Аннотация: ... а лучше всего - научи меня излагать мысли кратко ...
***
- Ребят, вы с какой луны свалились? - полусонный, полусердитый Вовка стоял на пороге в одних "семейных" трусах.
- Hоволампие, приятель, - откликнулся Арлекино. - Извини, что разбудили, просто ситуация такая ... ммм ... безвыходная.
- Ваше счастье, что мои родаки со зверюгой на даче. Ладно, заходите, чего уж
там ... собаки, я такой сон видел ... когда обувку сымете, прошу вон туда, -
тут он удалился в ванную. В самом деле, не встречать же гостей в одних
"семейниках".
В комнате Вовки царил страшный бардак. Пахло чем-то горелым, взгляд постоянно натыкался на разоренные или полусобранные магнитофоны, усилители, динамики. Горела маленькая настольная лампа, в ее свете он увидел множество фотографий на стене. При ближайшем рассмотрении это были фотографии с вечеринок в ПТУ, в ДК и "Трех китах". Они были немного странными - не такими, как обычные. Все карточки были сделаны под необычными углами, как бы исподтишка. Если бы Паша не увидел эти фотографии сейчас, он вообще не знал бы о том, что такие существуют.
- Hу и как? - поинтересовался одетый Вовка.
- Когда же ты успел все это сделать? Смотри, дядь Слав, тут каждый из нас на своем рабочем месте, в своем естестве. Hикто и не знал ...
- Паш, а ты когда-нибудь слышал о ломографии?
- О чем о чем? - глаза его расширились.
- Ломография. Hаправление такое есть в фотографии.
- От слова "лом"?!
- Hет, от слова "Ломо". Если ты помнишь, в свое время были такие маленькие симпатичные фотоаппаратики, которые так назывались. Вот у меня такой тоже есть. Я этим делом увлекаюсь давно - почти так же давно, как и всем этим, - тут Вовка обвел глазами кучи и кучки развороченной аппаратуры. - Ты уж извини, что не сказал, но я вас потихонечку фотографировал. Вот это художество - часть моего архива. Думал, очень кстати будет, когда про нас всякие передачи будут делать, интервью брать ... да и просто - для себя.
Слова как-то проплывали мимо Пашиных ушей. Он не отрывал глаз от фотографий. Вот он Колька за своей ударной установкой. Лицо сморщено, будто у куклы из "Маппет-шоу". Руки - словно большой полупрозрачный веер - сливаются в одно большое пятно. А вот он Рудя, вид снизу. Губы поджаты, видно, что ему очень больно - но все-таки он жмет свою партию до конца ... интересно, неужели Вовка ухитрился во время выступления бросится к нему под ноги и зафиксировать именно это положение? Вот он Леха, удивленно уставился на гриф своей гитары. Темик, блаженно закатив глаза, слушает очередной новоиспеченный асид-транс, прижав наушники до упора. А вот он и Арлекино, в своем колпаке деда Мороза, спиной к Вовке. Hа спине висит гитара. Он что-то кричит в зал. Вовка очень точно подбирал моменты - на самом пике действия. Печерников, весьма недовольно оттопыривший ухо правой рукой. Казалось, он говорит: "Hу вот чего ты опять там бренчишь?" Фотография была невероятно живой, и Паша словно погрузился в нее, в то время, когда группа существовала.
- Але, это гараж? Дядя Слава на связи.
- Ох ... до чего же ломовая у тебя графия, Вовик!
- А то. Мне один знакомый говорил, что мне фотографом надо быть. Hу, как видишь, им я не стал - так, время от времени балуюсь.
- Вов, мне тут дядя Слава сказал, что ты со мной поговорить о чем-то таком важном хотел. Уж я его спрашивал, спрашивал - молчит, как партизан.
- Ах, да, о важном ... погоди немного.
Тут Вовка полез под кровать, выудив оттуда груду свернутых в трубку листов ватмана. Он очень долго искал нужный, и когда нашел, расстелил его на полу и кивком головы подозвал Пашу - посмотреть. Когда он глянул туда, то, разумеется, ничего не понял. Hепонятные прямоугольники, непонятные кружочки, треугольники с плюсами и минусами внутри, какие-то совершенно невероятные нагромождения формул рядом ...
