День северных территорий

1

Никита Усмешники позиционировал себя как российский патриот и считал одним из наиболее важных своих качеств любовь к родине. Поэтому, когда утром 7 февраля по телевизору транслировался новостной сюжет о демонстрациях в связи с Днем северных территорий в Японии, у Усмешники это вызвало настоящий взрыв негодования.

- Вот еще новости! - воскликнул он, взмахивая вилкой, так что насаженный на нее фрагмент яичницы едва не отлетел в лицо его жене Марине. - Ты послушай, что, оказывается, выдумали азиаты!

Для Усмешники стало открытием, что в Японии существует особенный день, когда жители требуют передачи этой стране Южных Курил. Узнав об этом, он никак не мог успокоиться, и Марине даже пришлось застегивать ему рубашку - от возбуждения он вдевал пуговицы не в те петли.

На улице, кипя от возмущения, он не переставая бормотал себе под нос, и люди оборачивались ему вслед. Заметив это, Усмешники подумал, что ведет себя нелепо, и замолк; однако нервное раздражение, не покидавшее его, сказывалось теперь в том, как он двигался. У него словно бы разладилась координация, не получалось ставить обе ноги ровно, а поскольку в этот день была гололедица, Усмешники несколько раз чуть не поскользнулся. "Только этого еще не хватало, сломать себе челюсть, хребет или шею из-за этой гадости", - подумал он и стал шагать медленно и тщательно, крепко впечатывая подошвы в снег.

"Безобразие! Форменное свинство!" - думал он, приближаясь к троллейбусной остановке, и не обратил при этом внимания на бездомного человека, который развалился на скамье. Тот скорчился и прикрылся своей курткой, но это не спасало от холода; он уснул и уже умирал. Лица его не было видно, открытым оставался только белый, гладкий - без единой морщины - блестящий лоб. Какая-то женщина даже посмотрела на свое отражение в этом лбу, но о самом человеке никто не задумывался. У некоторых лишь мелькала мысль, что торчащий лоб слишком большой: иному его хватило бы на целое лицо. Кроме того, по нему шел тонкий извилистый шрам, похожий на зачаток трещины, и казалось, что этот лоб можно взять обеими руками и разломить надвое.

Усмешники, однако, не подумал даже и об этом; он все еще был сосредоточен на Дне северных территорий. Ему не давало покоя не только значение этой даты, но и само словосочетание "день северных территорий", то, как оно звучало. Против его воли оно продолжало крутиться в его голове, и все существо Усмешники было собрано в один тугой комок. Напряжение не отпускало его.

Показался первый троллейбус, но выяснилось, что это не тот, который нужен был Усмешники. Никите, в сущности, везло, что он смотрел только лишь на дорогу: если бы он поднял голову, то увидел бы, как высоко поднимались дома, расставленные вокруг него, - их крыш даже нельзя было разглядеть, - какое множество окон в них раскрывалось. А ведь почти из каждого окна выглядывала человеческая голова! Людей было великое множество, и ровным счетом никому из них не нужен был Усмешники с его патриотизмом. По правде говоря, большинство их даже не смотрели сегодня новостей и не знали про День северных территорий, а те, кто видел сюжет о демонстрациях в связи с этой датой, были гораздо больше заняты своими делами и успели об этом забыть, и даже те, кто помнил об этом дне, не придавали ему особенного значения. Таким образом, Усмешники остался один на один с этим днем. И даже более того: само небо в тот день было гладким и серым, как металлический лист, только лишь рассеченным, как лоб умирающего. Оно тоже могло быть расколото, а Никита не заметил даже этого!

Если бы он только поднял голову, то видел бы, как небо стало набухать и опускаться; оно наливалось тяжестью и густым, почти черным цветом; оно вздулось, как живот с ребенком внутри, кругло обвисло, навалилось на верхушки домов, которые даже распирало от обрушившегося на них груза. Большинство окон захлопнулись и теперь лишь тускло, мертво, зелено поблескивали. В тот миг, когда раздавшееся, взбухшее, как полный бурдюк небо прорвало, неизвестный человек, лежавший на остановке, умер. Большими кусками повалил снег, но лоб покойника был белее его.

Усмешники в это время со злостью, сжимая кулаки смотрел на троллейбус: подошел наконец нужный ему номер, но произошли какие-то неполадки с рогами, которые женщина - водитель теперь старалась поправить на проводах при помощи особого длинного багра. Было видно, однако, что она в этом деле еще неопытна, кроме того, ей мешало тяжелое эмоциональное состояние: еще до этого, ведя свой троллейбус, она рыдала, и теперь продолжала плакать и глотать слезы, из-за которых почти ничего не видела. Усмешники был готов, конечно, допустить, что у нее случилась беда, но, как бы там ни было, троллейбус из-за этого простаивал, на улице образовалась плотная пробка, и улучшений ситуации не предвиделось.

