, с хаотичными проплешинами череп.
- Обожди-и, - Абу попытался ухватить командора за рукав, - анекдот! Алхимический! Встретились как-то раз сера, селитра и уголь...
- Потом доскажешь, - оборвал его Холерра, вставая, - нам пора в город.
3
Поначалу алхимик был рад. Ему надоело заглядывать за деревянную стену, изучая обрубки культовых столбов и пирамид, хотелось заглянуть в лиловые лица, пройтись по улочкам, ну, в крайнем случае, спешно проскакать.
Надежды алхимика лопнули быстрее, чем колба с негасимой известью. Командор не стал покидать изгородь - он просто взял ее с собой. Поставил на колеса, сунул внутрь тощую кобыленку, а снаружи покрыл длинными и острыми иглами кактуса.
Ехать в такой колымаге было скучновато. Ни лиц, ни домов, ни даже голосов, только стуки. Тук-тук - колеса, тук-тук - чьи-то сандалии, тук-тук - камни по изгороди... тук-тук - зубы алхимика.
- Нет, гномбу не кинут, - успокоил Хулио, - они только вблизи взрывают. Знать бы, почему...
Алхимик уже не удивлялся странным обычаям дикарей. Его лишь изумляло, что те, кто придумал эти обычаи, ходят на двух ногах и думают одной головой - без разницы, лиловой или белой. Если бы эти монтеки были однорукими хвостатыми чудовищами, какими представлял их мудрый, но легковерный Институтель...
Хотя, судя по останкам, у той монтечки могла быть и одна рука, и три ноги.
- С виду они как люди, - разубедил алхимика Хулио, - но важно ведь, что внутри...
Эту поговорку Абу слышал не раз, она блестела, отполированная тысячами языков, словно уши Яги Веселонской, лизание которых сулит удачу и долгую жизнь. Но теперь в привычном блеске алхимику почудилось что-то важное, но забытое, вылетевшее из головы...
Разглядеть как следует Абу не успел - забор-карета остановилась. Как только деловитый стук колес сменился беспечным звоном, Холерра скомандовал лошаденке "Со!" и приник к малюсенькому окошку. Внизу, на серых камнях блестели разноцветные стекляшки и бусины.
Хулио прокричал что-то неразборчивое, но грозное.
- Сказал, чтоб разошлись, - пояснил он попутчику, - что у меня опасный алхимик, и любой, кто подойдет слишком близко, станет золотом.
Монтеки золота не ценили, впрочем, и зеркальца с бусами не слишком их прельщали. Не удивительно, что погибшему "купчику" приходилось торговать припасенным для себя вином.
- Говорили же тебе, не разбавляй,- наставительно произнес Хулио, глядя в застывшие бусины зрачков, - теперь вот не жалуйся...
Убийца лежал рядом, среди прозрачных осколков, и от него не пахло ни многалетовой солью, ни болотным ущербнем. Осталось только взять у мертвецов по волоску, добавив к унылой коллекции алхимика.
Ах да, и похоронить. На этот раз Холерра не стал возражать - кладбище было совсем рядом, да и оставлять торговца на милость его бывших покупателей казалось подлым. А то припомнят ему разбавленное вино...
Кладбище, по местной традиции, пряталось за невысокой изгородью. Было видно, что погост то и дело расширяли, пытаясь хотя бы таким способом отвоевать у неуступчивых дикарей их владения. Рядом виднелись могильные пирамидки аборигенов, тоже совсем свежие.
В борьбе кихотцев и монтеков за землю побеждали, как обычно, кладбища.
- А может, это колдовство? - произнес Холерра, ловко перекидывая ком бледно-бурой земли через забор, - видел бы ты их ритуалы! Сейчас-то мы, конечно, из крепости следим, пока есть кому, а раньше на здешних пирамидах такое творилось - куда уж нашим ведьмам! Может, эти монтеки тоже дьявола вызывают, а?
Алхимик, пожав плечами, вернулся к ожесточенному бою с подсохшей почвой.
- Чего молчишь, Абу? Говорят, вы, алхимики, с Чернокопытным на короткой ноге?
Абу вздохнул, давая понять, как надоел ему этот вопрос.
- Да, мы его часто призываем, - сознался алхимик, - особенно когда проливаем на живот осиную кислоту или роняем кристалл мэнтуса в кокаколоидный раствор. "Возьми! Побери!" - молим его и остаемся живы. Иногда. Можете считать это колдовством.
И обиженный Абу погрузился в молчание. Погрузиться в землю ему не удалось ни на полпальца - Терра Целиния умело отбивала удары заступа, швыряла в ответ маленькие и острые камешками, норовя попасть в глаза.
