Нико Лаич : другие произведения.

Крест на башне - 2 (Миры Уланова)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Гражданская война в России 1953-55 гг. Продолжение книги Андрея Уланова "Крест на башне". Из воспоминаний командира разведроты 1-го Меньшовского офицерского пехотного полка штабс-капитана Зимина.

"КРЕСТ НА БАШНЕ" - 2

(несколько иной взгляд на известные события)

  
   С искренней признательностью
   Андрею Уланову - Автору "Креста на башне"
  
   Офицерская рота залегла перед самым селом. Немецкие пулемётчики прижали атакующих метким огнём, не давая поднять головы. По всей видимости, проблем с патронами и сменными стволами эти гады не испытывали, потому что, как только начиналось какое-либо шевеление среди залёгших меньшовцев они открывали огонь.
   Попытки бронебойщиков поразить дот оказались безуспешными, бетонный колпак был надёжно прикрыт земляной маской, а толком прицелиться немцы не давали.
   Подполковник Серебров взглянул на часы. Я невольно последовал примеру командира полка. Минутная стрелка двигалась слишком медленно. До расчётного времени выхода танкового десанта в тыл немцам было ещё далеко.
   - Гибнет рота! - не выдержал полковой адъютант.
   Молодой штабс-капитан Генерального Штаба, прибывший в полк при переформировании, высказал то, о чём все думали, но вслух не говорили. Серебров бросил на него недовольный взгляд. Штабс-капитан Макаров смутился. Командир полка сердито буркнул:
   - Господин штабс-капитан, извольте организовать мне связь с офицерской ротой.
   Макаров выбежал с командного пункта искать начальника связи..
   В это время наши стрелки предприняли несколько попыток закидать неприятельский дот гранатами... не получилось. Фигурки храбрецов, переломанные пулемётными очередями, упали рядом с дотом.
   Серебров в сердцах крикнул начальнику артиллерии:
   - Модест Сергеевич! Ну, где же твои орлы?! Куда они запропастились?!
   Невозмутимый полковник Тупицын, Георгиевский кавалер ещё с Великой войны, спокойно доложил:
   - Иван Иванович, пускачи с Вашего разрешения оставлены в Борисовке. Ракет в артиллерийском парке дивизии нет, и в ближайшие дни не будет - дореволюционные запасы подходят к концу. Батарея трёхдюймовых пушек уже получила приказ поддержать атаку офицерской роты стрельбой прямой наводкой.
   Тупицын взглянул на часы и добавил:
   - По докладу старшего офицера батареи они прибудут на место через десять-пятнадцать минут.
   - Спасибо, Модест Сергеевич, - успокоился полковой командир: - сейчас главное, чтобы линдеманновцы миномёты не подтянули...
   На командный пункт вернулся запыхавшийся полковой адъютант:
   - Господин полковник, Ваше приказание выполнено: в офицерскую роту отправлено два связиста для установки проводной и радиосвязи. Из первого батальона прибыл посыльный - капитан Шапошников докладывает, что батальон захватил восточную окраину села!
   - Молодец Шапошников! Где посыльный? Почему нет радиосвязи? Какие потери?
   Я заметил, что командир приободрился. Ещё бы! Первая обнадёживающая весть за всё утро. Понятное дело, что на быструю победу никто и не рассчитывал. Корпус Линдеманна - это вам не Синяя Гвардия и даже не курляндские стрелки. Все наёмники - бывшие офицеры и солдаты германской и австро-венгерской армий, в большинстве своём бывшие военнопленные, по тем или иным причинам не пожелавшие возвращаться домой.
   Макаров чётко ответил на заданные вопросы:
   - Посыльный ранен, я отправил его к медикам. Потери незначительные. Радиостанции первого батальона выведены из строя. Сейчас связисты пытаются наладить проводную связь, но слишком много порывов.
   Полковой адъютант был неплохим офицером, но его подводила излишняя суетливость. Как он мне признался по случаю, его угнетало чувство вины, как одного из разработчиков весеннего рейда Третьего воздушно-десантного корпуса в тыл югревоенсоветовским синим. Корпус полёг бы тогда полностью, если бы не героический прорыв Второго мехкорпуса Борейко, спасший десантников от разгрома. Сам автор безумного плана генерал-майор Синев был отставлен от службы, а корпус расформирован. Офицеров генерального штаба, участвовавших в разработке операции, перевели в строй, и они старались реабилитироваться в глазах армии.
  
