- Проклятье, - бормотал он. - Вы меня еще вспомните. Вот найду писаку поприличнее - с вображением! - он вам покажет!
* * *
А ведь так хорошо все начиналось... Всадник негодующе высморкался в цветастый платок. По сути, у него было все - ненависть избранных и любовь многих, возлюбленная и смертельный враг, верные друзья и подлые хулители, а теперь... Он никому не нужен - он просто посмешище, анекдот, байка, слух. Никто не принимает его всерьез.
Кольбер де Жисте поправил на боку шпагу с эфесом в виде головы чертовски удивленного кролика и поплотнее закутался в плащ. А как хорошо все начиналось...
* * *
Милан. Театр Ла Скала. 1870 год.
- Призрак стал совершенно невозможен, - директор театра изо всех сил пытался не сорваться в затяжной обморок. Воздух в кабинете, казалось, превратился в липкую пресную патоку, и судорожные трепыхания веера ничуть не помогали делу. - Он требует ставить "Травиату"!
- Ну и поставьте, зачем так убиваться? - поинтересовался казначей. - Смета разработана, фонды есть, декорации имеются.
- Губернатор, - директор постарался вложить в это слово побольше издевки, - настаивает на "Дон Жуане".
В кабинете воцарилась тишина: директор с содроганием припомнил увлечение губернатора культурой Ближнего Востока - от культуры градоправления до культуры пыток, а финансист попытался представить, во сколько театру еще обойдутся компенсации родным и близким тех, кто подвернется Призраку.
Призрак звался именно так по трем причинам. Во-первых, его никто никогда не видел - даже жертв своих этот обитатель театра душил только со спины. Во-вторых, он славился невероятной мстительностью и беспокойностью - каждый директор перед смертью доходил до той точки раздражения, когда в бешенстве начинаешь бегать по комнате, разбивая все, что под руку попадется. Директора предпочитали бегать по театру, всячески оскорбляя Призрака - после чего живыми их уже никто не видел. И в-третьих, Призрак чрезвычайно любил, когда его звали именно Призраком. Говорят, это ему нравилось настолько, что он даже не стал душить матершинника Буке, который до встречи с сим персонажем рифмовал слово "Призрак" только с неприличными словами. Впрочем, Буке после того случая в театре тоже никто не видел - говорили, он обосновался аж на другой стороне Альп, для надежности.
- Надо устроить Маскарад, - вдруг сказал казначей. - Позовем губернатора, скажем - это такой новый вид спектакля - интерактивный.
- В восточном стиле, - дополнил директор и его бледные щеки вновь засияли румянцем. - А губернатора посадим...
- В девятую ложу, - закончил финансист. - Все равно туда никто билеты не покупает!
* * *
В день маскарада При зрак проснулся поздно - вино, купленное "по случаю", оказалось весьма необычным на вкус. Каждый глоток переливался во рту, ежесекундно расцветая все новыми нотками букета, хотелось пробовать еще и еще... И вот теперь Призрак маялся похмельем.
Нацепив любимую серебряную маску и облегченно вздохнув "Холодненькая...", оперный гений выбрался на прогулку. Лениво прохаживаясь по шатким переходам галерки, он случайно бросил взгляд вниз... и оцепенел: кресла в зрительном зале были аккуратно сняты, оркестровая яма забита досками, а поверх всего этого безобразия рабочие сцены, матерно поминая владельцев театра и, почему-то, губернатора, раскатывали жаккард. Судя по убранству на сцене, более подходящему какому-нибудь гарему, ткань имитировала персидские ковры.
- Гарем? В моем театре?!?! - взревел Призрак. Перед глазами плавали красные облака, а перила под затянутыми в белый шелк пальцами сминались, как бумажные. - О, нет!
* * *
- О, и вы - Призрак Оперы? Как оригинально, сэр... - протянули Клаудия и Кристина, поставленные встречать гостей в костюмах оттоманских плясуний.
- Да, именно, - важно ответил Призрак, но в его душу уже закрались самые черные подозрения.
- Добро пожаловать, сэр, - Кристина отточенным жестом забрала у гостя плащ и шляпу, сунула ему сложенную пополам открытку с программой вечера и повернулась к новоприбывшим, - а вы, сэр? Тоже Призрак Оперы?
- Призрак Оперы и Балета! - высокий двухметровый щеголь манерно кивнул девушке, профессионально пожирая ее глазами. - Мадемуазель?
