Пыльным августовским днем я трясусь в вагоне второго класса хвалёного трансконтинентального поезда "Гордость Юга". Мне становится тошно от удушливой жары и едкого запаха копченой рыбы, глядящей на меня мертвым глазом из портфеля Рейнхардта, расположившегося на соседнем сиденье. Поезд покачивается, и рыба прячет свою уродливую башку, но при следующем рывке снова глазеет на меня. Мне начинает казаться, что эта дрянь мне подмигивает, а от этого еще хуже, и я с трудом сдерживаю рвотные позывы. По спине стекает пот, уродуя мою единственную выходную рубашку. Я машинально одергиваю широкий клетчатый пиджак, зеленый, как бутылка хорошего цирремского. Мне повезло, что он на пару размеров больше, чем нужно, иных причин, почему он все еще сухой, я не нахожу. Пиджачок мне раздобыли прямиком с барского плеча - из шкафа мистера Томаса Дейна: приталенный, двубортный, с щегольскими позолоченными пуговками, на каждой из которых маленький герб всеми любимой столицы.
Отец Мисс Дейн - известный промышленник и делец, владелец мыльного завода "DEINE" и нескольких бакалейных магазинов, патриот, эксцентричный любимчик газетных писак, и я должен всем сердцем быть благодарен за шанс подержать в руках его вещи. По крайней мере Оскар Рейнхардт так громко его расхваливал, одевая меня в эту фриковскую тряпку, что вся Нора сбежалась посмотреть на мое преображение в буржуа. Мне в его одежде неуютно, она выдает принадлежность к высшим кругам третьего сословия, а мы с братом бедны как церковные мыши, особенно если с золотой дюжиной сравнивать. А еще я по своему опыту точно знаю, такие тряпки всегда носят петухи, словившие струю. Они тебе этим как бы тыкают: "Я авторитет, мне тут невероятно фортануло! Типа, я каждый день в пиджаках бархатных с золотыми пуговицами, да со штанами атласными, и шляпа у меня самая лучшая, на заказ шитая. Спасибо, хоть не с пером. А на носках мне специальный человечек инициалы мои вышивал шелковой нитью, чтобы когда с трупа снимали их, сразу было понятно, кого завалили". Эта мысль определенно поднимает мне настроение.
Джентльмены вроде Дейна меня обычно настораживают. От таких всегда можно ожидать чего угодно. Однажды франт вроде этого пообещал нам с Эдом отвалить деньжат, если мы утащим у его фифы колечко покойной матушки, которое он спьяну подарил, да и припугнем её заодно. Работенку-то мы выполнили, вот только припугнули недостаточно - дамочка взяла и позвонила фараонам. А этот хмырь от страха перед ищейками чуток поехал - приперся к нам в Нору в пять утра в пижаме, с ножиком, да и вспорол мне плечо аж до кости. Плечо мне, конечно, подлатали, да и его до реки дотащили, вроде как самоустранился со страху человек, но осадочек-то всегда остается, и шрам в полтора пальца в длину. В общем, пренеприятнейшая ситуация. Я теперь везде ношу с собой револьвер, мало ли что случится может. Пока толстопузы Великого Министра запрет на ношение оружия не ввели, нужно пользоваться. Жалко, конечно, что с огнестрелом у нас в Норе небогато - на пятнадцать человек три пушки и один пулемет. Ну, что это за банда такая, скажите на милость? Поэтому мы и сидим не высовываясь, все боимся, что прижмут нас сверху, а мы что? Кухонным ножом будем дробь отшинковывать? Понятное дело, что нас сразу порешетят. Хотя братец мой с ножами на "ты". Сам от пушки отказался, мне отдал. Говорит, мол, на кой черт она мне сдалась? У меня есть глаза, мозги и ножик, чего мне еще желать? На самом деле, Эд просто не любит пушки. Никакие. Уж я-то точно знаю. Он когда пушку видит, его аж передергивает. А ножи с ним очень дружат, у него с ними прям-таки ладится.
