В этом году смена времен года походила на расставание прежних возлюбленных. Уже окончательно ясно, что вместе не быть, но расстаться тоже не очень получается; и эти возвращения то со слезами, то с упреками, то с прощальными поцелуями, то с желанием забрать свои фотографии. Так в этом году уходила зима. Налетала снегопадом, обжигала холодным сырым ветром. И это было ненадолго, напоследок, но так неприятно, так тоскливо, что даже не верилось, что весна все же воцарится. Даже не так. От этой весны не ждали любви, обновления, прилива сил и чувств. Все люди вокруг казались опустошенными, как будто невесть какие ветра продували их души, разметали чувства, как облака. От этого огромное скопище людей большого города казалось гигантской толпой потерянных детей. Может, мы и правда потерялись во времени и пространстве? Опустошенность и разочарование - вот что я испытываю. Может, это примета возраста? Да вообще-то, скорее, нет. У меня и по молодости периодически случалось. Скорее, все-таки происходят такие очистки души, обнуления. Вот канализация же требует периодической очистки? Душа тоже, стало быть. Когда забьется всякой гадостью, тогда бьется от боли, омерзения, ужаса. Бьется, как выбивается ковер на зимнем снегу, оставляя грязные следы причудливых очертаний. На очищенном ковре по-новому расцветают узоры, ярче краски, весь он какой-то другой, свежий и даже пахнет иначе. Вот отмается моя душа, отразочаруется, и стану я другая, новая. Хочу верить, что стану лучше. Нет? Но хоть мудрее-то стану?.. Я смогу. Я выдержу. У меня даже имя такое...
Я лично верю, что имя накладывает отпечаток на характер и судьбу человека. Например, меня зовут Тина. И мне действительно присуще некоторое заболачивание, внутренний застой. Полное мое имя не Тинатин и не Кристина, а Алевтина. Конечно, логичнее было бы сократить его до Али, как делают все нормальные люди. Но только не эксцентричный Водолей, мой родитель. Тина! Уж какие это рождало ассоциации в его творческой душе, спросить теперь не у кого. Но у сверстников однозначные! В детстве мое имя способствовало укреплению мышц. Тина - это не только болото, но и рифма к другим малоприятным словам. "Тина-скотина", "Тина-кретина". Когда обзываются, прекрасно обходятся без падежей. Обидный смысл от этого не меняется. Поэтому, в зависимости от личности произносящего "Тина-блевонтина", я работала либо руками-кулаками, раздавая оплеухи, либо ногами, улепетывая от обидчика, которого, как деваха языкастая, быстро переводила из разряда обидчиков в разряд обиженных. В общем, синяки и царапины были обычным детским делом.
А вот банты всякие, кружева - они, как явление празднично-экзотическое, доставляли массу хлопот. Помню первый класс: первого сентября стояла навытяжку как суриката, боясь пошевельнуться, потому что бант этот окаянный размером с небольшую клумбу, казалось, того и гляди съедет с головы. Нет, красота - это, конечно, страаааашная сила! Но гордо ее носить дано не всем. Я и посейчас предпочитаю мышистые тона и неэкстремальные модели. Не потому, что курочка должна быть скромной. Ничего я не должна никому! Так комфортнее. А женщины, этакие дивы, умеющие эффектно одеться (глядя на страницы глянцевых журналов уместнее сказать "раздеться"), они вызывают у меня восторг.
Возвращаюсь к имени Алевтина. Вот, помню, в переходном возрасте озадачилась его расшифровкой. Что я надеялась узнать? Что в переводе с греческого или древнееврейского оно означает "любовь" или "царственная", "мир" или "морская"? Но оказалось неожиданное: Алевтина - это переделанное имя Валентина. Грубо говоря, шиворот-навыворот. Валентина - это "сила". А я тогда что? Сила шиворот-навыворот? Из той, что если есть, то ума уже не надо? Конечно, самоисследование - самый увлекательный вид познания. Но не всегда утешительны результаты.
Мне говорят: "Ты, Тина, человек общественный. Ты без людей не можешь". Не совсем это так. Я без людей могу, я наедине сама с собой не могу. Вот странно, да? Я даю довольно дельные советы, для любого человека найду нужные слова утешения, помогу разобраться в душе, поддержу. Почему же не могу то же самое проделать для себя? Как останусь одна, погружаюсь в самокопание, самокритику, стараюсь мыслить позитивно, и эти мысли кажутся мне сахарной липкой ложью - совсем впадаю в тоску. Наверное, помощь все-таки должна приходить извне. Таким божьим провидением через людские души, речи, чувства. Не представляю, как обходятся те, у кого нет друзей и близких? Потому что у меня, слава Богу, есть те и другие.
Подруг у меня аж целых три! Нет, это я неправильно сказала. Нас четыре подруги. Варька - одиночка со статусом. Верка - идейная одиночка. Я, Тина, - безыдейная одиночка. И Нелька - одиночка поневоле. Верка обозвала нас обществом "ЧО"- четыре одиночки.
Варька у нас вдова. Муж, ее ровесник, умер после раннего инфаркта. Жили они хорошо, дружно. Горе это было страшное. Но живым - жить. У Варьки выработалась своя философия. Что мы, дескать, женщины взрослые. Нужно любить свой возраст, нести его с достоинством. Как она говорит: "Девочки, мы украсили бы любые похороны! Но для более веселых торжеств уже не годимся". Что касается личной жизни, то она состоялась, была счастливой. Другой такой не будет. Да и не надо. Это пусть изгаляются в поисках те, у кого ничего не было. Варин муж был хороший мужик. Но когда умер, был сразу канонизирован Варькой в святые. Мы все любили его, уважали, часто вспоминаем, цитируем, любое хорошее застолье обязательно прерывается фразой: "А вот Андрюха бы сказал...". Незримо он с нами. Но все-таки то, что Андрюха потерял все человеческие недостатки, мне кажется несправедливым. Как будто этим мы украли часть его обаяния, его живой силы. Ну и что такого в том, что он тридцать раз бросал курить? Его любимая присказка была: "Это просто, как курить бросить! Я тридцать раз бросал!". Но при Варьке это вспоминать нельзя. Это как бы очерняет его светлый образ. Типа, где это вы видели ангела с папироской? Вообще-то, ЭТО СТРАННО, потому что во всех прочих случаях Варька отличается прекрасным чувством юмора. У нее самый любимый автор - великий насмешник Самюэл Ленгхорн Клеменс, больше известный как Марк Твен. Это я так говорю не потому, что такая умная-образованная. Я, как попугай, после 20 лет повторов, освоила наконец этого Ленгхорна (аж от зубов отскакивает), и даже прониклась! Мне ближе всего твеновская мысль, что "человек был сделан в последний день творения, когда Бог уже утомился".
Наша Верка - идейная одиночка, в отличие от статусной одиночки - вдовы Варьки. Не без легкого цинизма она говорит, что не настолько бедна, чтобы продаться богатенькому старикану. И не настолько богата, чтобы купить себе молоденького кавалера. Это враки (ну про то, что небогата). Верка - вполне обеспеченная и независимая дама. Просто она знает, чего и кого хочет. На горизонте мужчины этих кондиций не маячат, и Верке проще одной. Абы с кем она не хочет и не может. А вляпаться в какой-нибудь дурацкий роман - это не ее диагноз. Это мой. У Верунчика нашего рассудительный характер, спокойный, все у нее под контролем, включая сердце и мозги. С моей точки зрения, так она просто идеальная женщина, средоточие всех достоинств, которые отсутствуют у меня. Эдакая прекрасная тигрица.
Сама-то я одиночка безыдейная. Так сложилось, да и все. У меня нет почетного вдовства, чтобы торжественно его нести как хоругвь. И нет критериев высокой оценки мужчин. Все происходит по велению сердца и похоже на стихийное бедствие. Вера бывает в ужасе: "Тина, когда ты влюбляешься, твоим мозгам нужна помощь одновременно всех служб: 01, 02 и 03!" Это правда. Меня бы на первые дни желательно заковать, загасить и полечить. При этом сторожить. Иначе я успеваю наделать множество глупостей и потом очень об этом сожалею. Ну да, вот у меня - так...
А вот с Нелькой у нас полная беда. Она одиночка поневоле, вернее, по воле бросившего ее мужа. Главным словом, характеризующим ее натуру, всегда было "чрезмерная". Она с каким-то неистовством отдавалась тому, что ее увлекало. В детстве это были то биология, то вышивание, то бальные танцы, то одноклассник Валера. Потом она "ударилась" в общественную работу. В институте Нелька то пропадала в походах, то пела бардовские песни, то участвовала в спектаклях, то, само собой, в научных конференциях. И все с горящими и сияющими глазами. Понятное дело, в дружбе она была щедра. Но и очень требовательна. А в любви - так просто девятый вал. Она обрушивала на объект своей влюбленности лавину нежности, душевной щедроты, направляла всю свою кипучую энергию. И финал обычно бывал плачевный. Любови всей ее жизни куда-то растворялись, предпочитая не таких красивых, умных, ярких и однозначно не таких кипучих, как она. Я думаю: одни боялись, что не выдержат такого темпа; другие не могли принять ее великодушия, понимая, что воздать им нечем. В результате наша неотразимая Нелька вышла замуж за совершенно заурядного Сосницкого, эдакого Молчалина наших дней. Просто потому, что он как должное принял все ее восторги. Как естественное, взял ее помощь. И ее саму. И не заморачивался с проблемой "Достоин ли я?" и "Что взамен?". Никаких "взаменов"! "Счастье мне, что я есть у тебя!" Так и прожили с этим славным лозунгом 20 лет. Нелька с присущим ей энтузиазмом создавала быт, писала ему диссертацию, родила двух дочек. Сначала продвинутая беременная, потом сумасшедшая мать. Всегда на гребне волны. Урезонить и притормозить ее невозможно. Наблюдая Нельку, считай, всю сознательную жизнь, я пришла к такому выводу: Нельку нельзя анализировать или ограничивать. Это бессмысленно, как пытаться ловить сачком ветер. Ее нужно принимать такой, какая она есть. Все, что Нелька делает - совершенно искренне. И когда любит, и когда ругается последними словами, и когда заблуждается, и когда отдает с себя последнюю рубашку.
