Аннотация: Не помню уже про что. Одно из первых...
Картина, нарисованная на зеркале.
Какие поганые здесь матрасы! Воняют протухшей рыбой. А от подушек вообще несет непонятно чем. Еще называется комфортабельный поезд. Хотя, наверное, в каждом поезде есть такой вот вагон для нелюдей. Накроют все это безобразие чистыми наволочкой с простыней и думают, что пассажиры будут спать спокойно, никаких неудобств не испытают. А я вот почуял. Дерьмом пахнет каким-то. А впрочем, какой я пассажир? Скрючился под самым потолком и терпеливо жду, каждый раз съеживаясь, когда внизу начинается какое-нибудь шевеление. Даже в туалет сходить нельзя. Безбилетник я, черт возьми.
В кармане бренчит какая-то мелочь. Интересно, хватит ли ее на платный туалет на вокзале? Куда ж я все деньги-то просадил? Дурак я! Почти уж год по всяким городам езжу. Сначала раскатывал как примерный человек. Билет покупал. Вот и растратил все свои сбережения.
Откуда вообще взялась пачка купюр на моем столе в то утро? Понять не могу! С работы уже неделю назад как выперли, ни копейки не дали, а я вроде и не хранил ничего. И тут вдруг деньги! Бред какой-то.
Потрогаю зубы. Шатаются черти. По кусочкам меня разрушает, гад! Сколько осталось-то их. Раз - два... Пятнадцать зубов! А что будет дальше? Повылезают ногти, начнут вытекать глаза, выпадать волосы? "Тридцать три белых коня..." - вспоминаю загадку из детства. У меня этих коней есть теперь только пятнадцать. И не белые они, наверно. Все вороные. Черные, небось, прогнившие.
Опять тошнит. Не жрал ничего уж дня два. Что там внизу творится? Посмотрю. Разложили свою колбасу опять. Едят. Меня они даже не приметили. Не надо попадаться им на глаза. Еще успею покушать. Колбасу-то, авось, не доедят. Выбросят в мусор, а я тут как тут.
Куда мы едем? Не могу ничего вспомнить. Какая разница! Главное, нужно проверить все музеи, выпотрошить художественные склады. Найти картину. Сломала мне она жизнь, гадина! Сегодня снова приснился тот мужик на холсте, или на чем он там нарисован, и говорит. Что сказал-то? Эх, память моя, память... Раздробили ее все эти сны.
Не надо, не надо спать. За окном блестит солнце, значит, сейчас день. Шепот, еще раз я услышал тот шепот. Не удержался, задремал. Как я мог забыть слова мужика? Помню ведь, острейшим ножом вонзились мне в голову.
В первый раз приснилась картина в ночь после того, как я лишился работы. Единственной. Больше ничего не умею. Разве только дворником пойти или куда, получать жалкие гроши, стать предметом насмешек местных мальчишек. Копаться в грязи и умереть в грязи. Нет, я не мог найти другую работу. Перед глазами вновь появляется картина. Тусклые краски, все размыто, и уродливое лицо, искаженное десятками морщин, с впалыми глазами, вдруг произносит беззубым ртом: "Отпусти меня, или буду убивать. Я в музее...". Сначала думал, что это полное сумасшествие: искать какую-то дурацкую картину, и как, интересно, отпустить того мужика. Сжечь полотно?
Но теперь я шарю по всем выставкам и галереям. Где говорящая картина, работа какого-нибудь полоумного художника-самоучки? Может, уже не в музее? Ее прикупил безумный коллекционер? Теперь она висит где-то в особняке на почетном месте, над унитазом, создает настроение перед тяжелым делом.
