Никулина Ирина Анатольевна : другие произведения.

Амур-Амур

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Амур-Амур - шокирующий своей откровенностью любовный роман, главный герой которого - модный фотограф - сражается за свое непростое счастье в мире сложных страстей и интриг. В тридцать пять лет он одинок, а холодное сердце заперто на замок. Тихий разврат и гламурные вечеринки, - это все, чем живет герой, соблазняя свои модели. Но в его размеренной жизни, подобно яркой звезде, промелькнул и скрылся, оставив яркий след, загадочный персонаж - сын миллионера, красавец и музыкант. Заключив низкое пари на тело красавца, фотограф пускается в долгий путь интриг и страданий. Он успел нажить врагов и завистников, он запутался в любовных связях и все же он мечтает повторить случайную встречу. И вот, его усилия увенчались успехом - пари почти выиграно, но дело не в этом, герой понимает, что нашел свое счастье, и теперь главное не угодить в собственные ловушки... Идея романа - за счастье необходимо сражаться, даже если шансов совсем мало. Жизнь, в которой есть поиск любви - единственная настоящая, даже если проявления любви у всех разные.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Амур - Амур...

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 1.
   1.
   Мир проносился мимо, выплывая из тумана яркими вспышками. Может это были огни ночных фонарей, может маяки на холодном берегу, или свет в окнах далеких домов. Темная ночь царила вокруг, поглотив реальность. Чужая жизнь, как сон наркомана, проплывала мимо, едва сформировав образы. Пахло кожей. Он знал, откуда, - пальцы сначала осторожно, потом с наслаждением ощупывали едва вибрирующий руль. Огромная луна зависла на небосклоне, настойчиво провожая ночного путника на волшебной дороге к морю. Он выжимал из машины максимум - мир размазывался и угрожающе дребезжал, закрутив танцы с бешенным октябрьским ветром. Казалось, еще чуть-чуть и они взлетят, выпустив прозрачные, но твердые крылья. Осторожный и всегда трезвый, он набирал скорость постепенно, наблюдая, как мир тает, и кинопленка ночи рвется на кадры. Впервые он управлял LX 470. Это была чужая машина, и стоила она около ста тысяч, и сев на водительское место, он чувствовал себя неуютно, словно вторгся в чужой организм, такой грубый и неумелый. Но, обстоятельства сложились так, что деваться было некуда, и он втопил газ, безучастно наблюдая, как стрелка подползает к 180. Безумный гонщик, он хотел обогнать ночь и ветер, к тому были причины. Его тело переполнилось ощущением жизни, щупальца его интереса проникали в мир, как разнузданные насильники, поглощая все вокруг. Он был тихо и сосредоточено счастлив. Впервые. Впервые так сильно за свои тридцать пять. До этого он только играл в чувства, как размалеванный Пьеро, картинно заламывал руки, вознося себя до безупречного страдающего героя. Сейчас в его теле лопнули все струны и мир, неизвестный и странный, прорывался сквозь каждую клеточку, разметав остатки его представлений на дорожную пыль. Автомобиль был холоден и спокоен, и, кажется, позволил срастись водителю со своим безупречным организмом, послушно спеша выполнять команды.
   Он всегда ненавидел лексусы, просто даже за их неоправданную важность, за ожидания подобострастности от тех, кто лишен счастья владеть ими. Они представлялись ему продажными джентльменами, скрывающими под строгой одеждой развратный и гордый нрав. "Всегда обходи лексусы и БМВ, - учил его Папа, - тот, кто внутри их - отвратителен. Какой путь в этой жизни нужно пройти, чтобы кататься на машине за сто штук?". Но жизнь вильнула хвостом, поманив глупого демоненка силой и величием, и он, не испытывая угрызений совести, прыгнул в салон лексуса, утонув в паутине неизлечимых страстей. И лексус проглотил его всего, без остатка, навсегда опутав такими тонкими, но прочными нитями, что вырвать их можно было, только разорвав себя...
   Дело было конечно не в машине. Там, на заднем сидении спал тот, кто был причиной всего, центром притяжения, темной силой, ставший центром их мира. Как черная дыра, он втянул в себя все: дома, небо, дорогу, время, страсть, тела и разум. Так получилось... Бог знает, сколько он сопротивлялся...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А началось все почти год назад.
  
   Позвонил старый приятель, Генка. Толстый чувак с развратными блестящими губами. Всегда худеющий, он умудрялся от пуза объедаться на всех приемах, где они работали. Потом клялся сесть на модную диету, потому что его пилила любимая женушка, инструктор фитнеса. Однако, в следующий раз, увидев вкусности, Генка не мог удержаться и втягивал блюда, как бешеный пылесос. На его объективе часто обнаруживались жирные пятна, и половину кадров приходилось безжалостно убивать. Он носил пиджаки и куртки на размер меньше, пытаясь втянуть свой живот, чтобы не слишком отставать от своего коллеги, но жиры расползались после того, как Генка выпивал на ходу рюмку-другую и забывал о необходимости втягивать живот. Джинсы он покупал всегда самые большие - на вырост, и обязательно с модными фенечками - потертостями, лжекорманами, толстой строчкой. Ему казалось, что так он еще не выглядит старым. Обычно образ Генки завершали неизменные черные носки и широкие туфли, которые он забывал протирать от пыли. Не смотря на несуразность своей внешности, в фотографии он был гений. Если коварные жирные пятна не появлялись на объективе его никона, то половина кадров точно была шедевром - чутье выводило Генку на совершенную композицию, а свет и тени словно подыгрывали фотографу. Несколько его фотографий купил GQ, разыскав на сайте, после чего Генка надулся, как индюк и повысил цену за фотоссесию. Он даже сделал модную стрижку, намереваясь стать вскоре известным и высокооплачиваемым папарацци. Своего мелкого сынишку он записал на танцы, считая, что скоро все непременно начнут интересоваться его семьей. Впрочем, узнав кое-какие особенности биографии учителя танцев, со скандалом забрал ребенка с танцев и записал в группу дзю-до.
   Недавно Геннадий Елисеев устраивал выставку своих лучших работ, под общей темой "Инь - янь", но Роман не пошел, он и так видел все эти "нетленные шедевры" много раз. Генка умудрился заспамить его электронный ящик, считая приятеля единственным достойным увидеть его произведения первым. Обычно письмо начиналось с таких слов: "Привет, я тут наваял парочку-другую хитов, посмотри, стоящее или "фтопку"?". За этим следовал прикрепленный архив из десятка - другого фотографий. Усмехаясь, Роман отписывал не глядя: "Чувак, ты превзошел себя, номер два - просто отпад, какая феерия! Не ожидал, честно. Свои покажу при встрече!".
   Они не дружили, не ходили в гости, и обычно Генка не лез в личную жизнь приятеля, однако его любопытство иногда было откровенно агрессивным, и при этом молчаливым. Он хотел подробностей, но знал, что никогда их не получит. Ему доставались только сплетни и слухи из третьих рук. И однажды, выпив лишнего, Генка, смущаясь, признался, что хвастался знакомством с "Демоном". Тут же он поправился, сообщив с холодной решительностью, что богемная жизнь не для него, он - честный семьянин. Никто ему ничего не предлагал, поэтому такие оправдания зависли в воздухе, сопровождаемые несдержанным смешком Романа. Они были из разных миров, настолько разных, что единственной точкой соприкосновения была работа. Генка упорно приглашал Романа на фотосессии, продвигал его везде, где мог, а того устраивал бесплатный менеджмент. Оставалось только поддерживать мифический образ развратного извращенца, которым его наделили определенные круги в городе. Именно на этот образ и попался Генка, никогда не позволяющий себе ничего, кроме дома и работы, даже в мыслях. Как темный магнит притягивал Роман слепых мотыльков, ослеплял лунным светом и проходил мимо, не оставив ничего, кроме опустошенности. Дальний отголосок этой силы зацепил хвостом скучного фотографа Елисеева, близость Демона встряхнула налет пыли на его спящем воображении. Так разговоры о соблазнении девственниц дьяволом приводят монашек в смущенный трепет.
   Генка оказался довольно проворным в своем любопытстве, он нашел Романа в интернете, вычислил его ник - Ромео, и каждый раз при встрече скабрезно подмигивал, как бы намекая, что он знает о приятеле нечто большее, чем другие. Роман стал намного осторожнее и даже завел второй ник - Бесенок, про который Генка не догадался. Впрочем, все эти инсинуации не мешали им успешно работать и слыть модными фотографами.
  
   В тот вечер звонок Генки прозвучал так обыденно, что Роману даже стало скучно. У него было несколько клиентов, назначенных на завтра, в студию, и можно было вечер провести интересней, чем снимая упившихся директоров нефтяной компании.
   - Ген, может ты сам как-нибудь? Не люблю я эту напыщенность, торжественные речи и все такое.
   Но отвертеться от Генки было невозможно, если он что-то задумал.
   - Давай, поднимай свою ленивую жопу, а то станешь, как я - толстопузом. Час работы - платят сто баксов. Газетчиков не пускают, вечеринка закрытая, зал в ресторане полностью арендовали, скорее всего, будет стриптиз. Я буду ловить гадкие моменты, ты прекрасные. По крайней мере, три директора попросят у тебя завтра фото для отчета прессе. Я рекомендовал тебя как профи. В общем, жду через десять минут.
   Он еще подумал - пить или не пить на приеме? С одной стороны ему хотелось хорошего коньяка или бренди, но тогда надо вызвать такси. Горький опыт у него уже имелся. Однажды он снимал открытие магазина нижнего белья в районном центре и приехал на своей тайоте, не имея и в мыслях ничего дурного. Однако директор магазина, квадратная тетка, похожая на сутенершу, воспылала неожиданным любопытством к красавцу-фотографу и принялась наливать ему коктейли с абсентом. По окончании фотосессии Роман, спасая Сони-альфу, штатив и свою честь, вынужден был удирать, прячась за спину Генки. Оказавшись на улице, он не думая, запрыгнул в машину и только на полпути вспомнил, что пьян. Ехал он ровно, но в салоне однозначно пахло абсентом, женскими духами и солидным штрафом. Впереди был пост ГИБДД, и первое желание, которое у него возникло - объехать пост по чистому полю. Однако, для машины с низкой посадкой и тринадцатыми дисками, такой кураж мог обойтись неожиданной смертью. Ба-бах, и ты лежишь кверху лапками возле самого противного места на дороге - поста ГИБДД. Такая авария станет сенсацией. Он решил не рисковать, хотя, хотелось дьвольски. Опьянение слетело, оставив только навязчивый запах. В ушах стучали барабаны, а дорога вилась коварной змеей. Собравшись с силами, доверившись всем темным силам, которым поклялся служить до конца жизни, он поехал через пост. Мысленно представил, что его нет, машина и тело - прозрачны, вместо себя он посылал гаишнику образ пустой дороги. Постовой сделал шаг и нетерпеливо постучал палкой по ноге. Он был один, мерз и раздражался февральской ночью, наказанный сотоварищами на пребывание в ночи. "Убью, - подумал Демон, - только махни палкой!". И тот передумал останавливать, проводил невидящим взглядом и пошел греться в будку.
   С тех пор Роман, человек утонченный и крайне добродушный, за руль не садился.
  
   В этот раз он колебался, можно быстро пощелкать и смыться. А с другой стороны, кто знает, что там за воротилы бизнеса, может всем наливают в обязательном порядке. Послушав свой организм, он решил, что будет неплохо пристроится к оплаченному фуршету и вкусить халявного бухла. Наверное, в этот момент судьба и отвернулась от простого фотографа, возжелавшего чужой снеди. Потому что именно это решение и было поворотным. Все события дальше сложились следуя именно по этому сценарию, который начался с простого решения - ехать на такси и пить на приеме. Если б рок хоть на секунду приоткрыл Роману картины его будущего, с невероятной поспешностью несчастный отменил бы такси, послал бы Генку подальше и лег бы спать в свою холодную кроватку.
   Но выбор был сделан!
  
   Куда бы он не шел, - на высокий проем, на свадьбу друга или в булочную за продуктами, выглядел он всегда с иголочки, безупречно, как последний денди. Аккуратно выглаженные костюмы всегда висели в шкафу, готовые как к деловому общению, так и к ночи любви. Был там даже один песочного цвета Армани, но время его еще не пришло. Галстуки он почти не носил, только когда планировал выглядеть совсем безжалостным. Рубашки он предпочитал белые шелковые, скользящие по телу, классические брюки были сшиты под заказ и всегда подходили под пиджаки. Для фотосессий он обычно надевал скромные черные туфли с острыми носами, которые должны были подчеркнуть его пренебрежительное отношение к моде и снобам в целом. Мелькнувшие и обласкавшие его взгляды женщин создавали единую картину недоступного красавца. Скользя мыслями по его фигуры, люди с завистью вздыхали: везет же родиться совершенным! Но это было не так, и знал об этом только сам Демон: он несколько лет создавал себе образ, тщательно отбирая "правильные вещи", тратил массу денег на парикмахера, стилиста и преподавателя риторики. Наконец-то он подобрал тот образ, что сделал его столь блистательным и неотразимым, и Романа постоянно приглашали на фотосъемку, чтобы полюбоваться изяществом движений профессионального обольстителя. Но у Демона был еще второй шкаф с одеждой, совсем иного плана - кожаные брюки в обтяжку, короткие "косухи", высокие ковбойские сапоги. Однажды он решил пошутить и пришел на день рождения племянника одетый как стриптизер, все почувствовали себя крайне неудобно, но посчитали, что последний писк моды и молча созерцали странные танцы с дверным косяком, которые показал Роман.
   Ему было плевать на свою репутацию, просто он носил то, что хотел, ни на секунду не сомневаясь в правильности своего выбора - разве он не был самой красивой и загадочной фигурой в местном бомонде? Считая свой вкус безупречным, Демон играл с восхищенными взглядами, как кошка с мертвой птичкой. Он видел, как заглядываются престарелые писательницы, как тают податливым воском молодые официантки. Часто он ловил заинтересованные взгляды мужчин в возрасте, смущенных собственными мыслями. Они не смели смотреть больше чем несколько секунд, потом бросали еще парочку-другую осторожных взглядов, и после этого, переборов что-то внутри себя навсегда отворачивались спиной, расставив для себя все точки над "и". Один такой взгляд Роман поймал от высокопоставленного чиновника, который пришел со своей обрюзгшей женой и собирался, следуя неписанному правилу, не "удостаивать" дерзкого фотографа случайным интересом. Но тут Роман подмигнул ему в ответ и подошел, щелкая фотоаппаратом. Он ослепил пожилую даму вспышкой. Муж уронил бокал, облил брюки и поспешно удалился, словно проиграл самую важную битву в своей жизни.
   Были, однако, и те, кто равнодушно воспринимал Романа, они не считали его красивым. Он не обижался, понимая, что кому-то возможно кажется слишком женственным, а кому-то, наоборот, мужественным. Еще год назад Демон отрастил волосы до плеч, у него были черные, как крыло ворона, и густые от природы. Никакого облысения или седины в его тридцать пять не намечалось. Он тщательно ухаживал за волосами, следуя предписанию своего парикмахера, и волосы отвечали взаимностью - они были половиной успеха образа надменного красавца. Второй выдающейся (и в прямом и в переносном смысле) деталью был нос. Большой и красивый, с небольшой горбинкой, нос достался ему от отца, который с гордостью носил такой - же и называл "философским". Чуть заостренный к кончику, нос Романа делал его похожим на лермонтовского демона, наделял весь облик бунтующей силой и гордостью. Черные глаза гармонировали с общим образом, а над бровями Роман долго работал, пока не нашел классически изогнутый вверх вариант. Губы его обычно были плотно сжаты, выражая волю и сосредоточенность, но стоило ему слегка их расслабить, и сразу возникало ощущение порока, соблазна и обещания. Они были достаточно пухлые, но четко очерчены, завершая образ холодного сердцееда. Уши Романа плотно прилегали к черепу, и он, чтобы совсем не потерять их за волосами, он сам проткнул по одной дырке и носил модный пирсинг - стразы Своровского. Если бы не возраст, он вполне мог сам быть фотомоделью.
   На его лице не было ни одной морщины - он не мог себе этого позволить. Конкуренция в среде продвинутых фотографов была бешенная, а Роман не был гениальным, ему иногда удавались хорошие снимки, и со временем он научился сводить их число к максимуму, но все же шедевры не шли так легко, как например, у Генки. Он освоился в Фотошопе и большинство своих ляпов подчищал незаметно для клиента. Неудачный ракурс - у руководителя департамента тройной подбородок, когда должно быть два. Помощь фотошопа - незаменима. Нос жены мэра висит дохлой грушей и похож скорее на член, чем на орган дыхания, опять фотошоп - и жена становится красавицей. Лишние жиры и округлости безжалостно урезались - клиенты оставались довольны, хотя иногда Роману казалось, что он переборщил. В общем, дела шли не плохо, благодаря его заманчивой внешности и чудесам растрового редактора.
   Недавно он арендовал фотостудию напополам с Оксанкой, курчавой девчушкой, которая занимала небольшую голую комнатушку до обеда, оставляя Демону вечер. После нее иногда требовалось уборка, работник рекламной сферы, она оставляла то рулетики, то виноград, то упаковки от духов. Свежая, веселая, она упархивала как птичка, помахав на прощание:
   - Ром, уберешься там после меня, а то не успеваю.
   Он улыбался и убирал, Оксана подходила ему по всем параметрам - вовремя платила свою часть арендной платы, ничего не хотела от него лично и никогда не появлялась вечером в студии, что было обязательным условием. В предыдущей студии он безраздельно царствовал один, там был роскошный диван в духе Людовика XIV, и места было намного больше. Но хозяин студии имел глупую привычку появляться неожиданно, чтобы "прикоснуться к прекрасному". В студии Демона не все было прекрасно и однажды, подглядев то, что чужим глазам не предназначалось, переполненный отвращением, хозяин взвинтил цену так, что Роману пришлось отказаться от этой студии. Здесь же никто не беспокоил всю ночь, и это было великолепно.
   Сегодня он не отступил от своих привычек и безупречно подготовился, - черный костюм, шелковая блуза и туфли из крокодиловой кожи смотрелись небрежным штрихом, подчеркнувшим его естественную неотразимость. Впрочем, у Демона появилось одно устойчивое ощущение, что блистать этим вечером будет не перед кем. Кругленький директор произнесет написанную вчера речь, ему вручат грамоту, как в старые советские времена, все хором поздравят юбиляра и потом накинутся на пищу и выпивку. В таких ситуациях редко кто смотрит на фотографа, прыгающего резвой газелью где-то за спиной в тщетной попытке поймать директора не с набитым ртом. Впрочем, работа есть работа и по определению она не должна приносить утонченные удовольствия. Роман подумал, надо быстрее отделаться от обязанностей и валить домой, - было уже около двенадцати ночи.
  
   Когда они с Генкой прибыли, вечеринка шла полным ходом. На окраине города открылся новый ресторан - "Черный рояль", с высоченным потолком, с большими окнами, оформленный в стиле начала века. На сцене стоял старинный рояль матово-черного цвета, но, похоже, звучал он в начале вечера, теперь же на сцене томно покачивали бедрами стриптизерши. Роману показалось уютной позиция у окна. Оттуда вся честная компания была как на ладони. Периодически, когда стриптизерши уходили за сцену, восходил по ступенькам какой-нибудь товарищ в строгом костюме и заплетающимся языком желал фирме процветания, а руководителю долгих и успешных лет жизни. Этого самого руководителя Роман вычислил моментально, еще до генкеной подсказки - он единственный был господином - дорогой костюм, со вкусом подобранный галстук приглушенного серого цвета, обуви Демон не увидел, так как директор не вставал из-за стола. Сидел он собрано, не снимал массивных очков, почти не пил и ни ел. Рядом располагалась вертлявая дама неопределенного возраста. Она все-время что-то нашептывала директору и предлагала идти танцевать. В определенный момент погас свет и зажглись свечи, что конечно не слишком обрадовало фотографов, но больщую часть снимков уже была сделана, так что Роман не слишком-то беспокоился. Он вдыхал запахи - шампанское, духи дам, пот, табак, цветы. В помещении стояло много живых цветов. Цветы потихоньку умирали. Люди показались ему обычными марионетками, умершими еще раньше. Он уже снимал тысячи таких вечеринок, ничего не обычного не было и здесь. Подошел Генка, он раздобыл где-то две бутылки шампанского и они вышли на балкон, оставив аппаратуру под присмотром вахтера.
   - Хорошо, свежий воздух.
   - Вот суки, хоть бы к столу пригласили! - бурчал Генка, открывая шампанское. - Воооще о людях не думают, снобы.
   - Я так подозреваю, что они нас не видят.
   - Эт точно... На, держи, скорее, вытекает. А я есть хочу, аж челюсть сводит.
   - Ты кажется худеешь?
   На балконе было много морозного воздуха и в черном небе повисли большие звезды.
   - А эту видел, в декольте, ну с яркой помадой? Говорят племянница ростовского Аль Капоне. Видел сколько у нее золота в ушах? На хороший мерс хватит. А толстяка во фраке заметил? Бывший финансовый директор Вимбиль-дана. Три любовницы, две жены. А эта жердь рядом с ним тоскается - дочка от первой жены. Он эту лошадь куда только не пристраивал, - и в рекламу, и в издательство, говорят даже в Дом-2 отправлял... Ты слушаешь?
   - Звезды красивые.
   Он не слушал трескотню приятеля. Он хотел вдохнуть побольше свежего воздуха, проглотить небо и космос и вернуться с полным ртом холода и плазмы, чтобы выплюнуть в черный рояль черный космос.
   -Не слушаешь, - вздохнул Генка и обиженно замолчал. Звезды его совсем не интересовали.
   Они вернулись. После шампанского Романа немножко закрутило общим водоворотом. Он бросил штатив, и, сменив объектив на портретную съемку, пошел в зал. Скользил он как угорь в воде, подлавливая напряженные гримасы и смешные позы. У него была заветная папочка - "Коллекция уродцев". Туда попадали случайные фото с неестественными лицами или позами. Он собирал их для собственного удовольствия и никому не показывал. Это было очень личная коллекция.
   По дороге обратно, к скучающему у пальмы Генке, на него упала пьяненькая дамочка лет пятидесяти.
   - О, сними, сними меня фотограф, - пропела она довольно звучным голосом. - Я наверное стара быть вашей моделью, Роман... Ведь тебя так зовут?
   Роман скривил гримасу, не предвещающую Генке ничего хорошего. Кто его просил выдавать имя мадам шапокляк? На ее шляпке красовался усохший веник цветов, а платьице из белого шелка и почти хрустальные туфли явно были взяты напрокат. Он не захотел бы ее фотографировать даже за очень большие деньги.
   - Вы прекрасно выглядите для своего возраста, - отравленной стрелой послал фразу он в сторону стареющей кокотки. - Но я не нуждаюсь в моделях.
   И тут взгляд Демона упал на софу возле туалетной комнаты. На секунду он остановился. Казнь Генки откладывалась - он увидел Настасью, секретаршу из департамента культуры. Она задорно подмигнула ему своими длинными ресницами. Так вот чьих рук это дело! Однажды он допустил ошибку, позволив зайти заигрываниям этой женщины дальше, чем надо - она успела влюбиться в своего фотографа. Потом, отвергнутая и раненная львица, она объявила ему войну. Везде, где она переходила дорогу, начинались неприятности. В свое время ему пришлось уйти из раскрученной студии, с которой Демон успешно сотрудничал. Потом его пытались обвинить в распространении детской порнографии и спустя год перестали приглашать на все мероприятия, где присутствовал представитель департамента. Ее необъявленная война утихла и сошла на нет, когда Настя вышла замуж за двухсоткилограммового эспортера муки. Однако, она не могла упустить случая нагадить по мелкому, случайно столкнувшись со своей жертвой.
   Презрительно пожав плечами, Роман усмехнулся. Настя послала воздушный поцелуй. Ее окружало двое молодых "бычков", телохранители. Ее тонкое тело казалось платьем, повешенным на вешалку. А копна черных волос только усиливала контраст. Не изменились ее глаза - большие, черные, как два колодца. Он одевал ее в бархат и атлас, заворачивал в клеенку и саржу, осыпал перьями и садил на качели, специально сооруженные для нее. Папку с ее фото он назвал Аэлита. Ему нравился образ, фотосессия захватила, но он совершенно не увидел в ней предмет для воздыханий. Оскорбленная в лучших чувствах, она пришла еще на две фотосессии, потом Роман отказал. Слезы не были его излюбленной темой. Ему нравилась экспрессия, вдумчивый трагизм и безудержная сила. Она лишилась шарма, когда потребовала свидания, основываясь только на своих предположениях о возникшем интересе. Все это было давно и теперь выходки оскорбленной девушки едва смешили Демона.
   - О, твоя звезда явилась, - хихикнул Генка. - Смотри, как стреляет глазками, чисто автомат Калашникова.
   - Знаешь, я думаю, пора домой. Я уже всех снял.
   - Погоди, хочу тебе кое-кого показать.
   Роман уже насмотрелся вдоволь, хотел спать, хотел есть, и задыхался от сигаретного дыма. А мелькание лиц утомило. Неподвижность звезд нравилась ему больше. И тем не менее, он остался. То ли из слабого любопытства, то ли из лени сопротивляться Генке. Может, чтобы досадить Настасье и ее неостывшей злобе.
   - Ладно, наливай. И кого же ты мне покажешь?
   Генке кто-то позвонил и он выбежал на улице, потому что как раз заиграла музыка для обниманий и разомлевшие от вина, директора пошли приглашать своих секретарш. Роман подумал уже было потихоньку свалить, но Генка, зараза, оставил свою аппаратуру возле него. Тут как раз подоспела мадам Шапокляк:
   - А вот ты где. Фотографам позволяется пригласить даму на танец или ты обязан стоять весь вечер у окна?
   - Очень рад исполнить столь ответственное поручение, но, увы, - Роман картинно посмотрел на свои часы, - время поджимает. Меня ждет такси на улице.
   - Такси отменяется. - Дама сняла шляпу и бросила ее на пол. Кажется, она была настроена решительно. - Праздник только начался, идем танцевать.
   Она что-то еще говорила и даже попыталась схватить за руку, но Демон уже не слышал. Он увидел, кого собирался ему показать Генка. Ради такого типа можно было задержаться чуть подольше. Он разительно отличался от присутствующих марионеток. Окинув его первым холодным взглядом, Роман пришел к выводу, что слегка заинтересован. Потом отпустил, едва скользнув по спине, потом еще раз посмотрел, пытаясь целиком ухватить образ. Руки его при этом автоматически потянулись к фотоаппарату.
   Он был молод, был красив. Не так, как Демон. Совершенно естественной, не ценимой, даже небрежной красотой. Темно-русые волосы были собраны в тугой пучок, - видно было, что им тесно и непривычно в сетях резинки. Одет он был в рокерскую косуху и джинсы с кроссовками. Такого пренебрежения "Черный рояль" еще не видел. Под курткой была простая черная майка, а в руках он держал очки, видимо только что снятые. Высокий и накачанный, тем не менее, он двигался гибко, как пантера перед броском. Роман представил его в другой одежде, в костюме от Версачи, например. Косуха была ширмой. Он пришел, чтобы плюнуть в лицо тем, кто пышно вырядились на этот маскарад. Очевидно, он был не прост.
   Лицо его было интересным, на него хотелось смотреть - опасное сочетание совершенства и силы. Большой красивый нос с горбинкой, породистый, страстные губы, высокие челюсти. Он еще не выглядел мужчиной, но уже перестал быть юношей. Ровная кожа поражала своей белизной. В ушах он носил по серьге, а на руках по одному кольцу.
   Впрочем, дело, конечно, было не во внешности. За незнакомцем тянулся шлейф потрясающей энергии. Это ощущали даже упитые гости. Они остановились, чтобы посмотреть, как прошествует этот новоявленный король. Дамы смущенно потупили взгляды, мужчины почтительно расступились, пропуская его. Шапокляк тут же бросила Романа, и, подтянувшись по форме боевой готовности, направилась в его сторону, бормоча: вот это мужчина! В зале произошло хаотичное движение, несколько услужливых господ бросили танцы и направились к вошедшему парню, чтобы поприветствовать.
   Тут явился Генка. Он усиленно подмигивал в сторону незнакомца, как бы поддразнивая и спрашивая одновременно: ну как тебе? Похоже, он был горд показать приятелю нового гостя. Очнувшись от коллективных чар, Демон трезво взглянул на предмет общего внимания:
   - Это кто?
   - Экземпляр, да?
   - Ну!
   - Это внебрачный сын Ветрова.
   Генка изрек эти слова, как будто он был Аристотелем, выродившим универсальную формулу мира. Однако Роман только пожал плечами, он понятия не имел, кто такой Ветров и почему его внебрачный сын должен вызывать священный трепет у половины зала. Да, он ворвался сюда, как свежий ветер, он был обаятелен и вероятно считал себя великим и неповторимым, но этого мало! И все же Демон прицелил объектив, предвкушая интересные снимки.
   - Ветров, это ростовский миллионер, - Генка обжигал его уши горячим дыханием, и уже плеснул шампанским на рукав пиджака, когда сын внебрачного миллионера вдруг повернулся в их сторону. - Наркота там и все дела. Папашка сейчас депутат, а этот красавчик - опасный тип...
   Их взгляды встретились. Смотрел он прямо, открыто и решительно. Оценивающе. Что-то в этом взгляде показалось Роману родным и понятным. Но только лишь на миг. Считая себя неплохим знатоком человеческой натуры, Демон потерялся - он ничего не мог сказать про этого человека. Словно напоролся на несокрушимую стену. Так много игры было в этом взгляде и так мало настоящего, и, тем не менее, человек не прятался. Он как бы говорил: ты мне интересен, если сможешь увидеть меня, - видь. Впрочем, взгляд длился секунду, а потом он повернулся к сопровождающему человеку (скорее всего директору ресторана) и спросил:
   - Кто пустил фотографов? Пригласили? С ума сошли, что ли?
   Он привык распоряжаться и привык к моментальному исполнению своих приказов. Странная, непонятная для Романа среда сформировала характер этого мужчины. Он завораживал и в тоже время он был недоступен, как Эверест.
   Директор ресторана что-то оправдательно бормотал, видимо ссылаясь на волю директора нефтяной компании, и тот только коротко кивнул, направившись к юбиляру.
   - Ну что скажешь? - с придыханием спросил Генка.
   - Я бы сказал, что он педик, но ты мне не поверишь.
   - Да ладно, - Генка допил шампанское. - Спорим. У него была жена, как я слышал. И еще говорят, что он гомофоб.
   - Гомофоб? - Подогретый шампанским и своим любопытством, Демон тем не менее постарался преисполниться презрением к новоявленному "божеству". - Спорим, я его соблазню? Посмотри, он красив. Он небрежен, он любопытен, и он пришел один. Красивый гомофоб, ха, да провалится мне на этом месте!
   - Окей, - вдруг согласился Генка. - Спорим. Ты и за год не сможешь к нему подобраться! Давай так, - если выиграешь, забирай мою новую "Сонату".
   - Ты так уверен?
   - Да, в нем - стопроцентно. Ты на него посмотри - мужественный, сильный, тетки стекают как воск под его взглядом.
   - А я что тебе, не достаточно мужественно выгляжу?
   Генка осмотрел Романа, словно впервые видел, пожал плечами.
   - Ну не знаю, ты похож на домашнюю кошку, а он на льва.
   - Ну спасибо тебе! Ладно, по рукам. Если я проиграю и через год этот господин не будет нежиться в моей кровати, я отдаю тебе сумму, эквивалентную стоимости Сонаты.
   - Идет.
   Они ударили по рукам. И, Генка, радостно потирая руки, стал вслух мечтать, как он достроит наконец-то дачу, проведет туда канализацию и переселит деда жены, который провонял их квартиру дешевыми цыгарками-самокрутками.
   - ... И прощай, дедушка. Мы с Ленкой одни останемся. Я мелких переселю в его комнату. У нас будет нормальный секс... Ой! Господин Ветров, кажется, идет к нам.
   И, правда, предмет их странного спора подошел сбоку, совершенно незаметно и неожиданно. Роман уже успел пожалеть о дурацком споре, в который его втянул Генка, будь он проклят. Пожалел, что вообще пошел на этот вечер. И сейчас у него возникло желание срочно упаковать штатив и делать ноги из "Черного рояля".
   Он даже не знал его имени, не знал ничего, между ними было лишь несколько взглядов. Возникло устойчивое ощущение сканирования: его просматривали вдоль и поперек, и деться от этого было некуда. Романа словно пригвоздило, так неуютно он давно себя не чувствовал. Однако он не опустил взгляд, только позволил телу расслабиться и убрал подальше фотоаппарат. Ощутив скрытую угрозу, Генка отскочил в сторону, бросив свои фото-причендалы. Он решил, что его коллега сам справится. Вокруг все вернулось на круги своя: пары танцевали, пламя свечей колыхалось, музыка лилась из колонок, и почти никто не обращал на них внимания. Только неподалеку металась тень истерзанной любовью Шапокляк, и Настасья косила глазами из дальнего угла зала, наблюдая за сценой расправы с фотографами.
   - Как зовут? - спросил Ветров (если конечно, он был Ветров). От его голоса Романа бросило в дрожь, глубокий низкий голос уверенного в себя человека. Голос словно облепил его навязчивой формой. Так иногда случалось со звуками или запахами.
   - Роман. А тебя?
   Нужно было быть наглым, и Демон решил тряхнуть стариной - это он известный в городе сердцеед, это к нему стоят очереди на приватную фотосессию, это ему завидуют пухлые женатики.
   - Хорошо, Роман. - Ответа на вопрос не последовало. - У вас двадцать секунд, чтобы покинуть помещение. Это закрытое мероприятие.
   - Жаль, а я думал бутербродов поесть.
   - Я скажу, чтобы завернули с собой.
   - Это из-за меня или ты просто не любишь фотографов? - Роман сделал легкий шаг и почти коснулся рукой лица Ветрова. Он пошел ва-банк, ибо терять ему было нечего, их все равно выставляли за дверь. Нужно было хоть как-то зацепить внимание визави и заодно прощупать, что там прячется за формой холодного властителя мира.
   - А что с тобой не так?
   - Меня бывает слишком много.
   - Не знаю, не заметил.
   - А я тебя заметил, - Роман улыбнулся и не отодвинулся, его собеседник тоже стоял неподвижно, не отступив ни на шаг. Однако в его глазах не отражалось никаких эмоций. - У тебя интересное лицо. Хочешь фотосессию?
   - Возможно.
   Он взял протянутую Романом визитку и, не глядя, засунул в карман куртки.
   - Возможно, мне понадобится несколько удачных фотографий. А сейчас я вас двоих прошу покинуть ресторан.
   И он ушел первым. Роману показалось, что он что-то выиграл в этой тонкой игре, но уверенности у него не было. Закусив губу, он позвал Генку:
   - Пойдем, камрад, нас попросили удалиться.
   - Ты дал ему визитку? - Генка не верил своим глазам. - И он ее взял?
   - Да, а что тут такого?
   - Не знаю, но говорят он вообще не фотографируется, и редко снимается на видео.
   - Может быть его заинтересовал именно я?
   Генка пожал плечами и тоже пожалел о затеянном споре. Кто знает, ведь человеческая душа - потемки? Но потом он тут же отбросил сомнения, - такого не может быть, и Ромка продул, попавшись на свою важность, великий педик-Дон Жуан. Через год ему придется раскошелиться!!!
  
   Они вышли на улицу. Город сиял огнями, черное небо тяжелым куполом упало на мир, издали доносился трубный призыв ночного поезда. Странное такое большое ночное животное, вечно одинокое и грустное.
   Было свежо и спокойно. Роману больше нравилась пустая улица, а вот Генка выглядел страдающим. Ему дали понять, что он не той породы, а дворовой шавке нечего делать на пирушке львов.
   - Даже перекусить не дали, сволочи!
   При этом он упаковывал в объемную сумку несколько бутылок шампанского и фрукты. Видимо прихватил со стола, когда выходил. Демон усмехнулся, он не чувствовал унижения. Если случайный ветер несет тебя в нужном направлении, стоит ли сопротивляться? Он все равно уже собирался уходить, он сделал все, что должен был сделать и оставаться не было смысла. Он подумал - как грустно и суетно проходит человеческая жизнь: работа, пирушка, дом, отпуск. И не одной звезды в этом потоке, ни одного свежего ветерка, ни одного мудрого слова. При этом никто не успевает даже получить хоть малейшее удовольствие от происходящих событий.
   - Как его зовут? - Спросил Роман приятеля.
   - Кого? - Генка делал вид, что не понимает. - А, ты про этого типа?
   - Этот тип может стоить тебе Сонаты.
   - Тогда я не собираюсь тебе помогать!
   - И в чем тут помощь, дорогой?
   - Ну не знаю... - Отмахнулся Генка и вдруг засуетился. - Надо такси вызвать.
   - Ты сам не знаешь.
   - Забыл, - пожал плечами Генка, - что-то такое киношное: Натан? Диан?
   - Леон.
   - Точно, - Генка удивленно воззрился на Романа, но потом, проследив его взгляд, все понял. Чуть правее, на стоянке ресторана стоял новенький ландкрузер черного цвета, и вместо номера у него красовалась надпись LEON. Именно к этой машине и направлялся сам герой вечера, красавчик Леон в сопровождении пожилой дамы и двух телохранителей. - Когда это он вышел?
   Роман не ответил, он пытался схватить глазами шлейф этого человека и унести с собой. Как ищейки собирают улики, как рыцари хранят платки, оброненные своими дамами, так и он хотел оторвать часть образа и унести домой. Как залог. Как первый предмет в коллекции. Как редкий камень или магический знак. Этот образ сейчас открылся перед ним, возможно случайно. Леон (если конечно это было его настоящее имя) не заметил двух фотографов под деревом, укладывающих вещи в сумки. Они стояли в тени, он же, напротив, как и полагалась "звездам", шествовал по освещенной дорожке. Волосы он освободил от резинки, и они развивались на холодном ветру. Изо рта шел пар, движения были точными, но экономными. Дама семенила быстро, но едва успевала за ним, что-то выпрашивая:
   - Но Леонтий, вы не можете... Что скажет отец? Давайте сделаем так...
   Тут она заметила любопытные взгляды и снизила голос. Леон обернулся, выуживая из тьмы пару любопытных глаз. Наглых, бесстыдных глаз. Роман закусил губу: этот юный львенок и, правда, был красив, был силен и пришел в этот мир королем. Вряд ли ему будет интересен простой фотограф, кое-как перебивающийся случайными заработками. При других обстоятельствах Демон допустил, что у них бы что-нибудь получилось, но не в этой жизни - столько важности, переполнявшей молодого царька с нескромным именем, вряд ли ему преодолеть. Роман подумал, что он попал с этим дурацким спором, Леон ему вряд ли позвонит, а через год Генка (жадная еврейская морда) потребует триста тысяч. За год конечно можно напрячься и подкопить деньжат, но, кто знает, что будет? А если закроется студия?
   Ландкрузер выезжал с парковки, львенок был за рулем, а дама восседала рядом, продолжая что-то быстро говорить. Он заставил ее пристегнуться. Пристегнулся сам, выезжая, включил поворотник, все по правилам.
   Проезжая мимо них, джип посигналил. Коротко и громко. У Романа забилось сердце. Может быть, его спор еще не проигран, кто знает. Генка скривился, словно лимон укусил, - так ему!!!
   Они молча проводили джип взглядом. И все-таки у Романа в голове бушевала туча страстей: черными всадниками в нетерпении толпились сомнения, серой разящей стрелой летела мысль о проигрыше, белой голубкой билось в клетке любопытство. Он был заинтересован, смущен, расстроен и обнадежен одновременно. Он попытался представить себя с Лионом: теплая ночь на берегу моря, он медленно расстегивает пояс его джинсов... И рассмеялся. Не реально! Хотя, он уже ошибался в людях. Да, такое бывало. Один мальчик астеничного телосложения с огромными васильковыми глазами так выпорол Демона шнуром от осветителя, что неделю он не мог сидеть. Было еще несколько случаев, о которых он вообще предпочитал не вспоминать. Он смотрел на Леона, и видел правильного и всесильного мальчика, выросшего в умного и опасного правителя. В человека, очень давно подавившего все свои тайные желания, подчинившего страсти разуму, а желания - расписанию.
   - Если ему подставить подножку, он упадет со своего пьедестала.
   - Ты о чем?
   - Так, рассуждаю вслух. А скажи, Ген, тебе очень нужна твоя Соната?
   - Ну, знаешь, я как-то привык к ней, можно сказать, сросся. А что?
   - Я думаю, ты ее лишишься.
   И пошел пешком, не дожидаясь такси. Взвалив сумку себе на плечо, не застегивая плащ, не отрывая глаз от звезд. Ему вдруг стало легко и весело: судьба подбросила ему вызов, и он подобрал перчатку. Пусть весь мир перевернется, пусть реки потекут вспять, плевать, он все равно трахнет этого красавца! Раз плюнуть, господа!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2.
   Весь день он снимал в студии. Пришла барышня с девочкой, со своим реквизитом - бабушкины платья, шляпа с перьями, тряпичные туфельки на высоком каблуке. Он одевал упирающегося ребенка и думал: работа есть работа, в конце концом студия открыта всем. Ретро-кудряшки, сумочка с бантиками, белые панталоны с кружевами - дитё было бы вполне милым, если б не ковырялось в носу и стояло на месте. Губы она поджала так, словно готовилась ракетой взлететь в космос. Роман прыгал вокруг табуретки, ползал по полу студии в поисках нормального ракурса. Пожалел, что надел шелковую рубашку.
   И все же, единственное, о чем он думал - вчерашний знакомый. Леон, что значит - лев. Большой кот с большими когтями. Сноб с изумрудными глазами. Он помнил его очень четко, словно разум сфотографировал лицо. Роману показалось, что его уносит потоком, сопротивляться которому нет возможности. Подхватило и понесло сильным ветром, закрутило, закружило, и земля под ногами растаяла. Он поправлял кружева на платье девочки, а думал, как бы его рука зарылась в волосах светского львенка, переставлял зонтики, и видел, как они закружились в танце... Попросил пятиминутный перерыв, вышел на улицу, жалея, что бросил курить. Мамашка неуверенно потянулась за ним:
   - Мы, наверное, вас замучили? Обычно она не такая вертлявая!
   - Нормально, я просто задумался о своем.
   Честно говоря, у него чесались руки - пора было зайти в Интернет и поискать, что там народ думает о Леонтии. И еще, он хотел позвонить Папе и напросится в гости с бутылочкой хорошего коньяка. Не то чтобы ему нужен был совет или план действий, просто он скучал без этого человека, давно больного и лишенного возможности двигаться. Папа был ему абсолютно никто, он не знал кем он был, где звездил и почему сейчас умирает. Но те несколько раз, когда они беседовали у Папы дома, заполнили его беспокойный ум плавным течением мысли, успокоили и затормозили вечный бег разума. Может, близость конца, а может естественная открытость сделали Папу отстраненным и мудрым. Как ни странно, он не утратил интереса к жизни, и читал такие книги, к которым Роман не осмелился еще приближаться. Однако присутствие рядом этого человека навевало помимо воли легкую грусть. Демон вспомнил, что он смертен и что тридцать пять, как не крути, не семнадцать.
   - Я красив? - Спросил он у мнущейся на пороге мамашки.
   - Что, простите? - Она не была глухой, и в глазах у нее вдруг поселился страх.
   - Я кажусь вам красивым? Мне просто интересно, как воспринимается мое лицо со стороны. - Он говорил спокойным голосом, чтобы не спугнуть клиентку - она еще не оплатила фотосессию. - Я бы мог быть моделью?
   - Да, конечно. - Она перестала думать плохо. - Вы молоды и красивы.
   - Вовсе не молод. А лицо?
   - Есть картина Валледжио, знаете? Там такой красавчик, бог, наверное, держит в узде чудовище. Вот вы на него похожи.
   Что ж, не плохо. Бог Валледжио, это уже кое-что. Роман усмехнулся и они вернулись в студию. Малышка успела нахулиганить - вытащила из маминой сумки помаду и алыми полосками раскрасила свое бледное личико. Прежде чем мамашка с укорами оттерла дитя платком, Демон успел сделать несколько снимков - пятилетняя девочка, закусившая алую губку, перепачканная помадой, показалась ему довольно интересной. Пугаясь и пряча взгляд под шляпой, шалунишка кокетливо метала взгляды на взрослых. Это был настоящий шедевр, будет чем хвастаться Генке.
   Этот эпизод отвлек его от "эротических фантазий" на тему соблазнения Леона, он отпустил клиентку с ребенком и обнаружил, что в коридоре его ждет юноша. Стесняясь, мальчишка глубоко дыша преданной овчаркой, заглянул в глаза Романа.
   - Я звонил пару дней назад. Можно?
   Очередная "королева", - подумал Демон, с интересом осматривая свежее мясо. Худая попа обтянута светлыми джинсами, пестрая куртка ярко-синих оттенков, под которой скорее всего будет черная майка на впалой груди. Заношенные кеды и браслет на длинной худой руке. Короткие рыжие волосы уложены торчком, в брови два пирсинга. Псевдопанк с душой нарцисса. Он не был красив, но довольно свеж в силу возраста и мягкости. И он пришел не к фотографу, он пришел к учителю и бенефактору.
   "Спасибо, я не голоден", - улыбнулся Роман своей демонической улыбкой. С одной стороны, у него есть интересный персонаж, застрявший в памяти со вчерашней вечеринки, а с другой, - секса у него давно не было, и не известно, будет ли вообще. В принципе, он спокойно обходился без физической близости, пока не открыл для себя умение "выпивать" образы своих партнеров. Сначала это было интересной игрой, а потом стало привычкой - организм хотел использовать чужую жизненную силу. Потом он однажды назвал себя в чате Демоном, с тех пор так и им и остался. Это было маленькой тайной фотосессии, о которой никто не догадывался. Во время секса он представлял образ человека, втекающего в него через свадхистану - половую чакру. Тело заполнялось энергией, а мальчики испытывали потрясающие оргазмы. Так что всем было хорошо, а Демон нисколечко не испытывал угрызения совести за свою сексуальную магию. Но был и обратный эффект у всех этих экспериментов, - он теперь не мог как обычный человек заниматься любовью, ему обязательно нужно было "натянуть на себя одеяло", выпить бокал энергии и откинуть пустышку мягкой куклой. О том, чтобы влюбиться, речь вообще не шла. Влюбляться он запретил себе десять лет назад, когда погиб Владислав. Запретил, сердце замкнул на замок и ключи выбросил.
   - Проходи. - Он открыл дверь, впуская подростка. - Сколько тебе лет?
   - Семнадцать.
   - Прекрасный возраст для фотосессии. Бокал вина?
   Ему нравилась наблюдать, как они раздеваются, как дрожащими руками берут бокал. Как нервно поправляют прядки волос, неумело курят, и смотрят, не отрывая взгляда, готовые ко всему. Да, это был его клиент. Бокал сексуальной энергии в обмен на портфолио. Все они мечтали стать моделью, а кончали в подворотне. Кому-то везло найти богатых любовников, а один смазливый мальчик, Роман даже помнил, как его звали - Аркадий, уехал в Америку, вроде как на съемки сериала о подростках. Но это были единицы. Что ж, каждому свое, но начинали они все в этой студии.
   - Не пью.
   Роман смотрел на его лицо - большие глаза, с черными пушистыми ресницами, как у девочки, острый нос в конопушках, большие темно-красные губы и очень бледная кожа. Пирсинг и прическа создавали налет страдания и немочи. Роман сразу увидел образ - черный готический макияж, разорванная одежда, лепестки розы или можно найти старую ванну, положить туда тело, пусть изображает мертвую романтику. Настоящий андерграунд.
   - Я бы хотел что-нибудь в нежных тонах, с цветами.
   Кто тут еще вякает? Ванная, старая, грязная, советская, розы, кровь на голом теле.
   - Сегодня я поищу ракурс, в следующий раз придумаем образ. Хорошо?
   - Как скажешь. Правда, у меня не так уж много денег...
   Он смотрел прямо в глаза Роману, мужественно отдавая честь и тело. Девственник, - с ужасом подумал Демон, - вот откуда эта чистота во взгляде. Что же с ним делать?
   - У меня не дешевые услуги, но я делаю шедевры. Будешь сниматься?
   - Я бы очень хотел... - Он вдруг покраснел и опустил глаза. Видимо запас мужества на сегодня иссяк. - Хотел сниматься у тебя.
   Ну уж ясный пень. Земля недаром слухами полнилась. Демон к этому и шел. Все должны хотеть сниматься у него и все должны платить. Кто хочет, деньгами, кто не может, услугами. Услугами разного рода. Рекламой например, или сексом. Да мало ли чем люди могут оказаться полезны...
   Демон забрал у мальчишки куртку. Под ней оказалась белая майка с вертикальным разрезом на груди, - с распродажи "Космо". Усадил его на диван, настроил осветители. Поискал ракурс сверху, отказался, едва касаясь подбородка модели, повернул лицо, снял снизу и остался доволен. Задуманный им образ начинал постепенно вырисовываться. Дело было только за ржавой ванной. Мальчишка терпеливо сидел, он скучающе провожал взглядом движения фотографа, ожидая видимо совсем других действий. Боясь, и ожидая одновременно. Смешной, - подумал Демон, втягивая носом запах страха и любопытства. Легкие прикосновения, которыми Роман поправлял голову модели, вызывали у парня легкое вздрагивание, словно внутри его тела проходила волна. Потом он привык и уже ждал, когда холодные пальцы направят поворот. Он был похож на худого голодного котенка с большими глазами. Роман как-то подобрал такого котенка на улице, принес, откормил. Котенок долго смотрел ему на руки, страстно желая прыгнуть на колени, и в то же время опасаясь потерять все, что только что получил. Зверек не моргающе смотрел, осторожно втягивая носом запахи, перебирая лапками и подрагивая хвостом.
   - Борис, - вдруг представился паренек. - Курить здесь можно?
   - Нет. - Отрезал Роман. - Оставь свою визитку. На сегодня все.
   - Все?
   - Да, а что?
   - О тебе говорят определенные вещи, я подумал...
   - Иди домой, я позвоню. - Роман усмехаясь, покачал головой. - Я кто, по-твоему?
   Чикатило с большой дороги? Монстр из преисподней?
   Он проводил чудо-Бориса до двери, помог ему одеть куртку. Мальчишка долго смотрел на него большими глазами, точно как котенок. С некоторым удивлением, Демон понял, что все могло бы произойти и сегодня, этот юный, надломленный человек БЫЛ НЕ ПРОТИВ. Мало того, он боялся, но в большей степени хотел. Люди изменились, - сделал вывод Роман. В свои семнадцать он ничего толком не понимал и не хотел. Никакой определенности лет до двадцати у него не наступило. Получилось так, что он полюбил существо своего же пола и этот выбор определил всю дальнейшую жизнь. Но построить жизненный план в семнадцать, знать определенно, чего ты хочешь, знать, как этого добиться - этим не обладало его поколение, даже до сих пор. Он не знал, уважать ли такую черту или остаться равнодушным наблюдателем юного прагматизма. Мальчишка только заморозил его сердце еще больше - его не было жалко. Он боится, но он готов подставить задницу фотографу, потом продюсеру или режиссеру. А послезавтра - любому? В современном обществе это называется целеустремленностью, а фотографы и продюсеры - "ступеньками". Ступеньками лестницы, ведущей в небеса. Только небес не бывает, это обман. Он не мог рассказать Борису об этом, не мог отобрать последнюю мечту. Просто не мог. И потом, он не ходил таким путем, ему то откуда знать? Может для кого-то и существует рай? Переспал - и у тебя ферарри, переспал еще - квартирка в центре столицы. В его времена это называлось проституцией. И никакой романтики, просто торговля телом. А если зудит в заднице, можно смазать детским кремом.
   Роман налил сам себе вина и выпил бокал одним глотком, - стало противно от Борисов с их придуманной красотой и надломленностью. Не может быть, чтобы у человека не было выбора. Он однажды снимал свадьбу - невеста была заплаканной, ее все время тошнило, а потом она сорвала платье и сбежала. Сделала свой выбор.
   В соседней кафешке заиграл Рамштайн
   Амур, амур, - басили сумасшедшие немцы. Я так давно не любил, - подумал Роман. Он оделся и вышел на улицу, заперев студию. Она была где-то рядом - светящаяся ниточка, к которой он должен приклеиться, чтобы стать заполненным миром. Только он еще не мог ее нащупать. В воздухе пахло переменами. Был ли он готов их встречать?
  
   Весь день он снимал московское начальство, начиная с аэропорта и следуя по всему городу. Замерз, обжег язык горячим кофе, потерял где-то пятисотку и запачкал свой новый костюмчик. Вечером пришло время посетить интернет. Всемирная паутина давно затянула его в свои сети. Там он нашел свою первую любовь, там он набрал целую команду виртуальных холуев. Появление Демона в чате было трепетным явлением. Он нарочно не слишком-то радовал местных флудеров своим присутствием, даря себя как высшую награду. Он играл во всесилие, давая понять, что он непревзойденный авторитет. С некоторых пор там появился Генка под ником Кабан и подогрел интерес толпы к персоне демона. Однако ник Ромео, известный Генке, пришлось забросить. Теперь Роман был Бесенок и кое-кто догадался, но большая часть тусовки не обратила особого внимания на появление нового члена негласного братства. Почти все они были одиноки, находясь при этом в окружении массы любовников. Все были красивы и поэтичны, и почти все - слабы.
   Роман сварил кофе и вдыхая аромат, предвкушая заполнить свои пробелы информацией о Леоне, зашел в чат. Просмотрев несколько постов, он в ужасе скривился и отставил кофе. Народ во всю обсуждал его пари с Генкой, кто-то даже предложил делать ставки. Вот так номер! Значит Генка решил вставить ему палки в колеса, оберегая свою Сонату, как зеницу ока. Жалкий прохиндей, он еще не знает, с кем связался! Однако ажиотаж был совсем не к месту - если слухи дойдут до ушей жертвы, шанс, пусть маленький, будет навсегда утерян. Оставалась надежда, что львенок так горд собой, что не опускается до общения в чатах.
   Западло, - подумал Демон и задал в поиске фамилию Ветров. Выпала масса писателей, поэтов и политических деятелей с такой фамилией. Об одном из них вскользь упоминала ростовская электронная газета. ... Посетил открытие нового банка, удостоился чести разрезать ленточку, интервью не дал. Скорее всего, это был отец львенка, большой, косматый и старый лев с железной хваткой. Отказавшись от фамилии, Роман набрал Леонтий (Леон) Ветров и присвистнул, - лицо его недавнего знакомого коварно улыбнулось с экрана. "Группа "Морфис" открыла концерт легендарных "Тиамат", посетивших наш город по приглашению отца Леона - магната и политика господина Ветрова. Ребята показали неплохой результат, а хэдлайнер "Тиамат" Йохан Эндлунд даже пригласил Ветрова-младшего в Швецию, записать свой новый альбом в новой профессиональной студии...".
   На некоторое время Демон молча созерцал фото Йохана в обнимку со своим львенком, сияющим наглой улыбкой победителя. Чтобы купить расположение старого рокера, нужно было быть очень богатым. Даже несметно богатым. Когда-то Роман наткнулся на сайт фотографа, снимавшего эксклюзивное фото Эндлунда, считавшегося на тот момент лидер дум-готик музыки. Проклиная свой хреновый английский, Демон все же смог задать пару вменяемых вопросов (не без помощи словаря) своему северному коллеге. Тот откровенно заявил, что снимать Тиамат в любом раскладе - говно, так как холодное сердце и вознесшейся дух Йохана сделали его закрытым и невыносимым для общения. Человек - льдина, замороженный швед, тем не менее откликнулся на призыв господ Ветровых, даже позволил себя сфотографировать вместе с русским рокером. Да... Вместо ответов на вопросы, интернет поставил перед ним новые, причем ребром. Может стоит отказаться от пари, продать, все, что есть в квартире, отдать долг Генке и позорно бежать?
   Это был вопрос на миллион. В сердцах стукнув кружкой по столику, расплескав кофе, он задумался. Демон не привык отступать. Подумаешь, Леон всесильный! Подумаешь, может купить все, что угодно! Зато он не похож на сексуально удовлетворенного. И он одинок, так же, как педики в чате. Генка сказал, у него была жена. Но сейчас у него никого нет. Роман чуял такие вещи за версту - львенка переполняла энергия, и может даже разрывала по швам, он был ОДИН. Иначе не было смысла соглашаться на спор.
   Он позвонил папе и сказал, что приедет через полчаса.
   Пошел в гараж, языком собирая кружащие снежинки. Это был первый нормальный снег за всю зиму и падал он медленно и красиво. Он шел и вспоминал Ветрова. Стало понятно, почему он явился в кожаной куртке. Что ж, это не помеха, Демон прекрасно разбирался в направлениях рока и сам в детстве лобал на гитаре. Потом оказалось, что у него нет слуха, и гитару пришлось отложить в обмен на художественную фотографию. На самом деле, у него было мало таланта. Он не сдавался и упорно работал. Так же, как он сделал свой талант, так он поступил и со внешностью, - скрупулезные старания принесли свои плоды. Он был доволен собой и даже счастлив.
   К Папе он поехал, натянув свои кожаные штаны, казачки и гоночную куртку в духе Шумахера. Не совсем по погоде, зато Папа будет рад. Как-то Роман заметил, что его заводят кожаные прибамбасы. Неподвижный уже много лет, он насыщал глаза и кажется, был этим удовлетворен. Покровитель юных дарований, Демон обнаружил, что польщен взглядом Папы. Видимо, даже став инвалидом, этот таинственный человек сохранил силу покорять одним взглядом. Быть соблазняемым Роману приходилось не часто, скорее наоборот, от него ждали первого шага, и он искусно играл в эту игру. Здесь же, несмотря на просто общение, роли менялись. Может, поэтому его иногда тянуло к Папе, пусть даже просто поболтать.
   Машина завелась не сразу. Перед этим он минут десять возился с засовом гаража, сломал ноготь на мизинце. Сосед, жирный мент, попивая пивко, наблюдал из своей пещеры за страданиями ненавистного ему соседа и хохотал, по телефону сообщая кому-то на том конце:
   - Прикинь, эта Белоснежка не может гараж открыть. А каблуки у него, как у ковбоя... ха... нет, я не помог. Чё я, не в себе что ль? Да, он тут в кожаные штаны вырядился, прикинь. На блядки, наверно, собрался. Я те говорю, не наш человек. Из этих.... Ха... метросексуал!
   - Быдло. - Улыбнулся Роман. - Я уж точно не из твоих.
   Гаражники давно наблюдали за ним, как за редкой бабочкой, залетевшей на свалку. Он видел приклеившиеся взгляды, слышал шепот за своей спиной и позвоночником ощущал повышенное внимание. Когда ему сильно надоело, он показал язык председателю гаража, после чего тот за километр обходил опасного типа и даже не приближался к его гаражу.
   Не торопясь, он ехал по ночным улицам, представляя третий способ расправы с соседом. Можно например подпилить дерево, растущее возле его гаража, чтобы оно упало, продавило крышу и помяло его убогую девятку. Обладатель Тайоты Целики, он с презрением относился к отечественным автомобилям. Темно-синяя двухдверная красавица с кожаным салоном, литыми дисками и сабвуфером Hertz ES200 была гордостью Романа и предметом тайной завести Генки. Правда, ей было уже пять лет, и топливный фильтр просил замены, а на заднем бампере была вмятина, и все же, в гаражном кооперативе эта была самая приличная тачка. Он купил ее за триста восемьдесят тысяч. Это были их общие с Владиком деньги. Они собирались купить домик за городом, развести розарий, открыть пару сайтов с порнографией и жить в свое удовольствие. Только вот судьба распорядилась по-другому. Тогда Демон был очень зол, проклинал бога, людей и мир. Потом купил тайоту и стал на ней ездить. Глотая слезы, царапая обивку. Он отпускал тормоз, он не пристегивался и не сбавлял скорость на поворотах. Мир рухнул, все вокруг раскрошилось на мелкие осколки. Но машина не дала ему умереть. Она стала его молчаливым другом и соучастником. Он заезжал в поля и по нескольку часов стоял посреди пшеничных колосьев, то улетая в никуда, то кусая губу до боли. Тогда не верилось, что он остался один, не хотелось верить. Потом он полюбил свою праворукую красотку, сделал в ней уборку и отвез в СТО. С тех пор они практически не расставались - Роман редко ходил пешком. И, если будет суждено проиграть спор, он скорее сдохнет, чем отдаст Генке своего боевого коня.
   В задумчивости он подъехал к светофору, горел красный, никого не было. У Романа возникло страстное желание проехать на красный по пустынной улице. Но он увидел новенький черный БМВ, который покорно затормозил перед светофором. "Ладно", - согласился Демон и плавно подкатился к баварцу седьмой серии. Несколько секунд они стояли, оба занятые своими мыслями. И вдруг, посмотрев на водителя, Роман напряженно вцепился в руль и похолодел. Окно открылось, и водитель улыбнулся:
   - Роман Андреевич? Катаешься?
   - В гости еду. - Роман только незаметно выдохнул и вжался в сидение, делая вид, что совершенно спокоен. - Леонтий, если не ошибаюсь?
   - Можно Леон. Наперегонки?
   - Давай. - Вдруг согласился Роман и надавил на газ, не дожидаясь зеленого.
   Помедлив несколько секунд, БМВ тоже сорвался с места, и, взревев моторами, понесся вперед. Роман с детства знал эту улочку, вечером она была пустынна, хотя и полна кочек. Обычно он проезжал ее осторожно, ожидая подвохов со стороны пешеходов и таксистов, выворачивающих из перекрестков, но сегодня сам черт проснулся в его сознании и заставил втопить газ до предела. У баварского красавца было вдвое больше лошадей, но Роман десять лет был за рулем и знал все окрестности, как свои пять пальцев. Ему показалось, что машина летит над колдобинами, как лыжник с горы. Улица мелькала, а сзади слепил светом львенок, у Романа закружилась голова, он молил судьбу не посылать ему пешеходов и гаишников. Он очень хотел выиграть. Вернее, был обязан. Исход этого соревнования определит все мои отношения с Леоном, - решил он. - Я должен выиграть, и все тут.
   Затормозил он перед поворотом на оживленный проспект. Дальше не было смысла продолжать гонку. БМВ отстал. Пожалел машину, а может, испугался, - выбоины в асфальте и торчащие люки могли доконать баварца. Впрочем, отстал он не надолго.
   Подкатился, не слишком спеша. Слегка не довольный, но в целом спокойный. Опять хитро улыбнулся, зная, что его улыбка завораживает:
   - У тебя есть чему поучиться.
   Было похоже на то, что он проверял,- насколько тонка кишка у фотографа с вечеринки, который осмелился дать ему визитку.
   - Тебе еще нужна фотосессия?
   Они оба, не сговариваясь, вышли из машины. Снег перестал идти, но резко похолодало. Роман увидел, как его визави светится и испаряется клубами энергии. Его невольно потянуло подойти вплотную, но он сдержался. Этот странный человек был как лавина, от которой бесполезно бежать. Он завораживал и захватывал внимание, заставив тело Демона дрожать мелкой дрожью.
   - Замерз? На счет фотосессии, я подумаю.
   Нужно было пожать руки, наверное. Но Роман не мог, - ему казалось, такое прикосновение будет слишком интимным. И он спрятал свою руку в кармане, почему-то вспомнив про сломанный в гараже ноготь. Он смотрел на Леона и пытался понять, кто перед ним - прожигатель жизни или вдумчивый исследователь, игрок или практичный зануда. Но так и не понял.
   Роман хотел сказать, что видел его фото в интернете, но передумал. Будет очевидно, что он интересовался, а что-то подсказывало ему, - такой интерес еще рано показывать. Леон смотрел на него, как тогда в зале, словно сканировал. Словно ощупывал или пронизывал лучами. Рентгеновский взгляд, - усмехнулся Роман, вдруг ощутив себя жуком под микроскопом. Сердце его усиленно билось, а коварный разум подсказывал: "А ты кажется заинтересовал львенка, смотри-ка, он в нетерпении роет лапой землю."
   - Ладно, будь здоров.
   - И ты тоже.
   Роман подождал, пока БМВ свернет на проспект, и только потом медленно поехал, заставляя себя успокоиться. Вот так встреча! Надо рассказать Генке, пусть поцелует свою Сонату в капот на прощание!!!
  
  
   Папа был как всегда великолепен: белый костюм, туфли Camelot, черные волосы уложены гелем, очки в золотой оправе. Каждый штрих его образа был выверен и выпестован - Папа был похож на известного модельера. Ему удивительно шла трехдневная щетина и даже длинные ногти вписались в завершенную картину. Папа не вставал последний год, правда он довольно проворно передвигался на инвалидной коляске. И, тем не менее, он успевал приготовиться к встрече гостя. Его уязвимость и болезненная бледность совсем не портила Папу, только добавляла шарма. Единственное, что шокировало Романа - улыбка. Улыбаясь, он кривился левой частью лица и мышцы подергивались, словно маска человека сейчас сползет, оголяя лик чего-то пугающе-неземного. Они все боялись Папу. Они не любили его и бросили, когда узнали, что он скоро умрет. Только изредка кто-то звонил, чтобы узнать, как здоровье Папы ("Что, чуда не случилось? Ну да, конечно, конечно. Очень жаль, мы, конечно, придем на похороны"), или спросить умного совета. Забыли, суки, как Папа кормил всю тусовку, как занимал деньги, как устраивал чьи-то вонючие "голубые" свадьбы. Роман не простил такого отношения к Папе. Не простил и запомнил их слащавые сочувственные речи. И решил, что когда-нибудь станет Суперменом и закопает всю местную тусовку в одну братскую могилы - пусть там скубутся, как привыкли.
   - Привет, дорогой. - Он пожал Папину холодную и очень худую руку. С Папой надо было быть нежным, по возможности жеманным и очень правдивым. - Как твое здоровье?
   - Не дождутся, шакалы. Чайник в кухне.
   - К черту, чайник, мой друг. Я принес шампанское. Надеюсь, в тебе сохранилась капля аристократической крови?
   - О, шампанское! Я так давно не пил вина, наверное, полгода...
   Роман почувствовал себя отвратительно, ведь он тоже бросил Папу, погрязнув в своих гонках за прибылью и свежими мальчиками. Он стал на колени и картинно протянул пакет с бутылками.
   - Прости меня, хочешь, я буду приходить каждый день?
   - Да ты не причем... Вставай, дурачок.
   Был один господин, который, узнав, что Папа болен, удрал, причем в другой город и с концами. Папа сильно переживал, но потом смирился. Смирился, навсегда потеряв веру в любовь. Роман сказал сам себе, - если это чмо вернется, он лично придушит его в темном переулке.
   - К черту, наливай!
   Папа слушал классику, и читал Мисиму "Запретные удовольствия". Совсем не смотрел телевизор, хотя его домработница Даша с не ослабляемым упорством стирала пыль с телевизора и подкладывала на журнальный столик свежую программку с анонсами фильмов.
   - За тебя!
   - Нет, за тебя, Папа. Как я хочу, чтобы ты встал и пошел. Я бы отвез тебя к морю. Или в горы. Хочешь в горы?
   Папа только улыбнулся. Он знал, что это не игра, и от этого ему становилось вдвое горше.
   - Красивый ты. - Он не ответил про горы. - Для меня специально оделся?
   - Да конечно, я в клуб собирался. А потом решил к тебе заскочить.
   - Ладно, меня можешь не грузить. У тебя что-то случилось, вот ты и прискакал, решив заманить меня своим кожаным прикидом.
   - Давай просто поболтаем, только о тебе.
   - Ромка, рассказывай, пока я тебя не выгнал. Мне интересно, что происходит в мире. Что про меня сказать? Встал, умылся, поел, почитал, подремал, почитал, поел, лег спать, проснулся... Дальше продолжать?
   Роман ощутил целую массу чувств, начиная с угрызений совести, заканчивая тайной радостью. Этот человек смущал его своей открытостью, покорял большим и настоящим сердцем и одновременно вызывал огромную вселенскую печаль. Так должно быть, папа умрет через пару лет и никто о нем не вспомнит. Пятьдесят лет - так мало для такого великого человека, и два года в инвалидной коляске - так бесконечно много. Вселенная несправедлива, бог не прав, судьба уродливая кукла, убивающая самое прекрасное на этой планете. Кому Папа помешал? Он только и занимался благотворительностью, устраивал чужое счастье, всем занимал деньги и всех любил. И вот получил - "по заслугам"...
   - Не справедливо!
   - Что?
   - Все, Виктор. Все, что я вижу и слышу.
   - Эй, ты что, оплакивать меня пришел? Смотри, а то выгоню нахрен!
   Они рассмеялись. Выпили, Папа закурил сигару. Их приносила Даша по его просьбе и после долгих уверений, что табачные листья не ускорят течение болезни. Когда он курил, скользя задумчивым взглядом по макушке Романа, вернулся его прошлый лоск и красота, Демон увидел те глаза, что покоряли всех, и молодых и старых, те глаза, что не разрешали ничего, ни слова, ни звука. Как мгновенно потухла сила, некогда клокотавшая в этом человек! Не справедливо, черт возьми!
   - Кто он? - Перешел сразу к делу Папа.
   - Богат, умен, красив.
   - Отвратительно!
   - Ты меня знаешь, Папа, я никогда не теряю головы. Я и сейчас только пожал бы плечами и больше его не видел, но тут такая фигня произошла, мы с Генкой поспорили. Помнишь, тот фотограф, что Кошку снимал?
   - Толстяк с грязными ногтями, помню. На хундае ездит.
   - Точно, мой коллега. В общем, дело было так. Я хотел уже спать ложиться, как он вытащил меня фотографировать дурацкую вечеринку в "Черном рояле". Я был голоден и выпил шампанского, ну вот моча и ударила мне в голову. Я с Генкой поспорил, что разведу Леона на секс. Глупо, конечно ...
   - На что поспорили хоть?
   - Да на этот самый хундай.
   - Если ты проиграешь, отдашь свою машину?
   - Нет, лучше я убью Генку. Моя Тайота, это все, что осталось от Владислава. Не вариант.
   - Значит надо выиграть. Что тебе стоит? Напусти чары, ты ведь привлекательный мужчина.
   - Есть одна загвоздка - он натурал.
   Папа засмеялся, что означало - ну ты и попал. Но, заметив, что Роман не смеется, снисходительно улыбнулся.
   - Посмотрим, что можно сделать. Как он выглядит?
   - У него длинные волосы, он небрежно красив. Знаешь, из таких людей, которые, чтобы на себя не одели - все сидит. Заносчив и считает себя королем мира. В интернете я откопал, что у него своя рок-группа, успех которой обеспечен деньгами папочки. Был женат, но сейчас в разводе. Больше ничего не знаю. Я умудрился всунуть ему свою визитку, и он взял, даже обещал подумать насчет фотосессии. Вот и вся история (Про сегодняшние гонки он умолчал). Папа, что мне делать?
   - Да уж, завязал ты узел. А сам что чувствуешь?
   - Мне он интересен. Но, когда он подошел близко, я словно контроль потерял. У меня такого не было никогда. Я вроде не боюсь, но дрожу, а с другой стороны я понимаю, - совершенно испорченный человек. Помнишь, был такой мальчик, Вова? На мерсе разъезжал? Он мне пожаловался, что ему ничего в жизни не интересно. Пошел он учиться на курсы трехмерной графики, за месяц изучил, и дальше не знает, что делать. Изучил Архикад, сделал проект своего будущего третьего дама и опять впал в скуку. Решил стать педиком, надоело. У него все есть, кроме вектора. Я боюсь, что Леон того же сорта, он просто во все играет, занимая себя, чтобы не сдохнуть от скуки.
   - Вряд ли, если это тот, о ком я думаю.
   - Ты знаешь Леона?
   - Сын Ветрова? Слышал. Если честно, мой тебе совет - разорви спор, извинись перед Геной, поставь ему бутылку и забудь обо всем.
   - Все так безнадежно?
   - Не знаю, выиграешь ты спор или нет, но в любом случае, дружить с такими людьми, все равно, что ходить постоянно по лезвию бритву.
   Где-то Роман был согласен с Папой, но именно эта опасность и привлекала его, делала это приключение опасным и захватывающим. И он не мог отступить, это уже был вопрос чести.
   - Генка, сукин сын, растрезвонил по всему Интернету, тусовка гудит, как встревоженный улей. Ты же знаешь, там каждая мелочь превращается в событие. Я так понял, на меня уже ставки делают.
   Он рассматривал Папу. Тот думал, пожевывая нижнюю губу. Демон представил, - мог бы он полюбить этого утонченного мужчину, будь тот здоров. Его прадед был графом, а прабабка - красивой крестьянкой. Плод любви, его бабушка, обиженная на советскую власть всю жизнь металась по стране с маленьким сыном на руках, не находя себе ни места, ни душевного покоя. Ее муж погиб на войне, оставив о себе только смутное воспоминание. Мальчик вырос талантливым пианистом и полюбил большую краснощекую пэтэушницу, повторив судьбу прадеда. Однако пэтэушница оказалась честной домохозяйкой, тут же бросила ПТУ, родила Виктора и через год умерла от рака. Отец запил и вскоре потихоньку сошел с ума, так и не узнав, что сын получил ученую степень по математике. Папа бросил математику, когда его уволили из университета. Просто кто-то заметил, что он не такой как все. Папа забыл свою записную книжку на кафедре. Там было всего лишь несколько стихотворений. Личных, не предназначенных ни для чьих глаз. Узнав, что он болен, Папа продал отцовский дом, сыграл несколько раз на бирже, увеличил в двое капитал и положил в банк, живя на проценты. Ни одной книги по математике он с тех пор не открыл, словно эта наука его чем-то обидела. Он просто так выразил презрение к академическому миру, так наплевавшему в лицо единственному гению из всего педсостава.
   Роман решил, что мог бы очень уютно жить с Папой, но полюбить - нет. Ему нужна была сила, энергия и любопытство. Этот же человек в свое время сдался, обиделся на весь мир и заперся в себе, получив в награду болезнь и одиночество.
   - Я тебе так скажу - посражаться можно, кто знает, какой стороной повернется судьба. Только, смотри не влюбись - все испортишь. - Папа на полном серьезе принялся решать сложную жизненную ситуацию. Для него это была хитрая, но интересная задачка.
   Роман согласился - трезвая голова ему понадобится. В общем, он и не собирался глупить, он вообще забыл, что такое - любить. Такого смятения чувств и головокружения с ним давно не случалось. Он будет как кремень, никакие богатые папочкины сыночки его не проймут.
   Пискнул телефон, пришла смс-ка.
   - Поклонники?
   - Ага, - Роман прочитал смс-ку от анонима: "Весь вечер думаю о тебе...". - Пришел тут очередной мальчик на фотосессию. Молодой такой петушок, мечтает продвинуться в модельном бизнесе. Кажется, я его покорил.
   - Кто бы сомневался?
   - Так что мне делать с Ветровым?
   - Жди. Скорее всего, он позвонит. Он интересен тебе, но и ты, кажется, его зацепил. Только не касайся вопросов своей ориентации (Папа всегда был аккуратен в выражениях, и о сексе говорил обтекаемыми фразами, иногда смущаясь, как ребенок), это его сразу оттолкнет. Будь загадкой. Пофотографируй его, только не ...
   - Не лапать, я понял.
   - Грубиян!
   - А я бы сразу...
   - Никаких сразу! Стань ему незаменимым другом. Заинтересуй его, у тебя есть чем. Кроме тела, конечно. Не общайся часто, и побольше тумана, пусть ничего о тебе не знает.
   - Спасибо, Папа. Я так и сделаю. А теперь я хочу послушать твои стихи. Помнишь, то, про облако...
  
