У подножия далекой высокой горы нашли два тела. Это была пара, альпинисты-любители. Молодой парень сорвался почти с вертикального склона, девушка отчаянно и дрожащими от страха руками пыталась ухватить бывшую минуту назад так близко любовь. Но и ее не смогло удержать дорогое и высококачественное снаряжение.
Его нашли быстро, по кровавым следам на оголенных камнях, на которые рухнуло уже безжизненное тело. Красно-желтые ленты, обмотанные вокруг деревьев, машины, подоспевшие "на горячее" вспышки фотоаппаратов, спасатели с собаками. Поиски второго тела продолжались весь день. Никто не торопился - ее уже мысленно отправили на тот свет. Однако на лицах читалось волнение - куда же пропало тело, сколько можно его искать?
А она, еще настолько молодая, что даже кровь, мягкой линией из расшитого лба тянущаяся к изгибу шеи, не портила ее красоты, между двумя массивными валунами бессмысленно смотрела на кристальное небо, уже начиная задыхаться в последних минутах жизни.
Вот тогда и пришла та, известная и ненавистная, в том самом черном потрепанном одеянии, скрыв непробиваемой тьмой лицо за капюшоном. Рукой, длинными музыкальными пальцами выглядывающей из-за рукава, она опиралась на ветхую трость с искусно вырезанным на рукоятке слоном. Его хобот дугой обвивал лежащее тело и опущенные большие уши. Конечно, ее никто не видел - пускай черная мантия пятном разрывает полосу мерцающей на солнце травы - всё это действует лишь на наши скупые законы. И никто никогда не мог видеть в такие моменты ее глаза, скрытые за капюшоном. Никто не мог увидеть лицо того, кто молчаливо и спокойно стоит рядом с чьей-то уходящей жизнью.
Нет, никто кроме еще вчера наслаждающейся жизнью альпинистки не мог видеть ее. Теперь она обратила ясный взгляд на небо. Трудно понять, жива она или уже нет. Но слезы поочередно скатывались по замерзшему гладкому лицу.
Ветер - свистящий полет в тишине падающего снега. - Это всё, да? - ее голос, живой и будто бы только проснувшийся, прорезал пустоту молчания.
- Это уж как захочешь, - строгий и отрывистый голос растекся и снова исчез.
- Когда-то я думала и боялась, не могла представить, что смогу так ясно...
- Давай без этого. Ты из тех, кто понимает все без лишних объяснений.
- Нет, правда. Я никогда не думала, что буду чувствовать такую ясность...понимать, с кем я сейчас говорю. Ведь еще вчера, вчера я правда жила! И этого у меня не отнимешь, даже сейчас. Я знаю это, отлично знаю, - слезы мягкими линиями потихоньку скатывались по ее лицу, - еще вчера у меня было всё - я могла любить, чувствовать, искать что-то новое...куда все это пропало? Зачем все это, если вдруг так ясно...
- Пожалуйста, хватит. Оставь это в себе, я не хочу слышать.
- Нет, мне казалось, что жизнь не отпустит меня, что это не случится именно со мной. Может быть с другими - да, но...
- Да, да, я знаю. "Смерть - это то, что бывает с другими"...так, кажется, у вас пишут? Много раз слышали.
- Какая же это ужасная неотвратимость, беспощадная, как ты и то, что ты говоришь.
- Ну все, хватит! - сгорбленное тело оперлось на трость, мелкими нервными шагами начало топтаться по земле. - Помолчи и просто посмотри!..
Луч солнца беспощадно стелился на землю. Ничто не могло заставить натянутые облака разорваться или исчезнуть. Ничто не заполняло пустоту между землей, горами и пленкой неба. И тогда она начала понимать.
- Принять неотвратимость? Но ведь я любила, я жила, почему так рано? А как же мои близкие...о, как им будет тяжело...мои бедные родители, а как же те мечты, что я хотела воплотить, что же это за мир? Нелепость. Зачем я полезла на эту чертову гору...