Почему я все-таки ищу ее? Картина, действительно, убивает! Сначала, один за другим, умерли мои немногочисленные родственники. Родители, две сестры, двоюродные братья... Все они покинули меня. Но проклятый мужик не остановился. Мой давний приятель Юрка жил с женой в обычной общаге, но получал прилично. Говорил, мол, в просторной квартире скучно. Одиноко. А в общаге народу куча, и почти все - друзья. Дурак ты, Юрка. Был. А произошло вот что: жену его нашли с перерезанным горлом в их тесной конурке. Обчистили полностью. Драгоценности жены, копившиеся на машину деньги. На похоронах я и решил поведать Юре о своем видении. Он помолчал, заморгал потускневшими глазами и чуть слышно всхлипнул:
- Не спи.
- Пытался, ничего не выходит! - последовал мой ответ.
Юрка не знал, что через пять дней будет лежать в свежевыструганном гробу рядом с могилой жены. Собирали на деревянный гроб всей общагой. Денег не хватило, мастер долго отказывался делать крышку, но все-таки согласился. Совесть, наверно, замучила. Когда друга моего нашли соседи, он лежал с перетянутым на шее ремнем и вывернутыми карманами. Неужели опять воры? Квартиры моих родных тоже были перевернутыми вверх дном, убийцы искали деньги. Гады! Все гады! И предвестником этого безумия стала картина.
Моих близких уже нет, и друзей не осталось. Теперь меня разбирают по частям, будто стервятники отклевывают от тела по маленькому кусочку. Выплевываю зуб. Теперь - только четырнадцать. Грязный мужик с картины дает мне шанс, но зачем? Пусть убивает меня сразу. Но он медлит. Может, самому умереть? Выпрыгнуть с поезда на полном ходу?
Я долго думал об этом. Даже раскололся на две половинки. Одна желала побыстрее сдохнуть, другая - хотела жить, а потому искала проклятую картину. Та, что хотела погибнуть, умерла. И осталась лишь вторая. Теперь я - только половина самого себя. А кто я вообще такой? Как зовут? Какая внешность? Не помню. Пожелтевший от старости матрас перед глазами, а в ушах - тук, тук...тук, тук. Правильно, не нужно спать. Пытаться прислушаться, приглядеться к реальному миру, и никакой сон не возьмет.
Как же меня все-таки зовут. Осторожно, чтобы никто ничего не услышал, достаю из кармана измятых, воняющих тухлой селедкой, джинсов потрепанную книжицу. Паспорт! Можно хоть что-нибудь почитать, чтобы не задремать. Мое имя Владимир Игоревич. Фамилия прочитать невозможно, фотографию тоже не видно. Расплылось что-то все. Намочил где-то, блин. Если теперь от меня осталась лишь половина, то я - Имир Евич. Ух ты, серб какой-то! Весело немножечко стало. В первый раз за последний год позабавился.
Что-то больно колет мне бок. Черный футляр? Откуда он здесь? Пошел к черту! Благо, окошко чуть открыто. Выкинул туда эту штуковину. Бросил взгляд за окно. Над рекой проезжаем.
- Вы что там засели как дикий? Спускайтесь к нам. Пообедаем!
Засекли все-таки. Все равно не пойду. Как приятно пахнет мясо. Куриное. Нет, удержусь. Еще поймают, как зайца. Штраф платить - денег нету. В кутузку кинут - картина совсем замучит. Не спущусь.
- Не голоден! - с трудом прошамкал я, глотая слюну.
Потерпеть. Еще немного, и приедем.
- А где вы сели? Мы только сейчас вас заприметили. Зачем высоко так забрались? Садитесь рядом с нами. Просто поговорим.
Делаю вид, что сплю. Нужно уйти от никчемной беседы. Хорошо им, не снится картина по ночам. Сидят, в карты режутся. Отдыхают. И что за сволочь нарисовала говорящее полотно? Убил бы.
Быть может, это всего лишь игра моего сознания. Утомленного жизнью. Обычные воры грабят обычных людей. И, между делом, убивают. Просто серия похожих убийств, как во всяких криминальных вестниках. И сон-мясник здесь ни при чем. "Судьба!" - говорят в таких случаях. Но половина меня так не считает. Найду картину. Сожгу, разорву, или брошу в реку, чтоб смылись все краски. И буду жить. Нормально жить.