А еще Эд на самом деле очень умный. И очень страшный, когда зол. Намного страшнее меня. Хорошо, что он редко злится. Я как-то захотел с ним об этом потолковать, а потом понял - лучше не надо. Есть такие вещи, о которых лучше не разговаривать лишний раз. Когда мы идем на дело, обычно все на меня смотрят, думают, я тут босс, а ни его, ни Косого Джо не замечают, что в принципе, не удивительно - во мне шесть с половиной футов росту. Матушка Мэри Энн, царство ей небесное, всегда говорила:
- Помни, сынок, что Эдгар твой старший брат. Он тебя слушает, и ты к нему прислушивайся. Когда слушаешь кого-то, возникает понимание, уважение. Человек, которого уважают всегда высок в глазах окружающих.
Братец всегда ужасно обижался, когда она так говорила. И правда, звучало, так будто он совсем шкет, а в нем всего-то дюймов на 6-7 меньше, чем во мне. Еще матушка говорила, что когда я вырасту, я буду очень нравится девушкам. Мне кажется, она ошибалась. Когда я пытаюсь с кем-то заговорить, на меня всегда смотрят с подозрением, точно я какой-то психопат или насильник. Наверное, это из-за шрамов и из-за того, что Эд вечно меня латает: то тут, то там. Но ничего не поделаешь, работа у нас такая.
Вагон качается снова и снова. Я пытаюсь сосредоточиться на происходящем за окном. Понятное дело, у меня ничего не получается: тяжело смотреть, когда все прошмыгивает мимо тебя, а тебя солнце слепит, и через десять минут, хоть убей, ничего не видно. За двадцать лет жизни это моя вторая поездка на поезде. И, Бог мне свидетель, последняя!
А началось все так: утром седьмого августа я, как обычно, сижу себе с Эдом в читальной - он, понятное дело, свои газеты мудреные изучает, он теперь с ними не расстается, говорит, интересно ему, что в стране происходит, а я слушаю да в окошко смотрю. Пьем новомодный чай, в котором нам в прошлый раз товар доставили - мерзость та еще, приторный, аж челюсть сводит. Я на той неделе даже специально ходил к мисс Амбер справится, что и как. Поймал ее на лестнице и говорю, мол: "Нет ли чего другого? Печень уже болит эту бурду хлебать дважды в день". Она на меня так посмотрела пристально, потом на чай мой, потом опять на меня и отвечает: "Пока это не выпьете, другого не будет". И пошла себе вниз. А меня будто оплевали. Стою пришибленный, глаза поднять боюсь, и на душе крысы скребутся: зачем, думаю, жить так вот, с этой бурдой ежедневной да с такими фраерятами, которые ни в грош меня не ставят? Мало нам с братом что ли того, что третий год прозябаем в дыре третьесортной с одними бакланами: ни дел нормальных, ни бабок, ни самоуважения! А из жижи в чашке на меня выглядывает трава какая-то, сложилась в рожу и усмехается. Эх, почувствовала она, наверное, что планирую я удавиться... А Мисс Амбер спустилась, поворачивается и заявляет так неожиданно, мол: "В четверг партия должна прийти следующая, ею Рейнхардт занимался. Там, говорят, другой сорт положат, элитный. "Черная Ночь" называется".
