Никитин Андрей Викторович : другие произведения.

Бездомные

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Банка Кока-Колы катилась по асфальтированному тротуару негромко позвякивая. Ветер гнал её немилосердно, она подпрыгивала и была уже вся в мелких вмятинах. Духота, пыль и ветер предвещали сильный дождь. Усталое солнце едва выглядывало из-за вмиг набежавших туч. Грязно серый кот шмыгнул в оконце-бойницу ведущую в подвал. Оттуда несло затхлым, теплым и сырым воздухом. Вот-вот начнется

   Банка Кока-Колы катилась по асфальтированному тротуару негромко позвякивая. Ветер гнал её немилосердно, она подпрыгивала и была уже вся в мелких вмятинах. Духота, пыль и ветер предвещали сильный дождь. Усталое солнце едва выглядывало из-за вмиг набежавших туч. Грязно серый кот шмыгнул в оконце-бойницу ведущую в подвал. Оттуда несло затхлым, теплым и сырым воздухом. Вот-вот начнется.
  
   _
  
   И вмиг разверзлись небеса,
     А я плясал,
     Я так плясал!
     Как ядовитый гад перед атакой!
     И надо мною агнец плакал....
  
   Бессмысленно это - плакать надо мной. От яростного теплого дождя я весь вымок, до нижнего белья, и ещё больше злился. Я бездомная, голодная и жестокая скотина. В руках моих заиграл нож, с небольшим, сантиметров 12 лезвием. За мной гнались, с молчаливой угрозой домовитые - они хранят покой населения домов. А у меня не было своего дома, а значит, я никуда не мог исчезнуть, зато я мог проникать в другие дома. Мне не укрыться от дождя крышей, но и не жить как псу цепному в пристрое, как домовитому, в пристрое, на соломе, лелея надежду стать населением дома. Поэтому они завидовали мне. Завидовали и презирали.
   Я их очень боялся, иначе уже давно был бы мертв. Ведь меня не снаряжали сух пайками, один килограмм которого снабжал энергией на 3 дня, мне не выдавали медикаменты, транквилизаторы или психовозбудители, ускорители реакции, и уж точно мне не при каких условиях никогда бы не дали их оружие. Зато у них не было столько ярости и коварства, а значит, я мог получить и остальное. И вот уже один из загонщиков упал с мотоцикла сбитый натянутой струной, броня продлила его жизнь на несколько секунд, за эти секунды я метнулся от столба и своим небольшим, но острым ножом перезал ему горло и отскочил в тени разрушенного дома. Домовитый ещё пытался закрыть рану руками, но он уже потерял много крови и она пузырилась на земле вместе с остальной грязью, танцуя по указке дождя.
   А я довольствовался трофеями - срезанным духовым пистолетом с отравленными дротиками. В такой дождь не больно-то воспользуешься, дульная скорость низкая, а дротик лёгкий с широким складным стабилизатором. Черт, разве что в упор стрелять. Да и не по защищенному броней. Выходит, население не доверяло домовитым _настоящее_ оружие, или я не успел его нащупать. Времени мало, а двое оставшихся домовитых слезли с мотоциклов рядом с мертвым телом. Заметили струну и стали осматриваться в поисках бездомного... меня. Держат наготове оружие: не такое как у меня, значит все-таки им доверяют. Думай! Пульс тяжёлыми ударами раздавался в висках, я замер. Эти двое, двигались в мою сторону. Слишком мало времени, дождь не успел смыть следы. Как же мне страшно! Я потихоньку переполз на одних руках по обломку стены, на другую сторону, скинул с себя одежду, положил полукругом, от моей стены открывалось 3 направления: к другим мертвым стенам и к объемной толи колонне, толи трубе. В любую сторону - одно-два касания к распростертой на земле одежде и несколько минут, если охотники не угадают сразу в какой я стороне, если мои лохмотья достаточно меня уважают чтобы не сразу выдать следы.
   Я не допрыгнул до намеченной стены - поскользнулся и упал в грязь. Дождь скрыл шлепок, да и меня теперь труднее различить в полутьме, я пополз, в обход стены, там откуда я только что выскочил пытались угадать направление домовитые, не угадали, это хорошо, но не разделились, это плохо. Попробовать прорваться к мотоциклам? У меня нет ключей, и до них всего 30 метров, меня застрелят, как только услышат звук мотора. Но тут - ещё верней пристрелят. Дополз до трупа. Обшарил внимательнее, нашел спички, зажигалку, нож, рюкзачок открывать не стал, легкий он, утащу так, а там поглядим, если придется. Присмотрелся к мотоциклам, даже на том, который остался без седока, не было ключей, я и не надеялся. К бокам прикреплены баки с провизией, наверное, открыть по тихому не удалось, за сиденьями были трехлитровые бидоны с водой. Выдернул шланг ведущий к карбюратору, вылил воду из одного бидона, открыл бензобак, ну и как полагается - отплевался от бензина, и он тонкой струйкой потёк в бидон. Двое домовитых возвращались к мотоциклам, молча, резко шагая, слегка подергиваясь - характерно для ускоренной реакции. Я не успеваю, зато меня не видно. Отползаю в сторону, разливаю бензин около трупа и отползаю. Домовитые принюхиваются... щелчок зажигалки - и три тела в огне, одно на земле, а двое невероятно быстро отпрыгивают в сторону, но там тоже горит земля, возле меня вскочили столбики грязи и воды порожденные пулями, значит заметили, перекидываю себя за столбик, чувствую сильный удар по ноге - попали, не ясно как сильно, но и там из-за столбика, как в другом мире, раздавались крики боли. Всё таки и я их задел, голый, в грязи, даже если сейчас сдохну - я горд собой, счет уже в мою пользу.
   Раздался взрыв, точно, тот мотоцикл, из которого бензин я сливал. Теперь кричал только один. Кажется, у меня опять появился шанс. Враг быстрее, но он горит, я не горю, но ранен в ногу. Тихо-тихо выполз, переставил духовой пистолет в положение "авто", только бы хватило расстояния, оставшийся носился с нечеловеческой скоростью, руки и ноги словно размыло в дожде и огне. Тут уж меться не меться, я выпустил длинную диагональную очередь, истощив скудный запас выстрелов до нуля. И домовитый упал. Как-то очень резко и неожиданно. Мой смех разносился над лужей огня, горящими телами и тонул в пелене дождя.
   _
  
   За разрушенной стеною,
     Я троим могилы рою,
     Упокойтесь в скользкой грязи,
     ....Мрази.
  
