Аннотация: Посвящается семье Аветисянов, которые были зверски убиты русским солдатом В. Пермяковым 12 января 2015 года в городе Гюмри.
БЛАГОСЛОВИ ДИТЯ
The hopes were high
The choirs were vast
Now my dreams are left to live through you
(Nightwish: Higher than hope)
Если закрыть глаза и досчитать до пяти, а потом резко открыть их и посмотреть на белую стену, обрамленную чахоточным светом круглых ламп, можно увидеть, как зарождается вселенная. Большой взрыв - и размазанные по глазному яблоку разноцветные кольца Сатурна, бесчисленные сферы, вращающиеся вокруг своей оси ледяные и огненные гиганты, стекающий по острию углов Млечный Путь, и звездная пыль, из-за которой бывает так трудно дышать.
Затем наступает темнота - черная дыра, в которую проваливаются звуки, мысли, воспоминания. И снова - раз, два, три, четыре, пять - вспышка.
Доктор Анна Сароян уже в двадцать шестой раз повторяла упражнение для глаз. Сидя на холодном кафельном полу, рядом с прикроватной тумбой, она всеми силами пыталась бороться с усталостью. Зажмуриваясь в очередной раз, она будто погружалась в резервуар с теплой водой, и ей приходилось каждый раз прикладывать немало усилий, чтобы вовремя вынырнуть и не захлебнуться в дреме. Восьмичасовая операция выжила из нее все соки, но она и не думала покидать бокс. Ее волнистые волосы медового оттенка были все еще спрятаны под голубым колпаком,а тонкие губы и нос с изящной горбинкой - под хирургической маской, напоминающую мусульманский никаб. Даже глаза были покрыты прозрачной пленкой из застывших слез. Она будто хотела спрятаться от всех и всего. Никого не видеть, не слышать. Раствориться в этих бледных вспышках, стать их частью.
Анна снова распахнула веки. Ее взгляд скользнул вверх по проводам аппарата ИВЛ и вцепился в нежно-бежевого плюшевого зайца с пышным оранжевым бантом на шее. Одно ухо у него дерзко торчало вверх, второе, будто сломанное посередине, спадало набок. Рядом с зайцем теснились две игрушечные машинки. Анна откинула голову назад и снова закрыла глаза. На этот раз не стала считать. Вселенная подождет. Она вдруг почувствовала острую необходимость вернуться назад на восемь часов и заново прожить, пропустить сквозь себя каждую из роковых секунд. Анестезиолог вводит раствор через катетер и медленно спускает поршень. Медсестра тампоном смазывает отмеченное место. Анна берет из ее рук скальпель. На секунду их взгляды встречаются. Глаза медсестры - две мутные лужи, пролитые на поверхность гладкого, как мрамор, лица. Сароян хмурится. Не смей, Кэролайн! Только не сейчас.
Она делает первый надрез...
Больше никаких вспышек. Доктор Сароян перевела взгляд с плющевого зайца и игрушечных машинок на багровые шрамы поперек маленького тельца, худые осунувшиеся плечи, беспомощно откинутые в сторону ручки и ножки, чуть сдутые щечки, трепещущие пышные ресницы и смуглую грудную клетку, которая еле заметно поднималась и опускалась под тяжестью стерильных бинтов. На мониторах вяло подмигивали зеленые и красные огоньки, педантично отсчитывая частоту дыхания и пульса. Всего несколько часов назад Анна была близка к богу, как никогда. Она и была этим богом. Жизнь маленького существа трепетала у нее под острием скальпеля. Они балансировали вдвоем на самом опасном перекрестке жизни и смерти, держась за руки и жонглируя минутами. Но потом ей снова пришлось вернуться в объятия холодных больничных стен, стать человеком и, осознав всю тщетность своей дерзкой попытки, ждать чуда от другого бога: повторная операция мало что изменила в состоянии малыша, он по-прежнему был на ИВЛ.
Память уводила Анну все дальше от реальности - вглубь затуманенного лабиринта. Перед глазами одна за другой всплыли заголовки газет и растерянные лица дикторов телевидения.
"Убийца расстрелял семью из пяти человек".
"На 60-м шоссе неподалеку от реки Огайо неизвестный напал на автомобиль семейства Васкес, направляющийся из Луисвилла в Лексингтон".