   Особый уполномоченный дивизионного отдела контрразведки ротмистр Бергер находился здесь же на командном пункте. Он сидел в самом тёмном углу комнаты, и что-то писал карандашом в своей записной книжке. Никто не знал, что на самом деле таится в его блокноте: списки подозреваемых, отчёты агентов, расписки о получении вознаграждения или иная секретная информация. Я, например, нисколько бы не удивился, если бы в блокноте оказались не тайные сведения, а эпиграммы на офицеров полка или романтические стихи.
   По службе ротмистр полевой жандармерии был суров и немногословен. Приятного в нём было мало, но в отличие от других виденных мною контрразведчиков, Александр Максимилианович не занимался показухой и не боялся боевой работы... Во время весеннего наступления синих, когда дивизия была вынуждена оставить Курск, наш полк прикрывал отход. От всего полка остались "рожки да ножки" - к своим пробилось чуть больше сотни человек, Бергер отступал с четвёртым батальоном, из всего отряда вышел один он, а на прикладе его любимой снайперской винтовки прибавилось восемнадцать зарубок.
   Резанул ухо зуммер полевого телефона. Связист поднял трубку.
   - Первый слушает.
   В наступившей тишине был слышен голос в трубке:
   - Первый, я Восьмой! Срочно дай Шестого!
   Связист бережно прижал трубку к груди и полушёпотом доложил полковому командиру:
   - Господин полковник! Вас просит командир второго батальона.
   Серебров быстрым шагом пересёк пространство комнаты.
   - Говорите. Шестой на связи.
   Видимо, командир прижал трубку к уху, или капитан Магомедалиев стал говорить тише - ответных реплик Восьмого мы уже не слышали.
   - Восьмой докладывайте спокойнее.
   - Понял Вас, Восьмой. Понял.
   - Куда выбили?!
   - Какие потери?
   - Хорошо. Закрепитесь на ферме и ждите подкрепление.
   - Да, Восьмой, высылаю резерв.
   Я приготовился, резерв у Сереброва остался только один - разведрота, знамённый взвод не в счёт, в нём всего лишь дюжина израненных ветеранов.
   - Штабс-капитан Зимин!
   - Я, господин полковник!
   Серебров подошёл ко мне вплотную, и взглянув с высоты своего гвардейского роста прямо в глаза, приказал, нет, даже не приказал, а попросил:
   - Денис, бери роту и пулей во второй батальон. Комбат докладывает, что со стороны хуторов наступает батальон венгерского гонведа. Положение отчаянное... я надеюсь на тебя и твоих ребят.
  
   К счастью для полка мадьяров оказалось немного - не больше сотни, иначе они бы смяли второй батальон, и даже фланговая атака моих разведчиков не спасла бы положение. Всё получилось, как нельзя удачно - попав под перекрёстный огонь, противник заметался и отступил. На плечах отступающих мы ворвались в хутор и выбили венгров в сторону Шевляковска. Бросив несколько грузовиков и всё тяжёлое оружие, противник отступил. Преследовать их мы не стали. Быстро осмотревшись на хуторе, мы увидели привычную картину - все жители хутора были убиты, при чём большинство тел были сильно изувечены. По жестокости к пленным и мирному населению, венгры не знали равных, даже изуверы-китайцы в этом отношении не дотягивали до просвещённых мадьяр. Неужели они до сих пор не могли забыть 1849 год. Ирония судьбы - австрийцы вышли из той истории "сухими из воды" - всю ненависть за поражение революции венгры выплеснули на русских.
   Запросив по рации командира полка, я доложил ему о выполнении задания. Серебров поблагодарил всю роту и приказал поддержать атаку второго батальона.
   Приведя себя в порядок и перекурив, мы двинулись в сторону села, где продолжался бой.
  