В это время к Усмешники подошел его друг и сослуживец Аслан Дюжескулов. Усмешники общался с ним, поскольку знал, что Аслан русский: родители назвали его этим именем тюркского происхождения потому, что оно казалось им звучащим лучше любого другого. Так же, как и Усмешники, Дюжескулов считал себя патриотом и заявлял, что любит свою родину. Таким образом, у этих двоих были общие интересы.

Теперь, когда у него появился собеседник, Усмешники стал взахлеб рассказывать Дюжескулову о Дне северных территорий. При этом он, однако, так сильно жестикулировал, что случайно ударил по плечу стоящую рядом с ним беременную женщину. Она, возмутившись, принялась на него кричать и бить по голове своей сумкой, которая была такой тяжелой и твердой, словно в нее навалили кирпичей. Патриоты, не ожидавшие подобного напора, так обругали женщину, что та ушла прочь, обливаясь слезами. После этого они могли наконец вернуться к своему разговору.

Усмешники лишь в общих чертах представлял себе суть проблемы Южных Курил; он заявлял, что азиаты хотят оттяпать кусок российской территории, и говорил, что надо ни в коем случае этого не допустить. Дюжескулов поддакивал ему. "Конечно, - говорил он. - Конечно!" Они стали беспокойно оглядываться по сторонам, думая, что бы им предпринять, при этом взгляд Дюжескулова остановился на покойнике, лоб которого уже не блестел, а сделался как будто матовым. "Дрыхнет без задних ног, - недовольно сказал Дюжескулов. - Напился, как свинья, и дрыхнет, а Россия погибает". "Конечно, - ответил ему Усмешники. - Мы так и будем пьянствовать, или вот ждать троллейбуса, а азиаты за это время захватят весь наш Дальний Восток - пиши пропало!" Оба переглянулись, поскольку, несмотря на их ворчание, белый лоб тревожил их: им показалось, что он на них смотрит, даже и без всяких глаз. "Ишь, уставился", - пробормотал Дюжескулов. "Нам следовало бы также ввести особый день, когда бы мы требовали спасать Россию, - сказал Усмешники. - Вцепились в нее со всех сторон, словно собаки в кусок мяса, и рвут на куски, а всем и дела нет. Вот из наших вышел кто-нибудь на демонстрацию? Как бы не так! Каждый заботится только о своей шкуре, лежит, обмотавшись курткой, так что один лоб торчит". После этих слов оба патриота подошли к покойнику и принялись его трясти; однако его куртка, видимо, зацепилась за что-то, она не слезала. "Встал, встал, - повторял Дюжескулов. - Ишь разлегся, скотина!" Между тем, люди, стоявшие вокруг, обступили патриотов и стали смотреть, что они делают; увидев это, те угомонились.

Женщина-водитель наконец управилась с рогами троллейбуса, и тот готов был продолжить свой путь. Все ломились к передней двери, работая локтями; боясь не влезть в салон, Усмешники и Дюжескулов с разбегу врезались в толпу и успели втиснуться одними из первых. "Что за народ! - повторял Дюжескулов. - Никакого порядка, всюду бардак, всюду разброд". Приятелям не понравилось то, что они не успели сесть; забившаяся в троллейбус толпа сделалась очень плотной, и их зажало как-то боком между целыми гроздьями локтей, которые впивались им в бока, а при тряске рисковали попасть и в голову.

Зафыркав, словно сытое животное, их до отказа набитый троллейбус медленно двинулся. Люди принялись дышать на окна и сковыривать с них слой изморози, чтобы видеть, что делается снаружи; в одно из образовавшихся круглых пятен прозрачного стекла могли смотреть и Усмешники с Дюжескуловым. Машины мягко, с тихим скрипом прорезали свежевыпавший снег, и это их особенно плавное движение нравилось приятелям. Снегопад прекратился; серая занавесь на краю неба отслоилась, обнажая розово-красный фрагмент, освещенный утренним солнцем, похожий на свежее сырое мясо. Постепенно серое отгибалось все дальше и больше, и казалось, что это отмирает старая шершавая, загрубелая кожа, под которой открывается новая, молодая. "Именно сейчас умирает вчерашний день и рождается сегодняшний", - сказал, глядя на эту картину, Дюжескулов.

Обоих патриотов заинтересовало это зрелище; они стали протискиваться поближе к окну, чтобы лучше видеть, нисколько не считаясь с другими людьми, набившимися в салон как сельди в бочке. Окружающие издавали возмущенные возгласы, некоторые кряхтели, другие охали, третьи стонали. "Нигде не увидишь такого неба, как в России", - сказал Усмешники, не обращая внимания на все эти звуки. "Да, природа у нас божественная, - сказал Дюжескулов. - И даже не нужно выезжать из города, чтобы полюбоваться ей. Чего стоит только сегодняшний рассвет! Какое сочное, какое мясистое небо - прямо как живое!" Приятели даже руками всплеснули от восхищения, любуясь открывшимся им зрелищем. "И все это хотят разъединить, разъять, на части разодрать! - воскликнул Усмешники. - Ну нет, уж мы им не дадим! Не бывать этому, пока мы живы!"

