Юлия НИКИТИНСКАЯ
     
                                КАНДИДА
     
                      Книга 1. Тихая норандийка.
     
                                               Посвящаю моей сестре Кеси, 
                                                потому что давно обещала.
     
                                   "... я не знаю точно, кто из нас прав,
                                                Меня ждет на улице дождь,
                                                      Их ждет дома обед."
                                                                   В. Цой
     
                                              "Я иду учить тебя смеяться"
                                                         Ритуальная песня
     
     
                                     1.
     
     Облако было похоже на дракона - спина горбом, длинная змеиная шея и 
извилистый хвост. Конечно, живых драконов Кандида ни разу не видывала. Их 
вообще мало кто видел, только отважные путешественники, что добирались в 
своих странствиях до самых границ с запредельем - и, надо отметить, редко 
возвращались назад... Когда-то очень давно - так давно, что Кандида и 
помыслить боялась - мир был молод, и боги жили не в недостижимых небесных 
чертогах, а среди людей, и драконов, наверно, почитали просто домашними 
животными вроде коров и лошадей. Давно это было... Тогда, может, и 
девочек не продавали на рынке как капусту; и слова-то такого не знали - 
"рабыня".
     Рабыня - это позабытое Богами несчастное существо, которое можно 
купить и продать, подарить, проиграть в кости или выменять на мешок 
удобрений для любимого садика; которое можно поцеловать или, наоборот, 
поколотить, не спрашивая ее согласия, а то и вовсе пристукнуть, если 
вздумается, и спокойно жить дальше, не терзаясь угрызениями совести. 
Иногда рабыни бывают красивы и хороши в постели. Другими достоинствами их 
Боги обделили: рабыни всегда ленивы, глупы, прожорливы, распутны, 
строптивы и визгливы. Кандида слишком ясно представляла, что значит быть 
рабыней. Сколько она себя помнила, ее вечно покупали и продавали. Да, что 
и говорить - опоздала она родиться, лет этак тысяч на двадцать. Мир 
состарился и изменился, Боги покинули смертных на произвол судьбы, из 
темных недр мироздания повылазила злая нечисть, и драконы почти все 
вымерли. А раньше, если только не врут древние сказания, были даже 
пятнадцатиголовые.
     У облачного дракона была всего одна голова. Он величественно плыл за 
крыши батистана, худея и удлиняясь на ходу, вытягиваясь в какую-то пухлую 
колбасу. Хвост оторвался и остался далеко позади. Кандида проводила 
колбасу взглядом и вздохнула. Ей было немного жаль облачного дракона.
     Она сидела на крыльце чайханы, на теплых, нагретых жгучим южным 
солнцем ступенях из пористого камня. Прикрывавшая вход ковровая занавесь 
не задерживала звуков, и Кандида слышала, как где-то за ее спиной гремит 
посудой служанка и оживленно болтает торговец Ариван, который и привез ее 
из Касталии в Аранистан вместе с тридцатью пятью другими рабынями. Ариван 
любил говорить (неважно, с кем и о чем) и говорил долго и весьма 
витиевато; он однажды снизошел даже до беседы со своим товаром - с ней, с 
Кандидой, и называл ее "юная дева". Он ведь был, в общем-то, добродушный, 
этот Ариван... Кандида навострила уши: торговец рассказывал о чудовищном 
шторме, настигшем его галеры у кастальских берегов. Мимо нее прошлепала в 
разношенных туфлях закутанная в чадру служанка с двумя пустыми кожаными 
ведрами.
     - Ты чего расселась, девчонка? - с напускной строгостью прикрикнула 
она на Кандиду, и та вспомнила, что провела здесь, на теплом и совсем не 
жестком крыльце, почти полдня. Ей тут нравилось. И Боги свидетели, ой как 
редко доводилось Кандиде так вот сидеть, прохлаждаясь и глядя на облака. 
Уж господин Кингосо отвесил бы ей хорошего леща! Тешиться бездельем - это 
удел девиц знатного рода и голубых кровей, сказал бы господин Кингосо, а 
рабыня должна работать, на то она и рабыня, и возносить хвалу свои Богам 
за то, что хозяин ее столь человеколюбив и до сих пор не утопил никчемную 
малявку в пруду со скользкими рыбами! Господин Кингосо и вправду был не 
злой. Он бил Кандиду не чаще раза в месяц и совсем не ругался 
неприличными словами. А его дочка, высокородная кириэ-сьонна Данона Тар-
Кингосэ, у которой Кандида ходила в горничных, была, конечно, капризной и 
избалованной донельзя, но тоже терпимой - она, по крайней мере, не колола 
Кандиду булавками (Ракхамани утверждала, что все знатные дамы так 
делают), и иногда даже позволяла доесть за нею надкусанное пирожное. Что 
до жены Кингосо, что пребывала в добром расположении духа лишь когда 
спала, то Кандида старалась без надобности не попадаться ей на глаза и 
этим спасалась от колотушек.
     Да и повариха, тетушка Зурия, Кандиду любила и всегда тайком 
прикармливала... Не жизнь, малина. Бывало и хуже. Одна сьонна Мелидуча 
чего стоила! На ее обширных и приносящих огромный доход плантациях 
сахарного тростника рабы гибли как мухи: кого не убивали жара и 
непосильный труд, того косили болезни; кого щадили болезни, в припадках 
ярости могла запороть насмерть сама Мелидуча - откуда только силы брались 
в такой худосочной особе! Когда Мелидуча обрабатывала семихвостой плетью 
спину какого-нибудь бедолаги, костистое треугольное лицо ее покрывалось 
пятнистым румянцем, а в глазах вспыхивала шалая радость. Кандида боялась 
высокородной сьонны, как болотного тролля. На ее счастье, Мелидуча сама 
позабыла, сколько у нее рабов, и Кандиду попросту не замечала. 
Разумеется, на тростниковой плантации, по колено в гнилой воде, под 
палящим кастальским солнцем, слабенькая девчушка не протянула бы и 
месяца, однако надсмотрщики строго блюли экономический интерес сьонны 
Мелидучи и, сберегая заплаченные за Кандиду деньги, нашли для нее работу 
полегче. Она и ее напарница, раскосенькая желтолицая лаолийка Илахэ, 
должны были увязывать стебли тростника в снопы, предварительно ободрав с 
них длинные и жесткие листья. К концу рабочего дня (а работали на 
Мелидучиных плантациях дотемна) руки обеих девочек покрывались мелкими 
саднящими порезами и совершенно отказывались служить. А потом Мелидуча 
проигралась в карты, и ее посадили в долговую яму, и Кандида вместе с 
плантациями, особняком и другими рабами досталась ее кредитору, господину 
Кингосо; Кингосо отдал ее капитану Рамиро в обмен на красивую наложницу, 
а Рамиро рабыня была, собственно, ни к чему, и он продал Кандиду 
перекупщику Аривану, а деньги пропил.
     Невольники часто обращаются мыслями к прошлому, оглядываясь в те 
счастливые времена, когда шею не сжимал позорный ошейник. Кандида не 
искала утешения в минувшем. Наоборот, она, откровенно говоря, смутно 
побаивалась своего прошлого - потому что оно было неясным и расплывчатым, 
а неведомое всегда пугает. Само собою, она помнила тощего носатого 
Кингосо, и Мелидучу с ее семихвостой плеткой, и Данону, и суетливую 
пестроту бесчисленных рынков и торжищ, где ее выставляли на продажу... но 
дальше? Дальше сгущался туман, и в нем тонули лица, голоса, чувства, 
события...
     Кандида не помнила своих родителей. Курчавая и шустрая тессалийка 
Тийю как-то с непоколебимой уверенностью заявила: так не бывает! У любой 
девочки непременно должны быть папа и мама.
     - Не с небес же ты грохнулась, Кандитэ! - приставала тессалийка. - 
Ты вспомни!
     Кандида пробовала и получала вместо дорогих сердцу воспоминаний одну 
головную боль. И тоскливо завидовала Тийю, которая помнила своего отца - 
полунищего тессалийского крестьянина, пьяницу и тунеядца. Дочь у него 
отобрали за злостную неуплату налогов в казну государя Одената, но Тийю 
свято верила, что в один прекрасный день отец скопит нужную сумму, 
разыщет ее и выкупит. Рассказывая о нем, она светилась такой широчайшей 
улыбкой, что у Кандиды слезы наворачивались на глаза. Ей-то было не о чем 
поведать. Она даже не знала, сколько ей лет. У нее было только имя. Имя 
рабыне необходимо, ведь должен же хозяин как-нибудь окликать ее, чтобы 
она быстрее молнии мчалась на его зов! Впрочем, и тут Кандиде не слишком 
повезло.
     Имя - тоже часть человека, вроде, скажем, носа на лице, и поэтому 
девицам знатного рода и голубых кровей дают красивые, звучные имена, 
исполненные высокого смысла. Их, случатся, выбирают годами, и умудренная 
жизнью Ракхамани рассказывала как-то про одну такую юную особу, 
получившую имя лишь к совершеннолетию. С рабынями и прочей голытьбой 
проще - этих можно величать как Боги на душу положат. Тийю, к примеру, 
по-тессалийски означало Мышиный Хвост. Какой смысл кроется в трех слогах, 
составляющих имя Кандида, никто - даже Ракхамани, исколесившая полсвета - 
не имел ни малейшего понятия. Ввиду такого недоразумения каждый толковал 
его по-своему, чаще всего с обидой для владелицы. А сама Кaндидa свое 
несуразное прозвание почти ненавидела. Имя было слишком уж взрослое, 
напыщенное, тяжеловесное - в самый раз для стареющей богатой дамы; 
девчонку-заморыша с выгоревшими на солнце волосами и облупленным носом 
оно просто давило, точно гранитная плита. Тийю, не очень блестяще 
владевшая Всеобщим Наречием, переиначила на тессалийский лад: Кандитэ. 
Ракхамани - та вообще не называла ее по имени. А новый хозяин... кто его 
знает! Возьмет да обзовет так, что злополучная "Кандида" покажется 
Божественным откровением...
     Она пересела поудобнее и подобрала босые пыльные ноги под линялую, 
замахрившуюся понизу юбку, потому что через двор батистана шел вразвалку 
одноглазый надсмотрщик Марг, и если бы он случайно споткнулся о Кандидины 
ноги, то уж как пить дать отвесил бы ей тумака - даром что Ариван строго-
настрого запретил бить рабынь накануне торга. Кто же купит девчонку, 
разукрашенную синяками? И без того сей достопочтенный господин не питал 
особых надежд сбыть Кандиду с выгодой: в новой партии она была самой 
маленькой и слабосильной на вид, не обладала никакими из ряда вон 
выходящими талантами и не обещала вырасти красавицей. Бросовый товар.
     Убыточная Кандида смотрела в вечернее небо, желтое, точно скверно 
заваренный чай, и в голову eй лезли грустные мысли. Там, за стенами 
батистана, раскинулся другой мир, таинственный и необъятный; там 
возносились к тучам горы, грохотали бурные реки и спали в песках 
затерянные города; там возникали и рушились империи; там сходились в 
битвах армии. Там отчаянные путешественники бороздили воды всех семи 
морей, там плели заклинания прекрасные и жестокие жрицы темных Богов, там 
жили девочки, которые каждый день ели сладости и наряжались в парчовые 
платья... А Кандида была обречена вечно догрызать надкушенные пирожные, 
потому что она, видите ли, маленькая, носит ошейник рабыни и до икоты 
боится Марга!
     Она тронула пресловутый ошейник. Конечно, он был на месте - куда ж 
он денется, разрази его Деркато? Когда Кандида впервые осознала, что этот 
ошейник при ней, то чуть не надорвалась, пытаясь его снять - то 
разомкнуть, то стащить через голову; она тогда совсем маленькая была и 
глупая... Тот, кто надел ей на шею такое сомнительное украшение, уж всяко 
знал, что делал. Ошейник сидел прочно. Это, разумеется, не был какой-
нибудь чудовищный ошейник с ржавыми железными шипами, от которого поперек 
горла остаются кровавые полосы! Вовсе нет! Прежние хозяева Кандиды 
проявили достойное подражания милосердие. Ее рабский ошейник представлял 
собою тонкий металлический обруч с замочком, свободно болтающийся на ее 
птичьей шейке и опускающийся на острые ключицы; издали он смахивал на 
дешевое ожерелье. Вблизи становилась видна выгравированная вязью надпись 
на Всеобщем Наречии - крупными буквами имя Кандиды, чуть помельче - слова 
"Держите меня, я убегаю!". Встретив на дороге одинокую девочку в таком 
"ожерелье", даже деревенский дурень поймет, что нужно делать. А за побег 
рабам отрубают оба уха... Ключ от ошейника сейчас хранился у Аривана в 
потайном месте. Завтра он передаст этот ключ из рук в руки новому хозяину 
Кандиды, если таковой сыщется... если удастся правдами или неправдами 
спихнуть явно некачественный товар. Заморышей вроде Кандиды обычно 
скупают по дешевке целыми караванами и отправляют на самую черную работу: 
выживет - отлично, помрет - невелика потеря! Тут Кандида как нельзя 
некстати припомнила леденящие кровь россказни Ракхамани о волшебнике, что 
писал колдовские книги на коже невинных девушек, и ее охватило неодолимое 
желание кинуться в ножки одноглазому чудищу Маргу и слезно молить: 
дяденька, купи меня! Хоть башмаки об меня вытирай, только купи!
     А ведь другим девчонкам, даже Ракхамани, верно, тоже приходилось 
несладко, их тоже терзали страх, тревога, неизвестность, но они просили 
защиты у своих Богов. Обитателей чужих небес Кандида знала: западную 
Элиль Возжигательницу Звезд, аранистанскую Зелахат, стагирийскую богиню 
плодородия Рито, северную Идрис, что правила солнечной колесницей... 
Случалось ей встречать и огнепоклонников, и почитателей прародителей-
зверей, и даже какого-то совсем уж непонятного жреца Соборной Мировой 
Души. Однако ни один из этих бесчисленных богов и богинь, святых и духов 
не услышит и не примет молитву Кандиды. У них своих прислужников и 
почитателей хватает! Сирота без роду без племени никому не нужна. Она и 
Богам не нужна - ни Светлым, ни Темным, ни даже Соборной Мировой Душе 
(что бы это ни значило). Будто и нет на свете никакой Кандиды... И стало 
Кандиде от этой мысли так одиноко и тошно, что хоть волком вой; и завила 
бы, да Ариван будет браниться - умом, скажет, девчонка скорбит.
     - Кандитэ! Эй! Кандитэ-э!
     Кандида отбросила о глаз выгоревшие почти добела светлые волосы, 
которые вечно выбивались даже из самой тугой косы и висели, как 
растрепанная пакля. Тийю махала ей рукой из-за коновязи.
     - Кандитэ! Ты там угорела, что ли? Сейчас Лазулита твою кашу 
слопает!
     - Ой, ужин! - Кандида с ужасом поняла, что прозевала тот заветный 
час, когда жена Mapга, хмурая неопрятная тетка, приносила рабыням кашу в 
громадном котле, покрытом слоем копоти толщиной в палец. А у Лазулиты 
была не глотка, а бездонная яма! 
     И Кандида, подхватив обеими руками юбку, во всю прыть помчалась 
вслед за Тийю.
     ... Батистан в Кушманаре, аранистанской столице, был, как всегда, 
переполнен, сюда съезжались торговцы со всего подлунного мира. Знаменитый 
кушманарский базар по размаху купли-продажи лишь немного уступал 
тессалийскому и кастальскому. Жизнь здесь от рассвета до заката била 
ключом. За грязноватыми белыми стенами батистана кишмя кишели лошади, 
верблюды, ишаки; купцы переругивались на всех известиях и неизвестных 
языках; вальяжно похаживали взад-вперед надсмотрщики; маячили желтые, как 
тыквы, тюрбаны городских стражников. Ариван, чьи суда преизрядно потрепал 
злосчастный шторм, явился одним из последних и получил в свое 
распоряжение лишь хлипкий тростниковый навес возле коновязи, под которым 
с трудом, впритирку разместились его тридцать шесть рабынь. Напрасно он 
плакался и рвал на себе и без того не ах какие роскошные волосы, и топтал 
почти новую чалму, и бил себя в грудь - мол, товар деликатный, вдруг 
простудится или скорпион кого укусит, разве государыня Кайсара 
позаботится выплатить ему неустойку? - кушманарцы были неумолимы. Рабыни 
так и остались под щелястым навесом. Кандиду это даже порадовало - через 
дыры в расползающемся плетении она могла ночью поглядеть на звезды...
     Девчонки из Ариванова каравана расселись тесным кружком вокруг 
Ракхамани и Летиссы и долизывали миски из-под каши. Старшие рабыни 
держались поодаль - их было всего шесть, и все, как на подбор, ядреные 
бабищи весьма прожженного вида, явно стиранные во всех щелоках. Ракхамани 
и Летиссе сравнялось восемнадцать, остальные и вовсе были голенастыми 
подростками - правда, многих из них судьба потрепала так, что и на десять 
стариков хватило бы с лихвой.
     Ракхамани охраняла Кандидину миску от посягательств голодающей 
Лазулиты. 
     - Ага-а, яви-илась не запылилась! - крикнула она своим резким 
голосом, когда загулявшаяся товарка плюхнулась на потертую циновку рядом 
с Тийю. - Вот скажу Аривану, он тебя запрет! 
     Ракхамани хлебом не корми - дай постращать кого-нибудь наивного и 
доверчивого! С чего бы это Аривану запирать Кандиду? В заточении девчонки 
хнычут, чахнут и бледнеют, а изнуренные клячи сейчас никому не надобны, 
даже неразборчивым наемникам, которым все равно, кого пинать сапожищами. 
И потом, хитроумный Ариван обе ноги дал бы на отсечение, что Кандида 
никуда не сбежит. Ракхамани - эта может, но Кандида... скорее небо на 
землю рухнет! 
     - Спасибо, Ракхамани, - вежливо сказала Кандида, забрав миску. Каша 
была густая и душистая. Ракхамани дернула узким загорелым плечом. 
     - Из спасиба твоего, - заявила она, - платья с вуалью не сошьешь, и 
в рот его не положишь!
     Ракхамани девчонки уважали и боялись. Она была родом из Стагирии - а 
кто не знает, что стагирийки через одну служат мрачной Деркато Меркрате. 
Владычице Ночи? Такую попробуй задень - вмиг обрастешь чешуей. Как и 
большинство ее соплеменников, была Ракхамани невысокого роста, худощавая 
и быстрая, словно уличный мальчишка, смуглая до черноты, чуть раскосые 
глаза сердито поблескивали, жесткие смоляные волосы топорщились на 
затылке, неровно и грубо подрезанные ножом - когда-то хозяйка из зависти 
отхватила ей косу. Нрав у нее с тех пор сделался - не золото. Сам Ариван 
дивился, откуда в этой иссушенной солнцем верблюжьей колючке столько яду, 
непокорства и злости на всех и вся. Для Ракхамани не было большего 
удовольствия, чем встрять в разговор посторонних людей непрошеной и 
ехидными, не в бровь, а в глаз бьющими замечаниями довести обоих 
собеседников до белого каления. Она всем давала обидные (и, что самое 
возмутительное, на редкость подходящие) прозвища. Она постоянно со всеми 
ссорилась, а коли сказать было нечего, больно, с особым вывертом 
щипалась. При этом Ракхамани отличалась каким-то свирепым бесстрашием. 
Она не боялась ничего: ни подземных рудников, ни нечисти, ни Марга. 
Кандида знала, что ей никогда не стать такой, как Ракхамани - может, для 
этого нужно было родиться стагирийкой... И еще кое-что знала она про 
Ракхамани, потому и не обижалась на ее щипки, тычки и дразнилки.
     Угодить в рабский ошейник гораздо проще, чем избавиться от него; для 
этого существует такое множество разнообразных способов, что у Кандиды 
пальцев не хватило бы сосчитать, даже если б она вдруг отрастила себе 
третью руку на спине. Многие девчонки в батистане и на Мелидучиной 
плантации были дочерьми рабынь и унаследовали судьбу матерей; другие 
попали в плен или были похищены, иных, как Тийю, отдали работорговцам за 
долги отцов... А стагирийку Ракхамани продали в рабство собственные 
родители. Вот так вот! 
     - О тебе радею, северная розочка, - продолжала Ракхамани. - В 
руднике тебе сладкой кашки не поднесут, вот и наедайся впрок! Там, в 
рудниках, рабов вообще не кормят - зачем? Все равно помрут!
     Ну вот, уныло подумала Кандида, пришла беда - отворяй ворота! Если 
Ракхамани к кому привяжется, то не уймется, пока не доведет до слез. 
Колючек под языком у нее хватит! "Северная розочка" хоть и уничижительно, 
но, по крайней мере, не слишком обидно: роза - цветок королевский. 
Ракхамани способна на большее; Кандида у нее побывала и "сушеной 
треской", и "плесенью в маринаде", и "крыской-белобрыской"... 
     - Отвяжись от нее, Ракхамани, - вдруг соизволила раскрыть свой алый 
ротик Летисса. Кандида ждала заступничества от кого угодно, только не от 
нее. Летисса была настолько поглощена собственной очаровательной персоной 
со всем, что прилагалось (как-то: длинные ресницы, белая кожа, каштановые 
с рыжиною локоны и ямочки на щечках), что, казалось, не вздрогнула бы, 
начни с небес сыпаться звезды. 
     - Ты-то помолчи, дура, - огрызнулась Ракхамани. Воспользовавшись 
тем, что злоязычная стагирийка нашла себе новую жертву, Кандида встала, 
перешагнула через Лазулитины ноги и забралась поглубже под навес, где у 
самого опорного столба соорудила себе постель из охапки соломы и обрывки 
кошмы. День угасал над плоскими крышами батистана. Это был замечательный 
день, и Кандида провела его почти как те девочки, что живут за стеной и 
кушают фрукты... почти! В том и загвоздка, что ее мир всегда будет 
замкнут стеной, и фруктов ей не видать, как своих ушей без зеркала. Да 
еще эта Ракхамани прицепилась, будто назло... Где они будут завтра: 
Ракхамани, Тийю, Летисса, Лазулита? 
     Кандида подгребла под себя солому и легла, уставясь в стремительно 
сгущающиеся жаркие южные сумерки. Рядом гомонили торговцы, переругивались 
Летисса с Ракхамани, хрустели жвачкой сонные верблюды. Солома кололась 
даже сквозь кошму. Кандиде было неспокойно. В глубине души копошились, 
будто мыши в амбаре, смутные предчувствия: не то хорошие, не то дурные, 
поди разбери! "Пестро полотно Наэнир" - вспомнились давным-давно 
услышанные слова одной северянки. Наэнир - это была их Хозяйка Судеб. "Ни 
за что не усну сегодня!" - твердо решила Кандида. Однако уснула. Ей 
снились старинные храмы и затерянные города.
     
                                     2.
     
     Кандида сидела на бревне, покрытом кусачей волосяной кошмой, вместе 
с девятью другими девчонками. Справа у нее была Ракхамани, слева - 
красавица Летисса. Вокруг гомонил и суетился кушманарский базар, люди в 
пестрых одеждах сновали туда-сюда, словно кипел в великанском котле 
какой-то диковинный цветной суп. Тысячи голосов сливались в невнятный 
пчелиный гул, тысячи, запахов смешивались в единый, ни с чем не сравнимый 
одуряющий аромат, и над всей этой неописуемой сумятицей пылало высоко в 
небе раскаленное медное солнце. Уже через считанные мгновения у Кандиды 
зарябило в глазах, а когда тень на солнечных часах в храме Хивы 
Размышляющего, чей необъятный, похожий на опрокинутую расписную миску 
купол вздымался над торговой площадью, переползла два деления, она совсем 
измучилась и утратила интерес к жизни, голова стала пустой, точно 
выдолбленная тыква, и захотелось спать. Марг разбудил рабынь ни свет ни 
заря, потом пришел зевающий Ариван, долго и придирчиво осматривал свой 
пугливо сбившийся в кучку товар и наконец выбрал десять из тридцати шести 
- Ракхамани, Летиссу, Кандиду, Лазулиту, молчаливую темнокожую сарабийку 
Моани, рыжих сестер-тройняшек и двух взрослых рабынь, что выглядели не 
слишком потасканными. Тийю осталась в батистане. Круглые карие глаза 
тессалийки вмиг наполнились слезами. Дрожащими руками она сунула Кандиде 
на память свою единственную ценность - бусы из сливовых косточек; Кандида 
отдала ей ревностно хранимую голубую атласную ленту, которую ей когда-то 
подарила за ненадобностью Данона Тар-Кингосэ. Лента была порядочно 
засаленная, но все равно красивая. Пусть она будет у Тийю. 
     - Твой папа обязательно найдет тебя, Тийю, - сказала Кандида. Тут 
Марг щелкнул у нее над ухом плетью, и она заторопилась. Ариван взял ее за 
плечи, долго вертел, как куклу, озабоченно покачивал полосатой чалмой и 
причитал: "Вай-вай-вай!"; наконец велел Кандиде получше вымыть лицо и 
расплести косичку, подобную, по его выражению, "голому обезьяньему 
хвосту". Нового платья ей, в отличие от Летиссы и рыжих сестер, не дали, 
и Кандида, осталась, как была, в юбке неопределенного цвета и просторной 
домотканой рубахе с чужого плеча. 
     - Эту хоть в златотканые шелка обряди, лучше не станет! - буркнула 
жена Марга. 
     - А-а! - с мукой простонал Ариван и обреченно махнул рукой.
     Боги торговли и достатка нынче явно прогневались на него. С раннего 
утра ни один покупатель не задержался взглянуть на Аривановых рабынь, 
даже на красивую Летиссу с ее ресницами, ямочками и всем прочим. Люди 
равнодушно проходили мимо и сворачивали в мясной ряд, откуда тянуло 
вкусным дымом шашлыков. Ариван, расположившись в деревянном кресле рядом 
со своим товаром, лениво обмахивался бумажным лаолийским веером и маялся. 
Летисса канючила, потому что солнце жгло ее прекрасную белую кожу, того и 
гляди веснушки высыплют, и никакой богатый эмир не возьмет в гарем 
конопатую наложницу. А гарем богатого эмира был для Летиссы хрустальной 
мечтой. Ракхамани со скуки корчила прохожим рожи и донимала надсмотрщика 
сочинененной экспромтом бесконечной балладой о любовных приключениях 
тупого одноглазого циклопа по имени Марг. Разомлевший от жары Марг вяло 
отругивался. А Кандида просто сидела, положив руки на острые коленки. И 
думала ни о чем. 
     - Ой, девочки, девочки! - вдруг тоненько запищала Летисса, будто ее 
щекотали. 
     Если она принималась верещать таким кукольным голоском, значит, 
поблизости оказалось нечто невообразимо приятное. Или наоборот, 
невообразимо жуткое. В любом случае - нечто НЕВООБРАЗИМОЕ. Кандида 
подняла глаза и увидела, что Летисса не ошиблась. 
     Рыночная толпа - существо наглое и самонадеянное; окажись сейчас 
где-нибудь в овощном ряду государыня Кайсара, аранистанская царица, без 
свиты и охраны, и ее бы затолкали и сто раз с разом обругали по матери, 
точно последнюю побирушку. А он шел по рынку будто по горнице в 
собственном доме - не шарахался от нагруженных повозок, не вжимался в 
стены, не протискивался, втянув живот, боком между тесно поставленными 
прилавками. И при этом никого с дороги не отталкивал. Базарная публика 
откатывалась, как море в отлив, и, смыкаясь за его спиною, таращилась 
вслед с опасливым уважением и изрядной долей любопытства. Бывалые 
кушманарцы насмотрелись всякого, но этот был уж слишком ЧУЖОЙ. В рыночной 
толчее он выглядел просто на редкость неуместно, словно боевая секира, 
воткнутая в букет пионов. 
     Сначала Кандида не рассмотрела его лица, зато рассмотрела одежду и 
оружие: видавшие виды высокие сапоги, кожаные штаны, замшевую безрукавку, 
схваченную в талии широким ремнем с тускло поблескивающей пряжкой и 
небрежно распахнутую у ворота. Все это было не слишком новым, однако 
сидело на владельце как вторая кожа. У пояса - кинжал длиной с Кандидину 
руку в ножнах цвета старого дерева, над правым плечом неприятно так и 
зловеще посвечивает черненым серебром рукоять меча длиной, судя по всему, 
с целую Кандиду - вздумай даже самый сильный телохранитель господина 
Кингосо этаким помахать, пуп развяжется... Странный тип и наверняка 
опасный! Незнакомец вел в поводу вороного жеребца удивительной красоты и 
стати, черного, как ночь в аду, без единой отметины, рядом с которым 
любимый конь сьона Кингосо показался бы вислоухой деревенской клячей - и 
это при том, что хозяин уж никак не выглядел богачом... Однозначно 
странный тип! Хоть бы мимо прошел, подумала Кандида. Но он 
целеустремленно шагал прямо к десяти рабыням, замершим и не знающим, чего 
ждать от такого покупателя. Подошел и остановился в нескольких шагах, и 
Кандида поняла, что не такой уж он громадный, как это почудилось вначале. 
Просто высокий. Марг, к примеру, выглядел куда внушительнее - не зря 
Ракхамани прозвала его циклопом. Однако чувствовалось в этом странном 
посетителе, в осанке его, в посадке головы, в уверенном развороте широких 
плеч нечто, красноречиво говорившее: поставь его безоружным против троих 
подобных маргов, и еще неизвестно, кто первый закричит: "Мамочка!". 
Теперь-то Кандида (и Летисса, покрывшаяся от волнения лиловыми пятнами) 
увидела его лицо: гордое, строгое, точно отлитое из светлой бронзы - 
высокие скулы, четкая линия прямого носа, крупный, красиво очерченный 
рот, не знающий, похоже, что такое улыбка, брови вразлет, синие глаза, 
бездонные и холодные, как северное море. Густые русые волосы, 
прихваченные на лбу плетеным кожаным ремешком, ложились на плечи и 
спадали вдоль спины до лопаток, отливая на солнце цветом потемневшего от 
времени старого золота. Кандида невольно залюбовалась, представила себя 
обладательницей подобного богатства и решила, что тогда Летисса подле нее 
показалась бы драной кошкой, а уж Ракхамани бы и подавно скисла. Ух, 
посмотрела б она тогда, кто ее крыской-белобрыской посмеет обозвать! 
     Бесстрастный взгляд незнакомца скользнул по лицам рабынь - от 
Ракхамани на одном конце бревна до Моани на другом, потом вернулся, и 
Кандиде померещилось, что ледяные синие глаза на мгновение потеплели, и 
уголок рта дрогнул-таки улыбнуться. Ну, понятно - запал на Летиссу! 
     Летисса полиловела уже вся. 
     - Видели? Видели? - теребила она Кандиду с Ракхамани. - Он смотрел 
НА МЕНЯ! 
     - И чему радуешься, дурища? - зашипела в ответ стагирийка. - 
Конечно, на тебя! Не Кандиду же он в постель потащит! У тебя, Летисса, за 
пазухой добра много, а мозгов - как у ящерицы! Ты зеньки протри да 
приглядись получше к своему избранничку: волосы светлые, меч северный - 
значит, родом он с Хаганор или из Норандии, а что делать норандийцу в 
Аранистане, кроме как деньгу заколачивать, отрывая ближним своим головы? 
Он наемник, дорогая Летисса! А наемники покупают рабынь не для того, 
чтобы на них потом жениться. Сейчас он тебя заволочет в укромный угол, 
натешится да и отдаст приятелям, тут уж тебе мало не покажется, клянусь 
Деркато! 
     - Стерва ты стагирийская, вот кто! На твои-то кости даже собаки не 
позарятся! - Летисса перевесилась через Кандиду, пытаясь ущипнуть 
Ракхамани. Кандида машинально подвинулась, чтобы не мешать.
     - Сколько просишь за нее, торговец? 
     Голос у северянина оказался соответствующий - низкий, звучный, с 
легкой хрипотцой. Он говорил на Всеобщем Наречии чисто, лишь в 
произношении порой проскальзывал даже и не акцент, а просто нечто 
неуловимо чужое.
     - Двенадцать сов! - ответствовал Ариван. - Всего-навсего двенадцать 
сов за столь добродетельную, благонравную, трудолюбивую, умелую и щедро 
одаренную природой юную деву! Это истинное сокровище, алмаз неграненый, и 
да испепелит меня Хива, если я погрешил против правды! - Вероятно, 
выражение лица покупателя ему не слишком понравилось, и он торопливо 
добавил, - Она поет как соловей! - что было откровенной ложью. Не умела 
Летисса петь. - Двенадцать сов за такой образчик Божественного 
совершенства! Себе в убыток отдаю! Клянусь грудями Зелахат, себе в 
убыток, лишь из искреннего уважения к воинской доблести твоей, и ратным 
подвигам, высокородный артадэк Харальд ибн... как там почтенного батюшку 
твоего? 
     Харальд, перевела про себя, припомнив сходные по звучанию слова 
Всеобщего Наречия, Кандида - Сражающийся за Лучшее. Красивое имя, гордое, 
как боевой клич. Это вам не Кандида и не Тийю Мышиный Хвост! Не зря 
Ариван перед ним на задних лапках выплясывает... Артадэк - так в странах 
Востока величали знатных военачальников, а того, кто не мог перечислить 
поименно своих предков до десятого колена, в Аранистане и Тессале 
почитали немытым простолюдином. Опять-таки, конь у этого Харальда стоит 
целое состояние... Может, он все же женится на Летиссе? Знатному сьону 
обязательно нужна красивая жена. Потом Кандиде пришло в голову, что 
двенадцать сов - маловато за Летиссу, выжига Ариван мог бы все тридцать 
заломить. 
     А потом Маргова ручища-клешня сгребла ее сзади за шиворот, 
вздергивая на ноги. И только сейчас ее как громом поразило - ведь этот 
Харальд смотрел вовсе не на Летиссу.
     На нее, Кандиду. 
     Боги всесильные! Вот когда коленки у Кандиды враз стали ватными, в 
горле пересохло, и мысли заметались, как ошпаренные тараканы. Продали!!! 
Продали-таки, гады! И кому? Наемному рубаке Деркато весть из какой 
Варварландии! Да он же ее убьет! Он же ее двумя пальцами придушить может! 
Элиль Милосердная, отведи беду! Она с трудом совладала с подгибающимися 
ногами, хотела шагнуть вперед - и не смогла, земля накренилась, и Кандида 
села в пыль, хватая ртом воздух. 
     - Это что с ней? - прогрохотал над нею голос северянина. - Она у 
тебя больная, торговец? 
     - О доблестный артадэк, - захлопотал Ариван, - твои подозрения 
беспочвенны... 
     - Вставай, отродье кикиморы! - гаркнул вмиг подскочивший Марг и по 
привычке занес плеть. Кандида осознала, что не успеет даже упасть на бок 
и скорчиться, чтобы попало не по лицу, а по спине. Ей оставалось только 
безропотно ждать, когда плеть, взлетевшая над ее головой, обрушится и 
наверняка лишит ее правого глаза. 
     А она взяла и не обрушилась. Харальд, мгновение назад усердно 
копавшийся в седельной сумке, и вроде бы по уши поглощенный этим 
занятием, крутанулся всем телом, разворачиваясь на пятке с быстротой 
молнии и грацией уличной танцовщицы. И маргова рука угодила в его 
подставленную ладонь. Плетка щелкнула в воздухе и концом сбила с Аривана 
чалму. У надсмотрщика глаза полезли из орбит - ему показалось, что он с 
маху врезал по гранитной стене. А, в следующий миг плеть полетела в одну 
сторону, Марг - в другую. Он кувырнулся через бревно - рабыни с визгом 
прыснули кто куда - и позорно шлепнулся на задницу. 
     Ух, как хохотала Ракхамани! Стагирийку корчило от смеха. Ариван 
схватил себя за щеки и запричитал: "Вай-вай-вай! Как нехорошо! Вай-вай-
вай!". Действительно, положение его лучшего и самого высокооплачиваемого 
надсмотрщика вряд ли являло картину, достойную героической баллады. Из 
Марга можно было бы выкроить двух Харальдов. А то и двух с половиной... 
     Харальд ничтоже сумняшеся взял свое перепуганное приобретение под 
мышки и поставил на ноги. 
     - Пойдем, - кратко приказал он. И Кандида поплелась за ним, еле 
переставляя ноги. Вслед ей полетал пронзительный, как у павлина, голос 
Ракхамани:
     - Эй, крыска-белобрыска! Когда его убьют в бою, тебя удавят и сожгут 
с ним вместе на погребальном костре! 
     Ракхамани не была бы Ракхамани, если бы отпустила Кандиду без 
дружеского напутствия. 
     
                                     3.
     
     Кандида понуро топала у Харальдова стремени и сквозь свесившиеся на 
глаза волосы смотрела в землю. Она молчала, потому что рабыне не подобает 
первой заговаривать с хозяином - так и подзатыльник недолго заработать; а 
господин и повелитель даже не удосужился спросить, как ее зовут... может, 
прочитал на ошейнике? Хотя вряд ли, он же наверняка неграмотный: для 
воина умение буквы складывать да перышком чиркать - дело десятое, в битве 
не поможет, только голова от учености распухнет! И вообще, какая ему 
забота, есть ли у рабыни имя или нет? Кандида - его собственность, его 
вещь, его имущество; пожелает - и обзовет Жабой, или Чумичкой, или еще 
похлеще, и она беспрекословно будет откликаться на самое оскорбительное 
прозвание! 
     Когда они выбрались из базарной давки, Харальд взлетел в седло, едва 
коснувшись ногой стремени, и пустил коня неспешным шагом. И Кандида, не 
дожидаясь повелительного окрика (от звука его голоса у нее мурашки бегали 
по спине), пристроилась у левого бока вороного и зашлепала босыми пятками 
по дорожной пыли. Сначала она еще крутила головой, озиралась, пытаясь 
запомнить, куда ее ведут. Но улицы, будто по воле злых Богов, были 
совершенно одинаковые - узкие, извилистые и горбатые, и тянулись по 
сторонам одинаковые беленые известью стены, и попадались навстречу 
одинаковые женщины с кувшинами и корзинами, укутанные в покрывала до 
самых глаз, и одинаковые мужчины в полосатых халатах, и одинаковые ишаки, 
навьюченные пухлыми тюками, и взгляд Кандиды бестолково метался, не 
находя, за что зацепиться. Она мигом потеряла счет поворотам и 
перекресткам. Одна, без Харальда, она блуждала бы по Кушманару, словно в 
дебрях Пустолесья или в барханах Ситандииской пустыни, и не добрела бы 
даже до знакомого вроде бы батистана. А он, даром что норандиец, город 
знал как свои пять пальцев... Тут Кандида нечаянно встретилась глазами со 
своим новыми хозяином, и сердце ее вновь оборвалось в пятки и 
затрепыхалось там пойманной мышкой. Элиль Всемилостивая! Ну и зеньки! В 
колодец глянет - вода замерзнет! Такому и меч ни к чему, он взглядом 
запросто убить может. Василиск норандийский... Влипла ты, Кандидочка, по 
самые уши, тебе еще плантация Мелидучи медом покажется! И ведь ничем делу 
не поможешь: хоть ты плачь, хоть кричи, хоть головой о стену бейся! 
     Дальше Кандида плелась, не поднимая глаз от земли. Страх, сваливший 
ее в пыль на базарной площади, сменился тупой, обреченностью. Жила 
девочка с нелепым именем, никого не обижала, не роптала на свою участь, 
но прогневались великие Боги и кинули ее на растерзание северному варвару 
с волчьим сердцем, и никто не вступится за нее и не услышит ее призыва... 
и однажды в пьяном угаре этот Харальд или кто-нибудь из его дружков 
играючи, походя свернет ей шею ударом тяжелого кулачища. И не будет ей ни 
фруктов, ни красивых платьев, ни драконов в облаках.
     Дура, вдруг подумала Кандида, а ведь тебя никто не держит! Эта мысль 
не родилась в ее сознании, но пришла откуда-то извне, будто сказанная 
шепотом ей в самое ухо, и призрачный голос показался ей почему-то похожим 
на ракхаманин. Тягучая паутина усталого безразличия распалась. Кандида 
поняла и оценила все свои преимущества: она в самом деле не связана и не 
закована, руки свободны, ноги тоже... вот сейчас, под проходной аркой, 
где толпа теснится, как сельди в бочке, рвануться в сторону, замешаться в 
уличную толчею, и пускай Харальд ищет, пока глаза не повылезут! 
     В нос Кандиде ударил запах гнилых персиков. Вороной Харальда вступил 
под стрельчатую арку, раздвигая толпу широкой грудью - и тут-то Кандида 
присела, змеей проскользнула под брюхом коня и пустилась наутек!
     Харальд кричал что-то ей вслед, но она не оборачивалась. Она бежала, 
как не бегала еще ни разу в жизни, и сердце колотилось уже не в пятке, а 
в горле. Маленькая и юркая Кандида ужом нырнула в толпу и понеслась к 
маячившему впереди светлому полукругу - выходу из-под арки - ловко огибая 
людей, ишаков и повозки, шмыгая в малейшую щель, то пригибаясь к самой 
земле, то подпрыгивая... Она вырвалась на широкую, многолюдную улицу, 
которая была ей совершенно незнакома. Однако не было времени, чтобы 
остановиться и осмотреться. Кандида ринулась куда глаза глядели. 
     Какой-то жизнерадостный толстяк, только что вывалившийся из чайханы, 
в чьей бороде торчали зернышки риса, а в голове бродило доброе яблочное 
пиво, завидев несущуюся на него растрепанную девчонку, гоготнул, и, 
раскинув руки, заслонил ей дорогу. Кандида вильнула в сторону, но похожие 
на сардельки пальцы уже сцапали ее за плечо. 
     - Куда торопишься, красотуля?
     Кандида рванулась, как одержимая. Затрещала ветхая ткань, заветные 
бусы из сливовых косточек - подарок Тийю - лопнули и рассыпались. 
Пораженный яростной силой хлипкой на вид пигалицы, толстяк выпустил ее, и 
Кандида прыснула прочь, будто затравленный заяц, лишь розоватые сливовые 
косточки остались лежать в пыли. 
     Дальше и дальше мчалась Кандида, подгоняемая страхом и отчаянием. 
Она не оглядывалась и не знала, преследуют ее или нет. Может, Харальд уже 
пустил по ее следу желтотюрбанную городскую стражу? Может, сам он висит у 
нее на пятках и вот-вот сграбастает за шиворот своими стальными ручищами? 
Как бы там ни было, пока никто не задерживал ее безумный бег, и она 
бежала, не разбирая дороги. Сердце рвалось из груди, юбка путалась в 
ногах, проклятая косища опять расплелась и моталась, падая на глаза. 
Утоптанная земля больно ударяла по босым ступням. Ошейник, казалось, 
внезапно раскалился, жег кожу и мешал дышать. 
     Кандида бежала, и ей чудилось, что весь Кушманар - какое там! весь 
Аранистан, весь подлунный мир от Хаганорских островов до Сарабейи! - 
вопит и улюлюкает ей вслед. Белые, оплетенные диким виноградом стены и 
дома, проносясь мимо, явственно кричали: "Держите беглую рабыню!". 
Верблюды и ишаки вскидывали морды и трубили: "Хватай! Хватай!". Струи 
фонтанов грозно рокотали: "Отр-рубить ей уши!". А каменный Бог Хива, что 
чинно восседал, скрестив ноги и сложив руки на круглом животе, на своем 
изукрашенном резьбой постаменте, воззрился на Кандиду с такой укоризной, 
что она чуть не разревелась от досады
     - Прости, о Всеведущий, - вслух взмолилась она, - я знаю, что 
поступила дурно, но ничего не могла с собой поделать! Я его жуть как 
боюсь! 
     Это воззвание к Размышляющему Богу вмиг пресекло ей дыхание, в рот 
набилась пыль и противно заскрипела на зубах. Горло у Кандиды горело, 
точно она глотнула лавы вместо чаю. Тем не менее, она пока могла бежать. 
Она будет бежать, пока не упадет - а упадет она скоро. Возле того 
фонтана. Нет, возле следующего... 
     Кандида обогнула фонтан, увернулась от нагруженного корзинами 
верблюда, чуть не опрокинувшего ее наземь, прошмыгнула между двумя 
полотняными палатками торговок фруктами и нырнула в узкий переулок. 
Остатками разума (или, может, чутьем преследуемого животного) она 
понимала, что этакие вот змеиные углы - ее спасение. Она тут проскочит 
без труда, а всадник застрянет. О том, что Харальд бросит своего 
великолепного коня и пешим ходом дунет догонять явно никчемную рабыню, 
она не могла и помыслить. Не чуя под собою ног, летела Кандида по путаным 
изгибам переулка - и вдруг уперлась в глухую стену. Тупик! У Кандиды 
против воли вырвалось словцо из лексикона Ракхамани. Что же делать? 
Возвращаться? Харальду в объятия? Черта лысого! Должен быть выход, 
должен! На глаза ей попался свисавший со стены плющ, который в здешних 
краях прозывали "опахалом Зелахат" за округлые листья величиной с хорошую 
сковородку. Кандида позволила себе короткую передышку, чтобы убрать 
прилипшие ко лбу волосы, и начала прыгать. На десятый или двадцатый раз 
ей удалось ухватиться за шершавую узловатую плеть... и тут трижды клятый 
плющ оборвался, и Кандида шмякнулась на землю, в кровь рассадив коленку. 
     - Не ушиблась? 
     Не веря своим ушам (нет! нет! это было бы слишком несправедливо!!!), 
Кандида подняла голову - и обмерла. Руки и ноги враз обмякли, отказываясь 
повиноваться. 
     - Не ушиблась? - повторил Харальд - как ей показалось, очень 
злорадно. Ненавистный норандиец гнался за нею через весь Кушманар и при 
этом едва ли стал чаще дышать, только волосы растрепались. Кандида 
поняла, что жизнь ее кончена. Она попыталась еще отползти, увернуться от 
протянутой к ней руки, но уперлась спиной в стену. Перед глазами все 
плыло, вместо Харальда скалилось какое-то клешнястое чудище, в голове 
гудели колокола. Харальд нагнулся к ней и сказал еще что-то: по движениям 
губ она истолковала это как: "А ну, подставляй-ка свои уши, девчонка!" - 
и жесткая ладонь сжала ее щиколотку. Кандида взвыла лютым зверем. Остатки 
рассудка в ней угасли. Она кричала и билась, и лягалась свободной ногой, 
а когда Харальд, припав на одно колено, рискнул взять ее за плечи, 
извернулась и впилась в его руку всеми тридцатью двумя зубами. В здравом 
уме она не стала бы кусаться - глупо, что ему, воину, привыкшему получать 
раны и выносить боль, зубы какой-то жалкой слабосильной девчонки! Но вот 
укусила-таки и вцепилась намертво. Кандида успела в остервенении 
подумать, что не разожмет зубов, хоть он ее в куски руби, прежде чем мир 
вокруг нее рассыпался сверкающими осколками и канул во мрак...
     
