Все, как обычно, началось с ветра. И с дождя. Конечно же, с дождя.
Дождь лил третий день не переставая, поэтому на улицах Шамхума было на редкость пустынно. Но даже мокрый насквозь, этот Город никогда не производил впечатление мрачного и унылого. Казалось, горящие теплым светом окна согревают мокрые улицы, и даже в самую темную ночь тень одиночества не грозила. Всегда встретится по дороге то девочка, ведущая на поводке огромного важного пса, то бронзовокожий великан верхом на черном медведе, а то и случится что-нибудь: то птицы поднимут небывалый гвалт, то пестрая бабочка на нос сядет, а то и вовсе хозяйка кафе "Небесный миндаль" вдруг ни с того ни с сего решит угостить кружкой наивкуснейшего горячего шоколада с щепоткой красного перца, ликером "Калуа" и облачком взбитых сливок сверху.
Держа кружку с парующим шоколадом в одной руке, а зонтик в другой, Ману неторопливо спускалась по тропинке, ведущей вниз от города, на побережье. Дождь лил все так же, но ветер предпочитал стряхивать воду с деревьев на зонт девушки, а не рвать его у нее из рук, за что та была ему крайне благодарна.
Резная калитка скрипуче поприветствовала ее, и по мозаичной дорожке, усыпанной кленовыми листьями, Ману зашагала к дому. Минут сорок назад ей позвонила Шолах, и голосом обиженного ребенка заявила, что рядом с ней не осталось ни одного настоящего мужчины, что все они сволочи, этот мир жесток и ее никто не любит. Именно поэтому, оставив кружку с остатками шоколада на крыльце, Ману стучала пяткой в тяжелую дверь.
Дверь распахнулась. Ветер тут же радостно рванул внутрь, швырнув в лицо хозяйке дома горсть мокрых листьев. Хмыкнув, Шолах на лету подхватила листья, и, кивнув подруге, направилась в сторону кухни.
Первое, что поразило Ману, когда она вошла в дом - темнота. Нигде не горело ни одной лампы, только на кухне колыхался теплый отсвет свечей.
- Ну и какого лешего? - сварливо осведомилась девушка, снимая куртку, - Я же нос себе сейчас расквашу!
- Если ты расквасишь себе нос, - заявила Шолах, появляясь в дверях кухни с кувшинчиком, в котором уже стоял букет из листьев, - таки мне нечему будет у тебя завидовать. Так что береги руку, Сеня, и пошли в комнату.
- И все-таки, - Ману погладила ластящегося к ней Шмеля, и подхватила на руки Зверя, - почему так темно? Только не говори, что Тило потерял счет за электричество, и местное ЖКХ подослало Лонли-Локли лично перерубить вам провода его знаменитой рукавицей.
- Выдохни, либлинг, - ласково посоветовала Шолах подруге, - и прекрати топить меня в водопаде своего красноречия. Я не знаю, почему не горит свет.
Свечей не было. Свет отбрасывали несколько желтых шариков, неторопливо кружащихся над Шолах. Когда Ману вошла в комнату, один такой шарик завис у нее над плечом, периодически тоненько поскрипывая.
- Как это ты не знаешь? - Ману плюхнулась в кресло и с наслаждением вытянула ноги, - Демиург ты, в конце концов, или так, погулять вышла?
Шолах не ответила. Поставив букет на пианино, она открыла крышку и принялась задумчиво перебирать клавиши. Звучащая музыка была негромкой, уютной, как теплый плед, и какой-то на редкость вечерней, как нельзя лучше подходящей и к льющему за окном дождю, и отражавшемуся в оконном стекле светлячку.
- А вот так, не знаю, - она захлопнула крышку и повернулась к Ману. - И вообще, день сегодня на редкость идиотский. Тило и Драу остались ночевать в городе - у одного прибыла новая партия антиквариата, а другой решил, что хочет зарисовать Стеклянный мост при свете фонарей. Таррант уметнулся еще утром - а ему я вопросов не задаю, ты сама знаешь. Каина из его берлоги кочергой не выковыряешь. Вот я одна и осталась.
- Ну а свет?
- Не горит!
- Почему?
- Да откуда я знаю то, либлинг? - возмущенно всплеснула руками Шолах, - Этот мир, знаешь ли, от меня уже почти не зависит. И уж если он решил погасить в моем доме свет, значит, ему это зачем-то нужно! Да и Тило еще туману нагнал, заявил, что это-де, не простой дождь и что-нибудь непременно случится...
- А тебе-то чего беспокоиться? - удивилась Ману, - Это же твой Мир. Ты устроила его так, что ничего страшнее вашей ссоры со Шляпником здесь случиться не может. Так что нечего зря себя накручивать.
- Плохого ничего случиться не может, факт, - кивнула ее подруга. - Но вот не очень хорошее - запросто.
- Что, например?
