В "Процессе" Кафки герой Йозеф К. умирает "как собака" - и в этот миг будто умирает сам Франц Кафка: медленно, задыхаясь, лишённый права на последнее слово. Он заранее написал собственную казнь, за десять лет до того, как мир решил исполнить её без участия палача. Болезнь смыкала его горло, превращая его в немого пророка, которому дозволено только одно - писать о своём исчезновении.
И в этих последних годах у него оставался единственный тёплый адрес - его младшая сестра Оттла.
Той, кому он писал самые нежные письма, будто каждый лист бумаги был кусочком воздуха, который он больше не мог вдохнуть.
Той, кого он называл своим утешением, своим человеческим продолжением, своим живым доказательством того, что мир не полностью лишён милости.
Оттла была его внешним телом.
Теми руками, которые ещё могли работать, помогать, обнимать.
Теми ногами, которые ещё могли идти туда, куда он уже не дойдёт.
Пока Франц в тишине берлинской комнаты кормил смерть ложкой молока, смешанного с кровью, Оттла шла в Терезиенштадт - с чужими детьми, потому что она не могла поступить иначе. Она выбрала идти за них, как он когда-то выбрал писать за всех тех, кто не мог говорить.
7 октября 1943 года её поезд пришёл в Аушвиц.
Она вошла в газовую камеру так же спокойно, как когда-то входила в дом родителей: ни крика, ни истерики - только тихое, твёрдое принятие судьбы. Она умерла не одна: она умерла для других.
Так Франц Кафка всё-таки дошёл до своей Голгофы - только в теле сестры.
Он - Христос, который заранее знал, что воскресения не будет.
Она - его сестра-апостол, та, кто взяла на себя крест, который он описал, но которого его собственные лёгкие не выдержали.
Он задохнулся от туберкулёза, она - от газа.
Он замолчал навсегда весной 1924-го, она замолчала именно 7 октября - и теперь, через восемьдесят лет, та же дата снова стала днём резни евреев, словно история перечитывает "Процесс" и продолжает его приговор в новое столетие.
"Процесс" не завершился.
Приговор всё ещё читается - уже не словами, а тишиной. Той тишиной, в которой умер Кафка и в которую вошла его любимая сестра Оттла, последняя, кому он верил настолько, что отдавал ей свои письма, как часть себя.
Он написал Евангелие без надежды.
Она прожила его до конца.
И мир, кажется, всё ещё переворачивает его страницы.