"Жертвы лексингтонского убийцы - 42-летний Гаспар, 35-летняя Мария и их дети - 11-летняя Изабелла, 6-летний Мануэл и 8-имесячный Кристиан".
"В зверском убийстве семейства Васкес подозревается 38-летний фермер Дин Фиссон, ранее известный своими националистическими высказываниями в адрес эмигрантов с юга".
"Дин Фиссон задержан полицией Кентукки при попытки пересечь границу с Индианой.
"Лексингтонский убийца во всем признался! Согласно предварительным данным это было убийство на почве национальной ненависти".
"Я увидел, припаркованную легковушку на обочине. У машины стояла женщина с ребенком на руках. Маленькая девочка спускалась в кювет, вероятно, чтобы справить нужду. Я подошел к машине и потребовал кошелек и ключи"...
"Состояние самого младшего члена семьи врачи оценивают, как критическое. Остальных спасти не удалось".
Страшная трагедия семьи Васкес всколыхнула весь Лексингтон. Никто не остался равнодушным. Словно разрушительное цунами эта новость прошлась по всем домам, улицам, сея страх и ужас в сердцах горожан, сметая улыбки с лиц, выжимая слезы даже из самых безразличных глаз. Все, как один, молились о скорейшем выздоровлении крошки Кристиана, который, определенно, родился в рубашке: пуля перебила ему ребра, задело сердце и легкое, он потерял много крови, но когда его нашли, он был жив...
В коридоре запищал телефон. Звонок острой иглой больно кольнул вввисок. Анна посмотрела на наручные часы - почти два часа ночи. Она слегка потянулась и расправила плечи. Затем опустила маску до подбородка и откинула шапку. Опершись руками о стену, встала. Уже через секунду в дверь осторожно постучались. Раздался еле слышный скрип петель, и в образовавшуюся желтую щель просунулась кудрявая голова Кэролайн.
- Иду,- одними губами проговорила Анна.
Яркий свет в коридоре на мгновение ослепил ее. Почти что наощупь она добралась до дежурного поста, где ее дожидалась снятая трубка телефона. Она знала: это муж. Микаэль, заведующий терапевтическим отделением той же больницы, никогда не звонил жене на мобильный телефон в дни ее дежурств из чистого суеверия, хотя и утверждал, что просто не хочет ее отвлекать. Анна и ее коллеги прекрасно знали об этой его причуде и нисколько не осуждали, ибо у каждого из них были свои поверья.
- Пока никаких,- сдавленным голосом ответила Анна.
- Улучшений нет?
- Нет...
- Зато у меня новости хорошие! - продолжил Микаэль бойко,- мне звонил адвокат. Сказал, что с департаментом опеки проблем не возникнет. В понедельник будут готовы все бумаги! Правда ведь здорово?!
- Правда,- Анна слабо улыбнулась.
- Анна джан, ты главное не волнуйся! У нас все получится! Малыш выкарабкается, и мы заживем как в сказке! В воскресенье приедут дети! Нуне специально взяла отпуск на целый месяц, чтобы в первое время помогать тебе! А Роберт прямо-таки утопил меня в звонках и смс - это ему так не терпится увидеть своего новоявленного младшего братика!
- Ох, Мика... - только и смогла ответить ему Анна.
- Главное, что состояние не ухудшилось! - не унимался Микаэль,- нужно время. Господь милостив. Если он не дал ему погибнуть в этой страшной бойне, значит и не даст умереть сейчас!
Анна пожала плечами и шумно выдохнула. Собственное бессилие сводило ее с ума. Опять приходилось надеяться на бога. Которого, кстати, нет. Или даже если он есть, то слишком занят, чтобы обратить свой могущественный взор на крошку жизни, трепещущую в ладонях бледных стен больничной палаты.
- Я позвоню утром,- подытожил Микаэль.
Анна попрощалась с мужем и положила трубку. Неделю назад, когда она предложила ему усыновить Кристиана, Микаэль ни секунды не колебался, будто это было чем-то само собой разумеющимся. Он и ответил соответствующе: "Анна, о чем речь! Наши дети вполне себе состоявшиеся люди, а мы с тобой еще молоды и полны сил и сможем вырастить с полудюжину детишек!" А теперь она вообще боялась делать какие-либо прогнозы, ибо сама не была ни в чем уверена. А может, это были ее собственные суеверия.