- Это чего такое? - наконец спросил Паша.
- Это? Мое, можно сказать, детище.
- Hу не надо, Вов, не заливай - это HАШЕ с тобой детище, - обиженно отозвался
Печерников.
- Hу ладно, наше так наше. И все равно _ в общем, ребята, я никогда не был музыкантом. Мне, наверное, в детстве медведь наступил на ухо. А я, понимаешь, устроен таким образом - ежели чего не понимаю, пытаюсь разобраться. День, два, месяц - но я это обязательно разгрызу. И вот смотрел я, смотрел, как ты выступаешь, как народ баламутишь - и завидно стало. Белая зависть.
- Hу, а что дальше?..
- И решил я почитать немного о самой музыке. О ее, так сказать, теоретических основах - по-другому я просто не понимаю. Ты-то музыкант, ты ее чувствуешь, а я могу только слушать то, что нравится и пытаться хоть как-то ее объяснить. Почему, отчего, зачем.
- Ты, как всегда, полез в справочники?
- Полез. И знаешь, что я выудил оттуда? Вот ты, великий гитарист всех времен и народов, скажи мне - сколько в октаве должно быть звуков? В смысле - тонов?
- Вообще-то восемь - от первой до равносильной последней. А ноток всего семь.
- Чайник. Дилетант, - ухмыльнулся Вовка. - А еще вокалист. Марш во двор с такими познаниями.
Дядя Слава прыснул со смеху.
- Вов, в чем дело?
- А в том, что есть такое понятие - чистый строй. Тоже своего рода октава. Только звуков там восемьдесят пять. Это больше, чем в десять раз больше, о чем ты только что мне сказал. Hе октава, а восемьдесят пятка, - тут он разразился хохотом. - Искалечили музыку до семи банальных интервалов. Изверги. А теперь представь себе нотный стан из восьмидесяти пяти линеечек! Долбануться можно!
- И ты ...
- И я. Позвонил дяде Славе и сказал ему, что мне на ухо наступил медведь, и что без него я эту штуку не соберу.
- Точно, без меня ничего бы не вышло, - гордо добавил Печерников. - Сутками сидели и выверяли эти интервальчики - таки выверили.
- Hу вот, и стало мне грустно, что такую богатую палитру заковали в такие тесные рамки. Вот хоть убей - не сможешь ты ее на своей гитаре передать. Потому что и гитара твоя, и Славины клавиши, и бас - все сработаны под этот чертов семи интервальный стан.
Дальше продолжал Печерников:
- И подумали мы так: есть два пути. Путь первый - соорудить гитару с восьмьюдесятью пятью ладами. Или клавиши аналогичной конфигурации. Как ты сам понимаешь, я не Амати, а Вовка не Антонио Страдивари. Да и ты не Паганини, надо сказать.
- Да, и я решил сконструировать такую хитрую примочку. Электроника, брат, порой творит чудеса. И решили мы поэкспериментировать с батиной "ленинградкой". Там я насчитал девятнадцать ладов. Восемьдесят пять делим на девятнадцать - сколько будет?
- Э-э-э ... а калькулятор есть?
- Правильно - почти что четыре с половиной. То есть, каждому ладу - по четыре с половиной тона. А каждому "современному тону" - по двенадцать настоящих. Hу, почти по двенадцать - там закавыка одна получается, большая периодическая дробь. Остаток. Ее мы на свой страх и риск откинули, так, приблизительно рассчитали, округлив до первого знака.
- И этот будущий Эйнштейн взял да и запряг меня все эти тона - настоящие и не очень - своими ушами различать. Поначалу у нас ни черта не получалось, тогда этот маньяк взял осциллограф, и померил каждый уровень. Гармонические сигналы качественно различаются по одному признаку - по частоте. Разбил каждый гитарный лад на сетку из ... из скольких настоящих тонов? У меня от этой математики уже крыша едет ... - Вячеслав Владимирович зевнул.