   Через полтора часа после того, как третий батальон с танками ворвался в село, бой закончился. Дома, в которых засели остатки линдеманновцев, попросту забросали гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Отрядив пару человек на поиски полевых кухонь, я с оставшимися разведчиками принялся помогать медикам. Старший полковой врач поручик Уланов бессменно трудился в операционной палатке. Младший - прапорщик Чазов, уже сам в качестве раненого, ожидал операции. Санитары с ног до головы были заляпаны кровью. Чуть в стороне от медицинского пункта аккуратно укладывали тела тех, кому медицинская помощь уже была не нужна. Среди них были и ребята из моей роты. Фельдфебель Седов уже собирал у них документы. Я подошёл к нему.
   - Ну, что, Александр Степанович, сколько наших?
   - Уже пятеро, Денис Давыдович. Мальчишку, вон, в первом же бою убило... - Седов кивнул в конец шеренги уже бездыханных героев.
   Я посмотрел туда и понял про кого он так говорит - прапорщик, вчерашний выпускник военного училища, назначенный утром в роту командиром второго взвода. Я старался вспомнить его фамилию и никак не мог, какая-то простая была фамилия, то ли Птицын, то ли Палицын. Я пошёл вдоль шеренги убитых, задерживая взгляд на своих разведчиках.
   Вот унтер-офицер Шапкин - старый боец, выслужил полный бант Георгиевских медалей и три Георгиевских креста ещё на Великой Войне. На его счету было сорок два "языка". В полку он воевал с первого дня его создания. Родных у него не было, Шапкин был из приютских и всю жизнь посвятил армии.
   Вот ефрейтор Зорич - он в роту пришёл после Курска, прибыл с очередным пополнением из госпиталя. Перед этим он воевал на Восточном фронте против войск Верховного Президента, причём неплохо, был награждён Крестом "Освободитель Волги".
   Вот унтер-офицер Жаров - как и Шапкин, ветеран полка, был ординарцем первого командира генерал-майора Меньшова. Жаров в поиски не ходил, был староват и неповоротлив, больше помогал Седову по хозяйству, но стрелял снайперски из любого стрелкового оружия. У него было три сына, все трое выслужились из солдат в офицеры и погибли на германском фронте.
   Вот юнкер Маргелов - три месяца назад он сбежал из Александровского училища и поступил в полк. Был Василий молод, храбр до лихости - однажды пленил в одиночку целый взвод синих, и удачлив... был.
   Вот и прапорщик. Действительно мальчишка, прав Седов, даже в сравнении с Маргеловым он казался младшим товарищем юнкера. Лицо его было безмятежно спокойным, и если бы не развороченный живот, то казалось бы, что он просто прилёг вздремнуть.
   - Александр Степанович, как фамилия прапорщика? - спросил я фельдфебеля.
   - Опаницын, Ваше благородие. Валерий Сергеевич Опаницын. Из Киева.
   "Да, - подумал я, - не дошёл мальчишка до дома. А хотел, наверное, в родной город освободителем войти. Сколько же их было, таких вот пацанов, на моей памяти... А в первый год Смуты, когда под Ростовом мы наступали за Юнкерским батальоном генерала Варенникова, в атаку пришлось идти по телам юнкеров и кадетов - детей, погибших взрослой смертью..."
   Звонкий голос посыльного - молодого солдата-татарина, раздавшийся у палаток медицинского пункта, прервал мои мысли:
   - Где командир разведроты?! Штабс-капитана Зимина не видели?!
   Посыльному указали на меня. Он подбежал, и доложившись по форме, сообщил:
   - Ваше благородие! Вас просят к себе командир полка.
   - Спасибо братец. А где полковник Серебров? - Задавая вопрос, я одновременно начал приводить свою форму в порядок.
   - Его высокоблагородие вместе со штабом разместился в школе, - ответил посыльный.
   - Спасибо, понял.
   - Разрешите идти, господин штабс-капитан?!
   - Да, иди братец.
   Посыльный козырнул, и развернувшись, умчался в обратном направлении.
  
