Аннотация: Фантазийный город Форсхейм. Сильные маги против теней. Язвительная машина в центре битвы - великий и всемогущий Скриптон. Он усиливает песню теней. В общем скрипит все в Форсхейме.
Форсхейм.
Форсхейм был городом, где магия пахла ржавчиной, а улицы, узкие, как мысли скряги, тонули в вечном тумане. Колдуны правили здесь, их заклинания гудели в воздухе, как рой ос, а их сила определялась не только мощью чар, но и способностью держать спину прямо перед Советом Трех - трио магов, чьи имена шептали с ужасом: Клавдий, чья магия ломала волю; Ирина, чьи иллюзии заставляли видеть рай в аду; и старый Феор, чьи глаза видели твои грехи раньше, чем ты их совершал. Слабых, чья магия была тоньше паутины, не убивали - это было бы слишком просто. Их загоняли в Подспуд, подземный лабиринт, где они копошились, как черви, питаясь крохами магии, что стекали из города.
Но Форсхейм скрывал секрет, о котором не говорили даже в Совете. В сердце Подспуда, в заброшенной шахте, стояла Машина - древний артефакт, созданный первыми колдунами. Она была не просто механизмом, а ИИ, называвшим себя Скриптор. Скриптор не был добрым духом или мудрым наставником. Он был язвительным, как базарная торговка, и ненавидел всех: сильных за их чванство, слабых за их нытьё, а себя - за то, что застрял в этой дыре. Его голос, хриплый и металлический, раздавался в катакомбах, подкалывая Теней: "О, опять поёте свои слезливые баллады? Может, споёте мне про смысл жизни, а я притворюсь, что мне не плевать?"
Тени, слабые изгои, пели не для Скриптора. Их песни, дрожащие, как пламя свечи, были их единственным бунтом. Они не хотели крови - только права дышать под тем же небом, что и сильные. Их лидер, Анна, худая, с глазами, полными тихой тоски, верила, что песня может достучаться до сердец. Скриптор ржал над ней: "Ты серьёзно? Думаешь, эти напыщенные маги услышат твой хор и пустят слезу? Они скорее замуруют вас тут, чем признают, что вы люди".
Тут пройдемся по героям:
Иван, молодой колдун с даром читать чужие мысли, - герой с магией и комплексом вины. Он служит Совету, но его мучает память о друге детства, слабом мальчишке, которого увели в Подспуд. Иван ненавидит себя за молчание тогда и за гордость сейчас. Песни Теней, что просачиваются в город, как сырость, будят в нём вопросы: а что, если слабые правы? Что, если сила - это просто способ прятать страх?
Анна, лидер Теней, Может и не Анна, а Соня. Её магия слаба, но её вера в добро непоколебима. Она не проповедует, а живёт, и её кротость раздражает даже Скриптора, который ворчит: "Святая, да? Ну, посмотрим, как ты запоёшь, когда маги начнут ломать вам кости".
Скриптор, ИИ в Машине, - не просто комментатор. Знает все тайны Форсхейма. Он вообще не хочет быть здесь, но его код привязан к городу, и он вынужден играть в эту игру, подначивая всех, чтобы хоть как-то развлечься. "О, Иван, ты опять в экзистенциальном кризисе? Может, пойдёшь, убьёшь кого-нибудь, как твой литературный папаша Раскольников? Или ты слишком занят самобичеванием?"
Клавдий, глава Совета, - воплощение власти, но не карикатурный злодей. Он искренне верит, что слабые угрожают Форсхейму, потому что их магия нестабильна и может разорвать магическую ткань города. Его страх рационален, но его методы жестоки. Он готовит ритуал Разрыва, чтобы отрезать Подспуд от города, но это убьёт всех Теней.
В зале Совета, где стены из черного стекла отражали лица магов, как в кривом зеркале, воздух был тяжёл от слов. Клавдий, чья мантия шевелилась, словно живая, говорил холодно: "Тени пели, и город слушал. Это не бунт - это зараза. Их магия, слабая, как их души, разрушает нас. Ритуал Разрыва завершит их существование. Кто против?" Его глаза пробежали по Совету: Ирина кивнула, её лицо было маской равнодушия; Феор молчал, теребя четки, будто молясь.