Шолах бесцельно понажимала клавиши пианино.
- Не знаю, - буркнула она, - но что-то тянет. Знаешь, вот как... овеществленное предчувствие. Что-то обязательно случится, и оно, это самое предчувствие, висит на мне мокрой тряпкой.
Ману передернула плечами: - Ну и сравнения у тебя, либэ...
Шолах развела руками.
Все-таки им удалось неплохо провести вечер даже при отсутствии электричества. Зарядки на ноутбуке Шолаха хватило на много часов, несколько серий "Дживса и Вустера" и бутылочка хорошего вина развеяли беспокойство, а уж о том, как целительно их присутствие рядом друг с другом было для них обеих - об этом и говорить не стоит. Поэтому договаривали уже глубокой ночью, лежа рядышком и лениво гладя шолашьих питомцев.
- Как твои предчувствия? - между прочим, поинтересовалась Ману. - Не подсохли?
Шолах прислушалась к себе и озадаченно потерла горло.
- Ты спросила, и стало еще хуже... - растерянно ответила она. - Что-то непременно случится вот прямо...
Резкий порыв ветра загрохотал по стенам ставнями чердачного окна, и сразу вслед за этим над головами у подруг послышался звук удара чего-то тяжелого об пол, непонятный шорох и скрип.
Девушки ошарашено замерли, прижавшись друг к другу. Шолах нащупала руку Ману и испуганно ее сжала.
- Шолли, - еле слышно прошептала Ману, - кого ты притащила сюда на этот раз?
- Откуда я знаю?! Я же тебе уже говорила! Что Мир не всегда меня слушается!
- И чего теперь от него ожидать?!
- Нууууу... - Шолах вспомнила, что она Демиург, да еще впридачу единственный мужчина в доме на данный момент, и, сделав над собой усилие, выпустила руку подруги. - Нууу, я могу пойти и посмотреть...
- МЫ можем, - сурово поправила ее Ману, выпутываясь из пледа и нашаривая на полу тапочки, - ты с чего это решила, что я тебя туда одну отпущу?
- А вдруг там пауки? - съехидничала Шолах.
- Я ружье у Тило одолжу. И кляп, чтобы рот тебе, паразитке, заткнуть.
- С красным шариком?
- Да как скажешь, свитти!
- Ооооо, сладенькая, я уже догадываюсь, что это ты все и подстроила...
- Ну конечно. Давай, бери свечи и пошли! Мы с тобой офицеры, в конце концов, или нет?!
Люк чердака, как ему и положено, отворился с самым зловещим скрипом. Девушки немедленно расчихались: шкодливый ветер, выбивший ставни, вовсю хозяйничал на чердаке, поприветствовав неразлучных подруг доброй горстью пыли в носы.
Прочихавшись, Шолах подала руку Ману, и они принялись оглядываться по сторонам.
Чердак дома был самым классическим чердаком: запыленным и заваленным старым хламом. Приглядевшись, Ману различила пыльные, покрытые чехлами кресла, старые птичьи клетки, сваленные стопками иностранными журналы, ржавый остов велосипеда и почему-то старую ванную.
- Ну и бардак у тебя, - проворчала она. - Лучше бы здесь мастерскую для Драу сделала...
- Ты не поверишь, - смиренно отозвалась Шолах, - но до сегодняшней ночи здесь и была его мастерская.... Но теперь я откуда-то знаю, что она перенесена в утепленную беседку позади дома.
А здесь сейчас...
- Пиздец, - закончила за нее Ману. Шолах согласно покивала.
- Слушай, но если ты знаешь, где сейчас мастерская Драу, так узнай, кого к нам лихим ветром занесло!
- Ээээээ... Не могу.
- Как так - не можешь?!
- Не могу, и все. Придется...
Из угла раздался слабый стон и хриплый кашель. Девушки шарахнулись назад, и едва не загремели вниз по лестнице.
- Где твое ружье? - напряженно поинтересовалась Шолах.
- Внизу...
- Отлично.
Девушки, крадучись, двинулись вперед. Шолах осторожно обогнула ванную и завернула за старый сервант.
- Что там, Шолль?
- Это скорее кто...
- Ну и кто за что?
- Не знаю... Сама посмотри...
Ману подошла к подруге, и девушки со смесью страха и любопытства уставились на скорчившееся в углу существо.
Существо сидело на куче старых одеял, хрипло кашляя и заслоняясь руками от света мельтешащих над подругами светлячков. Было оно явно человекообразным, одетым в грязнейшие лохмотья, в которых еще можно было распознать брюки и пиджак, с которых уже успела натечь на пол изрядная лужа воды.
- Свет... - хрипло выдохнуло существо, и снова раскашлялось, - убери... больно...
- Мать моя женщина, - прошептала Шолах, но послушно погасила всех светлячков, кроме одного. Существо завозилось и сделало попытку приподняться, но тут же обессилено рухнуло обратно.