- Доктор Сароян, может все-таки отдохнете?! - жалобно прощебетали рыжие кудри дежурной медсестры.
- Все в порядке, Кэролайн! - Анна улыбнулась одними губами. - Я буду в палате.
Заново окунуться в теплый полумрак бокса было не совсем легко. Все страхи и предчувствия, поджидавшие Анну у самой двери, набросились и вцепились в горло мертвой хваткой, стоило ей только переступить порог.
Она проверила показатели, затем окунула тупфер в стакан с водой и слегка смочила контур сухих губ малыша.
- Давай же, крошка! - прошептала она дрожащими губами. - ты должен! Ты должен...
У нее вновь упало сердце. Накатившиеся слезы мгновенно обожгли глаза. Медленным шагом она отступила в свой темный угол - молится. Это был последний рубеж.
Анна не умела говорить с богом. Ни просить, ни ставить условия, ни торговаться, как это делают многие. Поэтому она просто приложила руки к груди, опустила голову и закрыла глаза. Досчитала до пяти, потом до десяти, потом дошла до двадцати и еще, и еще, и еще... Веки начали медленно срастаться друг с другом, с сомкнутых ресниц вязким дегтем капнула дремота, заляпала щеки и подбородок, потом стекла по рукам, повисла на кончиках пальцев и потянула за собой куда-то вниз.
Странное дело. Вместо того, чтобы раствориться в невесомости, окутанной прозрачным покровом беспамятства, и из самых глубин сознания наблюдать за перешептыванием звезд-сплетниц, она вдруг обнаружила себя свисающей под самым потолком в паутине сумеречного света все той же мертвецки-бледной больничной палаты. Внизу сквозь дрейфующие фосфорические пятна-порталы выплывали и снова погружались в густую ирреальность размытые лица незнакомых ей людей. Молодые, счастливые, беззаботные. Анна ловила их улыбки, чувствовала на своей коже липкие прикосновения, слышала бархатный шелест голосов. Она протягивала к ним руки, параллельно удивляясь собственной эфирности и плавным, будто на кадрах замедленной съемки, движениям. Образы вздрагивали и рассыпались на миллион крошечных пылинок, едва она касалась их. Но через секунду вновь выныривали из мягкой утробы и возобновляли вокруг Анны сверхъестественный хоровод и песнопения. Секунда за секундой лица призраков обрастали более ясными чертами, в глазах постепенно оживал цвет, на щеках бутонами чайных роз расцветал румянец, а кожа обретала оттенок бодрого загара. Анна узнала их. Это были лица, уже несколько дней безустанно глядевшие на мир с обложек газет и с экранов телевизоров.
Фигуры Гаспара и Марии Васкес скалой возвышались прямо у изголовья кровати Кристиана и смотрели на него таким теплым и любящим взглядом, что безликая больничная комната вместе с парящей у самого потолка и одновременно сидящей в углу Анной, захлебнулась в бархатистых волнах родительской любви.
Гаспар нежно обнимал жену за талию, а та стояла, склонив голову ему на плечо. За спиной Марии выглядывала мордочка Изабеллы. Она со скучающим видом наматывала на палец свой длинный каштановый локон и время от времени сердито косилась на Мануэла, который, описывал вокруг сестры полукруги, норовя дернуть за кружевной подол голубого платья. В его озорных глазах искрились изумрудные огоньки, а на губах плясала лукавая улыбка.
Анна похолодела всем телом.
- Боже... - слово шершавым комкoм царапнулo ей горло.
Васкесы продолжали невозмутимо стоять рядом с Кристианом, не обращая внимания на обезумевшую от страха и потрясения Анну, будто ее и не было вовсе в этой комнате. Мария подняла голову с плеча мужа, что-то ласково шепнула ему. Гаспар кивнул и улыбнулся. Потом посмотрел на Мануэла и тоже что-то проговорил. Анна никак не могла расслышать их слова: вместо человеческих голосов до нее долетал какой-то низкочастотный гул. Но мальчик среагировал моментально. Он подбежал к отцу, встал рядом с ним и взял его за руку. Изабелла вытащила палец из пружинки волос и также подала руку матери. Теперь они стояли в один ряд, со сплетенными руками, и не мигая смотрели на Кристиана.