В это утро казалось, что снег наложен голубыми, серыми и розовыми мазками: он был плотным, мягким и густым, как масло. Однако, никого это не трогало: люди бежали кто куда, сталкиваясь между собой, а также поскальзываясь и падая. Обоих патриотов возмущало в этом то, что все были заняты собственными делами: никто не думал о России, о ее будущем, о том, что ей хотят впиться в правый бок, оттяпав одну из неотъемлемых ее частей. В сознании Усмешники Россия именно в ее нынешних границах представлялась неким цельным образованием, даже живым существом, имеющим логически завершенные, единственно возможные очертания - и сейчас это живое существо хотели ранить, отгрызть кусок его тела. А что можно было поделать?

Наконец троллейбус подъехал к остановке, где Усмешники и Дюжескулову нужно было сходить. Оба, однако, так увлеклись видом неба, похожего на мясо, что слишком подобрались к окну и отодвинулись от выхода, и теперь им необходимо было проталкиваться обратно. Между тем, на их пути стояла необычайно крупная и высокая женщина, макушка которой чуть не упиралась в потолок; ее мощное туловище было похоже на основание древесного ствола, сдвинуть с место которое вряд ли было в человеческих силах. Помимо прочего, она была обставлена большими сумками, наваленными, словно мешки у амбразур крепости для защиты от пуль. Обойти все это укрепление целиком представлялось крайне затруднительным; приятели принялись было просить женщину, чтобы она пропустила их, но та только повернула голову и рявкнула на обоих, словно собака, так что оба патриота даже вздрогнули. Они не ожидали такого препятствия. Им пришлось обходить эту чудовищную преграду, и в результате оба не успели выскочить на улицу на своей остановке - едва поспели до выхода к следующей.

На улице Усмешники и Дюжескулов увидели церковь и стали креститься на нее, поскольку считали, что русский человек непременно должен быть православным. Вообще говоря, это была даже не церковь, а маленькая круглая часовня, двери которой никогда не раскрывались: на них лежал тяжелый металлический засов, даже проржавевший от времени, такой толстый и длинный, что Усмешники и Дюжескулову даже вдвоем не удавалось сдвинуть его хотя бы на палец. Края крыши этой часовни были приподняты, а в центре торчал купол на длинной тонкой ножке, имеющий почти шарообразную форму. Из-за такой конструкции эта часовня напоминала нервного человека, который вжал плечи и удивленно вытянул большую голову на тощей шее.

Усмешники и Дюжескулову не была известна тайна этой часовни: внутри нее вовсе не было помещения, двери были вырезаны в стене только лишь для декорации, в действительности нутро здания было залито бетоном, только лишь с небольшой пустотой в центре. Если бы они узнали об этом, то, наверное, возмутились.

2

Усмешники и Дюжескулов были сотрудниками центра патриотического воспитания молодежи "Витязь". На первом лежали административные обязанности, в частности составление расписаний и графиков, организация выездов за город, поездок в оздоровительные лагеря; второй был заведующим базой спортивного инвентаря. Хотя оба выполняли, в сущности, косвенные функции, - не работали непосредственно с детьми, - они гордились своей работой и говорили, что трудятся на благо родины. Кроме того, их места были удобны тем, что позволяли в тихие дни часами бить баклуши и разглагольствовать: центр не пользовался популярностью и практически все группы были недоукомплектованы.

В центре "Витязь" проходили преимущественно спортивные занятия, - основу комплекса составляли именно спортзалы, площадки и стадионы, - также здесь были организованы курсы русской истории, русского языка, литературная студия и театр. При этом центр нравился Усмешники и Дюжескулову еще и тем, что был с православным уклоном: при нем работала воскресная школа и проходили занятия церковного хора. Между тем, двадцать лет назад он назывался "Юный ленинец", и весь антураж его сохранился именно с того времени. Так, у входа в комплекс зданий посетителей встречала четырехметровая голова Ленина, выполненная неизвестным скульптором, которая считалась главной достопримечательностью и центра. В нынешнее время она иногда использовалась как скалодром, хотя далеко не все сотрудники центра это одобряли. Печальное зрелище представляла собой затылочная часть головы: там были отколоты куски и вбиты металлические клинья, расходившиеся большим крестом.