   Дождь к утру прошел, а к полудню всё подсохло, и остались лишь редкие лужи, которые вечером были, наверное, совсем непроходимы. Я сидел в тени дерева, отдыхал после обеда, раненая навылет нога ныла, пока обезболивающие и антисептики снимали боль и заживляли рану. Теперь у меня была броня и мотоцикл. Могло бы быть два - но куда мне его, так что ещё один просто оставил. В рюкзачке, который я забрал у домовитого, нашлись сух пайки, килограм пять или шесть, мне на пол месяца хватит.
   Теперь я опять свободен, и за мной никто не охотится, пока я не проберусь в очередной дом.
   Безумно хотелось напиться, и лежать в этой тени пьяным и беззаботным. Словно бы и не висело надо мной проклятье бездомного, словно мне никогда не приходилось удирать от домовитых и привычка заметать следы не стала натурой.
   Под этим деревом я пролежал практически 2 дня, пока не затянулась окончательно рана. А потом я отправился Божий Заступ, одно из редких свободных поселений. Вот тут я пожалел о том что спалил два мотоцикла, большое богатство, наверное хватило бы чтоб переделать мой с бензинового на микроядерный. Железо нынче в цене, бензин тоже, из него можно делать бомбы для защиты от кочевников. У ворот меня встретила хмурая охрана...
   - Кто таков? Пушку прячь!
   - Всё-всё, в кобуре, скажи Капитану - Лысый Йохо приехал.
   Двое мужчин остались, держа меня на прицеле, один удалился за ворота. Все новенькие, странно, вроде всех знал. Тот что удалился вернулся и сказал...
   - Давай, проходи. Капитан ждет, мотоцикл здесь оставь.
   - Полегче, - огрызнулся я, но проследовал обычным путём, до сторожки охраны, на втором этаже этого небольшого с обвалившейся штукатуркой здания располагались кабинет и "квартира" (комнатушка 3 на 5 с умывальником и окном) Капитана.
   - Капитан, здорово, у тебя, смотрю, новобранцы?
   - Рад видеть тебя, Йохо, тебя долго не было, многое свершилось без тебя.
   - Снова набег? Чертовы кочевники в конец обнаглели! Много добра унесли?
   Капитал вздрогнул от подлого удара в спину от старого друга...
   - Кто-то даёт им хорошее оружие. Половина гарнизона погибла две недели назад, защищая Божий Заступ. Они всё-таки прорвались, словно бешеные псы! Они убивали всех без разбора! Они пришли утром и взорвали три турели.
   - Прости, я не знал. - и добавил, осознав - турели? Но как?
   - Какими-то реактивными снарядами.
   ....
   - Как давно?
   - Две недели назад.
   - Да, долго меня не было.
   - Сколько домов разорил? - ухмыльнулся Капитан.
   Тут уже вспыхнул я...
   - Ты, ты же знаешь, что я не хочу лезть в эти клятые дома! Черт, я понятия не имею, что я там делаю, я не помню! - сделал я нажим на три последних слова, - Я не кочевник - я бездомный.
   - Знаю, - на заре нашего знакомства он меня после каждого возвращения таскал на сканирование памяти. И тогда там действительно ничего не было, только черные провалы, но с тех пор много воды утекло, и что-то стало оставаться в моей памяти, неясные лица, кровь и жуть. Никогда не говорил о том, что видел, сам себя боюсь, - и ещё знаю что ты никогда не спишь под крышей и в стенах.
   - Не могу, наверное, в детстве меня часто о них били.
   - Если оно у тебя было, - Этот разговор давно у нас стал чем-то вроде ритуала, Капитан раззадоривал меня домами, а потом говорил какой я странный, детство тоже было выжжено из моей памяти.
   - Если было.
   И тут я вспомнил про свой мотоцикл и спросил, могу ли его оставить по эту сторону ворот.
   - Валяй, - ответил мне Капитан, и я свалил ставить стального коня на привязь. Облегченно выйдя на открытый воздух, таки не переношу крыши. Голову от них ломить начинает, в деревнях конечно меньше, а вот в домовинах - просто невыносимо, и сердце заходится, в самом доме надо понимать ещё хуже.
   А капитан проводил меня глазами и подумал, что за бездомными нужен глаз да глаз, и о том, что без них тоже нельзя.
   Конечно без нас нельзя, откуда бы тогда в таких деревнях появлялись инструменты, оружие, части? Правда местным нельзя отказать и в собственной изобретательности. В каждом поселении найдется по меньшей мере три-четыре умельца, которые "на коленке" могут собрать энергетическую пушку или микроволновый излучатель, которые так здорово останавливали набеги кочевников. Турели как раз таким вооружены,.. мда, значит не так здорово уже. Только вот энергетическое оружие никак не назовешь ручным - самое легкое орудие весит по центнеру. Без батарей.
   Деревни никогда не нападали на дома на моей памяти. Ходили, конечно, слухи, что на юге пытались организовать такое нападение, дескать и орудия поставили на колеса (это же какие двигатели надо?! На них материал копить столетиями! Железа одного сколько преобразовывать!), но якобы отразились от дома выстрелы пушек и поразили своих создателей. Звучит как заурядная легенда, но именно так мне её рассказывали. От домов нет опасности, они замкнутые на себя миры, в которых творится что-то таинственное. Чего не скажешь о домовитых, и их домовинах, они там просто спят и работают в шахтах, которые почти всегда есть неподалёку от домовин. Ну и гоняются за бездомными, когда мы наводим не пойми какой шорох в домах.
   _
  
   Пиво льется рекой,
     Был я горлом сухой,
     А теперь я валяюсь пьяный,
     И сухи лишь мои стаканы.
  