Я, конечно, сразу бегу домой - спрашать, что эта "Черная ночь" значит-то? У нас в июле во дворе всегда табор стоит, так вот цыган местный мне и рассказал, что чай этот вроде как волшебный. Только избранные такую штуку попробовать могут, остальные всю жизнь без него живут. Если раздобыть горсть такого чая и в новолуние, когда две луны закроют друг друга на небесах, заварить его с каплей собственной крови, можно чего угодно пожелать - все сбудется. Эх порадовала меня эта новость, так порадовала! Я три дня окрыленный ходил: Косому большой пузырь поставил, который мне еще наш первый босс вручал за верность делу непростому. Три дня всей Норой распивали. Накануне зашел к цирюльнику , чтоб постриг и побрил меня да поприличнее, у Эда галстук одолжил. Лежу вечером на койке, слушаю, как под напевы цыганские Толстяк храпит, и мечтаю: вот привезут мне мой нектар богов, как глотну я его, так сразу жизнь моя наладится: наберусь смелости, приглашу мисс Агнессу на танцы, в вечернюю школу пойду, работа, глядишь, нормальная найдется, честная работа, чтоб все как у людей было, завяжу наконец с поганой разбойной жизнью и брата из банды вытащу.
Лежал я, лежал, да и уснул. И снится мне ерунда какая-то:
Будто бы я не я, а петух. Петух, представляете? Сижу я в своем курятнике, один почему-то. И тут вижу: сидит на жердочке сверху прекрасная голубка: перышки у нее белые, клювик красный. Ну я и думаю - надо познакомиться, вдруг она тоже не птица, а человек спящий. Я встал, а тут со стороны как налетит вихрь, и я во дворе очутился! Из вихря из этого, сразу много пернатых повылазило: воробьи и галки со стрижами дерутся, так что перья летят, на дереве ворон сидит черный, как сама ночь, в клетке ржавой щебечет желтая канарейка, а голубка моя как сидела на жердочке, так и сидит. Ну, я, ясное дело, нахохлился, двинулся было к ней, как влезает передо мной нечто - не птица, а черт знает что. Хвост гигантский веером стоит, перья узорчатые, не меньше десяти дюймов, туловище синее, ноги тонкие, длинные, башка крошечная, как у карлика. Подошло оно к моей голубке, начало было хвостом своим поганым крутить, как внезапно в небе сверкнуло что-то, пролетело, как две тени сплетенные, и стало больно смотреть вокруг да и под ноги себе тоже больно. А когда я глаза открыл, ничего уже не было: ни голубки, ни стрижей с воробьями, и урода того тоже не было, только перья с пухом по пепелищу валяются, а в курятнике на насесте лежит золотое яйцо.
Утром седьмого я вскочил очень рано, раньше всех в Норе, еще до рассвета. Умылся, пожевал вчерашней пшенной каши, начал собираться в магазин. Ближе к семи утра растолкал Эда, напомнил ему, что сегодня товар приезжает, и мы должны помочь принять бутылки. Нам Мисс Амбер все-таки деньги за это платит. Эд чего-то пробурчал о несмышленых отщепенцах, но с кровати поднялся. Начал я было напяливать выходную рубашку, галстук, шляпу хотел надеть, а братец как упрется, типа, фараоны сразу запалят, что мы по делу, если я летом в шерстяной шляпе и в галстуке припрусь на вокзал. Пришлось идти как обычно, но настроение было подпорчено. Через час мы уже сидели в читальной, ожидая дальнейших указаний.
Полчаса просидели, я уж было решил, что груз без нас поехали принимать, но тут смотрю: мистер Оскар Рейнхардт по лестнице поднимается. Я от удивления даже забыл, о чем Эд читал! Сразу стало понятно, что ничем хорошим это не светит и в помине. На часах 8.30 утра, а он на ногах трезвый, судя по морде, только почему-то не на вокзале! Я быстренько вскакиваю, подлетаю к нему, а на нем лица нет. Смотрю, как достает из пиджака фляжку, отхлебывает. Я не выдерживаю и сразу выдаю:
- Мистер Рейнхардт, а где же чай? Почему же вы за ним не едете? Груз-то встретить нужно, он же это... cам себя не довезет!