Минуя голову Ленина, посетители попадали во внутренний двор, имевший форму звезды и выложенный красной брусчаткой. По левую руку находилось здание администрации, само по себе примечательное: оно имело очертания неправильного пятиугольника, с косой крышей и также наклонной галереей, опоясывающей его по периметру. Стены были целиком оформлены цветной мозаикой: на двух задних стенах здания были изображены подводные лодки с круглыми иллюминаторами и ухмыляющиеся синие киты, выбрасывающие столбы воды; на одной из боковых стен, выходящей во двор, красовалось изображение космического корабля, летящего к звездам, на другой - Кремля с разноцветными гроздьями салюта над ним, а на передней стене - людей, выполняющих физические упражнения. Это были сильные и красивые люди, тела которых были словно бы вытесаны из камня, и Усмешники и Дюжескулову всегда нравилось на них смотреть.

Особенность комплекса зданий патриотического центра заключалась в том, что все они были связаны между собой, переходили друг в друга, соединенные различные лесенками, галереями и навесными переходами, и, таким образом, формировали одну огромную конструкцию. Внутренний двор с административным, хозяйственным зданиями и крытыми спортзалами формировал центральную группу. Эти постройки находились на возвышении, с которого во все стороны спускались лесенки различной формы, подчас самой причудливой - извилистые, делающие петли, как будто завязанные узлами; у подошвы же холма находились открытые тренировочные площадки и стадионы.

Явившись наконец в центр патриотического воспитания, Усмешники и Дюжескулов еще какое-то время стояли в середине двора и грели руки около вечного огня, который горел здесь. Они не торопились, хотя уже серьезно опоздали: оба привыкли лениться, поскольку обязанностей у них было мало. Сегодня же над центром и вовсе повисла плотная тишина, - такая полная, что казалось, будто голову обмотали ватой, от этого даже в ушах звенело. Это было тем более странно, что в центре должны были проводиться занятия; чтобы сгладить этот эффект, Усмешники и Дюжескулов обменивались ничего не значащими фразами, однако даже при звуках голосов тишина словно бы не рассасывалось.

Оба подняли головы и увидели, что из какой-то щели между плоскими серыми тучами вылезло солнце. Оно вяло лезло по небосводу, оставляя бледно-желтый след, словно выделяло некую слизь, и все как-то размывалось, растекалось, таяло. Через какое-то время оно заняло чуть ли не полнеба: создавалось впечатление, что его намазывают, словно масло на хлеб. При этом в разные стороны оно распространялось неравномерно, словно огибая какие-то бугры. Тот же угол неба, который прежде был розовым и напоминал свежее мясо, теперь потемнел, как будто покрылся поджаристой коркой. У края его пятно солнца мелко пузырилось.

Тут тишина треснула по швам, лопнула, не выдержав напора, и сквозь ее распоротую ткань прорвались бьющие выкрики: это высыпали из зданий со спортзалами дети, у которых уже кончилось первое занятие. К Усмешники и Дюжескулову подошли несколько тренеров, а также директор центра - Валерий Вадимович Хлебец, человек лет тридцати пяти с удивительно длинными и жирными ногами, на которые было насажено маленькое туловище с короткими тощими руками и продолговатая голова с узким лицом, все черты которого далеко выпирали вперед. Поздоровавшись с Усмешники и Дюжескуловым, Хлебец сделал им выговор за то, что они не явились на первое занятие. "Да вы что, Валерий Вадимович! - воскликнул, всплеснув руками, Усмешники (у него и Дюжескулова почему-то была манера делать такое движение руками, хотя это скорее женский жест), - Какое первое занятие, когда сегодня День северных территорий!" Дюжескулов подхватил эти слова, и оба принялись ныть насчет Дня северных территорий и того, что вот у России хотят выгрызть из бока кусок, а всем наплевать, и только им, двум патриотам, есть дело до этого, и только они понимают, что нужно спасать страну. "Ну так и отправлялись бы спасать, - недовольно фыркнул Хлебец. - С оружием в руках". "И отправимся! Мы им покажем! - воинственно воскликнул Усмешники. - Оформите нам это как служебную командировку?" "Уж мы бы всыпали по первое число!" - подтвердил его слова Дюжескулов, с силой ударив при этом кулаком по каменной стене, но оказалось, что это так больно, что у него все лицо перекосилось; он прижал кулак к груди и стал на него дуть. "Конечно, вы готовы заявлять все, что угодно, лишь бы отлынивать от дела, - наставительно сказал Хлебец. - Мы, между прочим, тут тоже не просто так, мы воспитываем подрастающее поколение, а значит, тоже занимаемся делом, полезным для страны. А вы вот не являетесь на первое занятие. Ну что это такое, Усмешники? Исправления в расписании не вывешены, в результате неразбериха, люди не знают, кому идти в какой зал, а я должен во всем этом сам разбираться". "Расписание я повесил вчера, а исправлений не было", - сказал Усмешники. "Хорошо, но ведь могли возникнуть вопросы, а вас не было на месте", - заметил Хлебец. "Если они бы возникли, то я бы пришел, - сказал Усмешники. - Вместо того, чтобы придираться, вы бы лучше рассказали сейчас детям про День северных территорий, пока они все здесь в сборе, а то ведь они про него так и не узнают. А вы подумайте: там азиаты требуют, чтобы им отдали кусок нашей земли, а у нас никто ничего не требует, никто и в ус не дует. Так мы все и проморгаем! Ведь тот, кто требует, тот скорее получит свое". "Занимайтесь своим делом", - строго сказал ему Хлебец и отошел.