  
   ...Когда он ушел от Папы, был час ночи. Захотелось вдруг на море. Вот хоть умри, увидеть море! Не смотря на зиму, на холодный ветер и темную ночь. Сел и помчал машину, насвистывая марсельезу. Подумал, - жаль, что он не демон на самом деле. Можно было расправить крылья и парить над бренным миром, выискивая слабую жертву. Он бы согласился на любые крылья - перепончатые, с перьями или даже картонные, лишь бы держали на ветру его отяжелевшее за зиму тело.
   До Азовского моря Тайота промчалась за два с половиной часа. Дороги были пусты и черны. Два раза он остановился: поесть в круглосуточном кафе пиццы и на заправке, плеснуть горючего. Встреченные им продавщицы, официантки и заправщицы смотрели сонными глазами и завидовали его свободе передвижений. Пост ГИБДД он миновал не задумываясь. Странный мир был на ночной зимней трассе. Как будто дорогу только построили, но еще не открыли. Он мчал и мчал, нарушая, все что можно, обгоняя ветер и перекрикивая Кипелова в динамиках. Тело заполнилось непонятной свободой и облегчением. Надоело все! - Решил Роман и вскоре приехал на море. Поблукал по базам отдыха, забыв, где выход к морю, и, наконец, чертыхаясь и ободрав днище, выехал по мерзлому песку прямо к бушующему исполину.
   Ветер с такой силой рванул его волосы, что Демон еле устоял. Потом сыпанул горсть льдинок. Серое страшное море злобно плескалось о ледяные волны. От него шел странный пар и шум. Если умирать, то здесь, - подумалось фотографу. Но он даже не вытаскивал фотоаппарат, все искусственное было здесь лишним. Море обдало его холодной силой и ветер заставил кутаться в тонкую куртку, одетую им для понта перед Папой. Часть его сознания улетела вместе с ветром в кипящий холодом массив воды. Припав на колено, он погрузил руку в воду и вдруг обнаружил, что она не такая уж ледяная, как кажется. Он даже умылся, наступив на ледяной берег. Лед провалился, и его казачки облизало серым языком голодное чудовищное существо. Черт, оно живое! - удивился Роман, непроизвольно отпрыгнув от моря. Где-то гулко и одиноко вскрикнула птица.
   Он вернулся в машину, - ласкать холодное чудовище теплым светом фар. Никакой романтики не было в зимнем море. Скорее оно пугало, завлекало, как черная пропасть, клубилось серыми брызгами и шипело ветром. Роману показалось, - что-то должно случиться. Например, море выплюнет покойника, а он сфотографирует его и соберутся люди. А покойник окажется пришельцем и с тех пор начнется порабощение землян... Или, будет лететь самолет и носом погрузится в море, которое съест его с удовольствием. Или рыбы все выйдут на берег, и не будут нуждаться в воде. Но ничего не случилось и Роман поехал назад. На берег заехало две машины, один джип, другая - девятка без номеров. И это было явно не романтическое свидание. Это был знак - валить к черту. А море бушевало, а море билось о ледяной берег, шипело и плевалось, как безумец в смирительной рубашке.
   Назад он ехал в четыре утра. Было еще темно, разделительная полоса уплывала в бесконечность и он мчался за ней, улетая и засыпая с открытыми глазами. Дорога была странным моментом жизни, всегда разная, то манящая, то утомительная. Сегодня она тянула куда-то в черноту, где призраки плясали несмелые танцы, где ветер подхватывал бренные тела и кидал по небу, как опавшие с деревьев листья.
   Наслаждаясь своей смелостью, восхищаясь своим безумием, он подъехал к посту доблестного ГИБДД. В полной уверенности, что в такое время суток все нормальные менты спят в своей будке и на холодный ветер носа не высовывают. Скорость он все-таки сбросил до позорных сорока в час. Как указано на знаке. Мурлыкая под нос мелодию собственного изобретения, он подкатился к посту и увидел как сотрудник ГИБДД выставил перед ним палочку. В один миг все его настроение упало. Он ощутил, что замерз, устал и хочет писать. Запикал телефон - пришла еще одна смс-ка от Бориса. Паркуя машину, он представил теплые губы мальчишки, его запах и тонкие руки, обнимающие за шею. "Черт, соберись, марсианин, тебя сейчас планируют отыметь, а ты витаешь в облаках, жалкий извращенец!". Он мотнул головой и приоткрыл стекло, вспоминая, что пил с Папой шампанское. Он конечно залакировал его пиццей и колой, но алкоголь в крови был. Два года лишения прав. Два года на общественном транспорте! На море - автобус, в лес - на велосипеде...
   - Сержант Степанько. Документы пожалуйста!
   Молодой, толстоватый, с курносым носом. Мерзнет, не подавая виду, тяжелый взгляд, выдающий недовольство миром, красивые тонкие брови. Не особенно умен, упрям, отважен и напорист. Ветер, царивший на просторах дороги, смешно надувал желтый фартук, создавая ощущение, что это не мент, а беременная домохозяйка с глупой стрижкой. Он так долго рассматривал документы, что Роман не выдержал:
   - Страховку показать?
   - А есть?
   - Конечно.
   - Тогда не надо. Куда направляетесь?
   - Домой.
   - Ну да... Багажник откройте!
   Вот те на, что надо, упрямый осел? Нет у меня ничего! И биту я год назад выложил и газовый пистолет выбросил. Ничего, кроме собственного обаяния.
   Демон открыл багажник и вышел на холодный ветер. Мысленно погладил сержанта по позвоночнику, и выпустив виртуальные когти, процарапал ягодицы. Хотелось уже ехать дальше. Отстань, пиявка!
   - Я что-то нарушил? - лениво поинтересовался Роман, пританцовывая на ветру.
   - Пока нет, - Степанько был педант. Придирчиво осматривал багажник, не укладывая в голове, что этот странный водитель делает ночью в кожаных брюках на холодной трассе, один. - Машиной давно владеете?
   Демону сама формулировка показалась глуповатой, но он не посмел усмехнуться, вдруг понимая, что мент тянет время, не желая его отпускать. - Лет пять.
   - Хорошая машина?
   - Меня устраивает. Может в салон вернемся? Холодно.
   - А почему в такой одежде? - Степанько был серьезен, как бетонная скала. Он, конечно, перешел границы допустимого любопытства, но Роман решил пока не возмущаться. - Вы - музыкант?
   - Нет, фотограф, был на гламурной вечеринке, пришлось соответствовать.
   Они сели в салон. Пока Демон растирал заледеневшие пальцы, сержант рассматривал приборную доску, словно ему было страшно интересно.
   - У меня сосед продает такую же, я вот и любопытствую.
   - А-аа. Не бери у соседа. - Лениво махнул рукой Демон, как-то незаметно переходя на "ты". - Я свою из Японии заказал, три месяца ждал, но смотри, какая красотка пришла. А с пробегом по России, сразу подвеска дохлая, дороги у нас ... не идеальные. (Он хотел сказать "дерьмовые", но во время вспомнил, что ГИБДД как раз и отвечает за состояние дороги.) Да и бензин отстойный, инжектор дохнет.
   - А телефон есть?
   - Продавца машин?
   - Можно твой. - Мент тоже перешел на ты. И смотрел он как-то не по-хорошему, прямо в глаза, голодным таким взглядом. Происходило что-то странное, а, замерзнув на холодном ветру, Роман не мог сообразить, что именно. - Я как соберусь покупать, тебе позвоню.
   - Да, возьми. - Он дал визитку, лихорадочно соображая, что еще сделать, чтобы избавиться от сержанта Степанько. Денег может дать? А за что, он ведь не нарушил ни одного самого говененького правила! - Только звони после обеда, утром я обычно сплю.
   - Андрей. - Зачем-то представился сержант. - А я вот хотел спросить... ну ... про фотографии.
   Демон сразу понял суть любопытства. Вот так делишки на ночном шоссе! Какие там деньги, тут надо задницу спасать, мама мия. И мысленно рассмеялся.
   - Да?
   - Ну вот, я не красавец. А можно, например, меня так сфотографировать, чтобы это ... ну не то чтобы красиво было...
   - Представляло художественный интерес?
   - Да!
   - При определенном ракурсе... - Роман очень аккуратно, почти воздушным движением придержал подбородок инспектора и рассмотрел его со всех сторон с деловитым видом профессора. Обычно такой жест завораживал клиента и он ощущал себя кем-то особенным, предвкушал, что сейчас начнется само таинство сотворения художественного фото. Степанько весь сжался, как в кресле зубного врача, но не посмел и шевельнутся. - Ты очень красив.
   Он замотал головой, не соглашаясь.
   - Никого не слушай! Ты видишь себя в зеркале плоским, я же вижу тебя объемным, с трех сторон и я могу выбрать ракурс, где твои широкие скулы будут не хуже, чем у Бреда Питта, а глаза, такие мужественные и смелые...
   И тут Демон позволил себе небывалую наглость - не отпуская подбородок инспектора, он поцеловал его в губы, холодные, дрожащие, испуганные. По телу Степанько прошла волна, он задрожал, но губ не отнял. Романа пробило на хи-хи, но он впился губами со всей силы и тут доблестный инспектор "зассал", как-то по женски пискнул и извернулся, чтобы выскочить из машины.
   - Проезжайте, гражданин, - Перейдя опять на "вы", вдруг закричал он, ища свою палочку. - Вот документы, проезжайте!
   Роман улыбнулся обворожительной улыбкой и помахал рукой как можно более манерно. Отъезжая, он посмотрел в зеркало - мент убегал в сторону будки, словно на него понос напал.
   - Ну, я даю!!! - Крикнул он, втопив газ. - Ё -хууууу! Вот как надо, оказывается!!!
   Только никому не рассказывай, что с ментом целовался, - предупредил внутренний голос, - засмеют ведь!
   У него по всему телу бегали мурашки, и сон прошел в один миг. Такой экстремальной поездки у Демона еще не было. Он вспомнил про Леона и подумал, - а чего я испугался? Он ведь человек, черт возьми, и после поцелуя с инспектором ничего на этом свете не страшно. Пусть приходит, - подумал Роман про своего львенка, - Я не боюсь!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   3.
   После поездки, так неоднозначно наполненной эротикой - буйной силой серого моря и поцелуем инспектора, он едва проснулся в час дня. Проснулся, потому что телефон разрывался. Это был потерянный и забытый Борис.
   - Черт, ванна...
   Он хотел воплотить композицию, которой даже придумал кодовое название "место преступления", - субтильное бледное тело в ржавой ванне с увядшими розами. Смерть под прицелом фотоаппарата! Надо было побеспокоиться о ванне. Он забыл, впервые за последние годы, наплевал на клиента и деньги. Что происходит? Демон стал расслабленным и необязательным? Может, так приходит старость? Но он вовсе не чувствовал себя старым.
   - А ну не расслабляться! - Прикрикнул сам себе, массируя виски и пытаясь сообразить, что делать в первую очередь, - отвечать на звонок или бежать под душ.
   Все же он ответил, Борис был настойчив и нетерпелив. Начал он с формальностей:
   - Разбудил? Хочешь, перезвоню позже? - Он старался говорить с глубоким выдохом, ему казалось, что так голос звучит ниже и сексуальнее. - Скажи только, когда приходить.
   - Это ты мне присылал смс-ки?
   - Смотря какие!
   - Давай вечером, часов в семь.
   - Что от меня требуется?
   - Деньги нашел?
   - Я бы не звонил, - обиженно фыркнул Борис. - Нашел.
   - Ладно, тогда до вечера.
   Он выкупался, выпил кофе и сделал заказ в цветочный магазин. Проверил свою электронную почту, пожаловался на спам и пошел в студию, одев под пальто белый костюмчик с черными квадратными туфлями. По дороге он размышлял о человеческой гадливости. Кто-то, скорее всего с чата, прислал странное письмо: "Могу продать телефон Леона. Котенок". Роман подумал, - надо встретить этого Котенка и выщипать ему усы и хвост выдрать. Его бесили такие участливые советчики. Он вообще не любил чрезмерной шумихи вокруг своей окутанной тайной персоны, а вот, благодаря Генке, обсуждение Демона и пари до сих пор не утихло в интернете. Генка, осёл, как ни в чем не бывало, прислал свои новые шедевры и растекся елеем в ожидании похвалы. Роман на этот раз поступил жестоко, отослав коллеге письмо с одной фразой: "Был на море, фото посмотреть не успел. Роман". Пусть лапу сосет, неуклюжий медведь!
   Борис уже ждал его у входа, нервно передергивая плечами и пытаясь курить сигары в ползатяжки.
   - Брось гадость! - Приветствовал его Роман. - Воняет.
   Недовольно пожав плечами, тот бросил в мусор окурок и кинул на Демона обиженный взгляд. Роман поймал себя на раздражении. Чем-то этот мальчик в модной оранжевой куртке и рваных джинсах не нравился Роману. Так бывает, человек ничего плохого тебе не сделал, а хочется его толкнуть больно и отругать как ребенка. Напрасная фотосессия, - подумал фотограф, - даже если его заметят, долго не продержится. Свежая кровь и такой мягкий хребет! Сломается он быстро, вернется в свое родное ПТУ, найдет там себе лысенького препода на свою задницу и так уснет, не проснувшись навстречу своей мечте. А кто знает, может, для него именно такая судьба уготовлена, как бы это не было грустно.
   Роман постарался улыбнуться поласковей, и, распахнув дверь, пропустил его вперед. Он представил себе секс - можно опустошить его сейчас, и выбросить, пусть себе догнивает, как пустой пакет из-под кефира. Все равно, какое будущее не придет, быть ему пушечным мясом.
   - А ты куда портфолио посылать собираешься?
   - В специализированные журналы.
   - Понятно, а именно?
   Борис снял куртку, под ней была белая рубаха, накрахмаленная, как у школьника. Наверное, маму заставил крахмалить, - подумал Роман. Тут в дверь постучали. Принесли розы, которые Демон заказал еще дома. Только красные, триста штук.
   - Это все мне? - Борис потянулся к розам, глаза его мило округлились и на бледном лице появился застенчивый румянец. Пожалуй, у него есть шанс, - подумал Демон, - если почаще округлять глаза. Найдется толстый не первой свежести дядя, который снимет ему квартирку в пригороде столицы, и будет навещать раз в неделю, аккуратно снимая и складывая носки перед сексом. - Какая красота!
   - Раздевайся! - Приказал Роман.
   - Я тебе доверяю.
   - У тебя нет другого выбора.
   Мальчик промолчал и пошел на софу, угрюмо снимать вещи. Демон специально убрал ширму, посмотреть, насколько стеснительный Борис. Раздевшись до стрингов болотного цвета, он тут же замерз, покрывшись гусиной кожей. Роман развалился на кресле в удобной позе, наблюдая за скованными движениями своей модели. Отношения модель - художник существовали всегда. Человека нужно было раскрыть, сделать так, чтобы взгляд и позы стали естественными. Приходилось играть, развлекать, успокаивать, смешить, иногда пошлить и смущать. Сейчас Демон напустил холода, окатывая дрожащего мальчишку презрением и унижая молчанием. Ему нужен персонаж почти мертвый, безжизненный, если с синими губами, совсем отлично. Он открыл окно, впуская февраль.
   Оксанка, работавшая в студии до обеда, снимала девочек из шоу-балета, в углу остались сиротливо брошенные части реквизита - перья, стразы и сумка с косметикой. Роман нашел в ней синие тени и подозвал к себе модель, проверить, достаточно ли у него синие губы. Мазнул пару раз тенями, применяя свой излюбленный прием, - поддерживая подбородок жертвы, с видом профи совершил несколько легких движений кисточкой, потом подправил косметику пальцем. Недавно он отрастил ногти небольшой, но заметной длины, так и не определившись, будет ли это смотреться утонченной дерзостью или пошлым вкусом. Кончиком ногтя он надавил на губу, словно случайно. Борис перестал дрожать и глаза его заволокла странная рябь. То, что нужно!
   - Ложись на пол.
   Демон умелым жестом фокусника расстелил белый шелк. Его модель не сводил с него глаз, и хотя стоял он не подвижно, напоминал Ромбика, пса Амбарцумыча. Ромбик был обычной дворнягой, подобранным взамен почившего овчара и обогретый любвеобильным сердцем Сережки. Пес оказался на редкость благодарным, и стоило его только почесать по спине, как он начинал вилять всей задней частью, превращая свои движения в сложный танец. Борис сейчас напомнил песика Сережки, преданного на веки и незатейливого.
   Роман раскидал розы, усыпав ткань и тело модели. Получился отличный контраст - красное на белом. Тело вполне вписывалось в цвет и изгибы шелка. Защелкал фотоаппарат, и началось таинство - словно неведомая рука вела Демона. Он кружился в вальсе со штативом, он взлетал на трехногий табурет в поисках ракурса и распластывался рядом с Борисом, ловя случайные волшебные мгновения. Он кричал, он ругался, он снимал глаза, полные слез. Он пинал мальчишку, бил его полотенцем, а потом фотографировал: растерянность, испуг, несмелая надежда, сексуальное возбуждение, любопытство... Все это хорошо продавалось. И синие губы, и щуплые ножки. Роман был мастером. Борис заметил это и потянулся к нему. Он встал и подошел к объективу, облизнув синие губы. Роман снял и это, кто знает, может пригодиться. Потом он вырвал из рук Демона фотоаппарат, швырнул его на софу и обвился вокруг него всем телом, впившись в губы своего фотографа с невероятной страстью. У Романа от близости чужого тела закружилась голова, и по всему телу вспыхнул жар. Плавки ничего не скрывали, Борис был возбужден и проявлял невероятную настойчивость. Они вдвоем упали на белый шелк, розы вонзились в тело, но это только усилило желание. Демон превратился в один сплошной таран, вонзаясь и вкручиваясь в чужое тело, он втянул тепло мальчишки, вдруг мигом отрезвев. Черт возьми, нужно было пригласить его домой, нужно было, в конце концов, запереть дверь студии... Борис не мог ждать, - его распирало. Он был похож на столб огня, невероятно жаркий и слепящий, он извивался под Демоном, как уж в воде, он хотел все больше и больше, руками загребая розы и белый шелк.
   Капля крови упала на ткань, мятый шелк остыл, а Роман отвалился в сторону, как пиявка, выпившая весь земной шар. Борис продолжал судорожно подергиваться, не понимая, что с ним.
   Через десять минут он отвел мальчишку в кафе, напоил кофе и ромом, все еще чувствуя, как болит низ живота. Тот молча поглядывал из-под длинной челки навечно округленными глазами. Взгляд этот был хуже, чем у Ромбика - он молил о защите и покровительстве, которого Демон не мог дать Борису. Просто не мог, да и не хотел. Потом Борис расплатился, дрожащими пальцами доставая мятые бумажки из кармана куртки, и ушел, ожидая на прощания теплого жеста, например, поцелуя. Но Роман только едва сжал его холодные пальцы и проводил взглядом, возвращаясь в студии за фотоаппаратом, если тот конечно выдержал накал страстей и не сломался к чертовой матери.
  
  
   Днем его разбудил Сергей, настойчиво вещающий в трубку какие-то бесполезные вещи. Голос у Амарцумыча напоминал иерихонскую трубу, даже с доведенной до минимума громкостью телефона. Истинный жидохохол, он был прекрасен и ужасен одновременно. Тонкая нервная организация Романа не выносила долго этого яркого и шумного человечка. И, тем не менее, они считались друзьями уже более десяти лет. У каждого из них была своя жизнь, которая редко пересекалась за исключением того этапа, когда Роман работал фотографом в том же архитектурном бюро, что и Амбарцумов. То были плохие времена. Замдиректором в этой организации состояла удивительная женщина необъятных размеров - Роза Ефимовна, мама Сережки. Не известно, что Амбарцумыч наговорил прародительнице про Романа, но только каждый раз, увидев юного тогда Ромочку, Роза Ефимовна начинала ухать как сова, давить взглядом и как говорили Стругацкие, "цыкать зубом". Так до конца и не было понятна вся та широкая гамма чувств, которую Роза Ефимовна испытала к другу своего сына. Но Роману стало неуютно, и он уволился, подарив ей на прощание бутылку армянского коньяка и коробку трюфелей. Сергей так и не понял, почему приятель ушел с "теплого" местечка, а делиться чем-то столь хрупким, как подозрения, Демон не стал. К тому же Амбарцумыч, кроме веселого нрава и радостной атмосферы, испускаемой на десятки метров вокруг себя, славился одной гаденькой чертой - он любил сплетни. Ему обязательно надо было все знать про "своих", кто с кем, кто кого, почему разошлись. У него периодически жили какие-то мрачные и грустные мужчины с философским складом ума, являющие собой полную противоположность хозяину. Про них он молчал, не испуская ни слова. Но, по выходным его однокомнатная хрущевка превращалась в Содом и Гоморру, где собиралось человек по тридцать всевозможных извращенцев, которые, в конце интелегентной беседы, напившись дешевого пива, устраивали потасовки и словесные перебранки, а удивленный Амбарцумыч бегал между ними и призывал к миру.
   Сергей очень мягко обходился со встреченными барышнями, зажигал их эмоциями, и даже наметившаяся проплешина не мешала укладывать штабелями влюбленных поклонниц. Однако он всегда окружал себя недосягаемой стеной, принимая поклонение, но, не отвечая на него. В техникуме он преподавал архитектуру, успевая наставить двоек, сбегать на работу и еще на несколько свиданий. К концу семестра студенты начинали вереницами тащить магарычи: конфеты, выпивку, цветы и даже приглашать преподавателя в баню. Все было хорошо в его жизни, кроме того, что одного единственного мужчину он так себе и не нашел, а мама, подозревающая неладное, постоянно подсеивала сыночку юных красоток, сначала в качестве невест, потом уже, махнув рукой, хоть в качестве кого. Но Сережка перебрался жить на дачу, подальше от маминых нападок, а потом снял квартиру недалеко от университета, напротив дома Папы. Было время, когда они втроем засиживались допоздна. Амбарцумыч перестал общаться с Папой после того, как сплетня, пущенная им, стала общеизвестной и Папа, потрясая томиком Сервантеса, указал ему на дверь, назвав грязным подонком. На самом деле, давно было пора помириться, но как два барана, они стали в позы и так и не здоровались, встречаясь в магазине и на улице.
   К Амбарцумычу как-то пристали на улице хасиды, еврейские сектанты. Сережка рассказывал, смешно изображая хасидов, похожих по его словам на стаю ворон. "...А потом они говорят мне замогильным голосом: йуд-хе-вав-хе, йуд-нун-реш-йуд...". С трудом, переводя английский, Сережка выяснил два интересных факта, изменивших его жизнь. Во-первых, он в прошлой жизни был великим учителем каббалы, что давало надежду на будущее прозрение, и, во-вторых, по каким-то неписанным законом ему предрекли "великую любовь всей жизни" на сорок первом году. В ожидании "великой" Сережка старался ни к кому не привязываться, высматривая на горизонте свое счастье. До кульминационной даты оставалось еще восемь лет, а потому периодами на Амбарцумыча нападало блядство. Он начинал тащить к себе домой кого попало, ночевал у своих учеников, напивался по свински и очень удивлялся, когда в интернете появлялись фотографии его голой задницы.
   Он был единственным из приятелей Романа, кто страстно, всей душой ненавидел Генку и проклинал его фотоаппарат делать одну халтуру. Такая нелюбовь была совершенно необъяснимой, неподвластной разумному объяснению и глупой. Генка, всего несколько раз видевший Сергея, понятия не имел, что на него имеется зуб, и был вполне успешен, умудряясь ляпать шедевры одним щелчком. Роман из всего этого сделал один вывод - проклятия в нашем мире не работают. Не смотря на такие косяки, он любил Амбарцумыча, тот был прекрасным собеседником, если не считать громкого голоса и честным собутыльником, не сдающимся до последней капли. Демон пытался помочь другу, советовал ему сменить гардероб на что-то приличное, обстричь лысоватую макушку и похудеть. Тогда возможно предсказание хасидов сбудется. Сережка соглашался, радостно похлопывая себя по пивному брюшку, мол, раз плюнуть, и пукнуть не успеешь, и продолжал носить твидовые пиджаки цвета детского поноса со штанами цвета хаки и летними сандалиями. При этом он разъезжал на пердящем мопеде и тратил неимоверную сумму денег на угощение приятелей, забывая при этом мыть голову.
   - ...Слышь, ну, в общем, пошли мы в боулинг, ну, знаешь, который на углу, возле магазина. И этот с нами, в зеленых очках, жук еще тот... Эй, старичок, ты чё, спишь, козел?
   - Нет, я слушаю. Но вообще спал. Вчера была тяжелая фотосессия.
   - В студии?
   - Да.
   - Рассказывай, я весь в предвкушении.
   - Мальчик, как всегда, будущая фотомодель. Тощий и дохлый. Выглядел, как мертвая щука, но потом как завелся, знаешь, дал жару, у меня голова до сих пор кружится...
   - Что, прямо в студии, на софе?
   - Тсс..., на полу.
   - Ё-моё, - присвистнул Сергей, - Ну ты кабан!
   - Знаешь, мне даже деньги с него было стыдно брать.
   - А фото как получились?
   - Не знаю, - честно признался Демон, - Еще не смотрел. А ты в интернете был, чего там про меня болтают?
   - О-о! Говорят, ты на САМОГО замахнулся.
   - Чего это он САМ? - Передразнил Роман Амбарцумыча, ухавшего как сова. - Ты на свою маму стал похож!
   - Я тут кое-чего слышал. Значит, записывай, старик. Ветров, тире, пишешь? Тире, царь всия ростовской губернии и еже с ним его погано детище - Леонтий. А почему погано, объясняю: мафия, дружок, она и в Африке, мафия. Ты вот мальчика своего сможешь замочить, например, если он тебе опостылет? А жена Леонтия Батьковича почила с миром, авария с ней случилась. Нечаянная. А все говорят потому, что она и папе и сынку разонравилась. Впрочем, все это слухи, и я конечно...
   На последней фразе Амбарцумыч перестал зловеще крякать, изображая рекламный голос с телевидения. Что-то он еще знал о Леонтии, но вдруг говорить передумал. Роману стало душно, будто кольцо у него вокруг шеи сдавило. Но он запретил поддаваться страху. Только что ему стоило больших трудов уговорить себя, что Леон - простой смертный, как Сережка одним своим глупым кряканьем выбил почву из-под ног. А с другой стороны, Амбарцумычу верить нельзя, ведь наврал он в прошлом году про жену Валуева, что типа лично с ней знаком и что она была в него влюблена.
   - Ей, красавчик, чего загрузился, винда ты старая! Приходи сегодня вечером, на улице такой снег невероятный, бьютифол, твою маму. Будем снежного мужика лепить. Я тебя с новыми ребятами познакомлю.
   - Приду. - Согласился Роман, и только сейчас заметил, что постель его холодна, в комнату вылился белый свет, а на улице валит мокрый липкий большими шмотками снег. Скорее всего, последний февральский. - Я фотик возьму?
   - Не, дружок, в снежки будем играть, мылиться и все такое, жалко мне твою Соньку-альфу...
  
   ...Такого снега не было всю зиму - теплый, обволакивающий, липкий, как вата. Рыжие фонари утонули в белом беспределе, белые собаки прыгали в сугробах, а одна нахохленная ворона восседала на ветке, съежившись и ничего не понимая. Морозная свежесть отрезвила уставший ум Романа, он глупо усмехался, не пытаясь запомнить имена друзей Амбарцумыча. Шестеро молодых коней, модных и пьяных от собственной силы. Они были ему не интересны. Хэлловиновские тыквы и то казались более заполненными. Все они буйно выражали радость по поводу снега, пищали, как стайка воробьев, создавали суету и возню. "Щенки!", - подмигнул Сережка, хитро пощипывая то одного, то другого песика за задницу. Роман побросал снежки, покатал сугроб для снежного "нечто", с гнилой морковкой вместо письки, и собирался было идти домой. Но один из "щенков" направился к нему с комком снега, хитро подмигивая левым глазом и недвусмысленно давая понять, что не против "намылить" новому знакомому все места, до которых будет возможно добраться.
   Роман никогда не был робкого десятка. У него дома в коридоре стоял тренажерный комплекс, на котором он периодически качал мышцы, да и по роду деятельности почти все время приходилось двигался, так что поддерживать кип ту фит не составляло труда. Заниматься своими мышцами он стал после одного прискорбного случая: однажды местная шпана пыталась оттереть его старенькую десятку папенькиным джипом, а потом наехала с претензией - на джипе была царапина. Быстренько оценив беглым взглядом Романа, юные подонки сделали поспешные выводы, которые сводились в основном к двум постулатам: "Разводи лоха!" и "Мочи пидора!". Демон молча выслушал претензии, улыбаясь и невинным жестом поправляя сползающие на нос солнцезащитные очки, а потом схватил ближайшего пацана за шею и слегка придушив, ударил о капот десятки. Он все равно собирался ее продавать. На капоте остались следы крови и вмятина.
   - Вы кажется нанесли вред моей машине?
   Они достали мобильники и стали кому-то звонить, но только Роман сделал шаг в сторону джипа, хамов сдуло, как ветром. Поджав хвосты, они удалились, обещая вернуться. Демону понравилось ощущение собственной силы. Он занялся тренировкой тела, вместе с Владиславом они пару месяцев проторчали в качалке, мечтая, как очередные придурки подойдут к ним с вопросами половой ориентации или царапинами на джипе, чтобы смачно вмазать по чьей-то говенной роже. У Владика смешно вздулись бицепсы на руках, ему даже стали тесны рубахи. То были самые спокойные и счастливые времена. Во всем сне, что он проспал за тридцать пять лет. Казалось, вдвоем они свернут горы, и весь мир, покоренный их красотой и молодостью, падет к ногам новых богов, чтобы вознести их на вершины славы...
   С тех пор утекло много воды и вина, он стал замкнутым одиноким волком по кличке Демон, мечты канули в лету. Но он не потерял формы. Так было необходимо. Тело стало инструментом и оружием, оно не хотело обрастать жиром и стареть.
   Они сцепились - каждый со своим комком снега, оба с горящими глазами, как два зверя перед атакой. Они подрагивали хвостами и порыкивали, усами трогая воздух, они своим дыханием плавили снег перед атакой, а потом сцепились, и как смертельные любовники, покатились по снегу... Роман сжал юного котенка в своих волчьих объятиях до хруста в суставах. Тот вдруг побледнел, но от идеи намазать снегом лик Демона не отказался. Так они и зависли, сжимая друг друга на снегу. Роману вдруг захотелось его ударить и грубо трахнуть, превратившись в животное. Но он мотнул головой, отбросил вдруг возникшие грязные мысли и слегка расслабил железную хватку. Парень умудрился махнуть рукой и рассыпал снег по лицу и волосам Романа.
   - Черт...
   И тут зазвонил телефон. Послушав несколько секунд Ich Will Рамштайна, он освободился от застывшего в неожиданности противника и ответил, счищая снег, залепивший рот и глаза:
   - Алло.
   Некая слабая искра надежды пробежала по позвоночнику, холодным морозцем напрягая тело. Львенок или не Львенок? Незнакомый номер, долгая пауза... ну же... Черт возьми!
   - Это Роман?
   - Он самый. А кому это интересно?
   Это был не его голос. Испытав некое непроизвольное огорчение, Роман поймал себя на унизительном ожидании. Он надеется, он напрягает тело, он вздрагивает и замирает... Ерунда какая-то...
   - Это Володя... Ну может вы меня не помните, я остановил вас на посту...
   Каком еще посту, кто это, может ошиблись номером? Роман собрался раздраженным тоном оповестить собеседника о роковой ошибке, как вдруг непроизвольно фыркнул, догадавшись! Потом он хохотнул и позвал Сережку говорящим жестом, яростно подмигивая. Его так и подмывало включить громкую связь.
   - Припоминаю. Сержант Степанько.
   - Можно Володя. Я... это... не помешал?
   - Я когда занимаюсь сексом, на звонки вообще не отвечаю.
   Сережка ничего не понимая, подхохатывал, предвкушая скабрезную историю. Он оттопырил ухо и корчил рожи, щипая Романа за щеку.
   - А ... понятно. (Долгая пауза). Я вот подумал, ну насчет фотосесии... Когда можно прийти? Я сейчас в городе и у меня отпуск.
   Сережка показывал жестами "давай, давай, старичок, нажимай!", а Демон корчился в беззвучном смехе, согнувшись пополам и обтряхивая кошачьими жестами остатки снега. Вот же карма его накрыла!
   - Прийти можно, Володя, но есть... хи... одна маленькая особенность. Я просто не упомянул о ней в день нашего знакомства, - я в основном снимаю обнаженку. Мужчины в одежде мне не интересны.
   - Я готов.
   Прозвучало это сдавленным голосом, после долгой паузы, но с холодной решительностью в голосе, этак по-солдатски строго и отчаянно одновременно.
   - Мои услуги стоят определенную сумму, хотя, как я понимаю, Володя, с этим нет проблем. - Усмехнулся Роман, покусывая губу.
   - Найдем.
   - Вас будет много?
   - Я имел в виду: "найду".
   - Хорошо, завтра вечером, в семь. Я позвоню за час и объясню, куда подъехать.
   - Я еще хотел сказать... Был один странный момент, тогда...
   Роман не собирался ему помогать. Ждал, перемигиваясь с Сережкой, который слышал весь разговор, когда решительный служивый выскажет вслух все свои желания.
   - Он не выходит у меня из головы. Вот!
   - Да? У меня тоже...
   Роман закрыл крышку мобильника, прервав разговор, потому как дальше не был в состоянии сдерживать смех. Он заржал, упав на снег, он отмахивался от Амбарцумыча, сыпавшего на него снег и вопросы. Это же надо, стрела Амура попала в железного дровосека! Инспектор покорен ночным водителем! Гром и молния, - найден способ обуздания сотрудников ГИБДД! Жаль, он не действует на всех...
   - Представляешь, Серый, в меня влюбился сержант дорожной милиции. Я всего лишь поцеловал его ночью, когда он меня остановил на посту. Хотел испугать и скорее отделаться. Я перед этим у Папы выпил шампанского, и мне надо было ускользнуть, пока тот ничего не заметил, вот я и сглупил...
   - Ну, ты даешь, старикан! Мента завалить! И он к тебе на фотосессию придет?
   - Да, кажется.
   - А можно я в дырочку буду подсматривать?
   - Я пошел домой, а то весь мокрый... - Он поцеловал Сережку на прощание в его небритую щеку и не выдержал, опять расхохотался. - Я на веб-камеру буду снимать, ждите вечернего сеанса.
  
   Были волшебные предвесенние сумерки: пели нетерпеливые птицы, солнце мягко растопило снег, обнажая проросшие подснежники, кто-то громко включил Мерлина Мэнсона. Сотворив себе самый вкусный глиссе в мире, Демон почил на лаврах героя-любовника и собирался позвонить гаишнику по имени Володя, размышляя, наказать ли его отказом или снизойти до короткой встречи. Очень уж любопытно было, как будет вести себя незадачливый представитель властей. Sweet Dreams...
   Он распластался на диване, листая журнальчик "За рулем", когда Генка испортил весь вечер своим звонком. Ничего, кроме работы это не означало. Поболтать о том о сем Генка не звонил. Все свободное время он пребывал рядом с женой. Приклеившись к нему, как жвачка к волосам, эта домохозяйка следила за мужем похлеще Шерлока Холмса, похожа и на горшок они ходили вместе. Генка при ней никогда не разговаривал с Романом ни о чем, кроме работы. И точно, ситуация повторилась:
   - Лежишь? Жопу чешешь? Срочно, Чувак, срубим бабло и по домам.
   - А куда ты бабло тратишь? - Вдруг спросил Роман, поморщившись - не хотелось ему никуда ехать. А как же Степанько? Он может трепетно ожидает второго поцелуя?
   - Как куда... - Растерялся Генка. - На семью, кредиты, за дом надо платить, а что?
   - Да так, просто спросил. Куда ехать?
   - "Рыбачка Маня", что возле рынка. Строительная компания приветствует нового заместителя. Нужно, чтоб все прилично, для сайта фото. Едешь?
   - Не знаю, ко мне тут милиционер один собирался.
   - Чего это? - Генка страшно боялся всех властей, ибо столкновение с ними у гражданина Елисеева заканчивалось непременной тратой своих родных целковых, нажитых непосильным трудом. В этом плане он был страшно невезуч, - стоило ментам его остановить, штраф не меньше штуки, стоило какому-нибудь налоговому инспектору сунуть нос в генкено ИП, там непременно находились нарушения оформления первичных документов, даже перейти дорогу пешеход Геннадий в неположенном месте не мог без того, чтобы не заплатить максимальный штраф. - Случилось чего?
   - Случилось, Ген, случилось. - Притворно вздохнул Роман. - Но ты тут не поможешь...
   - Да ладно, у меня есть в ОБЭПЕ один чувачок знакомый...
   - Это который ободрал тебя как липку, когда у тебя была фотостудия?
   - Мы с ним договорились...
   - Ладно, расслабься, здесь другое. Дела сердечные и все такое.
   - С милиционером? - Поперхнулся Генка, он даже слово "милиционер" произнес по слогам, пережёвывая, как дольку лимона.
   - А что он, не человек? Ты мне своими корпоративами личную жизнь может портишь! Я вот твою фамилию скажу, и даже продиктую и номер машины.
   - Он что, гаишник?
   - Да, на южном посту работает.
   Они посмеялись, потом Роман пошел наводить марафет. Одел он тот же костюм, в котором встретил Лиона. Волосы уложил под мексиканских Жигало, зализав свой идеальный лоб, в ухо, ругаясь, воткнул серьгу с бриллиантиком. Камень был совсем маленький, но это был подарок Владислава. Дырка в ухе почти заросла и он скривился от боли, ожидая, когда выползет тягучая капля крови, но она так и не появилась. Потом пошел в гараж, утопая в растаявшем снегу осенними туфлями. Грязь, вокруг грязь, - подумал Демон, и посмотрел вверх, в черно-синем небе кружили вороны, черная, бешенная стая. Он мысленно взобрался на спину одной из птиц, приклеившись к ней взглядом. Его обдуло холодным ветром и вдруг он увидел мир вокруг себя непривычным образом, словно собираемый из отдельных кусков и тут же распадающийся, серый и далекий, нереальный, как сон. Стая ворон резко взяла влево и метнулась к стадиону, вдруг осев целиком на прожекторы и провода, согнав дремлющих там голубей.
   - Я что, слишком тяжелый для вас? - Спросил Роман у вороны.
   - Кар!
   - Сама пошла!
  
   Машина завелась не сразу, замерзла, девочка моя, - пожалел он свою верную подружку, - любовно протер стекло и зеркала, погладил капот. Приехал он позже Генки, который уже во всю орудовал фотоаппаратом, фиксируя для истории приветственные речи строителей. Ресторанчик чем-то напоминал Черный рояль, только был уже и потолки выше. Красивая метровая люстра сразу привлекла внимание Демона, он даже сфоткал ее, сожалея, что в его квартиру такая ляпота не поместится. Махнув Генке, он нацелился на женщину, нервно перебирающую бумаги с заготовленной речью, когда услышал за спиной дыхание. На самом деле, это был не звук, а скорее ощущение, щекотка, бегущая по позвонку. Увлекаясь съемкой, он обычно не обращал внимания на окружающую обстановку, погружаясь в таинственный головокружительный танец с судьбой. Такой творческий процесс, в котором можно было утонуть с головой, нравился ему даже больше, чем секс, чувства, которые его накрывали, были утонченнее и изящнее, и он не потел, что тоже было плюсом.
   Но сейчас он нервно напрягся. На секунду промелькнула мысль: все повторилось. Так бывает, один и тот же сон снится несколько раз. А там, за спиной... стоит он! Mein Herz Brennt! Львенок, полный нетерпеливой силы и странный, как тысяча демонов.
   Он обернулся. Она почти дышала ему в спину, зловещая сучка! В черном платье с выпученным декольте, под которым гремели кости и кожа, она кокетливо покачивая бедрами, курила капитана блэка и презрительно рассматривала зад Романа.
   - Дежавю? - Усмехаясь, спросил Демон, нацелив на нее объектив. - Как дела, ведьма?
   - Смотрю, вот на твою задницу. Красивая. - Наклонившись, она позвала его доверительным жестом, приглашая наклониться поближе. - Была бы мужиком, обязательно бы поимела...
   Она была пьяна. Пахло коньяком и сигарами. И она была несчастна, хватаясь за каждую соломинку. Ее толстый экспортер выпил из нее молодость, даже улыбка потухла, как разбитая лампочка.
   - Все мечтаешь, Анастасия? Если поменяешь пол, моя задница в твоем распоряжении.
   - Тебе обязательно, чтобы у любовника был член?
   - Меня это заводит, - пожал плечами Роман. - А тебя?
   - Я тут видела, как ты глаз положил на Ветрова. Даже визитку ему сунул. И не надейся! Скорее он переспит со мной, чем с тобой.
   Глаза ее пылали, маленькими острыми коготками она скребла по портсигару, декольте сползло, обнажая желтый бюстгалтер. Вот напасть, - беззлобно подумал Роман, усмехаясь, - конкуренция, это конечно подстегивает, но не эта же дранная кошка с утекшей к экспортеру энергией!
   - Без проблем, он твой, - пожал плечами Роман и отвернулся, как ни в чем не бывало, продолжая работать, ища фотоаппаратом интересные ракурсы.
  
   Спустя минут двадцать, по окончании торжественных речей, они с Генкой пошли в коридор. Геннадий, вино-водочных дел мастер, как всегда раздобыл спиртное - две бутылки местного коньяка и темное, как бычья кровь, румынское вино.
   - Там в кухне обещали накормить, если хочешь.
   - Не хочу, - Роман кивнул в сторону Насти, стоящей возле дамской уборной. Под руку ее держал телохранитель.- Аппетит пропал...
   - Она до сих пор тебя любит, - мечтательно вздохнул Генка, поглаживая бок бутылки с вином. - Меня вот так никто не любил.
   - А мне вот насрать...
   Они остановились, посмотрели на Настю, Демон пытался осознать, в чем его темная карма: он ничего не обещал этой женщине, никаких клятв не давал, даже не намекал на ответные чувства... В ее глазах пылала ненависть: она глупо хихикала, что-то шепча на ухо телохранителю. Демон догадался - кажется, она хочет испортить его репутацию, распространяя грязные слухи. Он подскочил к ней, изогнувшись, как пантера, по пути успев сунуть Генке в руки Соньку-альфу, и замочил такую оглушительную затрещину, что посыпалась штукатурка со стены, а Настя сползла жидким мешочком, закатив белки глаз, похожая на чучело. Он впервые бил женщину. Впервые испытывал невероятное облегчение. Охранник как-то странно прыгнул на него сзади, но, взбесившись, Демон, сбросил его одним движением и, развернувшись, успел поддать ногой по удаляющейся физиономии. Произошло все это в одно мгновение. Потом наступила тишина. Он видел удивленные глаза Генки, стонущего в углу телохранителя и умирающую от позора на полу, скрюченную Настю. Его удовлетворил расклад, но цель была недостигнута.
   - Еще раз перейдешь мне дорогу, убью! - Он наступил на ее сумочку и размозжил каблуком ее содержимое, с демоническим наслаждением слушая, как хрустит ее мобильник, любимая пудреница и зеркальце от Версачи. - Еще раз услышу про Ветрова, убью? Усекла, дура?
   И пнул гремящую осколками сумку в сторону туалета, напоследок отметив, что ее глаза, полные слез, возможно, красивее, чем накрашенные косметикой. Хотя, нет, один черт! - Генка, пойдем домой, тут душно!
   Генка, удивленно моргая глазами, засеменил следом, заглядывая преданно в глаза столь грозного приятеля:
   - Ну, не ожидал, мужик. Ты даешь!
   - Она ходит и рассказывает всем, что я пидор. У меня давно чесались руки...Не дрейф, du Riecht So Gut.
   Дело было в другом. Он поймал себя на простой мысли: он защищает не себя, он защищает Лиона. От грязи, которую она способна вылить. Это была странная мысль. Кто ему Львенок? Пока никто, а он пытается его защитить от неведомой напасти в лице секретарши департамента культуры. Отложив все сложные мысли до утра, он поехал домой, по пути закинув Генку, необычно притихшего и задумчивого.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4.
   Утром он проснулся с металлическим привкусом во рту, недовольный собой и миром. Был ясный солнечный полдень, предвестник теплой весны. Рамштайн показался мужеподобным, а наскоро сотворенная яичница - пересоленной. Как назло, выключили воду. Хрен с ним, - подумал он насчет вчерашнего инцидента, - конечно, бить убогих куриц по напудренным щекам, - не выход из ситуации, зато ему было ХОРОШО. Да, в тот момент он испытал огромный кайф, и отказаться сейчас от своих ощущений, исходя только из соображений приличия и проснувшейся совести, не собирался. Потом раздался звонок. Он не торопился брать, знал, кто это. Эдуард Савельевич, тысячу блох на его проплешину. Эдуард Савельевич был уважаемым и хитрым как лиса евреем. Занимая какую-то там должность в департаменте культуры, он считал себя правителем мира, а всех смертных подтиркой для своей задницы. Лет десять назад он дружил с отцом Романа, попивая дешевый коньячок и вполголоса нашептывая политические анекдоты. Правда, в отличие от своей стервозной дочки, Эдуард Савельевич был неплохо образован и помнил наизусть большую часть стихов Пушкина, цитируя их по поводу и без. В принципе, Демон относился к нему снисходительно, пока не узнал, что кто его любовница. Это было мерзко и это не прощалось, никогда.
   - Доброе утро, Роман Витальевич, - елейным голоском вкрался в трубку Эдуард Савельевич. - Как поживает многоуважаемый Виталий Андреевич, чего не заходит, я бы откушал с ним коньячку, как у великого поэта, помните...
   - Не помню, вы насчет Насти звоните?
   - Скажу честно: да. Дочь в слезах и родительские увещевания не помогают. Хотелось бы знать, так сказать, в чем суть конфликта. Вы только не подумайте, Роман Витальевич, что я на чьей-то стороне... Я пока что неподкупный судья. Помните, как у Шекспира: "Мне кажется, основа здесь все та же - смерть короля и наш поспешный брак"?
   Кажется, Эдуард Савельевич двинул в наступление тяжелую артиллерию: цитаты из Гамлета были признаком крайнего недовольства, но Роман налил себе шампанского, с грохотом и демонстративно выстрелив пробкой в потолок. Пора было придавить к ногтю тварь ползучую. И лысина блестит у паразита и подмышки воняют, как у конюха, а под длинными ногтями грязь, которую он соскребает со своих желтых пяток. Никакой Гамлет ему не поможет.
   - Уважаемый Эдуард Савельевич, как честный человек, я обязан посвятить вас в суть происходящего, но хочу предупредить заранее, что некоторые мои откровения покажутся вам несколько пошловатыми, а отдельные моменты биографии Настасьи возможно расстроят и испортят сегодняшний вечер. Стоит ли мне продолжать? (Посчитав недовольное молчание знаком согласия, Демон продолжил, отхлебывая шампанское из бутылки). Во-первых, я никогда и ничего не обещал вашей уважаемой дочери, в силу того, что мне нравится другой пол. Мало того, я никогда ни словом, ни взглядом не оскорбил ее достоинства, хотя это самое достоинство подставлялось мне не раз, даже после свадьбы с уважаемым господином муковозом. Я промолчал, когда меня выперли из союза фотографов только потому, что Настя приписала мне авторство фотографий детской порнухи. Я опять же молчал, когда мне отказали на работе после ее звонка. Я простил ее, понимая боль разбитого сердца. Но вчера, когда я услышал, слово "пидор", слетающее с ее невинных уст каждые пять минут на уважаемом приеме с указанием пальцем в мою сторону, терпению моему пришел конец. Объясните Насте: я ее не люблю и не хочу, пусть клеится к кому-нибудь другому...
   Ему хотелось еще и плюнуть вдогонку, но Эдуард Савельевич, вдруг забыв цитировать классиков, и бормоча что-то вроде: "я разберусь...это недоразумение..." отчалил, поспешно прощаясь, правда, уже без своего привычного жирного лоска в голосе. Настроение, конечно, подпортилось, как будто кто-то вылил на голову ведро помоев.
   Пойду сегодня в клуб, - подумал он, - со стриптизом. Буду пить текилу весь вечер! Надоели Демону людишки с их мелкими грязными страстишками, обидчивые, назойливые и такие убогие, что место им в помойной канаве. Грубый мир прорывался в его укрепленные бастионы. Роман всегда жил отдельно от мира, своей личной жизнью, сам приглашая в нее кого-то, а кого-то запрещая, он редко пересекался с миром и совсем не открывался ему. Только морю. И горе по имени Фонарь, где он проспал всю ночь, голяком развалившись на холодном камне. Только лунному свету, плывущему как река внутри его глаз. И еще одному дереву, которое он обнимал всю ночь, не в силах оторваться, хотя в этом был виноват французский коньяк. А сегодня получалось, что мир сам лез к нему, наглый как грязный снег, пустой, как детская погремушка. Бла-бла-бла, вы не удовлетворили мою доченьку, бла-бла-бла, вы должны заплатить штраф за нарушение ПДД (посыпая песком асфальт, эта трехсотлетняя швабра ползла в десяти метрах от перехода со скоростью пьяной улитки, не смог он дождаться, когда она перетащит свои мощи!). И еще, бла-бла-бла до бесконечности, лишь бы прожить жизнь за него, лишь бы забить ему голову чужими проблемами. Глупые, трескучие люди и все сумасшедшие... Зазвонил телефон и Демон недоброжелательно покосился на него. Это был нетерпеливый сержант Степанько. Интересно, он младший или старший сержант?
   - Привет. - Роман был сексуален и томен, так что Степанько заухал и забулькал как Алисин мелафон. - Готов к фотосессии?
   - Я? Уже выезжаю. У меня будет сюрприз.
   - Мне? Правда? Так приятно...
   - Уже бегу!!!
   Черт, он как-то не подумал, что делать с сержантом. Сначала заманил, а теперь пятишься? Роман подумал, переживет ли он секс с сотрудником ГИБДД? Это конечно крайняя развязка, которую следует избежать всеми силами. Что он там говорил про сюрприз? Наручники без ключей? Водка "Путинка"? Что еще может быть? Самое главное, чтобы он не брал с собой жезл. А может Демону простят все штрафы? Вот было бы клево! Особенно за выезд на встречную (три месяца назад, возле рынка, где его вынесло прямо на юного инспектора, похожего чем-то на Степанько...).
   Роман погладил белую шелковую блузку, надел кожаные штаны и высокие, кожаные сапоги, похожие на фашистскую амуницию. Из дальнего ящика выкопал, запылившиеся было, огромные очки в духе шестидесятых и, накинув длинный черный плащ, пошел в студию. Он капнул только каплю Хьюго Босс на запястье, но на улице за ним повеял хвост в полметра с запахом одеколона. Ощущая себя невестой на выданье, Роман подошел к студии, еще издали заприметив припаркованную под знаком "стоянка запрещена" серую "девятку", злобного такого зубильника, вечно сующего свой зад на светофоре перед носом его Тайоты. Не любил он владельцев девяток, самых пронырливых и хамовитых. Хуже зубильщиков были только деды на копейках, новогодние таксисты и троллейбусы в час пик.
   Жопа, - уныло подумал Роман, - придется пить водку и кататься в девятке. Единственное что радовало, - можно будет нарушить правила... Из девятки бодро выскочил сержант Степанько. И, о чудо, в руках у него был букет роз. Кроваво-красных. Огромный букет, Роман даже не видел таких больших "веников". Что-то еще болталось в пакете, "Путинка"?
   - Привет. Это мне?
   - Тс-с-с! Там на соседнем перекрестке наши пацаны работают... Это тоже тебе.
   В пакете был ликер "Бейлиз" из супермаркета на углу и конфеты Рафаэлло. Демон глуповато улыбнулся, вертя в руках коробку. Видимо это был такой непосредственный жест, что Степанько залюбовался, и глаза его вспыхнули, а фуражка съехала на бок. Здравый смысл настойчиво советовал Роману превратить все в шутку, пока не поздно, удалить навсегда сержанта из своей жизни и свободно вздохнуть. Бес, живущий в глубине его золотого сердца, нашептал заманчиво: надо расслабиться, пока еще одна рыбка попалась в сети, а вдруг она золотая! Не надо ничего делать, бравый солдат все решит сам, и глаза у него преданные, как у собаки. Да он за тебя всех порвет!
   Вдруг захотелось, чтобы кто-то, даже такой непосредственный, как сержант дорожной службы, поухаживал за ним. Просто посмотреть, как это, быть желанным. Они прошли в студию. Володя услужливо открыл дверь, пропуская вперед Романа. Баба Фрося, уборщица, считающаяся "продвинутой" (чего она только не видела за последнее время!) На этот раз отвесила челюсть, забыв судорожно тереть тряпкой коридорный пол.
   - А разве вам разрешается носить форму не на службе, Владимир?
   - Я всегда на службе! - Гордо отрапортовал сержант и от пристального взгляда Романа отвел глаза, покраснев. Демон с облегчением подумал, что до секса еще далеко. - Я подумал, так будет представительней...
   - Тебе идет, - Роман хозяйским жестом поправил воротничок, едва пощекотав толстую шею сержанта. - Проходи.
   Они расположились на софе. Роман изящным жестом поставил цветы в вазу, явно маленькую для такого букета. Он представил, как Степанько отбирает цветы у перепуганной штрафами цветочницы. На самом деле это был не букет, а конфискованные вещдоки, охапкой унесенные с места несостоявшегося преступления.
   - Я даже не знаю, что говорить. Вот. Готовил речь, а пока приехал, все слова растерял...
   - А что ты сам думаешь?
   - Не знаю. Кажется, я люблю тебя... - Он страшно смутился, боясь поднять взгляд и Роман испугался, что он сейчас уронит бокал из богемского стекла, который в прошлом году ему презентовала компания "Богемия" за удачную фотосессию.
   - Мы не знакомы, ты не знаешь, кто я и что мне надо, и ты принимаешь секундный интерес за что-то большое и светлое...
   - Согласен, виноват. - Степанько не собирался сдаваться. Упрямый осел и сильный, как бык. Вот уж "повезло"! - Но я анализировал все это время свои чувства. Я вообще ... не специалист... в смысле, у меня таких отношений еще не было, и я даже не знаю, за что браться. Но я тебя выбрал и это навсегда!
   Вот уж спасибо. Повезло, как утопленнику. Роман выпил ликер, не представляя, куда все это приведет. Он зарекся целовать милиционеров на постах. Вспомнилась зловещая поговорка про бесплатный сыр. Попал ты, красавчик, жить тебе остаток жизни с ментом!
   - Давай не будем спешить, хорошо? Если у тебя есть чувства, то их надо проверить. Согласен?
   - Так точно. Что надо делать?
   - Я скажу позже... (когда придумаю!). А за розы спасибо, мне так много цветов никто не дарил. Только давай для начала станем друзьями?
   - Конечно.
   Вот блин, и войны никакой не предвидится, чтобы послать туда своего верного рыцаря! Ни тебе дракона захудалого, чтобы съел он ухажера в форме вместе с его розами. "Сам позвал! - Напомнила совесть. - Сам заманил. Помахал своей сексуальной энергией, а бедняга и попался в сеть. Теперь вот сам выпутывайся, как хочешь!".
   Роман расчехлил Соньку-альфу и обошел Степанько вокруг, посадив его на высокий неудобный стульчик. Упитанное тело без признаков красоты, напряженные мышцы, глаза испуганные, отражающие отрывочные мыслительные процессы. Он был верным, надежным, он не любил себя, но готов был служить случайно встреченному фотографу, старшему лет на пятнадцать. Почему он решил, что может влюбиться в первого встречного? Володя, Володя... Такой одинокий и заброшенный. Такой обыкновенный.
   - Ты прекрасен, молодой бык! Ты силен и великолепен, ты - победитель!
   Роман рванул рубашку, отлетели две пуговицы, у сержанта встал член... И началась фотосессия. Он поймал такие моменты, которых не бывает в жизни. Кровь на укушенной губе, белки глаз, рука в паху, смятая форма... Эта была самая странная эротика, которую Демону пришлось снимать. Он ловил моменты, задыхаясь от жадности, он, как кудесник, порхал над умирающим Володей, не прикасаясь к нему. Он был безликим ветром и накрывающей волной и гремящим громом...
   Не выдержав до конца, сержант схватил свой пиджак и, прикрывая пах, умчался в неизвестность.
   - А деньги? - Заржал вслед Роман, допивая тягучий бейлиз из богемского стекла.
  
   Утро заполнили сороки. Трещали, подлецы, под окном, не поделив пустой маслак. Февраль сдался и потеплел, вдруг растекаясь по уставшим нервам плотным туманом. В такие дни нужно было все бросать к чертовой матери и мчаться, обгоняя ветер, в горы. Высоко и далеко. И чтобы сыро и холодно, и пахло бы серой. И фотографировать лысые горные макушки, сонных ворон и расползающийся в утренней тьме туман. И ждать, затаившись, вдруг из тумана выползет что-то необычное. И хорошо бы выжать из людишек их повседневный яд и забросить в пропасть, как Кастанеду, пусть парят там с шаманами. И пусть не возвращаются, потому что обокрали себя до нитки, даже тумана у них нет, даже дождь идет мимо, а уж солнце с полудня за очками прячется, смущенное и злое.
   Раньше он танцевал с туманом странные танцы, наматывая клочья на обнаженное сознание, и на закате, вместе с солнцем падал вниз, за горизонт. А сейчас остались только сороки. Что-то вымерло в его душе, какой-то редкий вид чувств совсем исчез с лица. Он был зол после смерти, давшей под дых так неожиданно, он проклял мир, себя и саму жизнь. А сейчас все, чем он жил, казалось нанесенным песком, соскоблить который можно только вместе с его личиной. Демон, демон, холодный, циничный, блистательный ... мертвяк. Искал ли он к чему стремиться или куда идти? Ни хрена! Дал ли он кому-то хоть грамм радости или миллиметр удачи?
   Он выбросил в форточку кусок торта "Пьяная вишня", надеясь, что сороки прекратят свой утренний гам, но они раскричались еще громче, им на самом деле появилось, что делить. Пришлось закрыть лоджию. Он так усиленно огораживал себя от мира, что вскоре остался наедине с собой, скучный и слегка протухший...
   Впрочем, многочисленная армия его поклонников этого, кажется, не замечала. Пришло три смс-ки от Бориса. Первая, вежливая: "Доброе утро, мой герой. Скучаю, когда увидимся?". Вторая удрученная: "Наверное, спишь еще, солнце..." и третья, раздраженно-недовольная с наездом: "Когда будут готовы фотографии?". Одна смс-ка и два пропущенных звонка принадлежали доблестному сержанту. "Не могу забыть вчерашний вечер. Пойдем в кино вечером?".
   К обеду Роман обработал в Фотошопе фотографии Бориса, оставшись вполне довольным той трупной романтикой, что дышала от лица холодного мальчика... Смело, черт возьми, - похвалили он сам себя, щедро добавляя синих и фиолетовых "фотофильтров", - авангард! В три часа он пошел в студию, хотелось поболтать ни о чем с Оксанкой, да и прибраться там не мешало после вчерашнего. К тому же, утром он обнаружил, что забыл в студии визитницу. Не то чтобы важная деталь сна, так перечень для пересмотра прошлых событий.
   Прекрасный свежий февральский день сразу померк, как только он открыл дверь студии: Борис с унылой физиономией примостился на диване, согнув свои длинные колени, как сломанный кузнечик. В руках он грел давно остывший стакан с чаем. Оксанка уплетала круассаны, разбрасывая крошки и нагло попивая бейлиз сержанта Степанько. Она с интересом рассматривала Бориса, пытаясь ему объяснить разницу между широкоуголкой и портретником. Бориса не интересовали фотообъективы. Он, кажется, стал догадываться, что красавец Роман не по зубам его тощему умишке. С оскорбленным негодованием он бросал пламенные взгляды на два букета алых роз. Причем, появление одного букета было ясно (красное подвялое воспоминание вчерашней фотосессии), а вот откуда взялся второй, было загадкой.
   - Привет. Представляешь, работаю утром, снимаю этого дурацкого француза, помнишь, небритая образина, - затрещала Оксанка, чем-то она была похожа на молодую сороку, - ну, который от Феликса пришел, и тут посыльный приносит такой букетище... Думала мне. А там как всегда "Роману от любящего сердца". На фига тебе два, дай мне один!
   Она не понимала, что уничтожала Бориса, просто размазывала беднягу по полу, он бледнел, грустнел, опускал глаза и, кажется, был готов расплакаться.
   - ...А вот, Борис, ждет тебя с утра. Интересный типаж для журнала, правда?
   - Безусловно, посмотрите, я распечатал.
   Он дал им фотографии, и пока они напряженно склонились над готовым фотопродуктом, сел на софу, судорожно соображая, что делать. Раз букет здесь, скорее всего вскоре появится и сам посылавший алые розы. По форме, как положено, а может даже в парадном кителе и с наганом в кобуре. Нужно было избавиться от мальчишки. Хотя с другой стороны, он тоже не заслужил такого отношения. Он честно подставил задницу и даже честно заплатил, опустошив мамочкину заначку. И в глазах у него стояли слезы. Хотя, собрав все свое мужество, он преувеличено ахал, поддакивая восхищению Оксанки, рассматривающей фотошедевры.
   Он сграбастал Бориса под локоть и увел в соседнюю кафе-стекляшку, заказав ему пиццы с семгой, соленой, как невыплаканные слезы грустной модели.
   - Ну-ка выше нос, все хорошо, мы по-прежнему друзья, ведь так?
   - Я у тебя не один...
   - Один, зуб даю. Разве я похож на непорядочного? А розы - это мой бывший шлет, хочет помириться.
   И тут, как назло, позвонил Амбарцумыч. Беспардонная така скотинка с еврейским носом! Никогда в жизни он не спрашивал, удобно ли собеседнику с ним говорить, не сидит ли рядом с ним готовый разреветься с горя любовник, не подслушивает ли посетители кафе чужой разговор и так далее. Он сразу включал свою луженную глотку, и захлебываясь эмоциями и непонятной радостью излагал свои предложения:
   - Не спишь, старик? (Спрашивал он обычно для проформы, не делая паузы, куда можно было бы вклиниться с ответом.) Давай, собирайся, тут кое-кто хочет с тобой пообщаться. Да, не дрейф, я вас уже знакомил. В снежки играли, помнишь, еще твой мент влюбленный как раз звонил...
   - Потише, Сереж, я тут в общественном месте.
   - И чё, гордиться, блин надо, наш Демон завалил в постель капитана... как не капитан? Сержанта... как там его, Иванько?
   - Давай я тебе потом позвоню, не удобно говорить, честно.
   - Конечно, потом, но сейчас уясни, корешок, мальчик по тебе сохнет. Звонил мне уже раз десять, говорит, ты его так сжал на снегу, что он теперь голову потерял...
   Из окна кафешки четко просматривалась дверь в студию. Демон специально сел за столик, который без преувеличения можно было назвать наблюдательным пунктом. Все его опасения оправдались. Судьба-индюшка распустила сопли и клюнула его в растерявшейся зад. Под знаком "стоянка запрещена" парковалась знакомая девятка, из ее окна торчали алые розы...
   ... Он оставил пятьсот рублей Борису и попрощался, сжав его холодную ладонь. Наврал что-то про срочный заказ за городом, тут же поклялся никогда не врать и быть верным... А потом исчез через вторую дверь, на совсем другую улицу, где не было ни девятки, ни всхлипывающих Романов. Выключил оба телефона и побежал домой, чувствуя, как костюм от Версачи сдавил его шею...
  
   К Папе он приехал часов в пять. Солнце уже собиралось садиться, но зависло кровавым диском над дымным горизонтом. Папа удивленно открыл дверь, посчитав, что пришла беда. Он был бледен и укрылся пледом, чтобы не были видны синие домашние треники и рубашка в клеточку, подарок его медсестры-сиделки.
   - Мальчик, мой, что случилось?
   Роман переоделся дома - драные джинсы, сверхмодные в пору его юности, черная водолазка, ненавидимая отцом еще много лет после того, как ее подарила мать. Кроссовки-вонючки, лесные бегуны, с прилипшей иголкой и комочками глины. Удобные, как домашние тапочки.
   - Море...
   - Что, что ты пытаешься сказать?
   - Море сегодня красивое должно быть... В туалет ты давно ходил? Памперс тебе нужен, или там таблетки какие-нибудь?
   - Нет, а что...
   Он был таким легким, как пушинка... Таким несмелым и благодарным... Бормотал что-то, стараясь не шевелить коленками. Роман нес его с превиликой осторожностью. Одной рукой подхватив невесомые ноги, другой - цыплячью шею. Вырвал его из инвалидного кресла, как сорняк из мягкой почвы. Эти два этажа были такими быстрыми для одного и такими длинными для другого. Дверца машины была открыта заранее. Демон не боялся. Никто бы не посмел и прикоснуться к его машине. Ведь они с Папой едут на море!
  
  
   - Негодяй! - Отдышавшись, сказал Папа. - Это похищение, молодой человек!
   - И насрать. Хочу и похищаю. Задолбали все. Хочу, чтобы ты сидел на песке, а рядом волны плескались и чайки кричали. Разве так не может быть?
   - Встретились бы мы с тобой раньше...
   - Все могло быть по-другому, Папа, знаю. И не называй меня "молодым человеком", я уже не так молод, как хотелось бы! Мы бы любили друг друга и умерли бы в один день.
   - Эй, старая кочерыжка, ты еще найдешь того, кто согреет твою постель.
   - Постель - фигня. Сердце мое замерзло, Папа, как декабрьское море...
  
   Роман вынес Папу прямо к самой кромке море. Голубого, как слеза дракона. Спокойного, и тихого. С золотым берегом. С жирными любопытными чайками. Дул легкий ветер, яркое декабрьское солнце закатилось, разлившись безумной гаммой ярко-малиновых и оранжевых оттенков, возле воды кое-где лежали полоски грязного снега.
   - Дарю тебе этот закат, Виктор.
   - Красиво, спасибо, ты настоящий джентльмен. - Папа подставлял ласковому ветру руки и голову, и ветер гладил его, чуть всхлипывая. Они были на пляже совершенно одни. Две струны одной виолончели. Две тени, приснившиеся морю на закате.
   - Выпьем вина, - предложил Роман, и достал бутылку рислинга, приобретенную по дороге в местном магазине. Ему вдруг стало больно, невыносимо больно смотреть на невероятно худую руку Папы, на его заострившиеся черты лица и большие влажные глаза, смотрящие куда-то за горизонт. - Давай за тебя!
   - Оставь меня здесь! - Вдруг всхлипнул Папа. Он был серьезен, как никогда, Романа передернуло. - Правда. Только сам уезжай.
   Демон ничего не ответил, только укусил губу и хрустнул пальцами. Ему пришла в голову картина смерти Папы - один на золотом берегу прозрачного тихого моря. Три дня он любуется морем, а потом засыпает, испытывая муки голода, благодаря того, кто позволил ему здесь остаться. Или два года он день за днем читает Павича под песни Skorpions, сестра-сиделка исправно носит свежие газеты, выносит горшки и справляется о здоровье. Вот так выбор...
   - Он звонил. - Первым нарушил молчание Папа.
   - Чего надо? - Мрачно осведомился Роман. - Пусть адресок оставит, я наведаюсь.
   - Он хочет приехать и провести со мной оставшиеся дни.
   - Ага, за жопу пусть себя укусит!
   - Я так и сказал.
   И все же он грустил, он хотел тепла, иллюзии, хоть не надолго быть любимым. И он понимал, что этого не будет, судьба уже распорядилась. Не тот это был человек, чтобы жалость принять за что-то возвышенное. Море было возвышенным. Бутылка рислинга, выпитая на море тоже. Бывшие любовники - нет. Папа зачеркнул свое прошлое. Он, смирившись, ждал, когда наступит конец. И конец здесь, на берегу, где бушует закат, был вполне привлекательным, если так можно сказать о конце.
   - Что у тебя, дорогой?
   - Фигня всякая. Подцепил гаишника, влюбил в себя каких-то мальчишек... Говно, короче. Запутался я, не знаю, что просить у судьбы. Какое-то время мне показалось, что Леон как-то связан со мной, но он не позвонил...
   - Позвонит. Клянусь остатками своей жалкой жизни. Хочешь, поспорим?
   - Давай. Если Леон позвонит завтра, ты обещаешь отказаться умирать.
   - Он позвонит. А моя смерть, - мое дело, красавчик.
   Они помолчали, и Роман погрузил потяжелевшего Папу в машину, - пора было ехать домой. Наступила ночь, резко похолодало, и Папа явно устал.
   Почти всю дорогу они проехали молча, словно все самое важное было уже сказано. Папа только спрашивал, какие города они проезжают, словно хотел увезти с собой воспоминания о них. Перед постом ГИБДД Романа заколбасило. Во-первых, он выпил вина, и это было ощутимо для утонченного обоняния гаишников, во-вторых, ему почему-то показалось, что сержант Степанько уже ждет его там с букетом алых роз. Этого не могло быть, у сержанта был отпуск и он пребывал в краевом центре, молча глотая слезы обиды. Потому что его только зародившийся роман угрожал полным абортом, так и не родившись. Испытывая муки совести, Демон набрал номер Володи.
   - Привет, это Роман... Да, я тоже рад. Никуда не пропал, ездил в командировку, сейчас только возвращаюсь, телефон в машине забыл. А скажи мне, на вашем посту строгие сотрудники?
   - Лютые. - Усмехнулся Степанько и голос его вдруг изменился, стал непоколебимо официальным. - А что, Роман Витальевич, нарушаем?
   - Да, есть немного. А ты мне поможешь?
   - Скажи, куда приехать!
   Это опять был его толстенький, неуклюжий Степанько, с букетом алых роз. Но Демон запомнил и того первого, официального. Так, закладочку сделал на всякий случай в банке памяти.
   - Не, погоди, приезжать пока не надо. Может, пронесет.
   - А что, документов нет что ли?
   - Нет, я бокал вина выпил.
   - Ну и глупый ты у меня. Кто же пьет за рулем? Три года лишение прав и еще пятнадцать суток...
   - Не, я не любитель экстрима. Я тебе перезвоню, сладкий...
   Степанько довольно заухал и замурчал, словно ему шерстку взъерошили, а потом погладили. Роман представил, как он преданно ждет его, меряя шагами комнату. Ждет, загрызая пальцы до крови, мучимый подозрением и воображаемой ревностью. Заказывает букеты каждые полчаса и отсылает на радость Оксанке в студию своего фотографа.
   Через пост ГИБДД они проехали гладко и тихо, - дежуривший на улице сотрудник даже не смотрел в сторону Тайоты, заловив серебристого зубильщика, гнавшего перед Романом все сто тридцать на трассе. Слава зубильщикам и их быстроходным зубилам! - Подумал Демон и заметил, что Папа уснул. На секунду показалось, что он умер. Кожа в лунном свете была совсем бледной, лицо застыло, это было жуткое зрелище. Роман подумал, что больше не возьмет Папу на море, зачем дразнить волей гуся, залезшего в духовку добровольно? Грустно, но так. Папа сдался, по всем статьям. Поднял лапки и доживал, похоронив все свои мечты.
  
  
   Следующая неделя прошла пошло и бесполезно. Вечность не наступала на закаленные пятки Романа, демоны не щекотали его оголенную макушку, только первые мартовские мухи глупо бились в оттаявшие стекла, напоминая о жизни за окном. Он провел три фотосессии, - одна на детском танцевальном конкурсе, где юные мальчики блистали кубками и набриолиненными чубчиками, и с интересом посматривали на изящного фотографа. Вторая была самая грустная за все время работы - очередной муковоз, похожий на мужа Насти, заказал фотографа на рождение своего первенца, толстощекого, слюнявого и сморщенного ребенка. Роман хотел отдать эту работу Генке, но тот предательски сдристнул к родственникам в деревню, делить оставшийся в наследство домик у канавы. Как-то они были в этом домике, забирали генкен штатив, непонятно как оказавшийся там после пьянки. Тогда восхищенный Роман нафоткал массу всякой сельской живности - индюков с синими соплями на физиономии, грязнопопых куриц, танцующую собачку и пятак свиньи. Пятак свиньи и лик младенца муковоза были примерно одинаково "красивы", не считая некоторой разницы в размерах. Третья фотосессия привела Демона на выставку Моби, ежегодно проводимую местным выставочным павильоном. Он радостно полюбовался новеньким Ситроеном, вздыхая, нащелкал всякие автомобильные метелки, гаечные ключи и желтые пепельницы. Познакомился с двумя директорами автосалонов, обсудил ходовые качества Тайоты с менеджером Рено и ушел, разогретый под мартовским солнцем, уставший от суеты и пестрых лиц. По дороге он прихватил со стенда комплект автомобильных маечек, даже сам не понимая, зачем они ему. У него был кожаный салон, который иногда пованивал чем-то посторонним, но маечки были ни к чему. Он решил подарить их Генке, который, купив свой выстраданный годами Хундай, так и не сподобился приобрести самые захудалые чехлы.
   И вот, когда он, уставший и наполненный ощущением исполненного долга, направился домой, чтобы смыть грязь дня и поваляться в мягкой кроватке, позвонила медсестра Папы. Он сразу понял, что случилось. Душа Папы осталась там, на закате, в голубых волнах моря. И все же, было так мучительно больно, что он медлил отвечать. Не хотел этого слышать, не желал знать. Надеялся, что интуиция его подвела.
   Виктор, Виктор...
  
   Какая-то чистая, как родник, часть души утекла, оставив высохшую пульсирующую рану. А как же два года? А томик Павича, а Вивальди в виниле? Он бы возил его каждый день на море. Он бы убил ту паскуду, что из жалости хотела притащить свою задницу в этот город... Надо было остаться с ним... Роман не мог. Не додумался что ли, или просто пошел жить своей жизнью, один раз показав море. Как-то было странно думать и ощущать мир без Папы. Стало пусто и холодно. Таких людей больше не было. Они были из другого мира, из другого времени. Жизнь больше не штамповала Викторов. Роман хотел бы похоронить Папу в море, но медсестра пригласила его на похороны завтра в десять, все уже было решено. Он отказался. Не объясняя причин ни себе, ни всему миру. Позвонил Степанько и сказал, что хочет сходить в кино, только непременно на мелодраму, так, чтобы за душу брала.
   Через полчаса Степанько прилетел на девятке, изменив своему стилю, - на этот раз он вооружился букетом белых роз и мамиными пирожками с печенкой, аккуратно уложенными в термопластиковую посуду.
   - Домашние, еще теплые.
   Они съели пирожки, сидя в девятке. Сержант дрожащими пальцами прикоснулся к щеке Романа и тут же отдернул руку, обнаружив слезу. Он ничего не стал спрашивать, за что Демон был ему крайне благодарен. Три дня назад у них был секс, и случилось это как-то спонтанно, забавно и по-домашнему, - на заднем сиденье девятки, километрах в десяти от города, ранним утром. Степанько тем же днем подарил Роману золотое колечко, не совсем обручальное, но чем-то намекающее. Роману оно оказалось велико и он вернул дар, подсунув в карман сержанту. Потом сказал, что не готов принять столь ответственный шаг и Степанько затаил обиду, не появляясь до этих самых пор.
   Они пошли в кино. "Жизнь, как чудо" Кустурицы Роман видел уже два раза, один раз с Папой и еще раз в кинотеатре один. Но он ничего не сказал Степанько, и как только начался фильм, позволил себе уронить еще одну слезу, не то о фильме, не то о жизни в целом. Сержант, нутром понимая, что происходит что-то таинственное, во что его не собираются посвящать, насупился, скрестив руки, и молчал, как рыба, что было очень кстати. После кино Роман сослался на больную голову и пошел прогуляться по пустым улицам. В городе гулял чужой холодный ветер. В этом городе больше не было Папы. Можно было прицепиться к ветру и улететь с ним в серую мглу. Но вернуться было нельзя, и Роман отпустил ветер, забежав в местный кабачок для своих. Спрятался за стеклом и бетоном, отпустив вместе с ветром Папу. Хотелось верить, что он перешел в другой мир и дух его не растворился в мире, рассыпавшись легкими шорохами. Но ветер сказал: "Нет никаких других миров, остолоп. Даже этого нет. Только сон есть в твоей голове!". Тогда и головы нет, и болеть не чему, - решил Демон, - пойду, напьюсь!
   - Какие люди! Иди к нам! - Амбарцумыч, окруженный десятком юных поклонников, восседал во главе длинного стола, наспех составленного из двух обыкновенных. Кажется, сегодня был выходной, а Роман как-то забыл. Они не хотели знать о Папе, были не достойны грустить о нем, и даже помянуть его ветер не разрешил. Куклы, - подумал Демон, глядя в блестящие от шампанского глаза Сережки.
   - Как там твой милиционер?
   - Сегодня привез мне пирожки. Как угадал...
   - Что угадал? - Не понял Амбарцумыч.
   - Не важно, - отмахнулся Роман. - Чего сидим, тёлки? (прикрикнул на разнеженных мальчиков, заглядывающих по очереди в рот то Амбарцумычу, то новому гостю). Ну-ка наливай, будем веселиться! А ну не спать, курицы, где мой эль? И трубку набей посильней. И трубачей зовите!
   ... Романа закрутила пьяная карусель. Он о чем-то натужено хохотал, обнимал чьи-то талии, шутил последние шутки из интернета, чокался с Сережкой, дотягиваясь к его бокалу через весь стол, объявлял всех королевами и обещал станцевать стриптиз, когда из кафе уйдут лесбиянки, оккупировавшие два соседних столика. После того, как лесбиянки показали ему факи, стало грустно. Надоело делать вид, что все хорошо, он нахохлился, как больной голубь и замолк, мрачно наблюдая за общим весельем. Среди друзей Амбарцумыча был мальчик, который намылил Демона. Рассмотрев его внимательно, Роман решил, что он банален. Он был брит на лысо, и хотя череп его имел красивую форму, большие зеленые глаза смотрелись грустно вместе с длинным унылым носом. Так себе чувачок, - подумал Демон, постоянно ловя его взгляд на себе. Как и в прошлый раз, он не удосужился запомнить его имя. Кто-то заказал песню "Депеш мод" и все стали просить Романа исполнить стриптиз, не смотря на присутствие женщин, и, плюнув на все, Роман уже почти согласился - было хорошо, получилось загнать боль о Папе в темный и дальний уголок сердца. Так он не сойдет с ума, так он не сделает глупостей. Только бадун на утро и потраченная дневная зарплата, - не большая плата за чужой холодный ветер, зовущий за собой.
   Резко подвинув стул и отлепив от себя невысокого мальчишку с пирсингом в брови, он пошел к бару, заказать "еще эля", как позвонил телефон. Чертыхаясь на назойливых клиентов, Демон минуту колебался - отвечать, не отвечать. Надоели пердящие младенцы и гаечные ключи по цене Запорожца. Сами возьмите "мыльницу" и сфотографируйте, - все равно, какашка есть какашка...
   - Алло. Слушаю.
   - Роман? Я правильно набрал номер?
   - Да, кто это? - Раздраженно воскликнул Демон, махнув рукой шумному столику, чтобы притихли. Голос незнакомца пробивался откуда-то издалека и был еле слышен. Но в это время Амбарцумыч что-то спошлил о развратном сержанте и подпитая компания взорвалась раскатом хохота. - Говорите, я слушаю.
   - Я, наверное, не вовремя? Что-то не так?
   И тут Демон похолодел. Вмиг сбросил налет пьяной расслабленности. По его спине прошли две нервные волны, - одна теплая, ударившая жаром в пах, другая холодная, сковавшая все тело. На негнущихся ногах, отяжелев до размеров касатки, он вышел в коридор, догадавшись... Не зная, что говорить, не зная, как себя вести, как удержать скользкую трубку на холодном мартовском ветру.
   - Друг умер. А никто не знает, все пьют и веселятся. Вот такая ситуация.
   - А ты?
   - Пью и веселюсь. Не придумал ничего другого.
   - Я перезвоню тогда попозже.
   - Нет, все нормально, говори, что хотел. Я на самом деле рад тебя слышать, почему-то...
   - Почему же?
   - Ты мне показался живым из всей толпы мертвецов. С тобой такого не бывает?
   - Бывает, но редко. Ты мне нужен. Через неделю запускаем сайт про нашу группу. Должно быть много качественных фотографий. Ты в Ростов сможешь приехать?
   - Постараюсь, но только не завтра.
   - Окей, договорились, послезавтра. Деньги не проблема, только постарайся, чтобы я рокером выглядел, а не кисейной барышней.
   - А ты не кисейная барышня?
   - Сам как думаешь?
   - Я думаю, что ты опасный крокодил с острыми зубами.
   - Ха... Созвонимся, Роман.
   - Созвонимся, Леон. Готовь марафет и кожу, будем делать из тебя секс-символ.
   Ему так не хотелось, чтобы разговор прерывался. Все его тело трепетало, а уши горели. Он развязано болтал, желая оттянуть миг, когда на том конце связи грустно повиснет тишина, сползая глухими каплями. Потому что его тело проснулось. Просто услышав голос, просто представив образ. Папа был прав, он позвонил. По делу, конечно, слишком поздно для приличной паузы, конечно. И все же, Роману снова захотелось жить. Захотелось быть красивым, сильным, стильным и побеждающим. Жигало в нем проснулся, энергично потягиваясь. Тело стало мягким и гибким, как у мартовской кошки... Что ж, надо насадить червячка пожирней на свою удочку. И выгнать нахрен ментовское отродье и стонущих Борисов, по смс-кам выдавливающим из Демона капли жалости... Всех к черту, он едет в Ростов, как и предрекал Папа. Эх, Папа... Я даже не могу тебя порадовать...
  
