Аннотация: Вторая книга, первая часть, глава 8 (первые 3/4 главы)
Глава 8. Работа кипит.
Туркестанское генерал-губернаторство, ещё не достигшее своих максимальных размеров, но постоянно расширяющееся, являлось для меня одной сплошной головной болью. Почему наше продвижение в Средней Азии, абсолютно такое же как и в том, старом варианте истории, воспринималось англичанами гораздо агрессивнее? Возможно, заигравшись в англофильство я дал хороший повод капать себе на мозги, но всему есть предел! Хорошо, хоть ошибочное мнение о непроходимости Гиндукушского перевала удерживает бриттов от более решительных выходок. А я ещё сомневался раньше, что они так уж сильно переживают по поводу возможности вторжения в Индию. Кажется все же именно своим Индийским походом, Павел Первый и подписал себе смертный приговор.
Пока же, стремясь удержать наши завоевательные порывы, англичане занимались своим излюбленным делом - подкладывали нам свинью за свиньей исподтишка и улыбались в лицо. Если раньше словосочетание 'англичанка гадит' вызывало у меня снисходительную усмешку, то теперь находило самый живой отклик в моем сердце. Такое чувство, что все, что мы не дали совершить этим засранцам в Польше и на Кавказе, они решили реализовать в Туркестане. Эту энергию, да в мирное русло бы... А пока одно за другим вспыхивали волнения в казахских жузах, совершались набеги, которых совершенно не было в той истории к которой я привык и которую изучал по дневнику-ноутбуку. И, разумеется, бритты выражали недовольство нашей экспансией. Куда без этого. Хотя, должен признать, мои действия тоже более чем серьезно подлили масла в огонь недовольства довольно мирных, кстати, кочевников-казахов.
Во всей России были значительно, в несколько раз, повышены налоги на землю в рамках общей налоговой реформы последовательно проводимой Рейтерном и Бунге (наибольшими поборами, как это ни странно, было обложено малоземельное крестьянство). Изучив поступления в казну в различных уголках Российской Империи, я уже давно знал, что наибольшими налогами во все время существования державы было обременено именно русское крестьянство. На Кавказе, в Польше, в Привисленских губерниях, в Грузии, в Финляндии и Туркестанском генерал-губернаторстве отчисления в казну за землю были в разы меньше чем в Центральной России. Это стало довольно неожиданным открытием, узнать, что народ-завоеватель являлся донором для 'порабощенных' народов. Особенно удивительным это казалось мне в рамках навязшей на зубах фразы 'Россия - тюрьма народов.' Ну прямо какая-то голландская тюрьма двадцать первого века, где заключенные живут в полном комфорте и ни в чем не нуждаются. И ладно бы русские находились в значительно лучших условиях, чем завоеванные ими народы. Но нет, как правило, обстояло совсем наоборот. Сказать что меня подобная ситуация покоробила - ничего не сказать. Такое чувство, что потакание покоренным народом и заигрывание с ними было у русского правительства в крови. И все это с учетом того, что стране были отчаянно нужны деньги. Стоит ли удивляться, что мы с Рейтерном не стали обходить стороной, в вопросе налогов, и другие земли Российской Империи. Не пропустили и Туркестанское генерал-губернаторство. Но обо всем по порядку.
Первым делом в 1865 году я повысил налоговое бремя до уровня русского крестьянства на Кавказе и Польше. Количество наших войск там было просто запредельным, так что любое открытое выступление было обречено. К тому же меня вполне устраивало как можно большее количество отъехавших в Османскую империю горцев и я и дальше был намерен подталкивать их к этому. С поляками, после того как многие крестьяне получили землю из наших рук за принятие русской стороны в восстании, тоже проблем не ожидалось. В 1866 году я уравнял налоги с остальной Россией в Привисленском крае, где тоже обошлось без эксцессов. Затем в 1867 в Туркестане для земледельцев и значительно осложнил жизнь кочевникам. Старая система налогообложения для них была отменена и заменялась платой за используемую землю. Понятно, что повышать земельный налог до уровня черноземных губерний России для ведущих далеко не самый продуктивный образ хозяйствования кочевников-казахов было невозможно. К тому же, острая нехватка землемеров в Центральной России, где ещё аукалась безобразно проведенная отмена крепостного права, не позволила точно обмерить и обозначить владения кочевых народов. Пока дело обходилось измерениями, имеющимися в наличие специалистами, на глазок и по рассказам племенных вождей. Стремясь сократить выплачиваемые в русскую казну налоги, казахи отчаянно преуменьшали свои владения. Что нисколько меня не огорчало - добровольный отказ от многих кочевий ещё в большей степени развязывал нам руки в переселенческой политике.