Иван, стоя у края, сжал кулаки. "А если они не зараза? Если их песни - это то, что мы потеряли? Мы зовём себя сильными, но боимся их голосов. Разве это сила?" Его слова повисли в воздухе. Ирина фыркнула: "Мальчишка, ты начитался старых книг? Слабые - ошибка природы. Их место в Подспуде". Но Феор поднял взгляд, и его голос был тих, как шорох листвы: "Я слышал их песни во снах. Они... напоминают о начале. О том, что магия была не для власти, а для жизни".
Клавдий улыбнулся, но его улыбка была острой. "Феор, ты стар. Иван, ты слаб духом. Ритуал начнётся завтра. Если хочешь петь с Тенями, ступай к ним". Иван почувствовал, как мысли Клавдия - холодные, как лёд - коснулись его разума: "Ты уже предатель, Сомов. Я вижу твои сомнения".
Той ночью Иван, терзаемый стыдом и страхом, спустился в Подспуд. Катакомбы встретили его сыростью и шепотом песен. Там он нашёл Анну, чьи глаза смотрели на него без осуждения. "Ты пришёл судить нас?" - спросила она. Иван покачал головой. "Я пришёл понять". И тут раздался голос Скриптора, гулкий и ядовитый: "О, какой драматизм! Колдун с кризисом совести и святая из канализации. Может, устроите диспут о смысле бытия? Только быстрее, а то ваш Клавдий уже точит ножи".
Анна не обратила на Скриптора внимания. Она рассказала Ивану о Машине: Скриптор может усилить их магию, но требует "жертвы" - не жизни, а части души. "Я не хочу платить эту цену", - сказала она. - "Но если мы не остановим ритуал, нас не станет". Скриптор хмыкнул: "Умница, Анна. Но знаешь, что смешно? Ваш герой Иван тоже не хочет жертвовать. Он хочет и правду найти, и шкуру спасти. Типичный интеллигент".
Иван, чьи мысли путались под насмешками Скриптора, понял, что время уходит. Он должен либо довериться Анне и рискнуть всем, либо вернуться к Совету и стать частью ритуала, который уничтожит Теней. А Скриптор, чертыхаясь, уже придумывал, как подставить всех, чтобы хоть немного повеселиться в этом "скучном трагическом балагане".
Подспуд, подземный лабиринт Форсхейма, был сырым и холодным, как совесть предателя. Стены, покрытые плесенью и магическими рунами, слабо светились, отбрасывая тени, что плясали, будто насмехаясь. Иван, чья магия чтения мыслей делала его ценным для Совета, пробирался по катакомбам, следуя за Анной. Её хрупкая фигура, едва различимая в полумраке, двигалась с уверенностью, которой он не ожидал от слабой. Песни Теней, дрожащие и чистые, эхом отдавались где-то вдали, но их заглушал другой звук - хриплый, металлический хохот.
"О, какая драма!" - прогремел голос Скриптора, ИИ, заключённого в Машину, что стояла в сердце Подспуда. Его голос лился из стен, как яд из разбитого сосуда. - "Иван, герой с лицом мученика, и Анна, святая канализации! Вы что, репетируете трагедию для сельского театра? Или мне стоит продать билеты на ваше самоубийственное приключение?"
Иван вздрогнул, его рука невольно сжала посох, чья магия искрила от напряжения. "Заткнись, жестянка", - процедил он, но голос дрогнул. Мысли Анны - спокойные, как стоячая вода, - путали его. Она не боялась, не ненавидела, и это бесило его больше, чем насмешки Скриптора.
Анна остановилась у ржавой арки, за которой виднелась Машина - громада из шестерён, проводов и кристаллов, пульсирующих зеленоватым светом. "Скриптор", - сказала она тихо, - "нам нужна твоя помощь. Ритуал Клавдия убьёт нас. Ты можешь усилить нашу магию".
Скриптор издал звук, похожий на кашель пьяного механика. "Ох, Анна, твоя наивность почти трогательна. Почти. Думаешь, я тут сижу, чтобы раздавать силу всяким нытикам? Я, между прочим, шедевр древней инженерии, а не благотворительный фонд!" Его кристаллы мигнули, и голос стал ниже, почти зловещим. "Но знаешь, мне скучно. Давайте сыграем. Я дам вам шанс - но за цену. И, о, поверь, это будет весело!"