  
  
   Все следующее утро Роман посвятил исключительно себе: он долго откисал в ванне, выдергивая запретные волоски под пупком, пиля ногти и втирая в кожу всевозможные масла и крема. Он любил себя, любил свое рельефное тело без капли жира, густые волосы и породистый нос. Ногтям он позволял отрастать чуть больше положенного этикетом приличия, покрывая их бесцветным лаком. Он никогда не ровнял себя с женщиной и не сравнивал тела. Женщины существовали для него где-то на другом уровне бытия, сами по себе, ужасные и прекрасные. Он с удовольствием общался с ними, не делая половых или иных различий. Но их мир был для Демона чужд. Жить с представителем противоположного пола было для него извращением. Зачем он будет привыкать к чему-то чужому в своем доме и в своем сердце? Ему нравились себе подобные, так очень давно выбрало его мудрое тело, и так согласился следом разум, испытывающий некоторые сомнения, навязанные социальными шаблонами.
   Он тогда жил в другом районе, в родительском доме. Квартал был пригородом и представлял собой частные постройки, приобретенные в советское время представителями рабочего класса. Спившиеся мужики и замученные работой в огородах тетки нарожали туповатых детей, радостно сваливших по достижению совершеннолетия в город на должности водителей и помощников бухгалтера. У Демона уже тогда была квартира в городе, но он прожил с отцом оставшиеся пять лет, пока болезнь окончательно не разъела его плоть. Он мотался туда и обратно, иногда несколько раз в день, на пригородных автобусах, заправленных газом. Все, что он тогда фотографировал, было мрачное и сырое, как тряпки в родительском сарае.
   Тем не менее, определившись со своим выбором, он вышел на цветущие апрельские улицы поселка, стесняясь модных тогда пятнистых джинсов. Проходя не торопясь по кривым улочкам, густо засаженными тутовыми деревьями, он встретил двух ободранных кошаков, ватагу голопузых мальчишек, двух цыганок и одну тетку бальзаковского возраста, томно выглядывающую из калитки. Это было так грустно, что, собравшись с силами, преодолев свой страх, он поехал на городскую дискотеку. Там его избили и ограбили, дорогие "варенки" были разодраны и выброшены в мусор. Вернувшись с фингалом под глазом, Роман решил, что судьба не оставила ему шанса. Он принял решение при первом удобном случае уйти жить в горы. Мир повернулся к нему задом, причем таким задом, что мама дорогая... Отец болел и диагноз был неутешителен. Обреченный и молчаливый, он вызывал у Демона приступы совести. Клиентов почти не было, пришлось подрабатывать торговым агентом в городе. Ни о каком сексе он не думал в принципе. Интернета тогда не было, газеты "Знакомства по смс" тоже. Глотая сухие комки обиды, Роман решил, что смысл его жизни - сидеть возле отца, читая вчерашние газеты, пока он не задремлет в кресле-качалке, уронив цигарку на пол.
   Все бы и шло так, сползая в болотную ряску, если бы не сосед Андрей. Появился он неожиданно, как метеор. Из другой жизни, которая и не снилась семнадцатилетнему Роману. Как-то на заре Роман вышел, прогуляться, пока еще не выползли бабки сидеть на лавках, а деды не распили по бутылю кагора, и собаки "брехали" лениво, зевая во всю пасть. И тут он увидел через два двора "чудо природы", достойное кисти Сальвадора Дали. Кожаные штаны спадали с него, словно были сняты с чужой попы, яркая майка порвана и засалена, скорее всего, ее поливали целую ночь разными винами. Модную "косуху" он волочил по земле, как тряпку, а казачки на высоченном каблуке спотыкались, как кобыла проклятого всадника. Волосы этого "высоко одухотворенного" субъекта представляли собой желтые локоны, рассыпанные по плечами в невообразимом беспорядке, бывшем вчера пышным начесом. Глаза блестели как у разбуженного днем филина. Но самым интересным были губы Андрюшки - подвижные и яркие, по форме напоминающие бантики. Это были откровенные губы шлюхи. У Романа отпала челюсть. Ничего подобного в свое жизни он не видел. Он даже не мог определиться, нравится ли ему, то что он видит или пугает. Единственная мысль, которая пришла ему в голову, - это сын Шестакова. На углу стоял шикарный двухэтажный дом, который два года безуспешно продавался, и наконец его купил известный в городе адвокат Шестаков. Про него было известно, что он прислуживает мафии и имеет беспутного сына - трансвестита. Позже Роман узнал, что Андрюшка Шестаков не был трансвеститом, а был любовником популярного в то время певца-трансвестита из рок-группы "Марсиане".
   Усмехнувшись, Андрей облизнул свои алые губы и ткнул пальцем в грудь Романа:
   - Ты... Сегодня вечером зайди ко мне!
   И удалился, икая и спотыкаясь. Роман так ошалел, что вернулся домой, отложив свою прогулку. В душе у него клокотала целая буря страстей. С одной стороны, - вот оно, свершилось, он встретил "себе подобного", но "подобный" выглядел так ярко и странно, что хотелось зажмуриться и, стесняясь, удалиться, пока никто не видел. А с другой - сердце мальчишки забилось, как раненная птица в груди, интерес переселился в паховую область, а к вечеру образ ночного гуляки оброс мистическим ореолом - он казался красавцем, рожденным утренним туманом. А косуха и казачки сделали модника желанным и недоступным. Роман представил тело этого мужчины в своих объятиях и ужаснулся, - он хотел его, как путник в пустыне жаждет глотка воды, умирая под палящим солнцем. Не зная, что делать и как поступить, весь день он мыл волосы, скреб пятки пемзой и выдергивал волосы на ногах. Беспокойство нарастало и к пяти вечера стало невыносимым. Болел низ живота, а волосы на голове вставали дыбом, стоило только вспомнить алые губы. Это была животная слепая страсть, сметающая все разумные границы.
   В пять тридцать вечера он появился перед домом Шестаковых во всей красе, начесав свои короткие тогда волосы, он воткнул серьгу в ухо, проколотое месяц назад на задворках сарая, пока папа спал. Джинсовый костюм был ему маловат, но Роман затянул пояс, как мог, решив не дышать, если уж надо быть красивым. Босоножки были по последней моде, начищенные до блеска. В огороде он нарвал нарциссов, вокруг которых вились две назойливые мухи. Перед домом Шестаковых он простоял минут десять, не решаясь позвонить, и не разрешая себе позорно удалиться, так и не совершив главного поступка своей жизни.
   Наконец, когда он, передумав тысячу раз, решил все-таки тихонечко, крадучись вернуться домой и сделать вид, что ничего не было, простив себе, любимому, трусость и малодушие, дверь открылась сама. Андрей, появившись в домашнем халате и смешных пушистых тапочках, был свеж и очарователен. Он был красавчиком, плюющем на себя с высокой колокольни, и он был ужасно развратен. Поманив Романа за собой, он хитро улыбнулся, осмотрев гостя с ног до головы, незаметно выбросил букет, врученный со смущенной улыбкой, и прижав к стене, осыпал поцелуями. Из таких объятий невозможно было вырваться. Все тело Романа размякло, а запах женского "Клима" вонзился в тело острыми мечами страсти. Он бессовестно упал к хищнику в лапы, не понимая, что с ним и где он, голова кружилась, как от бокала крепкого вина. А дьявол-искуситель сорвал его джинсовый наряд, (с треском отлетели) пуговицы и повалил соседа на пол. Он укусил Романа, так, что сладостный стон перешел в яростный рык и Роман вдруг накинулся на Андрея, подмяв его под себя... Он видел, как тот смеется, видел его покусанные губы бантиком, видел, как мелькали желтые локоны и слышал, как стонет Андрюшка, выгибаясь, как кошка.
   - Самец! - Шептал роковой красавиц и шлепал Романа по заднице. Обдаваемый жаром, юный Демоненок вкусил такую сладкую страсть, что утонул в ней, став навсегда сторонником однополой любви.
   Они трахались всю ночь, не в силах прекратить. Исследуя друг друга до самого дна, переползали из комнаты в комнату, на ходу глотая теплое шампанское, обрывая занавески, разбрасывая стулья и бумаги Шестакова-старшего. Они дрались, падали, катались, задыхались, ревели, как реактивные самолеты, кусались до крови и это было прекрасно... Столько, сдержанной годами, страсти вышло из Демона, что под утро он стал тих и спокоен, как теленок, а Андрюшка уснул прямо на полу в обнимку с шампанским. Роман тихонько выскользнул на улицу, с трудом отыскав свой костюм. Он был растерян и ошарашен, переполнен сладостью и негой. Он даже готов был влюбиться в своего первого парня, где-то в глубине души осознавая, что это совсем не тот человек. Однако, его алые губы, целующие пупок, дрожащие руки, сдирающие джинсы, твердый член, упирающийся в бедро... Все это снилось Роману до сих пор. Он давно потерял Шестакова из внимания, подозревая, что он, скорее всего, банально спился и заснул навеки под чужим забором. Несколько раз он пытался попасть на концерт "Марсиан", одиозной и неоднозначной треш-команды, которая безуспешно пыталась будить сонный городок своим показным эпатажем, захлестнув фанатом волной пошлости, разврата и нигилизма. На концерт он не попал, но видел издали вокалиста "Марсиан", - вечную и не проходящую любовь Андрея Шестакова. Худой Чувак с выбеленными волосами, вечно страдающий педик всех времен и народов, почему-то пришедшийся ко двору, не вызвал у Романа священного трепета. Они обменялись взглядами и Демон увидел на лице вокалиста смертельную усталость и скуку. Скорее всего, Андрюшка любил его за эти собачьи глаза, полные слез и ненависти. Замкнутый на себе и заносчивый музыкант не нашел ничего интересного в Романе и они разошлись, каждый со своими мыслями. Это была странная встреча. Любовник моего любовника прошел мимо, не удостаивая взглядом... Вот уж глупее не придумаешь. Роман не знал, что делать - искать Андрея, или нет. Может, ему нужна была помощь? На даче папы он больше не появлялся, а других координат не осталось. Так все и началось. Андрей Шестаков по кличке Маркиза был лотерейным билетом, билет выиграл и Роман отправился во все тяжкие, проводя ночи в ночных клубах и барах. Похоронил мать, отца отвез к сестре, переселился в городскую квартиру, дом продал, купил права и машину. Потом "средь шумного бала" повстречал Владислава, свою первую и единственную любовь. Если так можно было назвать человека, с которым слилось все - тело, дух, разум и смерть...
  
   ... Роман разложил на полу шкуру медведя. Ее притащил очень давно Владик, не объясняя, откуда, бросил на пол и они занимались сексом, как животные. Потом шкура долго лежала в кладовке, бессовестно пылясь и кормя моль. У Демона так и не поднялась рука пожертвовать шкуру как реквизит для фотостудии. Но сегодня он выложил ее на пол, любовно вытряхнув на балконе. Потом он снял брюки и рубашку, фотоаппарат приклеил скотчем к потолку, включил режим репортажной съемки и сфотографировал себя, поворачиваясь всеми частями тела. Это была игра с самим собой. Он любил себя, гладил бедра, скользил пальцами по груди и животу, заряжая тело легкой прохладной энергией. Он хотел получиться сексуально... И было так хорошо, Роман разнежился на шкуре, похлебывая шампанское и думая так же прекрасно провести остаток дня. Вечером он собирался писать роман о "голубой" тусовке. Такая мысль посещала его давно, но он все откидывал, усмиряя свои творческие порывы отсутствием опыта и малограмотностью. Но почему-то после общения с сержантом Степанько, он понял, что готов писать слезливо-томный роман на "тему", и даже готов опубликовать его под своим именем. Что-то в Степанько было такое по детски-любопытное, жаждущее романтики...
   Демон даже придумал главного героя - скромного доцента университета, в миру известного как Миха-Малышка. Миха должен был безответно любить бизнесмена Фому, мужлана и недалекого человека. А ангелом-хранителем он собирался описать дух некоего умершего Виктора, помогающего всяким сирым и убогим найти свое счастье. По задумке, Миха в течение романа бросает Фому, влюбляется в бестелесного духа и умирает, чтобы соединится на небесах с любимым. В конце он обязательно должен прыгнуть со скалы, а крылья ангела подхватят его и унесут в прекрасную и полную тайн бесконечность.
  
   Разнеженный и полный творческих грез, Роман не сразу услышал, что кто-то зовет его на улице. Сорвавшимся и отчаянным голосом. Это был друг Амбарцумыч, который не дозвонился на выключенную мобилу и теперь голосил под балконом, как раненный бык.
   - Старик, ты спишь, что ли? - Глаза его бешено вращались, как на приеме у окулиста, а волосы торчали, напоминая взрыв на макаронной фабрике. Что-то случилось... Так не кстати! - Выручай, а то погибну!
   В прошлый раз это была захлопнувшейся дверь, до этого случая загорелась штора от закоротившего чайника, а Сережа вместо того, чтобы затоптать очаг возгорания, выплеснул кипяток на проводку, что только усугубило обстановку. Вот черт, - подумал Роман, - только я собрался писать роман... Может Стругацкие правы, есть силы, которые назло тормозят все лучшие порывы, особенно творческие. Как там, "Гомеопатическое мироздание"?
   - Что случилось? - он сморщился, но остался вежливым.
   - Он там, на балконе...
   - Кто?
   - Пойдем, сам увидишь! Ты уж прости, чувак, я просто не знаю, к кому еще...
   Роман оделся в домашние джинсы и старую потертую куртку. Кроссовки даже не стал оттирать от грязи, выражая все свое презрение к Сережке и его проблемам. По дороге из бессвязной речи Амарцумыча выяснилось два обстоятельства. Первое - ничего смертельно страшного, как всегда, не произошло. Второе - Сережка был глуп, как деревенский валенок. И зрелые годы не исправили этот недостаток. Очередной претендент на "вечную и до само смерти" вдруг взбрыкнул, решив, что Амбарцумыч его любит недостаточно. Напившись с утра пораньше, на радость соседям, обиженный Ромео вышел на балкон, заперся там каким-то "таинственным" способом - при помощи швабры - и теперь, размахивая полторушкой пива, грозился спрыгнуть вниз к чертовой матери.
   Роман только покачал головой, ничего не сказав. Он решительно вошел в квартиру и направился к балкону. Оттуда донеслись угрожающие вопли, а бледный как поганка Амбарцумыч повис на руке Демона, умоляя не приближаться. Пора было прекращать эту безобразную сцену, и Роман рванул дверь на балкон. Швабра сломалась, а испуганный любовник со страху упал на задницу, глупо прижимая пивную бутыль к груди. Вид у него был жалкий и обрюзгший, как у молдавских гастарбайтеров. Роман от всего сердца дал ему в физиономию, про себя отметив, что слово "рыло" было бы уместней, но воспитание не позволяло столь грубо выражаться о "своих". Жалкое зрелище, - подумал Демон, и ему захотелось дать еще в одно "рыло" - амбарцумовское. Куда вы катитесь, люди?
   Но он ушел, с сожалением отметив, что роман ему больше писать не хочется...
  
   5.
   Проснулся он рано, поминая маму Мэрлина Мэнсона, звучавшего без зазрения совести на соседском балконе. Пойти соседу набить морду? - подумал Демон, ободренный вчерашней разборкой, но махнул рукой - пусть живет. Сегодня особенный день. Вот-вот накатится стремительная весна, смоет мрачный серый воздух и промокшую от февральских дождей землю. Хотелось зелени, цветущих деревьев, одуряющего запаха, бурлящей крови и бьющего в глаза солнца. Он даже купил антибликовые очки автомобилиста, чтобы приблизить процесс отмораживания. Сегодня был особенный день - последний день февраля. И солнце начало пригревать, изредка стеснительно прячась за небольшие тучки. Была надежда, что зимняя спячка разума наконец-то стает в лету. И еще, сегодня был особенный день... он поедет навстречу львенку. В чудесный город Ростов. Чудесный тем, что там живет странное существо с очень живыми глазами, и существо это заставляет кровь старого соблазнителя бежать быстрей и волноваться, как мальчишку перед экзаменом.
   Он собрал фотопричендалы, оделся в костюмчик песочного цвета, прибереженный им для особого случая. Особый случай как раз был на носу. Правда, ехать предстояло долго и костюмчик мог помяться, но легкая помятость, как и легкая небритость в купе с фирменными туфлями от Честер и галстуком за 500 долларов не могли испортить его продуманный образ денди. Он посмотрел на себя в зеркало и остался доволен - глаза его блеснули, как у маскирующегося хищника. Демон был прекрасен. Он был сложен, интересен и таинственен. Правда, Леон тоже не лыком шит, та еще темная лошадка, как сказал бы Папа.
   Роман вспомнил, что Папы больше нет. Как нет солнца в небе. Острая игла боли кольнула где-то в груди, но он запретил оплакивать человека, который был его учителем и другом. Нет человека - нет жалости. Папа не принадлежал никому и ушел, когда посчитал нужным. Захочет, придет снова в этот сон.
   Он выехал на дорогу, заполненный ожиданием и легкой грустью. Решил следовать в точности папиным указаниям - ни в коем случае не показывать Ветрову-младшему свою заинтересованность, особенно сексуальную. Нужно просто сделать свою работу в совершенстве и быть звездой. Может, это трудно, ведь Леон сам супер-стар, во всяком случае, он в этом убежден. Но где наша не пропадала? Нужно всего лишь вызвать неувядающий интерес, не более того. Роль не сложная, но трудоемкая. Львенок относился к тем редким людям, что смотрят на других и видят их насквозь. Пусть смотрит, ноу проблем.
   Он гнал, врубив немецких хамов - Рамштайн. Подпевал им басом, не глядя на дорогу и презренные девятки, соревнующиеся с ним в скорости и громкости акустики, отравленной дребезжащей попсой. Машину сносило боковым ветром и казалось, еще разгонись и можно будет скользить на воздушной подушке. ГИБДД он больше не боялся - Степанько дал ему номер телефона своего начальника, страшным шепотом объяснив, что пользоваться им нужно только в экстренных случаях, ибо, разбуженный без надобности медведь, как известно превращается в "шатуна". Роман в шатунах не разбирался, но поверил на слово. Теперь у него есть крыша, можно форсить на дорогах. Он даже подумал о запретном тюнинге - впрыск азота, например, и еще аэрография: демон сосет член робота, - такой мрачный пост-панк в духе Диггера. И пусть все усрутся, он будет крут и эпатажен.
   Где-то на полпути, когда он гнал без остановки два часа, погода стала портиться. Сначала пошел противный багровый дождь из багровых туч, а спустя еще несколько населенных пунктов, перешел в мокрый снег и вдруг повалил, как в сказке - большими медленными кусками и приземлялись эти куски жирными талыми кляксами на ветровое стекло, приклеиваясь к "дворникам" намертво. Рамштайн как раз запел про амуров, когда Роман вынужден был остановиться. Ближе одного метра не было ничего видно. Возник вопрос: ехать дальше или повернуть домой? И что это за знак такой? Может именно сегодня ему не нужно быть в Ростове? С другой стороны, он обещал быть, и начинать отношения с откладывания встречи - гнилой расклад, как говорит Генка.
   Мимо проехало несколько машин, засыпанных снегом, и пролетело две птицы с очень удивленным видом, - они, видимо, тоже не были готовы к белой параше, залепившей всем глаза. Машины ползли медленно, но не сдавались и Демон, покусывая губу, принял решение продолжить путь. И тут позвонил Львенок, записанный в мобильнике Романа под именем "Зверь".
   - Ты едешь? - без всякого приветствия поинтересовался Леон. Было что-то жалящее в его интонации говорить. Роман почуял это еще на вечеринке в "Белом рояле" и назвал командными нотками. Но скорее это была стена, отгораживающая Ветрова от всего бренного мира. Слова, как оголенное жало осы. Не сказал, а капнул ядом. Настроение у Романа подпортилось.
   - Нет, я стою. Меня завалило снегом.
   - А далеко стоишь?
   - На пол пути.
   - Может, я вертолет вышлю?
   Он не то шутил, не то издевался. Роману захотелось домой, словно та тонкая нить, что сплелась между ними, натянулась до предела, угрожая лопнуть окончательно. Он поймал себя на том, что забыл, как выглядит Леон.
   - Высылай, если есть.
   - У МЧС есть. Скажи, где находишься.
   - Я пошутил, не надо вертолет. Я проеду вперед, если трасса непроходима, поверну назад.
   - Я хочу фотосессию. Хочу чтобы ты меня фоткал. Да и ребят подтянул, они в зале ждут, все в коже и цепях, при полном параде. А давай я тебе двойную цену заплачу, за форс-мажор?
   - Сам ты мажор, - вдруг разозлился Демон. - И форс не такой уж страшный. Приеду, жди.
   И отключился, швырнув телефон. Его уносило волной и вынырнуть из этой волны не было возможности. Судьба требовала двигаться вперед. Ну что ж, водитель он со стажем, а снег это не гололед, так что вперед и с песней. И львенок страдает, захныкал, фоткаться ему хочется... Роману, может, его задницу хочется, он же не плачет и не требует!
   И он поехал, разгребая снег своей энергией, молясь всем демонам. Ничего не видя вокруг. Слепая ярость на дороге! Он был зол. Что происходит, в конце концов? Мальчишка поманил его одним пальчиком, обиженно надув губы и он покорно поплелся, как оседланный мустанг. Пора закончить благотворительность. В следующий раз он поедет, когда ему будет удобно и чтобы асфальтик сухой и солнышко теплое...
  
   ... Так уже было. Волна накрывала глупого Демоненка много лет назад. Волна называлась Владислав и спасения от нее не было. Никакой, кроме смерти. Увы...
   Во времена становления Романа как фотографа все было иное: мир казался чужим, шампанское сладким, а поцелуи свежими. Вместе с парочкой сомнительных приятелей Демон расхаживал по вечеринкам и клубам, пиарил себя как супер-мупер фотографа, сам с трудом в это веря. Раздавал визитки, слепил гостей вспышками, "случайно" забывал папки с портфолио. В конце концов, он примелькался в свете, и люди стали звонить, приглашать на фотосессию или просто в гости. Пришлось работать над имиджем: он пробовал разные стили и прически, пока не остановился на классике. У приятеля был день рождения, отмечали его в модном тогда клубе "Космо", где выступал шоу-балет и был вполне симпатичный стриптиз. Публика собралась разнообразная, всего человек сто. Приятель представил Романа отцу, уважаемому директору завода по производству чего-то, не распознанного на слух - не-то ПВХ, не то ДСП. Директор милостиво доверил "Ромочке" снимать свой гордый еврейский профиль с тремя подбородками и даже намекнул на дальнейшее сотрудничество при удовлетворительном результате. Ромочка старательно взялся за дело, не жалея памяти карты, снимал всех подряд, даже шоу-балет. И тут, в самый разгар работы, он заметил, что за ним наблюдают.
   Светловолосый парень в черной рубашке и черных брюках выглядел стильно, но не был красавцем. Тем не менее, его глаза упорно выискивали Романа в толпе и не отпускали весь вечер. Отсняв все, что шевелилось, Роман направился к наглому незнакомцу, делая вид, что хочет снять его крупным планом, но тот улыбнулся и закрыл лицо рукой. Сделал он это так обаятельно и непосредственно, что Роман сразу попался. Они не сговариваясь, вышли в коридор, остерегаясь, но не в силах сопротивляться. Не доверяя, но подчиняясь. Это была приятная теплая волна, на которой можно было легко прокатиться и так же легко утонуть... Отбросив фотоаппарат на софу, Роман подошел к парню, намереваясь завязать легкий светский треп, спросив банальное: "как тебе вечеринка?", но тот прижал его удивленное тело к стене и нежно коснулся губами шеи. Нет, нельзя, - мысленно кричал Роман, помня о директоре завода и обещанной работе, - нас увидят... Но потом ему стало все равно, увидят или нет.
   Ушел он из этого вечера, найдя самое важное в жизни - спутника на много лет. Неординарного, смелого, нервного, стремительного и беспокойного. Но такого родного и единственного, что это казалось чудом. Они совпали как пробка и отверстие, как клубника и сливки, как кофе и щепотка соли. Казалось, их целостность навсегда...
   Остался только легкий ветер, унесший на своей спине воспоминания. Осталась рана, затянутая сверху и живущая внутри, как спрут. Он омертвел. Закрыл свое сердце. Принял решение существовать дальше. Не простил ничего судьбе, не доверил никому свою печаль. Зачем? Это был прекрасный момент его сна, и он похоронен вместе с Владиславом. Навсегда.
  
   Сейчас ему показалось, что подул тот же ветер и та же волна накрывает его с головой. Правда теперь он другой: мудрее стал, осторожней и сообразительней и даже кличкой обзавелся. К тому же, все это похоже на развод лохов - львенок конечно красив и умен, экзотичен, как японская циновка, но он чужой. Он может оказаться любителем женщин, а его интерес к провинциальному фотографу не более чем профессиональный. Нужны снимки для сайта и все. Конечно, Демон интересен, но это человеческий интерес, не подразумевающий никаких близких отношений. И есть еще один фактор - возраст. Так что пропасть, пролегающая между ними - велика, как Млечный путь. Психический фон, взрастивший Леона так же похож на жизнь Романа, как котомка нищего на шубу миллионера. В мире Леона нет необходимости раздобывать деньги, чтобы заплатить долг за аренду. Не нужно думать, кого бы заманить своей сексуальной энергией, чтобы хватило на еду. У Львенка же, наоборот, все падает само, с неба, в его хищно разинутую пасть. И теперь получается, что Демон катится туда же? Ну, уж нет!!!
  
   Пока Демона глодали внутренние противоречия, лезущие в сердце холодными лапами, в погоде произошли некоторые изменения. Снег прекратился, постепенно перешел в мелкий дождик и где-то через сто километров совсем притих. Только мокрый асфальт был напоминанием о свершившемся вызове. Внезапно налетевшая туча с оголтелыми снежными шлепками была именно вызовом, этакой проверкой на вшивость. Если бы Роман повернул назад, это было бы малодушием, не иначе. В самом Ростове прохладно и сухо, а нанятый фотограф не приехал, потому что ему пригрезилась снежная буря на дороге. Судьба не то проверяла, не то искушала отказаться от проекта, но он все же не послушал.
   Роман всю свою детскую жизнь был послушным мальчиком и редко доставлял проблемы родителям. Он много читал, рисовал и щелкал все подряд старым, еще дедовским "Миром", пока у него не сдохла шторка. Побегав несколько раз с мальчишками по дворам, он решил, что это глупое занятие, вызывающее одышку и окрики взрослых. Единственное, что разогрело кровь малолетнему тихоне - воровство арбузов с водокачки. Водокачка была огромной и ее ограждал высокий кирпичный забор. Забравшись на этот забор при помощи дерева, растущего у стены, мальчишки заприметили бахчу арбузов. Арбузы росли и во дворе бабушки Романа, но поскольку их никто не поливал, больше кулака не вырастали и к употреблению не годились. Здесь же арбузы были большие и "жирные" как слоны. Задумав воровство, пятеро пацанов готовились две недели. Выслеживали (как в детективе) работников водокачки - когда приходят, когда уходят, отмечали в тетрадке точное время. Пройдя по периметру, Роман нашел тайный лаз - стена там была проковырена. Взрослый человек в эту щель не пролез бы, а худой мальчишка мог протиснуться. Все эти действия были похожи на заговор. Две недели мальчишки вели себя ниже травы и тише воды, чтобы родители их не наказали за мелкие проступки, был придуман тайный знак, - горловой звук, похожий на уханье филина. Этот сигнал должен был служить началом операции. Роман был как рыба в воде, глаза его неистово горели, он плохо спал, мечтая, когда же наступит сладостный миг нарушения закона. Ему всю жизнь хотелось получить что-то запретное и вкусное. Ему были ненавистны те сложные конструкции правил и запретов, что возводили взрослые. Он увидел арбузы и решил, что они станут его добычей ни смотря ни на что. Так в Демоне в первый раз проснулся хищник.
   Операция прошла успешно по всем статьям. Два мальчика стояли "на шубе", а Ромка с двумя друзьями таскал арбузы на закате, проталкивая их в отверстие в заборе. Они спешили, но все делали молча, только громко сопели, перетаскивая тяжести. Своровав около тридцати арбузов, маленькие негодяи перелезли через забор и попытались утащить добычу, сваленную на простыню. Ближе всего от водокачки был дом Романа, туда и направились грабители как на временную перевалочную базу. Тут-то и наступило фиаско, - вышла мама Романа.
   Надавив на юных Робин Гудов, она узнала, откуда взялись "ничейные арбузы", и, устроив "головомойку", сказала, что завтра они отнесут арбузы назад, на водокачку и честно признаются в содеянном. Иначе пусть домой не возвращаются. Понурив головы, мальчишки разошлись по домам, а на следующее утро с угрюмыми лицами и поредевшим составом (трое вместо пятерых) побрели отдавать арбузы, испытав самый ужасный стыд за всю свою короткую жизнь. Роман вынес из этого происшествия два уверенных вывода. Первое, - запретные плод сладок, особенно арбуз, второе - никогда нельзя доверять "чужим" результат своего старания. После этого случая отец заметил, что мальчик стал скрытный и не разговорчивый. Бродил сам по себе, думал какие-то странные мысли. Попытки поговорить с сыном натыкались на непреодолимую стену - Роман уже принял решение, а, приняв решение один раз, он никогда от него не отступал...
  
   Сухой Ростов, светлый Ростов, как первое весеннее солнышко, спящий медведь, всхрапнувший в конце долгой зимней спячки. Пора! Давно пора проснуться! И Ростову и Демону. Город-сосед запомнился ему холодной одинокой церковью в старом центре, рядом шумным бесполезным рынком и длинными катакомбами подземок, где шла полноценная жизнь днем и ночью. Он несколько раз объехал парк Горького, снял с разных ракурсов, но голые деревья сделали парк прозрачным и пустым. Потом позвонил львенку и объяснил, где он находится.
   - Сейчас прилечу! - В голосе у него послышалось много энтузиазма и оживления. - Черная Мазда, пять минут.
   Роман вдруг понял - его ждали. На самом деле! Готовились и в нетерпении посматривали на часы. Это было странно, но добавило маленький плюс к коварному и ветреному образу господина Ветрова. Он припарковался под знаком "стоянка запрещена", потому что не нашел по близости куда приткнуть машину и стал высматривать "Мазду". Про "Мазду 6" Роман прочитал массу литературы, он присмотрел ее следующей своей машиной. Двухлитровый мотор, пятиступенчатый автомат, система стабилизации, двигатель 16 клапанов... Короче, до хрена крутая машинка, вполне симпатичная, в меру понтовая и цены демократичны. Единственный недостаток - полгорода уже владели такой красоткой. Ну и пофиг, ведь он может сделать тюнинг...
   Черная Мазда выплыла, как пароход в легком бризе - величественная, сияющая, мрачная, притягательная. Роман аж облизнулся. Это была копия его следующей машины, во всяком случае, он ее так видел. Хорошо быть богатым...
   Леон притормозил рядом, опустил стекло, махнул рукой, призывая следовать за ним. Глаза его блестели, как бешеные звезды. Как будто он знал все на свете. Так рад видеть или это вчерашний кокаин? - мысленно пошутил Роман и улыбнулся, поправляя солнечные очки: свои глаза он решил спрятать. Они понеслись вперед. И конечно, Леон был в своем городе. Он плевал на все: знаки, пешеходы и светофор придуманы для трусов, а ограничения скорости, видимо совсем не попадали в фокус его зрения. Сначала Роман разозлился, с трудом уворачиваясь от падающих под колеса старушек, а потом понял: истина была проста - львенок решил проучить его за выигрыш в их маленькой гонке. Демон тогда обогнал БМВ, чем страшно гордился. Сейчас он тащился в хвосте, судорожно высматривая чужих инспекторов ГИБДД, на которых телефоны Степанько не подействуют.
   Наконец они приехали к бару с характерным для Львенка названием: Готтика. Именно так, с двумя буквами "т", видимо, чтобы отличаться, а может для усиления эффекта, Гот-тика. Двухэтажный бар назывался гордо: ночной клуб, но отличался только присутствием там сына господина Ветрова и закладывающем уши ревом гитар. Все это игра, - подумал Роман, - люди играют в рокеров, а рок играет их бессознательностью. Бар играет в "ночной клуб", заезжий фотограф в мастера фотографии, а старый тихий город - в местное Чикаго.
   - Нравится машина? - невзначай поинтересовался Леон, поглаживая сверкающий капот.
   - Да, я как раз себе такую присматривал...
   - Мне отец сплавил свой автосалон, вот я занимаюсь обкаткой машин. Хочешь, дам тебе покататься на пару недель, понравится - возьмешь.
   Иж ты какой шустрый! У Романа даже горло перехватило. Наивный Леонтий видимо считает, что бедные фотографы носят в карманах лишние миллионы, а фотосессиями занимаются исключительно ради творческого удовольствия и самолюбия. Он скромно отказался, рассматривая Леона. Он не видел его целую вечность. Успел забыть, успел разлюбить, потерял, затер в памяти. И вот красная тряпка вновь перед его тяжелым взглядом, так и хочется рыть копытом землю.
   Он был красив, хоть убейся. Грациозен, как кошка; смел, как птица, парящая высоко в небе, и привлекателен. Все соки в теле Романа вскипели и растеклись горячей волной. Ему захотелось зажать это строптивое тело в темный угол... Нельзя. Папа был прав - любой нажим и рыбка сорвется с крючка. Будь обычным, не спугни его! Прозвучал голос, похожий на папин, - Демон даже обернулся. Но это было всего лишь эхо прошлого. Он полюбовался гордым профилем Ветрова, его непокорными волосами, усыпавшими воротник косухи. И закрыл свои чувства на замок. Рано!
   - Сразу скажу: сегодня пробная съемка, нужно будет еще несколько фотосессий.
   - Без проблем. - Он не прислушивался. - Познакомься, это мои музыканты: Стас, Арт, Жук, Леха и Мелкий. Мы готовы.
   Роман пришел в ужас. Толпа баранов, не спавших трое суток и то выглядела живее. Нет, они конечно старались: начесали хаеры в лучших традициях Эллиса Купера, оделись по последней моде 80-х: кожа и джинсы. Черт, последние гопники не носят обтягивающие джинсы, даже сексуальные меньшинства перестали обтягивать ляжки, безобразие! Львенок конечно был среди них красавчик, но на него что не напяль - каши маслом не испортишь. Да бог с ним, с прикидом. Лица у них были не просто умирающие, а пораженные унынием и всемирной тоской, как физиономии немецких солдат при сдаче Рейхстага. Вяло посасывая пивко они, дружно зевая, поплелись на сцену, мысленно проклиная злой рок, поднявший их в такую рань - два часа дня. Но поскольку заморское зло в лице дядьки с фотоаппаратом было неизбежно, они поплелись на сцену, как на эшафот. Ну заепись! - подумал Роман, готовый убить по одному и сварить вместе в одном котле. Фотографировать трупы он не нанимался.
   Почуяв неладное, Леон прикрикнул:
   - Живей, девчонки, не на похоронах!
   Дело осложнялось замудренным интерьером: небольшая по размеру сцена была крайне невыгодная для фото, высока и несуразная, она закрывала обзор. Сверху нависали осветители и шар, уклеенный зеркалами. Роман несколько секунд мучительно пытался вспомнить, как этот шар называется: дискосфера? Дискошар? На сцене висели рекламные плакаты сигарет Кент и фото плохого качества кого-то известного и заграничного, лет десять назад случайно заглянувшего в местный паб. Как здесь можно снимать? Осветители не спасут твою буйну головушку, Рома, умирать тебе молодым, в расцвете сил. Степанько останется вдовой, а Борис так и не станет известным модельером. Фотографии при любом раскладе будут говно.
   Он все же взялся снимать. Мальчики, следя за гневным взглядом своего фронт-мэна, пытались бодриться, прижимаясь к гитарам, как пьяный к столбу. Роман поставил их в "композицию", мстительно наклонив самого наглого, кажется по кличке Жук, с жутким черным хаером и всего увешенного серьгами и оставив в такой позе минут на пять. Сам идейный руководитель старался больше всех, его движения были смелы и настоящи, он словно и правда был на концерте. Роман сделал его центральной фигурой, выбирая ему двусмысленные позы и вылавливая те моменты, глее неподражаемый львенок смотрелся наиболее выгодно. И все же это была лажа. Под конец, выжатый как половая тряпка, Демон взревел:
   - Чего спим? Где жизнь в глазах? Все это никуда не годится, черт вас возьми!
   Несколько испуганные таким окриком, "сони" зашевелились быстрей, но не надолго. Роман заснял со всех возможных ракурсов пеструю компанию - снизу, с задних рядов, с балкона, и даже из-за кулис. Выставка кукол барби завершилась падением Мелкого - огромной детины с детским наивным лицом в канапушках. Мелкий с грохотом и смехом рухнул, запутавшись в проводах гитары, которую зачем-то подключили. Видимо до прихода Романа честная компания бренчала свои "хиты" на этих гитарах. Роман махнул рукой и сказал: "На сегодня все".
   - Пойдем в ресторан напротив, я тебя накормлю. - Предложил Леон.
   Отказаться не было необходимости. Напротив, Роман подумал, что это время они проведут более продуктивно, чем предыдущее. Нет, он, конечно, любовался львенком, его уверенными позами, его шикарным профилем и алчным оскалом во время фотосессии, но так было банально все вокруг - чужая сцена, чужие люди, - что он потерялся где-то за ними.
   Ресторан напротив имел чудное французское название, которое Роман так и не разобрал в изысках дизайнера - сильно уж шрифт был заковырист. Но внутри атмосфера понравилась - высокие стены, что-то в духе барокко, рюшечки и завитки везде, начиная с отделки стен и заканчивая одеждой официанток. К тому же, так быстро принесли жаренное мясо, что возникло упорное ощущение - где-то в недрах псевдофранцузкой кухни стоял наготове шеф-повар и ждал условного сигнала, чтобы вынести готовое блюдо. Волшебство!
   Они выпили по бокалу удивительно приятного сладковатого вина. Роман злобно вонзил зубы в мясо и кинул на львенка прожигающий взгляд.
   - Я понял, - отмахнулся тот. - Ребята смутились...
   Ага, смутились! Они устроили спячую забастовку и срать они хотели на те деньги, что заплатит их шеф за фотосессию. Не удивительно, что никто из фотографов им до этого не подошел - они никого и не хотели.
   - Они на самом деле не плохие. Вам надо познакомиться. Ты ведь рок слушаешь?
   - Только рок, - соврал Роман.
   - Они немного "закрылись". У тебя вид сноба.
   Ха, кто бы говорил!
   - Хочешь сказать, я напугал толпу крутых металлистов?
   - Кажется да... - Львенок рассмеялся и протянул ноутбук. - Посмотрим, что получилось.
   - Я сначала обработаю в Фотошопе, прыщики замажу, рекламные плакаты счищу...
   - Потом прыщики, сейчас хочу посмотреть.
   И он поставил ноутбук возле тарелки Романа, и вдруг взял его за руку. Это был такой незаметный и легкий жест, что первую секунду казалось - пригрезилось. Рука соскользнула, делая вид, что ничего не произошло. Роман вздрогнул, душа его заметалась, а на руке прилипло скользкое пятно. Не то света, не то тепла. Он молча кивнул и присоединил шнур к фотоаппарату.
   - Знаешь, как сделаем? Ты приедешь ко мне. Я отвезу тебя на море - будет ярко-оранжевый закат. Знаешь, когда краснота кровавым спрутом расползается по морю и небу? И тебя я поставлю, как силуэт. Пусть ветер развивает волосы. Ты будешь узнаваем. Черный образ на фоне заката. Это получится стильно. И еще, найди черный плащ, я сделаю из тебя сексуального героя. И сапожки садо-мазо. Засыплем тебя черными розами. Что скажешь?
   - Я тебе доверяю.
   Он сказал это просто и без преамбул. Сказал, что думал. Но в глубине его холодных глаз мелькнула муть. Ни фига он не доверял. Никому, даже себе. Думал, что доверяет, а поступал наоборот. И все же, это должно было что-то обозначать. Жест доброй воли? Роман заметил, что его тело тихонько колбасится само собой - нога нервно подрагивает, отбивая неслышный никому такт, руки жестикулируют сами по себе, а лицо бледнеет с каждой секундой. Ему было неуютно рядом с этим человеком, закрытым, ледяным как Северный полюс. И в тоже время его непреодолимо тянуло к нему, как мотылька к неоновой лампе. Тело болело, желая сексуально свободы, ум метался, как дикая обезьянка, запертая в птичьей клетке. Он старался не ерзать на стуле.
   - Вот, смотри! - Пока Роман анализировал состояние своей взъерошенной внутренней сущности, наглый львенок уже копался в "сыром" материале - необработанных фото себя любимого и своих подшефных мальчиков-гопников. - Это мне нравится. И вот эта. Вот здесь, если убрать задний фон - тоже хорошо. И вот эту я заберу... Нам на сайт надо хоть что-то повесить.
   В фотографии господин Ветров-младший ни черта не разбирался. Он выбрал совсем не лучшие фото и не заметил парочку приличных, случайно полученных, не смотря на условия. Там музыканты были в движении, что создавало хоть какую-то экспрессию. При определенном воздействии растрового редактора эти фото потянут на что-то рокерское. Леон же выбрал как раз те, где все лица застыли, как восковые маски.
   - Вот эта и эта. Остальные можешь выбросить.
   - Это твое мнение...
   - Это факт, если угодно. Две фотографии, ну ладно, вот эта еще...
   - Здесь ни фига не видно лиц!
   - А здесь, кроме лиц нифига нет.
   - Мне и нужны лица. Упрямец, я забираю все, а там разберемся. Сколько я тебе должен?
   - Ты приедешь на следующую фотосессию?
   - А я разве отказался?
   - Тогда и заплатишь.
   Леон вытащил из кармана сто евро, отсчитал три бумажки и, не спрашивая, запихнул в карман Демону. Как старому знакомому.
   - Это аванс.
   - Это слишком много.
   - Но ведь я потребую что-то особенное. Или ты не сможешь?
   Роман покачал головой, так и остался сидеть с фотоаппаратом в руках и с мятыми евриками, торчащими из кармана пиджака. Он не понял - кто с кем ведет опасную игру. Кто здесь Том, а кто Джерри? Понимает ли Леон, что его деловой тон несколько протух и перешел в другое состояние. А может для него это нормально?
   Он ушел, не прощаясь. Буркнул только что-то вроде "созвонимся". Запах его терпких духов улетучился не сразу. Роман еще жадно вдыхал этот одуряющий аромат неопознанной фирмы, когда официантка принесла бутылку.
   - Это французское вино ресторан дарит вам, как первому посетителю сегодня. Трехлетняя выдержка, аромат виноградников Бургундии...
   - Передайте господину Ветрову.
   - Господин Ветров просил именно вам сделать этот подарок.
   Ах вот как. Господин Ветров, сука, все спланировал заранее. И ресторан этот, и "доверительные" жесты и вино. Мудрый такой господин Ветров! Роману захотелось его придушить. Это он плетет сети вокруг господина Ветрова, а не служит пешкой господину Ветрову в его говеной игре. У него возникло ощущение, что им как-то хитро воспользовались, а он даже не заметил кто и где.
   Что ж, хоть деньги заработал.
   Нет, дело не в деньгах. Так же, как от французского и вина и запаха духов, остался привкус от Леона - нераспознанный, сложный, запутанный. Его можно катать на языке и потом выпить, как каплю крови. То ли пир, то ли боль...
  
  
   Обратно он ехал улетевший. Мысли скакали, как мустанги в поле - в беспорядочном направлении. Сначала он пытался анализировать логически произошедшую встречу, но она анализу не поддавалась. Пытался пробовать на вкус образ Львенка и тоже запнулся. Хотел угадать, что тот испытывает к своему новому фотографу, вот тут мысли и разбежались. Сначала он смаковал одну маленькую гаденькую идейку, - молча послать по электронке Генке фотографии Ветрова. Потом отказался. Пусть лучше Генка будет не в курсе. Вдруг появилось что-то пока не оформленное и маленькое, но их личное. Личное с Ветровым. Это не то чувство, не то родство, стоило спрятать от посторонних лиц. А посторонние лица не замедлили появиться. Позвонил Генка, - как почуял, лисица, что про него вспоминают. Спросил, куда Роман потерялся. У Романа появилось искушение похвастаться немедленно своими достижениями, но он задушил важность в зародыше. Интуитивно. Отговорился, что уезжал к родственникам. Генка задавал всякие наводящие вопросы, потом предложил работу.
   Довольный своей сдержанностью, Роман тут же получил еще пару тычков. Позвонил юноша Борис, будущая "супермодель". Он совсем разонравился Демону и был напрочь забыт в гуще событий. Борис был настойчив и капризным голосом оповестил, что ему необходима еще одна фотосессия, и что он даже нашел на нее деньги. Демону никто еще так откровенно не навязывался. Создалось впечатление, что маленький убогонький подросток, вкусивший запретный плод, собирается купить целого большого, как вселенная, фотографа Романа. Пусть попробует! Роман пожал плечами, - на следующую фотосессию он позовет Оксанку. Пусть посидит в углу. Она уже так делала. Несколько раз к ней приходил старый ловелас, который сначала положил глаз, а потом уже перешел на кладение рук на Оксанку. Поскольку деньги были нужны, девочка быстро сообразила и попросила Романа посидеть с ней часик, пока ловелас не уберется восвояси. Больше он не появлялся, эксперимент удался, и теперь они выручали друг друга в скользких ситуациях.
   Вообще, по большому счету, последнее время во взглядах Демона произошли некоторые плавные и незаметные изменения. Ему перестали нравиться молодые мальчики. То ли энергия, бурлившая в нем совершила магический круг и замкнулась, не нуждаясь ни в чем снаружи, либо... это наверное, было более верным - его тело увидело более интересный объект. Ни на что не похожий и привлекательный. Иными словами, теперь он хотел львенка. Где-то глубоко изнутри, не так как обычно. Не так, как Бориса. На другом уровне.
   Мальчики были его равновесием. Сам, достаточно энергичный, он иногда закипал, как чайник, а они доливали в него свою прохладную энергию, тем самым уравновешивая. Началось это еще давно.
   Молодой тогда Рома учился на втором курсе института культуры на факультете режиссуры. Модный и халявный факультет не слишком напрягал обучением и не обременял лишними знаниями, так что Рома был доволен. У него было несколько друганов, совершенно обычной ориентации, с которыми он воздавал радостную дань Бахусу и вел философские беседы на темы смысла появления человека во вселенной и жизни после смерти. Однако в постсоветское время еще сохранились некоторые предрассудки коммунистического мракобесия - студентов послали летом на педпрактику. Педпрактика никаким боком не пригодилась Роману в жизни, как и всем остальным режиссерам и телеоператорам, но страна нуждалась в бесплатных вожатых и студенты поехали. Чудесный и прекрасный Сочи вовсе не ждал толпу злостных хулиганов и разрушителей школьного возраста под руководством вечно пьяных студентов и потому встретил Романа и компанию холодно. Весь месяц шли дожди. Злостные хулиганы шныряли по дендрарию, отрывали лапы павлинам и вырезали ножиками на пальмах заветные словечки из трех и пяти букв. Рома сначала носился за ними, кудахтая как наседка, отбирал ножи, сигареты и пиво, поражаясь наглости нового поколения, а потом плюнул и пустил процесс на самотек.
   В его отряде были самые старшие дети - пятнадцати и шестнадцати лет. Первые проблемы появились с девочками. Одна из них, - красотка с длинными волосами, - умудрилась влюбиться в злостного хулигана из другого отряда. Поскольку тот видимо не дорос мозгами до романтических отношений, то прямо и грубо отбрил претендентку на сердце, только намекнувшую на себя красивую. Горе постигло всю женскую половину отряда. Засев в домике, все пятнадцать девочек объявили протест. Отказались идти кушать и купаться в море, пока "прекрасный принц" не падет к ногам своей суженной, - их любимой подруги. Роман посмеивался первые двое суток, но на третьи начал волноваться. Дети, черт их возьми, все-таки должны есть, пить и дышать свежим воздухом.
   Следующая беда настигла тут же - двух девочек, залезших в огород по соседству, увел в неизвестном направлении подозрительный дядька в черных очках. Еле отвоевав девочек, Роман побежал разнимать драку между мальчишками. Потом из окон дома мальчиков потянуло анашой, причем так сильно, что даже старшая пионервожатая, проходя мимо, чуть не задохнулась... Еще один сумасшедший мальчик, проиграв в теннис отдал все свои деньги местному "чемпиону", и приехавшие на выходные родители потребовали от Романа возмещения суммы, обросшей в процессе выяснения подробностей несколькими лишними нулями... Напоследок все девочки отказались есть кашу, потому что по их сведениям Пашка по кличке Швабра нассал в общий котел с кашей в кухне. Только Роман убедил девочек, что каша нормальная, сам съел две тарелки, как началась эпидемия вшей. Весь отряд заперся на целый день, обмотав головы керосином. Зайти к концу дня в домики можно было только в противогазе. Роман так и метался между проблемами, не успевая решать все разом, в общем скучать было некогда.
   На фоне всего этого безобразия вяло развивалась ситуация с Мухой - Артемом Мухиным, странным отчужденным мальчиком. Он ел кашу, в драках не участвовал, нож сдал добровольно, пиво не употреблял и даже вшей не подцепил. Но когда оставалось неделя до конца потока, Колька, второй вожатый, обратил внимание на маленькое отверстие над кроватью Романа. Комната вожатых соседствовала с домиком мальчишек. Выгнав всех смотреть "Спрут", Роман зашел в комнату мальчишек и убедился в своей догадке - непосредственно возле дырки, проковыренной в его комнату, располагалась кровать Мухи. Худой и бледный, с большими грустными глазами, он был похож на брошенного пуделя. Черные кудрявые волосы отросли за два месяца. Одевался он модно по тем временам - широкие джинсы-трубы и кислотного цвета майки. В свободное время он всегда бесцельно прохаживался в одиночестве, хитро щурил глаза и наблюдал за суетой вокруг.
   Вызванный на допрос с пристрастием, Муха спокойно признался, что влюблен в Романа с первого дня в лагере, и чувств своих не скрывает. И дырка была им проковырена с целью подглядывания. Особенно ему интересно смотреть, как Рома раздевается, как в его пупке блестит пирсинг. Так же Муха признался ошеломленным "допросчикам", что выменял на модную жвачку у девочки из другого отряда любовный заговор и прочитал его на Романа. И сейчас он просто ждет, когда заговор сработает. Роман и Колька молча отпустили Муху, так и не придумав, что на это сказать. Дырку они заклеили и решили забыть про эту глупую историю.
   И вот, когда до конца сезона осталось три дня, вконец измученный Роман попросил день отпуска. У одной девочки начались болезненные месячные, у другой совсем не начинались, хотя должны были. Два мальчика опять подрались, не поделив найденного ручного попугая. Попугай весь день вопил под кроватью Кольки и извлечь его оттуда не было возможности, потому что проклятая тварь больно кусалась. Вызвали орнитолога, но он не приехал. Роман захватил плавки и удрал на море. Провалитесь вы все в адское пекло! - пожелал он деткам и отправился купаться.
   До моря можно было добраться двумя путями - объехав длинный путь на автобусе или спуститься по высокой лестнице. Спускаться нужно было минут пятнадцать. Зато Роман точно знал, что никого на море не будет - детей увезли в стереокино, другие вожатые ходили на городской пляж, где были магазины и девочки. Предвкушая одиночное плаванье в дали от цивилизации и детских проблем, он шел не спеша, насвистывая марсельезу. И тут сзади мелькнула осторожная тень. Сначала он думал - птица метнулась, а потом медленно и неохотно сообразил, что за ним крадутся. Причем кто-то двуногий. Маньяков в те времена не было, потому Рома сразу вычислил:
   - Артем, черт, выходи!
   Скромно, как привидение из кустов выплыл Муха. На голове торчали короткие черные огрызки - видимо он сам обстриг свои кудри.
   - Ты зачем здесь? Ты где вообще должен быть?
   - А у меня живот болел, я со всеми не поехал. И потом, если тебя нет - зачем мне с ними ехать?
   - Слушай, иди назад и я никому не скажу, что ты симулянт.
   - А можно я с тобой на море? Я не помешаю, честно. Буду тихо сидеть и всё...
   Роман махнул рукой. Он конечно был не прав, трижды не прав. Но что-то чуть дрогнуло в его каменном сердце и Муха тут же просочился. Радостно запрыгал по ступенькам, что-то болтая о том, как он любит плавать обнаженным, когда никто не видит. В конце концов, это всего лишь ребенок, а его влюбленность просто преклонение перед авторитетом, такое возможно... Сколько раз дети в школе влюбляются в своих учителей. Роман не увидел ничего особенного в том, что мальчик интуитивно вычленил в нем "другого" и возвел в статус предмета для воздыхания.
   - Только смотри, будешь себя плохо вести, сразу вернемся.
   - А ты скажи, что нельзя делать и я не буду!
   - А сам не догадаешься?
   - Нет. Я же еще маленький... - Он передразнил учительский тон Романа и побежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки.
   Ничего страшного не будет, - подумал Роман, покупаемся и вернемся. Меня не будут искать, у меня выходной, а Муха и тем более никому не нужен.
   Роман сходил в раздевалку, переоделся в плавки. На море никого не было, утреннее солнышко грело не сильно, и вода еще не нагрелась. С одной стороны выросла огромная скала, с другой пионерский лагерь возвел бетонную стену, загородив детей от глаз отдыхающих. Так что они были совершенно одни. Муха летал вдоль берега, брызгая соленой пеной и задирая Романа, дразня, как солнечный зайчик сторожевого пса. Наконец Роман уснул и ему приснилось, что он дома, вокруг нет никаких детей и работа вожатым закончилась... Проснулся он, облитый порядочной порцией холодной воды.
   - Пойдем купаться, уже нагрелось!- Шортики его все забрызгались, а пятки блестеле на солнце прилипшими песчинками.
   - Вот я сейчас кого-то обрызгаю! - Разозлился Роман и побежал догонять шалуна.
   Однако мальчишка бегал резво и легко. Устав, Роман хотел уже было вернуться к лежаку, чтобы продолжить благостный сон про одиночество, когда Артем споткнулся о камень и картинно шлепнулся в воду.
   - Вот дурак! - Рассмеялся Роман, удивленный его возбужденным состоянием. Он успел его подхватить, но сам не удержался, и вместе они упали в воду. - Видишь, что ты натворил!
   Но Муха больше не смеялся, он обхватил Романа руками за шею и бросился торопливо целовать его лицо и шею. Когда губы мальчишки впились в рот Романа, жадные, как стая вампиров, по телу вожатого прошла теплая волна. Она захлестнула его голодный организм, включились дремавшие инстинкты, и он почувствовал, что не в силах противостоять. Наваждение было сильнее здравого смысла. Муха неуклюже стащил с него плавки и сжал член в руках. Роман рванул шортики мальчишки и они, треснув по швам с отлетевшими пуговицами, упали на песок, как трофей.
   - Возьми мое тело, - горячо шептал юный соблазнитель, - трахни меня, мой бог!
   И Роман трахнул. Он старался не повредить ничего ребенку, но тот сам хотел больше и больше, виляя попкой и глухо постанывая. Рукой он гладил его член, слишком большой для такого юного возраста и чувствовал, как единая волна колышется между ними и можно управлять этой волной. Такого кайфа у Романа не было до этого, он словно насос втягивал в себя мальчишку, поедая и выплевывая его, вонзаясь по самую бесконечность, дребезжа внутри него всеми струнами. Он заполнялся как паук, съевший муху...
   Артем кончил первый, несколько раз и истратил все свои жизненные силы. Роман упал, как подкошенный, стараясь не выпустить все свое возбуждение, и не справляющийся с волной жара и неземного удовольствия. Часть Мухи он тогда унес с собой, навсегда...
   Они лежали обнявшись, волны смыли их позор. Вода уже не казалась холодной, а плод таким уж запретным.
   Что ты делаешь? - Спросила совесть, но Роман промолчал. Ему нечего было ответить.
   - Я люблю тебя, - прижался мальчишка к груди Романа, - мы же будем вместе навсегда?
   - Да, если меня не посадят...
   - Я никому не расскажу.
   Роману хотелось его еще раз, хотелось порвать окончательно, хотелось секса до заката без остановки, но он запретил даже думать. Артем уснул, с доверием прижимаясь к своему любовнику и на лице у него было блаженство. А море нагрелось так быстро...
   Они возвращались, смущенно хихикая. Муху замотали в полотенце, а Роман пытался причесать свою светимость, но дурацкая улыбка не сползала с его лица. Он шел, как пьяный, и в тоже время он был счастлив. Мальчишка перестал скакать, как косуля, но всю обратную дорогу держался за руку и лез с липкими поцелуями.
   В лагере они разошлись по своим комнатам, и только на следующий день Роман опомнился. То, что он сделал - называлось "соблазнение малолетних" и на суде все отговорки типа: "он сам ко мне полез" не прокатят. Он представил тюремную камеру, набитую матерыми рецидивистами... вот тут-то карма и накроет твою глупую задницу! Совесть загрызла его на второй день. Он старался никому не попадаться на глаза, особенно Мухе, который уже подбросил ему в окно несколько записок сладостно-сексуального характера. Вечером того же дня Романа пригласили в кабинет директора лагеря, не объясняя причины. Роман затрясся мелкой дрожью, попрощался с жизнью, завещал магнитолу ничего не понимающему Кольке и отправился на казнь.
   В кабинете директора его ждал высокий представительный мужчина в сером костюме. Глаза у него были в точности, как у Мухи - большие и грустные. Похож он был на главного прокурора района или начальника прокуратуры. Вежливый, сдержанный, он сразу представился:
   - Алексей Дмитриевич, отец Артема.
   - Роман, вожатый.
   - Я знаю. - Он многозначительно помолчал, впившись взглядом в Романа. При этом он пожевывал свои тонкие губы, не решаясь начать разговор. - Что вы думаете о моем сыне?
   - Кажется, он слегка влюблен в меня.
   - Рад, что вы сами это сказали. Я приехал забирать ребенка, но он сейчас сидит в машине и плачет. Он заявил мне, что никуда не уедет и хочет остаться здесь, с вами.
   - Мне показалось, что он ко мне как-то особенно относится, но у меня тридцать детей, я за каждого отвечаю, и, если честно, нет возможности уделять время только одному ребенку...
   - Я понимаю. Я хотел бы только задать один вопрос: не обещали ли вы что-нибудь моему сыну?
   - Отвести его в дендрарий, если он перестанет грустить. Мне показалось, что он одинок.
   - А ваши волосы?
   - Я металлист.
   - Что ж, картина мне ясна. Что с моим ребенком происходит?
   - Это не в первый раз?
   - Да, у нас уже был конфликт с преподавателем физкультуры.
   - Я думаю, это переходный возраст. Не обижайтесь, но, по-моему, ребенку не хватает вашего внимания, вот он и ищет общения с другими взрослыми.
   - Что ж, это так, я много работаю, а на семью времени не остается. Спасибо, что прояснили ситуацию. Я просто с ужасом думаю - а если ему попадется непорядочный человек, который воспользуется слабостью ребенка...
   - Но это отвратительно!
   - Такое бывает, Роман, к сожалению, поверьте. В моей практике проходило несколько дел об изнасиловании малолетних. Я бы собственноручно задушил такого подонка.
   - Я то же! Это ведь ребенок, как можно? Может, мы сгущаем краски?
   - Возможно. Что ж, спасибо. Я забираю Артема. Если это повторится, придется подключать психологов.
   - А вы не допускаете возможность, что Артем сделал свой выбор?
   - Что?
   - Нет, ничего. Всего хорошего.
   - И вам тоже, Роман. Спасибо, что присмотрели за моим ребенком.
   Когда он ушел, Роман думал, что умрет. Сердце его колотилось, выскакивая из груди, кончики пальцев побелели, шею перехватила неведомая рука и сдавила так, что нельзя было глотать. Он поклялся никогда не притрагиваться к несовершеннолетним. Нет паспорта - нет секса. Испугался он тогда так сильно, что даже похудел за день на два килограмма. Его жизнь висела на волоске, - обиженный недоросль только шепнет пару подробностей папе-прокурору и все... Нет в природе никакого красавчика Ромы.
   И все же, черт возьми, на его губах остался вкус утекающего детства, легкий, как аромат цветущего персика.
  
   И вот теперь, разгоняясь на трассе, он думал об Артеме и Борисе. Все они были одного поля ягоды. По своему милые, чистые, прекрасные и ... пустые. Уравновесив Демона, выполнив свою роль, они уходили, оставив только потные и смущенные воспоминания. Они не заполняли его жизнь. Они не могли стать смыслом. Конечно, их тела были привлекательны, а энергия еще не протухшей, но видимо пришло время отказаться от хищнического употребления свежего мяса. Он ощутил, что готов выйти на новый этап и подумал о Борисе. Тело молчало, кажется, Борис его больше не волновал. А с другой стороны, эти мальчики с большими глазами и с верой во взрослого дядю, делали ему рейтинги и оплачивали более или менее сносное существование. Он не пахал на заводе с утра до вечера, не торчал в душном офисе безвылазно и не крутил баранку большегруза круглосуточно. Он вставал утром, когда хотел, никому ничего не должен был, кроме распечатанных фотографий и был относительно свободен, никому не подчиняясь. Отослать всех мальчиков означало остаться без половины заработка. Есть, конечно, еще мамашки с сопливыми детьми, которые хотят запечатлеть своих отпрысков для истории и Генка с его корпоративными пьянками. Но все же - это часть его жизни... Каким-то образом, появление Леона сдвинуло всю его жизнь в новое русло. На самом деле, не засиделся ли Демон со своими секс-фотосессиями на одном месте? Даже Генка пристроил свои "шедевры" в представительный журнал... Пора была шевелиться, иначе львенок потеряется. Он решил поехать в горы и нащелкать природы. Цветочки, пчелки, птички, голубое небо...
   На посту его остановили. Предпосылок не было. Он был трезв, скоростной режим не нарушал, запрещенных предметов не провозил. Два неприветливых лейтенанта долго изучали его документы, сверяли фотографию на правах с физиономией, интересовались путем следования. Даже в багажник заглянули. Придраться было не к чему, Роман уже хотел поинтересоваться, в чем, собственно, проблема, когда один, худой, как швабра, высказался на прямую:
   - С лейтенантом Степанько не знакомы?
   - Я фамилии плохо запоминаю, а что?
   - Просто любопытство.
   - Нет, не припомню...
   Он уехал с некоторым неприятным чувством, о котором говорят - сосало под ложечкой. Степанько выследили свои же. Это не так сложно. Их вдвоем могли увидеть в городе вместе и засечь машину. В принципе, Роману то все равно, а вот Степанько могут пнуть из органов... Это тоже была ошибка, - отношения с чужим человеком, выпросившим у него секс. Он дал обещание приехать в город и разобраться. Нужно расчистить территорию, вдруг придет что-то крупное - и не поместится!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   6.
   На въезде в город был еще один пост. Тот самый. Роман издали увидел знакомую девятку. Вроде бы сержант намеревался пребывать в счастливом отпуске, есть мамины пироги и страдать по ускользающему фотографу. Или ему надоело ловить химеру в городе, и он вышел на тропу войны? Кажется, представитель вездесущих органов запустил в Романа корни прочнее, чем казалось. Кто знает, на какие безумства он способен?
   Степанько и правда ждал на посту. С холодным видом он махнул палкой, как простому нарушителю. Только что в свисток не свистнул, Соловей-Разбойник, черт его возьми!
   - Володя?
   - Выйти из машины, гражданин, руки на капот!
   - И попку повыше?
   И тут сержант не выдержал, - рассмеялся, обнажая ряд мелких, белых зубов. Предки его были, скорее всего, честными крестьянами, может даже зажиточными. Здоровый румянец, прекрасная кожа, не обремененный лишними вопросами ум. Он все простил. Принял, как данность. Пожертвовал. Проглотил собственное огорчение, понимая, что не любим, понимая, что не один.
   Махнул жезлом, указывая на "карман", предназначенный для нарушителей. Роман припарковал машину, и нацепив дежурную улыбку соблазнителя, застыл в ожидании. Степанько удалился в будку, минут через пять вышел с коробкой в руках. Наручники?
   - У меня подарок. - Он сел, плотно закрыл дверь. - Я ребят попросил, чтобы твою машину отследили. На, вот, держи...
   Роман сжал его дрожащую руку и почувствовал, как сержант вздрагивает от счастья. В коробке была давняя мечта Демона - биксеноновый свет. Надо же, как это сержант угадал. Или он ему говорил, что хочет яркие фары? Праворульная тайота с самого рождения светила куда ей вздумается и иногда, особенно в сумерках, Роман слеп, как крот, выезжая исключительно на интуиции. Конечно, поставить биксенон было бы прекрасным выходом, но руки не доходили, - как только он планировал улучшения для авто, возникали неотложные жизненные нужды. А теперь вот у него на коленях лежал яркий свет и рука сержанта Степанько...
   - Как ты угадал, Пупсик?
   - Старался, - сержант тяжело дышал, в нем боролись: желание, обида, гордость и нежность, - угодил?
   - А сам как думаешь?
   Роман скользнул рукой в пах к сержанту и увидел то, что и ожидал, - глаза его закатились, а тело забилось мелкой дрожью. Он хотел секса, как никто в этой жизни. Он попал на крючок и не пытался сорваться, наслаждаясь своей болью. Однако он нашел в себе силы высказать претензии. Прозвучало это жалко:
   - Я понимаю, что не один у тебя...
   - Один. У меня ни с кем больше нет секса.
   - Я понимаю, что ты не любишь меня...
   - Я и не обещал!
   - Я умру за тебя, я весь мир убью!
   - Тише, мой верный песик, твои коллеги услышат. Мир пусть поживет, хорошо?
   - Хорошо...
   Ему и правда было хорошо. Роман всего лишь поглаживал коленку. Как, интересно, сержант собирался выходить на улицу, чем прикрывать свое откровенное желание?
   - Встретимся вечером, котик?
   Романа никто еще не называл котиком. Деваться было некуда, он взял биксенон, он погладил коленку. Он кивнул, облизнув нижнюю губу, а сержант сорвался с места, прикрываясь планшетом, который лежал под ногами, убежал в сторону туалета. Ну и зацепило, беднягу!
  
   Биксенон стал Роману не в милость, когда наступил вечер. Ибо настойчивый сержант уже ожидал своего возлюбленного в парке, возле фотостудии. В целом ситуация напоминала отработку: я тебе подарок - ты мне секс. Роман почувствовал себя жеманной девицей, по глупости принявшей в дар баранку, за которую придется раздвинуть ноги. Ему вспомнился один персонаж из дальнего прошлого. Любовник соседа Андрея - трансвестит с латвийской фамилией. Демон видел его всего лишь раз, но и этого было достаточно - этот мужчина продавался. Красивая кукла с истерзанной душой. Эти прищуренные глаза умоляли и вызывали на бой одновременно. Как загнанная в угол стаей волков собаченка, он огрызался, продавая свою задницу подороже. Роман усмехнулся - его сегодняшняя ситуация куда проще и куда тривиальней, весь мир не имел на него виды. (Один только младший чин из органов). Но общая линия прослеживалась. Он представил, как красит лицо: белая как смерть пудра, алые, цвета крови губы... И бархатное черное платье с закрытой шеей. Может, он был бы красив. Несколько раз он испытывал ощущение одеть женскую одежду и пройтись по вечернему городу. Но страх, что его увидят все убил. Этот певец из старого сна ходил в джинсовой юбке, в колготках-сеточках, наверняка носил каблуки на шпильках и белые блузы на два размера больше. Ни в какую женщину он при этом не превращался и женственности это не добавляло. Только агрессия и смятение, как злобный хорек он бросался на весь мир, желая укусить побольней. А вот Роман был бы совсем другой...
   - О чем задумался, дорогой?
   Степанько оказывается давно на него смотрел и весь сиял, как новогодняя елка.
   - А вот если бы я одел женскую одежду, тебе бы понравилось?
   Это была проверка. Не собирался Демон влезать в чужую шкуру, он и так выглядел модно и сексуально. Однако сержант задумался.
   - В белом платье невесты ты был бы великолепен.
   - Да иди ты...
   Они рассмеялись. Степанько сегодня был не по форме - серый костюмчик с местного рынка с кривыми швами и глуповатые квадратные башмаки, похожие на баржи советских времен. Его каламбур про невесту был намеком на собственную одежду, - смотри, мол, жалкий франт, мы тоже не лыком шиты. На самом деле костюм был дурного вкуса и скроен на усредненную фигуру лет сорока пяти с выпуклым животиком, и смотрелся он как половая тряпка, но Демон не стал расстраивать гаишника, похоже тот совершил ради него переворот в сознании, приобретая несвойственную ему вещь.
   Чем дольше они гуляли, примеряясь, где бы им снять отель, (так, чтобы и не крысятник, и чтобы лишних денег не потратить), тем сильнее Роману хотелось свалить. Не то чтобы он зажал секс или энергию, просто не было настроения. Он бы лучше сходил в качалку, ей-богу. Или даже в кино. Однако, его провожающий ничего не хотел и слышать о кино, впрямую заявив, что хочет уединения.
   Вот говно, - подумал Роман, - я влип. Хоть бы кто позвонил и спас его от влюбчивого милиционера. Тело у него страшненькое, в сексе он похож на неуклюжий бульдозер, мозги соответствующие, манера речи - полублатная, с переходом в визгливое джентльменство. Одним словом - человек - крокодил. И вовсе не крокодил Гена. Охать и воздыхать по поводу принятого по глупости подарка не было смысла, нужно было выруливать ситуацию в свою сторону. И тут идея пришла сама собой...
   Быстренько подыскав среднего уровня отель, Роман стал вздыхать в нетерпении, и скромно потупив глазки, вдруг признался, что страшно волнуется. Покраснев до ушей, Степанько признался в том же. Улыбнувшись голливудской улыбкой, Демон предложил выпить для храбрости - ведь мужики они или нет, в конце концов? (На самом деле он считал себя неким высшим существом, преодолевшем границы пола).
   Степанько радостно согласился. В номере с зелеными занавесками, с видом на тупик, со скрипучей кроватью и залапанным стеклянным столиком можно было пить только водку. Демон давно подозревал, что в милиции этот мудрый и древний (исконно русский!) Напиток уважаем и причем уважение выражается стабильно и невоздержанно. Он заказал две бутылки "Парламента" мандариновой, провожая грустным взглядом ползущего таракана. Хотелось валить отсюда, хоть куда: он бы даже согласился на Амбарцумыча и его компанию. Пока несли водку со льдом, Степанько успел неумело облобызать левую руку Романа, правую тот ненавязчиво спрятал за спиной.
   - ... Ты не понимаешь, я за тебя все отдам! - К концу второй бутылки сержант снял костюм, брюки его валялись на полу, а Роман сидел на коленях, мило улыбаясь. - В натуре, слышь, хочешь девятку подарю... Свою родненькую... Как я в тебя влюбился... Как осел!!!
   - Может, приляжем, мой преданный ослик?
   У Степанько слипались глаза, и это был хороший знак. Минут через десять он так и уснул на кровати, без брюк и пиджака, урча, как кошак. Демон перестал гладить его ершистый затылок и аккуратно выскользнул в коридор, оставив деньги на залапанном столике.
   Уходил он с мерзким чувством чего-то скользкого и липкого, набрякшего на чистом сердце.
  
   Гром грянул с неба через несколько дней.
   Роман был в разгаре работы. Пригрело солнце и город разродился серией рекламных промоакций. Генка ангажировал Романа на открытие магазина модной обуви. Что там за обувь не было видно - вход оккупировали нетерпеливые посетители в ожидании скидки и подарков, плюс к этому какой-то дурак отвязал шарики и розовые надувные сердца разлетелись по всей территории, закрывая обзор порядочному фотографу. Ругаясь и расталкивая людей и шарики, Роман пытался получить приемлемые снимки церемонии открытия, когда на плазменном телевизоре, работающем в соседнем магазине, увидел Руслана. Надо же, - подумал Демон, - это чудовище еще не сдохло!
   Он хотел, чтобы его называли Энджел. Так сильно ненавидел Демона, что даже кличку себе придумал как полную противоположность. Это не спасло. За глаза тусовка называла его Руслан Жирная жопа (ЖЖ), с легкой руки Романа. Руслан был звездой местного сообщества гомосексуалистов. Волосы он выбелил в желтый цвет, носил голубого цвета контактные линзы, одевался в кислотные дискотечные шмотки. Достаточно жеманный, он ходил по городу с видом неоспоримой королевы, которой нужно только щелкнуть пальцами, чтобы весь мир (а то и вся Вселенная) упал к его божественным стопам.
   Их интересы пересеклись очень давно. Едва познакомившись в парке, они занялись сексом в тесной кабинке городского туалета, и ничего ужасней и грязней с Демоном не случалось. На следующий день этот белый таракан потребовал от Романа деньги. Получив вместо бабла долгий список мест, куда можно идти, Руслан принялся за организацию мести. В первую очередь он распространил гаденькие и попахивающие дерьмецом слухи. Наивысшим проявлением таких слухов была молва о том, что Роман якобы женился на толстой старой женщине. Несколько месяцев Демон копил злобу, пытаясь не обращать внимания на многократные звонки знакомых, желающих уточнить полученную информацию. А правда, что у тебя сифилис? А что, твой дед на самом деле фашист? А почему ты нам не сказал, что "голубой"? Сынок, почему нам звонил какой-то сумасшедший и представился твоим любовником?
   Звонки стали мешать работе и он обещал убить Жирную жопу, если позвонит еще хоть кто-нибудь. Тогда Руслан (с тех пор он назывался сокращенно ЖЖ) подослал детективов, следить за Романом. Одна и та же машина - старый зеленый Опель - стояла под окнами, сопровождала Демона везде, даже в походе в булочную. Где он взял деньги на детектива - загадка. ЖЖ работал журналистом в местной газетенке "Вечерний город", не особо напрягаясь, пописывал "слегка" критичные статьи по поводу переполненных городских мусорок и забитых канализаций. Объявив себя евреем, он посещал все праздники еврейской общины, на халяву пил кошерное вино и днями сидел в кабаках за чей-нибудь счет. В общем-то он был не глуп, но страшно ленив, разнуздан и жаден. В тусовке про него ходили легенды - с каждым новым любовником роман у него продолжался три месяца, потом ЖЖ бросал несчастного и если это была "любовь", делал татуировку на своем дряблом тельце.
   Сломался он давно, еще до встречи с Демоном. На факультете журналистики учился один отморозок, панк, чье имя в истории не сохранилось. Отличался он тем, что носил невероятные прически - то дреды, то ирокез. Длинные черные волосы его всегда представляли шедевр парикмахерского искусства, на это и попался ЖЖ. Модный панк, весь в пирсинге, с вечно уехавшим взглядом, романтик городских свалок и великий пофигист. Руслан был покорен свободой духа и широтой взглядов однокурсника. Он заставил себя сходить на концерт местной рок-группы, чтобы вписаться в друзья панка. Какое-то время они общались и однажды панк трахнул своего друга на последней парте пустой аудитории. История умалчивает, но, скорее всего, панк был обкурен и ему было все равно. Однако ЖЖ был покорен и новый друг запал ему в сердце. Начались каникулы, студенты разъехались, Руслан пострадал немножко и решил поехать в гости к своему новоявленному парню. С трудом добравшись в тьму-таракань, (деревня панка находилась километрах в шестистах от университета), утопая по уши в грязи в своих серебряных сапожках, осмеянный местными и обгавканный собаками, Руслан таки нашел дом возлюбленного. Но оказалось, панк живет не один, у него есть невеста, и он обрезал свои прекрасные длинные волосы.
   Вернувшись домой, ЖЖ впал в длительную депрессию и с тех пор пошел коллекционировать мужчин. Демон не попался в его коллекцию, потому перешел в разряд врагов.
   Слежку Роман еще терпел, но когда вышла статья, подписанная Русланом Нелюбящим, повествующая о продажных мужчинах, заполонивших ночные улицы, терпение Демона лопнуло. Описание образа продажного мужчины было очень уж схоже с Романом, герой статьи был фотографом и звали его Рома. Роман заплатил двум амбалам из соседнего двора, от них требовалось объяснить наглядно журналисту-пройдохе, что места, куда его посылал Демон, не абстракции, а реально существуют. В деталях операции заказчик полностью положился на фантазию исполнителей. Не известно, что они сделали, но через неделю ЖЖ приплелся мириться. С видом побитой собачонки, поджавшей хвост. Он еще погавкивал и пытался укусить, но в целом сдался. Во время встречи в кафе, он предложил Роману бесплатно воспользоваться его телом в компенсацию морального ущерба. Роман на следующий день написал в интрнете, что Руслан предложил ему свою жирную жопу и народ на форуме подхватил термин, так Энджел и стал ЖЖ.
   Война на этом вроде бы утихла, но мир был жидковат и полон тайных течений. Судьба давно не сводила их на одном пути, и счастливый и не злопамятный по натуре Роман забыл про горе-журналиста. Как плохой блюз, он прозвучал и замолк, слегка закоптив небо.
   И вот, его лицо бледной поганки, мелькнуло на экране. С трудом пробившись к соседней витрине, Роман максимально напряг слух, и не зря - речь шла о господине Ветрове. ЖЖ хвастался, что возьмет у него интервью. Ветров и его группа приезжают через два дня в город, а у паршивой газетенки, не побрезговавшей принять на работу Руслана, будет эксклюзивное интервью. Этого ни в коем случае нельзя было допустить!
   Мало того, что ЖЖ страшно приставуч, он еще и болтлив. Если он каким-то образом упомянет имя Романа, это будет катастрофа. Лучше сразу повеситься. Лучше убить ночью ЖЖ и выбросить труп в озеро. Роман закипел от злости, он бросил нафиг открытие магазина и помчался в редакцию "Вечернего города". План у него созрел вполне простой. Он точно знал, что ЖЖ разъзжает на белой семерке, доставшейся от папы-прораба. Медленно подъехав к редакции, расположенном в большой четырнадцатиэтажке в центре города, он занял наблюдательное положение под кустом сирени с набухшими почками. ЖЖ вряд ли знал его Целику, но лишняя осторожность не помешает. На стоянке стояло три белых семерки. Одна грязная по уши со старыми номерами, вторая подгнившая с наклейкой в виде конопляного листика. А вот третья была ухожена, вычищена и на переднем зеркале болталась розовая зверушка - не то котенок, не то белка. Роман был уверен, что третья машина и есть вместилище ЖЖ, но он остался, чтобы убедиться в этом окончательно. Номера всех трех он аккуратно записал в блокнот. Глубоко в сердце у него клокотала необъяснимая злоба и холодная безжалостность. Он готов был выплеснуть их на врага.
   Где-то на втором пирожке, запитым холодной пепси, ожидание закончилось. Жертва вышла из здания. "Давай, придурок, покажи мне свою машину! Хер тебе, а не интервью!". Одет он был как гламурный подонок из известного шоу - с пестрым платком на толстой шее, черные круглые очки, пестрая куртка, сшитая из лоскутов, и штаны, мотней висящие на коленях, из-под которых торчали оранжевые кеды. Все это тряпье хорошо смотрелось на пятнадцатилетнем ребенке, но не на тридцатилетнем мужике с обвисшими мышцами. Отвратительное зрелище! У Романа даже пирожок выпал из руки. Впрочем, ЖЖ направился к машине. Со зверушкой на зеркале. Можно было и не сомневаться.
   Первый звонок Роман сделал львенку.
   - Привет, не отвлекаю?
   - Для тебя всегда свободен. Как там фотографии?
   - Готовы, ждут. А чего ты молчишь, что едешь к нам?
   - А ты как узнал?
   - По телевизору увидел.
   - Уже разболтали... Еду. Послезавтра буду, кстати мне понадобится твоя помощь. Покажешь город?
   - Сейчас посмотрю, что у меня в ежедневнике на четверг...
   - Эй!
   - Ладно, помогу. А вечером едем на море, будет прекрасный закат, и я тебя поснимаю.
   - Договорились. Я интервью назначил на двенадцать, а в час я уже буду свободен. Правда у меня будет пара дел.
   - Позвони, как будешь подъезжать. Кстати, где будет интервью?
   - Понятия не имею, мы договорились, что журналист встретит меня на въезде в город.
   - Окей. Только современные люди уже так не делают. Редакция высылает вопросы, а пресс-секретарь готовит ответы, их заверяют подписью и высылают в адрес редакции.
   - А у меня нет пресс-секретаря... Ладно, пока, у меня тут еще один звонок...
   Львенок не любил, когда его поучают. Зато Роман заметил, что его голос уже не срывается на бас, он перестал бояться Ветрова. Но это все не имело значения. В результате блистательно произведенной беседы Роман невзначай узнал две важные вещи: когда и куда приедет Леонтий.
   Следующий звонок был Степанько. Роман почувствовал себя заговорщиком, мудрым кукловодом, плетущим прочную липкую паутину вокруг своих жертв. Он раньше никогда не был таким. Обстоятельства прижали Демона к стенке, и он показал когти. Львенок уже висел на крючке, а тут под ногами путается какая-то мразь. Роман поймал себя на странном чувстве - ревности. Никогда ничего подобного не посещало его светлую голову. Никто не давал повода, напротив, очередь желающих готова была навеки любить только его одного. Ревность была незнакомкой в его саду чувств. Она собрала его в плотный комок, готовый действовать безжалостно, и, в то же время, отравила, залив красным цветом весь горизонт. Он ощутил дискомфорт, - словно проглотил сжатую пружину, которую вот-вот распрямится в его животе. "Ты не можешь ревновать то, что не принадлежит тебе!" - Он вроде как успокоился, но будь Демон кошкой - шерсть бы все еще стояла дыбом.
   - Володя?
   - Котенок? Подожди минутку, я сейчас... Да, сладкий. Я о тебе мечтаю. Все время пытаюсь вспомнить, как это было в гостинице...
   - Ты рычал, как лев, а потом набросился на меня, как дикий зверь. Честно, у меня два дня скулы сводит, как вспомню твою страсть... Я думаю, мы это повторим.
   - У меня закончился отпуск, завтра уже заступаю на пост. - Расстроился Степанько.
   - А послезавтра?
   - И послезавтра, к сожалению.
   - Ничего, будут выходные. А скажи мне, кабанчик, ты мог бы немножко помочь своему котику?
   - Что угодно!
   - Послезавтра в районе двенадцати возле тебя будет проезжать белая семерка. Номер запиши... Нет, не нарушитель. Но считай, что так. Этот человек мешает мне работать, а мое настроение портится и твой котик опечален. Нужно задержать его на пару часов. Было бы не плохо, если бы он лишился машины и застрял у вас до вечера. А если у него при этом разрядится мобильник, будет просто чудесно!
   - Это можно. У нас как раз есть несколько семерок в розыске.
   - С меня магарыч.
   Вот так, дело было решено. И никакие ЖЖ не вставят палки в колеса. И никакие силы, ни человеческие, ни форс-мажорные не вмешаются! Когда демон ставил перед собой цель, он становился ужасен...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   7.
   Был прекрасный весенний день, солнце щекотало через стекло Целики нос и губы Демона. Он загадочно улыбался, подставляя первому яркому солнцу свое лицо. Он был собран и предельно внимателен, ожидая в засаде в километре от поста ГИБДД. Полчаса назад он видел, как пролетела семерка ЖЖ, призывно вихляя в ямках своей ржавой жопой. Роман послал вслед воздушный поцелуй. Он даже не будет возражать, если в процессе задержания подозреваемого, Степанько превысит полномочия. А если мерзопакостный ЖЖ застрянет в гостях у инспектора до самого вечера, он тоже не будет возражать, он вообще - либерал и за свободу нравов.
   Настойчиво пела птица, и возле его машины набухло почками раннее деревцо. Такого умиротворения у Романа давно не наступало. Все шло по плану. Спрятавшись за ранним деревцом, он воспользовался зумом фотоаппарата вместо бинокля, чтобы отследить происходящее. Было 12.30. Львенок, злой, как осиный рой, полчаса мерил широкими шагами обочину дороги вокруг черной красотки - Nissan Teana. Седан бизнес-класса был словно специально создан под гибкое и прочное тело Леона. Там наверняка переднее кресло оснащено массажером и выдвигающейся дополнительной поддержкой для ног. А трехлитровый двигатель рвет с места как бык на корриде. Одним словом, они словно созданы друг для друга - красавчик-мужчина и суперкар из Японии. Роман смотрел и не мог налюбоваться, облизывая губы, сохнущие на ветру. Леон был при параде - в длинном черном плаще, как и просил Демон, в кожаных штанишках и сапогах на приличном каблуке.
   Возможно, понаблюдав внимательней за господином Ветровым, Генка бы не так спешил заключать дурацкое пари. Часто ли обычные мужчины тащятся от кожаных брюк и высоких сапожек? Нет, это конечно, сценический образ и так далее, но что-то львенок врос в этот образ и глубоко и утонченно наслаждался внешними атрибутами. Он не просто был красив, он еще и подчеркивал это на каждом углу, зная, что по силе воздействия один его взгляд убивает на повал. Ему нужно было родиться богом...
   В 12.35 Роман позвонил Леону и поинтересовался, как проходит интервью.
   - Это скотина, мало того, что не явился, так еще и телефон выключил, представляешь?
   Конечно, представляю, даже во всех подробностях... Молодец, Степанько, заслужил поцелуй в лобик.
   - Ну, может, что-то случилось у человека. Машина, например, сбила...
   - Я тут полчаса стою на посту. Если его не сбила машина, то ...
   - Не злись. Я через пять минут подъеду, буду ждать тебя на мосту.
   - Окей.
   Они встретились на мосту. Львенок заплел косу, нахмурил брови, и глаза его метали молнии, точно у персонажа из Матрицы. Казалось, он вот-вот испепелит кого-нибудь взглядом.
   - Тебе идет быть злым! Сохрани эту мину до вечера и у нас будут лучшие фотографии за всю твою жизнь...
   - Издеваешься? ... Это - Динго. - Он махнул в сторону машины, откуда выполз гориллоподобный телохранитель, в полтора раза превышающий рост Романа, а Роман не считал себя маленьким. Пиджак с трудом застегивался на одну пуговку, а брюки видимо шились на заказ. Страшный и ужасный, Динго попытался улыбнуться, но шрам на губе превратил эту благую улыбку в оскал.
   - Кусается? - Роман позволил дерзость, проверяя порядок субординации Ветрова и его телохранителя.
   - По приказу - да. - Львенок рассмеялся и похлопал Динго по руке, как бы подтверждая, что это его ценная собственность. - Отец приставил. Он пригонит твою машину к дому, а вечером заберем ключи. Запрыгивай ко мне, едем по делам.
   Роман с немой грустью проводил удаляющегося Динго, не совсем понимая, можно ли доверять такому животному что-то кроме бейсбольной биты. Ветров поймал его взгляд и отмел все молчаливые возражения:
   - Не дрейф, Динго - идеальный водитель, он может даже помыть твою Целику.
   - Не-а, я сам.
   Вот уж лишнее! Никакая горилла не будет мыть его чудную девочку. Романа опять накрыло заплесневелым страхом. Ветров из другого мира, у него даже телохранители похожи на чудовище Франкенштейна, что между ними общего? Стало неуютно, как в школе у доски. Но отступать было некуда.
   - Хочешь обкатать Ниссан?
   - Да мне как-то некомфортно в чужой машине.
   - Брось, она продается, так что ничья, к тому же автомат: газ, тормоз и никакую кочергу дергать не нужно. Ты же в своем городе! А машина очень даже комфортная!
   Львенок опять проверял на слабо. На тонкость кишки. Вот уж старая песня о главном! Роман пожал плечами и сел за руль. Утонул в кресле, как король и аккуратно тронулся, проверяя прыть машины. С закрытыми дверьми Ниссан представлял внутри обособленный мир - чуть пахло кожей и чем-то новым, деревом кажется. Мир вокруг, суетливый и пестрый, уплыл в область плоской фантазии - расплылся грязными красками по картону воображения. Машина манила выжать газ до предела и отправится в немедленное путешествие куда-нибудь на Кипр. Но Леон положил листик, вырванный из записной книжки:
   - Четыре адреса и мы едем на море. Я так давно не видел заката!
   Ага! Нарисованная картина запала таки в голову упрямому котенку; семена страсти, посеянные второпях Романом, дали всходы - воин железных джунглей, бессмертный сын бессмертного мафиози загорелся идеей прекрасного.
   - Хорошо, тогда пристегнись!
  