На остальных окраинах Российской империи, за исключением Остзейских губерний, ситуация тоже не стояла на месте. Великое княжество Финляндское должно было в скором времени преобразоваться в генерал-губернаторство. Скажем во время франко-прусской войны, перечеркивая таким образом курс Александра Второго на закрепление особого статуса этого медвежьего угла по результатам работы январской комиссии 1862 года. Для предотвращения волнений и возможных выступлений в Великое Княжество уже сейчас понемногу вводились русские войска. Маловероятно, что расформирование финской армии и введение русского языка третьим официальным будет спокойно воспринято шведами и финнами. Однако лучшего времени для решения этого вопроса не найти. Англия все ещё наш друг хотя бы на словах, что переменится сразу после захвата проливов, Швеция давно утратила воинственный пыл, а вся остальная Европа либо воюет, либо плевать хотела на Великое Княжество.
Иначе обстояли дела в Грузии, где постепенно набирало силу националистическое движение. К тому же крупные землевладельцы были недовольными отменой крепостного права, хотя для них оно прошло на значительно более выгодных, чем в России, условиях. В такой обстановке дразнить приграничное дворянство, когда на носу война с Османской Империей я не решился, ограничившись пробным шаром в виде небольшого повышения земельного налога, после чего решил на время оставить грузин в покое. Однако это были ещё цветочки. Трогать Остзейские губернии с заправлявшими там немцами, которые, не смотря ни на что, верно служили мне, я и вовсе не решился. Репрессивные органы под управлением Игнатьева натренировавшиеся на интендантах и аристократии, пусть и не находятся уже в зачаточном состоянии, но все ещё слабы. Да и армии, на которую я мог бы без оглядки опереться, пока не существует. Хотя следует отметить, что немецкие бароны в Остзейском Крае представляли собой немалую потенциальную опасность для России. Во-первых, они были крайне сплоченными и держались друг друга подобно евреям, как при дворе, так и в армии. Во-вторых, они являлись достаточно серьезным слоем дворян выбивших себе особые условия в России. Что не самым лучшим образом отражалось на самом русском дворянстве. В-третьих, немцы затрудняли ассимиляцию населения в своих губерниях, фактически прямо ей препятствуя. Например, крестьяне в их губерниях, даже после отмены крепостного права не могли никуда переселяться. Так же латыши не могли креститься в православие, а такое желание нередко возникало - они были, пожалуй, одним из немногих народов с ещё более тяжелой, чем у русских, долей.
При всем этом на окраинах империи было в целом довольно спокойно, за исключением Туркестана, где совершенно не сопоставимый с той историей, поток русских переселенцев вызывал недовольство спокойных коневодов-казахов, накладываясь на значительное увеличение налогов. Если бы не торчащие из большинства волнений уши англичан, которые тянулся купировать Игнатьев, я бы точно подумал на себя.
Занявшись поиском ответов о правильном способе ведения хозяйства на севере казахских степей, Советов, своими действиями, неожиданно рано привлек к себе внимание крестьян Центральной и Восточно-Европейской части России. Стали ходить многочисленные дикие слухи о невероятно богатой земле отдаваемой даром тем, кто сумеет до неё добраться. Сплетни эти, должен признать, хотя во многом грешили против истины, но имели под собой серьезную основу - земля действительно давалась. Не готовые принимать крестьян так рано и в таких количествах, мы были вынуждены применять против самовольных переселенцев жесткие меры. Теперь двинувшиеся на поиски лучшей жизни они, как правило, не успев пройти и нескольких дневных переходов, заворачивались обратно армейскими пикетами. Уроки первого года массового и неконтролируемого наплыва русского населения, когда во многих местах неожиданно стронулись с места наиболее бедные, стоящие на краю голодной гибели, деревни, которым нечего было терять, были тщательно учтены. Местные власти обязывались немедленно привлекать для препятствия переселению солдат и казаков. Если не замешкаться, то не ушедшие далеко от своих домов крестьяне часто послушно возвращались назад, чтобы попытать счастья в следующем году. Другое дело были почти дошедшие до реки Урал, при выходе к которой переселенцев, прошедших сотни, а иногда и тысячи километров, уже не заворачивали назад. Обрекать на голодную смерть при возвращении к уже далекому дому сотни людей как-то не поднималась рука. Пусть темные и неграмотные, пусть доверяющие сказкам, но пока еще искренне верящие в царскую справедливость СВОИ крестьяне мне были куда дороже возможных волнений казахов. Так что когда до заветной цели оставались считанные переходы, так далеко ушедшие от родных домов, редко сдавались без боя. Наплевав на побои, они настойчиво из последних сил ломились вперед, едва только убеждались, что стрелять по ним не собираются. Казаки тоже уверились, что так далеко зашедших от родных домов часто проще убить, чем остановить в шаге от намеченной цели, не сильно злобствовали - за забитых до смерти крестьян наказывали всю станицу. Но с прошлого года заходившие так далеко большие группы переселенцев стали большой редкость. Благодаря многочисленным нагоняям и опыту удавалось бороться с ними в зародыше. Зато одиночные переселенцы и ходоки представляли собой значительно более трудно преодолимую проблему. Тонкий ручеёк прибывающих неизменно сочился, сузившись с почти сорока тысяч в 1866 году до всего трех в 1868.