- Ну что вы стесняетесь. Будем друзьями!
"Дураки!" - хмыкнул я про себя. Друзьями хотят стать. И не боятся. Картина всех сожрет, никого не выплюнет. Нет, нет! Так нельзя. Отвечать не надо. А что, если... Можно чуть-чуть задержать свою гибель. Полотно сначала погубило близких людей, приятелей, товарищей по прошлой работе, их семьи. Затем уже принялось за меня. Если будут новые приятели, картина оставит мою жизнь в покое, начнет губить свеженьких жертв.
Стоит откликнуться? Или...
- Как вас зовут?
- Имир Евич.
- Интересное имя...
Неужели я мог поступить так? Сделать чьи-то души подвластными какой-то картине. Зачем я познакомился с этими людьми? Погубил.
Опять я под самым потолком. Внизу никого. Наверно, сошли на какой-нибудь станции. Нащупываю в карманах бумажные деньги. Откуда они? Были вложены в паспорт, а теперь выпали? Скорее всего.
Вывалился еще один зуб. Осталось тринадцать. В паспорте узнал, что родился я тринадцатого марта. Для меня, наверное, это счастливое число. Когда же картина начнет убивать моих новых друзей, перестанет мучить хоть на несколько дней человека по имени Имир Евич.
Снова я сделал ошибку. Заснул. Картина будто увеличилась. Шепот мужика перерос в душераздирающий вопль. Может быть, уже близко. Скоро буду в городе, где и спрятано чертово полотно. Сколько уже музеев посетила моя половина? В каких городах искала? Не помню. Возможно, в некоторых бывала по несколько раз. Вдруг мой путь - кольцо. "Нет конца..." - вспомнилась детская загадка.
Вдруг вокруг сделалось очень шумно. Поезд остановился.
- Приехали! - послышался счастливый голос.
Коридор уже был заполнен людьми, тащившими огромных размеров сумки. Один из них бережно держал картину. Холодный взгляд пастуха, изображенного на полотне, напомнил мне глаза Юрки. Где он сейчас?
Стою на перроне. Вечер. Тусклый небесный занавес изрезан алыми лезвиями уходящего солнца. Душно. Нужно переночевать. Найти хоть какую-нибудь конурку. Нет, не спать. Просто спокойно посидеть, не шататься по пустынным улицам. Погреться бы. Что-то холодно для середины осени. Черный свитер с белой и красной полосами не очень теплый. Вспомнил, что такой же свитер частенько носил Юрка.
Забрался в подъезд. Кромешная тьма. Ничего, главное - тепло и ни души. Так хочется побыть одному. Не видеть лица людей, тем более счастливых. Зубов осталось одиннадцать. Потерплю. Завтра с утра быстрее на почту. Справочник города попрошу. Выпишу все адреса музеев, галерей, выставок. Картина где-то рядом, чувствую.
Утро выдалось хмурое. Туман и мелкий дождь. Неприятно. Купил блокнот и ручку. Денег осталось достаточно. На картину, наверно, хватит. Теперь в отделение связи. Где оно?...
Потемневшее небо было взято в плен нашествием наглых туч. Обошел все, кроме одной частной выставки. Спешу туда. Если и там нет говорящей картины, быстро на вокзал. В расписании я видел поезд, уходящий в семь вечера. Капли дождя становились все крупнее, они стучали по голове, отражаясь в душе жуткой болью. Звук падающей с небес воды напомнил мне что-то...
На серых стенах развешаны прямоугольные полотнища. Быстро осматриваю две стены. Церулеум, волконскоит - непонятные слова раздражают. Картины и здесь не оказалось.
- Это все? - шепелявлю.
- Да! - кивает хозяин.
В дверях показался высокий худой мужчина.