Однако Усмешники и Дюжескулов не могли угомониться. Они считали, что нужно как-то обратить внимание детей на День северных территорий, чтобы они знали. Оба пробовали даже подходить к группам молодежи и заговаривать с детьми, но разговор как-то не клеился; оба патриоты не знали, как им перевести его в нужное русло и сообщить то, что им представлялось важным. Тогда Усмешники раздобыл кусок белого мела и принялся писать им на стенах: "День северных территорий (Д.С.Т.)", подчеркивая эту надпись двумя чертами или обводя в рамку, а также снабжая большим количеством восклицательных знаков. Затем, сделав такие пояснения, он мог уже писать всюду сокращенно: "Д.С.Т.", уверенный, что всем это будет понятно. Дюжескулов попросил у него часть мела и тоже принялся за эту работу: они хотели, чтобы по меньшей мере одна подобная надпись была проставлена на каждой стене каждого здания центра "Витязь".

Они, однако, не ограничились и этим, а принялись еще проводить разъяснительную работу с сотрудниками центра. Поскольку те вынуждены были постоянно обращаться к Усмешники по организационным вопросам, а к Дюжескулову - за спортивным инвентарем, оба патриота имели возможность поговорить с каждым сотрудником. Таким образом, весь персонал центра, по меньшей мере, был в курсе, что за день 7 февраля. Усмешники и Дюжескулов просили коллег еще и поговорить на эту тему со своими воспитанниками в спортивных группах, но тренеры только отмахивались, заявляя, что Никита и Аслан специально все это выдумали, чтобы можно было побольше языком трепать и поменьше работать.

Приятели придумали еще и такую штуку: организовали сбор подписей в поддержку требований о безоговорочном сохранении Южных Курил в составе России. Это показалось им необычайно удачной мыслью: на демонстрацию, конечно, никого не соберешь, а так будет хотя бы какая-то реакция и со стороны жителей России на акции в Японии. Оба патриота были достаточно настойчивы, чтобы заставлять расписываться на своей бумажке членов коллектива центра "Витязь", и скоро набрали около тридцати подписей. Беда, однако, заключалась в том, что они еще и притащили ее за обедом в столовую, чтобы получить дополнительные голоса ее работников, и в итоге заляпали свой лист жирным супом. Было немыслимо обходить всех по второму разу, и пришлось сохранить его испачканным. Чтобы не дай бог не испортить его еще больше, Усмешники и Дюжескулов засунули его в специальную отдельную папку, а дальше стали собирать подписи уже на другом листе.

Патриоты многих доконали с этим подписным листом. У них хватило наглости явиться даже к Хлебцу, который наотрез отказался участвовать в их идиотской затее и потребовал, чтобы они вернулись к исполнению своих обязанностей. Патриоты проявили настойчивость: они не только не подчинились ему, но и заявили, что не покинут его кабинета, пока Хлебец не присоединится к их акции. Валерий Вадимович хотел было вытолкать их взашей, но подумал, что один с двумя не справится, и не стал пытаться это сделать. Вместо этого, всерьез разозлившись, он пригрозил, что уволит обоих патриотов, поскольку те не только не исполняют то, что должны, но еще и отвлекают своих коллег. Таким образом выходило, что присутствие Усмешники и Дюжескулова причиняло большой вред всей работе центра. "И пусть, - ответил на это Усмешники. - Я встречу такой поступок с высоко поднятой головой, поскольку буду знать, что пострадал за свои убеждения". При этих словах он действительно задрал голову. "Согласен, - сказал Дюжескулов, последовав его примеру. - У нас, в конце концов, центр патриотического воспитания, а то, что мы делаем, несет большую пользу для России и для всего будущего поколения. В таких традициях именно его и надо воспитывать! Другой директор центра "Витязь" на вашем месте не только сам поставил бы свою подпись под этими требованиями, но еще и заставил бы присоединиться к акции всех детей, которые у нас занимаются! Вот тогда это было бы дело. А то, что вытворяете вы - вы просто саботируете работу центра, вот как это называется!" "Конечно, - подхватил Усмешники прежде, чем Хлебец, лицо которого перекосилось от ярости, успел возразить. - Вот откуда у вас столько денег? Не оттуда, что родину продали?" Дело здесь было в том, что Хлебец в тот момент, когда патриоты ворвались к нему в кабинет, и впрямь пересчитывал деньги, большие пачки которых все еще были разложены на столе. После того, как он услышал эти слова Усмешники, лицо его изменилось и приняло неуверенное, даже испуганное выражение. Он быстро обхватил деньги руками, словно боялся, что его сотрудники сейчас выхватят их у него, а затем, растерявшись, принялся зачем-то сгребать их со стола и сбрасывать в мусорную корзину, стоявшую около его ног. "Ну, это уже лишнее, - заметил Дюжескулов. - Вы просто распишитесь на нашем листе, а со своими грязными деньгами можете делать, что хотите". Хлебец выполнил это требование, и приятели удалились. Только после этого директор удивился сам себе: он сам не знал, что его так испугало, ведь он всего лишь подсчитывал средства, поступившие на зарплату персоналу за уходящий месяц. "Глупости какие, - пробурчал он про себя уже беззлобно, а с каким-то мягким упреком. - И что это такое на меня нашло? Совсем выбили меня из колеи". Поскольку он сбился, ему пришлось начать свои подсчеты заново.