   Пиво, алкоголь, это единственный наркотик в котором я не чаял души. А выбор был у меня широк, учитывая искусность в создании психотропных средств местными. Жизнь в деревне тяжела, скудные урожаи, набеги кочевников, частые болезни заставляли их сбегать в грезы и галлюцинации. Я же не болел и не работал, а голод мой старый спутник, поэтому я банально напивался. Мне наливают столько сколько я прошу, я ведь им много принес, отдал половину своей аптечки, духовой пистолет (надо полагать что через две три недели они смогут их делать), к тому же я частенько помогаю отбиться от кочевников. Я валялся на матраце под открытым небом. Тут уже давно не смеялись над бездомными, когда мы спали в дождь и снег, и стужу на земле. У меня мало радостей, и пиво одно из них.
   Неожиданно я вспомнил про сожженные мотоциклы, это же железо! Поднялся и шатающейся походкой поплелся к Капитану. Он обещал выслать разведчиков, договорились о том что 10% - мои и я показал ему на карте где оставил лежать это небольшое богатство. После потери половины турелей для деревни это был просто подарок судьбы. "Они утопят меня в пиве"... весело подумалось мне, и я пошел обратно лежать на своём матраце и пить пиво.
   Девчушки Божьего заступа игриво поглядывали на меня, но мне всё равно. Я спрашивал у Железной Башки, который торгует самопальным пивом, он говорит, что все пять бездомных которых он видел за свою не короткую жизнь весьма прохладно относились к противоположному полу. Зато были весьма не дураки выпить.
   Я лежал и слушал шум, доносящиеся из забегаловки Железной Башки. Какие-то чудаки перед входом драку, но хозяин, грузный и мощный мужчина, хлопнул их друг о друга лбами и ласково усадил бесчувственные тела в серую пыль, прислонив спинами к стене своего заведения. Драки редкое явление и их быстро пресекают. Кто-то покрыл меня своей тенью, я уже повернулся, чтобы обрушить свой гнев на нечестивца, но, увидев лысого тощего старца, только открыл рот от удивления. Это был тоже бездомный.
   - Ты Лысый Йохо?
   - Старик, тут нас всего двое лысых на всю округу.
   - Я как мотоцикл увидел, сразу подумал, что тут бездомный есть, мне тебя назвали. Ничего что я тут рядом постелю? Место уж больно удобное.
   - Конечно. Пиво будешь?
   - Не откажусь, - сказал бездомный, и, крякнув, присел рядом.
   Я впервые в жизни видел другого бездомного, и, честно говоря, растерялся. Некоторое время мы пили молча. Пиво было чуть теплым, а я уже изрядно пьяным.
   - А... старик, ты откуда идёшь?
   - Я с юга иду, в последнее время около Острова обитал.
   - С Острова? Ходят слухи...
   - Да, Острова больше нет. От него осталось десять мужчин и много вдов и сирот. Они перешли на северо-запад, через каньон в поселок Черчек. Не люблю я этих горцев... и выпить у них нечего.
   - Они, правда, на дом напали?
   - Правда, да не вся. За пол года набеги кочевников унесли больше жизней, чем за 3 года до этого, у них появилось оружие.
   - Неужто из домов?
   - Говорят разведчики видели кочевников с домовитыми.
   - Не может быть!
   - Я знал тех разведчиков - они зря говорить не станут.
   Старик замолчал, достал из заплечного мешочка трубку, плотно набил и со смаком затянулся. Он выдохнул сладковатый дым. Специфический запах сушеного мха с северной оконечности черного болота, оттуда я себя помню, там была моя первая деревня Варгумор, старик видать много путешествовал. Оттуда до Острова, не один и не два месяца пешком идти. Тем временем бездомный прервал мои размышления и продолжил...
   - Они руками на тележках тащили орудия под покровом ночи. Но ведь домовитым плевать с их приборами из дома. Пальнули несколько раз. И представляешь - ничего! Как будто и не стреляли.
   - Потом домовитые напали?
   - Кочевники, со всех сторон. Не многим удалось уйти, совсем не многим. На следующий день под утро опять напали кочевники. Вот и ушли все. Жалко, мне нравилось жить в Острове.
   Старик снова затянулся...
   - Меня Сябом звать.
   - Сяб, а ты сам в том доме был?
   - Я во многих домах был, я старый.. человек.
   - А ты помнишь, что там в доме?
   Старец сделался серьезным...
   - Почти ничего, крови вроде проливал много, девки какие-то. Больше ничего.
   - Я тоже...тоже... ты видел других?
   - Видел, они тоже не помнят. Я думаю, что мы делаем что-то совсем уж страшное, и что бы продолжать и не сходить с ума, мы отказываемся это помнить. Ты сколько без дома жить можешь?
   - Где-то месяц.
   - Я тоже раньше каждый месяц в дом ходил, теперь всего несколько раз в год. Я очень старый, очень. Встречал бездомных, когда их ещё называли просто дикими. Всех спрашивал... Выходит, чем больше прожил, тем меньше дома тебя зовут.
   _
  
   Костры в степи горят,
     И гиканье и вой,
     Людей нестройный ряд
     Пополним мы с тобой.
  