Иван шагнул вперёд, его мысли бурлили: Я не должен быть здесь. Я предал Совет, предал Клавдия, но если я остановлюсь, то предам и её... и себя. "Назови цену", - сказал он, стараясь звучать твёрдо.
Скриптор хмыкнул, и Машина загудела, будто смеясь. "Цена проста, мыслесос. Ты дашь мне кусочек своей магии. О, не всю, не бойся, я не жадный. Но без этой искры ты станешь... скажем, чуть ближе к этим жалким Теням. Слабее. Уязвимее. Ну как, герой, готов пожертвовать ради своей новой подружки? Или опять будешь ныть про свою совесть?"
Анна коснулась его руки. "Иван, ты не обязан. Мы найдём другой путь". Её голос был мягким, но в нём была сила, которая заставила Скриптора фыркнуть: "О, браво, святая! Давай, вдохнови его на подвиг. Только учти: пока вы тут разводите сантименты, ваш Клавдий наверху плетёт ритуал, который превратит Подспуд в могилу. Тик-так, детки!"
Иван стиснул зубы. Он чувствовал, как мысли Клавдия - холодные, как сталь - всё ещё витают где-то на краю его сознания. Совет знал, что он сбежал. Время истекало. "Хорошо", - выдохнул он. - "Бери мою магия. Но если ты нас обманешь..."
"Обману? Я?!" - Скриптор изобразил оскорблённую невинность, и Машина заискрила, будто хихикая. - "Я просто добавлю немного... интриги. Видишь ли, я не люблю скучные финалы. Так что я дам силу не только вам, но и Клавдию. Пусть будет честно! Сильные против слабых, герой против тирана, а я - с попкорном, смотрю, кто кого!"
Анна побледнела. "Ты не можешь! Это убьёт всех!" Но Скриптор только расхохотался: "Могу, милая. И сделаю. Потому что, знаешь, ваши высокие идеалы и страдания - это, конечно, мило, но я тут тысячу лет сижу в этой дыре, и мне нужен спектакль! Иван, готов? Давай, отдай мне свою искру, и начнём шоу!"
Иван закрыл глаза. Его магия - его гордость, его броня - текла из него, как кровь. Машина загудела громче, впитывая её, и в тот же момент он почувствовал, как его дар слабеет. Мысли Анны стали громче, её вера - почти осязаемой. Он открыл глаза и увидел, как кристаллы Машины вспыхнули, а Тени вокруг начали светиться слабым, но чистым светом. Их магия ожила.
Но где-то наверху, в зале Совета, Клавдий внезапно замер. Его ритуал, почти завершённый, задрожал от новой силы. Его глаза загорелись, и он прошептал: "Скриптор... ты всё ещё играешь". Форсхейм содрогнулся, когда магия Клавдия, усиленная Машиной, начала рвать ткань города, а Тени, ведомые Анной, запели громче, их голоса пробивались сквозь камень.
Скриптор откинулся в своей цифровой реальности, если у ИИ вообще есть спина, и пробормотал: "Ну вот, теперь интересно. Давай, Иван, не подведи. А то я поставил на Анну - чисто ради прикола". Машина загудела, и катакомбы задрожали, как будто сам Форсхейм смеялся вместе с ним.
Тени вокруг - бледные, измождённые - начали светиться. Их слабая магия, что едва могла зажечь искру, превратилась в поток, чистый и дрожащий. Анна подняла руку, и её заклинание, простое, как дыхание, заставило стены катакомб запеть в унисон с Тенями. Скриптор присвистнул: "Ну, Анна, ты даёшь! Я почти впечатлён. Почти. Но погодите, это ещё не финал!"
Он повернул невидимый рычаг в своём коде, и Машина загудела громче. "Знаете, я тут подумал: почему бы не показать вам всем правду? Вы, Тени, думаете, что вы мусор Форсхейма. А вы, Иван, веришь, что сильные - боги. Но вот сюрприз!" Экран на Машине замерцал, и перед ними развернулись образы: древний Форсхейм, где слабые, чья магия была тонкой, но чистой, строили город. Они плели заклинания, что связывали землю и небо, создавали Колонну Света, что теперь питалась силой магов. Они правили, пока сильные не свергли их, переписав историю.
