В конце концов, стоила ли таких мучений эта простая истина?
Сейчас у меня горлом идет кровь, и я не ощущаю ничего, кроме ее вкуса.
Неделю назад я уехал из города. Я продал все, на что нашлись покупатели.
Посреди пустой комнаты - пустой, потому что старую мебель я разрубил, вынес во двор и сжег однажды среди ночи, - так вот, посреди пустой комнаты я оставил запертую на ключ черную сумку. В ней - то немногое, что показалось мне ценным: несколько сшитых на заказ нарядов, которые, кажется, тебе нравились, моя коллекция серебряных украшений и все деньги, которые я смог собрать. Сверху я приколол записку, что это - для тебя. Ключи от квартиры и от сумки я заклеил в красивый конверт из антикварной бумаги и опустил в твой почтовый ящик. Я долго искал подходящий конверт или просто лист бумаги; это сидело в моей голове, как заноза: я хорошо помнил подписи под твоими картинами, где часто значилось "антикварная бумага". Я нашел подходящий конверт - немного мятый, прожженный в двух местах, невероятно плотный, хрустящий, как хрупкие желтые кости, как зубы грешников, спускающихся в ад.
Я выехал из города на старой, ржавой машине. Темные очки, потому что от усталости глаза загноились и покраснели. Где-то поцарапал лицо - раньше такое привело бы меня в ужас, теперь, задумываясь, точнее впадая в болезненное забытье, я бессознательно расцарапывал эти ссадины грязными ногтями со следами черного лака. Иногда, будучи в квартире, я слышал несуществующие звуки: шаги, течет вода, что-то капает на пол, кто-то кричит на улице, где нет ни одного прохожего. Теперь, к счастью, все заглушали шум мотора и мерное дребезжание. Порой я чувствовал так же и запахи - твоих духов, нет не нынешних, а тех, что подарил тебе я; твоих волос, кожи; иногда - разложения. Теперь бензиновая вонь приводила меня в чувство своей реальностью.
Я почему-то был уверен, что найду этот дурацкий дом, что именно меня он ждет где-то недалеко от дороги, рядом с трясиной, от которой исходит явственный запах стоячей воды и гниющей древесины. Дом расположен особым образом - до него идти всего ничего, но найти очень сложно, только если по-настоящему хочешь.
Бензин закончился, и я бросил машину; обдирая руки, я брел сквозь кустарник, глаза слезились, и соленая вода глупо вытекала из-под очков, больно попадая в ссадины. Я заметил, что начал тихо скулить от безнадежности и нетерпения; стало холодно, и я дрожал, как старая, потерянная собака.
Я боялся того, что меня ждет.
Я хотел, чтобы закончилось то, что позади.
Я хотел вручить кому-нибудь себя. Знаете, как дарят нечто ненужное, то, чему так и не шлось применения. Дар сумасшедшего скряги.
Наконец, увидел дом - огромный, темный, из мокрого, крошащегося дерева. Не спрашивайте, откуда я знаю о нем.
Я стал прямо перед ним, так, чтобы его окна видели меня. Закрыл глаза - крепко-крепко зажмурился - мне хотелось мысленно попрощаться с городом, с самим собой, со всем, что потеряло всякий смысл, но казалось полным жизни, - ничего не смог представить, кроме неопределенного цветного мельтешения, как осенние листья на ветру на фоне неба. Наверное, слишком долго шел через лес.
- Звезда моя... - я никогда не называл тебя по имени. Я не представлял, чем бы ты мог сейчас заниматься, не вспоминал - никаких сил на это у меня уже не было - я просто заплакал. Воспаленные глаза нестерпимо болели, но я не открывал их покуда мог, чтобы не видеть, где я, как далеко зашел.
Начало смеркаться, и я, пошатываясь, побрел внутрь. Тревожные запахи и звуки окружили меня; я не знал, что мне делать и где остановиться.
Наконец, выбрал пустую комнату и сел на пол, обняв колени; тусклый лунный свет падал из окна, оказавшегося у меня за спиной, совсем рядом - я мог потрогать белесый квадрат, протянув руку. Но я сидел неподвижно, глядя на лестницу прямо перед собой: не видел смысла прятаться, раз уж приехал.
Когда раздались первые звуки, внутри у меня что-то стало падать стремительно; окаменев от ужаса, я сидел неподвижно и покорно ждал.
Их было несколько - они медленно поднялись по лестнице. Все они были мертвы более или менее долгое время; глаза слезились, и я не мог видеть подробностей, но у меня хватило мужества снять очки и отбросить их в сторону. Странно, но почти не ощущалось запаха - пахло как будто тиной и совсем немного - разложением.
Один вышел вперед - это был худой молодой человек, очевидно, умерший совсем недавно. Я рассмотрел его влажные волосы, узкое лицо, белесые глаза и несчастливый изгиб губ, - и, почему-то, проникся к нему симпатией.
Я поднялся и быстро сбросил с себя всю одежду. Мальчик приблизился ко мне в облаках сладковатого травяного запаха и медленно произнес влажным булькающим голосом:
- Ты все еще очень красив... - я сделал шаг вперед, и он обнял меня холодными руками.
- Ты не боишься? - спросил он своим странным голосом.
- Конечно, мне страшно. Очень, - ответил я.
- Тогда закрой глаза покрепче, - посоветовал мертвый мальчик, и мне показалось, что его голос прозвучал еще мягче, чем раньше.
Я последовал его совету и отдался на волю прохладных рук, пересохших языков и тел,
постепенно становящихся рыхлыми от разложения. Иногда мне было больно, но я терпел, пока с моим телом делали все, что собственно можно с человеческим телом сделать. Потом я впал в тяжелое забытье и очнулся только следующей ночью, и в темноте все повторилось снова, долго, медленно, прохладно, отвратительно и приятно одновременно.
- Удивительно, ты все еще жив, - услышал я голос мертвого мальчика совсем близко, точно он лег на пол рядом со мной. - Наверное, ты слишком сильно влюблен, - предположил он.
- Наверное, - ответил я, набравшись сил. Кровь у меня шла горлом, но я ощущал, как она остывает, как жизнь и ее тепло, наконец, покидают меня. Вместе с тем я вдруг почувствовал, с какой нежностью думаю об этом говорящем со мной мертвеце, и о других, пришедших вместе с ним.
Когда он прижался ко мне, уже не опасаясь напугать или вызвать отвращение, его тело показалось мне теплым, белесые глаза - прекрасными, а кожа - бледная и гладкая - пахла жасмином. Кто-то наклонился и поцеловал меня в губы. Я знал, что наяву наша слюна была горькой от смерти - но сам поцелуй, сейчас, казался таким нежным, таким чутким - ты никогда не смог бы так меня целовать. Никогда.
- Теперь я один из вас? - спросил я очень тихо, еще опасаясь чего-то.
- Конечно, - ответил кто-то, кто раньше не говорил со мной и погладил меня по бедру. - Конечно, - повторил он, как бы закрепляя это раз и навсегда.
Раньше все мы были влюблены и от этого еще более одиноки и несчастны, чем обычно. Теперь мы мертвы - это излечивает. Твое место в моей голове заполнилось ими - мертвыми любовниками этого дома.
Так я стал взрослым - я понял, наконец, что стоит признаться себе, как хочется быть кому-то нужным.
Это место оказалось единственным подходящим. И впереди - целая вечность.