- Ты кто? - шепотом позвала Шолах.
- Уходите...
Шолах оглянулась на Ману и несмело шагнула вперед.
- Ману... посмотри...
То, что Ману приняла было за старую шубу, в которую, как ей показалось, куталось существо, оказалось... крыльями. Облезлыми, свалявшимися, и невероятно бурыми от грязи. Да и само существо оказалось немыслимо чумазым, будто добиралось сюда пешим бездорожьем, спотыкаясь и падая в осеннюю грязь...
- Пошли вон, - вновь прокаркало существо, неловко подбирая под себя крылья.
- Эээээ... - Шолах явно чувствовала себя не в своей тарелке, - может, вам переодеться?...
Существо рукой с когтистыми пальцами откинуло со лба спутанные волосы, уставилось на остолбеневших подруг слегка фосфорецирующими глазами, и... моргнуло третьим веком.
- Да что вы такое?! - не выдержала Ману.
- Ничего... рухлядь... я рухл... - оно снова раскашлялось в ладони.
- Парень, может ты все-таки спустишься, примешь ванную и чего...
- Убирайтесь!!!!! - гаркнуло существо так, что девушек просто вынесло с чердака. Пришли в себя они уже в комнате Шолах, в четыре руки двигая к двери пианино.
- Это что сейчас было?! - Ману слегка дрожащими пальцами пыталась прикурить сигарету.
- Не знаю, - Шолах подергала дверь, и, убедившись, что открыть ее почти невозможно, плюхнулась на кровать рядом с подругой.
- Шолах!!
- Что - Шолах?!! Я же тебя предупреждала!!!
- Черт возьми... - Ману глубоко затянулась. Шолах тоже закурила, и девушки надолго замолчали.
- По крайней мере, оно неопасно, - неуверенно протянула Шолах некоторое время спустя. - Если бы оно мне угрожало, оно бы здесь попросту не появилось...
- Тогда нахрена это самое оно тут околачивается?!
- Спроси чего полегче!
- И спрошу! Есть еще сигаретка?
- А то...
Девушки закурили еще по одной, и пришли к выводу, что утро вечера мудренее, а сейчас надо ложиться спать. Ману заикнулась было насчет того, что неплохо было бы вызвать сюда Тило, или, на худой конец, Шляпника, но Шолах, прислушавшись к себе, удивленно сообщила, что она ни до кого не может докричаться - словно что-то ей мешает.
- Ну и дела... - Ману мрачно куталась в одеяло. Шолах стояла у двери, напряженно вслушиваясь в еле слышную возню на чердаке.
- Знаешь, - растерянно сообщила она, - это из-за него я не могу ни позвать ребят, и не перенести их сюда...
- А говорила, ничего плохого...
- Нет, ты не понимаешь, - Шолах озабоченно нахмурилась и примолкала. Потом заговорила медленно, прикрыв глаза:
- Оно... не хочет, чтоб его видел кто-то еще... и оно не даст мне привести ребят... конечно, если я очень захочу, я могу их и позвать, но что-то мне подсказывает, что... это у меня не получится... что и у Тило, и у Драу просто не получится сюда прийти... Или найдутся дела в Шамхуме, или они вдруг решат прогуляться по соседним мирам, или море разольется до порога, а лодок не окажется... Мир... Мир будто подсказывает мне, что я должна поговорить с ним одна...
- Если тебе верить, то Мир и меня должен убрать отсюда... вот интересно, а что он...
- ...Придумает для меня?... - обалдело закончила Ману, сидя на табуретке в своей кухне. Солнце ярко светило в окна, в соседней комнате, что-то напевая, раскладывал на столе бумаги Фернандо, а девушка сидела на кухне, бесцельно пытаясь дозваться до Шолах с помощью Безмолвной Речи.
Подруга не отвечала.
Обнаружив пропажу подруги, Шолах не на шутку перепугалась, но вновь прислушавшись к себе, поняла, что никакая опасность ей не грозит. Рассудив, что на данный момент предпринять все равно ничего не удастся, она сгребла в охапку сонно пискнувшего Зверя, и, свистнув Шмелю, забралась под одеяло.
- Ладно, - бормотала она, умащиваясь, - утром посмотрим, что там за кто, и что этот кто тут делает...
Утро встретило ее свинцовыми облаками, низко повисшими над землей. Дождь по прежнему лил, как из ведра, а ветер гнул в саду деревья и бился в окна. С чердака не доносилось ни звука.
Умывшись и позавтракав, девушка попыталась дозваться до Ману, и, как ни странно, ей это удалось.
- Еле дозвалась до тебя! - выпалила она, не дав подруге вымолвить и слова, - Слушай, это нечто! Ни до Тило, ни до Драу я доораться не могу, и... и море действительно разлилось!