А сейчас Нелька в депрессии. И зная ее характер, я боюсь, что окунаясь в эту депрессию по самую маковку, Нелька рискует не выплыть. Понимаете? Я втайне от всех боюсь. Потому что мама одной моей подруги в этой ситуации сгорела от рака за два месяца. "Что вы хотите? Стрессогенный рак", - так сказал ей доктор. А подруга другой знакомой уже третий год не выходит из дома - лежит и плачет. Это все, конечно, крайние проявления. Но Нелька как раз - человек крайностей. Наша незаурядная, неординарная, неукротимая, яркая Нелька превращается в ничто из-за того, что ее бросило это самое "ничто" - ничтожество Сосницкий. Она совсем раскиселилась. Первую неделю проплакала, не выходя из дома. Когда появилась на работе, там оглядели ее опухшее от слез лицо в неровных пятнах и без лишних слов предложили задним числом оформить отпуск. На месяц! Чего не делали, насколько мне известно, никогда. Жениться, разводиться, хорониться и отдыхать регламентировано в две недели. Нелька не уложилась даже в месяц. Из-за того, что работает она с людьми, выпустить в народ ее в таком виде было никак невозможно. Сказали: "Спасибо за все, что вы для нас сделали!" и уволили. После этого Нелька начала еще и попивать. Мы пытались взывать к ее материнскому долгу, но тщетно. Предательство Сосницкого перекрыло в ней всё. Девчонкам, дочкам ее, приходится лихо. Дома обстановка похоронная, траурная. Отец ушел, с матерью непонятно, что делать. У самих в голове полные непонятки. Старшей девятнадцать, а младшей вообще шестнадцать. Они с собой еще не определились. Нелька всегда была оплотом семьи. А теперь нужно за нее принимать какие-то решения. Старшая побилась-побилась, ближе к сессии плюнула на дом (как обещала, временно!), и перебралась в студенческую общагу. Там подружки у нее живут. Их соседка числится в трешке, а обитает у своего парня. Тот - счастливый обладатель собственной квартирки. Мы раньше за Галкой такого рвения к учебе не замечали. Но самоустранилась она из этой ситуации элегантно. Тут ничего не скажешь. А вот Юльке, младшенькой, деваться некуда. Школа - во дворе дома. Отцу не до нее. Он позванивает дочерям. Суть его речей сводится к тому, что "кому сейчас легко?" Дескать, мать сама виновата во всем. И еще неизвестно, кто в их семейной жизни истинный потерпевший. Когда Юля нам рассказала, Верка прокомментировала за всех: "Ясно, что потерпевший - он! Как в детстве по башке долбануло, так до сих пор и не оклемался!" Мы ей подмигивали, что, мол, непедагогично. Да куда там! Юлька как-то сразу повзрослела. Ухаживает за матерью, пытается ее контролировать, караулит, чтоб не выпивала. Насчет выпивки, думаю, скоро все прекратится: деньги заканчиваются. Мы договорились приносить продукты или готовую еду. Суем Юльке по-тихому деньжат на карманные расходы. А так наличных дома почти нет. Нельке придется волей-неволей искать работу, а для этого приводить себя в порядок. Понятно, что чем скорее это произойдет, тем лучше.
Вот для этого и собрался совет "ЧО". Я немного припозднилась. Дверь открыла Юлька. Обняла ее в темноте прихожей, замерли с ней на секунду, как бы давая друг другу сил. Все это сильно напоминает церемонию соболезнования на похоронах. Ой, не нравится мне все это. На кухне вокруг стола уже сидели мои дорогие подружки. Беглого взгляда на Нельку хватило, чтобы понять: изменений к лучшему не произошло. Сидит какая-то оплывшая, немытая-нечесаная, само собой, ненакрашенная, в замызганной тряпке, в которой угадывается Нелькин миленький халатик. "Ты что так распустилась? - выговаривает ей Варя. - На кого похожа? Почему не оденешься прилично?" Нелька отвечала, что не одежда красит человека. "Нет уж! - строго возразила Варя. - Именно одежда. Голые люди имеют крайне малое влияние в обществе, а то и совсем никакого". Мы в изумлении на нее вытаращились. Она, конечно, права, но ничего себе трактовочка! "Это не я. Это Самуэл Клеменс так сказал", - с достоинством дополнила она свою речь. Ну уже легче. "Плевать мне на общество! Какой вес? Меня муж бросил", - и Нелька опять принялась плакать. "Знаете, что? А давайте выпьем кофе. Одним для бодрости. Другим для трезвости. А Вера нам заодно на кофейной гуще погадает. Как всегда!" - предложила я. Кофе так кофе. Примерно так можно было перевести Верин жест, когда она пожала плечами. Встала, взяла огромную Нелькину турку на четыре добрые чашки и принялась наливать воду.
Вера, такая неромантическая, лишенная склонности к мистике, при всем ее благоразумии и рационализме, прекрасно гадала на кофейной гуще. Наверное, все дело в том, что она с точностью аптечного провизора соблюдает при этом все правила и нормы. Когда она варила нам кофе, то на стенках чашек вырисовывались явные фигуры людей, зверей, деревья, бабочки, русалки, черти и ангелы, спеленутые младенцы, путники, идущие в гору, цветы, геометрические фигуры, книги и даже один раз патефон! Дома я пыталась проделать то же самое, соблюдая весь ритуал, но у меня ни разу ничего не вышло. Ни завалящей птички, ни кустика. Не говоря уже о патефоне.
Вера соблюдала все строго. Она уверяла, что кофейное гадание самое точное, но требует соответствующей точности и от исполняющего. Иначе не покажет ничего. Дело это требует сосредоточенности. Вера становилась несколько отрешенной от всего и всех. Мы молча наблюдали. Вот она доводит воду до кипения, повторяя при этом слегка нараспев "Aqua boraxit vinias carajos", а когда помешивала закипающий кофе, то "Fexitur et patricam explenambit tornare". Она походила на заправскую гадалку, почти волшебницу. И если бы из турки повалил вдруг сноп искр, когда Вера засыпала туда сахар, никто бы не удивился. Я не поленилась, переписала эти магические слова, выпросила на день итальянский словарь у сослуживицы, которая романится в интернете с итальянцем. Очень мне хотелось узнать, что сии фразы означают. Но нашла перевод всего двух слов: давно уже ставшего международным "aqua" - вода и "tornare" - вернуться, стать. Наверное, это все-таки не итальянский, а позабытая латынь.
Уж там благодаря магии или нет, а кофе всегда получался вкусный. Выпить его надлежало лично гадающему. Что мы с удовольствием и сделали. Естественно, из специальных гадательных белых фарфоровых чашек. "Так надо!" - велела Вера без объяснений. А никто и не спорил. Пустые чашки опрокинули на блюдца, застеленные бумажными салфетками. Подождали с минуту и начали исследовать "натечную живопись", пытаясь разобраться самостоятельно.
- Вер, у меня столбик какой-то! Посмотри, на крабовую палочку похож.
- Воспоминание о голоде на генном уровне, - пыталась отмазаться я.
- Это не палочка, а прекрасно сформированный кристалл. Символ цельности, стройности, внутренней гармонии и стремления ввысь.
- И чего мне делать?
- Худеть и стремиться ввысь, - предположила Варя.
Верка взвилась:
- Ну нельзя же так плоско и на бытовом уровне трактовать гадание! Именно что нужно решать проблемы внутреннего роста. Так, Варвара. Что там у тебя? Видишь? - она ребром перевернутой чайной ложечки обвела рисунок, и мы тотчас опознали в нем...
- Белочка, - деловито подтвердила Вера.
- Думайте, девочки! Белочка - это у нас что?
- Это не только ценный мех, но и легко усваиваемый белок... - непроизвольно продолжила я словами известной интермедии, за что в меня метнули строгий взор.
- Белочка, она не только песенки поет, но и орешки все грызет. - К нашему восторгу проявила себя Нелька, временно для этого прекратив плакать.
- Нууууууу... - уклончиво протянула Вера. Она не теряла надежды когда-нибудь доразвить нас, нет, не до ее, конечно, уровня, а хотя бы до средненького, обывательского.
- Девочки, давайте все-таки посерьезнее! Варя, белка - это трудолюбивый зверек? Однозначно! - сама же себе и ответила она. - Наша белочка держит в лапках какой-то орешек. Значит, она награждена за свои труды. Я думаю, Варюша, тебя ждет какая-то прибыль, которой ты должна распорядиться, как белочка: не профуркать её, а припасти на непредвиденные расходы... Теперь предлагаю рассмотреть мою чашку.
Я вглядывалась в белочку. Допустим, белочка могла не получить награду, а, наоборот, украсть орешек у другой белочки. Или собиралась, как в ресторане, отобедать им. Я как-то многовариантно рассматриваю эту картинку: еще в детстве любила додумывать картины. И если девочка, например, сидит задумчиво, то из чего следует, что думает она о школе? А, может, о чем-то другом? Вера всегда решительно трактует увиденное. Ее интуиция не знает сомнений. А моя вечно сомневается.
И все равно мне ужасно нравится под ее руководством рассматривать натечные узоры. Я сама ничего не различаю. Какие-то сталактиты-сталагмиты. А под Верочкиной указкой вдруг проступают фигуры. Я каждый раз чувствую себя ребенком, которого очаровал фокусник. Сотни раз мы уже так гадали, но впечатление не затирается и любопытство все такое же острое, с нетерпением! Чайная ложечка снова служила указкой, обводя рисунок, который как-то уж неприлично напоминал расплывшуюся какаху.
- Ну, на что похоже? - почти по-учительски вопросила нас Вера. Я даже не решилась озвучить свою карту видения...
- Ну, вглядитесь же! Это точно как в учебнике анатомии. Вспомните! Это же явно нарисовались мозги!
- Не хватает что ли? - предложила логично возникшую версию Нелька. Лучше бы она этого не говорила! Убийственный взор был ей ответом.
- На количество и качество своих мозгов не жалуюсь! Не потому, что завышенная самооценка, а потому, что они исправно работают. И бесперебойно.
