У Кулаковых пропал сын Лешка - белобрысый, смышленый паренек семи лет. Отец его, Алексей Кулаков владел лесопилкой, хозяйничал сам, приторговывал лесом, мать Ольга держала ферму на двадцать коров - семья была зажиточная. Лешка хорошо учился, рос помощником отцу и матери. И вот пропал.
Тут и зашептались деревенские старухи, припомнили давний скандал. Деревня памятлива на происшествия, бывает, даже через поколение вспоминают бабы, кто у кого увел мужика и чем закончилась драка из-за гулящей жены. Народ сказал твердо: родителей, Ольгу с Алексеем, Бог наказал!
Среди полей, разделенных межой, по корням старинных дубов бежит Черный ручей. Весной и хмурой осенью бурлит сердито, вылезая на берега, стремит в реку кипучие, темные воды. Зато в июньскую тихую пору журчит, светлый, игристый: "Расскажи... расскажи... расскажи..."
К ручью учительница Алевтина приходила вечерами и усаживалась под дубом на гранитный валун, теплый от дневного зноя, - мечтала. Но это было давно. С тех пор как разломилась ее судьба, она забыла сюда дорогу.
В ту страшную осень восемь лет назад Алевтина ходила топиться, так велико было горе: накануне свадьбы жених, Алексей Кулаков, молчаливый,голубоглазый парень, не сказав даже "прости", исчез. Искали его недолго. К невесте в дом явилась Ольга и крикнула с порога:
- Был Леха твой, стал мой! У нас любовь. Колечко-то подбери...
Алевтина окаменела, глядя, как покатилось по столу и спрыгнуло на пол беззащитное золотое счастьице.
Вся деревня ждала событий. Алевтина в белых кружевах сидела на табуретке посреди комнаты, без слез таращила глаза. Подружки щебетали возмущенно, по-птичьи вскакивали с лавок, куда-то убегали, возвращались. Никто не знал, что же теперь делать?
Соседки и знакомые заглядывали к Алевтине, кто за спичками-солью, кто сказать про Ольгу плохое. И все сочувствовали, глядели жадно в лицо, будто ждали, чем кончится мексиканский сериал.
А чем тут поможешь - не в суд же на Алешку с Ольгой подавать! Ясное дело, против красавицы Ольги обыкновенная, хотя и образованная, учительница Алевтина не потянет. Худая, как стрекоза, смуглая учителка - и белотелая, рослая Ольга с русалочьей косой!..
Под вечер добрые люди разошлись по домам. Алевтина, как была в белом платье, нацепила на шею веревку с кирпичом и полезла в реку - топиться. Но холодная ленивая вода не приняла. Выбравшись на глинистый берег, утопленница села на траву, кашляя и дрожа, отжимая платье. И вдруг - словно река промыла ей глаза! - очнулась: что ж я делаю! Эти-то, счастливые, глянут на ее мерзкое, распухшее тело, брезгливо отвернутся, а Ольга еще и скажет, мол, сама виновата, никто ее силком в омут не гнал. Алексея уговорит не виниться об этой дуре, а Лешка - Алевтина знала - совестливый.
Вернулась учительница домой даже не простудившись, и ни одна лукавая деревенская сплетница не узнала про ее отчаянную глупость.
Холодная и черная, как осенний ручей, легла на душу невесты-брошенки мысль о мести. Ей хотелось взять топор, порубить, пожечь. Вот если бы зарезать Ольгу тайком, чтобы никто не догадался... Утопить в болоте... Или яду подсыпать? Скотину потравить, корову, овец? Жалко животных, чем они виноваты... Жахнуть бы Ольгу топором по башке - в глухолесье, когда пойдет на болото за клюквой... И закопать глубоко... И ни за что не сознаваться, если заберут в милицию...
Алевтина придумывала планы убийства один замысловатее другого. Начала читать детективные истории о мести, но нигде не нашла совета, как убить и не оставить никаких следов. Она потеряла улыбку, зашершавела голосом. Сквозь внешний покой глядели ее заледеневшие в гневе глаза.