   В клубах наркотического дыма из трубки старого бездомного продолжался наш разговор до самой ночи, и продолжился бы и дальше, если бы не сигнальный вой с постов охраны, Юг-опасность. Всего две недели прошло с последнего набега кочевников, очень жестокого набега, и вот опять. Старик поспешно потушил трубку и спрятал её в свой мешок, а я просто достал свой автомат, проверил количество патронов и предохранитель. Дед, порывшись дальше в мешке, достал оттуда чемоданчик, в котором хранилось его снайперская автоматическая винтовка, и поспешил на заставу. Мне сверху делать нечего, без приборов ночного виденья тяжело попасть из автомата даже ползуну в зад в такой кромешной тьме.
   Все люди способные держать оружие - взяли его, идут кочевники. Такие же дикие как оседланные ими камулы, лишенные душ и сострадания. Конечно же, они нападали со стороны разрушенных турелей, заговорила винтовка моего лысого старца, раздались крики боли, видать она была снабжена устройством инфразрения и отличным стрелком. Они уже были рядом, и земля дрожала от ударов лап камулов. Я передернул затвор, и многие задрожали в возбуждении от предстоящей схватки. За ними были их жены и дети, а перед ними враги людей, с вытянутыми крысиными лицами с жиденькими усами и узкими глазенками, которые вечно подгоняемые голодом искали пищу. С их стороны раздались выстрелы, Капитан говорил, что у них появилось оружие, и вот кто-то рядом уже упал и корчился от боли, проливая кровь на землю. Мы были освещены и были как на ладони и даже не видели никого ослепленные собственным светом.
   Тут я всего лишь мишень, и я побежал к своему мотоциклу. Выехал через западные ворота, рядом выпустила ослепительный фиолетовый шар одна из уцелевших турелей. Он с кем-то столкнулся и много кратно расширился в один миг, озарив обреченных, попавших в его пределы, и тех, что в ужасе отшатнулись от него, ломая лапы своих животных. Такие вспышки были редки. Чаще шары улетали за горизонт степи чтобы там впустую раскрыть свои смертельные объятья.
   Я успел наспех примотать автомат к рулю и теперь несся, сея смерть камулам и их всадникам, рискуя попасть под огонь защитников Божьего Заступа. Я убил шестерых и сколько-то ранил, прежде чем сменил первый рожок, осталось всего полтора, а налетевшему стаду - конца края невидно, я пользовался тем же преимуществом что и степняки - тьмой, они стреляли по мне и кажется, убили ещё троих своих. Рядом расхлопнулся ещё один энергетический шар, на секунду ослепив меня. Я чуть не врезался в проносящегося всадника, старик, спасибо, я знаю, чей выстрел навечно его успокоил. В остаточном свечении после выстрела я приметил саблю и, чуть притормозив, подхватил её на ходу. Одичав, защищая своё временное пристанище, я совершенно озверел и стрелял и рубил, до боли в руках, до последнего патрона.
   Раздался взрыв, кочевники таки прорвали заграждения, их оставалось не так уж много, но и не так уж и мало для поредевших рядов осажденных. Я устремился за ними к Южным воротам. Кочевники спрыгивали на людей со своими короткими саблями и ножами. Началась поножовщина, а я с ножами большой мастер, подобранная сабля застряла в широкой зубастой пасти камула, а нож пересёк горло всадника. Продолжая движение, лезвие ненадолго заглянуло под подбородок ещё одному мордатому кочевнику. Всё смешалось в крови и криках, я почувствовал тяжелое дыхание дома, и оцепенел как перед проникновением, это едва не стоило мне жизни. Чей-то приклад отбил руку с занесенной надо мной саблей, я откатился в сторону и сильно ударился головой о балку заграждения. В голове помутнело, меня кто-то подхватил, и я окончательно потерял сознание.
   _
  
   Глаз кочевника строг,
        Наказания круты,
        Но я сдаться не мог,
        И зубами разгрыз свои путы.
  