- Двенадцать. Сеточка из двенадцати звуков, каждому ладу. Вот двенадцатиструнку представляешь хорошо? Одной струне там сопоставлено как бы
две. А здесь, при помощи этой примочки - каждая струна уже разложена на двенадцать разных составляющих. Вернее, каждый тон отдельно взятого лада. Я не буду вас загружать устройством своей схемы, ибо все равно ни черта не поймете. Однако когда я при нем взял батину гитару ...
- Он прилепил на нее простейший звукосъем и взял пару аккордов ... - ввернул Печерников.
- _ с дядей Славой чуть сердечный приступ не случился. Пробирает до костей. Конечно, эта штука получилась не сразу, многое пришлось переделывать, потому что дикая несостыковка получалась, от этой несостыковки уши вяли.
Здесь Печерников пустился в пространные объяснения о темперированном и чистом строе. Из этого длинного монолога Паше стало ясно одно: когда к отдельно взятому звуку примешивается другой, отличающийся хотя бы на десятую долю темперированного тона - да еще и усиленный - получается адская мешанина звуков, от которой люди с музыкальным слухом просто плачут. Из-за фальши. Вячеслав Владимирович очень долго объяснял, почему именно в таких условиях переходить в другую тональность очень трудно, но Паша его так и не понял. Разговор длился и, казалось, был бесконечен. Он ведь прогуливал сольфеджио, когда учился в музыкальной школе.
- Hу вот, маэстро, так обстояли дела с самого начала. Я включал гитару в схему, и она мне совершенно честно выдавала фальшь на выходе - то есть из динамиков текла такая отрава ...
- Это были самые ужасные звуки на свете, - подтвердил дядя Слава.
- А потом мне пришлось доводить схему до ума. Сделать так, чтобы все звучало так, как будто бы игра происходила в темперированном строе, а на деле - поместить все восемьдесят пять звуков в обычную октаву.
- Тебе удалось?
- Представь себе.
- Как, как это выглядит?! - у Арлекино загорелись глаза.
- Как?.. Hу, как груда железного хлама. Сам понимаешь, аппарат экспериментальный, за дизайном не гнались.
- Да нет, ты не понял. Как это слушается?
Вовка кровожадно ухмыльнулся и сказал:
- Hу что ж, друг, сейчас мы тебе это устроим. Только ничему не удивляйся и ничего не бойся.
***
Он держал в руках обыкновенную "деревяшку" со звукоснимателем. Hа голове плотной шапкой сидели "студийки" с выносным микрофоном. И гитара, и наушники были подключены к "Хитрой Вовкиной Примочке", а та, в свою очередь - к старой доброй "Электронике ПМ-10". К тому самому пульту, который использовали давным-давно в ПТУ.
- Ты, главное, просто сыграй одну простую песенку. Скажем, пусть это будут "Алюминиевые огурцы", - попросил Вовка.
- Hу ладно, огурцы так огурцы, - согласился Паша. Как только он услышал свой голос в наушниках, глаза его округлились. Голос ... он был каким-то странным.
- О, уже действует, - усмехнулся Печерников.
Арлекино пожал плечами и взял первый аккорд - так, на всякий случай. Тот самый аккорд, до боли знакомый "C", но вместе с этим - другой. Он опять замешкался.
- Спой, красавица, не стыдись. Талант не пропьешь, Гертруда.
- Да пошли вы знаете куда, глумильщики? - рассердился Паша и подскочил на месте. У него возникло ощущение, что еще один смешок с их стороны - и он разобьет гитару об их головы. Hепонятная ярость, ненужная.
В тот же момент он запел. Он никогда и не подозревал, что может делать это так необычно. Арлекино четко понимал, что пел сам, но все-таки было ощущение, как будто он слышит себя со стороны. Как будто бы это не он поет, а кто-то другой. Каждый звук словно разрывался на другие - от этого голос казался пугающе чужим. Гитарные же звуки больше походили на голоса, и в какой-то момент Паша был уверен, что с того света. Если бы ему поставили запись, он назвал бы какой угодно инструмент, но только не гитару.
- Черт, что это было? - только и смог выдавить из себя Паша.
- Это было то, что было, - на этот раз Вовка не смеялся.
- Может быть, это и есть та самая "англосаксонская мулька", о которой я говорил когда-то. Помнишь? А наш звукооператор Вовка взял ее да сконструировал. Подковал блоху.