Алевтина горбатилась на своем огородике, учила детей, ездила в город на курсы повышения квалификации учителей начальных классов, писала рефераты и планы. Думала с ужасом, что скоро появится еще один мальчонок, кулаковский, и будет таращить невинные глаза. Или еще хуже: родится у Кулаковых девочка, на Ольгу похожая, ни в чем не виноватая. Принесут ее в ясельки, в садик, а там, глядишь придет в школу - время-то ветром летит. И как не возненавидеть вражье дите, как полюбить?
Замело мокрым снежком поля, стылая земля остекленела. В это тяжкое время на лице Алевтины появилось какое-то необычное, особенное выражение. Её начали сторониться соседки.
Однажды Алевтина пришла к заветному камню у Черного ручья, села на краешек валуна, подумала про Ольгу: "Накажи тебя Господь! Прокляни твое брюхо!" Смертным холодом ответила черная вода. Вечером зашел к Алевтине участковый милиционер - в гости, посидеть, поговорить за жизнь.
- Вы Алевтина Григорьевна, правильно себя ведете, - сказал и взглянул строго. - В соседнем районе, к примеру, одна брошенная мать троих детей, спалила в бане своего мужа, перебежавшего к молодой соседке.
- Насмерть спалила?
- А то! Живьем сгорели.
- Оба?
- Да. Дверь бани снаружи поленом подпёрла, да и подожгла. Сама потом каялась, сотрудничала со следствием. Преступнице дали десять лет, а детишек - в интернат. Разве это хорошо?
Алевтина поставила на стол графинчик с наливкой, тарелку соленых огурцов. Участковый отодвинул стакан и сказал с особенным выражением, тая за каждым словом угрозу:
- Если с Кулаковыми что случится, на вас подумают в первую очередь.
За тот давний разговор Алевтина была благодарна участковому Александру Иванычу. Он много чего рассказал тогда про людей, про район - и все-то с намеком. Хороший человек участковый! Увидел ее мысли насквозь.
Ночью она долго ревела в подушку, а наутро встала с веселой душой, словно отплакала, упокоила мертвеца.
Весной довольная Ольга уже ходила с огромным пузом, беременная, а потом благополучно родила сына, Алексея-младшего.
И вот Лешка пропал.
Милиционеры обошли все дома, поговорили с каждым сельчанином, - кто и когда видел мальчика в последний раз. Всей деревней прочесали луга и перелески, даже прошли вырубками до болота. Никаких следов ребенка не было.
- Глухарь! - Безысходное, тяжкое слово повисло над деревней.
Звонили в МЧС, а там сказали, что если мальчик заблудился в лесу, искать бесполезно: с вертолета густые буреломы не разглядишь, нужно поднимать воинскую часть и, как бреднем рыбу, грести, прочесывать много километров леса. В советское время так бы и сделали. А нынче кто же даст целый гарнизон солдат?
Через десять дней поиски ребенка прекратили.
Отец, Алексей, в последний раз собрал батраков с фермы, городских приятелей, рабочих с лесопилки. Обошли вокруг болота. К вечеру мужчины вернулись грязные, усталые.
- Если малец из дома сбежал, то сам вернется. А если... то уж не поможешь, - говорили измученные люди.
Обезумевшая Ольга выслушала последнее слово, молча накинула на голову шаль и побежала.
- Куда ты ночью?! - вслед жене крикнул Алексей. - Стой!
Она не ответила. Слабым карманным фонариком высветила кружок на тропинке, ушла в темноту.
Алевтинин дом стоял на отшибе, за школой. Светились окна, учителка спать ложилась поздно. Собачья будка у калитки пустовала. Ольга протопала по деревянному крыльцу, постучала в дверь. Алевтина открыла сразу, молча посторонилась, пропуская гостью в дом.
- Проходи.
Ольга вошла и огляделась. Один раз она уже входила в это жилье. Видать, вспомнила, как покатилось Алешкино колечко по столу, как налились слезами Алевтинины глаза...