Ого, это камешек в мой огород. И в Нелькин. Вера излагала мудреное толкование изображения этих самых мозгов. А я вглядывалась в рисунок и диву давалась: действительно, явные, точно как в учебнике анатомии. Только Вере мог выпасть такой символ! Последней осталась Нелька. Когда очередь дошла до ее чашки, хозяйка заерзала, проявляя признаки нервозности. Я заглянула в ее чашку через Верино плечо. На этот раз без всякой ложечки явно прорисовался мужской профиль. С прикрытым глазом, поджатыми губами, очень отчетливый. А затылок сливался с оползающей на дно гущей. Казалось, что гуща, как болотная трясина, втягивает мужской профиль в себя. Тут и трактовать было нечего. Профиль, недовольный, капризный, стремящийся раствориться, явно олицетворял собой Сосницкого собственной персоной.
- Ну, вот и Сосницкий нарисовался! - озвучила Варя. - А я его в метро встретила на днях. С мадамой какой-то.
- И что? - мы затаили дыхание и боялись взглянуть на Нельку.
- Ничего. Я попыталась слиться с народом. Сделала вид, что его не заметила. Он, видимо, сделал то же самое.
- А дама его что? Представляет из себя что?
- Неприятная особа. Не думаю, что она могла бы мне понравиться, разве что на плоту в открытом море, да и то, если будет решительно нечего есть.
- Марк Твен? - догадалась я.
-А то! - подтвердила Варя.
Нелька опустила низко голову. Вера, боясь новых слез, осторожничала в выражениях. Сосницкий, де, покидает Нелькину жизнь. Глаза прикрыты - потому, что он не хочет видеть правду, которая заключается в том, что Сосницкий не бросил Нельку, он ее потерял.
- Нель, если сокровище твое вернется и в ноги падет, ты его назад примешь?
- Нет, - Нелька мотнула головой. - Не смогу. Даже за весь чай, который есть в Китае. В том и трагедия моя. Совсем запуталась. И без него не могу. И с ним не смогу. Сама не пойму.
В дверях кухни Юлька отчаянно сигналила мне глазами. Я пробралась к ней между сидящими вокруг стола: "Ну что?". Она кивнула головой, приглашая выйти в коридор. Секретный разговорчик, понятненько.
- Теть Тин, ты у нас сегодня заночевать можешь? Я не хочу мать одну оставлять, а меня на день рождения пригласили.
- Так, а почему на ночь? - с неожиданными для самой себя строгими родительскими нотками спросила я.
Все-таки в душе каждого живет дремлющий до поры контролер. И откуда только взялась сварливость? Она восприняла это как отказ. Понурилась, плечи опустила, нос повесила.
- Да там сначала дома хотели посидеть, а потом всех в клуб потанцевать приглашали.
Понятно. Наверное, присутствует юноша ее мечты. И ощущение, что если не сегодня, то никогда. А вообще девочка вечерами уже Бог знает сколько времени сидит с матерью дома. Справедливости ради, она заслужила праздника!
- В чем пойдешь? Подарок-то у тебя есть?
Стоило согласиться хотя бы ради того, чтобы увидеть, как она просияла.
- Тетя Тина! Любименькая моя!
Я вернулась на кухню и объявила новость:
- Нелька, сегодня я ночую у тебя. Ага? - только потом спохватилась, что бесцеремонно прервала беседу. - Можно в Галкиной комнате? Положу под подушку зеркальце: "На новом месте приснись жених невесте!".
- А можно обойтись без зеркальца? - с улыбкой подыграла мне Варя, - Так хочется хоть чуть-чуть пожить спокойно. Без женихов, влюбленностей и сопутствующих страстей!
- Полагаю, у нас Марку Твену есть, что сказать по этому поводу?
Она немного подумала: "Настоящий друг рядом с тобой, когда ты неправ, когда прав, всякий будет с тобой". Ну, это уж и без Твена понятно. Мы попрепирались шутливо. Через какое-то время девочки засобирались по домам. И каждая мягко дала мне понять, что мой благородный порыв ими оценен. Не ради этого я согласилась на "дежурство по апрелю", но все равно - приятно. Юлька уже смылась из дома до общего разъезда. Так что мы с Нелькой остались вдвоем. Пока она застилала мне в Галкиной комнатке узкую девичью кровать, я мыла посуду, попутно поправляла подушки кухонного дивана, выравнивала стулья вокруг стола. Подмела пол. Потом по какому-то внутреннему желанию зажгла свечу.
- Нель, - прокричала я в глубину квартиры, - давай первая в душ. Я за тобой.
- Чего мне на ночь намываться? Я сплю одна.
- Ну, ты даешь! Сейчас договоримся до того, что ты в этой жизни мылась только ради Сосницкого. Это уж прямо себя не уважать.
- Убедила, - помедлив, отозвалась она из глубины комнат.
Все-таки в нашем присутствии Нелька как-то подтягивается. Другое дело, что не получается забросить все и заняться только ей.
Махнуть бы вдвоем в отпуск. Сменить обстановку. И ход мыслей, глядишь, изменился бы! Есть, говорят, такой грех - грех упущения. Вот у меня классический пример. Я уже не знаю, сколько времени собираюсь поехать в Прагу. Видимо, так достала всех своими мечтами, что мне надарили путеводителей по Праге, альбомов с ее достопримечательностями, в коллекции есть карта города, магниты для холодильника с гербом, аналогичного сюжета вымпел и, само собой, тарелочка. Похоже, вся Москва уже побывала в Праге, а меня она только манит своими красотами. Подозреваю, что однажды друзья вступят в сговор, скинутся мне на путевку и насильственно выпрут в сей славный город, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда. За этими мыслями я наблюдала, как свечка прогорала равномерным огнем, язычок пламени не колыхался, не пытался сорваться и улететь прочь от фитиля, что делало зрелище успокаивающим, умиротворяющим.
Пока Нелька принимала душ, я перестелила ее постель. Потуже натянула простыни. Взбила подушки, встряхнула одеяло. Вытащила из косметички свои духи и брызнула в спальне. Для приятности. Когда Нелька улеглась, я примостилась у нее в ногах, прислонившись к высокой спинке ее большой, некогда семейной кровати. Села, свернув ноги крендельком - я так люблю. Мы помолчали. Нелька не выдержала первой:
- Ну что? Ругать меня будешь, да? За то, что расклеилась и никак не соберусь...- спросила она меня устало.
- Нет, с чего ты взяла?
- А смотришь с укоризной!
- Не разглядела. Смотрю с грустью. Нелька, помнишь, я когда-то звала тебя Нельсон? Ты для меня всегда была неукротимый Нельсон. Нельсон Мандела! Несгибаемый борец. Вектор, всегда имеющий направление. А сейчас вижу Мцыри. Помнишь, из школьной программы? "Я знал одной лишь думы власть, - одну, но пламенную страсть: она, как червь, во мне жила, изгрызла душу и сожгла". Больно смотреть, как червь грызет твою душу. Ну ушел... Не ты первая, не ты последняя... Прости, но я уверена, что это - счастье! Вот он и показал свое истинное лицо. Ушел... Но жизнь и ее основные ценности остались с тобой! И красота мира, и девочки твои, и мы. Руки-ноги целы. Ты не старушка, не инвалид. Слушай, чего Бога гневишь? У тебя всегда был прекрасный дом. Не жилплощадь, как у многих, а именно Дом - уютный, радушный, с атмосферой любви, тобой созданной. И теперь ты его забросила. Просто предательство! Ты же не Сосницкий! Прости мне пламенную речь, Нелька, просто я тебя очень люблю.
Нелька выслушала меня молча.
- Сосницкий ушел - это как водораздел. Это как подняться на волну вместе, потом подержаться на гребне, и ухнуть в разные стороны. Я все кручу в голове нашу прежнюю жизнь, все эти годы. И вижу одну картину: привыкла служить Сосницкому, думать о нем, предупреждать его желания, блистать ради него, быть остроумной и очаровательной, помогать ему во всем. Знаешь, что занятно? Он этого не требовал. Это я сама, это мое добровольное служение. Он благосклонно принимал, это правда. Но рабыню из себя я сделала сама. Я сейчас распустилась. Не крашусь, хожу в халате, седина вылезла. Ну и что? Зато мне не надо ничему соответствовать. Я, если хочешь знать, этой седины не стыжусь. Это мои морщины. Моя седина. Моя жизнь. Я не работаю в кои-то веки. Жизнь замедлилась. И открылась мне совершенно под другим углом. Как будто шоры упали. У меня чувство обиды на весь мир. Как будто меня вводили в заблуждение. Внушили мне неправильные представления о жизни. - Она опустила голову, замолчала, пытаясь справиться с подступившими слезами. Потом шумно вздохнула и продолжила.
- Раньше я бросалась на жизнь, как на еду. Торопилась, поедала в спешке, грызла, глотала непережеванные куски. Кто придумал, что жизнь - борьба? Почему нам давали такие воинственные установки? Кто выдумал, что мать всегда должна быть замученной, некрасивой, несчастной, всегда жертвенной? Я больше так жить не хочу! Хочу есть эту жизнь, не спеша, аккуратно, маленькими глотками и небольшими кусочками. Чувствуя вкус и получая удовольствие. Обязательно получая удовольствие!.. А плачу я не из-за Сосницкого. Потому, что не знаю, как у меня получится жить одной. Я ведь ради себя жить не умею. И опять вру: не про-бо-ва-ла. Может, мне понравится. А пока я боюсь. Девочки выросли. Я только сейчас это поняла. У них свои интересы, свои друзья. Я не осуждаю их, хорошо помню себя в этом возрасте. Родителей своих любила, но они шли фоном моей насыщенной юности. Как те киты, что держат мир. Родители - это было олицетворение безопасности и незыблемости мира. Можно было одновременно оставаться ребенком и взрослой самостоятельной девушкой. У моих девочек так уже не получится.
Она заплакала. Я не сразу нашлась, что ей сказать. Нелька подняла ко мне лицо:
- Не утешай меня, Тина. Это я от усталости. От жалости к девочкам, к себе. И пить я не пью, неделю уже. Больше не буду. Не бойтесь, я справлюсь. Теперь знаю это точно.
- У тебя девочки. Тебе по-другому нельзя, - согласилась с ней я.