   В фойе школы я встретил дежурного офицера - подпоручика Ибатуллина. Мы поздоровались, и я уточнил у него местонахождение командира. Выяснилось, что полковник собирает офицеров в гимнастическом зале, куда только что привели и пленных. Я поблагодарил дежурного и направился в гимнастический зал.
   Почти все офицеры штаба полка уже собрались, прибыло и несколько командиров подразделений. Перед ними стояли пленные - восемь человек, их держали под прицелом двое солдат из караула.
   По знаку командира из общей группы пленных отделили пять человек и караульные повели их на улицу. По их внешнему виду я понял, что это "коренные" линденманновцы: немцы, венгры и прочие там иноземцы. Таких пускали в расход без особых разбирательств.
   Трое оставшихся были из так называемых "серых добровольцев". Они стояли ко мне спиной. Одеты они были, кто во что горазд, но все носили немецкие погоны и нашивки вспомогательных войск. Не знаю почему, но один из них показался мне знакомым, его затылок, обезображенный шрамом, напомнил мне об одном человеке.
   - Кто такие?! - спросил их полковой командир.
   Двое из пленных ответили одновременно: невысокий крепыш в морском бушлате и долговязый юнец в студенческой тужурке.
   - Мы из вспомогательных войск - рота подвоза, ваше благородие!
   - Возницы мы, господин полковник!
   Третий пленный со знакомым мне затылком, одетый в добротную английскую форму, молчал.
   - Кем были до поступления в наёмники?! - Продолжал допрос Серебров.
   - Отвечай ты, - приказал он "студенту".
   Студент, откашлявшись, начал торопливо отвечать:
   - Горбачевский Михаил Сергеевич. Тридцать первого года рождения. Из мещан. Студент юридического факультета Казанского университета...
   Неожиданно студент бухнулся на колени и запричитал:
   - Ваше благородие... господин полковник... маменька и папенька зимой от тифа умерли... у меня четверо братьев и сестёр меньших... их кормить надо... от безысходности я и подался к линдеманновцам...
   Глядя на плачущего студента, мы не испытывали жалости - жизнь тяжёлая штука и каждый делает свой выбор сам.
   Слушая историю Горбачевского, я вспомнил другого студента. Это было ещё в первый год Смуты, когда Армия Возрождения России только-только создавалась под началом трёх прославленных вождей русской армии - генералов Антонова, Петрова и Третьякова, когда бывшие командиры корпусов и начальники дивизий командовали батальонами, а полковники на равных с поручиками шли в атаку рядовыми стрелками в офицерских цепях. В ту пору к нам в Сводный Офицерский батальон, разворачиваемый в полк, в числе прочих добровольцев прибыл Михаил Клячин, уроженец Каменноугольного района, студент из Киева. Дома у него оставалось шесть младших сестёр, в семье Мишка был единственным кормильцем. Он переправлял им с оказией своё небольшое жалованье добровольца - 80 рублей (синеармейцам в ту пору платили по пятьсот). На себя Мишка не тратил ни копейки, решительно отвергая любые наши поползновения оказать ему дружескую помощь. Погиб Клячин под Батайском - третий батальон меньшовцев попал в окружение, и их порубали блакитные казаки из корпуса Путиноса.
   Нет не испытывали мы жалости к Горбачевскому. Но видимо, когда победа наша уже была близка, смягчались сердца даже у старых возрожденцев-первопоходцев. Серебров устало махнул рукой и сжалился:
   - Начальник связи разберитесь с этим... и если сочтёте нужным - отпустите домой.
   Поручик Рыбалко, самый добродушный офицер в полку, послушно кивнул, и протерев своё пенсне, сказал студенту:
   - Потрудитесь встать и следуйте за мной!
   Горбачевский резво вскочил, и боясь, что решение могут и переменить, поспешил за поручиком на выход.