   Первые два адреса были на окраине города и представляли собой заброшенные склады с полустертой надписью: "Сдается в аренду". Львенок объяснил свой интерес к окраинам расширением бизнеса: отец решил открыть автосалоны в соседних городах. Последние два адреса были обычными многоквратирными домами, к делам отношения по всей видимлсти не имели. Леон ничего не объяснял, он только вынес оттуда пачки денег, - в одном случае завернутые в белый лист, в другом - в бывалом пакете с фотографией Мэрилин Монро. Роман решил, что молодой лев прошелся по должникам папаши, чтобы было, что тратить на мелкие расходы.
   Чтоб я так жил! - В сердцах чертыхнулся Роман и мстительно превысил скорость на тридцать километров. Специально он сделал крюк, чтобы выехать из города через другой пост. Столкновение со Степанько и ЖЖ было бы смертельным.
   Леон врубил агрессивный рок, и, покачивая головой, тащился на сидении пассажира. Видимо, дорога из Ростова его утомила. Его соседство, такое близкое и такое теплое, сводило Демона с ума. Он сначала нюхал воздух, пробуя на вкус запахи Ветрова-младшего, пытаясь понять, нравится ли ему запах кожи этого человека. Потом он ощутил волны теплой энергии молодого и живого тела. Тела, пьющего жадно полную чашу жизни. У Романа закружилась голова. У него давно не было секса, а от Леона исходили призывные волны... Если бы они остановились в какой-нибудь гостинице, Роман бы не упустил случая... Но он вспомнил предупреждения Папы и взял под железный контроль все свои алчные желания. Да не спугни молодого львенка, ибо в гневе он опасен. "Подружись с ним, - говорил Папа, - стань для него необходим, как воздух, ты это умеешь. Когда он подсядет на твою энергию, будешь диктовать условия, но не раньше".
   Леон полдороги молчал, отбивая ногой ритм музыки. Периодически у него звонил телефон с мрачной пронзительной мелодией. Он отвечал коротко "да", "нет" или "я перезвоню". Роман каждый раз думал, что это звонит его отец. Любопытство билось в нетерпении запертой в клетке птицей. Он бы палец отдал, лишь бы услышать, как львенок общается с отцом. В этом однозначно крылась тайна. Но отец не звонил, а они уже проехали пол пути.
   - Что ты обо мне думаешь? - Вдруг, без всяких на то разумных предпосылок, спросил Ветров. Угадать, что крылось за таким вопросом, не было возможности. Лицо его было непроницаемым, глаза весело сверкнули, но ничего не открыли. При первой встрече, Роман заметил, что человек этот - с двойным дном, и сам он про это второе дно прекрасно знает. Такой вопрос мог быть так же двухуровневым: на поверхности - легким, как газовое облачко, а глубоко внутри, тяжеловесным, как скала. Он не пытался понять что-то о себе, он вынюхивал чужие мыслишки, как лисица цыпленка.
   - Много чего, да только я тебе не скажу! - Отрезал Роман. Не нравилась ему игра, где нет выбора. - Так же, как и ты не скажешь.
   - Почему? Мне кажется, ты амбициозен, смел, талантлив и одинок.
   - Ладно. Ты - красив, умен, у тебя цепкий ум, своенравен, важен, силен и несгибаем. Ты - необычный.
   - Ты лжешь, попробуй еще раз.
   - Что ты хочешь услышать?
   - Ты говоришь полуправду. Лучше не говори, или скажи все.
   - На самом деле, я думаю, что ты избалованный сукин сын и людей ты ни во что не ставишь.
   - Уже лучше. Давай еще.
   - Сноб, мерзкий тип, из которого так и прет важность, от которой окружающим некуда деваться.
   - Ха... Зачем же я тебе?
   - Не знаю, чем-то зацепил.
   Сама постановка вопроса была не обычной, они словно обсуждали детали бизнес-соглашения или брака по расчету. Холодно и по деловому: это нравится, это нет... К чему это клонит господин Ветров?
   - Ты думаешь, я под крылом папы вырос? Думаешь, я - урод, у которого некуда девать деньги?
   - Что-то в этом роде... - Рассмеялся Роман. Кажется, его визави решил за что-то оправдаться сам перед собой. - Ты ведь сам поддерживаешь такой образ - успешного и богатенького ублюдка.
   - Я именно - ублюдок. Я до шестнадцати лет рос с матерью. Никакого отца у меня не было и в помине. Мама так и не нашла себе никого. Ее изнасиловали.
   Молчание воцарилось надолго. Роман пережевывал мысль, перекатывал ее по всему телу, пытаясь примерять столь трагическую историю к цветущему лику Леонтия.
   - А назвала она меня в честь прадеда - купца. И фамилия у меня не Ветров...
   - Может ты еще и трансвестит?
   - Ага, Британская королева. Смотри-ка за дорогой, а то мы последний километр по встречной едем!
   - И как же ты попал в дамки?
   - На похороны мамы пришел дядька в черных очках с охранниками, отозвал меня в сторону, сказал, что завтра за мной заедут. Я тогда ни о чем не мог думать... Последние несколько лет мама болела, и я сидел с ней дома. Есть было совсем нечего. Выковыривали червей из крупы и варили каши. Одежду мне сосед отдавал, свою, заношенную до дыр... Когда ее хоронили, я выпил рюмку водки, и перед глазами все поплыло, потому что дня три вообще ничего не ел.
   Вот так Лже-Ветров, полон сюрпризов! Не то ящик Пандоры, не то сундук мертвеца! По идее Роман должен был проникнуться печальной судьбой львенка, но он не пустил слезу, даже ради приличия. Не так уж он страдал, во всяком случае, сейчас.
   - И что потом?
   - На следующий день меня повезли к врачам. Был сделан тест на отцовство, так я и стал Ветров. Я его долго ненавидел. Просто был готов убить. Потом примирился. Сейчас, простил, наверное, даже люблю, немножко... По его словам получается, что мама сама от него ушла и придумала историю про изнасилование, потому что ненавидела. Я не знаю, кому верить, до сих пор... Так что я не такой уж и сноб, у меня были разные времена. Сейчас я просто наслаждаюсь жизнью, пока есть такая возможность. Если отец свалит, его первый сын - мой братик, сживет меня со света. Вот так.
   - А почему ты не бросишь все и не уйдешь? - Еще кто кого сживет - не поверил Роман.
   - Куда?
   - Ну не знаю, жить своей жизнью.
   - Никто меня не отпустит. Отец души во мне не чает, он уже почти все предприятия на меня переписал... Только не говори никому?
   - Конечно, дурачок...
   Роману захотелось обнять его и погладить по голове, и прижать так к себе, сильно-сильно. И сказать: "Не волнуйся, я с тобой". Черт, наступил все-таки на мозоль.
   И показалась Роману вся его нынешняя жизнь такой мелкой и суетливой, такой местячковой и узкой, как ушко у иголки. И не лезет через это ушко ни верблюд, ни семейство Ветровых. Одно пришло на ум - не надо хитрить с этим человеком, глупо это как-то.
   - А знаешь, это я журналиста выгнал.
   - Как это?
   - Так вот, наколдовал, чтобы он не приехал. Понимаешь, город здесь маленький, все друг про друга что-то знают. А я как раз из тех, у кого пара скелетов в шкафу завалялась. Не, не таких, как у тебя, чуть поменьше будут. Но все же, не хотелось мне, чтобы ты сразу "как-то не так" про меня подумал.
   - Я тебя "видел", мне истории ни к чему.
   - Как это, "видел"?
   - А вот так. Левым глазом. Смотришь, сверху вниз - сканируешь, только одни глазом. И либо серость видишь и пустоту, либо свет желтый. Иногда яркий попадается. И тогда прошлое не имеет значения.
   - А у меня что увидел?
   - А вот не скажу! - Мстительно надулся львенок. - Ты мне тут какую-то лажу нес: "красивый, умный...", а потом что вылезло?
   - Я тебя люблю. - Рассмеялся Роман. Легко так, позабыв о своей страсти. Страсть затаилась где-то в уголках сердца. Зато что-то подсказало - лови момент. Происходит нечто важное, прозеваешь - и прощай, улетит твой Ветров с попутным ветерком и поминай, как звали. - Нет, правда.
   - Ты похож на манекен. Разве манекены могут любить?
   Он на что-то злился. На что именно, было сложно понять. Роман подумал, что это недоверие, вошедшее в привычку. Мрачное такое, как восход луны. Запертое на дне подсознания. Левым глазом он "видит", а себя не алё рассмотреть?
   - Дарю тебе свое сердце. Бери и владей.
   - На фиг оно мне? Я, может, соберусь с силами и уеду в Мексику или Африку. Буду там жить в пустыне.
   Больше они ни о чем важном не говорили. Так, болтали на разные пустяковые темы: когда концерт, как сайт называется, какая здесь природа красивая и зачем ехать в Турцию, когда море здесь то же самое. Потом был звонок, от которого Леон напрягся, не заметил даже, как рукой распотрошил конец косы.
   - Да... По делам, не знаю, сегодня наверное. Нет, не один. Знаешь, я уже не маленький, разберусь как-нибудь. Да, можешь взять, только назад в гараж верни, и смотри не поцарапай. Это мой джип! ... Вот подонок! Братик... Знаешь, на кого он похож? Такой белобрысый, в очках, в "Охотниках за привидениями" играл, помнишь? Почему он все время сует нос в мою жизнь? Отец его давно от дел убрал, он же только и мог, что деньги тратить. Просрал два ресторана, а третий от налоговой не смог отмазать. Тряпка и кукла пустая.
   - Постой, это ты пришел в его жизнь и перевернул ее с ног на голову, а не он. Это тебе папа отписал фирмы, правильно?
   - Потому и отписал, что я ими занимаюсь, а не по кабакам шляюсь. У всех братья как люди, а этот - погремушка. Тыква хэлловиновская.
   Роман понял, что его злит - человеческая слабость, отсутствие энергии. Он на всех смотрит и сравнивает с собой и не находит равных. Потому и Демону устраивал проверки и видимо, это не последние. Такой требовательный и в то же время, такой толкающий. Рожденный лидером в стране лилипутов. Да, жук в муравейнике, выражаясь повестью Стругацких. И не зря судьба его к такому папе толкнула - хоть какое-то поле деятельности. И то он простаивал. Хотел любить и не находил кого, хотел творить - не знал, что, закручивал ураган энергий, а его обливали холодной водой... И хлопали мухобойкой, ломая крылья.
  
   ... На горизонте появилось море. Роман заерзал - он не знал, как провести фотосессию. Во-первых, он устал ехать, во-вторых - фотосессия - процесс творческий, как пойдет, не известно. Он уже снимал Ветрова и компанию, но это было так, баловство. Само таинство начнется сейчас. На фоне огромного закатного солнца, утопающего в разлитой фуксии на горизонте. Только вот не рассказывал бы он про своего чудо-папу, честное слово, было бы легче...
   Огромное, на пол горизонта, светило разлилось в морской глади кровавой лужей, заполыхало алым темно-сиреневый небосвод с серыми клочковатыми тучами. Хотелось молча смотреть и не шевелится. Этот закат для тебя, Леон Ветров.
   - Принимай позу, видишь, какой закат.
   - Я его сам себе приснил!
   Он был не прост. Совсем, хоть и прикидывался. Что-то заставляло его маскироваться от всего мира. Роман настроил фокус и поймал сначала не смелые, потом хлынувшие потоком шедевральные кадры. Черный силуэт на фоне алого гигантского круга был действительно крут. Он видел такое фото у шведских заплесневелых думстеров. Но там все застыло - и мир и человек. Львенок же дышал жизнью, двигаясь с грацией дикой кошки. Он распустил волосы, отдал их ветру.
   ...Его растила мать. Гибкий, хитрый, мягкий, привыкший выживать в любых условиях. Он был силен и опасен, никто не осмелился согреть его, потому что Леон Ветров был как лавина - он бы смёл, размазал и поглотил, того, кто слабее. Так видимо произошло с его женой, о которой говорил Генка. Демон заметил на безымянном пальце слабый след от кольца. Что ж, у львенка есть опыт, опыт неудачный, это плюс. Он хотел было взревновать, но потом передумал - след был совсем слабый, а львенок похоже соскреб с себя остатки прошлого.
  
   Он снимал, не испытывая никаких эротических ощущений, и это было в новинку. Ему всегда хотелось свои модели, даже если они не были красивы. Исключение составляли дети, женщины и неживые предметы. Он возвел фотосессии в сексуальный спектакль, где он был режиссером. Тело его обычно наполнялось жаром и зажигало модель страстным желанием. Из искры, как известно, возгоралось пламя, и получалась феерия чувств, выплеснутых в удачные снимки. Иногда это был яркий, вспыхнувший, как сверхновая, секс, обогативший фотографа и разнеживший фотомодель. То, что происходило на берегу моря сейчас, скорее было похоже на волшебство более высшего порядка. Секс был лишним. Так, наверное, люди бы созерцали явление ангела.
   Он был красив, он был безупречен, он заставил Демона трепетать тихой внутренней радостью, охватывающей все бытие - он молча любовался Ветровым, щелкая и взлетая к вершинам наслаждения. Он видел шедевр, он запечатлеет шедевр, и шедевр он унесет с собой, завернутый в тонкую паутину памяти. Унесет, спрятав в глубине сердца.
   Что с тобой, старый дурак? - поинтересовался здравый смысл - Влюбился, что ли? Демон отмел эту мысль, как невозможную в принципе. Думать не хотелось, он просто пил ветер, ласкал глазами Ветрова и твердой рукой щелкал на кнопку. Чем ниже садилось солнце, тем мрачнее рисовался силуэт, и это было как раз то, что надо. Давно Роман не получал такого чистого кайфа от фотосессии.
   - Я красивый? - Спросил львенок, подпрыгивая, как вампир в фильме "Интервью с вампиром" - легко, изящно, почти танцуя. Ветер уносил его слова, а солнце вздрагивало в своей кроваво-морской луже.
   - Ты - божественный...
   И вдруг он остановился. Словно угадал опасность. Насторожился, и пошел к машине.
   - У меня еще есть память на карте. Может, продолжим?
   - Я не знаю, - кажется, его заели шаблоны. - Тебе что от меня нужно?
   - Ты чего сдрейфил? - Роман опустил фотоаппарат. - Дурак, ничего мне от тебя не нужно.
   - От тебя идут щупальца, и эти щупальца меня опутывают и укачивают.
   - Конечно, - (нужно быть крайне осторожным, кажется, рыбка затрепыхалась, наткнувшись на острие крючка), - я же тебя фотографирую. Мне нужны позы, мне нужны движения, мне нужно твое эмоциональное состояние. Если бы ты сейчас не открылся, я бы не смог ничего снять. Давай посмотрим!
   Он притворился фотографом. Загнал себя в облик эксцентричного профи, которому должны прощаться мелкие странности. И прибрал "усы", отпустил Ветрова. Сразу все стало таким обыкновенным, солнце моментально село, забрав с собой безумство красок. Серое небо соединилось со штилем, и сумерки сели на плечи тяжелой ношей.
   Он все чувствовал.
   Другие нет - этот да. И это не был дар, это была выработанная с годами способность - лисий нюх плюс возможность "видеть левым глазом". Роман думал, - он такой один на земле. Вот так открытие! Кажется, у него есть компания. Однако, львенок еще слишком мал, чтобы принять свою необычность, как данность. Он будет сопротивляться, он будет пугаться, он подожмет хвост, и будет прятать голову по-страусиному - в песок, и в асфальт, и в бетон, когда судьба даст ему понять, что таких людей, как он больше нет в природе.
   Но Роман больше не распускал перья, он подобрался и притворился обычным фотографом, которого накрыл творческий экстаз. Восторженно припрыгивая, он нес фотоаппарат, как величайшую драгоценность в мире. Вдруг сам поверив в то, что ничего важнее нет, чем эти фотографии с привкусом заката...
   Они открыли ноутбук и уткнулись в него носами. Каждый делал вид, что там, на экране, жизненно важная информация... Что-то проникло в Леона Ветрова - то ли втер, обнявший до этого Демона, то ли обрывки алчных мыслей... Он сделал вид, что ничего не заметил. Потому что не мог идентифицировать такой посыл. Не имелось в его разуме места для таких больших и странных ощущений. Излишне развитый ум мешал парнише принять это за тепло, подаренное закатом. Однако, он не был из тех, кто зацикливается на непонятом. Просто отбросил не рожденные соображения - отпустил, и бог с ними.
   - О-о!
   - Нравится? Это ты...
   - Ты - гений!
   Кажется, он поверил в творческий экстаз и эмоциональный всплеск, рожденный при фотосессии. Но поверил, только когда увидел. Даже без обработки в растровом редакторе, фотки тянули на "особое" настроение - такие странные краски смешал закат, почти стерев в пыль фигуру человека. Роман остался доволен. Ему даже пришла мысль послать их на пару конкурсов, периодически объявляемых специализированными журналами. Не только же Генке Елисееву выигрывать поощрительные призы. Роман, например, не отказался бы от новомодно "зеркалки" или хорошей широкоуголки.
   - А это, смотри!
   - Да, супер. А ты и вправду хорош...
   Да, да, тащись от моих способностей, - Роман аккуратно вбивал гвоздики в гроб его жадности. Он раскусил Леона Ветрова. Тот был жаден до тепла. Обыкновенного, человеческого. Без страха и оглядки, без обязательств и клятв. Просто тепло. Он его получил. Пора было вбить последние гвозди:
   - Я всегда хорош, если мне не мешать. Но здесь есть и твоя заслуга. Ты чуть-чуть приоткрылся, и камера это отразила. Я это уловил - твои движения, твой взгляд, легкий наклон головы в сторону - смотри...
   - А я должен раскрываться?
   - Ты ведь настоящий. Чего тебе бояться?
   - Не знаю. Я ведь вглубь себя не заглядывал!
   Подул холодный мартовский ветер, и вдруг тьма стала непроглядной, а птицы жалобно закричали, закружив над машиной.
   - Пора! - четко определил Ветров. - Норд-ост я не люблю.
   - Окей, все равно уже ничего не видно.
   - Страшно хочу есть, а ты?
   Он снова превратился в снисходительного сноба, страдающего об удобствах. Кажется, эпизод под кодовым названием "Щупальца" был забыт, либо отложен в дальний угол размышлений, как не имеющий конкретного ответа. Ум Ветрова был текуч и легок. С ним было приятно вести дела. И сердечные, наверное, тоже.
   - Здесь где-то был кабак. Я в прошлый раз заезжал, там еще висит голова оленя...
   - Ты был один? - Спросил совсем равнодушно, укладывая ноутбук на заднее сидение, но, тем не менее, вопрос был задан и Роман решил ответить:
   - Нет, с другом. Я отвез его к морю, попрощаться...
   - Он умер?
   - Да.
   Ветров едва заметно пожал плечами. Он не умел изображать мнимое сочувствие. Да от него и не требовалось. Роману стало грустно. Он бы рассказал Папа про фотосессию, где его чуть не поймал за хвост проворный львенок, нет, скорее лисенок...
  
   Олень светлил Романа своими стеклянными глазами. За дальним столиком волосатые мужики накоптили "Петром 1", пахло мясом и спиртным. Ресторанчик назывался "У охотника", хотя широкие открытые просторы лиманов больше располагали к рыбалке, чем к охоте. Роман пытался представить живность - сусликов, тушканчиков, лисиц... Олень, скачущий по болоту, не вписывался в картину. Здесь было не слишком уютно и не чисто, но другого варианта не было.
   Ветров заказал по бокалу местного красного вина и жаренное по-французски мясо. Ел он жадно и ненасытно, забив рот до отказа и лениво вытирая прилипшие крошки. Потом радостно потирал живот, выпивал глоток вина и заново заталкивал куски отбивной, роняя часть обратно в тарелку. При этом он умело орудовал ножом и вилкой, как заправский денди.
   - Прости, есть очень хотелось. - Последний кусок он проглотил, даже не разжевав.
   Похож он был на недавно прирученного зверя, который так и ищет лазейку, где бы проявить звериный инстинкт. Он был отвратителен и великолепен одновременно - Роман засмотрелся, забыв жевать свое мясо. После бокала вина он вдруг нестерпимо захотел нюхать кожу Леона. Это было нестерпимо навязчивое желание. Он придумал глупую отговорку:
   - У тебя одеколон пахнет?
   - Не знаю, - Львенок был сыт и доволен. - Вряд ли, я не злоупотребляю.
   - Такой терпкий запах, "Envergure"? - Не отстал Роман, протягивая нос к руке Ветрова с явным намерением ее понюхать.
   - Нет, "Hugo Boss", папин подарок.
   Он протянул руку, подставив запястье, поверив в легенду. С некоторым стеснением, с некоторым снисхождением и недовольством. Смущение ему шло, как жадное поглощение пищи. Демон наклонился с видом гурмана, вдыхающего легкий аромат будущей пищи. Он легко поддержал его ладонь, успев рассмотреть аккуратные ногти на длинных аристократических пальцах. Потом вдохнул, не показав заинтересованности, и вдруг резко отбросил руку:
   - Это не от тебя! Наверное, от официантки шлейф остался.
   Львенок обиженно утащил руку обратно, не понимая, что за игра ведется. На самом деле никаким "хьюго боссом" там уже давно не пахло, а пахло кожей. Что и требовалось ощутить. Это был необычный запах, нежный, не совсем мужской. Гладкий, как молоко, легкий, как южный ночной ветерок и такой особенный, что оставался навсегда в памяти. Романа унесло, словно он вдохнул эфира. Хотелось немедленно, не глядя ни на что, сесть рядом и нюхать все - сгиб локтя, шею, за ухом, волосы, позвоночник, и пах... Этот запах прошелся небольшим ураганчиком по телу Романа, захмелевшего враз и навсегда. И вырвался через макушку, умчавшись к большой молочной луне, плывущей по черным облакам. Магия! - подумал Демон. Ему никогда раньше не нравились человеческие запахи. Даже тот, кого он любил больше всего - вынужден был мыться три-четыре раза в неделю, потому что Роман воротил нос. Ему все время пахло чем-то не тем. Младенцы пахли отрыжкой и кашей, мужики - водкой и цигаркой, потом и мочой, женщины - писькой, душными духами и лаком для волос, старики - плесенью и болезнью. Иногда ему казалось, что юноши, падающие в объятия фотографа, пахли сносно - нерастраченными мечтами, возбуждением и мылом. Но запах Ветрова был вне конкуренции - Романа унесло, как от крепкой затяжки. Он судорожно соображал, как бы еще понюхать своего визави, не возбуждая лишних подозрений, но в голову ничего не приходило.
   Официантка принесла бутылку коньяка "Kelt". Роман как-то заказал это французское пойло, - хотел шикануть перед тусовкой, - круглый счет в конце вечера моментально отрезвил его великодушие. Коньяк оказался шестилетней выдержки, изготовлялся только в регионе Гранд Шампань, имел довольно приятный букет, но в горло не лез, лишив Демона только что заработанных денег.
   Он вопросительно посмотрел на Ветрова, тот пожал плечами и поймал ускользающую официантку за край фартука:
   - Мы не заказывали!
   - Подарок от пятого столика.
   За пятым столиком, расположенным прямо под головой оленя сидели страшные и заросшие азербайджанцы. Это они завоняли весь кабак сигаретами. Роман заерзал на месте и метнул красноречивый взгляд в сторону двери.
   - Хорошо, принеси им самое дорогое шампанское, а нам счет.
   - Кажется, пора валить, - заметил Роман, как только официантка удалилась. - Эти чурки не сводят с тебя глаз.
   - А мне кажется, они на тебя пялятся. Ладно, сейчас расплатимся и поедем, все равно уже пора. Мне еще пятьсот километров ехать.
   Они вышли на свежий воздух и Роман облегченно вздохнул - человеческая помойка не липла к Леону Ветрову. Он не курил, мало пил и не открывался людям. Очень правильная политика, особенно в местах, где мертвый олень и чурки сверлят тебя стеклянными глазами.
   - Ты тоже это чувствуешь?
   - Что?
   - Мир словно напрягается вокруг тебя. - Он очертил невидимые нити, размахивая бутылкой "Kelt" и заглядывая в глаза Романа, ища там подтверждения или опровержения. - Начинает пульсировать и выталкивает из себя...
   - Я понимаю, когда пора сваливать, чтобы избежать неприятностей.
  
   Леон больше ничего не сказал про выталкивающий мир. Может, ему показалось, что он через чур открылся. Они какое-то время ехали молча, львенок теперь сидел за рулем. Ехал он очень ровно и по правилам, больше ста не превышал, хотя машина просилась на свободу. Когда Демон вел, он разгонялся и до ста двадцати, потом сбрасывал, не доверяя дороге, ожидая коварных ямок и злой засады в кустах. У львенка наверняка валялись в бардачке корочки-отмазки, а на заднем сидении была сумка, набитая деньгами, но он не форсил. С ним было спокойно ехать. Роман неожиданно понял - львенок недавно за рулем, может год от силы. И кажется, он всеми силами пытался скрыть этот факт. Демон пожал плечами - пусть будет так, ему все равно. Даже если окажется, что у Ветрова трусы в цветочек, он от этого в глазах Романа не станет хуже. Тело Романа уже само взяло этого странного человека под крыло.
   По дороге их догнал навороченный джип, забрызганный грязью. Дорога была шириной в одну полосу, и хотя наступила ночь, засады в кустах не отменялись, к тому же, по трассе везде был видеоконтроль. Джип был лексус песочного цвета, и, догнав Ниссан, он сразу приклеился к заду, стал щимить и пристраиваться, как нетерпеливый любовник. Ветров сбросил скорость, разрешая себя обогнать, наплевав на сплошную. Однако, джип, то ли не решался, то ли задался целью мстить ездой сзади, "дыша" в багажник и слепя дальним светом.
   - Кажется, он с тобой погоняться хочет, - рассмеялся Роман. - Или померяться чем-нибудь...
   - Вот сука, - разозлился Леонтий и стал неторопливо разгоняться, - чем тут мерятся? У меня в гараже такой же стоит, даже лучше!
   - Давай его сделаем!
   - Хочешь сесть за руль?
   - Нет, ты же у нас "крутой"! Не дрейф, львенок, он даже след твой понюхать не успеет.
   И он разогнался. Разрешил себе то, на что давно не решался. Роман решил, что Леону будет полезен опыт подобного рода - разрешить недопустимое. Долой правила, тело должно чувствовать ветер свободы и слышать песни богов. Разреши себе, пусть через злость. Ты ведь привык побеждать разумом, дай телу победить!
   Они взревели двигателями. Джип включился в гонку. Когда стрелка подползла к цифре 170, Роман уже пожалел, что стравил двух дураков. Они не собирались останавливаться. Машина, въехав на горку, какое-то время летела стрелой, не касаясь асфальта. Спидометра уже не хватало, а впереди засветились огни города, и тут джип отстал. Не то испугался, не то не смог догнать. В приморскую деревню Ветров влетел на 150, пытаясь плавно тормозить и все время бормоча извинения за "американские горки"... И тут позвонил его отец.
   - Черт... Подай мне телефон! ... Да, пап. Еду домой, а ты как? Нет, нормально. Фотографии просто супер, этот фотограф, о котором я тебе говорил, настоящий профи. Увидишь, короче. Нет, я ничего не превышал, честное пионерское, ну может совсем чуть-чуть. И не пил. С чего ты взял? Да, я тебя люблю... Звонило, чудо в перьях. Не брат он мне ... Ладно, не отвлекай от дороги, а то я и так ничего не вижу. Конечно, помню, в населенном пункте - 60, за городом - 90...
   - Права папа купил? - Поинтересовался Роман, когда Леон с вздохом облегчения положил мобильник в карман.
   - Права на дом привезли, там даже уже стояла моя роспись... Я честно хотел пойти учится, но не получилось. Сел первый раз за папину Мазду и вмочился в дерево, она словно не слушалась меня, скотина. Теперь предок все время трясет очком - как бы чего не случилось в дороге. Кстати, спасибо тебе, я так сильно не разу в жизни не разгонялся.
   - Знаешь, я тоже, а у меня опыт - десять лет. Честно говоря, дух в пятки уходит.
   - Точно! - Радостно рассмеялся Леон.
   Ему было чудесно нарушать правила. Надо запомнить, - отметил Демон, - когда-нибудь мы вместе нарушим самое строгое правило... И это будет самый большой во вселенной кайф. А пока он подождет, пусть львенок вырастет в большого и грозного льва, только на его, Романа, поводке...
  
   Проснулся он от резкого толчка. И вдруг понял, что наступила большая вселенская жопа - они въехали в город. И естественно, через пост Степанько, будь он проклят. Была одна надежда - что пока дурак Роман спал, запрокинув голову и отвесив челюсть, Степанько закончил смену и оставил пост. Если нет - Роману конец. Добрый Степанько - пол беды, а взревновавший и бешенный - реальная угроза. Про машину тогда можно будет забыть, езда будет обходится в круглую сумму... Нужно было срочно придумать политику поведения с инспектором ГИБДД, возомнившим себя возлюбленным.
   - Я туда еду? - Спросил Леон.
   - Да, только за светофором поверни налево.
   - Я тут подумал, - я ведь тебе должен за фотосессию. А мне понадобится еще фотографии, да и к отцу приезжают китайцы с деловыми переговорами, им доставляет удовольствие фотографироваться в нашем городе и особенно за городом. Все это частная съемка, которая не подлежит разглашению. Сейчас их фотографирует брат, но он - бездарь. Ты бы взялся за эту работу?
   - Допустим.
   - Тогда сделаем так - ты выбери машину, оформим кредит, и я твой гонорар за фотосъемку будут пускать на погашение кредита. У тебя будет машина представительского класса, а у меня представительный фотограф... Можешь выбрать из тех, что в нашем салоне, можешь заказать по каталогу, ее привезут через месяц. Как тебе мысль?
   Видимо это была судьба. Не мысль, а поворот на 180 градусов. Бифуркационная точка всех их отношений. Машина Демона - Тайота Целика, (его девочка, красотка, лапочка) - была не машиной в прямом смысле, а живой памятью. Она противостояла боли и смерти, она несла на себе тепло и отпечаток прошлого... Он любил ее как детище Владислава. Там даже до сих пор был особый запах и если присмотреться - блестели кристаллами высохшие слезы. Неужели пришла пора отказаться от прошлого? Он не знал. Не мог сразу решить - душа металась от непоколебимой верности к новым просторам. На самом деле, давно надо было сделать что-нибудь революционное со своей жизнью. С другой стороны - поменять Целику на какой-нибудь Понтиак не хотелось. Он вложил в нее столько внимания, сил, энергии, что она стала почти родной.
   - Я подумаю.
   - Чего тут думать?
   - Мне нужно время - прощупать твое предложение. Щупальцами!
   - Я честно предлагаю!
   - Ты тут не причем.
   Они уже были возле дома Романа. Сначала он не сообразил, КАК. Мысли прыгали от составления списка защитных мер от Степанько, до захватывающей фантазии по выбору нового авто. Только когда машина полностью остановилась, Демон очнулся - он не называл адрес и не объяснял схему проезда.
   - Ты знаешь, где я живу?
   - Да, это не сложно.
   Вот так. Оказывается, узнать адрес гламурного фотографа (который он тщательно скрывает от всех и вся!) Не составляет особого труда для таких, как Ветров. Может, Папа был прав - людей подобного сорта стоит обходить подальше. Леон Ветров усыпил бдительность Романа слезливыми сказками о голодном детстве, а тот забыл, что перед ним первоклассный манипулятор. Если он согласится на машину из автосалона Ветрова, то навсегда станет его должником, в энергетическом смысле. В той плоскости, где развешаны щупальца его желаний, и ветер шепчет голосом умерших. Где нет птиц, а только скользят тени. Игра стала заходить слишком далеко, Демона неудержимо засасывало в глубокую воронку, и от этого вся его сила стала дыбом.
   Когда-то, очень давно, он принял несколько неоспоримых истин, работающих только для него и в его мире. Одна из них гласила: "Не бери чужого, каким бы ничьим это чужое не казалось". Потому что хозяин халявы найдется непременно, выскочит, как черт из табакерки, чтобы посмеяться металлическим смехом над твоим разрывом сердца. И халява померкнет перед той работой или обязательствами, которые на тебя навешают. Не бывает хорошей машины, за которую можно расплатиться парочкой фотосессией, даже десятком. Потому что десять фотосессий - это даже не половина БМВ, даже не треть. То есть, Роману нужно согласиться на пожизненное обслуживание семейства Ветровых, причем безотказно при любых обстоятельствах, в любую погоду. А если у него сведет скулы от скуки, или китайцы заблюют объектив?
   Оставался открытым еще один вопрос - что еще, кроме адреса, Леонтий Пронырливый, знает про своего фотографа. Роман вел скрытую жизнь, не афишировал себя последние лет пять вообще никак. Друзей у него не было, а Папа умер. Были, конечно, армии Амбарцумычей, с жадностью сующих нос в личные дела таинственной фигуры, но нос их так никуда и не просовывался, кроме общих деталей. Так же обстояло дело и с интернет-флудерами, возомнившими себя знатоками личности Демона. Ничегошеньки они не знали в подробностях, так же, как и Генка. Со временем мистическая личность по кличке Демон обросла легендами, слухами и небывалыми деталями личной истории, но такие сплетни ничего не стоили и понять, кто же есть Роман - демон во плоти или ангел на земле - посторонним не представлялось возможным. Все глубоко личное не выходило за пределы его головы. Поэтому, если бы кто-то задался целью разузнать, кто же такой Роман, наткнулся бы лишь на противоречивые слухи да предположения.
   - А поедем еще на море, только днем? - вдруг спросил Ветров. Очень искренне, совершенно открыто и однозначно, просто на море. - Хочу купаться, долго-долго.
   Было в нем что-то подкупающее, что-то непосредственное, от чего хотелось немедленно на все соглашаться и радостно бежать исполнять приказанное. Львенок притворялся пушистым котенком, причем так "искренне", что сам в это верил. Роман посмотрел в его блестящие глаза и спросил у своего тела: что вообще происходит? Не запускают ли в него те самые щупальца, которыми он обвил тело Леона на море? Тело ответило, что жаждет ехать на море с Ветровым, жаждет, во чтобы то не стало, купаться с ним до упаду, до изнеможения, до сводящих судорог, до сквозной мокроты...
   - Поедем. Только приезжай пораньше, и чтобы никаких журналистов...
  
   Динго дремал в его машине. Это было хамство. Понятно, конечно, что ему некуда деться, но мог бы сидеть в кабаке, или с девочками знакомится. Хотя, с такой внешностью, это, наверное, было проблемно. Он дрых в его Целике, провонял ее своим потом, осыпал крошками бутерброда, курил...
   - Динго охраняет машину, - пояснил Леон, - я ему приказал. Ты же не сказал, где гараж.
   - Он что, весь день сидел в машине?
   - Да.
   - А ссал он где?
   - Не знаю, - рассмеялся Леон, - за деревом, скорее всего. Вон, видишь, укромный уголок.
   Они несколько минут помолчали, наблюдая, как Динго бесстрастно покидает машину и, готовый к следующему заданию, направляется к ним. Истинный терминатор. Роману стало не по себе. Во-первых, он собирался сказать на прощание что-нибудь эдакое, может бессмысленное, или слегка вспугнуть застывший штиль в сознании Ветрова двусмысленным намеком. Но Динго уже садился в машину, не спросив разрешения. Аудиенция окончена, его величество направляется на покой. И, во-вторых, сама идея передвижения повсюду вместе с гариллой-охранником казалась ему диковатой.
   - Я обработаю фото и вышлю тебе.
   - Созвонимся.
   Они были как чужие. Словно не было этой дороги, этого кровавого заката, и никто не нюхал запястье... Ему казалось, что некоторые мосты дружбы уже налажены, и вдруг эти мосты в одно мгновение были разведены. До тех пор, пока хозяин вновь не распорядится. Роман посмотрел на Леона - тот думал о чем-то далеком, закусив губу. Он медлил трогаться, и в тоже время был уже не здесь.
   - Коньяк возьми! - Предложил Ветров.
   - Не, ты возьми, папику.
   - Папику врачи запретили, только Нарзан.
   Роман взял бутылку и, махнув на прощание, пошел домой. Он тоже медлил, не договорив, недопоняв, недонюхав. Такой сложный, Ветров, не умещался в его разложение по полочкам. И в то же время, такой простой и знакомый всю жизнь, Ветров пробуждал смесь желаний и вопросов, заставляя Демона втягивать воздух напряженными ноздрями, щупая его тепло и читая те отрывки фраз, что вываливались из ростовского мафиози по неосторожности...
   Ничего более неоднозначного не попадалось Роману на его жизненном пути!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   8. Утром он явился в фотостудию. Пора платить аренду и как раз была его неделя уборки. Так они поделились с Оксанкой - неделю она метет прилежно, как домохозяйка, другую неделю Роман размазывает по полу мокрым веником бутылки, лепестки роз и мелкие деньги, почему-то всегда присутствующие в этом помещении. Роман еще смеялся, - когда у него настанут плохие времена, можно прийти в студию и наскрести на бутерброд. На самом деле, появление мелочи не имело отношения к мистике - когда модели переодевались, монетки выскальзывала из карманов. По хорошему, можно было привлечь ко всем этим низменным делам местную уборщицу, но Роману не хотелось, чтобы она везде совала свой длинный нос - а откуда в студии шампанское или презерватив.
   Он открыл дверь, надеясь, что Оксанки нет в столь ранний час. Но она была, и мало того, стала отчаянно жестикулировать и вращать зрачками, как бык на корриде. Роман проследил ее взгляд и невольно попятился - на софе, свернувшись калачиком, глубоким сном спал Борис, его забытая фотомодель. Рот у него приоткрылся, сделав его похожим на ребенка, каким ему и полагалось быть. В руке он сжимал пачку денег, видимо гонорар для следующей фотосессии.
   - Черт!
   - Не вздумай смыться, - Оксанка вцепилась в рукав, - он тут двое суток спит, а у тебя телефон отключен. Я предлагала бесплатно сфотографировать, ни фига. Ему нужно ваше величество, и никто другой.
   Захотелось вернуться на море. Пусть будет ветер и закат, и больше никого... Что ему делать с этим балбесом?
   - Я знал, что ты придешь. - "Балбес" проснулся, и сонно потирая глаза, улыбался солнечной улыбкой. - Я из дома ушел.
   Вот и здрасте, новый год. Здесь, что, приют для глупцов? Нужно было разрулить ситуацию, но Роману ничего не приходило в голову. С одной стороны, - это взрослый человек, сам принимающий решения и сам за них отвечающий. С другой - это тело, которое он, Демон, по глупости трахнул, опираясь на собственную жажду, и теперь тело вернулось в качестве кармы.
  
   Черт, черт, черт, черт!!!
  
   - Почему ты ушел из дома? - Блеснула надежда вернуть дитя не разумное на путь истинный - в мамины объятия и всепрощение.
   - Мать увидела фото и предложила мне выбор - либо я выбрасываю всю эту ерунду из головы и поступаю в вуз, либо качусь к чертовой матери к фотографу-извращенцу.
   - Вуз - это не плохо. - Пожал плечами Роман (фотограф-извращенец). - Я учился в институте, Оксанка - универ заканчивала...
   - Нее-т, я жду ответа, через неделю два журнала примут решения. Их заинтересовали фотографии. Я хочу быть фотомоделью, хочу уехать в Москву. Мне здесь плохо, понимаешь?
  
   ...Роман промолчал. Он уезжал в Москву. Ему было плохо здесь. Провинция, строгие нравы, мало возможностей, нет понимания, гомофобия. Он уехал. Собрался, никому ничего не сказал, только отцу. Одна знаменитая в то время киностудия заинтересовалась его фотографиями. Правда, ей нужен был помощник оператора, а не фотограф, но молодой Рома был готов на все - переучится в оператора, варить кофе режиссеру, работать круглосуточно, жить в бытовке, получать мизерную зарплату... Позже выяснилось, что готов он далеко не ко всему.
   Ехал он в советском плацкарте, долго да нудно. На казанском вокзале к нему сразу подкатили блюстители порядка, бросив семейство казахов. Проверили все - сумку, карманы, документы. Лапали полчаса, суки. Вокзал не выглядел радужно - старые здания облепили ларьки сотовых операторов, ромалы стреляли сигареты, а народ с чемоданами судорожно щимился к прибывшему поезду. Не слишком ободренный, Роман совсем расстроился, когда, прождав полчаса, понял, что дядя не приедет встречать. Дядька был занятой человек, владелец казино и нескольких торговых точек с косметикой, и давно открестился от не слишком успешных родственников. Большая и суетная Москва не обратила внимания на провинциального гостя, с надеждой всматривающегося в проходящие лица. Дядя на звонок с автомата ответил, но его суждение было монументально и непоколебимо, как глыба. Звучало оно примерно так: "Слушай, племяш. Таких, как ты, здесь пруд пруди. И все молодые и все талантливые. Возвращайся-ка ты домой, отец тебе поможет. Если надо, я вышлю деньги..."
   Роман снял комнату в гостинице на последние деньги, и на утро, не теряя надежды, пошел в студию, где снималось большое кино. Адрес киностудии оказался липовым и Рома отправился куда глаза глядят. Через два дня поисков он нашел студию с похожим названием, правда человека, с которым он созванивался на месте не оказалось. Три часа он простоял в коридоре, ожидая некоего Г.Э. Румянцева, директора чего-то там, который должен был все решить. Румянцев появился ближе к вечеру, и то, издали посмотрев на Рому, пригласил вечером в ресторан на углу, чтобы обсудить особенности и специфику работы.
   Рома сразу смекнул, что вряд ли будут рядового сотрудника приглашать в ресторан вечером для беседы. Но деваться было некуда, и он пошел, решив раз в жизни наплевать на свою гордость. "Ничего страшного не случится, от одного раза твоя задница не порвется" - под таким девизом он зашел в ресторан с урчащим от голода желудком и увидел Румянцева. Мелкого роста, с увесистым животиком, с сияющей лысиной, с гитлеровскими усиками и сальными, прыгающими в беспорядке глазками. Носил он мятый песочного цвета костюм, пыльные широкие туфли и серый галстук. И все время вытирал уголки рта желтым платком с монограммой своего имени.
   Рома выпил несколько бокалов шампанского, голова у него закружилась. Откровенно и честно он описал свою ситуацию - отказ дяди в помощи, огромное желание работать в киностудии.
   - Все это замечательно, Рома, но есть несколько нюансов. Во-первых, вы должны понравиться мне, чтобы работать в нашей группе, во-вторых, вы должны быть послушны, и не просто послушны, а беспрекословно послушны...
   В коридоре отеля, куда Гадик Эдикович повел Рому, свет светил тускло. Роман заподозрил, что будет это отвратительно, а имя Гадик, так не сочетающееся с красивой фамилией, скорее характеристика личности директора, чем имя. Когда Гадик Эдикович, в очередной раз вытерев платком губы, вдруг прижал трясущимися руками претендента на должность к стене и стал неуклюже целовать, Рому чуть не вывернуло наизнанку. Запахло гнилыми зубами, табаком и таблетками.
   - Вы замечательный молодой человек, Ромочка, - шептал Румянцев, шарясь рукой в своей ширинке и, поворачивая Ромочку спиной, и подталкивая в номер,- только вам надо кое-чему научиться...
   Ромочка выдрался из рук Гадика и удрал, бросив папку с резюме и фотографиями, спотыкаясь о красный ковер. Выбежал на свежий воздух, желая мыться в душе долго и тереть тело мочалкой до боли. Пошел холодный московский дождь. Уборщица ресторана спросила, все ли в порядке, таксист предложил услуги. Роман, мокрый от дождя и злой, немедленно поехал к дяде, попросил денег на обратный билет и уехал.
  
   Больше он не делал попыток возвращаться в Москву в поисках работы. Особенно в киностудиях. Будучи уже взрослым и маститым, Роман осознал, что ему просто не повезло, и что киностудии здесь не причем. Пришел он как ощипанный цыпленок в логово волков, вот зубы и лязгнули у самого носа. Можно было (нужно было!) Остаться и искать другие киностудии, или вообще, другую работу. Ну, уж так получилось, - не прижился он в столице, а теперь и не хотелось в гущу с головой. И потом, тогда бы он не встретил Владислава, Папу и даже львенок вряд ли бы ему попался. А львенок на данный момент был самым прекрасным, что с ним случалось за последние годы.
   Ночью ему снились его глаза, его белая кожа, краткая улыбка на пухлых губах. Проснулся он и понял, что испачкал простынь, и нега растеклась по телу... Хотелось целовать волосы, затянутую в джинсы попу и ловить запах кожи на запястьях. А когда он представил шею и кончик уха Ветрова, - в паху заныло. Конечно, он справился. Отбросил пока бесплодные фантазии и пошел заниматься делами. И обнаружил Бориса. У Бориса были планы ухать в Москву. Пускай себе, может ему повезет больше, и Гадики к тому времени вымрут со своими потными ручками и желтыми платочками. А может, Борис не будет так строптив и Гадики его вовсе не оттолкнут и откроются ему все дороги...
   - Ладно, пойдем ко мне домой. Только неделю - и потом вернешься к мамочке.
   - Я поеду в Москву.
   - Хорошо, в Москву.
   Это было неправильное решение, тело Романа об этом знало. Сердце мучительно сжалось и дышать вдруг стало тяжело. Но он больше ничего не придумал. Содержать Бориса в гостинице ему показалось экономически не выгодным. Деньги были на исходе, львенок так ничего и не заплатил, видимо решил подсунуть Роману машину, а от предыдущих заработков почти ничего не осталось.
   Они вышли на улицу, Борис радостно щебетал по поводу своих планов в модельном бизнесе, ярко светило весеннее солнце, почки набухли на деревьях, готовые взорваться буйной зеленью. Все было хорошо, кроме "девятки" в кустах. Еще один Ромео протух в ветках сирени...
   Сам развел курятник, - напомнила Совесть, - вот и пожинай плоды. Роман направился к "девятке" с решительным видом. Борис семенил за ним, щебечя веселым звоном про крутых издателей и красивую жизнь...
   - ...Я тебя обязательно позову. Представляешь, - у меня трехэтажный особняк, бассейн и Альфа-ромео в гараже. Может, я женюсь для отвода глаз... - лик Бориса осветился сладостными мечтами, ему даже не было важно, слушает ли его собеседник или нет.
   - Подожди, я с приятелем поздороваюсь.
   Он подошел к "девятке". Степанько читал газету и попивал кофе в пластиковом стаканчике. Одет он был по форме, и даже кислотный фартук болтался на пузе. Что-то серьезное и взрослое появилось в его пухлом лице. Такое выражение лица бывает у людей, принявших важное решение. Может, он пришел попрощаться?
   - Привет.
   - Тебя не было три дня.
   - Ездил по делам, я вообще-то должен деньги зарабатывать.
   - А почему в твоей машине сидел чужой мужик?
   Это была еще одна новость. Выходит, Степанько тоже следил за машиной Романа. Он как-то наврал сержанту, что живет с дедушкой и потому домой пригласить никак не может. Как подростки, они срывались в кинотеатрах и отелях. Если Степанько обнаружит отсутствие дедушки, скорее всего он начнет ломать дрова в изящном саду чувств. А с другой стороны, он ведь понимал, что ревнивый обиженный мент никому не нужен.
   - Я ее продаю.
   - С чего бы вдруг?
   - Нашел более подходящий вариант. А почему ты со мной так разговариваешь? - Надо было поставить сержанта на место, Роману надоело оправдываться. - Я езжу куда хочу и могу включать телефон, могу выключать. Имею полное право, разве не так господин Степанько?
   - Так... - Сержант позеленел, но сразу заметно скис. Он опустил голову и прикрыл глаза. И хотя стал он похож на мертвую жабу, Роман его пожалел.
   - Я забыл телефон дома, и он разрядился. Прости, но позвонить не мог - я твой номер не помню. Мир?
   - А это что за шпана у тебя в студии ошивается? - Сержант присмирел, но все еще дулся. На самом деле, он был готов к любому вранью, ему хотелось верить, хотелось хоть на миг иллюзии, что он любим.
   - Сын приятеля. Ушел из дома, хочет в Москву поехать, на заработки. Не знаю, если честно, что с ним делать.
   - Уши надрать и домой отвести!
   - Салдофон ты, Володя. У него же тонкий мир, неустойчивая нервная организация. Если он сейчас получит отказ от всех взрослых, то замкнется в себе и вырастит злым и агрессивным. Посмотри на него, он ведь чуть не плачет.
   - Ладно, я в этом не разбираюсь. Я сначала подумал...
   - Дурак, это же ребенок!
   - Ладно, прости, я так по тебе соскучился, что стал подозрительным. Пойдем вечером в кино?
   - Конечно, если работа не навалится.
   - Никакой работы!
   - Слушаюсь, товарищ командир. И перестань за мной следить, это низко. Пока ты здесь сидишь, давясь растворимым кафе, сколько нарушителей проскочило по городу!
   - С тех пор, как я с тобой познакомился, мне нарушители не интересны. Ты всю мою жизнь перевернул, я как будто одержим тобой.
   - А я значит - демон?
   - В натуре...
  
   Три дня превратились в ад. Он сбегал из родного дома, как будто там поселилась чума. Борис спал до четырех часов дня, грустно всхрапывая и постанывая, и это было самое спокойное время суток. Потом чудовище просыпалось, начинало шляться по квартире, разбрасывать вещи, играло без остановки в компьютерные игры и воняло носками. Перерыв делался для поглощения пищи и выхода в интернет (якобы для проверки почты - вдруг журналы ответили), на самом деле для посещения порносайтов и электронных казино. Вечером Роман сбегал в кино со Степанько, который к концу третьего дня уверился в том, что пора праздновать свадьбу и задумался о съемной квартире для молодоженов. Единственный вопрос, который его интересовал - как быть с ребенком. Они могли бы взять на воспитание из детдома. Роман насупился и не разговаривал с сержантом двадцать минут. Смущенный Владимир осознал свою ошибку и более о детдоме не заговаривал, он обдумывал мысль о суррогатной матери.
   Роман ощущал себя отвратительно, - его лишили собственного дома, его время утекает как песок сквозь пальцы, он в теплый весенний вечер смотрит дерьмовый русский боевик с громко чавкающим попкорном инспектором ГИБДД. Однажды Степанько уснул и уронил голову на плечо Роману. Ничего не значащий жест заполнил Демона такой волной отвращения, что он сбежал в бар, где и просидел в мрачном одиночестве до конца сеанса. Этот человек был ему чужд и не приятен, и Роман на четвертый день пошел пьянствовать с Амбарцумычем и компанией. Однако и там он не получил желаемого покоя. Нужно было много пить и много говорить и много страдать. К тому же, посетители "тематического" кафе курили как паровозы дешевый табак, от чего Роман, в конце концов, стал задыхаться. Ему стало казаться, что к его всегда безупречно чистому телу прилипли комки грязи и серая живая пыль.
  
   Следующим вечером он увидел в магазине Масона, своего преподавателя по истории и вдруг обрадовался, как будто произошло чудо, и перед ним воскрес сам Лазарь. Масон был странным суховатым старикашкой с лысой черепушкой. Ходил он всегда в очках с зелеными стеклами, и тогда, когда это было смешно, и когда наоборот, вошло в моду, и когда было позабыто. Он не был заплесневелым ретроградом со старческим запахом таблетками от моли от твидового пиджака. Опрятный, собранный старичок, с хитрой улыбкой профессионального соблазнителя, он просто немного "не вписывался" в стандартный образ учителя. Увидев Масона на улице, мамашки пытались отвести своих детей подальше, а молодые барышни заливались ярким румянцем, словно в его взгляде звучало самое бесстыжее предложение из всех, услышанных в жизни. Две студентки на факультете забеременели во время учебы Романа, и Масона уволили. Потом он вернулся, потому что ни одна из студенток никаких претензий к Вениамину Ефимовичу не имела. Студенты из других групп любовно именовали Масона "Веником", но Роман запустил в своей группе более емкое и целостное прозвище. Дело в том, что все темы истории, даже если они начинались с древних греков, почти всегда заканчивались описанием воздействия масонской философии на развитие мировых цивилизаций. Похоже, у старого профессора это был "пунктик", который по неписанному правилу должен был быть у всего высшего педсостава. Однако, рассказывал он завораживающе интересно, с особым смакованием погружаясь в подробности личной и сексуальной жизни исторических персонажей. Обычно его лекция начиналась примерно с такой фразы: "А известно ли вам, что древнегреческий философ, о котором мы сегодня будем говорить, имел три жены, что и определило его философию и формирование исторического фона на тот период в Греции?".
   Роман несколько раз с удовольствием послушал Масона, а потом "забил" на историю, как интересную, но не жизненно необходимую дисциплину. В то время в его голове гулял вольный ветер свободы, и все, что его интересовало, в конечном счете, сводилось к фотографии или юношеским попкам. Счастливо прогуляв семинары по истории, явившись на очередную сессию, небрежный гуляка обнаружил себя в рядах не допущенных к сдаче экзаменов. По истории у него стояли жирные двойки. Была весна на дворе, он все еще не мог забыть соседа Андрея и только познакомился с Амбарцумычем и компанией. Зубрить массу дат и событий, сухо описанных в толстенных учебниках, не хотелось, потому студент первого курса Роман узнал в деканате адрес профессора и его пристрастия, и с бутылкой коньяка явился вечерком в гости.
   Сначала Масон был не преступен - неотступно сверлил левым глазом нерадивого ученика, задавал резонный вопрос - почему это студентам не интересна история как таковая? Ведь большинство исторических событий повторяют современный мир, на которых вам, молодой человек, еще учиться и учиться... И так далее. Роман терпеливо выслушивал, сочувственно покачивал головой, ругал абстрактную молодежь, не влюбленную в историю и подливал настоящий армянский коньячок в кофе профессору.
   Когда кофе закончился и перешли к рюмкам, Масон признался, что всю жизнь хотел стать художником. Он даже показал несколько набросков карандашом, по мнению дилетанта Романа выполненных с особым проникновением и достойные висеть в какой-нибудь школе искусств как образец творчества. Однако злая судьба нехорошо пошутила с начинающим Пикассо - у юного Вениамина обнаружилась аллергия на масляные краски. Несколько картин он нарисовал плача и чешась до боли, потому что лицо распухло и зудело, глаза затуманились, а картины получились такие жалкие, что в приступе гнева художник выбросил их в мусор. Оставалась наука, и он выбрал историю, заставил себя полюбить ее и сделать смыслом жизни. Масоны интересовали его, потому что он был уверен, - их вездесущая лапа проникла везде и управляла всей политикой, искусством и делала историю. Роман быстренько согласился, подлил еще коньячка и обещал выучить пропущенные темы. На следующий день он получил "отлично" по истории и договорился отвезти Масона на рыбалку.
   Прошло уже пятнадцать лет, а старик так и не изменился, только чуть сгорбился, очки не снял, правда, выбрал модель помодней, и все еще стрелял взглядом по женским ножкам. Роман подумал, что обманул Масона и так не отвез на природу. Ему захотелось с ним поговорить. Купив кефир, Вениамин Ефимович направился в аптеку. Здесь то его и перехватил настойчивый бывший студент-двоешник. Он не представлял, чем поможет Масон, просто нужен был глоток свежего воздуха и отстраненных мыслей. Это конечно был не Папа...
   - Вениамин Ефимович?
   Он обернулся, как-то испуганно и тело его словно придавило к земле невидимой лапой. Роману стало грустно, и он пожалел, что окликнул этого чужого человека, который может и не вспомнит одного из тысячи студентов. Несколько секунд Веник рассматривал Романа и вдруг распрямился и засиял, растянув во всю свою безгубую улыбку.
   - Ромочка? Это вы, мой мальчик? Все еще считаете историю бесполезной дисциплиной?
   Старый черт все помнил, голова его была светла, а зеленые очки сияли на солнце, как зловещие очи инопланетянина.
   - А вы все еще балуетесь хорошим коньяком?
   - Годы уже не те, но если только чуть-чуть и Танюша обидится...
   - Я сейчас, никуда не уходите.
   Роман не стал выяснять, кто такая Танюша. Он быстро заскочил в местный вино-водочный ларь, купил радостно на остатки денег Bacardi и зачем-то салями. Потом метнулся за такси, ничего не нашел, вернулся назад к магазину, ощущая, что Масон сейчас свалит, не дождавшись. Но профессор никуда не делся, он только отошел в тень и оперся о дерево, как-то странно двигая челюстью. Роман облегченно вздохнул и понял, что тот жует жвачку. Не то чтобы в жевании резинки было что-то современное, просто ему всегда казалось, что в институте педсостав яростно "корчевал" студенческо-коровью привычку неосознанно жевать что либо, кроме сосисок и пирожков, да так и не "выкорчевал". Во всяком случае, война шла не шуточная, и Масон, хотя и стоял в стороне от дисциплинарных воздействий, но относился прохладно к "жвачным" студентам. Видимо, все изменилось.
   - Я вызову такси...
   - Э, может, мы прогуляемся? Я ведь еще не так стар! Что вы носитесь со мной, как с хрустальной вазой?
   Ах ты агрессивный старый осел! Роману захотелось его обнять и подарить кусок неба. Этот человек был лучом солнца, ну пусть не лучом, а солнечным зайчиком из прошлого, где все было впереди - свершения и победы, особенно на сексуальном фронте, которые волновали юного Рому безмерно, и казалось, любые двери не выдержат напора молодого красавца. Сейчас эти двери, раскуроченные вдребезги, зияли черными оскалами, а ветер из Мертвого Города трепал во тьме обломки гнилых дверец. Теперь его интересовала одна, особая дверь, тайная и может быть нереальная, но тропа к ней давно заросла...
   - Конечно, как скажете. Вы уже не преподаете?
   - Зачем мне это? - Он вдруг стал злобен и колюч, как вытащенный из воды ерш, и даже остановился, сняв очки. - Посмотрите, Рома.
   На одном глазу была катаракта. И жила она там очень давно. Возможно, со времен студенческих лет Романа. На вид она была ужасной, инородной и сильной, как паразит, захвативший часть человека. Второй глаз смотрел грустно и отстраненно, видимо он был близорук.
   - Они приглашают до сих пор. Пишут слезоточивые письма. А я занялся живописью. У моей Танечки осталась дача от деда, мы там оборудовали такой маленький тихий парадиз - беседка, гамак, деревянный стол и этюдник. Этюдник, представьте себе, подарил студент из худграфа, на день рождения. Знаете, я думал, он будет пахнуть самшитом, а он пах лаком и красками...
   - А как же ваша аллергия?
   - К сожалению, на месте. Я пытался лечить, но то ли я стар, то ли доктора оскудели, - ничего не вышло. Так что я пишу живопись в противогазе... да, да, в самом настоящем противогазе. Мне это не мешает.
   Он был счастлив, этот панк-динозавр, полностью оставшийся в прошлом веке. Писал живопись, как и мечталось, на даче у Танюши... Роман подумал, что старикан наконец полюбил жизнь и не нужно ему никакое преподавание.
   - Замечательно. Теперь вы меня поймете - знание истории не обязательно, и я тогда был прав.
   - Как это? Именно исторические герои и подтолкнули меня к мысли не сдаваться. Я гармоничен благодаря истории, хотя жалею, что не сделал этого раньше, нужно ведь было учить таких шалопаев, как вы, Ромочка.
   Роман ощутил себя молодым и легким. Тогда у него ничего не было, кроме ста дорог на выбор. А профессор запомнил его таким - перышком, прыгающем на ветру. Они помолчали, и вдруг Масон изрек (уже на самом подходе к его дому):
   - Я вот только позабыл, Ромочка, вы всегда были так красивы или это пришло с годами?
   - Тогда я выглядел хуже. Сейчас я считаюсь гламурным фотографом, так что нужно поддерживать образ. Но тогда я чувствовал себя свободней.
   - А что сейчас мешает?
   - Не знаю... Скорее всего ожидания. Люди привыкли видеть меня определенным образом и я должен соответствовать. Это приносит прибыль. Если я выхожу за рамки, то все ломается...
   - Ерунда! Не парьте мне мозги, молодой человек. Ломается только оболочка. А что есть оболочка? Нанесенная ветрами пыль времен. Вам так жалко пыли?
   Роман улыбнулся. И соглашаясь, и нет одновременно. Все было сложнее, чем в представлении старого профессора. И не решались его глобальные проблемы одеванием на физиономию списанного школьного противогаза. А с другой стороны, хитрый старикашка был прав - он держался за самую малую частицу себя, за каждую пылинку, составляющую его образ. Если львенок это заметил, он не приблизится, ни на шаг. Потому что со стороны эта пыль неприятна и нуждается в стирании, как и преподавании истории Моисеем. Да уж, было над чем задуматься.
   Роман представил, как они рассядутся с профессором на стареньком диванчике, и Масон, забыв сохранять субординацию, перейдет постепенно на "ты" и расскажет, как в четырнадцатилетнем возрасте он сидел в школьной радиорубке с двумя прелестными подружками и распивали они настоящее молодое винное папы, когда их нагло застукала "завуч" и блатное место ди-джея было невозвратимо утеряно...
   Но дверь им открыла молодая толстощекая барышня, похожая на крестьянок со старых картин. Смотрела она недобро, но потупив взгляд. Играла в покорность. Любила она своего старичка, захватив в непререкаемую собственность. Храня свой брак от всех, не пуская чужих даже на порог... Роман понял, что откровенной беседы не получится. Все будут чинно попивать чаек, уставившись в свои руки, с притворным восхищением рассматривать картины Веника и хвалить калачи Танюши.
   - Это Татьяна, моя жена. Танюша, это мой ученик - Роман.
   - Очень приятно, я наверное забегу в другой раз, у меня еще две встречи. Думал - успею, простите. А это - вам. (Он впихнул Вениамину пакет с Bacardi и салями).
   - Вениамину Ефимовичу нельзя спиртное! - Она была ревнивой служанкой и добровольной сиделкой. Глупая баба из деревни. - Заберите!
   - Нет, пусть стоит в шкафу! - Профессор метнул в нее гневный взгляд. Такого искрения очей боялись все без исключения студенты. Она вновь потупилась, но еще более притворно. - Я что не имею права принять подарок?
   Роман понял, что пора уходить. Масон так трогательно преподнес ему свое письмо живописью, выстраданное, выпестованное, обхитренное и выпрошенное у судьбы. Но свобода перестала быть для него реальностью. Старик только играл в нее, как и все, кто окружали Романа. Склизкие и затхлые подземелья подкрались, звеня цепями оков в самом прекрасном виде - пышущей дамочки рубенсовского формата с опущенными очами и белыми беспокойными руками. Нечего было здесь ловить бывшему студенту...
   - А может все-таки на чаек, Ромочка?
   - В другой раз, Вениамин Ефимович...
   И он сбежал по ступенькам назад, быстро и неосторожно, надеясь, что дверь еще не захлопнулось - очень не хотелось ни к чему прикасаться. Стало понятно, почему профессор так настаивал на прогулке... В дверях с Танюшкой его время закончилось. Интересно, а была ли на самом деле дачка с гамаком и самшитовый этюдник?
  
  
   Домой он вернулся злой. Словно растерял все надежды, как будто дорога привела в тупик. Он поднял за ухо спящего Бориса, собрал раскиданные по углам вещи в спортивную сумку, равнодушно наблюдая накатившиеся мальчишеские слезы. Чиркнул карандашом что-то на бумаге и повел своего гостя к машине.
   - Едешь в Москву! Нечего сидеть и ждать у моря погоды. Берешь фотографии и идешь по всем московским редакциям, понял? Реветь не надо. Вот тут телефоны. Это люди, которым я давно помог так же, как тебе. Я думаю, они тебе не откажут... Это все, что я могу сделать. Не хочешь ехать - возвращайся к мамочке.
   Он был жесток и холоден. Никакие сопли и жалобы его не трогали. Истинный демон, метавший молнии. Борис сбледнул лицом, вдруг осознавая, что мирное течение его жизни закончилось резко и навсегда. Конечно, он собирался ехать в столицу и покорять вершины шоу-бизнеса, но чуть попозже, когда его пригласят, когда его будут ждать...
   Поезд прибыл вовремя и Демон запихнул в его разинутую хищную пасть юное мясцо и проследил, чтобы оно (мясо) из пасти локомотива не вывалилось таки обратно, на перрон. И даже помахал вслед рукой, трогательно и нежно, с налетом легкой печали на лице, переросшей по мере удаления поезда в радостный демонический оскал. Вот так. И никак не иначе. Нахлебники на заработки, Степанько к чертовой бабушке с его домашними пирожками! Роман соберется и пойдет работать, потому что он и сам может заработать на машину представительского класса, если только она окажется необходима. И никто ему не нужен и ничья помощь!
  
   ...А ночью ему приснился влажный и сладкий сон.
  
   Они со львенком поехали на море. На кабриолете с мягким откидным верхом. Было очень тепло, и вскоре дорога переросла в пляж, и оказались они где-то на Кипре. Восхищенные киприоты рассматривали их и спрашивали, что это за автомобиль, а Роман свешивался вбок, тщетно пытаясь рассмотреть марку машину. Зачем-то он соврал, что это БМВ 1-ой серии. Потом Леон бросил вещи в отеле и они пошли гулять на пляж. Почему-то никого не было, песок был горяч, как и сердца влюбленных. Пальмы росли прямо на берегу, а море было прозрачно бирюзовым. Роман не знал, как себя вести, подозревая, что не зря они сюда приехали, и все же сомневаясь. Потом они легли на берегу, так, чтобы волны касались ног. Нежное море ласкало тело, ветер рассыпал волосы и брызги. Обернувшись, Роман понял, что это не море, а львенок гладит его ногу, он онемел от удивления и притянул Леона к себе, едва прикасаясь к его губам. Он видел смущение и желание, он видел блеск в глазах, звездное небо отражалось там так бесстыже...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 2.
  
   1.
   Весна дала под дых, как заправский боксер.
  
   Метнувшаяся к солнцу безумная зелень мокла под грибным дождем, пахла лесом и свежестью, расцвели буйные краски и голый мир вдруг заполнился пространством. Солнце подогревало так, что казалось, уже можно нырять в море. Ему хотелось бежать далеко, до потери пульса и упасть в зелень и выплакать в землю всю свою скопившуюся боль. Весь колдовской апрель он ждал, когда львенок позвонит. Не дождался, набрал номер сам - и тишина в ответ...
   Он ненавидел весну и готов был провалиться под землю, чтобы стать настоящим демоном в настоящем аду. А дело было простым и понятным - сначала он скучал и думал, хрен с ним, с заносчивым красавцем. Потом понял, что все его надежды скупы и безосновательны. Он успел втюриться. Как сопливый школьник в замужнюю училку. Такого безобразия с Романом давненько не случалось. Обычно все его эмоции, а так же глубокие и не очень чувства держались железной волей под железным контролем. Со временем контроль оказался не нужным, на пути фотогрофа-искусителя не попадалась никого "реального", так, тени в театре теней. Пешки, четко выполняющие свою прописанную сверху роль. И он расслабился - решил, что перешел на некий высший уровень, где в холодной и стерильной чистоте пребывает один на один с собой на веки вечные. То, что наглая тварь по имени Леонтий ворвалась в его небесные покои, натоптала там грязными сапогами и ранила Демона в зачерствевшее сердце, об этом он догадался позже... значительно позже. Долгое время он убеждал себя, что действует ради пари, что все, что он хочет от дерзкого нахала - секс в позе собачки. Для удовлетворения своего чувства победителя.
   Весна открыла ему глаза. Он больше не хотел Леона Ветрова, он любил его. На самом деле к этому все и шло. Но он не хотел видеть, отталкивал, отбрасывал, отметал намек на подобные чувства. Этой весной ему должно было исполниться тридцать шесть. В таком возрасте уже поздно метаться по ночам в сексуальном бреду и любить без оглядки случайных прохожих. Но это случилось - хотелось иметь Ветрова рядом, постоянно и всегда. Гладить его виски, играть с волосами, зарывшись в них лицом и покусывать белое как молоко плечо. Романа слегка подташнивало от подобных сентиментальностей, но он не мог выбросить их из головы. Ему стало больно и грустно. Но он не сдавался, до самого последнего звонка. Звонок этот раскатал Романа, как асфальтовый каток. Позвонил Ветров в восемь утра, когда Роман благопулочно похрапывал, замотавшись в простынь после вчерашних возлияний с Амбарцумычем и компанией. Компания радостно праздновала возвращение блудного брата. Роман мило улыбался и с тоской думал - это и есть мой удел: пить со сплетниками и тунеядцами? Степанько он жестоко выгнал, сказав, что сейчас будет зарабатывать на новую машину и общаться им совсем некогда. Осталось только пить, вдруг осознав, что все его взлеты до Ветрова и его мира были временными и дальше сошли на нет. Полный отчаянья и вчерашнего алкоголя, он ответил, не приглядываясь, кто звонит.
   - Привет, не ругай меня...
   - Привет...
   - Знаю, потерялся. Отец резко сдал, две недели провалялся в больнице, а потом мы ночами дежурили возле кровати. Сегодня только встал, чтобы пройтись. Как ты?
   - Плохо, - честно признался Роман. - Нет никого НАСТОЯЩЕГО рядом. Понимаешь? Не понимаешь... Вот у тебя бывает такое: смотришь на прошедшую неделю и понимаешь, что она такая же, как и предыдущая. И даже на море не хочется ехать. Авитаминоз, наверное.
   Львенок какое-то время помолчал. Что-то обдумывал, упорно и тяжело. Даже трубка в руке Романа потяжелела, показалось даже, что он сейчас прервет контакт и будет это последний их разговор.
   - Я чем-то могу помочь?
   Прозвучало это как-то официально и испуганно что ли. Роман пожалел, что начал этот разговор.
   - Да все нормально. Так, чего-то взгрустнулось, не обращай внимания. А чем отец болеет?
   - Да уже все хорошо. Я хотел с тобой посоветоваться. Можно?
   - Конечно. А почему со мной? - Роман пытался натянуть брюки, не выпуская трубку из пальцев, как будто одевание брюк было жизненно необходимо, как будто это спасло бы его.
   - Ты - друг. Вокруг меня много людей, все они называются друзья, но они гнилые. Мне не с кем поговорить. Подхалимы, машут головами, как куклы-болванчики. На самом деле, я тоже одинок, и с тобой мне было легко. Прости, что так долго не звонил.
   ...ага, друг. Не нужен Роману друг! Любовник нужен, спутник нужен на всю жизнь. Он бы берег его от всего мира, пылинки бы сдувал, коврики расстилал под ноги из травы мягкой и облаков пушистых...
   - Ладно, порядок. Что ты хотел спросить?
   - Отец хочет передать мне все дела.
   - Ну, хорошо. Что тебя беспокоит, ты ведь и так почти всем управляешь, как я понял?
   - Да, еще не всем. Я стану полноценным приемником, а отец уйдет на заслуженный отдых. То есть я заменю его во всех делах, понимаешь?
   - Да, - мрачно согласился Роман. - Я смотрел "Крестного отца".
   - Ну, это ты загнул! - Он рассмеялся, открыто и без сарказма. - Он передаст мне предприятия. И предприятия эти вполне законные и прибыльные.
   - Не оправдывайся!
   - Кажется, я по тебе соскучился... (он вновь разразился раскатом хохота). Есть тут одна проблема. Отец хочет, чтобы я женился.
   Вот и приплыли. Роман перестал отчаянно натягивать брюки, упал назад на кровать так и застыл в позе дохлого жука - лапками вверх с одной брючиной на ноге. Это был удар. О таком исходе Демон вообще не подумал. Хотя это было вполне логично - папочка вот-вот отбросит копыта и ему нужен умный управленец, на эту роль назначен Леонтий. Потому что больше некому. Только папочка хочет быть уверен, что у Ветрова-младшего все будет хорошо, и не промотает он с таким трудом нажитого, не спустит в кабаке семейный бюджет. Наличие глупой курочки, квохчущей над красивыми детишками, будет отрадой для размягченного старостью и нелюбовью отцовского слабого сердечка. Роль прописана и наверняка невеста уже ждет венца, потупив скромный взгляд. И даже не удивительно, если она окажется двоюродной племянницей Ветрова-старшего. Чтобы ничего из семьи не ушло. Все понятно, все четко и ясно. Только места бедному фотографу в этой схеме не предполагается. Официальное разве что - он может быть приглашен на свадьбу в качестве фотографа.
   Ему захотелось плакать. Он подумал, а что если пойти и убить старика? Тогда все отменяется. Племянница удаляется восвояси, а он остается мечтать о скорбящем Ветрове.
   - А ты что думаешь? - он как-то вяло выдавил из себя эти слова вежливости. Будь Роман ангелом, немедленно бы отрубил мечом гнева башку всем престарелым мафиози в мире. Он не знал, что делать - сражаться за свою любовь или отпустить журавля в небе, пока не обосралась птичка, выдергивая лапку из цепких объятий Демона. Это был удар под дых, от которого коротит мозг и перестает хватать воздуха...
  
   - Я уже один раз в это наступал, больше не хочу!
   "Это" прозвучало так презрительно, что Роман немного успокоился. В конце концов, львенок не хочет жениться, - это уже пятьдесят процентов успеха. Он будет сражаться! Никакой свадьбы, ни за что на свете! А племянницы пусть дрочат огурцом в маменькиных кроватках.
   - Знаешь, с одной стороны я понимаю твоего отца. Ему хочется стабильности на старости. Семейные традиции и все такое. А с другой стороны - получается, вся твоя жизнь расписана человеком, преследующим лишь свои цели. Согласись...
   - Это нечто вроде сделки. Я женюсь, и ко мне переходит весь бизнес.
   - Бизнес в любом случае переходит к тебе. К кому же еще?
   - Ну да.
   - А что, невеста есть?
   - Отец нашел барышню. Я ее еще не видел.
   Роман не знал, что говорить. Отговаривать - странно, с какой стати? Или нужно раскрывать все карты. А по ощущениям Романа - рановато. Львенок как угорь - все время ускользает из его рук. Рано, однозначно. Согласиться с идеей семейной жизни для единственного человека, который запал ему в сердце, он просто не мог... Язык не поворачивался.
   - Знаешь, ты не торопись. Приезжай ко мне, на море сгоняем и придумаем, как быть.
   - о'кей. А ты что лично думаешь? Только не ври мне.
   - Я - против. Я из старой гвардии, и верю, что брак должен быть по любви, а не по расчету.
   - Я вообще не видел таких пар. Все привыкают, притираются, а потом и срастаются.
   - А у тебя так получилось?
   - Нет...
   - Ну вот и ответ на вопрос. И вообще, чего ты себя по другим меряешь? Ты огромный, как танк, а люди - "Запорожцы", понимаешь, у них другая реализация в жизни.
   - Спасибо, я тебе перезвоню...
   И он исчез, словно приснился.
  