- Остановись! - все злее и злее вытаптывали землю шаги. - Винить всё вокруг, только не себя! Разве ты не чувствуешь, что за всей неотвратимостью и фатальностью скрывается шаткость и хрупкость. Ничего не кончается, ничего не начинается. Освободи себя, поверь, теперь ты можешь это сделать. Тебе, в общем-то, больше и нечего делать.
Рушилось всё. Складывались горы, недвижимые вчера. Менялся свет, закономерно гаснущий и восходящий все эти дни. Осталось ничего. Чистое белое. Безграничная даль.
- Не бывает никакого конца... я мечтаю бродить здесь, а ты так цепляешься за то, что противно мне. Ты наедине с собой и миром. Ты в своем сне, и этот сон настолько же реален, насколько реален другой неотвратимый сон, в котором ты провела 23 года, в ночных перерывах окунаясь в другие миры.
- Но я... я не хочу принять этого. - Прежней крови на ее лице не было, она твердо стояла на ногах, красивая и напуганная. - Я не хочу уходить, не хочу принять этого. Еще вчера, еще вчера...
- Думаешь, я хочу? Никто не снимал крест с наших спин. Пойми уже, наконец.
Яснел ее взгляд. Она шагнула в яркое белое, внутрь себя, в никуда, наполненное множеством миров. Слезы последним невинным рывком надежды скатывались по ее телу.
- Все мы не на своем месте, и нечего тут болтать...слишком долго и трудно, пора идти. Как-то скомкано и неясно получилось. Но, кажется, она поняла.
Сказав это самой себе, Смерть снова оказалась у подножия горы, рядом с окровавленным и уже желтевшим телом. Она одним лишь взглядом подозвала собак и вскоре тело нашли.
***
Тело нашли. Жалкий остаток того, что на самом деле представляет из себя человек.
Можно чуть-чуть пройтись.
Вдоль спокойных и тихих холмов, по плавному течению реки. Медленно, никуда не торопясь. Вокруг - никого. Здесь можно оглянуться на темно-зеленое пятно леса вдали. Перед ним - пустынные закатного цвета поля. Далеко еще поблескивает та гора, у подножия которой пришлось так долго в путаных словах объяснять необъяснимое. Будто кто-то может знать и объяснить. Будто Смерть и живой человек находятся не в одинаковых условиях, не в одном положении. Тише. Не нужно скользить по резкой колющей поверхности мысли. Всё равно по ней никуда не убежишь. Гладкий слон на вершине трости поблескивает, попадая под лучи закатывающегося солнца. Тихо и мягко продавливается земля под ступнями, заканчивается, и всё больше сливается с распустившим множество рук городом. Одна из рук, самая широкая и заасфальтированная, через множество неприметных уродливых домов и улочек вела к мерцающим огням центра.
***
Мерцающие огни центра. Оживленный вечер. Неутихающая музыка заполняет громкой суетой узкие улицы. Вниз, по тротуару, до поворота, затем налево, по фонарной аллее с симметрично расставленными скамейками, где раскуривают дорогой табак кавалеры в костюмах, и тут же, неподалеку, их дамы тонут в надрывистом пустом хохоте. Они переливаются в кучки разгулявшихся молодых, способных только напившись испытывать чувство счастья и полноценности. Расстилается на холодном тротуаре, рискуя добить свое уже давно не крепкое здоровье, бездомный. Он захлебывается в собственной рвоте и бесконечной яме утерянных и затянувших за собою жизнь слов и мыслей. Через него перешагивают яркие кровавого цвета платья, строгие темные костюмы поверх чистых рубашек, брезгливые начищенные ботинки. Парадной линией друг за другом плывут и блестят ожерелья, бусы, подвески, часы, серьги, кольца. Предприимчивые большие руки подают себя более гладким и нежным, с накрашенными ногтями, не упуская возможности обхватить напудренных их обладательниц за более приятные места. Улыбки и всем понятные недвусмысленные условности смешиваются в собравшейся у дверей театра (старинного, с надоедающими высокими колоннами) толпе