- И вообще, если бы они умели колдовать, то не возились бы с этими гномбами, - сказал Абу и вытер пот со лба, - а сразу превратили вас в мохнатых варанов... О, дьябла!
Израненная земля сочилась чем-то белесым, густоватым, склизким, словно залежалое и прокисшее облако.
- Да не пугайся, Абу, это же молочная глина, - проговорил Холерра, с опаской глядя на окаменевшую гримасу алхимика, - она тут везде, прет наружу и прет, гадкая, конечно, но не страшная...
Лицо Абу походило на руины крепости с единственной уцелевшей башней. Башня тряслась и качалась, не зная, куда ей упасть, шевелила ноздрями-бойницами.
- Белый ли-и-ис!- торжествующие вопли алхимика едва не подняли из могил весь гарнизон Санта-Изауры вместе со свежевзорванным купцом, - Это белый лис, я наше-о-о-ол!!
4
"Каким бы оружием не сражался благородный каваец, он должен владеть им в полной мере, будь это меч, лук или палочка для питья. Когда же меч и лук бессильны либо не доступны из-за дороговизны, либо попросту испорчены, следует применять последнее и главное кавайское оружие - готовность к смерти. Это оружие не отнять и не выбить из рук, оно отличает нас от суетных, трусливых варваров. Благородный каваец всегда готов к гибели, варвар - не всегда, значит, эффект неожиданности будет на стороне кавайца. Смерть - его надежный союзник.
Потому что кому хана, а кому - мать родна"
Шивари Надзо, "Комухана".
5
Холерра и представить не мог, что мрачноватый алхимик может быть так счастлив. Его лицо сияло сквозь тенета шрамов, как внезапно оживший светлячок в паучьем коконе. За пару минут офицерская кухня превратилась в лабораторию чернокнижника: столы обросли горшками, бутылками и свечами, громадная спираль из бледно-голубого стекла, явившись неведомо откуда, взлетела к потолку.
Безропотный Мигель-Резун чудом успевал прятать ножи с тарелками, чтобы их тоже не приладили к какому-нибудь агрегату.
- Это прорыв! - вещал Абу, размахивая флягой с "белым лисом" - Новая субстанция!
Командор Холерра не разделял его радости. Глину на хлеб не намажешь и в оправу не вставишь. Ее можно только взорвать, но даже это оказалось алхимику не под силу. К сожалению или к счастью.
Трех последних солдат, закрывшихся в крепости с бочкой вина и половиной арсенала, открытие Абу тоже не особенно развеселило. Потеряв остатки надежды - но не остатки пороха - они даже знакомиться с алхимиком отказались. К чему трудиться, запоминать имена, если дня через два помнить будет некого, а главное, нечем.
- Да, - соглашался Абу, - пока еще не понятно, как взрывали. А вот кто...
И алхимик, подмигнув, кивал на собранные волоски, каждый из которых лежал в отдельном стакане. К стаканам тянулись длинные зеленоватые трубки - ради них Абу изрядно обкорнал болотистый берег. Такие же трубки соединяли горшки, бутыли и котлы, а надо всем этим сервизом, словно рыбак над сетью, полной рыбешек, или ладонь кукольника над выводком марионеток, нависала загадочная спираль.
- Ну, сейчас все узнаем, - сказал Абу, одним махом поджигая восемь свечей и три фитилька, - алхимическую память не обманешь...
Опыт начался. Задымило в горшках, забурлило в бутылках. Дюжина запахов смешалась в незнакомый, но отчего-то аппетитный аромат. Волоски в стаканах посветлели и начали чуть заметно тлеть. Наблюдавший из дальнего угла командор оставался спокоен: если имя Чернокопытного еще не звучит, значит, все идет так, как ожидалось.
Да, это не походило на колдовской обряд. Как, впрочем, и на работу кузнеца или гончара. Несведущему в алхимии Холерре опыт казался чем-то средним между пантомимой в горящем балагане, игрой в подкидные шахматы на трех досках и дойкой невидимой коровы, которая в любой миг может обернуться быком.
- Так, осадок пошел, так, синеет, чернеет, - бормотал Абу, мечась от одной смодельной реторты к другой, подсыпая, подливая и размешивая, - так, пар темный, без изжелти, так, теплеет, синий ворон, желтый кот, так, так...
Один из волосков, ярко вспыхнув, исчез. Тотчас же по стеклянной спирали забегали ярко-бирюзовые огоньки.