   Грыз - это очень громко сказано, руки стянуты ремнями, а сам я лежу поперек камула на его широкой спине. Кажется, мы встали на стоянку, я потихоньку приходил в себя, но старался делать это так, чтоб об этом никто не догадался. Голова моя гудела, в теле была тошнота и слабость, видать здорово стукнулся. Осторожно я начал осматриваться, скорее всего, атаку моих пленителей отбили, лишь одна пятая оседланных камулов имела всадников, да и из них многие были ранены. Эта мысль приятно согрела, но умирать несмотря ни на что отчаянно не хотелось. Малейшее движение отдавалось во мне болью, пока я неспешно следовал ощущениям проверяя, нет ли слабины в спутавшем меня ремне. Но кочевники кажется не оставили на откуп случаю ни одной мелочи. Что ж участь моя не завидна. Меня будут пытать, распяв на земле, подложив под голову булыжник, чтобы я мог с подобающей воину честью наблюдать как меня из уважения будут потихоньку кромсать, а некоторые части сожрут прямо при мне. Если я буду закрывать глаза - мне отрежут веки. Последнее что я увижу - это свои сердце и печень в зубах этих уродов с крысиными мордами, полуголых, покрытых почти везде серо-бурой шерстью.
   Отчаянье цепкими когтями начало бередить мою душу. Не раз я уже видел распотрошенные тела тех сильных воинов, которые попадали в плен. Привезенных мертвыми - просто варили и ели, и своих и чужих. По крайней мере, на месте стоянок кости людей и кочевников часто были вперемешку. А ещё они ели своих камулов. И ни разу не видел я кочевых женщин, старик говорил, что на Юге натыкался на остатки их поселений. Наверное, они оставляют своих самок и уходят грабить.
   - Хар ширку куда да крушик руш (Этот враг силен, ему почесть окажем) - сказал один из этих крысюков тыча в меня пальцем. Я понял что речь обо мне, судя по тону, почести он хотел оказать прямо сейчас.
   - Ширку да Дум лыш камуть. - ответил ему седой кочевник, в высокой шапке на меху степных куниц. - Дум лыш гамуть ширку радумим. Дум лыш раскудить ширку.
   Дум надо полагать - дом, а ширку это - я. Похоже, кто-то из домов хочет получить бездомного. По крайней мере, я на это надеялся.
   - Камул ширкунен раскудить, - скомандовал седой, и тот, первый, прицепил подвод камула через спину которого я был перекинут к своему седлу. Седой сказал остальным...
   - Лыш! каду харам. Ар кар Шурам ширку да Дум лыш камути.
   И мы потихоньку двинулись в сторону от лагеря. Только сейчас я осознал что до сих пор одет в броню, осознание было не особенно приятным - я больно бился о неё при каждом прыжке камула. Что-то сильно кололо под ребра, ну, конечно же - это ножны моего ножа, сам ведь спрятал его под броню. Как только до него добраться? Руки связаны, я поперек камула. Пока просто подожду. Тем более что они не заметили возвращение моего сознания. Поэтому когда отпустили ремни, державшие меня на ездовом звере, я безвольно рухнул, стараясь лишь снова не упасть на ушибленную голову.
   Домовитые подъехали почти сразу на своем автомобильчике на широких колесах и с сеткой вместо лобового стекла, а потому они ехали очень не быстро. Наверное, секрет стекла был неизвестен в их доме. Все дома живут обособлено, и по-разному, их роднит только то, что это дома, шахты и туповатые домовитые, у которых напрочь отсутствует воображение, и, как мне казалось до недавнего времени, язык. Потому что они заговорили, странно закатывая глаза к небу...
   - Ку радумим?
   - Радумим. Дум лыш камуть ба-багу?
   - Гам. Камуть ба-багу кар швукырун. - ответил второй, аккуратно положил на землю узел, развернул его на земле - в нём оказались несколько пистолетов, патроны и две одноразовых пусковых установки.
   - Аракым да Дум лыш! - сказал седой кочевник, почтительно поклонился, и забрал узел. И поспешно удалился со своим спутником. Домовитые перестали смотреть на небо, молча погрузили меня на заднее сидение. Один из них пнул меня в бок - удостоверялся, что я в отключке. Я только выдохнул и он, кажется, не догадался. Я лежал скрюченный, что было на руку мне, и когда ладонь нащупала рукоять ножа, я подумал... "Йохо, у тебя есть шанс."
   Я чуть вытащил из ножен лезвие, на 2-3 сантиметра, мне хватило этого, чтоб освободить запястья, понемногу я шевелил мускулами, поездка на камулах расшевелила во мне вместе с болью и кровь и затекшие мышцы, и сейчас я закреплял эффект. Мне нужно хотя бы два-три быстрых движения, а потом уж можно и отдохнуть. Надо напасть пока едем, тогда один из них будет занят дорогой. На очередной кочке меня подбросило и это замаскировало половину удара ножом, когда домовитый увидел, выброшенную мою руку, было уже поздно, и он не успел достать пистолет. Но и я промахнулся, вместо шеи попал в плечо, хоть и глубоко, рванул нож на себя, разрезая мышцы и жилы. Пистолет его выпал из раненой руки, водитель одной рукой удерживал руль другой доставал свой пистолет.
   Теснота кабины не позволяла мне сделать нормальный замах, но также не давала и прицельно выстрелить в меня. В отчаянии я пнул, что есть сил в спинку кресла, у нее отлетел подголовник, и водителя стукнуло о руль, багги закрутилась влево, я ударился о кабину, а раненого домовитого выкинуло из кабины. Машина ревела, домовитый за рулём начал выстрелил назад, надеясь меня зацепить, я ударил его и на этот раз попал как надо, кровь фонтанировала и сонной артерии. Он зажимал рукой страшную рану, но это лишь оттягивало его конец. Я откинул его на второе сиденье и ударил по тормозам. Оставался ещё один домовитый где-то на дороге, но мне было плевать.
   Места были мне знакомы - меня не успели отвезти совсем уж далеко от Божьего Заступа. Я обыскал наспех домовитого и выкинул его тело на серую степную землю. У него был лишь нож и фонарик. Промокнул, как мог его тряпками кровь. Такие трофеи мне не нужны. А вот те, что в багажнике - ещё три пистолета, два охотничьих ножа, саперная лопатка и патроны - очень даже по мне.
   Ещё до темна я добрался до деревни. Крыша багги изматывала меня, отделяя от неба, но ночь в степи, где за каждой развалиной может таиться кочевник - гораздо более верный способ к смерти, а Лысый Йохо очень любит жизнь. Около заставы я остановился и выпал из кабины на землю, где и заснул.
   _
  
   Бой утих, враг разбит,
     И настать бы денёчкам хорошим,
     Но опять беспокоит артрит,
     И души неподъемная ноша.
  