                                     4.
     
     Кандида открыла один глаз и увидала над собою низкий потолок в 
извилистых трещинах. Тогда она открыла и второй. Чуть-чуть побаливала 
голова, саднила поцарапанная коленка. Она лежала на чем-то мягком, вокруг 
танцевали в солнечных лучах пылинки, откуда-то издалека тянуло дымом... 
Сон, догадалась Кандида, испытав невероятное облегчение, все это был сон, 
и никто ее не продавал, и ни от кого она не убегала, и уши ей не рубили; 
вот, уши на месте. Просто страшный сон! 
     - Я не слишком сильно тебя ударил? 
     Кандиду подбросило, словно ложе ее внезапно превратилось в 
раскаленные уголья. Если это сон, то пора бы и проснуться! Она пребольно 
ущипнула себя за руку пониже локтя. Харальд-норандиец и не подумал 
исчезнуть. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив 
на груди сильные загорелые руки, обнаженные до самых плеч и покрытые 
белесыми отметинами старых шрамов. Он был безоружен, однако Кандида 
слитком хорошо помнила, как он припечатал Марга... Она лихорадочно 
зашарила глазами по комнате в поисках хоть маленькой лазейки - довольно 
тесное помещение, обстановка немудрящая, узкое окно-бойница, но до него 
не вдруг допрыгнешь, а дверь загораживает Харальд... и спрятаться-то 
негде! 
     - Я не зашиб тебя, девочка? - продолжал северянин, словно не 
замечая, как съежилась его маленькая собеседница. - Ты прости, пришлось 
тебя оглушить. Ты рычала, как берсерк, кусалась и дергалась, как 
припадочная. Я подумал, в тебя бес вселился... Ты не голодна, девочка? 
     До Кандиды не сразу дошла суть дела, будто Харальд говорил по-
лаолийски. Он что, не собирается ее наказывать за побег?! Рубить уши, 
спускать семь шкур? 
     - Ты голодна? 
     - Нет! - ляпнул дурацкий Кандидин язык против воли своей хозяйки. 
Кандида была голодна, очень голодна и сама не понимала, зачем солгала. 
     - Я вижу, что голодна, - сказал Харальд. - НИКОГДА не лги мне. Ложь 
- оружие труса. Ты поняла? 
     - Да, господин! 
     - И не зови меня господином. 
     - А как же тебя называть, господин? 
     - Кэридвен тебе госпожа, девчонка! - рявкнул Харальд, так что вмиг 
облившаяся потом Кандида вжалась в стену и еле смогла выговорить 
заплетающимся языком:
     - Прости, артадэк... 
     - Так-то лучше, - смилостивился норандиец. - А моя дружина меня 
называет - Харальд хевдинг... на нашем языке это означает - вождь. 
     Свою дружину ты не покупал на рынке за двенадцать сов, могла бы 
отмолвить Кандида, обладай она счастливым даром Ракхамани говорить 
гадости в глаза. Но у нее до сих пор скулы сводило от пережитого ужаса, и 
руки просто сами собою тянулись проверить, на месте ли уши. Тут откуда-то 
с небес прямо перед нею упала расписная глиняная миска с отборными 
сливами, плоский восточный каравай - он бил надкушен с одного бока и 
смахивал на ущербную луну - и высокогорлый кувшин с неким пахучим питьем. 
Кандида сидела на узкой коротконогой скамье, покрытой поверх кошмы и 
мехового спального мешка серым дорожным плащом Харальда. Сидела и тупо 
рассматривала узоры на миске - желтые волнистые полосы и синенькие 
цветочки о шести лепестках. Она не понимала, что должна сделать со всей 
этой вкуснятиной. 
     - Ешь, девочка. 
     Кандида сунула в рот сливу и сейчас же чуть не поперхнулась ею, 
потому что на ее глазах творилось невообразимое: Харальд ей прислуживал! 
Этого не могло быть, но это было. Она, Кандида, и представить боялась 
подобное кощунство. Наверно, она рехнулась. Или Харальд рехнулся. Он 
должен осыпать ее черной бранью, колотить и пинать, хлестать плетью - а 
он угощает ее сливами! И Боги, приставленные хранить Мировой Порядок, о 
котором так любил разглагольствовать сьон Кингосо, до сих пор не обрушили 
с небес карающую молнию!
     В ожидании небесного пламени Кандида сжевала все сливы и полкаравая. 
Харальд молча наблюдал за нею. На языке у девочки вертелось бесчисленное 
множество самых разных вопросов: что это за место? зачем Харальд ее 
купил? почему не пристукнул, ведь она заставила его преизрядно побегать 
да еще и укусила? Ему же, наверное, больно - она впиявилась, как упырь, 
даже кровь выступила...
     Кандида почувствовала, что сидящий у нее внутри озорной дух с 
голосом Ракхамани вновь нашептывает ей в счастливо уцелевшее ухо, 
подбивая нарушить еще один незыблемый закон древности. И поддалась на эти 
подстрекательства. Она облизнула губы и сказала:
     - Спасибо. - А потом, набрав в грудь побольше воздуха для храбрости, 
выпалила, - А где твоя лошадь, Харальд хевдинг? - И даже не споткнулась о 
незнакомое (норандийское, поди) словцо. До чего же, оказывается, легко 
нарушать Мировой Порядок! 
     (Ну, сейчас он меня точно по стенке размажет!)
     - Ураган? Где ж ему быть? В конюшне, - спокойно ответил Харальд. 
Когда Кандида рванула бежать, он промедлил лишь мгновение; потом соскочил 
с коня, швырнул поводья первому попавшемуся водоносу с ласковым 
предостережением: "Смотри, сведешь - поймаю и шкуру спущу!" и бросился 
вдогонку за маленькой сумасбродкой, оказавшейся прямо-таки на удивление 
шустрой. Водоносу, видно, дорога была его шкура... Рассказывать обо всем 
этом девчонке Харальд не стал, ибо долгих речей и цветистых слов не 
любил. 
     - Как тебя зовут?
     - Кандида. 
     - Хальгита? - примерился к чужеземному имени Харальд. 
     - Нет, гос... э... Харальд хевдинг, Кан-ди-да, - поправила Кандида и 
ужаснулись собственной наглости - учить хозяина! А, пропадай моя 
телега... - Хевдинг... зачем ты меня купил?
     Если бы Харальда-норандийца, предводителя известной на весь мир 
Звездной дружины, под началом которого ходили лучшие бойцы Запада, Юга и 
Востока, видел сейчас самый захудалый из его подчиненных, то, должно 
быть, решил бы, что хевдинг перегрелся на солнышке. Потому что вид у 
непобедимого воина был откровенно обескураженный. Кандида положила его на 
обе лопатки. Эта девчонка, спали ее огненное дыхание Азарота, таращила на 
него свои большущие иссера-голубые глазища и явно ждала ответа. А ответа 
не было. Харальд не знал, зачем купил Кандиду.
     Впрочем, в глубине души он все знал, но скорее дал бы разорвать себя 
надвое дикими лошадьми, чем допустил, что в его волчье сердце прокралась 
обычная человеческая жалость. Ведь долгие годы он учился не жалеть 
никого... 
     - Что ты умеешь делать? - отрывисто бросил он. Кандида, уловила эту 
внезапную резкость и опять сжалась в зябкий комочек. 
     - Умею... всякую работу по дому... 
     - У меня нет дома! - отрубил Харальд.
     - Еще... - неуверенно пискнула Кандида, - я обдирала тростник... на 
плантациях сьонны Мелидучи... - Она поняла, что сморозила несусветную 
глупость, даже не закончив фразы. Если и жил под солнцем человек, менее 
похожий на плантатора, чем Харальд, то его пришлось бы искать днем с 
огнем. Норандиец только плечами передернул. В отчаянии Кандида брякнула, 
- Могу барышню одеть и раздеть! 
     - Клянусь секирой Трайна! Ты что, предлагаешь заплетать мне косички 
на ночь? 
     Кандиде нестерпимо захотелось провалиться в подземные владения 
мрачной Деркато. 
     - Прости, господин... - прошуршала она. 
     - А ну, смотри на меня! - приказал Харальд. Кандида покорилась, хотя 
глаза сами собой зажмуривались. Харальд встал и вскинул руку, призывая в 
свидетели свою солнечную Идрис. И торжественно произнес, - Не зови меня 
господином, Кандида! Ты не будешь моей рабыней! Я отпускаю тебя на волю!
     Кандида обомлела. Мелькнула, как отсвет далекой грозы, жуткая, 
отстраненная мысль: ведь ключ-то от ошейника впопыхах позабыли у Аривана! 
Эта проблема отпала в следующий же миг. Харальд просто взялся за ошейник 
и рванул как следует, и железо лопнуло с упругим звоном. Кандида была 
свободна. 
     Распахнулись перед нею двери в широкий и прекрасный мир-за-стеной, 
легли под ноги тысячи дорог - путешествуй не хочу! Она так мечтала об 
этом, обдирая осточертевший тростник и перетряхивая бесчисленные наряды 
Tap-Кингосэ... Вот она, свобода! Почему же вдруг подумалось Кандиде, что 
мир невообразимо огромен... и не столь уж прекрасен, что хозяйничают там 
Азарот Кровавый и Деркато Меркрата и их служители - черные маги, что в 
морях, помимо путешественников, можно встретить и пиратов... а она, 
Кандида, такая маленькая, одинокая и слабая, что этот вселенский 
водоворот поглотит ее, как песчинку? И почему вдруг таким надежным и 
уверенным показался ей Харальд, от которого она недавно бежала, будто от 
чумы?
     Кандида не помчалась сломя голову открывать неизведанные земли и 
сражаться со злом. Она сначала сидела, не смея даже дышать, и хлопала 
округлившимися глазами. А потом заплакала. Слезы ринулись, точно река в 
половодье. Вот тогда Харальд сын Хастинга растерялся уже по-настоящему. 
     Слава о нем как о непревзойденном бойце и военачальнике гуляла по 
миру от ледяных равнин Хаганорских островов до непролазных джунглей 
Сарабейи, от Лаолии до Касталии. Ни один из тех, кого свела с ним ратная 
судьба, не мог похвастаться, что знает, как выглядит его спина. Он не 
отступил бы ни перед человеком, ни перед зверем, ни перед обитателем мира 
духов и демонов - а сейчас отступал перед плачущей девчонкой. Вся его 
сила и воинские умения оказались не стоящими выеденного яйца. Чего она 
расхныкалась, пожри ее Моррай?! Он же дал ей свободу! 
     - Во имя Идрис Всевладычицы! Чего ты ревешь, девчонка?
     (Кажется, я говорю что-то не то, подумал Харальд, маленьких девочек 
полагается утешать иначе. И дернула его Кэридвен купить эту слезомойку!)
     - Скажи мне, откуда ты родом, - продолжал он, подавив позорную 
растерянность и раздражение, - я пристрою тебя в какой-нибудь торговый 
караван, и ты сможешь попасть домой... Прекрати разводить слякоть и 
отвечай! 
     - Господин... мне некуда пойти... у меня нет ни дома, ни родных... 
дозволь мне остаться с тобой, господин... 
     Ситуацию, в которую попал Харальд, очень точно можно было определить 
известной кастальской поговоркой - "Не было бабе заботы - купила баба 
порося". В этот самый миг великий хевдинг понял, что обречен превратиться 
в вытирателя носов и заплетателя косичек, что эта злополучная девчонка 
Кандида останется при нем навечно, потому что выгнать ее на улицу, бросив 
на произвол судьбы - все равно что ударить в спину уже побежденного, 
бегущего врага. 
     - Оставайся!!! - заорал он, сжав кулаки. - Оставайся! Только поимей 
в виду - я с тобой возиться не стану! Я воин, а не нянька! 
     - Спасибо тебе, господин! - вскрикнула зареванная Кандида и сделала 
поползновение поцеловать ему руку. Харальд шарахнулся, будто коснувшись 
раскаленного железа. 
     - Та Кэридвен перкеле, эт-то что еще такое?! Да отвяжись ты от меня, 
ради Идрис! Иди, иди, погуляй где-нибудь! Скройся с глаз моих долой! 
Ступай! 
     Кандиду вмиг вынесло, точно ураганом. Ослепнув от слез, она наугад 
метнулась в дверь, запуталась в ковровом занавесе, душном и пахнущем 
пылью, потом вывалилась-таки наружу. Харальд тяжело опустился на скамью, 
чувствуя себя усталым, как после хорошей драки, и вцепился обеими руками 
себе в волосы. Проклятая девчонка мало не насмерть его уходила своим 
нытьем! Надо будет хотя бы раздобыть ей приличное платье... 
     
                                     5.
     
     Кандида высморкалась в подол рубахи, пригладила растопыренными 
пальцами волосы. И на негнущихся ногах побрела сама не ведая куда. В 
тягучем, липком, как растаявшая карамель, воздухе звенела солнечная 
тишина. Кандида плыла по волнам этой тишины. 
     Словно в тумане, она видела просторное помещение, чем-то 
напоминающее рабский барак в батистане, только посветлее и почище; на 
земляном полу, утоптанном до каменной твердости, валялись в беспорядке 
толстые волосяные кошмы, изрядно вытертые и утратившие первоначальный 
цвет оттого, что по ним изо дня в день разгуливали в грязных сапожищах; 
вдоль стен лежали скатанные в свертки и перетянутые ремнями одеяла, будто 
личинки неких исполинских жуков; посередине же в полу был устроен очаг, 
над которым сохли распяленные на железной треноге чьи-то необъятные 
вишневые штанищи. Кандида равнодушно прошла мимо, споткнулась, упала на 
четвереньки и чуть не угодила рукой в горячие уголья, но боли не 
почувствовала. Неуклюже, как оживленная чарами мумия столетней давности, 
она поднялась и потащилась дальше. Она подмечала все детали окружающей 
обстановки, однако ничему не удивлялась. У нее уже не осталось сил 
удивляться. 
     Ноги сами вынесли ее во двор, под жаркое небо. Она пошла вдоль 
стены, оплетенной "опахалом Зелахат" и прорезанной кое-где высокими, но 
узкими окнами. Вверху, под расписным карнизом, пищали ласточки. Кандида 
миновала конюшню, откуда слышался дружный хруст и иногда тихое ржание - 
видно, лошади переговаривались между собой - повернула за угол и 
очутилась на площадке, поразившей ее своими внушительными размерами. 
Этаких просторов она не видывала даже на лучшей лужайке господина 
Кингосо. Хоть колесом ходи... Рассеянный взгляд Кандиды наткнулся на 
высившийся посреди двора старый платан в три обхвата толщиной, далеко 
раскинувший корявые руки-ветви. Она подошла поближе и села на выступающий 
корень, прижавшись спиной к бугристой, истрескавшейся коре. Пронизанная 
солнцем крона бросала на нее щекочущую сетку из света и теней. Кандида 
сидела и глазела вокруг - и, Боги свидетели, было на что посмотреть. 
Посреди двора торчало на колу распотрошенное тряпичное чучело в драной 
зеленом халате и скалило в жуткой ухмылке нарисованные углем зубища. 
Живот у него был зверски вспорот, и оттуда лезла солома. Еще одна 
страхолюдина - то ли тролль, то ли гоблин, сплошная пасть и буркалы 
навыкате - была вырезана из дерева, водружена на высокий шест и испещрена 
трещинами и зарубками, отчего морда казалась еще гаже; должно быть, на 
монстре упражнялись в стрельбе из луков. Имелись и другие загадочные 
приспособления, назначение которых было уж вовсе непостижимо. Среди всей 
этой небывальщины слонялись без дела добрых два десятка полуголых, 
загорелых, мускулистых, покрытых шрамами с головы до пят мужиков, чем-то 
смахивающих на свору молчаливых и свирепых сторожевых псов. Рядом с 
некоторыми и Харальд бы показался кротким голубем... Эта компания 
определенно маялась от скуки. Кто-то лениво метал нож в глаз деревянной 
зверюге; кто-то затеял потешный бой и от души валял друг друга в пыли; 
кто-то драил песком доспех, производя прегнуснейшие звуки; кто-то азартно 
сражался в детскую игру под названием "незевайка", и никто не обращал 
внимания на Кандиду. 
     Кандида же между тем увлеклась "незевайкой", несколько измененной по 
сравнению с той, которой тешились наследники сьона Кингосо - здесь 
проигравший получал не безобидный щелчок по лбу, а полновесную 
зуботычину, каковой вполне достало бы, чтобы вышибить из Кандиды дух. 
Неудачник раз за разом бухался наземь и бранился при этом последними 
словами, партнеры по игре зычно хохотали; особливо старался чернявый 
жилистый мужичок со щетинистыми усами и большими ушами, придававшими ему 
смутное сходство с огромной мышью, расхаживающей на задних лапах. Он 
смеялся так заразительно, что вспугнутые ласточки разлетались с жалобными 
криками. В очередной раз сбитый с ног невезучий товарищ погрозил ему 
кулаком и буркнул: "Ну, Кинтаро, сукин ты сын, смотри, допрыгаешься, я 
тебя..." - далее последовало клятвенное обещание поступить с веселым 
Кинтаро совершенно противоестественным образом. Кинтаро оскалил в ухмылке 
острые белые зубы и выдал в ответ длиннейшую фразу, в которой не было ни 
одного пристойного слова, после чего оба разразились хохотом. 
     Тут Кандида вдруг услышала тонкий свист. Щеку обдало ветром, и, 
скосив глаза, она увидела, что на расстоянии длины ногтя от ее правого 
уха подрагивает костяная рукоять метательного ножа. Лезвие ушло в ствол 
платана почти до половины. Несколько секунд она бестолково разглядывала 
замысловатую резьбу на рукояти. Потом ее воображение пробудилось и вмиг 
нарисовало красочную картину того, что могло бы произойти, промахнись 
владелец ножа хоть на волос.
     Вроде бы, Кандида даже лишилась чувств. По крайней мере, когда она 
вновь вынырнула из нахлынувшей тьмы к свету, то поняла, что уже не сидит, 
а полулежит, привалившись к платановому корню, и над нею, похоже, стоит 
вся дружина Харальда и пялит на нее глаза. Потом сквозь звон в ушах 
прорвались голоса.
     - Это та девчонка, что наш хевдинг привез... 
     - Хилая какая-то... 
     - А нехрен лезть, куда не просят... сама виновата...
     - Чего дрыгаешься? Ничего ж и не случилось... вон, глазами лупает, 
значит, жива... 
     - Ну и дубина ты, Эридаро! - грянул чей-то мощный, раскатистый бас. 
- Испугал неповинную девчушку мало не до смерти! Разойдись, ребята, 
сейчас она у меня враз прочухается!
     Кандида увидела, как две загорелые руки, перехваченные на запястьях 
широкими серебряными браслетами, медленно поднимают здоровенный котел... 
опрокидывают... 
     - Ой, не надо! - хотела крикнуть она, но из котла уже взметнулся 
сверкающий водопад и, рассыпая искристые брызги, обрушился на нее. 
Кандида вскинула руки в тщетной попытке защититься - куда там! Вода 
ударила в лицо, попала в открытый для крика рот, и следующие тридцать 
секунд Кандида могла лишь булькать и плеваться. Дух в ней занялся от 
холода - вода была ледяная, только что из колодца. Платье промокло до 
нитки
     - Что, девочка, полегчало? - вопросил бас. Кандида проморгалась. 
Мокрые ресницы дробили свет на множество пестрых радуг, и в этих радугах 
стояла перед нею женщина самой что ни на есть непредставимой наружности. 
     Ростом она была почти с Харальда и в плечах разве что чуточку поуже. 
С опаленного солнцем до красновато-коричневого цвета лица смотрели широко 
расставленные светло-серые, с желтыми крапинками, глаза; это резкое, 
будто из гранита высеченное лицо несколько смягчал только большой, 
толстогубый рот, намекая на то, что его обладательница совсем не дура 
всласть посмеяться и вкусно покушать. Над бровями незнакомки, следуя их 
изгибу и сбегая к уголкам глаз, пролегла узкая полоса крапчатой 
татуировки - странный ломаный узор, похожий на строчку загадочных древних 
рун. Кандида бы в жизни не подумала, что такое бывает - татуировка на 
лице; в других местах, порою самых неожиданных - пожалуйста... Она с 
трудом отвела взгляд от разрисованной физиономии этой невероятной особы, 
чьи медно-рыжие волосы, густые и жесткие, как лошадиная грива, были 
убраны в три пышных хвоста: один спускался по спине до самых бедер, два 
других лежали на груди и подрезаны были покороче. Одежда татуированной 
дамочки не походила ни на мужскую, ни на женскую: кожаный нагрудник, туго 
стянутый спереди шнуровкой, и коротенькая, много выше колена полотняная 
юбочка; на ногах - мягкие замшевые сапоги, на шее - многолучевая 
металлическая звездочка на цепочке, знак солнечной богини Идрис, амулет-
оберег. 
     Кандида слыхивала от девчонок (от той же Ракхамани) про отважных и 
независимых женщин-воительниц - хаардрааде. Хаардрааде не рожали детей и 
не стирали придирчивым мужьям подштанники, их с малолетства учили 
сражаться, причем учили на совесть. Они странствовали где хотели, 
нанимаясь телохранителями или вступая в регулярную армию, а порою брались 
и за куда более грязные поручения, и, надо отметить, услуги их всегда 
ценились неизмеримо выше, чем услуги мужчин той же профессии. Бытовало 
мнение, что хаардрааде в бою злее и к тому же неутомимы в любовных 
утехах. Уж верно, никто не мог бы подтвердить или опровергнуть расхожие 
слухи честнее, чем эта рыжая девица с татуированным лицом, стоявшая перед 
Кандидой. Потому что она, судя по всему, и была самая настоящая 
хаардрааде. "Ракхамани бы от зависти лопнула!" - подумала Кандида. - "Ей 
такие приключения и во сне не привидятся!". 
     - Эй, девчонка! - обратилась к ней рыжая хаардрааде на Всеобщем 
Наречии. - Ты кто такова будешь? 
     Кандида хотела назваться, но у нее, получилось только: 
     - Ав-ва-ва... 
     - Ава? - вскинула густую бровь рыжая. - Это, верно, стагирийское 
имя? Что-то не больно ты похожа на стагирийку!
     Кандида сглотнула застрявший в горле ком. 
     - Я не стагирийка, - сказала она. - Я Кандида... 
     - Канди-ида? Ну, пусть будет Кандида. А меня Рэндалью называют, 
дочерью Асагир с острова Далкази. Ты уверена, что ты не стагирийка?
     - Уверена... госпожа. 
     Дружинники грянули хохотом, а мышеподобный Кинтаро по-приятельски 
огрел рыжую Рэндаль по спине. 
     - Слыхала. Рэнди? Ты у нас теперь госпожа! 
     - А пошел бы ты... - Тут Рэндаль четко, с расстановкой во 
всеуслышание поименовала то место, куда следовало отправиться Кинтаро, и 
обратилась к Кандиде. - Ты, девочка, меня зови просто Рэндаль - какая я 
тебе госпожа, клянусь причиндалами Трайна! Это хорошо, что ты не 
стагирийка. Не люблю я их, сволочи они все... А на Эридаро не злись, он 
мужик не вредный, только повыхваляться горазд. Промазал бы - я б сама 
помогла Харальду ему яйца отрывать! 
     - Я бы не промазал, - процедил тот, кого назвали Эридаро. По одежде 
Кандида сразу определила в нем касталийца - подобную носил господин 
Кингосо; этот Эридаро был что-то слишком элегантен для наемного вояки: 
кружевные манжеты (дорогие кружева, аларатские, как на парадном туалете 
Даноны Тар-Кингосэ!), расшитый золотом кушак вокруг талии, начищенные до 
блеска остроносые сапоги, вполне почтенных размеров рубин на безымянном 
пальце левой руки (вроде бы настоящий...) И держался Эридаро наособицу, 
этакий принц в изгнании. Ростом он, пожалуй, не уступал своему хевдингу, 
но был куда уже в плечах и груди, худощавый, гибкий, поджарый, как 
борзая. Длинные иссиня-черные волосы были на касталийский манер гладко 
зачесаны назад и собраны в хвост на затылке. Летиссе он, возможно, 
показался бы красивым. Кандида нашла, его очень противным: Боги, лепившие 
лицо Эридаро, слишком много места отвели носу (рельефный получился нос, с 
горбинкой, хоть на монетах чекань) и поскупились по части губ. Всегда 
кажется, что человек с подобным лицом умен и храбр, однако не особенно 
честен и уж подавно не станет подбирать на улицах бездомных котят и 
делиться последней рубашкой с прокаженным бродягой. 
     - Ну разуме-е-ется! - с явной издевкой пропела Рэндаль. - Чтоб наш 
достославный Эридаро - и промахнулся по безоружной и беззащитной 
девчонке?! Где ж это видано?! Он ведь иногда даже по врагам не 
промахивается, наш Эридаро! 
     - Ты просто завистливая баба, и я не желаю с тобою спорить! - 
высокомерно бросил Эридаро. Рэндаль помрачнела, пальцы ее правой руки 
медленно сжались в кулак. Кандида подумала, что не хотела бы сейчас 
очутиться на месте Эридаро. 
     - Рэнди, - предусмотрительный Кинтаро взял рыжую далказианку за 
локоть, хотя едва доставал макушкой до ее подбородка и вряд ли смог бы 
удержать ее, вздумай она задать Эридаро выволочку. Касталиец отступил на 
шаг и весь подобрался, будто тигр перед прыжком. Кандиде стало жутко. 
Сейчас тут начнется такая заваруха, что демоны в глубинах преисподней 
вспотеют от страха - и из-за чего? Из-за нее, Кандиды! 
     - Рэндаль! - прозвучал в зловещей тишине спокойный голос Харальда. - 
Что происходит?
     - Да так, пустячки, хевдинг! - выскочил сообразительный Кинтаро. - 
Милые бранятся - только тешатся! 
     Харальд пружинистой походкой пересек двор, и дружинники как по 
команде расступились перед ним - впрочем, то было отнюдь не раболепие, а 
скорее искреннее уважение к избранному за неоспоримые заслуги вождю. 
Эридаро скосил глаза в небеса, торопливо принимая отрешенный вид "а-я-
что-я-ничего". Рэндаль нацепила кокетливую улыбку. Харальд очень 
пристально глянул ей в глаза, но не промолвил ни слова и повернулся к 
Кандиде, которая по-прежнему сидела в луже под деревом. Она вмиг увидала 
себя со стороны - мокрая, жалкая, дрожащая, ни дать ни взять шелудивая 
бродячая кошка, угодившая под дождь. Свободная! Какое там, она навсегда 
останется рабыней, дух ее закован в ошейник покрепче того, что сломал 
Харальд. Ошейник извечного страха...
     - Рэндаль, - окликнул далказианку Харальд и заговорил на незнакомом 
Кандиде языке: резко, отрывисто, с придыханием в начале каждого слова. 
Рыжая хаардрааде несколько раз согласно кивнула.
     - Эй, как тебя? Кандида! - перешла она на Всеобщее Наречие. - 
Хевдинг сказал: ты будешь жить со мной! Пошли, тебе надо просохнуть - ты 
вся сырющая, будто с самой Сквентой Владычицей Вод поручкалась! 
     И Кандида потрусила за Рэндалью, точно на привязи. С нее капало. В 
затылок ей вонзился испепеляющий взор Эридаро - тот смотрел в спину 
Рэндали, и глаза были что кривые ножи. Именно кривые. 
     Рэндаль привела Кандиду в такую же тесную клетушку, как и та, где 
обретаясь Харальд. Жесткий, грубо сколоченный топчан, покрытый облезлым 
одеялом, совсем не походил на ложе нежной и утонченной девы; круглый 
кожаный короб, задвинутый в угол, должно быть, вмещал в себя все земные 
богатства Рэндали, и в нем явно не нашлась бы прозрачных вуалей, 
драгоценных ожерелий и притираний от веснушек. Да и начищенная до 
зеркального блеска обоюдоострая секира на длинном топорище и окованный 
железом щит пришлись бы по руке не всякому мужчине - куда там женщине! 
Женщина - это женщина, заключила Кандида, а хаардрааде - это хаардрааде. 
Девчонки, судя по всему, рассказывали святую правду; Марг бы с Рэндалью 
не связался... 
     Рэндаль сгребла Кандиду в охапку, словно котенка, живо вытряхнула из 
мокрой одежды и, замотав в плащ, кинула ни скамью. Руки у нее были 
шершавые, не по-дамски мозолистые, но теплые и заботливые. Кандида, 
пригревшись под плащом, вдруг прониклась к далказианке внезапным и 
необъяснимым доверием. Она не была ни злой, ни жестокой, эта грозная с 
виду Рэндаль, хоть и могла не моргнув глазом сломать в ладони подкову, 
хоть и могла своей изощренной бранью вогнать в краску даже болотного 
тролля. Конечно, ей доводилось убивать - однако не потому, что она 
получала удовольствие от вида крови и стонов умирающих, а потому, что 
этим она зарабатывала себе на жизнь. Таков уж Мировой Порядок: крестьянка 
выращивает репу и капусту, ткачиха ткет, кружевница плетет кружева, жрица 
отправляет обряды, уличная девка ублажает мужчин. А хаардрааде сражается. 
     Рэндаль отжала одежду Кандиды; ветхая рубашонка, не вынеся столь 
варварского обращения, расползлась по шву. 
     - Тьфу ты, зараза! - ругнулась далказианка. - Ну, шут с ним... пойду 
развешу на солнышке, хотя лучше было бы просто закопать этот хлам! 
     - Рэндаль, - сказала Кандида, почти уже не робея, - а почему у 
тебя... эти знаки на лице?
     - Третий Знак в иерархии Хаор Хардрадис, - пояснила Рэндаль. 
     - Хаор... чего?
     - Школы Хаардрааде у нас на Далкази! 
     Хаор Хардрадис на Далкази, самом южном острове Хаганорского 
архипелага, была, пожалуй, единственной во всем подлунном мире школой, 
где опытные наставницы обучали девушек сложному искусству владения любым 
оружием, включая собственные руки-ноги. Какой-то авантюрист пытался, по 
слухам, устроить нечто подобное в Благословенной Пелле, однако это жалкое 
заведение очень быстро выродилось в обыкновенный бордель, и король 
Фольгаст, властитель самых честных правил, поторопился прикрыть всю 
лавочку. С тех пор Хаор Хардрадис не имела себе равных. Мать Рэндали, 
Асагир, сама выпускница Школы, привела туда десятилетнюю дочь и отдала на 
попечение Главной Наставницы Ладгерд, которая, несмотря на преклонные 
годы, слыла непобедимой. Рэндаль себя выказала толковой ученицей, и знаки 
на ее лице свидетельствовали, что Школу она закончила почти с отличием. 
     Кандиде еще предстояло узнать и о Хаор Хардрадис, и о пеллийских 
законах, и о многом, многом другом.
     - Рэндаль, - спросила она, едва хаардрааде произнесла последнее 
слово, - а что означает: "Та Кэридвен перкеле"?
     Глаза у Рэндали сделались круглыми, как золотые касталийские монеты 
в сто агасий. 
     - Чего-о-о?! Ты где нахваталась такой гадости?! 
     - Ваш хевдинг сказал... 
     - Харальд! - фыркнула Рэндаль. - Ты его слушай в оба уха, он тебе 
еще и не такого наговорит! 
     - Разве "Та Кэрид... "
     - Вот что, девочка, - посоветовала Рэндаль, - ты лучше забудь эти 
слова вообще, а уж коли не получится, так засунь подальше и вынимай 
только по большим праздникам! Потому что эдакими-то словесами 
разбрасываться направо и налево во-первых, неприлично, во-вторых, опасно 
- морду набить могут! 
     - Но ваш хевдинг... 
     - А ты на Харальда не кивай, - возразила Рэндаль. - Ему морду бить - 
себе дороже выйдет.
     - Ты не называешь его хевдингом? - поспешно сменила тему разговора 
сконфуженная Кандида. 
     - Я называю его Харальдом, потому что его так зовут, - сказала 
Рэндаль. - Я его нареченная сестра. Мы смешали кровь в священной чаше, и 
Идрис была свидетельницей нашей клятвы.
     Кандида только теперь задумалась о том, какие все-таки чудные имена 
они там носят в своей снежной Норандии: Харальд, Рэндаль, Идрис... Да, 
норандийский язык, сразу ясно, не семечки! 
     - Рэндаль! - Хаардрааде обернулась в дверях, придерживая одной рукой 
ковровый занавес, - Рэндаль... научи меня вашему языку!
     
                                     6.
     
     Дом, где поселилась Кандида, был выстроен по восточной традиции - 
одноэтажный, но вытянутый в длину, с плоской крышей, расположенный 
четырехугольником вокруг внутреннего дворика с колодцем. Назывался он 
"хайза", что означало "дом мужей" - Кандида и Рэндаль, видимо, жили там в 
порядке исключения. Вообще-то, по сути своей эта столь высокопарно 
именуемая хайза была обыкновенной казармой; по соседству в подобных ей 
обитали и кушманарские ратники. Они, впрочем, предпочитали держаться 
особняком и, затевая поход по кабакам или кутеж с волоокими гуриями из 
ближайшего дома терпимости, не торопились приглашать в долю Харальдовых 
воинов. Были они, в большинстве своем, аранистанцы либо тессалийцы и 
гордились превосходством над оголтелой толпой наемных головорезов, куда 
лохматый северянин наскреб всякой твари по паре. Чего стоила хотя бы эта 
их рыжая девка, что имела наглость разгуливать по городу с открытым лицом 
и в совершенно непристойном куцем платье! Помимо национальной гордости, 
были у кушманарцев и менее благородные причины недолюбливать Харальда и 
его компанию - зависть и страх. Зависть - потому что та же Рэндаль могла 
голыми руками завязать любого из них в узел. Страх - потому что слухи о 
Звездной дружине Харальда-норандийца ходили самые разные и порою просто 
ужаснаводящие. 
     Звездная дружина была возлюбленным детищем Харальда, всецело 
созданием его ума и воли. Не год и не два понадобилось ему, чтобы 
превратить разнузданное и неуправляемое стадо, где каждый только и 
глядел, как бы урвать кусок пожирнее изо рта ближнего своего, где кровь 
лилась, точно вода, в постоянной междоусобной грызне, и, укладываясь 
спать, никто не был уверен, что вчерашний соратник не перережет ему ночью 
горло, дабы ограбить, в настоящую армию. Одних он увещевал мудрыми 
речами, других умасливал богатой добычей, третьих - самых ретивых - 
утихомиривал зуботычинами; те же, кто отваживался и дальше сеять смуту 
или ударялся в мародерство, случалось, замолкали уже навеки. Харальд 
хевдинг был суров и, хоть безвинных никогда не карал, спуску все-таки не 
давал никому. Паршивые овцы, прибившиеся было к дружине, очень скоро 
вылетали оттуда, как от хорошего пинка. Оставались лишь те, кто готов был 
идти за Харальдом в огонь и в воду и сложить голову, прикрывая в бою 
раненого товарища. Для них дружина стала семьей, ибо обзаводиться женой и 
детьми для наемника - непозволительная роскошь, и даже в самые скверные 
времена они держались друг друга, уповая на милость Богов и на удачу 
своего хевдинга. И, кстати сказать, жаловаться на Харальда им не 
приходилось. Он был достойным вождем. Конечно, водились и за ним мелкие 
странности: когда, отдыхая после какой-нибудь славной потасовки, 
дружинники рассаживались у походного костра, пускали по кругу флягу с 
увеселительным напитком и принимались наперебой сыпать былями и 
небылицами о своих любовных приключениях, он почему-то мрачнел и 
отмалчивался... а то иногда уходил ночами из лагеря и пропадал Азарот 
знает где до рассвета... Однако все это была, как выразилась Рэндаль, 
"гоблинская чушь", главное - в битве он за чужие спины не прятался, и 
воины его зубами от голода не щелкали. Ратные заслуги и железная 
дисциплина выгодно отличали Звездную дружину от прочих разношерстных 
банд; Харальду удалось-таки если не разрушить, то хотя бы поколебать 
общепринятое мнение, что слова "наемник" и "сволочь" означают 
приблизительно одно и то же. Сговариваясь с норандийцем об оплате, 
наниматель, по крайней мере, мог быть уверен, что эта команда не 
переметнется в самый ответственный момент к тому, кто поманит их кошелем 
потолще. Цену, правда, Харальд запрашивал соответствующую... впрочем, и 
миссии им чаще всего поручали не из легких. 
     Нынешнее задание, что привело Звездную дружину в Аранистан, было не 
только прибыльным, но и почетным. Фольгаст Пеллийский, самый 
могущественный из западных правителей, доверил войску Харальда 
сопровождать свою супругу, королеву Делицию, которая направлялась в 
Аранистан с дипломатическим визитом. От исхода этой встречи зависело 
многое. Царица Кайсара возлагала на возможный союз с Пеллой большие 
надежды, ибо весь Аранистан можно было, что называется, блюдцем накрыть, 
и отбиться от посягательств Одената Тессалийского, вздумай тот пойти 
войной, представлялось умной Кайсаре делом невыполнимым. А войной и 
впрямь попахивало. Оденат был невмерно жаден и честолюбив и лелеял мечту 
об империи; Кайсара же, последний отпрыск вымирающей династии, была уже 
немолода и вдобавок бездетна. Аранистан в ее правление переживал далеко 
не лучшие времена, как на грех случилась длительная засуха, крестьяне 
голодали, на окраинах государства то и дело вспыхивали стихийные покуда 
мятежи, торговля и та держалась, как говорится, на честном слове, а ведь 
торговля всегда была основной доходной статьей Аранистана. Трон под 
Кайсарой начинал качаться. Шпионы, которых великий визирь Зурфар засылал 
в Тессалу, докладывали, что Оденат плотоядно облизывается, поглядывая на 
юго-восток. Союз с Пеллой был последним шансом Кайсары; Оденат трижды 
подумает, прежде чем сцепиться с Фольгастом... Благословенную Пеллу ему 
под себя не подмять, как бы он ни пыжился.
     Все это Кандида частью узнала от Рэндали, частью почерпнула из 
разговоров, что велись вечерами во дворе хайзы, под звездами, за пивом 
или тессалийским вином. Ее Величество Делиция Пеллийская, благополучно 
доставленная в Кушманар, находилась под неусыпной, охраной в царском 
дворце, и ей вроде бы ничто не угрожало. Тем не менее добросовестный 
Харальд ежедневно отряжал десяток воинов, дабы те, как он выражался, 
"приглядывали" за королевой. Остальные мотались по городу без 
определенных занятий, а в сумерках усаживались кружком возле колодца, 
посылали кого-нибудь помоложе и пошустрее в ближайшую таверну за пивом и 
закуской, и тогда-то начинался турнир красноречия.
     О чем только не болтали на таких вечерних посиделках! О войне и 
мире, о добре и зле, о женщинах и лошадях, о драконах и эльфах, о Кайсаре 
и Оденате, и о великом визире Зурфаре, который, как поговаривали знающие 
люди, был весьма сильным чародеем, и о заколдованных пещерах с несметными 
сокровищами, и о скессах-жрицах Деркато (кто хоть раз обнимал 
служительницу Меркраты, и чихнуть потом не захочет в сторону смертной 
женщины, заявил Кинтаро, за что и получил от Рэндали по шее), и о прочих 
неисчислимых чудесах... Кандида никогда не встревала. Она тяжко привыкала 
к собственной свободе, что обрушилась на нее, точно снег на голову. Была 
рабыня Кандида - стала Кандида-мейдака, то есть вольноотпущенница. А 
привычка ждать тумака от всех и каждого никуда не делась. Поначалу 
Кандида дичилась и не приближалась ни к кому из дружинников, держась 
возле Рэндали, с которой ее связала та самая пресловутая женская 
солидарность. Потом Кинтаро приволок ей полную миску сушеных фиников в 
знак своего расположения и добрых намерений. Финики Кандида съела, и с 
той поры стала иногда подсаживаться к языкастым Харальдовым подчиненным, 
стараясь все же не высовываться без нужды из-за широкой спины Рэндали. 
Она молчала, однако ушки держала на макушке и даже самые невероятные 
россказни впитывала, как губка. 
     По части баек и небылиц особливо блистал Парвиус. Он был когда-то 
жрецом одного из малых храмов Всемогущего Манвэ в столице Пеллы, 
десятивратных Эвтабаннах, откуда его в один прекрасный день вытурили за 
несовместимое со жреческим саном поведение, и там успел постигнуть 
множество сложных и непонятных наук. Обучали его и началам магии - 
впрочем, маг из Парвиуса получился, по его собственному меткому 
определению, "как из ослиного навоза свадебный пирог". Волшебников в мире 
и без него хватало, так что неудача, на поприще колдовства нимало 
Парвиуса не обескуражила. Зато он был весьма сведущ в астрономии, древних 
языках, умел складывать и умножать большущие числа аж из семи знаков, 
проштудировал всего Хиромитриуса Эриманорского (тридцать свитков - это 
вам не гоблин начихал!) и вдобавок выигрывал у Рэндали один бой из пяти, 
что само по себе говорит в его пользу. А уж всяких завлекательных историй 
он знал превеликое множество! В дружине его за это ценили и одаривали 
разнообразными почетными прозвищами - Парвиус Разумник, Парвиус Златоуст, 
Парвиус Скальд или, к примеру, Парвиус Язык-без-Костей. Вечерами во дворе 
хайзы Кандида слушала его затаив дыхание, и захватывающие сказки 
Ракхамани теперь казались ей лепетом годовалого младенца. 
     И лишь двое оставались в стороне от общего веселья, не касаясь ни 
выпивки, ни пищи и не вмешиваясь в беседы - Харальд и Эридаро. Неведомая 
даже Рэндали тоска после появления Кандиды начала мучить хевдинга с новой 
силой и, хотя днем он держался как ни в чем ни бывало, в ночном мраке, 
когда на земле бесчинствует нахальная нечисть, его совсем доедала 
таинственная кручина и, скрываясь от любопытных глаз, он уходил в 
одиночестве бродить по городу. А Эридаро - этот просто зазнавался. Корчил 
из себя знатного сьона, лишенного наследства. Кстати, он утверждал, что 
таковым и является. Клялся в этом именем Великого Манвэ. За что его 
лишили наследства - он предпочитал умалчивать. Он о многом предпочитал 
умалчивать. Рэндаль рассказала, что пристал он к Звездной дружине на 
зилларской границе, что родом он из Касталии (а Касталия большая!) и что 
зовут его Эридаро; прошлое его - загадка, душа - потемки. 
     - Не нравится он мне, Кандида, - разоткровенничалась однажды рыжая 
хаардрааде, - ох не нравится, клянусь девственностью Велейт! Хмырь он, 
вот кто! Дерется, конечно, справно... и то сказать: рядится, как девка, 
ноготки полирует, перстень нацепил. Известное дело - перо соколье, нутро 
воронье! Чует мое сердце, дождемся мы от него пинка под задницу! Гнать бы 
его поганой метлой, я тыщу раз, с разом говорила, а Харальд уперся как 
мул, будто без этого Эридаро дружина вмиг развалится!
     Кандида мотнула косичками, соглашаясь. Дружинников она уже перестала 
чураться, с Парвиусом даже разговаривала третьего дня, но Эридаро и ей 
казался прыщом на ровном месте. 
     ... То первое утро, встреченное ею в качестве свободного человека, 
выдалось и по здешним меркам небывало жарким. Кандида проснулась оттого, 
что солнце, врывающееся в окно, стало припекать ей нос, и долго не могла 
сообразить, где находится. Потом вспомнила все, что с нею случилось, и 
судорожно схватилась за шею. Ошейника не было. И Кандида внезапно 
задохнулась от счастья. И чуть не кинулась целовать вошедшую Рэндаль. 
Хаардрааде от двери запустила в нее каким-то пестрым тряпочным свертком. 
     - На, держи! Харальд велел передать! Твое блохастое тряпье я 
сожгла... хотя стоило бы, пожалуй, накрутить его на башку этому ублюдку 
Аривану да пустить его в таком виде к жене и детям! 
     Кандида распутала сверток - и охнула от восторга, прижав ладошки к 
зардевшимся щекам. В свертке оказалась просторная безрукавка из лимонно-
желтого шелка, отделанная по низу витой тесьмою; к ней прилагались, 
впрочем, не обычные для восточной девочки шальвары, а длинная, в мелкую 
складку юбка унылого черного цвета, извлеченная из неведомо какого 
источника, которую следовало затягивать на талии шнурком. Еще были там 
замечательные, легкие и удобные сандалии как раз по Кандидиной ноге и 
накидка с капюшоном. Должно быть, пока она отсыпалась, Харальд совершил 
опустошительный набег на ближайшие лавки скупщиков поношенной одежды и 
долго ломал голову, выуживая из гигантской кучи вещь за вещью, 
рассматривая каждую мелочь и так и сяк и прикидывая, подойдет ли это для 
девочки Кандидиного роста. Глаз у него был орлиный. Одежда пришлась почти 
впору. Кандида, благоговейно затаив дыхание, облачилась в свой новый 
великолепный наряд, и тогда Рэндаль (она, как всегда, прикрывала спину 
своему хевдингу, понадеявшемуся ни ее женский утонченный вкус) выудила из 
поясного кошеля бусы. Это были просто мелкие, неправильной формы кусочки 
светлого янтаря, снизанные в недлинную нитку, однако Кандиде они 
показались во сто крат прекраснее фамильного бриллиантового ожерелья Тар-
Кингосэ. 
     - Это тебе заместо ошейника, - сказала Рэндаль и застегнула на 
Кандидиной шее крохотный замочек. Кандида еле слышно выдохнула: 
     - Спасибо... 
     - Харальда благодари, девочка, - заскромничала Рэндаль. Бусы для 
Кандиды и впрямь выбирала не она. - Ступай к колодцу, умойся - глянь, 
чумазая вся... И волосы теперь будешь не в одну косу заплетать, а в две. 
Харальд велел.
     Хоть в пятьдесят, мелькнуло у Кандиды; она знала, что под страхом 
смерти не отважится подойти к Харальду и заговорить с ним, высказать свою 
благодарность... и если, чтобы услужить ему, нужно заплести, две косички, 
то почему бы и нет?
     - А зачем? - не удержалась-таки она. 
     - Обычай, - объяснила Рэндаль, - Незамужние норандийские девушки 
носят две косы.
     - Я ведь не норандийка... - вслух подумала Кандида и вдруг словно 
впервые увидала странную прическу Рэндали. - А ты как же, Рэндаль? Ты 
что... э... замужем?
     - Я хаардрааде, - невозмутимо ответила далказианка. - У нас на 
севере считают: хаардрааде - не женщина. 
     - Но... ой, я, конечно, ошиблась... мне показалось, Кинтаро... 
     Несокрушимая, как утес, воительница вдруг улыбнулась кокетливо и 
вроде бы чуть-чуть смущенно, точно нежная барышня на первом балу. 
     - А Кинтаро и не норандиец! - сказала она. 
     Потом Кандида долго полоскалась у колодца, охая и повизгивая под 
струями холодной воды, до красноты надраила лицо и шею, аккуратно 
расчесала волосы на прямой пробор и тщательно, натуго заплела требуемое 
две косы незамужней норандийки. Они получились какими-то смехотворно 
тощими. Кандида перевязала их ремешками и распушила кончики. Вот теперь - 
то, что надо! Она нагнулась над конской поилкой и внимательно рассмотрела 
свое отражение в темной стоячей воде. И сделала крайне важное открытие: 
она, Кандида, оказывается, вполне даже миленькая! Ну и что, что нос 
шелушится, а два передних зуба посажены немного набекрень и самую-самую 
чуточку выдаются вперед? Если не разевать попусту рот, как глупая 
Лазулита, зубов и вовсе не видно! Конечно, с Летиссой ей и рядом не 
стоять... а вот Ракхамани - та нисколечко не лучше, так что пускай 
спрячется, сама она сушеная треска! 
     Сердце Кандиды пело. Хотелось плясать и смеяться. Окружающий мир 
казался ей чудесным. Как она раньше не замечала, что легкая белая пыль 
блестит в солнечных лучах, словно алмазы? И что у "опахала Зелахат" такие 
красивые листья - толстые, глянцевые, сочно-зеленые?
     Тут-то она и увидела Эридаро, который шел мимо по своим загадочным 
эридаровским делам. Радость переполняла Кандиду, вскипала, готовая 
хлынуть через край, и вырвалась наружу возгласом: 
     - Эридаро! Посмотри, какое у меня платье! 
     Она тогда позабыла, что он чуть были не отправил ее в Серые Страны 
за Вратами. И с чего она, бестолочь, взяла, будто Эридаро хотел испугать 
ее? Просто хвалился своей молодецкой удалью, с кем не бывает... 
     Эридаро обернулся, и взгляд его был полон такого ледяного презрения, 
что Кандида примерзла к месту. 
     - Я для тебя СЬОН Эридаро, жалкая мейдака, - процедил касталиец. 
Каждое слово шлепалось под ноги оцепеневшей Кандиде холодной жабой. - 
Запомни на будущее. И благодари своих ничтожных божков, что сегодня я 
добрый. Пошла вон!
     Кандида пошла вон. Что ей еще оставалось? Жаловаться Харальду? Ой, 
как бы лекарство не оказалось хуже болезни... Она смолчала. И стала 
обходить Эридаро за перестрелище.
     Харальд с ней едва ли пятью словами перемолвился с тех пор, как 
сломал на ней ошейник рабыни. Иногда они сталкивались во дворе, у колодца 
или возле коновязи, и он скользил по ней равнодушным взглядом, от 
которого Кандиде, тем не менее, хотелось превратиться в клопа и заползти 
в самую укромную щель. И никогда не вылезать оттуда. Ну, естественно, 
уныло размышляла она, торопливо шмыгая прочь, это же Мировой Порядок! Ты 
чего ожидала, халда лопоухая - что этот гордый воитель начнет тебе 
одеяльце на ночь подтыкать? Раскатала губу! Благодари Богов, что не 
вышвырнул под окошками побираться! Так рассуждала Кандида, а в носу все 
равно щипало, и к глазам подступала предательская сырость.
     - Надоел мне этот ваш Мировой Порядок! - однажды не сдержалась она. 
И плюнула наземь. Огляделась - не видел ли кто? - и старательно затерла 
плевок ногой. 
     