людей, каждый из которых, кажется, забыл кое-что перед выходом из ванной, пропахшей смесью мужских и женских духов, с запотевшим зеркалом и запертой дверью, за которой вечный тонкий пресмыкающийся голосок: " Еще пять минут, дорогой". Да, наверное, они что-то забыли. В вечной спешке и вечном ожидании. Но теперь все они тут, в ночном карнавале чего-то забывших, заслуживших отдых любителей выходных нарядов и уважаемых мнений. Так наблюдает в стороне одинокое и отчужденное существо, в силу своей сущности неспособное хоть на секунду принять участие в карнавале. Так Смерть дошла до театра, где вот-вот начнется одно из самых дорогих и известных представлений. Никто не хочет быть в стороне, чувствовать себя вне общих интересов, поэтому зал полностью заполняется. Красная ковровая дорожка с улицы веет ложной красотой, заманивает в роскошные залы. Разбегающиеся глаза хватают и роняют все подряд, подпитывая все тело эйфорией, вызванной сознанием возможности находится в таком месте. Вызванной сознанием возможности перешагнуть валяющегося бездомного. Повсюду будто бы только и ищут самый крошечный повод для выражения своего восхищения тем, как же прекрасен вечер, проведенный в таком приятном и замечательном месте, с пользой для души и, что немаловажно, желудка. Словно легкое и приятное чувство защищенности и уюта проливает на душу ослепительный свет.
***
Ослепительный свет прожектора со сцены. Белые расплывающиеся пятна в глазах от их внезапных вспышек. Кому-то уже тяжело получать удовольствие. Он нелепо встает, извиняясь, ослабляя тугой галстук, вытирая жидкое потное лицо. Он старается держаться, не терять солидности. Все плывет перед глазами. Кажущаяся бесконечной толпа сидящих людей. Все они давятся от смеха и веселья - настолько смешна эффектная постановка с танцующими животными и нелепыми актерами, что кривят рожи и поскальзываются на кожуре банана. Он просачивается между длинными рядами. Гремит на современный лад оркестровая музыка, оглушает и вызывает вибрации в теле своими резкими ударами. Шум.
Грохот.
Непрерывный смех.
Крики. Темнота. Радостные вопли.
Инстинкт, инстинкт выживания заставляет бежать сквозь ряды, хохот, визг саксофонов, восхищенные выкрики, аплодисменты, мутный зал - песок в глазах - барабанные удары, подкашивающиеся ноги, и смех, смех, грохот, шум, гам, муть, яростное и абсолютно непонятное месиво...
Всё.
Только отдаленный приглушенный стенами шум за дверью. Он всё еще с невообразимой быстротой и паникой бежит по коридору театра, затем стремительно скатывается по лестнице и плечом толкает дверь.
Глухой звук лампы туалета. Здесь он обхватил края раковины и дикими глазами смотрел на себя в зеркале. В отражении он увидел кого-то в черной накидке, с необычной тростью в руке, со спрятанным в непроглядной темноте лицом.
- Советую успокоиться. К сожалению, время вышло. Так будет легче, - тихий и размеренный голос Смерти.
Смерть покачала головой. Его глаза в ужасе бегали, сердце отбивало невозможный ритм.
- Не стоит. Если я здесь, то уже не убедишь.
- Это твоих рук дело? - он истерически кричал и махал руками. - Погоди еще, думаешь меня легко взять? Хе-хе, в моем распоряжении лучший европейский врач, я на ноги быстро встану, а тебя, падаль, как вонючего таракана раздавлю. Я возьму лучших адвокатов, думаешь я не знаю, кто тебя подослал? Я честным трудом... да! И можешь передать моим врагам... да! Кстати! Отвечай, что со мной и кто...
- Это не в моей компетенции. Хотя... похоже на приступ... что-то с сердцем...хм...я честно не знаю. Думаю, пары минут хватит, твое путешествие здесь кончится, а дальше, - Смерть усмехнулась, - будешь снова искать себе удовольствий, врагов, адвокатов, в общем, что сам захочешь. Но боюсь, что для тебя все кончится здесь.