   Открыл глаза, полнейшее не пойми что, пустота не только внутри, но и снаружи. Хм, это к лучшему, если б только снаружи - меня бы разорвало, если бы только внутри - смяло. Но все кругом были такие же опустошенные как и я. Убийство есть убийство, даже если перед тобой кочевник, или домовитый. Это не имеет большого значения. Рядом со мной сидел Сяб, старик шумно всхлипывал, сквозь слёзы смазывая части своей винтовки. От этого он мне стал ещё роднее, у меня тоже иногда случались такие истерики, правда, очень редко, очень. Я приподнялся, сел, и по-мужски обнял старика...
   - Будет, будет тебе, Сяб.
   - Скольких, я убил скольких!.. за что мне это, и не дал ни одной жизни. Меня преследуют кошмары из дома, мои руки в крови, и я чувствую во рту её вкус.
   - Но они бы нас...
   - Но мы живы, а они в песок отдают свою воду. И она давали жизнь, а ты, ты дал хоть одну жизнь?!
   - Да как-то...
   - Я тоже нет, не хотел, но ведь осознал, понял! И ласкал женщин, любя их как сестёр, чтобы дать жизнь, не выходит, ни разу не получилось, ни у кого, ни у кого, проклятие бездомных гонит нас. Откуда мы только беремся, и кто нас проклинает?
   - Мы много детей спасли вчера... и женщин.
   - Вчера мы накопали вдвое больше могил, чем тут женщин и детей.
   - Ты знаешь что их ждало.
   - Это моё единственное утешение.
   Старый бездомный неожиданно взял себя в руки. Мы, бездомные, как кремень, мы спим под небом и ходим в дома, принося оружие, патроны и металл...
   - Спасибо тебе, Йхо, я не забуду тебя. Я ухожу дальше, на север, на юге я не нашел ответов, не нажил детей. Я стар для домов. Но может быть я готов к ответам.
   - И я не забуду тебя, Сяб. Ты спас мою жизнь.
   - Ты не сможешь оплатить этот долг, я прощаю его тебе, - и смачно рассмеялся низким теплым смехом. В этот миг с него слетела холодность, и я понял, что он готов к ответам. Таким я его и запомнил, когда он всё ещё посмеиваясь, встал и ушёл.
   Я очень не люблю, когда люди уходят навсегда из моей жизни, я и так уж очень обширное кладбище для чужих, порой весьма скорбных откровений. Сколько мы с ним были знакомы? И я так рад, что мы вырвались за пределы отношений "просто знакомый". Живой человек почти завсегда лучше. Я встал, вытер набежавшие слёзы и пошел, пошатываясь к посту, проверить как там мой мотоцикл и спросить Капитана чем я могу помочь, ну и помог.
   Капитан не стеснялся использовать любые свободные руки. Три дня мы разбирали завалы и даже восстановили одну турель, но поставили её так, что башня её едва-едва поднималась над землей, чтоб в неё труднее попасть было. Потом рыли окоп, поставили по-новой заграждения от камулов. Начали готовить ловушки и очищать старые, тут работы много, надо большие ямы рыть, чтобы камул, разъяренный болью, не мог выскочить, уцепившись за края. На сколько хватило яда смазали колья в ловушках и на заграждениях. Меня же отравляла вина и горечь, оттого, что мы опять городим смерть на смерти. А так хоть работой забывался, и то иной раз присяду в уголке, и аж трясёт от мерзости и крови, потом обычно рядом Капитан присаживался и молча курил рядом.
   Потом мне пришлось съездить до соседей, до Кожуха, за ядом бурки, выменял его на тот духовой пистолет, что я добыл и три кочевничьи головы. Яд этот надо признать особо дрянной, действует быстро, он скапливается под шкурой дохлого косорота. Косорот и при жизни тварь весьма ядовитая, в нем, похоже в живом противоядие есть, которое частично ослабляет действие яда, а когда он дохнет - противоядие не образуется и такая ядреная отрава выходит - пока не выветрится сильно даже самих косоротов валит. Или это оттого, что он по всему телу растворен и только по смерти под кожей оседает? И ещё пригласил старейшину Кожуха на совет. Дабы обсудить возможности совместного отражения нападений кочевников. Я в это не верил.
   Капитан тоже. Мы часто с ним гуляли по вечерам беседуя, осматривая посты. Он тяжело переживал каждое нападение, каждое из них уносило людей, его людей. Но в этот раз хотя бы не добрались до женщин и детей, но в Заступе осталось всего три десятка мужчин способных держать оружие, почти все они были ранены. Этой земле были нужны новые сыны. Женщины были ласковы, но что-то со мной не так, и мужики уже частенько посмеивались надо мной. Беззлобно. А мне было всё равно.
   Стали всё чаще и чаще приходить кошмары, даже когда не спал. Там плакали женщины, и руки мои были в крови их защитников, и руки жгло, так, словно они были моей совестью. Снилось, что я с кочевниками ритуально пытаю человека, мужчину, его глаза открыты, мне передают его печень, и тут я понимаю, что это Сяб. А потом вставало красное солнце, и кочевники пропадали, деревья, трава, колючки, всё пропадало и оставался только я и Сяб, он светился и пропадал. От этого света я покрывался ожогами, обоженная кожа схватывалась струпьями, которые, облетая, обнажали чешую. На моих передних лапах прорастали когти. Ими я рвал мужчин, а потом их женщины рыдали у моих ног, и всё начиналось с начала.
   От этого я просыпался в поту, от этого я каждый раз вздрагивал, когда ко мне прикасались, и боялся смотреть на свои руки, страшась обнаружить там когти. Поэтому я не мог смотреть на женщин. Не спасало уже даже то, что я постоянно напивался. Ведь мне не было всё равно - мне было жутко. Это был зов дома. Я уже не помню, когда он начинался без кошмара. Когда-то он был просто зудом, и мальчишеским удальством. Я вдвое моложе Сяба, но, кажется, так же стар. Мне больно.
   _
  
   Я из кожи своей вылажу,
     На убийство способный, на кражу,
     Поглотить что хочу - не знаю,
     Но хожу и хожу по краю.
  