   Я бросил взгляд на Бергера. Ротмистр, обладавший удивительной проницательностью профессионального контрразведчика, безразлично взирал на происходящее. Равнодушно пожёвывая в уголках губ спичку, он наблюдал за оставшимися пленными.
   Настала очередь следующего "серого добровольца". Матрос вытянулся в струнку и громко доложился:
   - Ваше благородие! Матрос первой статьи Черкашин Степан, сигнальщик эскадренного тральщика "Лейтенант Соболев", Тридцатый Флотский Экипаж, Балтийский флот. Демобилизован по болезни в апреле прошлого года. Два месяца назад был призван на военную службу и направлен во вспомогательные войска корпуса Линдеманна.
   - Чем занимался после демобилизации?
   Черкашин докладывал очень складно, как старослужащий на занятиях словесностью в родном экипаже. К сожалению, моряков в полку у нас не было, и проверить рассказ матроса не представлялось возможным.
   - Работал в Чернигове чернорабочим на паровой мельнице купца Березовского...
   В это время Бергер подошёл сзади к матросу и громко сказал:
   - Саенко!
   Матрос еле заметно запнулся, но, как ни в чём не бывало, продолжил рассказ.
   Бергер остановил его:
   - Саенко, прекрати ломать комедию.
   Матрос неспешно развернулся и возразил с недоумением:
   - Ваш бродь, вы меня с кем-то спутали. Черкашин моя фамилия. Из Миргорода я родом.
   Бергер, не спуская с собеседника глаз, протянул ему какую-то фотокарточку. Матрос поднял свои руки (или руку? Конечно, если он связан, то обе руки, а если нет, то...?), как будто намереваясь взять её, но вместо этого с силой оттолкнул ротмистра и рванул в сторону выхода.
   Все офицеры схватились за оружие, я тоже выхватил свой "дегтярев ковровский"... но Бергер опередил нас - не вставая с пола, из лежачего положения, он дважды выстрелил из "дамского" "симонова", и Черкашин-Саенко повалился навзничь. Катаясь по полу и хватаясь за простреленные бёдра, он орал в наш адрес грязные ругательства:
   - Суки! Мало я вас убивал... сволочи золотопогонные... попались бы вы в мои руки год назад!
   Бергер поднялся с пола и направился к Саенко. Офицеры возбуждённо переговаривались. Ещё бы, в наши руки попался легендарный социал-националистический палач Упырь - председатель Харьковского управления благоденствия Наум Саенко. Несколько человек бросились помогать Бергеру, и выволокли палача из зала.
   Зная хладнокровную беспощадность ротмистра к врагам, можно было с уверенностью сказать, что легко на тот свет Упырь не уйдёт.
   Я подошёл к валявшейся на полу фотокарточке и поднял её. На обратной стороне стояла корявая надпись: "Камраду Карлу на память. Наумчик" Я перевернул её изображением вверх и увидел Саенко в его прошлой жизни: он стоял на крыльце какого-то учреждения, в чёрной кожаной куртке с шевроном с перекрещенными косами смерти, вооружённый непременным для чекистов "музейным" "маузером". В руках он держал отрезанную голову старика с всклокоченной седой бородой, в зубах головы был зажат золотой генеральский эполет.
   Третий пленный оставался почти неподвижным, по крайней мере, на произошедшее он никак не прореагировал. Было понятно, что в выдержке ему не откажешь.
   Полковник Серебров повернулся к нему:
   - Ну, что же, разберёмся с тобой. Кто таков?!
   - А Вы мне не тычьте. Я с Вами на брудершафт не пил.
   - Скажите, пожалуйста, какая щепетильность. Я же могу и по-другому начать разговаривать. Отвечай, кто таков!
   - 751-го Самборского пехотного полка поручик Крутовский. После Переворота комиссован по ранению, служил волостным писарем в Черноборском уезде Киевской губернии.
   Услышав это раскатистое "р-р-р", когда пленный произносил свой чин, я сразу вспомнил, где я встречал этого человека - на какое-то мгновение я как будто бы перенесся в прошлое... на полтора года назад...
  