Чисто в горнице, прибрано по-городскому, без аляповатых занавесок и вязаных половиков. Печь в синих изразцах, на полу однотонный голубой линолеум. Над письменным столом книжные полки. Столько книг, что обоев не видать.
- Зачем пришла?
- Сын пропал.
- Знаю. И что?
- Помоги.
Алевтина пожала плечами.
- Искали?
- Ты же сама знаешь.
Алевтина собрала со стола книги, поставила на полку. Не оборачиваясь спросила:
- А я-то что могу?
- Это ты наколдовала! Твоя мать колдовка была, и ты умеешь! Говори, что с ребенком сделала!
Алевтина повернулась, взглянула удивленно и вдруг рассмеялась:
- Ты в своем уме?! На дворе ХХ1 век, темная ты баба. Иди домой, дура!
- Отдавай моего сына!
- Уймись, - презрительно бросила Алевтина. - Если веришь в колдовство, иди к Черному ручью да послушай. Он правду нашепчет. Будет тебе урок!
- Колдовка проклятая!
- Да! - крикнула Алевтина. - Это я твоего щенка уморила! Нет его больше, нет! В болоте утоп твой гаденыш!
В Ольгиной руке откуда-то появился длинный кухонный нож. Алевтина успела отскочить, спрятаться за стол. Глядела на блестящее лезвие - Ольга его с собой принесла, в хозяйстве у Алевтины такого не было.
- Зарежу!
Ольга растолстела за последние годы. Попадись ей - шею свернет с хрустом, как цыпленку.
Учительница закружилась вокруг стола, сбивая стулья, кинула в Ольгу чашку, тетрадку - что под руку попалось. А Ольга рычала, давя сапогами посуду, и неумело, но широко и сильно размахивала длинным лезвием.
Алевтина вскрикнула: жгуче потекло по плечу, - и вдруг поняла: настал ее час! Страх исчез, она засмеялась. Сдернув со стола скатерть, швырнула в ненавистное красивое лицо, метнулась в дверь плечом. Выскочила в сени, захлопнула дверь. Граблями подперла ручку.
Ольга забарабанила изнутри, воя и матюгаясь, Алевтина спрыгнула с крыльца и побежала к калитке.
Ночь разливалась мглой, таяли призрачные облака. Алевтина шла по знакомой тропинке быстро, но осторожно. Пока Ольга сообразит высадить оконную раму, да вылезая порежется о стекла - время есть.
Алевтина вышла на главную деревенскую улицу - неширокую, еще весной разбитую тракторами. В крайней избе светились окна, но она пошла дальше, на другой конец, к болтливой старухе-сплетнице - теще участкового. Баба Дарья - боевая, ругательная, любопытная. У нее можно отсидеться до приезда милиции.
Ольга выбралась раньше, чем думала Алевтина. Как тигрица, бежала следом, оступаясь на камушках, подворачивая широкую ступню. Ее тяжелый топот доносился издалека, крики и брань, наверно, слышала вся деревня.
Старуха, видать, не спала. Зашебуршила в темном окне, стукнула дверью внутри дома, потом протопала босыми пятками. На веранде скрипнуло, дощатая наружная дверь отворилась.
- Впусти меня скорее, бабушка! - Алевтина бросилась на крыльцо. - За мной гонится Ольга с ножом. Запрись и не открывай, а то порежет нас обеих!
Дарья была тугоуха, Алевтина кричала во всю мочь и краем глаза видела, как зажглось окошко у соседки слева, Глафиры: сплетница услышала шум и сейчас прибежит.
Это хорошо. Будет свидетельницей нападения.
Так и вышло. Полчаса бабки держали оборону, отругиваясь через окно, увещевая Ольгу, а она, словно сумасшедшая, молотила в дверь поленом.
- Отоприте! Колдовка проклятая! Отдай ребенка!
Алевтину, в слезах и крови, старухи перевязали. Раны были глубже, чем ей показалось вначале. Уложили на кровать, накрыли байковым одеялом. Баба Дарья ушла в сени и через дверь вступила в переговоры с Ольгой.
Алевтина лежала на Дарьиной опрятной постели, слушала, закрыв глаза, и мысленно смеялась.