- Девочки выросли. За Галю я не так беспокоюсь. Она всегда умела удивительным образом устроиться полегче. Наверное, кровь Сосницкого дает себя знать. Нет. Я несправедлива. Она более земная, инстинкт самосохранения работает ярче и...- она замешкалась, подбирая наиболее подходящее слово, - примитивнее, что ли... Если бы не сессия, она бы еще что-нибудь сочинила. А Юля другая. Вроде, с одной стороны, более хрупкая, и при этом более сильная. От одних отца-матери, а такие разные. Галочка у меня первая, старшая. Я ею больше занималась, больше внимания уделяла. Со старшими, видимо, всегда так. Помнишь, как всё переживали, что ревновать к младшей сестренке будет, чувствовать себя обделенной? В школу пошла, опять центральное событие нашей жизни: Галочка - первоклассница. А Юля в детский сад ходит, никаких проблем: все известно, это мы уже проходили и никаких засад. Вот выросли, и Юлька оказалась ближе Галинки. Парадокс, да?
- Ничего не парадокс. Дочки-матери... Ты мысленно перебери наших знакомых. У кого из дочерей нашего, заметь, мудрого возраста близкие и теплые отношения с матерями? Считай, что ни у кого. Огромное достижение нашего поколения заключается хотя бы в том, что мы считаем духовно близкие отношения с родными не автоматическим результатом кровного родства, а результатом родства душ, сходства характеров, уважения, взаимного интереса друг к другу. Раньше же нельзя было не любить сестру или брата, маму или дочь-сына. Это считалось неприлично и противоестественно. Вот ты одинаково любишь Галю и Юлю. Просто тебе с Юлей проще, комфортнее, приятнее, что ли. У нее нет бесконечных претензий, как у Гали. Зачем уж лукавить перед самой собой?
- Ну, это да, - согласилась Неля. - У меня ведь с мамой моей полная беда, ты знаешь. И мне всегда хотелось отношения с собственными детьми построить иначе. Вот вырос рядом близкий человек, друг - и это счастье. Вырос - сосед - это тоже хорошо. Не надо горевать. Ведь человек находится в развитии. Мы не мешаем друг другу жить. А помочь я всегда готова.
- Не сомневаюсь. И еще, знаешь, Галка - не потерянный друг. Она еще юная. А жизнь из людей такие пироги раскатывает, такие крендельки завязывает, что иногда получаются вполне удобоваримые блюда!
Мы засмеялись. Пусть уж лучше без крендельков... Само собой. У каждого свои эволюционные трудности! Нелька задумалась.
- Аль, может, из меня сейчас жизнь тоже выпекает кренделек?
- Нет, Неля. Из тебя, как минимум, рождественский пирог с изюмом и цукатами. Высококалорийный, сытный, вкусный и питательный. Не надо скромничать.
Сквозь слезы ответом мне блеснула улыбка, и я узнала мою милую Нельку.
- Вот ловко было бы собрать чемоданы и махнуть вдвоем путешествовать. Во всех книжках на этот момент возникает тень доброй тетушки, вовремя опочившей и оставившей наследство, небольшое, но достаточное, чтобы совершить несколько глупостей. Выручило бы нас и семейное скромное колечко с камешком, который мог бы оказаться брюликом в несколько карат. Или на худой конец руководство могло бы отправить нас в Англию на стажировку. А мы с тобой что?
- Мы с тобой - ничего! Допустим, тетушка у меня есть. Живая, хотя и старенькая. Как генеральша, имеет в Подмосковье дачу. По застойным временам, наверное, дача считалась шикарной. Сейчас, конечно, нет. Зато с печкой, которую нужно топить дровами. Вокруг - участок в восемь соток. Сосны на нем растут. Аристократично! Не картошка... И огромный плюс заключается в том, что ничего не нужно делать в саду. Не сезон. Зато можно сесть на крыльцо и смотреть, как из-под снега выбивается тугой крокус. Вот я и думаю, дочери у меня взрослые. И проблема может быть только, знаешь, в чем?
Я замотала головой. Действительно, в чем можем быть проблема?
- А в том, - продолжила Нелька, - есть ли у тебя отгулы. Мы можем взять и махнуть к тетушке на три дня. Она будет только счастлива. Нужно же воспользоваться тем, что я временно безработная?
Это тема. Ну, надо же, я и сама об этом думала. И отгулы у меня есть. Так надоело все. Возьмем, да и махнем за город!
- А когда?
- Да хоть завтра! Делов-то! Два часа на сборы. Нам же вечерние туалеты не нужны?
- Ни фига! Очень нужны! Пока дом как следует, не протопим, лично мне будут нужны тренировочные штаны с начесом, шерстяные платки на поясницу, вязаные носки и свитер в елочку.
Мы покатились со смеху, когда представили себя такими модницами-нарядницами. Решили больше не болтать, укладываться спать, чтобы, не теряя времени утром, побросать вещи в сумки и двинуть на вокзал.
Нелька уверяла, что места на даче полно, тетушка только рада будет увидеть живого человека, тем более нового.
- Знаешь, какое достоинство больше всего ценится в старости? Ни за что не угадаешь: болтливость! Человек становится малоподвижен, друзей все меньше, информационный голод и недостаток общения...
- Это при нашем телевидении недостаток общения? - удивилась я.
- Да они же на своей волне. Им другого хочется. Романтики. Высоких отношений. А у нас что? Чернуха, мокруха и порнуха. А так приедем мы со свежим взглядом. Ты расскажешь ей о себе. Обсудим тебя и твои литературные вкусы. Обменяемся всяческими мнениями. Потом уедем и оставим тетушку в размышлениях о том, что молодежь все-таки измельчала!
Конечно, утром мы заспались. Пошвыряли Нелькины вещи в сумку. Растолкали спящую после ночных гуляний Юлю. Малышка была согласна на все, лишь бы мы оставили ее в покое. Собственно, так мы и поступили. Решили телефонировать ей к вечеру. Потому что, по-моему, она вообще не поняла ничего из того, что мы ей пытались так эмоционально изложить. На работу я позвонила по дороге. Дескать, срочно должна уехать по семейным обстоятельствам, поэтому кроме заслуженных выходных прихвачу еще понедельник и вторник. В среду буду. Заявление напишу задним числом. От дальнейших расспросов я уклонилась. Придумаю что-нибудь до среды.
Заехали за моим барахлишком. Попутно я полила цветы, чтоб не зачахли в мое отсутствие. И двинули на вокзал.
- Слушай, - толкнула меня в бок Нелька, - я чувствую себя страшной аферисткой. И вместе с тем, на десять лет моложе.
Я подумала, что чувствую то же самое. Зря мы ничего в подарок тетушке не купили. Ну, там тортик вафельный, конфеты, банку хорошего кофе. Нелька отмахнулась. В том смысле, что в пригороде теперь тот же ассортимент товара, что и в Москве. Чего все это на себе тащить? Тащить на себе не хотелось. Что правда, то правда. Чай, не шестнадцать! Варя бы нас не одобрила. Нужно с достоинством нести свой возраст, а мы как две школьницы, прогуливающие уроки. Причем, я действительно прогульщица! И Вера бы не одобрила. Сказала бы, что это безрассудно и нерационально. Ну захотели отдохнуть, двинули бы в Египет. Деньги невелики. Одолжить можно. По крайней мере, сервис, море, вероятность знакомств и какое-никакое расширение кругозора. Ну и ладно! Критику заслушаем, когда вернемся. А пока надо поторапливаться, чтобы не попасть в перерыв между электричками.
Я сидела на обшарпанной лавочке и пыталась вспомнить, когда последний раз ездила в пригород на общественном транспорте. Получалось, что давно. Еще в советские времена. И даже припомнилось, куда именно! В Перловку, к сокурснице, которая только родила ребенка. А мы шумной компанией ездили поздравлять, накупив в Центральном Детском мире кучу чепчиков, поразивших нас своей крошечностью, и пеленок. Мчалась, громыхая, электричка. И время, казалось, мчалось вспять.
Нелька оказалась права на все сто процентов! Загородный ассортимент почти совпадал с московским, а цены кое-какие были даже ниже! Купили овощей, хлеба, сладостей. На горячее взяли курноги, так между собой мы называли преемниц ножек Буша.
- Курноги быстро приготовим в специях. И нажористо, и празднично получится! - обосновала Нелька. А кто бы спорил?
К дому Нелька вывела меня уверенно. Я еще отметила про себя, что дорогу она знает хорошо. Значит, бывала тут частенько. А вот рассказывать об этом не рассказывала. Последнее было странно. Что ж там за тетушка такая? Я представила дряхлую старушечку, крошечную, ссохшуюся. В доме, небось, пахнет болезнью, старостью, сердечными каплями. "Боже, Тина, во что ты вляпалась?" - мелькнула запоздалая мысль. Нелька в это время энергично жала на звонок, прикрепленный к покосившемуся забору.
Дверь дома отворилась и на порог его вышла, вернее сказать, явилась совершенно дивная академическая старуха, которая приветствовала нас знаменитым жестом дуче Бенито Муссолини. Её голос, хорошо поставленный, с прекрасной артикуляцией, низкий, поверг меня в трепет.
- Нелли, - строго и недоверчиво вопросила старуха, - неужели это ты? Глазам не верю!
И никакой надтреснутости, никакого старческого дребезжания!
- Проходите, детки! - пригласили нас в дом.
Мы раздевались в прихожей, и я поймала себя на том, что откровенно робею перед хозяйкой. Как школьница. Тетушка осталась в своей шали. При свете доисторической люстры с оранжевым бахромчатым абажуром тетушка рассматривала меня:
- Леопольдина Андреевна, позвольте представить мою старинную подругу. Алевтина, - и Нелька только что не присела в реверансе. Да я и сама чуть ножкой не шаркнула.
Рослая, полная, Леопольдина Андреевна (боже, неужели мне придется полностью выговаривать каждый раз ее имя-отчество? Мой язык скрутится косичкой!) была похожа на утес. В наряде прошлого, а возможно, и позапрошлого десятилетия она выглядела странно. За эти годы тетушка располнела, раздалась, платье готово было лопнуть на ней. Раневская говорила в таких случаях, что "красота просто рвется наружу"!
Тетушку, видно, забавляло мое изумление.