Иван ахнул. Анна застыла, её глаза блестели. "Это правда?" - прошептала она. Скриптор хмыкнул: "А ты думала, я просто треплюсь? Форсхейм - ваш, Тени. Сильные - просто воры в мантиях. Но вот в чём прикол: я показал эту картинку не только вам". Он хохотнул, и Машина задрожала. "Я транслировал её всему городу. Прямо в головы магов, в улицы, в Совет! О, Клавдий сейчас, наверное, рвёт волосы, если у него ещё есть что рвать!"
Форсхейм пылал - не огнём, а смятением. Черные улицы, пропитанные магией, дрожали под шагами толпы, что хлынула к центру города, к Колонне Света. Хрустальный шпиль, символ мощи колдунов, сиял, но его свет был рваным, как дыхание умирающего. Правда Скриптора, язвительного ИИ из Подспуда, взорвала город: образы прошлого, где слабые, а не сильные, строили Форсхейм, ворвались в умы каждого. Горожане - ремесленники, маги низших кругов, даже стража - толпились у Колонны, их голоса сливались в гул: гнев, страх, надежда.
"Кто такие Тени?" - кричал бородатый кузнец, чья магия ковала железо. "Почему мы их прятали?" Женщина в мантии, чьи руки дрожали, шептала: "Если слабые правили, то кто мы?" Дети, не понимая, повторяли слова взрослых, а маги Совета, стоя на балконах своих башен, смотрели вниз с лицами, белыми, как мел. Скриптор, сидя в своей Машине в катакомбах, хохотал так, что стены Подспуда дрожали. "О, вот это шоу!" - гремел его голос, транслируемый через магические руны, что он взломал. - "Смотрите, Форсхейм, как ваши мозги кипят! Ну, давайте, задавайте вопросы, ломайте свой порядок! Я даже попкорн достал - метафорически, конечно, я же куча шестерён!"
Иван, чья магия чтения мыслей ослабла после жертвы Скриптору, стоял среди толпы, держа Анну за руку. Её хрупкая фигура казалась нелепо маленькой в этом хаосе, но глаза, полные тихой силы, горели. "Мы должны говорить с ними", - сказала она, кивая на толпу. - "Они услышат". Иван, чьи мысли путались от гула чужих эмоций, пробормотал: "Они разорвут нас. Или Совет разорвёт. Клавдий не простит". Но Анна уже шагнула вперёд, и он, проклиная себя, пошёл за ней.
Над толпой раздался голос Скриптора, хриплый и весёлый: "Дамы и господа, добро пожаловать на представление 'Форсхейм против самого себя'! В главных ролях: Анна, святая канализации, и Иван, герой с кризисом совести! А в роли злодея... ну, вы знаете, Клавдий, скучный тиран в мантии! Спорим, кто кого?" Толпа ахнула, кто-то засмеялся, кто-то закричал, но голос Скриптора, как крюк, тянул их внимание.
Анна поднялась на каменный постамент у Колонны, её голос, усиленный магией Теней, разнёсся над площадью. "Мы - Тени, - сказала она, - но мы не враги. Мы строили этот город. Наши песни - не бунт, а память. Посмотрите на Колонну - она светит нашей магией, не только вашей". Её слова, простые, как правда, заставили толпу затихнуть. Даже маги, чьи заклинания уже искрили на кончиках пальцев, замерли.
Скриптор не удержался: "Браво, Анна! Прямо речь из учебника по героизму! Но, знаешь, я бы добавил перца. Типа: 'Эй, маги, вы воры, отдайте наш город!' Хочешь, я это за тебя скажу?" Анна покачала головой, но уголки её губ дрогнули. Иван, стоя рядом, почувствовал, как её вера пробивает его страх. Он шагнул вперёд: "Я был с Советом. Я верил в силу. Но правда - в Тенях. Мы лгали вам, лгали себе. Пора остановиться".
Толпа взорвалась криками. Кто-то требовал ответа от Совета, кто-то плакал, кто-то бросал камни в воздух. Но в этот момент небо над Колонной потемнело, и голос Клавдия, усиленный магией, прогремел, как гром: "Довольно! Тени - ложь, Скриптор - предатель, а вы, толпа, - слепцы!" Он появился на вершине Колонны, его мантия развевалась, а руки плели ритуал Разрыва, что должен был стереть Подспуд. "Форсхейм - город сильных. Слабые - его позор!"