   Сил нет терпеть эту боль в каждой частичке тела. Всё внутри переворачивается, транквилизаторы не спасают, анальгетики тоже. В голове шумит. Надо срочно найти дом, мне просто необходимо найти дом. Почему я никогда не готовлюсь заранее? Всё тяну до последнего, всё надеюсь, что последний дом уже позади, уже. Достало бы сил до ночи дотерпеть. Днём не проберешься даже в домовины, не говоря уже про сам дом. Часа в 3 ночи. "Терпи!"... приказал я себе. А что мне собственно остается делать? Облака медленно тянулись по небу, низкие, черные, как всегда. Наблюдал за солнцем, пока оно не скрылось за горизонтом, мучая меня своей неторопливостью. Ждал появления первых звёзд. Ждал. В домовинах включили свет, в доме, наверное, тоже, но в домах никогда не бывает окон. Барельефы на изящных стенах дома зашевелились подсвеченные. В них оживали ящеры и девушки, атлеты, мифические рогатые чудовища, прекрасные цветы и узоры. Кто же их создавал? Пока смотришь на них, даже про боль забываешь ненадолго. Но вот всё, уже пора.
   Я медленно начал ползти в сторону домовины, я приметил, где стоит часовой, я старался держаться его мертвой зоны. Домовитые хоть и сытые, и снаряженные, а какие-то бестолковые, ущербные. Но и к лучшему, а то как бы я пробирался в дом? Начинал разыгрываться азарт, без азарта нипочем не выйдет, хоть неделю лежи, и дожидайся азарта, а то быть тебе на бревнах прибитым. Ну, вот добрался до стены и залез на крышу домовины, ногу поцарапал, броню то снять пришлось - тяжелая больно, не поползаешь с ней, только шлем надел. Ещё днём заприметил я под самой крышей оконце, туда и пробираюсь сейчас по барельефам, вблизи они просто странный камень. Потихоньку ползу вверх, из приспособлений только руки, ну да не в первый раз.
   Окно слишком маленькое, так не пролезть. Я потихоньку закинул внутрь автомат, каску, и молился о том, чтобы меня не заметили снизу. Отличная мишень, подсвеченная, если конечно хоть один из них догадается посмотреть вверх. Ободрал обе руки и ссадил скулу, когда падал на чердак. Чердак был покрыт пластиком, нащупал автомат и каску, осталось как-то пробраться внутрь. В доме уже, наверное, предупреждены о моём присутствии, дома завсегда сигнализацией оборудованы. Вообще в домах чувствуется дух технологий, но у меня нюх на входы. И вот, кажется, я нащупал его, не вход, люк. Одна короткая очередь - и я внутри. Теперь ко мне вернулась память о том, какие дома внутри. Сверху - что-то типа архивов, ниже - комнаты совещаний, ещё ниже, почти у самой земли жилые помещения, всего два этажа, но есть ещё и подземные лаборатории, ясли и фабрика. Дома только снаружи бывают разные. Начало жечь кожу, особенно на губах и в носу - дезинфекция. Меня пытаются дезинфицировать как какого-нибудь микроба, я рассмеялся. Ненавижу этих высоколобых умников, заперлись от мира, дышат дрянью, и полагают себя в безопасности, со злостью сплюнул на безупречно чистый пол. Я начинал звереть, разбивал стекла, сбрасывал с полок прозрачные мнемо-пластины. Хранилища знаний, запертые, разрозненные, по всей земле раскиданные.
   Я спускался всё ниже и ниже, крыша над головой против обыкновенного не лишала сил, но предавала их, и ярость, и жестокость. Комнаты совещания также были пусты. Там был включен свет, а в главной зале был смотровой центр с мониторами. Впрочем, из них сейчас было включено всего три. Один показывал коридор, ведущий к спальным комнатам, второй - закуток перед выходом в домовину с зарешеченной комнатой, там сидел кто-то на лавке, отсюда не поймешь. Может, на обратном пути заберу. Третий монитор показывал подземную фабрику-инкубатор. Кроме этого, в камере, никого не было видно. Что ж. Тем лучше, сигнализация точно уже сработала, и они, наверное затаились где-то в засаде. Эта мысль взбудоражила меня, и я бесшабашно понесся на встречу с опасностью.
   Двери в жилой блок со вздохом раскрылись передо мной, никого, и начал обходить комнаты. Ух-х, и ещё одна дверь открылась передо мной, снова пустая комната, и куда они все подевались? Опять большая пустая кровать, шкафчик, несколько тумб стулья и ни души. Оставалось всего две двери. У-ух, и на автомат обрушился с боку стул, я его выронил, быстро достал нож и ткнул им в темноту комнаты, увернувшись от второго стула. Легкий вскрик, в темноте видать кто-то был, и я уже подобрал автомат. Странно, что они не прошили меня очередью из своего какого-нибудь диковинного оружия. Или не вогнали ядовитый дротик. Или ещё что-нибудь... Я выстрелил в сторону, с которой появился второй табурет. Думаю, что попал и убил. Неожиданно включился свет. В комнате было всего трое мужчин и пять женщин, одного я, как и предполагал - убил, он бился в агонии. Другой был ранен, я достал его ножом.
   Время словно замерло, и я смотрел и смотрел на них, как, наверное, в каждом доме. Население дома... они высокие, довольно худые, с тонкими цепкими пальцами, и какими-то несуразно выпяченными лбами, все обнажены, все без волос. Как и я. Я Лысый Йохо. Их женщины меня боятся, и это меня возбуждает. Их мужчины меня презирают, и я ненавижу их за это, самой отчаянной ненавистью. Я застрелил раненого, отбросил автомат в сторону и с ножом пошел на оставшегося мужчину, он выглядел старше первых двух, но это не имело значения. Преисполненный внутреннего достоинства он бросил прощальный взгляд своим женам-сестрам и сел на стул. Меня трясло и щипало язык и глаза. Связал его, перебил позвоночник, разрезал живот, вынул печень и начал жрать. Вся спальня была залита кровью.
   Осталось последнее дело, и можно будет идти. Одну за другой я наполним их своим семенем. Никакие другие женщины с ними не сравнятся, и никто больше не сможет доставить мне удовольствие или родить детей. Сейчас я знал это. И знал, откуда кошмары. Они лишь отражение того, что я никак не мог вспомнить, и кто бы не ставил во мне такие преграды, кровь не могла не просочиться в меня. Ни одна из этих женщин-девочек с огромными глазами не решилась поднять мой автомат, сбежать или сопротивляться.
   _
  
   Лучше быть гхолой
        С памятью голой,
        И каждый раз жить с чистого листа,
        Чем помнить тварь, которою ты стал.
  
