Случилось это в стародавние времена. Много с тех пор утекло воды, да и местности той уже и в помине нет - а история живет. Пришло время и вам ее узнать.
Среди отрогов гор, что окружали кольцом эту древнюю страну, было село, а имя ему нарекли - Придорожки. Стояло оно поблизости от большого торгового тракта, что соединял столицу сей страны и загорный порт, и славилось шумными кутежами и высокими ценами.
Жили так селяне, особо не тужили, сеять - ничего не сеяли, но собирали: виру за проезд, плату за жилье и чаевые за пропитание - вот таким и было их натуральное хозяйство.
* * *
Пришло как-то в семью старосты Матвея и жены его, Мартемьяны, счастье великое: наступила пора его очередному дитяти на свет появляться. Хоть и был староста головою сед, но разумом и прочим - еще крепок, вот и сидела у него в избе детвора по лавкам мал-мала-меньше. Впрочем, детей тут любили, а и кто их не любит-то?
Никогда беды Мартемьяна тут не ждала - и надо же! С трудом бабка Пелагея, повитуха слободская, младенчика вызволила, да только уж синий он был, и не дышал.
- Дочка у вас, папаша, - едва слышно прошептала Пелагея, - была.
И повалилась как куль с мукой, где стояла.
Погоревал папаша - а делать нечего, жену успокоить надобно, детей накормить, да бабку Пелагею с полу поднять - а уж после и о младенчике позаботиться. А за бедами-заботами-то, глядишь, и утрата скрасится.
Возился так Матвей весь день до вечера, а уж вечером пришел к нему отец Игнатий - прознал о беде селянина, вот и пришел утешить.
- Утешься в горе своем, - начал он, - ибо ниспослано оно для проверки крепости духа твоего. Кстати, где дитя? Дай, хоть святой водой сбрызну от греха.
И тут явило Небо чудо: как только влага коснулась личика младенца, огласил избу тут же басовитый рев - аж стекла задрожали. Так в мир пришла Софья.
* * *
Дни летели, подобно сухим листьям, гонимым вольным ветром, месяцы сменяли друг друга, росло родное село. Софья же росла не по дням, а по часам, и к своему двенадцатилетию была уже настоящей красавицей, родителям опорой, братьям да сестренкам радостью. Одно только беспокоило родителей: в пасмурные дни часто находили ее у речки Истрицы Белой. Сидела она недвижимо на берегу, кидала в воду камешки, а на расспросы не отвечала. Впрочем, как пропадали тучки, так и грусть-тоска Софьюшки исчезала бесследно, и вновь девочка веселилась без устали, только косы серебряные порхали.
Как-то раз, когда девочка грустила на бережке, проходила мимо тетка Магда, известная в тех краях торговка и, по слухам, даже ведьма. Никто не знал, где ее родина, но все видели, как любил ее Мамона! Для нее было плевым делом придти в какое-нибудь село с тремя медяками в кармане, а уехать в золоченой карете, а уж снегом зимой торговать, говорят, она еще в младенчестве научилась. Но, бают, была в этом и оборотная сторона: как известно, в каждом селе есть своя нечистая сила, и она нешибко охотно делится властью с пришлыми. Ходили слухи, что Магда за злато-серебро расплачивалась чужими жизнями, да так, что только плач вдов и горе сирот служили ей осанною.
Про то, что случилось потом, ходят лишь слухи, ибо никто из живых это не видел. Увидела Магда девочку, грустящую на бережку, и воспылала черной завистью к ее молодости. Склонилась она к глади Истрицы Белой и прошептала:
- Водяной, а, водяной? А что, если ты мне сбросишь годочков, сколько этой пигалице лет? А ее - себе забирай!
- Рад бы, да не по силам мне, - прошамкал водяной из-из-под коряги. - Ибо чую я в ней силу великую. Грядет ее смерть, да только не здесь и не сейчас!
- Как бы не так! - возразила Магда. - Вся сила ее в том, что она жизни не видала, а так: в воду столкни, только пузыри и пойдут!
- Будь по-твоему, - ответил водяной - Коли добудешь мне Софью, быть тебе на десять лет моложе!