- Да ты мне еще угрожать смеешь, а? Слушай-ка, почему бы тебе не валить по-хорошему... я все равно знаю...
- О, с радостью, только сам расхлебывай свой хаос. - Какой еще...
Он остался один. Резко. Словно только что приходила галлюцинация. Все внутри тяжелело и сжималось с необычайной силой. Он рухнул на пол и забился в судорогах. Но вот он избавился от всего этого и оказался в яркой полностью белой комнате, без окон и дверей. Он ничего не понимал и долго психовал.
А Смерть бродила по линиям клетчатого листа города, прямые углы поворотов вели к жилым домам.
Еще пара не желающих спокойно принять и понять.
Еще несколько бьющихся в истерике.
Еще столько же молчаливых.
И много-много других.
Нет, одинаковых.
Достаточно.
Хватит бытового шума и городских огней. Солнце получило разрешение на очередной подъем. Многообещающие тонкие лучи разъедали темноту, предвещая приятную погоду. Один из первых оранжевых лучей упал на многоэтажный дом на окраине и пробил оконное стекло.
***
Оконное стекло украсила ветвистая трещина. Сквозь наушники пробивался вертолетный гул. Палящее солнце украшало восточные песчаные земли и бедные домики на ней. В вертолете двое военных и пилот. Один из них - седоватый не слишком старый офицер. Грубые объемные скулы и еще более грубые глаза, пустые и равнодушные. Второй - совсем молодой и бледный от страха юноша, с глубоко посаженными глазами и худыми чертами лица. Внизу, похожие на муравьев, стайкой перебегали люди. В основном - старики, женщины и дети. Стареющий офицер нервно и злобно смотрел вниз из окна, точно на них.
- Где это видано, а? - он беспокойно вертел в ругах сигарету и в конце концов резким движением сжал между верхней и нижней челюстью. - Среди дня расхаживать тут! Ну нет! Они у меня потанцуют еще.
Волнение побледневшего юношу передалось в дрожащие руки, которыми он чистил оружие. Он не без опаски слушал старшего по званию.
- Они же беженцы... мирные жители, они не хотят... - голос его дрожал подобно рукам.
- Ах! Мирные люди, мать твою? - офицер выплюнул сигарету и поправил густые усы. - Мирные люди, говоришь? Да я бы их всех к стене и ... чтобы закончить все это! Да кто они такие? Жалкие, слабые насекомые по сравнению с нашей силой. Они - наш враг. Из-за них, сынок, ты здесь рискуешь жизнью, выполняя свой долг. Враг! Из-за них все мы должны так плохо жить... не станет их и все в полном порядке будет! Это я тебе точно говорю. Мы достойны другой жизни, высокой и великой, и вот эти вот тараканы не должны быть помехой всеобщему счастью! Мы великие... мы...
Он резко оборвал пламенную речь и заулыбался. Молодой солдат бессознательно прижался к стене и наблюдал за каждым его движением. Вот этот седой морщинистый старик подносит губы к уху пилота, сильно жестикулирует, громко объясняет что-то. Пилот в ответ награждает его злобной улыбкой и разворачивает патрульный вертолет. Офицер возвращается, расчехляет пулемет...да... глаза не обманывают. Наблюдающий за ним юноша почти теряет сознание от чувства приближающегося ужаса. Ноги и руки отнимаются будто в кошмарном сне. А старик достает неизвестно откуда взявшуюся дорогую сигару ( видимо, для особых случаев) и заряжает ленту. Он невменяем. И это не сон! Не игра! Не вымысел! Время в сознании молодого солдата преломляется, сжимается. Он перестает различать звуки, чувствовать свое тело. Офицер медленно устраивается в удобной позе и оборачивается к размякшему подчиненному, с расстановкой и паузами проносятся неизвестно где слова:
- Нечего их жалеть, не в детском саду ведь.