                                     7.
     
     Утро начиналось как обычно - солнечный свет сквозь опущенные веки; 
еще в дремоте, Кандида досадливо сморщила нос и отвернулась к стене, 
натягивая на уши плащ Рэндали, который была укрыта. Ей хотелось 
досмотреть просто жуть какой интересный сон про путешествие по морю и 
заколдованный остров. Однако в сознание уже проникли голоса, писк 
ласточек, конское ржание, лязг металла - Харальд снаряжал во дворе 
охранников королевы Делиции. Сейчас примчится Рэндаль - ее смена была 
вчера, значит, сегодня она свободна - сорвет с Кандиды плащ-одеяло и 
гаркнет в самое ухо: "Вста-вай, вставай, штанишки надевай!"... Кандида 
сосчитала до трех и распахнула глаза. 
     Рэндаль сидела на полу, скрестив ноги, и, наклонив голову к плечу, 
расчесывала короткозубым деревянным гребешком свою медную гриву. По лицу 
ее можно было прочесть, что это занятие отнюдь не доставляет ей райского 
наслаждения.
     - Пр-роклятые патлы, та Кэрид... О, Кандида! Ты проснулась?
     - Да пошлет тебе Идрис счастливей день. Рэндаль хаардрааде! - 
сказала Кандида по-норандийски. Она гордилась своими успехами в сфере 
лингвистики. 
     - И тебе, маленькая Кандида! - откликнулась далказианка. 
     - Ты разве куда-то собралась, Рэндаль? - удивилась Кандида. - 
Кинтаро пригласил тебя на завтрак в "Двенадцать Драконов"?
     - Как бы не так, дождешься от этого куркуля-одиночки, чтоб он 
пригласил девушку на завтрак! Скорее эти двенадцать драконов прилетят 
высиживать яйца у тебя на макушке! Мы с Харальдом едем за город, настало 
время зажигать поминальные костры. 
     Кандида раскрыла рот, чтобы вывалить на голову Рэндали полный куль 
вопросов, однако та уже повернулась к ней спиною и принялась потрошить 
свой верный походный короб. Раскидав кучу милых женских мелочей, как-то: 
точильный камень, кресало, свитую в клубок веревку с "кошкой" на конце, 
пустую флягу, запасные наконечники для стрел и прочая, и прочая, она 
достала с самого дна тщательно укутанный в рогожку сверток. Встряхнула - 
и на скамью перед изумленной Кандидой легла, сияя нарядной пестрой 
вышивкой, рубаха из тончайшего полотна, а сверху - сарафан, украшенный 
замысловатым узором из бисера, полосок разноцветной кожи и кусочков меха. 
     - Ой. Рэндаль... - прошептала Кандида, несмело проведя пальцем по 
прихотливым изгибам невиданных цветов. - Как-кое платье... Это чье?
     - Мое, - ответила хаардрааде, распуская шнуровку на груди. 
     - Твое?! - Кандида была потрясена до глубины души. 
     - А чье ж еще? Кинтарово? Что уставилась, будто у меня хрен на лбу 
вырос?
     - Ты... сама это вышивала?
     - Куда мне... Я купила его, когда отплывала с Далкази. Такие 
надевают по праздникам норандийские девушки. - Рэндаль влезла в рубаху, 
укрывшую ее до самых щиколоток, и принялась сосредоточенно расправлять 
сборки на плечах. 
     - А сегодня разве праздник?
     - Сегодня Йоль - День Памяти. У нас на севере в этот день жгут 
костры, чтобы обогреть души предков, что слетаются из бескрайних чертогов 
Наэнир, Хозяйки Судеб. Костры на скалах... они отражаются в море и горят 
до темноты. А в этом занюханном Аранистане, пропади он пропадом, и гор-то 
путных нет, какое там море! Надеюсь, моя бабушка Ратхаль не обидится... 
     Рэндаль накинула сарафан - он состоял из двух не сшитых по бокам 
половинок - и затянула на талии вышитый пояс с кисточками. 
     - Паршивая страна! - напустилась она на злосчастный Аранистан. - Эх, 
мне б сейчас домой на Далкази! Йоль ведь норандийский праздник... а в 
дружине нас, кто с Севера, только двое - Харальд да я... вот и изволь 
башку ломать! Мало того, что придется обойтись без вейслы... 
     - Без чего?
     - Это такая каша с кабаньим салом, - пояснила Рэндаль, - ее 
обязательно едят на поминальных пирах. У нас в Хаор Хардрадис была 
повариха, она готовила такую вейслу - язык проглотишь! Девчонки 
обжирались до заворота кишок. Давненько я не едала этакой вкуснотищи! 
     - А ты сама, Рэндаль, разве не умеешь варить эту... ну, как ее... а?
     - Ты только представь, что нет! - хмуро буркнула в ответ Рэндаль. 
Кандида, конечно, не могла догадаться, что в этот самый миг одна из 
лучших выпускниц Хаор Хардрадис вдруг мучительно устыдилась собственной 
беспомощности в кулинарных делах. Да, ее научили махать секирой, ломать 
врагам кости, грести на драккаре и спать в снегу. А вот варить 
обыкновенную кашу почему-то научить забыли. Хотя, между прочим, на пустой 
желудок не больно-то повоюешь...
     - Прекрасная Рэндаль! - сунулся в дверь Парвиус, - Харальд хевдинг 
категорически требует тебя доставить живою либо в виде бездыханного 
трупа... Ого! Не саму ли Идрис зрят мои недостойные очи?! 
     - Трепач, - сказала далказианка. 
     - Парвиус правду говорит, - поддержала жреца-расстригу Кандида. - Ты 
очень красивая, Рэндаль!
     - Ох, девчонка, гоблинскую чушь ты порешь!
     Рэндаль была весьма польщена таким искренним восхищением. Она 
зарубила бы на месте любого, кто посмел бы сказать, что хаардрааде, как и 
обычную женщину, легче легкого умаслить сладкими речами и нежными 
прозвищами... 
     А все-таки, подумала Кандида, даже у самой отчаянной хаардрааде где-
нибудь в потаенном уголке хранится про запас нарядное платье... или, хотя 
бы мечта о таком! 
     Рэндаль вышла, неловко придерживая непривычно длинную юбку, а 
Кандида помчалась к колодцу умываться. Дружинники приветствовали ее по-
свойски. 
     - Эй, Кандидища! Как жизнь молодая?
     - С добрым утром, Кандида! 
     - Кандида, хочешь урюку?
     - Кандида! - позвал Кинтаро. - Айда с нами в "Закатную Розу", там 
такие девоч... ну, в общем, там подают отменный плов! 
     - Ой, нет, Кинтаро, спасибо, - вежливо отказалась Кандида. - я плов 
не люблю.
     Она, конечно, приврала. Самую малость. Просто ей нужно было заняться 
делом первостатейной важности, а плов мог и подождать. 
     ... Кандида до сих пор не отваживалась уходить так далеко от хайзы. 
А теперь ее точно ветром подхватило - она выскочила за ворота и пустилась 
то бегом, то скорым шагом, даже не задумываясь о том, что может 
заблудиться. До того, как Харальд с Рэндалью, отдав долг памяти своим 
давно умерший предкам, вернутся в город, ей необходимо успеть переделать 
кучу разных разностей. И с чего бы ей теряться? Ведь аранистанская 
столица - не дремучий лec; язык до Стагирии доведет! 
     Сухорукий нищий, что сидел на ступенях храма Зелахат и заунывно 
гнусил молитвы, бренча плошкой для подаяний, указал Кандиде дорогу к 
базару. Она ссыпала в плошку остатки урюка, который жевала на ходу, и 
заторопилась дальше, однако ближе к сердцу города ей волей-неволей 
пришлось замедлить шаг, пробираясь по людным улицам. Когда-то (страх как 
давно, целую вечность назад!) она плелась по этим же улицам пришибленной, 
жалкой рабыней в лохмотьях, шмыгая носом за спиною грозного хозяина. 
Тогда она ничегошеньки вокруг не замечала. А сейчас кушманарский базар 
разом обрушил на нее свое головокружительное многоцветье и многоголосье. 
Конечно, не было уже того размаха и изобилия, которым славился базар при 
великой государе Саладине, прадеде Кайсары, но Кандиде, не удостоившейся 
чести жить при великом государе Саладине, казалось, что она угодила в 
некий колдовской радужный водоворот. Сначала ее затащило в оружейный ряд, 
и она еле выкарабкалась оттуда; потом она застряла в толпе зевак, 
окруживших заклинатели змей. Медленно, но верно Кандида пробиралась к 
цели, не обращая внимания на истошные вопли зазывал, которые с отчаянием 
погибающих норовили ухватить ее за одежду. 
     - Ба-а-а! - вдруг прорезал всеобщий неутихающий гам громкий окрик. 
Этот голос Кандида расслышала бы и в грохоте камнепада. - Клянусь Сэтом! 
Да это же крыска-белобрыска! Смотрите-ка, варвар ее не зажарил на ужин! 
     Стагирийка Ракхамани! 
     То и вправду была Ракхамани. Она восседала на столь памятном Кандиде 
бревне одна-одинешенька, будто императрица на золотом троне, и вид имела 
самый что ни на есть цветущий. Над нею нависал угрюмый Марг, поодаль 
развалился в своем кресле Ариван с веером. Ни тот, ни другой отнюдь не 
разделяли солнечного настроения стагирийки. Марг, получив трепку от 
Харальда, лишился вместе с воинским достоинством и значительной части 
жалования. А Ариван уже потерял всякую надежду спихнуть с рук 
опостылевшее порождение Деркато, эту строптивую черномазую девчонку 
Ракхамани. И оттого, что торговцу и надсмотрщику было плохо, в душе у 
строптивой черномазой Ракхамани расцветали незабудки. 
     - Тебе привет и поцелуй от Летиссы! - крикнула она Кандиде, привстав 
с бревна и вскинув тонкую руку в приветственном жесте. - Она тут весь 
рынок оплевала ядовитой слюной, потому что этот красивый норандиец с 
длинными волосами выбрал тебя, а не ее! 
     - Заткнись, ведьма! - проворчал Марг. Ракхамани показала ему язык.
     - Кстати, северная розочка... а где же твой ошейник? 
     Кандида скромно опустила глаза долу. 
     - Сломался... - вздохнула она и с притворным сожалением развела 
руками. 
     - Бу-удь я проклята! - возопила потрясенная Ракхамани, но тут Ариван 
высмотрел в толпе зажиточного на вид господина, коршуном прянул из 
кресла, сцапал того за полу халата и принялся нахваливать стагирийку на 
все лады. Ракхамани вмиг забыла о Кандиде, повернулась к покупателю и 
постаралась скорчить рожу пострашнее. Кандида помахала ей на прощание и 
пошла прочь. Она еще успела услышать, как несчастная жертва рвется из 
когтей Аривана. 
     - Да падет на тебя новое воплощение, нечестивец! Кого ты мне 
всучиваешь, сын безносой матери?! Скромная и послушная?! Где ты ее взял? 
Умыкнул из храма Деркато?! Сущая скесса... она... 
     Повозка с арбузами скрыла от Кандиды окончание этой драмы. 
     То была отнюдь не последняя ее встреча с Ракхамани. 
     ... Кандида обегала весь мясной ряд в войсках кабаньего сала, 
насквозь пропитавшись тошнотворным запахом свежеразрубленных туш. 
Кабаньего сала она не нашла и решила, что в крайнем случае погодится и 
свиное.
     - Сколько просишь, почтенный? - кое-как слепила она по-тессалийски, 
обращаясь к торговцу, который без устали размахивал над своим жутковатым 
кровоточащим товаром пучком соломы, отгоняя мух. 
     - Три с половиной совы, - ответил тот нехотя. Девчонка-мейдака, чья 
голова с косичками едва виднелась над прилавком и чью мошну вряд ли 
отягощала хотя бы половина совы, не заслуживала вежливого обращения. 
Кандида мысленно охнула: ого! да за такие огромные деньги можно было бы 
купить четверть меня! В поясном кармашке у нее лежала целая сова - 
подарок Кинтаро. Но где добыть еще две с половиной?
     Вскоре Кандида уже сидела в тесной, провонявшей перегорелым салом и 
подпорченными фруктами кухне таверны "Звезда Аранистана" - несмотря на 
важное название, забегаловка была самого низкого пошиба - и чистила рыбу. 
Когда последняя скользкая рыбешка перекочевала из корзины на огромный 
закопченный противень, Кандида была облеплена чешуей с ног до головы, 
точно русалка, а в кармане у нее лежали вожделенные три совы. Она 
опрометью бросилась обратно на рынок... 
     Кандида трусцой бежала по путаным улочкам, прижимая к груди заветный 
сверток с крупой и свиным салом. У самой хайзы ее поймала шайка босоногих 
беспризорников. Самый большой, с дыркой на месте верхнего переднего зуба 
схватил ее за косу и дернул - не слишком больно, просто чтобы показать, 
на что он способен. Он ждал, что девчонка расплачется и будет жалобно 
хныкать: "Пусти, дурак, пусти...", или прижмется к стене, затравленно 
озираясь. Его постигло жестокое разочарование. Две седьмицы, которые 
Кандида прожила с Рэндалью хаардрааде, не прошли бесследно. Кандидины 
пальцы сами собою сомкнулись в кулак. И кулак этот сам собою устремился к 
носу обидчика. Мальчишка настолько не ожидал отпора, что не успел 
увернуться. К вящему удивлению Кандиды, из носа закапала кровь. Хозяин 
носа тоненько заскулил. Его приятели ринулись на наглую пигалицу с 
дурацкими косичками и неминуем вываляли бы ее в пыли, но Кандида решила 
более не испытывать судьбу. Покрепче обняв драгоценную ношу, она 
помчалась наутек. Мальчишки гнались за нею до самих ворот хайзы и там 
завязли. Портить отношения с Харальдом-норандийцем им было как-то не о 
руки. 
     Хайза пустовала. Дружинники разбрелись по своим делам - кто на 
службу, кто в кабак, кто к ласковой пышнотелой вдовушке. Кандида 
пристроила над очагом котел с будущей ритуальной кашей и уселась на 
крыльце, положив на колени длинную деревянную ложку с резным черенком, 
оканчивающимся клыкастой драконьей мордой. Ложка принадлежала Рэндали и, 
судя по обкусанным краям, служила ей очень давно - видно, еще с Хаор 
Хардрадис. 
     Когда угаснут поминальные костры, Харальд и Рэндаль вернутся в город 
печальные, потому что будут думать, будто им не удалось исполнить обряд 
по всем правилам, и духи предков, обиженные пренебрежением потомков, 
покинут их, оставят без своего незримого покровительства. А Кандида 
возьмет и вынесет им навстречу котелок с кашей, сдобренной салом. Рэндаль 
обрадуется и хлопнет ее по спине. (Ну, конечно, не изо всех сил, а так, 
по-дружески.) Харальд тоже обрадуется. Взъерошит ей волосы и скажет: "Ты 
молодец, Кандида!". И заглянет вечером пожелать ей спокойной ночи. Она 
ответит: "Да не споткнется твой конь и не затупится клинок, великий 
хевдинг!" - а он удивится, до чего же здорово она выучилась говорить по-
норандийски. 
     Кандида нырнула в дом, помешала в котле смачно булькающую кашу и 
облизала ложку Крупа была жесткая, как камень. Она вернулась на крыльцо и 
стала ждать. 
     Солнце стояло в зените, заливая двор хайзы горячим светом; небо было 
синее-синее, как глаза у Харальда. Облачный дракон, наверно, гулял сейчас 
где-то на другом краю земли. Там, в непостижимой человеческим умом 
запредельной выси, катилась солнечная колесница, встряхивали огненными 
гривами чудесные летающие кони, и Идрис уверенно держала вожжи, направляя 
быструю тройку по привычному пути. Рэндаль рассказывала, как однажды 
младшая сестра Солнечной Девы, та самая пресловутая Кэридвен, знаменитая 
среди норандийских Богов - валаров непредсказуемым своим нравом и 
зловредными выходками, покровительница огня - наиболее непостоянной из 
стихий - озорства и женского кокетства, эта Кэридвен угнала у Идрис 
волшебную колесницу да и давай лихо носиться по всему небоскату! На земле 
начались ужасные пожары, выгорело все живое и даже моря пересохли. Валары 
с трудом изловили виновницу и задали ей основательную таску. Кэридвен 
потом и на порог не смела ступить в Валарэнде - Обители Богов. Кандиде 
почему-то жаль было Кэридвен, прозванную с тех пор Гейрринд - Отринутой. 
Она же не знала, что все так получится...
     Тут Кандида почувствовала на себе чей-то внимательный и любопытный 
взгляд. И точно, из-за приоткрытой двери конюшни поблескивали два круглых 
глаза. Кандиде сделалось не по себе - мало ли кто там прячется? а вдруг 
он большой, злой и опасный к тому же? - но она подавила желание 
немедленно бежать за стражей и осталась чинно и мирно сидеть на прежнем 
месте, всей своей наружностью демонстрируя расслабленное спокойствие. 
Таинственный гость поначалу не подавал признаков жизни. Потом из-за 
косяка появилась голова, повязанная цветастым платком. И не успела 
скрыться прежде, чем Кандида рывком вскочила, одновременно 
разворачиваясь, и крикнула: 
     - Кто там?! А ну, выходи!!!
     Ей показалось, что голос ее звучит подобно писку умирающей мыши и 
притом откровенно дрожит от страха. Это жалкое мяуканье не испугало бы 
даже самого завалящего грабителя, однако незваный гость, должно быть, 
думал иначе. В конюшне кто-то тоже взвизгнул и помянул всемилостивую 
Зелахат.
     - Выходи, а то хуже будет! - повторила Кандида и, дабы принять по 
возможности устрашающий вид, воздела руку с зажатой в ней ложкой. 
Наверно, издали эта ложка смахивала на магический жезл, потому что горе-
конокрад не выдержал. Он выскочил из-за двери, как ошпаренная дворняга из 
кабака, и оказался ростом ничуть не выше Кандиды и притом девочкой. Она 
метнулась через двор - только взлетело за плечами пестрое шелковое 
покрывало - а потом отмочила вот какую штуку: повалилась в ноги Кандиде и 
зачастила, мешая Всеобщие слова с тессалийскими: 
     - О луноликая, солнцеподобная госпожа моя! Склони свой сиятельный 
слух к мольбе ничтожнейшей из ничтожных, что недостойна пылью лечь под 
благословенные подошвы твоих божественных сандалий! Будь милостива, 
госпожа моя, не выдавай меня! Заклинаю именем Зелахат, не выдавай меня!
     Кандида так и застыла, указывая ложкой в зенит. Ее, вчерашнюю 
рабыню, назвали госпожой! Да вдобавок луноликой! Девочка была одета 
богато и говорила не как простолюдинка; руки у нее были чистыми и 
ухоженными, тонкие пальцы с разрисованными золотой краской ногтями явно 
не знали работы, кроме, разве что, вышивания по бархату. Она наверняка 
принадлежала к семье царедворца или высокопоставленного чиновника. Но 
что, во имя Девяти Валаров, может делать родовитая молодая барышня, 
каковым на Востоке положено дома сидеть под надзором мамушек и нянюшек, 
себя холить да поджигать приличного жениха, во дворе казармы?! 
     - Не выдавай меня! - твердила эта оглашенная, и глаза у нее уже были 
на мокром месте. Кандида медленно опустила свое грозное оружие, сглотнула 
и выговорила: 
     - Ладно... не выдам... э... если ты так просишь. 
     - О, как великодушна госпожа моя! - завопила сумасшедшая девчонка, 
раскачиваясь, будто впавший в священное безумие сарабийский шаман. 
     - Да никакая я тебе не госпожа, я Кандида! Хватит ползать, грязно 
ведь! Ты что, хасии обкурилась?! 
     Кандида не особо удивилась бы, получив положительный ответ. От хасии 
этой еще и не такое бывает... Но странная девочка перестала отбивать 
поклоны и воззрилась на нее из-под смятого, уехавшего куда-то на затылок 
покрывала. У нее было круглое, персиково-смуглое личико, выгнутые дугой 
бровки и бархатные карие глаза, в которых Кандида не увидела обычных для 
курителя хасии расширенных зрачков и выражения сонной ящерицы. Только 
смешанное со страхом изумление. Девочка шмыгнула носом и, запинаясь, 
произнесла: 
     - Ты... правда не выдашь меня?
     - Правда не выдам! Встань, пожалуйста, почтенная джаным, а то мне 
прямо... неудобно, 
     - О достохвальная Кандитэ, твоя доброта сравнима разве что с 
красотою твоего ослепительного лица, подобного полной луне! - Девочка 
поднялась на ноги, отвесила Кандиде еще один - на сей раз поясной - 
поклон и только потом стала отряхивать пыль со своих расшитых розами и 
павлинами шальвар. - Соблаговоли же, о Кандитэ, выслушать историю мою, 
воистину превеликой скорби достойную, дабы поняла ты сама, сколь 
беспредельна милость твоя, мне, несчастной, оказанная! 
     - Я... - растерялась утопающая в этом потоке красноречия 
"достохвальная Кандитэ". - Я, конечно, с охотой... но, почтенная джаным, 
не будешь ли ты любезна... э... говорить попроще? Я... плохо понимаю по-
тессалийски.
     - Желание твое - закон для меня, о прохладный источник в пустыне 
моего сердца!
     Девочка, присела на ступеньку рядом с Кандидой и начала историю, 
превеликой скорби достойную.
     - Я Альвитари, дочь артадэка Антара, командира царской конницы... но 
ты можешь звать меня просто Альвита, о драгоценная Кандитэ! Отец мой 
повелевает десятью артами и наделен правом стоять в туфлях перед самой 
царицей Кайсарой, да живет она вечно! Мать моя, Зельмиэ, дочь Харзака, 
начальника дворцовой стражи, приходится ему второй женой; первая же - 
Таннума, родившая отцу моему двух сыновей; есть еще Найлика, но отец взял 
ее в дом совсем недавно, и она ходит у Таннумы по струнке. И вот Таннума, 
да падет на нее новое воплощение, подговорила супруга своего, а моего 
отца, выдать меня за Ильсефраха, племянника великого визиря Зурфара... 
Видом этот Ильсефрах гнуснее самого горного шайтана, ликом прыщав, ростом 
мелок, и изо рта у него исходит зловоние прегадкое. Когда я узнала об 
этой помолвке, солнце стало для меня черным, и я плакала целые сутки, а 
потом упала к ногам отца своего и молила не отдавать меня Ильсефраху. 
Однако отец мой, убоявшись проклятой Таннумы, согласился устроить 
смотрины, которые назначены были на сегодняшний день. И утром Таннума 
явилась ко мне и приказала мне надеть нарядные одежды и насурьмить брови, 
дабы прельстить жениха. Я подчинилась, но, когда настал тот злосчастный 
час, помутился разум мой, и, увидавши носилки визиря у наших ворот, я 
бросилась в сад, себя не помня, и убежала через потайную калитку! Долго 
бежала я куда глаза глядели, а потом укрылась в вашей благословенной 
конюшне, ибо знала, что здесь меня вряд ли станут искать... Мерзостная 
Таннума, проклятие лицу ее матери, уж, верно, подняла на ноги всю 
городскую стражу!
     Альвита тяжко вздохнула и продолжала:
     - Мне ведомо, что высокорожденный артадэк Хайрад, - так она величала 
Харальда, - человек доблестный, но не знающий жалости... он бы, скорее 
всего, отдал меня Таннуме, ибо поступок мой плох и противоречит всем 
заповедям Мудрого Хивы. Видно, сама Зелахат послала тебя, о Кандитэ, мне 
во избавление! Ты ведь вступишься за меня перед преславным отцом твоим? 
     - Моим отцом? 
     - Разве благородный артадэк Хайрад не отец тебе? - распахнула и без 
того большие глаза Альвита. У Кандиды вдруг запылали уши. 
     - Нет... - тихо ответила она, ковыряя землю черенком ложки, - он 
купил меня на рынке. Я мейдака... 
     Для знатной девицы вроде этой Альвиты мейдака - та же рабыня, только 
без ошейника А вести задушевные беседы с рабами строго-настрого запрещено 
Мудрым Хивой. Кандида предчувствовала, что Альвита сейчас покраснеет от 
стыда - надо же, ползала перед таким ничтожеством на коленках! - вспомнит 
о каких-нибудь неотложных делах и быстренько исчезнет. Побежит обратно 
домой, к папе и маме. Ну и скатертью дорожка! Не всем же быть 
избалованными богатенькими куколками в шелках и золоте! 
     Альвита коснулась ее локтя своими ухоженными пальчиками. 
     - Кандитэ... ты обиделась? Таннума говорит - Хива обделил меня 
разумом, и язык мой болтает столько чепухи, что можно набить до отказа 
сотню бочек. Извини меня... я просто подумала: ведь вы очень похожи. 
     (Слышал бы тебя хевдинг, подумала Кандида, у которой почему-то точно 
свалился с души тяжелый черный камень, вот ОН-ТО бы определенно 
обиделся!)
     - Нет, Альвита-джаным, вовсе я не обиделась! И я, конечно, поговорю 
с Харальдом хевдингом... ну, или с Рэндалью. Только ты же не сможешь жить 
тут всегда. 
     Альвита упрямо вздернула подбородок. 
     - А вот и смогу! Я нипочем не вернусь домой! Пусть эта Таннума сама 
целуется со своим любезным Ильсефрахом!
     - Но... 
     - Я взрослая женщина и могу решать свою судьбу без всякой Таннумы! 
Мне скоро исполнится двенадцать лет! 
     - А как же твои родители? 
     Альвита поникла. 
     - Отец почти всегда в походах... на тессалийской границе сейчас 
неспокойно, - разоткровенничавшись, она сбилась с высокопарного стиля, 
каким изъяснялась восточная знать. - Маму, конечно же, жалко... и 
Найлику... они плакать будут... Но я лучше станут ночевать под прилавком 
на базаре и просить милостыню, чем пойду за Ильсефраха, это отродье 
пораженного чесоткой пустынного шакала!
     Да-а, подумала Кандида. Мировой Порядок все-таки обустроен на 
редкость бестолково - и как только всевидящие и всемогущие Боги до сих 
пор терпят такую неразбериху! Почему-то у одних девочек есть и отец, и 
мать, и братья, даже тети и дяди у них есть, а они бегут из дому и 
предпочитают ночевать под базарным прилавком, тогда как другие девочки 
готовы Азароту душу запродать, лишь бы во всем необъятном мире отыскалась 
хотя бы какая ни есть захудалая кума, которая заходила бы по вечерам 
пожелать им приятных снов... Рэндаль рассказывала: было, было время, 
когда люди и Валары плечом к плечу сражались с коварной нечистью, что 
расползлась по всей норандийской земле, и победили, и прошли столетия, и 
люди возгордились и дерзко отписали эту победу на свой счет, и тогда 
Валары покинули мир смертных и затворились в небесных чертогах, откуда до 
сих пор безучастно смотрят вниз на возню самонадеянных людишек. Одна 
Кэридвен Гейрринд гуляет где-то среди нас неузнанной. Путь в Валарэнде ей 
заказан... Да еще Хеймдалль Хранитель, страж мирового равновесия, иногда 
спускается из блистающих заоблачных башен на грешную землю и следит, не 
слишком ли много пакостей натворили смертные и не пора ли обрушить на них 
потоп, мор или засуху. Можно, говорила Рэндаль, повстречаться на дороге с 
высоким светловолосым странником в сером, как сумерки, плаще - и упаси 
тебя Идрис ляпнуть какую-нибудь гадость! Всю оставшуюся жизнь промаешься 
- Страж Валарэнда суров; зато если ты ему понравишься, неудачи будут 
обходить тебя стороной и ни один упырь или болотный дух не тронет!
     Вот если когда-нибудь взаправду встречу Серого Странника, 
обязательно спрошу, почему папы и мамы распределены не поровну, положила 
себе Кандида. Уж он-то знает! Он, утверждала Рэндаль, все-все-все на 
свете знает...
     - Ого! Еще одна девчонка?! Клянусь Трайновой задницей, о которую 
ломались железные дубины! Эти недомерки бегают за тобой, Харальд, как 
кошки за торговцем рыбой! Это па-адозри-ительно!
     Рэндаль! Легка на помине! Копыта Урагана и Рэндалиной кобылы, рыжей, 
словно сама хозяйка - далказианка звала ее Хлорриди, что означает Молния 
- согласно процокали по мощеному внешнему двору хайзы. Хаардрааде в своем 
нарядном платье сидела на лошади бочком, будто настоящая высокородная 
сьонна, и вид у нее был не такой уж печальный. Должно быть, на обратном 
пути они завернули все же в "Двенадцать Драконов". У Харальда, по 
обыкновению, лицо было немногим выразительнее дубового пня. 
     Альвита при появлении существа мужеского пола торопливо натянула на 
нос покрывало. Харальд спешился, и, обратившись к ней, вскинул сжатый 
правый кулак к левому плечу и слегка наклонив голову. Этим он оказывал 
юной гостье в пыльных шальварах превеликую честь, ибо хевдинг Звездной 
дружины спину не гнул и перед самой государыней Кайсарой. 
     - Здрава будь, Альвитари Антар-доттир! 
     Альвита ответила изящнейшим поклоном, исполненным по всем правилам 
строгого придворного этикета. Она ожидала, что ее бегство повлечет за 
собою переполох в целом Аранистане, и первым побуждением Харальда будет 
схватить пропажу за ухо и, засунув в мешок, перекинуть через седло и 
отвезти на растерзание гневливой Таннуме. Про норандийца ходили всякие 
леденящие душу байки, и Найлика, вся трепеща, рассказала однажды, что 
"Хайрад" этот будто бы зарубил мальчишку, шутки ради замахнувшегося на 
него игрушечным деревянным ножиком. "Наврала, наверно!" - решила Альвита. 
В любом случае, ее учили блюсти приличия даже в разговоре с песчаным 
ифритом, которые, как известно, приличий, не признают вообще. 
     - Да не споткнется твой конь и не затупится клинок, о доброхрабрый 
артадэк!
     Кандида подхватилась с крыльца. Эти слова были ей откуда-то 
знакомы... эти, или почти эти... она... она хотела... Идрис Светозарная! 
     Холодея от самых чудовищных предчувствий, она ринулась в дом, чуть 
не оборвав занавес. Резкий угарный смрад ударил ей в нос, точно кулак 
пьяного мордобойца. Ложка с резным черенком выпала из ослабевших рук 
Кандиды. Перед нею открылась картина вселенского разрушения. Ее 
прекрасная, неописуемо вкусная каша с кабаньим салом налипла на стенки 
котла отвратительным вонючим месивом угольно-черного цвета с буроватыми 
вкраплениями. Хайза была полным-полнешенька ядовитого дыма, будто там 
порезвилась парочка драконов. 
     На мгновение Кандидой овладело мертвое оцепенение. Потом она 
вскрикнула и метнулась к очагу, порываясь в умопомрачении схватить 
раскаленный котелок голой рукой. Рэндаль оказалась проворнее. Она 
подскочила с полным ведром и с маху щедро плеснула водой и в огонь, и на 
останки деликатеса. Раздалось жуткое шипение, словно готовилась к атаке 
рассерженная кобра величиной с деревенский дом. Взвилось облако пара, 
заволокло все вокруг. Альвита пискнула. Рэндаль, вмиг сгинувшая в тумане, 
буркнула нечто, подозрительно похожее на "та Кэридвен перкеле". 
     Когда дым рассеялся, три пары глаз уставились на Кандиду. Та 
почувствовала, как уши и щеки охватило пламенем, жаркая волна растеклась 
по лицу, по шее - и так до самых пяток. Она знала, что со стороны 
выглядит дура дурой, и что физиономия y нее сейчас багряно-фиолетовая, 
как баклажан, и от этого становилось еще хуже. Ох, сделаться бы 
маленькой-маленькой и незаметной, закатится в крохотную щелку! А лучше 
просто помереть - мертвые срама не имут... 
     Харальд окинул критическим взором расписанный бурыми, дурно 
пахнущими потеками котел, потом перевел взгляд на Кандиду - она всей 
своей полыхающей кожей ощутила этот холодный взгляд! 
     - Давай отскребай, - только и сказал норандиец. Повернулся и ушел. 
Ну разумеется, его конь стоял нерасседланным, до Кандиды ли ему!
     - Я тебе помогу! - мужественно предложила Альвита, хотя при одном 
виде учиненного Кандидою безобразия нежную джаным прохватывала дрожь.
     - Не надо... - сказала Кандида, мечтая о скорой смерти. Сняла котел 
с крюка и поволокла во двор. Работы был непочатый край. 
     
                                     8.
     