Коршуном тут накинулась Магда на девочку, обвязала ее руки веревкой, к ногам камень межевой привязала, да в омут к водяному на поживу и кинула.
Холодна вода в Истрице Белой - на грудь давит. Тяжел камень межевой с луга заливного - ко дну тянет. Крепка веревка из пеньки заморской - жизни лишает. Так бы и сгинула Софьюшка, но воззвала изо всех сил своих:
- Истрица-река, ты с гор течешь, с ветром беседы ведешь, облаками укрываешься - спаси от смерти лютой, незаслуженной. Камень-межевик, ты на луге лежишь, с травою говоришь, по весне купаешься - освободи меня от ноши! Веревка-путанка, ты травою росла, железом сотворилась, змеею обратилась - выпусти меня!
Прошептала тут Истрица Белая:
- Быть посему! Дыши свободно, а я призову тебя на службу, когда придет срок! - и расступились воды, обнажили дно и явили тропку на берег.
Прошептал тут камень межевой:
- Быть посему! Избавлю я тебя от моей ноши, но и ты окажешь мне услугу, когда придет срок! - и выскользнул он из петли, освободив ноги девочки.
Наконец, молвила веревка-путанка:
- Ну что ж, и я не желаю злодейству потворствовать! Гляди ж и ты: добру помогай, злодейству не спускай, а служба мне твоя без надобности, - и рассыпалась она легким пухом.
Остался водяной ни с чем, только зубами заскрипел, а Магда поняла, что есть у нее новый враг, и вдвоем им на земле не жить.
* * *
Никому не сказала Софьюшка про второе рождение свое, но с тех пор стала задумчива, и уже не веселилась, как прежде. Впрочем, беды великой в этом никто не видел - ибо еще ласковей стала девочка, и не могли нарадоваться на нее ни родители, ни братья с сестрами, ни родная слобода. Так незаметно пролетели еще семь лет, по их прошествии нарекли село градом, и дали имя ему: Придорожск.
Закатил тут сельский голова, а ныне - бургомистр - пир на весь мир: выкатил бочки зелена вина, зажарил стадо овец, позвал девок-плясиц и гусляров поболе - словом, и зрелищ, и хлеба хватило каждому, да еще и на опохмелку осталось.
Гулял так Придорожск три дня и три ночи, пока не осталось жителей ни стоячих, ни сидячих - все лежали, да крепко за сыру землю держались, чтоб не повалиться, и вспоминали эту гульбу еще долгонько!
Однако, как рассеялся праздничный угар, глянули жители на город и страну свою - и обомлели! Река Истрица Белая прахом обратилась, камни песком рассыпались, а травы да деревья - пылью изошли. Словом, не осталось во всей стране ничего, что было раньше ее радостью и жизнью, только пики гор царапали небо, желтое, как брюхо ящерицы.
Пригорюнились все, и Софья вместе с ними - ибо люб был ей родной край, пришла в грусти своей на берег Истрицы, и воззрилась на дымный прах, что был сейчас в русле вместо воды.
Увидел водяной Софью, вылез из норы своей под обрывом и молвил:
- Здравствуй, девица! Когда-то я жаждал выпить жизнь твою, а взамен омолодить ведьму, тебя в заклад обещавшую. Ныне же я сам бедствую безмерно, а она, видать, весь наш край под себя загребла!
- Скверны дела наши, - ответила Софьюшка. - Ибо кто из смертных осмелится сразиться с колдуньей? Да и где ее искать - неведомо.
- Нету таких, - закивал водяной. - Однако, где искать - подскажу! У истока Истрицы-реки стоит градек черен. Строен он был в века незапамятные могучим чернокнижником, а посему - считай, что вечен, ибо смерть была положена в основу, и жизнь скрепила камень стен. Вот там-то и ее логово! Но берегись - известно сие место тем, что пьет жизнь из обитателей, как странник жарким днем воду из ручья, посему-то Магда и омоложается постоянно! Ныне-то ей выпал знатный урожай, и если скоро ведьму извести, вернется все на круги своя, как будто и не было ничего!