Он плюхается в мое кресло, по-дурацки закидывает ноги на подлокотник, тяжело вздыхает и говорит:
- Эх, Джентльмены, боюсь, что у нашего профессионального содружества возникли непредвиденные трудности непреодолимой силы, и мне критически необходима ваша помощь в разрешении сей сверхчеловеческой задачи. Сразу предупреждаю - для этой миссии от вас потребуется самый настоящий мозговой штурм! Всем присутствующим в срочном и принудительном порядке мобилизовать спящие отделы головного мозга, проанализировать тысячи фактов, составить идеальный маршрут с продуманным планом побега и, в итоге, создать совершенный метод раскрытия величайшей кражи в истории!
Братец опускает газету, снимает очки и краем глаза я замечаю Полковника Лаки, расположившегося на его плече. Полковник щурится и шевелит усами. Оба смотрят на меня с подозрением. Я стою и хлопаю глазами, как дурак. Из прозвучавшей речи я понял только то, что какие-то фраера обнесли нашу контору, и, видать, чая теперь не будет. Все обиды и разочарования жизнью вскипают во мне по новой. Я изо всей силы стукаю кулаком по шкафу и громко чертыхаюсь, разбитые костяшки противно ноют, по дверце ползет тоненькая змейка трещины. Эд глядит на меня с явным неодобрением, а Оскар Рейнхардт наконец-то меняет позу и садится по-человечески.
- Господа, зачем же так сразу? Я не менее вашего огорчен пропажей, однако, для чего же всюду применять грубую силу? Райт, дорогуша, поверь, мне не меньше тебя хочется отколошматить этих ублюдков, которые "увели у нас поезд", но антикварный шкаф штука дорогая и замену дверцы вам придется компенсировать из своего оклада.
Краем глаза я замечаю, что братец откладывает газету, и на его лице появляется сосредоточенное выражение, которое в Норе мы называем думающе-выжидательным. Мистер Оскар никак не успокоится и начинает перечислять нам достоинства именно этой дверцы именно этого шкафа. Выясняется, что, судя по узорам на верхней части дверки и замочку, он считает, что она была изготовлена еще при дворе деда Последнего Императора. На лестнице мелькает светлая головка Мисс Агнессы, и я понимаю, что она стала невольной свидетельницей моего позора. Мне мучительно стыдно, и это чувство жжет нутро, как глоток медицинского спирта на пустой желудок. Брат перекрещивает руки на груди, откидывается на спинку кресла и резко прерывает тираду Рейнхардта:
- Что значит увели у нас поезд? Разве наш особо ценный груз не приходит сегодня на трансконтинентальном экспрессе "Гордость Юга" к четырем часам?
Я ошарашенно смотрю на братца. Мистер Оскар замирает, и его темные глаза нервно перебегают с лица Эда на моё, затем на морду Полковника Лаки, а опосля, не найдя на кого бы спокойно глядеть, он утыкается взглядом в трещину на шкафу. По его лицу понятно, что он сконфужен и не ожидал от Эда подобной осведомленности.
- В общем, нет. Я решил произвести некие преобразования в нашей застойной логистической системе.
Я перевожу глаза на часы - время движется к девяти. Значит, Мисс Амбер уже встала и сейчас направляется сюда. Я мысленно молюсь, чтобы этим утром у нее было отличное настроение. Нет, даже преотличнейшее. Понятное дело, что с утра пораньше в отличном настроении Мисс Амбер я видел только на её день рождения, да и то оно быстро прошло, но я человек верующий. Матушка Мэри Энн всегда говорила, что если очень чего-то хотеть и долго молиться Господу, он услышит твои молитвы и обязательно исполнит. Времени у меня особо нет, но желаю я точно всем сердцем. Все трое, мы поворачиваем голову и наблюдаем, как она, закутавшись в расшитый золоченой нитью длинный шелковый халат, вплывает в комнату. Кроме халата на ней три ряда жемчужных бус, вышитые бисером тапочки, на указательном пальце правой руки обычный перстень с треугольным фиолетовым камнем. Глаза у неё сверкают, волосы точно змеи, вьются вокруг лица. Судя по всему, Бог меня не услышал. Она внимательно осматривает сначала нас троих, затем треснувшую дверцу и медленно произносит:
- Какого дьявола здесь творится?