     Кандида остервенело скребла котел пучком соломы. Руки у нее уже были 
черны по локоть, на лбу и на щеках красовались разводы сажи. Волосы лезли 
в глаза, она убирали их тыльной стороной кисти, становясь постепенно все 
более и более полосатой. Котел, надо отметить, сделался чище. Но 
ненамного. Кандида драила треклятый сосуд, высунув от усердия язык, спина 
у нее от неловкой скрюченной позы затекла, а в душе копилась лютая злоба. 
Дружинники Харальда ходили мимо нее кик ни в чем ни бывало и гоготали, 
свиномордии, нет бы помочь даме. Азарот их раздери! Рэндаль и та предала 
ее - вон сидит, играет с Кинтаро в ножички! Сам Харальд расположился на 
крыльце, где недавно Кандида беседовала с Альвитари, и, откинувшись к 
косяку, полировал мягкой шерстяной тряпочкой лезвие кинжала - бережно, 
любовно, будто дорогую жену ласкал. Волосы его золотились на солнце. 
Кандида поймала себя на том, что хочет вцепиться в эти волосы и висеть, 
пока он не взвоет от боли. "Ой мне, это же грешно!" - осадила она 
разбушевавшееся воображение. Харальду можно драть ее за косички, покуда 
руки не отвалятся или косички не оторвутся. А вот наоборот - нельзя, не 
предусмотрено Мировым Порядком... Кандида шумно выдохнула, окунула 
соломенную мочалку в миску с грязной водой, зачерпнула горсть песку и 
продолжала свой скорбный труд.
     Альвита честно-благородно пыталась ей помочь. Она проводила ее до 
колодца и обратно. А потом стояла рядом и развлекала ее беседой.
     Но тут явился Парвиус. От него пахло дамскими благовониями и дорогим 
вином. Где-то в богатых кварталах у него была подружка, вхожая, вроде бы, 
к самой государыне Кайсаре. За Парвиусом мелкой трусцой семенила какая-то 
зареванная молодая женщина в фиалковом покрывале и вышитых туфлях. 
     - Вот, хевдинг, - доложил бывший жрец, подталкивая вперед свою 
испуганную попутчицу, - я встретил ее у храма Зелахат Дарительницы 
Плодов. Она сидела на лестнице подобно убогой нищенке и лила горючие 
слезы. 
     Альвита, едва завидев новоприбывшую, шмыгнула за Кандидину спину и 
сбивчиво зашептала: 
     - Ой, ой, ой... это Найлика... спрячь меня скорее! 
     Однако Найлика, как назло, в этот самый миг повернулась, скрывая 
зардевшееся лицо от нескромных взглядов дружинников, которые норовили 
сунуть нос под ее чадру - и заметила яркий наряд Альвиты. 
     - Альвитари! Услада моего сердца! Хвала Зелахат, я нашла тебя! 
     - Нет! - презрев все, условности, заверещала благовоспитанная 
Альвита. - Не хочу!!! Не пойду!!! Лучше я брошусь в колодец!!! Кандитэ, 
где у вас колодец?! 
     Найлика разрыдалась. Утирая слезы, она говорила, что Таннума лютует, 
что она довела Зельмиэ до нервного припадка, и разругалась с мужем, и 
обещалась продать ее, Найлику, в публичный дом, буде та до заката не 
приведет сбежавшую невесту. А раз Таннума сказала - значит, обязательно 
сделает, хотя бы весь Аранистан встал против нее. Найлика плакала, ломала 
руки и несколько раз порывалась рухнуть на колени, однако Парвиус успевал 
деликатно придержать ее за талию. Альвита поначалу упрямилась. Но мольба 
Найлики тронула ее, потому что дочь артадэка была девочкой 
добросердечной. 
     - Хорошо, - согласилась она, - я вернусь домой! Только попрошу 
запомнить - НИКАКИХ ЖЕНИХОВ!!! - от этого ультиматума в кроне платана аж 
ветер загудел.
     Кандида подняла глаза от котла. 
     - Альвита... ты еще придешь?
     - Всенепременно! - отчебучила в ответ Альвита и убежала. Она была, 
похоже, по уши довольна, что ее разыскали. Под прилавком на базаре спать 
все-таки не слишком удобно... 
     ... Солома окончательно измочалилась. Кандида отбросила размокшую 
склизкую массу и выдернула из чучела в драном халате новый пучок. Котел 
был уже не черным, а серым. Это обнадеживало. К завтрему, глядишь, и 
управимся!
     В ушах у Кандиды стоял визгливый скрежет песка по железу, и до 
сознания ее не сразу достучалась вдруг воцарившаяся во дворе хайзы 
тишина. Все разом перестали переругиваться, насвистывать похабные 
песенки, спорить, вслух тосковать по хорошей драке... Никак сама 
государыня Кайсара припожаловала? Или, может, Таннума решила задать 
Харальду головомойку за укрывательство падчерицы? 
     Непрошеный гость - второй за этот сумасшедший день - стоял посреди 
двора, и на него откровенно пялились со всех сторон, как на саму Кандиду, 
когда она села - в прямом смысле - в лужу. Он был очень молод и держался 
от волнения неестественно прямо, будто проглотил майский шест. На первый 
взгляд он казался одним из тех великовозрастных оболтусов, которые без 
году неделя как перешагнули восемнадцатилетний рубеж, когда за воровство 
кончают рубить руки и начинают рубить головы; они табунами мотаются по 
злачным местам, громко хохочут и срывают с девушек покрывала, воображая, 
что это верх остроумия. Кандида присмотрелась к пришельцу - стройный 
юноша в просторном белом бурнусе... хороший бурнус, тонкая шерсть 
отменной выделки, не рогожа какая-нибудь... сын купца или мелкого 
чиновника... вот только вместо чалмы - просто яркая повязка, стянутая 
узлом на затылке, концы спадают на спину; а ведь чалма для любого 
уважающего себя аранистанца - первейший знак мужского достоинства. 
Впрочем, молодой посетитель и не был чистокровным аранистанцем. Светлые, 
ясные, голубые с прозеленью глаза выдавали причастность к его рождению 
красивого чужестранца либо очаровательной пленницы с Запада; и черные 
волосы его не курчавились, словно шкура на овечке, а лежали мягкими 
волнами. На плече у гостя висела пошитая из ковра котомка. В правой руке 
он сжимал кургузый меч с нелепой гардой, похожей на вазочку для 
мороженого. 
     Харальд с тихим, но зловещим стуком вогнал кинжал в ножны. Юноша с 
котомкой смотрел прямо на него, будто вознамерился покончить 
самоубийством, вызвав норандийца на поединок. 
     - Экий симпатяга! - вполголоса отметила Рэндаль. Кинтаро ткнул ее в 
ребро - не забывайся!
     - Здравствуй, Харальд хевдинг! - произнес пришелец. При этом он так 
старался, чтобы голос его звучал мужественно и уверенно, что оные усилия 
распознал бы и слепой. 
     - И тебе поздорову, сын достойного отца, - ответил Харальд. - Кто 
таков ты и о чем пожаловал? 
     - Я сын купца Ахчандара и его седьмой жены, Канианы из Пеллы... 
зовут меня Вальскар, а мать Джестином называла...
     (Однако, Джестин мне нравится больше, подумала Кандида.)
     Так бывает всегда - если отец и мать принадлежат к разным народам, у 
ребенка непременно окажется два имени.
     - И что же привело тебя сюда. Вальскар-Джестин? 
     Джестин (про Вальскара Кандида поспешила забыть раз и навсегда) 
побледнел под ровным загаром и, собравшись с силами, выдохнул: 
     - Возьми в дружину, Харальд хевдинг! 
     - Нет, каков нахал, - присвистнула Рэндаль, и на сей раз Кинтаро с 
нею согласился. По рядам дружинников пробежал полупрезрительный, 
полугневный ропот. Требование и впрямь отличалось беспримерной наглостью. 
Харальд вообще редко принимал пополнение в свое сплоченное воинство, а уж 
если и делал исключение, то всяко не для мальчишки, который только вчера 
узнал, с какой стороны у меча рукоять. У невозмутимого Харальда и то 
брови взлетели вверх. 
     - Ах, вот как... Ты хотя бы у мамы отпросился, приятель? 
     Смуглые щеки Джестина вспыхнули пятнистым румянцем, пальцы крепче 
стиснули неудобную, слишком переуснащенную завитушками и прочими 
украшениями рукоять куцего меча. 
     - Я с тобой не ссорился, хевдинг, - прерывающимся, голосом бросил 
он, - И ты меня не бесчести! 
     Харальд, что называется, и ухом не повел, хотя Кандида уже успела 
искренне испугаться за безрассудного парня - ведь убьет! Джестин внезапно 
и безоговорочно стал ей симпатичен. Норандиец смерил юношу оценивающим 
взглядом и нехотя, будто делая огромное одолжение, произнес: 
     - С любым из дружины моей сойдешься до первой крови? 
     У Джестина застревало дыхание, и он смог только кивнуть. Харальд 
скользнул глазами по лицам своих воинов, задержавшись там, где - то ли 
случайно, то ли преднамеренно - встали тесной кучкой самые матерые, 
отъявленные рубаки, тертые калачи, они же стреляные воробьи. Поразмыслил 
и негромко позвал:
     - Рэндаль.
     Ну, все, поняла Кандида, бедному Джестину полное квэнно - то есть, 
как любила говорить Ракхамани, "пришла хана - отворяй ворота". Рэндаль 
его на булку намажет и съест. Даром, что ли, звалась она Рэндаль, дочь 
Асагир - Разящая без Промаха, дочь Непобедимой? И была хаардрааде в 
третьем поколении? Как бы там ни цеплялись тщеславные мужчины за пальму 
первенства, она, Кандида, слыхала от самого хевдинга, что Рэндаль - 
лучшая в дружине. Одолеть ее один на один мог, пожалуй, только Харальд. 
Ну, разве что еще Эридаро... если ему ОЧЕНЬ крупно повезет! 
     Рэндаль выступила вперед. Тряхнула рыжей гривой и послала Джестину 
такую ослепительную улыбку, словно у нее было два ряда зубов, как у 
песчаного краба-ногогрыза. В Джестина будто молния угодила. Он, наверно, 
впервые в жизни видел настоящую хаардрааде - а уж о том, что ему придется 
драться с хаардрааде, и помыслить не мог. 
     - Хевдинг... как я могу поднять оружие на женщину? 
     В равнодушном взгляде Харальда затеплилась искорка - эти слова 
пришлись ему по сердцу. Женщины для норандийца - священны; как же иначе, 
если сама Владычица Валарэнда, Идрис - женщина? Насилие над женщиной у 
них на севере почиталось преступлением куда более чудовищным, чем, к 
примеру, убийство, и виновного обычно без излишней судебной волокиты 
подвешивали за причинное место на сухой сосне. 
     - А ты за Рэндаль не волнуйся, Джестин сын Ахчандара, - ответил 
предводитель Звездной дружины. - Обидеть ее не так-то просто, как 
кажется. Начинайте. Если зацепишь ее хотя бы раз - ходить тебе под моим 
знаменем! Даю слово!
     Джестин, то и дело поглядывая на свою прелестную противницу, 
возвышавшуюся над ним на добрых полголовы, скинул с плеча котомку, 
аккуратно пристроил под кустом гибискуса и положил сверху свернутый 
бурнус.
     - Ну что, начнем, с благословения Валаров? - весело спросила 
Рэндаль. - Кинтарчик, будь такой ласковый, слетай за моей секирой!
     - Ишь чего удумала! - вполне резонно возразил Кинтаро. - Ты же своей 
череподробилкой парня, неровен час, надвое раскроишь! На, бери мой меч.
     Рэндаль взяла. Примеряясь, взвесила оружие в руке. Начертила в 
воздухе размашистую восьмерку... и прыгнула, как кошка на мышь. У 
Джестина глаза распахнулись на пол-лица. Правильно, не ожидал. Харальд 
одобрительно кивнул в сторону Рэндали, поощряя ее внезапную атаку. В бою 
тебе никто не пошлет письменное предупреждение, что собирается надрать 
твою задницу. 
     В последний миг Джестин скорее инстинктивно успел вскинуть свой 
кургузый меч навстречу клинку Рэндали. Сталь ударила о сталь, а у Кандиды 
лязгнули зубы. Она на долю секунды запамятовала, что этот поединок затеян 
развлечения ради, и никакого смертоубийства Харальд, конечно, не 
допустит. Ей представилось, какова Рэндаль в настоящей битве, где льется 
кровь и умирают люди - и она не узнала своей добродушной приятельницы...
     А на поле брани тем временем творилось дива дивное - Джестин 
держался. Медленно, шаг за шагом пятился под уверенным натиском Рэндали, 
но держался. Они кружили по пыльному пятачку, замкнутому кругом 
разинувших рты дружинников, далказианка нападала, плела, плела в воздухе 
хитрое стальное кружево - легко, играючи, с кокетливой улыбкой на 
татуированной, физиономии. Джестину было не до веселья. Он ушел в глухую 
защиту... однако держался ведь! И Рэндали пока не удалось достать его. 
Тем не менее, условие Харальд выставил вполне однозначное - и, похоже, 
совершенно невыполнимое. Джестин сжигал последние силы, чтобы Рэндаль, 
осыпавшая его погибельными ударами, будто горохом, не прорвалась сквозь 
защитную сеть, и на ответную атаку у него попросту не оставалось времени. 
Грудь его тяжело вздымалась, повязка на лбу потемнела, пропитавшись 
потом. А рыжая хаардрааде была свежа, как роза в росе. 
     - Клянусь бородой Манвэ, - заметил Парвиус. - Парень-то, вроде, не 
совсем безнадежен. Только Рэнди его загоняет... как пить дать, загоняет! 
Жаль...
     Харальд следил за поединком с крыльца, чуть подавшись вперед с 
выражением легкого интереса, и отстукивал костяшками пальцев до колену 
"Коровий марш". Кандида тоже не могла оторвать глаз от завораживающе 
жутковатого танца клинков. Она сама не знала, что заставило ее столь 
страстно желать победы этому незнакомому юноше-полукровке. "Пусть она 
ошибется! - беззвучно твердила Кандида, уставясь на Рэндаль, словно 
пытаясь усилием воли выдернуть землю из-под ног далказианки. - 
Пожалуйста, пусть она ошибется! Ну хоть немножечко!" Нет, напрасно... 
Хаардрааде - любимицы Трайна, Бога войны. Они не ошибаются. А которые 
ошибаются, те, как правило, долго не, живут. 
     Внимание Кандиды было всецело приковано к Джестину и его противнице, 
но рука сама собою продолжала возить по котелку соломенной мочалкой - 
привычка, сохранившаяся со времен Мелидучиной плантации, когда она, 
бывало, уносилась мыслями в неведомые дали, ни на миг не переставая 
обдирать пресловутый тростник. Таким образом она успела процарапать в 
слое копоти изрядную проплешину... 
     И тут Кандиду осенило. Именно осенило отблеском Божественного 
разума. Ей бы нипочем не додуматься было до того, что она сделала в 
следующую секунду. Это Боги - западные или восточные, не нам гадать! - 
обратили благосклонный взор на изнемогающего Джестина и избрали Кандиду 
Своим орудием. 
     Она сгребла в кулак подол безрукавки и тщательно протерла отчищенный 
от сажи выпуклый бок котла. По желтому шелку поползли некрасивые разводы 
- а, Деркато с ним! Кандида повернула котел блестящей стороной к солнцу - 
и пустила по двору быстрого зайчика. Светлое пятнышко скользнуло по 
земле... вот зайчик мазнул по носку Рэндалиного сапога... отразился в 
серебряных бляхах, нашитых на ее воинский пояс... и наконец заплясал на 
носу хаардрааде. 
     Рэндаль сощурилась, дернула головой - и рука ее дрогнула. Лишь на 
краткий миг застыла в воздухе, пропустила клинок Джестина, стремительно 
летевший к ее правому предплечью. В следующее же мгновение рукоять меча, 
точно одушевившись по мановению волшебной палочки, вырвалась из ладони 
Джестина. Меч шлепнулся в пыль. Сгорая от стыда, задыхаясь от досады и 
унижения, Джестин нагнулся за ним и долго не решался выпрямиться. Потом, 
собрав в кулак жалкие останки воли, все-таки поднял голова чтобы 
взглянуть в насмешливые глаза победительницы... 
     Рэндаль тоже бросила оружие и придерживала левой рукой правую. Глаза 
у нее были не насмешливые, а какие-то шалые. Джестин судорожно сглотнул. 
     - Клянусь дыркой Фортэси!!! - заорала далказианка, воздев к небесам 
окровавленную ладонь, - Он меня достал!!! 
     Джестин изменился в лице. 
     - Тебе больно?! - воскликнул он с неподдельной тревогой. Впервые в 
жизни пролить кровь, пусть и в столь малом количестве - это вам не груши 
околачивать. 
     - Больно?! Да комары и то больнее кусаются! Ну ты даешь, парень, 
чтоб тебе саму Деркато трахать! - И Рэндаль от всей души вляпала Джестину 
растопыренной пятерней по спине. Это был знак симпатии и 
благорасположения, однако юношу заметно качнуло вперед, так что он едва 
не ткнулся носом в пыль у ног подошедшего Харальда. Тот не спешил 
разражаться хвалебной речью. Джестин, чувствуя в себе сумасшедшую отвагу, 
не дрогнув выдержал пронзительный взгляд синих глаз. 
     - Твое слово, хевдинг! - звонко сказал он. 
     - Moe слово, Джестин сын Ахчандара... воин Звездной дружины! - И 
Харальд протянул ему руку. Джестин, казалось, вот-вот брякнется в 
обморок, словно кисейная барышня, обнаружившая в купальне жабу. Ватными 
пальцами он сжал руку прославленного норандийца, и глаза его сияли, как у 
религиозного фанатика, которому довелось прикоснуться к святыне. Кандида 
вздохнула с облегчением. О ней напрочь позабыли. Дружинники взяли нового 
соратника в кольцом принялись лупить по плечам, поздравлять и называть 
всякими ласковыми именами, самым мягким из коих было "мелкий стервец", а 
остальные и помянуть стыдно. Так его приобщали к семейным традициям. 
     - Ты поддавалась, - ревниво вклеил Кинтаро, - я видел!
     - Ага! - сказала Рэндаль, - Харальд не видел, а ты видел, лупоглазый 
ты наш! Гоблинскую чушь мелешь, таракан касталийский... Эй, ты, как тебя? 
Джестин! Рука не болит? 
     - Нет... - еле выговорил остолбеневший от счастья Джестин. 
     - Будет! - утешила Рэндаль. - Плечо у тебя слабое. Ну, ничего, 
поправим! От тебя, дружище, скоро даже наш Харальд хевдинг бегать 
будет... А меч ты этакий справный где, раздобыл, коли не секрет? 
     - Купил на рынке... 
     - Сколько дал? 
     - Девять сов... 
     - Переплатил, любезный Джестин! Ломаной совы я б за это веретено не 
дала! Им только в заднице ковырять... Выкинь!
     - Выкину, - ошеломленно согласился Джестин, которому слова Рэндали 
казались непререкаемой истиной, как речи самого Хеймдалля. 
     
                                     9.
     
     Когда в небе высыпали звезды, мелкие и частые, как веснушки на носу 
у Даноны Тар-Кингосэ, запылал костер во дворе хайзы, и пошли вкруговую 
огромные глиняные кружки, которые кто-то шустро приволок из ближайшей 
таверны. На кружках были вязью написаны мудрые изречения из Великих Книг 
Хивы, а выщербленные края наводили на мысль, что посетители кабака 
пытались ими закусывать. Эти нравоучительные кружки доверху полнил 
бронебойный напиток, известный под названием полынной водки. Прибытие 
нового товарища полагалось отметить кое-чем покрепче пива. 
     После трех кружек ревность Кинтаро угасла, точно свеча под дождем. 
Он уже обнимал Джестина за плечи и снисходительно именовал "сынком". 
Рэндаль сидела, скрестив ноги, по левую руку от касталийца и веселилась 
на всю катушку. Кандида по обыкновению пряталась у нее за спиною. Ей дали 
гроздь винограду, и она ее общипывала, аккуратно сплевывая косточки в 
горсть. 
     Джестина не оставляло ощущение, что он спит и видит сон. Его 
окружали воплощенные мечты: этот просторный двор, высокое пламя... эти 
люди, о которых слагались легенды, рыжая Рэндаль - вот бы сейчас утереть 
нос старшему братцу Фрасаку, он, помнится, там что-то вякал: хаардрааде, 
мол, чушь собачья, женщинам сражаться не дано, кишка тонка. Фрасак бы от 
Рэндали умчался, как кролик, едва увидев... А он, Джестин, не отступил! 
Он выстоял! Он отныне - воин Звездной дружины, и для него тоже найдется 
место в легендах и героических песнях. Правда, кружка величиной с 
небольшое ведерко, до краев наполненная жгучим и горьким пойлом, которую 
всучил ему Парвиус, оказалась соперницей посерьезнее Рэндали. 
     - Э, почтенный Джестин! - громко вопросила далказианка. - А с чего 
это тебя к нам занесло? Не разорился ли, упаси Валары, батянька твой? Или 
повздорили вы?
     - Благодарение Богам, семья моя живет в достатке и мире, - ответил 
Джестин. - Просто я - младший сын от седьмой жены, и законы Хивы не 
оставляли мне выбора: либо вечно ходить в приживалах у Фрасака - это мой 
брат - либо сделаться жрецом. Жреческое служение - занятие, безусловно, 
достойное почтения... да вот только... не по мне оно как-то, уважаемая 
Рэндаль! 
     - Точно, - вставил многоопытный Парвиус. - Занудная работенка! 
     - Что ж матушка твоя - так прям и отпустила тебя воевать? - не 
унималась Рэндаль. Пару часов назад Джестин бы, пожалуй, не на шутку 
обиделся, столь открыто намекнула она на его немногочисленные годы. А 
сейчас вдруг вспомнил залитое слезами лицо матери... В обширном семействе 
Ахчандара он, Джестин, был последышем, до которого, честно говоря, дела 
не было никому, кроме Канианы. Достопочтенный купец увидел голубоглазую 
красавицу-пеллийку на невольничьем рынке. Купил. Потом по непонятной 
прихоти освободил, обвел вокруг алтаря Зелахат и сделал седьмой женой. У 
них родились два сына и дочь. А потом появилась восьмая жена, и Каниана 
благополучно канула в реку забвения. Старшие жены ее, чужестранку, 
шпыняли без всякого зазрения совести. Фрасак вовсю тянул вслед за папашей 
и к десяти годам уже знал сорок пять способов обмана покупателей. Дочь, 
по Восточным обычаям, сговорили замуж еще в пеленках. Джестин был 
единственным утешением Канианы, а теперь он ушел добывать себе славу, и 
она осталась... осталась, чтобы ждать: вдруг сын вернется? Совершит пару 
подвигов и вернется. Джестин чувствовал, что, скорее всего, не видать ему 
больше родительского дома. И поэтому ответил Рэндали вопросом на вопрос: 
     - А твоя матушка, Рэндаль преславная - она разве не плакала, 
провожая тебя? 
     С лица Рэндали слиняла залихватская улыбка, глаза затуманились. 
     ... Асагир не плакала, когда на мощеном дворе Хаор Хардрадис, под 
серым северным небом расставалась с дочерью - расставалась, возможно, 
навсегда. Хаардрааде не плачут. Она сунула в руки десятилетней Рэндали 
старинную, еще бабке Ратхаль служившую секиру, повернулась и молча 
пошагала прочь. Спина у нее была деревянная. Долговязая Рэнди с тугими 
растопыренными косичками топталась на месте, секира была тяжелая и 
оттягивала руку, и к глазам подкатывала сырость. Фигура матери 
расплывалась и удалялась. Рэнди захотелось расплакаться, но тут 
Наставница Ладгерд хлестко и больно хлопнула ее по щеке. 
     - Не хнычь! Хаардрааде не плачут! 
     Слезы высохли раз и навсегда. 
     Рэндаль не знала, куда подавалась Асагир и жива ли она вообще. И 
молила Идрис об одном: не приведи, Солнечная Дева, когда-нибудь узнать в 
поверженном враге собственную мать! 
     - Эт' верно, - встрял Кинтаро. - Уж на что моя мамаша была пьянчужка 
да шлюха, а и она ревела белугой, как я в наемники собрался податься... И 
ведь била меня смертным боем, а поди ж ты...
     И стихали разговоры, и прикусывали языки даже самые горластые 
похабники, и даже на самых разбойных рожах появлялось задумчивое 
выражение. Эридаро и тот смотрел в огонь, забыв скроить обычную свою 
высокомерную мину. Его нельзя было назвать приятным во всех отношениях, 
этого Эридаро. Но у него тоже была мать, которая качала его на коленях, и 
гладила по головке, и ласково кликала "курносиком"... Кандида с трудом 
узнавала преобразившихся дружинников. Она не помнила тех, кто дал ей 
жизнь, зато почему-то вспомнила Тийю. Тиию была ее единственной подругой, 
пока не появилась Рэндаль. А теперь Ариван ее, наверно, продал... и 
одному Хеймдаллю ведомо, где она сейчас... бусы из сливовых косточек и те 
потерялись... 
     - А, мать вашу через тын и корыто! - вдруг гаркнул Кинтаро и так 
стукнул кружкой о землю, что у несчастного сосуда чуть не вылетело 
донышко, - Что ж это мы скисли, как тухлая простокваша, братие?! Нечисть 
нас морочит, не иначе! Римсас! Подкинь-ка дров в костер! А не грянуть ли 
нам, братие, "Паломничество Тариоты"? 
     - Очумел, что ли?! - прикрикнула Рэндаль. - Я тебе гряну! 
     Песенный репертуар всей наемной шатии-братии состоял в основном из 
двух крупных слоев - героического содержания и непристойного. 
"Паломничество Тариоты" относилось к разряду самой что ни на есть 
откровенной похабени. Джестину, а тем более Кандиде, такие произведения 
искусства могли, мягко говоря, прийтись не по нутру. 
     - Пускай лучше Язык-Без-Костей нам что-нибудь соврет, - предложила 
Рэндаль. - Давай, Парвиус! 
     - Истории, мною излагаемые, суть никоим образом не вранье, а святая 
истина! - оскорбился Парвиус. - Хиромитриус Эриманорский... 
     - Он же философ, а не историк, - возразил Джестин. Парвиус повел 
своим длинным журавлиным носом. 
     - Молодой человек знаком с трудами премудрого Хиромитриуса? 
     - Так... - стушевался Джестин, - читал кое-что... 
     - "О Мировой Душе" или... 
     - Ну-у! - бесцеремонно встряла Рэндаль. - Развели турусы на колесах! 
     - Ты, о Рэндаль, варварским своим умишком не способна... 
     - Я способна тебе уши к заднице пристегнуть, скальд хреновый! - 
сказала прямолинейная далказианка. - Доказать? 
     - Тогда ври сама! 
     - Думаешь, я не смогу? ! 
     - Думаю, что не сможешь. 
     - Ну и зря! Тоже мне, ученый-кипяченый! 
     - Почтенная Рэндаль... - застенчиво молвил Джестин. 
     - Это не почтенная Рэндаль, а просто дикая девка из варварского 
племени, - поправил Парвиус. Рэндаль демонстративно нацелилась ему в нос 
ополовиненной кружкой. Тут до Кинтаро дошло, что возлюбленную пора 
унимать во избежание кровопролития. Он зыркнул по сторонам, и на глаза 
ему попалась Кандида. 
     - А пускай она что-нибудь расскажет! - крикнул он и вытащил девочку 
из-за Рэндалиной спины. 
     - Ого! Пускай! Давай, Кандишка! Сбрехай что-нибудь, чтоб мурашки по 
коже! - обрадовалось сообщество. Кандида покраснела до кончиков косичек и 
мучительно рылась в памяти, перебирая все слышанные когда-либо леденящие 
душу жутенькие истории. Так... жизнеописание Хафретис Сильнейшей из 
стагирийских чернокнижниц - им никого не удивишь... людоеды сарабийских 
джунглей - тоже не годится, они, может, этих самых людоедов собственными 
глазами видывали... оборотни, умертвия, забытые Боги Неферата, Темной 
Империи, давно рассыпавшейся в прах, упыри, болотные монстры, пожиратели 
душ... вот они-то, наверно, и подойдут! Кандида позаботилась состроить 
страшное лицо и начала:
     - В мрачных дебрях, куда не проникают даже взоры всемогущей Идрис, 
где царит вечная ночь, и нетопыри и жабы гнездятся под сводами голых 
ветвей, где смертного ожидает участь ужаснее самой смерти...
     Постепенно она, что называется, вошла в роль и оживила свое 
повествование, замогильно воя за чудовище и истошно повизгивая за жертву, 
а также - сопровождая рассказ весьма сложными гримасами и размахиванием 
руками. Пожиратели душ нашли в аудитории множество почитателей. Когда 
Эридаро, раздраженно передернув плечами, будто его кусали блохи, 
процедил: "Бабьи сказки...", сразу несколько голосов хором рявкнули: 
"Заткнись!". Эридаро почернел как туча. Но заткнулся. 
     Кандиду несло. Она не упомнила всех подробностей истории, услышанной 
еще на галере от стагирийки Ракхамани, и на ходу придумывала свои 
собственные. Рассказ вился и не кончался, как вышивка на Рэндалином 
платье, и иные повороты сюжета потрясли бы даже древних странствующих 
бардов.
     - Замечательно, Рэндаль Асагир-доттир, нечего сказать! Я мог бы 
порезать тебя на меха, и ты бы пискнуть не успела! А про вас и не 
говорю... И это моя дружина! Или вам Кэридвен глаза застит? 
     Харальд вынырнул из ночного мрака беззвучно, как настоящий 
пожиратель душ, и опустил тяжелую руку на шею Рэндали. Хаардрааде, 
увлекшаяся Кандидиной историей, аж подпрыгнула. Обычно подобраться к ней 
со спины было ничуть не легче, чем к моховому троллю, у которого, как 
известно, имеется дополнительная пара глаз на затылке. 
     Кандида подавилась особо переливчатым привиденческим воем. Харальд 
стоял над нею и в пляшущем свете костра казался нечеловечески высоким и 
грозным, словно призрак древнего короля-воителя. Ну, все, квэнно! Сейчас 
он ей и всыплет по первое число, и по двадцать пятое за то, что она 
развращает его вышколенную дружину, отвлекает от, несения службы, 
содействует утрате бдительности, распространению порочной лености, и 
головотяпства и моральному разложению! 
     - Это не Кэридвен, хевдинг! - выскочил Кинтаро. При виде командира 
он начисто терял способность держать язык на привязи. - Это Кандида! Она 
нам рассказывала про пожирателей душ! 
     - Про что? - раздельно спросил Харальд. 
     - Она не виновата, - тихо, но твердо сказал Джестин. - Мы ее 
попросили... 
     - Это не ответ на мой вопрос! 
     - Про пожирателей душ, Харальд хевдинг... - ответствовал по уставу 
Джестин. Харальд, задумчиво погладил рукоять кинжала. Кандида обмерла. 
     - Ах, про пожирателей душ... - произнес норандиец. - Что ж, Кандида, 
продолжай! Я тоже послушаю! 
     "Ох, Идрис помилуй! - ужаснулась Кандида. - Ведь я ж двух слов 
связать не смогу, если он будет на меня эдак вот пялиться". Но Харальд 
сел к ней вполоборота, сцепил руки на колене и устремил взгляд в огонь. 
Рэндаль так вытаращила глаза, что казалось вот-вот выпадут и покатятся по 
земле. "Что это с ним? - одними губами спросила она Кандиду. - "Ты 
колдунья?" "Нет" - тоже одними губами ответила та. 
     - Ну так чем же оно там у тебя все закончилось?! - требовательно 
завопили нетерпеливые слушатели. Вдохновение покинуло Кандиду от одного-
единственного Харальдова взгляда, и ей, пришлось изрядно попотеть, чтобы 
закончить историю мало-мальски прилично. 
     Спать она улеглась далеко заполночь, когда приличным девочкам вроде 
Альвитари бат Антар должно было уже досматривать десятый сон. Во дворе 
гомонили у дотлевающего костра самые твердолобые дружинники, кричал, 
ссорился с кем-то пьяный Кинтаро, хриплый голос затянул с середины 
"Паломничество Тариоты" и сразу заглох. Гульбище медленно угасало. 
Джестин - виновник торжества - без всякого стеснения клевал носом. 
Рэндаль величественно удалилась вместе с Кандидой. Щеки хаардрааде 
пылали, как маков цвет, прическа напоминала растрепанный ветром стог 
сена, но глаза были ясные.
     - Я-то думала, ужо Харальд разнесет нас по кочкам! - не уставала 
дивиться она. - Однажды, помнится, под Силистрой это было... или под 
Эсарией?.. поганая такая деревушка... нас тогда нанял князь Сильваро, у 
которого скессы испортили супружницу, и она завела моду по ночам 
обращаться в крылатую страшилу и жрать его подданных... ну, значится, 
сидели мы вот так же и...
     Рэндаль не успела досказать, чем же все-таки закончилась 
поучительная притча о заколдованной княгине. Не успела, потому что 
сильная, рука резко дернула в сторону занавес у двери, и вошел Харальд. И 
в кулаке у него была длиннейшая хворостина.
     Вот оно, с холодеющим сердцем поняла Кандида. Выпорет ведь! Как 
миленькую выпорет
     - Ложись, - неживым голосом произнес норандиец, похлопывая 
хворостиной по высокому шнурованному сапогу. - На спину, - добавил он, 
когда Кандида, прикусив губу, растянулась ни скамье и ткнулась лицом в 
жаркую, шершавую шкуру. Она покорно перевернулась. Накрепко зажмурилась и 
приготовилась кричать. Когда кричишь, не так больно... 
     - Открой глаза и смотри на меня! - приказал Харальд. Кандида 
подчинилась со смирением овечки, обреченной стать шашлыком. Хевдинг со 
свистом взмахнул хворостиной.
     - Подбирай ноги! - рявкнул он на Кандиду - и, поскольку та 
замешкалась, с оттяжкой хлестнул ее по голым лодыжкам. Кандида взвизгнула 
от жгучей внезапной боли, из глаз брызнули слезы. 
     - Ты за что ее?! - рванулась к Харальду Рэндаль. Схватила его руку с 
хворостиной и начала выкручивать. Хевдинг стряхнул далказианку без всяких 
видимых усилий. 
     - Ты в бою врага спрашиваешь - за что он тебя? Или она до старости 
за твою спину будет прятаться? А убьют тебя? С ней что станется? Ты ведь 
не бессмертная Валара! 
     И, не договорив еще фразы, снова зло и резко рассек воздух лозиной. 
"А вот шиш тебе с маслом!" - свирепо подумала Кандида. Рывком поджила 
колени к груди, перекатилась через плечо и кувырнулась со скамьи на пол, 
причем юбка задралась ей на голову. Уй-юй-юй! Падая, Кандида угодила 
локтем в Рэндалин щит, так что пред ней закружились хороводом зеленые 
искры. Но удар достался-таки не ей, а бесчувственной деревяшке.
     - Хорошо, - сказал Харальд. Прозвучало это у него как: "Скверно, 
скверно, хуже некуда". Кандида выпуталась из собственного подола и села 
на полу, растирая локоть и кривясь от боли. - Я из тебя сделаю НАСТОЯЩУЮ 
норандийку. Сделаю! Поняла, девочка? - И от порога уже добавил, - Чтобы 
завтра встала с рассветом, а то кину в колодец. 
     Рэндаль помогла Кандиде подняться. 
      - Не держи зла на Харальда, - примирительно сказала она, - он ведь, 
честно-то говоря, прав. Жизнь - она, брат Кандида, не лужайка с розами-
мимозами. Надо уметь за себя постоять. 
     Тут Кандиде впервые подумалось, что, возможно, куда лучше было бы, 
купи ее какой-нибудь обыкновенный мирный жулик-меняла и заставь выносить 
навоз за своим парадно-выездным ишаком. 
     
                                     10.
     
     В течение следующей седьмицы мысль об ишаке менялы посещала ее, 
неоднократно. Ах, как тосковала теперь Кандида по этому ишаку, 
серенькому, славному, с мягкой мордой, тряпочными ушами и такими добрыми 
и участливыми фиолетовыми глазами! О, она бы заботилась об этом ишаке, 
словно о родном брате! Она бы чистила его щеткой и угощала вышелушенными, 
кукурузными початками каждый Божий день! Она бы даже спала в хлеву! Она 
была готова служить вместо ишака и таскать на своей спине хоть бы и 
самого толстого в Аранистане менялу! Ибо воспитание истинной норандийки 
было тягчайшим испытанием и грозило к исходу месяца свести ее в могилу.
     Кандида знала, что Харальд жесток, но до сих пор и не подозревала, 
что ему доставляет удовольствие измываться над беззащитными слабыми 
девочками. А то, что он делал с нею, иначе как измывательством назвать 
было невозможно. 
     ... На плантации Мелидучи рабы вставали до солнца, в доме сьона 
Кингосо всякая хозяйственная суета начиналась тоже еще затемно, однако за 
время обитания своего в хайзе Кандида успела привыкнуть спать столько, 
сколько ей хотелось, и еле разлепила веки, когда Рэндаль на рассвете 
принялась ее тормошить. Хаардрааде ненавязчиво припомнила обещание 
Харальда кинуть ее в колодец. Это добавило полусонной Кандиде прыти. 
Путаясь в шнурках и завязках, она напялила платье и босиком прошлепала во 
двор, где какой-то шутник (судя по всему, Кинтаро) окатил ее из ведра 
ледяной водой. Тут Кандида окончательно проснулась. Вокруг все носились 
взад-вперед, на ходу рвали в куски и глотали круглые хлебцы, прилаживали 
оружие и седлали коней. Выскочила на крыльцо Рэндаль в кожаном панцире с 
коваными бляхами и стала ругаться по-норандийски. Харальд назначил ее 
десятницей над охранниками королевы Делиции, и пора было отправляться во 
дворец к утренней прогулке Ее Величества, а чертов увалень Римсас, чтоб 
его кикимора вместо девки оприходовала, до сих пор ковырялся там с 
подпругой своей ходячей колбасы, которую он имел наглость именовать 
лошадью... и так далее, и так далее. Кандида только и могла, что 
потерянно озираться. В конце концов королевская стража отбыла, грохоча и 
сверкая, а Кандиду окликнул Харальд. 
     Он стоял посреди двора, обнаженный до пояса, и раскачивал в руке 
боевой шест с окованным медью навершием, увесистый даже на вид. Таким 
попадет по головушке - и никакой лекарь не понадобится, посетила Кандиду 
крайне неприятная мысль. Потом она скользнула взглядом выше, и сделалось 
ей совсем тошно, до того жуткими шрамами были исполосованы грудь, спина и 
плечи Харальда: и старыми, побелевшими, и почти свежими, и длинными, и 
короткими, и тонкими, и широкими, рваными. Говорят, что шрамы украшают 
мужчину. Ну и гоблинскую чушь говорят, поняла в этот миг Кандида; она вот 
смотрела на Харальда, и в голову Лезли обрывочные мысли об окровавленных 
тряпках, о боли и лихорадке... "Сколько же он натерпелся, бедняга!" - 
охнула Кандида и опять погрешила супротив Мирового Порядка, ибо не 
полагалось слабому жалеть сильного. И еще - заметила она на запястьях 
Харальда давно зажившие, но все равно проступающие довольно ясно полосы. 
Она-то знала, от чего получаются такие. От кандалов. Неужели гордый 
хевдинг нашивал рабские оковы?
     - Что уставилась, девочка? На мне узоров нет, и цветы не растут. Иди 
сюда.
     Кандида подошла, недоумевая, какая еще напасть обрушится сейчас на 
ее бедную голову с косичками. Харальд показал ей шест. 
     - Я нападаю, ты уворачивайся.
     И, не утруждая себя дальнейшими разъяснениями, крутанул шестом - да 
не поверху, как ожидала Кандида, а над самой землей. Кандида прыгнула, 
как испуганная антилопа, и спаслась от перелома обеих ног. 
     - Хорошо, - бесстрастно уронил Харальд.
     А потом Кандида целую, как ей показалось, вечность скакала козой, и 
приседала, и кидалась плашмя наземь, и снова подымалась, и летала 
кувырком, глотая пыль и обливаясь потом. Когда Харальд бросил шест и со 
словами: "Ну, хватит с тебя на сегодня!" отпустил ее на покой, оставшихся 
в ней сил достало лишь на то, чтобы добрести до постели, грохнуться 
ничком на шкуры и вяло подумать: "А он-таки, меня не зацепил..." Затем 
Канада уснула мертвецким сном и проспала до заката. 
     На следующее утро все повторилось. Харальд казался неутомимым. До 
обеда он нещадно жучил Кандиду, а когда она, совершенно измотанная, 
уползала прочь, принимался за Джестина. Тому приходилось гораздо хуже. 
Будь на месте Кандиды стагирийка Ракхамани, она бы вволю 
позлорадствовала, глядя, как Джестин до полного изнеможения кромсает 
мечом глиняное чучело, а Харальд, сложив руки на груди, стоит себе 
поодаль и ровным голосом считает: "Ты двенадцать раз убит... 
тринадцать... четырнадцать". Хотя очень даже может быть, что на месте 
Кандиды стагирийка Ракхамани давно бы сбежала в свою Стагирию от греха 
подальше! 
     Но кувырканием по пыльному двору дело, увы, не ограничилось. Харальд 
привел для Кандиды лошадь. 
      Он купил ее по дешевке у одного барышника, которого покорила 
Рэндаль хаардрааде; ослепленный не то красотою ее, не то блеском ее 
секиры торговец не стал заламывать несусветной цены за смирную и 
благонравную каурую кобылку с каким-то вечно обиженным выражением на 
морде. Лошадь звали Зулькия, что означало Цветок Пустынь. Кандиду она 
повергла в молчаливый ужас. Кобыла показалась ей чудовищно громадной, и 
она была уверена, что та лишь притворяется тихоней, дожидаясь, покуда 
Кандида сядет на нее верхом, а там уж проявит свой гнусный норов. 
     Харальд собственноручно оседлал и взнуздал Зулькию и помог 
обмирающей Кандиде взгромоздиться к ней на спину. Для начала были 
прогулки вкруговую по двору хайзы, причем Харальд вел лошадь в поводу, а 
Кандида, зажмурившись, отчаянно цеплялась за сбрую и взывала к милости 
Валаров. Далее последовали выезды за город. То шагом, то рысью Зулькия 
трусила по берегам оросительных каналов и по проселочным дорогам среди 
тутовых деревьев, Кандида моталась в седле, и Харальд ехал сбоку, 
сдерживая Урагана и готовясь и любой момент подхватить девочку, вздумай 
та свалиться с лошади. Кандида, однако, не сваливалась. Правда, когда 
возвращались они в Кушманар, она сползала наземь и тут же падала 
замертво, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Из нее будто заживо 
тянули жилы. Рэндаль на руках волокла ее в дом и там разминала ей спину 
железными пальцами, точно тесто месила. Лекарство было не для хлюпиков, 
но потом приходило облегчение. 
     Стоило Кандиды мало-мальски привыкнуть к верховой езде, как Харальд 
измыслил для нее новую погибель. 
     - Ты плавать умеешь? - однажды спросил он. 
     Плавать Кандида не умела и водоемов глубже тазика для умывания 
боялась до судорог. Слишком глубоко запечатлелся в памяти ее тот 
кошмарный шторм, чуть не потопивший у касталийских берегов галеры 
господина Аривана. Стоило при ней завести речь о море, лодках, рыбалке 
или плавании - и у нее тошнота подкатывала к горлу. Тогда ее скрутил 
убийственный приступ морской болезни... исполинские волны швыряют галеру, 
корпус скрипит и вот-вот рассыплется, пол и потолок кружатся в каком-то 
диком танце, в трюм хлещет соленая вода, истошно вопят девчонки, бранится 
по-стагирийски Ракхамани, рыдает Летисса, а Кандида, скорчившись в луже, 
задыхается от черного ужаса и хочет кричать, но не может, потому что 
боится, как бы смешавшиеся в кашу внутренности не выскочили через 
открытый рот... Бр-р!
     Она тщетно старалась не думать обо всей этом, когда Харальд повез ее 
на озеро Тахиташ, что лежало в нескольких перестрелищах от Кушманара, 
посреди круглой, как миска, долины, распаханной под ячменные поля и 
заселенной полунищими крестьянами-голодранцами. Озеро не понравилось 
Кандиде. Гадкое было озеро, грязноватое и мутное. Вода в нем была дурная, 
для питья не годилась, потому что обладала препротивным привкусом. 
Харальд раздобыл где-то латаную-перелатаную лодчонку размером с корыто, 
посадил Кандиду на корму и вмиг выгнал легонькое суденышко на середину 
озера. Весло в его руках казалось тростинкой. Кандида тревожно 
посматривала кругом, не понимая, зачем он ее сюда приволок и что от нее 
требуется. День был знойный и безветренный, поверхность озера была 
гладкой и чуть поблескивала желтизной, словно начищенное оловянное блюдо, 
но Кандиду все-таки слегка мутило. 
     - Эй, Кандида! - позвал Харальд. - Глянь-ка, это не Антарова ли арта 
марширует там по берегу? 
     Вот тут бы Кандиде и сообразить: ну откуда возьмется в этакой 
глухомани Антарова арта? Но нет - она послушно приподнялась, всматриваясь 
в мельтешившие на берегу фигурки... и от мощного тычка в спину, не успев 
и пискнуть, полетела за борт! В рот ей хлынула вода, а в душу - звериный 
ужас. Она мигом ушла под воду с головой, ослепла, оглохла и обезумела. 
Как попавшая в силок птица, она затрепыхалась, заколотила руками-ногами и 
сама не поняла, как сумела выскочить на поверхность. Свежий воздух привел 
ее в себя. Тут ее снова потащило в глубину, но Кандида уже знала, что 
нужно делать и отчаянно забарахталась, с горем пополам удерживаясь на 
плаву. С ее правой ноги свалилась сандалия и бесславно потонула. Мокрое 
платье сковывало движения. Из последних сил загребая руками, захлебываясь 
и отфыркиваясь, Кандида бултыхалась в желтой воде и собралась уже пойти 
ко дну, отказавшись от борьбы, когда Харальд протянул ей весло. Она 
уцепилась за него и перевалилась в лодку, хрипя, задыхаясь и плюясь во 
все стороны, все еще не веря, что спасена. Ее трясло, мир качался перед 
глазами. 
     - А говорила, что плавать не умеешь, - прилетел откуда-то издалека 
смутно знакомый голос. Харальд... Харальд! Это он выкинул ее за борт!
     И тогда Кандиде стало на все наплевать. Утонченному человеку это 
выражение, может, и покажется грубоватым, но точность его непререкаема. 
Кандиде было на все наплевать. Слюной пополам с водою из озера Тахиташ. 
     Она задрала голову и заорала прямо в ненавистное равнодушное лицо: 
     - АХ ТЫ ГАД!!! Ты меня нарочно чуть не утопил!!! - и после краткого 
раздумья прибавила, - Та Кэридвен перкеле!!!
     И настала мертвая тишина. Мир вокруг Кандиды снова качнулся и 
полетел куда-то в Азаротову преисподнюю. Она понимала, что пришел ее 
смертный час. Потому что сейчас Харальд бросит ее обратно в озеро, только 
в этот раз привяжет ей к шее якорь. Однако солнечная колесница продолжала 
свой путь по небу, а Харальд не торопился топить Кандиду, она рискнула 
раскрыть зажмуренные глаза, и как раз вовремя, ибо предстало ей зрелище 
куда более редкостное, чем морж в гуще сарабийских джунглей. Харальд 
хевдинг хохотал как безумный, держась за бока и согнувшись в три 
погибели. Весло выскользнуло у него из рук и тихо отплыло в дальние края, 
волосы упали на лицо. Лодка под ним ходила ходуном - того и гляди 
опрокинется. Это был самый настоящий, живой и довольно заразительный 
смех, какой Кандида ожидала услышать скорее от Верховной Скессы Амертис, 
чем от Харальда. Рехнулся, было первой мыслью Кандиды; второй же было - и 
чего здесь смешного, раздери его Деркато? 
     Харальд бушевал долго - с Кандиды успела натечь на дно лодки 
изрядная лужа. Наконец он успокоился, перестал содрогаться от хохота и 
поднял на Кандиду глаза. Живые глаза, человеческие. Подевался куда-то 
прежний хладнокровный убийца. 
     - Ты только Рэндали не рассказывай, - хрипловатым от смеха голосом 
обратился он к мокрой и нахохленной Кандиде. - Упадет ведь... 
     Потом провел пятерней по волосам и заговорил привычным ледяным 
тоном: 
     - Весло ты доставать будешь, а не я.
     Кандида таки достала это проклятущее весло. Воды она с тех пор не 
боялась. 
     