- Где она? - звучит хриплый голос, словно тонкое дерево скрипит под натиском озверевшего ветра.
- Сейчас! - хозяин скрывается в еле заметном в вечернем сумраке коридоре и появляется оттуда с сияющей улыбкой и черным полиэтиленовым мешком в руках.
- Что там? - дрожащим голосом говорю, обращаясь к обоим.
- Картина! - отвечают в один голос, а хозяин не может скрыть усмехающейся рожи, не верит, подлец, что беззубый оборванец может купить что-нибудь из его работ.
Выхватываю мешок из рук сухощавого и судорожно раздираю по шву. Хозяин плюется матом, а высокий возмущается в более пристойных выражениях, пытаясь оттолкнуть меня от последней надежды. Не она! Из-за стекла на меня смотрит красивая дама в шикарном фиолетовом платье.
- Это моя жена! Отдайте ее мне! - писклявым голосом восклицает тонкий, выхватывает из моих онемевших рук сделанную, видимо, под заказ картину и, нахлобучив белую шляпу, какие давно уже вышли из моды, поспешно выходит из мастерской, нервно хлопнув при этом дверью.
- Идиот! - вытаращил на меня глаза хозяин.
- У вас есть зеркало? - спрашиваю невпопад.
- В туалете! - отвечает неизвестно откуда взявшаяся уборщица, похожая на высохшее еще лет двадцать назад древнее дерево.
Мне плохо. Шатаясь, захожу в туалет. Хочется есть, хочется жить, умереть, найти картину, отправляться на вокзал, стать богатым, спать, не спать, вернуться к прошлому, забыть его... В тот момент мне захотелось всего и в то же время ничего. Что случилось со мной? Не знаю. Но в туалете я отыскал-таки то, что искал все это время. Картина, нарисованная на зеркале. Я посмотрел в глаза мужчине, который не давал мне спокойно жить, в его полуслепые очи, будто вдавленные туда, поглубже в глазницы. Его рот, выпотрошенный почти полностью, молчал. И тогда я закричал, что есть силы:
- Отпусти меня, или убью!.. - и несколько оставшихся зубов полетели на вымазанные краской некогда белоснежные плитки пола.
И картина закричала так же. Я ужаснулся. Окончательно озверев, с разбегу влетаю лбом в холодное стекло. Незнакомец на картине исчез. Наверно, я был похож на него тогда. Беззубый, грязный, несчастный...
Наступила темнота, в которой редко мелькали какие-то белые халаты. Но лишь несколько мгновений стоял мрак. Гады, они хотели спасти меня, но я молился, чтобы совсем умереть. Моя вторая и последняя половина ушла в могилу, как мечтала и первая. Не знаю, кто собирал на гроб, а, может, и не хоронили вовсе. Возможно, все те же большие халаты учили халатов маленьких, роясь и копаясь в моем уже ничего не значащем теле.
Что теперь, когда я умер? Отвечу. Сон уже не мучает меня. Ушел. Ко мне немного возвращается память. Окровавленный нож в черном футляре с драгоценностями, черный юркин свитер, спешно надеваемый мной, задушенные женщины, бережно уложенные в ящики для поклажи, найденные рыдающими родственниками, так и не дождавшимися их на перроне. И капли, мерно падающие мне на голову. Нет, не дождя. Крови. Сейчас я много думаю, прежде всего, о своей жизни. Какая она была? Зачем я похоронил ее?
Недавно я бросил взгляд на оставленный мною мир. Над железнодорожным мостом рыбачил мужик. Пьянчуга. Много он матюгался на проходящие мимо поезда, спугивающие рыбу. Не мог отойти подальше, дурак. Так вот, подцепил он на крючок маленькое колечко. Как выяснилось позже, золотое оно было. И пропил он его в местном кабачке. "Не простая оказалась рыбка, а золотая" - вспоминаю из младенчества. И сказать могу: "Жизнь тоже не проста, но состоит отнюдь не из золота".