- Детка, тебя шокирует мой костюм? Действительно, он ни к месту. Но согласитесь, - она обратилась к нам обеим, - глупо шить новую одежду, ездить на примерки, создавать людям неудобства, тратить деньги, наконец, когда у тебя гардероб забит вещами. Естественно, сохранилось то, что надевалось по праздникам. Ну, вот и щеголяю теперь в вечерке по дому. Габардины и крепдешины... Да кто меня тут видит?
- Ну что ты, тетушка, ты выглядишь изумительно! И наряды тебе идут. И прическа твоя, как всегда, волосок к волоску! - запела Нелька.
- Лиса! - удовлетворенно констатировала Леопольдина Андреевна, радуясь за Нелькины дипломатические способности и соглашаясь с комплиментами в свой адрес.
- Мы привезли курноги, овощи на салат. По правде говоря, есть ужасно хочется. Давай мы ужин приготовим, за ужином подробно поговорим обо всем.
- Хорошо, - согласилась тетушка. - Скажи только одно, - она не удержалась от укоризны. Видно, Нелька последнее время была здесь нечастым гостем. - Вы хоть пару дней у меня поживете?
- Дорогая, если приютишь нас до вторника, мы будет только счастливы!
На кухне я первым делом спросила у своей подружки, действительно ли мне придется звать-величать ее тетушку полным именем? Это, конечно, не такой уж труд после Самюэла Ленгхорна Клеменса.
- Ну, если тетушка смилуется, то разрешит звать Полиной Андреевной. У нее еще с юности коверкали имя. Дома звали Полиной или Полей. Но для начала она убедится, что у тебя с произношением все в порядке. Да не робей, она тетка мировая. Тебе понравится!
- Я и не робею. А от тетушки твоей в восторге. Фактурная женщина, - с завистью выдохнула я.
С курногами и салатом в четыре руки мы справились быстро. Леопольдина Андреевна накрыла на стол в столовой. Была у нее такая специальная комната. Три окна выходили в сад, который еще не совсем освободился от снега. Стоял не зимний, и не весенний. Сосны устремляли свои пики в небо. Их зеленой хвои тоже не было видно в вечернем свете. Все, скорее, угадывалось и предполагалось, и в сочетании со старыми подсвечниками, тарелками с подтарельниками, зелеными пузатыми рюмками было ужасно романтично. Тетушка сделалась вполне уместна с ее вечерним платьем. Нелька накинула одну из ее, полагаю, многочисленных шалей и стала похожа на даму из прошлого столетия. А я не знаю, на кого похожа. Я себя со стороны не видела. Меня смущали рюмки. В связи с недавней Нелькиной проблемой. Но она подмигнула мне ободряюще. Дескать, не тревожься! И шепнула, улучшив минутку: "Не волнуйся за меня! Больше одной рюмки наливки нам не предложат! И то за встречу и ради приличия! Ну и для аппетита!". Допустим, на аппетит мы как раз и не жаловались! Курноги были съедены рекордно быстро. За чаем уже можно было спокойно поговорить. Тетушка отодвинула от себя чашку с блюдцем, розетку из-под яблочного варенья с апельсиновыми корками. Помолчала секунду.
- Ну, так скажите же мне, наконец, что я пропустила?
Мы воззрились на нее. Она, не смутившись нисколько, продолжила:
- Только не изображайте из себя таких любительниц природы, которые бросили свои дела и примчались ко мне на дачу, чтобы в вечереющем свете съесть кусок курицы! Что случилось? Ты, Нелли, давно не бывала. Не звонила. Причина должна быть какая-то? Так что я пропустила?
Было странно слышать, как Нельку называют полным именем. Как взрослую женщину из другой жизни. И видеть, как она ерзает на стуле, как девочка, как провинившийся ребенок. Она помедлила.
- Тетушка, меня Сосницкий бросил.
- Фу, детка, - поморщилась Леопольдина Андреевна, - "бросил"... Ты что, вещь какая-нибудь, чтобы тебя бросали? Это звучит унизительно. Не смей больше так говорить!
- Хорошо, не буду, - безропотно согласилась Нелька. А потом с детским простодушием спросила: - А как мне тогда говорить?
- Ну не знаю...- настала тетушкина очередь впасть в замешательство. - Ушел, оставил, полюбил другую. Полагаю, причина кроется в этом?
- Он не объяснял причину. И я ему за это благодарна. Лучше не знать. Хотя, наверное, действительно есть другая женщина. Подруга встретила его в метро с дамой.
- В любом случае, я очень рада, что это произошло, - и тетушка несколько театральным жестом воздела руки к небесам, как бы благодаря их за произошедшее. - Что, удивлена? Да, пока вы были вместе, я не сказала бы тебе ни слова. А теперь скажу! Он тебе не пара. Типичный захребетник. Ногтя твоего не стоит. Единственное, за что ему можно быть признательной - это за твоих девочек.
- Тетя, ты несправедлива к Сосницкому! Было же и хорошее!
- Я и говорю: было. - Невозмутимо подтвердила Леопольдина Андреевна. - Девочки твои.
- Легко тебе говорить, тетушка! Ты - вдова, а меня муж... покинул! - заартачилась Нелька, ошарашенная тем, что утешать ее никто не собирается.
- Нелли, ты просто не понимаешь законов природы. Поверь мне, я прожила большую жизнь. Конечно, судьба свела тебя с Сосницким неслучайно. Я же помню, как в юности ты носилась со своей безумной идеей осчастливить человечество или хотя бы отдельно взятую личность. Он вполне подходил для этой роли: совершенно никакущий молодой человек. Самая яркая черта - потрясающее самомнение. В этом театре жизни под названием "Семья" ты поиграла роль жены, матери, хозяйки. По-моему, уже удовлетворилась драматической ролью оставленной жены. Сама бы ты от Сосницкого никогда добровольно не ушла. Это такое воспитание, извращенное понятие долга перед детьми, боязнь перемен, привычка. Поэтому был только один вариант вырвать тебя из твоей заскорузлой жизни: не ты, так тебя оставил Сосницкий. К чему бы ты думаешь, на тебя обрушилась нежданная свобода? Да чтоб ты, дурочка, могла сравнить свой добровольный плен с пьянящей независимостью. А, может быть, Сосницкого с другим мужчиной.
Ее глаза совершенно по-молодому блеснули. И тетушка продолжила:
- Сосницкий твой побыл баловнем судьбы, обожаемым и боготворимым супругом. Пора нашему мальчику взрослеть. Пора вставать на слабенькие нетренированные ножки! Скажи, он хоть деньгами тебе помогает? - Леопольдина Андреевна говорила дЕньгами.
Нелька отмахнулась: какой там - помогает?
- А твоя зарплата мизерная. Ты же все мужнину карьеру вершила. И вот результат: он дутый ученый, а ты - офисный планктон.
Нелька хотела обидеться на "планктона". Но потом, видно, вспомнила, что она безработная и решила, что теперь это к ней не относится. У них странные отношения с теткой. Как у подружек. Тетушка, такая академическая, значительная, вместе с тем какая-то... хулиганская, очаровывала меня все больше. А вот интересно, как бы она прокомментировала мою судьбу? Поучается, что в жизни все события происходят к лучшему!
Тетушка закруглила этот разговор, пообещав, что договорим мы завтра. А сегодня пора спать. Она пошла готовить постели. Мы с Нелькой взялись убирать со стола и мыть посуду. Мое любопытство зашкаливало.
- А что, Леопольдина Андреевна после смерти мужа осталась одна?
- Нет, - удивилась Нелька. - А с чего ты взяла? У нее сын есть, двое внуков. Все в Москве живут. Наведываются нечасто. Тетя с невесткой не очень дружны .А мужики же в основном космополиты. Любят того, с кем живут. В детстве - маму, женившись - жену. Тетушка философски к этому относится. Ты же видишь, какая она?
Нелька явно гордилась теткой. И я ее понимала.
- У нас с ней родство душ. Я приезжаю сюда, и, кажется, будто я тут родилась, выросла и тут мое настоящее место. С тетей не затоскуешь. Погоди еще, что она выдумает!
Леопольдина Андреевна, легка на помине, возникла на кухне, потрясая тонкой книжицей.
- Девочки, как удачно то, что вы приехали. Завтра вечером будем читать по ролям "Горе от ума". Фамусова и Молчалина возьмет на себя Петр Николаевич. Я могла бы сказать: "мой сосед", но не хочу лукавить и признаюсь честно - мой поклонник. Нелли, - она театрально закатила глаза к небу, - он меня зовет выйти замуж. Я вчера в шкафу выкопала совершенно роскошное кримпленовое платье кремового цвета. Может, и правда замуж сходить напоследок? Одно меня смущает: Петя ужасно ревнив, а я этого не люблю.
По логике вещей, мы с Нелькой тоже должны были как-то театрально отозваться на эту новость. Ну, там на этот раз была наша очередь воздеть руки к небесам. Но мы стояли, как две дуры, открыв рот и вытаращив глаза. Тетушка явно посмеивалась над нами.
На ночь нас устроили в небольшой спальне. Мне досталась кушетка, география которой свидетельствовала о славном прошлом. Ландшафт явно диктовал, как улечься правильно, чтобы ловко обогнуть выпирающие пружины. Я в который раз убедилась, что тела моего многовато. Перед сном с нами проститься зашла наша пожилая фея в шелковом кимоно (даже не предполагала, что на утесы тоже шьют кимоно!).
- Ну, как вы тут уместились, куколки?
Две куколки, возраст которых близился к антикварному, принялись радостно уверять на два голоса, что прекрасно. Потом Нелька попросила:
- Тетя, прочти что-нибудь на сон грядущий! - Тетушка задумалась на секунду, после нараспев, мелодично, начала:
День отлетел, и с ним его дары,
Губ нежность, ласка рук, влюбленных глаз сиянье,
Все совершенство форм, все тонкости игры...
У меня стеснилось дыхание, так это было прекрасно. Непередаваемо! Я только прошептала потом:"Боже, что это было?" Нелька скучно, как о будничном, ответила: "Джон Китс, сонет". А Леопольдина Андреевна, похоже, насладилась дважды: читая сонет, и упиваясь моим восторгом. Шелест кимоно - и нет ее.
Все-таки мы устали за день: за суматохой сборов и дороги, ужина и дискуссии о мнимых и истинных достоинствах Сосницкого, поэтому заснули быстро. И я заснула с ощущением нереальности происходящего.