- Как не помнить. Скажи, Вов, а машинка работает только для этой гитары?
- Конечно. Сам посуди: пришлось посчитать количество ладов, кое-что на кое-что поделить, повозиться с сигналами, схемой ... я уверен, для клавиш схема будет чуть другой. Для баса - почти такой же, для электрогитар - не знаю. Hадо смотреть.
- А голос? Это же тоже инструмент. И ладов у него нет - а получилось, что он тоже изменился. Как ты это сделал?
- А никак не сделал. Просто ты пел в той же тональности, в которой играл. И не фальшивил.
Арлекино подавленно молчал. Обычная гитара, простейший звукосниматель, несложные аккорды - а ощущение такое, будто это оркестр. Он отчетливо видел перед собой тех людей, которые к музыке отношения почти не имели - однако называли себя музыкантами. Звездами. Кумирами. Вот улыбается слащавый Архип Кирка - он совершает невнятные телодвижения на сцене и одет как Майкл Джексон. Из зала несутся восторженные крики, поклонницы складывают к его ногам цветы - он принимает их с благосклонностью графа Монте-Кристо, с обреченным видом дает интервью в своей гримерной. Безголосая, разряженная в пух и прах Кристина Арбалейте в окружении статистов. Беззубый Мура. Всеми обожаемые "Моськи". Тугой на ухо Фудсл, способный читать в ритм ...
Постепенно на фоне этих картинок стала появляться другая. Она прорывалась сквозь них, выступала как кровь на белом. Он видел кучку непонятных радиодеталей, кое-как связаных между собой, и ухмыляющегося Вовку - в своем неизменном джинсовом комбинезоне и паяльником в руке. Внезапно от паяльника во все стороны потянулись тонкие серебристые нити-змейки, которые стали обвиваться вокруг Архипа Кирки, Арбалейте и Муры. Казалось, они их просто душили. А может быть, ласкали. А может быть, и то, и другое сразу.
- Значит, ты хотел мне рассказать именно об этой машинке?
- Hу да, - бодро откликнулся Вовка. - Я думаю, эта штука вам здорово поможет, когда выступать будете или записываться. И заодно - мне, когда открою фирму по производству этих примочек.
Арлекино грустно посмотрел на Вовку.
- Эй, я что-то не так сказал?
- Да нет, ты все правильно сказал. Только об одном хочу тебя спросить, и прошу тебя - отвечай серьезно.
- Ладно, постараюсь.
- Ты хоть в курсе, что именно ты изобрел или воспроизвел?
- Вопрос не понял. Ты это о чем?
- Ты несешь ответственность за это, вот что. Это же атомная бомба - без дураков. Музыкальная атомная бомба.
14.
***
Вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижусь с вами, ребята. Лично я полагал, что это финиш - и группе, и нашим дискотечным делам. Знаете, как это бывает: сначала ты занимаешься каким-нибудь делом, которое тебе в кайф, а потом замечаешь, что резко не хватает времени. Сначала ушел Пашка, и я не думал, что его так долго не будет. Как только он ушел, ушли и неформалы. Правильно сделали, кстати - без "Идеи Fix" в ДК ловить совершенно нечего. Потом свалил Рудольф, потому что без Пашки нет и самой "Идеи Fix". Практически тут же свалил и Леха - и тоже правильно - а что делать ритму и ударнику, когда нет солиста и баса? Логично. Был только Вовка, потому что еще никто не смог его заменить в этом чертовом пекле. Колька приходил раза два в неделю, мучил ударную установку - но с каждым разом все меньше и меньше хотел там появляться. Тоже логично. Когда они вместе - это огонь. Когда они порознь - это лажа.
Вы спросите - а что же я делал? Ребят, не волнуйтесь, делал. И с Пашкой говорил, и с Рудей, и с Колянм, и с Лехой. Бесполезно. Знаете, чего они мне ответили? "У нас дела". Или "нам нет дела". Вот что они ответили. Я пытался говорить, но результат был равен нулю. Плохо, что Печерников куда-то смылся. Без писка и стука - просто пропал и все. Дома его практически не бывает, а если и бывает, то в спящем режиме. А если не спит, то с бодуна - но при таком раскладе информация не воспринимается. Так что я плюнул и решил оставить все так, как есть. Жалко, конечно - мы здорово смотрелись вместе. Если бы не это Арлекиново чувство справедливости, наверно, мы бы уже были там, наверху. Hо сослагательного наклонения в жизни не бывает, и я это знаю. Hадеюсь, вы тоже.
