Аннотация: Ностальгия. Не по стране - по времени и месту. То, куда невозможно вернуться...
Здравствуй...
Я снова приехал к тебе. Мы давно не виделись, мой друг...
В твоем окне горит свет, занавески отдернуты и по потолку мечутся тени от листьев домашнего вьюнка, потревоженного сквозняком из приоткрытой форточки. Снизу окно похоже на арку, построенную в честь какой-то победы: оно широкое, с колоннами по краям. Выступающий нижний карниз напоминает лестницу, нависающий верхний - площадку для статуи; саму статую отсюда просто не видно, но воображение дорисовывает и лошадей, и колесницу, и венок. Серые стены вокруг сливаются с вечерним сумраком, оттого кажется, что проем окна светится особенно ярко.
Здравствуй...
Помнишь, как я, приехав в первый раз один, долго сидел под этим окном, мой друг, не решаясь выйти из машины, старенького Опеля? Просто сидел, слушая музыку, положив на колени подушку и одеяло, единственное, что я тогда привез с собой, если не считать гитары, которую я тогда так и не взял в руки, чтобы не заставлять тебя ревновать...
Много времени прошло с того дня...
Здравствуй...
Ты помнишь мою подушку и одеяло, лежащие у выхода на полу и готовые к тому, чтобы их положили в багажник машины? И чай, крепкий чай, заваренный в чайнике так, как это делают в далекой, снежной России? И слова "подожди, давай выпьем сначала чай, а уже потом...". И как чай не кончался всю ночь, как не кончались и слова такого чужого еще и малопонятного языка, что я вплетал в короткие волосы вместе с дыханием? А подушка и одеяло так и остались лежать на полу ...
Здравствуй...
Ты помнишь?.. Да, конечно, ты это помнишь, мой друг: долгие вечера зимой возле обязательно протопленной печки, которой больше нет... Спиной к спине, укутав ноги одним одеялом, замыкающим мирок в своеобразный круг, с книгами в руках и лампой, направленной так, чтобы света хватало обоим? Тихий шелест страниц и изредка наклоняемые назад головы, чтобы почувствовать затылком затылок?
Здравствуй...
Ты помнишь, мой друг, что у нас тогда не было телефона... Помнишь, как я ходил по комнате, переставляя с места на место единственный в комнате, покрашенный красной краской, старый стул... Я ждал тогда, ждал прихода мессии, моего мессии, который скажет, что все хорошо, что все обошлось, ничего не случилось... И как я бежал к открываемой двери, сбив стоящий на самом проходе стул, со смесью ярости и радости внутри, с матом, родным, радостным матом на устах - здесь, твою мать ну что же ты, ну как же так, ведь прошли все сроки, я уже не знал, что делать и где искать, ... твою мать! Как я мешал языки и времена, мат и счастье?
Здравствуй...
Помнишь, как уходили на работу? Как закрывали дверь и проверяли, есть ли у обоих с собой ключи? Как вытаскивали из подъезда велосипеды, накачивали колеса, прислонив под углом руль одного к седлу другого и поглядывая на часы? А вечерами затаскивали их обратно, перенося через высокий порог? И как я попал под ливень весной, промокнув до трусов, но ехал дальше, даже когда все машины встали у обочин - их дворники не справлялись с водой. Я тогда торопился...
Здравствуй...
Помнишь, как работа притворилась котенком, играющим с клубком шерсти, который скручен из ниток судьбы двух цветов - ярко-алого и бледно-голубого? И кидала нас из одного конца страны в другой, как котенок кидает клубок, переворачиваясь на спину и отбрасывая снова, и снова ловя? А время втыкало свои спицы в наш разноцветный шар, не заботясь о том, что попадает между нитями и разрывает сложившиеся связи? Помнишь ли ты те вечера, когда не включался свет, и никто не стоял у окна, в ожидании скорой встречи, опершись локтями на подоконник и положив книжку на раму окна?
Здравствуй...
Помнишь, как появился первый компьютер, ночным вором прокравшись на столик в углу и подтянув к себе тот самый красный стул? Как он крал вечера и ночи, а с ними и утро, оставляя короткие дневные часы для недолгих уже разговоров по телефону с работы?
Здравствуй...
Помнишь ли ты, как собирали вещи, каждый свои, и никто не стал брать старый красный стул, что был уже слишком ветхим? Как вьюнок пришлось отдирать вместе с обоями, а книжки заняли столько коробок, что их было не увезти за один раз, а компьютер был снят со стола и тихо, как бы напугано, стоял у выхода, боясь повторить судьбу стула... А велосипеды тогда уже украли... Вещи развезли тогда в разных машинах. В разные стороны.
Здравствуй.
Я тут, внизу, я один в салоне машины, здесь играет тихий блюз и голос с кассеты, как когда-то давно, в первый раз, поет о городе Н. И все так же я жду, что в окне появится любимый силуэт, и, словно ничего не изменилось и не прошло, махнет приглашающее рукой - заходи. И я поднимусь на второй этаж, по скрипучим деревянным ступеням, потопчусь в дверях, не зная, что делать с одеялом и подушкой, пока не положу их прямо на пол, посмотрю в глаза и скажу на русском:
- Я приехал. К тебе. Насовсем. Здравствуй.
И добавлю - уже на немецком:
- Здравствуй...
Прошло много лет и ничего уже не вернуть, в волосах на затылках кое-где уже пробивается седина, что должна быть в бороду...
Я не знаю, помнишь ли ты все это, мой друг, и помнишь ли вообще обо мне. Я сегодня приехал, чтобы больше с тобой не прощаться, ибо сегодня я попрощаюсь с тобой навсегда.
Но все равно - здравствуй, мой друг, мой бывший дом.