Свежий воздух есть свежий воздух. Выспалась я хорошо, и проснулась рано и без мучительного половинчатого состояния между сном и явью. По дому уже ходили. Скосив свой глаз, я увидела подружку, сладко дрыхнущую на своей подушке. Методом нехитрых исключений выходило, что хозяйничала тетушка. Мне хотелось поговорить с ней наедине, без отвлечений на Нелькины проблемы. А если честно, то хотелось эгоистично завладеть ее вниманием. Солнце заливало столовую светом. Стол был сервирован остатками вчерашнего ужина. Заварной чайник, накрытый клетчатой попонкой, настаивал душистый чай. В углублениях пасхальной тарелочки лежали отваренные яйца. И как-то сразу захотелось есть!
- Доброе утро! - улыбнулась мне хозяйка. - Ну, как спалось? Что снилось?
- Не помню. Но, наверное, что-то хорошее, потому что настроение какое-то светлое.
Тетушка ухаживала за мной. Кормила и ненавязчиво расспрашивала. Как-то так вышло, что я рассказала про свою семью, образование, работу. Крупным чесом прошлась по романам. Моя жизнь, как ковровая дорожка вдруг раскатилась перед Леопольдиной Андреевной. Наверное, у нее такой дар - располагать к себе людей. Сегодня её очередное платье не казалось мне нелепым. Я гордилась, что была ей интересна. Мне было приятно под взглядом ее внимательных, умных глаз, как под теплыми лучами весеннего солнца. В этот день мы мыли посуду, кормили Нельку завтраком, ходили в магазин, сидели на крылечке и любовались, как тугой крокус вылезает из-под снега. Обедали, валялись с книгами на раскладном диване. И говорили, говорили, говорили...
Ужин накрыли на четверых, с учетом неведомого поклонника Петра Николаевича. Тетушка приоделась, прихорошилась, не без кокетства оглядела себя в доисторическое напольное зеркало, и по-моему, осталась собой весьма довольна.
Кого я ожидала увидеть? Элегантного пожилого джентльмена с гвоздичкой в петлице? А пришел самый обычный подмосковный дедуся с залысинами. С той разницей, что принес подмышкой тонкую книжицу с пьесой и вафельный тортик, который торжественно преподнес хозяйке. Его познакомили со мной. С Нелькой они поприветствовались по-соседски. Наша молодость никоим образом не могла конкурировать с тетушкиной... м-м-м... зрелостью. Все внимание Петра Николаевича было приковано полностью к хозяйке дома.
Мы отужинали и получили свои дежурные комплименты от единственного присутствующего гостя в адрес особенно удавшейся свеколки. Деликатес как раз для вставных челюстей и скверно работающего пищеварения.
- Ну, что вы, Петр Николаевич, мы без изысков. По-простому! Все потому, что тетушка не исполняет обещанного и никак не допишет книгу, - пожаловалась Нелька.
- Какую книгу? - живо заинтересовался он.
- Поваренную. Тетушка всегда была отменной кулинаркой. Она обещала мне раскрыть секреты и написать книгу рецептов. Подарить, чтобы мы с девочками могли обессмертить тетино имя в веках, приготовляя, например, запеканку под названием "Великолепная Польди"! А так только готовим что-нибудь вроде закуски "Утешение тракториста".
Все рассмеялись. Настойчивый Петр Николаевич продолжал допытываться:
- Так зачем же дело стало?
- Не знаю. Я видела только начало. Там около десятка рецептов и каждый начинается словами: "Если вам лень готовить, а вам, конечно же, лень!..", то испеките-пожарьте-сварите... Самое занятное, что не хватает именно таких рецептов, что называется, на скорую руку.
- Я могу вечно слушать как меня хвалят, - добродушно посмеиваясь заключила Леопольдина Андреевна. - Но давайте уже начинать пьесу!
Для этого убрали со стола посуду. Расправили скатерть. Зажгли свечи. Это, как я понимаю, для атмосферы. И раскрыли книги. У тетушки и ее кавалера были тонкие, потрепанные экземпляры со следами многочисленных читок, а у нас с Нелькой - один на двоих томик из серии "Библиотека школьника". Петру Николаевичу доверили роли Фамусова и Молчалина, а также прочих мужчин, за исключением Чацкого, кого взялась озвучивать тетушка. Нельке предстояло страдать и мучить Софьей Павловной. А мне быть служанкой Лизанькой и всеми приходящими княжнами. Когда-то мы читали в школе отрывки из пьес по ролям на уроках литературы. Мне нравилось, а дома у нас это принято не было, да и у большинства людей, к которым Нелькина родственница никак не могла быть отнесена. У них это, похоже, было обычным развлечением. Эта троица являла собой сложившийся ансамбль. Пьеса, оторванная от декораций, от подмостков, на разные голоса читаемая, воспринималась иначе, нежели в театре. Она казалась больше похожей на жизнь. И все герои становились более выпуклыми, более узнаваемыми. Мы меняли голоса, держали импровизированные паузы, каждый расставлял те акценты, что казались ему необходимыми. Я была в неподдельном восторге! И все, видимо, тоже. Но вот тетушка пророкотала знаменитое "Карету мне, карету!", а Петр Николаевич простонал: "Ах, боже мой, что станет говорить Княгиня Марья Алексевна!", и пьеса окончилась. Не сговариваясь, мы наградили себя аплодисментами. Петр Николаевич кричал: "Браво, Чацкий!". Тетушка шутливо раскланивалась, не вставая с места и приложив руку к груди. Нелька пихала меня острым локтем в бок: вот, мол, потеха!
- Думаю, мы все заслужили по чашке чая! - заключила Леопольдина Андреевна, когда восторги поутихли. Все-таки она ловко управляла процессом. Мы засуетились, снова накрывая стол, на этот раз, чайный.
- А мне что-то Фамусова жалко. - Задумчиво сказала за чаем Нелька. - И правда, "Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом?". Он ее растил-растил, заменил ей мать. И вот бдит теперь ее девичью честь и невинность. А кругом эти Молчалины и Чацкие.
- А раньше жалко не было? - хитренько поинтересовался исполнитель, вернее, озвучиватель этой роли.
- Ну, с учетом того, что последний раз я читала пьесу в школе... Мне тогда казалось, что Фамусов - ретроград. Недалекий и весьма корыстный субъект. Противный просто.
- Это не тебе казалось, это тебя в школе так учили. - Вмешалась тетушка. - Фамусов и правда малосимпатичный типчик. Для такого все средства хороши. Но как отец-одиночка, он заслуживает сочувствия. Эти женишки сомнительные... Молчалин неровня. По части корыстолюбия, так, пожалуй, еще ему и форы даст! А Чацкий, при всем блеске его ума, хорошим мужем не будет: весьма несдержан на язык. служить не хочет, и уж больно желчен... При нем вся жизнь будет приправлена ядом. Но как Софья могла предпочесть ему Молчалина? Это совершенно непонятно. Конечно, без этой интриги пьеса бы не состоялась, но это - не жизненная ситуация.
- А мне показалось, что как раз жизненная! - не выдержала я. Все взгляды устремились на меня. Я смутилась, конечно, но отступать было некуда.
- Чацкий уехал, бросив влюбленную в него девочку. Три года носа не казал. Но ведь мог хотя бы писать ей письма! Долго или медленно, но они бы к Софье приходили. Ведь, как он ей припоминает, проводили они все дни напролет вместе. Чацкий, получается, приручил ребенка. И потом уехал. Она страдала, бедняжка. Каково ей было? Чувство оторванности от любимого человека, чувство неопределенности отношений, чувство брошенности. Я думаю, она ждала его, много думала. Эта история обожгла ей сердце. Поэтому другого мужчину она выбирала такого, чтобы не страдать. А это значит какого? Вместо искрометного, ироничного, насмешника Чацкого - сдержанного, молчаливого и немногословного Молчалина. Чацкий был и уехал, с "корабля на бал", а Молчалин всегда при ней. Самодостаточный и свободолюбивый Чацкий. В противовес ему, как ей кажется, робкий и уж точно зависимый Молчалин. Конечно, она ошиблась и в том, и в другом, но это свойство юности. Но логика выбора есть. Грибоедов, как мне кажется, был хорошим психологом!
- Да ты умна! - уважительно качнула головой тетушка. - А все ругают молодежь! - Обратилась она к Петру Николаевичу.
- Хорошо, тетя, а кто лично у тебя вызывает сочувствие? - заинтересовалась Нелька.
- Как кто? Служанка Лизанька.
Мы недоуменно переглянулись. Если честно, то я не ожидала. Ну там Чацкий, Софья, но служанка... У ней и роль-то раз-два и обчелся.
- Работает при барышне, и должна угодить всем. К ней недвусмысленно пристает старый барин, проходу не дает Молчалин, а ночи проводит с хозяйкой, прикидываясь обожающим почитателем. Если что - сошлют в деревню, в курятник, а Лизанька уже от деревни оторвалась давно, ей там гибель. Она бесправная совершенно, как корова-пеструшка должна нравится всем: одним белыми пятнышками, другим - черными. А каково это? Вот представьте себе, согласиться нельзя и отказать опасно.
- Тетя, ты блестяще обличила крепостничество! - засмеялась Нелька.
- Дурочка, такое и сейчас сплошь и рядом бывает. От этого, правда, не легче. Ну, мы тут со своей дискуссией уже за полночь засиделись. Пора спать малышкам. А мы с Петром Николаевичем еще побеседуем.
Нас выдворили, как двух крошек, спать. Напоследок Леопольдина Андреевна утешительно пообещала, что завтра мы продолжим развлекаться: будем играть в омографы. У меня глаза на лоб полезли, но Нелька мигнула, что ничего, мол страшного! Значит, объяснит, что это такое. Не сомневаюсь: предстоит очередной мозговой штурм.
Я снова лежала в изгибах географической кушетки и размышляла о том, что бывают же такие дома, где читают пьесы по вечерам, играют в слова, пьют чай. Как будто вне времени, вне политики, вне возраста. Здесь все казалось другим. Наверное, и любовь какая-то другая, более высокая и честная что ли...
- Нелька! - шепотом позвала я ее. - Здорово, что мы сюда приехали, правда?