- Так и есть, - сказал довольный Абу, - глина у монтечки была.
Затем алхимик опросил волосы безымянного монтека со склада и, для проверки, свои - чахлые и бесцветные, как усы престарелого кота. На них спираль не отозвалась, подтвердив невиновность Абу.
Остался последний стакан с последним пучком волос, никак не желавшим догорать.
- Ну-ка, ну-ка, - поторапливал его Абу, - тут самое интересное...
Самого интересного Холерра не дождался. Чуткий слух командора сумел различить среди оглушительного бульканья и шипения алхимических зелий далекий крик часового.
Абу не заметил его ухода, как не заметил бы явления Святой Яги под ручку с бен Агзидом. Волосок наконец-то догорел.
- Я так и знал, - печально произнес Абу, - предатель...
В его больших, по-маурски округлых глазах плясали бирюзовые блики.
Подслушано у ворот
- Ха-на!! Ха-на!! Ха-на!!
- Вон, опарыши! Сколько вас понабежало... Вы что, все тут собрались? Стену сломать хотите? Да у вас столько гномб не найдется, опа...
Гениальным людям на войне тяжело, особенно тем, кто угодил на проигравшую сторону. Их музы не умеют вовремя замолкать, услыхав грохот пушек. Когда в город Институтеля ворвалась армия захватчиков, древний мудрец нежился в ванне, размышляя над новым природным законом. "Не трогайте мою воду!" - закричал Институтель, представ перед вражеским отрядом в неглиже.
Захватчики, конечно, тотчас отступили, но и мудрецу не повезло - поскользнувшись на мокром полу, он упал и разбил голову вместе с неоткрытым законом.
Молодому алхимику Абу не повезло вдвойне: он был так увлечен опытом, что не успел никого предостеречь. Впрочем, монтеки вряд ли бы его послушали. Они бы все равно тронули его бутылки, тронули его горшки и его спираль. Но сперва - его голову.
В глазах, как водится, потемнело, в ушах, как положено, притихло. Зато осязание неожиданно обострилось: Абу ощущал каждый камешек, по которому его тащили. Сначала - вперед, потом вверх, вниз и опять вверх, на этот раз по ступенькам. Ни злости, ни страха алхимик не чувствовал, только обиду - поглядеть на живого монтека опять не удалось.
Зрение, вернувшись к Абу, принесло с собой любопытные гостинцы. На руках - прочные оковы из медной обманки, внизу - гладкий камень, слева - коллекция причудливых иголок и лезвий, достойная самого пресыщенного инквизитора. Сверху - оскаленная кошачья морда, почему-то в перьях...
- Не надо ужаса, - сказала пернатая кошка басом, - сие личина. Дабы малые бесы дуновения не закрались в вашу утробу.
- А как они туда закрадутся? - удивился Абу.
- Сквозь прореху в плоти.
Алхимик еще раз взглянул налево.
- Ваш кихотский очень хорош, - неумело сподхалимничал он, - у кого учились?
- Не учил, нет, - из тонкой щелки кошачьего рта показался розовый и тонкий, вполне человеческий язык, - пересадил. У некого доброго мужа.
6
"Важно ведь, что внутри..."
Только сейчас алхимик понял, что поразило его в этой затасканной пословице. Дьябла-чертябла, как все просто, до безумия просто! Зачем давать человеку гномбу, если можно сделать гномбу из человека? А ведь монтеки могли, да еще как!
- Давнее мастерство наше, - с гордостью вещала пернатая кошка, назвавшаяся Верховным Нутрецом, - прибыло со старых эпох, умных прадедов. Забрать ребро, десницу, око, ввести иному - вольны. Заместить сердце и чрево. Потребна лишь пирамида, на прочем месте не будет. Пирамида держит живость. Дурно, возбранили кихотцы - мнили, что жертва. Но я обошелся, возвел ниже почвы.
Так вот куда спускались его похитители! Алхимик едва не рассмеялся. Похоже, монтеки только и делают, что прячут: гномбы - в тела, пирамиды - под землю.
Страну - за океан.
Между тем Нутрец, тоже, кстати, прятавший лицо под маской, достал из небольшого люка плошку со знакомой белесой дрянью.
- Теперь пригодно, - сказал он, принюхавшись, - ровно как в божеской песне Всехспаситля: и если ворог войдет, оружен и мощен, зарыдает почва горько, и слезы белые ее, и сила сердец наших любую рать сокрушат...
С каждой фразой чужой язык вертелся все лучше, выбирая верные слова и нужный тон. Руки Нутреца тоже не висели без дела - копались в груде ножей и пил, подыскивали орудие по вкусу.
