На поминках Иванов вздыхал, крякал и ел блины. Покойный Коля был его соседом и остался должен ему сто рублей. Это обстоятельство Иванова сильно смущало. Не решаясь потревожить поминальное настроение Колиной жены, он так ничего ей и не сказал. Ночью, выйдя покурить на балкон, Иванов неожиданно увидел Колю. Вернее все, что от него осталось. А осталось много — вся фигура плюс черный спортивный обтягивающий костюм да странные рожки на голове.
— Ты чего, Коля? — спросил Иванов и дал ему прикурить.
— Я теперь Бэтмэн, мать его, — грустно сказал Коля, приземляясь на ивановский балкон.
— Вот черти, — согласился Иванов, — не дадут человеку умереть нормально. Ты, Коля, это, сто рублей-то не отдашь? Я уж у Нинки не стал просить.
— Об чем разговор? — обиделся Коля. — Седня вот слетаю на атолл Муруроа, а потом отдам. Там одних козлов надо замочить. Ради мира на земле. А потом отдам конечно.
--- Муруроа, это далеко? — тихо спросил Иванов.
— Далеко, мать его, — озаботился Коля. — Но лететь надо. Мир все-таки.
Иванов понимающе кивнул головой. Они еще затянулись по разу, а потом Коля выпрямился весь и полетел вверх. А Иванов вернулся к жене. За судьбу мира он был теперь спокоен. Колька был мужик хваткий. Даром что слесарь-сантехник.
***
В зоопарке Иванов долго задумчиво стоял перед клеткой с грифом. Наконец, гриф изогнул голову, посмотрел на Иванова мутным взором и спросил: "Выпить хочешь?" Выпить Иванов хотел, но не с грифом же это было делать. Он бы еще подумал, если бы это был хотя бы гиббон. Но не гриф же! Гриф между тем ждал. Колосники у Иванова со вчерашнего горели, и он решился. Тихо молвил: "Наливай". Гриф слетал в подсобку за бутылкой, потом Иванов залез в клетку, и они налили по первой. Потом по второй. А потом по третьей. И водка кончилась. Нужно было кого-то посылать. Мимо клеток шел сторож Потапыч, и Иванов хотел кликнуть его, но гриф не дал. "Этот Потапыч половину по дороге выпьет, -- строго сказал он. - Сам сходи. Мне нельзя, мое дело зоологическое, мне из клетки ни шагу". Иванов сбегал. Они догнались. Потом Иванов пел русские народные песни, а гриф слушал его, внимательно наклонив голову. Последнее, что помнил Иванов, как гриф медленно и печально падал с насеста с тяжелым шепотом: "Извини, брат". Очнулся Иванов утром в милиции. Оказывается, он вчера шалил в обезьяннике и буянил в слоновнике, и напоследок избил Потапыча его же собственной лопатой. Словом, дело было нехорошо, что и подтвердила обозленная жена, пришедшая забирать Иванова из милиции. "Ладно обезьянок, но сторожа-то за что? Он ведь царь природы", -- гневно вопрошала жена по дороге, а Иванов молчал. "В зоопарк больше не пойду, -- соображал он. - Не клево там как-то. Пойду к шурину в пожарную часть. Пожарники, они страсть, какие добрые".