- Вас ждут, сэр, - Кристина едва заметно вздохнула. В ее огромных синих глазах можно было легко прочесть: "И когда же до этих болванов дойдет, что это им театр - развлечение, а не нам?"
* * *
Призрак в состоянии глубокого шока пробирался по фойе, ныне засаженном проволочно-бумажными цветами и пальмами. Бокал шампанского, прихваченный с подноса сонного официанта, холодил ладонь и отвлекал ровно настолько, чтобы не сойти с ума.
Вдруг Призрака толкнули, он всплеснул руками, пытаясь удержать равновесие, и со всего маху окатил пожилого джентльмена в дурацком камзольчике, расшитом бисером и кокетливой кружевной масочке, оживленно болтавшего с красоткой из кордебалета. Джентльмен сурово посмотрел на обидчика, девица взвизгнула и тут же исчезла.
- Молодежь, - процедил облитый. - вы хоть представляете, сколько такой костюм стоит? Это же Призрак Оперетты, от m-me Jeanette!
- Замечательный жанр, - тут же повеселел джентльмен. - Я считаю - намного, намного интереснее замшелой оперы.
- Но опера - это же, - попытался запальчиво возразить призрак.
- Знаю, знаю, знаю, - махнул рукой облитый. - Тысячу раз слышал. Прошло ее время. Искусство идет вперед. Коллега! - вдруг рявкнул он, глядя куда-то за пальму. - Сюда попрошу.
Из-за колонны показался человек с обильно подведенным белилами лицом. Его костюм в крупную черную и белую клетку был так тонок, что казался второй кожей.
- Призрак Пантомимы, - представил новоприбывшего Призрак Оперетты. - Ришар, объясни этому замшелому осколку 16 века, что к чему.
* * *
Примерно через полчаса Призрак понял, что нить разговора им далеко утрачена. Еще через час он понял, что дискуссия ведется на таком уровне, что, из слов не не понимает ничего, кроме предлогов. Наконец, когда из бумажных зарослей выплыл некто, представившийся Малым Художественным Академическим Призраком, несчастный обитатель оперы не выдержал:
- Прекратите немедленно! Вы несете чушь, чушь и еще раз чушь - вся эта заумь не имеет никакого отношения к Настоящему Искусству!
Многочисленные Призраки, столпившиеся вокруг, удивленно уставились на бунтаря. Казачий Призрак Песни и Пляски успокаивающе потрепал возмутителя спокойствия по плечу, произнес: "когнитивный диссонанс!" и вернулся к беседе. Прочие последовали его примеру.
* * *
Призрак бежал по знакомым коридорам, отмахиваясь от образов, которые то и дело всплывали у него перед глазами. Хотелось все забыть, стереть - как будто и не было сегодняшнего кошмара, но в душе он знал - что-то в нем надломилось.
Теперь, открывая партитуру, он всегда будет слышать вкрадчивый шепоток Драматического Призрака "Речь - единственный инструмент, достойный человека, а прочее - костыли!".
Перечитывая либретто, он будет видеть между строк: "Рельсы в сюжете - смерть. Импровизация - единственный путь" - именно так и вещал Призрак Пантомимы.
Проектируя костюмы и декорации, он постоянно будет ощущать вину, внушенную ему Камерным Призраком: "Условность во всем, пусть зритель думает! Любая деталь превращает его в скотину."
"Передушить бы всех", - с тоской подумал Призрак, но тут же в раздражении отбросил эту мысль: искалеченную душу это не исцелит. Он лениво перелистал том исторических хроник, с которым сверялся для своей последней оперы, и вдруг его осенило: неважно, как было на самом деле. Надо лишь постараться, чтоб в веках все запомнилось, как нужно ему. Он уже отравлен, а потому - надо найти того, кто сможет. Подальше, чтобы до него не добралась зараза, пока книга не будет готова.
Итак, в путь.
* * *
Через 10 лет в далеком Копенгагене молодой, но талантливый писатель с опаской глянул на странного посетителя и принял его предложение. Хоть одежда визитера была потрепанной, сапоги - потертыми, а маска - из самой простой шерсти, миланского золота он отсыпал щедро, не спрашивая о сроках.
Писатель снова проверил кошель - тот не опустел, как обычно случалось с тролльим золотом, а на половике у двери еще темнели следы мокрой обуви посетителя. Значит, пора писать.
Отличное гусиное перо на миг застыло над листом бумаги и вывело: "Париж, 1870 год".