Подоспел Алексей и кто-то из мужиков. Ольга еще покричала, повыла, вырываясь из мужских рук. Потом ее увели. Вопли и матерщина смолкли.
По настоянию бабы Дарьи Алевтина написала заявление в милицию. Глафира диктовала, тыкая пальцем в бумагу, возмущалась на Ольгины угрозы, требовала подробно описать учиненный погром, и чтобы учительница не забыла перечислить "материальный ущерб" - Алевтина уныло кивала.
- Пускай Ольга выплатит тебе! - убеждала ее Глафира, блестя глазами в азарте, будто на собачьих боях - кто крепче куснет.
Заявление получилось отменное.
Домой Алевтина вернулась на рассвете. Следов ночного нападения убирать не стала. Обвязала голову мокрым полотенцем и легла. Думала. Баба Дарья сама отдаст заявление участковому. Драка с ножом, рана и синяки - это хулиганство, а баба Дарья и Глафира ославят Ольгу дуру, позаботятся, чтобы вся округа узнала о покушении на убийство.
Когда Ольга пришла к ней прошлой ночью, Алевтина готова была выслушать ее, поговорить, подумать, что стало с мальчиком. Утешить. Но едва Ольга помянула колдовство, в Алевтине словно взвизгнула черная струна сердца, которой она сама прежде не ведала. Дразнить, изводить, мучить врага - такой подарок дает судьба не каждому. Алевтина его приняла, как граф Монте-Кристо - золото аббата Фариа.
Жгучее, бешеное прошлое навалилось на учительницу. Даже боль в раненой руке стала казаться ей наградой. Ни жалости к ребенку, ни сочувствия к его матери - ничего, кроме ненависти, поднявшейся из глубины памяти, как муть - со дна Черного ручья.
Алевтина съездила в город, взяла направление на судебно-медицинскую экспертизу. Раздеваться до трусов было стыдно. Пожилой врач равнодушно осмотрел порезы на ее теле, и стал писать бумажку, потом спросил, где еще синяки, Алевтина повернулась боком, показала бедро (ударилась случайно о стол, когда уворачивалась от ножа Ольги). Кровоподтек был приличный, она даже сама удивилась.
А вечером тихо постучали к ней в окно. Снова пришла Ольга - серая от смертной тоски, зареванная, обессилевшая.
- Аля, отдай ребенка! Сын не виноват перед тобой. Меня казни - ну, хочешь - убей! Зарежь.
- Хорошо, - сказала Алевтина. - Отдам. Но не задаром.
- Бери, что хочешь! - обнадежилась Ольга. - У меня деньги на книжке есть - много! Бери! Вот...
Ольга вытащила из бюстгальтера завернутую в носовой платок стопку пятитысячных купюр.
- Остальное завтра привезу.
- Хорошо, - сказала Алевтина. - Принесешь деньги, тогда и поговорим. Но запомни: чуть кому слово скажешь - не будет тебе сына. Молчи!
- Ни словечка не скажу!
- Клянись!
Ольга собралась перекреститься, но Алевтина перехватила ее руку, оттолкнула сердито.
- Ты что делаешь, дура! Мое колдовство черное, дьявольское, а ты крестишься!
Ольга смотрела на Алевтину сумасшедшими глазами - верила.
- Иди! - приказала Алевтина. - Принесешь деньги, тогда и поговорим.
- А где сыночек-то мой? Небось, голодный...
- Нет. Он спит. Для него день - как минута. Уходи! И помни: скажешь мужу - не увидишь сына никогда.
Ольга попятилась к выходу и, неловко толкнув дверь плечом, вывалилась в сени.
В предрассветье Алевтина вышла из дома. Все тихо. Деревня досыпает последние сны. Скоро вспоют петухи, и желтые огоньки в окнах начнут новый день.
Алевтина прижала к себе тяжелый сверток и быстро зашагала к перелеску на холме. Отсюда был виден лишь ее дом, вся деревня потонула в седом тумане.