                                     11.
     
     Альвитари бат Антар встала не с той ноги. 
     Она проснулась около полудня и долго лежала, разглядывая пляшущих 
пери и гирлянды роз на потолке, погруженная в мучительные раздумья: Звать 
служанку с завтраком или лучше повернуться на другой бок и опять заснуть. 
Впереди был длинный, тягомотный и скучный день, как две капли води 
похожий на вчерашний. В конце концов Альвита решила проявить силу воли в 
борьбе с ленью - величайшим пороком рода человечьего. Она села на ложе и 
громко хлопнула в ладоши. 
     - Янни! Одеваться! 
     Янни, пожилая зилларка с добрыми и виноватыми собачьими глазами, 
была ее личной рабыней-прислужницей. Альвите вдруг отчаянно захотелось, 
чтобы Янни не пришла. Тогда ей выпала бы редкая возможность одеться 
самостоятельно - хоть какое-то развлечение... Но Янни была уже тут как 
тут и шустро принялась раскладывать перед маленькой хозяйкой наряды: 
облака тончайшей кисеи, радужные шелка, тяжелую, негнущуюся от золотого 
шитья парчу. Она сновала по круглой комнате с потолком-куполом и 
мраморным бассейном посередине, шаркала растоптанными туфлями. В 
молодости Янни трудилась на рисовых полях Лаолии, и у нее болели ноги. 
Альвита подумала: интересно, что скажет Таннума, если она возьмет да 
отпустит Янни на волю? Да... Таннума, скорее всего, ничего не скажет, но 
женишка откопает еще похлеще Ильсефраха. От этой мысли во рту у Альвиты 
стало кисло. Не глядя, она ткнула в первое попавшееся платье. 
     - Янни, - спросила она, когда рабыня, расположив в строжайшем 
математическом порядке складки на шальварах хозяйки, взялась за 
серебряную щетку и начала накручивать на голове Альвиты какой-то витой 
крендель из волос, - а у вас в Зилларе могут девушку замуж отдать... ну, 
если она не хочет? 
     - Раньше могли, Альвитари джаным, а сейчас редко, с твоего 
высочайшего позволения. 
     - Тогда почему Таннума ко мне лезет со своим Ильсефрахом? Разве я 
хуже зилларских девочек? Почему их нельзя, а меня можно? Янни охнула и 
выронила щетку. 
     - Альвитари джаным, сладкий мой персик! Да что ж это с тобою деется, 
что ж это ты говоришь, птиченька моя? Разве ж то потребно артадэковой 
дочке? 
     - Коли я артадэкова дочка, так я, получается, должна делать только 
то, что Таннума велит, да? Кто она вообще, эта Таннума? - разозлилась 
Альвита. - Она даже не мать мне! А туда же - сует своего Ильсефраха, чтоб 
его ифрит сожрал, и к Кандитэ в гости не пускает!
     - Альвитари джаным, не гневи Богов! - запричитала Янни, уже в полной 
уверенности, что госпожа ее одержима злым духом. - Не пристало 
артадэковой дочке с варварами водиться! Вшей наберешься, плохих слов 
наслушаешься, обидят они тебя, неровен час... 
     - А почему они варвары? Потому что не такие, как мы, да? И никаких 
вшей у Кандитэ нет! И никто меня там не обидит. Хайрад не даст, он 
справедливый! 
     - Убивец он и дикарь из лесу, этот Хайрад! Альвитари джаным, соты 
мои медовые, да ведь страшные ж они, ровно джинны пустынные, про них тут 
такое разное говорят... Почто ж тебе дома-то не сидится, деточка? 
     - Скучно мне дома! - заявила Альвита. Нет, видит Зелахат, скорее 
золотые рыбки в бассейне запоют хором, чем эта глупая рабыня ее поймет! 
     - Ну так поди в сад погуляй, брильянтовая джаным, - присоветовала 
Янни. - День-то уж больно хорош!
     - Хи-ива Всеведущий, Янни! Чего я в нашем саду не видала? 
     - Опять-таки, - рассуждала Янни, втыкая в Альвитину прическу 
золоченые шпильки, - можно позвать Хабибуллу, чтоб он тебе поиграл на 
лютне... или, коли пожелаешь, разыщу я вышивание твое, высокорожденная 
джаным, которое, ты еще третьего дня изволила в окошко выбросить.
     - А! - ответила Альвита односложно, но с такой, горькой досадой, что 
Янни испуганно примолкла и решилась вновь заговорить лишь когда в голову 
ей пришла поразительно умная мысль: 
     - А не принести ли госпоже моей кошку поиграться?
     - Не надо мне кошки твоей! - вспылила Альвита. - Поди с глаз долой! 
- И запустила вслед Янни пригоршней шпилек, которые, разумеется, далеко 
не улетели и рассыпались по ковру. Альвита не стада их собирать - вот 
еще! Она сердито схватила зеркало на длинной серебряной ручке и поднесла 
к лицу. Из зеркала таращилась какая-то расфуфыренная кукла. Альвита 
вспомнила короткую юбочку рыжеволосой воительницы из Хайрадовой арты, 
вздохнула с завистью и швырнула зеркало под кровать. Хорошо этой рыжей - 
она, небось, одевает что хочет, дружит с кем хочет, и замуж ее насильно 
не тащат! 
     - АЛЬВИТАРИ! 
     У Таннумы, старшей жены артадэка Ангара, был очень внушительный 
голос. Не то чтобы громкий, а именно внушительный. Каждое слово она 
умудрялась произнести так, будто оно начиналось с доброго десятка 
заглавных букв и содержало особый, загадочный смысл, ведомый одной 
Таннуме и непостижимый убогий умишком простого смертного. Да и вся 
Таннума вообще была внушительная дама. Крепкая, осанистая, широкобедрая, 
она двигалась неспешно, как осадная башня. В молодости она почиталась 
писаной красавицей и до сих пор остались таковою - писаной, в прямом 
смысле слова. Лицо ее покрывал такой толстый слой белил и румян, что, 
когда она говорила или (гораздо реже, лишь когда в доме появлялись гости, 
и не простые, а важные) улыбалась, по щекам ее разбегались жутковатые 
трещины. Насурьмленные брови смахивали на двух мохнатых черных гусениц. 
     За спиной Таннумы маячила служанка (Альвита даже не помнила, как ее 
зовут), и в руках у нее был поднос с Альвитиным завтраком. При взгляде на 
поднос у Альвиты, не успевшей, в общем-то, толком проголодаться, желудок 
подкатил к горлу. Она страдала болезнью, поражающей обычно перекормленных 
богатых детей - скверным аппетитом. Но ужаснее всего была необъятная 
бронзовая чаша с молоком, жирным, вязким, противным 
     - Альвитари, - сказала Таннума. Она никогда не называла Альвиту 
Альвитой. Всегда Альвитари. - Альвитари. Что Это Ты Наговорила Янни? 
(Нажаловалась, дурища, со злостью подумала Альвита.)
     - Ничего особенного. 
     - А Точнее? - Брови-гусеницы угрожающе шевельнулись. 
     - Я ей сказала, что мне скучно, - ответила Альвита, выбрав из того, 
что она наговорила Янни, самые безобидные высказывания. Таннума 
уставилась на нее своими всевидящими очами.
     - Если Ты Скучаешь, Альвитари, Погуляй в Саду, - изрекла она. - 
Только Закрой Лицо Свое, Ибо День Жаркий. Веснушками Покроешься и Черная 
Станешь, Как Стагирийка. Но Сначала Поешь. И Обязательно Выпей Молоко. Ты 
Должна Пить Много Молока, Чтобы Кожа Твоя Была Мягкой и Нежной. Мужчинам 
Нравятся Женщина с Нежной Кожей. 
     - А если я не хочу? - пробормотала Альвита себе под нос в надежде, 
что Таннума не услышит. Однако Таннума при желании могла бы расслышать, 
как растет трава. 
     - Не Хочешь Чего? - вопросила она. 
     - Не хочу молока и не хочу нравиться мужчинам, - обреченно пискнула 
Альвита. Таннума аж посинела от такого невероятного кощунства. 
     - Глупая Девчонка! Как Смеешь Ты Вести Такие Речи?! Или Не Знаешь, 
Что Записано В Великих Книгах Хивы?! "Жена Да Убоится Мужа"! - 
процитировала. Таннума, воздев указательный палец в громадном перстне с 
опалом. 
     (Ну да, ври больше, подумала Альвита, благо Таннума не нашла покуда 
способа пролезть в ее мысли. Сама-то ты больно убоялись отца! Веревки из 
него вьешь...)
     - Я Знаю, Откуда Ты Набралась Этой Богомерзкой Ереси - От Хайрада и 
Его Шайки, и От Этой Отвратительной Грязной Беспризорницы, Которая У Них 
Там Околачивается. Вот Уж Правду Люди Говорят - Поспишь с Собакой, 
Нахватаешься Блох! Стыдись, Альвитари! Ты Ведешь Себя Подобно Дочери 
Худородного Погонщика Верблюдов! Дочери Артадэка и Будущей Родственнице 
Великого Визиря Подобает Чтить Заветы Предков! Ты Же Их Попираешь Столь 
Бессовестно! 
     Иногда Альвите очень хотелось стать дочерью худородного погонщика 
верблюдов. Но об этом тоже не стоило говорить с Таннумой. 
     - Я чту заветы, - промямлила она, - но я... 
     - Как Ты Изъясняешься?! - громыхнула Таннума. Альвита, похолодев до 
печенок, опустила взгляд в чашу с проклятым молоком. 
     - О мать сыновей моего отца, я умоляю тебя о прощении, - рабски 
отбарабанила она. 
     - ТЫ ПРОЩЕНА! - с царственным великодушием ответствовала Таннума и 
неторопливо вы плыла из комнаты, колыхнув шелковую дверную драпировку. 
     Альвита дождалась, пока шаги ее затихнут, и вылила отвратное молоко 
в бассейн с рыбками. Потом показала двери язык.
     - "Ты Прощена", понимаете ли! Будто этой тумбе есть за что меня 
прощать, будто я ей сделала что-то плохое! "Как ты изъясняешься?"! Как 
хочу, так и изъясняюсь! - кипели в ее тщательно причесанной головке 
мятежные мысли. - "Будущая Родственница Великого Визиря", как же! От 
мертвого ей осла уши! Я лучше за песчаного ифрита пойду! Вот убегу со 
Звездной Дружиной, тогда они все у меня попрыгают! 
     Простота и гениальность этой идеи внезапно поразили Альвиту. 
     - Убегу со Звездной дружиной, - вслух повторила она. Потолок не 
раскололся и не обрушился, погребая под обломками кощунницу. Альвита 
возгорелась. Для начала она повыдергивала из волос все шпильки и взамен 
связала их на макушке золотистой лентой. Потом кликнула Янни и 
потребовала принести ей чернильницу, перо и пергамент
     - Для чего ж тебе, госпожа моя? 
     (У, шпионка облезлая, ругнулась про себя Альвита.)
     - Песню слагать буду! Живо неси! 
     Она уже придумала, с кем отправит письмо Кандитэ - со старым 
садовником Хабибуллой, который за баклажку полынной водки полезет даже в 
преисподнюю, чтобы передать привет самой Деркато Меркрате. А уж если он 
напьется, связного рассказа из него и Таннума не вытянет! Пусть-ка 
побегает, разыскивая Будущую Родственницу Великого Визиря! Ничегошеньки 
не найдет, носом в лужу упадет. 
     Конечно, Альвита еще вернется домой - повидать отца, маму и Найлику. 
Потом. Когда станет знаменитой хаардрааде. В одном из своих победоносных 
походов она найдет сокровища древних королей и купит родителям дворец не 
хуже царского, а Таннуму, так и быть, возьмет к себе птичницей. 
     
                                     12.
     
     Альвита и Кандида встретились у солнечных часов перед храмом Хивы; 
Кандида, без труда ускользнувшая из хайзы, пришла раньше и долго сидела у 
ворот храма, на гладком валуне с выбитой сбоку надписью "Для нищих". В 
ногах у нее валялась ковровая торба, которую она втихомолку утянула у 
Джестина и куда сложила все свои нехитрые пожитки, провизию в дорогу и 
завязанные в тряпочку деньги в сумме двух с четвертью сов мелочью. Этого, 
как она рассчитывала, должно было хватить на первое время, пока им с 
Альвитой не удастся пристроиться. 
     Кандида ушла потихоньку, не сказавшись даже Рэндали. Она знала, что 
уходит навсегда, и что скучать по ней некому. Ну, может, Рэндаль и 
опечалится, но уж от горя не умрет, это ясно... А для Харальда Кандида 
даже не вещь, не скотина, не говорящее орудие труда - так, пустое место! 
Он забавляется с ней, как жестокий мальчишка, обрывающий мухе лапки и 
крылышки, тешится от нечего делать, а потом отбросит, будто сломанную 
куклу, потому что хевдинг Звездной дружины, похоже, не ведает не только 
страха, но и других человеческих чувств. Лучше уж бродяжничать и 
зарабатывать на хлеб, рассказывая пьянчужкам в кабаках страшные истории, 
чем оставаться вечной приживалкой при бессердечном варваре! 
     Однако, покуда Кандида сидела на солнцепеке в ожидании будущей 
подружки по странствиям, решимость ее таяла, словно мороженое в жаркий 
день. Рэндаль ведь так хорошо относилась к ней... и Джестин, и Кинтаро... 
да и Сэт с ним, с этим Харальдом, не сошелся клином свет на Харальде... 
Тут вынырнула из толпы паломников Альвита и тронула ее за плечо. 
     - Кандитэ... 
     Она была по самые глаза укутана в темно-зеленое покрывало из 
плотного шелка и совсем взмокла, бегая по жаре. При ней была какая-то 
крохотная вышитая сумочка на витом шнурке - наверно, для дамского 
рукоделья. 
     - Ты долго ждала меня? Прости, я не могла уйти, у Таннумы глаза как 
у ястреба... Куда мы теперь? - Она сразу безоговорочно признала 
главенство Кандиды. Кандида поднялась с камня для нищих и решительно 
вскинула на плечо котомку. 
     - Базар близко, а при базаре обязательно должен быть караван-сарай. 
Попросимся к купцам, что торгуют с Касталией, они нас возьмут, доберемся 
до Дан-Риады, а оттуда морем до Далкази. В Хаор Хардрадис всех принимают, 
Рэндаль сама сказала - значит, и нас примут. Пошли, пока тебя не 
хватились.
     - Кандитэ... а правда, что в этой... Хаор Хардрадис... девочек бьют? 
     - Правда, - жестко сказала Кандида. Альвита дернулась и сбилась с 
шага, но сразу взяла себя в руки и, семеня, догнала Кандиду. В конце 
концов, мудрый Хива учит, что нельзя приготовить люля-кебаб, не зарезав 
барашка... 
     ... Караван-сарай девочки отыскали скоро, однако далее их поджидали 
неприятности. К отправке в Касталию с товаром готовились аж три каравана, 
и Альвита говорила с купцами очень-очень вежливо, вот только сочиненной 
заранее истории об осиротевших сестричках, которым позарез нужно попасть 
к дальним родичам в Дан-Риаду, никто из них не поверил. От
     всех троих путешественницы получили приблизительно одинаковый ответ: 
     - Ступайте домой подобру-поздорову, мелкота пузатая, пока не кликнул 
я стражу! Ужо тогда разберутся, почему вы тут скитаетесь! А если хотите 
что-нибудь стибрить, лучше забудьте об этом! 
     С горя Кандида бросилась к какому-то сухопарому стагирийцу с 
характерной для этого племени хищной физиономией и взмолилась, чуть не 
плача: возьмите хоть кашу варить! Стагирия - она, конечно, пакостная 
страна, но на безрыбье и рак рыба... Стагириец их обругал так 
заковыристо, что они опрометью, умчались прочь, а Альвита до того 
покраснела, что покрывало на ней едва не вспыхнуло. 
     - Куда теперь мы? - снова спросила дочь артадэка, преданно гляди на 
Кандиду. В глазах у нее стояли слезы, вот-вот польются. Кандида, устала и 
вспотела, лямкой торбы натерло плечо. Ладно, как говаривала Ракхамани, 
взялся за гуж - полезай в кузов. 
     - Есть другой караван-сарай? 
     - У южных ворот... 
     - На другом конце города? Ты дорогу знаешь? 
     Альвита прижала к груди маленькие ручки в кольцах. 
     - Ой. Кандитэ... откуда же мне знать? Таннума не пускала меня даже в 
соседский сад. 
     Вот не было печали, так подай! Кандида поправила сбившийся мешок и 
отважно заявила: 
     - Ничего страшного! Спросим! 
     ... Спросили. И еще раз спросили, и еще. Скорые южные сумерки упали 
на город, как секира Рэндали на голову врага, и застали Кандиду с 
Альвитой в безымянном и весьма сомнительном переулке, кривом, вонючем и 
гадком, и тогда девочки поняли, что заблудились. Обе были измучены жарой 
и беспрестанной беготней, в животах бурчало. 
     Альвита обила ноги и едва плелась, высунув язык. Улицы быстро 
пустели, захлопывались двери лавок, расходились по домам водоносы и 
торговки фруктами, куда-то исчезли даже стражники, которых днем повсюду 
было хоть пруд пруди. 
     - Нет, так дальше не пойдет! - заключила Кандида. - Надо искать 
ночлег! 
     Двинулись искать ночлег. Альвитари отринула два постоялых двора как 
явно неблагонадежные, где приличной девице не место, а благонадежных, 
точно назло, не попадалось. Стемнело, по улицам затрусили фонарщики. 
"Дневной" Кушманар, вознеся вечернюю молитву Хиве и Зелахат, отправился 
на заслуженный отдых, и взамен полезла из всех щелей разнообразная шваль, 
чьим солнцем были тусклые фонари. Мимо Кандиды и Альвиты шныряли всякие 
темные личности с неприятными глазами, посматривали искоса. С воплями и 
ревом проволоклась толпа тессалийских солдат - пьянее вина. Девочки 
шарахнулись от них в замусоренный проулок. Из-под ног Альвиты с диким 
визгом метнулась бродячая кошка. Альвита взвизгнула едва ли не громче - 
ее явственно трясло, глаза блуждали, она то и дело отчаянно хваталась за 
Кандиду, будто та могла ее защитить. У самой Кандиды сердце заходилось от 
предчувствия, что ничем хорошим эта злосчастная вылазка не кончится. 
     Она шла впереди, крепко сжимая вялую ладошку Альвиты, которая топала 
следом покорно, как тряпочная. Надо найти гостиницу, пусть даже 
неблагонадежную... О том, чтобы вернуться, Кандида и мысли не допускала. 
Если их зарежут где-нибудь в подворотне, то зарежут. Быстро, по крайней 
мере. А какую кару выдумает для нее Харальд, и, представить жутко. 
     Она догнала ковылявшего по краю дороги горбатого нищего в засаленном 
тряпье, потянула за рукав. 
     - Почтенный господин, не будешь ли любезен....
     Нищий обернулся, и девочки отпрянули в ужасе. Такой гадостной рожи, 
сплошь в язвах и струпьях, с зияющей дырой на, месте носа, не довелось 
видывать даже Кандиде, про Альвиту и говорить нечего. Нищий разинул пасть 
с гнилыми зубами и зашипел. Именно зашипел, как змей. 
     Альвита не выдержала. С пронзительным криком она вырвала у Кандиды 
свою руку и, повернувшись, кинулась бежать не разбирая дороги, только 
пятки засверкали. 
     - Альвита, подожди! - Весь Кандидин страх сразу улетучился, она 
глянула на урода-нищего сердито, - Что наделал, дурак? - и помчалась 
вслед за обезумевшей Альвитой. - Альвита Куда ты?! Стой!
     В поганом тупичке, стиснутом облупленными глухими стенами без окон и 
освещенном чахлым красноватым фонарем над дверью низкопробного дома 
терпимости, Альвита остановилась, потому что ноги больше не держали ее и 
бежать дальше было некуда. Кандида догнала ее.
     - Идрис Сияющая! Ты что, ума порешилась? Ты же могла потеряться... 
     Альвита дрожала как лист, тыкалась, ей в щеку мокрым носом и 
всхлипывала: 
     Я хочу домой, Кандитэ... я хочу домой, отведи меня домой! 
     Отведи! Легко сказать! 
     - Хорошо, - утешительно произнесла Кандида, стараясь, чтобы голос не 
слишком срывался. - Хорошо, сейчас пойдем домой!
     - П-п-правда? - прошмыгала заплаканная Альвита. 
     - Правда-правда! Ты только сперва лицо утри... хочешь, я тебе яблоко 
дам? Сейчас!
     Яблоко лежало в торбе, которую Кандида бросила, пока унимала 
рыдающую Альвиту. Она обернулась, присела, потянулась распустить 
завязки... 
     ... и поняла, что домой они сегодня не попадут. Скорее всего, 
никогда не попадут. Потому что выход из тупичка загораживали невесть 
откуда выскочившие трое в странной облегающей одежде, с наголо бритыми 
головами и разрисованными сажей рожами. Эти трое не кричали, не ругались 
плохими словами, не цыкали зубом. Они просто стояли в ряд, молчаливее и 
жуткие, как пауки. У Кандиды душа ушла в пятки. Эти не ограбят, не 
побьют, даже не снасильничают. Эти сделают с ними кое-что похуже... 
Альвита медленно осела на землю. 
     - Алакасы... - хриплым, чужим голосом выдохнула она. 
     Квэнно, поняла Кандида. Про алакасов она была наслышана. Члены этой 
тайной и могущественной секты поклонялись своему кровожадному божеству, 
не имеющему имени, и приносили ему в жертву детей. Предпочтительно 
девочек... 
     Алакасы качнулись вперед - все разом, точно по свистку - и в полной 
тишине двинулись к своей оцепеневшей, от ужаса добыче, на ходу 
разворачивая сеть, веревки, мешки и еще какую-то ловчую снасть. Альвита 
скорчилась и закрыла глаза. Кандиду сковал страх, даже веки не смыкались 
- рада бы зажмуриться, не видеть этих мертвых, бесстрастных лиц, да не 
могла. Алакас с сетью выступил чуть вперед, примерился, чтобы накрыть 
обеих сразу, как перепелок... Но ты не перепелка, рявкнул в сознании 
Кандиды резкий, властный голос. Ты норандийка! Сражайся! Дерись до 
последнего! 
     - Альвита, беги!!! 
     Кандида пихнула Альвиту в сторону, та отлетела, упала на кучу 
мусора, а Кандида, припав к земле, ящерицей метнулась прямо под ноги 
алакасу. Сеть поймала пустоту. Алакас споткнулся о Кандиду и брякнулся. 
Другой раскручивал над головой аркан, Кандида наскочила на него и боднула 
в живот. Альвита, икая от страха, ползла вдоль стены на четвереньках, 
собирая на себя всю окрестную грязь. Кандида с маху ударила набитой 
торбой кинувшегося ей наперерез алакаса. Путь был свободен! Она ринулась 
прочь что было прыти - и сейчас же веревка, утяжеленная на конце 
свинцовым шариком ради меткости, захлестнула ей лодыжки. Кандида полетела 
наземь пузом вниз. Ой, как она грохнулась! В глазах потемнело, глубоко 
внутри что-то екнуло и оборвалось, нос расплющился о камень, и душа лишь 
чудом удержалась в теле. Гаснущим сознанием Кандида поймала истошный крик 
Альвиты. Потом ее куда-то поволокли. Безрукавка задралась к подбородку, 
она ехала голым животом по загаженной, склизкой земле, сдирала ногти, 
цепляясь за мелкие выбоины, но алакас неумолимо тянул и тянул ее к себе. 
Она уже почувствовала на своем плече холодные, будто у упыря, пальцы. 
Сейчас сунут в мешок...
     Стальные руки оторвали алакаса от Кандиды и, точно напрудившего на 
ковер щенка, швырнули в мусорную кучу. Кандида кое-как перевернулась на 
спину. Над нею высилась темная и грозная фигура, в очертаниях которой 
было нечто смутно знакомое. 
     - Ты цела, Кандида? 
     - Хевдинг... - хлюпнула расквашенным носом Кандида. Надо сказать, 
лицо у Харальда сейчас было не из тех, на которые хочется смотреть не 
отрываясь. Разметавшиеся волосы казались в красном свете языками пламени, 
как у самой Кэридвен. В глазах плясали кровавые отблески. 
     Алакасы поняли, что жертва им на сегодня не обрыбится. Девчонки в 
любом случае удерут. Но, может, свирепый Безымянный Бог смилостивится, 
если они, его преданные слуги, свернут шею этому настырному варвару. Они 
побросали бесполезные сети и веревки и кинулись на Харальда сразу с трех 
сторон. Здесь, в узком мышином закоулке, от Харальдова длинного северного 
меча толку било немного - и не размахнешься как следует, того и гляди 
врубишься в стенку. Впрочем, у норандийца и без того нашлось чем 
попотчевать дорогих гостей. Тем паче что, по его глубочайшему убеждению, 
подонки, напавшие втроем на слабеньких, беззащитных девчушек, вовсе не, 
стоили того, чтобы марать их поганой кровью честную сталь. 
     Самый шустрый алакас замахнулся на него сдвоенным острым крюком. 
Харальд поймал его одной рукой за шиворот, другой - за запястье, приложил 
рожей о колено и отбросил, обмякшего, под ноги набегающему товарищу. Оба 
рухнули. Третий дорвался-таки до врага - и сейчас же покатился по земле, 
жалобно скуля и прижимая к животу правую руку, безжалостно сломанную в 
локте. Уцелевший алакас отпихнул бесчувственного приятеля, выхватил 
короткий кривой нож и прыгнул Харальду на спину. Кандида вскрикнула, но 
норандиец успел извернуться, так что колющий удар превратился в режущий. 
Лезвие располосовало безрукавку, слегка зацепило ему плечо и ушло в 
сторону, алакас потерял равновесие, а Харальд вскинул локоть и одним 
ударом размозжил неудачнику челюсть и своротил нос набок. Тот, со 
сломанной рукой, трепыхался я порывался ползти, норовил поставить 
сопернику подножку. Харальд аккуратно пнул его промеж глаз. Алакас затих.
     Альвита тем временем на четвереньках добралась до Кандиды и 
принялась разматывать аркан, плача и лепеча что-то бессвязное. Руки у нее 
тряслись, веревка только сильнее запутывалась. Подоспевший Харальд без 
околичностей перехватил ее кинжалом. Альвита, пытаясь соблюсти остатки 
приличий, тщетно силилась прикрыть чумазое лицо ладошкой.
     Сверху вниз смотрел на них с Кандидой Харальд, и, видят Боги, 
нехорошие у него были глаза! 
     - Вай... - придушенно вякнула Альвита.
     - То-то! - согласился норандиец. - Вай! А вот тебе еще один вай! - И 
больно, с вывертом рванул Альвиту за ухо. - Заслужила! В другой раз не 
суйся в воду, не зная броду! Сиди дома и кружавчики плети, бестолковка! 
Твоя несчастная мать с ума сходит! 
     Исчезновение Кандиды Рэндаль приметила довольно скоро, однако не 
придала значения: ну, пошла девочка прогуляться. Когда же Кандида не 
вернулась к ужину, хаардрааде забеспокоилась и стала подумывать о том, 
чтобы отправиться на, поиски, а то и вовсе поднимать по тревоге всю 
дружину. Тут-то ворвалась в хайзу кипящая и пылающая Таннума и, разбросав 
Кинтаро. Джестина и Парвиуса, чуть не с кулаками налетела на Харальда: 
"Мейдака твоя, Хайрад, дочь супруга моего Альвитари из дома сманила!" Вот 
здесь с хевдингом приключилось неслыханное: горло сдавило, в сердце точно 
вонзилась ледяная игла, мысли спутались... Короче говоря, Харальд сын 
Хастинга испугался. Не Таннумы, разумеется (хотя почтенная матрона во 
гневе была отнюдь не яблочко!). Испугался за Кандиду. Он-то отлично 
представлял, что творится в Кушманаре после захода солнца. И опасения 
оказались оправданными, еще как оправданными! Опоздай он хоть на 
минуту... тьфу! Слава Идрис, у этой неженки Альвитари достало силенок 
заорать, иначе он вовек бы их не отыскал! Харальд смерил Альвиту взглядом 
- такую вежливую, ухоженную, домашнюю, отметил и кольца на тонких 
пальчиках и дорогой, тканый золотом пояс, и изящные туфельки из мягчайшей 
замши, продранные и испачканные помоями... Собралась, называется, бежать 
в далекие страны! Одно слово - кисейная барышня! Да, избаловал доченьку 
Антар! Носился с ней, как жрец со священной кошкой, пылинки сдувал, 
берег... Кто Кандиду берег? Она вот, небось, не голосила и не хныкала! 
Судя по следам, дралась изо всех силенок... маленькая, а отчаянная! 
Подумать только, и у него была бы семья... и дочка, похожая на Кандиду, 
если бы... А, если небо упадет, мы поймаем жаворонков! Никакого проку во 
всех этих "еслях"! 
     - Вставай, - угрюмо приказал Харальд Кандиде. Взял Альвиту за локоть 
и вздернул на ноги, - Отведу вас по домам! Да шевелите лапами! Зельмиэ 
ханум там от волнения помирает, а вам бы еще сполоснуться не помешало бы 
- вонища от вас, хоть секиру вешай! 
     
                                     13.
     
     Кандида шла за Харальдом след в след и тупо смотрела ему в спину. 
Гудящие от усталости ноги спотыкались на каждой колдобине, исцарапанные 
ладони и коленки немилосердно драло, нос распух и скособочился, из него 
то и дело начинала капать кровь, и Кандида торопливо прижимала к ноздрям 
скомканную грязноватую тряпку - лоскут, оторванный от одежды одного из 
поверженных алакасов. Мокрые косички повисли, как водоросли, с них текло 
прямо за шиворот - по дороге Харальд окунул их с Альвитой в фонтан и 
прополоскал, словно солдатские портки. Короче говоря, вид у Кандиды был 
страшноватый и жалкий, точно она только что выкарабкалась из некой 
чудовищной вселенской катастрофы. Альвита выглядела немногим лучше. 
Харальд, как и обещался, сдал ее с рук на руки Антару и Зельмиэ, которая, 
рыдая, кинулась обнимать замурзанное и несчастное чадушко. Альвита тоже 
ударилась в слезы, ее поддержали Найлика и Янни, и возникла вполне 
реальная угроза крупного наводнения. Антар тряс Харальду руку и плел 
какую-то бесконечную витиеватую фразу, смысл коей заключался в том, что 
он, Антар, конечно, недостоин благородному и непобедимому Хайраду ноги 
мыть и воду пить, однако, если Боги распорядятся, почтет за великую 
честь... и так далее, и тому подобное. Тут произошло явление Таннумы 
народу; старшая жена испепелила блудную Альвиту взглядом и втоптала пепел 
в землю, а потом заметила Кандиду. Вся ее объемистая фигура содрогнулась, 
будто готовый извергнуться вулкан. Таннума засопела по-носорожьи и 
грянула на пол-Кушманара: 
     - ТЫ, ВШИВАЯ ОБОРВАНКА! КАК ТЫ ПОСМЕЛА... 
     - Таннума канси, - негромко произнес Харальд. Канси по-норандийски 
означало госпожа, и по тому, как напряглась спина Харальда и сжались 
кулаки, Кандида догадалась, что он охотно поименовал бы Таннуму совсем 
по-другому, будь они с нею наедине. И свершилось чудо. Таннума умолкла, 
словно в рот ей неожиданно вставили затычку. - Таннума канси, если бы не 
эта вшивая оборванка, алакасы не оставили бы от твоей дочки ни рожек, ни 
ножек! Как бы ты тогда породнилась с визирем? 
     У Таннумы глаза полезли на лоб, а в горле что-то заурчало, казалось, 
что она сейчас плюнет огнем, как дракон. Харальд повернулся и зашагал по 
белому песочку к воротам. Мимоходом бросив Кандиде: 
     - Идем отсюда!
     И вот они возвращались домой в похоронном молчании. Кандида вдруг 
поймала себя на том, что именно так и думает про хайзу Звездной дружины - 
"домой". Она шлепала за хмурым Харальдом, в туфлях хлюпало, но душа была 
пустая и легкая, как надутый бычий пузырь.
     Хайза гудела, словно растревоженное осиное гнездо. Ворота были 
распахнуты настежь. 
     Над двором дрожало алое зарево громадного, чуть не до небес костра, 
освещая настороженные глаза, взволнованные лица, изготовленное к бою 
оружие. Дружина наладилась стереть Кушманар с лица земли, чтобы выручить 
своего хевдинга и девочку Кандиду. 
     - Они вернулись! - крикнул зоркий Кинтаро. 
     В ночное небо взвился слаженный ликующий рев шестидесяти семи 
луженых глоток. Навстречу Кандиде ринулась всклокоченная Рэндаль. 
     - Нашлась! - И от полноты чувств смачно огрела беглянку пониже 
спины. - У, тыщу мухоморов тебе в пасть, дерьмовая голова!
     Кандида посунулась вперед, ткнулась в обтянутый кольчугой бок 
Кинтаро. Касталиец взлохматил ей волосы и радостно матюгнулся. 
     - Где ж тебя Азарот таскал, девчонка? 
     Кандида почувствовала себя обязанной ответить. 
     - Мы с Альвитой хотели стать хаардрааде... 
     Поднялся оглушительный гогот. 
     - Хаардрааде, мать их разэтак! Видал-миндал? Эт' какая Альвита? 
Антара артадэка дочка? Будь я проклят! Вот умора! Из Альвиты этой 
хаардрааде - как из моего хрена хрустальная ваза! Ну, насмешила, 
Кандишка... 
     - Чо ржете, лоси? - заступилась Рэндаль, хотя Кандида нисколечко не 
обиделась, и хохотали дружинники душевно, без издевки. - Альвита эта и 
вправду кисель, а из Кандиды очень даже и вышла бы хаардрааде! Молодчага 
девчонка! 
     - Я бы таких молодчаг драл как баршаргову козу, - устало сказал 
Харальд. 
     - Ты ранен, хевдинг, - тревожно воскликнул Джестин, заглянув ему за 
плечо. Харальд попробовал отмахнуться: 
     - Что? Где? А... это и не рана, а так - семечки... 
     Но у Рэндали уже по-рысьи полыхнули глаза. 
     - Чего-о? Поворотись-ка, радость моя приятная! - Она властно 
ухватила Харальда за локти и развернула, как чучело на колу, поближе к 
свету. - Мама моя хаардрааде! "Семечки"! Один Азарот ведает, чем этот 
алакас свою железяку мазал! Может, в дерьмо окунул, а может, и того 
похуже! Прижечь надо! Раздевайся! А ты, Кандиша, шла бы отсюда. Мы ж тут 
травничать да заклятья бормотать не учились, у нас все по-простому... 
сомлеешь еще, чего доброго! 
     Кандида вздохнула и побрела в дом... но прежде, чем она сделала три 
шага, короткий и резкий, как удар бича, окрик пригвоздил ее к месту. 
     - Стой!
     Кандида стала будто вкопанная. 
     - Не туда, - пояснил Харальд. - В конюшню. Джестин! 
     - Да, хевдинг? 
     - Запрешь ее там! 
     - Хевдинг, но где она там спать будет? 
     - Джестин! - отчеканил Харальд. - Выполняй приказ! Завтрак для нее 
отменяется. Обед тоже. Она наказана.
     - Хевдинг, она же... ее тоже лечить надо... она... 
     - Я что-то недопонял, Рэндаль Асагир-доттир, - обратился Харальд к 
далказианке. - Вы его новым хевдингом выбрали, пока я за девчонкой ходил? 
     Джестин сник, виновато покосился на Кандиду и отправился исполнять 
приказ.
     В конюшне было жарко и темно, хоть глаз выколи; Джестин стыдливо 
сунул Кандиде какую-то толстую корявую палку, чтобы швырять в мышей, 
шепнул: "Извини, пожалуйста" и заложил дверь увесистым засовом. Кандида 
осталась одна в кромешной тьме, но не испугалась - она уже растратила 
весь свой сегодняшний запас страха, и вообще глупо бояться темноты, она 
же не Лазулита! Вокруг хрустело, сопело и шуршало. Видно, лошади 
устраивались на ночь поудобнее. Кандидина Зулькия стояла в своем 
загончике у самого входа и лениво дергала из кормушки жесткое сено - 
фуражом Кайсара снабжала просто никудышным. Впрочем, Зулькия была не 
избалована деликатесами и в целом склонна не к бунтарству, а к 
философскому миросозерцанию. Кандида забралась в стойло и улеглась на 
солому подальше от копыт Зулькии. Ноги ныли, будто она пробежала от 
Кушманара до Эвтабанн Десятивратных. Ободранные ладони горели. А и 
Деркато с ними, никто еще не помер от парочки ссадин. Мелидучины 
надсмотрщики плетками хлестали куда больнее. Вот Харальду, верно, 
несладко... Из-за меня, покаянно думала Кандида, мою пустую башку спасал! 
Но где-то на самом дне души журчал фонтанчик радости: Харальд волновался 
за нее! Бегал по всему городу, искал, с алакасами дрался - неужели лишь 
из желания получить обратно свою законную собственность? 
     Зулькия пофыркивала в темноте, переступала копытами по хрусткой 
подстилке. Сквозь дырявую крышу в конюшню смотрели звезды. Кандида лежала 
в соломе и глядела ввысь, пытаясь найти созвездие Колесницы, но звезды, 
видные в дыру, были разбросаны как попало, будто рассыпавшиеся бусы. Так 
было даже лучше: красиво и загадочно. Кандида глядела на звезды и впервые 
не чувствовала себя маленькой, ничтожной, и потерявшейся в Богами забытом 
мире. 
     Рядом во мраке что-то заскреблось и зашебуршало. Кандида схватила 
палку и без замаха, как учил Харальд, швырнула туда. 
     - Кандида! - зашипела мышь человеческим голосом. - Это я... 
     - Джестин? - Кандида скользнула мимо теплого бока Зулькии и 
опустилась на четвереньки у двери - там у самого порога, внизу, отставала 
скверно прилаженная доска и получилась щель, в которую пролез бы Рэндалин 
кулак. В эту-то щель и заглядывал Джестин. 
     - Кандида, как ты тут? 
     - Сижу, - отозвалась Кандида шепотом. 
     - Тебе страшно? 
     - Нет, - сказала честная Кандида. 
     - И мыши не лазят? 
     - Нету мышей, - сказала Кандида. Джестин стал пихать в щель что-то 
круглое, приплюснутое.
     - Вот... Ты, наверно, голодна... я тебе изюму принес.
     У Кандиды вдруг подозрительно защипало в носу. Еще чего не хватало, 
реветь из-за изюма! Совсем как Лазулита стала... 
     - Ты хороший. Джестин, - Кандида отстранила миску с изюмом. - 
Только... не надо, а! Я же наказана... Все равно, спасибо тебе, Джестин. 
А изюм Рэндали отдай. Она любит. 
     - Кандида...
     - Ты иди, Джестин, - взрослым голосом сказала Кандида. - А то 
хевдинг застукает тебя здесь - ведь не похвалит. Приказ есть приказ.
     ... Ночь перевалила за половину, но Кандиде, заточенной в конюшне, 
не спалось. Не спалось и Харальду, он сидел под платаном, далеко вытянув 
ноги, и неотрывно смотрел в затухающий костер, точно питаясь в багровой 
россыпи углей прочесть ответы на все мучающие его вопросы. После 
Рэндалиной терапии, выполненной с отменным зверством, его слегка 
лихорадило, и в мыслях царила совершенная каша - такого с ним, Харальдом, 
расчетливым, хладнокровным, невозмутимым, навидавшимся в жизни разного, 
давненько не случалось. 
     Было ли на самом деле то, что произошло той, душной южной ночью, или 
пригрезилось ему в каком-то бредовом видении? Харальд не знал, наяву или 
во сне над тусклыми, уже подернутыми пеплом углями вдруг взвилось высокое 
бездымное пламя, закрутилось, заплясало - и соткалась из этого пламени 
тонкая женская фигурка. Она стояла в огненном столбе, алые языки 
метались, окутывали ее причудливой мантией, рыжие волосы развевались, как 
от сильного ветра. Лица ее Харальд рассмотреть не мог - оно слишком уж 
часто менялось, принимая самые странные выражения, то проступая четко, то 
почти растворяясь в пламени, да и сама она ни минутки не стояла спокойно, 
вертелась вьюном, переступала на месте, взмахивала руками в крылатых 
рукавах... Одно Харальд видел ясно - глаза. Большущие, бездонные, темные, 
в их глубине тоже что-то мелькало и менялось, будто свивались клубы дыма. 
Да, это вам не какая-нибудь несчастная саламандра... Сама Кэридвен 
Гейрринд! Отринутая, но все еще могущественная, ведь сильнейший из рода 
людского и в подметки не годится даже самой захудалой, полузабытой 
богине. Харальд замер. Зачем она явилась ему? К добру или к худу? С 
Кэридвен ничего нельзя знать наверняка. Она непредсказуема. Она не добрая 
и не злая. Она Кэридвен. И все тут. 
     - Приветствую тебя, бессмертная... - хрипло выговорил он. Кэридвен 
тряхнула рыжими волосами, взвихрились искры. 
     - Харальд, сын Хастинга, внук Хальварада! - Харальд слышал ее голос, 
но не ушами, а как-то иначе. - И я приветствую тебя, герой, я, огненная 
Кэридвен, Кэридвен Гейрринд, как вы меня теперь кличете... Вот забавно! 
Ты-то ничуть не менее отринутый, чем я. Совсем как я - ни родины, ни 
семьи, вечный бродяга... Зачем ты запер девочку в конюшню?
     Нечеловеческие глаза вынимали из Харальда душу и развешивали 
просушиться. Он облизал пересохшие от жара губы и заставил себя каркнуть: 
     - Она... провинилась...
     - Чем? - спросила Кэридвен и, не, дождавшись от смертного ответа, с 
хохотом завертелась на углями в каком-то неистовом танце, - Она 
провинилась лишь тем, что ждала от тебя любви и участия! А ты что ей дал? 
Эх, Харальд, Харальд, Харальд! 
     - Мне нечего ей дать, - выдавил из себя Харальд. Дальше, к его 
удивлению, слова полились свободнее. - Моя душа пуста, богиня - пуста, 
как винный погреб после того, как там побывал Кинтаро. Я не умею любить. 
Убивать умею, больше ничего. 
     Падшая Валара внезапно остановилась, изменчивое лицо ее сделалось 
серьезным. 
     - А ты пробовал? - просто спросила она. Харальд опустил голову, не в 
силах выносить ее взгляд, и долго молчал. Кэридвен ждала. Только 
пританцовывала на, месте, рассыпав огненные брызги. 
     - Даже у зверя есть жалость, - через силу проговорил Харальд, - а у 
меня ее нет! 
     - Значит, ты не зверь! - радостно воскликнула Кэридвен. 
Расхохоталась и взлетела в ночное небо снопом искр. Пламя опало, остались 
лишь посеревшие угли. 
     Харальд задумчиво поворошил их носком сапога. Потом поднялся и 
зашагал к конюшне. 
     ... Кандида раза три кидала палкой в мышей. Надоедливые зверюги 
возились в углу, и, судя по звукам, величиной были с верблюдов.
     Потом Кандиде стало уже все равно - хоть мыши, хоть грифоны. Ее 
неумолимо клонило в сон. Она забилась в стойло поглубже, чтобы Зулькия, 
упаси Валары, не истоптала копытами, подгребла под себя солому и с 
облегчением закрыла глаза, пожалев напоследок об отвергнутом изюме. Тут 
грохнул отброшенный засов, дверь распахнулась. 
     - Кандида! 
     Сон как рукой сняло, Кандида выкатилась из своего укрытия колобком. 
Свет ущербной луны выхватывал из темноты высокую фигуру Харальда в 
накинутом на обнаженные плечи длинном походном плаще. Он озирался, ища 
взглядом затворницу, когда она выпала ему под ноги. 
     - Да, хевдинг? - А сама в тревоге гадала, зачем он явился: выпустить 
ее из этого мышатника? или уши драть? 
     - Как там твои боевые ранения? Больно?
     - Никак нет! - неестественно бодро отрапортовала Кандида. Харальд 
смотрел на нее, чуть склонив голову и, казалось, хотел что-то сказать, но 
не находил слов. 
     - Ты... вот что, девочка... негоже тебе тут ночевать... мыши, 
холодно... я разрешаю тебя от наказания! Пойдем, что ли, хаардрааде 
несчастная... 
     Кандида шагнула через порог, с наслаждением потянула носом ночной 
воздух, пропил тайный запахом казарменных кухонь, грязноватых улиц и 
липким ароматом цветущих в царских садах роз, показался ей после конюшни 
удивительно свежим и живительным Харальд швырнул в костер охапку 
хвороста, раздул пламя, и на Кандиду пахнуло дымом. Хорошо, что Звездная 
дружина покуда не додумалась отапливаться верблюжьим навозом... Харальд 
посадил Кандиду на крыльцо хайзы и внимательно осмотрел ее исцарапанные 
руки. Он держал ее за запястья очень осторожно, но Кандида все равно 
притихла и съежилась, чувствуя, какая страшная сила кроется в этих 
длинных пальцах. Сожмет покрепче - и ее бедные косточки даже и не 
переломятся, рассыплются в прах... Он все-таки ужасть какой сильный! С 
таким можно не бояться и грома небесного... 
     - Жить будешь! - заключил Харальд, пошарил где-то сбоку и выставил 
на колени Кандиде подозрительно знакомую миску с изюмом. Похоже, Джестин 
таки попался... - Ладно уж, ешь, сильномогучая хаардрааде... 
     Желудок Кандиды запел ликующую песнь. Она грубо приказала ему 
заткнуться. 
     - Не смейся надо мной, хевдинг... 
     - Кто смеется? Трех здоровых мужиков раскидала, как сусликов! 
     - Это я от страха, - сконфузилась Кандида, - я до иков 
перепугалась... 
     - Ладно, - непривычно мягко произнес Харальд, - кто старое помянет, 
тому глаз вон. А то и оба, я ведь кровожадный: монстр, так? Ешь! 
     Кандида торжествующе запихала в рот полную горсть изюма. Воцарилась 
тишина, лишь далеко на окраинах Кушманара тоскливо выла голодная собака, 
да горланили пропойцы в "Двенадцати Драконах". Кандида ела изюм. Харальд 
посматривал то на нее, то в огонь и подмечал, что она, оказывается, 
изменилась, эта девочка Кандида... нет, не то чтобы выросла (куда там, 
как была, так и осталась с кошку на карачках, хотя ест вволю - видно, не 
в коня корм), а вот... распрямилась, что ли. Уже отнюдь не прежняя 
затюканная, затравленная, боязливая рабыня, что шарахалась от собственной 
тени. И хотелось верить, что в перемене, произошедшей с Кандидою, есть и 
его заслуга. 
     - Кандида, скажи мне честно: зачем сбежала? - Получилось, пожалуй, 
резковато, но Кандида не сжалась, не стала бормотать извинения и обещания 
ноги мыть и воду пить. Она все еще не решалась посмотреть Харальду в 
глаза и считала вместо этого изюмины на дне миски. Однако ответила прямо: 
     - Хотела доказать, что я не просто маленькая, жалкая, глупая и 
трусливая рабыня... 
     - Кому? 
     - Тебе! - отчаянно пискнула Кандида, смутилась и шепотом прибавила, 
- Ну, всем... 
     - И себе? - Она кивнула. - Ты тоже считаешь, - медленно и 
старательно подбирая слова, начал Харальд, - тоже считаешь, что я 
безмозглый варвар, тупой, как табуретка? 
     - Идрис упаси! - искренне возмутилась Кандида. 
     - Тогда зачем мне что-то там доказывать? Будто я без того не знаю, 
что ты вовсе не маленькая, жалкая, глупая и трусливая рабыня! Тебя просто 
заставили быть жалкой, глупой и трусливой. Но ты не такая. 
     Повисло неловкое молчание, тяжелое, как драконья чешуя. И Харальд 
неожиданно для самого себя заговорил совершенно не о том, о чем 
намеревался поговорить с этой девочкой, которая перестала быть глупой и 
трусливой. 
     - Смотри, Кандида... видишь ту звезду? Да-да, вон там, куда 
указывает хвостом созвездие Малого Василиска. Яркая такая... Пеллийцы ее 
зовут Гестией, а у нас в Норандии она называется Эренн. Это старая 
печальная легенда, которую знают только наши скальды. Эренн была подругой 
отважного морехода по имени Харальд... 
     - Как ты? - завороженным шепотом спросила Кандида. 
     - Как я... Он избороздил все семь морей, добирался до самой 
Стагирии, но всегда возвращался, а Эренн встречала его на берегу. Слава о 
Харальде бежала быстрее его драккаров, и однажды прослышала о нем 
Хафретис, стагирийская чародейка. Явилась и стала соблазнять морехода 
богатствами и властью.
     - Стагирийки, они все одинаковы - кошки и кошки... Но в сердце 
Харальда жила одна лишь Эренн, и он отказался от Хафретис и от всего, что 
она сулила. Тогда Хафретис прокляла его. "Никогда, - так она сказала, - 
не ступишь ты на родную землю!"... И все сбылось по слову черномазой 
ведьмы! Харальд держал путь домой, но у самых берегов Норандии налетел 
страшный ветер и погнал корабли на скалы. Эренн видела это, и сердце ее 
облилось кровью. Она бросилась на самый высокий утес и стала взывать к 
Валарэ-Идрис, чтобы та помогла ей спасти любимого. И Идрис услышала. 
Услышала и обратила Эренн в звезду, и свет той звезды, прорвав тучи, 
указал Харальду путь к берегу... Только в этот раз Эренн не встретила 
его. Он долго горевал, а потом снарядил корабль и уплыл к самому краю 
земли - искать Эренн... так и странствовал, не ступая на берег, как и 
напророчила Хафретис... и сгинул где-то в океане. Давно это было... А 
Эренн с тех пор вечно на своем посту, указывает путь на север... там, 
далеко-далеко, лежит моя страна - Норэнд... самая лучшая на свете! 
     И тогда Кандида отважилась заглянуть в запрокинутое к небу лицо 
Харальда. В его расширенных, потемневших глазах была неизбывная звериная 
тоска - словно у волка, воющего на луну. Хрипловатый голос норандийца, 
смягчился, зазвучал неожиданно напевно, а на последних словах дрогнул и 
сорвался. Кандида поняла, как ему хочется туда, в свою снежную, 
скалистую, холодную Норэнд-Норандию, где каменистая почва не дает урожаев 
и зимою птицы замерзают на лету. И как тяжко ему оттого, что он никогда 
не сможет туда вернуться. И что сделан он вовсе не из железа и гранита. А 
еще Кандида поняла, что он не станет подтыкать ей одеяло, сюсюкать, 
целовать в лобик... просто, когда понадобится, он заслонит ее собою от 
любого врага. И умрет, чтобы жила она, Кандида. 
     Пренебрегая самыми изначальными законами Мирового Порядка, она молча 
подлезла под локоть Харальда и уткнулась носом в его широкую грудь. Он 
напрягся всем теплом, и Кандида на миг испуганно замерла - оттолкнет? А 
потом - тяжелая горячая рука бережно легла на се растрепанную голову, 
пригладила взъерошенные, с торчащей соломой косички. Волосы цеплялись за 
шершавую ладонь, от Харальда неуютно пахло кровью и какими-то противными 
лечебными травами, но Кандида пригрелась, чувствуя надежность и защиту. 
Что-то теплое ворохнулось под сердцем у Харальда, расправило крылья, 
рванулось ввысь - и от этого норандийцу стало трудно дышать. 
     - Эх ты, пичуга... - неловко выговорил он. - Хаардрааде... 
     И Кандида почувствовала себя, так, словно всю жизнь блуждала в диком 
и жутком дремучем лесу, а вот, теперь попала домой. 
     Эренн смотрела на них с небес. И, может быть, улыбалась. 
     