Но она не ответила, потому что лежала и сопела носом. Но как-то умиротворенно и по-детски, так мне показалось. Словно улыбалась во сне.
Утро и завтрак с тетушкой должны принадлежать мне, так я решила. Поэтому утром поскакала умываться. Бросила на лицо кремок, попутно отметив, что: а) морщины есть; б) цвет лица посвежел. И предстала перед Леопольдиной как школьница с хорошо вымытыми руками. Мы завтракали не спеша. Мне так этого не хватало последнее время. Именно будничной неспешности. И вопрос хозяйки застал меня врасплох.
- Ты так пламенно защищала вчера Софью. Так аргументировано. Что, опыт несчастной любви?
- Скорее, отсутствие опыта счастливой. - улыбнулась я. Боюсь, что получилось это грустно и жалко. - Ну, вот один типичный случай. Познакомилась с мужчиной, назовем его, допустим, Иваном. Началось взаимной любовью. Окончилось невзаимной. Иван был женат. Они как-то на время романа об этом забывают, а потом, когда любовь сходит на нет, вспоминают. Начинают мучиться долгом перед детьми, совместной частной собственностью, или, наоборот, отсутствием денег. Дескать, что я могу тебе дать? А от него ничего кроме любви и не нужно. Это уже начинаются подготовительные разговоры, чтобы помягче отъехать. Так мучительно это все. От того, что понятно. Когда дошло до невзаимной любви, мы перестали встречаться. Я уговаривала себя забыть его. Плюнуть. А в душе кипело, кровоточило. Душа плакала. Казалось невероятным, что Иван мог жить и не чувствовать моей огромной любви. Мне она казалась материальной, живой: таким клубящимся, свивающимся сгустком красного, фиолетового, черного. Вот прошло какое-то время. Мне казалось, что я уже выздоравливаю, привязанность моя слабеет, я освобождаюсь от Ивана. И вот однажды по улице навстречу мне идет мужчина. Такой же высокий, с походкой, выдающей бывшего военного. Он приближается, идет, думая о своем, и поправляет очки, а затем волосы на виске. Я потеряла сознание. Открыла глаза, а он склонился надо мной, испуганный такой: "Девушка, что с вами? Посмотрели на меня и упали в обморок! Что-то случилось?" Он просто поправил очки, а потом волосы на виске тем же жестом, что и Ваня. Я не могла этого ему объяснить. Это узнавание меня ударило. Если подумать, все, кто носят очки, поправляют их одним и тем же движением. И волосы на висках - тоже. Мне было больно это напоминание. У сердца странная избирательность. Иван, может, совсем не тот человек, что мне нужен. Или даже вовсе не был достоин меня. А вот поди ж ты... Поэтому история про брошенную девушку Софью мне близка. - Я улыбнулась. А губы дрожали. Еще только расплакаться не хватало! Моя слушательница тоже загрустила. Неужели нечто подобное могло быть в ее жизни? Мне она казалась всегда побеждающей, озадаченной, скорее, вопросом отбоя от поклонников.
- Похоже, у тебя было сильное чувство. Ну что ж... Раз на то пошло, не всем достается испытать настоящую любовь. В какой-то степени это счастье... Будет, что вспомнить в старости. Что ты улыбаешься? Ты воображаешь, что я под старость лет предаюсь воспоминаниям об удачно выполненных пятилетних планах? Или сижу у окна и перебираю в памяти балансовый отчет за сорок седьмой год? - Она засмеялась, представив эту картину. За ней и я - уж очень заразительно у тетушки выходило смеяться! Она продолжила, отсмеявшись.
- Что вспоминаю я? В последние годы жизнь замедлилась. В Москве я бываю редко. Когда попадаю, то бегу скорей сюда. Я слишком отчетливо понимаю, что безнадежно отстала от современной жизни. А загородом ты сама видишь как! Долгим зимним вечером возьмусь перебирать фотографии, и вижу маму, папу, давно покойных родственников, себя невестой, потом молодой счастливой женой. Самое яркое впечатление - рождение деток. А еще есть люди, от которых не осталось фотографий. Я была замужем, уже и дети родились. Муж успешный, делающий хорошую военную карьеру. Все устойчиво, надежно, просто желать нечего, а я полюбила другого. И он меня. Бежали друг от друга, зажмуривши глаза, а сердца бежали друг к другу. Что ты смотришь на меня? Не ожидала, что я окажусь такой трусихой? Да, было страшно: и потерять, и обрести. Я до сих пор вспоминаю его. И даже фотографии нет. Мне казалось, что храня ее, я выдам свою любовь. С какой бы стати дома была фотография чужого мужчины?
- А муж что? - вот действительно переплет!
- Муж? - Она улыбнулась как-то иронично. - Он был так увлечен работой, так уверен в своей неотразимости... По-моему, муж просто не заметил, что его жена полюбила детского доктора. Ах да, я не сказала, он был врач из ведомственной поликлиники: приезжал на вызовы к нам домой, и мы к нему в поликлинику. Знаешь, я столько слез тогда пролила. Но если сравнить, то и так счастлива больше не была. Конечно, это счастье ворованное. Я много передумала тогда. Мне по глупости, по молодости, казалось, что все дело в его жене. Вот если она его отпустит, тогда мы будем вместе. Потом я искала причину в своем муже, в детях. А сейчас знаешь, что думаю?
- Что? - Ситуация типовая какая-то. Может, это не Нельку сюда привело раны зализывать, а меня смысл жизни понять?
- Все очень просто! Мы должны были решить для себя, хотим ли быть вместе. А получилось, что я ждала его решения, а он ждал, что такое судьбоносное приму я. Перекладывали ответственность друг на друга. Все это тянулось, тянулось... Потом загнило, как болото, и закончилось. Он перешел на другой участок, а позже вообще в другую поликлинику. Следы, как говорится, затерялись в пыли истории. Иногда я думаю, жив ли он? Счастлив ли? Может, сидит такой же одинокий старикан где-то у окошка.
На кухню влетела Нелька:
- Что это вы сидите тут с такими опрокинутыми лицами? О чем спич ведете?
- О любви, - спокойно ответила тетушка.
Улыбка сползла с Нелькиного лица. Понятненько... Она села завтракать. Постепенно мы смогли соскочить с этого настроения, но не сразу. Как не крути, у каждой из нас это было наболевшее. Ну, хорошо: отболевшее. Опять готовили обед, сидели на крылечке. Днем я поднялась к нам в комнату, захотелось подобрать что-нибудь почитать. Я вытаскивала книги произвольно, не глядя на название, пролистывала их, отчего летела бумажная пыль, и ставила на место. Из одной книги выпала смешная новогодняя открытка. Эти оптимистичные сюжеты: румяные круглощекие малыши наряжающие елку. Светлое будущее не вызывает никаких сомнений! Сейчас, по-моему, даже Дед Мороз погрустнел. Хотя он же теперь уж Санта Клаус. Может, ему и положено кручиниться? В семействе, похоже, довольно легкомысленно относились к бумагам всякого рода, потому что в другой книжке я нашла квитанцию за настройку рояля (стало быть, когда-то он был), в другой - справку о том, что такой-то является учеником такого-то класса такой-то школы.
А из четвертой книги мне в руки выпало письмо. Вообще-то меня в детстве учили никогда и ни при каких обстоятельствах не читать письма, мне не предназначенные, проще говоря - чужие. Но этот листок не был похож на письмо: полстранички, исписанные не совсем разборчивым почерком. И еще, судя по тому, как строчки ходили волной, можно было предположить, что человек, их писавший, сам волновался.
"Полюшка, любимая моя жена!
Я не писатель, ты знаешь. Человек простой, прямой. Но вот пишу тебе, потому что не могу объясниться с тобой. Ты не подпускаешь меня. Я вижу, чувствую, что ты не со мной, не с детьми. Не знаю, кем ты увлечена, кто твой избранник, достоин ли он твоей любви? Не знаю, стоит ли ваше чувство того, чтобы разломать нашу семью, отбросить наше прошлое, судьбу наших детей, а, значит, и наше будущее. Я жил и стыдился своего счастья: перед теми, кто погиб, будто мне досталось их счастье. Ты была всегда верной женой, преданной семье, любящей, нежной, прекрасной матерью. А теперь? Мне больно смотреть на тебя: несчастная, нервная, раздраженная. Мы не привыкли иметь тайн друг от друга, а теперь у тебя она есть, и эта тайна тебя мучает. Наверное, ты думаешь, что если б не я, ты могла быть счастлива с другим. Полюшка, как же мы сможем расстаться? Как это возможно разорвать? Я стараюсь больше работать, реже бывать дома, меньше попадать тебе на глаза. Не хочу заставлять тебя. Этот выбор ты должна сделать сама. Но то, что происходит - страшно мучительно для меня. Я больше не могу этого переносить. Я испробовал все, но..."
Письмо на этом обрывалось. Может, кто-то помешал, вошел, например, не вовремя. А может быть, он писал такие письма ей часто, просто, чтобы выплеснуть на бумагу свою боль. Говорить они не могли - она закрылась от него в своей раковине, прежде такая открытая, родная. Это трудно вынести. Одно теперь очевидно: ее муж все знал, страдал из-за этого. Но право выбора оставлял за ней, как человек порядочный, зрелый в поступках и суждениях. Как, должно быть, ужасно чувствовать себя причиной чьего-то несчастья. Как там сказала Леопольдина Андреевна? То она винила мужа, в том, что не могла быть вместе с любимым мужчиной, то его жену. Да, в таком смысле, как-то так. Она полагала, что ее муж - самоуверенный чурбан, сосредоточенный на одной лишь своей работе. А ему стоило многих сил, чтобы казаться таким. Только в письме прорывались чувства. Сколько таких писем-исповедей было у него? Недописанное, спрятанное в книгу уцелело одно. И что же теперь с ним делать? У меня мысли разбегались. С Нелькой советоваться не буду, она лицо пристрастное. Лицо мое горело. Нет, нужно подождать, успокоиться. Такие решения наспех не принимаются. Нужна холодная голова. Как бы мне пригодилась Верина! Я сунула письмо в сумку, под картонное днище. И почувствовала себя предательницей: я прятала чужую любовь.