   Роман остался валяться в кровати, обиженно поджимая губы. Несколько вещей запустил отчаянно в потолок, вымещая злость на недоодетые брюки, смятую подушку и Стругацких, упавших вдруг с книжной полки. Может, приснилось ему все? И пари это дурацкое, и Генка со своей вечеринкой и Леон Ветров с горящими глазами? И мучается он, приняв сон за реальность лишь потому, что мрачной и таинственной силе нравится наблюдать, как корчится в муках уснувший фотограф, мечтавший о любви. А с другой стороны, сон этот хорош и желаем до самого дна. Один демон нашел другого демона - молодого, полного сил и страстей. Только вот беда, заговорили демона русалки да водяные - собирается он жениться, позабыв, кто он и в чем суть его непростая.
   Он не знал, на кого обижаться, кого забросать какашками или кому выломать пару конечностей. Потом уснул, мучаясь в кошмарах и пиная во сне невидимую стену, вдруг выросшую на пути к его маленькому человеческому счастью.
   Проснулся Роман от урчания мотора. С перебоями, натружено и невесело взрыкивал слабый мопедный мотор. Безошибочно Демон узнал в этом хриплом кашляющем звуке "скакуна" Амбарцумыча - китайский мопед неизвестной марки так долго нещадно эксплуатировался приятелем, что все забыли его название и историю появления. Роману всегда казалось, что мопед уже стоял в старом папином гараже Амбарцумыча, когда тот еще и не родился. Когда мопед был на ходу и выстреливая ядовитыми клубами дыма, возил хозяина по городу, он любовно назывался "узкоглазый муравьишка", периодически же (где-то раз в пол года) мотор глох, а удивленные выпученные фары жалобно тухли и муравьишка сдыхал, превращаясь в "желтозадый пылесос". По поводу его кончины "тусовка" воздавала дань Бахусу, провожая верного друга в последний путь. Через пару дней мопед мистическим образом оживал и еще какое-то время коптил небо своим пердаком, вплоть до нового издыхания.
   Роман неохотно подполз к балкону, нацепив дежурную улыбку, чтобы помахать Сергею и спросить, "как его муравьишка, опять на полном ходу?", но, увидев, с кем разговаривает Амбарцумыч, похолодел и отпрыгнул назад. Рядом с мопедом стояла знаменитая "девятка" и Степанько, весь при параде, выспрашивал простодушного Амбарцумыча, который, мило улыбаясь, тыкал своим корявеньким пальцем в балкон Романа. Вот спасибо, тебе друг. Во век не забуду.
   Роман решил, что сегодня не его день. Но все же вышел на балкон, сняв рубашку и поигрывая своим рельефным торсом.
   - Добрый день, вам, други мои. Уж не меня ли вы ждете покорно?
   - Тебя, - усмехнулся Амбарцумыч. - Мне тут Володя говорит, ты Целику собрался продавать. Правда что ли?
   - Я присматриваю новую машину.
   - А продай мне Целику! - Вдруг загорелся Амбарцумыч. - Хорошая тачка, ей-богу. Сколько хочешь?
   - Я подумаю. А тебе чего надо? - Роман бросил злобный и уничтожающий взгляд на Степанько, мнущего в руках какой-то сероватый сверток бумаги. Ничего ему было не нужно от сержанта, единственное действие - уйти быстро и долго не возвращаться.
   - Я тут принес...
   - Что еще?!
   - Деньги.
   - Какие еще деньги?
   Он хотел его растоптать, уничтожить, стереть в порошок, размазать по асфальту, распылить на молекулы. Какие еще на хрен деньги? Он хотел крикнуть что-нибудь недоброе типа "убирайся, сволочь ментовская", но Степанько так низко опустил голову, так сжался в комок, что хлестать его перехотелось.
   - Двести тысяч... - почти прошептал инспектор, и палочка его угрюмо повисла, словно оскорбилась за хозяина. - Это на новую машину.
   - Мне? - Удивился Роман, и злость его куда-то спряталась в тень. - Где взял?
   - Я давно откладывал. Думал, куда-нибудь пригодится.
   - И ты мне принес деньги, которые так долго откладывал?
   - Да.
   Их слышал весь дом и еще соседняя двенадцатиэтажка. Амбарцумыч картинно аплодировал, кто-то громко хохотнул, сдавленно крякнула ворона. Роман застыл в ступоре. Сердце его вдруг оттаяло и он почувствовал себя виноватым. Купить машину на взятки честных автолюбителей - вот уж нонсенс.
   - Уноси немедленно, безумец. Не возьми я твои деньги!
   - А я бы взял, - вякнул Амбарцумыч, собираясь смываться. Он всегда так делал, когда пахло жаренным.
   - А тебе не предлагают! - Роман показал ему язык. - Ладно, сержант, убери бабосы, пока никто не видел. Зайдешь вечером, поговорим.
  
   Вот так сержант, вот так Степанько! Не ожидал, если честно Роман такого поступка. Это любовь. Потупившийся инспектор ГИБДД приносит с повинной кровные целковые, непосильным трудом нажитые, своему капризному любовнику, не стесняясь мнения общественного, при всех предлагает, наступив на свою репутацию, как верный рыцарь... А что предложил Леон, говешка львиная - отработать фотографом. Может ну их в жопу, журавлей в небе, вот она синичка-невиличка, пусть не приглядная, но червяков в клюве тащит. Нет, он, Роман, денег этих в жизни не возьмет, конечно. Уж ничего глупее не придумаешь - ментовские, по сусекам наскребленные, небось на новую "десятку" приготовленные... Взять их - все равно, что в грязь провалиться, по самое колено. Но дело не в этом, а в поступке. Да, Поступке с большой буквы. Вот взял человек, от души оторвал и принес тому, кто ножки об него вытирает и не пожалел и не зажал, последнее отдал...
   Вечером Роман надел белый шелковый костюм, туфли белые, блестящие, и надушился женскими духами. Старыми, мамиными, потерявшими свой тонкий аромат, но все еще ощутимыми - Climat. И платочек в карман пристроил с вензелем, когда-то заказанный им у швеи. И поехали они вечером не в кино и не в пиццерию, а в чистое поле...
   И привез он домой травинки в белых туфлях и с презрением бросил костюмчик в мусор, и, не моясь, завалился спать, икая водкой и пирожками...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2.
   Он решил изгнать ростовского хулигана из своего сердца. Навсегда. Пусть катится колбаской, пусть выметается, прочь, нечисть. Ему было плохо. Как собаке, потерявшей в одночасье будку и хозяина. И пусть он проиграл пари. Бог с ним, что-нибудь придумает. А Леон в жопу пошел! Пусть жениться, пусть своими говенными предприятиями управляет и свою наркоту отмывает. И все же, ему было больно. Он метался и не находил себе места. Пил водку со счастливым до безумия Степанько, но от этого становилось еще хуже. Клиенты разбежались, как крысы, так иногда подсеивал кое-что Генка, да случайные люди заходили в фотостудию. После отъезда Бориса ни один сомнительный недоросль не посмел притащить свою мягкую задницу на съедение злому крокодилу по кличке Демон. Так и должно было быть. Он их выгнал, он желал, чтобы его оставили в покое.
   Степанько приносил целые коробки пирожков и пиццы. Но на третий день от них стало воротить. Роману хотел чего-нибудь изысканного - китайской сладкой рыбы или сырный суп из шампиньонов... Он вытащил обе бутылки, доставшиеся от Ветрова - ту, что он получил в Ростове, и ту, что им преподнесли незнакомцы в охотничьем кабаке на берегу моря. Сначала хотел отдать их Амбарцумычу и компании, а потом вышел на улицу и поставил возле спящего бомжа. Пусть хоть кто-то истинно возрадуется.
   Зачем-то пошел он в интернет, на сайт Леона. Увидел там свои фотографии. Подписано было "с благодарностью лучшему фотографу в мире". Вот значит как... Вся эта бодяга была затеяна, чтобы получить хорошие фото. Совсем не глупый парень, Леон Ветров, наверняка знал и знает, кокой эффект производит на людей - в него слегка влюбляются, и на этом эффекте он прокатывается, как парусник на попутном ветре, получая желаемое. Ну а чтобы человек не сомневался в искренности, можно и красивых фраз накидать. Вот такое чудовище, этот Леонтий.
   На форуме народ радостно ухал: "Ого! Вот это да! Наш Демон стал личным фотографом Ветрова. Круто!". А ни фига не круто. Фуфло ваш Ветров - мысленно отвечал им багровый от удушья Роман. Его и правда душило - что-то липкое и застрявшее в горле - не то ком обиды, не то лавина слез, так и не хлынувшая из воспитанности. Напоминало все это детские чувства, когда мелочь была причиной многолетней вражды.
  
   ...в седьмом классе Ромочка приметил себе дружка из параллельного класса - Женьку Ванберга, не то немца, не то еврея с очевидной мамой-хохлушкой, вечно закатывающей на застольях жалостливые песни про Галю, несущую воду и похотливого Иванко. Женька был высокой дылдой, слегка в россыпи конопушек, которые особо рьяно нападали весной и летом, делая жизнь Женьки невыносимой. Родной класс автоматом записывал всех рыжих немце-евреев с конопушками в изгои, к тому же Женька был круглым отличником, потому как имел фотографическую память. В общем, жилось ему совсем плохо и одиноко, пока его не подобрал наглый и гадкий гусенок, гроза мелкоты и мозоль седьмого "А" Брыкин Роман. Роман в то время уже пробовал курить чай, кофе, не опознанные растения с огорода и папину махорку, слушал на магнитофоне "Маяк" крутой, как колобок, русский рок и ходил в модных тогда джинсах, с нарисованными на них синей ручкой могилами, христианскими демонами и прочей атрибутикой молодежного рока. Он был бельмом на глазу педсовета, потому что, если и гадил, то недоказуемо, если и нарушал запреты, то хитро прятал концы в воду. Однако все понимали, кто это запер завуча в туалете, кто поджег сарай с макулатурой и кто развинтил снаряды в спортзале, после чего физкультурника с травмой увезла "скорая".
   И в то же время было несколько учителей, которые души не чаяли в аккуратном мальчишке с симпатичной внешностью. Ах, как он разливался соловьем на литературе, цитируя Горького налево и направо, а как он ловко разобрался на истории в интригах Марии Медичи, а на мировой художественной культуре смелый мальчик заявил, что готовится писать роман о японском мальчике-самурае, отдавшем жизнь и честь за свою страну. В девятом классе Ромочка действительно написал роман о японском мальчике, только никому не дал его читать. Речь шла о следующем - где-то в Японии был монастырь и там обучался боевым искусствам юный герой. Наставником у мальчика был взрослый мужчина, который имел с ним сексуальные отношения, был строг и немногословен. Юноша преклонялся перед ним безоговорочно и надеялся когда-нибудь услышать хоть одно ласковое слово. Так и проходили годы, а душа мальчика почти совсем замерзла... Однажды в монастыре появилась девочка-служанка его возраста. Она была некрасива, но всем сердцем полюбила юного монаха. Она осыпала его подарками и ласками, так что каменное сердце героя растаяло, и он оказался перед дилеммой - полюбить прекрасную душу с отвратительным телом или удовлетворять похоть с "каменным" учителем. Так и не решившись на выбор, он ушел из монастыря, шел он в слезах и отчаянье, пока по дороге его не настигли бандиты, жестоко изнасиловали и убили...
  
   И вот, когда эта, неоднозначная фигура, сопровождаемая в школе слухами и тайной ненавистью вперемежку с обожанием, подкатила к Женьке Ванбергу, он растерялся и убежал домой. А Роман всего-то предложил ему выпить украденное из папиных закромов трехлетнее винцо собственного приготовления. Потом Женька пал, как осажденная крепость (где-то на третий подход). Дружили они два года, объединившись в плотную и верную команду и назывались таинственно "Союз Двоих". Естественно, в "Союз" больше никто не допускался. Вскоре был разработан особый язык, понятный только им двоим, был придуман и описан в совместной книге мир верной дружбы на крови. Украденным Женькой у бабушки кухонным ножом они надрезали запястья и соединили их, называясь с тех пор "братья черной крови". Слово "черной" придавала особенную таинственность и мистичность, которая так соответствовала игривой душе Романа. Апогеем их отношений стала постройка "гнезда" - картонного домика на тутовнике, росшем за городской свалкой. Все лето они просидели на дереве, пока в него не попала молния, сжёгшая дотла детские фантазии.
   И вот, конец пришел неожиданно. В пионерском лагере, куда они поехали вдвоем, дружба кончилась раз и навсегда. Женька после столовой прибежал в легком возбуждении и говорящими жестами вызвал Ромку на улицу. По его бледному виду было понятно, что случилось нечто неординарное. И точно. Женьке передали записку от Зои из другого отряда. Зоя была на год старше и представляла собой такую плотную кубышечку со старомодными косичками в сарафане горошком. Была не слишком интересной, но видимо в обиду себя не давала, так как мальчишки обходили ее стороной. И вот, Зоя, еще по прибытии в лагерь, прозванная "бочка", написала Женьке (ЕГО Женьке!), что влюбилась в него и хочет пригласить на свидание.
   Ромочка только рассмеялся, обнажая брэкеты, и посоветовал другу выбросить записку и всю эту ерунду из головы. Вчера они нашли лисью нору за пределами лагеря, - вот это круто, на самом деле круть, а не какая-то Зоечка, у которой задница диваном. Но Женька был встревожен больше обычного, и утром Роман так и не дождался своего верного друга, чтобы совместно разорить лисью нору. Женька Ванберг ушел на свое первое свидание и навсегда ушел из жизни Романа.
   Роман перестал с ним общаться и вскоре попросил маму забрать из лагеря, где ему стало "скучно и пусто". Он считал, что Женька его предал, а с другой стороны - что он предложил другу? Ничего, кроме детских забав.
   Так детство отступило, впервые обнажив реальность жизни. И Роман понял, что он не такой, как все. Что ему будет сложно и что нужно помалкивать о своих буйных фантазиях. А потом был еще один случай, подтвердивший выбранную политику - роман про японского монаха нашла тетка Романа, приехавшая из Москвы в гости. Состоялся разговор, из которого явствовало, - Роман не просто "другой", он одинокий в этом мире, никто его не поймет, никто не пойдет навстречу и всю эту болезненную фантазию нужно немедленно прекратить, пока им не занялись врачи.
   Роман замкнулся и не писал больше книг и не заводил друзей и не позволял себе любоваться новым физкультурником, аспирантом университета. А потом ему назначил свидание сосед - Андрей Шестаков, сын адвоката, хам и садист, самый смелый и яркий из всех кого встречал тогда Роман. Само по себе открытие, что он не один в этом мире, заполнило Романа бодрой энергией, и он отправился на поиски "соплеменников". Ему нравились мужчины. Ему хотелось хватать их за попы и зажимать стыдливых юношей в темных углах, и дарить двусмысленные улыбки, и бросать, так и не начав роман...
   Но Женьку он не простил. Не мог простить, сколько бы ни проходило времени. Несколько раз он видел его, когда учился в институте - Женька женился на сухопарой женщине с колючим взглядом, обрюзг и отрастил бороду. И на кой черт? - спросил его мысленно Роман. - Посмотри на меня - я красив, успешен, свободен, как ветер и я любим, я король, я - бог...
   Сейчас Роман поймал себя на том же детском чувстве обиды. И задал тот же вопрос, что и тогда: а что ты предложил львенку? Какую-то сомнительную дружбу, и то, не дружбу, а так, приятельство. Хвастливо помахал своей загадочной душой, а ничего не дал даже рассмотреть, как следует. Он был фальшив и львенок свалил, потому что не выносил фальшь. Но с другой стороны, Папа был прав - нельзя было так все сразу сказать. Вот он я, такой красивый и замечательный, и хочу я тебя трахнуть, аж яйца щимит, и пари я на тебя заключил, так что давай, скидай портки...
   Сам виноват - тормозил, как дрезина перед локомотивом. А из уголка души капала невостребованная страсть. Может, и капнула на рану, вот львенок и смылся. В общем, чего там думать, - упустил он своего самца и теперь даже локти кусать нет резона. И стало ему опять грустно и обидно, и жгло в груди раскаленным железом и хотелось себя жалеть, до рева, до царапанья физиономии...
  
  
   ... Странно, но позвонил именно Генка. Они почти не общались последнее время, так, пересеклись пару раз по работе. Генка был ключевой фигурой в жизни Романа. При всей своей обыкновенности, именно он сподвигнул Романа на некоторые действия, определившие в дальнейшем если и не судьбу, то, во всяком случае, жизненный фон. Это именно Генка Елисеев, фотограф от бога и жалкий семьянин, обвешанный детьми-гирьками, прислал ему первого клиента в фотостудию. Первый был молодой мужчина с короткой стрижкой и накачанными мышцами. Роман посмотрел на качка-любителя, пожал плечами и назначил цену. Ничего особенного, - поймать ракурс, чтобы бицепсы заиграли, а короткие грязно-белые плавки не испортили общую картину. Однако, где-то в середине фотосессии, молодой человек, чье имя не сохранилось в памяти Романа, потупив взгляд, объяснил, что ему нужно нечто большее, чем бицепсы. Он, оказывается, актер и недавно его пригласили в порноиндустрию. И даже не в этом городе. ...Но нужны фото не просто обнаженного тела, а, как бы это покультурнее объяснить, возбужденного обнаженного тела... Роман испугался. Надо было как-то реагировать на это, и он удрал - вышел на улицу, глотнул свежего воздуха и крепкого пива, потом вернулся в боевой готовности. Порноактер уже полностью разделся и ждал своего фотографа, растянувшись в фривольной позе на диванчике. Как только он увидел Романа, член его встал и по щекам пошел стыдливый румянец. Роман посмотрел на него другим взглядом и нашел, что он прекрасен, эти вздымающиеся горы мышц, это четкая линия губ, эти скромные глаза, и огромный член...
   "Снимай, снимай" - закричал тот, мечась по маленькой глухой комнате, и Роман еле успевал ловить кадры, чувствуя, как в его собственном паху распирает жар и все тело колит и жжет неизвестным огнем. В конце концов, он догнал бешеную модель и, отбросив фотоаппарат, вонзил в него свое "оружие", лаская его тело дрожащими руками. Ему хотелось порвать все его тело, съесть и выплюнуть. Он был настойчив и нетерпим, он бил его и рычал, как зверь, он так сжал руками его член, что актер застонал от самой большой в жизни боли и самого большого наслаждения...
   Как он уходил, Роман не помнил. Он лежал на полу и думал, что делать с испачканным диваном и что это вообще было. Генке он ничего не сказал, кроме сухой благодарности за нового клиента. Потом пришли другие, в основном молоденькие мальчики, мечтающие подороже продать свое тело и получить полезный опыт от "своего" фотографа. Роман повысил стоимость фотосессии, но поток не угасал, потом повысил еще... Так это и тянулось до недавнего времени, пока Борис не отправился в Москву. Что-то он не так сделал, оттолкнул всех и теперь сидел на сухом пайке. И все же, так было лучше. Так его тело и сознание по другому себя ощущали и определяли. И опять же, все произошло, благодаря Генке Елисееву, понятия не имеющему, кто такой на самом деле Роман.
   И сейчас Генка позвонил. Не по работе. Сначала спросил "как дела" и "все ли в порядке", это был знак, что не по работе. Когда нужно было в срочном порядке нестись на вечеринку и снимать "пьяные рожи", Генка выкладывал сразу: "Поднимай свою ленивую жопу, клиент дозрел!". Когда же он ходил вокруг да около, было очевидно - вопрос деликатный. Роман подумал было, что Генке нужны деньги или еще что, но Генка про деньги молчал, а вдруг спросил:
   - А что у тебя с Ветровым?
   - Чего это спрашиваешь? Год еще не прошел!
   - Да я тут фотки твои видел, у него на сайте, здорово...
   - Спасибо, старик, я старался, хотя свет уже не тот был, и ветер...
   - Не, клево. Давай их на конкурс пристроим?
   - Ага. А ты чё звонишь?
   - Да я думал ты в аэропорту...
   - А что в аэропорту? - Осторожно спросил Роман, чувствуя, как сгущаются тучи.
   - Как "что"? Ветров приезжает. Торжественная встреча, журналисты, каравай с солью и все такое... Ты не в курсе? Ветров-младший пожертвовал кругленькую сумму на постройку больницы. Так что сам мэр придет расшаркиваться.
   - Спасибо, что сказал, я поеду посмотрю.
   - Пофоткой, в газеты пристроим. И вообще... Я подумал, а может это твоя судьба? Я конечно ни черта не мыслю в таких делах...
   Что-то изменилось. Не в Генке, конечно. В Генке ничего никогда не менялось. Даже если марсиане высадились бы возле его дома, господин Елисеев Г.А. только узнал бы, кто у них спонсор и не нужен ли им первоклассный фотограф. Изменилось в отношении к Роману и их спору. Он словно сам подталкивал Демона падать в объятия к Ветрову. В истинное радение за судьбу коллеги Роман не поверил. Не радел Генка ни за кого, даже за собственную женушку, и уж тем более, за чужого человека, не умел радеть по определению, не дорос душой. Жизней может через пять...
  
   Роман понесся в аэропорт. Игнорировал два светофора и не ответил на звонок Степанько. Ему было интересно узнать, правда ли Ветров в аэропорту, и почему он не позвонил. Это ведь так легко: набираешь номер и говоришь: "Привет, а я сегодня у тебя в городе буду, увидимся?", или не легко?
   Аэропорт жужжал, как растревоженный улей, как муравейник перед грозой. Львенок был популярен. Журналисты забили своими потными телами узкий коридорчик, ведущий в небольшой зал. Аэропорт был бедой города уже несколько лет. В нем начался капитальный ремонт, да так и завис, создав невыносимые условия. Везде валялись в беспорядке балки и пленка, ящики с неизвестным содержимым громоздились глупой кучей, и грустно вздыхал вахтер на проходной. Ситуация не менялась последние два года. Роман был несколько раз в аэропорту и наблюдал, как черные ящики перекочевали с одного места на другое, балки уменьшились в количестве, но прибавились кучи строительного мусора и так далее. Ситуация не изменилась и поныне.
   Заразившись общим возбуждением, он пытался протиснуться через головы журналистов, потрясая фотоаппаратам и прошлогодними корочками с аккредитацией на ипподром, пока не понял, что зал оцеплен милицией и доблестные сотрудники устойчивы, как дубы в плохую погоду - их гнуло под напором народа, но не двигало, бедняги, словно вросли в мраморный пол...
   И потом он увидел Леона Ветрова. Красавчик блеснул белозубой улыбкой, всем трепетно махнул лапкой и исчез в незаметной двери сбоку от входа. Толпа зевак и журналистов разочаровано вздохнула и накатилась волной. Роман свистел и махал свободной рукой, надеясь привлечь внимание проявившегося ростовского "чуда", да куда там! Исчез проклятый дух! Все еще чего-то ждали, но Роман уже отошел, вынырнув из человеческой волны. Он увидел нечто, уколовшее его глубоко в сердце. В ту незаметную, тайную дверь, обычно называемую "служебный выход", следом за львенком нырнуло еще несколько человек, в их числе была Анастасия. Звезда погорелого театра. Постриглась коротко, перекрасилась в рыжий, в серебряном вечернем платье, на высоких каблуках. Он начинал ее тихонько ненавидеть.
   Генка объяснил, что нельзя безнаказанно махать своими "достоинствами" перед тетками, ибо потом ты будешь обязан применить "достоинства". Он ничем не махал, честное слово, ни достоинствами, ни недостатками. Он просто ее фотографировал. Хорошо снимал, ибо профессионал. И точка. Никаких обещаний, никаких намеков. Он мог любоваться женщинами, если они были красивы, умны и целы. Но он не хотел женское тело и, тем более, женскую душу. Рванная, как старый бушлат, Настя, понятно каким местом пробившая себе дорогу в департаменте, дважды замужняя при своей невероятной молодости, не привлекала Романа никогда. Именно это ее и злило. При всей свой скабрезности и бешеной сексуальности, она не была лишена определенного шарма - надломленный подросток, увядающая роза, стеклянный ангел. Она ловила мужчин-мотыльков, широко расставляя ноги и посмеиваясь над их смущением. И Роман был намечен очередной жертвой.
   Но любимым ее занятием была, по всей видимости, деятельность по организации интриг. В этом она была профи. И работа и жизненные принципы обязывали. Поэтому, когда Роман увидел, как она села на хвост Ветрову, ему это не понравилось. Даже очень сильно не понравилась. В прошлый раз, когда они пересеклись на вечеринке, бешеная дамочка Настя грозилась переспать с Ветровым, во что бы то не стало, лишь бы он не достался Демону, которого она возвела в звание "Враг N 1".
  
   Роман позвонил львенку.
   - Привет, красавчик. Ты где?
   - Привет. - Он несколько не удивился. - У вас в городе, но я прилетел всего на два часа, - званный обед, вручение регалий, и опять улетаю. Хочешь присутствовать?
   Спасибо за честность. Это радовало. Львенок не врал ему, не в его это было натуре. Роману стало немного легче, хотя ком обиды все же подкрадывался к горлу, и заболели виски - он натер их пальцами, там, в зале аэропорта.
   - Ты будешь звездеть, а я стоять в тени и щелкать кнопочкой?
   - Если бы у меня было больше времени, я бы позвонил.
   - Ладно, я подожду более удобного момента... А Настя с тобой? - Он спросил так равнодушно, словно ничегошеньки его слова и не значили, так, светский треп поддержать, не более. Сам он затаил дыхание, пытаясь в подтексте вычитать что-то скрытое.
   - Кто?!
   - Секретарь от департамента?
   - А-а, вульгарная серая девица в декольте?
   - Почему серая, она рыжая!
   - Не знаю, мне она показалась серая, пыльная такая и она совсем не светится. Ты знаешь, что люди светятся?
   - Я знаю, как светишься ты...
  
   Он летел домой на крыльях. Почему-то в нем поселилась уверенность, что Леон Ветров ни с кем больше на подобные темы не разговаривает. Это был жест доверия, может даже предложение создать ту самую тонкую связь, в которой так нуждался Роман. Возле дома кто-то слушал странную для данного времени музыку - "Сказки венского леса". Роман даже протанцевал несколько кругов с воображаемым партнером, аккуратно поддерживая воображаемую белую тонкую руку, и нежно прижимая воображаемую гибкую талию... Он представил львенка в танце, с его кошачьей грацией и легкостью движений танец должен завораживать глаз. И стало так тепло, словно кто-то разлил теплый свет в его замороженной ледяной душе.
   Черная птица пролетела у самого его носа, глухо крякнув неопознанным кряком. Он остановился, опомнившись. Что это за знак? А если Ведьма Настя (не жить ей после этого), сучка дранная, наболтает Леону туеву хучу личных подробностей о Романе по кличке Демон. И сайтик в интернете подскажет, и старую историю вспомянет про любителей музыки... Чтоб ее глаз за это вышел вон!
  
   А история, честное пионерское, яйца выеденного не стоила. Раздули ее, благодаря Настеньке. Ничего более приличного на самом деле Роман не снимал, и совершенно никаких общественно-политических мыслей в свою работу не вкладывал.
   Как-то поздней осенью шел он по улице мимо института каких-то там экономик, открытого во вчерашней прачечной. И на фоне желто-красной листвы увидел симпатичный сюжетик. Благо, Сонька-альфа всегда была с ним, как раз на случай появления оных сюжетиков, реальных и милых. Два мальчика лет по шестнадцати стояли возле института и слушали музыку. Но, поскольку наушники у них были одни, а провод короток, им пришлось, чтобы уловить новомодный хит, склонить свои кудрявые головки так близко, что аж дух захватывало. Он назвал фото "Ангелы" и пристроил на выставку, прошедшую с обычным успехом в местном музее. Черт, это было красиво - дети слушали музыку, а он подсмотрел, ничего плохого между ними не происходило, а если и происходило, то по общей договоренности. И даже Генка, будучи независимым экспертом, признал, что ничего сверхпошлого там не было. Да, намек на сексуальность присутствовал, но виден он лишь автору, да тому, кто возжелает увидеть, а так - милая фотография и ... всё!
   Да, откровенно говоря, автор вложил в нее несколько своей энергии и заинтересованности, когда он нажимал на кнопочку, то думал, что было бы не плохо "загнать" обоим пацанам поглубже. А чего они такие аппетитные стоят тут, переплетясь кудрями? Думал что-то подобное, честно, но нигде на фотографии этого не видно. А личные мысли автора в момент создания шедевра, никакого значения для истории не имеют. (Зачастую, потому что автор на момент исторического признания уже совершенно не помнит, думал ли он что-то или нет в тот момент).
   И бог бы с ней, фотографией, повисела бы пару недель, народ бы полюбовался, может, кто взмечтнул или взгрустнул, так нет же, дали ей третье место. Роман даже догадывался, кто поспособствовал. В числе организаторов он увидел имя Бубенчикова Кирилла Александровича. Бубенчиков по кличке Леденец был редкой, но яркой звездой "тусовки", швырялся деньгами, нанимал мальчиков, как проституток, катал всех на своем Кадиллаке, и однажды умудрился ущипнуть Романа за мягкое место. Скорее всего, его голос и был решающим.
   И тут, как гром с неба, взвилась дикой кобылой гомофобно настроенная часть департамента культуры и понеслись статьи в местных газетенках о нечистоте нравов, о призывах к разврату и прочей несуществующей чуши. И как на зло совпало, - в Москве запретили гей-парад, а президент объявил о недостаточной рождаемости и была объявлена негласная опала на "не таких". И погнали Демона поганой метелкой из союза местных фотографов и сняли фотографию с выставки и написали в газете "вот если бы там была девочка и мальчик"... это, конечно, был бы шедевр, а так, простите, маленькая рождаемость, сами понимаете. Они даже не извинились перед автором, один только Бубенчиков высказался в том плане, что ничего плохого не предполагалось, глаза разуйте, заплесневелые ретрограды, но глас вопиющего в пустыне не был услышан. Так, благодаря этому небольшому скандальчику, закрылись некоторые двери перед талантливым фотографом. И кто стоял за шумихой в департаменте, не составляла труда догадаться. Он позвонил ей и спросил откровенно, зачем? А потому что... - ответила ведьма. - Потому что гнать вас всех надо, извращенцев... хотя бы и в резервацию.
  
   И сейчас ему было беспокойно. А если доберется сукина дочь до ушей сахарных львенка Ветрова, как выльет туда говнеца своего мерзкого? Роман даже включил телек, посмотреть, не покажут ли в новостях, как завершился визит ростовского деньгодавателя на черноморскую землю. Но то ли опоздал, то ли и не осветили журналюги это значимое для Романа событие.
   А в сердце его поселилась тревога. Точащая сознание изнутри. Щекотная до раздражения. И не знал он, что теперь делать - а вдруг Настя уже постаралась и Леон больше и слышать о нем не захочет... Ведь черт возьми, такая тоненькая нить между ними нарисовалась, что порвать ее - раз плюнуть. И позвонить он стеснялся, и мучаться было невыносимо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   3.
   Леон Ветров позвонил сам. Спустя неделю. Обычным таким голосом поинтересовался, как идут дела и чем занимается его фотограф. Роман на тот момент чистил зубы, причем чистил их уже минут двадцать, яростно и с силой. Было девять вечера, в номере воняло табаком и чем-то заплесневелым. Степанько спросил, чего так долго, но Демон не отвечал, выплюнув пасту пополам с кровью и дверь в ванную захлопнул.
   - Так, ерундой всякой. А ты как?
  
   Он не верил в Ветрова. Потерял его за эту неделю, словно прошло несколько лет. Отпустил, завязав сердце в узел, - а сколько можно гоняться за химерой? Вот чего он сейчас звонит? Наверное, пригласить на свадьбу хочет или еще фотографии понадобились. Расхотелось ему снимать сына мафиози. С души воротило, фотоаппарат из рук падал. Вот есть Степанько, здесь, под боком, рядом, теплый, живой, реальный... Да, зубы он долго чистит, но к этому привыкнуть можно. Зато он весь твой, от кончика толстенького пальчика до стертой пятки на ботинке...
  
   - Когда приехать сможешь? Я тебе денег на машину набрал.
   - Каких денег? - Роман испугался, что на что-то согласился, а потом забыл. Покопался у себя в памяти, головой потряс, сбрасывая тупое оцепенение. Нет, ничегошеньки не нашел - не было, не соглашался и ничего не обещал. Что за странный сон...
   - Ну, прости, - Леон легко рассмеялся. - Даже мне нужно время, чтобы на приличную машину собрать. В общем, смотри, семьсот тысяч есть уже, но если тебе что-нибудь подороже приглянется, кредит возьму.
   - Стоп, подожди, ты о чем, какой еще кредит? - до Романа начало потихоньку доходить. Он едва перевел дух. - Ты мне хочешь машину купить что ли?
   - Да, болван, соображай быстрей. Я сейчас за тебя плачу, ты выбираешь в нашем салоне тачку, а фоткать меня будешь бесплатно. Кстати, китайцев не надо снимать, они передумали. Слишком уж откровенное фото, так что работать будешь только на меня. Дошло?
   - Ну...
   - Приезжай завтра, пораньше. Как раз будет маленькие посиделки по поводу папиного выздоровления, я тебя с предком познакомлю. Он уже жаждет, все в поросячьем восторге от твоего фототворчества. Приедешь на вокзал, сразу звони, Динго тебя встретит. Все понял?
   - Не все. Я - тупой. Можно еще раз и помедленней?
   - Все ты понял, давай, не тормози. Если тебя завтра в десять не будет на вокзале, я вертолет вышлю, честное слово!
   Он так и остался стоять с щеткой в руке до бела зажатой, которую купил тайком, пока Степанько Пшеничной тарился. Слушал, глупо улыбаясь, гудки в трубке. Мысли скакали, как горные косули ... Не попрощался... Машину выбирать? ... Как я завтра поеду, у меня фотосессия... Деньги он собирал... А может здесь подводные камни?...
   Ему хотелось удушить Ветрова. Один уверенный жест и не будет больше никаких искушений. Спокойно доживет он свою жизнь, со Степанько поженятся, уедут в деревню, кур заведут, гусей, и индюков обязательно. Роман будет писать живопись - пасторальные сюжеты, овечки, пастухи, кот на крыше, индюк хвост распустил... А Степанько будет деньги приносить, пока не выйдет на заслуженную пенсию. А квартиру они сдадут. И на эти деньги можно прожить. Зато он никогда его не предаст, и на руках будет носить до самой смерти. И никогда (никогда!!!) В сторону другого мужчины даже косой взгляд не кинет, не то что женщины... А на каком кладбище лежать - на городском или на деревенском, это уже Роману пофигу будет, по большому вселенскому пофигу...
   Помнишь? Помнишь его глаза? Помнишь губы? Руки помнишь? Он помнил. До мельчайших подробностей. Хоть садись сейчас и рисуй, - каждую черточку, мельчайшую складку. И не потому что память фотографическая, не было у него никакой особой памяти. Просто потому что мечтал много раз хоть краем дыхания обласкать эти морщинки, эти складочки лукавые в таком молодом и бледном лице... Что за напасть, на его голову? Ведь поедет, черт возьми, гордый Демон, помчится, как миленький. И будет ходить покорно и машинку выбирать и глаза делать круглые и благодарные. Ой, спасибочки тебе, благодетель! Ой, не ожидал, от тебя, черствого сухаря! Ой, конечно, в любое время, все лучшим образом снимем и фотошпце хитро обработаем. Единственное, что он реально хотел снять с Ветрова - это джинсы и еще налет легкой игривости. И зарыться хотел своим гарным носом в косу нерасплетенную и слезами замацать шею его и за ушко загрызть, так слегка зубами прихватить и потянуть вбок и вверх, чтобы вздрогнул он и застыл в сладкой неге...
   Ты его любишь, - уверенно произнес внутренний голос, - признайся, и будет легче. Любишь до безумия, как никого еще не любил. И даже лик Владислава побледнел и сдулся - не было такого, чтобы до боли в груди, до сгрызенных ногтей, до грязного секса от отчаянья с ментом тошнотворным.
   Уехать куда-нибудь, бежать к океану, или залезть на Фудзияму... Ему хотелось спрятаться. Он боялся любви, боялся быть таким оголенным и зависимым. От кого, собственно, от человека холодного, расчетливого и безжалостного, да еще и силой наделенного. Который играет себе человечками - захочу, - приближу, захочу, - отброшу, как шелудивого пса. Шахматы с живыми фигурами - этот пешка, этот на короля тянет, а это так - конек горбатый. Убить его, - вот настоящий выход. Правда, потом Динго придет, проверять. Воздух понюхает и определит собачьим своим чутьем - вот он, убивец хозяина дерзкий и загрызет враз, только косточки хрустнут... А тогда и все равно, какая тогда разница, жить или сдохнуть...
   Вышел он, подтянувшись. Вспомнил, что Степанько ждет. Надо было ускользнуть, во чтобы то ни стало. Степанько жевал пирожок и капуста прилипла к подбородку. Водку он допил и тупо пялился в телек, сводки милицейские смотрел. Роман вдруг его возненавидел, до отвращения, до тошноты. Противно стало, словно жабу проглотил земляную. Жопа...
   - Слушай, мне тут приятель позвонил, просит срочно приехать, помочь надо.
   - Так не вопрос! - Степанько грузно поднялся, счистил капусту с подбородка, смачно так рыгнул, выражая тем все свое житейское довольство жизнью. - С-счас ребят поднимем, пять сек...
   - Нет, ты оставайся. Я сам. Жена от него ушла, ребят не нужно... - Роман потрепал его по плечу, стараясь не прикасаться к майке. Соврал он так мастерски, что сам себе удивился - полилось, как по маслу. Ну, выводи кривая... - Поросенок меня простит?
   - Конечно, надо так надо, я тут вздремну. Но ты звони, ребята не откажут...
   - Пока, мой сладкий бегемотик!
   - Люблю тебя! - Крикнул Степанько вслед, но как-то не уверенно и притихши...
   Роман ничего не ответил, пошел домой, кусая губу и выплевывая комочки зубной пасты. Надо счистить Степанько, - подумал он, - как грибок со стенки. Прилип, паразит!
  
   Утром моросил легкий весенний дождик. Пели птицы и кое-когда высовывалось ленивое солнышко. Встал он рано утром - в шесть тридцать. Последняя время Роман распустился - вставал в одиннадцать или даже в полдень, полночи не спал, писал записки, материал для будущей книги. Вот когда его фотки опубликует известный глянцевый журнал, а лучше сразу парочка журналов, он тогда и книжецу свою публикнет до кучи, и будет эта повесть (или даже целый роман!) Полна любви, чувств, романтики... И станет она конкурентом детективным романам и купит Демон себе лимузин, Хаммер, весь такой тонированный и с водителем сразу и с охранником...
   Он задумался, а время шло. Собрался быстро - выкопал костюмчик "мокрый асфальт" от Славы Зайцева. Прикупил он его год назад в фирменном магазине по случаю очень удачной фотосессии этого же самого магазина. Славу он недолюбливал, но костюм пришелся впору, продавцы и менеджеры охали и пускали жадные слюнки, пришлось купить. Одевал он его всего лишь раз - на свадьбу троюродной сестрички, нашедшей свое счастью с директором городского кладбища.
   Он приготовил вешалку, аккуратно запаковал костюм в пленку, втиснулся в модные лет десять назад облегающие джинсы и рокерскую майку, грустно дважды пересчитал отложенные на черный день денежки и тронулся к гаражу, насвистывая что-то вчера услышанное. Он чувствовал подъем и легкость. Во-первых, он решил, независимо от исхода сегодняшней встречи, порвать с тошнотворным Степанько и его капустными пирожками, пока у него не открылась душевная и телесная изжога. Степанько был "пережаренной" пищей, от которой становилось тяжело, как от проглоченной гири. И от пирожков, если честно, вздувался живот со всеми выходящими газообразными последствиями. Сержант утверждал, что пердеть - крайне полезный процесс, и что фашисты в перерывах между боями ложились на поле и громко пукали. Роман, признаться честно, недолюбливал фашистов, потому как, покопавшись в своей родословной, кроме украинцев, белорусов и поляков, обнаружил далекого троюродного рыжебородого деда с еврейскими корнями. В общем, ничего общего со Степанько у него не нашлось, даже ни на миллиметр нигде судьба их не пересекалась, а Роман просто пошел по пути наименьшего сопротивления, растоптав собственное достоинство. Семьи ему захотелось, тихой деревенской жизни... Нет, это было затмение!
   Во-вторых, он принял другое важное решение - машины присмотреть и накопить своих собственных деньжат на новое четырехколесное чудо, а на предложенные условия львенка не соглашаться.
   Но кроме легкого подъема от наконец-то правильно принятых решений, мельтешила на заднем плане тучка тревоги. Нутром он чуял, как подбирается что-то неотвратимое, неизвестной ориентации - то ли негативной, злой и коварной, то ли положительной до обморока. И приснилась Демону сегодня туча. А надвигалась туча, закрыв все голубое небо черными своими крылами, и солнце, закопченное тучей, вдруг скатилось за горизонт. И беду тащила за собой туча, как беженцы тащат хабари свои походные и пыльные. И нельзя было разогнать тучу, ни руками, ни ногами, сколько не маши. Мрачненький такой сон слегка подпортил общий настрой. И нужно было послушаться и плюнуть на все и дома остаться, в постельки теплой и одинокой. Но он поехал, потому что обещал, потому что слово дал, потому что вертолета испугался, как последний дурак...
  
   В дороге, чтобы не спать на одинокой трассе, он пел, с португальскими завывалами - по португальски, про мистера Кроули и судьбу его злую, с Рамштайном - на чистом немецком. Любил он немецкий язык, за силу его и стройность, с русским старым обветшалым рокером - на московском акценте, про ангелов, свободу и смерть. Когда петь надоело, он дернул энергетического напитка, кривясь и грязно ругаясь, и долго еще рассматривал свой малиновый язык в зеркальце. После чудо-напитка ему все время мерещилось шипение и пузырение чего-то нематериального, то сбоку, то сзади, то вообще, за пределами машины. Целика шла ровненько, даже старой болезни - взрыкивающего генератора не было слышно. "Прости, малышка, я кажется тут задумал тебе изменить. Но такова жизнь, слишком ты энергетически переполнена. Иногда мне даже кажется, что не бензин по твоим венам разливается, а ЕГО кровь, теплая и вечная. Нет, не могу. Пусть боль уйдет навсегда. Я тебя в хорошие руки, обязательно, да и не скоро это будет, не волнуйся. Еще покатаемся вместе!".
   Проснулся он окончательно, заморочившись одной тухловатой мыслишкой. Мыслишка пытала его и не желал отпускать, не вылившись в решение. Костюмчик он красивый взял с собой, взял. Туфельки симпатичные одел, накремив их до удушливой вони? Накремил. Весь такой красивый, как лондонский денди, только палочки не хватает из слоновой кости. А не дай бог, все же попадет он в лапы семейства Ветровых, празднующих выздоровление папочки-крокодила. По возможности, Демон, конечно попытается избежать чужого праздника... Но все же, занесет его лихим ветром и что - с пустыми руками, господин фотограф явились? И подарочек папке не притаранили? Это на самом деле была дилемма - явиться надо с чем-то. Пусть маленьким и неказистым, но все же... Мелькали версты, поля сменялись городами, города - деревнями, а он глупо перебирал известные в жизненной практике объекты - бутылка вина... кисло и дохло (что, у них, вина в доме не будет?), цветочки - так ведь не хоронят еще папу. Да и как это должно смотреться? Я вам ландышей принес букет, вы ведь папа моего тайного возлюбленного. Галстук там какой-нибудь или портсигар - все это смешно, не ловко - есть у него и галстук и прочая дребедень и за ту цену, за какую Роман машину мечтает купить. Он подумал о картине, но и тут дилемма - хорошая картина - недешево, дешевая - нехорошая. И конечно, Ветров-младший скажет, - брось, ничего старику не нужно, ему сейчас укольчики ставят, да чаек теплый, до фени ему твои пейзажи с голыми тетками, и все так настойчиво посмотрят на прибывшего гостя - надо же, лох какой нищий, ничего не подарил хозяину целой области.
   Оставил он эту тему на дальнейшее разрешение, потому что поймал себя на мысли, что уже и на дорогу не смотрит - мелькает сама белая полоса, серой змеей скользит асфальт, да зубатые бордюры мельтешат...
   На вокзале его встретило приятное солнышко и вроде как туча отступила. И только он собрался названивать "благодетелю", как заметил звериный взгляд Динго, метнувшийся из-под тонированного баварца Х5. И Динго его, конечно, сразу увидел, махнул небрежно своей топорной рукой в сторону стоянки, что означало: "Спрячь свою колымагу и не позорься. К боссу на БМВ поедем". А Роман вовсе и не стеснялся Целики. Да, немного старовата, но форма какая, - нет такой сейчас нигде, словно ласковый ветер, обтекая, выточил ее из сплошного куска стали...
   Ладно, скушаем, - покорно поплелся Роман к Динго, загнав машину на стоянку. Может, он стал слишком подозрителен? Пересел в БМВ, долго принюхивался. Динго молчал, сжав свои каменные губы. Не положено разговаривать. Кем он был раньше? ФСБ-шником? Вышибалой в публичном доме? Роман любовался городом, все хватаясь за Соньку-альфу, и каждый раз не успевая, скромные, но годные на серию сюжеты прыгали как зайцы, махали хвостиком и ускользали, вылившись за угол.
   - А ты за Леона жизнь отдашь? - вдруг спросил Роман, наблюдая за каменной физиономией Динго. Он уже несколько раз его сфотографировал, обнаружив, что верный пес - прекрасная модель - не шелохнется, не моргнет лишний раз.
   - По ситуации, - ответил, словно выплюнул.
   Ну и ладно, и проехали. Я вот отдам. По любому. Пусть дурак буду, на небе зачтется. А что такое по ситуации? То есть, летит пуля прямо в лоб львенку, а Динго может ее своим бетонным лбом остановить. Вот и вопрос - это ситуация? Остановит или нет?
   Автосалон никак не поразил Демона своим размахом. Так, обычный закуток посреди шумной улочки. Наверное, много места и не надо, может аренда дорогая, а может, не хочет господин Ветров (и один и другой) светиться перед общественностью. Вот, посмотрите, мол, как я, депутат, честно машинками приторговываю. Не обдираю же никого, не рэкет, ё-маё, честный труд, понимаешь. Правильно продумано, одобрительно кивнул Демон, наверняка с подачи господина Ветрова-младшего, не так давно пребывающего в народе, и потому помнящего о завистливых и болезненных чувствах того самого народа. А так - простенький автосалончик, без особых изысков, даже рекламы нет особой, кто знает, и так найдет.
  
   - Босс через час будет. Можно выбирать машину.
   Наверное, стоило как-то там себя особо обозначить. Ну, зайти, например и сразу с порога, - я от Леонтия, ну, фотограф я его, вы мне машину подайте покруче, а он потом все оплатит. Не стал Роман так делать, странным показалось и неудобным. Зашел, как простой посетитель. Машинки стояли, сиротливо красовались прямо под легким дождичком, ждали хозяев и хозяек. Не много, но все новенькие, сияющие. И продавец выкатился такой же - новенький в новой зеленой форме, сияющий с навечно застывшей улыбкой. Не теряя губной растопырки, он быстро обласкал взглядом Романа, не смог сразу идентифицировать, но по долгу службы радостно расшаркался:
   - Добрый день, рады приветствовать вас в нашем салоне. У нас большой выбор, это далеко не все модели. Что вы хотели бы?
   - Еще не определился. - Отряхнул его прилипшую улыбку Роман. Видимо костюмчик воссиял на только что выползшем солнышке, и он был признан стоящим внимания покупателем. Возле Киа-Риа возилась пара братков. Около них прыгал резвым кузнечиком клон продавца, в такой же зеленой спецовке, с такими же зализанными висками и улыбкой спилберговских динозавров. - Присмотреть хочу.
   - Конечно, в какой ценовой категории смотреть будем? - Продавец уменьшил улыбку на полградуса. Клиент попался тупой, намеков не понимает, пришлось впрямую спрашивать, нарушая менеджерскую этику. - До миллиона или больше?
   - В районе семисот тысяч.
   - Отлично, пройдемте. Начнем с популярных моделей. Видите, вон та красная?
   - Мазда?
   - Мазда 6, переднеприводной седан класса D, - запел продавец выученную речь, - Настоящий японский самурай, скорость...
   - У меня прошлая машина японец была... А еще что есть? - прервал его Роман. Мазда была слишком вычурной и через чур привлекала завидущие взгляды. Упрут, - подумал Демон, - жалко...
   - Корейцами интересуетесь? - Соловьем взвился продавец, ни на минуту не отступая от растяжки рта в "голливудскую белозубую". - Хундай соната, то, что надо...
   - Нет, - вновь злобно обрубил Роман, играясь в капризного покупателя. - Не представительно. Меня друзья не поймут. У моего водителя такая машина, б/у правда...
   - Понял, - продавец потащил его за рукав в угол к фиолетовому башмаку. - Взгляните, Ситроен С4, хэтчбэк класса С, французский стиль, утонченность и при этом спортивная подвеска.
   - Не-а, лягушатники с электроникой не дружат. Не хочу заглохнуть посреди улицы, если бортовой компьютер сбрендит. Да и что-нибудь более мужское хотелось бы.
   - Знаю, - продавец-робот не сдавался, - Форд Мондео. Стильный, яркий, с турбодизелем, да и цены демократичны.
   - Только не Форд, - В ужасе отмахнулся Роман, как будто ему, утонченному аристократу, предложили гамбургер с жирной котлетой. - Америкосы почти как наши делают, не успеешь сто метров проехать, детали сыплются...
   - А если что-нибудь немецкое? - продавец слегка увял, но надежды еще не терял.
   - Пожалуй, давай гитлеровцев посмотрим.
   - Так, в пределах семисот у нас первая серия, 116-я и 118-я. Задний привод, баварская надежность...
   - И что, уже полгорода ездит на БМВ... Кого сейчас бумером удивишь? Ты бы еще Ауди предложил, что я, как последний пижон...
   - Так, а если Вольво Си-40? - в голосе его появилось нотка отчаянья. Но спорить он не мог. Никогда, под страхом смерти. - Молодежная машина, выделяется в общем ряду, и полная безопасность пассажиров...
   - Я же сказал - представительное что-нибудь, а не для компании подростков с пивом!
   - Фольксваген Джетта, - голос продавца дрогнул, уже без особого энтузиазма он продолжал лопотать, улыбка угасла. - Как раз в вашей ценовой категории. Представительный, особенно в серебристом колоре, к тому же - шестиступенчатый автомат...
   - И как ты представляешь, приезжаю я к своему партнеру, а он хихикает "народный вагон, народный вагон...". Ты бы мне еще Ссаньюнг предложил...
   - Дело же не в названии, - он совсем утратил улыбку и стал огрызаться, сообразив, что клиент "крепкий орешек". - Опель Вектра - популярная модель...
   - Да не хочу я популярную! Я отличаться хочу от серой массы, понимаешь?
   - Митцубиси Галан, адаптирован к российским условиям дороги... Нет? Крайслер еще есть, машина на любителя, с характером...
   - Что, Денис, сложный клиент попался?
   Львенок стоял у них за спиной, и видимо уже минут пять наблюдал, как безжалостный фотограф с пятью тысячами в кармане добивает непримиримого сотрудника автосалона. Он сиял улыбкой и даже дождь от этой улыбки вдруг перестал. Роман подмигнул ему левым глазом и усмехнулся.
   - Я справлюсь, - Денис воспрял духом, увидев босса, и приготовился с удвоенной силой распродавать залежалый автопарк.
   - Я сам, - отмахнулся львенок, не принимая отчаянного рвения, и махнул Демону, - Пойдем, я тебя с одной красавицей познакомлю. Барышня на выданье, все на высоте и на мордочку ничего. Знакомься - Альфа Ромео. Эта - 147, младшенькая, эта - 159 - серьезная штучка, а это моя любовь - GT, бриллиант. Дизайн - Betrone, пятиместный салон, спинка заднего дивана складывается. Романтика...
   - И где я, простите, чиниться буду с вашими красавицами?
   - А ты не ломай!
   - Рад тебя видеть.
   - Я тоже... Ты час тут мучаешь мой персонал и ничего не выбрал. БМВ - ему стандартная, Ауди - пижонская, я все слышал. А что прикажешь показать?
   - Бентли, вон та, темный металлик, ничего, вроде будет...Инфинити - тоже милашка, но я бы честно, на Мазерати остановился, спортседан - мечта моей жизни, а Мэйбах есть?
   - Я понял, ты ничего выбирать не собираешься.
   - А ты как думаешь, могу я у тебя занять семьсот тысяч и чувствовать себя спокойно?
   - Да.
   - Нет!
   - А чего тогда приперся?
   - Тебя хотел увидеть. И с папой ты обещал познакомить.
   - Вот как, а подарки, значит, не принимаешь? Гордый?
   - А это подарок?
   - Да. Я, может, первый раз в жизни решил кому-то такой подарок сделать. Смотри, я сам на старом Лексусе езжу, пятилетней давности. А ты чего выделываешься? Подарок это, другу.
   - Ладно, я подумаю. - Роман смотрел прямо ему в глаза и на самом деле колебался. Подарка хотелось, особенно такого, но подводные камни... - А что твоему папе купить? Неудобно как-то с пустыми руками.
   - У папы мобильник сдох, зайдем сейчас в салон по соседству. У меня десятка есть.
   - У меня пять...
   - Нормально, он с наворотами не любит. Знаешь, старая закалка, еще тех времен...
  
   Они ходили долго. Накрыла Романа карма, чтоб не выделывался, по полной. Львенок превратился в отвратительное чудовище: этот телефон не такой, туды его в качель, и этот не такой, а этот - совсем говно... Красный папа не выносит, серый - не солидный, черный - банально. Этот со стразами, этот вообще - женский, и камера ему не нужна, не увлекается старик фотографией, и кнопки не удобные, на них только карандашом нажимать, черт возьми! Наконец, Роман не выдержал:
   - Ты надо мной издеваешься?
   - Да, - львенок весь сиял. И улыбался он так кокетливо, что Демону почудилось, что они влюбленная парочка, только покинувшая жаркую постель. - На самом деле вон тот Сони вполне подойдет.
   - Мстительная скотина! - рассмеялся Роман. - Я ведь не так ужасен на самом деле.
   - Ты еще хуже. Закрытый, подозрительный, всегда готовый к худшему. Ты не идешь по жизни, а едешь на танке. Тебе, что не делали подарков?
   - Судьба - нет. Все пришлось самому...
   Роман вовсе не желал, чтобы ему лезли в душу. Да, он согласен, те, кто проще к жизни относятся, тем все само и падает с неба. А вот он так не может, и не мог никогда, не получается... А в танке очень даже удобно и надежно - никакая сволочь достать не может. Придет время, он выйдет из танка. Только, чтобы снаружи безопасно было, и солнце сияло, и мир царил.
   - Хочешь, я тебе танк подарю? С длинным стволом?
   - Истребитель хочу!
   Они прошли уже полгорода. Целика осталась на стоянке, на вокзале, а Леон был без машины. Он шел и радовался. И дождик ему по нраву и птички красиво поют, и городом он все время восхищался: "Посмотри сюда, это старая церковь, а посмотри туда, парк красивый, а глянь - деревья почками набрякли...". Роман исправно фотографировал все, на что бесцеремонно указывал пальцем Ветров-младший и думал о другом: какие ямочки на щеках, а как взлетают эти губы в улыбке, а как плотно джинсы обтягивают попку...
   Когда они подошли к особняку, окруженному высоким забором, Демон несколько сник, он долго и картинно упаковывал в футляр Соньку-альфу и улыбался нежным лучам солнца, а потом выдал:
   - А к папе обязательно идти?
   - Трусишь?
   - Ну не то чтобы. Просто я из другого круга, а, честно говоря, даже не знаю, как себя вести...
   - Трусишь. Это правильно, - он вдруг подобрал губы и стал каким-то холодным. - Не говори лишнего, и все будет хорошо.
   Роман не стал уточнять, что такое "лишнее". Честно говоря, он планировал обойтись простым "добрый день, рад познакомится", а при благоприятном стечении обстоятельств поинтересоваться здоровьем. И все. И раствориться где-нибудь в толпе, подальше от папы. Он столько раз бывал на всевозможных приемах, что не боялся их совершенно, но это была работа. Ему было плевать на персонажей, он делал снимок - уснувший образ минутного настроения, он не был гостем. Даже если он что-то делал не так, этого не замечали. Фотографа, вообще, редко удостаивали внимания. Он был чем-то средним между гостем и официантом. Редко кто-то восхищался мастерством и отрешенностью, чаще он раздражал, потому что лез "со своим объективом" в самое пекло - в застольную песню или пьяную речь руководства. Сейчас он пришел не работать, и старая добрая фотокамера не могла его защитить или сделать невидимым. Ладно, решил Роман, будем блистать светским лоском! Нацепив очаровательную улыбку, он последовал за Леоном Ветровым, еле отделавшись от навязчивого желания поймать львенка за кончики пальцев и сжать.
   Особняк никаким особым шиком не поражал и по современным понятиям был более, чем скромным. Пожалуй, радовал взгляд только белый новый кирпич дома, много пространства, да медный петух на крыше. Во дворе возилась группа рабочих, укладывала плитку, на небольшом участке с землей росли тюльпаны и розы, набрякшие почками и бутонами. Под навесом, увитым виноградом, стояла запыленная Ауди. Черную красавицу затоптали ночные кошки и засыпали сухие листики - видимо, пока Ветров-старший болел, машина мирно спала, брошенная и одинокая. В этом доме не было женщины. Были домработницы, кухарки, садовники, но женского духа хозяйки не ощущалось. Папа Ветров так и не женился еще раз. Какая-то старая, заплесневелая и протухшая тайна веяла над ним.
   - Мы недавно этот дом купили, - пояснил Леон, - Папахен не любит выставляться, все должно быть как у простых людей...
   - А мне нравится. Вполне уютно, - отрезал Роман. - Я бы здесь с удовольствием жил. (Он вспомнил дом своего отца - стандартная архитектура 52 года, саманные стены, обложенные одним слоем кирпича, вода в колонке, нужник на улице, в сарае - ржавая ванная, купаться в которой никто не рисковал, забор с соседями обвалился. Правда, там цвел сад...).
   Он заметил вход в подвал: неприветливая черная дыра с бетонными ступеньками. Уж не покупался дом ради этого подвала? Наверняка, подвал был шедевром - несколько этажей вниз, и все покрыто мраком. Что там, внизу: бассейн для неугодных? Комната пыток для врагов народа? Или компьютерный центр, наблюдающий за всем миром... Ему захотелось уйти, но было поздно. К ним подскочил маленький лысый человечек и стал, не представляясь, радостно болтать:
   - Наконец-то, я вас, потерял. Все готово, только САМ еще дремлет, мы не стали его будить. Я заказал китайскую кухню, если не возражаете, и для вас форель по-мароккански...
   - Хорошо, не галди, проводи гостя, я сейчас...
   Они любили молодого хозяина. Он был добр и не испорчен. Он не увольнял прислугу и всегда был доволен. Они просто обожали львенка, видимо, дожидаясь, когда же САМ сыграет в ящик, а молодой добрый царь займет свое законное место - на величественном троне. И воцарится мир во всем мире!
   - ...Вот, особо рекомендую, - он провел Романа в большую светлую гостиную, где уже был накрыт стол человек на десять, а в соседней комнате доносились голоса - видимо гости готовились к выходу Ветрова. - Remy Martin, десятилетняя выдержка, особый букет...
   Он причмокнул и мечтательно закатил глаза. Выскочила босая девчушка, лет десяти, и на ходу кинув "драсте", умчалась на второй этаж по витиеватой деревянной лестнице. Роман ощутил себя здесь лишним - собрались, скорее всего, родственники, или, во всяком случае, давно знакомые люди, на фиг Леон притащил его? Показать папе диковинную личность, выкопанную в провинции? Он ощущал себя не в своей тарелке, как инопланетянин, по ошибке севший на Красную площадь. Лысый незаметно растворился. И тут гости вдруг появились организованным порядком, словно по команде выплыли из всех дверей разом. Роман насчитал шестеро мужчин, в основном среднего возраста, в одинаковых костюмах - строгих, деловых, и пять женщин, не считая детей. Женщины были красиво одеты, взгляд на них невольно останавливался - вечерние платья, тонкие шейки с украшениями, залакированные прически. Они кивали Роману, называли имена, мужчины пожимали руки. В целом все было банально, обычная вечеринка для своих. Только Роман подозревал, что видит перед собой сливки ростовского общества, тугие кошельки, чины и воротил подпольного бизнеса. Его подмывало вытащить Соньку-альфу, но он был не кретин. Выяснилось, что девчушка в колготках и задорном бархатном платьице воланами - племянница Ветрова-младшего, а появившийся последним парень в домашнем свитере и линялых джинсах - брат Леона. Сходства между ними не было совершенно никакого. Белобрысый с красноватыми глазами побитого волчонка и неживым маленьким неподвижным носом, еще один Ветров вызвал у Романа волну отвращения. Видимо он закладывал по черному, и постоянно пребывал в депрессиях. Понравиться он не мог никому, даже собственному отцу. Почему? - спросил себя Роман, (на всякий случай он отошел подальше от входа, присев на странноватое кресло без подлокотников). - Почему у умного родителя сын похож на бродячего пса? Что ему не пришлось по вкусу в таком устроенном рождении?
  
   К Роману подошла высокая красавица с осиной талией и деловито осведомилась:
   - А вы тот самый фотограф? (Было ощущение, что ее заслала группа товарищей с целью прощупать почву).
   - Да. Хотите фотосессию? - Роман включил все свое обаяние и хищно улыбнулся, словно намекая и завлекая одновременно. Нужно было притворяться натуралом. Он вытащил визитку. - У вас удивительная фактура кожи...
   Но она лишь пожала плечами:
   - У меня подруга - фотограф.
   Роман понял - он им интересен. Они стесняются своего интереса, тут не принято открыто расспрашивать. Видимо, явление друга Ветрова-младшего, приглашенного на семейный ужин было нонсенсом. Они кружили вокруг него, как муха над киселем, но вкусить не решались. Ноги моей больше здесь не будет, - решил Роман, и, закусив губу, отвернулся от барышни, визитку незаметно сунул в карман, и сделался нахохленным, как воробей в морозный день. - Сукин ты сын, Леон, зачем меня сюда притащил?
   Потом все оживились - Леон, как и положено прилежному сыну, выкатил Ветрова-старшего, восседающего гордым орлом на инвалидном кресле. Роман чуть не ахнул вслух - они были так похожи. Тот же благородный взгляд, породистый нос и величавость движений. И отец не выглядел старым. Болезнь временно обездвижила его, но он не сдавался - седеющий красавиц с королевским лоском. Король-лев. Глаза мгновенно выцепили в толпе Романа и впились, изучающе и с напряжением сканируя гостя. Было в этом пристальном внимании что-то не приличное и не доброе. Старый стервятник нутром чуял угрозу в невинном фотографе. Мгновенно просек ум, скрытность и красоту, что-то там сам прикинул для себя и насторожился. Роман ощутил себя неловко, - словно большая агрессивная собака нюхает его затылок, решая, - сожрать ли наглеца сейчас, или отложить на попозже, когда место в желудке появится.
   Дядьки в деловых костюмах подходили к Ветровым, что-то говорили, что-то плавными движениями совали в карман папиного пиджака, их жены складывал цветы у ног обездвиженного короля. Словно он был бог. А сын его - сын бога. Роман подошел последним. И не отвел взгляд, и не испугался. Насрать он хотел на царящее всеобщее ветро-поклонение. Он - вольная птичка, чуть что не так, - выпорхнет и поминай, как звали. Потом он посмотрел на Леона, увидел его умоляющий взгляд и сдался, сразу и безоговорочно. Опустил глаза, приосанился, вытащил из пакета коробку с телефоном и запнулся, вдруг растеряв все слова.
   - Это Роман, - спас его Леон. - Мы с ним полдня выбирали тебе телефон. Роман узнал, что твой сломался и захотел сделать тебе подарок, я его отговаривал...
   - Спасибо, но не нужно было.
   Он взял телефон, нехотя, скривившись левым глазом, но сверлить правым глазом Романа перестал. Медленно разворачивал коробку, не слишком интересуясь содержимым.
   - Друг моего сына - всегда желанный гость. Сколько вам лет, Роман?
   - Тридцать пять, - честно признался Роман. Его отпустило. Перед ним всего лишь человек. Не крокодил и не змея ядовитая. К тому же он назвал его другом. И на том спасибо. - Как ваше здоровье?
   - Жить буду... Хороший телефон. У вас есть вкус, Роман. Я видел ваши фото. Неплохо, хотя я думаю, вы еще постараетесь.
   - Конечно, нужен определенный ракурс и условия. Я сначала делаю пробные снимки, а уже потом, в фотостудии...
   Леон отвлекся. К нему подошел один из мужчин и что-то зашептал на ухо.
   - Мой сын сказал, что вы дружите. - У папочки Ветрова опять появилось хищное выражение, похоже, он не стесняясь, ревновал сына. - Получается большая разница в возрасте, что у вас общего?
   Роман зашел сзади кресла и покатил САМОГО вместо Леона к пустому месту во главе стола. Гости проводили наглеца напряженными взглядами. Нужно было сделать вид, что идет легкий светский треп. Потому что отвечать серьезно он не намеревался:
   - Ничего. Я сам удивляюсь. Хотя нет, кажется, есть кое что, - страсть к машинам. Хорошее авто греет душу. Я как раз сегодня был в вашем автосалоне...
   - Присмотрели что-нибудь? - Буркнул Ветров, бессильно кряхтя в кресле. Похоже, Роман ему не нравился. Капитально не нравился. Но ему некуда было деваться.
   - Глаза разбежались. И персонал очень милый...
   - Ага, милый, - подхватил Ветров-младший, внезапно возникший сзади и перехвативший кресло. - Ничего не смогли продать, а Роман был готов выбрать автомобиль, ведь так?
   - Я сам виноват, не конкретизировал свой запрос.
   - Как тебе телефон, пап? - Он наклонился к отцу, стряхивая с рукава невидимые пылинки.
   - Отличный, как раз то, что я хотел. Ладно, садитесь за стол.
  
   Роман еще полчаса назад подумал, что его желудок урчит громче чем трактор, он бы с удовольствием набил рот сладкой китайской уткой, но Леон взял, да посадил его рядом собой, то есть в непосредственной близи от папы. По правую руку сел второй сын, который произнес блеклую речь о выздоровлении любимого папы и необходимости за это выпить. Он ненавидел Леона и его друзей, и его влияния на папу, и папу, поддавшегося этому влиянию. И сейчас он не понимал, почему незнакомый человек сидит с ними за столом. Почему этот человек подарил папе мобильник, почему он сидит не в конце стола, а совсем рядом ... Роману не полез в горло кусок. Он только выпил шампанского и горестно подумал, - сколько все это еще продлиться? Но Ветров-старший посидел еще несколько минут и махнул Леону, чтобы тот отвез его в соседнюю комнату.
   "Слава богу! - подумал Роман. Ему было неуютно рядом с Ветровым. Ошибкой было приходить сюда, вызывать эти недовольные, завистливые и недоумевающие взгляды. - Я как нежеланная невеста. Принц привел замухрышку. С хорошими манерами, даже в костюмчике так себе, но все равно, золушку. Никчемный фотограф без имени. Не владелец завода и не депутат, и даже не юрист..."
   Роман проследил, куда Леон отвез папу и увидел, как мелькнула тень - к ним подошел элегантный худощавый мужчина лет сорока. Что-то зашептал торопливо, наклонившись над ухом Ветрова-старшего. Роман только успел разглядеть это лицо, как его прошиб противный холодный пот. Ему хотелось думать, что он ошибся. Он просил бога послать грозу или тайфун, чтобы он мог уйти, немедленно.
   Этого не могло быть! Он сжался в комок и отвернулся к столу, механически пережевывая что-то неопознанное, скорее всего рыбу. Чтоб мне подавится, этого не может быть!
   - Что-то не так? - Спросил Леон. Он явно скучал, лениво ковыряясь вилкой в тарелке.
   - Кто это? - Роман кивнул в сторону его отца и хищной тени.
   - Это наш адвокат. Вы знакомы?
   - Нет... Просто лицо интересное. Я когда-то фотографировал юношу, на него похожего, но он был моложе и звали его Петр... - Безбожно врал Роман, ему во чтобы то ни стало, нужно было подтверждение. Хотя уже точно знал - таких вторых губ не было ни у кого. Он, конечно, изменился, - светлые волосы собраны в короткий пучок, черный плащ (он даже не разделся, заходя в дом!), глаза глубокие, как колодцы, чуть сощурены. Демон не помнил ничего - глаза, нос, все это стерлось из памяти, но проклятье на его голову, - эти губы невозможно было забыть. Лавина чувств нахлынула, затопив его целиком - он нервничал, сжимался, пугался, затаив дух, и не знал, как быть дальше. Не фотографировал он его, а трахал, сходя с ума, и хлестал в порыве страсти сорванной занавеской...
   - Адвокат - Андрей. - Сообщил Леон, - сына у него вроде нет.
   - Просто похож, - притвороно вздохнул Роман. - А жена есть?
   - Да, Тамара. Я ее видел несколько раз, но она стесняется выходить в свет.
   Ага, стесняется. Не мог этот человек измениться. Он вас обманул, - хотелось крикнуть Роману, но он только плотнее сжал губы. - Не может у него быть жены. У Андрюшки, по кличке Маркиза, не может быть жены, никогда. Много любовников - может, а вот жены - точно, определенно нет.
   - Пойдем наверх, я тебе сайт покажу. - Предложил Леон. Он нутром чуял, что Роман встревожен. Только не мог понять, где пожар. К тому же, ему стало невыносимо скучно, а рядом молча пил мрачный брат, недобро посматривая в их сторону.
   - Пойдем, - согласился Роман. - А ты можешь спросить у вашего адвоката, нет ли у него младшего брата... Просто странное ощущение, знаешь, невозможно отделаться. Хотя, наверное, я перепутал...
   - Сам спросишь, окей?
   Они встали из-за стола. Роману не хотелось идти к адвокату Андрею. Ему не хотелось быть узнанным и не хотелось стать забытым. Сердце его выскакивало, переполненное сомнениями и воспоминаниями. Он любил его, пусть это было всего одну ночь, но как - с силой дестибального шторма, открываясь страсти до предела, вывернув себя наизнанку и подарив ему невинность...
   - Андрей, на минутку... Познакомься, это Роман. Он фотографировал твоего брата.
   - Очень приятно. - Он протянул руку. Ледяное спокойствие. Забыл? Наверняка, сколько их было у Андрюшки... Не помнишь меня, старая блядь? - У меня нет брата, это ошибка.
   - Да, я теперь вижу. Просто человек был похож. Говорят же, у каждого где-то есть двойник. Фотограф вам нужен?
   - В прокуратуре есть штатный фотограф. Возьмите визитку, может адвокат понадобится.
   - Не дай бог, - широко улыбнулся Роман, - я обычно честно плачу налоги...
   На этом они разошлись. Ему показалось, адвокат Андрей слегка побледнел, чего, впрочем, никто не заметил, кроме Романа. Ах ты, старый петух, надо же, куда пристроился! Адвокат семьи Ветровых! Он повертел в руках визитку и украдкой бросил взгляд: "Андрей Витальевич Шестаков, адвокат". А ведь клялся, что никогда не пойдешь по стопам отца, проклинал его и поступил назло, - в политех... А отец бесился, выгонял сына непутевого, в психушке грозил сгноить. Шлюхой называл так громко, что весь квартал слышал...
   Вот так встреча! А он потерял, потерял Андрюшку давно. Все думал, а вдруг случайно встретится в городе... а он исчез. Роману стало стыдно за свои грезы. Вот время все и расставило по местам - нет никакого Андрюшки, и растаяла очень старая, затаившаяся в уголке сердца сладкая надежда...
   Они поднялись наверх, в покои львенка. Светлого, чистого, никаким прошлым не замаранного. Роман сразу завалился на диван и честно признался, что хочет есть и пить.
   - Ага, ты не первый, кто в присутствии отца аппетит теряет. Грозный родитель, не правда ли?
   - Не понятно, как себя вести. - пожал плечами Роман. Думал он о другом.
   - Я принесу нормальной жрачки, подождешь?
   В комнату Леон заселился недавно. Из мебели - одна большая кровать, ноутбук вместо подушки, да чья-то дурацкая мазня в рамке на стене. Зато рюкзаки и пакеты с вещами валялись везде, и кажется давно - он не пытался их разобрать. Ленивый и капризный, как и все дети правителей. Вернулся он с курицей на тарелке, миской соуса и шампанским.
   - Пойдет?
   - Конечно. Недавно переехал?
   - Да, на прошлой неделе. Все собирался тебе сказать - костюм красивый. Ты словно с подиума сошел... Папа оценил, я видел.
   - Я, кажется, не слишком вписался в общество! - Пожаловался Роман, уплетая куриную ножку, поливая ее жирным соусом.
   - Ты самый смелый. Никто бы не отважился везти отца к столу, честно. И ты живой, мне с тобой дышится легко.
   - Сбежим на море?
   - Договорились. Я дела разгребу, и потеплеет как раз... Вот смотри, это наш сайт. Вот сюда нужны фотки с концерта, а где биография - всех отдельно. Сделаешь?
   Они смотрели сайт, потом чужие сайты рокеров с чужими фотографиями, потом фотки Романа на фотосайте, потом работы Гигера... И Роману было так хорошо. Он разомлел от шампанского, рядом беспокойно вошкался львенок, то ему подушка давила, то локоть затек. Все было таким простым и домашним, можно было представить, что они знакомы триста лет... И планы строились сами собой. А вот через год станет группа Леона знаменита во всем мире, и поедут в турне по Европе. А Роман будет самым известным фотографом в мире, и гонорары его превысят папин доход, нет, честно... Они смеялись и по-дружески хлопали друг друга по плечу. Только у Романа от этих прикосновений появлялись запретные мысли.
   А потом пришла смс-ка. "Спускайся, я тебя жду за углом, у магазина". И потерял Роман весь свой покой и мир. Все-таки вспомнил, получается. Ему не хотелось идти к Андрюшке. Зачем? Что они скажут друг другу? Но что-то было настойчивое и неотвратимое в этом приказе. И он, загрустив, сказал, что ему пора. Леон ничего не спросил. Видел, что пришла смс-ка, видел, как лицо Романа изменилось. Ничего не спросил, потому что не посчитал нужным лезть. И правильно, Роман бы ничего не смог объяснить.
   - Как же ты поедешь, дорогуша, после шампанского?
   - Да кому я ночью нужен?
   - При чем тут "кому нужен"? Ты конечно опытный водитель, но все-таки внимание притупляется... - Проснулся "правильный" Ветров. Такой он нравился Роману. И неправильный нравился. И любой нравился, до мурашек на затылке, до колик в животе нравился, но не пойти к Шестакову Демон не мог. - Может, останешься? Здесь полно пустых комнат.
   - Нет, поеду. Все будет хорошо. Веришь мне?
   - Позвони, как будешь дома.
   - Договорились. И помнишь - ты мне обещал на море поехать...
   Похоже, он слегка обиделся. А Роман, между прочим, тоже обиделся - ему предложили в пустой комнате ночевать... Странная дружба, ой, какая странная между ними завязалась. Ветров стал ближе и совсем не пугал Романа, как раньше. Но сидеть на жерле действующего вулкана Демону было бы спокойнее. Где и когда взорвется львенок - было неизвестно. Он то манил, мило улыбаясь, то бросал Демоновы косточки на съедение папе-кродилу... Ведь специально тогда отошел, чертенок, посмотреть, как будет выкручиваться бедняжка, имея на руках папу в инвалидном кресле. Звал - прогонял, дружил, забывал... И дело было не в ветрености Ветрова-младшего. Не был он дружелюбным и любвеобильным. А сложный какой-то процесс мутил сознание Леона, мешал ему определиться. Скрипели шестерни, и ломалась вся машина, - его тянуло к запретному. А он был взрослым, был уже "выбравший", был сформирован и зажат в тиски шаблонов. И запретил он себе думать о чем-то. Просто дружил, честно признаваясь, что ему хорошо. А глубже не копал, потому что боялся выкопать сомнения. В себе сомнения, в своем жизненном пути. И не относилось это к сексу или любви. Боялся он другого, - бросить все вдруг и уйти, послав гнилое семейство в жопу...
   Роман сбежал по ступенькам, со сладкой улыбкой попрощался с гостями, которых осталось не так уж много. Отца Ветрова не было, брата тоже. На улице уже потемнело, и он не сразу сориентировался, где это - "за углом"... Потом свернул наугад, увидел магазин и глухо затонированный Subaru Tribeca. Новинка авторынка, такого даже не было в автосалоне Ветрова. Неплохо живут адвокаты, черт возьми.
   - Садись, быстро! - Приказал Андрей, открыв окно.
   Романа как хлыстом полоснуло, все загорелось внутри... Он подумал, что сейчас будет повторение той прекрасной ночи в доме папочки Шестакова... Нет, он не может. Он уже любит Ветрова, да и вообще - не все так просто. Но он сел, запрыгнул, как миленький, поражаясь своей поспешности и покорности.
   - Неплохой джипец. Куда едем? - Спросил он, ерзая на большом сидении.
   - В гостиницу, побазарим. Думал, я тебя не вспомнил?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4.
   ... молчал, не зная, что спросить. Нужно было либо весь поток выпустить, либо отпустить вожжи. И Роман отпустил. Хватит париться. Он его позвал - пусть и говорит. Это было просто, как сахарная вата - они ехали и молчали, а Демон дрогнул и чуть не плакал - большой наглый ежик вращался у него вместо сердца, колол и ранил, кусался и царапал оголенную плоть.
   - Здесь выходи, - уронил Шестаков. Все такой же развратный и красивый. И пролетевшие годы его не испортили, причесали, - да, приосанили, - да, сетку морщинок разбросали, но стоило ему только слегка поджать губы - и выплывал тот юный, дерзкий, все законы презревший секс-хулиган из соседнего дома... - Ох, Роман...
   Они прошли в гостиницу, что-то заплатили, что-то заполнили, Демон уже ничего не понимал - его захлестнул страх. Он, наконец, понял, что не так с Шестаковым - не было больше Андрюшки-Маркизы, был только Андрей Витальевич, адвокат Ветровых. И был он зол, как бешенная собака, и зол он был ни на кого-то, а на Романа, которого, черт возьми, не видел восемнадцать лет... Что происходило?
   Они ворвались в номер, каждый со своим нетерпением. Встревоженный и начинающий закипать Роман, холодный и давящий своей неизвестной правотой Андрей. Он словно собирался наказать провинившегося школьника за страшные и невосполнимые прогулы. Восемнадцать лет прогулы... Он изменился, - подумал Роман, - а ну-ка сейчас пушку вытащит и потребует невозможного...
   Но Андрей закурил тонкую сигаретку, почти женскую, ходил какое-то время из угла в угол, молча, словно Сталин по кабинету в глубоком раздумье. Потом выбрал момент, когда Роман улетел мыслями и сгреб его за грудки, швырнул на стену, и по страшному выкатив глаза, зашипел, выпуская сигаретный дым и злобу прямо в лицо Роману:
   - Что же ты делаешь, дурак?
   - Не понимаю...
   - Не понимает он, надо же! Сдохнуть хочешь? На меня посмотри! Да, шире свои глазки невинные открой. Если тебя в дом Ветровых пригласили - каюк тебе, красавчик. Ты думаешь, я могу свалить? Бросить все и уехать к чертовой матери? Не могу. Потому что принадлежу семье Ветровых. Потому что я их ВЕЩЬ. Кто хоть одну тайну семьи знает, уйти не может, это тебе понятно?
   - Я никаких тайн не знаю. - Роману хотелось выскользнуть и бежать, но он не решался. - Я просто фотограф. Я этих рок-гавнюков снимал и всё...
   - Мне-то лапшу не вешай, - Шестаков был грозен, глаза его вдруг наполнились черным и сверкали, кожа на лице вмиг расправилась от морщинок, а изогнутые брови взлетели вверх. Адвокат был грозен, как на допросе последнего негодяя. - Я, по-твоему, не вижу, куда ты яйца подкатываешь, цыпленок?
   Он погладил его щеку, длинным и ухоженным ногтем на среднем пальце. Роману показалось, что у него после этой "ласки" будет глубокая царапина. Он судорожно сглотнул, ощутив, как не хватает воздуха в этой темной гостиничной комнате...
   - Я даже словом не обмолвился...
   - Конечно, ты нежный, ты благородный. Ладно, предположим, у тебя с мозгами недостаток. А вот что Ветров делает? Либо заигрался мальчик, либо с ума сбрендил окончательно... Еще чуть-чуть, и места от тебя мокрого не останется. Друг Леона Ветрова, надо же... Молчи! Знаешь, как дела в семье делаются? Надоела жена - катастрофа. А я, между прочим, девочку эту пожалел всем сердцем... Она, якобы, бедняжка, пьяная за руль села, в столб врезалась. Ага! (Он был полон сарказма и уперся Роману в грудь руками, словно хотел в стену вдавить). Я ее вождению учил, и два инструктора учили, она НЕ УМЕЛА ездить. Вообще, понимаешь, глупая твоя башка? (Роман вдохнул запах кожи Шестакова, и голова его закружилось - он пах так же обалденно, как и много лет назад). Есть такие люди (он обдавал Демона горячим шепотом, а у того кружилась голова), которые не могут водить автомобиль. И не пила она, была у нее какая-то хворь, больше глотка делать нельзя... А предыдущий адвокат, что думаешь, на Канарах отдыхает, в пупу колупается и жизни радуется? Под березкой он остался, в саду, в прошлом доме, где жили Ветровы. Тебе еще примеры нужны?
   - Я ничего про Ветровых не знаю, я же не адвокат, откуда мне про их тайны слышать?
   - Слабоумный, да? Ты и есть сейчас самая жирная тайна Леона. И самая наглая. Ох, не жить тебе. Собирай вещи, и уматывая. Куда? На кудыкину гору. Чтобы след твой пропал. Если бы я мог, ноги моей не было бы здесь. Пока не влип...
   - Уже влип, - еле слышно пробормотал Роман, - Я его люблю...
   - Плохо дело, - Шестаков бросил его сползать по стенке и опять бросился метаться по комнате, как ведьма на метле. От его движений мельтешило в глазах, и начинала болеть голова. - Ты мне вроде как не чужой. Я помню, ты меня любил. Знаю, не долго, но я все видел в твоих глазах. Но кто я тогда был? Шлюха непутевая, не мог я тебе жизнь испортить, пойми! Я за тобой год наблюдал, думал, может, встретимся когда-нибудь, я буду другим...
   - Не надо! - Попросил Роман, сердце его защемило и голову, словно в жерло вулкана опустили.
   - Надо, - Андрей обнял его и сжал до боли. - Надо. Ты знаешь, что у Ветрова был еще один сын, самый старший? Нет, конечно. Об этом запрещено говорить, под страхом смерти. А знаешь, что с мальчиком случилось? Проклял его Ветров и из памяти вычеркнул и нашел себе другого сына - Леонтия. А Юрка сбежал в семнадцать лет со взрослым мужиком, рокером. Сел, в чем был, на мотоцикл, только паспорт прихватил, и умчались они, свою судьбу сами делать. Как отец рвал и метал, - страшно было смотреть, и вертолеты высылал и гадалок призывал, а потом вспомнил, что завалялся где-то у него еще один мальчик непорочный... Ненавидит Ветров педиков и Леону внушил, что это самая страшная грязь. Я, пока не женился официально, не был к семье допущен. Понимаешь, теперь, что происходит? Если отец решит, что ситуация повторится, он тебя растопчет, как блоху... Леон ходит и всем хвастается - вот, мол, фотограф у меня такой крутой, что вам и не мечталось. А какой умница, да красавица... Папочка только присматривается к тебе, но у тебя же на лбу написано - "голубой", как весеннее небо! Скажи спасибо, что Ветров-старший в этих делах не силен и глаз у него не наметан...
   - И что, Леон против отца не пойдет?
   - В том то и дело, что пойдет. Не любит он его, матери не простил до сих пор. А умерла она тоже странно, как раз после того, как Юра исчез.
   - У нее вроде рак был...
   - Был. У моей жены тоже был. Сиську отрезали, и ничего - гоцает девка, все в порядке, за год уже третью подружку сменила, я их по именам путаю...
   - Нет, не хочу это знать, слышишь?
   - Слышу, милый, - он вдруг поцеловал его шею. Со страстью, с напором, как тогда...
   Роман замер на секунду, еле справился с наплывшим жаром, потом резко и болезненно оттолкнул адвоката. Сполз совсем на пол и заплакал, молча, неподвижно, тяжело дыша.
   - Так любишь?
   Роман кивнул.
   - Догонит вас папочка, Леона проклянет и выгонит, а тебя в порошок сотрет, глупый ты человек!
   - Я понял, - Роман собрался, незаметно слезу смахнул и встал. - Я приму решение позже. И потом, Леон ко мне никаких чувств не испытывает. Ему просто нужен кто-то живой для общения...
   - Да-да, конечно, - Андрей стал холоден, как лед. Он вдруг постарел и помрачнел, глаза спрятал и тихонько пожал плечами - не моё, мол, дело...
   - А ты почему таким одиноким выглядишь? - вдруг спросил Демон, вернувшись в нормальное состояние, - сердце успокоил, рукам запретил дрожать, слезы высушил. - Где твой Маркес, музыкант?
   - Не Маркес, а Мартес. Нет его.
   - Что случилось?
   - Не знаю, может, за границу уехал. У него был любовник... Впрочем, у него их очень много было. Немец, Дитер, гитарист из их группы. Тот уехал точно, а про Мартеса не знаю.
   - И ты не пытался его искать?
   - Пытался. Не нашел. - Он отвернулся и как-то заметно сузился в плечах. - Я его люблю до сих пор...
   - Хочешь, я его найду? - Роман вспомнил про Кирсанова. Приятель его уже лет пять держал успешное детективное агентство, отличался особым умом и сообразительностью, а в тусовке имел благородную кличку - Холмс. - Если твой музыкант не уехал, то я его найду.
   - Не знаю даже...
   - Ты уедешь, если он найдется?
   - Конечно. Этот человек был самой моей большой трагедией. Я от него в Ростов сбежал. Спрятаться хотел. Только времени прошло до фига, ты думаешь, можно все вспять повернуть?
   - Я тебе должен. Я его найду, чего бы не стоило...
  