Раздвинув ветки кустов, она высмотрела окно своего дома. Развернула черную тряпку, бросила на землю. Ружье было тяжелое, совсем новое, с оптическим прицелом. Алевтина нашла его под ящиками с инструментом на чердаке, куда отец с братом ее не пускали. Там же, на пыльных полках под самой кровлей видела она какие-то детали. Показалось ей, что это были зачищенные от земли части оружия. Руки задрожали: она вспомнила брата, как он учил ее стрелять из старой партизанской винтовки, шутя, говорил - в жизни все пригодится! После смерти отца исчез и брат, уехал в город, а потом пришло известие: погиб Иван при невыясненных обстоятельствах.
Алевтина загнала патрон, поставила левый локоть на сук, - толстый, аккуратно спиленный, прижалась щекой к прикладу, подняла правый локоть и зажмурила левый глаз. Голос брата Вани напомнил: "Задержи дыхание!" Она прицелилась, нажала на курок. Тяжкая отдача больно ударила в плечо. Звук унесся в деревню - это хорошо! Поверят люди Алевтининой сказке про то, как сидит она у окошечка и вдруг - бабах! На тетрадку сыплется стекло, а Ольга грозит в окно кулаком. Убить человека - это вам не парня увести! Крепко осудит молва, и вспомнятся грехи, каких за норовистой Ольгой числилось немало. Алевтина представила себе баранью оторопь Ольги, когда люди в морду ей кинут: "Бешеная!" Словом этим припечатывал народ только последнюю оторву - безмозглого и тупого человека, которым брезгуют и сторонятся. Будет Ольге деревенский бойкот.
Туман плыл молочными пенками в низину, садился на желтую дорогу. Алевтина обошла вокруг деревни, забралась в старый Ольгин овин, за выгоном, и, спрятав оружие под корыто, забросала сеном. Пускай люди найдут, братнина ружья не жалко.
Домой учительница вернулась никем не замеченная. Дрожала в ледяной от росы юбке. Осмотрела окно.
Стекло раскололось, вокруг дырочки бежали трещины. В стене, над письменным столом, появилась вмятина от пули. Если бы Алевтина сидела в это время на привычном месте, эта пуля застряла бы в ее голове.
Ей вдруг стало страшно. Господи, что же я делаю?! Ведь у Ольги погиб ребенок. Все знают, что погиб - живой вернулся бы. Да бог с ней, с Ольгой - в конце концов, сказано: "Аз Воздам!"
Под окном мокрые георгины уронили красные головки на сломанных стеблях. Алевтина обняла цветы, прижала к лицу холодные лепестки и заплакала. Слезы были покаянные, отчаянные. Нет, денег с Ольги она не возьмет, про выстрел никому не скажет, и все - хватит! Пускай живут Кулаковы, как могут - у нее своя дорога! Институтская подруга зовет в Новосибирск, учительницей в гимназию. Кто сказал, что в тридцать семь лет нельзя начать все сначала?!
Алевтина вошла в сени, сбросила мокрые сапоги, куртку. В комнате, янтарной от восходящего солнца, пахло лесными цветами. Она кинулась на диван и уснула мгновенно, словно наплакавшийся ребенок.
...Уволиться и уехать! Жаль покидать родные места, но здесь жить больше нельзя. Алевтина вырвала лист из тетрадки и решила составить список вещей, необходимых в дороге и на первое время, пока не получит аванс на новом месте.
Заурчал автомобильный мотор. Учительница подошла к окну и увидела подруливший к ее забору УАЗиК.
Приехал участковый, Александр Иваныч. Вместе с ним из машины вылез незнакомый мужчина в сером костюме и городских остроносых туфлях. Они открыли калитку и остановились, о чем-то споря.
Участковый указал на разбитое окно, через которое той ночью вылезла Ольга, на сломанную раму. Мужчина в сером кивнул. Они направились к дому, протопали по крыльцу. Постучали и тотчас вошли.
- Здравствуйте, Алевтина Григорьевна! - сказал участковый. - Как самочувствие?
Незнакомый мужчина вошел следом, споткнулся о половичок, сбитый в ком, поздоровался.