- Ты уверена, что справишься одна? - Ману не на шутку волновалась и отчаянно мучилась от того, что ничем не может помочь, - Если что, дуй сюда, всех на ноги поставим...
- Ннн... нет, не стоит, - не очень уверенно отозвалась Шолах, - думаю, я справлюсь...
Дверь на чердак по-прежнему была открыта. Осторожно обогнув сервант, девушка увидела, что существо спит, кое-как натянув на себя драные одеяла, и тяжело дыша.
- Эй...
Существо медленно открыло глаза. Дернулось третье веко.
- Уходи...
- Про уходи и рухлядь я вчера уже слышала, - осмелев, Шолах подошла к существу поближе и опустилась рядом с ним на колени, - может, представишься, для разнообразия?
- Дура...
- Очень приятно. А меня зовут Шолах.
Существо медленно приподнялось и село, подтянув к груди колени, и уткнувшись в них лицом. Глухо и безнадежно застонало.
- Эй... - Шолах накрыла непонятная жалость. Сейчас, при мутном дневном свете, незнакомец казался еще более грязным, страшно худым и изможденным до последнего предела. Казалось, оно появилось здесь с единственной целью - умереть, и теперь мечтает, чтобы от него отвязались. Но Шолах не собиралась позволять ему эту роскошь. Она осторожно протянула руку и коснулась пальцами грязного рукава.
- Отстань... ну пожалуйста... - с мукой протянуло существо, и подняло голову. Шолах уставилась ему в лицо.
Темные глаза все еще слегка светились. Третье веко тонкой пленкой периодически прикрывало радужку, но отталкивающего впечатления это не производило. Грязные волосы неопрятными сосульками свешивались на высокий, изборожденный глубокими морщинами лоб, запавшие, покрытые свежими ссадинами, и то ли сильно обветренные, то ли сильно обожженные солнцем щеки. Длинный, резко выдающийся вперед нос, тонкие губы, и покрытый жесткой даже на вид щетиной подбородок довершали портрет незнакомца.
- Как тебя зовут? - Шепотом спросила Шолах.
- Никак... я не.. я... - незнакомец прижал к груди кулаки. Длинный приступ кашля сотряс худое тело, и существо без сознания повалилось на одеяла.
Шолах рванулась к нему и принялась трясти. Веки существа слабо дрогнули. Тогда девушка решительно подсунула руки под странно невесомое тело и обняла, устроив клонящуюся голову у себя на плече. Чутье подсказывало ей, что стаскивать незнакомца вниз ни в коем случае не стоило.
Странно - несмотря на то, что незнакомец был грязен, как последний бродяга, ничем таким от него не пахло. Существо пахло сыростью, влажной землей, прелыми листьями, как будто долго пролежало в сырой норе. Сквозь этот запах пробивался "личный" запах существа, и девушка не находила его неприятным. Все мы пахнем. Всем нам присущ свой собственный запах. Шолаху нравилось, как пахнут окружающие ее люди, и запах незнакомца ее не раздражал. Подумав, она создала чашку теплого чая с молоком и осторожно поднесла ее ко рту незнакомца. Тонкие губы слегка приоткрылись, девушка осторожно наклонила чашку. Жидкость потекла по щекам незнакомца, он закашлялся, и открыл глаза. Завозился, предприняв слабую попытку освободиться.
- Сиди, - мрачно приказала Шолах, снова поднося чашку к его губам. Тот бессильно уронил руки, и начал медленно, по маленькому глоточку, отпивать. Девушка плечом придерживала его голову.
Скеллиг молчал. Шолах тоже примолкла, разглядывая его.
Ростом Скеллиг навскидку был с саму Шолах. Если бы не общая изможденность и неприглядный вид, он мог бы казаться даже симпатичным. Явно не по размеру, его лохмотья болтались на нем, как перчатка на карандаше. Девушка заметила, что он пытается зябко поджать под себя босые ноги, и накинула на них одеяло, приказав окну закрыться.
Окно с треском захлопнулось. Стало темно и тихо. Шолах зажгла светлячок, обеспокоенно прислушиваясь к тяжелому дыханию существа.
- Что же мне с тобой делать, Скеллиг?
Тот по-прежнему молчал. Девушка вдруг ощутила, что его тощее тело пышет жаром, словно печка. Коснувшись рукой грязного лба, она убедилась в худших своих подозрениях: у существа была температура. Скеллиг дернул головой, пытаясь стряхнуть ее руку.
- Отстань...
- Вот прям щас все брошу и отстану, - буркнула Шолах, усаживая его на одеяла, и пытаясь стянуть с него пиджак, не повредив при этом крылья.
- Отстаааааань...
"Видела бы меня Ману, - думала Шолах, укладывая Скеллига обратно на одеяла, - я, на чердаке с мужиком, да еще так резво его раздеваю..."