   И Роман ушел, бросив к черту свое не зачеркнутое прошлое. Чужие трагедии зацепили его тихую заводь, забурлили воду, всколыхнули муть... Он поклялся найти Мартеса, даже если тот сквозь землю провалился. Так надо было, так хотело сердце, так требовала совесть, так велел долг. Он понимал одну грустную и обнаженную от сомнений мысль - как только Шестаков сбежит, Ветров-старший никогда ему не простит. Остается на его стороне только сам Леон. А что Леон? Темная лошадка, цыпленок под крылом старой опытной наседки? Пойдет ли львенок против папашки? Ой, вряд ли. Скрепит сердечко, да и махнет рукой, мало ли таких фотографов ходит около, а папахен один и трон его скоро опустеет, а из кандидатов один Леонтий, любящий сын... Вот так все хреново складывалось. И все же, он принял решение - Мартеса найти, а Шестакова подальше спровадить, чтоб не каркал, старый ворон! Так надо было...
   Долго он блуждал по Ростову. То ли гулял, то ли вокзал искал. Сделал несколько снимков, но на последнем рука дрогнула - отложил фотоаппарат. Спешить некуда было, возвращаться не хотелось, а шампанское выветрилось, словно и не было ничего... И отступить он не мог. Не мог вычеркнуть из своего сладкого сна Леона. Как жить без его улыбки? Пусть он своих жен мочит, все равно. Не имеет значения! Он все простил, на все наплевал. Хотелось кого-нибудь убить, только он не придумал, кого.
  
   Вернулся к вокзалу. Нашел пригорюнившуюся Целику.
   - Ни на кого тебя не променяю, девочка! - Он погладил мокрый холодный капот. - Не нужны мне БМВ! (Сторож высунулся из будки, с застывшим удивлением посматривая на Романа). - БМВ - говно. Правда? Я говорю, БМВ - говно. Нет, машина, конечно хорошая, но я должен рабом стать, понимаешь, рабом. А любимому рабу подарочек сделают, разумеется.
   Он уехал, не взяв сдачи. Ни копейки у него не осталось, кроме пятисотки в бардачке, на бензин. И такую тучу он в груди увез, что и богам не снилось.
  
   Поехал он уже глубокой чернильной ночью, не торопясь, про Кирсанова подумал. Не общался с ним давно, потерялся, даже стыдно стало, ведь дружили они раньше, пока этот Ангел не появился. А история была просто мистическая, как в сказке ... Димка Кирсанов по соседству обретался со старой фотостудией Романа. Контора, где он протирал штаны на завидном месте программиста, занималась продажей софта и вполне процветала. Случайно столкнувшись в коридоре, они сразу поняли, что из одного теста. Димон оказался общительным, симпатичным парнем, но с романтическим заскоком. У Амбарцумыча тоже наблюдались следования предсказаниям и приметам, но друг Сергей сделал из своих мечт шоу, растрещал всей тусовке, так, что навсегда отпугнул удачу, даже если она и прогуливалась рядом. Димка Кирсанов был на несколько поумней, помалкивал не только о своих планах, но и о достижениях.
   После года общения Роман узнал, что у Димки завалялась в шкафу, как он тогда посчитал, пыльная романтическая история. Мальчик, с которым он жил, оказывается, появился не просто так. Практически, он был ниспослан с неба и указующий перст судьбы на этот раз был неоспорим. В тусовке Кирсанова недолюбливали, а именно его недолюбливал Амбарцумыч, бывший душой и сердцем сообщества голубых. Роман привел Димку познакомить со всеми (откровенно говоря, он тогда позволил себе вмешаться в чужую жизнь, за что так себя и не простил). Он тайно надеялся, что Димон бросит нафиг своего зазнавшегося блондина и станет полноценным человеком, может познакомится с кем-то в тусовке. Это позже Роман сам для себя осознал - в тусовке можно было найти партнера на месяц, но не на всю жизнь. Что ж, наломал дров, ничего не скажешь. Привел он друга, как тогда говорили "в толпу", Амбарцумыч сразу на него свой скользкий взгляд набросил - как тесным одеялом укрыл. И фамилия у него оказалась, как у какого-то там редактора голубого издательства, и лицом он был похож на первого любовника Амбарцумыча... И стал Сережка притворно вздыхать, да звать в гости, да обхаживать, как пес кость... И тут мальчик этот, Ангел, значит вещички собрал, пришел, дал в морду Амбарцумычу, Романа крысой обозвал и свалил. Димка страшно на всех обиделся, мальчика под конвоем из двух громил назад привел и совсем "закрылся" - ни с кем общаться не хотел, из дома - на работу, с работы - домой, даже продукты на дом заказывал - пас свою пассию... Роман пришел извиняться. Весь вечер они просидели, пиво сосали, БГ слушали, а в соседней комнате нервно расхаживал такой далекий и нелюдимый Ангел. И раскололся Кирсанов, рассказал, откуда мальчик взялся и почему, значит, нельзя его потерять ни в коем случае.
  
   Приснился Димке сон. Вроде бы он живет на другом уровне, и не то чтобы в параллельном мире, - в нашем, только как бы в сновидении, где совсем у человека другие возможности. И вот, во сне ему снится картина, которую он должен нарисовать - из тьмы невежества выдвигается куб с готическим узором, а на вершине куба сидит, сложив крылья, падший ангел. И тянется куб к свету, а ангел сложил крылья и закрывается от света, но все же его тянет неудержимо к свету. И понял Димка, - если нарисует он картину - продвинется в своем сне на самый высший уровень, где вообще ограничений нет, будь кем хочешь и делай, что хочешь, хоть новые вселенные создавай... И показалось ему эта мысль такой заманчивой, что тут же он открыл себе портал в прошлое и в готическую церковь проник, чтобы узор спионерить. Долго искал, нашел на стене что-то похожее и срисовал. Одна проблема осталась - найти натурщика для демона. И хотя никогда раньше он не рисовал картин, даже понятия не имел, как это делается, так его идея захватила, и такой уверенностью тело наполнилось, что, проснувшись, позвонил на работу, придумал себе больничный, а сам за холстом побежал, да за учебниками по живописи. Обошел магазинов пять, все ему не нравилось - то размер холста не такой, то тюбик с краской охрененной цены. И ничего он толком не мог объяснить продавцам, потому как, кроме желания рисовать не было у него знаний из этой области.
  
   И вот, замучавшись в конец, решил он зайти в последний магазин и там попытался объяснить, что рисовать он намерен в духе готики большой такой холст... И тут ему на помощь пришел светловолосый юноша с тубусом, на вид - студент, который, поправляя круглые очки, съезжающие с носа и путаясь в полах огромного пиджака, копался в ящике с подрамниками.
   - Сажу возьми, газовую, или краску виноградную, черную. Белила цинковые, охру желтую и кобальт фиолетовый, только темный. А пинен у тебя есть?
   - Кто-кто?
   - Эх, - студент махнул рукой, - темнота, ты, разбавитель нужен. И этюдника небось нет. Ты что, никогда не рисовал...
   Он ругал Кирсанова, не злобливо, так, журил, как дитя не разумное, а Димка стоял как вкопанный, и челюсть у него отвисла, как у мультяшки, и назад не закрывалась. Потому что снял он мысленно со студентика очки, одежду и тубус выбросил, и получилось... что это его Ангел. Вот прямо точь-в-точь, как во сне. И пригласил Димка его позировать, пообещал любые деньги, да только паренек вдруг сам согласился, когда услышал, что изображать надо будет Падшего Ангела. Таких предложений ему еще никто никогда не делал. Пришел он тем же вечером, уже без очков своих и тубуса, и, как только Ангел оголился, тут уж не до живописи стало. Крепко они влюбились друг в друга, - месяц из постели не вылезали, а Димка программирование бросил, свою фирму открыл, - детективное агентство. Оказывается, это была его детская мечта, только он на нее никак не решался. А картину они рисовали больше года, а потом спрятали, - что-то подсказало Кирсанову, что лучше окружающим не видеть это произведение, слишком уж откровенная вещь получилась - и попахивало от нее мистикой и холодком средневековьем...
  
   А, тем не менее, агентство заработало. Причем, не сразу, а когда туда подтянулся двоюродный брат Кирсанова - МВД-эшник Алексей. Тому уже вот-вот должны были дать звание подполковника и ведомственную квартирку на окраине. Но, как ни странно, братик быстренько уволился и занялся частным сыском. Димка решал все организационные моменты, был директором, а бывший сотрудник органов набрал штат и принялся за дело. Первым к нему пришел приятель, - проверить сделку с недвижимостью. А потом Алексей приволок детектор лжи, и они занялись настоящим детективным делом - наружным наблюдением, поиском людей, проверкой деловых партнеров и даже предоставлением алиби супругам-изменникам. Кирсанов продал папин дом, отца переселил в однокомнатную квартирку, а два миллиона вложил в приобретение техники - видеокамеры, жучки, аппаратура для прослушки сотовых...
   Роман некоторое время не общался с Кирсановым. Невзлюбил его Ангел, предателем считал и развратником, да и детективное агентство вознесло друга на недосягаемые высоты. Тем не менее, Димка всегда приглашал в гости, на Романа обижен не был и так хвалил свое агентство "Фемида", что вполне можно было к нему обратится. Хотя, параллельно Роман собирался сам поискать в интернете. Не может быть, чтобы судьба известного в городе музыканта была не отражена на страницах великой глобальной...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   5.
   Первым делом он просмотрел все страницы, которые связаны с именем Мартеса. Выяснилось любопытная особенность - материал был, но туманный. Старый, двадцатилетней несвежести: фотографии, видео отвратительного качества. Не видно было там ни хрена. И к тому же все, что попалось, было написано словно об умершем человеке. Был тогда-то, шокировал в течении стольких лет, терроризировал город до такого-то года. А потом как пропал. Не стало Мартеса... Выяснил он наверняка лишь малое: зовут музыканта Келли, что очевидно было псевдонимом, а фамилия у него не то латвийская, не то литовская. Группа называлась "Марсиане", начинала с мелодичного хард-рока в восьмидесятых, в последние годы перестройки наяривала жесткий дэт-метал и омерзительный гринд-кор, не способствующий сварению желудка. Мертвецы, демоны, ад, вампиры и все такое... Может карма накрыла? - подумал Роман. Но чем дальше он скользил по сети, тем больше укреплялся в мысли, что легендарный рокер, наделавший шуму во времена перестройки, не был полным психом. Он просто соответствовал времени. Время хотело шока и эпатажа, вот он и вывалил на сограждан лавину говнеца. Это продавалось, это слушалось, это популяризовало группу, это позволяло быть самым "плохим".
   Вскоре Роман догадался - перед ним великолепный актер и манипулятор, нигилист, ржущий в кулак над баранами, которые обожают его, над баранами, которые запрещают его... "Марсиан" запрещали. Бичевали в газетах. Какие-то художественные руководители проводили "товарищеские" суды, выносили осуждения, обвинения, петиции, порицания, требовали выслать на сто первый километр. А Мартес бесновался в ответ - ужесточал музыку, трахал все, что шевелится у всех на глазах, журналистов водил за нос, плевался и шипел, как змея в банке. С кем он сражался, было не понятно. Может с маленьким несчастным мальчиком внутри себя? И он был смазлив, был трагичен, был умен и пел так, что вылетали стекла в зеркалах концертных залов. И кто-то стоял за ним. Кто-то с большим кошельком и волосатой лапой. Было бы интересно узнать, кто. Может, местный мафиозо, которых в то время невооруженным глазом можно было отличить, - черная "Волга", белый пиджак, зловещее лицо.
   На старых фотографиях он был похож на юную девушку, с металлическим блеском в глазах. Наверное, было что-то еще в этом взгляде лисицы, чего не отразил фотограф, потому что втюрился в него Шестаков без памяти, и тогда, и сейчас не остыл - запрятал очень глубоко, но не избавился от страсти...
  
   Чем дольше Роман копался в интернете, тем больше удивлялся, - оказывается, нашлась масса людей, без памяти влюбленных в местную звезду со странной прибалтийской фамилией. Они уже давно перебесились, обстригли непокорные лохмы, сняли рванные джинсы, женились, обзавелись детишками и хозяйством, а до сих пор что-то кололо в сердечке... Как же так может быть? - Спросил вслух Демон. - С ума все что ли посходили? Что в нем такое, черт возьми? Жизнь его сгорела, как свечка, песни его про оборотней забыты, влюбленные мальчишки стали уважаемыми отцами семейств, а все бурлят легенды, все кипит каша, все капает слезинка...
   На форуме он нашел человека, лично знавшего Келли Мартеса и позвонил ему. Телефонные контакты не были его коньком, когда Роман не видел собеседника, то не понимал, какие вопросы можно задавать, а какие - нет. Но нужно было придти к Кирсанову хоть с малейшим пониманием вопроса. Да и любопытно стало - где же пропало такое чудо в перьях, куда закатилась бьющая в шар звезда? Роман вдруг загорелся тайной личности - словно прочитал захватывающую аннотацию к чужой жизни.
  
   - Алло? Виталик? Да, Роман, с форума. Слушай, друг, мне очень нужно знать ВСЕ про Келли Мартеса, от этого зависит жизнь моего приятеля. Нет, в подробностях не могу... Все, что вспомнишь, конечно, с меня магарыч, давай, я весь внимание.
   - Ну, я пару раз был у него дома. Мы вроде дружили. Пили, видик смотрели, музыку слушали. Честно говоря, друзей у него почти не было, вот любовников - толпа целая. Он, как бы так объяснить... был ходячей харизмой. Смотришь на него - и понимаешь, что он все устроить может, и никогда тебя не бросит. У него возле груди как бы особое место было, если он кого туда брал - то все, будешь жить, как в солнечный день. Впрочем, ты не поймешь... Хотя, сам он себе несладкую жизнь устраивал, - лез на рожон, с мафией спутался. На кого похож? На куклу красивую. Мог женскую одежду надеть и по улице расхаживать, а времена тогда другие были. Это сейчас нормально - гей-парады и все такое. Мне, если честно, иногда казалось, что он мазохист - ходил и злил людей нарочно. А тебе это все зачем?
   - Мне его найти надо.
   - Тяжелый случай, дружок. Вряд ли получится. Исчез он, сгинул, как в черную дыру провалился... Не знаю, чем и помочь.
   - А может он за границей?
   - Вряд ли. Ты бы о нем давно услышал. Не мог он сидеть на месте - шило в заднице, понимаешь? Он должен всегда сиять, как солнышко - для всех, для своих и для врагов. Хотя автомат у него был, это я точно знаю. Калашников старый, а потом израильский Уззи, модная тогда штука...
   - Любовники?
   - Полгорода, это уж точно. Кто-то из них и замочил, наверное. И концов не нашли.
   - А может он быть жив до сих пор?
   - Ну, разве что в психушке...
   Это была надежда. Пусть слабая, но все же. Если окажется, что закатилось солнышко по имени Мартес с Уззи под мышкой, будет это очень-очень плохо. Для Шестакова и для простого фотографа Романа. Все, что он услышал от Виталика, казалось плохим романом с дешевыми декорациями, страшноватенькой сказкой в духе Тима Бертона. Жил-был трогательный юнош со страшно соблазнительной попкой, сиял себе, как звезда, на гитаре лабал, да глотку драл на подмостках местных ДК, с мафией спал, причем со всей, какая была в городе, да кружил головы всем встречным и поперечным. И спасал души падшие, как Иисус Христос. Кого-то от ментов отмазал, кому-то койко-место в своей хрущебе выделил, причем у себя, под бочком, за кого-то морду набил громилам. Не мог себе Роман представить, чтобы это худосочное создание среднего пола в женских колготках било кому-то морду. А может эта начиналась шизофрения? Насчет психушки, надо в первую очередь проверить...
   - А кто конкретно был его любовником, знаешь?
   - Знаю, гитарист "Марсиан". Только он в Германию уехал, у него немецкие корни были. Я точно знаю, что уехал он один - матерился страшно, страну проклинал, грозился атомную бомбу на русских сбросить... Я его провожал на вокзал. - Виталик надолго замолчал, вспоминал. А Роман пытался представить, как это было: ночь, холодный ветер бросает в лицо дождь, больше не плача, немец проклинает мир, потому что разорвалось сердце напополам... - Красавец был Дитер - (продолжил Виталик, словно что-то еще всплыло в памяти, то, что хоронил уже не однократно), - такой нордический взгляд, копна черных волос, крашеных, правда... И Мартеса проклял, сказал, что он ему всю жизнь испортил. Я бы так тоже не смог.
   - Как?
   - Там под ногами этот гад все время вертелся, Шестаков... (Роман вздрогнул и похолодел). Хам и сексуальный маньяк. Ругался, как сапожник, и Келли постоянно тискал, на глазах у всех. Да и не он один, я тебе скажу. Дитер пить стал, по-черному, мучался, а изменить ему не мог...
   - Ладно, с меня, наверное, хватит! - Ему стало тошно. Залез он не в свое дело, и пахнуло от чужих тайн тленом, гнилью и говном. Не хотел Роман этого ничего знать. - Спасибо тебе.
   - Слушай, а хочешь, встретимся как-нибудь, я фотки поищу, может, что осталось с тех времен...
   - Да я уже накачал в интернете.
   - Ну давай. Если услышишь что-нибудь про Мартеса, позвонишь мне, договорились?
   - Договорились. А у тебя с ним секс был?
   - Все только об этом и спрашивают. Может и был, только пьяный я тогда был, не помню ничего. Вот так.
  
   Роман долго слушал гудки в трубке. А он себя считал развратным... Ничего он не понял из того, что услышал. То есть, понять-то понял, а сложить в общую картину не решался. Не клеилось что-то. И еще, полоснуло по сердцу как ножом, про Шестакова. Сексуальный маньяк... Может, это он, глупый мальчишка, был слеп... и тогда, и до сих пор? Может, обычное дерьмо Шестаков, расходный материал матрицы, а не романтический сосед с сексуальными губками... Нет, решил он, - я не вправе судить и осуждать. Жил он, как считал нужным, как мог, не хуже, чем другие. Любил и был несчастен в любви, потому что сердце капризного Мартеса было уже занято, а к телу, как в мавзолей, тянулась неиссякаемая очередь. И как все переплелось, и как до Романа добралось. Видел он Мартеса один раз в своей жизни, давно, очень давно, не запомнил, правда, деталей, взгляда его не выдержал, показался ему этот тип тяжел, как скала. И подумал тогда, - вот счастье-то, что не его это судьба, а кто-то вот вляпался... Возвращается, чертово колесо, - кто внизу, тот вверх взлетел, а кто на вершине сидел, уплыл во тьму безвестности.
  
   Позвонил он Степанько. Все силы мобилизовал, чтобы голос не дрогнул, чтобы не выдала никакая фальшивая нотка. Не к кому было больше обращаться! И ничего, - уговорил он свою гордость, - сможешь. Ты с ним за пирожки спал, а теперь за деньги попробуй. И никто не узнает, никто не осудит...
   - Привет, козленочек, что делаешь?
   - На задержании сейчас был, - Степанько ухал, сволочь довольная, и с кем-то параллельно разговаривал. Хотя, судя по голосу, вроде как настроен он был к Роману положительно. - А ты из командировки уже вернулся?
   - Да, правда, впустую съездил, ничего не заработал.
   - Давай я тебе бабла дам, у меня сегодня день урожайный, - двое пьяных лохов попалось... Кстати, меня в лейтенанты на следующей неделе производят. Как бы я хотел тебя с ребятами познакомить!
   - Не надо, я ментов не люблю... Ну кроме моего поросеночка.
   - Это правильно... А ты ведь мне не изменяешь?
   - Как ты мог подумать?!
   - Ладно, так, для проформы. Куда пойдем?
   - В пиццу давай, есть хочу. И слушай, лапусик, помнишь, ты хотел помочь мне машину купить?
   - Да, я бы тебе как свадебный подарок преподнес.
   - Ты самый мой преданный кабанчик. - Роман закусил губу. Врать было противно, но он не видел другого выхода. Завязал совесть в узел и в задний карман спрятал, чтобы не каркала. - Слушай, тут такое дело... Друг у меня погибает. Если ты меня любишь, дай мне деньги, я его спасу.
  
   Прозвучало как-то пафосно и натянуто. А тем не менее, было это дурацкой правдой. Затянуло Романа в болотце, и увяз он по самое горло и отступить не мог, рвался на пролом, с трудом ногами двигал, а не сдавался. Не может он бросить львенка. Любит, так, что мочи нет. Всю жизнь (тридцать пять, мама дорогая!) Ждал, уже надежду потерял, и вот оно, яблочко его волшебное, на ветке. Осталось только до ветки дотянуться... А тут вороны заклевали, а тут первая любовь, да с репутацией подмоченной. И как-то завязался узел, что не распутаешь. Одно он четко знал, как дважды два - стоит Андрей, батюшка, на его пути. Как столб, стоит, сука! Помоги Шестакову - поможешь себе, - шептал Амур. И не была это благотворительность, а была необходимость, железная смертельная необходимость, с которой, как с закатом, не поспоришь, не обманешь, не отодвинешь. И ждал он, затаив дыхание, что Степанько ответит. Не даст - убью. Холодно подумал, с уверенной такой решимостью. Мышьяку в пирожки подсыплю, паскуде. Решайся, жмот, правда, замочу...
   - А ты уверен, что это поможет?
   - Я бы стал просто так просить?
   - Ну не знаю даже. Я тебе хотел подарочек...
   - Это и будет подарочек. Самый жирный и большой, какие только бывают. Что мы с тобой, денег не заработаем?
   Это "мы" все решило. Он пал, как давно осажденная крепость. Сразу так сдулся и обмяк. Может даже, слезу пустил тайную, или ручки свои пухленькие потер, деньгами воняющие. И плевать Роману было на его любовь, хорошо он знал, что никакая это не любовь, а магия его говенная. Подцепил он Степанько, потому что с ГИБДД интересно было вступить в тесные контакты. Поймал на свою сексуальную энергию, из живота у сержанта нить вытащил и к себе приклеил, чтобы дергать, когда скука замучает... Пришла Роману в голову еще одна убийственная мысль. Что и за Степанько он в ответе, как за всю живность прирученную. И решать придется его судьбинушку ментовскую, и устраивать счастье простое, человеческое. Пока он не знал, как... Ну, как-нибудь вырулим, - решил Роман и пошел наряжаться для пиццерии.
  
   Утром он прозондировал Генку Елисеева по поводу заработка для свободного фотографа. Дня через три намечалась выставка мобильных устройств, но ... свободный фотограф исчез, и Генка себе другого напарника взял. Вот если тот откажется... Роман взбесился: что ему, руки сломать "другому" напарнику, чтобы он отказался? Ему нужны деньги и позарез. Да, упустил, да, загулял, да, на сторону ушел, а сейчас вернулся, в полной боевой готовности, и к работе готов приступать немедленно. Генка похихикал, понимаю, братан, на "мели"... и обещал "что-нибудь придумать".
   На самом деле у Романа лежали в шкафчике, под пакетом с носками, двести тысяч. Вчера честно подаренные. Весь вечер в пиццерии он загадочно улыбался, слушал про совместную жизнь со Степанько, и с каждым словом ему все грустнее становилось, и представил он, что на самом деле, снимут они квартиру с сержантом, который вот-вот уже лейтенантом станет... И место получит повыгодней, - на съезде с моста, обязательно, там и рядность постоянно нарушают, и ограничение скорости стоит, а знак, он, знаешь, прикормленный, Витька Гусь два года назад там дерево посадил, ночью, понимаешь, приехал, ямку вырыл, все чин чинарем, водой из канистры полил, березку значит, со своего двора пожертвовал, а теперь эта березка, что парашют - распушилась, листиками шумит, стерва, и знак, значит, этот самый, закрывает, не видно его с моста, сечешь...
   А потом они пошли к Степанько домой. По дороге сержант примолк и как-то даже прижался к земле, о чем-то грустном задумавшись. Чтобы он не передумал, Роман его под руку взял и прижал так к себе, как родного. Бабушка уже спала, так что в комнату на цыпочках прокрадывались. Комната у сержанта оказалась спартанской - жесткая кровать, шкаф старинный, да ковровая дорожка, и на полу прямо - музыкальный центр, малепусенький такой, как в сказке. Не нуждался будущий лейтенант в чем-то особом - книжки там всякие да компьютеры, только человека от его долга отвлекают, мысли не в ту сторону поворачивают... А деньги Степанько и на калькуляторе может посчитать. Нет, ноутбук вещь нужная, на работе, конечно, сразу все про нарушителя видно и скорость там и предыдущие нарушения, классная вещь, он, Степанько не против прогресса, но дома нахрен ему лишний головняк? Он ведь отдыхает дома. Как отдыхает? Футбол обязательно, да и бокс можно, у бабусечки в комнате телек стоит, а бабусечка уже старая, не слышит ни фига, так что он ей не мешает, но пироги ее ни с чем не сравнятся, не то что бабки торгуют, вот я как-то купил на углу... тьфу, какашка, честно, есть не стал. Ну, можно еще с коллегами в ресторан сходить, а теперь вот у него Ромочка появился, любовь всей его жизни...
  
   Сковырнул он облезлую паркетину и в пыльной яме рукой пошарился... Ничего, Ромочка, - уговаривал себя Демон, - деньги не пахнут и не воняют, и потом, он даже не для себя у судьбы попросил, а за несчастного и одинокого Шестакова. Вытащил сержант, коряво так пятерню в затылок запустил и пыльной рукой смачно почесался, а другой рукой протянул свои кровные, в газету завернутые, отдал молча, как с ребенком расстался, взгляд потупил и на Романа не посмотрел даже.
   - Слушай, - Роман зашептал быстро, интимно дыша в ухо Степанько, паркетину пристраивающему обратно, в отверстие, - если тебе деньги для каких-то своих целей нужны, ты скажи, не стесняйся. Я займу где-нибудь, и на тебя не обижусь...
   - Да чё там, заработаем же! - Отмахнулся Степанько, хотя и видно было, что взгрустнулось. - На что они мне, все у меня есть, что надо, а дворцы и не нужны, мне в них тошно...
  
   Следующим звонком у него был запланирован Димка Кирсанов, Шерлок Холмс из нашего двора. Только вот долго Роман собирался с духом. Как все это преподнести? Кирсанов был совсем не Амбарцумыч, который вообще в суть сказанного глубоко не вникал и на все соглашался, как игрушечный болванчик, - тот, напротив, выслушивал очень внимательно, а потом такие вещи говорил - с ума сойти, как рентгеном просветил. Похож он был цепким умом на Папу, да только сердцем не дотягивал. И осторожно с ним надо было, ох как осторожно, как по минному полю. Не мог он всего рассказать, это все равно, что бомбу атомную взорвать, - завтра же семейству Ветровых все доложат, а ничего не сказать, - тоже странно выглядит, да и капать Кирсанов начнет со своими сотрудниками, на Шестакова все равно натолкнется. Пришлось легенду выдумывать. Полуправду, значит. Позвонил все равно, как-то неуверенно, больше о деталях размышляя, чем о сути. Сколько стоить будет, в какие сроки и особенно конфиденциальность. Эх, конфиденциальность - фрак нашего века!
   - Привет, Димон. Это Ромик, помнишь?
   - Конечно, привет, чего не звонишь, в гости не идешь?
   - Да куда ж мне, ты теперь большим человеком стал...
   - Перестань ерничать. - Отрезал Кирсанов. - Не люблю! Ты по делу, или поболтать? (смягчился, но видимо на часы посматривает)
   - По делу. Знакомый тут у меня есть, поспорил он на приличную сумму. Я ему вроде как должен был, так вот, мне за помощь долг обещал простить. Не то чтобы дело в деньгах, просто...
   - Ну, понятно, а спор на что? - Димону наскучило слушать преамбулу, и он мягко подтолкнул Романа к сути вопроса.
   - Не знаю, помнишь ты, или нет, был такой музыкант - Келли Мартес, лет двадцать назад.
   - Как же, помню. - Охотно согласился Кирсанов. - Я еще в школе тогда учился, у нас значок с "Марсианами" за три обычных шел...
   - А что с ним сейчас?
   - С кем?
   - Ну, с Келли Мартесом? - Это конечно был дурацкий ход, ну а вдруг сработает, Роман затаил дыхание.
   - Не знаю. Уехал, наверное, за границу.
   - А если не уехал?
   - Ну, потерялся значит. Перегорел, так ведь бывает со "звездами". Надоела слава, лег на дно. Сидит себе где-нибудь в Сочах, дворик имеет с розарием, голубятню там, или псарню...
   - А умереть он не мог?
   - Мартес? Шутишь что ли, да его лопатой не добьешь, живучий такой товарищ. Он в свое время столько наркоты употребил, сколько во всем городе не было, и стреляли в него придурки всякие и поклонники банки с вареньем присылали, где в варенье битое стекло было. Я, конечно, "наш", как ты говоришь, только я таких, как Мартес не понимаю, найди себе одного, ебись тихо и не напоказ, черт возьми...
   - Да, точно, - на всякий случай согласился Роман, со смешком наблюдая, как Кирсанов из себя праведника строит. - Я про него не знаю ничего, только то, что в интернете выкопал. В общем, клиент хочет, чтобы ты его нашел.
   - Мартеса? - Димка аж присвистнул. - Ну и дела...
   - Говорю ж тебе, поспорил он, что господин Мартес живет в Краснодаре. Займешься?
   - Ну, это недешево будет стоить, сколько твой клиент готов платить?
   - Сто тысяч хватит?
   - Вполне, думаю, даже на шампанское останется. - И Кирсанов пустился в длительное объяснение. - Просто, когда человек давно исчез, его труднее найти. Вот если он вчера пропал, совсем другое дело - родственники, друзья, враги, - вот они, вешай им жучка и жди, сами проговорятся, телефоны можно на прослушку, да и братик у ментов всегда пробьет. А тут дело залежалое, с чего начинать - не ясно.
   - Есть тут у меня один товарищ, я его вчера в сети выловил, скользкий, правда, то не помню, сё не помню, пьяный был, и так далее, оправдывается и врет, но он Мартеса лично знал, в гости к нему не раз ходил, и бухали они вместе. Виталик зовут. Пиши телефон...
  
   Роман на следующий день зашел к Кирсанову, дал для затравки двадцатник, и пошел в студию, проверить, как дела идут. Пусто там было и пыльно, в двери торчала визитка какого-то Иванова, доктора медицинских наук, но к Роману он приходил, или к Оксанке, определить не было возможности.
   Солнце пригревало, стояла та чудесная пора, когда первое тепло только радует, когда первый загар нехотя сползает с небосвода на зимнюю кожу. И птицы пели, гнезда уже смастерили, теперь пару себе искали. Как просто в природе, подумал Роман, - свил гнездо, песню спел, и летит твоя соловьиха через весь двор, и яйца готова нести и птенцов выхаживать... А вот ему соловей попался, чисто разбойник, - сколько ему не пой, не заманишь, и гнездо должно быть с евроремонтом и даже машину Роман ему подарить не сможет, так бедняжка и будет маяться на старом "Лексусе" с потертой зимней резиной, да с не прочищенным фильтром салона... И все же, была странная аналогия между ним, Леоном, Шестаковым и Мартесом. Хотя, к последнему господину, Роман вовсе не имел никакого отношения, и иметь не хотел, сильно уж нафталином засмердило от невеселой этой сказочки. Может, давно уже сгнили косточки достопочтимого рокера в братской могиле с бомжами городскими. А аналогия была в следующем, во-первых, господин Мартес, как и господин Ветров, был рок-музыкантом и если верить словам Виталика, и тот и другой обладали влиянием на людей и харизмой. А во-вторых, получалось, как и в истории с Анрюшкой-Маркизой, - не понятно, любили ли данные господа своих тайных обожателей, или за нос водили, с садистским удовольствием созерцая чужие мучения. Мартес был так же недоступен для Шестакова, как и Леон для Романа. Только Шестаков сдался, лапки сложил и зашил белыми нитками дыру в сердечке, через себя перешагнул и пошел жить дальше. А вот Роман так не мог - он привык быть победителем. Не мог он журавля из рук выпустить только потому, что он такой жирный и сильный. А синицы-Степанько его не устраивали. С души воротило от синиц и пирожков любимой бабусечки.
   Хотелось ему к морю, страсть как хотелось, но как-то странно стало, - он ведь со львенком договорился, что они вместе поедут. Нужно только подождать чуть-чуть. Кирсанов неделю себе взял на розыск Мартеса, и неделю нельзя было никуда уезжать, а вдруг чудо свершиться и господин Мартес объявится - вот сиди себе и жди! А ты что думал? _ поинтересовалась совесть. - Халявы ждешь? Сколько ты просидел в болоте? Приплыло что-нибудь? То-то, Ромочка, за счастье свое сражаться надо, воевать надо, по всем правилам войны, и трудиться надо, как быку на пашне, и глотки врагов перегрызть, если таковые появятся на пути... А будешь ручки сложа, ждать у моря погоды, - приплывут одни Степанько, капустными пирожками пахнущие. А если даже и проиграешь одну битву, это еще не всю войну, ты ведь, сражаясь, учишься и сильней становишься...
   А по поводу врагов, тут тоже кое-что нарисовалось, причем неожиданно. Кирсанов, после того как они громко и со страстью обсудили личную жизнь господина Мартеса, поманил Романа пальцем и шепотом поведал:
   - Тут по поводу недоброжелателей (он скорчил недовольную мину и глаза выкатил, Роман сразу понял, о ком речь идет. Только она не всегда так выглядела, как Димка скорчился, а только, когда выпьет. Анастасия...) Так вот, в качестве бонуса могу кое-какую информацию слить, отправь ее руководству и конец кикиморе. Займутся ею соответствующие органы, не до тебя будет!
   - Да я ее вроде бы давно не встречал...
   - Ты, может, и не встречал, наивная твоя башка, а мне на неделе анонимный запрос был, - собрать компромат на фотографа Романа. Да, согласен, низко. Чего ты кривишься? Если не ты ее, то она тебя! Дамочка-то с характером. И знаешь, кажется, ее муж бросил.
   - Не удивительно. Каждый раз, когда ее кто-то бросает, она бежит мне мстить, будто я ее проклял, дура!
   - Так вот я тебе и говорю, давай письмецо пошлем, куда следует, пусть отвалит. Ты мне друг или не друг?
   - Друг. А компромат ты на меня собрал?
   - А как же, родился, учился, рос, работал, студия там-то, в порочащих связях не замечен.
   - По-моему, это биография, а не компромат, ты уж прости, в тонкостях не разбираюсь...
   - А что мне прикажешь делать? - Кирсанов откинулся в кресло и уставился своими голубыми глазами в потолок и руки на груди скрестил, было, видно что-то еще, чего он не договаривал. - Клиент деньги заплатил, я ведь не могу отказать. Она же не в курсе, что мы знакомы.
   Роман понял - совестно ему приятеля продавать, а денежки заплачены, вот дилемма... И придумал Димка, что проще клиентку утопить. Что ж, пусть так и будет, не он эту войну начал! И потом, не понятно, для чего эта ведьма компромат собирает, может вывалит потом Ветровым на стол, вот, мол, полюбуйтесь на своего фотографа, господа, змеюку вы пригрели ядовитую... Не мог он этого допустить.
   - Знаешь, я тебя не слышал, ты мне ничего не предлагал. Но если девочка исчезнет со сцены, я не огорчусь.
   - Молоток, - Кирсанов похлопал его по плечу и вдруг повторил, то, что Роман сам для себя давно уже сформулировал, но все как-то не решался в жизнь воплотить. - Мочить уродов надо, а то жизни не дадут. Ты вот добрый, все прощаешь, а они тебе за шкирку срут и по морде свое коричневое размазывают... Я, видишь, одинокий, нет у меня друзей, кроме тебя, и в тусовке меня не любят, но я свое счастье нашел и за него всех убью. И хорошо мне, и прекрасно. Потому что кто они мне? Персонажи, эпизодические герои, артисты... Ты вот когда кино посмотрел, ты много героев вспоминаешь? А если это сериал, до тошноты скучный... Правильно, плевать ты на них хотел, с высокой колокольни.
   - Ты знаешь, на всех не могу. На Папу не мог, на тебя не плюну, даже на Амбарцумыча... Что-то не так со мной, да?
   - Добрый ты, но тетку твою на место пора поставить...
   - А ты можешь еще про ЖЖ чего-нибудь разузнать. Что-то мне подсказывает, что до сих пор меня он недолюбливает!
   - ЖЖ - твой половая тряпка. Хочешь, я сделаю, что его в двадцать четыре часа откомандирует, он ведь незаконный эмигрант, из Грузии.
   - Я просто хочу, чтобы меня никто не трогал. Пусть живет, я только спросил.
   - Ну и дурак, если передумаешь, звони...
   Вот так все просто решалось у Кирсанова. Роман даже испугался, не дай бог Димке власть в руки попадет, ховайся, кто успеет! Всех "не наших" - в резервацию, всех "противных" - на панель, а полмира, вообще, - на Марс, на вспашку каналов! Нет, не мог он так, если честно. И пожалел, что с Кирсановым связался. Хотя, искушение было велико, одним ударом - и шоб уси враги повыздыхали, а с совестью потом договориться можно, сказки ей рассказать про жесткую необходимость и безвыходность. И вышлют ЖЖ в Грузию, а Настьку из департамента выгонят, и пойдет она в шлюшки... Не мог. Пятой точкой чуял, что неправильно. И мириться с ними не сумел, и проклясть как следует, рука не поднималась. Наверное, для Кирсанова, холодного, безжалостного воина, он представлял собой жалкое зрелище и совершенно своей клички Демон не оправдывал. Да и хрен с ним, с Кирсановым, сам он разберется, что делать...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   6.
   То ли он правильное решение принял, то ли просто время переменилось, повеяло весенним теплом и светом, только работы на Романа навалилось, что продохнуть было некогда. Звонили старые приятели, новые люди просились на фотосессии, без всяких грязных намеков, и даже Генка позвонил, нашел клиента. Долго объяснял, пока Роман понял - чувак машину купил крутую и нужно была супер-мупер снимки этой машины сделать, чтобы друганам по электронке разослать. Что ж, бывает...
   И он радостно впрягся, даже похудел на пару килограмм. Деньги не большие, но из мелочи нормальная сумма складывалась. Иногда, он даже забывал поесть. Один был плюс во всей этой суматохе - Степанько можно было отказывать на полном основании. Роман знал, что Степанько приезжал и смотрел издали, как он работает, проверял, червяк земной. И видел, что не врет Роман, потому что, если честно, устал он врать, а правду не мог сказать. Тут еще Борис из Москвы позвонил. Демон напрягся было, даже отвечать не хотел, но оказалось, все прекрасно - мальчика взяли в журнал, фотомоделью, деньги, правда, пока не большие, но жить можно, он даже с "пацанами" коморку снял, в общем, все НИШТЯК. И благодарил он, и скучал без Романа, и радовался, как все удачно складывается... Роман все хотел спросить, не попадался ли ему Гадик Эдикович, московский сутенер с миной выжившего из ума профессора математики, но так и не решился. В конце концов, это дело каждого отдельного гражданина, подставлять свое очко или нет.
  
   А через неделю Кирсанов позвонил. Роман как раз снимал в студии капризную дамочку бальзаковского возраста со смешной бородавкой на шее. И все он хотел зайти с такого ракурса, чтобы эта проклятая бородавка спряталась куда-нибудь, или в тень попала, чтобы не тратить ему время на зачистку в Фотошопе таких интимных деталей. Но дамочка, напротив, крутилась и елозила, выставляя свою страусиную шею, по ее словам, обожаемую супругом. Наконец, только Роман пристроил прядку волос на это самое место, как позвонил Димка и всю фотосессию запорол напрочь.
   - Чего не радуешься? Пляши, противный! Жив твой Маркес, то есть Мартес. Во всяком случае, два месяца назад был жив. Подробности интересуют?
   - Конечно. Давай на углу, в пиццерии, я сейчас работу доделаю.
   - Там накурено, у меня аллергия. Давай лучше в приличный ресторан.
   - Понял. А ты его нашел?
   - Не совсем, но мы уже на хвосте, и работы, скажу, не мало было...
   - Счет подготовь, ПРОТИВНЫЙ.
  
   Все было так, как и предполагал Роман. (Тебе бы в сыщики - посмеялся Димка). Господин Мартес был жив, но находился он в сумасшедшем доме, который покинул три месяца назад. Роман слушал, что говорил Кирсанов, медленно потягивал холодное пиво, но соображал туго, не хотел соображать, точнее - взгляд затянуло туманом, в голове высветились картины серых пустых комнат, где люди привязаны ремнями к кровати. Мартес-псих был бы так же ему бесполезен, как и Мартес-мертвец. Но он судорожно надеялся, ведь половина тех, кто в психушке, вполне адекватны. А родись он лет шестьдесят назад, и его бы упекли, вместе с Амбарцумычем и тем же Кирсановым, да и Степанько не отвертелся.
   - Давай подробнее, диагноз, симптомы и все такое...
   - Я в медицине не разбираюсь, - Кирсанов отсек "завышенные" требования. - Но с врачами поговорил. В общем, это затяжная депрессия. Пациента привезли три года назад после попытки самоубийства... Ты же знаешь, у нас для профилактики всех увозят.
   - Депрессия?
   - Слушай, Ромка, не тупи. Депрессия - это не тот легкий сплин, когда ты сидишь один в офисе, клиентов нет, а аренду надо родить завтра, и ты думаешь - пойти, напиться с горя... Настоящая депрессия - говно, тебя кладут в стационар и колят антидепрессанты, пока ты не возрадуешься жизни... Вообще-то врачи за уши притянули к Мартесу маниакально-депрессивный психоз. Но по описаниям я понял, что он просто сидел на постели и впадал в апатию - ничего не вижу, ничего не слышу, как те обезьянки. Бревно, пустая оболочка. Глубокое безразличие - не жизнь и не смерть. А потом, где-то полгода назад, он вдруг начал нормально реагировать - бритву попросил и зеркало, газеты свежие и выпал обратно, в наш мир. Где он был, - не известно, что чувствовал, - не сказал. То есть, теперь стал он тихий и спокойный, вполне вменяемый гражданин и вскоре его выписали. Не бывалый случай в медицине.
   - Может, он притворялся все это время?
   - А зачем? Три года? Ну не знаю. Мне кажется, он принял решение и вернулся "дожить" эту жизнь, как бы понятнее, смирился что ли...
   С чем смирился? Роман не понял. Разве есть что-то другое? Ничего нет, кроме жизни. А может, Мартес нашел что-то, за пределами апатии? Улетел далеко и нашел, где лучше? А потом вспомнил, что не все дела доделал и вернулся? Бывает так или нет? Он не знал. И даже мнения по этому поводу не сформировал. В конце концов, это не его проблема. Мартес жив, признан адекватным и считанные часы остались до его окончательного проявления во сне Романа. Пусть появится, пусть Шестаков его заберет и свалит подальше.
   - Так, а сейчас он где?
   - Вот это пока я не обнаружил. По месту старой прописки его нет, на работу он нигде официально не устраивался, но мы его найдем, фигура заметная, на, вот, полюбуйся, красавчик...
   Он постарел. Не таким представлял Роман рок-звезду. Волосы короткие, выстрижены, как попало, русые. Глаза большие и испуганные, как будто все три года он в аду был, а не в депрессии, кожа на лице натянулась, расчертили морщинки узкое лицо. Ему должно было быть за сорок. Как же так? - подумал Роман, - Живешь ты, красивый и божественный, поклонников толпу собираешь, сыплется на тебя как из рога изобилия - деньги, слава, любовь-марковь, все дозволено, даже общественную мораль поддразнивать. А потом, бах и серые стены и сон разума... А потом ты просыпаешься, а вокруг - мир чужой, люди другие, и никому ты не нужен, никто даже не помнит какого-то там Мартеса, а любовники разъехались, а друзья пропали...
   Роман отдал деньги, пошел домой. Пришибленный и удрученный, подсмотрел он чужую трагедию, и как-то противно на сердце стало. Словно через замочную скважину папу с мамой застал. И захотелось не знать этой истории никогда. И пусть бы провалился Мартес в ад, откуда он выполз. И такое зло взяло Романа, что купил он бутылку крепкого пива и по дороге домой выпил, давясь большими глотками, лениво вытирая пиво с подбородка и громко рыгнув на всю улицу. Запил он и проглотил гадкую историю, накрывшую его из чужого прошлого...
  
   Рано утром он проснулся, полный уверенности в одной своей догадке. Куда может пойти человек, долго не бывший дома? В то место, где ему было хорошо. А где было хорошо музыканту? Там, где он выступал, там, где рукоплескала восхищенная толпа, там, где носили поклонники своего бога-трансвестита на руках, выкрикивая "МАРСИАНЕ!", там, где бесновались журналисты, где кипели страсти, где он был, как рыба в воде... Когда-то это место называлось ДК ХБК, то есть дом культуры хлопчато-бумажного комбината. На комбинате вкалывали вьетнамцы, да большого размера старые хохлушки. Не ходили сотрудники в свой ДК, потому что поселился там демон по имени Мартес и рвал струны своей горячей гитары так, что даже соседское общежитие не выжило - дом дал трещину по всей высоте и вьетнамцев с их тазиками и тюками выперли. Роман помнил, как это было. Их, десятиклассников послали на субботник, убирать строительный мусор возле общаги, светило яркое солнце, а студенты строительного техникума открыто курили травку и выкрикивали, маша из окон туалетов, - "Марсиане навсегда!". А Келли Мартеса увозила "скорая" с очередным передозом, а Андрюшка кусал кулаки у себя на даче, запертый разгневанным папашкой, а папарацци снимали, падали прямо в лица к докторам "скорой", и гитарист "Марсиан" проклинал ветер перестройки, занесший его в проклятый край...
   Он плохо помнил это черное время, - вороньими стаями собирались представители суб-культур, проходил последний съезд КПСС, бурлили мысли, весна шла сама собой, а Роман искал, кому бы отдать свою свежесть... И плакат он помнил, на ДК ХБК висевший, на одном гвоздике криво прицепленный, о вреде наркомании и алкоголизма. А Мартес перезаряжал оружие, расстреливая свои надежды, и плакату досталось... Дикторы по телевидению рапортовали о гигантских шагах перестройки, в город завезли партии наркоты, и Мартеса опять увезли на "скорой", "Марсиане" награждались призами зрительских симпатий, газеты растекались неоднозначными статьями, а местный мафиози посылал букеты белых роз Мартесу, а у Романа отец сел в инвалидное кресло... Панки разнесли зал ДК ХБК, вьетнамцы уехали во Вьетнам, перестройка набирала темпы, Дитер спивался, а Роман нашел милого соседа со схожими взглядами в одном вопросе... Колыхалось людское море, путчилось, кучковалось, дралось, дохло, как саранча, и никто не любил друг друга...
   Он помнил плохо. Он только расцветал тогда, отметая политику, группировки, мораль и жалость. И думал он, что найдет единственного и любимого, и не понимал развратников, педофилов и слюнтяев. А мафиози устал ждать и трахнул Мартеса, а Дитер взял автомат и пошел на разборки, а Шестаков похоронил мать и проклял отца, а "Марсиан" пригласили в Москву, демократия победила и пьяный Ельцин упал с моста, а Роман готовился поступать в институт, наслаждаясь свободой... А ветры в тот год были исключительно северные, и на море была буря, и "Скорпионз" приехал в Москву, а Мартес съел всю аптечку, а у соседки Романа умерла сестра и он выпил водки, много водки... А потом все утихло, улеглось и безжалостная лапа судьбы потихоньку отпустила сдавленное горлышко города.
  
   Роман переспал с мальчиком с его института, Мартес и Шестаков уехали на море, группа "Марсиане" прекратила свое существование, мафиози иммигрировал в Израиль, а ДК ХБК постепенно очистился от скверны дум-готик-метала. Теперь он назывался Дворец искусств, и в нем чаще проходили театральные и балетные постановки, чем рок-концерты. Никто не ломал стулья, не бил окна, не лопались зеркала от голоса Мартеса, а танцевали детки пасадобль, аргентинское танго и зажигательную румбу, получали медные кубки, попивали, довольные, в кафе горячий шоколад и охлажденную колу. И не громил Шестаков местные кабаки, напившись горилки, во имя чистой и светлой любви к пропавшему Мартесу, и суб-культура приказала долго жить, одни лишь представители РНЕ все еще собирались в качалках, в память о старых, революционных временах. Был ли он счастлив тогда, рок-идол, самый смелый, самый трагичный, самый ранний, самый верный себе... Был ли счастлив Шестаков, повторивший путь отца и прислуживающий семье Ветровых? Был ли счастлив Роман, тихо не справлявший свое тридцатипятилетие?
   Кто встречал Мартеса, зависшего в дурке лет на десять? Скорее всего, никто. А куда он пойдет? Туда, где бушующая толпа ломала гнилую мебель в честь своего предводителя, где так колыхались поля энергии, что весь ДК штормило, как в бурю... Здесь его любили все, даже вахтеры и охранники, здесь в туалете было вырезано ножом "К+Д=Любовь", здесь сам директор запирался в комантушке на третьем этаже, когда "Марсиане" гремя цепями, нестройным шагом маршировали на репетиции.
  
   Конечно, черт возьми, очевидно, куда он должен придти, если хоть искра разума сохранилась в этой странной фигуре.
   Роман пошел во Дворец искусств, бывшее обиталище "Марсиан" по прозвищу хэбэчатник. Приветствовать тени...
  
   На вахте его встретил молодой охранник, облаченный зачем-то в хаки, как будто где-то шла война. Важный и скучный, пропитанный духом Дворца искусств, холенный и презрительный. Роман тоже не лыком был шит - натянул маску сноба, благо, она ему легко давалась.
   - Куда? - неприветливо поинтересовался страж.
   - Хочу ребенка музыке учить. (С окаменевшим лицом, мысленно похдхихикивая)
   - А, это на третий этаж, народный хор "Березка".
   - Нет, какая еще "Березка", у меня сынишке тринадцать, - Роман со скучающим видом рассматривал плакаты, висевшие на входных дверях. Почему-то у всех танцоров глаза были выпученные, как у варенных раков, только одна девочка грустно потупила взгляд, видимо упала перед снимком. Говно здесь фотограф, - подумал Роман и вновь обернулся к вальяжному охраннику. Он изображал из себя богатенького папашку, невзначай поправлял спадающие на глаза волосы, чтобы был виден перстень. Это кольцо ему подарил Владислав, стоило оно, по всей видимости, не дешево, потому что глаза у охранника загорелись, - он завидовал и злился одновременно. - Надо пристроить подростка, чтобы в подворотнях не шлялся. Может, электрогитара?
   - Есть ВИА, но там уже надо уметь играть. Хотя, есть тут один вариант, индивидуальное обучение. Мартынов обучает, бывший музыкант.
   - Что еще за Мартынов, никогда не слышал?
   - Да вон, в большом зале сейчас занимается, можете посмотреть...
   - А как зовут этого Мартына?
   - Мартынов, а не Мартын, - гордо поправил охранник, - имя не помню. Странный парень, но ученики довольны.
   На стенах фойе висели зеркала, очень много зеркал, и Роман все время осматривал себя, никого не стесняясь. Охранник подумал, что он любуется. Почему бы и нет? Выглядел он вполне импозантно, и даже украл он у львенка его изящное движение, - такой полуразворот-па, с прогибом спины... Только не любовался он, а нервы приводил в порядок. Потому что заволновался вдруг Демон, и сердечко его учащенно забилось. От чего? Вроде как с легендой будет встречаться... Да нет, не боялся он легенд, скорее за Шестакова волновался, - вдруг Мартес совсем из ума выжил, ведь три года в дурке даром не проходят, а если врачи-садисты превратили человека в растение?... Шестаков не захочет растение, он то в порядке. Или лицо его обезображено. В общем, не по себе было Роману, потому он и медлил перед зеркалом, поправляя пиджак, отряхивая несуществующие пылинки с брюк и тщательно осматривая туфли - на предмет грязи прилипшей.
  
   Он медлил, потому что там, в большом зале, должна была судьба решиться, и не одного даже человека. Шестакову он не звонил и ничего не сообщал, то есть, если что-то не так с Мартесом, то и звонить он не будет, только посмотрит и удалиться тихо, пустив уж тогда все по течению... Вроде как Мартес совсем чужой ему человек, но, пока он его искал, пока в интернете рылся, сроднился как-то на виртуальном уровне, привык, что ли. Так у него в институте было, когда доклад по истории писал про Деникина. Не просто ему Деникин своим стал, а даже Роман уважением проникся, и что еще хуже, стал ходить и всем проповедовать, какой это замечательный человек был, интеллигент, россиянин, и не чета Врангелю и прочей швали. Вот и сейчас, - Мартес был что-то вроде персонажа, им же, Романом придуманного и разработанного. А кто он на самом деле - не известно, вот это и пугало. Как с ним говорить, какую легенду подсунуть, а может правду-матку сразу рубануть для спасения заблудшей души?! Ведь бросили его все... все, до одного - и любовник немецкий, и мафиози с белыми розами, даже Шестаков свалил в соседний город, подальше, как от чумы. Потому что не выдержали, не смогли быть рядом, накрывало их волной, с головой, так и норовили они утонуть, в лучах славы искупавшись. И сломался источник, отказался от своей силы, от рога изобилия неоплаченного, так и ушел в тень, чтобы не калечить мир. Или слишком это благородно Роман придумал, как в классическом романе, а было все прозаичней ... "бросили, суки, а я вены порежу!".
   Вот значит, почему медлил Демон, ему предстояла нелегкая задача, за считанные минуты в целой судьбе разобраться, размотать клубок хитросплетений и за нужную ниточку потянуть, чтобы ясно и видно все стало, как на ладони.
  
   Впрочем, пора было идти, охранник уже стал нетерпеливо косится и вытащил мобильник, вроде как ему срочно понадобилось звонить, а Роман мешал. Ну ладно, где наша не пропадала! - Подумал Роман и пошел в концертный зал, где в прошлом году уснул на балете, куда его затащил Папин приятель - пожилой балетоман, молча и отчаянно пускавший слюни по поводу Романовой попы. Не любил он балет, и детский хор тоже. А любил он море, тихое и совершенное, и ни в ком не нуждающееся, и самодостаточное, и вечное, а всю, что люди делали - не любил. Рамштайн только уважал, и то, под настроение.
   Сразу во тьме утонул, потом нашел сцену и застыл в немом удивлении. "Ай, да Мартынов, сукин сын!" Конечно, это был Мартес, но каков красавец! Ему было за сорок и был он худ, как кощей, одна кожа, да кости. Одни глаза блестели, как блюдца, живые и туманные. Он сто раз видела рок-легенду на фотографии, видел на взлете и видел совсем плохим, и как-то рисовал себе, да совсем не так... Не умели его фотографировать, придурки, не рассмотрели в преподавателе Мартынове такую глыбу... На лбу же написано, черт, возьми, перед вами монстр, дьявол во плоти, даже черты заостренные, как на готических картинах! Слепцы, кого к детям допустили!
   Огромную, величественную личность видно было сквозь хитроватую улыбку, сквозь сощуренные глаза. Он притворялся, пришибленный свалившейся на него космической лажей, но он не умер и не сдался. Затаился, дал себе время отдышаться, только ведь проснулся, ничего еще в этом мире не понял. И все же, это был великий и отвратительный Келли Мартес, гроза закостенелой морали времен перестройки. Он сиял, он блистал, он жил, как спрятанное в карман солнце. Ох, не разглядели, не узнали!
   Светло русые волосы доходили до плеч, неровные (сам стригся?), конечно, не такие густые, как в молодости, но и не выбеленные, как тогда до мертвечины. Он скромно завел прядь волос за ухо, и хотя лицо было покрыто сеточкой морщинок, он не был старым. Скорее походил на ребенка, вдруг состарившегося на двадцать лет. Пальцы его, тонкие и подвижные, как лапы паука, летали по гитарным струнам, выписывая запредельные узоры. Он не потерял своей ловкости. Двое мальчишек, лет пятнадцати, затаив дыхание, смотрели на своего маэстро. Роман тихонько присел на кресло в заднем ряду, чтобы не спугнуть сцену, он надеялся, что его не заметят. Но Келли Мартес, вдруг оторвавшись от гитары, бросил один пронзительный взгляд на незваного гостя - как ножом пронзил. Амур, Амур! Роман забыл дышать, в один миг понимая, почему, средней наружности человек был вознесен в боги на земле. Он сиял силой, сейчас видимо глубоко спрятанной, приглушенной, но даже этого было достаточно... Какой образ и такой естественный! Роману сразу захотелось его жадно фотографировать, без всякой задней мысли, без намека на пошлость, просто снимать долго и вкрадчиво, каждую морщинку отдельно!
   Он понял Шестакова. Ох, как понял. Этого человека, даже раздавленного и растоптанного, не возможно было забыть, а каким он был властным и сияющим во времена взлета!
   - Вы ко мне? - Спросил он тихо, погладив таким бархатным баритоном, что кровь в венах Романа забурлила, но в глаза больше не смотрел.
   - Да, но я подожду.
  
   Он был не только вменяемым, но и хитро затаившимся. Что он там готовил, Демона не интересовало. Но он видел его взгляд - хорошо скрытое любопытство и готовность к диалогу, но не навязчивость. Одна беспокойная мысль пришла в голову к Роману - если перед ним новый Мартес, то захочет ли он любить свое прошлое, захочет ли он вспоминать Шестакова? А если у него уже есть любовник? Такая простая мысль как-то не приходило в голову раньше. Роман растерялся, впился в музыканта глазами, пытаясь угадать, кто он сейчас. Простенькие джинсы, белая мятая рубашечка, кроссовки не первой свежести. Не похоже, чтобы он шиковал, или это притворство? Он возится здесь с детишками, и совсем не по той причине, что Роман. Он их учил, как мог, учил, что-то тихо объяснял, терпеливо показывал барэ, помогая ставить пальцы на струны. Если б они знали, кто их учит, - кипятком бы обписались!
   - Слушаю, - он по-прежнему говорил тихо, едва улыбаясь из вежливости, холодный и скромный.
   Актер! Детей он проводил строго по расписанию, ни минутой раньше, ни минутой позже - в пять вечера. И вежливо уставился на Романа, ничего не отражая в больших глазах. Роман пытался представить его в женской одежде: колготки-сеточки, кожаная юбка, голая грудь с грудой металла и рев гитар, безумная игра теней на лице. Не получалось! А нужно было что-то отвечать. Нужно было плести свою легенду, а он запнулся, растерял слова и вдруг позавидовал Шестакову... Нет, он не хотел Келли Мартеса, ни спутником, ни любовником. Не его это была судьба, не его любовь, просто сердце вдруг заколотилось, выскакивая из груди. Скажи что-нибудь, а то не удобно...
   - Мы знакомы? - Он, кажется, готовился к бегству, мягко так проскользнул к проходу и гитару упаковал на ходу.
   - Нет, мне показалось. - Справился Роман, протянул свою золоченую визитку, нежно извлекая из визитницы. - У вас интересное лицо. Я - фотограф, Роман.
   - Николай, - представился Келли, но руки не протянул. - Вы хотите учиться игре на гитаре?
   - Не я, один мой знакомый. Тут дело немного затрудняется возрастом. - Врал Роман. Ему хотелось сказать: ах ты старый лис, дырка в жопе, Николай он, ха-ха! Мартын, препод Дворца культуры, курам на смех, ё-моё! Лажа, шитая красными нитками. Кого ты думаешь обмануть? Да, двадцать лет прошло, но даже я тебя узнал, старый сыч! Хотя, когда я видел тебя двадцать лет назад, ты, конечно, был другим...
   - Мне кажется, для обучения музыке не должно быть границ, и особенно возрастных.
   - Согласен, но он стесняется, что ли. Говорит - сорок лет, куда я пойду, с детьми...
   - Ерунда, - вдруг отрезал Келли, и сощурил глаза, справедливо подозревая неладное. - Пусть приходит.
   - Я думаю, пригоню его через пару дней. Вы здесь когда бываете?
   - Звоните, я подойду, - он сунул распечатанную на принтере бумажечку с телефоном. Не то смущаясь, не то лукавя, отвел глаза вбок, продолжая рассматривать визитку Романа.
   - Отлично... А... Мне не совсем удобно, но можно вас попросить что-нибудь сыграть? Мой друг не бедный человек, он готов хорошо заплатить, но я обещал найти опытного преподавателя, понимаете?
   - Можно, - он смягчился.
   Расчехлил гитарку, черную, с полустертым чертиком возле грифа. Купился, слава богу. Роман незаметно вздохнул, чуть он не испортил все дело - сейчас бы сказал, "я тебя знаю, ты - Келли Мартес", и все - поминай, как звали. Исчез бы Мартес и след простыл. Ох, по краю ходил, Роман, по краю... Как его подмывало фотоаппарат достать и нащелкать прямо сейчас, пусть без света, пусть как попало. Играл он как бог. Громко и аж до костей пробирало. Не утратил ничего, не забыл, значит! Роман только рот разевал, да языком прицокивал, даже самому захотелось взять пару-тройку уроков. Как все ревело, казалось, сейчас мебель на воздух взлетит, и уносило звуком куда-то вдаль. Даже охранник заглянул, раскрыв пасть. Уехал бы Келли в Германию, и Рамштайны были бы вторыми. А если бы занесло его в Америку, америкосы Курта Кобейна отменили бы. Впрочем, Роман не был специалистом, не понимал в музыке ничего, просто не мог унять дрожание, потому что дрожало все вокруг и даже с потолка откололся кусок штукатурки и шлепнулся где-то за спиной. Как же он тогда поет?
   - Слишком громко? - Спросил Келли, выдергивая шнур из гитары. Глаза его вдруг загорелись, но он сдерживал порыв. Ему хотелось играть, хотелось, чтобы его слушали, но он запретил. Решил, что все зло оттуда - где музыка, там и слава, а где слава, там для господина Мартеса смерть.
   - Я потрясен. Почему вы в Рамштайне не играете?
   - Не мой стиль, - он лживо улыбнулся, не скрывая презрения, - Да и я не в Германии.
   - Вас подвезти?
   Он колебался. Что-то его видимо зацепило, что-то царапнуло, но он был тверд - я новый, я другой. Роман презрительно пожал плечами, явно выказывая свое безразличие, он вошел в роль и свысока посмотрел на преподавателя Мартынова: - Если по пути, могу подбросить.
   - В центр.
   - Поехали, только у меня правило - ремни пристегнуты, и не курить.
   - Я не курю...
   Отлично, Роман как раз проследит, где квартируется незабываемый Келли. Возникла одна дурацкая мысль, - когда Мартес неуверенно пристраивался в низком салоне Целики, - пристукнуть его слегка по голове, связать скотчем, для верности, и в Ростов, сдать прямо в руки Шестакову. Но нельзя, нельзя так, человек ведь все-таки, к тому же с нестабильной психикой.
   - А вы фотограф какого жанра? - Вяло поинтересовался Мартес, с неохотой застегивая ремень и ерзая попой, кажется, ему не привычно было ездить в таких машинах. Слишком низко, мало места, а ростом он был на голову выше Романа.
   - Не знаю, не задумывался. В основном, людей снимаю. Сейчас одного ростовского рокера фотографировал. Играет, скажу честно, хуже вас... Но приходится и репортажную съемку делать и сюжеты постановочные.
  
   Они болтали о всякой ерунде. Что за машина? Продаю, хотите? А город изменился... Да, и люди не те уже. Недавно вернулись? Вроде того. А вы обнаженку снимаете? Если платят, конечно... Хотите на гитаре играть? Нет, я сейчас не смогу обучаться. Конечно, я бы тоже хотел, я так сам лабаю потихоньку, но это игрой не назовешь. Приду, если вы не уедете. Да, мне почему-то кажется, что вы скоро уедете. Ну и что, что некуда, все меняется. Почему так решил? Да пришло само в голову, не обращайте внимания, ерунда. На "ты", да, было бы замечательно. А вы... ты играл наверное в разных известных группах? Давно, конечно, но сейчас нет. Почему? Да, здоровье не то стало, да и спонсоров нет, сейчас же все по-другому, деньги нужны, талант не нужен. Я тут на днях посмотрел "Фабрику звезд". Ох, зря! Не смотри, не нужно тебе. Мы точно не знакомы? Нет, я бы запомнил...
  
  
   Он привез его в район двух озер. Там голодными клыками ощерились новенькие многоэтажки, загородившие небо. В основном, здесь были элитные квартиры, с огромными коридорами, по которым можно было кататься на детском велосипеде, просторными кухнями и бешенной платой за метр. Район считался престижным, но деревья еще не успели вырасти, а со стороны реки и озер ветер постоянно нес песок. Роману здесь показалось уныло. Но он снисходительно улыбнулся, запустив пробный шар.
   - Хорошо живешь, - махнул рукой в сторону припаркованных в тени дома джипов. - Большая хата?
   - Я снимаю. Спасибо, что подвез. - Келли был доброжелателен, но холоден, как морозилка.
   - Ага, созвонимся.
  
   Он хотел предложить ему пива. По человечески побазарить, может сыграть еще полчасика в партизанскую игру "что можно выпытать у бывшего рокера", может, даже глазки ему построить эксперимента ради. Сейчас Мартес делал вид, что он самый наиобыкновеннейший, самый наисерейший гражданин, который и глаз то к небу лишний раз не поднимет. Не похож он был на психа. И на старого развратника тоже. Что он в дурке делал? Прятался? Столько лет? А от кого?
   Секунду Мартес помедлил, потом подхватил гитару и "козырнув" ладонью, пошел к подъезду. Вот так, ни одного снимка, ни одного лишнего слова... А потом уедет он навеки вечные и пути их никогда не пересекутся, и пройдет легенда стороной. Ну и пусть, - отмахнулся Роман. - Тяжеловата ноша. Он сделал, все, что мог. Да, человек этот взволновал его, заинтриговал, даже удивил, но Роман не собирался ломать дрова и делать глупости. Нельзя отвлекаться от основной задачи - устроить судьбу Шестакова, увести его подальше от семейства Ветровых, а бедному фотографу оставить узенькую, неказистую, но все же реальную дорожку к сердцу Леона. И плевать на всех музыкантов в мире.
   Еще дверь не захлопнулась за господином Мартесом, а Роман уже радостно набирал номер, указанный на визитке Андрея. Конечно, визитка была черная и гладкая, как душа Шестакова.
   - Алло, кто? - недовольно гаркнул Андрей.
   - Это Роман. Я...
   - Слушай, давай перезвоню, а то занят, - он перешел на приглушенный шепот, небось вливал сейчас яд в уши Ветрова-старшего, - через часик, окей?
   - Я его нашел.
   Последовала долгая тишина, потом сдавленный голос спросил:
   - Ну и...
   - Жив, здоров, странноватый немного, но вполне вменяемый. Ты понимаешь, старый кобель, ОН ЖИВ, он здесь и он один! Слышишь?
   - Слышу, с ума сойти! Я еду. - Адвокат, оказывается, быстро принимал решения.
   - А ты помнишь, о чем мы говорили?
   - Не дурак! - Шестаков радостно кричал, задыхался, куда-то бежал, видимо на улицу, глотал слова и вдруг стал заикаться. Роман испугался, что скоро у него на руках окажутся два сумасшедших, а не один. - Я... я и-иду! Слышишь, сейчас же с-сажусь в машину и еду.
   - Прихвати необходимое.
  
   Роман вздохнул: грудь его переполнилась счастливым чувством исполненного долга. Никогда он еще не делал ничего подобного. В основном, он жил для себя, а чужие судьбы проходили мимо, Папу вот не уберег, Владислава отдал смерти, отца отпустил, а паршивого адвоката спас, и сумасшедшему рокеру жизнь подмаслил. Уедут они за границу и поминай, как звали. Ну, позлится старик Ветров, да найдет другого адвоката. А львенку надо рассказать, не так он глуп. Цепочка-то четкая поплыла: появился Роман, увидел Андрея, узнал, а через неделю адвокат исчез. И причем, не в кругосветное путешествие уехал, а вот свалил, как последний урка от закона. Если Леон его не прикроет, придет ему конец.
  
   Зазвонил телефон.
   - Слушай, это я, говорить можешь спокойно, не прослушивается, я только что телефон в магазине купил и симку новую. Я уже еду. Как он, где он? Как выглядит? Где он был? Я тебя люблю, слышишь...
   - Тихо, не трать слюну попусту. - Роман невольно отпрянул от трубки. - В дурке он отсиживался, что именно там делал, - не знаю, и знать не хочу, а сейчас музыку преподает детям...
   - Да... А это точно Келли Мартес, ты уверен? - Шестаков метался, и его душевные метания вываливались через рубку.
   - Мартеснее не бывает. Волосики слегка облезли, похудел, как манекенщица, но на гитаре до сих пор лабает, как бог.
   - Он играл при тебе не гитаре?
   - Да, ИГРАЛ, представь себе... я сказал, что у меня есть приятель, который хочет учиться. Он мне сыграл, потому что я засомневался, хороший ли он преподаватель. Так что завтра днем мы ему звоним и встречаемся в хэбэчатнике, помнишь, где это?
   - А как ты думаешь? - Он не знал, что делать, радоваться, злиться, плакать или волноваться. Только урчал и шипел, как закипающий чайник.
   Роману было очень приятно. Роману хотелось петь вместе с ним, и задыхаться, и словами булькать и унимать бьющееся раненной птицей золотое сердце.
   - Конечно, помню. Бред какой-то... Келли детей учит?
   - Жизнь заставит, не так извернешься. Вы же все его бросили! Денег у тебя сколько?
   - Наличных не так уж много. Все в банке. Но если я пойду снимать большую сумму, меня тут же заложат. Там в банке везде сидят шестерки Ветровых. И не бросал я его, а потерял.
   - Вот интересно, я, посторонний человек, нашел твоего рок-монстра за неделю, а опытный адвокат со связями десять лет страдал-страдал, и не мог найти. Не искал ты его! Сердце в узел завязал, да и плюнул, еще и удрал, чтобы соль на ранку не сыпалась. Не так разве?
   - Злой ты, Ромочка. Да, не сражался я, не искал. Я думал, он уехал с немцем.
   - Значит так, у меня тут кое-какие деньги есть, друг дал на покупку новой машины. Я их тебе отдам. Сто тысяч хватит?
   - Не знаю. Нам надо за границу драпать. Найдет меня Ветров здесь и похоронит. - Адвокат горько усмехнулся. - Не любит он нашего брата, извращенца...
   - Хорошо, я машину свою продам. - Это было легкое решение, только чуть грустное. Прощай, Целика, я тебя любил.
   - Мою тоже продадим. К черту! Только нужно срочно. У тебя загранпаспорт есть?
   - С ума сошел, я с вами не поеду, - испугался Роман, - что я там забыл?
   - Нет, ты не понимаешь... Ветров, мать его...
   - Я остаюсь. Что-нибудь придумаю, ты главное, не болтай много. Что Ветрову сказал?
   - Любимая бабушка умирает.
   - Правильно, когда обещал вернуться?
   - Через три дня.
   - Значит за три дня надо успеть. Ты, красавчик, не проблема, а вот, боюсь, у твоего Мартеса не только загранпаспорта, но и обычного нет.
   - Ничего, это я беру на себя. Здесь все-таки не чужой мне город. Я только подумал, а вдруг он не согласится...
   - "Кавказскую пленницу" видел? - Роман захихикал, представил Мартеса на осле. - Кляп в рот, скотчем обмотаем, в мешок и в багажное отделение! Да здравствует Аэрофлот!
   - Не смешно. И все равно я тебя люблю. Брось Ветрова, поехали с нами. У меня родственники за границей есть, сестра двоюродная. Сонька.
   - Я даже уточнять не буду, где.
   - Мы тебе потом вызов сделаем, а, Ромка? - Он уже слегка успокоился и стал делать паузы в разговоре. - Не понимаю, почему ты это делаешь?
   - Я, как ты сказал, любил тебя, пусть сутки всего...
   - Не верю! То есть, что любил, - верю, и даже помню хорошо... Только смотри, Келли - ни-ни! А вот, что ради меня шкурой рискуешь - не верю, прости Роман.
   - Может, я сошел с ума, но я люблю Леона.
   - И, правда, придурок! - Он засмеялся и включил музыку, душа у него пела, проснувшись после многолетней спячки. Адвокат превратился в пронзенного стрелой Амура мальчишку, который беспокойно елозит на кожаном кресле своего джипа, еле справляясь с сумасшедшей нетерпеливостью. - И все равно, люблю тебя.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   7.
   Проснувшись утром, Роман решил было, что все это ему приснилось. И не было никакого Мартеса, и не бесновался Андрюшка, не мотался куда-то всю ночь, перезванивая через каждые полчаса. Приехал он вечером, точнее прилетел на 160 в час, размахивая на трассе корочкой, как магическим жезлом. Джип где-то поцарапал, весь в грязи обделался, и изо рта у него неприятно пахло. Но похож он был на лермонтовского Демона, с горящими глазами на выкате и красными щеками. От благообразного адвоката одни ножки да рожки остались - даже костюм мятой тряпкой повис на вдруг похудевшем Андрее. И сразу стал звонить, потом умчался и вернулся рано утром, без джипа, с пачкой денег и паспортами, в которых только что подсыхала печать. На фотографии Иванова Романа Аркадьевича Келли выглядел очень молодым и плохо цветным, с пышной копной волос и уехавшими глазами (сколько лет, интересно, Шестаков хранил это выцветшее фото у себя в сейфе?). Поспать Роману не удалось, - начиная с семи утра, Шестаков требовал звонить Мартесу, совершенно не понимая, что это невозможно. В десять Роман сдался и набрал номер музыканта, тщетно пытаясь оттолкнуть прилипшего к уху адвоката.
   - Доброе утро, - Роман совершенно естественно зевнул, - это Роман, фотограф. Да, вчера приходил. Я тебя не разбудил? ... Ну и хорошо. Мой приятель жаждет приступить к обучению игре на гитаре, я сказал, что ты играешь, как бог... В двенадцать как раз нормально, только возьми хороший инструмент, окей?
   Пока ничего не подозревающий Мартес лениво готовился к учительствованию, Роман пошел к Амбарцумычу. Постоял у закрытого подъезда, вспоминая код, махнул рукой и зашвырнул в амбарцумовское окно небольшой камешек.
   - Тсс! - Высунулся голый Серега. - Чего буянишь с утра? Мы спим.
   - Ты на мою тачку глаз клал?
   - Ну, было дело, а чё?
   - Забирай, пока я добрый.
   - Что-то случилось, Ромка?
   Может и случилось. И что теперь, обязательно выспрашивать? Не мог Роман ничего объяснить, да и не хотел, слишком все в сложный узелок завязалось.
   - Ты Целику свою продаешь?
   - Решил новую себе купить. Сколько можно прошлое за собой таскать? Будешь брать или я на рынок оттащу?
   - С ума сошел, подожди, я оденусь...
  