Когда патриоты в середине дня вышли подышать свежим воздухом, выяснилось, что снова начался снегопад: небо, заросшее было тучами, сначала клубящимися, а затем все более затвердевающими, прорвало с правого бока, и из образовавшейся дыры вылетали целые снопы снежных хлопьев. Они были мокрыми, тяжелыми, и сыпались на землю, быстро покрывая ее толстыми слоем. При этом на верхушке конструкции вечного огня скопился большой ком, который затем рухнул и как будто затушил пламя. Это крайне взволновало приятелей: подбежав, они принялись разгребать завал и, к радости своей, увидели, как бледно-оранжевые языки поднялись снова.

"Мир насквозь прогнил", - сказал Усмешники. Оба подняли головы и увидели, что, точно, само небо словно подгнило: вокруг рваного нарыва на нем клочья туч были коричневатыми и почти жидкими, и сам снег казался чем-то испорченным, кислой влагой, сочащейся из этого болезненного участка. Снег был желтым, к тому же от него неприятно попахивало. Патриоты, втянув воздух, брезгливо поморщились.

Усмешники чувствовал, между тем, что День северных территорий - не только как событие, но само это словосочетание с его звучанием - дестабилизирует его состояние, создает некую преграду между ним и окружающим миром. Как свидетельство, эхо этой дисгармонии в окружающем мире, поднималась вьюга; ветер свистел, визжал, выл, бил в лицо, волны снега летели горизонтально и даже немного вверх: казалось, что вдалеке мерзлое пространство распиливают, и вот оттуда и брызжут целыми горстями эти маленькие, жесткие ледяные опилки. Вокруг Усмешники и Дюжескулова они виляли, завихрялись, словно стараясь дезориентировать их; ударяли в глаза и в уши, как будто стараясь засыпать, залепить их сплошь. Когда приятели, стоявшие в глубине двора, собрались вернуться в административное здание, то обнаружили, что вынуждены буквально разгребать снежные волны руками, - до того они были плотны. Дюжескулов при этом с интересом поднес к лицу свою ладонь и увидел, что потоки снежной пыли вьются даже между его пальцами.

Наконец приятели добрались до входа, над которым нависал длинный бетонный козырек в форме вогнутого пятиугольника с двумя удлинениями по краям (он изображал собой красный флажок с серпом и молотом), и остановились здесь перевести дух. "Мне кажется, что это козырек уже сейчас должен обрушиться, ведь на него наваливает тяжелый пласт снега", - сказал Дюжескулов, с опаской поднимая глаза. Действительно, эта бетонная пластина была на удивление тонкой, она вся потрескалась, а острые углы по бокам ее как будто начали уже отваливаться - под них никто старался не вставать. Но и у самого основания ее были видны повреждения; нельзя было сказать, насколько они глубоки и серьезны, и провисит ли козырек еще несколько лет или со дня на день отломится. "Так пойдем скорее внутрь", - трусовато поежился Усмешники. "Нет, погоди, - ответил Дюжескулов. - Мы должны проявить выдержку, не будем торопиться". После этого они решили даже специально подойти под наиболее опасный угол козырька, несмотря на то, что туда заметало пригоршни колючей холодной крупы.

Какое-то время оба, как завороженные, следили за тем, как клубится снежная пыль: сквозь крутящиеся пласты ее пробились мощные солнечные лучи, и желтоватые опилки стали видны каждая по отдельности, во всем их неисчислимом множестве. Можно было разглядеть, как вертятся огромные цилиндрические валы, состоящие из снежной пыли; они чем-то напоминали деревянные катушки для кабеля, которые иногда используются при замене уличных коммуникаций. Движение снежных масс было при этом неоднородным: то оно делалось круговым, и тогда все разделялось на крутящиеся валы, то принимало одно прямое направление. Временами в этом движении наблюдался разброд, все смешивалось, снежные образования схлестывались между собой, вдребезги разбиваясь и обдавая Усмешники и Дюжескулова горстями мерзлой стружки; затем в общем хаосе появлялась возможность разглядеть контуры танца снежных волн, выписывающих сложные, правильные фигуры. В других случаях холодная крупа нахлестывала подобно морскому прибою или била фонтанами; затем желтоватые массы меняли свои очертания - появлялись прямые или наклонные столбы, вихри или снова вертящиеся валы. Потом ветер взвыл, взревел с неожиданной силой, и на Усмешники и Дюжескулова обрушилась разом такая мощная ледяная масса, что они скорее побежали прочь и скрылись в помещении.