Уложив Скеллига обратно и подсунув ему под голову пиджак, девушка ринулась вниз, чтобы спустя несколько минут вернуться с очередной кружкой, полной целебного отвара. На этот раз, не задавая никаких вопросов, она приподняла мужчину за плечи, и, невзирая на вялое сопротивление, заставила выпить весь отвар до конца. Затем, подоткнув под его голову прихваченную подушку и накрыв еще парочкой одеял, она спустилась вниз, в дом. Решительно прошагала в ванную и встала под душ.
- Ну и дела творятся, - выдохнула она, убедившись, что по-прежнему не может докричаться до своих мужчин.
Море действительно разлилось, навевая Шолаху воспоминания о мультике "Рыбка Поньо". Послав зов нескольким знакомым в городе, и убедившись, что никто не пострадал, а наоборот, горожане радуются происшествию и туда-сюда по Шамхуму уже вовсю снуют лодки, девушка выглянула во двор и осторожно потрогала подступившую к порогу воду пяткой. Вода была неожиданно теплой, и Шолли, радостно заверещав, содрала с себя одежду и бултыхнулась в воду. Вокруг сновали невиданных форм и расцветок рыбы, тянулась вверх, словно водоросли, жухлая осенняя трава. Девушка вынырнула, и пришла к выводу, что жизнь огхырительно хороша, и даже присутствие незнакомца в ее доме не может испортить ей настроения.
- Что же мне с ним все таки делать, - бормотала она себе под нос пару часов спустя, помешивая доходящий на плите густой суп-пюре с мясом, - что же мне с ним делать... для начала покормить.
Вновь поднявшись на чердак, она обнаружила, что Скеллиг проснулся, и лежит, уставившись неподвижным взглядом в окно. Дождь кончился, выглянуло солнце, и рассеянный сквозь грязное стекло свет едва освещал чердак. Лежащий на полу мужчина действительно казался кучей старой грязной рухляди.
- Обед, - мрачно объявила Шолах, опускаясь на пол рядом со Скеллигом и подхватывая его на руки. Тот поморщился и вновь попытался освободиться, но Шолах покрепче прижала его к себе и ложкой зачерпнула суп.
- Ну давай. Ложечку за папу... За маму... За Оргиммар...
Мужчина поперхнулся и уставился на девушку. Та хмыкнула и поднесла к его рту очередную ложку.
Наконец, миска опустела. Шолах ногой отодвинула ее подальше, не выпуская Скеллига из объятий.
- Как ты?
- Лучше, - помолчав, буркнул тот.
- Как ты сюда попал? - осторожно принялась расспрашивать девушка.
- Ветер принес.
- Ты прилетел?
- Да.
- Что ты такое? Только не говори опять, что "рухлядь"!
Скеллиг снова умолк. Вздохнув, девушка попыталась дозваться до Тило и Драу, но обнаружила, что в этом мире их больше не было. Ее мужчины исчезли, словно и не жили никогда в этом доме, но она откуда-то знала, что именно так сейчас и должно быть. Что именно сейчас она больше всего нужна именно Скеллигу, а он... он, этот хам, угрюм и немытый бродяга, больше всего нужен именно ей. И то, что Скеллиг знает о живущих в доме, и то, что однажды они вернутся, и все будет по-прежнему, но уже немножко не так... а значит, у них есть время.
- Ты дикий, как бродячий кот, - буркнула она, - тебя надо приручать.
Ресницы мужчины дрогнули, но он не отозвался. Девушка вгляделась в его лицо, и, создав влажную тряпку, осторожно принялась стирать с его лица грязь и кровь. Делать это одной рукой было не очень удобно, но все снадобья послушно висели в воздухе у нее над головой, так что ей без особых усилий удалось слегка умыть мужчину и намазать его ссадины лечебной мазью. Тот морщился, но безропотно терпел. Создав еще одну чашку с целебным отваром, она снова напоила Скеллига, и, повинуясь неожиданному порыву, погладила его по колючей щеке.
- Спи, - прошептала она, и поцеловала его в висок, - спи.
Скеллиг ровно дышал.
К вечеру небо снова затянуло тучами, но неожиданно появился свет. Девушка обрадовалась, и включила стиральную машинку. Выйдя из ванной, она с удивлением обнаружила, что ее дом стал меньше. Если раньше он был трехэтажным, многокомнатным, с высокой угловой башенкой, то теперь куда-то делись два этажа, а комнат осталось всего две. Пройдясь по дому, она обнаружила, что все комнаты были смежными. Комната ее не претерпела существенных изменений, хоть и опустилась из башенки на первый этаж. Во второй комнате стояла печка с большой лежанкой, за которой обнаружилась дверь в санузел. Третьей комнатой оказалась небольшая кухонька, дверь которой выводила на маленькую веранду, а та вела на уютное скрипучее крылечко, к нижней ступени которого по-прежнему подступала вода.
Пожав плечами и почти не удивившись, девушка вернулась в зал и связалась с Ману.