Я решаю, что наиболее умным c моей стороны будет заняться изучением мудреных узоров на ее халате. Рейнхардт в свою очередь выглядит жалким и подавленным. Братец ничуть не напуган. Он долго и внимательно разглядывает её перед тем, как ответить:
- Похоже, сегодняшний груз забирать не нужно. - Мисс Амбер удивленно вздергивает бровь.
- Мистер Оскар Рейнхардт только что сообщил нам, что в связи с произведенными им изменениями в плане, мы больше не пользуемся услугами экспресса "Гордость Юга", и, в частности, глубокоуважаемого Мистера Дерека Крейца.
Ей Богу, братец, она же сейчас зашипит! Я нервно переступаю с ноги на ногу. Выясняется, что вышитые золотые узоры на её халате - это такие диковинные птицы, переплетающиеся с друг другом крыльями и хвостами.
- Я чрезвычайно удивлена тому, что узнаю об этом от вас, Мистер Маркетти, - холодно отвечает Мисс Амбер. - Неужели вы хотите сказать, что наш драгоценный груз задерживается в пути?
- Все гораздо хуже, Мисс Дейн. Судя по всему, он не приедет. Мистер Рейнхардт уверяет, что его украли.
Я обычный работяга и особым красноречием не блистаю, поэтому мне сложно описать гамму чувств, промелькнувшую на лице Мисс Амбер Дейн за те несколько секунд, пока она осознавала всю беcфартовость ситуации, в которой мы очутились. Честно сказать, у нашего босса просто-таки удивительная мимика - только взглянешь ей в лицо и сразу понятно, что тебя ждет. Мистер Оскар все еще сидит в кресле, он словно вдавился в него, пытаясь слиться с зеленой обивкой. Понятно, что ничего особо хорошего в ближайшее время ему не светит. Братец выглядит довольным. Я давно подозревал, что он не питает нежных чувств к этому пройдохе Рейнхардту, но даже подумать не мог, что Эд может подложить под кого-то такую свинью.
Мисс Амбер вгрызается взглядом в центральное кресло:
- Какого черта, Рейнхардт? Сначала ты убеждаешь меня передоверить тебе эту поставку, а теперь выясняется, что мало того, что ты отказался от сотрудничества с людьми, с которыми у нас существуют многолетние договоренности, так еще и позволил увести у тебя ящики! Как я должна это понимать?
Он мнется, но Мисс Амбер Дейн слишком страшна в гневе. Тишина в комнате становится угнетающей. Наконец, он поднимает голову, широко разевает рот, как выброшенная на сушу рыба, и начинает говорить:
- Так получилось, потому, что я решил передоверить транспортировку нашего товара другому не менее надежному человеку. Один мой давний друг, еще со школы, сейчас работает машинистом междугороднего состава "Синий ветер свободы". Он пообещал мне чрезвычайно выгодные условия сделки...
- То есть ты, сволочь, придумал сэкономить на товаре? Освоил половину выделенных средств, а остальное положил в карман?! - Мисс Амбер моментально срывается на крик.
Мистер Оскар вскакивает, едва не опрокинув кресло.
- Ты бы даже не заметила этих копеек! Черт тебя дери, с тобой невозможно иметь дело! Я трижды просил у тебя взаймы на той неделе, но ни разу ни получил от тебя даже медяка.
Зато от меня получил, обиженно замечаю я про себя. Мисс Амбер и Мистер Рейнхардт гневно бурят друг друга глазами. Если ничего не предпринять, через несколько минут разразится буря, и от клуба не останется камня на камне. Я смущенно прижимаюсь спиной к шкафу, надеясь прикрыть ею трещину. Мне бы совсем не хотелось, чтобы ее обнаружили в такой момент. Братец зарывается с головой в свою газету.