                                     14.
     
     В самый разгар буйной купли-продажи по кушманарскому базару шла 
странная девочка. Впрочем, в девочке как таковой никаких странностей не 
наблюдалось - разве что чудная прическа да открытое на всеобщее обозрение 
лицо; иностранка, наверно. Странным было отношение к ней драчливой и 
вредной рыночной публики, а особенно - уличных мальчишек. Девочка, 
конечно, не носила чадры, которую можно было бы сорвать, зашвырнуть 
подальше и вдоволь нахохотаться, слушая, как эта воображуля верещит и 
причитает, заслоняясь рукавами, но от этого она не становилась менее 
соблазнительной жертвой. По спине ее прыгали две тощие косички 
соломенного цвета, перетянутые кожаными ремешками - дергать одно 
удовольствие! А ведь можно еще пристроиться сзади след в след и наступать 
девчонке на туфли; можно толкаться и пихаться и потом с постной 
физиономией проворковать: "Прости, ласковая джаным!"; можно запустить в 
нее гнилой сливой; можно распевать ехидные дразнилки и корчить рожи; 
можно... В общем, сплоченное братство беспризорников за долгие годы 
своего существования выработало несметное множество способов довести 
девчонку до слез. Мальчишки вились вокруг белобрысенькой, будто осы над 
перезрелой грушей, и не решались испробовать на ней даже невиннейшую из 
уловок. Время от времени самый отчаянный перебегал ей дорогу и, струсив в 
последний момент, шмыгал в толпу. Девочка не обращала на эти маневры 
ровным счетом никакого внимания. Она целеустремленно шагала по своим 
личным делам, и никто не наезжал на нее верблюжьим задом, никто не орал: 
"Куда лезешь, прыщ с косичками?!", не задевал ее благоухающими корзинами 
с рыбой и моллюсками и не предлагал погреться в огненном дыхании Азарота. 
Словно и не обыкновенная немудряще одетая, худенькая девчушка, а 
стагирийская скесса окутанная, как королевской манией, темным колдовским 
могуществом, шествовала по базару! Причина столь неожиданного уважения - 
точнее, две причины - шла рядом с девочкой, по обе стороны от нее, 
соразмеряя свою размашистую поступь с ее коротенькими шажками. Этих двоих 
провожали взглядами, будто случайно залетевших в центр города грифонов. У 
старшего золотые волосы падали на широкие литые плечи, а пронзительно 
синие глаза на темном от солнца лице смотрели холодно, прицельно, 
подмечая малейшие движения окружающих. Упрятанный в потертые ножны меч, 
весивший наверняка не меньше, чем беленькая девочка после сытного обеда, 
пролег поперек спины как приклеенный и, похоже, не причинял владельцу 
никаких неудобств, словно то родился вооруженным. Второй спутник 
беленькой девочки был, конечно, помоложе, ростом пониже и на вид помягче 
- лицо почти мальчишеское, ясное, выразительное, взгляд открытый, и 
перевязь на нем сидит что на корове седло, он то и дело дергает плечами, 
точно муравьев отгоняет, с непривычки... Однако распущенная по бокам 
шнуровка полотняной безрукавки открывала широкий пояс из толстой кожи, 
украшенный медными бляхами - такие носили дружинники Хайрада-норандийца, 
а в Звездной дружине даже самый презренный салага, зеленый, как молодая 
листва, равен бывалому кушманарскому солдату, рядом с разжиревшими на 
халявных харчах городскими стражниками он и вовсе сказочным богатырь - в 
общем, в ступе не изотрешь. Этот юноша с глазами цвета морской воды не 
даст себя в обиду. И девочку - тоже. Торговцы спешно оттаскивали с дороги 
лотки с товаром, пропуская троицу, и ни одному из них и в голову не 
приходило узнать в молодом дружиннике Вальскара, Ахчандарова 
младшенького, который только книжки был горазд читать и хлопался в 
обморок, стоило на его глазах прибить мокрицу. 
     Кандида, Харальд и Джестин, не сбавляя шага, проскочили овощной и 
рыбный ряды, обогнули пестрый и грязный шатер, откуда со скучающим видом 
выглядывала гадалка весьма стагирийской наружности, протолкались сквозь 
шумную толпу лошадиных барышников, миновали крысиные бега и не 
задержались даже у прилавков с тканями и дамскими безделушками, как ни 
хотелось Кандиде поглазеть ни всю эту красоту. Вылазка на базар имела две 
совершенно определенные цели: во-первых, Джестину давно пора было 
обзавестись приличным оружием, а во-вторых, Кандида решила отыскать Тийю. 
Участь тессалийки не давала ей покоя с той памятной ночи у костра, после 
поединка Джестина и Рэндали. Тийю иногда снилась ей; в снах этих она 
всегда являлась Кандиде полумертвой от голода, прикованной цепью к стене 
в подземном забое, искусанной летучими мышами, стонущей под кнутом 
безжалостного надсмотрщика... она тянула худые дрожащие руки и плакала: 
"Спаси меня, Кандида, спаси меня!", и Кандида в отчаянии бросалась на 
помощь, и сваливалась с кровати, и просыпалась. А потом был тот разговор 
под звездами, изменивший все, и Кандида хотела рассказать Харальду про 
Тийю, но язык одеревенел и не поворачивался, и зубы слиплись, будто она 
жевала смолу, и глаза сами собою закрывались, как ни старалась она 
держать их растопыренными. Кандида уже не почувствовала, что Харальд 
поднял ее на руки, отнес в дом и уложил, накрыв Рэндалиным плащом. Но уж 
зато на следующее утро она пошла прямиком к хевдингу и горячо и сбивчиво 
начала говорить, какая добрая и славная девочка Тийю, и как она защищала 
Кандиду от насмешек Ракхамани, и как подарила ей бусы из сливовых 
косточек, и как было бы чудесно, если бы милостивый и благородный вождь 
Звездной дружины хотя бы помог найти Тийю... а если б он соблаговолил 
выкупить ее (о, это совсем-совсем недорого, девчонка-рабыня в возрасте 
Тийю стоит дешевле, чем породистая коза) и отослать с караваном в 
Тессалу, то Кандида запрыгала бы до небес от восторга! 
     - Караваны в Тессалу сейчас не ходят, - сказал в ответ Харальд. - 
Тессала на нас вот-вот войной попрет, а ты - караваны... Ну ладно, поищем 
твою Тийю!
     На поиски Тийю тронулись в тот же день, не откладывая дела в долгий 
ящик, и прихватили с собою Джестина, который волновался едва ли не больше 
Кандидиного. В оружейном ряду торчали убийственно долго. Кандида 
беспокойно озиралась, чувствуя себя не в своей тарелке среди хищно 
поблескивающих груд кровожадного железа, и потихоньку уцепилась за пояс 
Харальда. Норандиец перерыл весь этот зловещий арсенал с рвением 
охотничьего хоря, разругался с пятью торговцами и одним кузнецом и 
наконец выбрал и сложил в отдельную кучку узкий меч касталийского 
образца, нож для ближнего боя, два ножа швыряльных и еще множество черт-
знает-чего острого и опасного; покуда Джестин расплачивался за свою 
воинскую справу, 
     Харальд крутил в руках тонкий, но превосходно отточенный стилет с 
крестообразной серебряной рукоятью, вроде тех, какими стагирийские жрицы 
Деркато закалывают прически и рабов на жертвенниках. Для Рэндали, что ли, 
подумала Кандида с сомнением - Рэндали этакой вязальной спицей только 
ногти подчищать, Рэндаль любому оружию предпочитает бабкину секиру: ка-ак 
хряпнешь, и все проблемы отпали! 
     - На-ка, примерься! - Харальд протянул ей стилет рукоятью вперед. 
Кандида ойкнула, отпрянула, словно ей совали ядовитую змею, даже руки 
спрятала за спину и неистово замотала головой. Да ни за какие коврижки 
она не возьмет эту противную холодную, кусачую железяку! И уж тем более 
лучше даст себя на меха порезать, чем станет этой противной железякой 
кого-то тыкать! Харальд пожал плечами. - Как хочешь! Не нравится, другой 
подыщем. Девушки на Востоке, может, и красивые, но оружие никудышное. 
Свиней таким скрести и косточки из хурмы выковыривать! Да и девушки в 
Норандии, пожалуй, получше будут... Готов, Джестин? Вижу, что не готов. - 
Он придирчиво оглядел Джестина, точно строгая мамаша - дочку перед 
смотринами, поправил на том перевязь и скомандовал: - Ладно, тронулись! 
Проси Валарэ-Идрис, Кандида, чтоб помогла разыскать твою тессалийку.
     Кандида вздохнула - тихонечко, но с огромным облегчением. 
Поразительно: жизнь Боги дают всего одну, а люди навыдумывали столько 
ужасных орудий, чтобы ее отнимать... И не лень было? Коли встречу когда-
нибудь Хеймдалля Серого Странника, всенепременно спрошу, почему так.
     ... Кандида углядела их издали, несмотря на мелькавшие перед глазами 
халаты, покрывала, корзины, повозки, мешки, ишаков, верблюдов и скованных 
вереницей рабов. Всех троих: Аривана, Марга и Ракхамани. Эта компания 
располагалась на прежнем месте и, казалось, со времен их последней 
встречи не сдвинулась ни на волос. Ариван сидел в своем кресле, потный, 
распаренный и злой, Ракхамани в тоске ерзала по бревну, собирая в складки 
лысую кошму, и без воодушевления строила гримасы, Марг стоял столбом, 
угрюмо пялясь в знойный воздух. Ариван продавал стагирийку третью 
седьмицу и не мог продать. Конечно, будь Ракхамани пышногрудой и 
послушной, ее бы с руками оторвали, но Ракхамани была тощей и вредной, и 
смахивала на молодую недоученную скессу, и никто не хотел ее покупать - 
ни для любовных утех, ни для работы по дому. Ариван, Марг и Ракхамани 
чудовищно намозолили друг дружке глаза и прониклись взаимной ненавистью. 
Поэтому, узрев, что Харальд с Джестином направляются в его сторону, 
почтенный торговец чуть не повалился им в ноженьки.
     - Это ты Ариван, торговец женщинами? - осведомился норандиец. В 
голосе его не было особой приязни. Кандида решила не встревать в 
разговоры взрослых. Она держалась позади Харальда, оттуда делала 
приветственные знаки Ракхамани. 
     Ариван затанцевал на цыпочках, как дрессированная крыса, закивал 
пестрой чалмой и распахнул было рот, чтобы описать достоинства Ракхамани, 
но Харальд оборвал его речь в зародыше:
     - Кому ты продал тессалийку по имени Тийю? 
     Рот Аривана захлопнулся с громким стуком. 
     - У тебя была девочка по имени Тийю, - повторил Харальд. - Кому 
продал? 
     - О доблестный артадэк... - забубнил растерянный Ариван, - яви 
милосердие... я старый больной человек - в отличие от тебя, о могучий лев 
северных стран! - и память моя подводит меня порою... Истину рек ты, 
мудрейший, была такая Тийю... я продал ее давно... Но ежели тебе или 
юному другу твоему, воистину добродетельному и отважному молодому 
господину, нужна рабыня, я, ничтожнейший, осмелюсь предложить эту 
прекрасную дочь Юга, лотос, опаленный поцелуями солнца, эту... 
     Харальд глянул на него в упор и произнес холодно и увесисто: 
     - Торговец, ты Всеобщий Язык понимаешь? Мне не нужна рабыня. Мне 
нужна тессалийка по имени Тийю. Кому ты ее продал? 
     Ариван совсем сник, как медуза на солнцепеке, губа у него отвисла, а 
глаза забегали. У Ракхамани лицо просветлело - наклевывался скандал, а 
скандалы она обожала. Маргова физиономия медленно, но неостановимо 
багровела. Ариван ощутил в желудке ледяную глыбу. Ему было очень неуютно 
- маковка его приходилась Джестину на уровне подбородка, Харальду же едва 
доставала до плеча. И, видит Великий Хива, он действительно не помнил, 
кому продал эту трижды клятую тессалийку! 
     - Клянусь сосцами Зелахат... добродетелью моей мамы клянусь... - 
мямлил, обливаясь потом, перепуганный торговец, и тут-то Марг, 
переполнившись злостью и став подобным гигантской переспелому баклажану, 
взорвался. Он шагнул через бревно и, выкатив грудь, попер на презренного 
норандийца, зверски вращая глазом. 
     - Ты, северный вонючий лось! Уноси свою жирную задницу, пока зубы 
торчат! 
     Харальд недоумевающе оглянулся на Джестина. 
     - Разве лоси вонючие? 
     Рожа Марга полыхала, точно вынутая из кузнечного горна заготовка, 
зубы оскалились - хотя с эстетической точки зрения их следовало бы 
прикрыть. 
     - Шутки шуткуешь?! - взревел он. - Норандийский червяк! Ужо я научу 
тебя ползать!!!
     - Герой! - радостно завопила Ракхамани. - Батыр! Вот за это уважаю, 
разрази меня Деркато! 
     Джестин качнулся вперед, вскидывая руку к новому мечу, готовый 
заслонить собою хевдинга и порубать Марга в колбасный фарш. Кандида, 
наоборот, попятилась, прижала ладошки к щекам. Вокруг начали кучковаться 
зеваки. Харальд одним взглядом осадил невмерно ретивого дружинника. Марг 
налетел, как буйный тур, целя огромным волосатым кулачищем прямо в нос 
дерзкому варвару и уже представляя, как хрустят податливые косточки, 
вминается плоть, брызжет в пыль горячая кровь... О Боги, его ждало 
жестокое разочарование! 
     Следовало знать, на что способна в бою Звездная дружина, и особливо 
ее хевдинг, дабы оценить героизм Марга, воистину достойный лучшего 
применения. Кулак здоровенного надсмотрщика провалился в пустоту. 
Рыночная площадь вдруг взвилась на дыбы, точно норовистая лошадка, земля 
поднялась и огрели Марга по спине, так что дух вышибло. Когда рассеялась 
перед глазами тьма нефератская. Марг осознал, что покоится в белесой 
пыли, разбросав руки-ноги, будто морская звезда, и что штаны его при 
полете лопнули в самом неудобоваримом месте. Это был немыслимый, страшный 
позор! Пламя гнева, вспыхнувшее в душе доблестного Марга, можно было 
теперь погасить лишь Харальдовой кровью. 
     Ракхамани в упоении сунула в рот три пальца и засвистала богатырским 
посвистом. Марг тяжело поднялся на ноги, и в лапе у него неведомо откуда 
появился нож. 
     - Хевдинг, осторожно! У него нож! - крикнул Джестин. Харальд даже 
головы не повернул на этот возглас - а хоть меч-кладенец! Он, в отличие 
от Марга, был бледен, глаза дико горели, его охватила холодная ярость, 
которая не застилала рассудок, превращая человека в безмозглую зверюгу, 
но давала силы драться до последнего. Мало кого Харальд хевдинг ненавидел 
больше, чем работорговцев и надсмотрщиков! 
     Кандида взвизгнула на весь базар. Потому что на глазах оторопевших 
ротозеев Харальд взял нож за лезвие и выдернул из руки Марга, отшвырнув 
куда-то за плечо. Марг и икнуть не успел-полетел носом в пыль, сверху 
обрушилось тяжелое, безжалостные руки сдавили горло, точно плетений из 
стали канат. Бедняга надсмотрщик сучил ногами, хрипел, извивался, скреб 
ногтями землю, попытался отодрать от себя эти клешни, что выжимали из 
него жизнь, но не смог даже ослабить убийственную хватку. По толпе 
пронесся сдавленный вздох. Им-то со стороны было виднее: еще миг, полмига 
- и Харальд сломает Маргу шею, как сухую ветку. 
     - Не надо!!! - благим матом завизжала Кандида. - Ой, пожалуйста, не 
надо!!! 
     Харальда словно окатило ледяной водой. Он выпустил Марга, который 
беспомощно ткнулся рожей в землю, и поднялся. Его слегка пошатывало, 
грудь вздымалась, как волны северного моря. Он потянулся, по привычке, 
провести рукою по волосам и в замешательстве уставился на свою 
окровавленную ладонь. Подскочившая Кандида лихорадочно дергала подол 
безрукавки, норовя оторвать полосу на бинты. 
     - Не порти одежу, - строго сказал ей Харальд. - Зря, что ли, этот 
бычара тряпку на рога накрутил? - Он нагнулся над слабо подрыгивающим 
правой ногою Марсом и вмиг смотал с того тюрбан. Голова под тюрбаном 
оказалась круглой, будто большая тыква, и выбритой до синевы. Кандида 
завладела полотнищем и принялась, высунув от усердия кончик языка, 
сооружать повязку. Марг застонал и с усилием перевернулся на бок. В толпе 
разгорелись оживленные споры, туда-сюда кочевали тощие кошели - зрители, 
не теряя времени даром, заключали пари, кто одолеет: Марг или Харальд, и 
настала пора расплачиваться. Сторонникам Марга очень не хотелось 
разлучаться со своими денежками. Кого-то уже сграбастали за вихры и 
начали мутузить. В общем, получился отменный, первостатейный скандал, 
обширный, громкий и заразительный, в пылу которого постепенно утратилась 
сама причина. 
     Ариван порхал над распростертым телом поверженного героя подобно 
суетливой пчелке и восклицал на разные лады: "Вай, вай, вай!".
     Когда он вновь обратился к бревну, где оставил злополучную рабыню, 
там никого не было. Стагирийка Ракхамани избавила Аривана от опостылевших 
хлопот. 
     Она сбежала. 
     - Убёгла... - сказал Ариван придушенным фальцетом. - Я разорен, - 
добавил он смачным театральным баритоном. Выпученные глаза его блуждали, 
пока не остановились на Марте, который с горем пополам поднялся на одно 
колено и издавал странные звуки, похожие на собачий кашель. Ариван 
побагровел до самого тюрбана и вдруг заревел так оглушительно и страшно, 
что по всему базару задребезжали в ответ горшки и кувшины, а какая-то 
нежная дева в толпе с писком грохнулась в обморок: - ОЛУХ!!!!! - Услышь 
этот крик души Хеймдалль Хранитель Валарэнда, почернел бы от жгучей 
зависти и расколотил свои громогласный рог о собственную голову. - ТЫ 
УВОЛЕН!!!
     Нога у Марга подломилась, и он снова сел наземь. Ариван сорвал 
чалму, швырнул в пыль, наступил на нее и стал подпрыгивать, выкрикивая в 
такт: 
     - О, я несчастный! Боги, за что прогневались, за что отвратили 
благосклонные взоры от обиженного людьми, одинокого и убогого сироты?! 
Великий Хива, испепели это порождение шелудивой козы, этого тупейшего из 
тупиц, эту обезьяну без чести и совести! Я подобрал его в гнусной 
забегаловке, где он на спор завязывал в узел гвозди, я сделал из него 
человека, а он, о позорище рода людского, отплатил мне черной 
неблагодарностью, из-за глупости-- его и головотяпства, и иных пороков 
неисчислимых у меня сбежала лучшая рабыня, которая принесла бы мне целое 
состояние! Люди, плюйте в него! Этот выкидыш чесоточной мартышки 
пренебрег своими обязанностями, ввязавшись в грязную драку с безмозглым 
блохастым варваром! О, я несчастный! Кто теперь вернет мне эту поганую 
ске... то есть мой розовый лотос, опаленный поцелуями солнца?! О, я 
несчастный! 
     - Ах, я ему теперь варвар, - мрачно произнес Харальд, - а был 
артадэк! 
     Они успели отойти довольно далеко, благо норандиец рассекал толпу, 
как нож в руках умелой хозяйки режет свежевыпеченный каравай, однако 
вопли убитого горем Аривана слышны были даже в Хаор Хардрадис. Кандида 
вяло порадовалась за Ракхамани. Она брела понурая, скучная, расстроенная. 
Джестин положил ей руку на плечо. 
     - Не изводись так, Кандишка, - утешительно сказал он, - с твоей 
подружкой все будет хорошо... Маленьких девочек ведь не покупают для 
тяжкой работы, это невыгодно; я сын купца и знаю, что говорю... Ну, 
хочешь, завтра пойдем в храм Зелахат и принесем жертву за Тийю? 
     - Только б Ракхамани не поймали... - невпопад ответила Кандида, 
ускорила шаг, обогнала Харальда и пошла впереди, глядя прямо перед собою 
и не обращая внимания на прилавки с разными заморскими чудесами. Джестин 
помолчал, чувствуя назревающую потребность выговориться, потом таки не 
удержался. 
     - Хевдинг... если бы Кандида не крикнула, ты убил бы этого 
надсмотрщика? 
     - Как собаку, - исчерпывающе ответил Харальд. 
     - Но... - Джестин часто представлял, как в честном поединке 
повергает врага наземь и, припугнув, отпускает восвояси, к жене и детям, 
ибо доблесть идет рука об руку с милосердием; по правде говоря, в мечтах 
своих он убивал только драконов, василисков, кикимор, вампиров, троллей и 
прочую погань, но никак не себе подобных. А теперь эти юношеские идеалы 
трещали по всем швам и расползались на глазах, точно изношенный халат. 
     - Что "но"? - с неожиданной горячностью возразил Харальд. - Вот, 
смотри! - Он ткнул в узенькую спину Кандиды. - Ты считаешь, что гад, 
который вместо того, чтобы сеять, пахать или там сражаться, как подобает 
мужчине, зарабатывает на хлеб тем, что лупит плеткой девчонок вроде нее - 
этот гад достоин дышать воздухом и глядеть на солнышко?! 
     - Разве мы Боги, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? 
     - Богам не до того, - отрывисто бросил Харальд, 
     - А до чего? 
     Здесь, конечно, уместно было бы ответить следующим образом: "Шел бы 
ты тогда в жрецы, приятель, там тебе все подробно и растолкуют, а мне в 
дружине зануды не нужны!". Но Джестин смотрел слишком уж преданно. Как ни 
старался он держать лицо каменным, подражая Харальду, все оттенки чувств 
были у него на лбу выписаны. Рунами с ладонь величиной. 
     - Такие марги, ариваны и прочая шваль - они что тараканы на кухне, - 
угрюмо разъяснил Харальд. - У Богов, брат Джестин, руки не доходят 
тараканов морить. Боги должны следить, чтоб весь дом не развалился к 
Азаротовой бабушке. А тараканов люди пусть давят... Если не ты и не я - 
тогда кто? 
     Джестин заморгал своими чистыми глазами, отвел взгляд, смолчал - 
притворился, что осознал себя неправым и терзается угрызениями совести. 
Харальд чувствовал, что и наполовину его не убедил; от этого спора 
осталось паршивое ощущение проигранной битвы. Он был старше и опытнее, он 
видывал такое, что Джестину и в кошмарном сне не приблазнится, но, когда 
Валарэ-Идрис разливала мед красноречия, он, Харальд Хастингсон, стоял в 
очереди последним и не успел даже черпак облизать. Как втолковать 
мальчишке, начитавшемуся всяких Хиромитриусов Эриманорских, что человек - 
самый свирепый зверь и самая зловредная нечисть? Дракон жрет принцесс, 
потому что голодный; кушенькать-то всем охота, а принцессу, верно, легче 
угрызть, чем какую-нибудь жилистую крестьянку! Марг же своим грязным 
делом занимается вполне сознательно. И ведь уверен поди, скотина, что 
блюдет Мировой Порядок и море пользы приносит! Попробуй вдолби все это 
Джестину, для которого война покуда - это роскошные доспехи, бравурные 
марши, горы дохлых великанов и влюбленные красавицы с букетами желтых 
магнолий! Лучше и не пытаться, сам дойдет, своим умом; ляпнется пару раз 
физиономией в кровищу - и все поймет. Жестоко, укорил себя Харальд и тут 
же свирепо отмел все подобные мысли: главарю наемной банды, варвару из 
дремучего леса, и положено быть кровожадным, и тупым, как еловый пень! 
     Дальше шли молча, будто покойника провожали, думали каждый о своем. 
Потом Кандида все-таки не утерпела, застряла у обвешанного разноцветными 
тканями прилавка, осторожно пролезла между двумя закутанными 
аранистанками, которые трещали что твои сороки, даже сквозь покрывала. 
Торговец крутил перед их носами лаолийским веером из черного дерева. 
Кандида залюбовалась тончайшей резьбой, похожей на замысловатое кружево, 
сплетением цветов, листьев, изящных, как лианы, девичьих фигурок с 
невообразимо высокими прическами... Харальд и Джестин остановились 
поодаль. Одна из аранистанских гурий то и дело косила на них хитренькими 
карими глазками из-под чадры, другая остервенело торговалась. От обеих 
разило благовониями, хоть секиру вешай. Харальд в тоске озирался, 
тяготясь навязчивым вниманием девиц, смахивающей на розовый шелковый куль 
с глазами и ногами, рассматривал вывеску лавки, где была довольно грубо 
намалевана объемистая пери в крайне малом количестве одежды и с зеркалом 
в руках. Снизу тянулись какие-то закорючки. 
     - Джестин! - внезапно осенило Харальда. - А ну, читай мне все 
вывески, где буквы есть! 
     - Зачем? - брякнул Джестин, нарвался на убийственный взгляд и без 
дальнейшей волокиты принялся исполнять приказ. Веер продали и убрали в 
коробку, Кандида отклеилась от прилавка, и троица двинулась дальше. 
Джестин прилежно, с выражением читал все вывески, что попадались на пути. 
Харальд сосредоточенно вслушивался и силился запомнить, потом поймал 
Джестина за плечо. 
     - Постой, сам попробую. 
     Он не дал себе поблажки. Надпись на вывеске состояла аж из трех 
длиннющих слов. Харальд напряженно сдвинул брови и с расстановкою прочел: 
     - "Прилично... Пережаренный... Поросенок".
     После этого он почувствовал себя неимоверно усталым, точно волок воз 
сена.
     - Очень хорошо! - оценил Джестин с вымученной улыбкой. - Правда, мой 
хевдинг, просто замечательно... только поросенок не пережаренный, а 
прожаренный... и не прилично, а отлично... но в целом очень хорошо!
     - Изверг, - сказал Харальд.
     - Первый блин всегда комом! - философски заметила Кандида. Следующую 
вывеску Харальд прочитал правильно, хотя в середине стояла какая-то 
корявая каракатица, которую он видел впервые.
     - Сколько всего букв? 
     - Всеобщих? - с готовностью откликнулся Джестин. - Пятьдесят шесть! 
     У Харальда волосы зашевелились с явным поползновением подняться 
дыбом
     - А тессалийских? 
     - Тессалийских семьдесят пять. 
     - Та Кэрид... - чуть не вырвалось у норандийца. - Зачем столько?! 
     Джестин пустился в пространные разъяснения, от которых Харальду 
вскоре сделалось совсем муторно, а когда он попытался постичь разницу 
между зюгмой и хиазмом, то взмок как мышь, будто целый день рубился в 
пешем строю. Тут Кандида усмотрела между шатром гадальщицы-стагирийки и 
прилавком с благовониями скромный маленький лоток торговца книгами и 
шустро устремилась туда. Сама она читала еле-еле, с пятого на десятое, но 
полагала, что Харальда такой товар заинтересует. Норандиец сверху вниз 
уставился на колченогий столик, заваленный свитками, обрывками 
пожелтевших пергаментов, толстенными, как бревно, фолиантами в кожаных, 
деревянных и даже металлических, с замочками обложках... Да-а, книжная 
премудрость-это вам не сусликов выливать! Он ухватил наугад какой-то 
невзрачный свиток и развернул. В глазах зарябило. Буквы были похожи на 
выстроившихся в цепочку муравьев. 
     - Доблестный воин неравнодушен к поэзии? - вежливо спросил сухонький 
пожилой торговец в потрепанном халате. - Не правда ли, гражданские оды не 
особо удаются Сайфулле Хартуманскому, но любовная лирика великолепна? 
     Пока Харальд размышлял, к какой сфере отнести вышеупомянутого 
Сайфуллу Хартуманского - зюгмы или хиазма, Джестин пришел ему на выручку. 
По счастливой случайности норандиец развернул свиток не кверху ногами, и 
молодой дружинник, высунувшись из-за плеча своего хевдинга, резво 
прочитал: 
     - "Я розу зари в саду сорвал, 
     И песнь соловья поразила меня. 
     Любовью к розе, как я, он страдал, 
     И утро страдало от слез соловья. 
     Я долго бродил по аллеям печальным, 
     Пленник той розы, того соловья..." 
     - Какая метафора! - воскликнул вежливый торговец в полном упоении. - 
О, воистину Боги щедро одарили досточтимого Сайфуллу, вечная ему память! 
Так, я осмелюсь предположить, ты покупаешь, доблестный воин? Всего пять с 
четвертью сов. 
     Пять с четвертью сов за розы и соловьев! Харальд тихо ужаснулся. 
     - Скажи, почтенный... а нет ли у тебя этакой совсем простенькой 
книжки? 
     - Для тех, кто лишь начал овладевать благословенным искусством 
чтения? Как же, как же... Доблестный воин не только ценит поэзию, но и 
вразумляет грамоте свою очаровательную дочку? 
     Кандида залилась краской до ушей - она всегда краснела, когда ее 
принимали за Харальдову дочь. На лице Харальда, темном от загара, славно 
у стагирийца, румянец был почти незаметен, однако ему казалось, что от 
носа его можно зажигать факелы. 
     - Это я сам не умею читать, - выпалил он, - и про Сайфуллу твоего 
вообще впервые слышу! Но я хочу научиться. 
     - О! - радостно всплеснул руками торговец. - Сколь приятно мне 
видеть такое похвальное рвение в молодежи! Ты пролил бальзам на раны 
моего сердца, гость с севера! Я уступлю тебе этот превосходный букварь 
всего за четыре совы! 
     Деньги, полученные за охрану королевы Делиции, стремительно таяли, 
не пришлось бы занимать у Рэндали - хотя, разумеется, лучше смерть под 
пытками! Харальд без сожалений вытряс в ладонь торговца четыре монеты, 
отдал купленную тощую книжицу в облезлом кожаном переплете Кандиде - 
пускай несет - и поклонился продавцу, как кланялся Альвите, визирю и 
царице Кайсаре. 
     - Благодарю тебя, почтенный! 
     На сэкономленную сову Харальд купил Кандиде красивый плетеный поясок 
с круглой пряжкой, украшенной изображением солнечного диска. Пусть ее 
охраняет Валарэ-Идрис. 
     ... На крыльце хайзы Рэндаль любезничала с Кинтаро. Харальд шугнул 
их без всякой жалости, потом отобрал у Кандиды книгу и исчез за ковровой 
занавесью. Оттуда донеслось: 
     - Позовете меня, если тессалийские войска начнут штурмовать дворец! 
А будете приставать из-за ерунды - ноги выдерну! 
     
                                     15.
     
     После двух-трех чудовищных скандалов с разбитой посудой и обещаниями 
броситься в озеро Тахиташ Таннума была вынуждена пойти на незначительные 
уступки. По настоятельному требованию Альвиты ей было дозволено ходить в 
гости к Кандиде когда пожелается, тем более что Антар (он погряз в болоте 
заблуждений и полагал, что среди варваров тоже встречаются достойные 
люди) присовокупил свой голос в защиту прав дочери. Таннума., которая 
считала поговорку "Доверяй, но проверяй" мудрее всех изречений 
Всеведущего Хивы, наняла-таки для Альвиты телохранителя. Звали его Ванан, 
был он отставным десятником городской стражи и обошелся рачительной 
Таннуме весьма дешево. Отныне и присно Ванан таскался за Альвитой как 
тень. В молодости он слыл бравым воякой, но с годами облысел, погрузнел и 
пристрастился к пиву и жирным шашлыкам, так что вид у него, даже если 
принимать во внимание поистине великанский кривой ятаган на поясе, был не 
ахти какой устрашающий. Пока Кандида с Альвитой болтали о том о сем, 
грызли урюк или играли в расшибалочку, незевайку и "тринадцать палочек", 
он обычно мирно посиживал в тени платана и смотрел чаще не на свою 
подопечную, а на ноги Рэндали, которая неподалеку обучала Джестина 
ухваткам рукопашного боя: по-восточному, по-пеллийски и по методике Хаор 
Хардрадис. И без того куцая юбочка ее при этом взвивалась почти до ушей, 
не оставляя никакого простора воображению. Ванан таращил на нее глаза и 
восторженно цокал языком. Он, должно быть, не слыхивал расхожей пословицы 
- мол, заигрывать с хаардрааде - это все равно, что копьем в носу 
ковырять... Тоже мне телохранитель, фыркнула Кандида, курам на смех; уж 
коли ж вправду взбредет кому обидеть Альвиту, то даже Джестин, даром что 
самый никчемный в дружине, этого защитничка одной левой по уши в землю 
вколотит! Другое дело, что Харальд собственноручно порубит в капусту 
того, кто обидит Альвиту... 
     Альвита освоилась, перестала шарахаться от дружеских ухмылок, 
смахивающих на оскал оголодавшего людоеда, и научилась пропускать мимо 
ушей соленые военные шуточки. В незевайку она наловчилась играть так 
бойко, что обставила даже Парвиуса, несмотря на его хваленый 
"рациональный подход". Для вящего интереса Кандида с Альвитой воображали 
себя богатыми-пребогатыми аристократками (что не требовало особого 
умственного напряжения со стороны Альвиты) и лихо проигрывали друг дружке 
эфирные состояния немыслимых размеров. Когда надоедали азартные игры и 
кончались орехи и инжир, Альвита принималась рассказывать о придворном 
житье-бытье, посвящала Кандиду во все дворцовые сплетня, в красках 
расписывала наряды заграничных дам или, к примеру, дары, преподнесенные 
государыне Кайсаре уполномоченным послом Рашкании. 
     - Рашкания - это где? - спросила очарованная и потрясенная Кандида. 
Она чувствовала себя убогой, замшелой дикаркой. И в самом деле, что она 
видала в жизни, кроме рабских рынков да плантаций Мелидучи? 
     - Где? - Альвита задумчиво прикусила краешек чадры. - А кто его 
знает... Должно быть, там! - Судя по жесту, это означало на крыше 
конюшни, но, очевидно, дочь артадэка подразумевала стагирийскую границу. 
- Наверно, это очень бедная страна. У посла на тюрбане было всего два 
рубина, и дары, которое он привез, недостойны царицы великого Аранистана, 
жемчужины Востока. Поду-умаешь, три сундука золотых монет! Делиция 
Пеллийская подарила диадему с голубым опалом величиной с куриное яйцо и 
статуэтку Зелахат, изваянную из цельного самородного изумруда... 
     - Ты сама видала?!
     - Нет, Таннума рассказывала госпоже Неджми, старшей жене верховного 
кади, а я спряталась в уголке за пальмой и подслушала. Я была во дворце 
всего один раз... 
     У Кандиды мечтательно засветились глаза. 
     - Вот бы глянуть... хоть одним глазком! Ой, Альвита, я бы, наверно, 
полжизни отдала... Просилась-просилась с Рэндалью, чтоб посмотреть на 
дворец, а она сказала: это тебе что, зверинец или бродячий цирк? А вдруг 
покушение? Угодишь под горячую руку, и жаба за тобой не кумкнет! И велела 
больше не приставать к ней... Ох, Идрис Владычица! Как там, должно быть, 
краси-иво! 
     Альвита настороженно покосилась на неотвязного Ванана. Тот, вроде 
бы, задремал на солнышке, тюрбан сполз ему на нос, а по оттопыренной губе 
гуляла крупная муха. Тогда Альвита сложила ладошки ковшиком и, приблизив 
этот своеобразный рупор к уху Кандиды, таинственно зашептала в него: 
     - Дедушка Харзак очень любит меня... когда в полдень будут меняться 
караулы во дворце, мы можем прошмыгнуть, а он притворится, что не 
заметил... Мы быстренько... мы только посмотрим на торжественную 
церемонию вручения даров, и сразу побежим домой, подобно мышкам... 
     - А деду твоему не нагорит за то, что он нас пропустил? 
     - Нагорит? - переспросила Альвита. - Как это? 
     - Я хотела сказать: вдруг его накажут? 
     - Его накажут, если нас увидят во дворце, - объяснила Альвита. - А 
нас ведь не увидят! Только тебе придется закрыть лицо... и вот еще... 
куда мы денем Ванана, покусай его шайтан? Он не должен знать, что мы 
хотим пробраться во дворец - это запрещено, а он непременно наябедничает 
Таннуме, и она запрет меня! 
     Кандида скользнула глубокомысленным взором по двору хайзы и 
наткнулась на Рэндаль. Рыжая далказианка в очередной раз шмякнула оземь 
своего многострадального ученика. Джестину уже казалось, что в теле его 
не осталось ни единой целой косточки. Рэндаль оскалила зубы в ободряющей 
ухмылке - тяжело, дескать, в учении, зато легко в бою! - протянула ему 
руку, рывком подняла на ноги. 
     - Ванана, - сказала Кандида, - я возьму на себя! 
     Этим же вечером между нею и Рэндалью состоялся такой разговор:
     - Рэндаль, миленькая, пожалуйста, будь ласковая, нам с Альвитой 
очень-очень-очень нужна твоя помощь! Мы ужасть как хотим пойти завтра на 
базарную площадь, там будут жонглеры и Неподражаемая Джасмин со своими 
учеными кобрами, я никогда не видала ученых кобр, но ты сама посуди, 
Рэндаль, разве мы можем пойти туда с Вананом? Он ведь рассказывает 
Таннуме про каждый шаг Альвиты: где была, когда, с кем... А Таннума не 
разрешает Альвите и носа показывать на базар, говорит: будущей 
родственнице великого визиря не место среди дурно пахнущей безродной 
голытьбы... Вот мы и не знаем, как решить... 
     - Порешить? - согласилась Рэндаль. - Это я мигом! Тюкнуть пару раз 
секирой, и... 
     - Ну, зачем пару раз... 
     - Верно! Одного хватит! 
     - И зачем сразу секирой?..
     - Тоже верно! Этого толстогузого индюка я голыми руками... 
     - Не-ет, Рэндаль, я вовсе не то имею в виду... Ты лучше... ну... ну, 
притворись, что он тебе нравится! 
     - Кто, Ванан? - подскочила далказианка. - Ты что, с дерева 
свалилась?! 
     - Но это же будет понарошку! Он ухи развесит, а мы с Альвитой от 
него тихонько ускользнем! С нами на базаре правда-правда ничего не 
случится! Мы только ученых змеюк поглядим - и назад! Вот спали меня 
Кэридвен, разрази меня гром, проглоти меня василиск!
     - Хм! От Ванана этого пузатого толку все равно что от свиньи 
шерсти... 
     - Да, да, да! - горячо подхватила Кандида. - Ты ему улыбнись, сделай 
глазки... ну, там все такое-эдакое... 
     - А потом тюкнуть секирой! 
     - Тюкни, - дозволила Кандида. - Только плашмя и не сильно. 
     Рэндаль отпустила ей совершенно разбойничью улыбку. 
     - Договорились! 
     Кандида громко выдохнула и поторопилась загасить светильник, чтобы 
спрятать свои пылающие малиновым огнем уши. В темноте она утерла пот с 
горячего лба. Кто бы мог подумать, что врать - это так трудно? Одну 
только Неподражаемую Джасмин с учеными кобрами она изобретала полдня! 
     