- Что? Один этаж? Хотела бы я...
- Посмотреть? - невинно уточнила Шолах у обалдело оглядывающейся по сторонам подруги. Та ойкнула и насупилась:
- Ты бы хоть дверь мне создала, или переход!
- Дарлинг, в данной конкретной ситуации парадом командую уже не я. Так что расслабься, и постарайся получить удовольствие.
Ману прошлась по дому. Выглянула во двор, полюбовалась на расстилающееся от порога до горизонта море. Мимо нее протиснулся Шмель, и, мрякнув, решительно вскарабкался по крыльцу на крышу.
Девушки уселись на крыльце и закурили.
- Как оно в общих чертах? - Поинтересовалась Ману.
Шолах пожала плечами.
- Никак. Спит. Ест. Жар спал.
- Свит. Когда это кончится?
- Когда это кончится, я не знаю. Но догадываюсь, чем.
Ману внимательно посмотрела на подругу, и, хмыкнув, затянулась сигаретой. Докуривали в молчании.
- Ты приходи, - серьезно сказала Шолах, усаживая Ману в лодку, которой правил большой серый енот, - ты теперь дорогу найдешь.
- Естественно, - насмешливо сощурилась Ману, - и последний вопрос: свит, почему енот?
- Ну откуда я знаю, либлинг? - рассмеялась Шолах, и, махнув рукой на прощание, скрылась в доме.
Вечером над морем полыхал такой красивый закат, что Шолах уселась с книгой на крыльце, но, как ни старалась, не могла уловить ее содержания. В конце концов, бросив бесполезное занятие, она с удовольствием раскурила трубку, и, усадив Зверя на колени, принялась пускать в небо колечки дыма. Ветер гнал по воде беспокойные барашки, с криком метались над волнами чайки, и на память невольно приходили строчки из фильма "Достучаться до небес" - "Там, на небе, только и разговоров, что о море и о закате...". Девушка сбегала проведать Скеллига, и убедилась, что он крепко спит. Чердак тоже претерпел изменения: из всего хлама на нем остался только старый сервант, который отгораживал уголок, где на невесть откуда появившемся матрасе ютился ее бродяга. Спустившись с чердака, Шолли прихватила из комнаты гитару, и снова уселась на крыльце. Задумчиво тронула рукой струны. "Скеллиг..." - гулко отдавалось в голове, - "Скеллиг..."
Он сегодня дома, он сегодня один.
Он немного болен, немного устал.
Сам себе трубадур, сам себе господин.
Он коньяк с кагором зачем-то смешал.
А за окном темно, смотрит в форточку ночь:
"И с какой это радости парень напился?.."
А ему, бедняге, уж ничем не помочь,
Он устал быть тем, кем сегодня родился.
Он забыл, как люди включают на кухне газ,
Он чужую боль заглушил цитрамоном.
Он глядит на стены и видит родной Прованс,
Где когда-то он звался графом Раймоном...
Он вернулся на землю сквозь дни и года,
Семь столетий назад безвозвратно ушедший.
Вспоминает об этом Скеллиг иногда,
А друзья говорят про него - сумасшедший...
Наверху захлопнулось окно. Шолах вздрогнула. Вошла в дом, и поднялась на чердак.
Мужчина лежал, отвернувшись к стене, и подтянув колени к животу. Шолах нерешительно замерла на верхней ступеньке.
- Эй...
Он не отозвался. Девушка сердито пожала плечами, и повернулась, чтобы уйти.
- Меня зовут Скеллиг. А не Скеллиг. И все, что ты пела - неправда.
- А что тогда правда?
Он не отозвался. Шолах спустилась по лестнице, с треском захлопнув за собой люк.
Утро встретило ее веселым птичьим гомоном, и солнечными лучами, отчаянно щекотавшими вздернутый нос хозяйки. Торопливо умывшись, она выглянула во двор, и увидела, что вода отступила, грязь успела за ночь подсохнуть, но заметно похолодало. Подобные природные капризы давно уже никого не удивляли в Шамхуме, поэтому Шолах, натянув пальто, яркие резиновые сапожки и любимую шапочку с рожками, вприпрыжку помчалась на рынок с большой плетеной корзинкой. Вернулась она часа через два, нагруженная покупками. Обернулась бы и за час, но возле лавочки тетушки Уши Еши столкнулась с Тришей, и девушки проболтали битых полчаса. А потом еще и Вианн из любимой шоколаттерии пригласила попробовать глинтвейн, сваренный по новому рецепту... в общем, входя в дом, Шолах нетерпеливо бросила корзинку у двери, и, громко топая, взбежала на чердак.
Скеллиг сидел у открытого окна, кутаясь в одеяла. Увидев нарисовавшуюся в люке девушку, он медленно повернул голову в ее сторону и дернул уголком рта, что, видимо, означало приветствие.