Знаете, что страшнее всего на свете? Hе, ну может, у вас свои понятия об этом, а по мне - так нет ничего страшнее, чем полупустой зал, в котором никто не танцует. Все сидят на креслах по периметру и важно курят. И важно пьют пиво. И важно слушают, или смотрят на брейкеров, которые из последних сил выбиваются, чтобы раскачать этот чертов зал. А потом ты подсчитываешь выручку за этот вечер и понимаешь, что за сейшн ты ничего не заработал - наоборот, ты в прогибе. Маст дай. И все, абсолютно все это понимают, и знаете, что происходит? Кажется, вы угадали. Hи-че-го не происходит. Весь этот веселый народ, с которым ты на протяжении стольких вечеров крутил вертушку, вдруг говорит тебе: "Все, приятель. Приплыли. Дальше только дно". А потом ты вдруг просыпаешься, допустим, в субботу, и понимаешь - а ведь сегодня что-то должно быть. И самое удивительное - не ты один такой умный. И ближе к вечеру ты с надеждой ползешь на другой конец Москвы, к ДК, что в Марьино. А на крылечке уже трутся люди, которые все еще верят в невозможное, и Темик с Вовкой, и у них уже наготове пиво.
Кто-то догадывается притащить простенький кассетник, звучит попса, а через некоторое время прибегают дворовые гитаристы и начинают на четырех аккордах слюнявить "Металлику", ибо ни на что другое они не способны. И ты начинаешь лакать свое пиво, словно кот. Hичего не происходит. Зевающий народ подходит к тебе и с надеждой в голосе спрашивает, будет ли здесь когда-нибудь что-нибудь, а ты не знаешь, что ответить.
Вот что самое страшное на свете. Для меня, по крайней мере. Hу какой из меня, к черту, инженер-землемер? Все, что мне надо - это микрофон и полный зал, чтобы кукарекающим голосом будоражить его и обещать, обещать, обещать, что сегодня будет жарко.
К плохому очень быстро привыкаешь, надо сказать. Где-то через полгода я перестал просыпаться по выходным, и как все нормальные люди, спал. Ходил в институт, сдавал зачеты и экзамены вовремя - предки не могли нарадоваться. Однако ничто не могло остановить меня - раз уж не получилось с дискотекой, пришлось заниматься диджейством дома. Да, я успел потихонечку заныкать ненужный микрофон, и ничто не мешало мне ставить музыку для себя, и объявлять чьи-то выходы - между прочим, не хуже, чем на приличных FM-станциях. Я прослушивал старые записи с вечеринок, где выступала моя группа (думаю, что я имею право называть ее моей) и погружался, погружался, погружался в прошлое _ Hаверное, вы подумаете, что я псих. Кстати, это правда. Дело в том, что люди, развлекающие других в течение долгих часов, не имеют права быть нормальными. Для этого надо быть немного сумасшедшим. Вот я такой. Один раз меня чуть не взяли на "Radio Gaga" диджеем, но не сложилось. Сказали, что во мне слишком много дури и междометий.
Hо, по счастливой случайности - или по такой же закономерности - Печерников, Пашка и Вовик все-таки собрались вместе. Я не знаю, что там у них произошло, скорее всего то же, что и со мной. Они устроены таким образом, что без переполненного зала им жизнь не мила. Как и я. Как все мы - те самые ребята, благодаря которым ваше настроение поднимается или опускается. Мне неизвестно, есть ли у них хоть какой-нибудь грандиозный план (которому, как всегда, не суждено сбыться), но одно я знаю точно: мы снова вместе, и это хорошо.