Часы на площади отбивают девять часов, самое время открывать магазин. Полковник Лаки спрыгивает Эду на колени, затем на пол и скрывается в клубке штор.
Братец снова откладывает своё чтиво, долго смотрит на Мистера Рейнхардта и вопрошает:
- Но, если поезд до сих пор не пришел в Арбон, и, если верить расписанию в газете, у него нет промежуточных остановок, тогда каким, скажите мне, образом мы можем знать, что наш груз украли?
- Дело в том, что междугородний поезд "Синий ветер свободы" пропал.
В одно мгновение в комнате становится чрезвычайно тихо. Настолько, что я слышу, как на улице через дорогу Мисс Агнесса шуршит упаковочной бумагой и лентами, открывая цветочный магазин Мадам Жу. Мисс Амбер вертит головой из стороны в сторону, словно не желая верить в услышанное:
- Оскар, объясните мне, пожалуйста, каким образом поезд весом в триста тонн может просто взять и пропасть? Его что, разобрали при переезде?
- Помните, я говорил, что машинистом там работает один мой приятель? Его зовут Мистер Даки Гучини, он, как и вы ребята, бывший Серновец.
Эд недовольно кривится. Я знаю, что он не слишком жалует, когда упоминают то, что мы не коренные Валдейцы, хотя в том, чтоб быть Серновцем вовсе нет ничего зазорного. Наверное, это связано со слухами о том, что на востоке сейчас не слишком спокойно.
- Так вот, Даки произвел погрузку товара в Ишмере, после чего отзвонился мне с вокзала. Через два дня они беспроблемно пересекли мост, но на подъезде к Суре он внезапно стал испытывать сильнейшие желудочные боли. Буквально за пару часов у него началась лихорадка, и в городе поезд пришлось вынужденно остановить. Он утверждает, что в течение десяти минут заменил себя на помощника, которого, якобы, предупредил о наших делах, а сам был в срочном порядке доставлен в госпиталь. На следующее утро он узнал, что до Брацца поезд так и не доехал.
По накалившейся атмосфере воздуха я понимаю, что Мисс Амбер снова завелась:
- Ты хоть понимаешь сколько случайных людей могли о нас узнать? Ты не осознаешь что ли, что если кого-то из них допросят, нас всех просто пересажают и на этом все кончится!
Мистер Оскар Рейнхардт скукоживается и становится похожим на гусеницу, втянувшую в себя все конечности. Братец задумчиво смотрит сквозь нас за окно.
- И все-таки, я не понимаю, почему все считают, что поезд исчез. Разве он не мог потерпеть крушение, или его не могли увести на соседние пути?
- Да дело в том, что между Сурой и Браццом одна-единственная дорога. Там расстояния-то всего мили три-четыре, не больше. Города эти пригорные, шахтерские, посредине дороги в том году построили небольшой туннель. Я его собственными глазами видел. По словам очевидцев, "Синий ветер свободы" заехал в этот самый туннель, а с другой стороны из него уже не выехал. Они поначалу решили, что кто-то из состава на остановке слил солярку, и поезд просто заглох в пути, но, когда с утра выяснили, что до Брацца он не доехал, полезли смотреть, и оказалось, что поезда-то и нет: ни в туннеле, ни где бы то ни было еще, словно он испарился.
- И каким же образом ты об этом узнал?
- Утром я получил срочную телеграмму от Даки. Она отправлена вчерашним вечером.
Рейнхардт привстает с кресла, протягивая ей письмо, однако братец перехватывает мятый листок бумаги. Мисс Амбер, точно не замечая ничего вокруг, хмурится, накручивая на указательный палец упругий красно-каштановый локон.