Прозорливость монтекского бога еще больше удручила Абу. Вот что с ним будет. Достанут сердечко, обмакнут в "белого лиса" и обратно засунут. Отправят кого-нибудь взрывать... а кстати, кого?
- Вашей хилой рати больше нет, - произнес Нутрец, будто услышав мысли алхимика, - но есть свинья вице-маркиз, с которым вы очень хорошо ведомы. Истинно, Абу?
- Он спас меня от инквизиторов.
- О да, чтобы творить из вас свою гномбу, - монтеку почти удался сарказм, - когда станете не потребны, вас вернут в подвал. Кихотцы не обожают алхимиков. Кихотцы не обожают мауров. Зачем пособлять кихотцам?
В руках у Нутреца, как последний повод для дружбы, блестел устрашающий гибрид алебарды, десертного ножа и кавайской катаны.
Алхимик задумался. Перед ним стоял мастер, искусник, ученый, такой же, как и сам Абу. Более похожий и более близкий, чем подлец Холерра и его муштрованные болваны. Наверное, он тоже поминает своих демонов, когда ломается нож, и мечтает открыть новый путь из сердца в желудок...
- Затем. - Равнодушно ответил Абу.
- Ладно, - вздохнул Нутрец, - тогда начнем с головы. Побеседую с твоими мозгами без посредников.
Может, вице-маркиз и вправду был свиньей, но присылать подмогу вовремя он умел.
Два рослых кихотца, спрыгнув на приамиду откуда-то сверху, мигом пересадили Нутрецу полдюжины арбалетных стрел. Пересадка была успешной - монтек погиб, но отторгнуть их так и не сумел.
Вслед за солдатами явился Мигель-Резун, такой же бесстрастный и молчаливый. Нож в руке кашевара покраснел, и явно не от соуса.
Услышано в потайной пирамиде
- Мигель, слава Яге, ты жив! А я уж думал, тебя командор прикончил. Да, Холерра - предатель, представляешь! Я его волос нашел, там, на столе, так в нем полно молочной глины...
- ?
- Все сходится, Резун, это из-за него вы гибли! Помнишь, он знал, что священника взорвут, сразу сказал - "это наш патер!" Потом начал глушить свою хряппу, даже не заплакал. Он ненавидел вас, играл, как с мышатами, и требовал у вице-маркиза: еще пришлите, еще... А когда его почти раскусили - сбежал.
- !..
- И этот, в кошачьей маске, сказал, что умеет пересаживать мозги. Значит, и командору он голову начинил чужим разумом, как пирог. Только небрежно, поэтому глаз попортил. Ну, теперь-то веришь?
- .
- Мигель, тебе что, трудно сказать "да"? Или тебе язык отрезали? Мигель, куда ты?
ХНОМ-М-МБ!!!
- Ну что, Абу, увидел монтеков? - усмехнулся Хулио Холерра.
- Увидел, - задумчиво отозвался Абу, - ничего интересного. Две ноги, две руки, боятся смерти...
- Трусы?
- Почему? Просто не дураки.
Они сидели у останков изгороди, отделявших руины Санта-Изауры от руин Дотлакотлы, и уплетали варанью ногу. Вдалеке слышались выстрелы, и мышиного цвета дымок лениво стекал в сумеречное небо. Запах пороха и аромат молочной глины сливались в незримом рукопожатии.
- Я ошибся, командор, - сказал Абу, - я искал не там. Настоящий "белый лис" - это не та мутная гадость, что течет из земли. Это сама кровь монтеков - она взрывается, когда сердце бьется слишком сильно. А глина - просто катализатор.
- Ката-что? - переспросил Хулио.
- Катализатор. Это вроде тамады на алхимической свадьбе, - пояснил Абу, - без него монтеки взрываются медленно, всю жизнь. А с глиной - за пару минут. Жаль, что Резун об этом не знал. Он слишком долго прятался в голове Мигеля, слишком боялся разоблачения. Хряппа тоже оказалась неплохим тамадой...
- А сам алхимик - он на алхимической свадьбе кто?
- Не знаю. Наверно, тряпичная кукла на карете молодоженов, - сказал Абу, - кстати, командор, вам нужен повар?
Страх исказил черты бесстрашного палладин-махора. Кончик вараньего хвоста едва не застрял в его горле.
- Не бойтесь, командор, я не о себе, - улыбнулся алхимик, - вице-маркиз прислал вам нового кашевара.
- Кто он - астролом? Снахарь? - насторожился Холерра, - недромант?