   Февраль позапрошлого года, богом забытый полустанок под Россошью. Я заболел сыпным тифом и с несколькими меньшовцами эвакуировался в тыл в санитарном поезде Соколовской дивизии. Синяя кавалерия ЮгРевВоенСовета прорвала фронт и пошла по нашим тылам. Машинисты отцепили паровоз и укатили на юг. Медицинские работники, испугавшись за свои шкуры, разбежались по окрестностям. С больными, которые не могли даже встать, остался только старый солдат-санитар, обходивший все вагоны, чтобы подбросить дров в печки теплушек и напоить больных кипятком.
   Синие не заставили себя долго ждать. Ранним утром следующего дня дверь (у теплушек не дверь, как-то это по другому называется) нашей теплушки бесцеремонно распахнули настежь. Холодный воздух ворвался в наш мирок и пробудил некоторых из нас к жизни, большинство больных было в тяжелом беспамятстве. Среди немногих зашевелившихся был и я. Очнувшись после недельного горячечного бреда, я с равнодушием наблюдал за разворачивающимся действом. Несколько синих стояли перед теплушкой.
   -- Ну, и вонь! - произнес один из них, судя по акценту, уроженец Курляндии.
   -- А что ты хотел товарищ Урмас?! Это же представители загнивающего класса. Вот они и загнивают. Отсюда и вонь.
   Синие дружно расхохотались. Весельчак был из офицеров. Это было видно по его выправке и тёмным следам от погон на выцветшем сукне офицерской шинели. Я постарался рассмотреть его получше, но он стоял ко мне спиной и я смог разглядеть только его затылок со своеобразным шрамом.
   Раздался стук копыт. К вагону подъехали несколько всадников. К главному из них подскочил весельчак и звонко отрапортовал:
   -- Товарищ начдив, мною организован захват санитарного эшелона с четырехсот двадцатью авээровцами. Шестьдесят из них офицеры.
   Маленький кривоногий всадник в парадном гусарском доломане с синими звездами на рукавах спрыгнул с коня, и подойдя к докладчику, спросил его со злостью:
   - А ты кто таков будешь, голуба ясная?!
   - Комендант этого самого эшелона бывший поручик Запарин...
   - Продал, значитца, своих... - перебил его начдив синих.
   - Никак нет, товарищ начдив! Я член социал-националистической партии с пятидесятого года, мне сам товарищ Туруханов партийный билет вручал! Я ещё в сорок девятом году помогал организовывать побег товарищу Сусликову из Владимирского централа.
   - Ну, извини товарищ, что заподозрил в тебе переметнувшуюся гниду. Мало сейчас идейных...
   Запарин непринужденно отмахнулся:
   - Ерунда. Я бы и сам предателю не поверил.
   - Лады. Что предлагаешь делать с этими полутрупами?
   - Сжечь живьём! Что на них патроны тратить?
   Синий начдив усмехнулся:
   - Хорошее предложение, товарищ Запарин. Но уж больно хлопотное. Бензина и солярки нет, а таскать дрова и сено некогда - мне сообщили, что из Воронежа выступил конный корпус генерала Огаркова. Быстрее будет просто перестрелять их.
   - Что ж сойдет и так.
   Синие продолжая переговариваться, отошли от вагона. Я попытался встать, чтобы выбраться прочь, но не смог и упал на пол между нарами. Через пять минут с разных концов эшелона раздались пулемётные очереди.
   Я отстранено отмечал, что они звучат всё ближе и ближе. Дошёл черёд и до нашего вагона. Во внутрь вбежали двое синеармейцев с ручными пулемётами Симонова и открыли огонь по беспомощным больным.
   Получив пулю в плечо, я потерял сознание. Очнулся вечером, когда чудом избежавший гибели санитар перетаскивал меня в будку обходчика. Я был последним из семи уцелевших. К утру четверо из нас умерло, а до прихода передовой сотни казаков Огаркова дожил один я.
  
   Я обошёл Запарина и встал перед ним. Он внимательно разглядывал меня.
   - И где же Ваш партийный билет, врученный лично "товарищем" Турухановым?
   - Запарин поджал губы.
   - Не имею чести Вас знать, господин штабс-капитан.
   - Я один из тех четырёхсот двадцати возрожденцев, уничтоженных синими с Вашей помощью в феврале прошлого года под Россошью, "товарищ" Запарин.
   - Жаль, что тот начдив тогда меня не послушал. Надо было вас все же сжечь, так было бы надёжнее.
  
   После допроса контрразведчиком Запарина повели на расстрел. Вместе с добровольцами из офицерской роты вызвался и я. Бывший поручик держался с достоинством. Повернувшись к нам спиной, он задрал голову вверх и последний раз взглянул на небо. Мы подняли автоматы и на счёт "три" выстрелили. Тело Запарина швырнуло вперёд.
   Я подошёл к социал-националисту. Он ещё дышал, булькая кровью в пробитых лёгких. Я вытащил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в шрам на затылке. Четыреста девятнадцать человек были отмщены.
  
  
   Автор приносит свои извинения некоторым участникам Форума Альтернативной Истории за использование их ников и настоящих имён для своих героев.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"