- Мистер Райт, не могли бы вы мне помочь и отнести Мисс Агнессе рукоделие, которое она забыла у нас вчера вечером? Думаю, это более чем искупит урон, нанесенный вами нашему зданию.
В красном кресле-качалке действительно лежит моток шерсти с воткнутыми в него серебряными спицами, на которых уже нанизаны несколько десятков связанных рядов. Вне себя от радости, я осторожно беру его в руки и сбегаю по лестнице. Ноги моей больше не будет в этом крысятнике!
Сверху до меня доносится хрипловатый голос Мисс Амбер:
- А с Вами, Джентльмены, мне хотелось бы переговорить в кабинете. Нам нужно решить, как мы будем действовать дальше.
***
Мисс Агнесса Бельтран-Дельмасс, как всегда, удивительно хороша и гостеприимна. Как только я появляюсь в дверях, она сразу же отбрасывает в сторону садовые ножницы, которыми подрезала листья какого-то диковинного растения, и радостно вскакивает мне навстречу. Мисс Агнесса для меня существо из другого мира, отличного от нашей помойки. У неё красивые светлые волосы, золотые, как нить, которой расшит халат Мисс Амбер, и очень теплая улыбка. Она участливо расспрашивает меня о моем настроении, самочувствии, о делах клуба. Мне нравится находится в цветочной лавке Мадам Жу. В таких местах любой, даже самый последний фраер, чувствует, будто его ждали. Она наливает нам холодное молоко в высокие граненые стаканы. Это рабочая посуда, в них обычно вымачивают розовые лепестки, поэтому к запаху молока примешивается едва уловимый аромат чайных роз, удивительным образом перебивающий все остальные запахи вокруг нас. Я с удовольствием осматриваю свою собеседницу: сегодня на ней легкое голубое платье, точно сотканное из воздуха, а волосы собраны сзади в хвост. Внезапно я замечаю, что она не выглядит отдохнувшей: под ее глазами залегли синие тени, кожа выглядит бледной, да и сама она, похоже, еле держится на ногах. Осторожно, стараясь не обидеть ее, я спрашиваю:
- Вы выглядите очень уставшей. Наверное, вы вчера заработались?
Она смущенно опускает глаза.
- Боюсь, дело совсем не в этом. Вчера вечером, перед закрытием, ко мне заходил Мистер Рейнхардт. Мне с чего-то показалось, что он нетрезв. От него сильно пахло виски и табаком. Он настойчиво уговаривал меня пойти покататься с ним на каруселях, но я, конечно, отказалась. Ни Амбер, ни Мадам Жу точно не одобрили бы, если б я пошла с ним на карусели так поздно. К тому же, я обещала связать Полковнику Лаки новую подстилку... К сожалению, Мистер Оскар был очень настойчив и мне пришлось притвориться, будто мне срочно нужно поговорить с Амбер, поэтому я заперлась в кабинете и тихонько сидела там, пока он не ушел.
- И долго ли вы ждали?
- Не больше четырех часов, но вернулась я уже заполночь. Мама была очень рассержена, и сегодня я остаюсь без ужина.
Она выглядит крайне расстроенной, и во мне поднимается злоба на мерзкого человечка, заставившего её понести наказание, которое она не заслужила. Мне очень сильно хочется что-то сломать. Разбитые с утра костяшки снова начинают чесаться. Мы молча допиваем молоко. Холодная жидкость прекрасно освежает дымящиеся внутренности. Я замечаю фигуру Эда в окне напротив. Он неторопливо вращает ладонью в воздухе, и я понимаю, что мне пора возвращаться.
В кабинете темно, сыро и пахнет влажной бумагой. Единственное узкое окно находится на голову выше меня над узким письменным столом. На краешке его расположилась Мисс Амбер. Братец сидит на стуле у неё за спиной, а Рейнхардт на старом кожаном диване справа от входа.