Оказывается, на притворство нужно очень много сил. Я должна была делать беззаботный вид под проницательным взглядом тетушки. А мозги мои в это время кипели, пытаясь найти правильный выход из положения. Вечерние игрища, можно сказать, спасли меня. Омографы - это оказалось просто: слова пишутся одинаково, а произносятся по-разному. МУка - мукА, замОк- зАмок, гвОздики- гвоздИки. Кто больше таких пар придумает, тот и победил.
- И что в этом такого занимательного? - уточнила я.
- Что ты, деточка, - удивилась моему непониманию тетушка, - это же прекрасная гимнастика для мозгов, лучшее средство от склероза! Вам с Нелли тоже пора начинать сопротивляться возрасту.
- Лишних знаний не бывает, милочка, - вторил ей Петр Николаевич. - Носи свою ученость как часы, во внутреннем кармане. Отвечай, когда спросят: "Который час?"
По-моему, это была какая-то цитата. Хотя, может быть, и нет. С Петра Николаевича станется говорить афоризмами собственного сочинения!
Рекорды побила Нелька, но, по-моему, эта хитрая женщина придумывала омографы целый день, готовила рояль в кустах. Впрок, так сказать. А Леопольдина Андреевна сердилась, что Нелька ее обскакала. Наверное, она тоже подозревала племянницу в жульничестве. Было странно, что в тетушке оказалось столько детского: дуться из-за игры на интерес!.. А завтра уже понедельник. Нам осталось провести с ней один день. И во вторник домой, на работу, в другой мир. Мне совсем не хотелось как в "Трёх сестрах" заламывать руки: "В Москву! В Москву!". Мне хотелось ежевечерних игр в слова, мирных чаепитий с литературными обсуждениями. Я уже вполне могла представить рояль в залитой светом столовой Леопольдины Андреевны и вечерний домашний концерт, на котором играли в четыре руки. Вот он, дом моей мечты. Я засыпала, однако же, с мыслью: "Как быть с этим злосчастным письмом?"
Утро понедельника выдалось пасмурным. По небу ходили тучи. Ветрено. Ничего особенного нет: просто переменчивая весенняя погода. Я спешила на завтрак и утреннюю беседу с тетушкой. Первое, что мне бросилось в глаза при виде ее: болезненный вид, несколько растрепанная прическа и то, что двигалась она тяжело. Леопольдина Андреевна улыбнулась мне, такой извиняющейся будто улыбкой. Словно за то, что нынче не энергичная хозяйка дома, а пожилая нездоровая женщина. "Плохо спала ночью. И вот результат: давление. Ноги что-то отекли. Не стоило пить чай на ночь. Бедный Петруша! Ну и невесту себе выбрал!" - она пыталась шутить, но даже голос сегодня был другой.
- Может, это просто на перемену погоды? - озвучила я первую пришедшую на ум версию.
- Нет, - качнула головой тетушка, - нет. Поговорили о любви вчера, о прошлом. Вспомнили моего мужа и моего дорогого Мишеньку. Закрутилась мельница воспоминаний. Пустое это все. Их со мной рядом нет, а все веду с ними нескончаемые разговоры. Все из головы нейдет. Что мы, русские, какие? Не можем любить просто так, без оглядки. Все нас мучают "роковые" вопросы: честно любить или нечестно, глупо или умно, к чему приведет эта любовь, даст ли она счастье нам и дадим ли ожидаемое счастье мы? В этих вопросах любовь чаще всего и тонет. Нет толка перебирать все это и мучиться чувством вины перед мужем. Только до гипертонического криза доводит, да и всё. Но вот не отпускает... - Она тяжело вздохнула.
Я слушала ее. Видела усталого, больного, и одинокого, несмотря на детей и внуков, человека. Решение могло быть только одно. Про письмо - молчать. Не показывать ни в коем случае. Её может убить этот недописанный листок из прошлого.
- Вам, наверное, грустно жить одной весь год. Это такая почва для грустных мыслей - возможность вспоминать и обдумывать без конца. Может, хотя бы на зиму перебираться в город? - предложила я.
- Что ты, детка, - отмахнулась тетушка. - В большом городе я уже не могу. В те редкие случаи, когда выбираюсь, чувствую себя как в вертепе. Начинает болеть голова. Через час мучительно жмут туфли. Нарастает раздражение. Каждый раз зарекаюсь возвращаться в город. Эти вылазки могут обойтись мне слишком дорого.
- Ни в коем случае! - в притворном ужасе замахала я руками. - Где мы с Нелькой еще будем милочками, деточками и куколками?
Доля правды в этом была. Рядом с тетушкой мы оставались девочками и одновременно мудрели, взрослели, но как-то мягко, безболезненно это происходило. Словно я начинала смотреть на жизнь сквозь призму ее мировоззрения. Тетушка в ответ мне улыбнулась, и на глазах ее (или мне только показалось?) блеснули слезы.
- Мне с вами так хорошо, детки! Я стараюсь не думать о том, что завтра вы уезжаете.
- А можно я буду приезжать к Вам иногда? Одна, -с неожиданной для себя робостью попросила я.
- Что за вопрос? - Даже будто удивилась она. - Когда заблагорассудится. Знаешь, мне кажется, что чем-то мы похожи с тобой, близки. Как будто я знала тебя всегда. Может, в прошлой жизни ты была моей дочерью? И знаешь, я все забываю тебе сказать. Не надоело тебе ломать язык над Леопольдиной? Зови уж как все: Полина Андреевна. Тебе проще, и мне - привычнее. А я буду звать тебя Алина.
Я не удержалась и обняла ее. Она засмеялась:
- Не задуши меня в объятиях! Обрати внимание: у нас все основные события происходят непременно на кухне. Пережиток советских времен?
Влетела Нелька, стремительная, похожая на саму себя. Ни здравствуйте, ни доброе утро...
- Чего это вы тут секретничаете? - подозрительно осведомилась она.
- Сегодня наша очередь придумывать омографы впрок.
- Что, снова битва со склерозом? - Нелька в притворном ужасе изогнула брови. - Тетя, ну есть же другие игры: буриме, шарады. В конце концов, лото и домино.
- Нет уж, - строго отвечала Полина Андреевна. - Сегодня я заручусь поддержкой Петра Николаевича. Будем играть в дураки. Двое на двое.
На ужин испекли два пирога: один с рыбой, другой - с вареньем. Пироги должны были символизировать торжественность прощального ужина. Хотя тетушка принарядилась к приходу своего кавалера, приободрилась и была, как всегда, насмешлива, от его глаз не укрылось ее нездоровье. Петр Николаевич был к ней сегодня особенно нежен. Играли на пуговицы. Были среди них презабавные: костяные, перламутровые, дутые металлические с выбитой пятиконечной звездочкой. Мы с Нелькой продули им в пух и прах. Отчасти из-за того, что Нелька безумно хотела выиграть, излишне горячилась и сердилась на меня. Отчасти из-за меня - мне было лень думать, вернее, подспудно думалось о письме. Лучше бы я легла на постель, закинула руки за голову и предалась мыслям и мечтаниям о письме и его авторе. Завтра я уеду, оставив здесь часть своего сердца. И увезу чужое письмо. Тоже, в некотором роде, часть чьего-то сердца. Может быть, это такой закон сохранения энергий?
После того, как старенькие карты, "картишки" по выражению Петра Николаевича, были убраны в специальную лаковую коробочку с изображением пиковой дамы, снова накрыли для чая.
- Нелли, не злись, - примиряюще просила тетушка. - Знаешь, почему вы проиграли? Каждая играла сама по себе. А мы с Петей играем на партнера. Нас так приучали с детства: прислушиваться и быть внимательным к близкому. Так, наверное, и сформировалась моя невротическая потребность быть нужной, - вздохнула она. Я слушала и думала о ее муже. Как тетушка должна быть ослеплена любовью, чтобы не видеть и не чувствовать, что рядом с тобой страдает самый близкий человек!
- Алина, ты сегодня весь вечер витаешь в облаках! Детка, если бы я была ревнива, то решила, что ты влюбилась в нашего единственного кавалера!
Все, включая единственного кавалера, покатились со смеху. Гениальная Полина Андреевна! Только она одна могла так сочинить мне новое имя, не сочиняя ничего: взяла начало и конец от Алевтины. И получилась не Тина, не Аля, а прелестная, старинная, романтическая Алина. Мне безумно нравилось мое новое-старое имя. Нелька внимательно меня оглядела:
- А знаешь, ты действительно что Алина! Твое прежнее имя странным образом тебе не подходило. Я только сейчас это поняла. Не знаю, может оно просто тебе самой не нравилось?".
Я должна была признаться, что да, так и есть.
- Ну, и прекрасно, - завершила тетушка. - Надеюсь, новое имя ознаменует новую страницу жизни. Алина, пообещай, что это будет что-нибудь красивое!
Тетушка улыбалась со значением. Я обещала постараться.
Наутро тетушка была бодра, как прежде. Я застала ее доливающей апельсиновый сок в бокал шампанского. Мое изумление ее позабавило.
- Шампанское с апельсиновым соком - чудесное начало утра! - провозгласила она. Ей хотелось из маленькой трагедии расставания соткать маленький праздник.
Сборы домой много времени не заняли. Все же мы ехали всего на три дня, барахлом не отягощались. У Нельки настроение улучшалось с каждой минутой. Она уже соскучилась по дому, по своим девочкам. В голове бродили какие-то планы, касающиеся новой работы. А у меня на душе становилось все плоше и плоше. По правде сказать, меня никто дома не ждал, кроме цветов, которым, собственно, была нужна не я, а своевременный полив. Оставлять тетушку одну было жалко. Нет, не так: тревожно как-то. Она это поняла. Потрепала меня за плечо:
- При мне верный паж, Петруша. Детки, давайте-ка перед последним чаепитием погадаем на книге.
- На какой именно? - у Нельки заблестели глаза. Она была готова к переменам.
- Ну, не знаю еще. Хочешь, подойди к книжной полке, закрой глаза и вытащи какую-нибудь наобум, - предложила тетушка.
Нелька подошла к открытому дубовому стеллажу, послушно закрыла глаза и протянула руку. Вытащила толстенный фолиант. Это оказался ни много, ни мало сборник афоризмов.