Резкие оглушающие выстрелы будто будят все вокруг. Быстрее, быстрее... Пулеметная очередь вбирает в себя все - вертолетный гул, крики. Только смех уже сумасшедшего офицера льется в одной тональности с выстрелами.
Внизу безнадежно стараются бежать. Солнце приобретает кровавый оттенок, воздух еще больше густеет. Смех, смех, сквозь крики, бешеные и нервные затяжки, выдох, дым изо рта, резкие движения руки, красные пятна и тела над ними на песке, ужасный шум и грохот, адская жара и дьявольская ухмылка.
- Хватит! Пожалуйста! - молодой солдат срывает голос и бросается на офицера.
Но вдруг его мягкое тело впускает в себя гладкое и острое лезвие.
- Не надо шутить со мной, сопляк, - офицер хрипло смеется, но уже где-то очень далеко, и уже почти нету боли от его вращающегося в животе ножа.
Он плачет, по-детски, то есть не выдерживает обиды, отчаянно, невинно. Так он когда-то плакал на руках своей матери. Не долго ему пришлось жить после последнего такого рыдания на коленях родившей его женщины. Он знает, что больше никогда не обнимет близких, сладкий вкус губ любимой не навестит его более. А сколько бы он всего мог сказать и сделать, объяснить, что еще многое впереди, что -
Нет. Никаких праздников, улыбок, все это выбросить, да и разве имеет это значение сейчас, когда -
Что? Больше никогда. Не выбраться. От этого и горькие слезы, они уже смешиваются с кровью. Тело, кажется, выбросили с вертолета. Оно падает вниз, бесконечные секунды рассекает воздух, плывет к земле. Мягко и плавно оно опускается на руки Смерти.
- Тише...тише, - сказала Смерть шепотом, будто бы не желая, чтоб кто-то слышал, - все мы устали. Все хорошо. Открой глаза.
В белом свечении блестела расстрелянная толпа. У женщин дети на руках, старики поддерживают друг друга.
- Это... это не я, - он снова готов плакать, будто и не был никогда взрослым
- Мы знаем, знаем, - скромные улыбки беженцев.
Смерть по-матерински положила руки ему на плечи.
- Не бойся, несчастье осталось там, в том мире, с теми немыслимыми законами. Здесь все просто. Не переживай.
Она долго смотрела вслед уходящим людям, вместе начинающим новые странствия, которые ей никогда не начать.
А где-то далеко патрульный вертолет был сбит. Он вдребезги нырнул в землю. Старый офицер хромал и издалека нагло, но будто подыскивая оправдания, смотрел на накидку Смерти. Она в ответ долго молчала, лишь ужасным присутствием раздавливая офицера.
- Я выполнял приказ! Что это такое, а? - он приходил в ярость, бросал сотни слабо связанных между собою слов. - Я защищал страну! Это жертва ради блага, я знаю, что это правое дело!
- Ты защищал мелочные интересы самых жалких людей, - Смерть брезгливо отчеканивала слова, - а ведь есть что-то гораздо выше этого.
- Да кто ты вообще такая, чтобы понимать это, да я готов пойти на что угодно ради блага, ради -
Он в ярости бродил по земле, с пеной у рта выкрикивал множество ругательств, штамповал навязанные мысли. Она молча смотрела на него, и пора было уже уходить.
Офицер остался один в залитой кровью комнате. Ужасные не поддающиеся описанию уродливые создания окружали его. Пустой воздух и туман не подпускали военного к закрытой серой двери.
***
Закрытая серая дверь. За ней еще с лестничной клетки слышны два голоса - басовый захлебывающийся мужской и мерзко режущий уши женский.