Задумалась Софья, ибо страшно было услышанное ею. Сперва она хотела пожаловаться батюшке, дабы он подговорил слободчан к колдунье богатыря иноземного Шарля де Лиманя направить, что был в Придорожске проездом, но тут вспыхнула Истрица-река и молвила:
- Помни, кому ты вторым рождением обязана. Изведи Магду - это и будет твоя служба! А для исполнения ее дам я тебе коня быстрого.
Зашевелился у Софьиных ног песок, на миг собрался в камень межевой и молвил:
- Тяжело мне, ветром веяну, за земле! Дам я тебе броню крепкую - только помоги, разбей чары!
Зашевелилась пыль, что раньше травами да деревьями была, и молвила:
- Не попусти злодейству, Софьюшка! Дадим тебе бич длинный - только верни нам жизнь!
Делать нечего - даже не попрощалась девушка с родными, вскочила на коня пепельного, схватила щит каменный, заткнула за пояс бич пыльный - и поскакала к истоку Истрицы Белой, ведьму Магду воевать.
* * *
Быстро сказка сказывается, да долго дело делается - приехала, наконец, Софья к черному градеку и как ударила по воротам бичом - аж звон по округе пошел.
- Выходи, Магда, и верни украденное!
Ничего не ответили из-за тына, лишь поднялся визг, и полезли изо всех щелей твари бесовские, ведьмой порабощенные. Тут Софьюшка не стерпела, и как накинулась на них - только клочки по закоулочкам полетели!
Едет Софьюшка по полю бранному, кого бичом охолаживает, кого щитом оглушает, а кого просто конем топчет! Радость, да и только!
Кончились, наконец, у Магды звери зачарованные, разлетелись ворота, из мореного дуба набранные, и въехала девушка во двор, а там ее уже Магда поджидала, белозубо скалясь.
- Хоть и потерпели изрядно от тебя мои прислужники, а все равно я жива! - хлопнула ведьма в ладоши, и тут же конь пеплом рассыпался, щит песком раскатился, а бич пылью развеялся. - В этом градеке я всем заправляю, и нет тут иной воли, кроме моей!
Почувствовала Софья тут страх великий, ибо власть колдуньи и в самом деле выла безгранична, но страх - не за себя, за тех, кому она уже дважды жизнью была обязана. Вспомнила она также и речи водяного, и молвила:
- Нет тут воли, кроме твоей? Как бы не так - пьет тебя сей градек, аки путник воду из ручья в жаркий день, и умираешь ты медленно в нем!
- Это уже ненадолго, - завопила ведьма, - уже скоро он расплатится за все деяния свои, и буду я ему полновластная хозяйка! Да и сейчас тут я бессмертна, а страдания мира вокруг лишь делают меня сильнее!
Вдохнула полной грудью Софья запах тлена, пропитавший все вокруг, и поняла, что говорит ведьма правду - не может она здесь умереть, пока градек сыт и спокоен, но поняла она, что назначена уже ее жизнь в добычу, и в сей момент борется колдунья с градеком за право испить ее до дна!
- Зачем нужна жизнь, если все, что было мне ценно, умирает, - прошептала Софья, вынула из сапога нож заморский, серебреный, дорогим другом дареный, и вонзила его себе в сердце горячее по самую рукоять. Завыла в зависти ведьма, подумав, что ненавистный градек перехватил ее законную добычу, загрохотал градек, обвинив слугу в измене, и кинулись они друг на друга в безумии мести.
Три дня и три ночи шел бой на вершине, и к исходу четвертого дня осталась и от магды, и от градека только пыль черная. И как только свершилось это, вздохнула вольно Истрица Белая, загрохотала радостно, возввращая себе водное обличье, и вторили ей и камни, возродившиеся из песка, запели травы и деревья - возрадовалось все живое, что было разрушено Магдой.
* * *
Волны Истрицы унесли тело Софьи на равнину, и через семь дней заметил его отец Игнатий, выбравшийся на реку рыбки половить да о вечном подумать. Смекнул он, кому обязаны все нежданным спасением, и решил предать тело земле по обычаю - да когда схватил он Софьюшку за рукав, коснулся лба ее крестик палисандровый, из Святой Земли привезенный, она вскрикнула и открыла глаза.
А Как сложилась далее судьба Софьюшки Трижды рожденной - уже совсем другая история...