В год наибольшего бесконтрольного наплыва переселенцев, Советов быстро решил проблему голода закупками у казаков и казахов. Он по максимуму использовал, пусть и некстати прибывшую в его распоряжение, рабочую силу и, не миндальничая, изгнал несколько десятков новоприбывших семей попробовавших отказаться от обременительной работы. Применение такой меры и твердый отказ принимать обратно решивших схитрить, несмотря на все их мольбы, надолго предотвратил подобные поползновения. На скорую руку выстроив землянки и получив большие куски земли, крестьяне могли только облизываться на неё в том году. Возможности для единовременного обучения такого количества народа нужному образу распашки не было совершенно. Как не было ни семян, ни плугов, ни лошадей (казахские мясо-молочные лошадки мало годились для распашки) и волов в нужном количестве. Зато было неподъемное море работы при недостатке всех видов инструментов. Советов докладывал мне, что озера частенько копают руками, предварительно рыхля землю палками.
Проблем, как и успехов, хватало, например, несмотря на свое горячее желание, будущий министр сельского хозяйства построить и столь необходимый ему элеватор так и не смог. Ну а какое передовое развитое земледелие без хлебоприемника способного переварить любой урожай? Все к кому Советов обращался за помощью, твердо отказывали ему, ссылаясь на императорский указ - ещё в прошлом году, для преодоления голода, я предписал сооружать элеваторы в губернских городах, обещая отправить губернаторов-победителей в номинациях 'худшая постройка', 'долгострой' и 'меньше не бывает' искать Санта Клауса в Лапландии. Так что пока губернаторы-счастливцы внимательно следили за своими стройками и ни за что не готовы были расстаться со специалистами, которых к тому же не хватило на все губернии. Я даже ввел срок проверки построек в три года, чтобы прекратить истеричные вопли нерасторопных и оставшихся без нужных строителей правителей. Кто сильно захочет, переманит за такое время нужных людей хоть из Америки. Кстати именно подобным образом поступил мой протеже, отправив в Новый Свет своего порученца.
Не забывал Александр Васильевич и про Северный Кавказ, правда там подготовка к приему русских переселенцев шла из рук вон плохо, точнее почти никак. Хотя после ухода многих черкес освободилось более чем достаточно равнинных и очень плодородных земель, однако даже основание там сельскохозяйственного института пока находилось под вопросом - не хватало ни времени, ни сил. Жаль, конечно, но что поделаешь, да и неспокойно там действительно. Пока неспокойно.
Я встал и подошел к высокому окну своего кабинета. Стоявшая с утра пасмурная и туманная погода сменилась солнечной. Сильный ветер гнал облака прочь в море.
'Еще пару часов и окончательно распогодится. Пора бы уже опять навестить эти чертовы верфи,' - подумал я и позвонил колокольчиком секретарю (пора бы уже про телефоны подумать!).
- Пригласите ко мне Рихтера, Андрей.
Сабуров испарился ещё до того, как я успел повернуться к окну. Ради соображений безопасности все перемещения совершались мной под неусыпным присмотром начальника личной охраны. Иногда я брыкался и пытался ослабить эту часто невыносимую опеку, но потихоньку привыкал. Да и не хватало ещё погибнуть от рук какого-нибудь больного на голову студентишки.
- Да, - и, чуть помедлив, не поворачиваясь, прибавил. - Через полчаса едем на верфи.
- Будет исполнено, - коротко ответил Рихтер.
Я аж растерялся, когда он не стал спорить и удивленно повернулся назад. Начальник моей охраны улыбался во весь рот.
- Через полчаса и потом ещё полчаса отправляемся, - уточнил зубоскал.
Ну да, все верно. О любом посещении надо уведомлять за час, чтобы место было подготовлено. Очередное неудобство, о котором, препираемся каждый мой выезд.