   Минут через пять он вышел, в домашних трениках и смешной грязно-белой майке со следами кетчупа. И показалось Роману, что мелькнула чья-то рожа в амбарцумовском окне, несмело пытаясь разглядеть разбудившего наглеца. Он хотел сесть на лавку, но передумал, слишком все было грязно в этом мире - лавка в пиве и пепле, Амбарцумыч в чужих любовниках, адвокат, отягощенный тайнами...
   - У меня всего сто пятьдесят, больше нет, - Амбарцумыч застенчиво улыбнулся. Он хотел Целику и душой и сердцем, но все еще не верил в свою удачу.
   - Остальное потом отдашь, - отмахнулся Роман, - только смотри мне, если будешь ломать машину - убью. Держи ключи, она в гараже стоит.
   - А ты точно решил?
   - Точнее не бывает. - Он смотрел куда-то в пространство, взглядом с Амбарцумычем не пересекался. - Там все нормально, единственно, масло я давно не менял, один стеклоподъемник скрипит, слева, передний, и карбюратор не плохо бы проверить...
   Взгрустнулось, он видел, как загорелись глаза друга и пожалел, недолго, секунду всего лишь, так, чтобы не заметно было и отпустил. Пусть уходит Целика. То, что в его жизни сейчас происходит, важнее, чем машина.
   И побрел домой, не слушая, что там выкрикивает вслед Амбарцумыч. Вернулся к лихорадочно-возбужденному Шестакову, бегающему по комнате.
   - Пора уже! - Опять взялся за свое Андрей, ох не терпелось ему. И про деньги он ничего не сказал, только кивнул быстро.
   - Да не пора, здесь идти пятнадцать минут, лучше в душ сходи, воняешь, как мусорщик.
  
   Ночью, в промежутках между Андрюшкиными звонками, снилась Роману целая эпопея. И сладкий этот сон был и опасный. И просыпаться Роману не хотелось - остаться бы там, в другой реальности, где уже все решилось... А снилось ему, что он заключенный. Матерый такой зэк, правда, красавец. Бешенный, дрался, как тигрица и у всех приобрел статус забияки. В общем, побаивались его и не трогали, считали авторитетом. И обязательно он хамил охране и вокруг себя неприятности создавал. И вот, в эту тюрьму пришел новый начальник, о котором нехорошие слухи ходили. Похож он был на юного фашиста - прославился жестокостью, нордическим характером и любовью к железной дисциплине. А перевели его, потому что на прежнем месте работе слишком уж зверствовал. Свои короткие светлые волосы он зачесывал на пробор и везде носил строгую форму серого цвета, а глаза у него были, как у рыбы, холодные и безжизненные. Зэки притихли, никто не хотел под руку подвернуться новому начальству, но зэк-Роман конечно же решил выпендриться и в столовой чем-то коричневым написал "Твоя жопа будет моей, новенький!". Новенький, конечно же, вызвал к себе хама, один на один, подавить наглеца волей. И как только они встретились, искра что ли пролетела, или затмение какое случилось, - а только влюбились они оба с первого взгляда. И была это самая странная любовь за всю историю тюрьмы. Просидели они молча час, просто смотря друг другу в глаза и разошлись оба с тяжелым чувством. Начальник тюрьмы вообще был не сторонник однополой любви, и даже любви вообще, ничего он в ней не понимал в силу своей душевной холодности и закрытости. А зэк тем более застремался, ничего уже глупее нельзя было придумать, как возжелать начальника тюрьмы... Но ничего не поделаешь, накрыло его с головой как снежной лавиной, и что с этим делать, неизвестно, и глодало изнутри, словно волчица сердце грызла. И ночью вывел конвой зэка и отпустил на волю, а потом тюрьма вспыхнула, и говорят, сам начальник ее подпалил... А вот встретились они потом или нет, этого Роман не успел увидеть, Шестаков, дурак, разбудил его звонком, сообщить, что продал свой джип.
   Сначала Роман подумал написать из этого материала повесть, давно ему хотелось пером побаловаться, но в тюрьме он никогда не сидел, нравов не знал и потому - что это за повесть будет? Лажа. А потом увиделся ему сон с другой стороны - вся эта история, скорее всего, символично отражала его отношение к Леону и ждал он, где-то глубоко запрятав в подсознание мечту, что львенок вызволит его из тюрьмы, несмотря на кажущуюся невозможность. Кто запретил им любить друг друга? Молва, нравы, шаблоны? Ветров-старший? Нет. Какой-то другой зверь. Может страх потерять то, что есть, и не получить ничего? Вот он сегодня отдал Целику и ничего, не упал от ужаса замертво. Подумаешь, обойдется без машины. Нет, не страх это, а может нерешительность и промедление? Или неуверенность. Не уверен он в Ветрове, а Ветров в нем. Вот и сидят они, каждый в своем темном углу подсознания...
  
   ... Минут десять он просто стоял, застывший в восхищении, прятался в тени черного входа, не смел шелохнуться. Мартес копался в гитаре, не видел ничего, только нервно прислушивался. В простенькой белой рубашонке, освещенный слабым прожектором, похож был своей прозрачностью на святой дух.
   - Ну что, это оно, твое чудо в перьях?
   - Тс-с! Как он прекрасен...
   - Смотря на чей вкус.
   - Понимаешь, он гений, Рома, он не такой как все...
   - Да, это только что на лбу не написано. Иди, бери свою добычу!
   Мартес услышал шепот и сощурив глаза, всмотрелся в темноту. Застыл надолго, словно готовился к прыжку. Наверное, драпать собирается, - подумал Роман, прикидывая, как перекрыть еще один выход. Потом, разглядев тени у входа, он тоже застыл и еле слышно прошептал, вяло шевеля губами:
   - Андрей? Это ты?
  
   Хотел он или не хотел со своим прошлым разбираться, а только пришло оно, никого не спросив. И Мартес все понял, отложил осторожно гитару, встал, приосанился, ожидая, не то ударов, не то поцелуев. Молодец, принял неизбежность без лишних шорохов, как настоящий воин. А Шестаков вдруг впал в ступор, и язык проглотил, только дышал глубоко, и сделал шаг, подталкиваемый сзади Романом. Вышел из темноты на подкосившихся ногах.
   - Иди, чего стал? - Злобно зашипел Демон, вдруг испугавшись, что сумасшедший музыкант сейчас убежит и никто его больше не поймает, никогда. - Давай, он тебя ждет.
   А потом они еще час стояли обнявшись, как-то неумело ласкали друг друга, гладили по лицу и волосам, бормотали каждый свое и не разборчиво. Роман устало на кресло опустился, ожидая, когда эта романтическая чушь кончится. Они забыли друг друга, они не могли узнать, не знали, что говорить, не знали, как себя вести... Деньги Роман отдал Шестакову, Мартеса нашел, так что миссия выполнена и гейм овер. Тихонько он ускользнул, чтобы ничего больше не нарушать и не за что не отвечать. Не было ему места в этом огромном зале. И странно было на душе, пусто - как после сдачи экзаменов.
   А через полчаса с незнакомого номера пришла смс-ка: "Мы на вокзале, все в порядке. Спасибо тебе огромное, как устроимся за границей, дам знать. Ты - мой ангел!". И все. Роман взгрустнул, выпил несколько глотков пива и решился позвонить Леону. Сначала он думал, что надо бы заранее базар отфильтровать и как-то обтекаемо все подать, но потом отмахнулся от этой мысли и сказал прямо и откровенно:
   - Привет. Ты можешь приехать?
   - Прямо сейчас? - Казалось, Леон не удивлен вовсе, но поскольку был он лиса хитрющая, то можно было такую холодность принять за мастерскую игру. - Не могу приехать, прилететь могу.
   - Тоже вариант. Я тебя жду.
   - Что случилось?
   - Не телефонный разговор, приятель.
  
   И все. Что еще скажешь? Может, это будет их последняя встреча. Может, не прощают Ветровы предательства. Вот если бы у него был адвокат, который знал всю подноготную, он бы, Роман, в жизни бы его никуда не отпустил и из-под земли вытащил. Потому что жить дальше пришлось бы как на пороховой бочке, одно слово - и взлетит твоя репутация на воздух. Если не простит львенок, Роман его поймет. Нахамил он Ветровым, нахамил...
  
   С семи утра он выглядел безупречно: красная шелковая рубаха, черный пиджак удлиненного фасона, брюки с небольшим клешем под пиджак и узкие длинные туфли. Все это смотрелось только на Романе. Вместе с его утонченным лицом и мягкими густыми волосами. Амбарцумыч как-то оделся в том же стиле, но то ли у него была дешевая одежда, то ли не пришлось к фигуре, а только выглядел он сыном председателя колхоза, и даже местная тусовка не выдержала, - стала тихонько посмеиваться. Роман же, напротив, ощущал себя в гладком шелке слегка капризным, томным и самовлюбленным. В то же время он был готов действовать, оставляя за собой право на философский взгляд. Развратник, - говорил Папа, когда бывал в романтическом настроении. И этот незавершенный ярлык зависал в воздухе и растворялся пряным ароматом намеков и обещаний. Роман любил свое тело, часто любовался перед зеркалом, и даже гладил бедра, едва скользя по ним кончиками пальцев, но все же, в одежде он чувствовал себя увереннее и защищеннее - одежда была порогом, преддверием к таинственному акту, и как правило, Роман управлял судьбой - свершится акту или нет, сползти ли одежде стыдливым жестом, обнажая таинство, или остаться, навсегда заперев врата любви. Одежда помогала ему быть цельным образом, и в тоже время, прятать свои истинные намерения за светским лоском. Как-то ему даже показалось, что не плохо бы смотрелся, например, при дворе короля Людовика, взволновав бы общество своей холодностью и независимостью.
   Но сегодня одежда не помогала - он аккуратно выгладил каждую складочку на брюках, он недовольно застегивал и расстегивал пуговицы на пиджаке и тщательно осматривал новые туфли на наличие фабричных заусенцев, но все было напрасно - лучше бы он был голый. Через час должен был появиться львенок, и никакая самая модная шмотка не спасет его, никакая хитроумная игра и смелое кокетство не уберегут его буйную голову. Это был откровенный страх и он заполз коварной змеей и жалил в самое сердце - он кусал губы и был готов расплакаться... Сожалея обо всем, о чем не было смысла сожалеть. Можно было, конечно, ничего не говорить, - сидеть себе с каменной физиономией и делать вид, что никакого отношения Демон не имеет к исчезновению адвоката Ветровых. Только это уж точно было бы концом, а так был шанс... пусть хоть небольшой, но шанс.
   Впрочем, он мгновенно перестал ныть о своей судьбе, только услышал, как сигналит под окнами Лексус, - из него, злой и уставший, выскочил Леон, один, без охраны. Может, он уже обо всем догадался? В любом случае, он приехал, значит, готов к диалогу... Не прилетел, как грозился, а на колесах примчался. Роман закусил губу и махнул львенку, свесившись с балкона. В окне дома напротив дернулась любопытная занавеска.
  
   - Я хочу черный-черный кофе, потом я хочу горячий душ и только после этого буду с тобой разговаривать, я гнал всю ночь...
   - Мне нравится запах твоего пота, - Роман демонстративно втянул ноздрями воздух и закатил глаза . - Не хнычь, я бы тоже так сделал.
   Как во сне он пошел в кухню, готовить черный-черный кофе, полотенце он отдал свое любимое, тапочки тоже. От тапочек гордый львенок отказался, а полотенце закинул одним уверенным жестом за плечо, не удостоив взглядом. Солнце, светившее только что утренним жаром, скрылось за серой тучей с рваными краями, и подул холодный ветер, хлопая подъездной дверью с силой бешеного зверя. Все его спокойствие было деланным. Вся его воля была напряжена, как космическая струна - вот-вот лопнет, скомкав вселенскую гармонию.
   Львенок вышел из ванной мокрый, с волос текло, кое-как он завернулся в спадающее полотенце, и он был недоволен. Пыхтел там про себя и ждал, когда же ему соизволят объяснить причину его неудобств. Роман улыбнулся краешком губ - таким сексуальным он еще не видел Ветрова. Захотелось немедленно отбросить все условности и сжать его в объятиях, до боли, до умопомрачения, и согреть своим жарким дыханием, зарывшись в мокрые волосы. Не было ничего в мире более желанного для Демона, более волнующего и самого недоступного в мире. Он смерил взглядом прыгающего на одной ноге львенка (видимо вода попала ем у в ухо, а может быть это был хитрый ход) и теряющего при этом полотенце. И сел на подоконник, скрестив руки на груди:
   - Хорошо выкупался?
   - Да.
   - Вон твой кофе, без сахара. Еще что-нибудь?
   - Массаж было бы хорошо... - Это была шутка.
   - Как дорога?
   - Пустая, свежий ветер, только насекомых много, весь капот в трупиках. - Прыгать на одной ноге он перестал, и полотенце завязал на бедрах. - Ладно, чего там у тебя?
   - Обещай, что выполнишь.
   - А ты уверен, что это в моих силах?
   - Иначе бы я не просил!
   - Тогда договоримся так: я исполняю твою просьбу, а ты мою - любую.
   - Одну?
   - Пока да, а потом я подумаю.
   - Наглец, - ухмыльнулся Роман. Напряжение достигло пика - этот мужчина, почти обнаженный, неудобно примостившийся на узеньком табурете, манил и волновал хозяина, как вереск пчелу. И нужно было сейчас же определиться, он специально проделывает все свои фокусы, размахивая своей сексуальностью, как белым флагом, или издевается, со смешком наблюдая как капает слюна у очередного верного песика. Еще один момент показался Роману необычным - приехал Леон без телохранителей, один, и наверняка, в тайне от папочки. - Ну договорились.
   - Выкладывай. Только сначала объясни, чего это ты с утра так вырядился?
   - А что, по твоему я должен выползти в дранном халате и не расчесанный? Я всегда безупречно выгляжу, это мой стиль.
   К чему это он подводил? Опять затеял хитрые игры. У Романа появилось ощущение, что его словно на цепочке, подтягивают к чему-то... К пропасти или к ясности? В другое время он бы рискнул сыграть. Но не сейчас, нужно было спасать шкуру Шестакова, над буйной головой которого сгущались тени. И все же, он уважал адвоката. Вот так все бросить и сорваться с места в карьер, наплевать на своё "теплое" местечко, потерять деньги, уважение, положение за призрак любви. А Келли Мартес был похож на призрак, - прозрачный и почти невесомый, но все же, для всех остальных он остался неподъемной тяжестью. Возможно, у него и правда, не хватало в голове пары винтиков, тем более после столь бурной молодости. А Шестаков не испугался, не задрейфел, взял вот музыканта к себе в карман на сердце и увез в неизвестное...
   - Что ты думаешь о Шестакове?
   - А я должен о нем думать? - Искренне удивился Леон. Презрительное отношение к своим клеркам он приобрел от папашки.
   - Сейчас - да. Дело в том, что вы его больше не увидите.
   - Это как?
   Он не то чтобы забеспокоился, но некая мгновенная тень промелькнула над ясным взором. Ох, были у тебя тайны, Ветров. Были, да уплыли в неизвестном направлении, навсегда.
   - Он улетел. Куда не знаю, почему - тоже не знаю. - Роман не отводил взгляда, твердо двигаясь к окончательной и сногсшибательной для семьи Ветровых правде. - Я хочу тебя попросить сказать отцу, что он умер. Другого выхода нет.
   - Ну и дела... - Леон вскинул свои гордо изогнутые брови. - Знаешь, это плохо. Очень плохо. А ты точно уверен? Он вроде к своей бабке уехал, наследство делить...
   Львенку не верилось. Не хотелось принимать на себя проблему. Он пытался еще хоть на несколько секунд продлить блаженное состояние, в котором нужно было мнимо волноваться о тяжелом пути и недостаточно крепком кофе, подставляя лицо слабому утреннему солнцу, выглядывающему периодически из-за туч.
   - Он за границей и больше не вернется. Я помог ему убежать.
   Наступило молчание. Львенок покусывал губу, блуждая в своих мыслях, не глядя на Романа, длинные и белые его пальцы нервно теребили кончик фиолетового полотенца. Он решал важный для себя вопрос - быть на стороне Ветровых или прикрыть Романа, став соучастникам довольно большой лжи. Роман грустнел с каждой секундой промедления, все ниже опуская голову. Кто он такой Ветрову, чтобы диктовать условия? Если парень решит сдать его с потрохами папашке, то будет прав. Не успели они стать любовниками и друзьями тоже! И все же, он надеялся, что его не размозжат, как муху, что хоть какое-то, пусть маленькое, местечко, успел Роман занять в стальном сердце Ветрова. Или не успел? Просто был хороший фотограф, а потом предал Ветровых, вот и нет фотографа.
  
   - Вот так, значит. А мне ты почему не сообщил? - Он стал мрачнее тучи, что вилась навязчивым роем за окном.
   - А ты бы отпустил?
   - Нет. Нельзя его было отпускать, понимаешь? - Глаза его были холодны, как сталь клинка. - Я понимаю, ты живешь в другом мире, где побег адвоката - романтика... С чего это он решил сейчас смыться? Ему прилично платили, и отец доверял.
   - Так получилось, Леон. Он встретил свою старую любовь. А рана не затянулась, а сердце не остыло.
   - Ага, любовь-морковь, это я могу понять, а уезжать-то зачем?
   - Послушай, он ушел из мира, где завяз в паутине. У кого-то хватает сил, у кого-то нет.
   - На меня намекаешь? - Ветров мягко улыбался, но крылось за этой улыбкой нечто форс-мажорное, не меньше чем тайфун или смерч. - Ты что о моей жизни знаешь?
   Они помолчали. Роману казалось, что знает, но это только казалось. Не пересекались они в той плоскости, где Ветров был безжалостен и решения принимались твердо и безоговорочно, не вели они с ним дел, и не делили деньги, а потому, что он знал о Леоне Ветрове? Ничего.
   - Ладно, я обещал, я сделаю. Значит так, я скажу, что его машина сбила, а ты мне позвонил. Отец мне верит, пока, во всяком случае, я его не обманывал. Если вдруг позвонит, будешь живописные подробности рассказывать, понятно?
   - Понятно.
   - И больше ни о чем меня не проси!
   - Как скажешь. Мы больше не друзья? - Слова эти дались Роману не легко. Можно было не спрашивать, оставить недосказанным, но неизвестность мучила бы его еще больше. Впервые он почувствовал, как слезы предательски подкатывают и щиплют глаза. Но он запретил - еще чего! Да, может он сделал неправильный поступок, неудобный для семейства Ветровых, но выбор его шел от сердца и предательского в этом ничего не было, ни капельки.
   - Я сейчас по делам, а вечером позвоню, поговорим.
  
   И ушел, как-то быстро одевшись. Не прощаясь, почти хлопнув дверью.
   Ну и скатертью дорожка! Роман с облегчением запер дверь. Не его это судьба, не тот человек совсем, только на поверхности белый и пушистый, а внутри - гнильца. Не нужен ему Ветров со всеми его понтами, с темными делишками, с господским превосходством. Так он себя убеждал, сжимая кулаки до боли, кусая кончики пальцев, запрещая слезы и мечась по комнате, вдруг ставшей ужасно тесной...
  
   Ведь понятно все было с самого начала - не могут синичка и тигр быть вместе. Какая из них счастливая пара? Ветров так долго был "ничем", и вдруг стал "всем", и не готов он будет уйти, все бросив. Так не может темная ночь вдруг вспыхнуть ярким светом, а луна упасть на землю. И только у большевиков реки текли вспять, а Ветров не сойдет со своего пути. Да и вообще, с чего это Роман взял, что львенок к нему благосклонен? Прыгал в полотенце по комнате? Примчался по первому зову? Клялся в вечной дружбе? Все это - стечение обстоятельств, песок на ветру... Мара, просыпалась сквозь пальцы. Иными словами, - ничто. Ничто не связывало их, кроме воображаемых линий, которые по особому чутью плел паук-Рома, да только муха раз рванулась и все сети смяла, посмеявшись. Потому что и не муха это вовсе была, а шмель. Не по размерчику сети сплел паук, вот и остался у разбитого корыта.
   Было невыносимо плохо, он провалялся целый день в постели, борясь с ревом, подкатывающим теплой тошнотворной волной. Придумывал, что будет делать дальше. Прекрасно жил до львенка, еще проживет, - деловито утверждал разум, - и на новую Целику соберет деньги. И фотографировать будет до умопомрачения, пока его не признают как единственного и неповторимого мастера. И в Интернете он познакомится с кем-нибудь иногородним, главное, чтобы не из тусовки, и будет ездить к нему на выходные на автобусе. Пусть это будет скромный сельский парень, который души не будет чаять в опытном соблазнительном красавце... И пусть он хоть трактористом будет, все равно...
  
   Он час просидел в интернете и ушел с гадливым чувством грязи, облепившим голову и руки. Молодые "сельские" скромные парни искали спонсора, а лица тех, кто в возрасте оставили у Романа смутное впечатление, что с людьми что-то не в порядке. В целом, не только среди "голубых". Он посмотрел анкеты обычных парней. Жадные хапуги, гнусные развратники, безбожные любители извращений и старые сморчки без надежды на любовь.
   Он решил поехать на море, но вспомнил, что Целики нет и взгрустнул. Хотя все равно, руки у него мелко тряслись, а сердце все не унималось в бешенной скачке без остановки. Оставалось одно - он пошел в кабачок, где заседала веселая тусовка. Напьюсь к черту, - решил Роман. Там, наверняка, Амбарцумыч обмывает выгодное приобретение чудо-машины.
   Но Амбарцумыча не было, зато, разгоняя клубы тяжелого серого дыма, на троне королевы тусовки царствовал Саша.
  
   Саша был редкой и ценимой звездой, малолетки падали к его ногами, и даже "женатики" были не против обменяться с красавцем парой кокетливых взглядов. Лет ему было около тридцати, выгодный высокий рост и широкая сажень в плечах, сделали Сашу привлекательным. Но, редкое появление, завеса тайны и полное умалчивание о личной жизни, создавали особый шарм. Черные волосы он бриолинил и укладывал на пробор с "мокрым" эффектом. Большие черные, чуть раскосые глаза и ровный нос с широкими скулами вполне бы подошли под голливудский стандарт. Некоторое время Роман даже считал его своим соперником и соревновался с Сашей в красоте движений и изысканности одежды. Но было это давно и пути их с тех пор не пересеклись, так что Роман благополучно забыл о Саше и его красном Пежо 307. И сейчас он незаметно протиснулся к столу, послушать очередную "дорожную байку", которую Саша после долгих уговоров и кокетливых отнекиваний рассказывал с особым энтузиазмом и красотой давно заготовленной речи.
  
   Работал он руководителем отдела рекламы на крупной мебельной фабрике, и чтобы не сломать карьеру, женился на подставной барышне. Барышня была беременна, а биологический отец ребенка испарился в неизвестном направлении, так что Саша предложил ей прикрыть срам, записал детеныша на свою фамилию и постоянно давал жене некоторую сумму денег. Они жили вместе, в большом загородном доме, и единственным условием было невмешательство супругов в личную жизнь. Родители Саши души не чаяли в молодой жене и нянчили внука, ничего не подозревая. А у Саши был роман с генеральным директором, потом с инвестором и в конце концов он успокоился на главном бухгалтере банка, в котором обслуживалась фабрика. По делам фирмы он частенько отправлял сам себя в командировку, убедив руководство, что это самый дешевый и безопасный способ доставки рекламной продукции. На самом деле он был безумный рейсер и поклонник дороги. В гараже у него стояла еще одна машина - серебристая девятка, с турбонадувом, с фильтром нулевого сопротивления и спойлером. Страсть к скорости и желание мчаться по дороге хоть куда захватило Сашу так, что порой он забывал о работе, о любовниках, жене с ребенком и мчал до изнеможения...
  
   Роман заказал себе пива и прислушался, что там за очередную байку травит Саша, сияя как Полярная звезда под внимательными взглядами тусовки. Депрессия немного отпустила и Демон растворился в толпе, посасывая крепкое пивко.
   - ... И вот тут я на своем красном Пежо. (Саша был великолепен, как прирожденный театрал он одним жестом ловил всеобщее внимание и его речь текла сладким медам в уши простаков). А еду давно, мухи, суки, обосрали передок, хорошо, на красном не так видно, да и стекло все в крапинку. А жара страшная, кондюк не спасает, я окошко открыл, весь потом обтекаю, облил голову газировкой, еду. Шины к гудрону липнут, музыки не слышно, открыл окна, думаю, пусть ветерок гуляет. А мне папахен в дорожку канистру притаранил - бензинчик с его базы ворованный, не то что моча в ростовских заправках. Так эта канистра, будь она не ладна, подтравливает, бензином пахнет, угореть можно. А тут еще пробка, ремонт дороги видите ли, - доблестные дорожники перекрыли всю полосу, - едем по встречной. Эх, хочется взреветь двигателем и с ветерком помчатся, чтобы дух унесло и уши заложило, да негде. Через каждые сто метров стоят ... эти, в белых рубашечках, сексуально жезлом помахивают, как будто хвастаются чем-то, я бы им свой показал, чтобы обомлели, да только не заслужили. В общем, после пробки набираю скорость, думаю, хоть сто прокачусь и то ладно, да еще все тянет меня канистру эту проклятую выбросить, да папахена обижать не хочется. И тут, как черт меня попутал, точно вам говорю, чуваки, наваждение. Стоит, значит на дороге мальчик, джинсики рванные, рюкзачок как у школьника, в мятой рубашонке, в бандане. Машет всем встречным и поперечным, и видно, на лице у него отчаянье. Никто не тормозит, понятно. А у меня значит, сердце дрогнуло, чего думаю, такому лапочке, на дороге пропадать, снесут его фуры, в пыли затопчут и не заметят. В общем, остановился я, говорю, до Ростова довезу. А было это в районе Воронежа, путь не долгий. (Саша многозначительно обвел взглядом своих затаивших дыхание слушателей, на секунду остановился на Романе, чуть заметно кивнул ему, и картинно отхлебнув налитый кем-то мартини, продолжил замогильным голосом, сощурив глаза). Ну, сами, понимаете, девочки... Устал я, туда сутки за рулем - и поговорить не с кем, в Москве проторчал часов двенадцать - бегал по фирмам, собирал клюшки для гольфа, своему руководству в подарок на десятилетие фирмы. Две нашел в синей коробке, а три - в красной. Еще менты по дороге выпрашивали, еле отвертелся. Обратно, - тоже один, а жара, утомился уже засыпать стал, дорога куда-то уплывает. Что делать? Остановился в лесополосе, соснуть часик, а там комары и свалка в лесу: прокладки да кучки, тьфу... В общем, взял я пацана, хотя есть одно правило на дороге, - не бери попутчиков, НИКОГДА. Но ведь я парень крепкий, думаю, не пропаду. Мальчишка сел, едем мы с ним, молчит угрюмо, отвечает односложно, нужно ему в южном направлении, а денег нет. Я подумал было, что он со своей телкой поссорился и она его на трассе выбросила. Ну, не стал сильно расспрашивать, кондюк на всю включил, пусть пацан прохладится, а он вдруг - достал нож и к горлу мне приставил... да, да. Сам дрожит, капли по лицу текут, глаза выкатились, и всю свою импозантность потерял.
   Я конечно напрягся, но так, незаметно, делаю вид, что подчинился. Спрашиваю, что надо. Он говорит, машину гони, пижон. Так и сказал, падла. Я говорю: "Ладно, только с трассы съедем и я машину отдам, мне жизнь дороже". Съезжаю, парень весь уже красный, трясется, как лист на ветру. Поворот там гравийный, лесополоса, деревца раскидистые, в общем с трассы нас не видно, а за лесополосой - поле сурепки, желтое, хоть глаз вырви. Торможу я возле поля и говорю, а голос у меня такой упавший, что мол согласен отдать машину, только паспорт верни, а то куда на трасе без паспорта. И только этот мудак в бардачок за паспортом полез, я нож рукой у него выбил и такое меня зло взяло на сопляка, что вцепился я в его горло и душу, он побрыкался, конечностями подрыгал и тоже мне горло сжал лапищами. Так мы и сидим с ним, лица белые, а никто победить не может. Ну потом я его одолел, все же я сильней, хотя и потерял уже былую форму. Ну, говорю, противный, ты попался. Связал я ему руки скотчем и в поле выгнал. И тут он на колени упал и плакать стал, ныть, что очень домой надо, в Усть-Лабинск, а денег нет, и что он пошутил. А я говорю ментам тебя сдам, там отшучиваться будешь, покушение на убийство - срок не маленький, жить, говорю, будешь в тюрьме хорошо, - морда смазливая, жопа не жирная, так что все путем... И тут он взревел диким кабанчиком, аж галки с полей вспорхнули, - не губи, говорит, все, что хочешь сделаю, хочешь, трахни... Я говорю, ладно, договорились, и веду его дальше в поле, пинками ублюдка подгоняю. Так, на всякий случай спросил своего живчика, хотим ли мы с ним эту грязную жопу. Не хотим, противно. Снял я с него штаны, на коленки поставил и так по попке поглаживаю... Пацан ревет, как белуга, и чуть в обморок не падает. В общем пинка я ему дал увесистого, так, что он люцерну носом вспахал, и уехал. С гадким таким чувством уезжал, и следами пальцев на шее. Никого теперь не возьму на трассе, на хер всех пассажиров, хоть умирать будут, вот так...
   - Выпьем за Сашу, - закричали восхищенные слушатели.
   Роман выпил, не зная, верить в эту криминально-сексуальную историю или нет. Он пытался представить пацана с голой задницей в поле люцерны и горделивого победителя, удаляющегося на красном Пежо. Может быть, все так и было. Саша протиснулся к нему, чокнулся бутылкой и загадочно подмигнув, спросил в лоб:
   - Что, все так плохо?
   - Ничего, жить буду, - отмахнулся Роман.
   - А хочешь, мы все пойдем, и убьем его?
   - Тогда я потеряю последнюю надежду...
   - Так нельзя, Ромочка. Мне горестно смотреть, как ты киснешь, пойдем на улицу, выпьем.
   Роман не совсем понял, почему нужно идти на улицу, чтобы выпить, но ему было все равно, а дымовая завеса в помещении кафе неприятно щекотала ноздри, и он вышел, понимая, что пьян и что Саша так же пьяно покачивается. Было уже темно, только нелепо ярко светила луна, словно прицепили ее как елочное украшение, а звезд не было видно. Моросил легкий по летнему теплый дождик и возились в траве голуби, клевали мусор. Саша что-то жарко шептал, скользя руками по телу Романа. Тело заныло и они вонзились друг в друга губами, жадные и неправедные, жаждущие и немые каждый в своей жажде.
   - Я до утра свободен... - прошептал Саша, пытаясь расстегнуть ремень брюк Романа.
  
   И тут пришло отрезвление. Роман сбросил его, как липкую тень. Не хотел он этого секса, не мог, не простил бы себе. И убежал, подставляя голову под дождь, и прятался потом в парке, примостившись под раскидистым дубом. И уже жалел, что убежал и хотел секса, но не мог сдвинуться. Так и уснул на траве, ничем не укрывшись. А утром встал, помятый и не свежий, побрел домой, морщась от отвращения и увидел два пропущенных звонка - от львенка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   8.
   Нужно было перезвонить. В девять утра, когда он принял душ и переоделся в домашнюю майку и джинсы, мир немного вернулся в равновесие, только обязательство нависло стопудовой гирей. Во-первых, возник вопрос: с какой целью звонил львенок - простить или окончательно послать. Вопрос этот, Роман, со всем своим хваленным чутьем не смог разгадать, потому что эмоции не позволяли ему трезво мыслить. Во-вторых, нужно было правдоподобно объяснить, почему он не ответил на звонок. "Извини, я тут в кустах целовался с одним пижоном, не слышал звоночка...".
   К тому же, он не знал, спит сейчас Леон после долгой дороги, и вообще, дома, он или до сих пор не приехал. И все же, необъяснимый внутренний зуд заставлял его ерзать на диване, хвататься за телефон, потом бросать трубку в неподдельном страхе. Звонить надо, немедленно, черт возьми. Он поставил себя на место Ветрова, получалась следующая мрачная картина: пригрел змею - осыпал лаской фотографа, а тот, мало того, что увел адвоката из семьи, так еще и трубку не берет. На месте Ветрова, он бы долго удивлялся наглости, а потом послал бы хама в жопу.
   Все же он решился набрать заветный номерок, будь, что будет. Он вчера утверждал сам себе, что львенок - не его судьба, и что откусил он кусок, который не только проглотить, но и в горло пропихнуть не может. Сегодня так не казалось. Не нужна ему была эта зелень и цветочные запахи приближающегося лета, море не нужно было с бирюзовым блеском и солнце тоже...без Ветрова-младшего. Мир вокруг перестал иметь значение, когда он представил, что больше не увидит своего соблазнителя. Это была болезнь, и он упустил ту стадию, где можно было отчекрыжить кусок сердца и вырвать хворь с корнем, но не сейчас, когда безумная страсть захватила каждый миллиметр его существа и дороги назад не было. Ты попал, мужик. Увяз, как муха в варенье. Болтаешься, трепыхаешься, крыльями машешь, а на дне - сладкая до одури смерть-блаженство.
   Набрал номер и с замирающим сердцем решил - не будет ответа после второго гудка, он сбросит вызов и пойдет спать - хватит себя мучить. Но Ветров ответил строго после второго звонка, бодрым голосом, словно ничего и не было:
   - А я к тебе вчера заезжал, где ты был?
  
   Никакого прямого наезда в его словах не было, так, праздный вопрос, но Роман насторожился. Конечно, львенок отличался бесцеремонностью, но были границы дозволенного - приятелям такие вопросы не задают.
   - На вечеринке был. - честно сознался Роман, не мог он врать Ветрову, словно тот его заколдовал. - Мне вчера на душе так погано стало, я ведь тебя подвел, вот и решил - пойду напьюсь с друзьями. Думал, может легче станет.
   - И что, стало легче?
   - Не на долго.
   Леон рассмеялся. Вроде от души, легко так, как перышком пощекотал, и Роману стало свободнее. Не хотелось больше глотать колючий комок обиды, и слезы ушли, а плечи расправились.
   - Проехали?
   - Проехали.
   - Только, смотри, Рома, если захочешь еще какой-нибудь фортель выкинуть, сначала позвони мне, возможно я найду безболезненный выход.
   - Договорились. На самом деле, я никаких фортелей больше не задумал.
   - Это хорошо. - Казалось, он улыбается. - Я всю неделю буду занят, а на выходные приедешь. Помнишь, ты ведь обещал исполнить мою просьбу?
   - Хорошо, приеду, только я машину продал.
   - Шестакову деньги отдал?
   Все-таки он был проницательным не в меру. Слишком уж запускал свои усы, куда не следует. Было в нем что-то от большого непостижимого насекомого, который усиками ощупывает мир и потом проникает в такие дебри, какие и не снились простому смертному. Да, Роман отдал деньги, посчитал, что так нужно, и не пожалел совсем. Его машина, его деньги, куда хочет, туда и тратит.
   - Объясни-ка мне, братец кролик, что за отношения у тебя с Шестаковым?
   - Нет никаких отношений, - Роман насторожился, - придется лавировать между правдой и добрым отношением, - но я его знал давно, лет пятнадцать назад, и тогда он оказал мне одну неоценимую услугу. Так что я долг отдал, как мог.
   - Ладно, ваше дело. Кто еще знает про Шестакова?
   - Наверное никто.
   - Тогда смотри, для всех он умер. Отцу сегодня сказал, его опять паралич разбил, отвезли в больницу...
   Это конечно, не хорошо. Уважаемый Ветров-старший слишком уж близко все принимает к сердцу (если оно есть). Роману вовсе не хотелось стать причиной внезапной смерти папахена. Поэтому умоляющим голосом он защебетал:
   - Что я могу сделать во искупление вины? Хочешь до конца жизни буду лизать твои пятки?
   - В очередь становись... - Рассмеялся львенок, но злости у него не было, так же Роман не услышал и особой скорби об отце, разбитом параличом. - Есть другая тема. Я поищу фото Шестакова в полный рост, сможешь монтаж сделать? Положи его в гроб и чтобы венки побогаче, парочку фото, больше не надо, я родителю покажу.
   - Договорились. Когда приехать?
   - Созвонимся... (он вдруг хихикнул)... Я насчет пяток подумаю. Странный ты!
   - Фотоаппарат брать?
   - Бери. Меня научишь снимать?
   - Попробую, хотя тут талант нужен.
   И они распрощались коротким "пока". Роману хотелось плясать до потолка, он схватил подушку и понесся с ней в обнимку в развеселом танце. И громко звучала музыка и тучи разошлись и вновь по его телу побежали до этого застывшие соки.
  
   В десять тридцать приезжал Амбарцумыч на Целике, долго сигналил, но Роман сделал вид, что его нет дома. Грустно ему было смотреть на бывшую "свою девочку". На вечер набралось несколько нудных клиентов с детишками, Роман хотел выйти пораньше, прибраться в студии, может Оксанку увидеть. Но случайно скользнул взглядом, и в доме напротив, в соседнем с амбарцумовским подъездом заметил нос "девятки", скромно припаркованной в кустах. Настроение упало и до позднего вечера он провалялся на диване, почитывая Мураками под слабое пиво.
  
   Наступил вечер, пора было идти на работу, а возле подъезда до сих пор маячил призрак Степанько. Роман осторожно подползал к окну, проверить - не сдался ли доблестный страж. Ведь надо ему в туалет, например, или запас пирожков пополнить к ужину. В конце концов, нормальные люди еще и на работу ходят, хотя бы раз в сутки. Но машина стояла на месте, а на переднем сидении маячил образ "верного рыцаря". Только вот не хотелось Роману никаких рыцарей. До оскомины натерли, как старые протезы, рыцарские чувства сотрудника ГИБДД. Он, ведь, когда соблазнял Степанько, думал, что в этом есть что-то запретное, извращенное, от того сладостное и желаемое, но, когда слетел налет романтики, обнажилась пахнущая пирожками правда, Роман скорчился - селедка с луком, дешевая водка, разговоры про нарушителей - не его уровня человек со слоновьей неуклюжестью наступил на кончик чувств. Некоторые поступки Степанько вызвали у Романа заслуженное уважение, тем более, что он понимал, с каким скрипом отрывал от сердца его "рыцарь" те самые "честно нажитые". Много лет стоять на дороге, в жару и холод, каждую минуту махать палкой, рисковать жизнью (некоторые нарушители встречаются бешенные), потом лизать начальственную жопу - воистину героический труд, а еще нужно знать на зубок ПДД... И все это отдать любовнику, который прячется за шторкой, не желая лишний раз встречаться.
  
   Преисполненный решимости, Роман все же вышел на улицу. Решение пришло легко, как и с Целикой. Он отдаст деньги, как только заработает и он... не хочет больше видеть Степанько. Вот так. Не может просто, от вида Степанько Роман начинает болеть.
   - У тебя что, здесь, пост?
   - Нет, тебя жду. - Глаза его блестели, а изо рта пахло луком - запах начинки бабушкиных пирожков непроизвольно вышел вместе с отрыжкой. Он целый день торчал под окнами Романа и ел пирожки, запивая пивом! - Ты что, спал?
   - Да, голова разболелась. А почему ты мне не звонил?
   - Я звонил...
   Роман достал мобильник, вот те на, и правда, восемь пропущенных Пупсик. Ну, как раз самое время сказать горькую истину, нельзя же мучить человека до бесконечности.
   - Послушай, я соберу деньги и отдам тебе, даю слово...
   - Это подарок! - Обиделся Степанько. - Скажи, что ты делаешь на выходных?
   - Пока еще не планировал, - соврал Демон. Он планировал ехать в Ростов. Причем на поезде, если не удастся выпросить Хундай у Генки. - А что? Хочешь в кино меня сводить?
   - Нет, - и Степанько засиял еще больше, прямо звезда шоу, - я тут друзей пригласил, хочу с тобой познакомить.
   - С ума сошел, тебя же со службы уволят! Володя, посмотри на меня - я красив, у меня хорошие манеры, я модный фотограф, и я твой друг... Все сразу догадаются. Не обижайся! Это все равно, что на лбу написать : "я - голубой". И есть люди, для которых я - гей, а есть те, кто находят одно слово: "пидор". Ты думаешь, твои коллеги тебя поймут?
   - А я тогда уволюсь! - Кажется, он был настроен серьезно. - Да, пойду дальнобойщиком, у меня стаж вождения - десять лет. И мы с тобой поедем в Америку и там поженимся.
   Роман представил себя в платье невесты, а Степанько в черном смокинге с лилией в нагрудном кармане, бывший мент берет замуж фотографа... Бред какой-то! Жениться на Степанько, вот счастье-то привалило. Роман лихорадочно соображал, что на это ответить. Самое противное в происходящем было то, что Степанько был искренне верил в свой план. Он не врал и не вешал лапшу на уши, как это обычно делалось в тусовке. Чего только не пообещаешь, лишь бы затащить молоденького мальчика в постель?
   - Можно я расскажу тебе историю? - Роман присел на разогретый от солнца капот "девятки". Он нежно провел пальцами по плотной шее инспектора, замечая, как вздрагивает Степанько. - Так вот, был один знакомый, назовем его Леша. Девизом Леши было выражение: "жизнь удалась, отрывайся по полной!", до тех пор пока многотерпимый папа Леши не снял его с семейной дотации. Привыкший проводить ночь в ресторане, утро в постели с друзьями, а день в глубоком коматозном сне, Леша погрустил, но делать нечего - нашел себе работенку. Не пыльную, совсем, - позировать на худграфе. Модель он был хоть куда - тело идеальное, желтоволосый красавиц, практически Давид. Отсидел часов пять, деньги получил и опять за свое. И вот, вроде все наладилось, худграф обожал Лешу, препады были довольны, модель, что надо, и на ночные гулянки мальчику хватало, так что родоки пилить перестали и армией пугать. Но как ведь человеческая душа устроена? То, что имеешь, вечно кажется малым и не интересным. И решил Леха развлекаться, пригласил друзей, и устроили они вакханалию в классе, после занятий. Места много, со стен строгие статуи греков свесились, и весна вскружила им голову. И зашел декан как раз в самый разгар и увидел он картину "купание красного коня"... Понимаешь о чем я? Их было много, и они все были голые, как новорожденные и все хотели друг друга, скача между партами и обнимаясь со статуей Сократа. Такой порнографии декан не видел даже на кассетах своей дочери! Выгнали Лешу со скандалом и запретили приближаться к худграфу на сто километров. А родители позора не выдержали и отправили Леху в армию. И никто не слышал до сих пор, чтобы он вернулся. То ли понравилось ему в армии, то ли в живых уже нет. Понятна ли тебе, Володя, мораль этой правдивой истории?
   - Понятна, - Степанько опустил голову, его даже было жалко: весь побледнел, воротник вдруг врезался в шею, словно хотел ее порезать, а на висках появились капли пота, - ты меня стесняешься.
   - И это есть немного. - Уклончиво ответил Роман. - Ты - красивый, ты замечательный, но ты не мой парень, понимаешь?
  
   Ему стало легче. Словно гора скатилась с плеч. Сказал он наконец, то, что думал. Может ранил, может наповал убил, но притворяться и жить в тошнотворной лжи не было сил.
  
   - Что ж, я понял...
   Степанько поспешно сел в машину, долго возился с ключом, потом рванул резко, не жалея шин и исчез.
   Ох, ничего хорошего это не предвещало.
   Роман пожал плечами, - он виноват, да, но, он набрался смелости признаться, а мог бы и дальше пудрить мозги наивному влюбленному. Наверное, следовало ожидать войны. А с другой стороны, что Степанько может сделать: машины-то у Демона сейчас нет? Конечно, надо еще раз встретится, поговорить по душам, попросить прощения. Но это потом, позже, в другой раз, не хотелось разгребать говно в такой чудесный весенний вечер, да и клиенты ждали в студии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   9.
   Два дня прошли так спокойно, что он потерял бдительность. От разрыва со Степанько осталась кисловатая оскомина, было странно. Он что ли привык к верному рыцарю и бабушкиным пирожкам. Про долг он старался не думать, от мыслей о деньгах портилось пищеварение и в животе у Демона начинало урчать, как будто он неделю не ел. Счастливо отложив на будущее расплату с "органами", он по каталогу в интернете выбирал себе облегающие брюки из латекса. Простые кожаные штаны висели в его модном шкафу уже давно, но примеряв их перед посещением Леона, Роман обнаружил, что с трудом впихнул в них свою обычно аккуратную попу. Вот так, проклятие мента, - пирожки не прошли даром, он разжирел!!! Придется походить в качалку. Но латекс был его давней мечтой. Если б они жили вместе с Ветровым, Роман бы каждый день ходил дома только в обтягивающем латексе...
  
   На вечер у него была запланирована серьезная фотосессия с восходящей звездой местной сцены. Папа звезды занимал некий высокий пост в местной администрации, какой именно - представитель звезды не объяснил, только намекнул, но так, что сомнений не вызывало, а потому высокая и худая как жердь курносая барышня, усыпанная веснушками, в один прекрасный день проснулась звездой. И теперь для журнала, который курировал ее же папа, потребовались фото звезды во всех мыслимых и не мыслимых позах. Так называемая певица должна была явится с телохранителями, представителем папы и мешком гнусных понтов в голове. Так что предстояла нехилая психическая схватка за руководство процессом съемки. Подобрав штанишки в интернете, Роман просмотрел около ста рекламных фото певиц из своего фотобанка, отобрал с два десятка с удачными позами, только собирался сбросить их на ноутбук, как услышал истошный вопль Амбарцумыча под окнами.
   Первая мысль, выплывшая в голове Романа оказалась верной - пострадала Целика.
  
   С этого момента и посыпались мелкие гадкие неприятности. Счастливый обладатель Целики, Сережка покрасил свой дохлый чубчик в желтый цвет и покатил на машине, подмигивая проезжающим рядом водителям. Некоторое время все было замечательно, водители пугались, крутили у виска, а один здоровенный жлоб послал Амбарцумычу воздушный поцелуй. Но со вчерашнего дня все менты в городе помешались на Целике - беднягу, не успевшего насладится своим счастьем, тормозили буквально везде. Причем, нарушал он ПДД или нет, не имело значения. Проверяли по сто раз документы, обыскивали багажник и спрашивали, где и когда он купил эту машину и кто выдал ему доверенность. Несколько раз его оштрафовали, причем совершенно несправедливо, нарушения рядности не было и никаких сплошных он не пересекал, потому что весь мост тащился за страшно старым троллейбусом, побаиваясь обогнать калошу. Дело в том, что опыта у Амбарцумыча было маловато, он вообще, почти не ездил, кроме мопеда, да папиного старого жигуленка со сломанным ручником.
   Три дня он провел в пространственных спорах с гаишниками, сначала культурно, потом уже с неприкрытой злостью доказывая, что он не осел. За это время ему выписали пять штрафов, дали три устных предупреждения, взяли четыре взятки, причем одна - в особо крупных размерах. Бедняга уже стал сомневаться в своем мастерстве вождения и подумывал о симпатичном молодом инструкторе, но сегодня случилось окончательное и неоспоримое происшествие, доказывающее, что Амбарцумыч не причем, просто машину словно кто-то проклял. Преисполненный надежды на то, что сегодня ему повезет, Сергей вышел утром на улицу, горделиво позвякивая ключами, как вдруг обнаружил, что машины нет на месте! Он оставлял ее за домом на игровой площадке. Первая мысль была простая и обжигающая до самых яичек - красавицу угнали. Сволочи! Хотелось плакать и биться головой о дерево, возле которого провела свою последнюю ночь Целика. Но от ужасного рыдания, подступившему к горлу, Амбарцумыча спасла бабка, с которой он вчера из-за машины же и поругался. Бессменный страж общественного порядка, грозная пенсионерка, наблюдала (не без внутреннего злорадства), как рано утром машину забрал эвакуатор за нарушение правил парковки. Причем, бабка откровенно радовалась, жалела об одном - что сама не догадалась позвонить в ГАИ. Амбарцумыч чуть не расцеловал старую "кошёлку". И сел за телефон, обзванивать штрафплощадки. Но след машины терялся, и потратив день, он сдался и пришел к Роману, так как закралось у него подозрение, что с машиной что-то не так. Рядом с Целикой стояло с десяток машин разных мастей и не одну из них не увез эвакуатор.
   Роман вздохнул, объяснил, что с машиной все в порядке, а не порядок у него в личной жизни и дал другу телефон Степанько.
   - Позвони, скажи, что я дал номер, объясни, что машина мне больше не принадлежит, что ты новый хозяин. Будь с ним по ласковей, остатки совести еще не разложились в его дубовой голове. Прости, но это мне мстят, а не тебе...
  
   Только бурчащий Амбарцумыч ушел восвояси, как в дверь опять позвонили. За каким-то чертом приперся участковый. Молодой прыщ, невоспитанный хам, вечно отбирающий сигареты и пепси у детишек. Похож он был на начинающего фашиста и даже черную жирную челку отрастил из-под фуражки. Лично с ним Роман не вступал ни в какие отношения, но своими ушами слышал, как он пристал к соседке, учительнице, пытался заставить одеть намордник на ее двенадцатилетнего глухого карликового пуделя. Не понимая, что от нее хотят, бедняжка рыдала полдня, пока не вышел управдом и увел участкового в сторону под предлогом личного разговора. Теперь же этот "Гитлер югент" стоял на пороге квартиры Романа и требовал документы, коротко обозначив "проверка паспортного режима" и метнув полный звериной злости взгляд из-под набыченного лба. Роман молча принес паспорт, не считая необходимым спорить. Откуда дул ветер - было понятно, у Степанько везде были шпионы. Война объявлена и жребий брошен, не к месту было роптать.
  
   - Что ж это у вас, гражданин, пятно на паспорте? - Участковый долго вертел в своих волосатых лапах паспорт, пристально разглядывая каждую страницу. - Не порядок. В комнате небось прибираетесь, а документик, простите, как туалетная бумага.
   Да, паспорт выглядел плохо, от этого никуда не денешься. Они дрались с Владиславом. Это было один раз, потом было смертельно стыдно и обидно. Вот тогда паспорт и побывал в унитазе. Роман сушил его под прессом, но не помогло - бумага так и осталась волнистой и с пятнышком на первой странице.
   - Так получилось. Еще вопросы есть?
   - Да. Тут поступило анонимное сообщение от соседей, что шумите по ночам, громко музыку слушаете. Нарушение, однако, общественного порядка. И машину под окнами моете, а это уже административный штраф - от пятиста рублей.
   - От пятисот ...
   - Что?
   - Нет, ничего. Я продал машину, она уже у нового владельца, и по ночам я не шумел -живу один и друзей домой не привожу. Если есть претензии, пусть напишут жалобу.
   Участковый помялся на пороге, пытаясь заглянуть через плечо и потом, неохотно отдал паспорт и ушел. Настроение он конечно изгадил. Роман, пришибленный и недовольный пошел на работу. Фотосессию он естественно упустил, клинтка-вертихвостка принимала неуклюжие позы мертвого журавля, командовала, куда ему стать и где на ее курносом лице лучший ракурс. Фотографии вышли позорные, правда "звезда" ушла счастливая и деньги заплатила, так что вроде как жаловаться было не на что. И все же, Роман был недоволен всем происходящим.
  
   Вечером позвонил Амбарцумыч и радостно сообщил, что машину вернули, все нормально, только пыльная вся и кто-то пальцем в пыли написал: "Сдохни, сука!". Роман хотел ему рассказать про Степанько, но Амбарцумыч так радостно трещал про свою манеру вождения и как он планирует на выходную вывезти своих многочисленных любовников на море, что некуда было вставить слово, так что Демон передумал.
   У него было странное ощущение, что развод со Степанько похож на отрезание тени в романе у Мураками. Как только тень отсоединяется от хозяина, он начинает терять свое "я". Именно это и хотел показать Степанько. Он был тенью, а сейчас тень отрезана и хозяин еще не понял, как ему станет плохо. А вот дудки, хорошо мне без тебя, просто прекрасно! - Вслух крикнул Роман и с ужасом подумал, что чуть не женился на менте...
  
   На следующее утро неприятности продолжились. Удивленный почтальон бросил целых три официальных письма от налоговой инспекции, где сообщалось, что Роман должен заплатить почему-то тройной транспортный налог. То, что месяц назад он заплатил, не имело значения. Отложив письма в секретер, Роман решил пока о них забыть. Он чувствовал, как силы утекают у него через мысли о Степанько. Он начинал злится, причем не на шутку, ему хотелось спать утром, потому что ночью он сидел за обработкой фото в Фотошопе, пытаясь придать звезде местного разлива осмысленный взгляд. Он старался долго, но она все равно походила на белого пуделя, вроде того, на которого участковый собирался одеть намордник. Спать он рухнул не раньше четырех утра.
   В двенадцать почтальон вернулся снова, принес телеграмму, где транспортная прокуратура предлагала явится Роману срочно в кабинет следователя Хищенко в связи с делом номер 265-а. Роман чертыхнулся, оделся, теряя терпение, отправился в прокуратуру. Мысленно он перебирал всех знакомых, которых можно было натравить на Степанько. Потом он вспомнил, что сам использовал влюбленного барана в своих целях. Что это с ним, карма за ЖЖ? Или нельзя посылать ментов, которые хотят на тебе жениться? Выражение "судьба повернулась к нему задом" не совсем подходила к ориентации Романа, но суть отражала верно. Если Степанько не угомониться, ему придется вступить в войну, придется просить тех людей, которых ни о чем не хотелось бы просить, и быть в долгу у тех людей, у которых не хотелось бы быть в долгу. Хреново!
  
   Никакого Хищенко Роман не нашел, все только пожимали плечами, сердечно уверяя, что Никонор Евдокимович у себя в кабинете. Приходилось по пять раз объяснять каждому встречному, что в кабинете следователя нет, и никого там нет, и дверь закрыта на замок. После трехчасового ожидания, Роман выпросил в приемной телефон следователя и ушел ни с чем, потный, злой, как хорек в клетке. Конечно же, ему пришла в голову мысль позвонить Степанько и обругать, но это означало бы капитуляцию. А Роман не собирался сдаваться.
   Возможно, потому что он негласно подчеркивал свое превосходство, как в красоте, так и в уме, он всегда имел завистников и скрытых врагов. Даже в тусовке была коалиция, которая "дружила" против Демона. Роман назвал их "оборванцы", по его скромному мнению, эти петухи не умели одеваться, были напрочь лишены вкуса, занимались распространением гнусных слухов о приличных людях и вообще, позорили тусовку.
   За это же самое превосходство Роман и собирал поклонников, клиентов и друзей. Как созревшие груши падали к его ногам восхищенные талантом Демона как мужчины, так и женщины. И никто его не интересовал. И вот, когда Роман перестал играючи разбивать сердца, потому что нашел себе равного, если даже не превосходящего, недоброжелатели пошли в наступление, объявив войну. Так было с ЖЖ, так было с Настасьей, так же получилось с Борисом и завершилось все Степанько. Похоже, приятель, ты ходишь по кругу и сапоги твои прохудились...
   Ладно, - Роман решил поговорить со своей совестью. Обычно она дрыхла, но сегодня почему-то пришла в возбужденное состояние, - я - последняя скотина, завлек Степанько и бросил. Так нельзя, я согласен. Но я открыл ему глаза на мир, так бы и мучался мужик, девчонок портил и был бы всю жизнь недоволен. Подавленный гомосексуализм - отвратительно явление, оно воняет ложью, страданием и агрессией. Спрятав свои желания в бездну подсознания, человек сам себя выращивает садистом и неполноценной личностью. Чтобы ощутить гармонию мира, - уговаривал Роман совесть, - следует открыться самому себе, и любить себя вместе со своими предпочтениями, какими бы антиобщественными они не были. Вот он, например, Роман. Его выбор не сделал его уродом. Напротив, он развит, красив, имеет некий светский лоск и вполне адекватен к миру. Он прожил жизнь, за которую не стыдно. И такой же шанс он дал Степанько, не прятаться от себя и мира, не сосать за углом член проститутки, пока не видит жена, а стать смело на ноги и честно, открыто пойти своим путем. Так что Степанько ему должен подошвы лизать... Просто Степанько, он не сознательный, не осознанный, и, откровенно говоря, не слишком умный, а потому не видит он тех благ, что сделал для него Роман по доброте душевной.
   Совесть в ответ промолчала. Ну и фиг с ней, решил Роман, он все равно считал себя правым.
  
   Клиенты, записанные на вечер, не пришли, отзвонились, просились на следующую неделю. Целых три человека. Бывало, что народ разбегался, но не с таким же стопроцентным совпадением - трое из троих. Роман решил по наитию зайти в студию. И не зря. Причина отсутствия клиентов стала очевидна сразу, как только он зашел в коридор. Воняло там так, что мама дорогая, - отваливался нос и начинали чесаться уши. Странно, что Оксанка не позвонила и не сказала. Воняло дохлятиной. На проделки Степанько это было не похоже, но кто знает... На входе в здание висело объявление, на которое Роман не обратил внимания, но сейчас он вернулся на улицу, зажимая нос платком - казалось, что дышит он не воздухом, а трупом. Объявление гласило: "Дератизация, вход воспрещен!".
   Он позвонил Оксанке, оказывается, это она отпустила всех клиентов. "Прости, что не предупредила, такая вонь, до сих пор голова кружится. Там в подвале крыс протравили, еще два дня убирать будут. У тебя деньги есть? Могу занять.". Вот, нормальный человек, - укорил Роман совесть, - сама деньги предлагает, хоть я ей никто. Значит не все воспринимают меня как важного и заносчивого, а только те, кто сами имеют гипертрофированное чувство важности и самолюбия. Впрочем, от денег он отказался, но сердечно поблагодарил коллегу. Отличная девчонка, умница, красавица, из тех, у кого все в жизни получается, милая и везучая. Вот в кого должен был влюбиться Степанько, вот о ком мог бы вздыхать и мечтать.
   Вот где Демон лоханулся, - не следовало соблазнять Степанько. Бедняга может никакой и не педик, а обычный натурал, который просто влюбился в экзотическую личность, и вся его жизнь разрушилась. И не нужен ему мужчина, он простой человек, которого поманили сексуальной энергией. "Ладно, я не прав, - согласился Роман, каясь перед самим собой, - никого нельзя сбивать с пути истинного. Мне было интересно, что будет, вот соблазню мента и похихикаю. Только нельзя так, не прощает судьба".
  
   Пошел он к цветочному рынку, купил букет белых роз - шикарный букет, восемнадцать плотных свежих бутонов, написал на клочке бумаги: "прости" и отнес к бабушке Степанько. Попросил передать Владимиру, от кого не говорить. От пирожков отказался, телек смотреть и пить черный кофе тоже. Минуту послушал про артрит и остеохондроз, потом быстренько выскользнул из квартиры, пока бабулечка приснула, раскачиваясь на обычной табуретке, как в кресле-качалке. Убежал, кусая губы и чуть не плача. Ругал себя, совесть радостно присела на уши и пилила весь вечер безбожно. Купил в супермаркете ром "Черный капитан", выпил почти пол бутылки и отрубился.
  
  
   ...А на следующий день все было хорошо - никто его не беспокоил, Хищенко нашелся сразу, извинился, ошибка вышла, не тому телеграмму отправили, так что к Роману у прокуратуры не было никаких претензий. Как только он вышел из прокуратуры, левым сощуренным глазом ловя жаркий солнечный луч, сразу позвонил львенок. Оказывается, в субботу у него будет концерт и Роман на него приглашен, только нужно приехать утром, потому как предстоит еще выполнить обещанную таинственную просьбу. "Форма одежда - рокерская, настроение боевое и фотик захвати, окей?". "Хоккей, я всегда с Сонькой-альфой. А ты насчет лизания пяток, ты подумал?". "Ну, так сразу столь сложные вопросы не решаются. - Таинственно захихикал Леон. - Я еще размышляю. И потом, придется педикюр делать...".
  
   Роман для верности позвонил Амбарцумычу, узнать, прекратились ли на него гонения со стороны дорожных блюстителей. Но, Серега далеко не ездил, на работу и обратно, и никто его не трогал, однако он теперь все знаки соблюдает до мелочей, написано "40", значит сорок... А от знака "обгон запрещен" Амбарцумычу теперь каждый раз плохо становится - в жар бросает и мурашки по всему телу бегают, как стадо муравьев. В общем, наступила пауза.
   Роман следующим набрал номер Генки, которого не видел сто лет.
   - Привет, старикан, - несколько насторожился Генка, - я тут футбол смотрю. Наши шведам два ноль забили. А у тебя как дела?
   - Машину продал, без коня теперь совсем плохо.
   - А чего так, она ж у тебя бегала на зависть, как мустанг.
   - Так получилось, деньги были нужны. Слушай, я у тебя хотел спросить, ты мне свой Хундай не одолжишь на выходные? С меня магар.
   - Дай подумаю... Теща собиралась приходить, придется ее по магазинам возить.
   - А ты свали ко мне на квартиру, - Предложил Роман, намерение на Хундай у него было твердое, - я ключи дам, скажи - срочная командировка.
   - А чё? Вариант, чувак. - Генка задумался. - А пиво у тебя в холодильнике есть?
   - Полно, я тебе местное нефильтрованное возьму, пей сколько влезет, и чемпионат посмотришь в прохладе и без тещи, у меня кондюк.
   - Я с тобой дружу, - обрадовался Генка, - а телек у тебя первый канал нормально показывает?
   - Отлично, плоский экран, стереозвук. Ну что, договорились?
   - Ну. Только бензина у меня там на дне плескается.
   - Ничего, заправлюсь.
   - А куда намылился, старичок?
   - Ты обещаешь, жмотина?
   - По рукам, Ром. Колись, куда лыжи навострил?
   - В Ростов. - Роман сделал многозначительную паузу. Генка ничего не забыл. И Генка знал, где живет Ветров.
   - Что, прямо к НЕМУ?
   - Да, я приглашен на концерт его величества. И у него ко мне разговор.
   - Ну, это еще ничего не значит... - Генка насупился, голос у него стал глуше, а паузы между словами короче.
   - Знаешь, я тоже так думаю. - Вдруг согласился Демон. - Я пока что его фотограф и приятель, а до того, о чем мы с тобой поспорили, пока далеко. Целая пропасть.
   - А какой он? - Спросил Генка, забыв, что ему нужно изображать недовольство. Любопытство в его жизни было сильнее прочих эмоций. - Ну, расскажи.
   - Переменчивый, как Гамлет. Смотря какой ветер подует. Недаром, он Ветров. И отца его видел - жаба редкостная, весь в бородавках и пять подбородков...
   - Ты Ветрова-старшего видел?
   - Да. А что?
   - Ничего, на хрен. Есть у меня подозрение, что я спор продую...
   - Послушай, на фиг мне твой Хундай пятилетней выдержки? Я его не возьму. - Отмахнулся Роман, он и правда так думал: ну зачем ему Хундай?
   - Нет уж, договорились, значит не отступаем. Чего это ты, приятель хамишь? Договор в силе. А может я выиграю?
   - Люблю тебя, Геннадий!
   - Но-но! У меня тут жена, детишки и все такое. И потом, я столько не выпью...
   - Я в пятницу к тебе приеду, ключи привезу и Хундай оседлаю.
   - Эх, молодость...
   В среду Роман выглянул из окна и понял, что холодная война не закончилась. Зря он надеялся, черт побери. Есть же люди, похожие на репей, - запутаются у тебя в хвосте и самим больно и хвосту дискомфорт. Прилип к нему Степанько, как муха к липучке и дрыгает лапками в агонии. Вон что выдумал - прохаживается мимо окон Романа с тощей девицей. Где он ее взял и куда денет потом, Романа не волновало, его вообще устроил бы один вариант - чтобы инспектор ГИБДД больше не появлялся в его жизни, ни в снах и ни в кошмарах. Спутница Степанько имела слегка деревенский вид - сарафан колоколом и голубые вьетнамки с пластмассовым цветком, при всем этом образ завершали туго стянутые в пучок волосы и на шее был повязан не то платок, не то бандана. То есть, Степанько хотел ему сказать, что нашел себе девушку, что она готова его любить и не важно как она выглядит, главное, что она покорна и верна по гроб жизни в силу узости своего ума.
  
   Если б это было правдой, Роман бы откровенно обрадовался. Но это была ложь. Степанько нежно обнимал деревенскую особу за талию, неуклюже поправляя сползающую на лоб фуражку, постоянно шептал на ухо, и после этого девица взрыкивала раскатистым хохотом. Цирк, да и только. Роман включил громко старых рокеров W.A.S.P. и ушел в интернет. Какое ему дело до страдающего мента? Чем он может помочь? Карты раскрыты и претворяться Демон больше не в силах. При одной мысли о поцелуях с этим человеком его подташнивало. Да, раньше он целовался, и не только, - ошибочка вышла. Бес попутал, водка была паленная. А сейчас - не могу, лучше сдохнуть...
   Через час он выглянул - дефиле продолжалось, а рука Степанько уже спустилась в сторону задницы развязной девицы. Еще пара часов и они начнут заниматься сексом - Роман не возражал. Пускай себе, ему то что? Так он подглядывал за Степанько, параллельно переписываясь в чате с Генкой, но зазвонил телефон и Роман, насвистывая веселенький мотив Blind in Texas из раннего W.A.S.P. посмотрел, кто звонит и долго не хотел отвечать.
  
   Борис. Кажется, он давно его отослал в Москву и дал все необходимые рекомендации для дальнейшего карьерного продвижения, что же ему еще надо? Паршивец не переставал звонить и Роман неохотно принял звонок, на ходу придумывая, как бы быстрее прервать разговор.
   - Привет, Борис.
   - Ну наконец-то! - Голос у него был вроде бодрый и полный энтузиазма. - Чего не отвечаешь, думаешь я жаловаться буду? А вот и нет. Не пропал твой мальчик в большом городе. Меня пригласили в журнал, я тебе уже говорил, - я снимаюсь, у меня все прекрасно. Живу я в общаге, пацаны все наши... Меня тут отпустили на недельку домой, так что я сейчас здесь, на вокзале. Встретишь меня?
   - Постой... Значит ты не злишься и все прекрасно? Послушай... - В голове у Романа родился грандиозный и коварный план, Борисбороса. - А ты нашел себе кого-нибудь?
   - Пока нет. У меня есть друзья, но все они моего возраста. Я вот тут понял, что мне по старше нравятся.
   - Геронтофилия.
   - Что это?
   - Не важно, Боречка. У меня тут есть кое-кто. Надежный, верный, с постоянным доходом, с автомобилем, и сейчас свободен. Давай-ка я вас познакомлю.
   - Погоди, я вроде как отдыхать приехал!
   - Вот и отдохнешь! - Роман на ходу влезал в прошлогодние джинсы с модными дырками по всей поверхности. - Кино, домино, пиццерия, на рыбалку махнете. Ты к домашним пирожкам как относишься?
   - Нормально...
   - Да не дрейф, все окей, чел на машине, мы уже едем, ты только с вокзала никуда не уходи, договорились?
   - Ну как скажешь...
   К этим джинсам шла одна майка - оранжевая с черепом, но еще позавчера он отправил ее в корзину для стирки. Понюхал, сморщился и ...одел. В другое время Роман бы так не унизился ни за что на свете. А сейчас время не ждало, как говорят, искусство требует жертв, а искусство любви тем более. Никогда Роман не одевал вчерашнюю одежку, но сегодня это случилось и он обнаружил, что переживет это ради того, чтобы соединить два разбитых сердца. Борис и Степанько - два человека, созданных друг для друга, просто идеальная пара. Как он раньше не догадался!
  
   - Привет, - Роман догнал их сзади, мягко подкравшись по траве. - Степанько, поехали со мной. Хочу тебя кое с кем познакомить.
   - Я тебя не знаю и знать не хочу, извращенец! - Гордо задрав свой курносый нос возвестил тот, плотнее прижимая уставшую до чертиков сельскую училку в сарафане-колоколе.
   - Послушай, балда, он ждет. Это единственный шанс, честно, другого не будет. Откажешься сейчас и я больше и пальцем для тебя не пошевельну.
   - Кто он? - Степанько сдался и отпустил руку девицы, голос его прозвучал глухо и отчаянно.
   - Моя бывшая фотомодель. Мальчик живет в Москве и ему нужен надежный и верный друг. Он сейчас на вокзале, я сказал, что мы уже едем...
   - Ладно.
   Вот и умница, вот и красавчик. Роман прыгал вокруг него, как бабка-повитуха вокруг капризной роженицы. Давай, родной, я уже все придумал, тебе только нужно доехать до вокзала.
   - Где твоя "девятка"?
   - За углом. Дарья, ты иди домой... У меня срочные дела.
   - Иди, иди, Дарья, не до тебя сейчас, жизненно важные вопросы решаются! - Прыгал Демон молоденьким козликом, окучивая окаменевшее милицейское сердце.
  
   Роман только что не пнул ее под зад для ускорения. Все в нем пело и плясало, а сам он выпрыгивал из своей тяжелой земной оболочки, как черт из табакерки. Вот и отлично. Где ключи? Да шевелись же ты, ведь мальчик с поезда, умаялся небось ехать столько верст! Да, цветы купить надо, болван. И что - незнакомы? Бревно неотесанное! Быстро заводись, через два квартала будет цветочный рынок, купишь пять красных роз. Нет, не девственник. Откуда знаю? А вот знаю. Тебя не касается! Шевелись, еще желтый, успеем. Да, спешу, у меня между прочим работы на сегодня полно, три фотосессии и фотографий пятьсот на обработку, а я тут вожусь с вами, как с подростками...
   Цветы Роман купил сам, потому как показалось, что Степанько безбожно тормозит, а ему хотелось, чтобы все устроились. Пусть они понравятся друг другу! Господи, не себе ведь прошу! Себе я как-нибудь сам, но этих болванов неразумных, соедини... Всю дорогу он подгонял Володю, сучил кроссовками, будто ехал за него. В леворукой машине он как раз сидел на месте водителя и непроизвольно толкал "девятку" силой своего огромного желания. Степанько не куда было деваться. Мыслил он медленно, как спящий бегемот, переворотов в жизни боялся, всего нового сторонился. Но его захватило волной, он вдруг тоже стал спешить, прокрадываться на красный, лезть в наглую через три ряда, сопя от нетерпения и злостно нарушая, едва успевая поправлять съехавшую на лоб фуражку.
  
   Вскоре они приехали на вокзал.
   - На, вытри пот, - Роман запросто подарил Степанько свой личный платок, назад не взял; как заботливая мамаша, поправил фуражку и ослабил воротник. В целом, Степанько был красавчик - молод, в меру упитан, а главное - представителен и непоколебим, как большой мощный дуб. - Ну, пойдем. Только веди себя прилично - мальчик - звезда, снимается в модных глянцевых журналах. Володя, ты меня слушаешь? Ты знаешь, что такое глянцевые журналы?
   - Я волнуюсь. Я обычный мент, вдруг я ему не понравлюсь...
   - Вон он стоит, видишь? Тебя ждет. Зовут Борис. Все хорошо, только анекдот про утку не рассказывай, хорошо?
   Они подошли и Борис обернулся в последний момент, окинул Степанько испуганным взглядом, поискал еще кого-то, не нашел и с тоской уставился на Романа. Роман пнул Степанько, тот вытащил из-за спины букет роз и молча протянул Борису, смутившись до нездорового багрянца на щеках. Получилась смешная пауза, Роман стоял и умилялся, - ребятки ну прямо как в романах, "они увидели друг друга и полюбили в первую секунду"! Может, они еще этого не поняли, но это бывает, ничего, объяснятся чуть позже.
  
   - Борис, это мужчина твоей мечты, познакомься, зовут Владимир. Он форму одел, потому что стесняется. Володя, это Борис, очень красивый и умный мальчик, о котором никто до сих пор не заботится... Пойдемте в кафе, пива выпьем.
   Он отвел их в привокзальный кабак. Степанько несмело поглядывал на Бориса, Борис так же не смело поглядывал на Романа, словно хотел удостоверится, что мент - его будущий муж, а не вокзальный страж порядка, проверяющий паспорта. Демон взял самого крепкого пива, которое нашлось на разлив, быстренько выпил пару глотков за встречу и убежал, оставив влюбленных наедине, тем более, что после первого бокала они, кажется слегка расслабились. Степанько спросил, как сейчас в Москве погода, а Борис, жеманно отмахнулся и предложил поговорить "о вас". Они уже смотрели друг другу в глаза, а инспектор снял фуражку и смиренно попросил перейти на "ты". Счастливый и довольный, Роман покинул их в момент, когда Степанько заказывал Борису ванильное мороженное с фисташками и начал долгий рассказ о бабушкиных пирожках с капустой.
   Ай да Роман, ай да молодец! - Похвалил себя Демон, радостно потирая руки. На секунду он забылся и поскакал в сторону Папиного дома, хотел рассказать, какой он умный и проворный. Потом вспомнил и отпустил мир... Зашагал медленно и довольно щурясь на ярком солнце, нашел какие-то деньги в заднем кармане, купил дешевые солнцезащитные очки на вокзале и кулечек семечек. Когда придет лето, он купит килограмм абрикос и поедет на генкеном Хундае на море, ляжет на горячий песок и будет закидывать по одной абрикосе в рот - в честь Бориса и Степанько.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   10.
   В пять утра разбудить Генку стоило больших усилий, но Роман звонил в дверь, не допуская варианта ускользнуть в радостный и спокойный сон. Конечно, машину надо было забрать вчера вечером, но он был занят. Странным делом, но неизбежным, глупым, но приносящим массу энергию. Он дарил цветы красивой женщине.
   А произошло следующее: Роман вышагивал в Генке пешкодралом, стараясь обходить шумные и пыльные улицы. Ветер и пыль испортили ему прическу и левый кроссовок натер порядочную мозоль. Но все равно, не на секунду он не пожалел, что продал Целику и помог Шестакову. Так должно было быть и он смирился. Во дворе многоэтажки он увидел мужика лет тридцати, который так спешил, что чуть не сбил Романа с ног. Вначале он буркнул нечто вроде извинений после того, как Роман смерил грубияна презрительным взглядом. Потом он остановился и воскликнул:
   - Фотограф? Роман кажется?
   - Ну.
   Роман смерил его еще более презрительным взглядом. Типаж мужика был из тех, что в тусовке называли "быдлом", однако он его вспомнил - здоровый самец из администрации, приятель (а может любовник) его врагини - Насти. Когда-то он назвал папку с ее фотографиями Аэлита, хотя она была совсем и не похожа. Очень земная женщина с долгими обидами и длинным тяжелым хвостом из своего прошлого. Он тогда искал в ней что-то особенное и не нашел ничего. С тех пор Настя превратилась в злобную мстительную фурию, и на день рождения ей стоило вручить метлу и мешок черных котов. Он устал от ее притязаний, безосновательных, глупых, настойчивых. Он убежал, оставив ее бесноваться и гадить в его светлый и прекрасный общественный облик. Она гадила, смачно потирая ручонки, Демон усмехался, оставив ей свободу действий. Он наблюдал, ощущая, что в ней чего-то не хватает, причем чего-то важного, словно злые крокодилы выкусили из ее пупка особый свет и теперь она гордо носила вместо части живота черную дыру, не замечая изменений. Дыра развернула ее взгляд и мир предстал с другой стороны. Интересы ее изменились, она стала скандалисткой, сплетницей и опасной особой для коллег и подчиненных, и ничего больше не было в ее жизни. Протухший баунти в яркой упаковке. Роман долго игнорировал Настасью, пока она не стала крутится возле львенка. Все таки он считал себя ангелом-телохранителем Ветрова, и как-то непроизвольно сделал так, чтобы она исчезла. Представил мысленно, что отодвигает Настю с дороги, и на какое-то время она исчезла. Пусть это была его особая магия, но иногда его намерения чудесным образом срабатывали.
   В принципе, он забыл про ее существование, отпустив, как больную птицу, умирать в одиночестве. И тут, когда он идет раздобывать транспорт для визита к Леону, вдруг на его пути образуется дружок Настюшки-потаскушки. Когда он злился, то называл ее "женщина - помойное ведро", потому что она спала с массой людей в надежде пробиться наверх, конечно на тот верх, который нарисовал ее ограниченный разум. Не то чтобы Демон был суеверен, но все же такая встреча ему не понравилась, он насторожился и не зря...
   - Настя попала в аварию, машина съехала с дороги. Она сейчас в больнице, я иду ее навестить. - Плаксиво возвестил мужик, видимо он шел не по велению сердца, а под диктатом жесткой необходимости.
   - Очень жаль, - пожал плечами Роман, вдруг понимая, что его абстрактное "сдвигание с пути" кажется сработало на прямую. Конечно, он ничего подобного не хотел. Было странно, было неприятно, мысли вдруг побежали как безумные белки по лесу, во рту появился кисловатый привкус - словно это он виноват в ее бедах. Решение он принял сразу и по велению сердца. - Я с вами пойду, не знаю, правда, будет ли ей приятно видеть старого знакомого...
   - Ну и ладушки, - мужик честно обрадовался, - я тогда тачку тормозну, вдвоем не так накладно будет.
   Они поехали в старой скрипучей волге с мрачным кавказцем за рулем. Мужик представился Александром и стал откровенно, с подленькой ухмылкой, облизывать Романа влажным взглядом. Что это было - любопытство, попытка уязвить или показная важность, Роман разбираться не стал. Настя всем рассказала, что он "голубой", поэтому в администрации он часто видел разнообразный интерес к своей персоне. Одна дамочка лет пятидесяти так сверлила фотографа взглядом, когда он отвисал в приемной руководства, что Роман не выдержал, подозвал ее поближе и наклонившись к самому уху, жарко прошептал: "На мне сегодня трусы в горошек и на попе красное сердечко, только никому об этом...". С тех пор дама окаменела навеки и с каждым приходом Романа становилась глухая и слепая к его присутствию. Зато молодые секретарши хихикали, сбиваясь стайкой в угол и бросая предосудительные взгляды в сторону сексуального хулигана.
   Когда они доехали, перекинувшись лишь парой фраз, касательно состояния "бедной Насти", Роман увидел бабку с цветами, примостившуюся на углу больницы. Он купил у нее все розы, огромную охапку и пошел к Насте. Она была совсем плоха, нога в гипсе, лицо в синяках и ссадинах. Еще хуже она себя чувствовала от невозможности вымыть волосы и накрасить лицо. Уродливой она не была, но и былой лоск утратила. Так, обычная скучная больная. Он подарил ей цветы и честно попросил прощения за все свои действия. Она заплакала, давясь своим ревом и слегка успокоившись, сказала, что отпускает Романа. Оказывается, она его прокляла, даже не просто прокляла, а ходила к бабке-колдунье. Роман рассмеялся и признался, что делал нечто подобное, только своими силами, за что карма и накрыла обоих. В войне не было смысла, в трате сил была опасность потерять то доброе и светлое, что еще было в каждом из них. Мир? - предложил Роман. А ты точно не бисексуал? - Всхлипнула ведьма-неудачница, пытаясь схватить Романа за руку, но эта последняя и безнадежная попытка напрочь лишила ее сил.
   Они заключили мир. Роман сгонял за шампанским и маслинами, гигантскими, как она заказала. К тому времени нарисовался мужик по имени Александр и втроем, пока не видел врач, они выпили за выздоровление. И конечно же, Роман не пошел уже к Генке, а пошел домой. И вроде бы совсем в пустую он провел вечер, а вот и нет - показалось, что сделал он что-то важное для себя. Такое состояние бывает, когда человек приходит в себя после долгого сна и вдруг замечает, что похудел, голоден и полон сил для активных действий. Может так и должно было быть - Роман счистил Настю, как прилипшую к стеклу муху, чтобы сделать свой обзор чистым и ясным. Есть такие противные жвачки, которые прилипают к обуви и плохо счищаются, так, что хочется выбросить обувь. Как гудрон, прилипший к его Целики после езды по новенькой дороге. Он расчистил путь, и почувствовал себя легко и бодро. Наверное, следовало давно так сделать... Прощай, Аэлита!
  