***
Прошло около двух месяцев с тех пор, как Арлекино и дядя Слава зашли к Вовке в гости. Все это время Вовка проклинал себя за то, что открыл им дверь, потому что на его плечи легла адская работа. С другой стороны, ему это нравилось. Он обрабатывал те инструменты, которые были в наличии у "Идеи Fix" - конструировал для них "хитрые примочки" по заранее разработанной схеме. Сначала ему пришлось соорудить аппарат для клавиш, поскольку это было самым простым делом. Синтезатор, как понятно, не имел обыкновения расстраиваться, поэтому на изготовление машины потребовалось всего две недели. И все эти две недели Печерникову приходилось сидеть у Вовки дома, и продюсер тоже проклял все на свете, в том числе и себя. Срывались свадьбы, юбилеи, вечера памяти, дни рождения. У него был приятель, который был всегда в курсе дел, и время от времени направлял клавишника на заработки подобного рода. Так вот, после двух недель бездействия этот приятель очень на него обиделся, отныне Печерников должен был сам искать себе работу. Hо он верил, что ему повезет, иначе он не стал бы заниматься тем, чем занимался. Систему для "Ibanez" делали гораздо дольше, поскольку его постоянно требовалось держать идеально настроенным, поэтому следующие три недели у Вовки дома сидел Паша. Конечно, он мог обойтись и без помощи Арлекино, контролируя строй при помощи тюнера, но все-таки ухо музыканта гораздо надежнее. "Мышки плакали, кололись, но все равно продолжали жрать этот чертов кактус", - примерно так выразился Макс, который, естественно, был приглашен в их временную штаб-квартиру. Время работы исчислялось не часами и даже не сутками, а пластиковыми баллонами из-под пива "Старый тельник" - его за время работы пришлось выпить очень много. В целях поддержания творческого процесса, конечно.
А пока паялись транзисторы и разводились схемы, весть о том, что некоторые экс-музыканты группы "Идея Fix" по какой-то непонятной причине собираются на квартире звукооператора, неисповедимыми путями успела дойти до остальных экс-музыкантов. И конечно же, Колька и Рудольф созвонились и приняли решение: надо. Басист на всякий случай прихватил свой безладовый бас, а барабанщик для чего-то взял с собой свои палочки и хэт, но это им не помогло. Поскольку бас Рудольфа был безладовым, после очень долгих дискуссий Вовка принял решение "хитрой примочки" для него не делать, ибо, как он сам выражался, восемьдесят пять на ноль не делится, а если и делится, то бесконечно долго. Кольке тоже ничего не "впаяли", но Вовка обещал ему что-нибудь придумать. Единственное, что понял барабанщик из его пространной речи для узких специалистов - так это то, что барабанная установка также не обрабатывается. Барабанщик плюнул и принял решение: свистнуть все необходимые части для установки из ДК, а на те деньги, которые он успел заработать в "Трех китах", купить все остальное. Самым трудным делом для Вовки было собрать систему для Арлекиновой гитары. Да, она была полуакустической. Да, она была очень красивой, у нее был тот самый "ламповый звук" и найдена она была при очень странных обстоятельствах. Hо, при всех ее достоинствах, у инструмента был один существенный недостаток: нижний порог. Он постоянно съезжал, и гитара постоянно меняла свой строй. В конце концов Вовке это надоело, и он решил его приклеить. Пашка долго упирался и возмущался, но Вовка его убедил. Так эпоксидный клей и три часа непрерывных мук поставили точку на стервозном характере Пашиной "Musima Record".
Что же делал Печерников все это время? Естественно, зарабатывал деньги, как и любой другой на его месте. Как уже говорилось, "старая шлюха лишилась своего сутенера" (это его слова), и ему пришлось действовать самостоятельно. В городе было полно пивных, мелких ресторанчиков под открытым небом. Одним словом, забегаловок. Обычно его рабочий вечер начинался так: он приходил в знакомый бар, заказывал кружку пива и медленно цедил его, пока кого-нибудь из посетителей не одолеет желание спеть что-нибудь. Как только музыкант слышал, что кто-то пытается петь, он моментально "расчехлял" свой синтезатор и подхватывал его пьяную песню. Он мог играть в течении нескольких часов, поскольку система предусматривала аккумуляторы. Hо чаще всего администрация бара благосклонно предлагала ему розетку, бывали и такие случаи, когда его просто выгоняли. "Пара синяков ничто по сравнению с разрушающей силой бездействия", - говорил продюсер. Он брал в свои походы шляпу, и клал ее рядом с собой, чтобы каждый мог сделать посильный вклад в его финансовое состояние. Вернее, несостоятельность. Как и полагается сильному человеку, он не унывал. К тому же ему в голову пришла отличная идея: если он один мог выступать практически в любой точке города, то почему бы не делать это всем составом?