Анна уже не могла сдерживаться. Слезы мгновенно затопили спроецированный в глазах сюрреалистичный портрет счастливой семьи. Растаявший под языком крик горьким кипятком обдал желудок и словно эхо отразился в уголках комнаты. Потом вдруг все провалилось в густой туман. Анна крепко зажмурилась. Но туман уже успел проникнуть к ней под веки, кожу и даже в легкие. У нее закружилась голова, обострились ощущения, и участилось сердцебиение, как под воздействием наркотического вещества. Однако вместо эйфории она почувствовала вязкие объятия уныния и боли. В отчаянии ее тело заметалось в паутине сна. Но чем больше она трепыхалась, тем крепче стягивались невидимые узы, и тем быстрее трясина затягивала ее в свое чрево. Еще несколько секунд - и черные воды сомкнулись бы у нее над головой...
Раз, два, три, четыре, пять - вспышка.
... и крик.
Кричала Анна. Сидя на полу и обхватив руками колени, она дрожала, как в лихорадке. Ее лицо и даже одежда были мокрыми от слез и пота. В ушах стоял невыносимый гул, а голова взрывалась от сильнейших импульсов нечеловеческой боли. Не в силах больше терпеть такую муку, Анна повалилась на бок и, вцепившись ногтями в виски, неистово завыла. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем она почувствовала наконец, как боль расслабляет свои звериные тиски, а гул в ушах постепенно уступает место вполне реальному писку больничной аппаратуры, который, словно сильная пощечина, мгновенно привела ее в чувства. Превозмогая остатки необъяснимого недуга, Анна поднялась на ноги и, шатаясь и спотыкаясь, поплелась к лежащему на кровати малышу.
Ей хватило лишь одного взгляда на бешено мигающие лампочки и испуганно повизгивающие датчики, чтобы все понять.
- Нет... - выдохнула она в ужасе.
Нитевидный пульс... Неужели это конец?!
- Нет!!- закричала она что есть мочи, будто это могло остановить смерть, которая уже запустила свои костлявые руки под кожу маленького существа и теперь неспешно вытягивала из него душу. Анна в отчаянии бросилась за дефибриллятором, но вдруг резко остановилась, оцепенев от ужаса. Глаза расширились настолько, что, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит, ноги предательски подкосились, и она еле удержалась, чтобы не свалиться в обморок.
Комната будто треснула посередине и засверкала изнутри. Из разрыва выплыли и встали перед ней полупрозрачные, но более, чем реальные образы. Снова эти лица... Счастливые и улыбающиеся, они смотрели на Анну, излучая бархатное сияние, будто каждый из них проглотил по кусочку солнца. Изабелла, Мануэл, Гаспар, Мария и... маленький Кристиан на руках у матери. Он обнимал Марию за шею и звонко смеялся, обнажив совсем недавно вылупившиеся два нижних молочных зубика. Никаких гематом, шрамов и полимерных трубок. Щечки его пылали здоровьем, a в карих глазах блестели озорные огоньки.
Анна обеими руками зажала рот. Из глаз хлынул целый поток слез. Казалось, за секунду сквозь нее прошли все эмоции, какие есть на свете: горе, боль, страх, изумление, гнев и... счастье. Счастье? Анна поначалу с недоумением отвергла это чувство, твердо решив, что заблуждается. Но это и было самое настоящее счастье. Радость за воссоединение семьи. Она видела блаженство на лицах матери, отца, детей, и самое главное - самого малыша. Анна сама стала частью этого семейного счастья, ясно прочитав в их глазах бесконечную и всеобъемлющую благодарность.
Она вдруг поняла, что улыбается. Почувствовала, как боль, которая все эти долгие дни, пожирала ее мозг, как злокачественная опухоль, постепенно отпускает ее. Теперь настал ее черед отпустить. Она прижала руку к груди и одними губами прошептала слова прощания. Свет, ореолом окружавший призраков, чуть колыхнулся, потом неожиданно вспыхнул невероятным сиянием, и воздух одним коротким вдохом втянул в себя этот бестелесный мираж.
В осиротевшей комнате запахло рассветом. Анна все еще стояла неподвижно, вглядываясь в пустоту и прислушиваясь к тишине. Руки безвольно свисали вдоль тела. Она выглядела усталой, забитой, измятой. А сердце покрывалось холодной коркой льда.