- Иди уже, шутник, - я снова повернулся к окну, но долго полюбоваться видом на город мне не дали.
- Его светлость граф Суворов ждет аудиенции, - доложил секретарь.
Я жестом приказал впустить бывшего столичного градоначальника и со вздохом опустился в свое кресло. Впавший в немилость потомок великого полководца, прохладно поприветствовал меня и аккуратно примостился напротив.
- Вижу, что наш последний разговор хорошо повлиял на вас, Александр Аркадьевич, - желая сгладить осадок от резкой отставки и моей выволочки, которую сделал ему почти три года назад начал я. - Думаю, что каждый человек, только если он не вконец пропащий должен иметь возможность на второй шанс. Как считаете?
- Господь учит нас смирению, - туманно ответил граф.
- Это действительно так, а ещё он завещал нас учиться прощать. Не правда ли? - пытался разговорить его я.
- Да, - коротко ответил Суворов и добавил, видя, что я ожидаю продолжения. - Ваше Величество, вы вызывали меня, для того чтобы устроить теологический диспут? - не стал водить хороводы он.
- Ну что вы! Просто мне показалось весьма кстати отметить это перед вами. Я думаю, что нам обоим следовало бы задуматься о прощении, - гнул свою линию я.
- Не понимаю о чем вы, Ваше Величество, - полез в раковину Александр Аркадьевич.
- Ваше поведение напоминает мне политесы Блудова, - раздраженно сказал я. - Что же, если хотите, то перейдем сразу к сути, - я замолчал на некоторое время. - Не находите ли вы, граф, что ваше нахождение в отставке в столь сложное для России время неразумно?
- Ваше Величество, вы сами назвали меня бездарью и выгнали из столицы, попутно отобрав немало моих имений за одно лишь знакомство с Блудовым. А, вдобавок ко всему, ещё и прилюдно объявили мне, что я порочу имя своего деда, - покраснел от вспомнившегося позора граф.
- И вы не желаете доказать всем что достойны носить эту фамилию? Доказать ей, - прибавил я после чересчур затянувшейся паузы.
Казалось, что покраснеть ещё больше Суворов не мог, но только казалось. Вспыхнув как юноша, он поднялся из кресла, с трудом выбирая слова для своей речи.
- Ваше Величество, я попрошу вас...
- Сядьте! - хлестко приказал я. - Сядьте! - настойчиво повторил я опять.
В дверях, привлеченные шумом охранники.
- Пошли прочь! - раздражаясь ещё больше, крикнул я им.
- Ваша молодая жена, без сомнения замечательная женщина, - продолжил я разговор, пристально глядя на вскипевшего графа. - Она полюбила вас, несмотря на то, что вы остались без друзей, без положения и без значительного состояния, - хотя вряд ли тридцатилетняя вдовушка могла подумать, что граф Суворов надолго останется в гордом одиночестве, подумал я про себя. - Когда ваша первая жена оставила вас, в ком вы сумели найти утешение и новый смысл существования? Кто вдохнул в вас новую жизнь?
Суворов молчал. Снова выпрямившись, он с интересом смотрел мне в глаза.
- Не думаю, что она разлюбит вас, откажись вы вернуться на службу. Вот только желаете ли вы сделать её несчастной? Быть с мужем, которого не чураются только отъявленные смутьяны. Впрочем, вы и их оттолкнули, не желая больше вмешиваться в политику, - одобрительно прибавил я и продолжил. - На какое одиночество вы обрекаете её?
- А какую судьбу вы мне предлагаете? - не выдержал он, наконец.
- Мне нужен губернатор для Галицкого генерал-губернаторства, куда войдут Королевство Галиция и Лодомерия с герцогством Буковина и Угорской Русью. Честолюбивый, опытный и не проворовавшийся. Тот, у кого земля будет гореть под ногами. Справитесь?
- Мне нужно подумать, - сипло сказал Суворов.
- Жду вас завтра с утра, - и прибавил в спину уходящему на деревянных ногах графу. - Помните, другого шанса не будет.
Александр Аркадьевич на мгновение замер и уверенно вышел. Не будь он действительно умелым администратором, я вряд ли бы завел этот разговор и вызвал его к себе. Однако, острый дефицит чиновников, особенно высокого ранга, не уличенных в казнокрадстве вынуждал меня просить вернуться на службу порой и глубоких стариков. Многие отказывали, и не знаю: по состоянию здоровья ли, действительно ли желая покоя или боясь быть уличенным в воровстве на старости лет. Другие не подходили мне как известные бездари. Суворов, несмотря на все его недостатки, действительно был талантлив и опытен.