- Пациент подает признаки жизни, - хмыкнула Шолах, - это внушает некую надежду... Жрать хочешь?
Мужчина не ответил.
- Ясно, - сама себе ответила Шолах, - надеюсь, что, эммм, прочие нужды ты успешно справляешь сам. Не хотелось бы ставить тебе тут горшок.
Скеллиг молча отвернулся к окну. Шолах спустилась вниз и принялась растапливать печку.
Вскоре дом наполнился живительным теплом и ароматом густого, наваристого борща. Своим умением готовить борщ в этом мире Шолах по праву гордилась. Недаром ведь, когда она становилась к плите, шамхумские гурманы держали нос по ветру, а ее лазанью из четырех видов сыра не брезговал отведать и сам Кофа Йох. Те времена, когда Шолах по нескольку раз в неделю вдребезги разносила кухню, давно канули в прошлое, и сейчас взрывы на кухне раздавались только тогда, когда хозяйка была чем-либо крайне недовольна.
Наполнив большую пиалу дымящимся варевом, она вновь поднялась на чердак.
- Жрать, - бесцеремонно объявила она, ставя пиалу перед Скеллигом. Плюхнулась на пол, и уставилась в окно, дабы не смущать мужчину пристальным вниманием.
Судя по звукам, ложек тот не признавал, предпочитая по-простому хлебать через край. Хлеб он не тронул.
Когда пиала опустела, Шолах с трудом распрямила затекшие ноги, и поднялась, чтобы уйти.
- Тебе не скучно тут?
- Нет.
- Как насчет спуститься?
- Нет.
- Искупаться?
Молчание в ответ. Шолах глубоко вздохнула, возвела глаза ввысь, горько укоряя потолок за столь упрямого пациента, и уверяя его в своей безграничной кротости. Потолок тоже был не самый разговорчивый товарищ, а посему девушке пришлось так же безмолвно спуститься вниз, постаравшись напоследок как можно громче хлопнуть дверцей чердака.
День прошел плодотворно. Обойдя дом вокруг, и решив, что цвет его не соответствует такой творческой разносторонней натуре, как ее Шолашество, девушка немедленно сотворила себе несколько банок с краской и решительно принялась орудовать кистью. К вечеру, пестрая, как лоскутное одеяло Шолах окидывала удовлетворенным взглядом результаты своей работы. Подборка рисунков и фотографий в ее телефоне нашла самое причудливое воплощение на стенах ее дома, и теперь ее жилище, разрисованное цветами, орнаментами, и до кучи любимыми персонажами напоминало яркую детскую шкатулку.
- Теперь и жить можно, - удовлетворенно хмыкнула она, и направилась в ванную мыться. А заодно и отмывать Зверя, чья шерстка уже фактически не отличалась от пестроты рабочей хламиды Шолаха. Вечер она провела как приличная бюргерша, сидя у окна и орудуя крючком, и длинный шарф в виде яичницы с беконом был готов почти наполовину. По крайней мере, беконная часть особенно удалась.
Ночью у Скеллига опять начался жар. Девушке пришлось подниматься на чердак, и, прижимая к себе уже слегка начавшее прибавлять в весе тело, снова пичкать его отваром из трав. На этот раз мужчина не сопротивлялся, просто не открывал рот, и, в конце концов Шолах, вылившая добрую половину кружки себе на штаны и ему на грудь, пригрозила, что если он не будет пить, этот отвар будет введен ему внутрь в виде клизмы. То ли угроза возымела действие, то ли он действительно захотел пить, но на этот раз отвар был принят без писка. Но Шолах не решилась оставить его одного, ибо допив отвар, Скеллиг впал в забытье и у него начался бред. Он что-то еле слышно шептал, не закрывая глаз, только третье веко беспрестанно скользило по радужке. Девушка с трудом улавливала в его шепоте слова - что-то про двадцать семь и пятьдесят три, про рыбий жир и артрит, про мистера Эрни Майерса, сов и пылающее сердце. Пришлось кутать его в одеяло, и, давясь смехом и жалостью, укачивать как ребенка. Под утро девушку сморил сон, и, проснувшись, она едва не взвыла, попытавшись разогнуть ноги. Скеллиг крепко спал.
- Жрать, - традиционно буркнула Шолах, сонно протирая глаза, и брякая на пол перед Скеллигом огромную тарелку с жареной картошкой. Мужчине полегчало настолько, что, поднявшись на чердак, Шолах застала его буквально висящим на створке окна - стоять самостоятельно он еще не мог. Она помогла ему опуститься на пол и прислониться к стене.
Ложек мужчина по-прежнему не признавал, и потому ел прямо руками, жадно запихивая ломтики картошки в рот и облизывая пальцы. Улучив момент, Шолах приподняла его крыло. Крылья были настоящими, и, судя по толщине костей, могли действительно удерживать его в воздухе. Скеллиг резко отдернул крыло, и недовольно посмотрел на девушку. Та проигнорировала его взгляд, бесцеремонно продолжая изучать его крылья.