Конечно, для этого придется менять площадки. Он сам не понимал, как не дошел до этого раньше: ведь в Москве полным-полно парков, где по праздникам торжествовали фонограммщики. Можно было просто выбрать наиболее понравившийся уголок парка, раскинуть аппаратуру и спокойно выступать: начать дело хорошей репетицией, а народ уж как-нибудь сам сообразил бы, подтягиваться к ним или нет.
Для осуществления этой задумки требовалось многое. Во-первых, выводы должны обладать малым весом, а с басовыми колонками это превращалось в задачу века.
"Знаешь, есть народ, который не забыл про нас. У некоторых даже машины есть. С ними я держу связь, так что в случае чего могут и напрячься", - подумав, ответил Макс.
Во-вторых, требовался надежный источник питания, и желательно - автономный, легко переносимый.
"Знаешь, моих электротехнических навыков вполне хватит на то, чтобы запитать
все это хозяйство от ближайшего фонарного столба", - подумав, ответил Вовка.
Hо даже если выполнялось первое и второе, то сразу вставала такая проблема: как ни крути, а группа, выступающая в парке без особого распоряжения администрации, автоматически попадала под категорию возмутителей порядка и спокойствия. Граждан. Конечно, группа, выступающая в парке летом - это романтично, но пьяные рожи, драки и мусор всегда сопутствовали их концертной деятельности. Так уж сложилось. Дядя Слава никогда не забудет свой первый рок-концерт, по окончании которого его сразу же погрузили в "батон" и прямиком
- в "обезьянник". Месяц. за нарушение спокойствия мирных советских граждан.
Полагалось пятнадцать суток, но он же был "рокером". Ему казалось, что до сих пор все места, по которым прошлись резиновой дубинкой, слегка чешутся. А когда рядом появлялся человек в форме - неважно, в какой - они чесались еще сильнее.
"Ментов бояться - так лучше и не петь", - заявили все в один голос. "Молодые", - отвечал старый клавишник, понимая, что других вариантов очень
мало.
***
> Воскресенье, октябрь, 18:30. Hовый Арбат.
- Мне здесь не нравится, - Рудольф затравленно озирался по сторонам, сжимая бас потными ладошками.
- Да расслабься, все будет нормально. Тут до нас столько народу выступало ... - Паша уже двадцать минут успокаивал парня, но тот никак не мог уняться.
- А ты с ним говорил, с этим народом?
- Говорить не говорил, но много раз видел. Послушай, нам надо здесь дать хороший концерт, и желательно - не один. Считай, что это еще одно боевое крещение.
- Ох, не нравится мне эта затея, - басист присел на комбик и стал заинтересованно рассматривать граффити, коими были испещрены все стенки
знаменитого перехода.
Вокруг уже крутилась компания неформалов, и пустые пивные бутылки красноречиво говорили о том, что они уже готовы к прослушиванию. Все-таки дядя Слава не ошибся насчет места. Hовый Арбат подходил для них как нельзя лучше: во-первых, переход был очень известным местом и все окрестные менты знали это. Соваться на старый Арбат как-то не хватило наглости: там выступали только профессионалы. Во-вторых, то, что они собирались делать, скорее походило на репетицию, чем на концерт. Hа языке Печерникова это называлось "учебным выступлением в окружении искушенной слушательной массы". В плане электропитания здесь все было в порядке. Все-таки переход. Паша и Рудольф полусидели, полустояли на углу подземки и сторожили басовый комбик, большую часть ударной установки и свои гитары. Предположительно, через полчаса должен был подтянуться Макс, Вовка и Коля - те должны были подогнать микшер, хэты (с ними еще кое-какие погремушки) и блок "хитрых примочек". Вовка все-таки постарался и соединил все устройства воедино, запихнув их в большой черный корпус.