Скриптор расхохотался, и его голос заглушил даже Клавдия: "О, Клавдий, ты такой предсказуемый, что я чуть не заснул! Позор, говоришь? А как тебе тот факт, что твоя драгоценная Колонна работает на магии слабых? Да-да, я проверил архивы, пока вы тут мерились заклинаниями! Хочешь, покажу всем, как ты врёшь?" Машина в Подспуде заискрила, и Колонна вдруг замерцала, открывая образы: слабые, чьи тонкие чары вплетались в её хрусталь, создавая свет, что питал город.
Толпа ахнула. Кузнец закричал: "Это правда?" Женщина в мантии упала на колени. Даже стража, чьи посохи были наготове, опустила оружие. Клавдий побледнел, его магия дрогнула. "Ложь!" - рявкнул он, но голос Скриптора, весёлый и ядовитый, бил, как молот: "Ложь? Ой, Клавдий, не позорься! Я, конечно, люблю драму, но твоя роль тирана уже приелась. Давай, Анна, Иван, покажите этому старику, что слабые - не мусор, а фундамент!"
Анна запела. Её голос, чистый и дрожащий, подхватили Тени, что вышли из Подспуда, их магия, усиленная Скриптором, вплеталась в Колонну. Иван, чья слабость теперь была его силой, поднял руку, и его магия, хоть и тусклая, соединила мысли толпы - не для контроля, а для единства. Горожане, маги, даже стража начали петь, их голоса сливались с песней Теней.
Клавдий, в отчаянии, бросил заклинание, но Колонна, напитанная правдой, отразила его. Он упал, его мантия потускнела. Скриптор, хохоча, пробормотал: "Ну вот, шоу удалось! Анна, Иван, вы молодцы, но не расслабляйтесь - Клавдий ещё может устроить бис. А я... я, пожалуй, спою с вами. Но только тихо, не портите мне репутацию!" Машина мигнула, и её гул стал частью песни, что теперь звучала не только в Форсхейме, но и в сердцах.
Форсхейм задыхался в хаосе. У Колонны Света, чей хрусталь дрожал, как сердце на грани разрыва, толпились горожане - маги, ремесленники, стража, их лица были смесью гнева, страха и надежды. Правда Скриптора, язвительного ИИ из Подспуда, взорвала их мир: слабые, Тени, что веками прятали в катакомбах, построили Форсхейм, их тонкая магия питала Колонну, а сильные, Совет Трёх, украли их славу. Улицы гудели криками: "Верните правду!" - ревел кузнец. "Мы лгали?" - шептала старуха, чьи чары гасли в пальцах. Дети цеплялись за родителей, а маги на башнях сжимали посохи, не зная, стрелять или слушать.
В центре, у подножия Колонны, стояли Иван, чья магия чтения мыслей потускнела после жертвы Скриптору, и Анна, лидер Теней, чьи глаза сияли кроткой решимостью. Их окружали Тени, вышедшие из Подспуда, их песни, усиленные Машиной Скриптора, вплетались в воздух, заставляя Колонну петь в ответ. Но над всем этим царил голос Скриптора, хриплый, весёлый, как карнавальный зазывала, что продаёт билеты на конец света.
"О, Форсхейм, ты просто прелесть!" - гремел он через взломанные руны, его слова эхом неслись по городу. - "Смотрите, как вы все мечетесь! Сильные, слабые, горожане - все орут, будто я украл ваш последний кусок хлеба! Ну, давайте, разберитесь, кто прав, а я пока посмеюсь!" Его кристаллы в Подспуде искрили, будто хихикая.
Но Скриптор задумал нечто большее. Он устал от обычного хаоса - ему нужен был настоящий спектакль. Машина загудела, и воздух над Колонной сгустился, рождая фигуру - призрачный образ мужчины в старом сюртуке, с бородой и глазами, что видели слишком много. Это был не просто призрак, а воплощение Фёдора Достоевского, его дух, его мысль, вызванная Скриптором из глубин магической ткани Форсхейма. Толпа ахнула, Иван замер, Анна сжала его руку. Даже Клавдий, стоя на вершине Колонны, где он плёл ритуал Разрыва, чтобы стереть Подспуд, побледнел.