- Мистер Оскар обеспечит билеты на трансконтинентальный поезд. Мы отправимся в Суру завтра после обеда. Нам потребуется двойное семейное купе не ниже второго класса с круглосуточным обслуживанием вагона-ресторана и персональным проводником. Проводника должны звать Мистер Дерек Крейц, обычно он обслуживает пятый и шестой вагоны.
Рейнхардт рывком поднимается на ноги.
- Амбер, ради всего святого, на кой черт нам два четырехместных купе? Даже если мы поедем полным составом, в клубе точно не наберется больше шести человек.
Она смотрит на него исподлобья, явно раздраженная его наглостью, и её желтовато-зеленые глаза светятся в сумрачной, плохо освещенной комнате.
- Мистер Рейнхардт, боюсь Вы не вполне верно оцениваете собственное положение. Вы совершили кражу из общественного бюджета, и этого проступка более чем достаточно, чтобы я никогда больше не объясняла вам никаких мотивов, однако, поскольку у наших коллег также могли возникнуть подобные вопросы, это будет последний раз, когда я вам чего-то объясняю. В Суру поедет шесть человек вместе с Полковником Лаки. Форма одежды парадная, начиная с завтрашнего дня мы, друзья мои, представляем собой не только честных предпринимателей в поисках своего товара, но и достопочтенное семейство, утратившее брата вследствие нелепого инцидента. В поездке дамы будут спать в одном купе, джентльмены в другом, между купе обязательна высокая ширма. Полковник Лаки выберет место по собственному усмотрению.
Она всем телом отворачивается от Рейнхардта в нашу сторону, лицо её презрительно морщится, будто бы перед ней только что был не человек, а омерзительный слизняк, крыса или того хуже.
- Джентльмены, мне бы очень хотелось поручить вам придушить этого ублюдка, но, к сожалению, без него у нас не получится разыскать единственного свидетеля с пропавшего состава, а у меня есть подозрения. Мне кажется, что он знает больше, чем кажется, и, если поднажать, заговорит. В связи с этим, могу предоставить Вам одну только крошечную радость - поправить Мистеру Оскару лицо. Безусловно на ваше собственное усмотрение.
С этими словами она спрыгивает со стола, усмехается, разворачиваясь на крошечных каблучках, прибитых к кожаным подошвам ее расшитых тапочек, и выходит из кабинета, хлопая тяжелой дубовой дверью.
***
Я возвращаюсь в поезд. Качка почти прекратилась. За окнами замелькали улицы с невысокими серыми домиками, грязные, бедно одетые люди. Похоже, что мы наконец-то въезжаем в город. Чтобы занять себя чем-то в последние минуты перед прибытием, я начинаю разглядывать, чем же занимаются сопровождающие меня пассажиры. Рядом со мной Мисс Элизабет Розенберг изучает мир, пролетающий за окном. За ней, справа, дремлет прекрасная Мисс Агнесса, полковник Лаки свернулся в тугой клубок у нее на коленях. Напротив Эд и Мисс Амбер рассматривают какие-то местные газеты и карты. Якобы они изучают обычаи и особенности захолустья, в которое нас пригнали. Они задумчивы, молчаливы, но изредка все же обмениваются короткими деловыми замечаниями. Рейнхардт выходит курить в тамбур, третий раз за последние полчаса. Всю дорогу этот жалкий фраер ноет, как прокаженный. Болтает всем, что у него заражение крови и такие несусветные боли, мол таких еще никто на свете не переносил. Я быстро оглядываю его исподтишка. Конечно, одет он не хуже моего - мисс Амбер всех нас хорошенько приодела перед поездкой, да и прическа у него по последним модам, вот только марлевая повязка на пол лица, на моей памяти, еще никого не красила.
Поезд останавливается, все вскакивают и начинают куда-то торопиться. Я сижу, гляжу в лицо просыпающейся Мисс Агнессы и счастливо улыбаюсь.
Кажется, вчера я сломал ему нос, но меня это совершенно не волнует.