Погибли все, остались только мы вдвоем и последняя директива. От кого она? Я не помню. Я вообще много чего не помню, но зрительные образы в памяти помогают мне восстановить пространственную карту того помещения, где я нахожусь. Это спальня на двести сорок пятом этаже здания с просторными квартирами, где внешние стены прозрачны и город видно во все стороны света. Нет, я не помню свою личность. Во мне сохранились только базовые воспоминания. Я был человеком. Мужчиной или женщиной. Я не помню. Я не знаю. Но я знаю, что во всем городе, а может и на всей планете осталось только две мыслящие единицы. Одна из них - я. Вторая находится в гостиной. В просторной гостиной с разбитой внешней стеной, где пол усыпан осколками стекла, а пластиковая мебель раскидана по углам. Если посмотреть на стеклянную стену, то видно, что город сгорел. Некоторые небоскребы до сих пор дымят черным смогом. Теперь город - это пустые металлические каркасы в разбитом стекле, где когда-то отражались живые лица. Произошла катастрофа. Случилось что-то страшное. Живых больше нет. Я могу описывать эти образы потому, что мог их видеть ранее. Теперь я слеп. У меня нет глаз, но есть тело. Мое тело теперь это трехтонная металлическая сфера с очень плотным состоянием вещества от ядра до периферии. Ядро это плазма неизвестного мне вещества. Ядро - это я. Ядро жидкое и горячее, но металл, который его окружает, устойчив к экстремальным температурам. Он остается твердым и не плавится. Полчища электронов моей новой телесной оболочки пробегают с одной атомной орбиты на другую, используя бесконечное множество траекторий. Я чувствую их все. Каждый электрон своего нового металлического тела.
Вторая мыслящая единица это моя возлюбленная. Или мой возлюбленный. Я не помню свой пол. Я лишь знаю, что он или она теперь - это такой же металлический шар диаметром около шестидесяти сантиметров с горячим жидким жалом в центре своего существа. Мы не можем говорить потому, что у нас нет речевого аппарата. Мы не можем слышать в традиционном смысле этого слова, но я чувствую вибрацию и микроскопические изменения давления окружающего воздуха от малейшего движения другого шара. Жаль, что в моей базовой памяти не сохранилось сведений об альтернативных языках. Иначе мы могли бы общаться, распознавая слова и эмоции посредством чередования паузы и движения.
Мы не можем общаться полноценно, но способны мыслить и ощущать эмоции друг друга. Наше общение возможно, но совсем иным способом. Я могу контролировать состояние собственного электромагнитного поля, меняя направления тока в своей кристаллической решетке. Я могу посылать импульсы в виде направленных бестелесных волн. Каждой мой импульс передает другому шару, который был мне мужем или женой, что нужно двигаться в направлении друг друга.
Я делаю усилие, смешивая в ядре слои плазмы разной плотности. И шар медленно перекатывается в сторону коридора. Этот огромный металлический монстр без глаз и ушей подминает под собой крупные и мелкие осколки стекла. Стекло хрустит под трехтонным шаром и превращается в стеклянную крошку. Я перекатываюсь на расстояние не больше метра. Останавливаюсь и снова посылаю направленный импульс в сторону гостиной. Другой шар посылает мне ответ и мы продолжаем двигаться друг к другу, как два слепых безногих бегемота. Без плоти, но из металла.
Я ничего не помню из прошлой жизни, кроме того, что должен добраться до него. Или до неё. Мы уже совсем близко и моё невыносимо горячее жидкое сердце чувствует приближение более фатальной развязки, чем то, что произошло с миром до того, как мы стали шарами.
Моя плазма пульсирует, реагируя на широкий спектр внутренних переживаний. Во вспышках памяти вспыхивают и тают цветные картинки. Зеленая лужайка перед горчичным домом с оранжевой черепичной крышей, золотистый ретривер в прыжке за фрисби, розовато-белый амариллис, распустившийся в алых лучах заходящего солнца. Но я не вижу лиц и зеркал и потому не знаю, кто мой второй шар. Если бы я мог кричать, то порвал бы себе глотку. Я не могу выразить свои эмоции так, как это делают люди. Мои эмоции похоронены под слоем железа.
Хруст стекла и удар о внутреннюю стену коридора. Я останавливаюсь, чтобы послать очередной импульс. Память рисует мне этот коридор. Здесь белые стены и картины со счастливыми детьми. Здесь красный вязаный носок и почему то раскрытый зонт. И еще здесь много разбитого стекла.
Мой второй шар уже выкатился в коридор и если бы я мог обонять, то сейчас бы ощущал холодный запах металла. Время, за которое я получаю ответ на свой электромагнитный сигнал, сократилось до предельных минимальных значений. Все данные говорят о том, что наше соединение неизбежно. Два круглых тяжелых пузана из гладкого металла, наконец, достигают друг друга.
Мы столкнулись очень медленно, как два многотонных Титаника, скинувших до минимума свою скорость. Но и этого столкновения достаточно, чтобы директива была исполнена. Механический удар обозначился глухим металлическим стуком, какой можно услышать под водой, когда о подлодку ударяется мина. Столкновение скинуло с поверхности моего тела миллионы и миллиарды электронов, которые вошли в металлическую плоть моей второй половины. Я ощутил, что и в мою плоть проникли чужие электроны. Но главная реакция началась не с поверхности. Она началась изнутри. От удара горячая плазма внутри наших тел взбесилась, забурлила и стала стремительно нагреваться. Я чувствовал, как моя металлическая плоть, не выдерживая внутреннего жара, расступается, сминаясь и образовывая узкие длинные капилляры, по которым мое жидкое горячее сердце стало выбираться наружу. Я трещал по швам, пронизываемый от центра к периферии тысячью вновь образованных путей. Меня трясло от благодатного оцепенения. Я ощущал радость успеха.
В моей памяти бешено меняющаяся цифра электронного секундомера обнулилась, когда первые потоки плазмы выбрались наружу и мгновенно соединились с плазмой другого шара. Наши жидкие сердца коснулись друг друга и....это был последний миг планеты. Зеленая лужайка с золотистым ретривером и дом, утопающий в лучах заката. И цветок, который был сорван для тебя....
Наши сердца взорвались, сбрасывая металлические оболочки. Волна всеразрушающей смерти со скоростью света пронзила твердь и небо. Оставшиеся каркасы небоскребов стали пылью и города стали пылью и планета хлопнула красивым красочным фейерверком, обманчиво имитируя танец сверхновой.