Ей не хотелось подниматься по лестнице. Бродить из края в край - конечно, речи о физической усталости не идет - но это утомляет. Все в самом правдивом ракурсе, то есть в таком, что любая жизнь, совершенна любая, особенная и -
Дряхлая накидка нарочно цеплялась за любые углы перил и ступеней. Предчувствие и бесконечная усталость скапливались в осадке все в большем и большем количестве. И теперь они повисли у той самой двери, над Смертью. Прямой коридор с дырами, ведущими в комнаты. Душно и неприятно от бытовых запахов. Здесь правила абсолютная тишина.
Или так только казалось - увиденное у шатающейся двери в конце коридора полностью лишало чувств. Крохотное тело свернулось калачиком, невинно и просто. Над ним - лиловые пятна на двери, те же пятна на плитке в ванной, те же пятна и капельки на рваной одежде.
Что-то от тела привстало. Медленно, выдерживая паузы, заспанными моргающими глазами оно обратилось к вошедшей Смерти:
- Привет.
Наивный и ничего не понимающий голос. Это самое тяжелое. Взгляд, полный доверия, искренне желающий объяснения и ответов на самые простые вопросы.
- А что это со мной такое? - маленькая девочка разглядывала отделившуюся от трупа часть себя.
- А это я у тебя хочу спросить, - Смерть приблизилась и опустилась на колени перед ребенком, - что с тобой было?
- Со мной? Гм... - она сосредоточенно закусила язычок, сгустила брови, - сегодня баба Рита... уехала, мама и папа радовались, сильно сильно. Потом они много пили... пили и пили. Папа ругался на меня...гм... я не знаю, за что.
Девочка говорила спокойно и даже с интересом. Она продолжала:
- Он потом начал много кричать...ударил меня, мама смеялась...У меня сильно макушка болела, а потом... потом я не помню, я, наверное, уснула. Было что-то мокрое и как каша жиденькое...
Девочка хотела обернуться, в сторону, где лежало ее тело. Смерть движением руки пыталась предупредить ее, остановить, но не успела.
И тут не обошлось без слезок.
- А я понимаю, тетенька, - она опустила головку и стала елозить ногой по полу, - мне бабушка говорила... что когда кто-то умирает как ребеночек, то он больше не растет и становится ангелочком...да ?
Глаза ее отражали полную уверенность во всем происходящем на планете.
- Да...это так.
- А что они делают, ангелочки?
- Что им хочется...
Неуверенный голос Смерти, создающий впечатление, будто она не знает ответа.
- А бабуля говорила, что я вырасту и пойду в школу, потом я буду большой большой... - она вытянула правую руку вверх, показывая, какой большой она будет.
Молчание в ответ.
- А где бабуля? Можно к ней? И к мамочке, когда она не будет пить.
- Я боюсь, что нет...
- Ай? - она удивленно склонила голову набок. - Почему?
- Теперь уже никак нельзя, понимаешь...
- Ну пожалуйста... я только так, я не буду баловаться, я просто у бабушки спросить...можно?
- Я бы очень хотела...
- Ну пожалуйста... - девочка уже всхлипывала, - я хочу к бабушке, к мамочке, пустите меня к ним, я на чуть-чуть... совсем... они же будут ругаться, когда я приду потом... что меня долго не было... и мне нельзя с незнакомыми тетеньками...
- Я правда не могу, тебе нужно идти со мной...
- Почему?
О, это наивное почему. Знал бы хоть кто-нибудь, почему.
- Я не могу, не могу.
Капельки падали на пол, но уже из глаз женщины в черной накидке, сидевшей все это время на коленях, думающей, почему же все так -
- Нельзя, значит... - она шмыгнула носиком, - это так с дедушкой говорили, что нельзя, я тоже хотела.
- Да, наверное...
- То есть меня не будет там, где я была?
- Да.
- А куда мне надо?
- Со мной.
- То есть я больше не вернусь...?
- Да.
- И школы не будет?
- Да... - с каждым разом это "да" давалось все труднее.
- И я не вырасту совсем?
- ...да.
- И не будет у меня семьи?
- Да.
- И всего хорошего, что мне обещали?
- ...
- А я могу игрушки взять с собой? У меня есть любимый мягкий зайчик...