                                     16.
     
     Царские сады были громадны, как нетронутые леса южной Норандии, о 
которых Кандида слыхала от Харальда, как девственные сарабийские джунгли 
- не хватало только скачущих по веткам обезьян. Эта бескрайняя масса 
сочной, цветущей, развесистой, пахучей зелени с трудом умещалась в кольце 
высоких двойных стен из красного камня. В воздухе смешивались приторные 
ароматы заморских цветов, его, казалось, можно было резать ножом, 
намазывать на хлеб и есть, точно вкусное варенье. На разные голоса пели 
большие и малые фонтаны. По лужайкам, ровненьким и аккуратным, словно 
нарочно причесанным, важно прохаживались павлины - крупные, как индюки, 
лишь отдаленно напоминающие то ощипанное недоразумение, которое выдавал 
за павлина господин Кингосо. Бесконечный сад был пронизан паутиной 
тропинок, дорожек и аллей, посыпанных белым песочком и обсаженных 
кипарисами, дабы создать приятную прохладу. 
     Кандиде поначалу поблазнилось, что угодила прямиком в Валарэнд. В 
этом ее разубедила группа рослых, вооруженных до зубов гвардейцев, что 
промаршировала мимо, слаженно вбивая подошвы в красивый песочек. Альвита 
еле успела затащить подругу в кусты. Девочки двигались по саду короткими 
перебежками, пригибаясь и прячась за деревьями. Кандида взмокла под 
душным покрывалом, все норовила отбросить его на спину, как капюшон - 
Альвита одергивала ее. Закутанные, они могли бы в крайнем случае сойти за 
прислужниц с кухни, тогда как льняная макушка Кандиды в этом краю 
черноволосых насторожила бы даже самого тупого стражника. Разумеется, им 
не грозила смерть на плахе или потоптание царскими верблюдами за то, что 
без спроса пролезли в сад. Однако Кандиде, бесспорно, досталось бы от 
Харальда и на орехи, и на пряники. А Альвиту ожидала бы самая жестокая и 
мучительная казнь, какую только измыслило человечество со времен падения 
Неферата - потоптание Таннумой. И пожизненное заточение в гареме 
Ильсефраха. Так что куда благоразумнее было не попадаться с поличным! 
     Из густой зелени впереди воздвиглась высоченная, ослепительно 
сияющая белая стена. Она тянулась и вправо, и влево, насколько хватало 
глаз. 
     Как в Валарэнде, с благоговением подумала Кандида. Дворец, солнцем 
венчаный!
     - Скорее! - Альвита нетерпеливо дернула ее за паранджу, девочки 
перебежали мощеную мраморными шашками площадь и юркнули под стрельчатую 
арку черного хода, которая показалась Кандиде вратами в Обитель Богов. За 
нею начиналась ведущая наверх узкая лестница. 
     Альвита тащила Кандиду все вперед и вперед по путанице безлюдных 
коридоров, не давала даже рассмотреть затейливую резьбу на карнизах
     - Куда мы так несемся? 
     - Тихо, тихо! - зашикала Альвита. 
     - Зачем тиха? - послушно понизила голое Кандида. - Никого же нету... 
     - Стража всегда есть... Все придворные сейчас в Тронной Палате, дабы 
созерцать церемонию вручения даров и поклониться государыне... потом 
будет великий пир, поэтому повара, служанки и рабы заняты и не увидят 
нас... но стража всегда на посту! Если Таннума узнает, что я вошла во 
дворец через черный ход, подобно судомойке или торговке рыбой, она 
прибьет меня! Поспеши, Кандитэ! 
     Деточки двинулись дальше. Коридоры становились шире, украшения и 
обстановка - роскошнее, откуда-то снизу несся приглушенный гул сотен 
голосов. Горели изящные золоченые лампы с розовым маслом, от которого 
пахло конфетами. То и дело Альвите и Кандиде приходилось шмыгать в 
стенные ниши, укрываться за пышными драпировками, потому что навстречу 
шагали сановники в исполинских парчовых тюрбанах, важные, как павлины в 
саду, плыли, опустив глазки долу, томные красавицы, окутанные 
покрывалами, словно облаками, топали стражники, лязгая и сверкая 
парадными доспехами, рысцой мчались слуги с блюдами и подносами. На 
блюдах возлежали во всей своей красе горы таких соблазнительных фруктов, 
что у Кандиды в животе запело - она с утра забыла позавтракать. 
     Альвита вдруг схватила Кандиду за руку и часто задышала ей в шею. 
Мимо притаившихся за ковром девочек, чуть не коснувшись их краем 
паранджи, прошествовала величавая Таннума. Кандида рассмотрела даже 
золотой браслет на ее правой лодыжке - в виде кусающей собственный хвост 
змеи с алмазными глазами; Джестину, наверно, эта змея погодилась бы 
вместо пояса... За Таннумой на почтительном расстоянии семенили Найлика и 
Зельмиэ, а замыкала процессию чернокожая рабыня-сарабийка с опахалом на 
длинной ручке. Все четыре неспешно продублировали но коридору и пропали 
из виду. Альвита долго не могла успокоить рвущееся дыхание, в глазах 
стоял ужас, будто узрела нисхождение самой Деркато. Пару раз она с испугу 
запуталась в поворотах, они едва не ввалились в кордегардию; и Кандида 
уже подумывала о том, чтобы начать бояться, когда, проскользнув между 
двумя резными колоннами из крапчатого ~ мрамора, они с Альвитой очутились 
на узкой извилистой галерее, богато убранной зеленью и тессалийскими 
коврами. Кандида осторожно подошла к перильцам, глянула вниз - и обмерла 
от восхищения. 
     Там раскинулся необъятный зал, в котором поместилась бы хайза 
Звездной дружины с конюшней и всем остальным, блистающий от пола до 
потолка сказочным великолепием. Поначалу у Кандиды зарябило в глазах, 
точно она смотрела на солнце; она не воспринимала отдельных деталей 
убранства Тронной Палаты - ей виделось нечто огромное, яркое и 
прекрасное. Лишь затем она стала различать витые колонны, гладкий как 
зеркало пол, золотые светильники на изящно выгнутых треногах, резьбу на 
стенах, выложенных зеленоватым хрусталем... А потолок! Боги всесильные, 
то было чудо, а не потолок! На лазурном куполе расцветали диковинные 
цветы, зрели гранаты и апельсины, застыли в прыжке величественные 
крылатые звери, ослепительно горело солнце и рядом серебрились звезды. 
Неужто простые смертные люди создали все это? Быть не может! Нет, этот 
дворец Боги строили для себя, а уж как попала сюда какая-то Кайсара, 
одним Богам и ведомо! 
     Кандида а трудом оторвала взгляд от расписного потолка залы, 
посмотрела вниз. По блестящему полу двигались пестрее разнаряженные 
фигуры, похожие на кукол Даноны Тар-Кингосэ, только куда красивее, 
     - Гляди... - дунула ей в ухо Альвита. - Государыня Кайсара... 
     На возвышении в дальнем конце залы стоял под пурпурным, с кистями 
балдахином на точеных столбиках трон. После фантастического мира на 
потолке Кандида не усмотрела в нем ничего особенного - подумаешь, просто 
большой красивый стул! На стуле этом сидела немолодая, полноватая женщина 
с густо набеленным усталым лицом и умными, но какими-то затравленными 
глазами, в тяжелой парчовой мантии и многозубой короне, тесно усаженной 
самоцветами грубой огранки и явно старинной. Лицо государыни было открыто 
- знак ее высокого сана, близости к Богам. 
     - А где королева Делиция? - спросила Кандида. Альвита показала, 
презрев нравоучения Таннумы, которая с пеной у рта вдалбливала ей, что 
тыкать пальцем неприлично, а тыкать пальцем в королеву есть вообще 
государственное преступление. 
     Делиция Пеллийская была в умопомрачительном платье с четырьмя 
рукавами - два рукава для рук и два для красоты. Платье Кандиду 
очаровало, а королеву она втайне нашла обыкновенной.
     Супруга Фольгаста - невысокая и тонкая, даже, пожалуй, худая, 
бледная и белокурая - была довольно хороша собою, но Кандида подумала, 
что у нее, наверно, что-нибудь болит. В кроткой и тихой Делиции жизненных 
соков, казалось, не больше, чем в сухой былинке: ветер дунет - унесет. И 
это - владычица самой могущественной державы Запада? За спинкой кресла 
пеллийской королевы, которое было лишь чуточку поменьше царского трона, 
застыли навытяжку два мордастых гвардейца с пиками. Кандиде стало 
интересно, куда распорядители церемонии подевали дружинников Харальда и 
что смогут сделать эти идолища в раззолоченных доспехах, если сейчас 
откуда-нибудь возьмет да выскочит наемный убийца. Хотя такой роскошный 
дворец, должно быть, очень бдительно охраняется, и зло не может 
проникнуть под эти расписные своды... 
     Кроме двух королев и неподвижных стражей, на тронном помосте был 
неприятный сухопарый старикан с жидкой козлиной бородкой; он стоял по 
правую руку от государыни Кайсары, слегка подавшись вперед и сутулясь, и 
смахивая на цаплю, изготовившуюся хапнуть клювом жирную лягушку. Из его 
трехэтажного лилового тюрбана торчало павлинье перо, мерно покачивалось 
от сквозняка. Альвита дернула плечиком. 
     - Великий визирь Зурфар, дядя Ильсефраха, да напишется имя его на 
могильной плите! 
     - Какой противный... 
     - О, уверяю тебя, Кандитэ, рядом с племянничком своим окаянным он 
прекрасен, как полная луна! 
     Вокруг трона образовалось пустое пространство; за границами этого 
невидимого круга толпились подданные. Кандида несказанно удивилась, 
заметив, что многие из них стоят босиком. Особливо забавно выглядели 
бравые воины в блестящих кольчугах, с кривыми саблями на боку - и без 
сапог; лапищи у всех без исключения были большущие, шерстистые, как у 
оборотней. Более утонченные и изобретательные дамы нанизали на пальцы ног 
кольца. 
     Кандида поискала глазами Антара и Таннуму. Родня Альвиты была обута, 
только Найлика зябко переступала босыми ногами. 
     - Стоять в туфлях перед государыней - великая милость, - похвалилась 
Альвита, - и великая честь! 
     И взаправду, согласилась Кандида, босиком ведь все-таки неудобно! 
     - Гляди, Кандитэ, гляди, - вновь затеребила ее Альвита. - Дары 
несут! 
     Церемония вручения даров от правителя загадочной Рашкании оказалась 
неимоверно длинной и весьма нудной. Дары внесли на десяти золотых 
подносах размером с небольшую площадь. Открывал процессию сам 
уполномоченный посол с двумя помощниками и тремя телохранителями. Кандида 
все пыталась сосчитать рубины на его тюрбане, однако издали не видела 
вообще ни одного. В десяти шагах от трона телохранители посла пали ниц; 
два помощника сделали еще три шага вперед и тоже бухнулись на колени; 
посол оказался покрепче, добрался почти до самого трона и лишь на нижней 
ступеньке склонился и грянулся лбом в пол. Кайсара смотрела на эти 
сложные маневры с усталым равнодушием. Думала она явно о том, как 
отбрыкаться от стягивающей, по сведениям шпионов, войска к границе 
Тессалы. Не подымаясь с колен, посол зазвал длиннейшую величальную речь 
на отвратительном тессалийском, и Кандида не поняла ни словечка, а дамы в 
зале тайком прикрывали зевки веерами. 
     - Почему государыня не прикажет ему закругляться поскорее? 
     - Это невежливо, - растолковала Альвита. 
     - А о чем он говорит? 
     - Сначала хвалил мудрость и красоту солнцеликой царицы... а сейчас 
перечисляет дары. 
     - Разве государыня не может сама подойти и посмотреть, что ей 
подарили? 
     - Ох, Кандитэ... ну, это ведь обычай такой... так положено! 
     - Кем положено? - Кандиду охватил жгучий познавательный интерес. 
     - Наимудрейшим Хивой. 
     Наимудрейший, а такие дурацкие обычаи напридумывал! Кандида хотела 
поделиться своими рассуждениями по этому поводу с Альвитой, но не успела: 
посол вдруг вознес руку к потолку, все, присутствующие проследили глазами 
за его жестом и чуть не заметили на галерее девочек, повисших на перилах. 
Кандида и Альвита вовремя присели и спрятались за огромным гобеленом. 
     - Если этот рашканец... или рашканиец? или неважно, кто будет эдак 
махать руками, нас увидят и поймают, - заключила, сидя на корточках, 
Кандида. - Тут-то нам и влетит на орехи и на пряники... 
     - Там Таннума, - пугливо передернулась Альвита. 
     - Давай выбираться отсюда, - предложила Кандида и на четвереньках 
резво побежала к выходу. Альвита ползла следом, ойкая и путаясь в 
покрывале. 
     ... - О Кандитэ, как поистине забавно! - нервно произнесла Альвита, 
покусывая нижнюю пухлую губку и шаря глазами по стенам коридора. - Я, 
кажется, забыла... забыла, куда надо сворачивать... Направо или налево? 
Зелахат Всемилостивая! Поистине... забавно... 
     Кандида беспокойно топталась на месте. 
     - Ты хочешь сказать, что мы потерялись?
     - Не xoчу! - горячо вскричала Альвита, помялась, опустила глаза и 
добавила убитым голосом, - но боюсь, о Кандитэ, что мы потерялись... 
     - Ничего страшного нет! Мы же не в пустыне Ситанди. 
     - А, - жалобно сказала Альвита, - в прошлый раз ты тоже говорила, 
что ничего страшного, а потом на нас напали алакасы, и я чуть не 
отправилась в лоно Зелахат со страха... Не знаешь ли ты, Кандитэ, куда 
пойти нам? 
     - Откуда?! 
     - Ну... у варваров должно быть особое чутье! Вот ты и почуй. 
     - Варвары во дворцах не живут, - обиженно возразила Кандида. - Это 
ты давай ищи своего деда, пока нас тут... Ой!
     По коридору гуляло эхо от тяжелых шагов и лошадиного хохота 
приближающихся стражников. Альвита отчаянно вцепилась Кандиде в руку; 
Кандида попятилась, уперлась спиной в окованную медью дверь из красного 
дерева - странная принадлежность, совсем не характерная для восточных 
дворцов и лачуг, где предпочитали закрывать дверные проемы тканью... но 
девочкам было не до наблюдений. Дверь скрипнула и подалась. Кандида, 
недолго думая, втащила Альвиту в комнату. 
     Они очутились в слабо освещенном небольшом кабинете без всяких 
признаков окон. По всем законам Матери-Природы, в такой комнате должна 
была бы стоять невыносимая духота, но здесь было прохладно и даже 
попахивало заплесневелой сыростью, будто в погребе. Бездымно горели три 
лампы в форме противных жаб с распахнутыми пастями. Стены укрывали тканые 
драпировки мрачного черного цвета, пол был устлан таким же ковром. 
     - Кандитэ... - придушенным шепотком заговорила Альвита, - не 
нравится мне место это... Кандида прижалась ухом к двери. Стражники 
гоготали и топали в коридоре. 
     - Сейчас они уйдут, и мы... 
     Топот затих, и за дверью беседовали уже в три голоса, причем в 
интонациях солдат проскальзывало боязливое уважение. Слов Кандида не 
расслышала. Однако обладатель третьего голоса явно был ОЧЕНЬ близко... 
     Ой, Хеймдалль Хранитель! Вот это вляпались так вляпались! 
     - Альвита, прячемся! Быстро! 
     Они заметались бестолково, столкнулись лбами посреди комнаты, потом 
на глаза Кандиде попался громадный черный сундук в углу, она чуть ли не 
силой запихнула туда бледную, дрожащую Альвиту. Сундук не закрывался - 
должно быть, там, кроме Альвиты, лежала куча всякой всячины. Кандида с 
маху плюхнулась животом на крышку. Замок защелкнулся. Она кинулась было к 
столу, отмела это убежище как ненадежное, шмыгнула за драпировку и 
затаилась там, вжавшись лопатками в холодную стену и втянув живот, чтобы 
стать совсем-совсем плоской и неприметной. Тяжелая ткань над Кандидиной 
схованкой еще колыхалась, когда в комнату вошли двое. 
     Кандида тихонько проковыряла между полотнищами узкую щель, заглянула 
туда одним глазом. И увидела обоих. Одним из них был великий визирь 
Зурфар, который вблизи оказался еще, гадостнее, потому что на носу у него 
сидела огромная волосатая бородавка. А второй... Глаз у Кандиды выпучился 
от изумления. Что могло быть общего у главного советника государыни 
Кайсары - и Эридаро? В том, что гостем Зурфара был никто иной, как 
Эридаро, она не усомнилась ни на миг: другого такого чисто касталийского 
профиля во всем Аранистане днем с огнем не сыщешь! 
     У Кандиды зародилось дрянное предчувствие. Ох, лучше б они с 
Альвитой и не совались в этот злополучный дворец! Вот уж правду люди 
говорят: Манвэ даст день, а Деркато - заботы... 
     
                                     17.
     
     Эридаро чувствовал себя как дома: не дожидаясь приглашения, уселся 
на сундук с Альвитой, поставил ногу в узконосом сапоге на крышку, 
вальяжно оперся локтем о колено. Неприятная физиономия Зурфара слегка 
покривилась - великий визирь привык к раболепному поклонению, нахальство 
авантюриста-наемника раздражало. Однако он и слова не проронил. Кандида 
за занавесью сообразила, что это неспроста: видать, визирь давно якшается 
с Эридаро... Но, раз уж Зурфару так срочно потребовались услуги Звездной 
дружины, почему он не обратился напрямую к Харальду? 
     - Вот что, папаша, - развязно заговорил Эридаро. Кандида навострила 
уши. - Что-то не нравится мне твоя задумка... Как ни крути, а я выхожу 
крайним! 
     Зурфар высокомерно вздернул голову, перо в тюрбане качнулось. Он 
смотрел на Эридаро с едва скрытым презрением. 
     - Двадцать тысяч сов золотом кажутся тебе недостаточно значительной 
суммой, чужеземец? Назови свою цену! 
     - Да нет, двадцать тысяч сов меня очень даже устраивают! Но хотелось 
бы, однако, сохранить в целости свою шкуру - и свободу! На плахе, сам 
понимаешь, не разгуляешься, и человеку, потоптанному верблюдами, золото 
ни к чему!
     - Смерть - постоянный спутник воина, - промолвил Зурфар. - Или ты 
недостаточно храбр, Аридар-касталиец, чтобы взглянуть ей в лицо? Ты не 
готов рисковать? 
     - Риск - это штука вроде красного перца, - не полез за словом в 
карман Эридаро. - Риск хорош в меру! 
     - Какова твоя мера? - натянуто осведомился визирь. Он был заметно 
взволнован, расхаживал взад-вперед, сплетал унизанные кольцами пальцы, 
суетливо поправлял чалму. 
     - Пятьдесят, - сказал Эридаро. 
     - Пятьдесят чего? 
     - Ну, почтеннейший, всяко не пятьдесят дохлых верблюдов! Пятьдесят 
тысяч сов! 
     - Это грабеж! - взвизгнул визирь, теряя всяческое достоинство. О 
скупости Зурфара ходили сплетни не менее фантастические, чем о жестокости 
Харальда-норандийца, но куда более оправданные. Эридаро лениво улыбнулся 
уголком рта. 
     - Тогда, уважаемый, найди другого дурня! 
     Брови Зурфара сомкнулись на переносице, бородавка стала как-то 
зловеще подергиваться. В комнате неведомо откуда запахло грозой, пламя 
светильников заколебалась словно присело в ужасе. Кандида, внезапно 
похолодев, втиснулась всем телом в стену, будто хотела просочиться сквозь 
камень и исчезнуть. На лице Эридаро мелькнула тень не то чтобы страха - 
испугать его было ой как непросто! - но некой неуверенности. 
     - Послушай, почтенный дядя, - торопливо, точно оправдываясь, 
заговорил он, - ты требуешь от меня, чтобы я сунул голову в пасть 
голодному дракону - да вдобавок сделал это бескорыстно?! Клянусь грудями 
Деркато, так у нас дело не пойдет! 
     - Этого требую не я, о Аридар из Касталии! - заявил Зурфар. - Этого 
желает хан Тессалы, да живет он вечно, а я - лишь ничтожный исполнитель 
его высокой воли! Ты же должен благодарить своих Богов за то, что столь 
знатная и облеченная властью персона... 
     - Прости, папаша, я начну благодарить Богов тогда, когда окажусь на 
пути в Дан-Риаду с парой быстрых коней на смену и с пятьюдесятью тысячами 
сов в кошельке! 
     Зурфар задумался. Он теребил бороду, снова метался туда-сюда по 
тесной комнате, порою чуть не упираясь носом в драпировку; за которой 
притаилась Кандида. 
     - Хорошо, Аридар, - наконец выговорил он медленно и с растяжкой. - Я 
согласен. Ты получишь столько, сколько пожелал. 
     - Тогда, - отозвался Эридаро, - тогда и я согласен! 
     Зурфар вперился в него немигающим взглядом. 
     - Завтра в полдень, - произнес он, - королева Делиция отправится в 
храм Зелахат Дарительницы Плодов, чтобы принести жертву в знак почтения. 
Этот Хайрад, безмозглое животное, конечно, приставит к ней бдительную 
охрану, сквозь которую якобы не прошмыгнет и таракан. Ты будешь среди 
телохранителей королевы, Аридар. 
     - Буду, - самодовольно согласился Эридаро. - Харальд отобрал лучших! 
     - Пусть пеллийка войдет в храм и совершит жертвоприношение, - 
продолжал визирь, - ибо негоже обездоливать богиню! А на обратном пути ты 
сделаешь то, что должен сделать, Аридар! 
     - В лучшем виде! - Эридаро любовно погладил рукоять швыряльного ножа 
у пояса. - Я НИКОГДА не промахиваюсь... Ее Величество и не пискнет!
     - Мои янычары схватят тебя, - Зурфар так и сверлил касталийца 
глазами, - скорее всего, для достоверности дадут пару раз в зубы, ты 
будешь брошен в темницу, и я, изображая негодование, начну готовить суд 
над убийцей иностранной гостьи. Это дело затянется... тюремщик подкуплен 
и позволит тебе бежать! Ты скроешься из Аранистана, а господин мой, 
божественный властелин Тессалы, получит радостную весть и щедро наградит 
верного слугу своего! 
     - Отлично, - встрял непочтительный Эридаро, - отлично, добрейший 
Зурфар-ага... Говоришь, что по писаному, аж душа поет! Вот только... если 
ты, дядя, вздумаешь надуть меня и оставить на съедение палачам Кайсары, я 
сделаю чистосердечное признание! Тогда-то, Зурфар-ага, от тебя пух и 
перья полетят: клянусь Азаротом, так и будет! Запомни это! - И добавил 
светским тоном. - Ну, мудрый визирь, мы пришли к взаимному соглашению? 
     Зурфар яростно кивнул. Эридаро изящно поднялся с сундука, протянул 
руку в кружевной манжете. 
     - Задаток, господин мой Зурфар! 
     Зурфар выудил из складок просторного лилового халата малый мешочек с 
тесемочкой и с мукой на лице принялся отсчитывать в ладонь Эридаро 
золотые монеты. 
     Кандида стояла ни жива ни мертва. Ей казалось, что сердце ее вот-вот 
проломит ребра, что она сопит, как лось на гоне, и ее разыщет даже 
слепоглухонемой. По спине между лопаток ползла липкая струйка пота. Страх 
сдавил горло, повис тяжелыми цепями на ногах. Во имя Девяти Валаров, она 
ни разу в жизни так не пугалась! 
     В помрачившемся сознании Кандиды навязчиво крутились слова Харальда, 
сказанные седьмицу назад. Это было в тот самый день, когда они совершили 
неудачную вылазку на базар в поисках Тийю, когда Харальд чуть не придушил 
Марга и купил букварь. Он просидел над книгой до позднего вечера. Кандида 
заглянула к нему перед сном; Харальд отчего-то смутился и спешно сунул 
азбуку под подушку. 
     - Да подарит тебе Наэнир сладкий сон, хевдинг, - сказала Кандида. 
Харальд долго разглядывал ее со странным выражением в глазах. 
     - Ты зря отказалась от оружия, - тяжело молвил он, - потому что я не 
всегда буду рядом, чтобы защитить тебя.
     От этих слов Кандиде вдруг отчаянно захотелось броситься ему на шею, 
вцепиться изо всех сил и больше никогда не пускать его туда, где 
подстерегает смерть. Но он сам учил ее вести себя как подобает истинной 
норандийке... Она трудно сглотнула и спросила упавшим голосом: 
     - Хевдинг... а вот если с королевой Делицией что-нибудь случится... 
что тогда будет с тобой? 
     - Со мной? Лучше не думай об этом, девочка. - Кандида настаивала, и 
Харальд нехотя ответил, - Если Фольгаст не объявит на меня охоту, чтобы 
отловить и казнить лютой смертью, мне все равно придется убить себя. Я 
буду обесчещен, понимаешь? Взялся охранять - и проворонил... Но ты не 
бойся, Кандида! С королевой Делицией ничего не случится!
     Ой, случится! Еще как случится ! Эридаро не промахивается... Завтра 
во время церемониальной процессии у храма Зелахат Делиция Пеллийская 
будет убита, и том, что Фольгаст разорвет дипломатические отношения с 
Аранистаном, что несчастная, замученная тяжким бременем власти Кайсара со 
своей разболтанной армией и полуголодным народом не выстоит в одиночку 
против военной мощи Тессалы, Кандида и не помыслила. Она думала о том, 
какое позорное пятно ляжет на Звездную дружину - на Харальда, Рэндаль, 
Кинтаро, Джестина и всех остальных, кто угощал ее изюмом, забавлял 
простенькими фокусами и сказками, называл ласково Кандишкой... Она 
считала их своей семьей. В черные часы, когда Боги посылают испытания, 
семья должна держаться вместе... Надо предупредить Харальда! И чем 
скорее, тем лучше! И что этот мерзопакостный старый гриб на пару с 
предателем Эридаро (ох, Рэндаль, как же ты была права!) завязли тут, 
будто коровы в болоте? Других дел нет? Кандида собрала всю волю в тугой 
ком и мысленно метнула в Зурфара: убирайся порезвее! 
     Ура, помогло! Визирь бережно упрятал похудевший кошель на прежнее 
место, окинул комнату прощальным взглядом и пошагал к двери. Эридаро 
вышел первым, и Кандида, скосившись до рези в глазах, успела приметить, 
как исказилась противная рожа Зурфара - сам Азарот показался бы кроткой 
овечкой! - и поняла, что ушлый касталиец заключил никудышную сделку. Он 
получит в награду не пятьдесят тысяч сов, а нож в спину! Так ему и надо! 
     Бухнула дверь. Кандида долго не решалась отклеиться от стены, потом 
вынырнула-таки из-за занавеси и ринулась прочь, забыв впопыхах про 
Альвиту. Слабый писк, донесшийся из недр сундука, заставил ее вернуться. 
     - Альвита! Сейчас я тебя выпущу! 
     Кандида подцепила крышку сундука, и попыталась ее откинуть, и, 
вспотев от страха, сообразила, что замок защелкивается сам по себе, а 
открывается ключом, которого у нее нет. Отказываясь поверить в 
непоправимое, она некоторое время называлась, силясь поднять крышку. 
Внутри сундука слышалось взволнованное шуршание. 
     - Альвита, потерпи! - бодро сказала Кандида. - Я что-нибудь 
придумаю! 
     - Кандитэ... - раздался из сундука жалобный стон. - Кандитэ, 
поскорее, а то я тут задохнусь... 
     Кандида заполошно озиралась. Ничегошеньки похожего на ключ! Она 
подскочила к столу, расшвыряла старые пергамента, восковые таблички, 
истрепанные перья, выпачканные засохшими чернилами и прочую рухлядь, под 
руку ей попалось бронзовое писало со следами стершегося узора. Кандида 
вернулась к суп луку, присела на корточки, взяла писало за плоский конец, 
а острым начала усердно ковырять в замке. Альвита тихо повизгивала и 
стучала изнутри в стенку сундука. Кандида трудилась в поте лица. Руки у 
нее тряслись, сердце выпрыгивало. 
     Внезапно на плечо ее легли костлявые пальцы, и голос визиря с 
издевкой произнес: 
     - Что за диво в моем скромном жилище? Каким ветром принесло тебя, 
моя юная взломщица? 
     Кандида рванулась, упала, хотела закричать, но из горла не шло ни 
звука, она сидела на ковре и по-рыбьи раскрывала рот. Зурфар высился над 
нею - прямой, тощий, как подпорка виселицы, улыбался зловеще-сладко, 
однако в глазах его Кандида явственно прочла предсказание своего 
смертного часа. 
     - Да, не зря я ощущал присутствие чужой ауры... - глубокомысленно 
произнес визирь, потом нагнулся к Кандиде. Она совсем близко увидела его 
темные, безумные глаза и бородавку на носу. От визиря, словно от 
старинной книги, пахло пылью и плесенью. - Кто ты, девчонка, и что делала 
здесь?! Отвечай!
     У Кандиды вмиг отнялся язык. Она шарахнулась, но Зурфар со змеиной 
быстротой сцапал ее за запястье, вздернул на ноги и тряхнул так, что чуть 
руку не оторвал. Кандида пискнула от боли и страха. Визирь стащил с нее 
чадру. 
     - Хвост и чешуя Сэта! Да ты даже не аранистанка! Кто ты такая? 
Говори, о поганейшая из девчонок, иначе я обращу тебя в двухголовую мышь! 
Говори!!!
     - Кандитэ! - раздался отчаянный вопль из сундука. Альвита, 
встревоженная затянувшимся пленом и гневным голосом визиря, не выдержала 
и выдала себя. 
     - А это что?! 
     Отшвырнув Кандиду к стене. Зурфар резко выбросил вверх руки, 
размахнувшись широкими рукавами лилового халата, глаза его вспыхнули, как 
уголья. Хитроумный замок испуганно щелкнул, крышка сундука сама собою 
откинулась с сухим треском, и Кандида поняла, что им с Альвитой - квэнно. 
Совсем. Парвиус баял правду: Зурфар, великий визирь Аранистана - колдун! 
Впервые на ее глазах творилась магия, и Кандида заледенела от 
первобытного мохнатого ужаса.
     Альвиту будто выдернула из сундука могучая рука невидимого великана. 
Дочь артадэка повисла под потолком в неловкой и неизящной позе - задница 
выше головы, паранджа упала на лицо, ноги беспомощно дрыгаются в поисках 
опоры.
     - Спусти меня вниз, о зачатое во грехе отродье мусорщика и девки для 
утех! - крикнула она, но голос прозвучал жалко и визгливо. 
     - Как пожелаешь, высокородная Альвитари бат Антар! - Зурфар уронил 
руки, и Альвита брякнулась на пол так, что искры из глаз посыпались. - 
Мой племянник Ильсефрах, в высшей степени достойный юноша, с нетерпением 
ожидает дна вашей свадьбы, сохнет и чахнет, и не видит света солнца из-за 
твоей красоты... Хм! Однако, ему придется запастись терпением! Ибо я 
покуда оставлю тебя себе, прекрасная Альвитари, и твою золотоволосую 
подружку - также. Вы станете моими гостями! Так я буду совершенно уверен, 
что вы не поведаете первому встречному о том, что услышали здесь и 
сейчас! 
     - Не посмеешь! - со слезами бросила Альвита. - Мой отец...
     - Он поцелует копыта моего верблюда, дабы узреть тебя вновь живою и 
невредимою, о луноликая дева! Когда богоравный хан Оденат примет 
Аранистан под свою руку, и я стану его наместником, конница Антара может 
пригодиться мне... для великих свершений! 
     - Ничего у тебя не выйдет, старый пень! - Вспышка ярости и отчаяния 
пересилила в Кандиде страх. Зурфар повернулся к ней.
     - Вай! Как груба речь твоя, девчонка с желтыми волосами! Ты 
оскорбляешь мой слух! 
     Он щелкнул пальцами, и Кандидино покрывало, обретя внезапно дыхание 
жизни, скрутилось в аккуратный кляп и воткнулось в рот хозяйке. Кандида 
мычала, отмахивалась, боролась изо всех сил, но, повинуясь знаку визиря, 
драпировка сорвалась с карниза и опутала ее, погасив свет перед глазами. 
Запеленутая, как мужа в паутине, Кандида услышала сквозь душную ткань 
пронзительный крик Альвиты. Та звала на помощь... неужели еще не поняла, 
что никто не поможет? 
     И некому будет предупредить Харальда об измене Эридаро. 
     
                                     18.
     