   Я очнулся как всегда в маленьком закутке перед дверью отделяющую меня от домовитых. Тут же была зарешеченная комната, в ней взахлеб плакал человек. Всхлипы эти я безошибочно узнал. Всего пару недель назад я утешал его, это отбросило меня в мои кошмары, где я ел его, Сяба. Это он сидел тут и плакал. В его руках находилось какое-то устройство, вроде экранов в совещательной комнате. В какой комнате? Какие экраны? Мелькнувшая догадка тут же скрылась в тени. Наверное, что-то из дома. С легким скрипом растворилась решетка, я вошел и сел рядом, на лавку, и как в тот раз попытался его приобнять и утешить, он ведь мне не совсем уж чужой, но старик дернулся плечом от меня как от зверя. Мои руки были в крови, и рубашка, и куртка, и лицо. Я был очень страшен, что же я опять наделал? Что творилось в самом доме? Я боялся узнать. Сяб, не переставая лить слёзы, встал и метался и кричал на меня...
   - Чудовище! Чудовище! Ты - мерзкая тварь! Убийца! Боже, и я! Ты хоть знаешь, что мы творим?! Какое страдание несём?! Мы их на части раздираем! Смешно, кто так смеялся?! Ха-ха-ха! Мы не даем им умереть, и поэтому убиваем! И они знают!
   Он кричал и кричал, я забился в ужасе в угол возле лавки. Он кричал и кричал, я затих, меня бил озноб. Он кричал и кричал, и сник, и сказал...
   - Но хуже всего нам, бездомным. Мы живём, неся ужасающую жестокость внутри. Хочешь знать, что мы делаем в доме? О, я это видел! Хочешь?
   Я отрицательно помотал головой, но он вцепился своими хваткими костлявыми пальцами в мой подбородок и заставил смотреть. Я всё увидел и вспомнил, это была запись того, что закончилось всего пол часа назад. Эти несчастные, и я, и девочки, и кровь, везде кровь ужас. Запись остановилась на последнем кадре, одна из женщин-девочек с болью смотрела в мои глаза.
   - Кто это придумал? Почему так? Я такой же, как ненавистные кочевники, я даже хуже, - шептал я.
   - Нет, не хуже. Я пришел к ним задолго до того, как меня потянуло в дом. Я переборол свой страх, - Сяб заговорил спокойно и тихо, но горько, ой как горько! - они меня хорошо приняли, а тот, чью печень ты съел, он сказал, что бездомные их убьют, а женщин оплодотворят.
   - Они всё знают?
   - Нет, не всё. Мы все такие несчастные, Йохо, и бездомные и население домов. Когда-то дома были едины, они активно вели обмен, в страшные времена у них была единая история. Ты видел архивы? Они меня научили их читать.
   Я молчал, внимательно молчал, обреченно молчал, и Сяб продолжил...
   - Тогда у них ещё не было домовитых. Ты знаешь кто такие домовитые? Это пальцы, это очень длинные пальцы, которые подчиняются воле домов. У них почти и разума-то нет. Их тут выращивают в инкубаторах, в подземных этажах. Они тебе потом покажут.
   Сяб опять достал свою трубку, закурил...
   - Да вот домовых не было тогда, и бездомных, и кочевников. Были какие-то другие люди. Жуткая война разразилась, и дома воевали, это были фабрики производящие какое-то оружие. Разное оружие. Война длилась очень долго, и дома потеряли как-то свою общность. Замкнулись, чтобы доставлять сырье стали нужны рабочие, домовитые. А потом война кончилась, но из домов уже было не выбраться далеко, слишком стало привязано население к источникам энергии своим, и быстро гибло даже на небольшом удалении.
   - Они воевали с людьми. Кто же они сами?
   - Высшие андроиды, как и мы с тобой. Дома начинали вырождаться, тут уже была только история дома и его сведенья, с севера пришли первые бездомные. Дикость с которой они убивали и насиловали, поразила даже население дома. И первое время они давали отчаянный отпор вторгающимся.
   - Почему же они перестали это делать? Дикости не стало меньше...
   - Потому что без этого они вырождались. Изнасилованные женщины рожали новое сильное поколение высших. Те, кто появлялись без нашего вмешательства - они были хуже домовитых. Безмозглые уроды.
   - Но ведь от нас никто не рождался... ты же пробовал у свободных! Ни одного ребенка.
   - Мы же не совсем люди. Но знаешь, пока я рылся в архивах, я нашел, кажется ещё одну отгадку. Там были генные карты детей, с указанием бездомных-отцов. Передаваемые признаки абсолютно разные. Я думаю, мы переносим гены от дома к дому. Я смотрел записи, мы всегда едим мужчин, их плоть. Наверное, она изменяет нас.
   - Я - банк спермы... - я по-идиотски рассмеялся.
   - Не совсем, похоже, мы вбираем в себя их признаки. Чем мы старше - тем дольше перестраиваем свои тела, тем реже ходим по домам. Мы как автоматы. Но мы что-то своё оставляем, что-то, что не может ужиться под крышей.
   - А почему мы не можем жить под крышей, как нормальные ... - слово "люди" так и не смогло сорваться с языка.
   - Не знаю, это такая же тайна, как и то откуда мы. Мне кажется, нами управляют из космоса. А крыши - они мешают... Знаешь почему дома не воюют сейчас? Потому что они тоже хотят жить. Какими бы ни были уроды их создавшие, они никак не могли знать, что их создания смогут жить. Пусть так убого, всю жизнь в одних стенах, но жить и любить свою жизнь и...
   Сяб выпустил клубы дыма.
   - Теперь я понимаю почему мы ничего не помним. Это убило бы любого из бездомных вернее ножа. Знаешь, у того, - Сяб нездорово хохотнул, - чью печенку ты скушал, у него такие картины были. Показать?
   - Лучше не надо. Пошли отсюда, а?
   _
  
   Я жизнь беру и жизнь даю,
     И я одной ногой в раю,
     Другой в аду,
     Но перед этим,
     Своим друзьям я помогу,
     А уж потом не подведу,
     И поспешу за всё ответить.
  
   Мы с Сябом вернулись в деревню, и пахали как проклятые, готовя линию обороны от степи. Некоторые дома согласились дать помощь, и Божий заступ превратился в маленькую крепость, за которую очень трудно зайти. Жили теперь в основном за пределами крепости. Ближайшие деревни тоже пользовались этим укрытием. Сяб проявил себя настоящим дипломатом, объединяя деревни, к его советам прислушивались.
   Конечно же, я не прекратил ходить по домам, но память меня больше не подводила, я помнил всё что делал, мне нет прощения, но и вины на мне нет. Мы с домами исследовали, как могли и меня и Сяба, и ещё около десятка бездомных, которые за эти годы переселились в Божий Заступ. Правда, пока не очень в этом продвинулись, это очень печально, я ведь съел многих из тех, кого хорошо знал, с несколькими дружили. Они хотели иметь детей, им надо как-то отвыкнуть от домов. Когда все станут бездомными, все станут Свободными.
   Только один дом не посещал никто, тот что начал войну. И с годами степь пошла на убыль, видимо дом вырождался и уже не мог поставлять столько оружия как прежде. Мы пытались разгромить кочевников, но как можно разгромить армию, которой нет? Они собирались вместе только для набегов, которые теперь мы так успешно отражали, не без потерь, конечно. Но эти смерти сохранили много жизней.
   А ещё в прошлом году у меня родился сын, от свободной. Сяб опять плакал, когда узнал. Совсем уже дряхлый старик стал. Я ему даже завидовал - он перестал ходить по домам. Я так и не узнал, откуда мы появляемся, но новых бездомных не было уже пару лет. Кто мы? Кто мы теперь?
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"