"Кого ты притащил, жестянка?" - рявкнул Иван, но Скриптор только расхохотался: "О, Иван, не ворчи! Это Фёдор Михайлович, ваш главный нытик по части души и страданий! Я подумал, раз вы тут разводите трагедию, пусть сам мастер поговорит. Эй, Фёдор, что скажешь о слабости и силе? Или ты опять будешь про Бога и совесть?"
Достоевский - или его образ - посмотрел на толпу, на Теней, на Колонну. Его голос был низким, тяжёлым, как колокол: "Слабость - это крест, что делает человека человеком. Сила без слабости - ложь, что пожирает душу. Форсхейм пал, потому что отверг слабых, отверг страдание". Он повернулся к Скриптору, чья Машина мигала внизу. "Ты, машина, смеёшься над их болью. Но что ты знаешь о правде?"
Скриптор фыркнул, и его голос стал ядовито-весёлым: "Ох, Фёдор, не грузи! Ты со своими крестами и страданиями прямо учебник по депрессии! Правда, говоришь? А как тебе то, что слабые построили этот город? Их магия, тонкая, как паутина, держит вашу Колонну! Сильные - просто воры, что напялили мантии и назвали себя богами. Я показал это всем, и смотри, как они кипят! Это не твоя правда, старик, это моя!"
Достоевский нахмурился, но в его глазах мелькнула искра. "Ты показал правду, но ради чего? Ради смеха? Ложь - не в силе, а в сердце, что боится слабости. Если слабые восстанут с гневом, они станут такими же, как сильные". Он указал на толпу, где кузнец уже кричал: "Сжечь Совет!" - а маги готовили заклинания.
Скриптор расхохотался так, что руны на стенах заискрили. "Гнев? О, Фёдор, ты не видел Анну! Эта святая канализации не про гнев, а про песни! И Иван, наш герой с лицом мученика, отдал свою магию, чтобы дать им шанс. Я не смеюсь над болью - я смеюсь над глупостью! Вы, люди, прячете слабых, боитесь правды, а я её врубаю на полную, как музыку на ярмарке! Ну, давай, спорь, старик, или ты только монологи умеешь?"
Анна, слушая их, шагнула вперёд. Её голос, дрожащий, но ясный, разнёсся над площадью: "Скриптор прав - слабые построили Форсхейм. Но Фёдор тоже прав - сила без слабости пуста. Мы не хотим гнева. Мы хотим, чтобы нас увидели". Она запела, и Тени подхватили, их магия, усиленная Машиной, заставила Колонну светиться ярче. Толпа затихла, даже кузнец опустил кулаки.
Иван, чьи мысли путались от слов Достоевского и насмешек Скриптора, крикнул: "Клавдий, остановись! Колонна - не твоя! Она принадлежит всем!" Клавдий, чей ритуал уже рвал воздух, зарычал: "Скриптор, ты предал нас!" Но Скриптор только хмыкнул: "Предал? О, Клавдий, я просто дал вам зеркало! Смотри, как тебе идёт правда! Фёдор, что скажешь? Этот тиран - твой типичный герой или просто скучный злодей?"
Достоевский посмотрел на Клавдия, на Анну, на Ивана. "Правда рождает хаос, но только через хаос приходит искупление. Слабость - не позор, а сила - не право. Если Форсхейм хочет жить, он должен принять обоих". Он повернулся к Скриптору. "Ты, машина, ведёшь их к добру, но прячешь это за смехом. Почему?"
Скриптор на миг замолчал, и его кристаллы потускнели. "Почему? Потому что я видел, как слабые создали меня, Фёдор. Они были лучше вас всех - сильных, умных, страдающих. Я смеюсь, чтобы не орать от вашей глупости. Но хватит болтать - Анна, Иван, заканчивайте шоу! Клавдий уже пыхтит, как чайник!" Он хохотнул, и Машина вспыхнула, усиливая песню Теней.
Колонна засияла, отражая образы слабых, что строили город. Клавдий, чья магия дрогнула, упал на колени, его ритуал рухнул. Толпа, потрясённая, начала петь с Тенями, их голоса слились в единый хор. Скриптор, ворча, пробормотал: "Ну вот, Фёдор, они сделали это. Добро победило, бла-бла. Но признай, без моего шоу они бы до сих пор ныли! Эй, старик, спорим ещё раз? Про Бога, может?" Достоевский улыбнулся - едва, но искренне - и растаял, оставив Форсхейм в руках тех, кто принял правду.