     Полузадушенная пыльной драпировкой Кандида почувствовала, что ее 
подняли сильные жесткие руки. Янычары Зурфара? Или вообще какие-нибудь 
чешуйчатые, когтистые, зубастенькие? У любого справного чародея должны 
бить покорные слуги из иных миров... Неведомый носильщик без особого 
почтения забросил ее на плечо и поволок, как прачка таскает тюки с 
грязным бельем. Где-то в отдалении вскрикивала и причитала Альвита, 
требовала отпустить, грозилась Антару пожаловаться - он, мол, всех в 
сахарную пудру изотрет. Потом вопли разом утихли. Должно быть. Альвите 
заткнули рот. 
     Кандиде удалось языком выпихнуть кляп. Она попробовала поерзать, 
норовя пнуть тащившего ее прислужника носком сандалии, но тот больно 
сунул ее кулаком в бок. Кандида поняла, что сопротивляться бессмысленно - 
зашибут вовсе. Альвита Зурфару полезна как заложница, а вот белобрысая 
мейдака в затрапезном платьишке даром не нужна. Она попыталась 
расслабиться и освободить голову от всяких тревожных и тоскливых мыслей. 
Так учил Харальд: "Если ты угодила в серьезную передрягу, не кричи, не 
дергайся, не бейся об стенку. Береги силы. Расслабься. Дыши равномерно. 
Заляг, как сом под корягой, и успокойся. И не думай ни о чем. Помни одно: 
даже из преисподней можно найм выход! Ничего, что ты маленькая и слабая. 
Я побил Марга не потому, что я сильнее - просто я драться учен, а он 
только супротив девчонок горазд, да и то не всяких... Не осилит сильный - 
сумеет умный! Запомнила? Повтори!" Кандида повторяла и вовсю старалась ни 
о чем не думать, как сом под корягой. Во дворе хайзы, под летним 
солнышком, рядом с Харальдом у нее даже получалось... 
     Ее с маху кинули на что-то твердое. Сверху бухнулся округлый 
сверток, сдавленно ойкнул. Затем Кандида ощутила движение - повозка, в 
которую их о Альвитой погрузили, тронулась и мягко покатилась по ровной 
дороге. Пленница рискнула ворохнуться, чтобы хотя б из тряпки окаянной 
выпутаться и глотнуть свежего воздуха. На живот ей немедленно опустились 
чьи-то тяжелые ноги в подкованных сапожищах, от которых даже сквозь ткань 
разило давно не чищенной конюшней. Кандида невольно чихнула, за что и 
заработала пинок под ребра - мол, лежи и не копыхайся, если жить охота! 
Кандида притихла. Повозка запрыгала по ухабам и колдобинам, послышался 
отдаленный гомон. Вот тебе и Мировой порядок! Похищают среди бела дня на 
глазах целого города! Деркато знает что такое... 
     Измученная тряской Кандида уже проваливалась в какое-то черное 
вязкое болото, когда повозка стала, ее грубо вытащили и опять понесли, 
держа под мышкой вниз головой. До слуха долетело сиповатое дыхание - 
должно быть, Зурфаров ухорез карабкался по лестнице, и этот подъем 
показался ей вечностью. Потом они вновь очутились на ровной поверхности, 
раздались хриплые разбойные голоса, которые перебросились несколькими 
словами, заскрежетало железо, что-то стукнуло-грюкнуло, и Кандида 
почувствовала, как ее раскачивают. В следующий миг она ударилась о 
каменный пол, покатилась в угол и там хряснулась еще и об стену, так что 
душа воспарила к самому престолу Валарэ-Идрис.
     Возвращение души в тело Кандиды было очень болезненным. Ныла каждая 
клеточка, в голове демоны играли в незевайку. Кандида с усилием подогнула 
одну ногу, потом - другую, оперлась на локти, села. Перед нею качалось и 
расплывалось, как студень, заплаканное личико Альвиты. У дочери артадэка 
был неописуемо жалкий вид: глаза опухли от слез, губы прыгали, подбородок 
дрожал, на лбу под спутанными волосами светилась громадная лиловая шишка. 
     - Кандитэ... - всхлипнула она. - Кандитэ... мы здесь умрем... 
     "Кандитэ", постанывая, собрала с пола руки-ноги, ухватилась за 
осклизлую стену, поднялась. Туман перед глазами быстро рассеивался. Она 
увидела каменный мешок - низкий потолок, стены, сложенные из великанских 
глыб; пять шагов в длину, три в ширину. Забранное ржавой решеткой оконце, 
но высоко, не вдруг дотянешься; дверь - о такую расшибется даже 
носорог... Пусто, голо, хоть шаром покати, ни одной паршивой табуретки. 
Тюрьма - и не из самых уютных! Впрочем, тюрьма не может быть уютной, даже 
если там пуховые перины и купальня с розовой водой. 
     - Альвита, где мы? 
     Альвита не знала. Она скорчилась в уголке и размазывала по щекам 
слезы, затравленная, сломленная и несчастная. 
     - Нам надо выбраться отсюда, Альвита! - настойчиво сказала Кандида. 
- Обязательно надо! Мы должны предупредить Харальда, что на королеву 
Делицию готовится покушение. Если Эридаро убьет ее, честь дружины будет 
замарана... Слышишь, Альвита? Мы должны! 
     - "Должны"! - с плаксивым надрывом выкрикнула Альвита. - Как?! Мы 
умрем здесь! Зурфар убьет нас! Он наведет на нас чары, мы умрем в 
страшных муках, и наши души попадут во власть демонов! Зачем я не 
послушалась Таннумы? Я нарушила заповеди Хивы, и несу кару по заслугам! 
Боги отвернулись от меня... Зачем, о, зачем, я пошла с тобой в этот 
проклятый дворец?!
     - Альвита, даже из преисподней... э... можно найти выход.... 
     - Нет, нет, нет! - завизжала Альвита. - Уйди! Оставь меня! Я хочу 
молиться... хочу просить... Уйди, уйди! 
     Парвиус, изучавший в храме медицину, говорил, что такие припадки с 
потоками слез и жутким визгливым хохотом бывают у изнеженных дамочек и 
называются "истерика", а излечиваются с помощью водички попрохладнее и 
пары хороших оплеух - как рукой снимает! Водички не было. Ударить Альвиту 
Кандида не решалась. Но пришлось - та начала закатываться икающими 
всхлипами, содрогалась, хохотала, как гиена. Было жутко. Кандида 
примерилась, неловко замахнулась всей рукой от самого плеча - уроки 
Харальда из головы повыветрились - и шлепнула растопыренной ладонью, 
попала с непривычки и с испугу не по щеке, а по носу. Альвита тонко 
вскрикнула, схватилась за ушибленное место, однако глаза стали 
проясняться. У Кандиды вдруг ослабели ноги, она села на пол и застыла, 
навалилась страшная тягучая усталость, лень было даже глаза закрыть. 
     - Кандитэ... - слабеньким голоском пробормотала Альвита, - ты так 
больно дерешься... 
     - Ага! Скажешь тоже... Да кабы я дралась хоть вполовину так, как 
Харальд хевдинг, Зурфара несло бы ветром до самой Тессалы! 
     - Зурфар могучий чародей... его не побить оружием смертных... 
     - Не такой уж он всесильный! - убежденно сказала Кандида, стараясь 
успокоить не столько Альвиту, сколько саму себя. - Его даже в Черный Круг 
не приняли, потому что он им там заместо грозы с градом сколдовал дождь 
из апельсинового сока... А с нами управиться - невелика заслуга, мы же 
маленькие.
     Альвита удрученно закивала, прижимая ладошку к распухшему, похожему 
на растрепанную клестами сосновую шишку носу. 
     - Мы очень маленькие... 
     - Маленькие, да удаленькие! - сказала Кандида, силясь сделать 
бесстрашное выражение лица - ей, мол, Океан Вечности и тот по колено! - 
Вот увидишь, сшибем рога твоему всемогущему Зурфару! 
     Она вдруг почувствовала себя взрослой, сильной и умной, потому что 
рядом была полумертвая от страха Альвита.
     Альвиту нужно было защищать. У нее, заботливо взлелеянной в тихой и 
уютном родительском доме, словно чайная роза в оранжерее, плескалось в 
глазах черное отчаяние. Для нее рушился мир, потому что впервые она 
осталась один на один с серьезной опасностью, и рядом не оказалось ни 
отца, ни матери, ни слуг, ни даже Таннумы. Только Кандида. 
     А Кандида выросла как трава на задворках - вроде бы чахлая, 
невзрачная травка, что клонится от каждого ветерка, но мертвой хваткой 
цепляются за жизнь крепкие, точно из стали, корни - попробуй вырви! Сама 
она не ощущала в себе этого внутреннего стержня, себя почитала 
распоследней трусихой. Однако Харальд вот угадал: маленькая, неприметная, 
тихоня, гусю "кыш" побоится сказать, но уж коли приспеет нужда - любого 
демона сковородками закидает! И сейчас Кандида изо всех сил боролась с 
собственным страхом. Изнемогала в битве, но не отступала. Она понимала 
теперь, почему в ущелье Идиставизо Ратхаль хаардрааде, бабка Рэндали, 
стояла намертво, прикрывая раненого вождя - знала, что погибнет, и все 
равно не выпустила из рук секиру; Рэндаль не зря гордилась ею. Кандида 
тоже должна была сражаться до последнего, орать от ужаса, но сражаться. У 
нее за спиной были Альвита, и Харальд с дружиной, и королева Делиция, 
которая никому не сделала дурного. 
     - Альвита, подсади меня! - скомандовала она, указав на окошко. 
Альвита захлопала слипшимися от слез ресницами. 
     - Как это? 
     - Нагнись, я встану тебе на спину, погляжу в окно и увижу, где мы 
сидим!
     - На спину? - Альвита с опаской мерила Кандиду глазами, прикидывая 
ее вес, потом тяжко вздохнула и попросила с видом мученицы: - Только 
сандалии сними... 
     Стоять на Альвите было неудобно. Она ерзала и переминалась с ноги на 
ногу, ступни Кандиды скользили по ее шелковой кофточке, и пару раз 
Кандида повисала на руках, цепляясь за решетку.
     - Вижу храм Хивы, - сообщила она, - тот, что возле базара, но он 
довольно далеко. Еще вижу большую площадь с фонтаном... вижу стену, такую 
черную, а поверху пики торчат. А еще... 
     - Я... сейчас... упаду, о Кандитэ... 
     Кандида неловко сползла вниз. Альвита долго стонала, не могла 
разогнуться. 
     - Теперь, знаешь, где мы?
     - Боюсь, что да... О Кандитэ, мы в башне Зурфара, те творит он свой 
тайные и гнусные магические деяния! Стеснилась печень моя, о Кандитэ, ибо 
найдем мы тут смерть свою! Даже мой отец не осмелится обыскать жуткое это 
место, населенное демонами и призраками, даже Хайрад артадэк обойдет его 
стороною... Мы пропа-али! Ма-ама!
     Из ее едва просохших глаз снова обильно брызнули слезы. 
     - Не плачь, Альвита! - принялась утешать подругу Кандида. - Мы 
выберемся отсюда... я что-нибудь придумаю! 
     (Ох, во имя Пресветлой Идрис, что бы мне придумать?!)
     - Нет! - рыдала Альвита, - мы умрем! Я уже умираю от голода! 
     Кандида поняла, что ей придется добывать еду. Она подошла к двери и 
принялась дубасить по ней, призывая стражу, до ссадин отбила кулаки, 
пнула дверь ногой, чуть не сломала лодыжку - все тщетно. Никто не 
отозвался. Кормить пленниц не собирались, и это навело Кандиду на крайне 
неприятное умозаключения, от которых по спине забегали мурашки.
     Смеркалось, в камере сгущалась тьма, наползала из углов; под стеной 
кто-то шумно завозился. Раздался странный хруст. Альвита с диким криком 
мотнулась к Кандиде и вцепилась так, что едва не задушила. 
     - Демоны!
     - Ну что ты, Альвита. - Кандида ободряюще похлопала ее по спине, - 
это просто мыши... 
     - Ай, мыши! Какая гадость!
     - Постарайся уснуть, - посоветовала Кандида, - во сне есть не 
хочется. 
     - Ой, Кандитэ, не смогу я уснуть... они будут лазить по мне, вдруг 
укусят, от них чума и блохи... Вай, вай, ненавижу мышей! 
     - Кто их любит? Спи, я постерегу и стану их шугать... 
     Ежели сама со страху не перекинусь, мысленно добавила Кандида.
     Она тоже заставила себя лечь и закрыть глаза и даже смогла 
задремать, но сон не принес желанного забытья, возвращающего силы. Пол 
был жесткий и холодный. Кандида истерла об него бока, пытаясь улечься 
поудобнее. Мыши шуршали прямо над ухом. Она поминутно просыпалась, потом 
вновь будто проваливалась в омут, и ей начинало мерещиться, что она тонет 
в болоте, или падает в бездонную пропасть, или лежит связанная в океане 
громадных голодных крыс, которые шевелятся, пищат, наступают ей на лицо 
мерзкими холодными лапами, а потом принимаются откусывать от нее по 
кусочку. Вся в липком поту, Кандида вскидывалась, распахивала глаза и 
долго унимала колотившую ее дрожь. Когда она пробудилась в последний раз, 
занимался рассвет. Кромешная тьма в камере сменилась сереньким сумраком. 
Альвита спала, разбросав руки. Лицо у нее было страдальческое. Шишка на 
лбу из багровой стала фиолетовой. 
     Полдень, вспомнила Кандида. Сегодня в полдень! Слезы бессильной 
ярости подкатили к горлу горьким комком. 
     - А, та Кэридвен перкеле! - вслух выругалась она. Благо в камере не 
было никого, кроме них с Альвитой. А Альвита не понимала по-норандийски. 
     Дочь артадэка засопела в полусне, перевернулась на бок и раскрыла 
глаза. 
     - Кандитэ... ты уже придумала, как нам спастись?
     - С добрым утречком! - ехидно отмолвила Кандида, которой вдруг 
нестерпимо захотелось запустить в эту размазню и неженку чем-нибудь 
липким и вонючим. Альвита не заметила издевки.
     - Спасибо, - сказала она. Кандиде стало стыдно за себя. Недостойно 
истинной норандийки унижать слабого! 
     Когда солнце поднялось высоко, Кандида снова вскарабкалась на спину 
Альвиты и выглянула в оконце. Далеко внизу улицы заполнялись суетливыми 
людьми. Народ собирался, чтобы поглазеть на процессию, шум и гам долетали 
даже в башню Зурфара. 
     - Наверно, королева уже отправилась в храм... А мы сидим тут, как 
дуры! 
     Альвита ответила с чисто восточным фатализмом: 
     - Смирись, о Кандитэ! Мы ничего не сможем поделать... Когда замыслы 
Зурфара исполнятся, он, несомненно, убьет нас. Это воля Хивы, но есть у 
нас последнее средство избегнуть позорной смерти от грязных рук палача и 
уберечь души наши от чар... - Она присела, распустила золотистый шнурок 
на щиколотке, приподняла помятую штанину шальвар и вытянула из изящных 
ножен тонкий кинжальчик с усыпанной рубинами рукоятью. Длиной это грозное 
оружие было чуть поболе Рэндалиного пальца. Альвита выпрямилась. Лицо у 
нее стало тожественное, будто на похоронах. - Вот, Кандитэ! Я слабая, 
трусливая, я не смогу нанести верный удар. Ты отправь мою чистую душу в 
лоно Зелахат, а там сами избери свою судьбу! 
     И протянула кинжал Кандиде, просительно склонив голову. 
     - Погоди... я хочу помолиться. 
     - Ты совсем рехнулась, идиотка?! - грубо заорала Кандида и ударила 
Альвиту по руке. Видно, не рассчитала сил, забыла, что перед нею не 
Харальд. Альвита вскрикнула, уронила кинжал - пол басовито загудел - и, 
подпрыгивая, затрясла кистью, будто от ожога. 
     Мину трагической героини как корова слизнула. 
     - Это ты рехнулась, норандийская дикарка! - заголосила дочь 
артадэка. 
     Кандида пропустила брань мимо ушей. Медленно, словно сомневаясь, 
правильно ли поступает, она нагнулась, подхватила кинжал Альвиты, подняла 
на уровень своего носа и отпустила. Снова тот же гулкий звук, будто 
ударили по днищу пустой бочки. Странно... странно... что-то не так... но 
что именно? 
     - Альвита! Прыгай!
     - Что? Зачем? - растерянно запричитала Альвита, выпучив глаза на 
Кандиду, которая ни с того ни с сего заплясала и заскакала, как 
обезумевшая коза, топоча ногами, будто сарабийский зверь слон. - Что ты 
делаешь, Кандитэ? Вай, спаси нас Зелахат! Ты повредилась в уме, Кандитэ! 
Ты... О великий Хива!
     - Прыгай! Кому сказала, прыгай на этой вот плите! 
     Альвита послушно подпрыгнула на высоту блошиного роста. Кандида 
орала, зверски сверкала глазами, дергала ее за руку, и она решила, что 
спорить с сумасшедшей норандийкой опасно, и тоже заскакала туда-сюда.
     Вдруг Кандида услышала щелчок. В следующий миг пол накренился, как 
палуба галеры в бурю, и резко ушел из-под ног. Плита, казавшаяся 
несокрушимой, встала на попа, и Кандида с Альвитой полетели в бездну... 
     
                                     19.
     
     Кандида мчалась по какому-то бугристому наклонному желобу со 
скоростью летящей стрелы, ногами вперед, как мальчишка с ледяной горки. 
Злополучная пятая точка раскалилась так, что у Кандиды чуть дым из ушей 
не валил, дух захватывало, несущийся навстречу воздух рвал и трепал 
волосы. На изгибах желоба Кандиду заносило в стороны и больно ударяло о 
камень. Позади раздавался истошный визг, усиленный эхом. Альвитари бат 
Антар лихо катила следом на собственном пузе.
     Опора вдруг исчезла из-под Кандиды, она вдруг почувствовала, что 
летит по воздуху не хуже любого дракона, причем внутренности ее остались 
где-то сзади, размазанные по стенкам потайного хода. А потом она с 
разгону плюхнулась в кучу чего-то пыльного, твердого, но пружинящего. 
Рядом с воплем обрушилась Альвита, пыль взвилась столбом.
     - Ха... хы... хива Всев-в-ведущий! Что эт-то б-было?
     Кандида приняла сидячее положение, сжав виски руками - опасалась, 
что голова расколется. Зашуршало, неудобное сиденье подалось, она съехала 
куда-то вниз. Перед носом мелькнули желтые страницы, усаженные крючками и 
точками, и Кандида догадалась, что они с Альвитой угодили в аккурат на 
гору старинных, истрепанных и пропылившихся книг, без всякого почтения 
сваленных не полу, точно заурядный мусор.
     - Альвита, ты жива?
     - Мертва... - донеслось сверху. - Как куропатка на вертеле...
     Кандида воздела себя на ноги и осмотрелась. Где она только не 
побывала за сутки, чего только не навидалась - и дворец зрела, и царицу, 
и настоящего волшебника! - но сейчас глядела, и глаза распахивались все 
шире и шире. Они с Альвитой провалились в какой-то невероятный погреб; 
потолок был сводчатый, как у погреба, и массивная дверь - тоже, и голые 
каменные стены, обомшелые от древности... Но в погребе полагалось 
находиться винным бочкам и кадушкам с солениями, а здесь были три длинных 
стола, странные многоэтажные полки, резное, похожее на трон кресло с 
двумя парчовыми подушками, очаг посредине. Кандида подняла глаза, ища 
отверстие дымохода, но не нашла - что за дурень уряжал эту подвальную 
комнату, ведь задохнуться можно от дыма! В очаге стыла подозрительная 
белесая зола. На полках вдоль стен рядами громоздились книги, некоторые 
были чуть ли не с Кандиду высотой, толстенные, как драконьи лапы. Книги в 
беспорядке валялись на стелах, вперемешку с пучками сушеных трав и 
прочими предметами, названия коих девочки не знали и кои выглядели весьма 
гадостно. В одном таком Кандида опознала засохшую жабью лапу. Один стол 
был полностью заставлен разнообразными сосудами, иногда самой 
фантастической формы - какой стеклодув исхитрился сделать этакие 
загогулины? Некоторые были пусты, в других пузырились, булькали, дымились 
жидкости некрасивых цветов - от ядовито-зеленого до помоечно-бурого. Под 
потолком покачивалось на цепях чучело молодого василиска. 
     Альвита ахнула. 
     - Зелахат Всемилостивая! Заклинательный покой Зурфара... 
     - Да, - заключила Кандида, - шмыгнули мы со сковороды да в пламя... 
     Она топливо начертала перед грудью солнечное колесо, охранный знак 
Идрис; Альвита истово молилась Хиве и Зелахат. Осторожно, будто ступая по 
тонкому льду, Кандида начала продвигаться ж двери. Альвита цеплялась за 
ее руку. Легкие шаги девочек звучали в тишине резко и громко. Кандида 
ухватилась за дверную ручку в форме рогатого пса со свисающим из ноздрей 
бронзовым кольцом и потянула. 
     - Заперто. 
     - Все, конец! - заморгала вмиг увлажнившимися глазами Альвита. - 
Сгинем тут от голода и злой магии! 
     - Ничего не сгинем! Надо поискать ключ. 
     - Ключ у Зурфара. 
     - Я же не сказала "найти"! Я сказала "поискать"! Надо же хоть что-
нибудь делать! Ты пойдешь оттуда, а я с другой стороны. Только не шуми. 
     - Ни с какой стороны я искать не буду! А если тут сидит зачарованный 
ифрит? Как цапнет, и найдем мы гибель бесславную... 
     Сама Кандида тоже не исключала такого поворота событий. Она взялась 
левой рукою за пряжку пояса с солнечным диском, поручила себя милости 
Валаров и решительно направилась к ближайшему столу. Альвита следила за 
нею округлившимися от страха глазами. Кандида ухватила какую-то 
обшарпанную книгу, стащила со стола, положила на пол, потянулась за 
второй... 
     - Кто посмел нарушить покой этого дома?! Страшной смертию умрете, 
ничтожные черви! 
     В воздухе над столом заклубилось голубое облако, пронизанное 
молниями. Из облака выступила полупрозрачная фигура в развевающихся 
одеждах. Она грозно потрясала воздетыми кулаками, голос звучал как рев 
урагана. Кандида завопила благим матом и в ужасе юркнула под стол, 
скорчившись там и закрыв лицо руками в ожидании страшной смерти от клыков 
демона. 
     - ИФРИТ!!! - взвыла Альвита, бросилась ничком на пол и прикинулась 
частью обстановки. Видение соступило со стола, зависло в воздухе над 
полом. Голубое сияние померкло. Призрак тряс невесть откуда взявшимися 
пудовыми цепями и зловеще гудел заунывным голосом:
     - Как посмели вы вторгнуться сюда, о презренные?! За это страшной 
смертию умрете! 
     Кандида устала ждать смерти, отняла ладони от лица и высунулась из-
под стола. Привидение было совсем небольшое - ростом с Альвиту, не выше. 
У него было узкое девчоночье личико, громадные печальные глаза, много 
тоненьких косичек, а во рту не хватало верхнего переднего зуба. Одето оно 
было в полотняные шальвары и безрукавку с заплатой на подоле, ноги босые, 
на хрупких, точно птичьи лапы, запястьях дешевые медные браслеты. Сквозь 
него просвечивал стол с колбами и книги на полках.
     - Альвита, - нерешительно пискнула Кандида, - оно... она не 
нападает.
     Альвита лежала как труп.
     - Страшной смертию умрешь! - уныло сказало привидение и звякнуло 
цепями.
     - Альвита... по-моему, оно не злое. И это не ифрит. Это просто 
девочка.
     Привидение потерянно выронило цепь, присело на корточки, чтобы 
оказаться лицом к лицу с Кандидой, и с болью в голосе спросило:
     - Что... неужели совсем нисколечки не страшно?
     - Нет, - призналась Кандида, - теперь нет.
     -Ox... - повесило голову привидение. - Загонит-таки меня Зурфар на 
Дно Миров... Он давно обещался... В позапрошлом году, когда Ксальтотун из 
Аларата прислал джинна, и тот спер у Зурфара три пучка травы моли и 
древнюю рукопись самой Харрады Харонской, я так перепугалась, что не 
осмелилась даже материализоваться... и Зурфар Великой Тьмой поклялся, что 
задаст мне перцу, если буду плохо сторожить... Ох! Ладно, вылезай, 
почтенная джаным... прости, имени твоего не знаю. 
     - Кандида, - представилась Кандида. Было уже не страшно, но немного 
непривычно разговаривать с призраком. - Кандида... э... из Норандии.
     - А меня зовут Сефизет бат Хаммид... точнее, меня звали Сефизет - 
тогда, давно, когда я была живая. А здесь меня называют Призраком Тихой 
Гостьи. Я страж башни. 
     - Страж? - усомнилась Кандида. - Ты? 
     - Я, - грустно сказала Сефизет. Альвита осторожно приподняла голову. 
- Вставай, джаным, ты можешь не бояться меня. Меня никто не боится, даже 
глупые стражники. 
     - Но почему Зурфар не вызвал какого-нибудь демона поклыкастее, чтоб 
огнем дышал, или там убивал взглядом, или еще что? Было бы надежнее. 
     - На демона у него кишка тонка. Он ведь чародей, мягко говоря, 
средненький... Гомункулюсов да кадавров может творить, вещи двигать силой 
воли, Врата Миров открывать, иллюзии там, порождение огня... А вот 
погоду, например, заклинать не может, магия стихий у него хромает. И 
демона зачаровать не может. Его и в Черный Круг не приняли поэтому. Все 
тринадцать эклисиариев отказали как один. Они-то там демонами вертят что 
куклами. 
     - Но ты-то как сюда попала?
     - Зурфар меня вытащил... Я жила в Кушманаре при царе Саладине. 
     - Сто лет назад! - У Альвиты отвисла челюсть.
     - Отец мой работал честным мусорщиком, и жили мы бедно, но 
счастливо, а потом случился мор и мы умерли... отец, мама, мой братишка, 
три сестренки и я. 
     - Ой...- прошептала Кандида, - мне так жаль... 
     - Не стесняй печень свою печалью, - грустно улыбнулась ей Сефизет. - 
Загробный мир совсем неплох, там нет мусорщиков и царей... там все 
мертвые и одинаковые... Мне было там хорошо и покойно, но потом Зурфар 
своими заклятиями вытащил меня сюда, в мир живых, и я не могу вернуться, 
ибо на мне лежат чары. Он был зол, видно, хотел сотворить стража 
посолиднее... но поздно было, заклинание нерушимо, и он поставил меня 
охранять эти покои и отпугивать дерзких чужаков. Обещал отпустить к 
семье, ежели прослужу верно триста лет. А меня никто не боится, джинна я 
прозевала, вас и то проворонила... Ну и попадет мне от Зурфара, ну и 
попадет! 
     - Мы можем как-нибудь помочь тебе? - Кандида хотела погладить 
Сефизет по плечу, но рука ее прошла сквозь тело призрачной девочки будто 
сквозь воздух. 
     - Вы хотите помочь МНЕ, о девочки из мира живущих? 
     - Нам тебя жалко - да, Альвита? Без семьи тяжко... я-то знаю... 
     - Никто в этом мире не относился ко мне так. - По прозрачной щеке 
Сефизет скатилась блестящая слезинка. Оказывается, привидения тоже 
плачут! - Но вы ничем не можете помочь. Зурфар плел это заклинание долго 
и тщательно, снять его могут лишь сильнейшие из магов - хоть тот же 
Ксальтотун, или Амертис - Верховная Скесса, или Ханаке из Сирао... но они 
не захотят. 
     - Почему? - требовательно спросила Кандида. 
     - Они такие, эти черные маги, у них каждый сам за себя. 
     - А белые? Может, мы попробуем разыскать кого-нибудь из них...
     - О Кандитэ, - напомнила Альвита, - мы сами заперты здесь подобно 
кроликам в садке. 
     - Ой, верно... Вот ведь те Кэрид... Сефизет, как побить Зурфара? Где 
у него уязвимое место? Можно его, скажем, зашибить мечом или секирой? Или 
только заклятием? 
     - А у тебя есть секира? - ядовито осведомилась Альвита, которая 
вдруг выучилась язвить. - В прическе прятала? От судьбы не уйти, о 
Кандитэ. Зурфар сильнее...
     - Секиры у меня нет, - сказала Кандида, - мы даже твое веретено 
золоченое потеряли. И я без тебя знаю, что Зурфар сильнее. Мы маленькие, 
нас любая муха побьет, даже не очень крупная... 
      - Тогда почему... 
      - Потому что больше некому! Зурфар сильнее, он меня, конечно, 
укокошит, но я лично буду брыкаться. Как побить его, Сефизет? 
     - Магия побивается только магией, - сказала Тихая Гостья. - 
Зурфар... Ай! 
     Она вскрикнула в ужасе - и вмиг исчезла, как не было. Кандида и 
Альвита обернулись - и встретились глазами с великим визирем. Зурфар 
стоял на пороге, и даже чуткая Кандида с ее безошибочным чувством на 
опасность не услышала, как он вошел. Девочек приморозило к месту. На них 
смотрела сама смерть в лиловом тюрбане с перышком. 
     - Я хотел сохранить вам жизнь, - обрекающе заговорил Зурфар. - Но вы 
сами выбрали свою судьбу, решившись воевать со МНОЙ! Глупые насекомые! Да 
по сравнению с моей мощью вас попросту нет! И сейчас я вас... 
     Альвита спрятала лицо в ладошках. Зурфар знакомым уже жестом вскинул 
руки, физиономия его напряглась, побагровела, по вискам из-под тюрбана 
ползли струйки пота, точно великий визирь держал на плечах Рэндаль в 
полной вооружении вместе с лошадью. Воздух стал потрескивать, вокруг двух 
девочек стремительно сгущалась тьма. Кандида ощутила, как в спину 
потянуло ледяным ветром. Зурфар открывал Врата Миров. Сейчас их с 
Альвитой зашвырнет в какую-нибудь чужую реальность, что и в ночном 
кошмаре не приблазнится, и там их проглотит первый встречный местный 
житель... 
     Полыхнула голубая молния, и между визирем и оцепеневшими девочками, 
будто щит, встала Сефизет. В тот момент ее можно было назвать как угодно, 
только не тихой. С воздетых рук Сефизет вдруг заструилось ослепительное 
сияние, оно ширилось, рвало тени в клочья. Зурфар взвыл ошпаренной 
кошкой, отшатнулся... и тут Кандида прыгнула! 
     Да, все-таки, видно, не зря Харальд гонял ее до седьмого пота по 
прокаленному солнцем двору хайзы! Связать ее заклятьем сейчас не поспел 
бы и сам Ээт, Архинекромант Черного Круга. Пролетая в длинном скачке мимо 
стола, Кандида цапнула подвернувшуюся колбу с пузырящейся зеленой дрянью. 
Когда ноги ее коснулись земли, их с Зурфаром разделяли три шага. 
Оправившийся визирь занес руку, чтобы метнуть в нахалку шаровую молнию... 
но Кандида была быстрее. Бац! Она грохнула колбу об пол у самых носков 
Зурфаровых туфель.
     Ее подхватило ураганным ветром, отбросило, вмазало спиной в стену, 
оглушило дикими воплями на разные голоса. Кричал в смертной муке горе-
чародей, визжала Альвита, еще кто-то третий орал, точно кошка на крыше - 
Кандида не сразу сообразила, что это она сама. В ноздри ударила гадостная 
вонь. Кандида закашлялась, глаза слезились. Неужели визирь закинул-таки 
их в иной мир, вонючий и поганый? 
     Нет, это было не так. Великий визирь Зурфар не мог отправить Кандиду 
и Альвиту в иной мир, как бы ему ни желалось. Он не мог даже перенести их 
на соседнюю улицу. Потому что в тот миг, когда разбилась колба с зеленой 
жидкостью, он превратился в тушканчика. Получился всклокоченный серый 
тушканчик величиной с хорошего пса. Ho, увы, тушканчики - даже самые 
крупные - совершенно не обладают магической силой. 
     Осмелевшая Альвита запустила в тушканчика туфлей. Он прыснул в дверь 
- ее напрочь снесло с петель - и сгинул.
     - Вот тебе и сверхмощная магия, - буркнула Кандида. - Строил из себя 
Харраду Нефератскую... а сам демонов заклинать не умеет! Я, может, тоже 
маг. Вон чего наколдовала! 
     В заклинательном покое точно поплясал десяток пьяных циклопов. 
     - А где же та девочка... Сефизет? - робко спросила потрясенная 
Альвита. 
     - Она вернулась. 
     - Ку... куда?.. 
     - Откуда пришла... Мы разрушили чары и освободили ее. 
     - Ага! Выходит, что мы...
     Альвита выглядела как деревенский охотник, который пустил стрелу в 
утку, а на голову ему свалился подстреленный семиглавый дракон. 
     - Кандитэ... - заплетающимся языком выговорила она, - погляди, 
пожалуйста... я сама еще не превратилась... в какую-нибудь грифониху или 
василисиху? 
     
                                     20.
     
     Кандида потерянно топталась среди учиненного ею великого безобразия, 
озиралась, без нужды суетливо оправляла косички. В голове у нее крутилась 
одна и та же мысль, как собака, что ловит свой хвост: как жить лучше - 
человеком, но скверным, или хорошим, но тушканчиком? С одной стороны, 
зверье - безгрешное, зла никому не приносит... а с другой, тушканчиков 
шакалы едят. Хотя такой здоровый тушкан, какой получился из Зурфара, сам 
кого угодно съест, но все-таки... Кандида ощущала себя виноватой; только 
маги Черного Круга походя превращают людей в разную четвероногую пакость, 
а она и зловредному визирю не пожелала бы гибели в шакальем желудке. 
Негодяев тоже жалко иногда. Будто и не она. Кандида, недавно с жаром 
выспрашивала у Сефизет, чем бить Зурфара - секирой или магией. Но то она 
нарочно притворялась воинственной, крутой, кровожадной, чтобы скрыть 
испуг и неуверенность... может, визирь все-таки не навсегда превратился в 
тушканчика?
     Тут Кандиду хлестнуло как плетью: королева Делиция! Эридаро! А она 
здесь тянет кота за хвост! Она, единственная, кто может пока еще все 
исправить! 
     - Скорее, Альвита! Бежим! 
     Альвита заныла, что устала и подвернула ногу, но Кандида уже неслась 
мимо шустро и целеустремленно, словно беговой кролик, и дочь артадэка, 
побоявшись остаться одной в зачарованном покое, потрусила следом. На 
пороге Кандида оглянулась. 
     - Спасибо тебе, Сефизет! - сказала она, и ей почудилось, что в ответ 
блеснула голубая искорка. 
     Запыхавшись и обливаясь потом, девочки промчались по винтовой 
лестнице, выскочили в обширный полутемный зал, откуда выходили несколько 
коридоров.
     Кандиду, похоже, вело то самое хваленое звериное чутье, которое 
приписывали варварам, пробудившееся как нельзя кстати. Она безошибочно 
угадывала, куда сворачивать, и волокла за собою Альвиту. Та не успела 
даже подумать, что этак и заблудиться недолго, а Кандида уже вырвалась во 
двор, под палящее ослепительное солнце, и кинулась к воротам. Впопыхах 
она не заметила загородившего дорогу янычара - здоровенного детины 
поперек себя шире, с разбегу влепилась в его необъятное пузо, больно 
ударилась, обмерла от страха - сейчас сцапают! Но янычар от столкновения 
качнулся и медленно и величаво, словно падающая сосна, завалился набок и 
грохнулся на базальтовые плиты двора с гулким деревянным стуком. На его 
сковородной физиономии застыло ошалелое выражение. Кандида тоже упала, 
однако живо подхватилась, не почувствовав даже боли в ободранной коленке. 
Янычар лежал как огромная раскрашенная деревянная кукла. Не мертвый или 
оглушенный человек, а именно кукла. Кандида вспомнила мудреное словцо 
"кадавр", которое обронила Сефизет. Может, это и есть кадавр? Если все 
закончится хорошо, надо спросить у Парвиуса... 
     У ворот замерли в дурацких позах еще четыре деревянных стражника. 
Девочки проскочили мимо, не моргнув глазом. Альвита в изнеможении 
прислонилась к стене, красная, как спелая брусника, распаренная, язык на 
плече. Кандида остановилась отдышаться и сквозь шум крови в ушах услышала 
отдаленный многоголосый гул. Должно быть, процессия уже покинула храм.
     - Беги! - крикнула она Альвите. - Беги, предупреди отца! Я - туда! 
     Альвита отлепилась от стены. Глаза у нее были большие и 
затравленные, как у осиротевшего щенка.
     - Но Кандитэ... что, во имя Богов, ты сможешь сделать?
     - Что-нибудь придумаю! - бодро заявила Кандида и, махнув на 
прощание, припустила во всю прыть туда, откуда доносился рев веселой и 
праздной толпы. Косички подпрыгивали на плечах. Альвита безнадежно 
смотрела ей вслед.
     - О, Премудрый Хива! Варвары и вправду отчаянный народ... 
     Она не знала, что сердце Кандиды трепыхалось, будто птичка-пигалица 
в силке, и что отважная норандийка боялась обронить последние крохи 
рассудка, пока несется к храму подобно лошади, которой посадили в ухо 
шмеля. 
     ... Кандида бежала напрямик, шныряла по самым что ни на есть 
гадостным переулкам, поскальзывалась на банановой кожуре и прочем мусоре, 
падала на четвереньки, подымалась и снова бежала. На пути попался 
крохотный садик какого-то чиновника - несколько пыльных пальм, дохлый 
кипарис, два розовых куста, это жухлое великолепие, тем не менее, было на 
совесть огорожено высокой бронзовой решеткой. Кандида ринулась на штурм. 
Наверх она вскарабкалась вполне благополучно, но когда спрыгивала, 
зацепилась юбкой и разодрала подол до самого пояса, да еще и руку 
оцарапала. Очень захотелось сказать: "Та Кэридвен перкеле", однако из 
пересохшего горла вырвалось лишь змеиное шипение. Кандида помчалась 
дальше, стараясь рассчитывать вдохи и выдохи, как учил Харальд. Ничего не 
получалось. Она обливалась едким потом, безрукавка приклеилась к спине, 
мокрая насквозь, хоть выжимай. Ноги подгибались. В груди что-то страшно 
сипело, точно Кандида проглотила дырявые кузнечные мехи. Помру от 
надсады, поняла она. Мир вокруг сузился до пыльной улочки под ногами, а в 
сознании навязчиво гвoздилo: "He останавливайся! Беги! Ты должна успеть! 
Не останавливайся!"... 
     Не помня себя, Кандида вырвалась на заполненную народом площадь 
перед храмом Зелахат и с разгону врезалась в толпу. Ее тут же вытолкнули 
обратно. Она с отчаянным упорством снова кинулась в бурлящую людскую 
массу, как ныряльщик в океан. Дальше был сущий ад! Что с нею только не 
делали! Со всех сторон сыпались толчки, тычки, пинки, щипки простые и с 
вывертом, затрещины, кто-то наступал на ноги, кто-то хватая за одежду и 
за косы, и вскоре Кандида превратилась в один сплошной синяк. Уже не 
ощущая боли и подавно не слыша жуткой ругани, она продралась в первый 
ряд. И увидела.
     Она успела, слава Валарам! Хвост процессии еще тянулся из-под 
портала храма. Впереди в колонну по четыре вышагивали аранистанские 
гвардейцы - те самые, мордастые, в блистающих доспехах и желтых шелковых 
тюрбанах, с неподвижными лицами и надутыми от важности щеками. Эти перли 
как осадные башни, раздвигая толпу и ничего вокруг себя не замечая. 
Следом шла свита королевы Делиции - знатные пеллийские дамы в 
умопомрачительных платьях и драгоценностях, при виде которая у всех 
окрестных воров слюнки текли водопадом. Сама королева, одетая довольно 
скромно, рядом с ними даже потерялась. Лицо ее в знак уважение к чужим 
обычаям было прикрыто прозрачной вуалью, однако Кандида вмиг признала ее 
по светлым волосам, убранным в сложную прическу. Она двигалась мелкими 
неспешными шажками, окруженная дружинниками Харальда - трое впереди, трое 
позади, по бокам по пятеро. Народ недовольно гудел: телохранители мешали 
видеть пеллийскую гостью, да и наружность у них была слишком уж 
непарадная. Рожи мрачные, одежка походная, вооружены до зубов, и глаза 
такие, словно готовы вот-вот кинуться и рубить в капусту всех и каждого, 
включая детей, женщин, стариков и безногих калек. Харальда, впрочем, 
никогда особо не заботило, что о нем подумают. Было бы дело сделано, а 
досужие зеваки с длинными языками хоть провались!
     Под надрывные вопли труб, процессия медленно влеклась мимо Кандиды. 
Та сделала отчаянную попытку прошмыгнуть между двумя дюжими мясниками, 
загородившими путь. Куда там! Эти достойные господа, разительно 
напоминавшие свой товар, только живой и говорящий, не сдвинулись ни на 
волос. Их массивные бока смыкались, как горные хребты. Кандида сунулась 
вправо-влево, ее отпихнули. Эх, подумала она, вот бы мне плечи как у 
Харальда! Ну, или, на худой конец, как у Рэндали... Процессия ползла, 
точно пестрая сарабийская змея, трубы вопили и ревели. 
     - Харальд хевдинг!!! - заорала Кандида, надсаживаясь. - Харальд 
хевдинг!!!
     Но в царившем на площади гаме голос ее прозвучал как писк мышки в 
грохоте несущейся с гор лавины. Она подпрыгнула - и, на краткий миг 
возвысившись над толпой, успела краешком глаза приметить, что рука 
Эридаро скользнула к рукояти ножа... 
     Он шел в заднем ряду. Держа цепким взглядом спину королевы Делиции - 
та являла собою отменную мишень, лучше не придумаешь, а с пяти шагов не 
промахнулся бы и Джестин. Дружинники зорко всматривались в толпу, но 
никому и в голову не приходило пялиться друг на дружку. Своим они 
доверяли, и даже молния с небес не остановила бы сейчас Эридаро.
     Что-то превыше разума швырнуло Кандиду вперед. Она упала на 
четвереньки, не обращая внимания на то, что добрые аранистанца в азарте 
топчут ее и пихают ногами. По-собачьи пробежала меж широко расставленных 
ног дородного мясника. Джестин, шагавший в боковой пятерке с пылающими от 
гордости и смущения щеками, успел увидеть что-то маленькое, серенькое и 
пыльное, с быстротой летящей стрелы мелькнувшее мимо, раскрыл рот для 
крика - и тут Эридаро метнул нож, а Кандида, не разгибаясь, бросилась 
прямо под ноги королеве Делиции. 
     Пеллийская государыня споткнулась, неловко взмахнула руками и с 
весьма вульгарным визгом растянулась в пыли носом вниз. Кандиде 
показалось, что на нее рухнула укутанная в шелка и кисею гора. Рэндаль 
молниеносно обернулась, подставила руку в кованом налокотнике. Нож 
Эридаро безвредно чиркнул по металлу - не будь рыжая хаардрааде столь 
быстра, угодил бы ей под лопатку. 
     Рэндаль поймала взгляд касталийца, все еще острый, прицельный. До 
Эридаро покуда не дошло, что он впервые в жизни промахнулся. 
     - АХ ТЫ!!! - взревела далказианка. А дальше закрутилась сумасшедшая 
дьявольская карусель. Квохтали фрейлины, прыгали вокруг Делиции, стараясь 
поставить ее на ноги, в сумятице чуть не выбили владычице глаз. Грохотали 
сапожищами гвардейцы. Бесновалась толпа. На Рэндали висели четверо, а 
Кинтаро, багровый, от натуги, по одному отдирал пальцы хаардрааде от 
рукояти секиры. 
     Эридаро понял, что пятьдесят тысяч сов уже далеко и машут ему 
розовым платочком. Тут уж не до жиру, быть бы живу. Он выхватил запасной 
нож и ринулся на прорыв в том месте, которое показалось ему наиболее 
уязвимым. Дорогу ему загораживал только Джестин. Считай, путь был 
свободен. 
     Джестин не успел даже осознать, в чем, собственно, дело и почему все 
кричат, ругаются и трясут оружием. Понял лишь, что на него замахиваются 
ножом. Зубодробительную науку Рэндали он постигал не разумом, а телом, и 
тело оказалось быстрее разума. Джестин уверенно сцапал на лету запястье 
нападающего. Эридаро взвыл - хватка была куда как не салажья! А в 
следующий миг он полетел вверх тормашками и шмякнулся оземь так, что храм 
Зелахат содрогнулся до самой крыши. Полученный от Зурфара задаток дождем 
выпал по всей площади. Люди ринулись ловить монеты, началось кошмарное 
столпотворение. Когда Эридаро проморгался и восстановил дыхание, в грудь 
ему уже были нацелены десять обнаженных клинков. Гвардейцы Кайсары 
подняли его на ноги. Усатый сотник не отказал себе в удовольствии врезать 
нарушителю спокойствия по зубам, отчего челюсти Эридаро лязгнули, как 
створки капкана. 
     - Это тебе цветочки, пес смердящий! А ягодки потом! Подыхать будешь 
долго! И больно! 
     - Нет! - твердо вмешался Харальд. - Он наш! Он опозорил мою дружину 
- мне его и карать! 
     - Хевдинг, - вылезла в первый ряд Рэндаль, - разреши, мой хевдинг, я 
отрублю ему... 
     - Уймись, Асагир-доттир! - Харальд отодвинул ее, повернулся к 
Эридаро. И заговорил вроде бы негромко, однако услышали его все, и даже 
визгливые фрейлины Делиции притихли. - Ты заслуживаешь собачьей смерти, 
дрянь без имени. Но я сражался с тобою в одном строю и ел из одного 
котла, поэтому - только поэтому! - тебя буду судить не я, а Боги. Завтра 
ты сойдешься со мной в Круге Справедливости, и пусть неправого поразит 
его собственный меч! Я сказал. А теперь уведите этого презренного... 
     Площадь взорвалась истошными воплями и грохотом копыт. Из узкой 
улицы крылатым галопом выметнулась Антарова арта, давя все на своем пути. 
Народ прыснул в разине стороны. Впереди на огненной кобылице летел сам 
артадэк, а за спиной его крутилась, будто бес на сковородке, растрепанная 
Альвита, что-то верещала, указывала на храм - совершенно по-плебейски, 
пальцем. Покрывало с нее свалилось. 
     - Что произошло здесь, о благородный Хайрад? - Антар осадил лошадь в 
двух шагах от Харальда и его людей. Королева Делиция, кое-как приведя 
себя в благопристойный вид, вкратце и с достоинством поведала о 
случившемся. Антар стал белым, словно его бурнус. С трудом овладел собою. 
     - Разоблачили заговор и изловили убийцу... Ах да Альвита! 
     Альвита застеснялась и натянула на глаза чадру. 
     - Да это не я... это все Кандитэ... 
     - Наша Кандишка? - У Кинтаро челюсть отвисла до пояса.
     - А ты другую знаешь? 
     - Кстати, где она?! - грянул набатом раскатистый голос Рэндали. 
     А Кандида сидела в пыли посреди площади - там, где остановила 
процессию - и ревела в сорок ручьев. Слезы прокладывали дорожки и целые, 
русла на ее чумазых щеках, но она их даже не утирала. Она плакала не от 
боли, хотя была покрыта синяками, ссадинами и царапинами, как леопард - 
пятнами, и не от страха, и не от жалости к себе. Просто хотелось плакать. 
Это были слезы облегчения, но Кандида не знала названия для столь сложных 
и противоречивых порывов человеческой души. Она всегда считала, что от 
радости нужно смеяться. 
     Харальд оказался рядом в два прыжка, припал на колено, пытаясь 
заглянуть в зареванную мордашку Кандиды. Сейчас королеву Делицию могли бы 
похитить, ограбить, остричь наголо, изрубить в куски - он не шевельнул бы 
и пальцем.
     - Ты ранена? Отвечай! Ты цела?! 
     Он настойчиво тряс бедную Кандиду за плечи и чувствовал, что сам 
трясется. Кандида от такой выволочки вдобавок ко всем своим болячкам еще 
и прикусила язык. Говорить было больно и неохота. Но, видя искаженное 
неподдельной тревогой лицо Харальда, она заставила себя промямлить: 
     - Никак нет... хевдинг... никак нет... 
     Ответ был как нельзя подходящий: вроде и не ранена, но, с другой 
стороны, далеко не цела! Теперь буду вся в шрамах, что твоя бывалая 
хаардрааде, сонно подумала Кандида. Совсем истинная норандийка. 
     Губы Харальда дрогнули в намеке на улыбку. Кандида внезапно 
вспомнила нечто очень-очень важное. 
     - Парвиус... - прошуршала она, стараясь отыскать его глазами поверх 
Харальдова плеча. 
     - Парвиус!!! - гаркнул Харальд так, что с окрестных домов чуть не 
проносило крыши. 
     Жрец-расстрига возник рядом, как дух из кувшина. 
     - Что, Кандишка? 
     Кандида, устремила на него мутный, но вопрошающий взгляд. 
     - Парвиус... что такое "материализоваться"? 
     
                                     21.
     
     Нет, Харальд не убил Эридаро в поединке. Боги решили отсрочить свой 
суд - хотя, конечно, не стоило бы этого делать. Эридаро сбежал из 
темницы, куда его заточили, той же ночью. Одна Деркато ведает, как ему 
удалось миновать тройной кордон стражи и высоченные стены - вот уж верно 
говорят, нужда заставит и кобылу мышей ловить - но, когда наутро 
распорядители вошли в его узилище, чтобы вести пленника на смертный бой, 
Эридаро и след простыл. Только на замшелой стене, остались выцарапанные 
кинжалом слова: "Норандиец, за тобой должок!". Надо было понимать так, 
что Харальд должен ему поединок. 
     - Ты не волнуйся, друг сердечный, - сумрачно произнес тот, увидев 
это послание. - За мной не пропадет. Это уж как Валары святы. 
     А Харальд хевдинг славился тем, что обещания исполнял с образцовой 
точностью. 
     Благодарная королева Делиция пожаловала Кандиде высший пеллийский 
орден - Семи Звезд. Шесть звезд были сапфировые, седьмая - алмазная. 
Кандида примерила увесистый орден к своему самому красивому платью, и 
сразу стало видно, что оно поношенное и весьма некрасивое. 
Разочаровалась, Кандида завернула орден в чистую тряпочку и спрятала в 
своей дорожной котомке. Там он и лежал, пока не потерялся. 
     Альвиту, разумеется, не выдали за Ильсефраха. Антар решительно 
заявил, что прыщавое отродье предательского семени не получит его дочь и 
внучку славного Харзака. Таннума в ответ и не пикнула, что вполне 
объяснимо. Любому лестно иметь в родне великого визиря. А тушканчика? То-
то и оно! Тем более что младший сын верховного кади, Ахмат, давно 
заглядывается на Альвитари, а юноша он в крайней степени достойный, 
готовится стать воином, в одиночку ходит на барса и отнюдь не беден... 
     ... Когда Кандида вместе со Звездной дружиной покидала Кушманар, 
сопровождая королеву Делицию в обратный путь, Альвита плакала так, что 
покрывало промокло насквозь. У Кандиды глаза тоже были на мокром месте. 
Тийю не нашли, а теперь вот с Альвитой приходится расставаться. Почему 
друзья рано или поздно обязательно должны прощаться? Об этом тоже 
спросить Хеймдалля, положила себе Кандида, если, конечно, встречу.
     Она и вправду встретила однажды Серого Странника. Хотя ждать 
пришлось долго. 
     Но это уже совсем другая история. 
     
                                  КОНЕЦ.
     
                                                        Константинополь, 
                                                               17.01.98.