- На ангела ты явно не тянешь. Разве что, на падшего. Да и то, из рая тебя изгнали, скорее всего, за паршивый характер.
Нет ответа.
- Так кто же ты такой, в конце-то концов?
Скеллиг молча подцеплял пальцами последние ломтики картошки.
- Ногу тебе сломать, что ли? - тоскливо поинтересовалась Шолах. Мужчина снова промолчал. Поставил тарелку на пол и отвернулся к окну. Девушка окинула его критическим взором и решительно потянула с пола.
Идти самостоятельно Скеллиг не мог. Закинув его руку себе на плечо и придерживая за талию, Шолах с трудом, чудом не оступившись, спустилась с ним по лестнице и тут же запихнула пернатого упрямца в ванную. Что удивительно, на этот раз он совершенно не сопротивлялся.
В ванной Шолах первым делом, в буквальном смысле слова содрала с него одежду - от ветхости она рассыпалась прямо на руках. Решительно запихнув его в ванную и включив воду, она вышла и отправилась на чердак - перетряхивать его постель, а заодно и поискать в шкафах что-нибудь подходящее из старой одежды Драу. На самой дальней полке обнаружились вполне приличные спортивные штаны и старенькая футболка с длинными рукавами. Небрежными взмахами ножниц прокромсав в ней два вертикальных разреза, она вернулась в ванную.
Как выяснилось, помывка явно не была коньком мужчины. Скеллиг сидел под струей воды, подтянув колени к груди и не шевелясь. Шолах воспроизвела по памяти парочку самых заковыристых ругательств, почесала в затылке, сбегала за купальником, и решительно залезла в ванну сама, дико жалея, что на мужчине не было рубашки и нельзя поднять его со дна ванной за шкирку. Намыливать мочалку пришлось несколько раз, ибо грязь неравномерным слоем вперемешку со ссадинами покрывала его тощее тело с выпирающими, как стиральная доска, ребрами, с макушки до пят. Больше всего она намучилась с крыльями. Ехидно осведомившись у мужчины, каким шампунем он предпочитает мыть свой дельтаплан и не получив ответа, Шолах снова усадила его на дно ванной и принялась намыливать мягкие перья гелем для душа. Спустя пару споласкиваний результат ее удовлетворил, и, насухо вытерев Скеллига (целомудренно жмурясь при вытирании стратегически важных мест), она закутала его в широкую банную простыню и усадила поближе к печке, расправив крылья, чтоб просохли.
Вернувшись из ванной, она обнаружила, что мужчина самостоятельно натянул штаны, и теперь полулежит на стуле, приоткрыв рот и тяжело дыша. Выругавшись на этот раз вслух, Шолах кое-как натянула на него футболку, и, снова обхватив за талию, потащила его на чердак. Печь топилась весь день, чердак хорошо прогрелся, и девушка больше не боялась, что к Скеллигу вернется простуда. Закутав его в одеяла и вручив очередную кружку с отваром, она решительно уселась напротив и сурово приказала:
- Ну а вот теперь - рассказывай.
...Он не знал, откуда он взялся. Казалось, он всю жизнь прожил в сарае какого-то придурка, по ночам роясь в мусорных баках и подбирая остатки китайской еды - отсюда пятьдесят семь и двадцать три, именно эти номера заказывал Майерс в ближайшем китайском ресторанчике. Когда Майерс умер, он остался в его сарае, питаясь фактически всем, "что приползет" - улитки, лягушки, маленькие грызуны. В какой-то момент он обнаружил, что у него начался артрит, кости его стали превращаться в камень, да и сам он каменел, сидя по целым дням не шевелясь... пока в один из вереницы бесчисленных дней в его сарай не пробрался какой-то мальчишка по имени Майкл. Майкл носил ему еду из того самого китайского ресторанчика.
У Майкла была подружка - Мина. Вдвоем с ней они перетащили Скеллига из готового развалиться сарая в старый Минин гараж. А еще у Майкла тяжко болела младшая сестренка - месячный грудничок. Порок сердца. Майкл все уговаривал Скеллига помочь сестренке, и каким-то невероятным образом ему это удалось. После чего он посчитал свою миссию завершенной и... просто улетел. Вместе с перелетными птицами. Но сил на долгий перелет у него явно не хватило, и поэтому шамхумский ветер, сжалившись над ним, принес его на чей-то чердак...
Договаривал Скеллиг, отчаянно клюя носом и клонясь туловищем вперед. Шолах было встревожилась, но поняла, что он просто засыпает.
- Так что же ты? - в который уж раз она задавала ему этот вопрос и снова не надеялась получить внятный ответ. Скеллиг сонно моргал.
- Некто... Похож на всех сразу: на вас, людей, на зверя, на птицу, на ангела... Такое вот существо...