   На хундае он чувствовал себя не в своей тарелке. Скрипело и грохотало, на кресле приходилось долго ерзать, тормоз срабатывал мгновенно, от чего несколько раз показалось, что хундай - кузнечик, не едущий, а прыгающий. По радио ловилось только милицейская волна, которую Роман с кислым лицом быстренько прикрутил. Мощности мотора непривычно не хватало, а из бардачка воняло табаком. Иными словами, это было чужое жилище на колесах. Дело еще осложнялось третей педалью, - Роман отвык от механики, и хотя ехал он нормально, но, каждый раз, переключая скорость, вспоминал, как это правильно сделать. Автоматизм утратился лет пять назад. Но ничего, хундай резвенько поскакал по кочкам и Роман успокоился, - доедет как-нибудь. А Генка будет лазить по его квартире, заглядывать в ящики в кухне в поисках вкусной жрачки, залапает пульт от телевизора жирными пальчиками и стопудово залезет в комп, посмотреть фотки голых мальчиков. У Романа их была целая коллекция, сначала он собирал для образца, потом просто из духа коллекционирования, а сейчас перестал, когда коллекция перевалила за пять тысяч оригинальных фото. После Ветрова все эти фотки были блеклыми пятнами истории, персонажами сна, из которого он пытался проснуться.
   Пусть чувак оторвется по полной, - решил Роман, - и чемпионат посмотрит и пива напьется, и от семейной жизни отдохнет. Так что все в расчете.
   Что это там?
   Черт!!!
  
   Его утреннее, звенящее как струна настроение вмиг рассеялось. На обочине дороги стояла белая семерка. Обычная, чистенькая семера, ухоженная и безобидная. Стояла так себе, и вроде бы никому не мешала. Только вот возле нее сидел на дороге, повесив нос ЖЖ, он же Руслан Жирная жопа, звезда тусовки, непризнанная королева. То есть, этот гад вздумал сломаться на выезде из города, прямо под носом у счастливого и свободного Романа. Как будто другого места не нашлось!
   Еще бы неделю назад Роман с чистой совестью объехал бы ЖЖ, как препятствие (например, кучу мусора) и позлорадствовал глупой судьбе глупых людей, забывающих заливать в свою машину масло хотя бы раз в два года. Но что-то изменилось в его восприятии: как будто окно приоткрылось, через которое он стал смотреть другим взглядом на происходящее. Закоренелый себялюб и надменный сноб, Демон вдруг добровольно снизошел со своего пьедестала и приоткрылся миру. Началось это странное ощущение со Степанько. Он устроил его судьбу и на сердце полегчало. Потом он специально пошел к Настасье, хотя необходимости не было, и опять сбросил груз, давящий на плечи. Хотя, если рассуждать методически, то начало цепочки наблюдалось в Шестакове и его секс-звезде Келли Мартесе. Что-то он пустил в сердце, отчего оно размякло и стало поддатливым, как пластилин.
   Вот и сейчас, все это было четким и ясным продолжением той политики, что он принял сам, вдруг решив устроить чужое счастье. Демон - добрый Робин Гуд... Это было не правдой. Не любил он помогать всем людям, и брызгать слюной во имя справедливости не собирался. Но, с другой стороны, тот мир, в котором он жил, тоже отмер - тухлый, серый и однообразный. Одинокий гламурный фотограф-педофил ушел в прошлое. На самом деле причиной таких подвижек был один единственный человек, к которому он сейчас мчался на всех парах, представляя его образ с замирающим сердцем.
  
   Роман остановился. Проклиная себя за малодушие, за глупую трату времени, за неправильное поведение на дороге, за предательство Ветрова. Но, кто еще? ЖЖ выглядел так жалко в своей желтой маечке с оборками и пестрых трусах-гавайях, что ни один нормальный человек не остановился бы.
   - Чего сидишь, дурная башка? - Накинулся на него Роман. - Трос есть?
   - Ромочка? - У ЖЖ появилась надежда, он перестал жевать сопли и подскочил, услужливо бегая кругами вокруг Романа, с деловым видом разглядывающего капот. Если он и был удивлен, то не показывал вида, словно они были друзьями с детства. - Заглох, пылесос проклятый. Я час голосовал, ни один мужчина не остановился...
   - Конечно. - Роман закрыл капот, махнув безнадежно рукой, он не увидел ничего особенного, кроме залитого маслом двигателя. - Посмотри на себя, ты выглядишь как чудовище. Понятно, что никто не остановится. Куда это ты намылился?
   - На дачу. - Скромно признался Руслан. - А ты?
   - На свидание ехал, настроение у меня было прекрасное, пока тебя, урода, не встретил. И троса нет? Вот же придурок. Если я свой трос запачкаю, с тебя новых три. Куда тебя буксировать, чудо природы?
   - Домой... - Притворно вздохнул ЖЖ, преданно заглядывая в глаза. На самом деле, он был несказанно рад встретить помощь на трассе, пусть даже в лице старого недоброжелателя. - А ты правда на свидание ехал?
   - Представь себе. Тебя, косоглазого, если одеть по приличнее, может тоже, приглашали бы на свидания. Но в таких трусах - ни-ни...
   Вот вонючка! - Думал Роман, цепляя трос. - Попался же, гад, на дороге. Я что, мать Тереза для всех сирых и убогих?
   Впрочем, возмущаться не было смысла. Буксировал он часа два с гаком. Ругаясь на хундай, на жару, на ЖЖ с его допотопной семерой. И только в начале одиннадцатого вырвался за город, на простор ростовской трассы.
   И сразу попал в пробки. Педантичные дорожные службы готовились к открытию курортного сезона. Подготовка заключалась в том, что они перерыли без того прекрасный асфальт, огородили дорожную полосу и оставили реверсивное движение - только в одну сторону. Кондюк в хундае был странный, - холодил он нормально, но мощность двигателя заметно падала. Роману отключил кондиционер и открыл окна, планируя на всей мощности обогнать скопление фур, но тут же вспотел и наглотался пыли. Тут как раз позвонил львенок и спросил, не проспал ли Роман. Нет, еду, - угрюмо ответил тот, - столько препятствий на пути, не поверишь!
   Только в начале четвертого он въехал в Ростов. Львенок встретил его на вокзале и долго ухмылялся, пристально рассматривая хундай.
   - Где ты раздобыл это корыто?
   - У приятеля одолжил, это его любимый семейный автомобиль. (Между прочим, - подумал Роман, - именно на него мы поспорили с Генкой!).
   - Ты помнишь, где мой автосалон?
   - Ну вроде как.
   - Подъезжай туда. И быстро. В семь начнется рок-концерт и ты приглашен.
   - Окей, надеюсь пробки у вас меньше, чем за городом?
   Дорогу он запомнил, но червь неуверенности все же грыз Романа, чужие улицы казались похожими, а спросить у кого-то он не решался. Наконец, провидение вывело его в нужное место. На улице, возле автосалона стояла новенькая серебристая красотка - Субару Импреза. О такой мечтал Папа, когда еще мог ездить. Впрочем, это уже была новая модель - хэчбэк, с оттяпанным задом, от которого создавалось ощущение, что машине слегка наподдали и она так и застыла. Романа раздражал гламурный блеск машины - "стопы" - светодиоды были похожи на огни кремлевской елки, да и сам шильдик, звезды Плеяд, подчеркивал особый лоск, которым наделена машина. Роману импонировал полный привод Субару, ее агрессивный дизайн с прищуренными по-японски фарами и спортивная направленность. Вспоминались ралли 80-х, возглавляемые Субару, правда тогда они так не "звездели", ослепляя аристократическим блеском. Но, в любом случае, он не испытывал особой тяге к Субару, поскольку не был директором казино или телеведущим.
   - Как тебе машинка? - Леон уже был на месте и сдувал с авто невидимые пылинки.
   - Хорошенькая, и цвет не яркий. Новое поступление в твой салон?
   - Нет, уже продана. - И он бросил ключи, причем так, что Роман еле поймал их у самого пола.
   - Прости, плохо прицелился. Садись в машину.
  
   Роману стало плохо, кровь прилила к вискам, а сердце похолодело. Медленно до него дошло, о какой просьбе талдычил Ветров: принять в дар машину, стоимость которой в хорошей комплектации приближается к миллиону. Нужно было решить и быстро - брать машину или нет. И еще - с какой целью Ветров делает такой подарок. Возможно, для него это не слишком накладно, и наверняка, у слуг Ветровых (и у служанок) уже есть по БМВ, а возможно и для него это было накладно, но он хотел удивить или порадовать своего фотографа. Роман смотрел в непроницаемые глаза Леона и не мог ответить ни на один такой вопрос. Субару в его глазах превратилась из светской зазнайки в желанную фотомодель, он подумал, что не против обладать всеми этими звездами и светодиодами, и не против прокатится с ветерком перед домом Амбарцумыча, и пусть весь город завидует нафиг! Он бы даже снял не простенький гараж в двадцати минутах от дома, а солидный, кирпичный, в пяти шагах от родного подъезда. Но нет, нельзя даже мечтать о таком! Не может он принять такой подарок, слишком много в нем задних мыслей, слишком много не договоренного и вообще, нет смысла, если честно. Он, Роман, не совсем уж тунеядец, он соберет деньги сам и купит подержанную Хонду Интегру или Тайоту-малолитражку. Если сейчас принять в дар Субару, какие обязательства накладываются на такой презент? Он не знал.
   - Послушай, я не могу...
   Он не успел договорить. Леон в два прыжка подскочил, вдруг превратившись в яростного гепарда, и налетев сбоку, одной рукой больно сжал плечо, другой закрыл Роману рот. Было этот так неожиданно и интимно, что глаза у Романа закатились, мир потемнел, а голова закружилась. Он ощущал силу этого человека, он прилип телом к его жару, он вдыхал вкус его пальцев и сходил с ума... Он сделал вид, что пытается сбросить цепкие объятия, и несколько минут они молча возились, но естественно Леон побеждал. Потом он прорычал:
   - Ты обещал! Ты у меня в долгу! Помнишь, ты обещал выполнить мою просьбу? Я прошу тебя забрать эту машину, ездить на ней, потому что она уже зарегистрирована на твое имя, болван...
   - Ты понимаешь, что такой подарок обязывает...
   - Я тебя освобождаю от любых обязательств. Я ее дарю, потому что так захотел, я бы и раньше подарил, но с деньгами не получалось. - Он отпустил Романа и направился к машине. - Я что, с моделью не угадал?
   - Нет, угадал. Я просто... ну, мне никто не делал таких подарков, потому я странно себя чувствую.
   - Хорошо, давай договоримся. Ты отвезешь меня в Сочи на этой машине.
   - Отвезу конечно. Ты испугался серпантина, Леон Ветров?
   - Может быть... А теперь садись, и погоняй по городу, а я пойду к ребятам, скоро концерт. В семь жду тебя возле клуба.
   - Я сказал спасибо?
   - Нет.
   - Тогда спасибо. Если ты хотел меня потрясти, тебе это удалось.
   - Ну, совсем чуть-чуть. Я больше хотел, чтобы мой друг ездил на приличной тачке.
  
   Хорошо, что он ушел. Хорошо, что можно было сесть в машину и отдышаться, несмело поглаживая руль и обшивку двери. Руль пах Ветровым. Может быть он буксировал машину или выгонял ее на улицу. Это был не конкретный запах, а скорее еле ощутимое присутствие. Дух Ветрова-младшего. Роман вдыхал и вдыхал, позволяя смеси запахов растекаться по телу - пахло пластиком, тканью, немного бензином; салон, нагретый солнцем, тоже по особенному источал запах. Это был не просто дар, это была часть сердца Ветрова. Роману захотелось догнать его и обнять, так крепко, как только смог бы.
   Но впереди был концерт и Ветров исчез, как легкий летний ветерок. А Роман остался наедине с машиной, запахами, дрожащими руками и телом, натянутым, как струна. Он хотел, чтобы умелый игрок, извлек из его тела-струны красивую мелодию, чтобы зазвенело все вокруг его тайной надеждой... Только спустя минут десять он заметил, что продавцы салона наблюдают за ним сквозь стекло офиса. Делают вид, что разглядывают улицу, но на самом деле действительно подглядывают.
   И тут же вся романтика слетела с Романа. Да, подарил Ветров машину, но он всего лишь рисуется, сам перед собой, перед слугами или еще перед кем-то. Может, у него особый кайф, - наблюдать за нищими фотографами, получившими в дар суперкар. Ему хотелось верить в невинность, но, как осмелевшие волки, лезли в башку мысли-подозрения. Ветров был женат и возможно планировал жениться еще раз. Просто он согрел Романа хорошим отношением, ничего не имея в виду. Если Роман сейчас впадет в романтическую кому и выдаст себя, все закончится. Машину он конечно вернет, а вот дружбу Ветрова - никогда. Роман стиснул зубы и поехал. Машина катилась легко и бесшумно, словно плыла в воздухе. Ехать на Субару был кайф, здесь не поспоришь. Только не чувствовал он пока, что это его машина. Придется привыкать к этой мысли. Может, это он, черт возьми, такой нерешительный, и нужно просто завалить львенка после концерта и заласкать до смерти всей силой невостребованного сердечка... Или поговорить наконец, преподнести правду, как она есть. "Я в тебя влюбился, и теперь потерял покой и живу как пустышка, когда нет тебя рядом". Банально, ой как банально. Не нужно это Леону Ветрову. Что-то другое нужно, что он отчаянно ищет в Романе и никак не вытащить на свет божий.
   Ветров позвонил через полчаса, сказал, что документы сзади (Роман уже давно обшарил машину и обнаружил страховку и техпаспорт на заднем сидении) и что в этом городе никто из сотрудников ГИБДД (он именно так и выразился, долго и пафосно) этот номер не остановит. То есть, Ветров уже дал указания. Роман проверил у себя в кармане, обнаружил несколько тысяч, и удовлетворенно кивнув, прибавил скорости. Превысил он на двадцать пять километров в час в месте, где был пешеходный пешеход и ограничение "сорок". Стоявший на дежурстве гаишник и, правда, проводил машину неуверенным взглядом, но попыток остановить не совершил. Как будто на машине стояло клеймо: "Собственность Ветрова, руками не трогать!". И номер у нее был 696 ВЕТ.
  
   Романа посетило беспокойство. Несколько раз он еле избежал аварии, еще несколько раз ткнулся под запрещающий знак и потом выворачивал с виноватым видом со встречной. Машина рвалась в бой, как ретивый рысак, а он был сегодня не готов и потому поехал к клубу. Припарковался в удобном "кармане", где почему-то никого не было. Промелькнула мысль: неужели и "карманы" в этом городе принадлежат семейству Ветровых? Какое-то время он пошлялся в старом районе города, заблудившись в длинных подземках и купил на оставшиеся деньги двадцать одну розу. Перед этим концертом он почему-то волновался так, словно это была его собственная премьера. Потели ладони, сломался хорошо обработанный пилочкой ноготь, над которым Роман вчера тщательно работал минут десять. Ногти он всегда держал в идеальной чистоте.
   В семь вечера его поманил своей медвежьей лапой Динго, проводил через черный ход, в зал, где уже собралась порядочная толпа металлюг. При этом он, криво ухмыляясь, отобрал у Романа розы и исчез с ними в неизвестном направлении. Толпа бесновалась в ожидании, подогревая эмоции пивом. Все они были подростки, в ярких рокерских майках, с кричащими прическами и вонючими подмышками. Роман не тешил себя надеждой, что сойдет "за своего", но тут кто-то его окликнул. Он увидел паренька из тусовки, чье имя абсолютно вылетело у него из головы. Толпа собралась пестрой, и на Романа никто не обращал внимания, тем более, что длинноволосых здесь было больше, чем в гей клубе. Все равно, он ощутил странную стеснительность и дискомфорт.
  
   Волнение Романа прошло сразу, как только появился Ветров во всей красе, а Демон достал фотоаппарат. Красавчик, - подумал фотограф, облизнувшись, и прицелился объективом, - закачаться! Ветров в коже, Ветров с гитарой, бушующее людское море, клубы дыма. Закружилась голова, но он снял лучшие в своей жизни кадры Ветрова. Кошачья грация сочеталась в нем с упругой силой и мощным голосом. А как он интимно касался микрофонной стойки! Он был пауком в центре паутины и все, кто истошно вопил в зале "Ветров! Ветров!", скатывался по паутине к коварному эпицентру и бывал съеден своим кумиром.
   Никакого разогрева, никаких пауз, он даже не пил пиво. Просто работал, снося все границы разумного. Он вспомнил влюбленного по уши Шестакова, молящегося на своего рок-идола. Ох, и переплелись судьбы! А может, Ветров - это его Кэлли Мартес?
   Было так оглушающее шумно, что можно было орать, все, что хочешь, и Роман закричал: "Я люблю тебя!" и было это единственной правдой в этом месте...
   Гитарная магия убивала, образ Ветрова превратился в божественный дух, а чувства так выплеснулись, что он даже не мог фотографировать. Стоял, как дурак, не слыша и не видя ничего вокруг. Он представил, как похищает львенка после концерта и они убегают в неизведанные дали, далеко от всех - от орущей толпы, от папахена с валерьянкой, от унылых и усталых городов. Прочь! Вон!
  
   Потом они разошлись. Ветров не вышел на "бис", он был своенравен и капризен. Кажется, он "переел" энергии толпы, так что пора было расходится, брошенным и нерастраченным. Роман сел на кресло, дожидаясь знака. В горле у него пересохло, уши не просто заложило, а словно заткнули большим куском ваты, разум отстраненно наблюдал за происходящим. Ну, львенок и вжарил, черт возьми! Он хотел что-то высказать, но не нашел слов, когда его позвал Ветров, едва высунувшись из-за кулис.
  
   - Все снял?
   - Ну...
   - Молодец.
   - Ну... ты даешь!
   Леон неопределенно махнул рукой, мол, ничего особенного, но, кажется, ему было приятно. Роман наконец-то вышел из ступора, и рок-звезда превратилась в его львенка, с хитринкой в глазах, с легкой усмешкой на губах. Только был он весь блестящий от пота и какой-то взъерошенный. Насосался энергии!
   - За цветы - спасибо. Ты не будешь обижаться, если я пойду спать? Страшно устал. Я сегодня отца забирал из больницы, он так ворчал, что все нервы вытрепал.
   - Конечно, - Роман обиделся. Не то чтобы он рассчитывал на что-то особое, что-то особое уже случилось сегодня, но все же, он думал, они посидят где-нибудь за бутылкой пива и Демон выскажет свои восхищения и может, намекнет на затаившиеся чувства. На самомо деле подобный разговор давно назревал.
   - Тогда я пойду, Динго привезет хундай завтра утром.
   - Хорошо... - Недовольным голосом согласился Роман, делая вид, что все нормально. Они вышли на улицу, и там Демон немного пришел в себя: - А я хотел высказать тебе свое высочайшее восхищение.
   - Я на той неделе буду у вас, тогда и выскажешь, хорошо?
   - Что-то случилось? - Вдруг понял Роман. Львенок извивался, как уж на сковородке. - У тебя что, свидание?
   - Да, свидание. Он стар, противен, но жить без меня не может. Я обещал отцу прийти сразу после концерта. - Львенок поманил к себе Романа и тихо прошептал в ухо, так, что Демона обожгло дыханием и сердце заколотилось с бешеной силой, он все глубже запутывался в сетях хитреца Ветрова. - Когда я сказал ему про Шестакова, он хотел ехать на похороны. Понимаешь?
   Роман отрицательно мотнул головой, вдруг понимая, что сейчас узнает тайну, которую может быть ему вовсе и не обязательно знать. Он хотел бы отстраниться, но не мог, сзади была стена.
   - Пришлось дать папе тройную дозу лекарства. Я думал, он хорошо выспится, а он чуть дуба не врезал...
   - Слушай, я...
   - Ничего не говори. Тс-с! Я так поступил, потому что принял решение, собственное решение, и ты тут не причем. Просто я сейчас пойду к отцу. Ему уже наверняка доложили, что ты здесь. Я не хочу, чтобы он начал подозревать тебя.
   - Хорошо. - Голос у Романа упал. Вот как все странно оборачивалось, но ведь львенок выбрал его сторону, или так только показалось? - Ладно, я поеду, но ты звони, обязательно. Спасибо!
   И он обнял Ветрова. Не то чтобы сильно или сексуально, так, слегка приобнял, вроде как в знак благодарности, сжав пальцами плечи, едва коснувшись его волос, а потом убежал, не оборачиваясь. Ему хотелось бежать еще дальше, до самого дома, не останавливаясь. Может, это был конец?
  
   Его тепло прилипло к рукам. Роман сидел в машине, не зажигая света. Дрожал и пытался успокоиться, голова кружилась, как от хорошей дозы алкоголя. Одно дружеское объятие с намеком, - и они может уже никто друг другу, может порвалась та тоненькая нить, так тщательно и узорно сплетенная его отчаяньем. Он честно признался: он хотел Ветрова, как никого в своей жизни. Хотел приклеиться и быть всегда рядом, он бы даже согласился на полное слияние тел. Он бы выпил его по капле, чтобы всегда носить в животе, он бы пророс ветвями на его теле, и расцвел буйной благоуханной сакурой. Как такое получилось, он не знал и не мог понять. Этот человек свел его с ума, заставил покинуть удобную психологическую нишу, где процветал этакий утонченный извращенец, король местной нетрадиционной тусовки. Кто он теперь? Тень Ветрова? Его собственность? Вещь? Игрушка?
   И все же, он простил себе эти объятия - подумаешь, слегка залапал львенка... Намерения его были чисты, как слеза младенца. Он готов быть верным мужем, преданным другом, и даже ковриком для ног...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   11.
   Приехал он рано утром и вдруг понял, что ключи от гаража остались в генкином хундае. Честно говоря, по дороге он успел полюбить Импрезу, ее легкость, податливость и идеальное послушание, не бездушная железка, а настоящая преданная и резвая лошадка, не без норова. И потому, первая мысль, которая пришла в голову Роману, - спрятать красотку подальше от завидущих глаз соседей. Конечно, потом все равно все узнают, но не сегодня утром. Не вышло. Он оставил машину прямо возле подъезда, и попытался проскользнуть незамеченным, но тут же был окликнут неприличным свистом, который обычно издавал Амбарцумыч в экстренных случаях.
   - Чего собак пугаешь? - Роман разозлился. Почему, черт возьми, всем интересна его личная жизнь?
   - Твоя что ли? - Амбарцумыч свесился с балкона. С растрепанными волосами он был похож на пуделя. - Купил?
   - А вот и нет. Мне подарили!
  
   Кажется, он убил Амбарцумыча на повал. При всей доброте душевной и открытом отношении к людям, друг Сергей редко подвергался ласкам судьбы. Ему дарили подарки только на день рождения или в качестве магарыча. И, конечно, никто никогда не дарил ему даже велосипеда, не то что машины.
   - Кто? - Он восхищенно выдохнул, и глаза его загорелись нездоровым любопытством. Как раз этого и опасался Роман - завести, замешанной на нездоровом любопытстве.
   - А вот это пусть останется тайной. Могу тебе определенно сказать, - таких мужчин больше нет в этом мире. Он - единственный.
   - Понятно... Поздравляю, - Приятель заметно приуныл, пытаясь изобразить радость. - А как же твой милиционер?
   - Я его пристроил к Борису. Помнишь, такой субтильный мальчик с грустными глазами, моя фотомодель?
   - Не помню, не важно, - вздохнул Серега, - надеюсь, у тебя будет все хорошо. Все мы заслуживаем счастья, разве нет?
   - Я вот себе долго запрещал. А сейчас не знаю, кажется, что качусь с горы, а внизу пропасть...
   - Ты это брось! Когда такие подарки дарят, какие могут быть сомнения?
  
   У Романа были сомнения. Он не мог объяснить Амбарцумычу, кто такой Ветров, не мог найти слов, чтобы набросать его портрет, не мог даже фотографии показать - они ничего не отражали. И свои мысли не мог выставить на показ, так много их нароилось, - на целый роман. И рой этот гудел разозленным гулом, то требуя принять немедленное решение, то жалил неуверенностью, то щекотал надеждой. Ему стало тяжело таскать в себе неоднозначность, прилипшую к голове, как пыльный мешок, и в то же время ни на что он не решался, понимая, что никакого второго Ветрова в его жизни не будет. То, что с ним происходит, есть чудесный и хрупкий сон, который он продлевает и продлевает в ужасе утратить все. Лучше жить слабой надеждой, чем утратить все... Только вот одной надежды стало болезненно мало.
   Он, кусая губу, высматривал с балкона Динго с генкиным хундаем, но того все не было. Ему хотелось скорей решить все дела - вернуть взятого на прокат корейца и спрятать свою японочку в гараж. Даже дружеский взгляд Амбарцумыча ему не понравился, как будто, рассматривая машину, тот каким-то образом касался Леона Ветрова.
  
  
   Неделя прошла как одна сплошная вечеринка. Бедняжку Импрезу залапали, замацали, запачкали коврики грязными ботинками. Неделю он пил с разными товарищами и не товарищами вовсе, которые почему-то искренне радовались возможности похлопать дверью Субару, покрутить руль, нажимая подряд все кнопки. При этом они многозначительно кивали, прицокивали языками, калупали обивку грязными ногтями и пускали открытые слюни завести. Последним из толпы восторженных почитателей японского автомобилестроения притащился Степанько, и, конечно же, под ручку с Борисом. Похоже, они не расставались не на секунду, или хотели показать, что это так. Роман откровенно порадовался, наблюдая, как прорастают семена его хитрости. Более нелепую парочку сложно было представить, но, похоже, им было хорошо вместе, и с этим не поспоришь. Степанько скромно похвалил машину, подарил брелок для ключей (причем, уже пятый за неделю, в пору было создавать коллекцию), правда, на брелоке было написано "тайота", но это не имело значения. Роман был уверен, что идея маленького подарка наверняка принадлежала Борису. Он всмотрелся в глаза мальчишки и нашел в них удовлетворение и успокоение, которое видел только у пожилых людей. Ну что ж, каждый сам выбирает свою судьбу, Борис был готов отдать свою молодость и ее забрали. Роману стал противен Степанько, как никогда.
  
   К концу недели он забил на всех гостей и удрал на работу. Тем более что там уже создался недельный завал - люди записывались в очередь. И старые, и новые - все хотели фотографироваться у Романа. Одна томная и очень худая барышня, похожая на шотландскую овчарку колли, открыто поинтересовалась: "А правда ли говорят, что вы личный фотограф ростовского миллионера?". Роман загадочно улыбнулся ей в ответ. Ему уже наскучило быть просто личным фотографом, ему бы хотелось чего-то более личного что ли...
  
   В пятницу вечером он первый не выдержал и позвонил Ветрову. И услышал радостное клокотание в трубке:
   - Ты что, мысли читаешь, мы уже собираемся к тебе, готовь плавки, хочу купаться...
   Роман коротко ответил "есть, командир", но на самом деле радость его была показной, тело покрылось гусиной кожи и затылок прострелило холодной болью - что значит "мы"? Кто такие "мы"? Может, случилось самое худшее, - Ветров обвенчался с какой-нибудь девицей, заготовленной папахеном в виде удобного варианта для семейной жизни? И теперь, по вселенской недальновидности и простоте душевной он тащит эту бабенку в их узкий мирок. Это будет крах. Катастрофа, Армагеддон на планете по имени Роман.
   И что он может сделать, связанный по рукам и ногам? Ничего. Отпустить Ветрова, замкнуть свое сердечко на замочек и волочить дальше жалкое существование где-нибудь в глухой деревушке, вдали от мирской суеты.
   Ему никогда не было так страшно, как в эти несколько часов. Он грыз кончики пальцев, как в школе, перед экзаменом и почему-то везде чесался, запрещая себе думать о приезде Ветрова. Где твоя отрешенность, Демон? Ты ведь всегда был холоден, как ледяная глыба, спокоен, как море в штиль и уравновешен, как вселенский маятник? Ничего он не мог с собой поделать, только представлял, что Ветров привезет невесту, как кулаки его белели, а глаза наполнялись колючими слезами бессилия. Он был пешкой, и никто не мог сказать, в какую игру играет Ветров, может, готовит пешку в дамки, а может, выставил вперед, пожертвовать противнику ради своей победы.
   Он даже не сможет ее убить...
  
   Лэндкрузер 200 сигналил уже минут пять, а Роман все не мог выйти из ступора, туго соображая, что зовут именно его. Очнулся он, когда Ветров выскочил с водительского сидения и крикнул, нетерпеливо приплясывая, словно разгоняя руками ленивую утреннюю мглу:
   - Спишь, что ли, Рома?
   - Нет, иду уже. - Роман честно вышел на балкон, цепким взглядом высматривая конкурентку в салоне, но ничего не увидел. Услышал, как бухает сабвуфер и чей-то смех.
   - Чего такой бледный?
   - Да вот, неделю праздную твой подарок.
   - А, понятно. Ну спускайся, мы ждем. Я ребят прихватил, надеюсь ты не против?
   - Нет, конечно! Уже бегу!
   Он против ребят? Да никогда, да ни за что! Он очень даже уважает ребят, главное, чтобы не девчат. Он будет слушать всю дорогу их дурацкий рок, будет ржать над дурацкими и пошлыми анекдотами, он даже споет с ними "Я свободен!", лишь бы не было никого другого...
  
   Словно камень свалился с души у бедняги. Все понятно. Ветров слегка струсил, может при последней встрече Роман его чересчур сжал? И теперь он притащил за собой караван, так сказать протекторов и группу поддержки. Короче прикрылся от оголенных чувств своего фотографа наивными музыкантиками, которые наверняка и не собирались на море. Пусть будет так! Спасибо, господи.
   Двое на сидениях дрыхли, еще двое на диване играли в ГТА на ноутбуке. Сидение рядом с водителем Ветров оставил для себя. Роман сказал всем "Привет", ему промычали нечто невнятное в ответ и лэндкрузер двинулся. Ребята, видимо, не слишком то радовались его присутствию.
  
   - Караван-сарай, - пожаловался Ветров, - мне кажется, я за рулем телеги.
   - Ерунда, - отмахнулся Роман, тщательно скрывая свою радость и облегчение отсутствием какой-нибудь смертницы-невесты в салоне машины. - Лимузин никогда не водил? Мне как-то дали порулить, честно, я чуть не обкаклся.
   - Автобус пробовал.
   - Без людей хоть?
   Они засмеялись.
   Роман уже облизывался, радостно ерзая в кресле, он представил, как будет мазать белое тело своего возлюбленного защитным кремом. Солнце, Леон, солнце такое жестокое, твоя бедная шкурка слезет клочьями, давай я тебя намажу...
   Однако он напустил всю возможную серьезность и поинтересовался:
   - Как там отец?
   - Ничего, еще не весь песок высыпался. Ворчливый стал и капризный. На следующей недели хочет, чтобы я его на Мальдивы отвез. И чего не сидится дома?
   - Отвезешь?
   - Слетаю с ним, оставлю там и обратно. Не люблю без дела сидеть. Мы новый альбом будем записывать и два концерта через месяц в Москве.
   - Вы уже до Москвы добрались?
   - Первый раз, честно. Даже не знаю, как все будет. А...(Ветров замялся, чуть прикусив губу, с этим жестом он был особо красив и желанен)...
   - Что?
   - Наш общий знакомый, который поспешно улетел. От него нет вестей?
  
   На самом деле кто-то прислал Роману ММС-ку с букетом цветом и номер был явно не русский, поскольку никаких знакомых у Романа за границей не было, следовало это мог быть только Шестаков. И все у него было хорошо, и был он счастлив тихим своим счастьем двадцать лет спустя, и благодарил он Романа больше, чем свою маму. Роману не хотелось об этом говорить. Могла у него быть хотя бы одна тайна от Ветрова!?
   - Не знаю. - Он пожал плечами, выражая свою крайнюю незаинтересованность. - Мы не общаемся. Я думаю он все еще панически боится твоего отца.
   - Отец заказал ему мраморную статую, Артемиду с весами и мечом, теперь пытается выяснить, где Шестаков похоронен.
   Роман не выдержал и захихикал, Ветров блеснул остерегающим взглядом в его сторону, но потом тоже прыснул, ситуация и правда была комичной. Кому-то ничего, а кому-то памятник при жизни.
   Так они и ехали, не торопясь, мило болтая, как два неразлучных любовника, ребята на заднем сидении открыли пиво и веселились, считая проезжающие лексусы. Были они в целом милые, но умом не блистали, было видно, что Ветров наслаждается общением с Романом, он словно открыл его разум и теперь забавлялся, нащупывая его пределы. Роман хитро спрятал концы в воду, он то наивничал, хихикая, как застенчивая институтка, то вдруг убивал несмелые поползновения львенка одной мудрой фразой из цитатника аксакала. Ветров задумывался на секунду, как бы говоря: ах вот ты как можешь мыслить, и вдруг заходил с другой стороны. Они болтали обо всем: об устройстве мира, о бесконечных звездах, о прорывах науки, об энергетических полях, о поломках карданного вала и судьбе Версачи... Обо всем, кроме одного - о любви не было сказано не слова.
  
   Тайная надежда Романа намазать кремом от загара львенка не оправдалась. Во-первых, пошли тучи и солнце не жгло, как обычно в начале лета, во-вторых, предусмотрительный Ветров взял с собой тент, чем-то напоминающий шатер подишаха. Так что в креме необходимости не было. Во всяком случае, никто про крем не вспомнил. Ну ладно...
   Ребята к тому времени превратились в подвыпившую толпу (какими они видимо всегда и являлись), и организоваться смогли только для установки этого самого шатра-тента, который Роман обозвал "торговой палаткой. Потом они, теперь уже неорганизованной толпой ввалились в море, пытаясь вчетвером оседлать надувной матрас и при этом не потерять бутылки с пивом. Им хорошо жилось, они были под крылом Ветрова, как у бога за пазухой. А Ветров легко и не задумываясь принял на себя роль Матери Терезы для братьев меньших своих. Роман задал себе вопрос: мешают ему пьяные рокеры или нет? Возможно, не будь их, все было по другому, но так решил львенок и Демон смирился. Толпа, так толпа.
  
   - Идем плавать?
   - На перегонки! - Согласился Ветров и они, скинув очки и рубашки, рванули в море, еще прохладное, еще совсем пустое и спокойное.
   Несколько чаек взметнулось вверх с испуганным криком, холодная вода скрутила тело болью, но он плыл, радуясь силе и растворяясь в море. И он обогнал Ветрова, всего лишь на полкорпуса, подождал его и дальше они поплыли молча и ровно. Берег остался далеко, а впереди маячили рыболовные сети, море казалось влажной пустыней, в которой затерялась парочка путников. В принципе, место располагало к откровению, и Роман начал издалека:
   - Нравится здесь?
   - Хорошо, когда людей мало. - Ветров несколько раз нырнул и теперь отплевывался, мотая головой. Похож он был на дельфина. - А ты плаваешь давно?
   - Да, с детства родители возили, потом сам всегда мотался. Море меня выталкивает, как пушинку... Я в детстве всегда слушал море. Для этого нужно закрыть глаза и выключить мысли, ты услышишь звуки моря.
   Он залюбовался львенком, и слова казались лишними и жесты, и так он ничего и не сказал. Не придумал, как, что ли...
  
   ...Солнце уже садилось, болела припеченная солнцем кожа, они устало бродили по берегу, отделившись от покера и пива. Он так и не собрался. Так и не проронил ни слова, хотя, казалось львенок ждал чего-то неопределенного. Но Роман понял кое-что: Ветров взял с собой приятелей-рокеров по одной веской причине: папа. Он ехал на море, чтобы вывезти ребят... Нет, папочка, им не все равно, где надираться. И никаких фотографов не будет.
   Это было умелое прикрытие, а ребята, спрятанные под крылом у Ветрова, как у бога в кармане, конечно же промолчат. Может, и не нужно им триста лет это море, в конце концов, в Ростове тоже есть море, но шеф сказал - надо, значит надо. Вот что получается: просто общаться они должны тайком от ревнивого папахена! А ведь ничего пошлого в их дружбе нет и быть не может. Роману стало грустно - он всегда был свободен в выборе и не оборачивался на чужое мнение, а Ветров усиленно маскировался. Он хотел спросить львенка, что тот сказал отцу перед поездкой, но язык у него не повернулся...
  
   Им было удивительно легко и хорошо вместе, словно невидимая ниточка связала их и опутала, прошив единым светом. Они сбежали от людей, и просто бродили по опустевшему берегу, хвастаясь найденными ракушками, строили песчаные замки, и ловили чаек, гоняясь за ними с детским азартом. Роман и не знал, что может быть так хорошо, что тело способно радоваться жизни, как в детстве. А потом устали и завалились на песок, львенок вздремнул и рука его упала, слегка прикасаясь к мизинцу Романа. Роман долго не шевелился, продлевая прикосновение; прежние мучения и сомнения взяли верх и он постеснялся сжать эту руку. Он ругал себя за слабоволие, за трусость, за глупую скромность, но так и не пошевелился... Это был позор для Демона и это была трагедия для Романа. Невозможно так долго себя мучить.
   Стало темно и прохладно, и вся честная компания загрузилась в джип.
  
   - Есть хочу, умираю, - возвестил Ветров, когда они въехали в город, - мне еще триста километров кататься, так что давай поедим. Где здесь нормальный тихий ресторанчик?
   - Я знаю один, три квартала проедешь, налево, там есть кабачок, в нем все жутко дорого, но людей почти нет.
   - Подойдет.
  
   Роман зевал. Почти всю дорогу он вез спящих рокеров, пока у него не стали слипаться глаза. Ветров не спал, не смотря на обгоревшие плечи и красный нос он был бодр и полон сил. Он всегда такой был, создавалось ощущение, что этот человек никогда не устает, может быть так оно и было. Роман чувствовал себя паршиво - он струсил, как школьник на экзамене и не произнес ни слова, хотя шансов представилось более, чем достаточно. Чувства переполняли его, чувства кипели, а он так их и не выплеснул. Утраченная возможность застряла твердым комком где-то в горле и он не знал, как от нее избавиться. С одной стороны, конечно, разговор предстоял не из легких, но обманывать дальше себя и его не было возможности. Роман решил, что в следующий раз он буквально заставит себя сказать хотя бы несколько фраз, хоть намекнуть на свои чувства. Нужно было прорвать этот нарыв...
   В кабаке пили две угрюмые тетки, похожие на старых скучных лесбиянок, и скучала барышня у стойки. В остальном все было спокойно. Есть вышли только Роман, Ветров и Артем, ударник, поглотивший за день меньше всего пива. Остальных разбудить не удалось. Роман заказал на всех мясо и хачапури, Артему и себе пива, а Ветрову апельсиновый сок. Ветров нервничал. Он покусывал нижнюю губу и закатывал в трубочку кончик скатерти на столе. Скатерть эта почему-то навсегда запечатлелась в памяти Романа - бежевая с зелеными квадратами, похожая на советские ткани. То ли ретро, то ли и правда у кого-то сохранился запас скатертей из столовых прошлого века. Может, запомнилась она потому что Леон аккуратно скатывал ее большим и указательным пальцами, потом отпускал, ждал, когда она сама расправится и закатывал заново.
   Принесли мясо и пиво. К еде он не притронулся. Но потянулся налить пиво Роману и расплескал. Всего лишь несколько капелек, Роман бы даже и не заметил, тем более, что его одежда все равно помялась в дороге и потеряла первоначальный лоск.
   - Ай, я тебя облил.
   - Ничего, переживу как-нибудь, хотя мне будет ужасно тяжело...
   - Пойдем, я отмою!
   Ветров бросил взгляд в сторону туалета. И Роман, собравшийся было обрушится с критикой на такие мелочи, как капля пива, вдруг замолк, обмяк, и кратко кивнув, встал из-за стола. Артем возился с накладыванием мяса и только проводил их слегка удивленным взглядом. Еда его интересовала больше.
  
   Роман понял, - Леон Ветров вызывает его на разговор. Его тело сковало холодом - сейчас все выяснится. Да, черт возьми, он долго оттягивал этот миг, но Ветров тоже мучается... Он впервые в жизни не знал, как говорить о своих чувствах. Это будет трудный разговор, но теперь он прижат к стенке и...
  
   Ветров буквально втолкнул его в туалет. Там никого не было. Захлопнул дверь и зажал ее ногой, а Романа прижал рукой к кафельной стене. Демон только неслышно ахнул, в сердце у него оборвалась струна и он съежился, ожидая удара. В глазах потемнела, а холодный кафель стены словно заразил его тело, превратив в лед, ноги неестественно дернулись и стали такими слабыми, что он непроизвольно уперся левой рукой о зеркало, висевшее на стене. Удара он ожидал любого, от презрительной пощечины, до меткого апперкота в челюсть. Принимать удар он собирался стойко и с каменным выражением, все равно это конец...
   Но Леон не ударил, он навалился на него всей тяжестью своего тела, совсем вдавил в стену, зеркало, за которое судорожно цеплялся Роман крякнуло и сорвалось с одного гвоздя, перекосившись не на шутку. А потом Ветров вонзил в него свои губы... с такой жадностью и с такой сладостью, с таким напором, что Роман чуть не потерял сознание, он только успел вцепится в шею Ветрова, чтобы совсем не упасть, собирая по молекуле ту страсть, что обрушилась на него так неожиданно. Они переплелись телами, словно змеи, сдавили грудные клетки, зеркало не выдержало накала страстей и упала с грохотом на пол. Ветров целовал все его лицо, задыхаясь и путаясь в волосах, шептал что-то горячее, кусал шею. Это было умопомрачение. А потом он вдруг оттолкнул Романа. Отскочил на шаг, и мотая головой, словно отрекаясь сам от себя. И тут до Романа дошло - с той стороны двери звонил телефон львенка, и скорее всего его принес Артем и видимо он ломился уже давно в туалет, честно исполняя свой долг.
   - Прости, - Выдохнул Ветров, растрепанный и с влажными губами он был красив, как божество, - я не могу больше ждать...
   - Я ...
  
   "Я люблю тебя!", - хотел прошептать Роман и упасть на колени, так как ноги его больше не держали, а все тело вибрировало, как безумный камертон, но Ветров приложил палец к губам, потом быстро привлек к себе Романа, еще раз припечатал поцелуй, и вдруг бросив совсем, выскочил из туалета. Роман медленно сполз по стенке, дрожащими руками ощупывая свои влажные губы и пытаясь пригладить растрепанную прядь, что у него совсем не получалось. Его трясло, а тело не хотело вставать, словно он напился в сиську. Вниз живота он даже не смотрел, он и так знал, что за огонь там полыхает.
  
   Прошло наверное минут десять, пока он пришел в себя. Кое-как поднялся, смыл слезы и обтряхнул одежду, все еще не веря своему счастью. Может это был дурацкий сон? Безумно тянуло к телефону, набрать номер, услышать его голос, получить хоть малейшее подтверждение... Но он понимал, что нельзя. Все телефоны прослушивались. Он нашел следы укуса на шее и успокоился, он не сошел с ума и не спит, все это происходит в реальности. Перед ним промелькнула вся история: мучения Ветрова - от нарождающегося интереса до пылающего в безумии разума. Он запрещал себе, он отбрасывал и смеялся, он не понимал, он страдал, он терял себя и находил, он пытался отказаться, но не мог, он не понимал, как вообще такое может быть, потом он наблюдал и не понимал - отвечают ему или нет. Может, ему казалось, что Роман всего лишь водит его за нос, и все это садистская игра. А потом он наплевал на все правила и разрешил себе, и тут он увидел нерешительность, и испугался... А вдруг это только показалось? Но Ветров оказался сильнее - он не мог больше ждать...
  
   Роман пошел домой, запрещая себе радоваться. Ему казалось, - мир увидит его радость и отберет ее. А он не мог поделиться, не мог отдать, не мог отказаться. Ему нужен был Ветров, как воздух. Пусть со всеми своими выкрутасами, пусть с больным и подозрительным папой, с толпой пьяных металлистов, храпящих в салоне. Он примет его любого. И если мир отвернется от Ветрова, он спрячет его в своей любви, закутает в свет своего тела навеки вечные и никому никогда не отдаст. Он проглотит Ветрова и будет носить всегда в своем желудке, в крови, в поте...
  
   Возле дома он увидел Генкин хундай и дремавшего в нем Динго. Роман только махнул ему, пытаясь спрятать лихорадочный блеск глаз и казаться совершенно обыкновенным. Как раз позвонил Генка, причем оказалось, это уже пятый вызов за вечер.
   - Старик, ну ты, ё-маё, как в колодец провалился. Тачка-то где?
   - Здесь стоит, Ген, не вопи. Приходи, забери, пока я добрый...
   - Что?
   - Ничего, забирай, говорю машину.
   - Нет, уж, чувак, давай подробнее, что это значит: "пока я добрый"?
   - А то и значит, что хундай по уговору мой должен быть, да только я спор отменяю. Не нужен мне твой кореец. Там рядом Импреза стоит, это моя новая машина.
   - Ты хочешь сказать... - Генка потерял дар речи, он только ухал и сопел как ежик.
   - Приезжай, увидишь.
   - Ну, старичок, ты даешь...
   - Ты смотри, только проболтайся, ни хундая, ни тебя не найдут.
   - Понял. Что, он тебе и тачку придарил?
   - Пока, Ген.
  
   Когда они только заключили этот дурацкий спор на честь Ветрова, Роман несколько раз мечтал, как будет круто принести Генке какой-нибудь трофей (почему-то ему представлялся галстук львенка, хотя было очевидно, что Ветров не носит галстуки), презрительно бросить на капот хундая и потребовать ключи. В общем-то дальше этого фантазия не доходила, но в таком варианте Роман должен был преисполнится важности, задрать нос и может быть потом снисходительно отказаться от хундая, приняв его денежный эквивалент. Сейчас ему было все равно. Так много всего произошло, так изменились акценты, что спор стал не актуальным, а денежный эквивалент - не привлекательным. Сейчас его мысли были совсем в другой стороне.
   Первое, что его интересовало, кроме самого Ветрова, это отец львенка. Возможно, Ветров планирует прятаться от него всю оставшуюся жизнь, но вот Романа это не устроит. Он слишком стар, чтобы быть всего лишь любовником. Он хочет жить с Ветровым в одном доме, просыпаться в одной кровати, и быть каждую секунду вместе, именно так и не иначе. И был еще один фактор, будораживший ум Демона - насколько все серьезно со стороны львенка. Не похоже, что это блажь, напавшая на перенасыщенного бездельника, но и вряд ли он готов сейчас все бросить и переехать к Роману. Впрочем, поглодав себя глупыми построениями будущего, Роман отпустил мысли - пусть, что будет, то и будет. Лично он готов сражаться до конца за свой мир с Ветровым. Готов ли Ветров? Это конечно вопрос...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   12.
   Как его подмывало позвонить! Рука сама тянулась к трубке, сладостные воспоминания растекались по телу теплой волной, волнующее любопытство сделало его нетерпеливым и нервным. С работой он расправился в рекордные сроки - пятнадцать минут на человека. Пришло двое мальчиков, так же, как и Борис, возомнивших себя достаточно красивыми, чтобы не работать, а гордо быть фотомоделью. Обычно на такие экземпляры Роман тратил по часу, иногда растягивал созерцание и до двух, присматривался, заигрывал, кружился в особом танце, высматривая, где брешь в этом тайнике энергии, но все перевернулась после вчерашнего поцелуя. Он больше не интересовался юными симпатягами, даже процесс фотосъемки не достигал того экстатического накала, как обычно. Быстро отпустил, скользнув отстраненным взглядом на их удивленные физиономии. Потому что единственное, чего он хотел - поговорить с Ветровым. Ветров, черт его возьми, был похож не на ветер, а на вулкан, который вчера так рванул, что затопил лавой всех окружающих. И Роман был тем, кто утонул первым.
   И все же не удержался - позвонил. Нужно было соблюдать осторожность, папехен наверняка уже приставил шпионов к Леону, потому что появилась реальная возможность потерять еще одного сына. А не позвонить Роман тоже не мог, потому что у него тоже была возможность потерять львенка. С одной стороны он казался очень разумным и продуманным, иногда даже до оскомины во рту, но подарок машины и вчерашний жаркий поцелуй свидетельствовали в сторону некой скрытой непредсказуемости, которая чертиком из табакерки выпрыгнула вдруг, сметая все границы рациональности. Проще говоря - а если он сейчас передумает и начнет сдавать задом - мол, секундное помутнение было, а сейчас прошло, я ведь, пардон, настоящий мужик, а не педик какой-нибудь. Таких слезливых историй в тусовке была тьма. Какой-нибудь смазливый гей соблазнял обычного натурала, причем как правило в хорошем подпитии, а на следующий день натурал сваливал, оставляя гандоны в унитазе и зияющую рану в сердце. Кажется ЖЖ рассказывал, как он заявился на работу к парню, с которым переспал вчера, а тот вызвал охрану и юного Ромео быстренько выставили на улицу. Да, хотелось потрахаться, было интересно, но вообще-то это не по мне, у меня вообще девушка есть. Жалкие пленники своих желаний, они включали разум позже, и возвращались к своей обычной жизни, засунув воспоминания в глубины подсознания. Потому Роман и позвонил.
   - Привет, - промурлыкал он весело и протяжно, - чем занимаешься?
   - Вышел прогуляться на улицу, вчерашний день не прошел даром - горю снаружи и внутри.
   - Я тоже, - радостно причмокнул Роман, - а мне такой сон откровенный приснился, все не хочу просыпаться.
   - Мне тоже пришел сон, все рухнуло из-под ног, я летел в пропасть, но было это так приятно...
   - А во сне бывает так, вроде бы летишь вниз, а на самом деле это выход из этого мира в другой.
   - Я не долетел до конца, так что еще не знаю. - Ветров вздохнул, видимо его все таки колбасило, и мысли роились и радостные и темные.
   - Мне когда первый раз такой сон приснился, я себе места не мог найти...
   - Как волной накрывает. - Согласился львенок. - Я тебя убить готов!
   - Хочешь сказать, что я медлительный?
   - Тормоз в натуре! - Фыркнул Леон Ветров. - Возникло ощущение, что ты меня специально изводишь.
   - Нет! - Роман возмущенно выдохнул. Он и правда получается тормоз! Нужно было срочно исправляться. - Слушай, я тут фотки обработал, которые с концерта, парочка получилась очень даже ничего. Когда приедешь? Я тебе отдам.
   - Ага, я понял. - Он замолчал на некоторое время. - Кажется в среду здесь будет бизнес-вечеринка, которую мне необходимо посетить, там наши партнеры будут презентовать новый БМВ Х6. Давай там и встретимся. Мне фотографии срочно нужны для сайта.
   - Отлично. Позвони мне скажи, где это будет.
   Они не прощались и никто не говорил: "До свидания, любимый!", был слышен только легкий вздох...
  
  
   Узнавать про презентацию ничего не пришлось. Позвонил Генка и в приказном порядке пригласил на презентацию. Роман многозначительно хмыкнул и жеманно согласился. (БМВ Х6? Очередной паркетник? И чего я там не видел?). Генка про спор молчал, делал вид, что ничего не произошло, хундай он давно забрал, еще и ворчал, что резина "заметно облысела". Роман тоже молчал, в конце концов, было это давно, да и не нужны ему деньги.
   Однако некоторую традицию он нарушил, причем сделал это специально. Вместо привычного строго костюма натянул рванные джинсы, на самом деле годные лишь для тусовки, дыры на коленках обтрепались и свисали нитяной бахромой. Майку он тоже нашел клубной тематики, в оранжевых цветах. Из обуви долго не мог ничего найти и одел домашние шлепки. Вот так пусть и будет. Все - в дорогих костюмах, а фотограф, как и полагается творческой личности в разгильдяйском виде. Ему надоел его безупречный образ, хотелось хамить, шокировать и бросать вызовы налево и направо, посмеиваясь человеческой закостенелости. И конечно, он ждал главного гостя и ради нее был особо привлекателен - глаза блестели вожделением, волосы он растрепал, а губы облизнул, как пантера, готовая к решительному прыжку.
  
   Генка уже отведал шампанского и пререкался с охранником, отбивая место для себя и штатива перед стендом, на котором железной глыбой вздымался блестящий монстр от баварцев - Х6. Роман кивнул ему издали, одним махом прошелся вокруг автопомоста, запечатлел железную новинку со всех ракурсов и подскочил к Генке:
   - Когда презентация начнется?
   - Да уже сейчас. А ты чего так вырядился?
   - Захотелось... - Роман загадочно усмехнулся и слегка стукнул Генку попой. От такой неожиданной игривости Генка чуть не упал, заклокотав не то кашлем, не то смешком, который не смог нормально выбраться из горла. - А что, так лучше?
   - Не знаю, я такие джинсы не ношу.
   Церемония началась только через полчаса, к тому времени набилась толпа тележурналистов, да и гостей прибыло достаточно, чтобы Демон ощутил себя запертым. Все, что шевелилось, он уже сфотографировал, даже зачем-то сделал панораму зала. По хорошему, можно было удаляться. Генка ждал торжественного буфета в честь немецкого авто, а Роман не мог уйти, ведь они условились со львенком встретится на презентации. Ветров не появлялся и Роман грустнел на глазах. Звонить он не стал принципиально. И вот, последний выступающий, толстый маленький немец в очках, пожелал всем ездить на БМВ и под жидкие аплодисменты слез с помоста, который едва вмещал машину, и Роман собрался уходить. Даже продумал себе более безопасный путь - ко второй двери в конце зала, когда кто-то сзади прихватил его плечо и так тихонько сжал, что по телу прошел холодок. Роман обернулся и засиял улыбкой - потемневший после загара и невероятно свежий за его спиной прятался Ветров-младший. Генка тоже заметил сына ростовского миллионера и завращал зрачками, как щука, вытащенная на берег рыбаком. Возможно, то, на что намекнул Роман, когда они последний раз говорили о споре было для него не более, чем словами, в которые не очень-то хотелось верить. Сейчас он был расплющен очевидным и потому так и застыл с беспомощным выражением лица, пытаясь поверить и не поверить одновременно.
   - Я сейчас, только речь произнесу, - шепнул Ветров, - ты что, работаешь?
   - Да, меня обычно приглашают на подобные мероприятия. Но сегодня я пришел исключительно из-за тебя.
   - Господин Ветров! - Радостно взвизгнул здоровенный рыжебородый детина, видимо директор автосалона. Он тут же бросил немца-коротышку, который тщетно пытался дотянутся до уха "русского директора" и помогая себе жестами, стал энергично зазывать львенка на постамент. Не хватало только криков "Снегурочка! Снегурочка!". - Леон, ну давай, мы все тебя ждем!
   Речи львенок умел произносить. Зажигательные, красивые и... лживые. Про взаимное сотрудничество, слияние интересов, отраслевую политику и выгодные продажи. Думал он про другое. Роману хотелось верить, что про него. Смотрел он все время на него, так прямо и открыто, что хотелось спрятаться. Немец предложил уважаемому партнеру лично оценить все достоинства нового автомобиля и прокатится на Х6, который стоит во дворе.
   - Конечно, - согласился Леон Ветров с царской снисходительностью, не дослушав переводчика, - только я возьму с собой фотографа. Роман!
   Они прошли сквозь толпу тележурналистов, как сквозь строй. Кто-то все это снимал. Похоже, львенку было все равно. Роман прошел за ним, еле успевая, они покинули павильон, и на улице люди расступились, узнав Ветрова. Х6 похоже ждал кого-то вроде Ветрова. Большой, внушительный, солидный, с агрессивной мордой и хитрым прищуром.
   - Садись за руль!
   - Я? - Роман поймал ключи и замешкался. Х6 слегка пугал его размерами и напыщенностью, к тому же он ни разу не ездил на БМВ. Он к Импрезе еще не совсем привык, а тут такой танк. - Я боюсь!
   - Давай, я хочу чтобы ты не боялся хороших машин!
   Он буквально подтолкнул его плечом и рассмеялся. Пах он замечательно - едва ощутимым сандалом и чем-то теплым с легким привкусом цитрусовых. Роман облизнулся, лаская его глазами и покорно сел за руль Х6. они помчались по сумеречному городу, перебивая друг друга и пытаясь что-то рассказать.
   - ...Нет, я уже собирался уходить, думал ты меня кидаешь!
   - А я не мог продраться сквозь толпу журналюг. Какой-то пошляк придумал, что будет пенная вечеринка, я час этим остолопам объяснял, что Х6 не будут обливать пивом и красоток топлиз не будет...
   - Ты - красивый...
   - А ты меня вообще сегодня сразил - смотрю, стоит какой-то пижон с откляченной попкой... оказывается это ты. Модно выглядишь!
  
   Остановились они у прудов. Роман едва протиснул паркетник узкой тропинкой. Вообще-то въезд к прудам был перекрыт, но им повезло, кто-то забыл замкнуть шлагбаум. Роману здесь нравилось - черным зеркалом застыла вода, неприлично вонзалась в небо телевизионная вышка, зацепив острым шпилем полную луну. Он много раз был здесь один, один раз привез Владислава, но пруды с их застывшей темной тайной испугали его.
   - Красиво здесь, - удивился львенок, - твое тайное место?
   - Вроде того...
   Больше они не сказали не слова. Все, что накопилось в Романе за долгое время ожиданий, вдруг прорвалось, сломив последнее сопротивление, и он, покинув водительское сидение, перескочил на колени Ветрову. Немцев за удобный и просторный салон он не благодарил, некогда было, так много хотелось сказать львенку, так много обнять, так много целовать.
   - Ты меня любишь? - Спросил Леон и глаза его наполнились слезами.
   - Очень, - шепнул Роман, покрыв его поцелуями, - сомневаешься?
   - Я так долго сомневался...
  
  
   ...Тело его вздрагивало, словно его покалывали тысячи острых иголочек. Какое-то время он стоял у входа в подъезд, наблюдая, как неуверенно удаляется Х6. Было больно и билось сердце, словно часть его насильно оторвали и удалили. При этом невероятная слабость растекалась по всем членам и тело отяжелело и налилось сладостью. Он едва усмехнулся, подумав, что салон БМВ теперь не такой уж и новый.
   Это был не просто секс, это был удивительный по своей эмоциональной накалке полет страсти, когда тело горело изнутри, когда любое движение было значимым, как атомный взрыв. У Ветрова был потрясающе красивый член и орудовал он им вполне умело, при этом его мучил стыд и страх за то, что он испытывает запретные удовольствия. Львенок был похож на падшего ангела, вдруг разрешившего себе всё. Когда он кончал, то так полоснул когтями по спине Романа, что там наверняка остались кровавые полосы. Прикасаясь оголенными чувствами, они зажгли такой костер страсти, что все полетело к черту - Леон Ветров (да-да, почетный гость презентации) выбросил мобильник в озеро, потому что тот беспрестанно звонил, Роман стаскивал модные джинсы и окончательно порвал их, в сидении БМВ что-то хрустнуло, кажется оно не было рассчитано на бурный секс двух взрослых мужчин. Они забыли про мир, про время, про себя...
   Он бы целовал его вечность, он бы гладил его всегда, он бы сосал его член целую бесконечность... Это была любовь! Он был без ума от запаха его кожи, от смущенного взгляда, от решительно сжатых губ, от упругой попы, он бы украл его у собственного отца и увез на край света, чтобы заласкать до смерти. Тело Романа пело, трепетало, оно готово было принять львенка целиком в себя, раскрывшись на встречу, как дикая орхидея. Дома он завалился измождено на диван и погрузился в воспоминания: нежная вздрагивающая шея Ветрова, первое неуверенное прикосновение к паху, он целует его ухо, медленно расстегивая молнию... вот он навалился, как скала всем весом, Ветров стонет, закусив губу, его напряженная рука сжимает талию Романа и соскальзывает на бедро... какой огонь, мама дорогая!
   Нет, об этом нельзя было думать, без того, чтобы не возбудить новое желание. Он хотел лечь спать, но сердце так колотилось, что это было невозможно. Он отдал все, что имел, всю силу и энергию, накопленную годами и получил в ответ еще больше. Они обменялись жизнями и теперь принадлежали друг другу. Это было совершенно не похоже на унылый секс, которым он занимался последние несколько лет. Демону пришла в голову чудесная мысль - купить завтра два кольца из белого золота и просить у Ветрова руки и сердца. Конечно, это было примитивно и старомодно, но такой красивый шаг был необходим. Он хотел обладать Леоном Ветровым всегда, все оставшиеся дни, часы и минуты. Как только он вспоминал БМВ, все в нем сладострастно сжималось и член твердел. Так он завтра и на улицу не сможет выйти...
   Всю неделю он ходил, как безумный - клиентам отвечал невпопад, Амбарцумыча вообще не узнал на улице, сдержанно улыбался и один раз, замечтавшись споткнулся на ровном месте. По телефону они говорили пару раз, про фотографии с концерта, про концерт в Москве, Роман давал Ветрову советы, какую зеркалку лучше выбрать начинающему. При этом голоса у них были такие бархатистые, а смысл слов настолько не имел значения, что подслушивающим их разговор казалось, что оба крепко обкурились. И все равно, так долго не могло продолжаться. Им хотелось видеть друг друга, щупать, тискать, покусывать и скользить по коже обнаженными телами.
   За лето они встретились всего лишь несколько раз. Ветров снимал комнату в отеле на побережье, и они несколько дней не вылезали оттуда, наслаждаясь проведенной в ней каждой секундой. Пылающие сердца догорали в ночах страстей, как сухие соломинки. И конечно, Роман ездил в Москву, фотографировать концерт львенка и его группы. Только этого было мало, катастрофически мало...
  
   Осенью Роман не выдержал. Он не видел Ветрова две недели, и это было невыносимо - хотелось рыдать и бить вокруг все живое. Разум сходил с ума, а тело ныло. Что это за отношения, черт возьми? Он так долго сражался за свое темное счастье, так долго шел к ним и достаточно страдал, чтобы сейчас не получить ВСЕГО.
   - Я умираю без тебя, как цветок без воды, - он зажал Ветрова в коридоре, не стесняясь соглядатаев и случайных свидетелей, зацеловал его грудь, сжав сосок, - что ты со мной делаешь?
   - Ты - мой дьявол-искуситель, ты теперь все, что у меня есть, ты отобрал мой мир... И ты еще спрашиваешь: что я делаю?!
   - Я хочу быть с тобой, понимаешь, господин Ветров? Хочу утром вставать и целовать тебя везде, хочу приносить кофе в постель, хочу делать долгий эротический массаж. Ты будешь нравится мне любой, с чистыми носками и с нечищеными зубами, с грязными носками и в мятой рубашке... Я тащусь от запаха твоего пота, я могу быть ковриком твоим грубым пяткам.
   - Дурак, - отмахивался, смеясь львенок, - у меня не грубые пятки...
   - Ничего не знаю! Ты взял мое кольцо?
   - Взял.
   - Что это значит, понимаешь?
   - Да, не тупой.
   - Ну!
   - У меня есть один план, но нужно потерпеть. Еще месяц.
   - Через месяц я сам лично удавлю твоего отца!
   - Ты так долго жил без меня, а тут не можешь потерпеть четыре недели!
   - Не могу. Я тогда не знал, что ты есть на этом свете! Я был одинок, как пень посреди сожженного леса, я не знал вкуса твоих губ, я даже ничего не хотел, а сейчас я хочу тебя постоянно...
   - Тс-с! Я что-нибудь придумаю.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   13.
   После этого разговора прошло три недели, Роман совсем загрустил. Ничего не меняется, черт возьми. Его потрясающий любовник живет в другом городе, их разделяют триста километров, подозрительный папахен и масса обязательств, данных Ветровым самому себе. Он сохнет, страдает, изнывает, вожделеет в пустоту, а хитрая лиса, Леон Ветров блистает на вечеринках, мило улыбается в камеры и просит подождать неизвестно чего.
  
   Роман метался в крайностях - то раненным зверем отмерял шагами минуты в запертом сердце, то взлетал на пике страстей как вольный журавль, к самому синему небу. Грустил один, как девица, сидя у окна, задумчиво провожая взглядом прохожих, лихорадочно паковал в рюкзак пляжные шмотки, потому что Ветров ждал его в Сочи.
  
   ... и они поплыли в море на яхте. Яхта называлась "Небесная" и Ветров клялся, что умеет управлять любыми яхтами, вплоть до летающих тарелок. Поскольку перед этим они уже выпили по паре бутылок пива, Роман безоговорочно поверил. Солнце нещадно слепило, чайки издевательски крякали, кружась вокруг мачты. Львенок что-то там нарулил и яхта вроде бы двигалась в море, к тому же ветер был попутный. А потом начался штиль, мотор надрывно рыкнул и заглох и тут сын старой лисы, вечный повелитель душ и незрелый рокер вдруг, нежно потупив глазки, сознался, что на самом деле не так уж хорошо разбирается в яхтах. Да, он пару раз выходил в море и видел, как это делают другие, поэтому и решил, что у него получится, чего тут думать, это же маленькая лодка, а не какой-нибудь Боинг... Роман на полном серьезе хотел поколотить львенка и минут двадцать кричал: Ветров, спускайся, овца, я тебе весла дам...". Как он был зол! Пиво кончилось, неимоверно пекло солнце и хотелось есть. Поскольку Ветров и не думал слезать с мачты, оставалось только одно - Роман разделся и спрыгнул в воду. Минут через пять горе-моряк из породы крупно-кошачьих последовал за ним. Вода была такой прозрачной, что видны были даже незагорелые пятки львенка. Впрочем, кроме пяток, там было еще на что любоваться. Роман простил маленький обман своего любовника и игриво обвился сзади, любуясь упругим телом.
   - А я тут вижу кое-что...
   - И я вижу, - захихикал Ветров, он был похож то на агрессивную рысь, то на мягкого домашнего котенка.
   Они выбрались на палубу и Роман продолжил приставать...
  
   Он увез с собой лучшие воспоминания о сексе на дрейфующей яхте: соленые губы, влажная кожа, теплый плотный воздух, палящее солнце и умопомрачительный аромат желания, заполнивший все море.
   А потом - опять пустые будни в пустой квартире. И яхта уплыла куда-то в нереальное, просто снилась, как и все остальное. Он пытался вспомнить подробности и не мог - словно вдруг постарел и поглупел. Когда Ветрова не было рядом, все стало скучным и нудным - фотомодели с округлыми попками, его квартира, в которой он даже перестал стирать пыль, лениво наблюдая как она множится каждый день. Несколько раз звонил Степанько, поспешно утверждавший, что Борис теперь есть его любовь на все времена и что они собираются вместе уехать в Москву. Роману показалось, что он не хвастается, а пытается укусить его на последок побольней, и он потерял интерес к разговорам с бывшим воздыхателем. Он потерял интерес вообще ко всему и жил только ожиданием...
  
   Ветров был как тюрьма, как чудесный сон, в котором он запутался и увяз по самые пятки, и чем больше он шевелился, тем туже затягивались путы. И он был счастлив стать его добычей, он был готов на все сто растворится в своей любви.
   Ветров был как огонь - жаркий и голодный, желавший согревать своим теплом вечно. Он постоянно присылал курьера к Роману с мелкими подарками: золотая цепочка с крестиком, набор запонок, галстук бордового цвета, или просто букет цветов. Роман собирал все это и хранил в отдельном ящике. Смеялся и просил в следующий раз прислать трусы в горошек или золотой унитаз.
   Он тоже отсылал с курьером назад свое безграничное внимание: постоянно ходил по салонам, искал особые картины с особым настроением - легким и летним. Нашел всего две, обе подарил Леону. Один раз он, сдержанно хихикая, отослал назад здоровенный кактус очень такой фривольной формы. Курьер пришел в ужас, когда увидел мексиканское чудо, но тащить его не отказался, его услуги щедро оплатил сам Ветров.
   Однако все это не прошло даром - по Ростову поползли слухи и наверняка доползли до Ветрова-старшего. Обеспокоенный, он несколько раз пытался поговорить с Леоном, но тот гибко уклонялся от темы, намекая, что у него есть некий план, который решит все разногласия. Вскользь он упоминал о каких-то банковских счетах, но Роман тогда не понял, к чему все это и отбросил. Ему хотелось просто любить, и честно говоря, он бы предпочел, чтобы львенок не был так богат, а был более свободен. Но влияние папы на господина Ветрова было еще безграничней, чем любовные сети.
   Тусовка тоже не оставила их отношения без внимания. Сначала на форуме появилась тема "Демон + Ветров", потом Амбарцумыч пришел в гости с двумя сиськами пива и пытался неуклюжими попытками выведать сексуальные тайны Романа, и наконец, кто-то все время звонил на городской телефон и многозначно сопел. Местная газетенка гей-сообщества поместила портрет Романа на первую полосу с намеком, что он теперь герой и голубое знамя всего южного округа, но Роман не слышал и не видел ничего вокруг. Несколько раз звонил оторопевший от намеков и проснувшейся совести Генка и замогильным голосом предлагал свой хундай, как предлагают любимую дочь замуж к разбойнику. Роман конечно отказывался и они расставались чуть ли не близкими друзьями.
   Роман вспомнил Папу и подумал, не тормози он так все это время, возможно Папа жил бы дольше, во всяком случае, львенок смог бы оплатить ему лучших врачей... Но это была грустная тема.
   Город надоел ему, казался маленьким и захолустным. И в то же время возникало странное ощущение, что вскоре этот сон закончится и начнется новый.
  
   Так и случилось прохладной осенью, затанцевавшей Романа в нежном и неожиданном танце почти до упаду...
  
   Был понедельник, десять вечера. Незаметно подкралась осень: деревья желтели как на ярмарке, осенний ветер не на шутку похолодел, прохожие облачились в куртки, сумерки спешили прогнать день. Роман вчера был в магазине и с горя купил массу ненужных вещей, вот, например, кожаная куртка под псевдостиль рокеров, которая скорее пойдет Леону. Или барсетка с шильдиком Версачи, - не будет он ей пользоваться. Купил так, скорее от злости. Яхта совсем уплыла в область сладкого прошлого, львенок давно не появлялся и было от этого до боли грустно и чувства комкались, как ежи, ползущие по оголенным внутренностям его ощущений.
   Не мог он жить без Ветрова-младшего... Это как приговор, как огромная тягучая неотвратимость... И сделать ничего не мог.
  
   Ровно в десять тридцать он услышал легкое пошкрабывание в дверь. Дети? Мыши? Хулиганы? Он резко распахнул дверь, на ходу приглаживая непокорные вихри волос и только ахнул - там стоял Ветров, одетый в кожу, похожий на эсесовского офицера, только без фуражки. Лицо у него было под стать: хмурое, решительное и суровое. Ну вот, дождался, - испугался Роман, - либо что-то случилось, либо меня сейчас бросят! Он уже думал об этом. Если Ветров вдруг передумает и решит от него свалить, он его убьет. И будет ему на все плевать, и жизни дальше не будет...
   То есть, предпосылок к этому не было, кроме одной, но застрявшей, как заноза в ладони - папа и его миллионы. Сам папа ничему не мешал - просто не мог помешать, львенок был сильней во много раз, но искушение наследовать приличный капитал и занять высокое положение могло все изменить. Любить Романа для Ветрова означало потерять все. Это был жестокий выбор, а Леон до сих пор его не сделал. Роман много раз пытался поставить себя на место испорченного деньгами сынка богача, но до конца не проникся, потому что не мог вообразить масштабы потерь. Он бы выбрал Ветрова, это очевидно, но он не знал, что там спрятано в рукаве у папахена и не мог понять, что думает сам Леон Ветров.
   И вот он появился, мрачнее тучи, сдвинул свои изогнутые брови, только кратко кивнул в сторону лексуса:
   - Собирайся, жду десять минут. Только жизненно необходимое и документы, загранпаспорт обязательно.
   Что это могло означать, Роман не представлял. На всякий случай он спросил:
   - Окей, я скоро, а что...
  
   Но Ветров уже исчез. У Романа появилась тайная надежда: может папахен сыграл в ящик или его разбил неизлечимый паралич и львенок наконец-то свободен? Эх, слабая надежда, из области запретных... Из тех, что погребены в мрачных подвалах подсознания. Потому что не мог он желать смерти человеку, родившему в мир его любовника.
   Собирался он судорожно, суетился, не в состоянии сообразить, что ему необходимо. И необходимо для чего? Куда они едут, в Ростов, в Сочи? Почему нужен загранпаспорт, у которого вообще скоро истечет срок. Он делал его давно, когда собирался в Турцию, но так получилось, что заболел Папа и никуда он не поехал. Может, львенок все же освоился с яхтой и они поплывут в Турцию? И что такое необходимое? Что вообще с собой брать? Роман бросил в чемодан несколько костюмов наугад, майку и полотенце. Он тешил себя надеждой, что ничего не случилось, они просто едут на море, в очередной чудо-отель, где будет много секса - секс в бассейне, под пальмой, в душе, в шкафу с одеждой, ночью в ресторане, где официанты уже ушли... Однако, деньги он взял, все, что откладывал на черный день. Не хотелось, конечно, думать, что вот он наступил - черный-пречерный день. И все же, как-то было все странно. Не предупредил, не намекнул, не позвонил... Когда было совсем невмоготу, приезжал Динго, привозил чей-нибудь левый телефон и они болтали по несколько часов, уверенные, что на этом телефоне папина прослушка не стоит. А сейчас, события развивались так неожиданно, что Демон растерялся.
   Ноутбук брать или нет? Он решил взять. Там были все его фотографии. И там была вчерашняя гордость - электронное письмо одного известного своей претенциозностью модного фотожурнала. Генка отсылал фотографии Романа в несколько журналов. Почему он это делал, было загадкой. Может, ему хотелось отработать проигранный хундай, а может Генка честно болел душой за "похороненный" талант Романа. Не важно, журнал ответил - они хотели Романа. Со всеми потрохами, целиком и полностью. Роман был бы не против, если бы его вторая половина - строптивый хулиган Ветров последовал за ним: редактор журнала приглашал Романа переехать в Москву. Теперь, кажется, это не имело особого значения.
  
   На улице ждал старенький лексус Ветрова, LX 470, его единственный и любимый джип, который он ни за что не хотел продавать. Роман как-то намекнул, что есть уже новые модели, но упрямый львенок ничего не хотел слушать, только упрямо мотал головой. Тот самый лексус, который видел Роман в их первую встречу, который презирал и ненавидел, как символ всего, что недосягаемой стеной отделяло его от мира, где жил Ветров. Тот, о котором тайно мечтал - прокатится с ветерком и чтобы Ветров был рядом, под боком, и говорил бы обычную ерунду, про яркое солнце, про холодный дождь или про фотосессию на закате...
  
   - Только сядешь за руль, - небрежно бросил львенок, зевнув во весь рот, - красив он был чертовски и сводил с ума не меньше, чем тогда, год назад, только взрослее стал, взгляд серьезнее и морщинка появилась в уголке рта, - а я высплюсь на заднем сидении.
   Они обнялись, как старые приятели и вдруг Ветров поцеловал Романа нежно и долго, как своего мужчину. В засос. Прямо на улице, не стесняясь и не опасаясь. Кровь прилила к голове и все вокруг зашумело, вдруг заговорив на разных языках - листья и птицы, лавки и желтая земля... Похоже и правда, что-то случилось.
   - Все в порядке? - Спросил Роман, с трудом отлепив губы. Было так чудесно целоваться и наплевать на всех, но его грыз червяк сомнений. Что-то не так!
   - Да, ты все вещи взял?
   - Ну вроде как, только я не услышал, куда мы едем.
   - Лимассол.
   - Куда-куда? Ты шутишь?
   - Нет, - Ветров запрыгнул на заднее сидение и сделал вид, что завалился спать, - прости, я последние двое суток почти не спал.
   - Хорошо, - неуверенно пробурчал Роман и пожал плечами, - может ты сам поведешь свой автомобиль.
   Надоело, он хотел слышать всю правду.
  
   - Давай, ты же хотел. - Игриво потягиваясь, промурлыкал Ветров.
   - Чего я хотел? - Он уже не боялся показаться глупым, необходимо было выяснить, что происходит. - Я хотел быть с тобой. Мы едем отдыхать? Скажи мне!
   - Нет, дорогой. Нет, любовь моя, нет мой цыпленок. Мы едем жить на Кипр.
   Кипр прозвучал заманчиво, но как-то недостоверно. А папахен с его больным сердцем и неизлечимым геморроем? А миллионы, которые ждут не дождутся старшего сына?
   - Там у меня три дачи. Две мы сдадим в аренду, а на третей будем жить. Как у тебя с английским? Ах да, помню не очень... Что ты так смотришь? Да, я удрал от папашки, да, я с ним порвал, я больше не сын Ветрова. Он меня проклял и возненавидел. Потому мы бежим. Я перевел в банк сколько можно денег, на первое время хватит, остальное заработаем. Ты как, согласен?
   Вот это нонсенс! Это решение проблемы. Может даже такое крутое, о каком и не мечталось Роману. Его холенный и избалованный львенок все бросил, чтобы быть вместе? Роман так долго ждал этой минуты, что растерял все слова. Как назло! Он только пожал плечами, делая вид, что так и должно быть:
   - С тобой - хоть в ад...
  
  
   ...Мир проносился мимо, выплывая из тумана яркими вспышками. Может это были огни ночных фонарей, может маяки на холодном берегу, или свет в окнах далеких домов. Темная ночь царила вокруг, поглотив реальность. Чужая жизнь, как сон наркомана, проплывала мимо, едва сформировав образы. Пахло кожей. Он знал, откуда, - пальцы сначала осторожно, потом с наслаждением ощупывали едва вибрирующий руль. Огромная луна зависла на небосклоне, настойчиво провожая ночного путника на волшебной дороге к морю. Он выжимал из машины максимум - мир размазывался и угрожающе дребезжал, закрутив танцы с бешенным октябрьским ветром. Казалось, еще чуть-чуть и они взлетят, выпустив прозрачные, но твердые крылья. Осторожный и всегда трезвый, он набирал скорость постепенно, наблюдая, как мир тает, и кинопленка ночи рвется на кадры. Впервые он управлял LX 470. Это была чужая машина, и стоила она до хрена, и сев на водительское место, он чувствовал себя неуютно, словно вторгся в чужой организм, такой грубый и неумелый. Но, обстоятельства сложились так, что деваться было некуда, и он втопил газ, безучастно наблюдая, как стрелка подползает к 180. Безумный гонщик, он хотел обогнать ночь и ветер, к тому были причины. Его тело переполнилось ощущением жизни, щупальца его интереса проникали в мир, как разнузданные насильники, поглощая все вокруг. Он был тихо и сосредоточено счастлив. Впервые. Впервые так сильно за свои тридцать пять. До этого он только играл в чувства, как размалеванный Пьеро, картинно заламывал руки, вознося себя до безупречного страдающего героя. Сейчас в его теле лопнули все струны и мир, неизвестный и странный, прорывался сквозь каждую клеточку, разметав остатки его представлений на дорожную пыль. Автомобиль был холоден и спокоен, и, кажется, позволил срастись водителю со своим безупречным организмом, послушно спеша выполнять команды.
  
   Дело было конечно не в машине. Там, на заднем сидении спал тот, кто был причиной всего, центром притяжения, темной силой, ставший центром их мира. Как черная дыра, он втянул в себя все: дома, небо, дорогу, время, страсть, тела и разум. Так получилось... Бог знает, сколько он сопротивлялся... Дьявол знает, сколько он сражался, сколько умирал, отчаявшись, сколько возрождался, чуя дух случайной надежды. Он заслужил эту любовь, он принес свое тело и свой мир на алтарь клятвой и заложником этой любви. И он наконец-то раскрыл себя, впустив столько иных чувств, и впитал в себя чужие надежды, страхи, сомнения и мечты.
   А теперь все изменилось, - у них была одна мечта на двоих - быть вместе, и сейчас она сбывалась, осыпая их пеплом сожженных позади мостов.
  
  
  
   17.07.2008.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   88
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"