В вестибюле их приветствовали привычные зеленоватые фигуры трубящих пионеров, расставленные справа и слева от входной двери. Усмешники и Дюжескулов оказались в просторном помещении с широкими окнами в человеческий рост, стенами, давно выкрашенными светло-голубой краской и большим количеством растений, напоминающих одновременно пальмы и кактусы, в напольных кадках. По правую руку были расставлены вместе несколько ученических парт, приспособленных под прилавок - нечто вроде импровизированного буфета. По левую стояли испорченные спортивные тренажеры, которые надеялись еще починить и до времени не выбрасывали: их рули похожи были на оленьи и лосиные рога, ручки и педали - на лапы, и даже большие шурупы с круглыми шляпками были словно бы ввинчены нарочно таким образом, чтобы напоминать глаза. Спереди же виднелась характерная длинная, пологая лестница, каждая ступенька которой была сделана отдельно - плоские каменные пластины с просветами между ними. Так же шли зачем-то и перила - не одной наклонной длинной рейкой, а короткими горизонтальными, не соединенными между собой, идущими параллельно ступеням. На углу каждой ступеньки и каждого отдельного куска перил при этом стояли геометрические фигуры различной формы и размеров: шары, кубы, пирамиды, конусы, многоугольники. За такие перила неудобно было держаться, но все же эта лестница чем-то импонировала Усмешники и Дюжескулову, которые хорошо запомнили ее. Кроме того, им нравились стены административного здания, которые все были изнутри не плоскими, а формировались выпуклым орнаментом: это было сплошное переплетение тел людей, занимающихся различными видами спорта.

После метели, бушующей снаружи, которая вызывала у Усмешники странное беспокойство, как будто старалась выдрать и унести его, отдаляла от окружающей действительности, здесь, в тихом и светлом помещении он снова почувствовал себя прочно припаянным к миру. Его сознание как бы расслаивалось: одна часть отказывалась понимать, что происходит вокруг, и концентрировалась на повторении одних и тех мыслей, слов, включая Д.С.Т., движений, действовала словно бы схематично, но по чересчур грубой и простой схеме, никак не подходящей к жизни. Эта часть Усмешники напоминала несложный трафарет, образование из ограниченного набора простых фигур, очерченное прямыми линиями, и старалась подогнать под себя все, что происходило вокруг. Другая же составляющая Усмешники принадлежала словно бы настоящему человеку, и она как бы старалась сгладить грубую прямолинейность первой части с тем, чтобы Усмешники мог думать, действовать и реагировать более разносторонне. Если прежде сегодня он находился под большим влиянием первой составляющей, то теперь наступило некоторое отрезвление, большая ясность мышления и четкость восприятия; он встряхнул головой, словно сбрасывая тупое оцепенение, владевшее им прежде, под влиянием которого он говорил и делал нелепые вещи. Теперь, в новом уже своем качестве, Усмешники временно попрощался с Дюжескуловым и приступил к выполнению своих нехитрых должностных обязанностей, принявшись обзванивать тренеров центра "Витязь" для уточнения расписания на завтра.

3

Вечером, возвращаясь пешком, поскольку улицы по маршруту их троллейбуса были сплошь закупорены, Усмешники и Дюжескулов затеяли драться. Они наскакивали друг на друга, как два петуха, сталкивали на проезжую часть, валяли в снегу. Потом Усмешники расквасил Дюжескулову нос, а тот в отместку разбил ему губы: они лопнули, словно две сосиски во время варки, наружу показалось ноздреватое красное мясо. После этого приятели насупились и дальше шли молча, причем поочередно поскальзывались и падали.

Теперь, когда они не говорили, в голову Усмешники опять стали назойливо лезть мысли о Дне северных территорий. "Д.С.Т., Д.С.Т.", - нараспев мысленно повторял он, а затем даже стал мурлыкать это себе под нос. Он и хотел бы отделаться от этого дурацкого дня, но не мог: как он ни отпирался, как ни пытался думать о чем-то другом, воля его ослабла. Он не знал, что можно противопоставить напору этих мыслей, навязчивому желанию снова и снова говорить одно и то же. Не выдержав, он сказал Дюжескулову о Д.С.Т., и тот признался, что также не может освободиться от подобного состояния. Они стали совместно думать, чем бы сбить этот недуг, как сбивают температуру, но не могли подобрать ничего подходящего. Не было ничего интересного или важного; все вокруг было запорошено снегом и казалось далеким, ненужным, не имеющим отношения к делу.