- Нет... а впрочем, думаю, никто не заметит, - женщина в слезах постаралась сказать это как можно более веселее, - все-таки у меня есть кое-какие привилегии...
- Ура! - девочке хватило зайчика, чтобы улыбка снова заиграла на детском лице. - А мне правда-правда нельзя даже попрощаться...?
- Нет...
- А я так хотела, бабушка будет плакать... я не знаю, куда идти...
О, этот наивный голос, без капельки лжи.
- Я провожу тебя, тебе и правда было бы слишком рано знать, куда... Но нужно, чтобы ты закрыла глаза.
- Это навсегда?
- Да.
- Я больше никогда их не увижу.
- Я не знаю, правда... - снова слезы капали из глаз старой женщины...она правда не могла знать, ведь никогда не была, а только слышала, - говорят, что всех нас ждет большая встреча...
- То есть, еще может быть...
- Да. Закрывай глаза.
Время на мгновение вернулось. Смерть услышала животные стоны из соседней комнаты. Разбросанная одежда вела к кровати, оттуда доносился сильный запах алкоголя и пота... стоны... низкие слова... за окном ровно ничего не менялось.
Достаточно. Она вернулась к девочке и села рядом с ней, по-матерински гладила ее длинные волосы.
- Не открывай глаза, и знай, что все любимые рядом, всегда, даже если это не кажется правдой.
- Я верю... - она сладко зевала, а из закрытых глаз текли и линиями делили лицо детские слезы.
Все выцветало в белом. И навсегда пропадал тот мир, за который больше всего цепляются живые существа.
Они стояли над холодной блестящей рекой. Одинокая темная лодка выделялась среди кристально белого мира и блестящей реки. Лодка была под стать своей хозяйке. Та тоже, в брожениях среди бесконечности живущих людей не могла быть вместе с ними, не могла быть понята, ибо несла свое тяжкое бремя и увлекала за собой -
Ну, поддайся течению бесконечной реки и уйди в странствия куда более спокойные и глубокие, в сравнении с теми, которые пришлось пережить на этой земле. Смерть управляла лодкой, поддерживала ее движение, еще поддерживала нерушимый детский сон девочки, плывущей с ней, поддерживала она и весь мир. Да, именно так. В каких лесах заблудился человек и как давно, что настолько не замечает ужаса и кошмара, затмевающего счастье жизни? Откуда горе и ненависть в изначальной невинности каждой души?
Но сколько раз произнесено написанное выше? Каким банальным оно кажется. И по праву. Но за что же есть ненависть к Смерти? Да, каждый найдет сотни причин, но неужели можно с полной уверенностью отвергнуть мысль, что Смерть - самое несчастное существо? Не жестокая, не грубая, не беспощадная, а несчастная. Ведь всем уготовано что-то, с чем приходится мириться и против чего невозможно пойти. Это связано с нераскрытыми тайнами нашего мира. Мы не можем не питаться, не дышать, мы не можем не умирать. Но с чем приходится мириться Смерти? Бродить по миру, заходить в каждый дом, в каждый уголок, быть непрошенным гостем, ненавистным и никогда не ожидаемым, видеть самые жестокие проявления жизни, несправедливость, грубость, страдания, уничтожающих друг друга братьев... кто же выдержит это и не сойдет с ума? И кто это выдумал, что у Смерти нету чувств? Что ей не тяжело одной на всем белом свете встречать людей и провожать их в неизведанное, в место, о котором она сама не имеет ни малейшего понятия. Но все вышесказанное - мимо. Стоит просто попробовать поставить себя на ее место. Да и вот уже она подплывает к краю, а это значит, что маленький отдых, который она себе позволила, завершен, и снова пора безысходно возвращаться в рушащий любые надежды мир, ярким олицетворением которого является та самая девочка, медленно просыпающаяся, но уже все понимающая.
Ну что же, множество раз мы проживаем одну единственную жизнь, и это самая страшная и прекрасная философская теория, созданная за все время, а значит - пора возвращаться.