ПЕС ПОЧУЯЛ ИХ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ. Было темно, Йен Мюррей скорее почувствовал, чем увидел, как Ролло неожиданно поднял, колючие мохнатые уши возле его бедра. Он положил руку на шею собаки, и ощутил, как шерсть на хребте Ролло поднялась дыбом, предупреждая его.
Они чувствовали друг друга как себя, он даже не задумывался, - Люди, - но передвинул другую руку к ножу и замер лежа, неподвижно, дыша. Вслушиваясь.
Лес молчал. Это были предрассветные часы, и воздух, густой и будто пропитанный ладаном, как в церкви, медленно поднимался от земли. Он прилег отдохнуть на поваленный ствол огромного тюльпанного дерева, предпочтя щекотание древесных жучков сырости земли. Он положил руку на пса, ожидая.
Ролло низко и тихо рычал, так, что Йен едва мог расслышать, скорее он чувствовал вибрацию, которая передавалась его руке, достигая нервов по всему телу. Он не спал - он редко спал ночью - но не двигался, глядя на небосвод, погруженный в свой вечный спор с Богом. Тишина была нарушена движением Ролло. Он медленно встал, спустив ноги с наполовину сгнившего бревна, его сердце быстро билось.
Ролло оставался неподвижным, но его огромная голова повернулась, следуя за чем-то невидимым. Это была безлунная ночь; Йен мог разглядеть слабы силуэты деревьев и движущиеся ночные тени, но ничего больше.
Затем он услышал их. Звуки движения. Еще далеко, но приближающиеся с каждым моментом. Он встал и осторожно вошел в тень канадской пихты. Щелчок языком, - и Ролло перестал рычать последовав за ним, тихий, как волк, который был его отцом.
Место, где расположился Йен выходило на звериную тропу. Люди, которые приближались, не были охотниками.
Белые люди. Это было странно, более чем. Он не видел их, но ему это было и не нужно; шум, который они производили исключал ошибку. Индейцы не были совершенно молчаливыми, да и многие горцы, среди которых он жил, могли двигаться как призраки в лесу, - но у него не оставалось сомнений. Это был металл. Он слышал звон упряжи, бряцание пуговиц и застежек, - и оружия.
Много людей. Так близко, что он почувствовал их запах. Он наклонился вперед, закрыл глаза и принюхался, чтобы получить какую-то подсказку.
Они несли шкуры. Теперь он чувствовал запах высохшей крови и холодного меха, который вероятно и разбудил Ролло, - но это были не добытчики шкур, точно. Слишком много. Те передвигались по одному или вдвоем.
Плохие люди, и грязные. Не охотники, не добытчики шкур. Добыча была легкой в этом сезоне, но они пахли голодом. И потом с примесью плохого пойла.
Они были теперь совсем рядом, может быть, в десяти футах от того места, где он стоял. Ролло издал короткий фыркающий звук, и Йен снова положил руку на загривок пса, но проходившие люди издавали слишком много шума, чтобы услышать собаку. Он считал шаги, слышал, как ударяются ящики с пулями по коленям идущих, слышал вздохи усталости.
Двадцать три человека, и мул, - нет, два мула с ними; он слышал скрип полных походных сумок и недовольное тяжелое дыхание животных, - двигаясь, нагруженный мул всегда будто жаловался.
Люди никогда не обнаружили бы их, но одно несвоевременное дуновение ветра донесло до мулов запах Ролло. Оглушительный рев нарушил темноту, и лес взорвался грохотом и испуганными криками. Йен уже бежал прочь, когда позади него послышались пистолетные выстрелы.
- Dhia!
Что-то ударило его в голову, и он упал. Он убит?
Нет. Ролло ткнулся озабоченно мокрым носом ему в ухо. Его голова гудела как улей, и он увидел яркие вспышки света перед глазами.
Он не мог видеть, но чувствовал, как огромный пес бросается вперед и возвращается, не в силах определиться.
- Ruith! Он хлопнул себя руками по коленям, убеждая, и пес, наконец, подчинился команде.
У него не было времени бежать самому, даже если бы он мог подняться на ноги. Он упал лицом вниз, и сунул руки и ноги в опавшие листья, и, дико извиваясь, зарылся в них.
Нога ударила его между лопаток, но его выдох был приглушен мокрыми листьями. Это не имело значения, они наделали очень много шума. человек, который наступил на него, ничего не заметил; бегущий в панике, он вероятно, подумал, что наступил на перепревшее бревно.
Стрельба прекратилась. Криков больше не было, но это не имело большого смысла. Он знал, что лежит лицом вниз, его щеки были мокрыми и холодными, чувствовал в носу запах опавших листьев - но ощущал себя напившимся вдрызг, мир медленно вращался вокруг него. Его голова сейчас почти не болела, исключая первую вспышку боли, но он был не в состоянии поднять ее.
В угасающем сознании возникла мысль, что если он умрет здесь, никто об этом не узнает. Его мать не будет волноваться, думал он, не зная, что с ним произошло.
Снова возник шум, на этот раз более упорядоченный. Еще слышны были чьи-то крики, но это были звуки команд. Они уезжали. Смутно он осознавал, что может позвать их. Если бы они знали, что он белы, они могли бы помочь ему. А могли бы и не помочь.
Он сохранял молчание. Либо он умирал, либо нет. Если да, то никакая помощь ему не понадобится. Если нет, - ему никто не нужен.
"Итак, я задал вопрос, не так ли? - подумал он, возвращаясь к разговору с Богом, невозмутимо, будто все еще лежал на стволе тюльпанного дерева, вглядываясь в глубину неба над собой. - Знак, я сказал. Не ожидал, если честно, что ты дашь мне его так быстро".