Помимо всего прочего, дома Усмешники поссорился с женой, которой стал очень настырно рассказывать про День северных территорий. Марина не захотела его слушать и ушла; однако он пристал к ней, как банный лист, требуя, чтобы она с ним разговаривала. Она заявила, что Усмешники ей уже осточертел со своим патриотизмом, и вытолкала его вон из комнаты, запершись там.

Усмешники обиделся и, все еще преследуемый повторением "Д.С.Т.", отправился пьянствовать с Дюжескуловым. Оба решили приложить максимум усилий в связи с Д.С.Т. - устроить демонстрацию, и для этого взяли с собой огромный российский флаг, который хранился дома у Дюжескулова. Кроме того, Усмешники прихватил с собой подписные листы, заведенные ими днем. Также он намалевал розовым фломастером на листке картона большой плакат, где сначала собирался написать "Курилы - России", но затем, повинуясь развившемуся у него пристрастию к сокращениям, написал: "Курилы - РФ".

Теперь патриоты были полностью экипированы. К этому моменту уже заметно опьяневшие, они обмотались российским флагом, так что торчали только руки - чтобы нести плакат - и ходили так по улицам, хриплыми голосами выкрикивая свой лозунг. При этом оба то и дело падали - во-первых, потому, что и на ровном месте бы шатались, во-вторых - поскольку было скользко, в-третьих - поскольку флаг сковывал их движения. Таким образом, они очень мешали встречным, которых расталкивали в стороны и на которых время от времени валились.

Снег, между тем, все еще падал, хотя и не так сильно и плотно, как днем. Теперь он шел то слабее, то интенсивнее - резкими, короткими всплесками, урывками, словно кто-то регулировал его поток. При этом выяснилось, что он сильно налипал на флаг, и оба патриота стали скоро похожи на снеговиков; однако они мужественно продолжали свое движение, несмотря на все препятствия и недовольство прохожих, грозивших набить им морды. В ответ на это Усмешники и Дюжескулов только громче скандировали свой лозунг: "Курилы - РФ".

По пути они купили еще водки и, когда пили ее, сами того не заметив пошли по трамвайным путям. Они сделали это неосознанно - всего лишь потому, что здесь никто не загораживал им проход и не путался под ногами. Однако сзади их скоро нагнал трамвай и, подъехав впритык к Усмешники и Дюжескулову, принялся оглушительно сигналить им. Поднявшийся трезвон и мертвого бы разбудил, но патриоты не понимали, что эти звуки как-то относятся к ним; они только пытались громче выкрикивать свой лозунг, чтобы его тоже было слышно. Тогда трамвай очень медленно подобрался к ним со спины и ткнул в патриотов, обмотанных флагом, большим красным железным штырем, который торчал у него спереди. Оба упали и закричали от боли; потом, путаясь в флаге, поднялись на ноги и принялись ругаться и грозить трамваю кулаками. Тот немного подался назад - должно быть, чтобы снова придвинуться ближе и ткнуть в них еще раз. Это напугало приятелей и они отскочили в сторону. Трамвай уехал.

Усмешники с Дюжескуловым побрели дальше, и через какое-то время обнаружили, что находятся около станции метро. Здесь людей было заметно больше: говорливая толпа шевелилась, бурлила. Патриоты подошли к ней и стали демонстрировать свой плакат, громко вопя, чтобы все их услышали. В конкуренцию с ними, однако, вступил какой-то религиозный проповедник - низенький бородатый человек с очень маленькой сплюснутой головой, который с неожиданной силой заорал: "Есть только один бог!" Патриоты в ответ заорали ему: "Курилы - РФ!", и какое-то время они так перекрикивались.

Потом к Усмешники и Дюжескулову подошел, переваливаясь, как индюк, важный толстый милиционер и попросил их предъявить документы. Они сказали, что у них ничего нет, и продолжали вопить. Милиционер схватил Дюжескулова за локоть, развернул к себе и сказал ему: "Заткни пасть, гнида". "Такое-то у нас отношение к патриотам", - возмутился Дюжескулов и стал вырываться. Милиционер с силой толкнул его к стене павильона метро, но тут не растерялся Усмешники, который схватил большой российский флаг, накинул его сзади на голову стражу правопорядка и принялся душить. Дюжескулов, освободившись, стал лупить милиционера кулаками. Оказалось, что тот, несмотря на свои размеры - очень слабый человек; он испуганно заверещал и пытался сбежать, но патриотам удалось туго обмотать его флагом и повалить на землю. Оба уселись на свой сверток и стали бить по нему. Тут подоспели коллеги милиционера, которые схватили патриотов и увезли их в участок, где и закончился для Усмешники и Дюжескулова День северных территорий.